переговаривались друг с другом высокими певучими голосами,
      произнося гортанные звуки, но это была скорее привычка, чем
      необходимость. Они давно научились читать мысли друг друга, а
      теперь понимали и мысли других. Новые хозяева использовали
      свое оружие скорее из любопытства и интереса, а не злобы.
      Бриджет ясно осознала момент пробуждения.
      Она видела какой-то непонятный сон. Ей приснилось, что она еще учится в школе, и холодным зимним утром играет в хоккей на траве, а вокруг нее двадцать две девицы поддерживают ее криками.
      Бриджет проснулась с чувством облегчения, что ей уже двадцать пять и она сама себе хозяйка, но в ушах все еще звучали странные крики. Теперь ей казалось, что они доносятся откуда-то неподалеку. Выпив воды из стакана, стоявшего рядом с кроватью, она внимательно прислушалась. Действительно, кто-то кричал, но это скорее походило на крик боли. Она быстро поставила стакан на место, чуть не разбив его о столешницу, "нащупала рукой выключатель, но свет не зажегся. Послышался еще один крик, приглушенный и отдаленный, но достаточно отчетливый в ночной тишине. Она поняла, что он донесся из северного крыла здания. Но это нелепо. Ведь в той стороне нет комнат, только башня.
      Спать больше не хотелось: она очень испугалась.
      Слезая с кровати, и, подойдя к двери, нажала на выключатель, но свет не зажегся. Перегорели пробки? Фонарик, который обычно, лежал, рядом с кроватью, она вчера взяла на кухню и не принесла обратно. Снова послышался крик. Она решила пробираться к комнате Дэниела на ощупь.
      Войдя, она позвала его, но Дэниел не ответил. Ей пришлось подойти к кровати и потрясти его. Зевая, он произнес что-то бессвязное, но почти сразу же проснулся.
      - Что?. Кто это? Брид? Зажги свет. Что случилось?
      - Света нет. Наверное, перегорели пробки.
      - Но ведь можно подождать и до утра, не так ли? Ты что, только ради этого меня разбудила? - Его рука пошарила в темноте, нашла ее плечо, ухватилась за лямку ночной рубашки и быстро опустилась вниз на грудь.
      - М-м, - оценивающе хмыкнул он. - Залезай в кровать, здесь мы сможем поговорить.
      - Нет. Послушай, Дэниел. Мне страшно. Кто-то кричит.
      - Кричит? Я ничего не слышу.
      - Отсюда не слышно. Кажется, кричат где-то в башне.
      - Но там никого нет.
      - Я знаю.
      - И стены очень толстые.
      - Но все равно звук доносится оттуда.
      - Тебе, должно быть, приснилось. - Его рука сжала ее грудь. - Ложись рядом, и тебе сразу же станет хорошо.
      - Я не спала. Я знаю. - Она пыталась говорить ровным голосом, но начала дрожать. - Пойдем со мной, и ты сам услышишь. Пожалуйста.
      - Хорошо, - сказал Дэниел, смирившись. - Подожди, найду шлепанцы. Я думаю, твоя кровать ничуть не хуже моей. Надеюсь, мне разрешат остаться?
      - Давай быстрее, - попросила она, дрожа еще сильнее. - Пожалуйста, дорогой.
      Держась друг за друга, они пошли по коридору. Свободной рукой Бриджет нащупывала дорогу. В коридоре царила кромешная тьма и, кроме их шагов, не было слышно ни звука. Они добрались до ее комнаты, вошли и остановились прямо за дверью.
      - Ничего, - сказал Дэниел. - Или у тебя слух лучше, чем мой? Она напряженно прислушалась. Ничто не нарушало тишины. В другие дни обычно налетал ветер, громко и протяжно завывая в водосточных трубах или в щелях башни. Но в эту ночь стояла мертвая тишина.
      - Сейчас ничего, - сказала она. - Но я на самом деле слышала крики. Я не спала.
      - Есть одно средство от страхов. - Он крепко обнял ее и повел к кровати. - Мы ляжем и подождем, не закричит ли кто снова. Как жаль, что так темно. У тебя случайно нет карманных светящихся, шахмат?
