Явление мистера Кина

В канун Нового года в Ройстон съехались гости.

Ближе к полуночи в большой зале остались только взрослые; молодежь, к облегчению мистера Саттертуэйта, отправилась спать.

Мистер Саттертуэйт недолюбливал нынешних молодых людей: ему претила их грубоватость и постоянное стремление сбиться в кучу. Им всем явно недоставало утонченности, а с годами в жизни он все более ценил утонченность и изящество.

Мистер Саттертуэйт был маленький, сухонький шестидесятидвухлетний господин. В его внимательном и странно-шаловливом лице, навевающем смутные воспоминания о сказочных эльфах, светилось жадное и неизбывное любопытство делами ближних. Всю свою жизнь мистер Саттертуэйт как бы просидел в первом ряду партера, покуда на сцене перед ним одна за другой разыгрывались людские драмы. Он всегда довольствовался ролью зрителя, но теперь, уже чувствуя на себе мертвую хватку старости, стал несколько требовательнее к проходящим перед ним действам: ему все более хотелось чего-то необычного, из ряда вон выходящего.

У него несомненно был нюх на такие вещи. Он, как боевой конь, словно чуял, где назревает драма. Так и сегодня весь день, от самого приезда в Ройстон, его не оставляло беспокойство: чудилось, что в доме то ли происходит, то ли вот-вот должно произойти что-то интересное.

Общество собралось немногочисленное: сам радушный хозяин, Том Ившем, и его серьезная, помешанная на политике супруга — в девичестве леди Лора Кин, сэр Ричард Конуэй, солдат, путешественник и охотник; шестеро или семеро молодых людей — мистер Саттертуэйт так и не запомнил их по именам — и Порталы.

Вот Порталы-то и занимали сейчас мистера Саттертуэйта.

Самого Алекса Портала он прежде никогда не встречал, но знал о нем все. Он помнил его отца, помнил деда — Алекс же оказался образцовым продолжателем рода. Белокурый и голубоглазый, как все Порталы, он в свои сорок без малого лет был в отличной форме, знал толк в играх и был начисто лишен воображения. Типичный отпрыск почтенного английского семейства.

Иное дело его жена — австралийка, насколько мистеру Саттертуэйту было известно. Два года назад Портал путешествовал по Австралии — там и встретил ее, женился и привез домой. До замужества в Англии ей бывать не приходилось, и однако же, она совершенно не походила ни на одну из известных мистеру Саттертуэйту австралиек.

Сейчас он украдкой наблюдал за ней. Ах, какая интересная женщина! Такая спокойная, но сколько жизни! Да, именно жизни! Она привлекает, даже приковывает к себе внимание, но не красотой — нет, красавицей ее, пожалуй, не назовешь, — а каким-то трагическим обаянием, чарующим всякого — всякого мужчину.

Пока мистер Саттертуэйт-мужчина предавался этим наблюдениям, женское его начало (ибо в натуре мистера Саттертуэйта было немало и женственного) билось над вполне конкретным вопросом: зачем миссис Портал красит волосы?

Другой мужчина на его месте, вероятно, вовсе не заметил бы этого. А мистер Саттертуэйт подобные мелочи всегда замечал. Он был озадачен: за свою жизнь он встречал немало брюнеток, высветлявших волосы, однако что-то не мог припомнить ни одной блондинки, которая бы надумала перекраситься в черный цвет.

Все в ней казалось ему загадочным. Он почему-то был уверен, что она либо очень счастлива, либо очень несчастна, — но, к своей досаде, не мог решить, как у нее все обстоит на самом деле. А эта странная напряженность в отношениях с мужем?

«Он ее обожает, — решил про себя мистер Саттертуэйт. — Но, пожалуй что, и немного побаивается… Да, любопытно! Чрезвычайно любопытно».

Портал определенно уже выпил лишнего. Теперь он как-то странно поглядывал на свою жену, когда та смотрела в другую сторону.

«Это нервное, — подумал мистер Саттертуэйт. — Нервишки у нее шалят, и она это прекрасно видит, но притворяется, будто все в порядке».

Да, супруги Порталы занимали его все больше. С ними творилось что-то неладное, но он никак не мог понять, что именно.

Его размышления прервал торжественный бой больших часов.

— Двенадцать, — объявил Ившем. — Новый год наступил. С Новым годом вас всех! Хотя эти часы на пять минут спешат… Не понимаю, почему дети не захотели остаться встретить Новый год?

— Что-то не верится, чтобы они действительно пошли спать, — спокойно отозвалась его жена. — Скорее всего, подкладывают нам в постель щетки для волос или что-нибудь в этом духе. И отчего это доставляет им такое удовольствие? Не знаю! Нам в детстве ничего подобного и в голову не приходило.

— Autore temps, autre moeurs[1], — с улыбкой заметил Конуэй. Высокий, с солдатской выправкой, Конуэй имел много общего с хозяином дома: оба — добрые и прямодушные, и оба без особых претензий на интеллект.

— В детстве, — продолжала леди Лора, — мы обычно становились в кружок, брались за руки и хором пели старинную песню про прежние дни: «Забыть ли старую любовь и дружбу прежних дней»[2] — какие все-таки трогательные слова!

Ившем занервничал.

— Не надо сейчас об этом, Лора, — пробормотал он и, поспешно отвернувшись, направился в дальний конец залы, чтобы зажечь еще одну лампу.

— Опять я невпопад! — sotto voce[3] произнесла леди Лора. — Конечно же он вспомнил несчастного мистера Кейпела! Вам не жарко у огня, милая?

Элинор Портал вздрогнула.

— Да, спасибо. Пожалуй, я немного отодвинусь.

«Славный у нее голос, — подумал мистер Саттертуэйт. — Низкий, приглушенный — такой долго будет звучать в памяти. Жаль только, что лица ее теперь почти не видно».

— Мистера… Кейпела? — отодвинувшись в тень, снова заговорила она.

— Ну да — бывшего владельца этого дома. Он ведь застрелился… Хорошо, хорошо, дорогой! Не буду, раз ты не хочешь. Разумеется, для моего мужа это был большой удар — он как раз находился здесь, в доме, когда все произошло. Сэр Ричард, вы, кажется, тоже тут были?

— Да, леди Лора.

И тут другие, старинные дедовские часы в углу застонали, засопели, хрипло кашлянули и наконец пробили полночь.

— Счастливого Нового года, Том! — буркнул себе под нос Том Ившем.

Леди Лора решительно свернула вязание.

— Ну, Новый год встретили! — объявила она и, обернувшись к миссис Портал, добавила: — Что думаете делать, милая?

Элинор Портал торопливо встала.

— Спать, разумеется, — беззаботно ответила она, «Как бледна, — подумал мистер Саттертуэйт, тоже поднявшись и подходя к столику со свечами. — Днем она выглядела лучше».

Он зажег свечу и со старомодным галантным поклоном подал ее миссис Портал. Поблагодарив, она медленно направилась к лестнице.

Тут мистера Саттертуэйта охватил странный порыв: ему вдруг захотелось пойти следом за нею, поддержать ее; непонятно откуда появилось чувство, что этой женщине что-то угрожает. Но порыв прошел, и мистер Саттертуэйт устыдился. Кажется, у него самого нервы пошаливают.

Поднимаясь по лестнице, она ни разу не взглянула на мужа, но уже наверху повернула голову и посмотрела на него долгим испытующим взглядом так пристально, что мистеру Саттертуэйту стало не по себе.

Он отметил, что прощается с хозяйкой дома как-то смущенно.

— Будем надеяться, что новый год и в самом деле будет счастливым, — бодро проговорила леди Лора. — Хотя политическая ситуация, как мне кажется, чревата неопределенностью.

— Вы совершенно правы, — серьезно кивал мистер Саттертуэйт. — Совершенно правы.

— Остается пожелать, — не меняя тона, продолжала леди Лора, — чтобы у того, кто первым переступит порог нашего дома, были темные волосы. Вы ведь знаете примету, мистер Саттертуэйт? Нет? Вы меня удивляете! В Новом году первым в дом должен войти темноволосый — это приносит удачу. Господи, только бы дети не подсунули мне в постель какую-нибудь гадость! От них всего можно ожидать. Такие сорванцы!

И, с сомнением покачав головой, леди Лора величественно двинулась вверх по лестнице.

После ухода женщин кресла пододвинули поближе к пылающим поленьям.

— Ну, говорите, кому сколько! — радушно объявил хозяин, поднимая графин с виски.

Выяснили, «кому сколько», и разговор вновь вернулся к запретной ранее теме.

— Саттертуэйт, вы ведь знали Дерека Кейпела? — спросил Конуэй.

— Да, немного.

— А вы. Портал?

— Нет! Никогда не встречал.

Ответ Алекса Портала прозвучал так неожиданно резко, что мистер Саттертуэйт с удивлением на него посмотрел.

— Не выношу, когда Лора заводит этот разговор, — неторопливо начал Ившем. — Тогда, после случившегося, дом ведь продали какому-то крупному заводчику. А через год он вдруг съехал — что-то ему тут не понравилось. Люди, разумеется, тотчас принялись сочинять всякую чушь насчет привидений и тому подобного, и про дом пошла дурная слава. Вскоре как раз Лора уговорила меня баллотироваться от Западного Кидлби — нам, понятно, пришлось перебираться в эти края. Надо сказать, подыскать здесь что-нибудь подходящее оказалось не так-то просто. А Роистой продавался недорого, вот, в конце концов, я его и купил. Все эти сказки о привидениях, конечно, чушь несусветная — но, однако, мало радости без конца выслушивать напоминания о том, что в этом самом доме — в твоем доме — застрелился твой собственный друг. Бедняга Дерек!.. Так мы и не узнаем, почему он это сделал.

— Не он первый, не он последний, — сумрачно заметил Алекс Портал. — И до него многие стрелялись, не объяснившись.

С этими словами он поднялся, чтобы щедрою рукой плеснуть себе еще виски.

«Да, с ним явно творится что-то неладное, — сказал себе мистер Саттертуэйт. — Знать бы, в чем тут дело».

— Боже правый, ну и ночка! — заметил Конвей. — Слышите, как воет?

— Отменная погодка для привидений! — с беспечным смешком отозвался Портал. — Вот уж, наверное, все бесы из преисподней повылезали.

— Послушать леди Лору, так самый чернявый из них должен принести нам удачу, — рассмеялся Конуэй. — Но тихо!.. Что это?

Ветер еще раз жутко взвыл, и, когда все стихло, со стороны запертого парадного явственно послышались три глухих удара: кто-то стучал в дверь.

Все замерли.

— Кого это принесло среди ночи? — воскликнул Ившем.

Гости переглянулись.

— Слуги уже спят, — сказал Ившем. — Пойду отопру.

Он решительно направился к выходу, немного повозился с тяжелыми засовами и наконец открыл дверь. С улицы ворвался порыв ледяного ветра.

В дверном проеме вырисовывался силуэт высокого стройного мужчины. Из-за причудливой игры света, падающего через витраж над дверью, мистеру Саттертуэйту в первую секунду показалось, что на пришельце костюм всех цветов радуги. Но незнакомец уже шагнул в холл — он оказался худощавым брюнетом в обычной дорожной куртке.

— Прошу простить меня за вторжение, — ровным благозвучным голосом заговорил он. — У меня сломалась машина. Собственно, неисправность пустяковая — шофер сам справится, и все же ему придется с ней повозиться как минимум полчаса, а на дворе чертовский холод…

Едва он умолк. Ившем поспешил перехватить инициативу.

— Холод, да еще какой! Заходите, выпьете с нами. С машиной помощь не требуется?

— Нет-нет, спасибо. Шофер знает свое дело. Кстати, моя фамилия Кин — Арли Кин.

— Садитесь, мистер Кин, — пригласил Ившем. — Сэр Ричард Конуэй, мистер Саттертуэйт. Ившем, к вашим услугам.

Мистер Кин раскланялся с присутствующими и сел в кресло, придвинутое гостеприимным хозяином. Теперь блики от огня не попадали на его лицо, и, вероятно, от этого оно казалось неподвижным как маска.

