К тому же он спас ей жизнь - так что, думаю, все произошло само собой. А что теперь? Теперь он сорокалетний мужчина, респектабельный и вполне добропорядочный, но - как бы это сказать?.. Ничего особенного. Примерно как его хваленая хепплуайтовская мебель, "английская и добротная". Он такой же заурядный англичанин, как эта хорошенькая девушка с ее непоставленным, но звонким голоском... Ах, мистер Кин, можете улыбаться, но вы не станете отрицать, что я прав!
      - Я ничего не отрицаю В том, что вы видите, вы всегда правы. И все же...
      - Все же что?
      Мистер Кин склонился к собеседнику, и его темные печальные глаза встретились с глазами мистера Саттертуэйта.
      - Неужели жизнь вас так ничему и не научила? - едва слышно выдохнул он.
      Этот разговор оставил мистера Саттертуэйта в таком смущении и в такой задумчивости, что, когда он наконец выбрал для себя подходящий галстук и спустился вниз, выяснилось, что остальные, не дождавшись его, уже ушли. Он прошел через сад и уже ступил было за знакомую калитку, когда прямо перед собой, на залитой лунным светом улочке, увидел мужчину и женщину, слившихся в объятьях.
      В первую секунду он подумал...
      Но потом он разглядел. Это были Джон Денмен и Молли Стэнуэлл. До его слуха донесся хриплый, страдающий голос Денмена:
      - Я не могу жить без тебя... Что нам делать? Мистер Саттертуэйт развернулся, чтобы тихо уйти, но чья-то рука легла ему на плечо. У калитки рядом с ним оказался еще кто-то, кто тоже все видел.
      Ему довольно было раз взглянуть на ее лицо, чтобы понять, как глубоко он заблуждался во всех своих выводах.
      Она крепко вцепилась в его плечо и не разжимала пальцев, пока те двое не ушли и не скрылись за поворотом. Потом он услышал собственный голос как бы со стороны. Он говорил ей что-то утешительное, бормотал какие-то глупости, просто смехотворные рядом с муками, которые он угадывал за ее молчанием. Она произнесла всего несколько слов.
      - Пожалуйста, - сказала она, - не оставляйте меня. Мистер Саттертуэйт был очень растроган. Стало быть, и он кому-то нужен. И он продолжал говорить нелепые, ничего не значащие слова, потому что это все же было лучше, чем ничего не говорить. Они вместе дошли до дома Рошеймеров. Пальцы ее то и дело сжимались на его плече, и он видел, что она рада его обществу. Она убрала руку, только когда они уже совсем пришли.
      - А теперь, - сказала она, высоко подняв голову - я буду танцевать. Не бойтесь за меня, друг мой. Я буду танцевать!
      И, круто повернувшись, она ушла. Мистера Саттертуэйта перехватила леди Рошеймер, вся в заботах и в бриллиантах, и передала его Клоду Уикему.
      - Это провал! Полный провал! Проклятье, каждый раз одно и то же! Все эти деревенские клуши воображают, что умеют танцевать... Со мной даже никто не посоветовался!.. - Он наконец нашел слушателя, который кое-что понимает в искусстве, и теперь говорил и говорил не умолкая. Эта необузданная вакханалия жалости к самому себе прервалась лишь с первыми звуками музыки.
      Мистер Саттертуэйт отбросил все посторонние мысли и был теперь только настороженным критиком. Уикем, конечно, невыносимый дурак, но он умеет писать музыку легкую, нежную, таинственную, как сказочная паутина, и при этом без тени слащавости.
      Декорации были прелестные: леди Рошеймер никогда не скупилась для своих протеже. Сцена выглядела как настоящий кусочек Аркадии , световые эффекты придавали действу требуемый оттенок нереальности.
      На сцене, как в незапамятные времена, танцевали два персонажа. -Изящный Арлекин в маске взмахивал волшебной палочкой, блестки на его костюме переливались в лунном свете... Белая Коломбина кружилась, как бессмертная, неувядаемая мечта...
      Мистер Саттертуэйт выпрямился в кресле. Однажды он все это уже видел. Да, несомненно...
      И вот он уже далеко от гостиной леди Рошеймер - в берлинском музее, возле статуэтки бессмертной Коломбины...
      Арлекин с Коломбиной продолжали свой танец. Им принадлежал весь мир, и они танцевали в нем.
      Лунный свет. Появляется еще одна фигура. Это Пьеро бредет по лесу и поет, обращаясь к луне. Он видел Коломбину и потерял покой. Двое танцующих исчезают, но Коломбина успевает оглянуться. Она услышала живой голос человеческого сердца.
      Пьеро бредет прочь, его песня стихает вдали.
