Глава 1

Пожалуй, каждому из нас порой кажется, что прежнее возрождается вновь — прежние годы, прежние ощущения, переживания.

«Это было раньше…»

Почему эти мысли всегда так сильно волнуют нас?

Именно этот вопрос задавал я себе, когда, сидя в поезде, любовался мелькавшим за окном однообразным эссекским пейзажем.

Когда же было у меня подобное путешествие? Горько сознавать, что большая часть жизни позади. В ту войну, когда я впервые приехал сюда (эта война для меня всегда будет той войной — войной, которую ныне вытеснила другая, более безумная), я был ранен.

В 1916 году мне, молодому Артуру Гастингсу, казалось, что я уже стар и зрел. Жаль, но тогда я не понимал, что моя жизнь только начинается.

Я предпринял путешествие, даже не подозревая, что вскоре встречу человека, чьё влияние на меня определит направление и смысл всей моей жизни. Я собирался остановиться у своего старого друга — Джона Кавендиша, чья мать, недавно вновь вышедшая замуж, владела загородным имением под названием «Стайлз». Я думал только о приятном возобновлении старых знакомств. Откуда мог я знать, что вскоре окажусь в темных лабиринтах таинственного убийства!

Именно в Стайлзе я вновь встретился с этим странным маленьким человеком, Эркюлем Пуаро, с которым я познакомился в Бельгии. Как хорошо я помню своё удивление, когда увидел на сельской улице прихрамывающую фигуру с большими усами!

Эркюль Пуаро! С тех самых далёких дней он стал моим ближайшим другом, он повлиял на всю мою жизнь. В обществе Пуаро, в погоне за очередным убийцей я встретил свою жену — самого преданного, самого нежного спутника жизни, который только может быть у мужчины

Ныне она покоится в аргентинской земле. Она умерла быстро, без длительных страданий, но оставила после себя очень одинокого и несчастного человека.

Да! Если бы я только мог повернуть жизнь вспять прожить всю её заново! Если бы это был день, когда я впервые в 1916 году приехал в Стайлз!.. Какие перемены произошли с того времени! Как изменились знакомые лица! Стайлз был продан Кавендишами. Джон Кавендиш умер, а его жена Мери, очаровательное, загадочное создание, живёт теперь в Девоншире. Лоуренс с женой и детьми обитает в Южной Африке. Перемены, повсюду перемены!

Но, как ни странно, кое-что было по-прежнему. В Стайлзе мне предстояло вновь встретиться с Эркюлем Пуаро!

Как я был поражен, получив письмо с адресом: «Стайлз, Эссекс».

Я не видел своего старого друга почти год. Во время нашей последней встречи я был потрясён и опечален. Пуаро был уже очень старым человеком, больным артритом. В надежде поправить здоровье он ездил в Египет, но вернулся, как говорилось в письме, в еще более худшем состоянии, чем прежде. Тем не менее, он бодро написал:

«Ну что, мой друг, вас наверняка заинтересовал адрес на конверте? Он навевает старые воспоминания, не так ли? Да, я здесь, в Стайлзе. Представьте себе, сейчас в этом доме сдаются комнаты. Делами ведает некий старый британский полковник, типичная развалина. На самом же деле всем заправляет, bien entendu[1], его жена. Она прекрасный управляющий, но у неё острый язычок, и бедный полковник сильно страдает от этого. Если бы я был на его месте, я бы объявил ей войну!

Я увидел объявление в газете, и любопытство заставило меня отправиться туда, где я когда-то получил свое первое пристанище в Англии. В моём возрасте каждый живёт воспоминаниями.

Затем, представьте себе, я встретил здесь баронета, приятеля шефа вашей дочери. (Эта фраза звучит почти как французское упражнение, не так ли?)

Мы с ним сразу же составили план. Он хочет убедить Фрэнклинов приехать сюда летом. Я в свою очередь уговариваю вас, и мы соберемся все вместе, en famille[2]. Это будет прекрасно! Посему, mon cher[3] Гастингс, как можно скорей приезжайте сюда. Я приказал приготовить для вас комнату с ванной (добрый старый Стайлз, как вы понимаете, сейчас модернизирован) и долго пререкался с миссис Латрелл, пока не снял комнату tres bon marche[4].

Фрэнклины и ваша очаровательная Джудит вот уже несколько дней находятся здесь. Всё в порядке, никаких происшествий.

A bientot![5]

Всегда ваш Эркюль Пуаро».

Предложение было заманчивым, и я не колеблясь уступил желанию друга. У меня не было ни дома, ни друзей. Что же касается моих детей, то один мой сын служил в военно — морском флоте Великобритании, другой — женился и жил на ранчо в Аргентине. Дочь моя Грейс вышла замуж за военного и живет теперь в Индии. Другая моя девочка — Джудит, была ребёнком, которого в глубине души я любил больше всех, хотя ни разу так и не понял за что. Странный, загадочный, скрытный ребёнок, старающийся держать язык за зубами. Это иногда обижало меня и причиняло боль. Моя жена понимала её лучше и уверяла, что такое поведение со стороны Джудит — это не проявление недоверия, а своеобразная попытка самоутвердиться. Но и её, так же часто как и меня, тревожило состояние нашей девочки. «Чувства Джудит, — говорила моя жена, — слишком сильны, слишком напряжены, а природная сдержанность не даёт ей возможности их выразить». У Джудит были странные периоды мрачного молчания и столь же странные приступы неистовой активности. В нашей семье она была самым умным ребёнком, и мы с радостью восприняли её желание учиться в университете. Год тому назад она получила диплом бакалавра и с тех пор выполняла обязанности ассистента у доктора, занимавшегося исследованием какой-то тропической болезни. Жена доктора постоянно хворала, поэтому на неё привыкли смотреть как на инвалида.

Иногда у меня появлялись сомнения — не является ли привязанность Джудит к своей работе и своему шефу признаком её влюблённости, но деловые взаимоотношения между ними успокаивали меня.

Я был уверен, что Джудит мне предана, но вопреки своей природной сдержанности она часто сердилась и раздражалась из-за моих, как она называла, сентиментальных и устаревших идей. Честно говоря, я немало тревожился за свою дочь.

На этом месте мои размышления были прерваны, так как поезд подходил к станции Стайлз-Сент-Мери. Станция, по существу, не изменилась. Время прошло мимо неё. Она по-прежнему возвышалась среди полей.

Однако, проезжая в такси по деревне, я ощутил воздействие времени. В Стайлз-Сент-Мери появились бензоколонки, кинотеатр, две новые гостиницы и ряд городских зданий.

Вскоре мы подъехали к имению Стайлз. Здесь, казалось, всё было по-старому. Парк такой же, как я его помнил, но его центральная аллея была в полном запустении. На ней появилась трава, которую не мог скрыть даже гравий. Мы завернули за угол и оказались перед домом. Подъезд к нему не был заасфальтирован.

Так же, как и много лет тому назад, над одной из клумб склонилась женская фигура. Моё сердце отчаянно забилось. Затем женщина выпрямилась, подошла ко мне, и я в душе посмеялся над собой. Неужели я мог принять её за грубоватую Эвелин Ховард!

Это была пожилая хрупкая дама с копной курчавых седых волос, розовыми щеками и холодными бледно — голубыми глазами, которые резко контрастировали с простой сердечностью её манер, — явной маской, слишком неприятной для меня.

— Капитан Гастингс, не так ли? — требовательно, спросила она. — У меня, к сожалению, руки в земле, и я не могу поздороваться. Мы рады видеть вас здесь. Мы так много слышали о вас! Разрешите представиться. Меня зовут миссис Латрелл. Как-то раз, не раздумывая, мы с мужем купили этот дом и вот с тех пор пытаемся превратить его в доходное предприятие. Никогда не думала, что наступит день, когда я стану хозяйкой целого дома! Но должна предупредить вас, капитан Гастингс, я очень деловая женщина и знаю как делать деньги!

Мы оба рассмеялись, как будто это была хорошая шутка, но я почему-то сразу подумал, что сказанное ею, по всей видимости, истинная правда. За наигранными манерами очаровательной старой дамы я заметил решительность и твердость характера.