Ившем подбросил в камин несколько поленьев.

— Выпьете?

— Благодарю.

Поднимая бокал, Ившем спросил:

— Приходилось вам раньше бывать в наших краях, мистер Кин?

— Да, я проезжал здесь несколько лет назад.

— Вот как?

— Тогда еще этот дом принадлежал человеку по фамилии Кейпел.

— Верно, — кивнул Ившем. — Бедный Дерек Кейпел. Вы были знакомы?

— Да, я знал его.

Тут характер общения Ившема с гостем претерпел неуловимое изменение, заметное разве что для истинного знатока английского менталитета. Если до сего момента в тоне хозяина присутствовала некоторая сдержанность, то теперь от нее не осталось и следа. Мистер Кин знал Дерека Кейпела! Он был другом друга — и как таковой заслуживал полного и безусловного доверия.

— Поразительное дело, — признался Ившем. — Мы как раз об этом говорили. Сказать по чести, так не хотелось покупать этот дом! Отыщись тогда хоть что-нибудь подходящее… Но ничего не нашлось. Когда он застрелился, я ведь был здесь — Конуэй, кстати, тоже — и ей-богу, я теперь все время боюсь, что его призрак разгуливает по дому.

— Да, необъяснимый случай, — как-то особенно медленно сказал мистер Кин и умолк — точно актер, произнесший важную реплику.

— Необъяснимый — это мягко сказано! — вмешался Конуэй. — Тайна покрытая мраком — вот как это называется. Как тайной была, так тайной и останется.

— Кто знает! — уклончиво заметил мистер Кин. — Простите, что вы оказали, сэр Ричард?

— Я говорю — поразительно! Представьте: мужчина в расцвете сил — счастливый, жизнерадостный, абсолютно беззаботный — ужинает с пятью-шестью приятелями; за ужином весел, полон планов на будущее. И вдруг встает из-за стола, идет в свою комнату, вынимает из ящика револьвер и стреляется. Зачем? Почему? Никто не знает — и не узнает уже никогда.

— Ну, сэр Ричард! — с улыбкой возразил мистер Кин. — Так уж и никогда!

Конуэй недоуменно уставился на него.

— Простите, не понял! Что вы хотите этим сказать?

— Если объяснение пока не найдено — разве это значит, что его никогда не будет?

— Ах, да полно вам! Вовремя не разобрались — а через десять лет и подавно уже концов не найдешь!

Мистер Кин покачал головой.

— Не могу с вами согласиться. В истории, например, происходит как раз обратное: любой историк гораздо точнее опишет вам век минувший, чем тот, в котором живет. Вопрос тут в том, чтобы взглянуть на события с известного расстояния, оценить их истинные масштабы — вопрос относительности, если угодно.

Лицо Алекса Портала болезненно дернулось.

— Вот именно, мистер Кин! — подавшись вперед, выкрикнул он. — Именно так! Время не снимает проблемы, только они предстают в другом свете, под иным углом.

Ившем снисходительно улыбнулся.

— Так вы что же, мистер Кин, хотите сказать, что, займись мы сейчас расследованием, так сказать, причин смерти Дерека Кейпела, мы могли бы с таким же успехом докопаться до истины, как и десять лет назад?

— С гораздо большим успехом, мистер Ившем! Отпадает поправка на эмоции, и теперь вы уже способны вспомнить события и факты как таковые, вне их субъективной интерпретации.

Ившем недоверчиво хмурился.

— Конечно, понадобится какой-то исходный пункт, — тем же негромким и ровным голосом продолжал мистер Кин. — Как правило, это версия. У вас ведь наверняка есть какая-нибудь версия? Например, у вас, сэр Ричард?

Конуэй задумчиво сдвинул брови.

— Вообще-то есть, конечно, — неуверенно начал он. — Мы думали.., да, мы все думали, что в этом деле должна быть замешана… женщина. Обычно ведь как бывает — или женщина, или деньги, так ведь? Ну, с деньгами никаких осложнений быть не могло, с этим у Дерека было все в порядке. Вот и выходит — что же тогда?

Мистер Саттертуэйт вздрогнул. Он немного подался вперед, чтобы вставить в разговор и собственную реплику, но вдруг разглядел наверху, на галерее, неподвижную женскую фигуру. Женщина застыла в неудобной позе, стоя на коленях и прижавшись к перилам, так что заметить ее можно было лишь с того места, где сидел мистер Саттертуэйт. Она явно прислушивалась к их разговору и была так неподвижна, что мистер Саттертуэйт подумал: а не мерещится ли ему все это?

Однако старинный узор на парче ее платья не оставлял сомнений: то была Элинор Портал.

И тут все события этой ночи как бы встали на свои места: мистер Кин был здесь отнюдь не случайным гостем — скорее актером, чей выход на сцену неминуемо должен был последовать за известной репликой… Да, в большой ройстонской зале разыгрывалась драма, ничуть не менее животрепещущая оттого, что одного из актеров уже нет в живых. А в том, что Дерек Кейпел играл в этой пьесе далеко не последнюю роль, мистер Саттертуэйт был глубоко убежден.

И — опять-таки внезапно — на него сошло озарение. Мистер Кин — вот кто все это устроил! Это он ставит пьесу, он раздает актерам текст. Он, находясь в самой сердцевине тайны, дергает за веревочки и приводит марионеток в движение. Он знает все — даже о той несчастной, что застыла сейчас наверху, прижавшись к перилам галереи. Да, он знает все!

Мистер Саттертуэйт из своего уютного кресла с интересом следил за развитием сюжета. Мистер Кин водил кукол, спокойно и умело дергая за нужные веревочки.

— Женщина? — задумчиво проговорил он. — Что ж, это возможно. А за ужином не было разговора о какой-нибудь женщине?

— В том-то и дело, что был! — воскликнул Ившем. — Он ведь объявил нам о своей помолвке, вот в чем весь ужас! Такой был окрыленный… Сказал, правда, что официальное объявление делать еще рано, но вполне определенно намекнул, что намерен вскоре сбросить шкуру старого холостяка.

— Мы, конечно, сразу догадались, кто она, — сказал Конуэй. — Марджори Дилк. Славная была девушка.

Настал, по-видимому, черед мистера Кина высказаться, но он молчал, и его молчание казалось отчего-то многозначительным, будто он подвергал сомнению услышанное. В конце концов Конуэй не выдержал затянувшейся паузы.

— Тогда кто же это мог быть? А, Ившем?

— Не знаю, — медленно заговорил Ившем. — Так… Как же он тогда выразился? Вроде бы хочет сбросить холостяцкую шкуру.., но не имеет права назвать имя невесты без ее позволения.., а позволить она пока не может. Еще, помню, говорил, что ему невероятно повезло. И что пусть его лучшие друзья знают, что через год в это же самое время он уже будет счастливым супругом. Мы, конечно, решили, что это Марджори. Они ведь дружили, часто встречались.

— Вот только… — начал Конуэй и осекся.

— Что «только», Дик?

— Я хочу сказать, странно все-таки: ведь будь это Марджори, тогда почему сразу не объявить о помолвке? С чего бы это им скрываться? Нет, скорее уж его избранница была женщина замужняя — скажем, разводилась в тот момент с супругом или только что овдовела.

— Да, верно, — кивнул Ившем. — В таком случае о помолвке напрямик не объявишь. И еще, я вот сейчас начинаю припоминать, и выходит, что в последнее время они с Марджори особенно и не виделись. За год до этого — да. А тогда я, помню, еще удивлялся: с чего это они друг к другу охладели?

— Любопытно, — заметил мистер Кин.

— Да-да! Можно было подумать, что кто-то встал между ними.

— Другая женщина, — задумчиво произнес Конуэй.

— Нет, ей-богу, — продолжал Ившем. — Дерек в тот вечер разошелся прямо-таки до неприличия — шумел, веселился. Будто пьян был от счастья. И в то же время — мне трудно это выразить, но — держался он как-то… вызывающе, что ли.

— Как человек, бросивший вызов судьбе, — угрюмо закончил Алекс Портал.

О ком это он — о Дереке Кейпеле? Или о себе? Поглядывая на Портала, мистер Саттертуэйт все больше склонялся к последнему.

Да, вот кого ему с самого начала напоминал Алекс Портал — человека, бросившего вызов судьбе.

От этих соображений его затуманенная изрядным количеством выпитого виски мысль неожиданно метнулась к предмету его тайных наблюдений.

Мистер Саттертуэйт поднял глаза. Она все еще была там — смотрела, слушала, такая же неподвижная, застывшая — словно неживая.

— Вот именно, — отозвался Конуэй. — Кейпел и правда был что-то уж чересчур возбужден — я бы сказал, как игрок, который поставил на карту все, — и неожиданно выиграл, хотя шансы имел почти нулевые.

— Может, набирался мужества перед последним решительным шагом? — предположил Портал и, словно повинуясь некой ассоциации, немедленно поднялся за новой порцией виски.

— Ну уж нет, — резко возразил Ившем. — Я поклясться готов, что у него на уме не было ничего подобного. Конуэй прав: Дерек смахивал на игрока, который рискнул, выиграл и никак не мог поверить в свою удачу.

— Да, но через десять минут… — Конуэй обескураженно развел руками.

Помолчали. Наконец Ившем хлопнул ладонью по столу.

— Что-то должно же было произойти за эти десять минут! — воскликнул он. — Должно! Но что? Давайте по порядку. Вот мы сидим, разговариваем. Вдруг посреди разговора Кейпел встает и выходит из комнаты…

— Зачем? — спросил мистер Юш.

Вопрос, казалось, привел Ившема в замешательство.

— Простите, что вы сказали?

— Я просто спросил зачем, — ответил мистер Кин. Ившем нахмурился, припоминая.

— Вроде бы ничего существенного — так нам казалось в тот момент. Ах да! Принесли почту. Помните, зазвонил колокольчик, и мы еще все так радовались? Мы ведь три дня сидели без новостей. Тогда как раз бушевала пурга, самая снежная за последние несколько лет. Из-за заносов ни газеты, ни письма не доставлялись. Кейпел пошел узнать, нет ли наконец чего-нибудь, — и вернулся с целым ворохом писем и газет. Развернул газету, просмотрел новости, потом взял письма и поднялся наверх. А минуты через три мы услышали выстрел. Необъяснимо! Совершенно необъяснимо.

— Что ж тут необъяснимого, — пожал плечами Портал. — Просто в каком-то письме содержалось неожиданное известие, вот и все. По-моему, вполне очевидно.

— Ну, не думаете же вы, что такая простая мысль не Пришла нам в голову. Следователь, кстати, тоже с этого начал. Но все дело в том, что Кейпел не вскрыл ни единого письма! Все они остались лежать нераспечатанными на туалетном столике.

Портал был явно обескуражен.

— Но может быть, он все-таки какое-то письмо вскрыл? Прочитал, а потом уничтожил?

— Нет, это исключено. Конечно, это было бы самое удобное объяснение, но письма, все до единого, остались нераспечатанными. Он ни одно не разорвал, не сжег… Да в комнате и огня не было.

Портал покачал головой.

— Как странно!

— Вообще все это было жутко, — тихо сказал Ившем. — Мы с Конуэем услышали выстрел, побежали наверх, а там… Ужас!

— Полагаю, вам ничего не оставалось, как позвонить в полицию? — спросил мистер Кин.

— В Ройстоне тогда еще не было телефона, его провели сюда уже после того, как мы купили дом. А в тот вечер здесь совершенно случайно оказался местный констебль. Накануне заблудился любимый пес Кейпела — помните, Конуэй, его вроде бы звали Бродяга? — его чуть пургой не замело. На улице на него наткнулся извозчик, вытащил из сугроба и отвез в полицейский участок. Там Бродягу узнали, и констебль по пути заглянул в Ройстон сообщить об этом. Он вошел на кухню как раз за минуту до того, как раздался выстрел, — так что полицию вызывать не пришлось.