      Она дала отвести себя в кровать. Дэниел Лег рядом. Когда он обнял ее, она все еще дрожала.
      - Ты на самом деле очень испугалась, - заметил он.
      - До этого мне снился сон, совсем обычный. Но я проснулась и уже дошла до двери, когда услышала крики. Честно.
      - Такое бывает. - Его рука начала нежно и успокаивающе гладить ее тело. - В школе я знал парня, которому часто снилось, что стена открывается и из нее выходят чудовища, чтобы забрать его с собой. Он обычно просыпался от собственного крика. Кто-то включал свет, а он сидел на кровати, закрыв глаза ладонями. Когда мы брали его за руки и заставляли посмотреть вокруг, он клялся, что все еще видит их. Они были покрыты чешуей, а из пасти каждого торчали большие черные зубы.
      Возможно ли это? Такие галлюцинации? Крик все еще стоял у нее в ушах, но реальны были только рука Дэниела, прикосновения его губ, и это заставляло забыть страх. Где-то в глубине он еще оставался, но тепло и энергия Дэниела, лежащего рядом, представлялись ей надежным щитом. Она прижала его к себе.
      - Мне жаль, что тебе приснился кошмар, - пробормотал он, - но я очень рад, что ты пришла и разбудила меня. Надо бы делать это почаще - будить меня, я имею в виду.
      - Да, - прошептала она.
      - Стало лучше?
      - Гораздо лучше.
      Крик разрезал тишину и спокойствие, как нож - маленький, но острый и твердый, как алмаз. Задыхаясь, она почувствовала, как напряглось его тело. Ой тоже услыиаал1 Это был тот же крик, но в нем слышалось еще больше отчаяния и боли.
      Уоринга разбудила Хелен. Лампа рядом с ее кроватью горела, а жена стояла над ним и трясла его. Он протер глаза.
      - Что случилось?
      - Ты храпел.
      - Ты разбудила меня, чтобы сообщить об этом?
      - Я от этого проснулась.
      Он сел на кровать и уставился на нее.
      - Я простыл. Как я могу не храпеть, прости Господи? Мне довольно часто приходится терпеть твой храп.
      - Та бы не простудился, если бы выбрал место для отдыха с более тёплым климатом.
      - О Господи!
      - Тебе-то что. Ты никогда серьезно не простужаешься. С моим насморком мне приходится мучиться неделями, даже месяцами.
      - Твой проклятый насморк - психосоматический. Если бы ты хоть на час перестала думать о себе, с тобой все бы было в порядке. Я сказал - на час? Хотя бы на минуту.
      - Послушай, - прервала она его. - Мы уезжаем. Завтра.
      Уоринг удивленно посмотрел на нее.
      - А маленькие человечки?
      - Они ушли. И мне плевать, вернутся они или нет.
      - А мне нет.
      - Конечно, - засмеялась она. - Дэниел рассказал мне о вашем разговоре. Я оказалась права. Так кого ты собираешься подключить? Мэтьюса? Нет, не думаю. Ты хочешь найти более достойного компаньона, который бы позволил тебе клевать из одной миски с ним. Знаешь что?.. Мне кажется, ты, наконец, признался себе в этом.
      - Признался в чем?
      - Что ни на что не способен. Ты больше не скрываешь это от себя и не прячешь голову в песок, даже не пытаешься. В своей специальности ты ничтожество. А уж как человек ты полное дерьмо, прости Господи.
      Она вернулась к кровати и села. Ее голос язвил, лицо белело во тьме, черты были плохо различимы - как в тумане. Уоринг нашел очки, и ненавистное лицо обрело четкость.
      - Я не ничтожество, - процедил он, - в глазах всех, кроме тебя. Ты, конечно, хочешь быть женой преуспевающего воротилы. Но для тебя не важны заслуги, не так ли? Просто лучи успеха должны быть достаточно яркими, чтобы освещать и тебя тоже. Но самое смешное, ты не представляешь, как нелепо выглядишь, когда оказываешься в центре внимания. Даже когда ты радуешься, в тебе нет привлекательности, но когда ты оказываешься на публике... Ты слишком много и слишком громко говоришь. Независимо от того, сколько пудры ты наложишь, ты все равно потеешь, и все - все! - кто стоит вокруг и вежливо улыбается, смеются про себя - и даже в открытую, стоит тебе отвернуться. Единственное, что тебе стоит делать, - жить скромно и тихо. Тогда тыне выглядишь так нелепо.