Хотя миссис Латрелл нередко использовала простонародные словечки, в ней не было ни капли ирландской крови. Это было явным притворством.

Я осведомился о своём друге.

— А, бедный маленький месье Пуаро! Как он ждал вашего приезда! Его нетерпение тронуло бы любое, даже каменное сердце! Как жаль, что он так болен.

Когда мы вдвоём шли по направлению к дому, она сняла свои садовые перчатки.

— А у вас хорошенькая дочка, — продолжала миссис Латрелл. — Какая восхитительная девушка! Я прямо от неё в восторге! Но я, как вы понимаете, старомодна, и мне порой непонятно, почему такая девушка, которой надо бы ходить на вечеринки и танцевать с молодыми людьми, целыми днями препарирует кроликов и смотрит в микроскоп. Я считаю, что этим должны заниматься старые девы.

— Где Джудит? — спросил я. — Где-нибудь поблизости?

— Ах, бедная девочка! — воскликнула миссис Латрелл и скорчила рожицу. — Она закрылась в мастерской в конце сада, которую снимает у меня доктор Фрэнклин. Чего у него там только нет! Морские свинки, мыши и кролики — бедные создания! Мне всё это не слишком нравится, капитан Гастингс. А вот и мой муж.

Из-за угла дома появился полковник Латрелл. Это был очень высокий, стройный старик с мертвенно — бледным лицом, кроткими голубыми глазами и привычкой нерешительно подёргивать свои маленькие седые усики. Он был немного рассеян.

— Джордж, вот и капитан Гастингс прибыл.

Полковник Латрелл протянул руку.

— Вы приехали поездом 5.40, да?

— Ну, а каким же ещё? — резко заметила миссис Латрелл. — Да и какое это имеет значение? Покажи ему номер, Джордж. А потом; возможно, капитан Гастингс, вы захотите сразу же повидать месье Пуаро или же вначале попьёте чаю?

Я заверил её, что мне не хочется чаю, и пожелал как можно скорее увидеть своего друга.

— Хорошо, — сказал полковник Латрелл. — Пойдёмте. Я думаю, ваши вещи уже отнесли в комнату. Да, Дейзи?

— Это уже по твоей части, Джордж, — визгливо ответила миссис Латрелл. — Я была в саду. Не могу же я за всем уследить!

— Да, да, конечно. Я… я прослежу, дорогая.

Вслед за ним я поднялся по ступенькам. В дверях мы столкнулись с седоволосым худощавым человеком, который, прихрамывая, куда-то спешил. В руках у него был полевой бинокль. Слегка заикаясь, он произнёс:

— На платане появилось птичье гнездо! Когда мы вошли в холл, Латрелл заметил:

— Это Стивен Нортон. Прекрасный человек, но помешался на птицах.

В холле у стола стоял очень высокий мужчина. Видно было, что он только что закончил разговор по телефону. Взглянув на нас, он сказал:

— Я бы судил, четвертовал или повесил всех подрядчиков и строителей. Никогда ничего не могут сделать толком, проклятье!

Его гнев был так комичен и так смешон, что мы оба рассмеялись. Мне сразу же понравился этот человек. Он был очень красив, хотя и старше пятидесяти лет, с сильно загоревшим лицом. Казалось, он всю свою жизнь прожил на открытом воздухе. Он принадлежал к тому типу мужчин — англичан старой школы — прямому, обаятельному, обожающему жить вне дома, типу мужчин, умеющих и любящих командовать.

Едва ли я был удивлён, когда полковник Латрелл представил его как сэра Уильяма Бойда Каррингтона. Он был, насколько мне известно, губернатором одной из провинций в Индии и пользовался там большой популярностью. Он был первоклассным стрелком и признанным охотником на крупных зверей. Он относился к тому типу людей, с горечью отметил я для себя, которых становилось всё меньше и меньше в наше упадочное время.

— Как приятно встретиться со знаменитым Гастингсом! — сказал он и рассмеялся. — Ваш старый бельгийский друг так много рассказывал о вас! И притом у нас здесь ещё ваша дочь. Прекрасная девушка!

— Ну, не думаю, что Джудит много говорит обо мне, — заметил я, улыбаясь.

— Да, да, она слишком современна. В наше время девушки, насколько я знаю, не любят советоваться со своими родителями.

— Да, родители, фактически, в опале.

— О да! — засмеялся он. — Что же касается меня, я этого не понимаю. У меня, к сожалению, нет детей. Ваша Джудит — прелестная девушка, но чересчур высокомерная. Мне кажется это довольно тревожным явлением, — он вновь взял телефонную трубку. — Надеюсь, Латрелл, вы не будете возражать, если я пошлю ваш коммутатор к черту. Я человек нетерпеливый.

— Это будет им на пользу, — ответил Латрелл.

Он направился вверх по лестнице, я следом за ним. Затем полковник повернул в левое крыло дома и провёл меня к комнате в самом конце коридора, и я понял, что Пуаро выбрал для меня именно ту комнату, которую я занимал раньше.

Перемены произошли и здесь. Когда я шёл по коридору, некоторые двери были приоткрыты, и я увидел, что огромные старомодные спальни были разделены на маленькие комнаты.

В моей же комнате, поскольку она была небольшой по размеру, почти не было изменений, только часть её была отделена и превращена в небольшую спальню. Комната была обставлена дешевой современной мебелью, и это обстоятельство несколько разочаровало меня. Мне очень хотелось, чтобы обстановка больше соответствовала архитектуре самого дома.

Чемоданы мои уже были в комнате. Полковник сказал, что комната Пуаро прямо напротив. Он уже собирался проводить меня туда, как вдруг из холла внизу раздался резкий крик «Джордж!».

Полковник Латрелл вздрогнул как испуганная лошадь. Рука его поднялась к губам.

— Надеюсь, всё в порядке. Позвоните, если вам что-нибудь понадобится…

— Джордж!

— Иду, иду, дорогая.

Он поспешил по коридору. Минуту я смотрел ему вслед, затем, со слегка бьющимся сердцем, пересёк коридор и постучал в дверь комнаты Пуаро.

Глава 2

По-моему, нет ничего грустнее разрушения, вызванного возрастом.

Мой бедный друг! Я давал описание его внешности множество раз. Теперь же постараюсь вам показать те перемены, которые с ним произошли. Изуродованный артритом, он передвигался на коляске. От прежней его полноты практически ничего не осталось. Он стал маленьким худым человечком. Лицо его осунулось и сморщилось. Правда, усы и волосы были ещё чёрными как смоль, но, откровенно говоря, чувствовалось, что это только камуфляж. Вскоре стало ясно, что волосы крашеные и что Пуаро носит парик.

Только глаза его по-прежнему излучали ум. Сейчас они сверкали и блестели от слёз — без сомнения, от чувств, обуревавших его.

— A, mon ami[6] Гастингс, mon ami Гастингс…

Я наклонил голову. Он нежно, по привычке, обнял меня.

— Mon ami Гастингс!

Пуаро откинулся назад и оглядел меня, склонив голову немного набок.

— Да, всё такой же. Та же прямая спина, те же широкие плечи и седые волосы — tres distingue[7]. Знаете, друг, вы неплохо выглядите. Les femmes[8], они вас ещё интересуют? А?

— Ну что вы, Пуаро, на самом деле, — запротестовал я. — Должен вам…

— Успокойтесь, дружище, это только проверка, — проверка! Когда приходят молодые девушки и нежно разговаривают с вами, очень нежно, тогда конец! «Бедный старичок, — говорят они. — Мы должны к нему хорошо относиться. Наверное, ужасно быть в таком возрасте!» Но вы, Гастингс, vous etes encore jeune[9]. Так что у вас ещё есть шансы. Вот именно — подкрутите усы, расправьте плечи, — я ведь всё вижу, — и тогда вы перестанете выглядеть таким неловким!

Я рассмеялся.

— Вы просто невыносимы, Пуаро. Ну, а сами-то вы как?

