Глава третья

Случайности

Вот тут-то наконец и наступил перелом. До сих пор их разговор больше походил на препирательство. Целая пропасть разделяла их поколения. Известность Пуаро, его репутация не значили для нее ровно ничего. Ведь нынешняя молодежь знает только сегодняшний день и сегодняшних знаменитостей. Потому и предостережения ни капельки ее не испугали. Для нее Пуаро был просто старым чудаком-иностранцем с забавной склонностью к мелодраме.

Такое отношение обескураживало Пуаро хотя бы потому, что било по его тщеславию. Он ведь не уставал твердить, что Эркюля Пуаро знает весь мир. И вдруг нашелся человек, который его не знал! Я не мог не позлорадствовать, хотя и видел, что мы топчемся на месте.

Однако с той минуты, как мы узнали об исчезновении револьвера, все изменилось. Ник больше не считала эту историю забавной шуточкой. Она сохранила свой небрежный тон — такова уж была сила привычки, но поведение ее стало совсем другим. Девушка отошла от конторки, присела на ручку кресла и сосредоточенно нахмурилась.

— Странно, — сказала она.

Пуаро налетел на меня как вихрь.

— Помните, Гастингс, как я упомянул об одной идейке? Так вот она подтвердилась. Допустим, мадемуазель убита, и ее находят в саду. Она может пролежать там несколько часов — по этой дороге мало кто ходит. И возле ее руки — он выпал, вот и все — лежит ее собственный револьвер. Достойная мадам Эллен, конечно, его опознает, и тут уж, разумеется, пойдут припоминать: угнетенное состояние, бессонница…

Ник поежилась.

— А ведь верно. Я сейчас до смерти издергана. Все твердят мне, что я стала нервная. Да… говорить бы стали…

— И подтвердили бы таким образом версию о самоубийстве. Кстати, оказалось бы, что единственные отпечатки пальцев на револьвере принадлежат мадемуазель — словом, все было бы как нельзя более просто и убедительно.

— Веселенькое дельце! — сказала Ник, но я был рад отметить, что «дельце», по-видимому, не слишком ее веселило.

— Не правда ли? — невозмутимо подхватил Пуаро. — Но воля ваша, мадемуазель, этому пора положить конец. Четыре неудачи отлично, однако пятая попытка может окончиться успешнее.

— Ну что ж, заказывайте катафалк на резиновом ходу, вполголоса проговорила Ник.

— Но мы этого не допустим — мой друг и я, — вот почему мы здесь.

Меня растрогало это «мы». Обычно Пуаро начисто забывает о моем существовании.

— Да, — подтвердил я. — Вам незачем тревожиться, мисс Бакли. Мы защитим вас.

— Это очень мило, — сказала Ник. — Ну история, скажу я вам… Прямо дух захватывает.

Она держалась все так же беспечно и независимо, однако в ее глазах мелькала тревога.

— И первое, что мы сделаем, — заявил Пуаро, — это сядем и все обсудим.

Он сел и дружелюбно улыбнулся.

— Начнем с традиционного вопроса, мадемуазель. У вас есть враги?

Ник огорченно покачала головой.

— Боюсь, что нет, — сказала она виновато.

— Ладно. Значит, эта версия отпадает. Теперь вопрос совсем как из кинофильма или детективного романа: кому выгодна ваша смерть?

— Ума не приложу, — сказала Ник. — В том-то и дело, что это совершенно бессмысленно. Кроме этой старой развалюхи дома… и он заложен-перезаложен, крыша протекает… и вряд ли на моем участке найдут угольные залежи или что-нибудь в этом роде.

— Так он заложен, вот как?

— Пришлось заложить. Шесть лет назад умер дедушка, потом брат. Похороны за похоронами… Это меня и подкосило.

— А ваш отец?

— Он вернулся с войны инвалидом и в девятнадцатом умер от воспаления легких. А мама умерла, когда я была совсем маленькая. С самого детства я жила в этом доме с дедушкой. С папой он не ладил — и неудивительно… И отец решил, что самое лучшее — подкинуть меня дедушке, а сам отправился искать счастья по свету. К Джеральду — это мой брат — дедушка тоже не благоволил. Не сомневаюсь, что он не ладил бы и со мной, будь я мальчишкой. Мое счастье, что я девочка. Дед говорил, что я пошла в его породу и унаследовала его дух. — Она рассмеялась. — По-моему, он был старый греховодник, каких свет не видел. Только ужасно везучий! Здесь говорили, что он превращает в золото все, к чему ни прикоснется. Правда, он играл и спустил все, что нажил. После его смерти остался, собственно, лишь этот дом да участок. Мне тогда было шестнадцать Лет, а Джеральду двадцать два. Через три года Джеральд погиб в автомобильной катастрофе, и дом достался мне.