      Следующую сцену танцуют деревенские девочки: это пьеро и пьеретты. Появляется Молли в роли Пьеретты. Танцевать она не умеет, тут Анна Денмен права, зато голосок ее свеж и звонок. Она поет "Танцуй, Пьеретта, на лугу".
      Хорошая мелодия, одобрительно кивнул мистер Саттертуэйт. Уикем не считал для себя зазорным сочинять время от времени и песенки, коль в них бывала нужда. Искусство деревенских девочек по большей части вызывало у почтенного критика лишь содрогание, однако он по достоинству оценил самоотверженные труды леди Рошеймер.
      ...Они пытаются втянуть Пьеро в свой танец. Он отказывается и бредет дальше - влюбленный, вечно жаждущий соединиться с предметом своей любви. Вечереет. Танцующие Арлекин с Коломбиной то появляются, то снова исчезают, но пьеро и пьеретты не замечают их: эти двое невидимы для толпы. Наконец все расходятся, утомленный Пьеро засыпает на зеленом берегу. Арлекин и Коломбина танцуют над Ним. Внезапно он просыпается и видит Коломбину. Он упрашивает, уговаривает, умоляет ее...
      Она замирает в растерянности. Арлекин манит ее за собой - но она его уже не видит. Она слушает Пьеро, его зазвучавшую с новой силой любовную песню... Она падает в его объятья, занавес опускается.
      Второй акт, домик Пьеро. Коломбина сидит у очага. Она кажется бледной и усталой. Она прислушивается - к чему? Пьеро поет ей, он пытается вновь обратить к себе ее сердце и мысли. Сумерки сгущаются. Слышен гром... Коломбина оставляет свою прялку. Она в смятении, она уже не слушает Пьеро. В ней звучит ее собственная музыка - музыка Арлекина и Коломбины... Она очнулась!.. Она все вспомнила.
      Раскат грома. В двери стоит Арлекин. Пьеро не видит его, но Коломбина с радостным смехом вскакивает со своего места. К ней подбегают дети, но она отталкивает их. С новым раскатом грома стены рушатся и Коломбина, кружась, уносится в ночь вместе с Арлекином...
      ...Темнота, и в этой темноте слышна мелодия песенки, которую пела когда-то Пьеретта. Медленно светлеет. Снова домик Пьеро. Пьеро и Пьеретта, седые и состарившиеся, сидят в креслах перед очагом. Звучит счастливая, но приглушенная музыка. Пьеретта кивает в такт. Через окно падает сноп лунного света, и вместе с ним появляется мотив давно забытой песенки Пьеро. Пьеро тревожно вздрагивает во сне.
      ...Волшебная тихая музыка. Возле домика появляются Арлекин и Коломбина. Дверь распахивается, и Коломбина, танцуя, попадает в дом. Наклонясь над спящим Пьеро, она целует его в губы.
      Снова удар грома... Коломбина уже кружится снаружи. В центре сцены освещенное окно, через которое видно, как танцующие фигуры Арлекина и Коломбины медленно растворяются во тьме. Они все дальше, дальше...
      Падает бревно. Пьеретта в гневе вскакивает со своего места, бросается к окну и задергивает занавеску. Этим неожиданным диссонансом все заканчивается.
      Мистер Саттертуэйт неподвижно сидел среди выкриков и аплодисментов. Наконец он встал и вышел из зала. На пути ему встретилась взволнованная, разгоряченная Молли Стэмуэлл - она принимала комплименты, - потом Джон Денмен, который пробирался сквозь толпу с по-новому горящими глазами. Молли подошла к Джону, но он, едва ли сознавая, что делает, отстранил ее: он искал другую.
      - Моя жена... Где моя жена?
      - Кажется, она вышла в сад.
      Однако отыскал ее в конце концов не он, а мистер Саттертуэйт. Она сидела на каменной скамье под кипарисом. Приблизившись к ней, престарелый джентльмен повел себя по меньшей мере странно. Он встал перед нею на колени и поднес ее руку к губам.
      - Ах, - сказала она. - Вам понравилась, как я танцевала?
      - Вы танцевали.., так, как вы танцевали всегда, мадам Карсавина.
      Она затаила дыхание.
      - Значит, вы.., догадались?
      - На свете" есть лишь одна Карсавина - и, однажды увидев, ее уже невозможно забыть... Но почему? Скажите, почему?..
      - А что еще я могла сделать?
      - То есть?.. Объясните!