— Я? — усмехнулся Пуаро. — Я — развалина, рухлядь, не могу ходить, весь изуродован, скрючен. К счастью, я еще могу сам принимать пищу, но во всём остальном ко мне следует относиться как к ребёнку: укладывать в постель, мыть и одевать. Enfin[10], это не так интересно. Хотя моя оболочка разрушается, сердцевина, к счастью, ещё жива.

— Безусловно. Лучшее сердце в мире!

— Сердце? Возможно, но я не это имею в виду. Мозг, mon cher, мозг мой ещё работает потрясающе.

Я, по крайней мере, понял только одно: скромность Пуаро нисколько не пострадала.

— И вам нравится здесь? — спросил я.

— Как сказать, — Пуаро пожал плечами. — Конечно, это, как вы понимаете, не номер в Ритце. Комната, которую я первоначально занимал, была и маленькой, и недостаточной обставленной. Я перебрался сюда, почти за ту же стоимость. Затем кухня. Английская, причём самого худшего типа. Брюссельская капуста необычайно жесткая и нарезанная огромными кусками, как раз такими, как любят англичане. Варёная картошка либо жёсткая, либо разваливается на кусочки. А овощи совершенно переваренные. Полное отсутствие соли и перца в любом блюде, — Пуаро выразительно замолчал.

— Ужасно, — заметил я.

— Но я не жалуюсь, — продолжал Пуаро, — это последствия, так называемой, модернизации. Повсюду ванны, краны, а что толку от этого? Почти весь день, mon ami, едва тёплая вода. А полотенца? Такие тонкие и такие прозрачные!

— Да, нам есть что вспомнить в прошлом, — вставил я задумчиво, и мне вдруг представились облака пара от единственного крана с горячей водой в единственной ванной комнате, бывшей тогда в Стайлзе, где огромная ванна с боковыми стенками из красного дерева гордо возвышалась прямо в центре помещения! Я вспомнил также огромные банные полотенца и многочисленные сияющие кувшины с кипятком, которые стояли в старомодных тазах в каждой комнате.

— Не стоит огорчаться, — вновь сказал Пуаро. — Я готов страдать, но ради добра.

Неожиданная мысль пришла мне в голову.

— Послушайте, Пуаро, может у вас не хватает средств? Я знаю, война сильно ударила по капиталовложениям…

— Нет, нет, мой друг, — быстро успокоил меня Пуаро. — У меня всё в порядке. Пожалуй, я даже богат, и сюда меня привели не денежные обстоятельства.

— Что же, тогда прекрасно, — сказал я и продолжал:

— Кажется, я понимаю вас. С возрастом каждый из нас стремится всё чаще возвращаться к былым дням, пытаясь возродить прошлое. Мне как-то неуютно в Стайлзе. Всё навевает воспоминания, прежние ощущения и чувства, которые, как мне казалось, уже совершенно забыты. Думаю, что вы чувствуете то же самое.

— Ничуть. Как раз наоборот.

— Это были прелестные дни, — печально промолвил я.

— Так вы можете говорить только за себя, Гастингс. Что же касается меня, то приезд в Стайлз — Сент — Мери был для меня ужасно неприятен. Я был гоним, ранен и существовал за границей только благодаря милостыне. Нет, это было невесело. Я не знал, что Англия станет моим домом, и что здесь я найду своё счастье.

— Я забыл об этом, — сказал я виновато.

— Конечно. Вы всегда приписываете другим те же чувства, что испытываете сами. Гастингс счастлив — значит, все счастливы!

— Ну что вы, — запротестовал я, смеясь.

— В любом случае, — продолжал Пуаро, — вы улыбаетесь. Вы оглядываетесь назад. Вы говорите со слезами на глазах: «О, счастливые дни! Тогда я был молод», но, на самом деле, мой друг, вы не были так счастливы, как это вам сейчас кажется. Вы были тяжело ранены, страдали от того, что больше не годны к военной службе, но больше всего вас угнетало пребывание в этом доме. Кроме того, насколько я помню, вы окончательно запутались, так как влюбились сразу же в двух женщин.

Я рассмеялся и покраснел.

— Ну и память у вас, Пуаро.

— Да, да, да. Я помню, как вы меланхолически вздыхали и шептали бессмысленные глупости о двух прелестных женщинах.

— А вы помните, что вы говорили? Как-то вы мне сказали: «Успокойтесь, mon ami. Ни одна из них не создана для вас! Не беда. Вскоре мы вместе начнём охотиться и тогда…»

Я замолчал, потому что в те дни мы с Пуаро охотились во Франции, и именно тогда я встретил одну женщину… Пуаро нежно похлопал меня по руке.

— Понимаю, Гастингс, понимаю, рана ещё свежа, но не думайте о ней, не оглядывайтесь назад. Напротив, смотрите только вперёд.

Я сделал непроизвольное движение.

— Вперёд? Ради чего?

— Eh bien[11], мой друг, есть одно дело.

— Дело? Где?

— Здесь.

Я уставился на него.

— Только что, — сказал Пуаро, — вы спросили меня, почему я приехал сюда. Возможно, вы не заметили, что я промолчал. Сейчас же я вам отвечу. Я здесь охочусь за убийцей.

Я уставился на него с ещё большим удивлением. На мгновенье мне показалось, что он просто перескочил на другую мысль.

— Вы, что, всерьёз?

— Вот именно. Ради чего иного стоило убеждать вас приехать сюда? Мое тело беспомощно, но разум мой, как я уже сказал, не пострадал. Если вы ещё помните, моё правило — сидеть и думать. Это я ещё могу делать. В сущности, это единственное, что я могу. Что же касается активной стороны дела, то у меня ещё есть бесценный Гастингс.

— Вы серьёзно? — с трудом вымолвил я.

— Конечно. Мы с вами, Гастингс, вновь выходим на охоту.

Только через несколько минут я понял, что Пуаро не шутит.

Каким бы странным ни казалось это заявление, у меня не было оснований сомневаться. Со слабой улыбкой он сказал:

— Наконец-то вы поверили. Вначале вы, наверное, подумали, что у меня не всё в порядке с головой, не так ли?

— Нет, нет, — быстро возразил я. — Только место, мне кажется, не совсем подходящее.

— Вы так думаете?

— Конечно. Правда, я не видел ещё всех постояльцев…

— А кого вы видели?

— Латреллов, человека по имени Нортон, который кажется безобидным малым, и Бойда Каррингтона, который, должен вам сказать, больше всего мне понравился.

Пуаро кивнул головой.

— Что же, Гастингс, послушайте следующее. Когда вы увидите остальных постояльцев, мои рассуждения покажутся вам просто невероятными.

— А кто ещё проживает здесь?

— Фрэнклины — доктор с женой, медсестра, ухаживающая за миссис Фрэнклин, и ваша дочь Джудит. Затем Аллертон, своего рода сердцеед, и тридцатипятилетняя мисс Коул. Все они, должен сказать вам, прекрасные люди.

— И один из них убийца?

— Вот именно.

— А почему вы так думаете?

Я задавал вопросы спонтанно, не задумываясь.

— Успокойтесь, Гастингс. Давайте начнём с начала. Передайте мне пожалуйста, вон ту маленькую шкатулку из бюро. Bien.[12] И ключ. Так…

Раскрыв шкатулку для бумаг, он вынул оттуда пачку отпечатанных на машинке листов и несколько газетных вырезок.

— Можете изучить это на досуге, Гастингс. Сейчас я не буду беспокоить вас газетными вырезками. Это заметки прессы о различных трагедиях. Но чтобы дать вам представление об этих делах, я предлагаю вам прочитать составленный мною конспект.

Сильно заинтригованный, я стал читать.