— А после вас, мадемуазель? Кто ваш ближайший родственник?

— Мой кузен Чарлз. Чарлз Вайз. Он адвокат здесь, в городе. Вполне порядочный и положительный, но страшно нудный. Дает мне добрые советы и пытается обуздать мою склонность к расточительству.

— И ведет все ваши дела, э?

— Ну… если вам угодно это так назвать. Собственно, вести-то нечего. Оформил для меня закладную и уговорил сдать флигель.

— Да, флигель! Я как раз собирался о нем спросить. Стало быть, вы его сдаете?

— Да… одним австралийцам. Неким Крофтам. Люди они очень милые, сердечные и тому подобное. По мне, так даже чересчур. Вечно таскают мне всякую всячину, то сельдерей, то ранний горох. Ужасаются, что я так запустила сад. По правде говоря, они немного надоедливые… по крайней мере он. Какой-то приторный. А жена у него калека, бедняжка, и не встает с дивана. Но самое главное, они платят ренту, а это очень здорово.

— И давно они тут?

— Уже с полгода.

— Понятно. Ну, а кроме этого кузена… он, кстати, с отцовской или с материнской стороны?

— С материнской. Мою мать звали Эми Вайз.

— Хорошо. Да, я хотел спросить, кроме этого вашего кузена, есть у вас еще какая-нибудь родня?

— Очень дальняя, в Йоркшире, тоже Бакли.

— И больше никого?

— Никого.

— Вам должно быть одиноко.

Ник с удивлением взглянула на него.

— Одиноко? Вот уж нет! Вы ведь знаете, я тут подолгу не живу. Все больше в Лондоне. А с родственниками обычно одна морока. Во все суются, вмешиваются. Нет, одной веселей.

— О, вы, я вижу, очень современная девушка! Беру назад свои слова. Теперь о ваших домочадцах.

— Как это сказано! Мои домочадцы — это Эллен. Да еще ее муж, он смотрит за садом, и, надо сказать, довольно плохо. Я плачу им буквально гроши, но разрешаю держать в доме ребенка. Когда я здесь, Эллен меня обслуживает, а если у меня собираются гости, мы нанимаем кого-нибудь ей в помощь. Кстати, в понедельник я устраиваю вечеринку. Ведь начинается регата.

— В понедельник… а нынче у нас суббота. Так, так. А что вы можете рассказать о ваших друзьях, мадемуазель? Например, о тех, с которыми вы сегодня завтракали.

— Ну, Фредди Раис — эта блондинка, пожалуй, самая близкая моя подруга. Ей пришлось хлебнуть лиха. Муж у нее был настоящая скотина: пьяница, наркоман и вообще подонок каких мало. Год или два тому назад она не выдержала и ушла от него. И с тех пор так никуда и не прибьется. Молю Бога, чтобы она получила развод и вышла за Джима Лазаруса.

— Лазарус? Антикварный магазин на Бонд-стрит?

— Он самый. Джим — единственный сын. Денег, конечно, куры не клюют. Вы видели его автомобиль? Джим, правда, еврей, но ужасно порядочный. Он обожает Фредди. Они все время вместе. До конца недели пробудут в «Мажестике», а в понедельник — ко мне.

— А муж миссис Раис?

— Этот скот? Да его и след простыл. Никто не знает, куда он девался. Фредди попала в глупейшее положение. Нельзя же развестись с человеком, который неизвестно где находится.

— Разумеется.

— Бедняжка Фредди! Ей так не повезло! — задумчиво заметила Ник. — Один раз дело чуть было не выгорело, она его разыскала, поговорила с ним, и он сказал, что совершенно ничего не имеет против, да у него, видите ли, нет с собой денег, чтобы уплатить женщине, с которой можно было бы разыграть для полиции сцену измены. И кончилось тем, что Фредди выложила деньги, а он их взял да и был таков. С тех пор о нем ни слуху ни духу. Довольно подло, как по-вашему?

— Силы небесные! — воскликнул я.

— Мой друг шокирован, — заметил Пуаро. — Вы должны щадить его чувства. Понимаете, он из другой эпохи. Он только что вернулся из далеких краев, где его окружали широкие, безбрежные просторы, и так далее, и так далее, и ему еще предстоит осилить язык наших дней.

