Глава 1

Немалого труда стоило мне выбрать день и час, с которого надо начать рассказ, но я наконец остановил свой выбор на одной из сред, когда мы собрались ко второму завтраку. Беседа, в общем, не касалась того, о чем я собираюсь рассказать, но все же в ней промелькнуло нечто, оказавшее влияние на последующие события.

Разделавшись с куском вареного мяса (надо сказать, на редкость жесткого), который мне пришлось разрезать как хозяину дома, я вернулся на свое место и с горячностью, отнюдь не приличествующей моему сану, заявил, что тот, кто убьет полковника Протеро, поистине облагодетельствует мир.

Мой юный племянник, Деннис, тут же выпалил:

– Тебе это припомнят, когда найдут старика плавающим в луже крови. Вот и Мэри покажет на тебя, верно, Мэри? Скажет на суде, как ты кровожадно размахивал кухонным ножом!

Мэри служит у нас временно, в надежде на лучшее положение и более солидный заработок, – она громко, официальным тоном объявила: «Зелень» и брякнула треснутое блюдо под нос Деннису с самым воинственным видом.

Моя жена спросила голосом, полным сочувствия:

– Он тебя очень замучил?

Я не сразу нашелся с ответом – Мэри, швырнув на стол зелень, сунула почти что мне в лицо другое блюдо, с крайне непривлекательными непропеченными клецками. Я сказал:

– Благодарю вас, не надо, – после чего она грохнула блюдо на стол и вылетела из комнаты.

– Какая я ужасная хозяйка – просто беда, – сказала моя жена, и мне послышались нотки искреннего раскаяния в ее голосе.

Я готов был с ней согласиться. Жену мою зовут Гризельда – имя для жены священнослужителя в высшей степени подходящее. Но на этом все подобающие ее положению качества и исчерпываются. Кротости в ней нет ни капли.

Я всегда придерживался мнения, что священнику лучше не жениться. И по сию пору остается тайной, как мне взбрело в голову умолять Гризельду выйти за меня замуж – всего через двадцать четыре часа после нашего знакомства. Как я полагал до того, женитьба – серьезнейший шаг, который требует длительного обдумывания и подготовки, и самое важное в браке – сходство вкусов и склонностей.

Гризельда моложе меня почти на двадцать лет. Она поразительно хороша собой и абсолютно неспособна серьезно относиться к чему бы то ни было. Она ничего не умеет делать толком, и жить с ней в одном доме – чистое мучение. Весь мой приход для нее что-то вроде цирка или зверинца, созданного ей на потеху. Я попытался сформировать ее ум, но потерпел полную неудачу. Более, чем когда-либо, я убежден, что служителю церкви подобает жить в одиночестве. Я не раз намекал на это Гризельде, но она только заливалась смехом.

– Дорогая моя, – сказал я, – если бы ты хоть чуточку постаралась…

– А я стараюсь, – откликнулась Гризельда. – Только, знаешь, мне кажется, что, чем больше я стараюсь, тем хуже получается. Ничего не поделаешь – я не создана для домашнего хозяйства, это ясно. Я решила, что лучше бросить все на Мэри, примириться с неудобствами и питаться этой неудобоваримой гадостью.

– А о муже ты подумала, радость моя? – укорил я ее и добавил, следуя примеру лукавого, который цитировал Священное писание ради своих целей: – Она устраивает все в доме своем …

– Ты подумай, как тебе сказочно повезло: тебя не бросили на растерзание львам, – живо перебила Гризельда. – А то еще и на костер мог бы угодить. Стоит ли поднимать шум из-за невкусной еды и невыметенной пыли с дохлыми осами! Расскажи-ка мне лучше про полковника Протеро. У ранних христиан было одно преимущество – они не знали церковных старост.

– Надутый старый грубиян, – заметил Деннис. – Недаром первая жена от него сбежала.

– По-моему, ничего другого ей и не оставалось, – сказала моя жена.

– Гризельда! – строго оборвал ее я. – Я не потерплю, чтобы ты говорила подобные вещи.