Дело Л. Этерингтона

Леонард Этерингтон. Дурные наклонности. Принимал наркотики, пил. Странный садистский характер. Молодая и привлекательная жена. Ужасно с ним несчастлива. Этерингтон умер, возможно, от пищевого отравления. Врач не удовлетворён. Вскрытие показало, что смерть наступила в результате отравления мышьяком. В доме есть запас химикатов против сорняков, заказанный задолго до происшествия. Миссис Этерингтон арестована и обвинена в убийстве. До этого она подружилась с государственным служащим, вернувшимся из Индии. Нет никаких данных о её неверности, но есть факты о существовании между ними глубокой симпатии. Вскоре молодой человек обручился с девушкой, с которой познакомился во время морского путешествия. Есть сомнения относительно получения миссис Этерингтон письма с сообщением об этом событии: до или после смерти её мужа. Сама она уверяет, что — «до». Улики против неё, главным образом, косвенные; отсутствие другого возможного подозреваемого или других данных весьма проблематично. Большие симпатии к ней во время суда (из-за характера мужа и плохого обращения с его стороны). Суд решил в её пользу, подчеркнув, что нет сомнений в её невиновности. Миссис Этерингтон была оправдана. В обществе, однако, все считали её виновной. Жизнь её впоследствии была тяжелой, так как друзья оказывали ей холодный приём. Она умерла через два года после процесса, в результате принятия слишком большой дозы снотворного. Заключение о случайной смерти остаётся под вопросом.

Дело Б. Шарплз

Старая дева. Тяжелый характер, страдала от сильных болей. За ней ухаживала Фрэда Клей, её племянница. Мисс Шарплз умерла вследствие принятия большой дозы морфия. Фрэда Клей совершила ошибку, заявив, что страдания её тётушки были так сильны, что она не могла больше на них смотреть и дала ей увеличенную, дозу морфия, чтобы облегчить боль. Мнение полиции: действие было умышленным, но улик для судебного расследования недостаточно.

Дело Э. Риггса

Эдвард Риггс. Сельскохозяйственный рабочий. Подозревал жену в прелюбодеянии с их постояльцем Бэном Крейгом. Крейг и миссис Риггс найдены застреленными. Доказано, что выстрелы были произведены из револьвера Риггса. Риггс сам пришёл в полицию с повинной. Там он заявил, что, возможно, сделал это, но не помнит — провал в памяти. Риггса приговорили к смертной казни, которую затем заменили пожизненным заключением.

Дело Д. Брэдли

Дерек Брэдли. Интрига с девушкой. Его жена, узнав об этом, угрожала убить его. Брэдли умер от цианистого калия, подмешанного в пиво. Миссис Брэдли арестована, обвинена в убийстве. Призналась при перекрестном допросе. Осуждена и повещена.

Дело М. Литчфилда

Мэтью Литчфилд. Престарелый тиран. Имел четырех дочерей, которым не разрешал ни с кем встречаться и тратить деньги. Однажды вечером, когда он возвращался домой, на него напали у самого дома и убили ударом по голове. Позднее, во время расследования дела, его старшая дочь Маргарэт пришла в полицейское управление и призналась в убийстве отца, заявив, что сделала это ради блага младших сестёр, чтобы они могли, пока не поздно, устроить личную жизнь. Маргарэт Литчфилд объявили невменяемой и заключили в Бродмуэр, где она вскоре умерла.

Я читал внимательно, со все растущим замешательством. Наконец, я положил листочки на место и вопросительно взглянул на Пуаро.

— Ну что?

— Я помню дело Брэдли, — медленно произнёс я. — Я читал о нём. Миссис Брэдли была очень приятной женщиной.

Пуаро утвердительно кивнул головой.

— Но я всё равно не понимаю. Объясните. Что всё это значит?

— Вначале ответьте мне, что бросается вам в глаза? Я был сильно озадачен.

— Вы мне дали описание пяти различных убийств, которые произошли в различных местах и в различных кругах общества. Более того, они даже поверхностно не похожи друг на друга. В одном случае — ревность, в другом — попытка несчастной жены избавиться от мужа, в третьем — деньги, в четвёртом — бессмысленное преступление, поскольку убийца даже не пытался избежать наказания, в пятом — простая жестокость, возможно совершённая в состоянии опьянения.

Я замолчал и с сомнением добавил:

— Может быть, между ними есть что-то общее, чего я не заметил?

— Нет, нет, вы точно суммировали все факты. Единственное, что вы могли заметить, но не заметили — это то обстоятельство, что ни в одном из этих дел не возникло никакого сомнения.

— Не понимаю.

— Миссис Этерингтон, например, была оправдана, но, тем не менее, все были совершенно уверены, что именно она отравила своего мужа. Фрэду Клей никто открыто не осудил, но никто и не подумал о том, что в преступлении мог быть виновен кто-то другой. Риггс заявил, что не помнит, как убил жену и её любовника. Маргарэт Литчфилд признала свою вину, при этом даже не возник вопрос: а не мог ли сделать это кто-то другой? В каждом случае у нас только один подозреваемый и никого другого.

— Да, это верно, — поморщился я, — но не понимаю, какие выводы вы делаете из всего этого?

— Видите ли, я хочу показать вам, что в каждом упомянутом случае есть какой-то общий для всех них элемент.

— Что вы имеете в виду?

— Я пытаюсь, Гастингс, — медленно произнёс Пуаро, — быть очень внимательным ко всему. Давайте изложим все это следующим образом. Допустим, что есть некоторая определённая личность — некий мистер Икс. Ни в одном из этих случаев у него не было очевидного мотива для того, чтобы разделаться с жертвой. В одном случае, как мне удалось установить, Икс был в двухстах милях от места, где было совершено преступление. Тем не менее, я утверждаю: Икс был в близких отношениях с миссис Этерингтон, в течение некоторого времени жил в той же деревне, что и Риггс, и был знаком с миссис Брэдли. У меня есть фотография Икса и Фрэды Клей, шагающих вместе по улице, и, наконец, когда был убит старый Мэтью Литчфилд, Икс был рядом с домом. Что вы скажете на это?

Я уставился на него и медленно промолвил:

— Это даже чересчур много. Совпадение может быть в двух, даже в трёх случаях, но в пяти — это слишком много. Должна существовать, как бы это не казалось странным и невероятным, какая-то связь между этими отдельными убийствами.

— Значит, вам в голову приходят, те же мысли, что и мне?

— Что Икс — убийца? Да.

— В таком случае, Гастингс, вы вероятно пожелали бы вместе со мной предпринять какие-нибудь шаги, ведь Икс находится в этом доме.

— Здесь? В Стайлзе?

— Да, в Стайлзе. Логически, какой можно сделать из этого вывод?

Я знал, что за этим последует, но сказал:

— Продолжайте. Говорите!

И Эркюль Пуаро мрачно добавил:

— Вскоре здесь произойдёт убийство.

Глава 3

Я с тревогой посмотрел на Пуаро и затем произнёс:

— Нет, не произойдёт. Вы предотвратите его. Пуаро с нежностью взглянул на меня.

— Мой преданный друг, вы знаете, как я ценю вашу веру в меня, но tout de meme

Я не уверен, что это оправдано в данном случае.

— Чепуха. Вы, конечно, не допустите убийства.

— Подумайте немного, Гастингс, — мрачно заметил Пуаро. — Можно схватить убийцу, но как можно предотвратить убийство?

— Ну, вы… вы… я думаю… если вы заранее…

Я в нерешительности остановился, потому что вдруг понял все трудности.

— Понимаете? — спросил Пуаро. — Это не так-то просто. Есть, в сущности, только три способа. Первый — предупредить жертву, заставить её быть настороже, но это не всегда даёт результат, потому что очень трудно убедить некоторых людей в том, что им грозит смертельная опасность, в особенности, когда это исходит от кого-то из близких. Они возмущаются и отказываются верить. Второй — предупредить убийцу, иначе говоря, слегка намекнуть: «Я знаю о ваших намерениях», «Если вы сделаете так и так, мой друг, вас ждёт виселица». Это намного результативнее, но и здесь можно промахнуться, так как убийца, мой друг, самое самоуверенное создание в мире. Он всегда умнее другого человека, никто даже не подозревает его или её — полиция полностью поставлена в тупик и т, д., поэтому убийца (он или она) обычно решительно идёт к своей цели. И единственное, что можно сделать — отправить его впоследствии на виселицу.

Он замолчал, а затем задумчиво добавил:

— Дважды за свою жизнь я предупреждал убийцу, и в каждом случае преступник всё равно шёл на убийство… Так может произойти и сейчас.