      Уоринг попал прямо в точку - в самое больное место. Он заметил, как напряглись мускулы у нее на лице, и приготовился к ответному удару и даже к атаке. Но Хелен сдержалась.
      - Ты, вонючий ублюдок, - тихо произнесла она. - Я только хочу сказать тебе, что мы завтра уезжаем. Ты слышал? Мы завтра уезжаем.
      Уоринг достал сигарету и зажег ее. Он не стал предлагать пачку Хелен. Она подошла и сама взяла ее. Он был готов к новой атаке, но ее не последовало.
      - Желание быть женой Большого Воротилы - это далеко не все, не так ли? - спросил Уоринг. - Гораздо важнее для тебя - поразить все и вся вокруг, потому что ты невероятно ревнива. Да, для меня это открывает прекрасные перспективы, это мой шанс, и я это признаю. В этом мире, кроме трудолюбия и способностей, нужна еще и удача. Даже для научного работника. И вот сейчас маленький белый шарик попадает в мою лунку, и ты это знаешь и намерена сделать все, чтобы мне помешать. Именно поэтому ты хочешь, чтобы я уехал отсюда. Я прав?
      - Ты слишком ничтожен, чтобы понять, - ответила она. - Маленькие человечки? Ничто не может быть мельче тебя.
      - Это означает, что я прав.
      - Нет, - она потушила сигарету, которой затянулась всего лишь пару раз. - Ты не сможешь этого понять, но я все равно скажу тебе. Маленькие человечки - этот отпечаток ноги, дыра в стене, свечка и обертка от шоколадки в башне - это были знаки, знаки чуда. Ты смеялся над всем этим. Помнишь матросов Колумба, которые увидели птиц и поняли, что за горизонтом открывается новый мир? Затем мы нашли человечков, и чудо стало реальностью, а что оно означало для тебя? Легкую победу, не более того. Ты сам сказал - маленький белый шарик попал в твою лунку. Вот что это для тебя. Ты вызываешь у меня отвращение. И поэтому мы уезжаем утром.
      - Ты уезжай, если хочешь. Я остаюсь.
      - Ну и оставайся, - с безразличием сказала она. - Мы уедем. Черри и я. А ты делай, что тебе заблагорассудится.
      - Черри... - Уоринг снял с губы крошку табака. - Опять шантаж. Только на этот раз он не сработает. Черри с тобой не поедет.
      - Ты что думаешь, она останется с тобой?
      - Да. Но не из-за меня, а из-за Мэта.
      - Ерунда.
      - Правда? - Уоринг улыбнулся. - Попробуй проверь.
      - Это несерьезно, - сказала она, но в ее словах появилась неуверенность. - У нее не может быть никаких видов на такого мужчину.
      - Почему ты так думаешь? Ты бы, наверное, лучше знала свою дочь, если бы хоть иногда реально смотрела на мир, а не витала в облаках.
      - Пьющий пуританин. Если бы он знал все о ней - даже самую малость, он бы бежал от нее без оглядки. Наверное, не остановился бы до самого Дублина.
      В ее голосе опять появилась неуверенность. Уоринг посмотрел на нее с горькой ненавистью.
      - Боже мой! - воскликнул он. - Я готов поверить, что ты это сделаешь.
      - Сделаю что?
      - Наговоришь ему гадостей. Ты предашь ее, как предала меня. Проклятая бесчувственная сука.
      - Свинья!