– Ну, милый мой, – с нежностью сказала жена. – Расскажи мне про него. Из-за чего весь сыр-бор разгорелся? Может, из-за мистера Хоуза, из-за того, что он ежеминутно кланяется, кивает и крестится?

Хоуз – мой новый помощник. Он прослужил в нашем приходе чуть больше трех недель, придерживается правил Высокой Церкви и постится по пятницам. А полковник Протеро – непримиримый противник всех и всяческих ритуалов.

– На этот раз – нет. Хотя походя он об этом упомянул. Нет, все неприятности начались с этой злосчастной фунтовой бумажки миссис Прайс Ридли.

Миссис Прайс Ридли – достойный член нашей общины. Во время ранней обедни в годовщину смерти своего сына она положила в кружку для пожертвований фунтовую банкноту. Позже, читая вывешенную для сведения паствы справку о пожертвованиях, она была поражена в самое сердце тем, что самой крупной банкнотой значилась бумажка в десять шиллингов.

Она пожаловалась мне, а я вполне резонно заметил, что она, должно быть, запамятовала.

– Мы все уже не так молоды, – добавил я, стараясь как можно тактичнее уладить дело. – Годы берут свою дань, от этого не уйдешь.

Как ни странно, мои слова оказали противоположное действие. Она заявила, что творятся странные вещи, и она чрезвычайно удивлена, что я этого не замечаю. После этого миссис Прайс Ридли, как я догадываюсь, явилась с жалобами к полковнику Протеро. Протеро из тех людей, которые обожают скандалить по любому поводу. Он и устроил скандал. К сожалению, для скандала он выбрал среду. А я утром по средам даю уроки в церковной дневной школе, и это превращает меня в комок нервов, так что я до конца дня не могу прийти в себя.

– Что ж тут такого – надо же и ему хоть чем-то развлечься, – сказала моя жена с видом праведного и беспристрастного судьи. – Около него никто не увивается, называя его нашим дорогим викарием[1], и никто ему не дарит жутких расшитых туфель, а к Рождеству – теплых ночных носочков. И жена и дочь его видеть не могут. Наверно, ему приятно хоть в чем-то почувствовать себя важной персоной.

– Но ведь для этого вовсе не обязательно оскорблять других, – не без горячности ответил я. – Мне кажется, он даже не понял, какие выводы можно сделать из его слов. Хочет проверить все церковные счета – на случай растрат. Растрат, так и сказал. Не думает же он, что я прикарманиваю церковные средства!

– О тебе никто такого не подумает, мой родной, – сказала Гризельда. – Ты настолько выше всех подозрений, что просто грех не воспользоваться такой возможностью. Вот было бы здорово, если бы ты присвоил пожертвования на миссионерскую работу. Терпеть не могу миссионеров – я их всегда ненавидела.

Я бы упрекнул жену за нехристианские чувства, но тут Мэри внесла полусырой рисовый пудинг. Я попробовал слабо протестовать, но Гризельда заявила, что японцы всегда едят недоваренный рис и от этого у них так хорошо варят мозги.

– Попомни мои слова, – сказала она, – если бы ты всю неделю, до самого воскресенья, ел рисовый пудинг, ты произнес бы сногсшибательную проповедь, честное слово.

– Боже упаси, – содрогнувшись, ответил я. Затем продолжал:

– Протеро зайдет завтра вечером, и мы вместе просмотрим все счета. А сегодня мне нужно закончить свою речь для МКАЦ. Я тут искал цитату и так зачитался «Реальностью» каноника Ширли, что не успел написать все до конца. А ты сегодня что собираешься делать, Гризельда?

– Исполнять свой долг, – сказала Гризельда. – Свой долг супруги пастыря. Чай со сплетнями в половине пятого. – А кого ты пригласила?

Гризельда стала перечислять по пальцам, сияя напускной добродетельно:

– Миссис Прайс Ридли, мисс Уэзерби, мисс Хартнелл и это чудовище – мисс Марпл.