— Боже, какая была метель! — снова заговорил Конуэй. — Ведь тогда, кажется, тоже было начало января?

— Скорее, уже февраль. Да, мы как раз собирались ехать за границу.

— Да нет, я точно помню, что январь! Мой скакун, Нед — помните моего Неда? — захромал в конце января, так это уже после всех этих событий!

— Тогда, значит, самый конец января. Надо же, как все забывается! Прошло каких-то несколько лет, и так трудно вспомнить, когда что было.

— Да, трудное дело, — согласился мистер Кин. — Разве что отыщется какое-нибудь заметное событие — для ориентира — скажем, покушение на монарха или какое-нибудь шумное дело об убийстве.

— Ну конечно! — вскричал Конуэй. — Все же случилось как раз перед делом Эпплтона!

— А не после?

— Нет-нет! Вспомните: Кейпел бывал у Эпплтонов и, кстати, гостил у них и той весной, за неделю до смерти старика. Однажды зашел о них разговор, и Дерек все удивлялся, как только его жена — такая молодая, красивая — выносит этого старого скрягу. Тогда еще не было подозрений, что она же сама его и прикончила.

— Черт, а ведь верно! Я сейчас припоминаю, как читал в газете: «Получено разрешение на эксгумацию[4] трупа», — как раз в тот злополучный день. Помню еще, голова у меня была занята этим — но только наполовину, а вторая половина все не могла опомниться от изумления: как это так — несчастный Дерек лежит там наверху совсем один, мертвый…

— Любопытная вещь, — заметил мистер Кин. — В самые критические минуты наше сознание непременно выхватывает из происходящего какую-нибудь незначительную деталь, а потом упрямо возвращается к ней снова и снова, словно она неотделима от переживаний того момента. Какой-нибудь пустяк, рисунок на обоях — а ни за что потом не выкинешь из головы.

— Интересно, что вы именно сейчас об этом заговорили, мистер Кин, — сказал Конуэй. — Мне как раз в этот момент вдруг показалось, что я снова в комнате Дерека Кейпела. Он лежит мертвый у моих ног, а за окном передо мной огромное дерево и тень от него на снегу. Вот так все и стоит перед глазами — лунный свет, снег и на снегу — тень от дерева. Ей-богу, мог бы все это нарисовать по памяти, а ведь в ту минуту я и думать не думал, что смотрю на какое-то дерево.

— Он, кажется, занимал большую комнату над парадным? — уточнил мистер Кин.

— Ну да. А дерево — это тот огромный бук, что растет у дороги на повороте к Ройстону.

Мистер Кин удовлетворенно кивнул. Мистер Саттертуэйт испытывал странное волнение. Он нисколько не сомневался, что каждое слово, каждая нотка в голосе мистера Кина исполнена тайного смысла, что он к чему-то клонит — мистер Саттертуэйт не мог еще точно определить, к чему, но ведущая роль ночного гостя в этом спектакле не вызывала сомнений.

После недолгого молчания Ившем вернулся к разговору об Эпплтонах.

— Припоминаю теперь, какой был шум вокруг этого дела. Ее ведь, кажется, оправдали? Надо же, такая интересная блондинка…

Глаза мистера Саттертуэйта, почти против его воли, обратились туда, где у перил застыла коленопреклоненная фигура. Действительно ли она сжалась, как от удара, или ему почудилось? Как почудилось, что чья-то рука плавно, как дирижерская палочка, скользнула вверх и замерла у края стола.

Послышался звон разбитого стекла. Это Алекс Портал опять собирался наполнить свою рюмку — но выронил графин.

— Ах.., простите! И как это я…

— Ничего, дружище, — прервал, его Ившем. — Пустяки. Однако любопытно: миссис Эпплтон — она ведь, помнится, тоже тогда разбила графин? Тот самый, из-под портвейна.

— Да. Старик имел обыкновение каждый вечер за ужином пить портвейн — одну рюмку, ни больше ни меньше. А на другой день после его смерти кто-то из слуг видел, как она вынесла графин на улицу и грохнула его оземь. Ясное дело, поползли слухи. Все ведь знали, что ей за ним несладко жилось. Молва об этом распространялась все дальше и дальше — и в конце концов его родственники потребовали произвести эксгумацию. И точно, выяснилось, что старик таки был отравлен. Мышьяком, кажется?

— Нет, вроде бы стрихнином. Впрочем, мышьяком, стрихнином — не все ли равно: яд есть яд! И кроме нее, подсыпать его было некому. Миссис Эпплтон, правда, выиграла процесс. Но оправдали ее не потому, что она смогла представить убедительные доказательства своей невиновности, а скорее от недостатка улик. Повезло, одним словом. Да, тут уж не приходилось сомневаться, чьих рук это дело. А что с ней было после?

— Кажется, уехала в Канаду. А может, в Австралию? Там у нее нашелся то ли дядя, то ли еще какой родственник, предложил поселиться у него. А что ей еще оставалось делать?

Мистер Саттертуэйт никак не мог отвести взгляд от правой руки Алекса Портала, сжимающей бокал. Как он в него вцепился!

«Господи, еще немного — и он его раздавит, — подумал мистер Саттертуэйт. — Однако все это ужасно любопытно!»

Ившем поднялся налить себе виски.

— Увы, не очень-то мы подвинулись в выяснении причин самоубийства, — заметил он. — Что ж, мистер Кин, расследование можно считать неудавшимся?

Мистер Кин рассмеялся Странный это был смех, высокомерный — и вместе с тем печальный. Всем стало не по себе.

— Прошу прощения, мистер Ившем, — заговорил он, — но вы все еще живете прошлым. Вам по-прежнему мешает ваше предвзятое мнение. Я же здесь человек посторонний, почти случайный. Я вижу одни только голые факты.

— Факты? — недоумевающе переспросил Ившем.

— Ну да, факты.

— Что значит — вы видите факты?

— Это значит, что я вижу ряд последовательных событий, которые вы же мне и обрисовали, но сами не вполне уяснили себе их значение. Вернемся еще раз на десять лет назад и попробуем взглянуть на происшедшее непредвзято и без эмоций. Что же мы видим?

Мистер Кин встал и вмиг оказался где-то очень высоко, гораздо выше сидящих. Огонь взметнулся за его спиной.

— Вы ужинаете, — завораживающе-тихим голосом продолжал он. — Дерек Кейпел сообщает вам о помолвке — с Марджори Дилк, как вы подумали в тот момент, хотя сейчас уже не очень в этом уверены. Все замечают, что он необычайно возбужден — как человек, сыгравший ва-банк, который, по вашим же словам, выиграл при шансах почти нулевых. Раздается звонок в дверь. Он выходит и тут же возвращается с накопившейся за три дня почтой. Писем он не трогает, но газету, как вы сами сказали, просматривает. Прошло уже десять лет, и мы не можем теперь знать, о чем в ней говорилось — о землетрясениях ли на другом конце света или о местных политических кризисах. Нам достоверно известно содержание лишь одной маленькой заметки — а именно той, в которой сообщалось, что три дня назад Министерство внутренних дел санкционировало эксгумацию трупа мистера Эпплтона…

— Что?!

— Дерек Кейпел поднимается к себе и видно что-то из окна своей комнаты, — продолжал мистер Кин. — Со слов Ричарда Конуэя нам известно, что окно не было задернуто и что оно выходит на подъездную дорогу. Что же он увидел? Что он мог увидеть такого, что заставило его расстаться с жизнью?

— Да говорите же яснее! Что такого он мог там увидеть?

— Думаю, — отвечал мистер Кин, — что он увидел там полицейского. Того самого, который зашел сообщить насчет собаки — но Кейпел-то об этом не знал! Он просто увидел полицейского — и все.

Над залой повисла долгая пауза — словно всем требовалось время, чтобы переварить услышанное.

— Боже мой! — наконец прошептал Ившем. — Не хотите же вы сказать, что Дерек?.. Но его же не было там в день смерти старика! Эпплтон находился дома вдвоем с женой…

— Но он мог гостить у них, например, за неделю до этого. Соединения стрихнина, за исключением гидрохлорида, плохо растворимы, следовательно, если подсыпать яд в графин с портвейном, то он почти весь опустится на дно и попадет в самую последнюю рюмку — а свою последнюю рюмку портвейна старик мог выпить и через неделю после отъезда Дерека Кейпела.

Глаза Портала налились кровью.

— Но зачем она разбила графин? — рванувшись вперед, прохрипел он. — Зачем, а? Скажите, зачем?

Тут мистер Кин в первый раз обратился непосредственно к мистеру Саттертуэйту:

— Мистер Саттертуэйт! У вас, мне думается, богатый жизненный опыт. Возможно, вы объясните нам, зачем она это сделала?

Голос мистера Саттертуэйта слегка дрогнул. Наконец-то настал его черед: теперь он тоже был актером, а не зрителем, и ему предстояло произнести одну из ключевых реплик в этой пьесе.

— Насколько я понимаю, — скромно начал он, — Дерек Кейпел был ей… небезразличен. Поэтому — как женщина, я полагаю, порядочная — она попросила его уехать. Когда неожиданно скончался ее супруг, она кое-что заподозрила и, дабы спасти любимого человека, уничтожила возможную улику. Позднее он, вероятно, убедил ее, что все ее подозрения безосновательны, и она даже согласилась выйти за него замуж. Но и тогда она все еще сомневалась — женщины, как мне кажется, многое чувствуют инстинктивно.

Мистер Саттертуэйт сыграл отведенную ему роль. Внезапно тишину нарушил долгий сдавленный вздох.

— Господи! — подскочил Ившем. — Что это?

Мистер Саттертуэйт мог бы, конечно, ответить, что это Элинор Портал на галерее, но природный артистизм не позволил ему испортить такую эффектную сцену. Мистер Кин улыбался.

— Моя машина, наверное, уже готова. Благодарю за гостеприимство, мистер Ившем. Думаю, мне удалось кое-что сделать для нашего покойного друга.

Все смотрели на него в немом изумлении.

— А вы не задумывались об этой стороне вопроса? Он ведь любил эту женщину — любил настолько, что ради нее пошел даже на убийство. Когда его настигло, как он полагал, возмездие, он покончил с собой. Только вот не предусмотрел, что ей придется за все расплачиваться.

— Но ее оправдали, — пробормотал Ившем.

— Оправдали за недостатком улик? Сдается мне — хотя, возможно, я и ошибаюсь — что она и сейчас еще… расплачивается.

Портал бессильно откинулся в кресле, закрыв лицо руками.

Кин обернулся к Саттертуэйту.

— До свидания, мистер Саттертуэйт. Вы, кажется, большой поклонник драматического искусства?

Мистер Саттертуэйт удивленно кивнул.

— Позволю себе порекомендовать вам Арлекинаду[5]. В наше время этот жанр тихо умирает — но, уверяю вас, он вполне заслуживает внимания. Его символика, пожалуй, несколько сложновата, и все же — бессмертные творения всегда бессмертны. Доброй вам ночи, господа! — Он шагнул за дверь, и разноцветные блики от витража снова превратили его костюм в пестрые шутовские лоскутья…

Мистер Саттертуэйт поднялся в свою комнату. Здесь было довольно светло, он пошел прикрыть окно. На дороге за окном маячил удаляющийся силуэт мистера Кина. Но вот из боковой двери выскользнула женская фигурка и устремилась вслед за ним. С минуту они о чем-то говорили, затем женщина повернулась и направилась к дому. Она прошла под самым окном, и мистер Саттертуэйт снова поразился, сколько жизни в ее лице. Она шла, как в счастливом, волшебном сне.

— Элинор! — раздался чей-то голос. То был Алекс Портал.

— Элинор, прости меня! Прости, ты говорила правду, но я — о Боже! — я так до конца и не поверил тебе…

Мистер Саттертуэйт, конечно, интересовался делами своих ближних, однако при этом он все же был джентльменом, что обязывало его закрыть окно. Так он и сделал.