      Хелен была в ярости. Они не могли отвести взгляд друг от друга, во взгляде каждого читались ненависть и презрение. Вдруг случилось невероятное. На какое-то мгновение у него закружилась голова, и он больше не смотрел на нее, или, точнее - он смотрел не только на нее. Его дух, освободившийся от телесной оболочки, оказался на свободе стал наблюдать происходящее Откуда-то сверху. Застывший, неизменяющийся и неизменяемый образ. Пока он наблюдал, фигуры внизу нарушили молчание. Его собственный голос, а затем и ее разразились потоком брани. Он не мог не слушать и не мог не смотреть. Не было глаз, чтобы закрыть их, не было ушей, чтобы заткнуть. Два существа, одним из которых, как он с ужасом осознавал, был он сам, продолжали оскорблять друг друга. Он отчаянно пытался усилием воли вернуться в телесную оболочку, но у него ничего не получалось.
      И Уоринг почувствовал что-то еще, усилившее его ужас. Это ощущение он испытал впервые: чье-то присутствие рядом, другого зрителя, попавшего, как и он, в ловушку. Это была Хелен. Он попытался позвать ее, но безуспешно. Внизу продолжалось кукольное представление. Голоса перешли на крик.
      Какое-то время Стефан не мог заснуть. Он лежал и смотрел в окно на три звезды - одну яркую и две блеклые. Только спустя некоторое время он понял, что дыхание Ханни стало прерывистым, - она тоже проснулась. Он тихо позвал ее, и она ответила.
      - Ты не можешь заснуть? - спросил он.
      - Я не чувствую себя усталой. - Она с минуту помолчала. - Не беспокойся. Со мной все в порядке.
      Он зажег свет и взглянул нее. Она лежала на боку, повернувшись к нему, но часть лица была скрыта подушкой. Правый глаз Ханни смотрел на него из-под копны черных волос. Они лежали совсем рядом, и ему захотелось дотянуться до нее, дотронуться, обнять, успокоить и успокоиться самому. Но он не смог это сделать - между ними лежало прошлое.
      - Послушаем музыку? - предложил он.
      - Если хочешь.
      - Ну раз мы оба не спим. - Он протянул руку к "Грюндигу" и включил его. Конечно, в такое время никакие ирландские станции не работают.
      Почти сразу он поймал Францию с бюллетенем последних новостей что-то о ценах на сельскохозяйственную продукцию, - а затем станцию, передающую Баха - сонату для скрипки и виолончели. Он вспомнил случай из прошлого. Как будто бы прочила его мысли, Ханни сказала:
      - Как ты думаешь, они все еще играют вместе? Я думаю, нет. Возможно, они уже умерли.
      Это был их первый отпуск, проведенный вместе после того, как они поженились. Он накопил денег, чтобы съездить в Швейцарию. Они остановились еn pension в кантоне фрейбург на берегу реки, протекавшей посреди широкой долины, где природа, казалось, олицетворяла собой швейцарское благополучие. Там росла густая трава, листва была сочной, все казалось ухоженным и сделанным с любовью. Светило яркое солнце, а они прогуливались по долине - всегда вместе - и поднимались на заросшие лесом возвышенности, чтобы лучше увидеть Альпы. А вечером их ждал пир, который в послевоенной Германии даже представить, было невозможно - обильная и очень вкусная еда. Затем кофе, хороший крепкий кофе со сливками. Они пили его на веранде, слушая музыку и любуясь темнеющей долиной. Дюфур, владелец пансиона, играл на виолончели, а его жена, Трудли, на скрипке. Им обоим было около шестидесяти. Ханни, наверное, права - скорее всего, они уже умерли. В любом случае даже если и живы, то слишком стары, чтобы играть на музыкальных инструментах.
      Там было столько спокойной радости, солнце сожгло и превратило в серый пепел все сомнения. Прохладный ветерок, налетевший с покрытых снегом вершин на юге развеял пепел, а сам потерялся в небесных просторах этой мирной земли. Там Стефан знал, что любим, и верил в это. Или думал, что знал. По возвращении на север его вновь охватили сомнения.
      Но уверенность и удовлетворение были реальными и снова ожили в музыке. Это был мост, по которому он мог бы пройти, если бы у него хватило смелости. Подойди к ней, возьми ее за руку...
      Музыка закончилась.