– А мне мисс Марпл даже нравится, – возразил я. – По крайней мере, она не лишена чувства юмора.

– Самая жуткая сплетница во всей деревне, – сказала Гризельда. – Всегда знает до мелочей все, что здесь творится, и всегда от всех ждет самого худшего.

Как я уже говорил, Гризельда гораздо моложе меня. В моем возрасте люди понимают, что самые худшие ожидания обычно оправдываются.

– Меня можешь к чаю не ждать, Гризельда? – заявил Деннис.

– Ах ты разбойник! – воскликнула Гризельда.

Деннис благоразумно спасся бегством, а мы с Гризельдой перешли ко мне в кабинет.

– Ума не приложу, кого бы еще позвать, – сказала Гризельда, усаживаясь на мой письменный стол. – Может, доктора Стоуна и мисс Крэм? И еще, пожалуй, миссис Лестрэндж. Между прочим, я к ней вчера заходила и не застала ее. Да, миссис Лестрэндж надо непременно подать к чаю. Она такая таинственная – приехала, сняла дом в деревне и носа из него не кажет, а? Сразу приходят в голову детективные романы. Представляешь – «Кто была эта таинственная дама с бледным и прекрасным лицом? Что таилось в ее прошлом? Никто не ведал. В ней было нечто роковое». По-моему, доктор Хэйдок что-то про нее знает.

– Ты читаешь слишком много детективов, – кротко заметил я.

– А ты-то сам? – парировала она. – Я вчера весь дом перевернула, искала «Пятно на лестнице», пока ты писал тут проповедь. Наконец прихожу спросить тебя, не попадалась ли книга тебе, и что я вижу?

У меня хватило совести покраснеть.

– Да я просто нечаянно на нее наткнулся. Потом какая-то фраза случайно попалась мне на глаза, и…

– Знаю я эти случайные фразы, – сказала Гризельда. И напыщенно произнесла, словно читая по книге: – «И тут случилось нечто поразительное – Гризельда встала, прошла через всю комнату и нежно поцеловала своего пожилого мужа». – Сказано – сделано.

– Это и вправду «нечто поразительное»? – спросил я ее.

– Ты еще спрашиваешь, – ответила Гризельда. – Ты хоть понимаешь, Лен, что я могла выйти замуж за министра, за баронета, за процветающего дельца, за трех младших офицеров и бездельника с изысканными манерами, а я вместо этого выбрала тебя? Разве это не поразило тебя в самое сердце?

– Тогда – поразило, – признался я. – Я частенько задумывался, почему ты так поступила.

Гризельда залилась смехом.

– А потому, что я почувствовала себя такой неотразимой, – прошептала она. – Остальные считали, что я просто чудо, и, разумеется, для каждого из них я была бы отличной женой. Но ведь я – воплощение всего, что ты не любишь и не одобряешь, а ты передо мной не мог устоять! Мое тщеславие просто не выдержало этого. Знаешь, куда приятнее, когда тебя втайне обожают, сознавая, что это грех, чем когда тобой гордятся и выставляют напоказ. Я причиняю тебе кучу неудобств, я тебя непрерывно шокирую, и, несмотря ни на что, ты любишь меня до безумия. Ты меня любишь до безумия, а?

– Разумеется, я к тебе очень привязан, дорогая.

– Вот как! Лен, ты меня обожаешь. Помнишь, как я осталась в городе, а тебе послала телеграмму – ты ее не получил, потому что сестра почтмейстерши разрешилась двойней и она забыла ее передать? Ты потерял голову, принялся звонить в Скотленд-Ярд и вообще устроил жуткий переполох.

Есть вещи, о которых вспоминать бывает весьма неприятно. В упомянутом случае я действительно вел себя довольно глупо. Я сказал:

– Извини, дорогая, но я хотел бы заняться своей речью для МКАЦ.

Гризельда страдальчески вздохнула, взъерошила, потом снова пригладила мои волосы и сказала:

– Ты меня недостоин. Нет, правда! Закручу роман с художником. Клянусь, что закручу. Представляешь себе, какие сплетни пойдут по всему приходу?