Но пока он его закрывал — без лишней спешки, разумеется, — он слышал голос восхитительный и неповторимый:

— Знаю, Алекс, все знаю. Ты вынес адские муки — как я когда-то. Знаю, что значит любить — и при этом то верить, то не верить… А эти бесконечные сомнения — ты их отметаешь, а они снова и снова окружают тебя и глумятся над тобой… Все это мне знакомо. Но муки, которые я пережила с тобой, стократ сильнее. Ведь твое недоверие, твой страх отравляли нашу любовь. Этот человек — случайный прохожий — он спас меня. Пойми, я уже не могла этого вынести. Сегодня — сегодня ночью — я собиралась покончить с жизнью… Алекс… Алекс…

Тень на стекле

— Вот послушайте!

Отставив руку с газетой в сторону, леди Синтия Дрейдж зачитала:

«На этой неделе мистер и миссис Анкертон устраивают прием гостей. В Гринуэйз съедутся: леди Синтия Дрейдж, мистер и миссис Ричард Скотт, кавалер ордена „За боевые заслуги“ майор Портер, миссис Стэйвертон, капитан Алленсон и мистер Саттертуэйт».

— Будем хоть знать, кого они наприглашали, — небрежно отбросив газету, заметила леди Синтия. — Да уж, в хорошенькой мы оказались компании!

Ответом ей был вопросительный взгляд собеседника — того самого мистера Саттертуэйта, чье имя фигурировало последним в списке гостей. О нем говорили, что если уж он появляется в доме новоиспеченных нуворишей, то, значит, либо там отменное угощение, либо же события вот-вот примут драматический оборот. Мистера Саттертуэйта несказанно занимали комедии и трагедии из жизни его ближних.

Леди Синтия, особа средних лет с грубоватыми чертами и изрядным слоем грима на лице, кокетливо ударила его своим наимоднейшим зонтиком, изящно покоившимся у нее на коленях.

— Ну полно, не притворяйтесь! Вы прекрасно меня понимаете. Подозреваю, вы и явились сюда только затем, чтобы получить удовольствие от скандала.

Мистер Саттертуэйт энергично запротестовал. Он и понятия не имеет, о чем это она!

— Не о чем, а о ком! О Ричарде Скотте. Или, может, вы о нем впервые слышите?

— Нет, конечно, не впервые. Он ведь, кажется, охотник на крупного зверя?

— Вот-вот! «На медведя, на тигра и прочее» — как в песенке. Сейчас, правда, за ним самим все охотятся — каждый норовит затащить его в свою гостиную. Анкертоны небось из кожи лезли, чтобы заманить его к себе, да еще с молодой женой. Она прелестное дитя, просто прелестное! Но такая наивная, ей же всего двадцать — а ему должно быть не меньше сорока пяти.

— Миссис Скотт действительно очень мила, — согласился мистер Саттертуэйт.

— Да, бедняжка!

— Почему — бедняжка?

Леди Синтия бросила на него укоризненный взгляд и продолжала, словно не слыша вопроса.

— Ну, Портер тут вообще ни при чем; он типичный африканский охотник — этакий суровый, солнцем опаленный — как положено. Они с Ричардом Скоттом, говорят, друзья до гроба и всякое такое — хотя Скотт, конечно, всегда и во всем был первым. Да, кстати, они ведь как будто и в тот раз охотились вместе…

— В какой — тот?

— В тот самый! Когда с ними ездила миссис Стэйвертон. Нет, сейчас вы мне скажете, что и о миссис Стэйвертон никогда не слышали!

— О миссис Стэйвертон слышал, — с некоторой неохотой признался мистер Саттертуэйт, и они с леди Синтией переглянулись.

— Как это похоже на Анкертонов! — снова запричитала последняя. — Они никогда не станут приличными людьми — светскими то есть. И надо же было умудриться пригласить этих двоих одновременно! Слышать-то они, конечно, слышали и о том, что миссис Стэйвертон тоже много ездила, охотилась, и про книгу ее слышали — и прочая, и прочая. Но разве наши хозяева способны сообразить, чем чреваты такие встречи? Я сама с ними возилась весь прошлый год. Вы не представляете, как я намучилась! Их постоянно надо было одергивать, втолковывать, что-де «это нельзя! То нельзя!». Слава Богу, теперь все уже позади. Да нет, мы не ссорились — упаси Бог, я вообще ни с кем не ссорюсь! — но пусть теперь ими займется кто-нибудь другой. Я всегда говорила, что вульгарность я еще могу стерпеть, но скаредность — никогда.

После этого довольно загадочного высказывания леди Синтия некоторое время помолчала, словно заново переживая скаредность Анкертонов, проявленную, вероятно, по отношению к ней самой.

— Если бы я до сих пор их наставляла, — продолжила она наконец, — я заявила бы им ясно и определенно: нельзя приглашать миссис Стэйвертон вместе со Скоттами! У нее с мистером Скоттом был однажды… — И она многозначительно умолкла.

— А был ли он у них? — спросил мистер Саттертуэйт.

— В Центральной Африке-то, во время их так называемой «охоты»? Ну-у, милый вы мой! Это же всем известно. Меня только поражает, как это у нее хватило наглости принять приглашение Анкертонов.

— Может, она не знала, что Скотты тоже будут? — предположил мистер Саттертуэйт.

— Да нет, боюсь, что знала!

— Вы полагаете?..

— Я полагаю, что она опасная женщина — такая ни перед чем не остановится. Не хотела бы я сейчас оказаться на месте Ричарда Скотта!

— А думаете, его жена ни о чем не знает?

— Совершенно в этом уверена. Но рано или поздно ее просветят, найдется доброжелатель. А-а, вот и Джимми Алленсон! Милый молодой человек! Он спас меня прошлой зимой в Египте — я там чуть не умерла от скуки. Эй, Джимми, идите-ка скорее к нам!

Капитан Алленсон тут же подошел и уселся на газоне подле нее. Это был тридцатилетний красавец с располагающей белозубой улыбкой.

— Хорошо, хоть вы меня позвали, — заметил он. — Скотты воркуют как голубки — я при них — третий лишний, Портер пожирает «Филд»[6]. Мне уже грозила смерть от тоски в обществе нашей милейшей хозяйки.

Джимми Алленсон и леди Синтия рассмеялись. Мистер Саттертуэйт хранил серьезность: в некоторых отношениях он был до того старомоден, что обычно позволял себе потешаться над хозяевами только уехав домой.

— Бедный Джимми! — посочувствовала леди Синтия.

— Где уж тут приличия блюсти, лишь бы ноги унести! Чуть не пришлось выслушать предлинную историю о фамильном призраке.

— Призрак Анкертонов! — воскликнула леди Синтия. — Какая прелесть!

— Призрак не Анкертонов, а призрак Гринуэйзов, — поправил ее мистер Саттертуэйт. — Они купили его вместе с домом.

— Ах да, — сказала леди Синтия. — Теперь припоминаю. Но он ведь как будто цепями не звенит? Просто маячит в окне, и все.

— Как это — в окне? — заинтересовался Джимми Алленсон.

Но мистер Саттертуэйт не ответил. Через голову Джимми он смотрел на дорожку. Со стороны дома к ним приближались трое: двое мужчин и между ними стройная молодая женщина. Мужчины на первый взгляд были очень похожи друг на друга: оба высокие, темноволосые с бронзовыми лицами и живыми глазами — однако при ближайшем рассмотрении выяснялось, что сходство их кажущееся. Во всем поведении Ричарда Скотта, знаменитого охотника и путешественника, проявлялась яркая индивидуальность; он просто лучился обаянием. Джон Портер, его друг и товарищ по охоте, держался гораздо скромнее, к тому же был покрепче сложен, имел бесстрастное, маловыразительное лицо с почти неподвижными чертами и серые задумчивые глаза. Он, видимо, вполне довольствовался ролью второй скрипки при своем друге.

А между мужчинами шла Мойра Скотт, которая всего три месяца назад звалась Мойрой О'Кеннел: легкая девичья фигурка, мечтательный взгляд больших карих глаз и нимб золотисто-рыжих волос.

«Совсем еще ребенок, — отметил про себя мистер Саттертуэйт. — Кто же посмеет причинить ей боль? Как бы это было гнусно!»

Леди Синтия приветствовала подошедших взмахом своего бесподобного зонтика.

— Садитесь и не мешайте слушать, — приказала она. — Мистер Саттертуэйт рассказывает о призраке.

— Обожаю истории о призраках! — сказала Мойра Скотт и опустилась на траву.

— Призрак дома Гринуэйзов? — спросил Ричард Скотт.

— Да. Вы тоже о нем слышали?

Скотт кивнул.

— Я бывал здесь прежде — до того, как Эллиотам пришлось продать дом, — пояснил он. — «Следящий Кавалер»[7], — так он у них, по-моему, зовется?

— Следящий Кавалер, — завороженно повторила его жена. — Как интересно! Пожалуйста, продолжайте!

Но продолжать мистеру Саттертуэйту, по-видимому, расхотелось. Он уверил миссис Скотт, что во всей этой истории нет решительно ничего интересного.

— Ну вот, Саттертуэйт, вы и попались! — усмехнулся Ричард Скотт. — Своим нежеланием говорить вы вконец ее заинтриговали.

По общему требованию мистеру Саттертуэйту пришлось продолжить.

— Право же, ничего интересного, — оправдывался он. — Насколько я понимаю, это история кавалера — какого-то дальнего предка Эллиотов. Его жена завела себе любовника из «круглоголовых»[8]. Любовник убил мужа, и преступная парочка бежала. Но, покидая эти места, беглецы в последний раз обернулись и увидели наверху, в окне той комнаты, где произошло убийство, лицо убитого мужа: он неотрывно следил за ними. Вот такова легенда, ну, а сам призрак — это всего-навсего расплывчатое пятно на оконном стекле в той самой комнате: с близкого расстояния оно почти неразличимо, но издали создается полное впечатление, что из-за стекла на вас глядит мужское лицо.

— Это которое окно? — оборачиваясь на дом, спросила миссис Скотт.

— Оно с противоположной стороны, — сказал мистер Саттертуэйт. — И уже много лет — точнее говоря, лет сорок — как забито изнутри досками.

— Зачем же было забивать? Вы ведь вроде бы говорили, что призрак по дому не бродит?

— Он и не бродит, — заверил ее мистер Саттертуэйт. — А забили.., ну, вероятно, просто из суеверия.

Затем он довольно искусно свернул разговор на другие темы. Джимми Алленсон, к примеру, оказался не прочь порассуждать о египетских прорицателях, гадающих на песке.

— Мошенники они все! Напустят туману, наговорят с три короба о прошлом, а спросишь о будущем — ни гуту!

— Мне почему-то казалось — наоборот, — заметил Джон Портер.

— По-моему, у них там вообще запрещено предсказывать будущее, — вмешался в разговор Ричард Скотт. — Мойра как-то упросила цыганку ей погадать, так та взглянула на ее руку, вернула шиллинг и сказала, что ничего не разберет — или что-то в этом духе.

— Может, она увидела там что-нибудь страшное и не хотела мне говорить, — сказала Мойра.

— Не сгущайте краски, миссис Скотт, — беспечно отозвался Алленсон. — Лично я отказываюсь верить в вашу несчастливую звезду.

«Как знать, как знать…» — подумал про себя мистер Саттертуэйт — и поднял глаза.

Со стороны дома приближались еще две женщины: маленькая черноволосая толстушка в неудачно выбранном наряде грязновато-зеленого цвета и ее спутница — высокая, стройная, в сливочно-белом платье. В первой мистер Саттертуэйт узнал хозяйку дома, миссис Анкертон, о второй он очень много слышал, но до сих пор ни разу еще не встречал.

— А вот и миссис Стэйвертон! — весьма довольным тоном провозгласила миссис Анкертон. — Ну, думаю, представлять никого не нужно — все и так друг друга прекрасно знают!

— Поразительная способность каждый раз сморозить самую чудовищную бестактность, — прошипела леди Синтия, но мистер Саттертуэйт ее не услышал: он смотрел на миссис Стэйвертон.