      Это был конец сонаты. Диктор объявил ее название на немецком. Затем последовала пауза, затем опять музыка. Но не Бах. Он слушал, не веря своим ушам, стараясь понять, что происходит. Невозможно. Но эти аккорды нельзя было ни с чем спутать или забыть. Чеканные звуки военного марш а... Он хотел выключить приемник, но не смог. Тело и волю сковал паралич. Голоса... конечно, их не будет. Но он услышал и их, истошно ревущие, как и прежде:
      Подняв флаги,
      Плотно сомкнув ряд,
      Выходим на парад спокойным твердым шагом...
      Он повернулся к Ханни и увидел ее застывшее от ужаса лицо, но так и не смог встать, чтобы прекратить этот кошмар.
      Товарищи, которые расстреляли ротфронт и реакцию,
      С воодушевлением маршируют в наших рядах.
      - Нет, - прошептала она. - О нет...
      "Шутка, - подумал он, - невероятно плохая шутка. Что это могло быть? Но возможно ли это?" Музыка закончилась. Он ждал объяснений.
      Снова прозвучал голос диктора:
      "Говорит Германия. Говорит Берлин. А теперь будет говорить наш фюрер." Тон был резкий и зловещий.
      В этот момент Стефан смог наконец преодолеть оцепенение, дотянулся до радио и с силой бросил его об пол. Но в ушах продолжал звучать голос резкий, бесчувственный и до тошноты знакомый всем, кто слышал его двадцать лет тому назад. Ханни рыдала, а голос все говорил и говорил.
      Мэт проснулся и увидел, что она сидит на краешке его кровати и с серьезным видом наблюдает за ним. Он улыбнулся ей.
      - Опять не уснуть?
      Она кивнула.
      - Мне нравится смотреть на тебя, когда ты спишь.
      - А мне нравится смотреть на тебя всегда.
      - Мне тоже. Я хочу сказать... Ты знаешь, я не собиралась будить тебя. Хотела просто посидеть немного и посмотреть, как ты спишь.
      - Ты здесь давно?
      - Нет. Минут пять, наверное. Когда я зажгла свет, ты не проснулся. Если ты устал, я уйду.
      - Нет, я не устал.
      - Я не сразу пришла сюда. Сначала я пошла их искать.
      - Маленьких человечков?
      Она кивнула.
      - Но их и след простыл. Я позвала Грету, но безрезультатно. Как ты думаешь, они вернутся?
      - Не знаю.
      - Ты ведь не хочешь, чтобы они вернулись?
      - Нет.
      - Почему?
      - Это трудно объяснить, - нехотя произнес он.
      - Ты думаешь, их станут эксплуатировать?
      Мэт решил ей рассказать о своем детстве. Он начал говорить бессвязно, но постепенно приобрел уверенность. Он рассказал ей обо всем: спокойствии и чувстве безопасности, особой теплоте, когда дед уходил на скачки, сказках про маленьких человечков, о существовании которых он узнал от бабушки, и, наконец, о возвращении пьяного деда. Он никогда никому не рассказывал об этом. Но с ней было легко, и то, что таилось где-то в глубине, вдруг вырвалось на волю. "Это все из-за ее невинности, - подумал он, - ее прелестной невинности".
      Когда он закончил, она кивнула. Какое-то время они оба молчали, как два старых товарища, понимающие друг друга без слов. Она протянула ему руку, и он взял ее.
      - Наверно, я знаю, что ты имеешь в виду, - сказала Черри. - Я раньше тоже уезжала на лето. К дяде и тете. И двоюродным братьям и сестрам. Дядя работал врачом. Они жали где-то милях в пятидесяти от НьюЙорка в большом старом доме с тремя собаками, а еще у них были кошки, пони, кролики и много куриц. Они очень любили всю эту живность. Да и до пляжа было совсем недалеко - около полумили.
      - Здорово, - улыбнулся Мэт.
      - Там на самом деле было очень здорово. И не только потому что там животные, пляж или что-то еще. Они казались такими счастливыми. Завтраки, обеды и ужины проходили весело, и когда кто-то шутил, остальные сразу подхватывали. Постоянно в доме слышалось пение, хотя часто путали слова и мелодии, иногда вообще глупо получалось. Но они были так счастливы вместе. Конечно, дети иногда ссорились, но очень быстро мирились, никогда и речи не было о том, что старшие против младших или мальчишки против девчонок - или что-то в этом роде. Они все "делали вместе, и я не была чужой в их компании, и они считали меня своей, да и дядя с тетей относились ко мне как к дочери. Уже за неделю до отъезда к ним я не могла заснуть от возбуждения. - Она замолчала, вспоминая.