– Их и без того предостаточно, – мягко заметил я. Гризельда расхохоталась, послала мне воздушный поцелуй и выпорхнула через застекленную дверь.

Глава 2

Нет, с Гризельдой нет никакого сладу! После ленча я встал из-за стола в прекрасном настроении, чувствуя, что готов написать действительно вдохновенное обращение к Мужской Конгрегации Англиканской Церкви. И вот никак не могу сосредоточиться и места себе не нахожу.

Когда я, успокоившись, был готов приступить к работе, в кабинет словно ненароком забрела Летиция Протеро. Я не случайно употребил слово «забрела». Мне приходилось читать романы, в которых молодые люди просто лопаются от бьющей через край энергии – joie de vivre – волшебной жизнерадостной юности… Но мне лично почему-то попадаются молодые люди, скорее напоминающие бесплотные призраки.

В этот день Летиция была особенно похожа на бесплотную тень. Она очень хорошенькая девушка, высокая, светленькая, но какая-то неприкаянная. Она забрела ко мне, рассеянно стащила с головы желтый беретик и с отсутствующим видом пробормотала:

– А! Это вы…

От Старой Усадьбы идет тропа через лес, прямо к нашей садовой калитке, поэтому гости по большей части проходят в эту калитку и прямо к двери кабинета – дорогой в обход идти далеко, только ради того, чтобы войти с парадного входа. Появление Петиции меня не удивило, но ее поведение вызвало легкую досаду.

Если человек приходит в дом священника, стоит ли удивляться, увидев самого священника?

Она вошла и упала, словно подкошенная, в одно из больших кресел. Подергала себя, непонятно для чего, за прядку волос, уставилась в потолок.

– А Денниса тут у вас нет?

– Я его не видел после ленча. Насколько я понял, он собирался идти играть в теннис на ваших кортах.

– А-а… – протянула Летиция. – Лучше бы он не ходил. Там ни души нету.

– Он сказал, что вы его пригласили.

– Может, и пригласила. Только в пятницу. А сегодня вторник.

– Среда, – сказал я.

– Ой! Кошмар. Значит, я в третий раз позабыла, что меня звали на ленч.

Впрочем, это ее не особенно беспокоило.

– А где Гризельда?

– Я думаю, вы найдете ее в мастерской в саду, она позирует Лоуренсу Реддингу.

– У нас тут из-за него такая склока разгорелась, – сказала Летиция. – Сами знаете, какой у меня папочка. Жуткий папочка.

– Какая скло… – то есть, о чем вы говорите? – спросил я.

– Да все из-за того, что он меня пишет. А папочка узнал. Интересно, почему это я не имею права позировать в купальном костюме? Если я на пляже в нем сижу, то могу и на портрете, а?

Летиция помолчала, потом снова заговорила.

– Чепуха какая-то – отец, видите ли, отказывает молодому человеку от дома. Мы с Лоуренсом прямо обалдели. Я буду ходить сюда, к вам в мастерскую, можно?

– Нельзя, дорогая моя, – сказал я. – Если ваш отец запретил – нельзя.

– Ох, боже ты мой, – вздохнула Летиция. – Вы все как сговорились, сил моих нет! Издергана. До предела. Если бы у меня были деньги, я бы сбежала, а без денег куда денешься? Если бы папочка, как порядочный человек, приказал долго жить, у меня бы все устроилось.

– Летиция, такие слова говорить не следует.

– А что? Если он не хочет, чтобы я ждала его смерти, пусть не жадничает, как последний скряга. Неудивительно, что мама от него ушла. Знаете, я много лет думала, что она умерла. А тот молодой человек, к которому она ушла, – он что, был симпатичный?

– Это случилось до того, как ваш отец приехал сюда.

– Интересно, как она жила потом. Я уверена, что Анна вот-вот закрутит роман с кем-нибудь. Анна меня ненавидит – нет, обращается нормально, но – ненавидит. Стареет, и ей это не по вкусу. В таком возрасте и срываешься с цепи, сами знаете.