Гостья держалась легко и непринужденно. Небрежное:

— Привет, Ричард, сто лет с тобой не виделись. Прости, что не смогла приехать на свадьбу. Это твоя жена? Вы, наверное, уже устали знакомиться со старинными друзьями вашего мужа?

Ответ Мойры — сдержанный, несколько смущенный — и вот уже взгляд миссис Стейвертон обращен на другого старинного друга.

— Привет, Дюн! — В словах, произнесенных с той же легкостью, слышится и неуловимое отличие — теплота, которой не было прежде.

И наконец, внезапная улыбка, которая совершенно ее преобразила. Да, права леди Синтия: это опасная женщина! У нее светлые волосы, синие глаза — такие чистые краски нечасто встретишь среди сирен-обольстительнйц, — безмятежное, почти равнодушное лицо, медленная тягучая речь и ослепительная улыбка.

Айрис Стэйвертон села — и тут же оказалась в центре всеобщего внимания. Ясно было, что та же участь ожидала бы ее и в любой другой компании.

На этом месте мистера Саттертуэйта отвлекли от размышлений: майор Портер предложил прогуляться. Мистер Саттертуэйт — вообще-то не большой любитель прогулок — не стал возражать, и оба неторопливо двинулись по лужайке.

— Любопытную историю вы нам рассказали, — заметил майор.

— Пойдемте, покажу вам окно, — предложил мистер Саттертуэйт и повел своего спутника вокруг дома.

Вдоль западной стены Гринуэйза располагался аккуратный английский садик — его называли «Укромный», и не без основания: со всех сторон он был надежно укрыт густыми высокими зарослями остролиста[9], и даже ведущая в сад дорожка петляла между изгибами этой колючей зеленой изгороди.

Внутри, впрочем, было очень мило и веяло забытым очарованием строгих цветочных клумб, вымощенных плиткой дорожек и низких каменных скамеечек с искусной резьбой. Дойдя до середины сада, мистер Саттертуэйт обернулся и указал на дом. Почти все окна Гринуэйза выходили либо на север, либо на юг, здесь же, на узкой западной стене, виднелось только одно окно на втором этаже. Сквозь пыльные стекла, к тому же почти сплошь увитые плющом, можно было разглядеть лишь доски, которыми оно было забито изнутри.

— Вот, — сказал мистер Саттертуэйт. Запрокинув голову, Портер посмотрел наверх.

— Гм-м, вижу только какое-то белесоватое пятно на одном из стекол, больше ничего.

— Мы сейчас слишком близко от него, — заметил мистер Саттертуэйт. — На соседнем холме есть одна поляна, вот с нее все и можно увидеть.

Покинув вместе с майором «Укромный» сад, мистер Саттертуэйт резко свернул влево и углубился в лес. На него нашло вдохновение рассказчика, и он уже не замечал, что спутник его рассеян и почти не слушает.

— Когда это окно забили, пришлось, конечно, вместо него проделать другое, — объяснял он. — Новое окно выходит на юг, как раз на ту самую лужайку, где мы с вами только что были. Вот эту-то комнату, по-моему, и отвели Скоттам. Мне потому и не хотелось говорить при всех на эту тему. Ведь миссис Скотт могла разволноваться, узнав, что именно им досталась «комната с привидением».

— Да, понимаю, — сказал Портер. Мистер Саттертуэйт внимательно взглянул на него и понял, что из его рассказа майор не уловил ни слова.

— Очень любопытно, — сказал Портер и нахмурился. Наконец, хлестнув тростью по зеленым верхушкам наперстянки[10], он пробормотал: — Нельзя было ей приезжать. Нельзя!

Люди часто начинали говорить с мистером Саттертуэйтом в подобной манере. Он казался столь незначительным, что совершенно не воспринимался собеседником. Но слушать он умел как никто другой.

— Да, — повторил Портер. — Нельзя было ей приезжать!

Шестое чувство подсказывало мистеру Саттертуэйту, что речь идет отнюдь не о миссис Скотт.

— Полагаете, нельзя? — спросил он.

Портер медленно и зловеще покачал головой.

— В тот раз я ведь тоже был с ними, — глухо заговорил он, — со Скоттом и Айрис. Она удивительная женщина — и чертовски меткий стрелок. — Портер помолчал. — И как только Анкертонам пришло в голову пригласить их обоих? — неожиданно закончил он.

— По неведению, — пожал плечами мистер Саттертуэйт.

— Это плохо кончится, — сказал Портер. — Нам с вами нужно все время быть начеку и держаться к ним поближе.

— Но ведь не станет же миссис Стейвертон… — начал было мистер Саттертуэйт.

— Я говорю о Скотте, — прервал его майор Портер и, помолчав, добавил: — К тому же нельзя забывать и о миссис Скотт.

Мистер Саттертуэйт в общем-то и не забывал о миссис Скотт, но пока его собеседник о ней не упомянул, счел разумным промолчать, не говорить на эту тему.

— Когда Скотт познакомился со своей женой? — спросил он.

— Прошлой зимой в Каире. Все вышло так быстро: через три недели они объявили о помолвке, через шесть обвенчались.

— По-моему, она очень мила.

— Да, безусловно. И он ее просто обожает — но это ничего не меняет.

И снова он бормотал про себя: «Черт побери, зачем же она приехала…» — и было ясно, что под этим «она» майор Портер подразумевает вполне определенную женщину.

Тут как раз они выбрались на поляну, с которой открывался вид на Гринуэйз. Мистер Саттертуэйт остановился и с присущей всем гидам долей гордости протянул руку в направлении дома:

— Взгляните.

Сумерки быстро сгущались, но окно на втором этаже было еще вполне различимо, и там, за стеклом, совершенно отчетливо вырисовывался силуэт мужчины в рыцарской шляпе с плюмажем[11], эпохи Кавалеров.

— Любопытно, — усмехнулся Портер. — Действительно любопытно. А что, если стекло вдруг разобьется?

Мистер Саттертуэйт улыбнулся.

— А вот это и есть самое интересное. На моей памяти его меняли по меньшей мере раз одиннадцать, если не больше. Последний раз двенадцать лет назад. Тогдашний владелец дома решил «положить конец россказням». Но всякий раз результат был один и тот же: пятно появлялось снова. Не сразу: постепенно, мало-помалу — но, как правило, через месяц-другой оно было уже на месте.

Портер невольно вздрогнул. Только сейчас он действительно почувствовал интерес к рассказу своего спутника.

— Ну и дела! Чертовщина какая-то. А для чего доски изнутри?

— Видите ли, постепенно эту комнату стали считать проклятой, что ли. Сначала ее занимали Ившемы — и, как нарочно, перед самым их разводом. Потом какое-то время в ней жил Стэнли с женой — как раз тогда он и сбежал со своей певичкой.

Портер поднял брови.

— Вот как! Стало быть, опасно не для жизни, а для моральных устоев?

«А вот теперь Скотты, — подумал про себя мистер Саттертуэйт. — Не знаю, не знаю!»

Они молча повернули к дому. По дороге каждый думал о своем. Шли тихо, почти бесшумно ступая по траве, — и вот когда они уже подходили к дому — огибали зеленую стену остролиста — из глубины «Укромного» сада до них донесся звенящий, гневный голос Айрис Стэйвертон:

— Ты об этом еще пожалеешь! Да, пожалеешь!

Ей отвечал Ричард Скотт, но слишком тихо и невнятно, чтобы можно было что-то разобрать. Потом снова послышался голос женщины. Позже невольным свидетелям разговора пришлось вспомнить ее слова:

— Ревность! Она доводит человека до безумия! Да она и есть безумие! Она ведь и на убийство толкнуть может. Берегись же, Ричард, заклинаю тебя, берегись!

В следующее мгновение она появилась на дорожке перед майором и мистером Саттертуэйтом и, ничего не видя перед собой, словно невменяемая, кинулась к дому.

Мистер Саттертуэйт снова вспомнил, что сказала о ней леди Синтия. Опасная женщина! Впервые он почувствовал неумолимое приближение трагедии, которую невозможно ни предотвратить, ни избежать.

Впрочем, уже к вечеру он устыдился собственных страхов. Чего, собственно, беспокоиться? Миссис Стейвертон небрежно-равнодушная, как прежде, не проявляла никаких признаков волнения. Мойра Скотт держалась все так же мило и непосредственно. Кстати, обе женщины прекрасно ладили между собой. Сам Ричард Скотт разговаривал громко и оживленно. Словом, все было очень мило.

Озабоченной выглядела одна лишь хозяйка, дородная миссис Анкертон. Она долго поверяла свои горести мистеру Саттертуэйту.

— Вы как хотите, но меня просто дрожь берет. И, скажу вам по секрету, я уже потихоньку от Неда послала за стекольщиком.

— За стекольщиком?

— Ну да — чтобы заменил стекло в этом проклятом окне. Все бы хорошо, Нед им даже гордится — оно, дескать, «придает дому особый шарм». Но я вам прямо скажу: не нравится мне это! Пусть лучше вместо него будет обычное стекло — без всяких там кавалеров в шляпах.

— Но вы забываете… — начал мистер Саттертуэйт. — Впрочем, вам, может быть, и неизвестно: пятно ведь возвращается!

— Ну, не знаю, — пожала плечами миссис Анкертон. — Если оно возвращается, это уж, знаете ли, и вовсе ни на что не похоже!

Брови мистера Саттертуэйта поползли вверх, но он промолчал.

— А хотя бы и так, — вызывающе продолжала миссис Анкертон. — Нам с Недом вполне по карману, чтобы раз в месяц — да даже раз в неделю, если надо, — менять стекло.

Мистер Саттертуэйт не нашелся, что возразить. Слишком часто ему приходилось видеть, как все сущее теряется и меркнет перед властью денег, так что, пожалуй, и призрак кавалера вполне мог не выдержать неравной борьбы. Однако явное беспокойство миссис Анкертон показалось ему любопытным. Даже она почувствовала сгущавшееся напряжение в воздухе — только усмотрела в нем отголоски все той же злополучной истории с призраком, а не реальный конфликт между живыми людьми, своими гостями.

Позже в тот же вечер мистеру Саттертуэйту пришлось услышать обрывок еще одного разговора, несколько прояснившего ситуацию. Он уже поднимался в свою комнату по широкой парадной лестнице, когда снизу до него донеслись голоса Джона Портера и миссис Стэйвертон, сидевших в алькове большой залы» В неподражаемом голосе миссис Стэйвертон звенела легкая досада:

— Да я понятия не имела, что Скотты будут здесь! Знай я об этом, я бы, конечно, не приехала. Но Джон, милый, раз уж я здесь — не уезжать же!..

Поднявшись еще на несколько ступенек, мистер Саттертуэйт уже не мог ничего услышать. «Интересно, правда ли это? — подумал он. — Знала она или нет? И чем все это закончится?»

Он покачал головой.

Однако утром, на свежую голову, ему уже показалось, что вчера он, пожалуй, уж слишком нафантазировал. Некоторое напряжение, конечно, ощущалось — ну и что, это ведь неизбежно при подобных обстоятельствах — но больше-то ничего не было! Все уладилось, и его страхи насчет якобы нависшей угрозы — чисто нервное. Да-да, всему виной нервы — или, может, печень? Точно, печень! Кстати, через пару недель ему ведь уже ехать на воды в Карлсбад[12].

И вечером, когда начало смеркаться, он по собственному почину предложил майору Портеру прогуляться на соседний холм, проверить, как-то миссис Анкертон держит свое слово: сменили уже стекло или нет. Себе же он сказал: «Моцион и еще раз моцион — вот что мне сейчас нужно!»

Пока они поднимались по лесной тропинке, Портер, как всегда, был молчалив, беседу поддерживал в основном мистер Саттертуэйт.

— Сдается мне, мы с вами вчера перестарались, — говорил он. — Навоображали бог весть каких ужасов. В конце концов, надо ведь как-то обуздывать свои чувства, да и, вообще, вести себя соответственно!

— Возможно, — отозвался Портер и через минуту добавил:

— Как подобает цивилизованным людям.