      - А потом что-нибудь Случилось? - спросил Мэт.
      - Всегда что-то случается, - вздохнула она. - Только здесь все оказалось не так, как у тебя. Никто не умер. Они живы, хотя я уже несколько лет не видела никого из них. Просто мои дядя и тетя развелись, продали дом и разъехались в разные стороны. Дядя взял двух старших, а тетя двух младших детей. Не знаю, что сталось с собаками, кошками, пони, курицами и кроликами. Он женился, она вышла замуж, и у них еще родились дети - у нее один, у него двое. Возможно, они опять счастливы.
      - Но для тебя это было очень важно...
      - Как и для тебя.
      Он увидел, что она дрожит, испросил:
      - Замерзла?
      - Не то чтобы замерзла. Просто...
      Внезапно она замолчала. Дом качнулся, а потом начал раскачиваться все сильнее и сильнее. Но удивительно, что все происходило бесшумно и ничто не падало, не грохотало, стояла зловещая тишина.
      - Что это? - спросила она.
      - Не знаю. - Он еще крепче сжал ее руку. - Возможно, землетрясение. Но какое-то странное. Может, стоит выйти из дома?
      - Нет. - Она покачала головой. - Останемся.
      - Дай я обниму тебя.
      Улыбаясь, Черри кивнула и придвинулась к нему. Он откинул одеяло, ее маленькое стройное тело скользнуло, в кровать. Она крепко обняла его и прижалась к нему. Он почувствовал растущее возбуждение, но не было ни стыда, ни отвращения, а только радость и спокойствие. Он начал ласкать ее.
      Стены продолжали раскачиваться. Мэт увидел картину на стене альпийский пейзаж, - но она висела неподвижно. Невероятно и абсурдно. Ее лицо приблизилось к нему, теплые губы приоткрылись и прижались к его губам.
      "Пусть приходит конец света", - подумал Мэт.
      - Ну вот. Ты слышал, - сказала Бриджет. Ей почудилось, что тихий и далекий крик эхом отзывается в ушах.
      Дэниел ждал повторения. "Наверное, какой-то зверек - может, кролик попал в капкан. Говорят, его крик очень похож на человеческий", - подумал он. Прошло несколько минут.
      - Ты слышал, - прошептала Бриджет.
      Он чувствовал ее дыхание где-то рядом и снова начал ощущать ее тело, но совсем по-иному. Нервы были напряжены.
      - Да, слышал, - ответил он. - Но не знаю, что это.
      - Кто-то страдает и кричит от боли.
      - Не уверен. Может, какой-то зверь.
      - Ты же знаешь, что это не так.
      - Давай еще подождем. Может, он повторится. С первого раза не поймешь.
      - Мы не можем ничего предпринять?
      - Ничего, пока не поймем, что это и откуда он донесся.
      - Я же сказала тебе - из башни. Я слушала у стены.
      Ему требовалось время, чтобы обдумать и попытаться все объяснить. Крик боли, если это была боль, и из башни, как говорит Бриджет. Так много неясного, непонятного, сбивающего с толку. Ее настойчивость вызывала у неге раздражение.
      - Давай подождем и послушаем, - предложил он. - Я не понял, что это.
      - Но там кто-то страдает!
      Дэниел шутя прикрыл ей рот. Она напряглась, а потом расслабилась, молчаливо соглашаясь. Они лежали так близко друг к другу, как могут лежать только влюбленные. Он еще надеялся, что повторения не будет, ничто не нарушит тишины и этот леденящий душу крик сотрется из памяти. Он ждал в напряжении, и его это очень раздражало.
      На этот раз крики последовали один за другим, и не осталось сомнения, что их издает человек, который зовет на помощь. Сердце Дэниела забилось быстрее, и он почувствовал, что дрожит, так же как Бриджет. Она лежала очень тихо, обнимая его, успокаивая, как до этого делал он. И хотя он чувствовал ее грудь, бедра и колени, он не мог протянуть руку и погладить их. Отдаленный голос кричал, и слова можно было теперь разобрать:
      - Пресвятая Дева Мария, спаси и сохрани!