      - Мне кажется, вы должны понять - вы ведь знаете жизнь. - Она говорила очень просто. Теперь все для нее было просто. - Видите ли, великая балерина может, конечно, иметь друзей, возлюбленных - только не мужа. А Джон... Он ни о чем таком даже слышать не хотел. Он хотел, чтобы я принадлежала ему вся целиком, как никогда не могла бы принадлежать Карсавина.
      - Я понимаю вас, - сказал мистер Саттертуэйт. - Я вас понимаю. И вы подчинились? Она кивнула.
      - Вы, должно быть, очень сильно любили, - тихо сказал он.
      - Вы так решили, потому что я пошла ради него на такую жертву? рассмеялась она.
      - Не только поэтому. Еще потому, что вы пошли на нее с таким легким сердцем.
      - Да... Возможно, вы правы.
      - И что же теперь? - спросил мистер Саттертуэйт. Улыбка сошла с ее лица.
      - Теперь? - Она немного помолчала, потом, повысив голос, сказала куда-то в темноту:
      - Это вы, Сергей?
      Князь Оранов вышел из-под деревьев на освещенную луной лужайку. Он взял ее за руку и без смущения улыбнулся мистеру Саттертуэйту.
      - Десять лет назад я скорбел по Анне Карсавиной, - просто сказал он. - Для меня она была как.., мое второе "я". Сегодня я снова ее нашел - и больше уже с ней не расстанусь.
      - Ждите меня через десять минут в конце улицы, - сказала Анна. - Я приду.
      Оранов кивнул и снова отступил в темноту. Балерина обернулась к мистеру Саттертуэйту. На губах ее трепетала улыбка.
      - Друг мой, вы как будто чем-то недовольны?
      - Кстати, - не отвечая на вопрос, сказал он, - вы не видели своего мужа? Он искал вас.
      Легкая тень пробежала по ее челу, однако голос звучал твердо:
      - Что ж... Очень возможно.
      - Я видел его глаза. В них... - Он осекся.
      Но Анна не дрогнула.
      - Ничего удивительного. Волшебная музыка и лунный свет пробудили ушедшие воспоминания... Но это лишь минутная слабость - не более. Скоро пройдет.
      - Стало быть, мне не нужно ничего говорить? - Он почувствовал себя старым и утомленным.
      - Десять лет я жила с тем, кого любила, - сказала Анна Карсавина. - Теперь я ухожу с тем, кто все эти десять лет любил меня.
      Мистер Саттертуэйт ничего не сказал. Ему действительно больше нечего было сказать. К тому же такое решение представлялось ему самым простым... Вот только оно ему почему-то совсем не нравилось... На плечо ему снова легла ее рука.
      - Вы правы, друг мой... Но третьего не дано. Каждый хочет повстречать идеальную, вечную любовь. Но звучит музыка Арлекина... Ни один возлюбленный не идеален, потому что все смертны. А Арлекин - он невидим, он всего лишь миф, фантазия, разве только...
      - Что? - спросил мистер Саттертуэйт. - Разве только что?
      - Разве только имя его - Смерть.
      Мистер Саттертуэйт вздрогнул. Она отступила в сторону и растворилась в темноте.
      Неизвестно, сколько он так просидел, но внезапно до него дошло, что он теряет драгоценные минуты. Он вскочил и засеменил по дорожке. Он не задумывался, куда направиться: его влекло туда помимо воли.
      Выбежав на улицу, он проникся странным ощущением нереальности. Волшебный лунный свет, волшебная ночь... И две фигуры, медленно идущие по улице в его сторону.
      Оранов в костюме Арлекина - так мистер Саттертуэйт подумал в первое мгновение. Но когда они проходили мимо него, он понял, что ошибся. Этот стройный силуэт, эта легкая раскачивающаяся походка могла принадлежать лишь одному человеку - мистеру Кину.
      Легко, словно не касаясь земли, они прошли дальше по улочке. Вскоре мистер Кин оглянулся, и мистер Саттертуэйт, к своему изумлению, увидел не лицо мистера Кина, а чужое, незнакомое... Хотя нет, не совсем незнакомое. Ах да! Таким, вероятно. Могло быть лицо Джона Денмена до того, как он был избалован и обласкан жизнью. Лицо, в котором горит нетерпение и безрассудство и угадываются черты мальчишки - и возлюбленного...
      До него долетел ее счастливый звенящий смех Он глядел им вслед и видел вдали огни маленького домика над обрывом. Он глядел, глядел и, как во сне, не мог отвести взгляда...
      От сна его пробудила чья-то рука. Кто-то, подошедший сзади, схватил его за плечо и развернул к себе лицом. Это оказался Сергей Оранов. Он был бледен и сильно взволнован.
      - Где она? Где? Она обещала прийти - но ее нет.