— Вы сказали, что есть третий способ, — напомнил я ему.

— О да, но для этого необходима необычайная изобретательность. Нужно точно знать, как и когда будет нанесён удар и какой необходимо сделать шаг в определённый момент. Следует схватить убийцу, если не на месте преступления, т, е, с поличным, то виновным, вне всякого сомнения, в определённых намерениях. А это, мой друг, — продолжал Пуаро, — дело, уверяю вас, очень трудное и деликатное, и я не могу ни на минуту гарантировать успеха. Я, возможно, высокого мнения о себе, но не до такой степени.

— Каким же методом вы думаете здесь воспользоваться?

— Возможно, всеми тремя. Первый — самый трудный.

— Почему? Мне показалось, наоборот.

— Да, если знаешь предполагаемую жертву. Но неужели вы не понимаете, Гастингс, что мне не известно, кто жертва.

— Что? — воскликнул я, даже не подумав, но затем трудности положения стали сами собой раскрываться передо мной. Должно быть, между серией этих преступлений была какая-то связующая нить, но какая — нам не было известно. Отсутствовал сам мотив преступления, а не зная его, нельзя было сказать, кто находится под угрозой.

Пуаро кивнул головой, так как, вероятно, по моему лицу увидел, что я понял всю сложность ситуации.

— Как видите, это не так-то просто.

— Да, — сказал я, — вижу. Вы так и не смогли найти связи между этими случаями?

— Нет, — Пуаро отрицательно покачал головой.

Я вновь задумался. Обычно, при расследовании преступлений, мы имели дело с более примитивными мотивами, но здесь было нечто более сложное.

— Послушайте, — спросил я, — может быть, причина — деньги, как это было, например, в деле Эвелин Карлисл?

— Нет. Можете быть в этом совершенно уверены, мой дорогой Гастингс. Именно об этом я подумал прежде всего.

Да, действительно, Пуаро всегда был щепетилен относительно денег.

Я вновь погрузился в размышления. Может быть, чья-нибудь месть? Это больше соответствовало фактам, но даже в этом случае, казалось, отсутствовала какая — либо связь. Я вспомнил рассказ, в котором описывалась целая серия якобы бессмысленных убийств, а смысл заключался в том, что жертвами были присяжные заседатели. Убийства же совершались человеком, которого они раньше осудили. Мне пришло в голову, что нечто подобное может быть и в данном случае. Стыдно сейчас признаться, но я утаил эту мысль от Пуаро. Уж очень мне хотелось прийти к своему другу с фактами, подтверждающими её.

Вместо этого я спросил его:

— Ну, а теперь скажите мне, Пуаро, кто он — этот Икс?

Несмотря на мои настойчивые требования, Пуаро решительно отказался назвать его имя.

— Нет, мой друг, этого я не сделаю.

— Ерунда. Почему бы и нет?

Глаза Пуаро заблестели.

— Потому, mon ami, что вы всё тот же прежний Гастингс. У вас, как и раньше, все написано на лице. Видите ли, мне не хочется, чтобы вы с открытым ртом уставились на Икса, а на лице вашем было бы написано: «Вот я смотрю на убийцу».

— Можете быть уверены, в случае необходимости я смогу притвориться.

— Притвориться ещё хуже. Нет, нет, mon ami, и вы и я, мы оба должны быть в тени. Когда же придёт время нанести удар, мы это сделаем.

— Ну и упрямы же вы, — заметил я. — У меня огромное желание…

Я не закончил, так как раздался стук в дверь. Пуаро крикнул «Войдите!». Вошла моя дочь Джудит.

Мне бы очень хотелось в нескольких словах описать Джудит, но я всегда был слаб по части описания внешности.

Джудит — высокая девушка с гордо поднятой головой, прямыми тёмными бровями и прекрасными, несколько строгими чертами лица. Это задумчивая, слегка насмешливая натура, над которой, по-моему, всегда висела некая тень трагедии.

Джудит не подошла ко мне и не поцеловала меня: это не в её духе. Она только улыбнулась и произнесла: «Привет, отец».

Улыбка её была робкой и несколько смущённой, но, несмотря на её сдержанность, я понял, что она рада видеть меня.

— Ну вот, я и приехал, — сказал я, чувствуя себя необычайно глупо (это часто бывало со мной в беседах с представителями младшего поколения).

— И правильно сделал, дорогой, — заметила Джудит.

— Я ему уже рассказал о здешней кухне, — вставил Пуаро.

— А разве она плоха? — спросила Джудит.

— Не спрашивайте, дочка. Или вы ни о чём не думаете, кроме пробирок и микроскопов? У вас на среднем пальце голубое метиловое пятно. Плохо будет вашему мужу, если вы не будете беспокоиться о его желудке.

— У меня пока ещё нет мужа.

— Конечно, но будет, или для чего создал вас bon Dieu[13]?

— Думаю, для многих дел, — ответила Джудит.

— Ну, во-первых, для le manage[14].

— Хорошо, — смеясь, сказала Джудит, — вы найдёте мне хорошего мужа, а я буду очень внимательно следить за его питанием.

— Она ещё смеётся надо мной! — пробурчал Пуаро. — Ну, ничего, когда-нибудь она поймёт, как мудры старики!

Снова раздался стук в дверь. Вошёл доктор Фрэнклин. Это был высокий, несколько угловатый молодой человек лет тридцати пяти с решительными чертами лица, рыжеватыми волосами и ярко — голубыми глазами. Это был самый нескладный мужчина, которого мне когда — либо приходилось видеть. Он всё делал с каким-то отсутствующим выражением лица.

Он задел экран у стула Пуаро и, полуобернувшись в сторону экрана, автоматически прошептал: «Прошу прощения».

Мне очень хотелось рассмеяться, но Джудит была по-прежнему серьёзной. Мне кажется, она привыкла к подобным вещам.

— Мой отец, — сказала она. — Помните, я вам о нём говорила?

Доктор Фрэнклин вздрогнул, сильно смутился, прищурилcя и уставился на меня, затем протянул руку и застенчиво произнёс:

— Конечно, конечно. Как поживаете? Я слышал о вашем приезде.

Фрэнклин повернулся к Джудит.

— Будем делать перерыв? Если нет, можно пойти поработать немного после обеда. Если мы ещё сделаем несколько таких срезов…

— Нет, нет, — ответила Джудит. — Я хочу поговорить с отцом.

— Да, да. Конечно.

Он вдруг неожиданно улыбнулся какой-то извиняющейся мальчишеской улыбкой.

— Жаль. Я так увлёкся этим делом. Это, конечно, непростительно с моей стороны, так как делает меня таким эгоистом. Пожалуйста, простите меня.

Часы пробили час дня. Фрэнклин быстро на них взглянул.

— О, боже! Неужели так поздно! У меня будут неприятности, ведь я обещал Барбаре почитать перед обедом.

Он улыбнулся нам и быстро вышел, хлопнув дверью.

— Как здоровье миссис Фрэнклин? — спросил я.

— Такое же или почти такое же, как всегда, — ответила Джудит.

— Плохо быть такой больной!

— Это бесит врачей, они любят здоровых.

— Как несносна современная молодежь! — воскликнул я.

— Я просто, — холодно ответила Джудит, — констатировала факт.

— И, тем не менее, — добавил Пуаро, — наш милый доктор спешит почитать ей!

— И очень глупо! — сказала Джудит. — Сиделка может великолепно это сделать. Лично я чувствую отвращение, когда мне кто — либо читает.

— Хорошо, хорошо, о вкусах не спорят, — примирительно произнёс я.

— Его жена очень глупая женщина, — добавила Джудит.

— А вот здесь, mon enfant[15], — сказал Пуаро, — я с вами не согласен.

— Она никогда ничего не читает, кроме дешевых романов. Её не интересует работа доктора. Она не может следить за своей мыслью и рассказывает о своём здоровье всем, кто бы её ни слушал.

— И всё-таки я утверждаю, — вставил Пуаро, — что она умело использует своё серое вещество ради дел, о которых вы, моя милая крошка, не имеете ни малейшего представления.