— Да что же здесь особенного? — удивилась Ник, делая большие глаза. — Я думаю, ни для кого не секрет, что такие люди существуют. Но все равно, по-моему, это низость. Бедненькая Фредди попала тогда в такую передрягу, что не знала, куда и приткнуться.

— Да-а, история не из красивых. Ну, а второй ваш друг? Милейший капитан Челленджер?

— Джордж? Мы знакомы испокон веков, во всяком случае, не меньше пяти лет. Он симпатяга, Джордж.

— И хочет, чтобы вы вышли за него замуж, э?

— Намекает по временам. Рано утром или после второго стакана портвейна.

— Но вы неумолимы.

— Ну, а что толку, если мы поженимся? Я без гроша, он тоже. Да и зануда он порядочная, как говорится, доброй старой школы. К тому же ему стукнуло сорок.

Я даже вздрогнул.

— Конечно, он уже стоит одной ногой в могиле, — заметил Пуаро. — Меня это не задевает, не беспокойтесь, мадемуазель, я дедушка, я никто. Ну, а теперь мне бы хотелось поподробнее узнать о ваших несчастных случаях. Скажем, о картине.

— Она уже висит… на новом шнуре. Хотите посмотреть?

Мы вышли вслед за ней из комнаты. В спальне, над самым изголовьем, висела написанная маслом картина в тяжелой раме.

— С вашего позволения, мадемуазель, — пробормотал Пуаро и, сняв ботинки, взобрался на кровать. Он осмотрел шнур и картину, осторожно взвесил ее на руках и, поморщившись, спустился на пол.

— Да, если такая штука свалится на голову, это не слишком приятно. Ну, а тот старый шнур был такой же?

— Да, только на этот раз я выбрала потолще.

— Вас можно понять. А вы осмотрели место разрыва? Концы перетерлись?

— По-моему, да. Я, собственно, не приглядывалась. Мне было просто ни к чему.

— Вот именно. Вам это было ни к чему. Однако мне очень бы хотелось взглянуть на этот шнур. Он в доме?

— Я его тогда не снимала. Должно быть, тот, кто привязывал новый, выбросил его.

— Досадно. Мне бы хотелось на него посмотреть.

— Так вы все-таки думаете, что это не случайность? Уверена, что вы ошибаетесь.

— Возможно. Не берусь судить. А вот неисправные тормоза не случайность. Камень, свалившийся с обрыва… Да, кстати, вы не могли бы показать мне это место?

Мы вышли в сад, и Ник подвела нас к обрыву. Внизу под нами синело море. Неровная тропка спускалась к скале. Ник показала нам, откуда сорвался камень, и Пуаро задумчиво кивнул. Потом он спросил:

— Как можно попасть в ваш сад, мадемуазель?

— Есть главный вход — это где флигель. Потом калитка для поставщиков, как раз посередине дороги. На этой стороне, у края обрыва, есть еще одна калитка. Отсюда начинается извилистая дорожка, которая ведет от берега к отелю «Мажестик». Ну и, конечно, в парк отеля можно попасть прямо через дыру в заборе. Именно так я шла сегодня утром. Самый короткий путь — до города быстрее не дойдешь.

— А ваш садовник… он где обычно работает?

— По большей части бьет баклуши на огороде или сидит под навесом, там, где горшки с рассадой, и притворяется, что точит ножницы.

— То есть по ту сторону дома? Выходит, если бы кто-нибудь прошел сюда и столкнул вниз камень, его почти наверняка бы не заметили?

Девушка вздрогнула.

— Вы в самом деле думаете?.. У меня просто не укладывается в голове. По-моему, все это не всерьез.

Пуаро снова вынул из кармана пулю и посмотрел на нее.

— Вполне серьезная вещь, мадемуазель, — сказал он мягко.

— Так это был какой-то сумасшедший.

— Возможно. Очень увлекательная тема для разговора в гостиной после обеда. В самом деле, все ли преступники ненормальны? Я склонен полагать, что да. Но это уж забота врачей. Передо мной стоят другие задачи. Я должен думать не о виновных, а о безвинных, не о преступниках, а о жертвах. Сейчас меня интересуете вы, мадемуазель, а не тот неизвестный, что хотел вас убить. Вы молоды, красивы; солнце светит, мир прекрасен, у вас впереди жизнь, любовь. Вот о чем я думаю, мадемуазель. А скажите, эти ваши друзья, миссис Раис и мистер Лазарус… давно они тут?