      Теперь они узнали голос.
      - Это миссис Малоне, - сказала Бриджет.
      - Не может быть.
      - Это она. - Бриджет вырвалась из его объятий, и он почувствовал в темноте, как она выбирается из постели.
      - Мы должны помочь ей.
      Дэниел тоже встают. Он все еще дрожал и едва держался на ногах.
      - Ты где? - спросил он. - Дай мне руку.
      Они взялись за руки и почувствовали себя увереннее. Крик послышался снова, неотчетливый, но определенно идущий с той стороны, куда указывала Бриджет. Но как миссис Малоне оказалась в башне?
      - Это не из башни, - сказал Дэниел. - Она в своей комнате, и ей снятся кошмары, а звук разносится по всему дому. Эхо.
      - Ты так думаешь? Пойдем, посмотрим.
      - Где ее комната?
      - На другой стороне лестничной площадки.
      Крики прекратились. Они ощупью добрались до комнаты экономки. Бриджет постучала, но ответа не последовало. Она открыла дверь и позвала:
      - Миссис Малоне? С вами все в порядке?
      Никто не откликался. Рядом с темным окном, сквозь которое были видны звезды, Дэниел мог различить кровать. Бриджет направилась к ней, он последовал ее примеру. Кровать была пуста.
      Удивительно, но он почувствовал огромное облегчение, потому что решил часть загадки, конечно, если на самом деле кричала миссис Малоне. Маленькие человечки сильно испугали ее; возможно, она просто сошла с ума. Случилось что-то вроде раздвоения личности. Он вспомнил, что когда-то читало женщине, сознание которой разделялось как бы на две части, ненавидевшие друг друга, и одна из них, зная, что другая страшно боится пауков, послала сама себе по почте коробку с ними. Возможно, одна миссис Малоне отправилась в башню в поисках маленьких человечков, а другая внезапно обнаружила, что оказалась там в темноте. Было более простое решение - может, она просто лунатик? Он быстро объяснил все это Бриджет, которая сказала:
      - Как бы там ни было, мы должны войте я помочь ей.
      - Конечно. - Темнота неприятно действовала на нервы. Ну почему, проклятые пробки перегорели именно в эту ночь? - Внизу есть фонарик?
      - Да.
      - Если нам удастся его найти, все будет гораздо проще.
      Когда они вышли на площадку, снова послышался голос. Он был слабый, как будто бы шел с другого конца телефонного провода при плохой связи, но слова можно было различить.
      - Ах нет... не надо... Не делайте этого, ради Бога!
      Им овладел страх. Более того - ужас.
      Самым неприятным оказалось то, что это был не сон. Хелен умела просыпаться, если вдруг видела кошмар. Она сразу же распознавала его, и если сон оказывался на самом деле ужасным, могла закричать и проснуться от крика. Обычно она так же будила и Уоринга, и он очень злился, но важно было то, что она просыпалась. Еще в детстве ей снились зловещие старики, пытающиеся схватить ее; а она пыталась убежать от них... Ноги наливались свинцом, она бежала все медленнее. Кошмары прекратились, когда она научилась вовремя просыпаться. Она любила приятные сны и делала все возможное, чтобы продлить их, но это удавалось с меньшим успехом.
      Сейчас все было совсем иначе. Хелен оказалась совершенно беспомощной и остро чувствовала собственное бессилие. Она наблюдала прошлое, обстановка и люди выглядели очень реальными, только она сама была бестелесным духом.
      В клубе давали ночной бал - последний, на который она пришла. Хелен знала это, потому что видела танцующих Тауншендсов, а они появились в тот год, когда она уехала. Сама она, молодая, танцевала с Питом Стриским, с которым, как ей Помнилось, она вместе пришла. Самым удивительным и очень приятным для Хеллен теперь было осознавать, какая она красивая, - может, только подбородок чуть тяжеловат. Да и весила она не больше шестидесяти килограммов.