— Она очень женственная, — заметила Джудит. — Она всегда говорит воркующим и мурлыкающим голоском. Я думаю, Эркюль Пуаро, вам нравятся женщины подобного типа.

— Напротив, — сказал я. — Он любит огромных, пышных, громкоголосых женщин.

— Вот вы как, Гастингс! Выдаёте меня другим. Ваш отец, Джудит, всегда был неравнодушен к женщинам с каштановыми волосами. Это неоднократно приводило его к неприятностям.

— Какие вы смешные, — со снисходительной улыбкой заметила Джудит.

Она повернулась и вышла из комнаты. Я встал.

— Я должен разложить все свои вещи и принять до обеда ванну.

Пуаро позвонил в маленький колокольчик, и минуту — две спустя в комнату вошёл слуга. К моему удивлению, это был незнакомый мне человек.

— Как! А где Джордж?

Джордж служил у Пуаро в течение многих лет. — Джордж возвратился к своей семье. У него болен отец. Надеюсь, когда-нибудь он ко мне вернётся. А пока, — он улыбнулся своему слуге, — за мной присматривает Кёртисс.

Кёртисс почтительно улыбнулся. Это был крупный человек с довольно глупым выражением лица.

По дороге к двери я заметил, что Пуаро тщательно закрыл шкатулку с бумагами.

Ум мой был в смятении. Я пересёк коридор и подошел к своей комнате.

Глава 4

В тот вечер, идя на обед, я неожиданно почувствовал, что вся моя жизнь вдруг стала какой-то нереальной.

Одеваясь, я несколько раз спрашивал себя: не мог же Пуаро придумать всё это? В конце концов, мой друг был уже старым человеком со слабым здоровьем. Только он сам мог заявлять, что голова у него как и прежде в порядке, но было ли так на самом деле? Всю жизнь он занимался расследованием преступлений. Нет ничего странного в том, если, в конце концов, он видит преступление там, где его нет. Вынужденное бездействие, должно быть, сильно мучило его. А что, если он просто сам выдумал нового преступника? Если подумать, у него вполне может быть, умеренный невроз. Он подобрал ряд общеизвестных случаев и увидел в них то, чего на самом деле не было — скрытую таинственную фигуру, безумного убийцу. По всей вероятности, именно миссис Этерингтон убила своего мужа, именно рабочий застрелил свою жену, именно девушка дала своей старой тётке слишком большую дозу морфия, именно ревнивая жена покончила со своим мужем (как и обещала сделать), и именно безумная старая дева совершила преступление, ибо сама же потом пришла с повинной в полицию. Эти преступления произошли именно так, как они всем и представлялись!

Этому голосу здравого рассудка я мог противопоставить только свою безграничную веру в проницательность Пуаро.

Пуаро сказал, что к убийству всё уже подготовлено. Стайлз во второй раз должен стать местом преступления!

Время покажет справедливость этого утверждения, но, если это действительно так, то нам следовало опередить преступника.

Более того, Пуаро знал личность убийцы, я же — нет.

Чем больше я думал обо всём этом, тем больше раздражался. В сущности, это была наглость со стороны Пуаро! Он ждал моей помощи, но в то же время отказывался доверить мне все свои тайны!

Почему? Причины, высказанные им, были просто нелепы. Я уже устал от этих глупых шуток относительно моего лица, на котором всё написано. Я, так же как и любой другой, умею хранить тайны. Пуаро всегда утверждал (и это унижало мое достоинство), что я слишком впечатлительная натура и каждый по моему лицу может узнать, что у меня на уме. Иногда он приписывал это моему честному характеру, которому отвратителен обман в любой форме.

Конечно, я понимал, что если бы всё было игрой воображения Пуаро, то его скрытность была бы легко объяснима.

Пробил обеденный гонг, но я так и не пришёл к какому — либо заключению. Я спустился вниз с ясной головой, с настороженностью во взоре, чтобы немедленно определить таинственного Икса.

На какое-то мгновение я готов был принять на веру всё, что сказал Пуаро. Под крышей этого дома был человек, который уже пять раз совершил убийство и готовил очередное. Кто он — этот человек?

В гостиной меня представили мисс Коул и майору Аллертону. Мисс Коул была высокой, ещё красивой женщиной тридцати трёх — тридцати четырёх лет. Майор Аллертон сразу же мне не понравился. Это был сорокалетний мужчина приятной внешности, широкоплечий, загорелый, общительный. Многое из того, что он говорил, имело двоякий смысл. Под глазами у него были мешки, свидетельствовавшие о распутном образе жизни. Я подозревал его в мошенничестве, в пристрастии к азартным играм, пьянстве, но, главным образом, — в соблазнении женщин.

Старому полковнику Латреллу, заметил я, он тоже не нравился. Бойд Каррингтон относился к нему довольно холодно. Зато среди женщин нашего общества Аллертон пользовался успехом. Миссис Латрелл весело с ним щебетала, в то время как он лениво льстил ей, с едва прикрытой дерзостью. Мне было также неприятно видеть, что Джудит, кажется, тоже нравилось его общество, и она изо всех сил пыталась привлечь его внимание. Мне всегда было непонятно, почему худшие из мужчин вызывают интерес у лучших из женщин. Я инстинктивно чувствовал, что Аллертон — дрянь, и девять десятых мужчин наверняка согласились бы со мной, в то время как девять и, возможно, все десять женщин сразу же встали бы за него горой.

Сидя за столом, я внимательно рассмотрел всех присутствующих и мысленно подвёл итоги.

Если Пуаро прав и действительно сохранил ясность ума, тогда один из них — опасный убийца и, возможно, безумец.

Хотя Пуаро не говорил об этом, но я был уверен, что Икс — мужчина. Кто из присутствующих — мужчин мог им быть?

По всей вероятности, не старый полковник Латрелл, нерешительный и слабый. Нортон, с которым я столкнулся, когда тот выбегал из дома с биноклем? Вряд ли. Он казался приятным малым, но довольно вялым и неуклюжим. Конечно, многие убийцы были непримечательными личностями и отстаивали свои права именно путем преступления. Их возмущало то, что их не замечают и игнорируют. Нортон мог быть убийцей данного типа, но ведь была ещё его любовь к птицам, а я всегда полагал, что любовь к природе — нравственно здоровая черта в человеке!

Бойд Каррингтон? Исключено! Человек с известным на весь мир именем! Прекрасный спортсмен, государственный служащий, всеобщий любимец! Фрэнклина я тоже опустил, потому что знал, как Джудит уважала его и восхищалась им.

Майор Аллертон? Я окинул его оценивающим взглядом. Самый неприятный человек, которого я когда — либо видел! Он относится к тому типу мужчин, которые готовы содрать кожу с родной матери! И всё это прикрыто внешним лоском изысканных манер. Сейчас он рассказывал о крушении своих планов. Всех развлекали его унылые благодарности за шутки в свой адрес.

Если Аллертон — Икс, решил я, тогда его преступления совершались ради получения доходов любым способом.

Правда, Пуаро не сказал, что Икс — мужчина. Поэтому как вариант я подумал и о мисс Коул. Её движения были неспокойными и резкими — характерные признаки нервозности. В целом же, она выглядела нормально. Мисс Коул, мисс Латрелл и Джудит были единственными женщинами за обеденным столом. Миссис Фрэнклин обедала в своей комнате наверху, а её сиделка обедала позже.

После обеда, стоя у окна гостиной и глядя в сад, я мысленно вернулся к тому времени, когда увидел Кинсию Мёрдок, молодую девушку с каштановыми волосами, бегущую по лужайке. Как очаровательна была она в своём белом халате…

Погрузившись в воспоминания, я вздрогнул, когда Джудит взяла меня под руку, отвела от окна и попросила проводить её на террасу.

— В чём дело? — резко спросила она. Я вздрогнул.

— Дело? Что ты имеешь в виду?

— Ты весь вечер какой-то странный. Что ты сидел, уставившись то на одного, то на другого?

Это меня взбесило. Я даже не подумал о том, что мысли мои так отражались на лице!

— Я? Просто вспоминал прошлое. Видел призраки, возможно.