Хотел бы я знать – неужели Летиция собирается до вечера сидеть у меня в кабинете?

– Вам мои граммофонные пластинки не попадались? – спросила она.

– Нет.

– Вот досада! Я их где-то забыла. И собака куда-то сбежала. Часики тоже, наручные – только они все равно не ходят. Ох, спать хочется! Не пойму, отчего, – я встала только в одиннадцать. Жизнь так изматывает, правда? Господи! Надо идти. В три часа мне покажут раскоп, который сделал доктор Стоун.

Я взглянул на часы и заметил, что уже без двадцати пяти четыре.

– Ой! Не может быть! Кошмар. Ждут ли они меня, или уже ушли? Надо пойти, посмотреть…

Она встала и побрела из комнаты, бросив через плечо:

– Вы скажете Деннису, ладно?

Я механически ответил «Да», а когда понял, что не имею представления, что именно надо сказать Деннису, было уже поздно. Но поразмыслив, я решил, что это, вероятно, не имело никакого значения. Я задумался о докторе Стоуне – это был знаменитый археолог, недавно он остановился в гостинице «Голубой Кабан» и начал раскопки на участке, входящем во владения полковника Протеро. Они с полковником уже несколько раз спорили не на шутку. Забавно, что он пригласил Летицию посмотреть на раскопки.

Мне подумалось, что Летиция Протеро довольно остра на язычок. Интересно, поладит ли она с секретаршей археолога, мисс Крэм. Мисс Крэм – пышущая здоровьем особа двадцати пяти лет, шумная, румяная, переполнена до краев молодой жизненной энергией, и рот у нее полон зубов – кажется, их там даже больше положенного.

В деревне мнения разделились: одни считают, что она такая же, как все, другие придерживаются мнения, что это молодая особа строгих правил, которая намерена при первой же возможности сделаться миссис Стоун. Она во всем – полная противоположность Летиции.

Насколько я понимал, жизнь в Старой Усадьбе действительно текла не очень счастливо. Полковник Протеро женился второй раз лет пять тому назад. Вторая миссис Протеро отличалась замечательной, хотя несколько необычной, красотой. Я и раньше догадывался, что у нее не очень хорошие отношения с падчерицей.

Меня прервали еще раз. На этот раз пришел мой помощник, Хоуз. Он хотел узнать подробности моего разговора с Протеро. Я сказал, что полковник посетовал на его «католические пристрастия», но что цель его визита была иная. Со своей стороны я тоже выразил протест и недвусмысленно дал ему понять, что придется следовать моим указаниям. В общем, Хоуз принял мои замечания вполне мирно.

Когда он ушел, я стал винить себя за то, что не могу относиться к нему теплее. Я глубоко убежден, что христианину совершенно не подобает испытывать такие безотчетные симпатии и антипатии к своим ближним.

Я вздохнул, заметив, что стрелки часов на письменном столе показывают без четверти пять, что на самом деле означало половину пятого, и прошел в гостиную.

Четыре моих прихожанки сидели там, держа в руках чашки с чаем. Гризельда восседала за чайным столом, стараясь выглядеть как можно естественнее в этой обстановке, но, напротив, казалась еще более неуместной, чем в обычное время.

Я пожал руки всем по очереди и сел между мисс Марпл и мисс Уэзерби.

Мисс Марпл – седовласая старая дама с необыкновенной приятностью в манерах, а мисс Уэзерби – неиссякаемый источник злословия. Мисс Марпл, безусловно, гораздо опаснее.

– Мы тут как раз говорили о докторе Стоуне и мисс Крэм, – сладким как мед голоском сказала Гризельда.

У меня в голове промелькнули дурацкие стишки, которые сочинил Деннис:

«Мисс Крэм даст фору всем».

Меня обуревало невесть откуда накатившее желание сказать эту строчку вслух и посмотреть, что будет, но, к счастью, я совладал с собой.