— То есть?..

— Те, кому долгое время приходилось жить вдали от общества, иногда забывают о приличиях — деградируют, если угодно.

Добрались наконец до поляны. Мистера Саттертуэйта мучила одышка, он очень не любил подниматься в гору.

Обернувшись к окну, он убедился, что лицо кавалера все еще на месте и проступает даже явственней, чем прежде.

— Да, видно, наша хозяйка передумала! Портер лишь мельком взглянул на окно — Скорее, хозяин заартачился, — равнодушно отозвался он. — Такие господа дорожат фамильными призраками, хотя бы и чужими, и так просто с ними не расстанутся — все ж таки денежки уплачены!

Он немного помолчал, уставившись в одну точку, — но не на дом, а куда-то в гущу обступившего их подлеска — и вдруг спросил:

— А вам не приходило в голову, что цивилизация чертовски опасна?

— Опасна? — Такая неожиданная постановка вопроса поразила мистера Саттертуэйта до глубины души.

— Ну да. В ней ведь нет предохранительного клапана.

Портер резко повернулся, и они начали спускаться вниз той же тропинкой, по которой только что поднялись.

— Я, право, не могу уразуметь, — начал мистер Саттертуэйт, с трудом поспевая за размашистыми шагами спутника. — Разве благоразумным людям… — Но неожиданный смех майора окончательно сбил его с толку, и он умолк.

Оборвав смех. Портер окинул взглядом своего маленького, благоразумного спутника.

— По-вашему, мистер Саттертуэйт, я говорю ерунду? Однако есть люди, которые способны предсказывать бурю — просто чувствуют ее заранее. И точно так же есть люди, которые могут предсказывать беду. Так вот, мистер Саттертуэйт, беда уже близко. Большая беда! Она может случиться в любой момент. Она…

Он вдруг застыл на месте, вцепившись в локоть мистера Саттертуэйта. И в эту самую минуту, пока они напряженно вслушивались в тишину, до них донеслись два выстрела и вслед за ними крик — женский крик.

— Боже мой! — воскликнул Портер. — Вот оно!

Он бросился вниз по тропинке, мистер Саттертуэйт, борясь с одышкой, поспешил за ним. Через минуту они уже выбежали на лужайку близ живой изгороди «Укромного» сада. Навстречу им из-за противоположного угла дома торопились Ричард Скотт и мистер Анкертон. Все четверо одновременно добежали до «Укромного» сада и остановились по обе стороны от входа.

— Это… оттуда, — слабо взмахнул рукой Анкертон.

— Пойдем, посмотрим, — сказал Портер и первый свернул в зеленый лабиринт.

Миновав последний изгиб петляющей в зарослях остролиста дорожки, он остановился как вкопанный. Мистер Саттертуэйт заглянул ему через плечо. Ричард Скотт испустил громкий крик.

В «Укромном» саду находились три человека. Двое из них — мужчина и женщина — лежали на траве возле каменной скамейки, третья — миссис Стейвертон — стояла тут же, неподалеку от входа, и расширенными глазами глядела на лежащих. В правой руке она держала какой-то предмет.

— Айрис! — крикнул Портер. — Ради Бога, Айрис, что это у тебя?!

Она недоуменно и как-то равнодушно взглянула на предмет в своей руке и, словно удивившись, произнесла:

— Пистолет.

И через несколько секунд — хотя казалось, что прошла целая вечность:

— Я подняла его… с земли.

Мистер Саттертуэйт подошел поближе, туда, где Анкертон и Скотт склонились над лежащими.

— Врача, — бормотал Скотт. — Вызовите скорее врача.

Но врач уже был не нужен. Джимми Алленсон, навсегда оставшийся при мнении, что египетские прорицатели не умеют предсказывать будущее, и Мойра Скотт, которой цыганка вернула шиллинг, уже погрузились в свой последний — глубокий и вечный — сон.

Осмотром тел занялся Ричард Скотт. Вот у кого были поистине стальные нервы: после вопля отчаяния, вырвавшегося у него в первое мгновение, он уже вполне овладел собой.

— Убита выстрелом сзади, навылет, — кратко резюмировал он, опуская на землю тело жены.

Затем он приподнял Джимми Алленсона: пуля вошла в грудь и застряла в теле.

Подошел Джон Портер.

— Не надо ничего трогать, — угрюмо сказал он. — Пусть до полиции все останется как есть.

— Ах, до полиции! — сказал Ричард Скотт и перевел взгляд на женщину, застывшую у зеленой ограды.

В глазах его вспыхнул недобрый огонь, он шагнул к ней. Но, преграждая путь, наперерез ему двинулся Джон Портер. На миг взгляды друзей скрестились как две шпаги.

Портер медленно покачал головой.

— Ты ошибаешься, Ричард, это не она, — сказал он. — Да, все против нее — но это не она.

— Тогда откуда, — облизнув пересохшие губы, прохрипел Ричард Скотт, — откуда у нее это?

И снова Айрис Стейвертон тем же безучастным тоном произнесла:

— Пистолет лежал на земле.

— Нужно вызвать полицию, — засуетился Анкертон. — Немедленно! Скотт, может быть, вы позвоните? Да, а кто останется здесь? Кто-то ведь обязательно должен остаться.

Мистер Саттертуэйт, как истый джентльмен, предложил свои услуги. Хозяин принял предложение с явным облегчением и тут же заторопился.

— Пойду сообщу новость дамам — леди Синтии и моей дорогой супруге, — пояснил он.

И мистер Саттертуэйт остался в «Укромном» саду.

«Бедная девочка, — говорил он себе, разглядывая такое юное и — увы! — такое безжизненное тело Мойры Скотт. — Бедная, бедная девочка…»

Ему вспомнилась избитая истина: грехи никогда не проходят даром, рано или поздно за них приходится платить. Ах, так ли уж Ричард Скотт неповинен в смерти своей супруги? Повесят-то, конечно, не его, а Айрис Стейвертон — мистеру Саттертуэйту совсем не хотелось об этом думать, — но разве нет во всем происшедшем доли и его вины? Грехи никогда не проходят даром…

А платить пришлось ей, невинной девочке. Мистер Саттертуэйт взирал на нее с глубокой жалостью. Маленькое личико, такое бледное и мечтательное, еще не погасшая полуулыбка на губах; золото кудрявых волос, нежное ушко. Откуда-то капелька крови на мочке. Чувствуя себя едва ли не детективом, он представлял, как во время падения сережка зацепилась за что-то и оторвалась. Наклонившись и вытянув шею, он заглянул из-под низу. Да, так и есть, во втором ушке маленькая жемчужная капелька.

Бедная, бедная девочка.

— Итак, господа, — сказал инспектор Уинкфилд. Они сидели в библиотеке. Инспектор — мужчина лет сорока с небольшим, в котором с первого взгляда угадывалась недюжинная сила воли и проницательность, — завершал расследование. Он успел опросить почти всех свидетелей и уже сделал для себя соответствующие выводы. В данный момент он выслушивал показания майора Портера и мистера Саттертуэйта. Тут же, вперив неподвижный взор выпученных глаз в противоположную стену, сидел мистер Анкертон.

— Итак, господа, если я вас правильно понял, вы возвращались с прогулки, — продолжал инспектор. — Вы шли в направлении дома по тропинке, огибающей так называемый «Укромный» сад слева. Верно я говорю?

— Да, инспектор, совершенно верно.

— Затем вы услышали два выстрела и женский крик.

— Да.

— Вы прибавили ходу и, выбежав из леса, сразу же повернули в сторону «Укромного» сада. Выход из сада один, — по дорожке через живую изгородь перебраться невозможно. Попытайся кто-то выбежать из сада и свернуть налево — он столкнулся бы с вами, направо — его бы непременно увидели мистер Анкертон и мистер Скотт. Так?

— Так, — отозвался майор Портер. Он был смертельно бледен.

— Стало быть, все ясно, — сказал инспектор. — Мистер и миссис Анкертон, вместе с леди Синтией Дрейдж, сидели на лужайке перед домом, мистер Скотт находился в бильярдной, что выходит на упомянутую лужайку. В десять минут седьмого на крыльце появилась миссис Стейвертон. Она перекинулась несколькими фразами с сидящими на лужайке и, завернув за угол дома, направилась в сторону «Укромного» сада. Через пару минут оттуда послышались выстрелы. Мистер Скотт выбежал из бильярдной и вместе с мистером Анкертоном поспешил к саду. Одновременно с противоположной стороны прибыли вы с мистером.., мистером Саттертуэйтом. В «Укромном» саду, неподалеку от входа, стояла миссис Стейвертон и держала в руке пистолет — тот самый, из которого и были произведены выстрелы. По всей вероятности, она сначала выстрелила сзади в сидевшую на скамейке женщину. Затем капитан Алленсон вскочил и бросился к ней, и, когда он приблизился, она выстрелила ему в грудь. Насколько я понимаю, ранее у нее была — гм-м… — связь с мистером Ричардом Скоттом…

— Гнусная ложь! — сказал Портер.

Инспектор ничего не ответил, только покачал головой.

— А что она сама говорит? — спросил мистер Саттертуэйт.

— Говорит, что направлялась в сад, чтобы посидеть там в одиночестве. Когда уже подходила к концу обсаженной остролистом дорожки, услышала выстрелы и, миновав последний поворот, увидела под ногами пистолет и подняла его. Мимо нее никто не проходил, и в саду, кроме убитых, тоже никого не было. — Последовала многозначительная пауза. — Вот что она говорит, причем настаивает на своих показаниях, хотя я и предупреждал ее об ответственности.

— Если она так говорит — значит, так оно и есть. Я знаю Айрис Стэйвертон! — упрямо заявил майор Портер. Лицо его было все так же бледно.

— С вашего позволения, сэр, — сказал инспектор, — детали мы обсудим позже. А сейчас я обязан исполнять свой долг.

Портер резко обернулся к мистеру Саттертуэйту:

— Ну, а вы? Что же вы-то молчите? Неужели ничем не можете помочь?

Надо сказать, мистер Саттертуэйт был несказанно польщен. К нему, такому незначительному, взывали о помощи — и кто! — сам Джон Портер.

Он уже готов был пробормотать в ответ что-то неутешительное, когда в библиотеку вошел дворецкий Томпсон и, смущенно покашливая, подал хозяину карточку на подносе. Анкертон все так же мешком сидел на стуле, не принимая участия в разговоре.

— Сэр, я говорил этому господину, что вы вряд ли сможете его сейчас принять, — сказал Томпсон. — Но он мне ответил, что ему назначено и что у него неотложное дело.

Анкертон взял карточку.

— Мистер Арли Кин, — прочитал он. — Ах да, это насчет какой-то картины. Мы с ним действительно договаривались на сегодня, но боюсь, что…

— Как вы сказали? — встрепенулся вдруг мистер Саттертуэйт. — Арли Кин? Поразительно, просто поразительно! Майор Портер, вы спрашивали, могу ли я вам чем-нибудь помочь? Думаю, что могу! Этот мистер Кин мой друг — точнее говоря, хороший знакомый. Он необыкновенный человек!

— Детектив-любитель, вероятно, — пренебрежительно заметил инспектор.

— Нет-нет, совсем не то! — возразил мистер Саттертуэйт. — Но у него есть одна прямо-таки сверхъестественная способность: он помогает по-новому взглянуть на то, что вы видели собственными глазами и слышали собственными ушами. Во всяком случае, стоит, по-моему, ввести его в курс дела и послушать, что он нам скажет.

Мистер Анкертон вопросительно взглянул на инспектора, но тот лишь фыркнул и возвел глаза к потолку. Наконец хозяин кивнул дворецкому, дворецкий вышел и тут же вернулся вместе с высоким худощавым незнакомцем.

— Мистер Анкертон? — Гость протянул хозяину руку. — Простите, что навязываюсь вам в такую минуту. Придется нам, видно, отложить наш разговор до лучших времен. А-а, дорогой мистер Саттертуэйт! Вы, я вижу, все такой же любитель драм? — Еще несколько секунд после этого вопроса легкая улыбка играла на губах гостя.