— О да. Ты, кажется, был здесь в молодости? Тогда ещё убили одну старуху?

— Её отравили стрихнином.

— Как она выглядела? В её обществе было приятно или нет?

Я задумался над этим вопросом.

— Она была очень доброй женщиной, — произнёс я медленно. — Щедрой. Много денег тратила на благотворительность.

— О! Этот тип щедрости!

Голос Джудит звучал презрительно.

— Люди здесь были счастливы? — задала она затем странный вопрос.

Нет они не были счастливы. Это я, по крайней мере, знал, поэтому и ответил:

— Нет.

— Почему нет?

— Потому что они чувствовали себя узниками. Понимаешь ли, у миссис Инглторп были все деньги, и она только выдавала их. У её пасынков не было личной жизни.

Джудит глубоко вздохнула. Я почувствовал, как сжалась её рука.

— Это нехорошо, безнравственно. Злоупотребление властью. Это следует запретить. Старики и больные не должны иметь власти, чтобы держать в руках жизни молодых и сильных. Их нужно связать и отстранить от власти! Это просто необходимо, хотя бы из чувства эгоизма.

— Старики, — сухо заметил я, — не обладают монополиями такого качества.

— Я знаю, отец, ты думаешь, что молодежь — эгоисты. Возможно, это так, но это честный эгоизм. По крайней мере, мы хотим делать только то, что хотим, мы не хотим, чтобы кто-то ещё делал то же самое, что и мы, мы не хотим быть рабами других.

— Нет, вы просто растаптываете этих людей, если они случайно оказываются у вас на пути!

Джудит сжала мою руку.

— Не будь так зол! В общем-то я тебя не обвиняю — ты никогда не диктовал нам свои условия, и мы благодарны тебе за это.

— Боюсь, — честно признался я, — я бы поступал иначе, если бы не ваша мать. Это она требовала предоставить вам полную свободу действий, свободу совершать свои собственные ошибки.

Джудит ещё раз сжала мою руку.

— Знаю, а тебе бы хотелось суетиться и кудахтать как наседке. Я этого не терплю. Ненавижу суету. Но ты наверняка согласишься со мной в том, что полезные жизни зачастую приносятся в жертву бесполезным.

— Да, иногда так бывает, — признался я, — но нет нужды в таких крутых мерах… Просто кому-то нужно уйти, вот и всё.

— Да, так ли это? Так ли?

Она произнесла эти слова с такой силой, что я взглянул на неё с некоторым удивлением. Было слишком темно, и лица её не было видно. Джудит продолжала тихим, встревоженным голосом:

— Здесь так много различных соображений — чувство ответственности, нежелание причинить боль другому человеку, а некоторые люди так беспринципны, они думают только о том, как бы сыграть на этих чувствах. Некоторые люди просто кровопийцы.

— Милая Джудит! — воскликнул я, ошарашенный яростью в её голосе.

Она, видимо, поняла, что была чересчур взволнована, так как рассмеялась и выдернула свою руку из моей.

— Я, наверное, слишком погорячилась, но я не могу иначе, когда думаю об этом. Видишь ли, мне как-то рассказали об одном деле.., старый тиран! И вот, когда находится человек, достаточно сильный и смелый, чтобы разорвать этот узел и освободить любимых людей, её называют сумасшедшей. Она — сумасшедшая? Почему? Ведь она сделала самое умное, что только можно было сделать — и самое смелое!

Ледяные мурашки пробежали у меня по спине. Где? Когда? Не так давно я слышал нечто подобное.

— Джудит, — резко спросил я, — о каком деле ты говоришь?

— О, ты о нём не знаешь! Это друзья Фрэнклинов. Фамилия старика была Литчфилд. Он был довольно богат, но жаден и морил голодом своих бедных дочерей, не разрешал им никого видеть и никуда ходить. Вот он-то и был сумасшедшим, хотя и не в медицинском смысле этого слова.

— И старшая дочь убила его? — спросил я.

— Так ты слышал об этом? Возможно, ты назовёшь это убийством, но оно было совершено не по личным мотивам. Маргарэт Литчфилд сама пришла в полицию с повинной. Я думаю, она была очень храброй девушкой. У меня бы не хватило смелости.

— Смелости прийти с повинной или смелости совершить убийство?

— И то и другое.

— Рад это слышать, — сурово заметил я, — но мне не нравится, что в ряде случаев ты оправдываешь убийство, — после некоторого молчания я добавил:

— А что думает доктор Фрэнклин?

— Он считает, что тот получил по заслугам, — сказала Джудит. — Знаешь, папа, некоторые люди так и напрашиваются на то, чтобы их убили.

— Мне не нравятся твои рассуждения, Джудит. Кто подбрасывает тебе такие идеи?

— Никто.

— Что же, тогда позволь мне сказать, что это вредоносные идеи.

— Понимаю. Оставим это, — она задумалась. — Вообще-то я пришла, чтобы передать тебе записку от миссис Фрэнклин. Она хочет тебя видеть, если тебе, конечно, не трудно подняться к ней в спальню.

— Буду рад. Жаль, что она так больна и не может спуститься к обеду.

— С ней всё в порядке, — бесстрастно заметила Джудит. — Она просто любит привлекать к себе внимание.

Молодые люди всегда так черствы.

Глава 5

До этого я лишь только один раз видел миссис Фрэнклин. Это была женщина ангельского типа, примерно тридцати лет. Большие карие глаза, волосы с пробором посередине, овальное приятное лицо с нежной кожей. Она была очень изящна.

Миссис Фрэнклин лежала на кровати, подпираемая подушками, в красивом бледно — голубом капоте.

Фрэнклин и Бойд сидели в комнате и пили кофе. Миссис Фрэнклин с улыбкой протянула мне руку.

— Как я рада, что вы приехали, капитан Гастингс. Как это хорошо для Джудит! Девочка так много работает.

— Она хорошо выглядит, — сказал я, пожимая её слабую руку.

— Да, ей повезло, — вздохнула Барбара Фрэнклин. — Как я завидую ей! Думаю, она даже не представляет себе, что такое плохое здоровье. Как вы думаете, сестра?

О! Разрешите представить вам. Это сиделка Кравен. Она так хорошо относится ко мне, ухаживает за мной, как за ребёнком! Не знаю, что бы я делала без неё.

Сиделка Кравен оказалась симпатичной девушкой с хорошим цветом лица и красивыми каштановыми волосами. Я обратил внимание на её руки, длинные и белые. Они резко отличались своей белизной от рук больничных сиделок. Она была малоразговорчива, а порой просто игнорировала вопросы. Так сиделка Кравен сделала и сейчас, лишь слегка наклонив голову.

— Да, — продолжала миссис Фрэнклин, — Джон просто замучил работой бедную девочку. Он такой эксплуататор! Ведь ты эксплуататор, Джон, не правда ли?

Её муж стоял, глядя в окно, что-то насвистывая себе под нос и бренча мелочью в кармане. Услышав вопрос жены, он вздрогнул:

— Что, Барбара?

— Я говорю, что ты без всякого стеснения эксплуатируешь Джудит Гастингс. И теперь, когда капитан Гастингс здесь, мы обсудим эту проблему и не дадим девушку в обиду.

Доктор Фрэнклин не понимал шуток. Он почему-то забеспокоился и с вопросительным видом повернулся к Джудит.

— Вы должны были сказать мне об этом, — пробормотал он.

— Не будьте смешны, — ответила Джудит. — Что же касается нашей работы, то я хотела попросить у вас краситель для второго среза — ну того, что…

— Да, да, — нетерпеливо прервал он её. — Если не возражаете, давайте пройдём в лабораторию. Я должен быть уверен…

Продолжая разговор, они вместе вышли из комнаты. Барбара Фрэнклин откинулась на подушки и вздохнула.

— Это мисс Гастингс — эксплуататор, вот что я думаю! — неожиданно и не смущаясь произнесла сиделка Кравен.

Миссис Фрэнклин вновь вздохнула и прошептала:

— Я чувствую себя так нехорошо. Я понимаю, мне следует больше интересоваться работой Джона, но я не могу этого сделать. Я хочу сказать, что что-то со мной не так, но…

Её излияния прервало хмыканье Бойда Каррингтона, стоявшего у камина.