Мисс Уэзерби выразительно сказала:

– Порядочные девушки так не поступают, – и неодобрительно поджала тонкие губы.

– Как не поступают? – спросил я.

– Не идут в секретарши к холостому мужчине, – сказала мисс Уэзерби замогильным голосом.

– О, дорогая моя, – сказала мисс Марпл. – По-моему , женатые куда хуже. Вспомните бедняжку Молли Картер.

– Конечно, женатые мужчины, когда живут не дома, ведут себя из рук вон плохо, – согласилась мисс Уэзерби.

– И даже когда живут дома, с женой, – негромко заметила мисс Марпл. – Помнится…

Я поспешил прервать эти небезопасные воспоминания.

– Помилуйте, – сказал я. – В наше время девушка может поступить на службу, как и мужчина.

– И выехать за город? И остановиться в той же гостинице? – сурово произнесла миссис Прайс Ридли.

Мисс Уэзерби шепнула мисс Марпл:

– Спальни на одном этаже…

Мисс Хартнелл, дама закаленная и жизнерадостная – бедняки боятся ее, как огня, – заявила громогласно и энергично:

– Бедняга не успеет оглянуться, как его опутают по рукам и ногам. Он же прост, как нерожденное дитя, – всякому видно.

Удивительно, куда нас иногда заводят привычные выражения! Ни одна из присутствующих дам и помыслить не могла о том, чтобы упомянуть о настоящем младенце, пока он не воркует в колыбельке, у всех на глазах.

– Позорище – иначе не скажешь, – продолжала мисс Хартнелл с присущей ей бестактностью. – Он же на добрых двадцать пять лет старше ее!

Три женских голоса, наперебой, словно стараясь заглушить эту неловкую фразу, заговорили хором и невпопад о Пикнике для мальчиков из хора, о неприятном случае на последнем Митинге матерей, о сквозняках в церкви. Мисс Марпл смотрела на Гризельду ласково сияющими глазами.

– Вам не кажется, – сказала моя жена, – что мисс Крэм просто нравится интересная работа? А доктор Стоун для нее просто руководитель, и только.

Ответом было полное молчание. Все четыре дамы были явно с ней не согласны. Молчание нарушила мисс Марпл; погладив Гризельду по руке, она сказала:

– Душечка, вы так молоды. Молодость так неопытна и доверчива!

Гризельда возмущенно отпарировала, что она вовсе не так уж неопытна и доверчива.

– Естественно, – продолжала мисс Марпл, пропустив возражения мимо ушей, – вы всегда думаете обо всех только самое хорошее.

– А вы серьезно считаете, что она хочет выскочить замуж за этого лысого зануду?

– Насколько я понимаю, в средствах он не стеснен, – сказала мисс Марпл. – Боюсь, что характер у него вспыльчивый. Вчера он повздорил с полковником Протеро.

Все дамы были заинтригованы.

– Полковник Протеро назвал его неучем.

– Полковник Протеро мог сказать такую чепуху, это в его духе, – заметила миссис Прайс Ридли.

– Конечно, в его духе, но я не уверена, что это такая уж чепуха, – сказала мисс Марпл. – Помните, как у нас тут побывала одна женщина, – по ее словам, из общества социального обеспечения, – собрала пожертвования по подписке и как в воду канула. Оказалось, что она не имела к этому обществу никакого отношения. Мы все привыкли верить людям на слово – слишком уж мы доверчивы.

Вот уж не подумал бы, что мисс Марпл может страдать от доверчивости!

– Там был еще какой-то шум из-за молодого человека, художника – мистера Реддинга – не так ли? – спросила мисс Уэзерби.

Мисс Марпл кивнула.

– Полковник Протеро отказал ему от дома. Кажется, он писал Летицию в купальном костюме.

– А я с самого начала видела , что между ними что-то есть, – сказала миссис Прайс Ридли. – Молодой человек вокруг нее слишком увивался. Жаль, что у девушки нет родной матери. Мачеха никогда ее не заменит.