— Мистер Кин, — внушительно начал мистер Саттертуэйт. — Именно сейчас в этом доме разыгрывается самая настоящая драма, и мы с моим другом майором Портером хотели бы выслушать ваше мнение.

Мистер Кин сел, и сноп света от лампы с красным абажуром причудливо раскрасил его клетчатое пальто. Однако лицо оказалось в тени — словно гость надел маску.

Кратко изложив обстоятельства дела, мистер Саттертуэйт умолк и, затаив дыхание, ждал авторитетного решения.

Но мистер Кин лишь покачал головой.

— Грустная история, — сказал он. — Настоящая трагедия. И отсутствие мотива преступления делает ее еще загадочнее.

Анкертон удивленно воззрился на него.

— Но как же, — начал он. — Ведь миссис Стейвертон угрожала мистеру Скотту. Она страшно ревновала его к жене. А ревность…

— Согласен, — сказал мистер Кин. — Ревность есть одержимость демонами. Однако вы не поняли меня. Я говорю не об убийстве миссис Скотт, а об убийстве капитана Алленсона.

— Вы правы! — вскочил Портер. — Вот где слабое место! Да задумай Айрис разделаться с миссис Скотт, что же, она, по-вашему, не нашла бы как подкараулить ее без свидетелей? Нет, мы на ложном пути. Но ведь возможно и другое решение! Хорошо, кроме этих троих в «Укромном» саду действительно никого не было — с этим все ясно, не спорю. Ну, а если все произошло совсем иначе? Представьте: Джимми Алленсон стреляет сначала в миссис Скотт, потом в себя! Падая, он отбрасывает пистолет, а миссис Стейвертон, как она и объяснила, поднимает его с земли. Так ведь могло быть? А?

Инспектор сурово покачал головой.

— Не пойдет, майор Портер. Если бы капитан Алленсон стрелял в себя, он должен был приставить пистолет к своей груди, и тогда ткань на его одежде была бы опалена.

— Он мог держать пистолет в вытянутой руке!

— А зачем? Это совершенно бессмысленно! К тому же какой у него мог быть мотив?

— Да мало ли какой? Может, он просто свихнулся, — пробормотал Портер, впрочем, без особой убежденности. Потом он снова замолчал и наконец решительно обернулся к гостю: — Так как же, мистер Кин?

Тот развел руками.

— Я ведь не волшебник и даже не криминалист. Но мне кажется, что иногда бывает очень полезно вспомнить свои первые впечатления. Даже если дело зашло в тупик, всегда найдется какая-то зацепка, какое-то мгновение, стоящее перед глазами, когда все остальное уже забылось. Думаю, что из всех присутствующих самым непредвзятым наблюдателем можно считать мистера Саттертуэйта. Итак, мистер Саттертуэйт, постарайтесь сейчас вернуться на несколько часов назад и сказать нам, какой момент вам запомнился больше всего. Что вас больше всего поразило? Выстрелы? Или вид лежащих на земле тел? Или пистолет в руке миссис Стейвертон? Не думайте о том, важно это или не важно — просто вспомните.

Мистер Саттертуэйт неотрывно глядел в лицо мистера Кина — как школьник, не совсем уверенно знающий урок.

— Нет, — медленно начал он. — Ни то, ни другое и ни третье. Лучше всего мне запомнилось, как я уже потом стоял над их телами и смотрел сверху на миссис Скотт. Она лежала на боку. Волосы у нее были растрепаны, а на мочке уха капелька крови.

И, едва договорив, он вдруг осознал всю важность сказанного.

— Кровь на мочке? Да, помню, — пробормотал Анкер-тон.

— Вероятно, сережка за что-то зацепилась во время падения, — добавил мистер Саттертуэйт.

Но объяснение прозвучало как-то не очень убедительно.

— Она лежала на левом боку, — сказал Портер. — Значит, и кровь была на левом ухе?

— Нет, на правом, — поспешил возразить мистер Саттертуэйт.

Инспектор кашлянул и тоже снизошел до участия в разговоре.

— Я нашел это в траве, — сказал он, показывая помятую золотую петельку.

— Бог ты мой! — вскричал Портер. — И отчего же, по-вашему, серьга разлетелась вдребезги? От падения, что ли?! Нет уж, скорее в нее угодила пуля!

— Ну конечно же! — воскликнул мистер Саттертуэйт. — Конечно, пуля!

— Но было всего два выстрела, — возразил инспектор. — Согласитесь, одной и той же пулей невозможно задеть человеку ухо и прострелить спину. А если допустить, что первая пуля вышибла ей из уха серьгу, а вторая убила, то как же тогда капитан Алленсон? Ведь не могло же их обоих уложить одним выстрелом? Разве что они стояли близко — совсем близко, лицом друг к другу. Да, но это невозможно! Разве что…

— Вы хотите сказать — разве что они стояли, крепко обнявшись? — загадочно улыбаясь, подсказал мистер Кин. — А почему бы и нет?

Присутствующие удивленно уставились друг на друга.

Алленсон и миссис Скотт? Сама мысль об этом казалась дикой.

— Но они же почти не знали друг друга! — выразил общее недоумение мистер Анкертрн.

— Не уверен, — задумчиво проговорил мистер Саттертуэйт. — Они могли знать друг друга гораздо лучше, чем мы полагали. Леди Синтия как-то обмолвилась, что прошлой зимой в Египте Алленсон спасал ее от скуки. А вы, — он обернулся к Портеру, — вы ведь сами говорили мне, что Ричард Скотт познакомился со своей женой прошлой зимой в Каире. Возможно, эти двое прекрасно знали друг Друга…

— Но они же даже почти не разговаривали, — возразил Анкертон.

— Верно, скорее даже избегали друг друга. Если подумать, это выглядело довольно странно…

И все посмотрели на мистера Кина, словно бы напуганные неожиданностью собственных выводов.

Мистер Кин встал.

— Вот видите, как нам помогло первое впечатление мистера Саттертуэйта! — Он обернулся к Анкертону. — Теперь ваша очередь.

— Простите, не понял.

— Когда я вошел, вы были очень задумчивы. Так вот, мне хотелось бы знать, какая именно мысль вас так угнетала. Возможно, она никак не связана с трагедией — или даже кажется вам несерьезной… — Тут мистер Анкертон едва заметно вздрогнул. — Все равно скажите.

— Отчего же, могу и сказать, — пожал плечами Анкертон. — Хотя это действительно не имеет никакого отношения к делу, да вы же еще, пожалуй, и посмеетесь надо мной. Я думал, что лучше бы моя дражайшая супруга не вмешивалась не в свои дела и не трогала бы это проклятое стекло. У меня такое чувство, будто именно суета с заменой стекол и навлекла на нас беду!

«Интересно, почему эти двое напротив так уставились на него?» — подумал Анкертон.

— А разве стекло уже заменили? — спросил наконец мистер Саттертуэйт.

— Как же, чуть свет стекольщик приходил.

— О Боже! — прошептал Портер. — Кажется, начинаю понимать. В той комнате, вероятно, не обои, а панельная обшивка?

— Да, но какое это имеет…

Но Портер уже сорвался с места и выбежал из библиотеки, успев лишь заметить, что кто-то следует за ним. Он направился прямиком в спальню Скоттов. Как оказалось, это была довольно уютная комната, обшитая светлыми деревянными панелями, с двумя окнами на юг. Портер принялся ощупывать обшивку вдоль западной стены.

— Здесь должна быть пружина. Где-то здесь… Ага, вот она! — Раздался щелчок, и одна из панелей, словно тяжелая дверь, отошла от стены. За нею находилось злополучное окно. Все стекла были запыленные, кроме одного — того, что только сегодня вставили. Портер быстро нагнулся и подобрал что-то с пола. Когда он разжал пальцы, на ладони у него лежал кончик страусового перышка. Он перевел взгляд на мистера Кина. Тот кивнул.

Портер прошел к стенному шкафу и открыл дверцу. На полке лежало несколько шляп, принадлежавших убитой. Он взял в руки одну из них — широкополую Аскотскую шляпу, украшенную причудливыми перьями.

Тихо и задумчиво мистер Кин заговорил:

— Представьте себе человека, который по натуре чудовищно ревнив. Этот человек бывал в доме раньше и знает скрытую в обшивке пружину. Однажды, от нечего делать, он отодвигает панель и выглядывает в «Укромный» сад. Там он видит свою жену с другим мужчиной — уединившихся, как им казалось, от посторонних взглядов. Он сразу понял характер их отношений. Он в бешенстве. Что делать? Он вспоминает рассказы о Кавалере — и в голову ему приходит довольно оригинальная мысль: он идет к стенному шкафу и надевает широкополую шляпу с пером. Уже смеркается, и любой, кто случайно взглянет в сторону окна, наверняка примет его за легендарного Кавалера. Обезопасив себя таким образом, он продолжает наблюдать за ними, и в момент, когда те двое сливаются в объятиях, стреляет. Пуля попадает точно в цель — он ведь прекрасный стрелок. Когда они падают, он стреляет еще раз — на сей раз не так удачно, вторая пуля попадает в мочку ее уха. Затем он швыряет пистолет в окно и, спустившись по лестнице, выбегает через бильярдную из дома.

Портер шагнул к нему.

— Но ведь он знал, что она невиновна! — воскликнул он. — Знал — и ни слова не сказал! Почему? Почему?!

— Думаю, что могу ответить почему, — сказал мистер Кин. — Можно предположить — хотя, повторяю, это всего лишь мое предположение, — что Ричард Скотт был когда-то безумно влюблен в Айрис Стэйвертон — настолько, что и годы спустя при виде ее в нем снова вспыхнуло угасшее пламя любви. Не исключено, что и Айрис Стейвертон полагала когда-то, что была влюблена в него, и однажды даже ездила с ним на охоту.., но был там еще один человек — и она его полюбила…

— Еще один? — ошеломленно пробормотал Портер. — То есть…

— То есть вас, — с едва заметной усмешкой подтвердил мистер Кин. Он немного помолчал и затем добавил: — Я бы на вашем месте пошел сейчас к ней.

— Иду, — сказал Портер.

Он круто повернулся и вышел из комнаты.

В гостинице «Наряд Арлекина»

Мистер Саттертуэйт был недоволен. С утра все шло из рук вон плохо. Выехали поздно, по дороге успели дважды проколоть шину, после чего ошиблись поворотом и долго плутали по безлюдной равнине Солсбери[13]. Было уже около восьми, до конечного пункта — замка Марсуик — оставалось еще не менее сорока миль, а тут, как назло, третий прокол!

Пока мистер Саттертуэйт, нахохлившись по-воробьиному, семенил взад-вперед перед деревенским гаражом, его шофер вполголоса консультировался с местным экспертом.

— Возни как минимум на полчаса, — высказал свое компетентное мнение последний.

— Хорошо, если так, — с сомнением покачал головой Мастере, шофер мистера Саттертуэйта. — Я бы сказал, дай Бог минут за сорок пять управиться.

— Что это за.., место, в конце концов? — наконец возмутился мистер Саттертуэйт. Будучи человеком воспитанным и от природы тактичным, он в последний момент сдержался и произнес «место», хотя на языке у него вертелось «чертова дыра».

— Кертлингтон-Мэллит.

Название мало что говорило мистеру Саттертуэйту, однако в нем чудилось что-то смутно знакомое. Весь Кертлингтон-Мэллит, по-видимому, состоял из единственной улочки с беспорядочно разбросанными домами: по одну сторону располагались почта и гараж, по другую, для равновесия, три магазинчика неизвестного назначения. Впрочем, чуть дальше по дороге мистер Саттертуэйт разглядел еще какую-то вывеску, со скрипом раскачивающуюся на ветру, и настроение его несколько улучшилось.

— Вижу, у вас тут есть гостиница, — заметил он.

— А как же, «Наряд Арлекина», — отозвался местный механик. — Да вон она!