— Чепуха, Бэбс, — произнёс он. — С вами всё в порядке. Не беспокойтесь.

— О, Билл, дорогой, не могу не беспокоиться. У меня такое душевное состояние. Это всё — и я не могу чувствовать иначе — так неприятно. Эти морские свинки, крысы и прочее. Уф, — она вздрогнула, — я знаю, это глупо, но меня от всего этого тошнит, и хочется думать только о хорошем — о птичках, о цветах, об играющих детях. Вы же знаете, Билл.

Он подошёл к ней и взял её за руку, которую она протянула с умоляющим видом. Когда Бонд посмотрел на неё, выражение его лица резко изменилось, оно стало нежным, как у женщины.

— Вы остались такой же, как были в семнадцать лет, Бэбс, — сказал он. — Помните ли вы вашу беседку, пруд с птицами и кокосовые орехи?

Он повернул голову ко мне.

— Я знаю Барбару с детства.

— Тоже скажете — с детства! — запротестовала она.

— Я, конечно, не отрицаю, что вы на пятнадцать лет меня моложе, но я играл с вами, когда вы были маленькой. Носил вас на плечах, моя дорогая. А позднее, когда я вернулся домой, вы были уже очаровательной девушкой, на пороге своего дебюта в свете, и я тоже внёс свою лепту, научив вас играть в гольф. Разве вы этого не помните?

— О, Билл, неужели вы думаете, что я всё забыла?

— Моя семья жила в этой местности, — пояснила она мне, — а Билл временами приезжал в гости к своему дяде, сэру Эверарду, проживавшему в Нэттоне.

— Какой это был дом — настоящая лавка древностей! — сказал Бойд Каррингтон о своём имении. — Иногда я жалею о том, что вернул его к жизни.

— О, Билл, там сейчас должно быть прекрасно!

— Да, Бэбс, но вся беда в том, что у меня нет никаких идей. Ванные, удобные кресла — вот и всё, что пришло мне в голову. Здесь нужна женщина.

— Я же сказала, что приеду и помогу. Я дала слово. Сэр Уильям в сомнении посмотрел в сторону сиделки Кравен.

— Если у вас хватит сил, я сам вас отвезу. Что вы скажете, сестра?

— Это возможно, сэр Уильям. Я даже думаю, что это полезно миссис Фрэнклин, если она, конечно, не будет чересчур переутомляться.

— Тогда решено, — сказал Бойд Каррингтон. — А сейчас спать, чтобы завтра быть совершенно здоровой.

Мы оба пожелали миссис Фрэнклин спокойной ночи и вместе вышли. Когда мы спускались по лестнице, Бойд Каррингтон заметил:

— Вы даже не представляете, что это было за очаровательное существо в семнадцать лет. Я тогда приехал из Бирмы, как раз после смерти жены. Не стоит даже говорить о том, что от любви к Барбаре я просто потерял голову, а спустя три или четыре года о"а вышла замуж за Фрэнклина. Не думайте, что это счастливый союз. Именно в нём причина её постоянного недомогания. Муж не понимает её и не заботится о ней, а она так чувствительна! Я думаю, её болезненность — отчасти на нервной почве. Заставьте её забыть о болезнях, отвлеките, чем-нибудь заинтересуйте, и она станет совершенно другим человеком! Но этого чурбана ничего не интересует, кроме пробирок для опытов, аборигенов Западной Африки и их культуры.

Каррингтон сердито фыркнул.

Я подумал, что в его словах, возможно, есть доля правды. И всё же меня удивило, что Бойд Каррингтон был увлечён миссис Фрэнклин, которая, что бы ни говорили, всё равно была болезненным и хрупким, хотя и привлекательным созданием. Сам Бойд Каррингтон был полон энергии и жизни, поэтому я невольно подумал, что его привлекают женщины невротического склада. Барбара Фрэнклин, должно быть, была в своё время прелестной девушкой, а у многих мужчин романтического типа, к которым, по моему мнению, относился и Бойд Каррингтон, прежние представления умирали с трудом.

Внизу нам встретилась миссис Латрелл и предложила сыграть в бридж. Я отказался под предлогом, что мне необходимо видеть Пуаро.

Я нашёл своего друга в постели. Кёртисс убирал комнату, но вот, наконец, закончил и оставил нас, прикрыв за собой дверь.

— Ну вас к чёрту, Пуаро, — взорвался я, — вместе с вашей дурацкой привычкой всё держать в секрете. Я весь вечер пытался выследить Икса.

— Так вот, что вас расстроило — заметил мой друг. — Наверное кто-нибудь обратил внимание на вашу рассеянность и спросил вас, в чём дело?

Я слегка покраснел, вспомнив вопросы Джудит. Пуаро, вероятно, заметил моё замешательство, так как с хитрой улыбкой посмотрел на меня.

— И к каким же выводам вы пришли? — спросил он.

— А вы мне скажете, прав я или нет?

— Конечно, нет.

Я внимательно стал следить за его лицом.

— Я полагаю, что Нортон…

Ни один мускул не дрогнул на лице Пуаро.

— Я не хочу сказать ничего особенного, — продолжал я. — Он просто, в отличие от других, поразил меня своей неприметностью, а разыскиваемый нами убийца, как мне кажется, должен быть человеком незаметным.

— Это верно, но можно быть незаметным не только внешне, но и другим образом.

— Что вы имеете в виду?

— Ну, предположим, что, если за несколько недель до убийства, без всякой видимой на то причины появляется некий тип, он, наверняка, будет незаметен. А ещё лучше будет, если этот незнакомец будет непримечательной личностью, занимающейся каким-нибудь безобидным видом спорта, скажем, рыбной ловлей.

— Или наблюдением за птицами, — добавил я. — Но ведь это именно то, о чём я говорю!

— С другой стороны, — продолжал Пуаро, — будет лучше, если убийца — хорошо известная личность, скажем, мясник. Это дает другое преимущество, ведь никого не смутят кровавые пятна на одежде мясника!

— Это звучит странно. Ведь каждый узнает, если мясник, скажем, поссорился с булочником!

— Да, но никому не придёт в голову мысль, что мясник стал мясником только для того, чтобы иметь возможность убить булочника. Нужно немножко заглядывать вперёд, мой друг.

Я внимательно взглянул на него, пытаясь понять, какой намёк скрыт в его словах. Если они означали что-то конкретное, то, вероятно, указывали на полковника Латрелла. Может быть, он специально открыл гостиницу, чтобы иметь возможность убить одного из гостей?

Пуаро слегка покачал головой и сказал:

— Не пытайтесь найти ответ на моём лице.

— Вы сводите меня с ума, Пуаро, — сказал я со вздохом. — Но я подозреваю не только Нортона. А что вы скажете об Аллертоне?

Пуаро с бесстрастным выражением лица спросил:

— Вам он не нравится?

— Нет.

— А! Довольно неприятный тип. Вы это хотите сказать, не так ли?

— Точно так. А разве вы думаете иначе?

— Конечно. Это мужчина, — медленно произнёс Пуаро, — который очень нравится женщинам.

— Как женщины могут быть так глупы, — с презрением заметил я. — Что они, увидели в этом типе? Вряд ли можно объяснить. Но в жизни происходит именно так.

— Это можно понять. Mauvais sujet[16] всегда влечёт к себе сердца женщин.

— Но почему?

Пуаро пожал плечами.

— Возможно, они видят что-то, недоступное нам.

— Но что?

— Возможно, риск… В нашей жизни, мой друг, всегда присутствует элемент риска. Одни ищут его в бое быков, другие — в литературе, третьи — в кинофильмах. Я абсолютно уверен, что излишняя безопасность несовместима с природой человеческого существа. Мужчин опасность подстерегает повсюду, а женщин, главным образом, в любви. Вот почему они, возможно, с радостью встречают предательскую весну — этого тигра с обнаженными клыками. Вот почему они проходят мимо прекрасных мужчин, которые могли бы стать хорошими и добрыми мужьями.