– Я бы этого не сказала, – вмешалась мисс Хартнелл. – Миссис Протеро старается, как может.

– Девушки всегда себе на уме, – посетовала миссис Прайс Ридли.

– Настоящий роман, правда? – сказала сентиментальная мисс Уэзерби. – Он такой красивый?

– Но распущенный, – бросила мисс Хартнелл. – А чего еще ждать? Художник! Париж! Натурщицы! И без ничего!..

– Писал ее в купальном костюме, – заметила миссис Прайс Ридли. – Не совсем прилично.

– Он и мой портрет пишет, – сказала Гризельда.

– Но ведь не в купальном костюме, душечка, – сказала мисс Марпл.

– Подумаешь – могло быть и хуже, – заявила Гризельда.

– Шалунья! – сказала мисс Хартнелл, у которой хватило чувства юмора, чтобы понять шутку. Остальные дамы были слегка шокированы.

– Милая Летиция уже рассказала вам об этих неприятностях? – обратилась ко мне мисс Марпл.

– Мне?

– Ну да. Я видела, как она прошла садом и повернула к двери вашего кабинета.

От мисс Марпл ничто не укроется. Возделывание клумб – превосходная дымовая завеса, а привычка наблюдать за птичками в сильный бинокль оказывается как нельзя более кстати.

– Да, она об этом упомянула, – признался я.

– У мистера Хоуза был очень встревоженный вид, – добавила мисс Марпл. – Надеюсь, он не переутомился на работе.

– Ах! – живо воскликнула мисс Уэзерби. – Совсем из головы вылетело! У меня есть для вас новость. Я видела, как доктор Хэйдок выходил из дома миссис Лестрэндж.

Все переглянулись.

– Может, ей нездоровилось, – сказала миссис Прайс Ридли.

– В таком случае – болезнь скоропостижная, – сказала мисс Хартнелл. – Я видела, как она расхаживает по саду в три часа дня, и с виду – здоровехонька.

– Должно быть, они давно знакомы с доктором Хэйдоком, – сказала миссис Прайс Ридли. – Сам-то он об этом помалкивает.

– Любопытно, – сказала мисс Уэзерби. – Ведь он об этом ни словечка не обронил.

– Если хотите знать… – начала Гризельда тихим и таинственным голосом. Все наклонились к ней, заинтригованные до крайности.

– Мне все доподлинно известно. Ее муж был миссионером. Жуткая история. Его съели , представляете себе? Буквально съели. А ее заставили стать главной женой их вождя. Доктор Хэйдок спас ее – он там был, в экспедиции.

На некоторое время возникло всеобщее замешательство, а потом мисс Марпл сказала с упреком, но не сдержав ласковой улыбки: «Какая шалунья!» Она похлопала Гризельду по руке и наставительно заметила:

– Очень неразумно, моя душечка. Когда выдумываешь небылицы, люди непременно им верят. А это может вызвать осложнения.

В гостиной явно повеяло холодком. Две дамы встали и начали прощаться.

– Интересно, есть ли что-нибудь между Реддингом и Летицией Протеро, – сказала мисс Уэзерби. – Мне кажется это вполне вероятным. А как вам кажется, мисс Марпл?

Мисс Марпл призадумалась.

– Я бы этого не сказала. Только не Летиция. По-моему, тут замешано совсем иное лицо.

– Но полковник Протеро считает…

– Я всегда замечала, что он – человек недалекий, – сказала мисс Марпл. – Из тех упрямцев, которые если что заберут себе в голову, то нипочем от этого не отступятся. Помните Джо Бакнелла, прежнего хозяина «Голубого Кабана»? Сколько шуму было из-за того, что его дочка якобы встречалась с молодым Бейли. А на самом-то деле это была его жена, негодница этакая!

Говоря это, она смотрела прямо на Гризельду, и меня вдруг охватило возмущение, с которым я не сумел совладать.

– Вам не кажется, мисс Марпл, – сказал я, – что все мы слишком склоним злословить о ближних своих? Добродетель не мыслит злого, как вы знаете. Можно причинить неисчислимый вред, позволяя себе болтать глупости и распускать злостные сплетни.