      - Мадам только что прошла по этой улице, одна. Это ответила служанка миссис Денмен, стоявшая в тени за калиткой. Она поджидала свою хозяйку с шалью.
      - Я стояла тут и видела, как она прошла мимо, - пояснила она.
      - Одна? - хрипло спросил мистер Саттертуэйт. - Вы сказали - одна?
      Глаза служанки расширились от удивления.
      - Ну да! Разве не вы, сэр, только что говорили с ней? Мистер Саттертуэйт вцепился в руку Оранова.
      - Скорее, - прошептал он. - Я.., я боюсь. Они вместе поспешили по улочке, князь по дороге торопливо что-то говорил:
      - Она удивительное существо. Ах, как она сегодня танцевала! И этот ваш друг - кто он?.. Впрочем, все равно, но он замечательный, прекрасный танцор. Раньше, когда она танцевала Коломбину Римского-Корсакова , она так и не нашла для себя идеального Арлекина. Ни Моргунов, ни Кваснин - никто ей не подходил. И тогда она знаете что придумала? Она мне как-то призналась... Она стала танцевать не с настоящим партнером, а с неким воображаемым Арлекином, которого на самом деле никогда не было. Она говорила, что это сам Арлекин пришел танцевать с ней. Вот эта ее фантазия и делала ее Коломбину такой прекрасной .
      Мистер Саттертуэйт кивал. В голове его трепетала одна мысль.
      - Скорее, - сказал он. - Мы должны успеть Обязаны успеть! Они миновали последний поворот и остановились у глубокой мусорной ямы. В яме они увидели то, чего там прежде не было, - тело женщины. Поза ее была прекрасна. Она лежала с запрокинутой головой, широко раскинув руки. Мертвое лицо в лунном свете сияло победной красотой.
      Как из тумана выплыли давешние слова мистера Кина:
      "на свалке можно увидеть поистине прекрасные вещи"... Теперь-то мистер Саттертуэйт их понял.
      Оранов бормотал что-то бессвязное. По его лицу катились слезы.
      - Я любил ее. Я всегда любил ее... - Он почти слово в слово повторял то, о чем сегодня думал мистер Саттертуэйт. - Мы с ней были из одного и того же мира. У нас были одинаковые мысли, одинаковые сны. Я любил бы ее всегда Откуда вы знаете?
      Князь глядел на него молча, видимо, смущенный резким тоном собеседника.
      - Откуда вы знаете? - повторил мистер Саттертуэйт. - Все влюбленные думают так, и все так говорят! Но лишь один...
      Обернувшись, мистер Саттертуэйт едва не наткнулся на мистера Кина. В величайшем волнении он схватил своего друга за руку и оттащил в сторону.
      - Так это были вы? - сказал он. - Вы только что шли с ней рядом?
      Мистер Кин немного помолчал и тихо ответил:
      - Считайте так, если вам угодно.
      - Но служанка вас не видела!..
      - Да. Служанка меня не видела.
      - Но я же видел! Как это могло быть?
      - Возможно, благодаря цене, которую вы заплатили, вы можете теперь видеть то, чего не видят другие.
      Мистер Саттертуэйт с минуту остолбенело глядел на него, потом вдруг задрожал как осиновый листок.
      - Где мы? - прошептал он. - Что это за место?
      - Я уже говорил вам сегодня: это моя улица.
      - Это улица Влюбленных, - сказал мистер Саттертуэйт. - И по ней проходят люди.
      - Да, рано или поздно большинство людей проходит по ней.
      - И что же они находят.., в конце? Мистер Кин улыбнулся и указал на полуразвалившийся домик на краю ямы.
      - Свалку - или дом своей мечты... Кто знает? - вкрадчиво сказал он.
      Мистер Саттертуэйт внезапно вскинул голову, ему хотелось кричать, протестовать, он чувствовал себя обманутым.
      - Но ведь я... - Голос его дрогнул. - Я так и не прошел по вашей улице...
      - Вы жалеете об этом?
      Мистер Саттертуэйт затрепетал. Его друг вырос, казалось, до неимоверных размеров. Что-то страшное, угрожающее замаячило перед мистером Саттертуэйтом... Удовольствие, скорбь, отчаяние. Его душа, такая маленькая и уютная, в ужасе сжалась.
      - Вы жалеете? - повторил свой вопрос мистер Кин. От него повеяло чем-то пугающим.
      - Нет, - простонал мистер Саттертуэйт, - н-нет. И вдруг, овладев наконец собой, крикнул:
      - Но я умею видеть. Может, я и в самом деле только зритель Драмы Жизни но я вижу то, что невидимо для других. Вы же сами только что это сказали, мистер Кин.
      Но мистер Кин исчез.