      Оказавшись там" она поискала глазами отца. Она чувствовала к нему одновременно любовь и ненависть. Он был с Мейзи Девар, но не танцевал, а тихо беседовал, держа в руке бокал. Она давно знала его развратную натуру и что ему, в общем, все равно, кто его партнерша. Но как он мог разговаривать с ней, смотреть на нее, дотрагиваться до этой женщины? Через три года подобные разговоры, взгляды и прикосновения для него навсегда прекратятся, а у Мейзи обнаружат раковую опухоль, которая вскоре убьет ее. Но тем не менее при виде этой сцены Хелен впала в ярость.
      А Уоринг? Напивался. Он сопровождал эту девчонку Хоганов. Красив, признала Хелен, возможно, самый красивый мужчина на балу, как и она самая красивая девушка. Тогда они составляли великолепную пару. На предыдущей неделе произошел страшный скандал, когда она бросила с веранды кольцо, подаренное ей Уорингом, и смеялась, когда он искал его в грязи. Именно поэтому она опять пришла с Питом, который с радостью занял место Уоринга, отбившего у него Хелен. Она посмотрела на стройную танцующую фигурку и обнаружила, что для этой реальности существует еще одно измерение и что можно быть собой в настоящем я в прошлом одновременно. Но как зритель она могла только читать, что думает та, другая, но не в состоянии изменить ни одной, даже самой незначительной, беспорядочной мысли.
      Танцуя, она разговаривала с Питом, смеялась ею шуткам, но в то же время украдкой искала глазами Уорянга, затем увидела отца с Мейзи, но скрыла раздражение под мимолетной улыбкой Питу. Он казался довольным и возбужденным и оступился. Она не стала его упрекать, как обычно, а засмеялась и сжала его руку.
      Минут через десять ей удалось застать отца одного. Мейзи нигде не было видно - скорее всего, та пошла в туалет, - а он стоял, прислонившись к колонне около одной из пальм с легкой самодовольной улыбкой. Ей захотелось его ударить.
      - Привет, папа, - сказала она. - Как дела?
      - Неплохо. Хорошо выглядишь, конфетка.
      - Спасибо. Ты, кстати, тоже - для старичка.
      - О, комплимент от моей красавицы дочки! Видимо, я должен купить тебе бокал чего-нибудь. Чего ты хочешь?
      - Ничего. - Она смотрела на него, все еще улыбаясь, но в голосе звучали металлические нотки. - Тебя выдает только одно.
      Удовлетворенное выражение сменилось легкой настороженностью.
      - Что ты имеешь в виду?
      - Репутация женщин, которых ты выбираешь. Ты теперь предпочитаешь общество таких, как Мейзи Девар? Это характеризует тебя как старика, причем грязного. Кто следующая - Люси-Стил? Я слышала, она очень хорошо справляется со стариками.
      Она увидела, как напряглось его лицо, и поняла, что стрела попала в цель. Люси Стил было за шестьдесят, но она все еще оставалась неутомимой. Ее первый муж умер в тот год, когда должен был выйти на пенсию. Она вышла замуж за старика Стила, британского вице-консула, и продолжала вести беспорядочную жизнь. Но в последнее время у нее возникли трудности - ее выходки потеряли очарование и были просто смешны.
      "Он не стал, как она ожидала, огрызаться в ответ, а вместо этого сказал:
      - Ты, как я вижу, сегодня с Питом. Поссорилась с Уорингом?
      - Занимайся своими делами, - отрезала она, - а уж со своими я как-нибудь сама разберусь.
      - Конечно. Не сомневаюсь. Но я могу дать тебе один совет. Как отец и как старик.
      Он говорил спокойным тоном, а она подозрительно я молча следила за ним.
      - Думаю, тебе следует остановиться на Пите. Он неплохой парень. Умный, симпатичный, у него большое будущее в фирме. А главное - у него покладистый характер. Конечно, он быстро разберется, что женился на сварливой бабе, но будет тебя терпеть. В конце концов, возможно, найдет себе девочку на стороне, но выберет ту, что не похожа на тебя, - приятную, правдивую и добрую, которая не сможет отбить его у такой, как ты. Ты сохранишь его.