— Фредди в наших краях уже со среды. Дня два она гостила у каких-то знакомых возле Тэвистока. Вчера приехала сюда. А Джим в это время, по-моему, тоже крутился где-то поблизости.

— А капитан Челленджер?

— Он в Девонпорте. Когда ему удается вырваться, приезжает сюда на машине — обычно на субботу и воскресенье.

Пуаро кивнул. Мы уже возвращались к дому. Все замолчали. Потом Пуаро вдруг спросил:

— У вас есть подруга, на которую вы могли бы положиться?

— Фредди.

— Нет, кто-нибудь другой.

— Не знаю, право. Наверное, есть. А что?

— Я хочу, чтобы вы пригласили ее к себе… немедленно.

— О!

Ник немного растерялась. С минуту она раздумывала, потом сказала нерешительно:

— Разве что Мегги, она, наверно, согласилась бы…

— Кто это — Мегги!

— Одна из моих йоркширских кузин. У них большая семья: ее отец священник. Мегги примерно моих лет, и я ее обычно приглашаю к себе летом погостить. Но в ней нет изюминки слишком уж она безгрешная. С этакой прической, которая сейчас вдруг случайно вошла в моду. Словом, я рассчитывала обойтись в этом году без нее.

— Ни в коем случае. Ваша кузина именно то, что нужно. Я представлял себе как раз кого-то в этом роде.

— Ну что ж, — вздохнула Ник. — Пошлю ей телеграмму. Мне просто не приходит в голову, кого еще я могла бы сейчас поймать. Все уже с кем-то сговорились. Но она-то приедет, если только не намечается пикник церковных певчих или празднество матерей. Только я, по правде сказать, не понимаю, что она, по-вашему, должна делать?

— Вы можете устроить так, чтобы она ночевала в вашей комнате?

— Думаю, что да.

— Ваша просьба не покажется ей странной?

— О, Мегги ведь не рассуждает! Она только исполняет истово, по-христиански, с верой и рвением. Значит, договорились, я ей телеграфирую, чтобы приезжала в понедельник.

— А почему не завтра?

— Воскресным поездом? Она подумает, что я при смерти. Нет, лучше в понедельник. И вы расскажете ей, что надо мной нависла ужасная опасность?

— Посмотрим. А вы все шутите? Ваше мужество меня радует.

— Это хоть отвлекает, — сказала Ник.

Что-то в ее тоне поразило меня, и я с любопытством взглянул на девушку. Мне показалось, что она о чем-то умалчивает. К этому времени мы уже вернулись в гостиную. Пуаро барабанил пальцами по газете.

— Читали, мадемуазель? — спросил он вдруг. — Здешний «Геральд»? Так, мельком. Они тут каждую неделю печатают прогноз приливов, вот я и заглянула.

— Ясно. Да, между прочим, вы когда-нибудь писали завещание?

— Полгода назад. Как раз перед операцией.

— Что вы сказали? Операцией?

— Да, перед операцией аппендицита. Кто-то сказал, что надо написать завещание. Я написала и чувствовала себя такой важной персоной.

— И каковы были условия?

— Эндхауз я завещала Чарлзу. Все остальное — Фредди, но там не так уж много оставалось. Подозреваю, что… — как это говорится? — пассив превысил бы актив.

Пуаро рассеянно кивнул.

— Я должен вас покинуть. До свидания, мадемуазель. Остерегайтесь.

— Чего?

— У вас есть голова на плечах. Да в атом, собственно, и вся загвоздка, что мы не знаем, чего остерегаться. И все-таки не падайте духом. Через несколько дней я докопаюсь до правды.

— А пока избегайте яда, бомб, выстрелов из-за угла, автомобильных катастроф и отравленных стрел, какими пользуются южноамериканские индейцы, — одним духом выпалила Ник.

— Не насмехайтесь над собой, — остановил ее Пуаро.

Возле дверей он задержался.

— Кстати, — спросил он, — какую цену предлагал мосье Лазаря за портрет вашего деда?

— Пятьдесят фунтов.

— О!

Он пристально вгляделся в темное, угрюмое лицо над камином.

— Но я уже говорила вам, что не захотела продать старика.

— Да, да, — задумчиво проговорил Пуаро. — Я вас понимаю.

Глава четвертая

Здесь что-то есть!

— Пуаро, — сказал я, как только мы вышли на дорогу, — мне кажется, я должен сообщить вам одну вещь.

— Какую, мой друг?

Я передал ему, что говорила миссис Раис по поводу неисправных тормозов.