– Дорогой викарий, – ответила мисс Марпл. – Вы человек не от мира сего. Боюсь, что от человеческой натуры, за которой мне довелось наблюдать столь долгое время, хорошего ждать не приходится. Конечно, праздная болтовня – это дело грешное и недоброе, но ведь она так часто оказывается правдой, не так ли?

Эта последняя, парфянская стрела попала в цель[2].

Глава 3

– Гадкая старая сплетница! – сказала Гризельда, как только за ней затворилась дверь.

Она скорчила гримаску вслед уходящим гостьям, взглянула на меня и – рассмеялась.

– Лен, неужели ты и вправду думаешь, что у меня роман с Лоуренсом Реддингом?

– Что ты, милая, конечно, нет!

– Но ты же подумал, что мисс Марпл намекает на это. И ты ринулся меня защищать – это было великолепно! Ты был похож на разъяренного тигра!

Я на минуту почувствовал себя крайне смущенным. Служителю англиканской церкви отнюдь не подобает подавать повод к тому, чтобы его сравнивали с разъяренным тигром.

– Я почувствовал, что в этом случае обязан выразить протест, – ответил я. – Но, Гризельда, мне бы хотелось, чтобы ты все же выбирала слова и думала, о чем говоришь.

– Это ты про историю с людоедами? – спросила она. – Или про то, что Лоуренс рисует меня нагишом? Знали бы они, что он пишет меня в теплом плаще с высоченным меховым воротником – в таком одеянии можно с чистой совестью идти в гости к самому папе римскому: нигде не видать ни кусочка грешной плоти! Честно говоря, все у нас так чисто, что просто диву даешься. Лоуренс ни разу не попытался за мной поухаживать – никак не пойму, в чем тут дело.

– Несомненно, зная, что ты замужняя женщина…

– Лен, только не притворяйся, что ты сию минуту вылез из Ноева ковчега! Ты отлично знаешь, что очаровательная молодая женщина, у которой пожилой муженек, для молодого человека просто дар небесный. Тут есть какая-то особая причина, а вовсе не недостаток привлекательности – чего-чего, а этого мне не занимать.

– Но разве ты хочешь, чтобы он за тобой ухаживал?

– Н-н-нет, – сказала она, помедлив чуть дольше, чем мне бы хотелось.

– Если он влюблен в Летицию Протеро…

– Мисс Марпл в это не верит.

– Мисс Марпл могла и ошибиться.

– Она всегда права. Такие закоренелые старые сплетницы никогда не ошибаются. – Гризельда на минуту умолкла, потом спросила, взглянув на меня искоса:

– Ты мне веришь, правда? То есть, что у нас с Лоуренсом ничего нет?

– Моя милая Гризельда, – ответил я. – Верю, как самому себе.

Моя жена подбежала и поцеловала меня.

– Если бы только ты не был таким простачком! Тебя же ничего не стоит обвести вокруг пальца! Ты готов поверить всему, что бы я ни сказала.

– А как же иначе? Только, милая, постарайся следить за тем, что ты говоришь, не давай воли своему язычку. У этих дам нет ни малейшего чувства юмора, помни об этом, – они все принимают всерьез.

– Я знаю, чего им не хватает, – сказала Гризельда. – Надо бы им самим обзавестись какими-нибудь грешками – тогда у них не останется времени вынюхивать повсюду чужие грехи.

С этими словами она вышла из комнаты, а я взглянул на часы и без промедления отправился с визитами, которые должен был нанести еще утром.

Вечерняя служба в среду, как всегда, собрала немного прихожан, но когда я, разоблачившись в ризнице, вышел в опустевшую церковь, там стояла одинокая женская фигура, созерцая один из наших витражей. У нас замечательные старинные цветные витражи в окнах, да и сам храм заслуживает того, чтобы на него посмотреть. Заслышав мои шаги, женщина обернулась, и я узнал миссис Лестрэндж.