— Вот как! Это становится интересным. Встречаются, конечно, тщеславные истерички, которые жаждут привлечь к себе внимание и сочиняют невероятные истории о том, как они были на волосок от смерти. Это известный тип. Они доходят до того, что сами наносят себе тяжелые увечья, лишь бы подтвердить свою правоту.

— Неужели вы думаете…

— Что мадемуазель Ник из их числа? Об этом не может быть и речи. Вы обратили внимание, Гастингс, нам стоило немалых трудов даже убедить ее в том, что ей грозит опасность. И она до самого конца делала вид, что подсмеивается и не верит. Она из нынешнего поколения, эта крошка. И все же это очень любопытно — то, что сказала миссис Раис. Почему она об этом заговорила? Допустим даже, что она сказала правду, но с какой целью? Без всякой видимой причины — так не к месту.

— Вот именно, — подхватил я. — Она ведь просто притянула это за уши.

— Любопытно. Очень любопытно. А я люблю, когда вдруг появляются такие любопытные подробности. От них многое зависит. Они указывают путь.

— Куда?

— Вы попали не в бровь, а в глаз, мой несравненный Гастингс. Куда? Вот именно, куда? Как ни печально, но мы узнаем это только в конце пути.

— Скажите, Пуаро, для чего вы заставили ее пригласить эту кузину?

Пуаро остановился и в возбуждении погрозил мне пальцем.

— Подумайте! — воскликнул он. — Хоть немного пораскиньте мозгами. В каком мы положении? Мы связаны по рукам и ногам. Выследить убийцу, когда преступление уже совершено, это очень просто! Во всяком случае, для человека с моими способностями. Убийца, так сказать, уже оставил свою подпись. Ну, а сейчас преступление еще не совершено, — мало того, мы хотим его предотвратить. Расследовать то, что еще не сделано, — вот уж поистине нелегкая задача. Что нам сейчас важнее всего? Уберечь мадемуазель от опасности. А это не легко. Нет, это просто трудно, Гастингс. Мы не можем ходить за ней по пятам, мы даже не можем приставить к ней полисмена в больших ботинках. Или остаться на ночь в спальне молодой леди. Препятствий в этом деле хоть отбавляй. Но кое-что все-таки в наших силах. Мы можем поставить некоторые препоны на пути убийцы. Предостеречь мадемуазель, это во-первых. Устроить так, чтобы рядом с ней был совершенно беспристрастный свидетель, во-вторых. А обойти две такие преграды сумеет только очень умный человек.

Он помолчал и продолжал уже совсем другим тоном:

— Но вот чего я боюсь, Гастингс…

— Чего же?

— Что он и в самом деле очень умный человек. Ах, до чего неспокойно у меня на душе!

— Вы меня пугаете, Пуаро! — воскликнул я.

— Я и сам напуган. Вы помните эту газету, «Уикли Геральд»? Угадайте, в каком месте она была сложена? Именно там, где находилась маленькая заметка, гласившая: «Среди гостей отеля „Мажестик“ находятся мосье Эркюль Пуаро и капитан Гастингс». Теперь допустим — только допустим, — что кто-нибудь прочел эту заметку. Мое имя известно — его знают все…

— Мисс Бакли не знала, — заметил я, ухмыльнувшись.

— Она не в счет, ветрогонка. Человек серьезный преступник — знает его. Он сразу забеспокоится. Насторожится. Начнет задавать себе вопросы. Три неудачных покушения на жизнь мадемуазель, и вдруг в этих краях появляется Эркюль Пуаро. «Случайность?» — спрашивает он себя. И боится, что не случайность. Ну, как, по-вашему, что ему лучше делать?

— Притаиться и замести следы, — предположил я.

— Да, возможно… или, наоборот, если он и в самом деле храбрый человек, бить немедленно, не теряя времени. Прежде чем я начну расспросы, паф! — и мадемуазель мертва. Вот что бы сделал храбрый человек.

— Но почему не допустить, что заметку читала сама мисс Бакли?

— Потому, что мисс Бакли ее не читала. Она и бровью не повела, когда я назвал свою фамилию. Значит, мое имя было ей совершенно незнакомо. Кроме того, она сама сказала, что брала газету, только чтобы посмотреть прогноз приливов. Ну, а на той странице таблицы не было.

— Значит, вы думаете, кто-нибудь из живущих в доме…

— …или имеющих туда доступ. Последнее не трудно, так как дверь открыта настежь, и я не сомневаюсь, что друзья мисс Бакли приходят и уходят, когда им вздумается.

— У вас есть какие-то догадки? Подозрения?