— Если позволите, сэр, — начал Мастере, — я бы посоветовал вам в нее заглянуть. Там наверняка можно поужинать — ну, не так, конечно, как вы привыкли… — Тут он виновато умолк, ибо мистер Саттертуэйт привык к самой изысканной французской кухне и держал у себя первоклассного повара, которому платил неслыханное жалованье. — Сами посудите, сэр, раньше, чем через три четверти часа мы не тронемся — это точно. Сейчас уже девятый час. А из гостиницы, сэр, вы бы могли позвонить сэру Джорджу Фостеру, объяснить причину задержки.

— Мастере, вы, верно, думаете, что можете уладить все на свете! — язвительно заметил мистер Саттертуэйт.

Мастере, который и правда так думал, почтительно промолчал.

В данный момент мистер Саттертуэйт склонен был встретить в штыки любое предложение, однако на скрипучую вывеску гостиницы он все же посматривал с некоторым интересом. Вообще-то он ел мало как птичка, и был к тому же привередлив — но даже и такой человек может в конце концов проголодаться.

— «Наряд Арлекина», — задумчиво произнес он. — Странное название для гостиницы, не припомню ничего похожего.

— Во всяком случае, гости там точно бывают странные, — буркнул механик.

Он возился в этот момент с колесом, и голос его прозвучал снизу глухо и невнятно.

— Странные гости? Что это значит? — осведомился мистер Саттертуэйт.

Но механик сам, видимо, не очень хорошо представлял, что это значит.

— Ну, такие.., придут — уйдут… — уклончиво ответил он. Мистер Саттертуэйт подумал, что все, кому приходится останавливаться в гостиницах, почти неизбежно «придут и уйдут», так что определение механика он счел, пожалуй, слишком туманным. Однако любопытство его было все же подстегнуто, да и надо ведь как-то скоротать эти три четверти часа — так почему не провести их, скажем, в «Наряде Арлекина»?

И мистер Саттертуэйт — мелкими шажками, как обычно, — направился в сторону гостиницы. Вдали загромыхало. Взглянув на небо, механик обернулся к Мастерсу.

— Так я и думал — будет гроза.

— Ну-ну! — отозвался Мастере. — А мне еще сорок миль пилить.

— Да, с ремонтом, пожалуй, можно не торопиться, — усмехнулся механик. — Все равно грозу пережидать. Навряд ли ваш почтенный босс пожелает выезжать под раскаты грома.

— Надеюсь, его там прилично примут, — пробормотал шофер. — Я, пожалуй, и сам бы не прочь зайти перекусить.

— Все будет в порядке, — успокоил механик. — У Билли Джонса стол что надо.

В эту минуту мистер Уильям Джонс, пятидесятилетний богатырь и хозяин «Наряда Арлекина», уже лучезарно улыбался с высоты своего роста маленькому мистеру Саттертуэйту.

— Сейчас приготовим вам славный кусочек мяса, сэр! Да с картошечкой! А сыр у нас — просто объеденье! Пожалуйте в столовую, сэр, — вот сюда. Народу нынче немного — рыбалка кончилась, господа рыболовы только-только поразъехались. Но ничего, скоро начнется охота — вот тогда опять будет людно. А сейчас пока всего один гость — мистер Кин…

Мистер Саттертуэйт замер на месте.

— Кин? — взволнованно переспросил он. — Вы сказали — Кин?

— Ну да, сэр. Он что, ваш друг?

— Что?.. Ах да! Друг, разумеется! — Мистер Саттертуэйт трепетал от волнения. Ему даже в голову не приходило, что это может оказаться какой-нибудь другой мистер Кин, просто однофамилец. О нет, это он, тот самый! И туманная фраза механика насчет гостей, которые «придут и уйдут», сразу же наполнилась каким-то новым смыслом: она как нельзя лучше подходила к старому знакомцу мистера Саттертуэйта. Да и само название гостиницы казалось уже не таким бессмысленным, а, наоборот, вполне подходящим.

— Надо же, — повторял мистер Саттертуэйт. — Какая поразительная встреча! И где!.. Ведь это мистер Арли Кин, верно?

— Совершенно верно, сэр. Сюда пожалуйте, сэр. Да вот и он сам!

Высокий темноволосый человек с улыбкой поднялся из-за стола, и знакомый незабываемый голос произнес:

— А-а, мистер Саттертуэйт! Вот так неожиданность!

Мистер Саттертуэйт горячо тряс его руку.

— Рад. Очень рад! Какая удача — машина, знаете ли, сломалась! А вы здесь остановились? Надолго?

— Нет, только переночевать.

— Значит, мне вдвойне повезло! — удовлетворенно объявил мистер Саттертуэйт и, усевшись напротив, обратил на своего друга полный радостного ожидания взор.

Мистер Кин с улыбкой качнул головой.

— Вы так на меня смотрите, — сказал он, — словно ждете, что из моего рукава сейчас начнут выпрыгивать живые кролики. Уверяю вас, ничего такого не произойдет!

— Ах, простите, ради Бога! — несколько смутившись, воскликнул мистер Саттертуэйт. — Гм-м! Должен признаться, я действительно привык относиться к вам как к волшебнику и все время жду от вас чудес!

— Ну, чудеса-то всякий раз демонстрируете вы, а не я! — возразил мистер Кин.

— Да, только без вас у меня ничего не получается. Вероятно, недостает вашего вдохновения!

— Вдохновение — это слишком сильно сказано, — улыбнулся мистер Кин. — Я лишь стараюсь вовремя подать реплику, только и всего.

В эту минуту вошел хозяин с хлебницей и желтым деревенским маслом. Пока он составлял все с подноса на стол, где-то совсем рядом ударила молния и раздался оглушительный раскат грома.

— Ну и погодка, джентльмены!

— Да, в такую грозу… — начал мистер Саттертуэйт и замолчал, недоговорив.

— Как странно, — оживился хозяин. — И я ровно то же самое собирался сказать. Да, вот в такую же грозу, и тоже на ночь глядя, капитан Харуэлл привез домой свою молодую жену — а на другое утро исчез навсегда.

— Ах! — воскликнул мистер Саттертуэйт. — Ну конечно! Так вот в чем дело! Теперь понятно, почему название Кертлингтон-Мэллит сразу показалось ему знакомым! Ведь не далее как три месяца назад все английские газеты печатали подробности удивительного исчезновения капитана Ричарда Харуэлла. Мистер Саттертуэйт тоже ломал голову над неразрешимой загадкой и, наравне со всеми своими соотечественниками, строил собственные предположения по этому поводу.

— Конечно, — повторил он. — Это же случилось в Кертлингтон-Мэллите!

— А ведь еще прошлой зимой он приезжал сюда охотиться и останавливался в моей гостинице, — продолжал хозяин. — Прекрасно помню его! Такой видный был молодой господин и, знать, забот-хлопот в жизни не имел. Какой-то негодяй с ним расправился — вот что я вам скажу! А как они с мисс Лекуто гарцевали рядышком, когда с охоты возвращались… Вся деревня говорила: быть свадьбе — и пожалуйста, так оно и вышло! Барышня-то какая красавица была! Ее тут все как родную принимали, хоть она и не здешняя — приехала откуда-то из Канады. Да, дело это темное, а теперь уже и не прояснится… Как она тогда убивалась — не передать! Слыхали, поди: продала все гуртом да и уехала за границу. Не стерпела, бедняжка, что все на нее глазели и пальцем показывали: получалось она вроде как без вины виноватая. Эх, темное это дело, ну его к шуту!

Он тряхнул головой и, неожиданно вспомнив о своих хозяйских обязанностях, поспешил вон из комнаты.

— Темное дело, — негромко повторил мистер Кин, и в его тоне мистеру Саттертуэйту послышалась явная насмешка.

— Не предлагаете ли вы нам с вами сейчас разгадать тайну, с которой не справился Скотленд-Ярд? — вызывающе спросил он.

— А почему бы и нет? — пожал плечами его собеседник. — Как-никак прошло три месяца — это в корне меняет дело.

— Все-таки интересно, — медленно произнес мистер Саттертуэйт. — Откуда в вас такая уверенность, что по прошествии времени все должно становиться понятнее?

— Чем больше проходит времени, тем яснее видны истинные масштабы отдельных событий и связь между ними. Все как бы встает на свои места.

Несколько минут оба молчали.

— Не знаю, — наконец нерешительно произнес мистер Саттертуэйт, — смогу ли я теперь точно припомнить факты.

— Думаю, что сможете, — негромко отозвался мистер Кин.

Больше никаких уговоров мистеру Саттертуэйту не потребовалось. Ведь в жизни ему, как правило, приходилось быть зрителем или же слушателем. И лишь в обществе мистера Кина роли менялись — благодарным слушателем становился мистер Кин, а мистер Саттертуэйт как бы выступал на середину сцены.

— Чуть больше года назад, — начал он, — Эшли-Грейндж перешел во владение мисс Элинор Лекуто. Дом старый, красивый, но совершенно запущенный — в нем уже много лет никто не жил. Лучшей хозяйки для дома было не сыскать. Предки ее — французы, эмигрировавшие в Канаду во время революции[14], — прихватили с собой из Франции бесценную коллекцию произведений искусства, из которых многие можно смело считать национальными реликвиями. Вот эта-то коллекция и перешла впоследствии к мисс Лекуто. К тому же она и сама кое-что понимала в искусстве и имела склонность к коллекционированию. Так что когда, после всего случившегося, она решила продать Эшли-Грейндж вместе со всем содержимым, некий мистер Сайрес Дж. Бредбери, миллионер из Америки, не колеблясь, выложил за дом баснословную сумму в шестьдесят тысяч фунтов.

Мистер Саттертуэйт немного помолчал и, словно оправдываясь, добавил:

— Правда, эту часть рассказа можно бы и опустить, она вообще не имеет отношения к последующей трагедии. Мне просто хотелось передать атмосферу, в которой жила молодая миссис Харуэлл.

— Атмосфера — это немаловажная деталь, — серьезно кивнул мистер Кин.

— Итак, представим себе юную леди, которой только что исполнилось двадцать три, — продолжал рассказчик. — Она смугла, красива, безупречно воспитана и — не будем забывать! — богата. Она — сирота. В качестве компаньонки с ней проживает некая миссис Сент-Клер — добропорядочная англичанка с безукоризненной репутацией, однако собственными деньгами Элинор Лекуто распоряжается вполне самостоятельно. В охотниках за приданым недостатка нет. Где бы она ни появилась — на балу ли, на охоте — всюду за нею увивается не менее десятка незадачливых женихов. Сватался, говорят, и молодой лорд Лекан — самая завидная партия в округе, однако сердце красавицы не дрогнуло ни перед кем — во всяком случае, до того момента, пока на горизонте не появился капитан Ричард Харуэлл.

Капитан Харуэлл приехал в эти края поохотиться и остановился в местной гостинице. Вот уж лихой был наездник! Красавец, и удали ему не занимать. Помните, мистер Кин, старую пословицу: «Недолго рядиться — счастливо жениться»? Вот так у них и получилось — во всяком случае, это справедливо для первой части этой пословицы. Не прошло и двух месяцев, как Ричард Хэруэлл и Элинор Лекуто обручились.

— Еще через три месяца сыграли свадьбу. После венчания молодожены уехали в свадебное путешествие за границу, а по возвращении готовились обосноваться в Эшли-Грейндже. Домой они приехали, как уже говорил наш хозяин, поздно вечером, когда на дворе бушевала такая же гроза, как сейчас. Может, в том и впрямь был дурной знак? Не берусь судить. Но, так или иначе, на другой день рано утром — около половины восьмого — один из садовников, Джон Матиас, видел капитана Харуэлла в саду. Капитан, с непокрытой головой, шел по садовой дорожке и при этом что-то насвистывал — как видите, полная картина ничем не омраченного счастья. И однако, с этой самой минуты, насколько нам известно, капитана Ричарда Харуэлла больше никто и никогда не видел.

Выдержав эффектную паузу и получив в виде поощрения одобрительный взгляд мистера Кина, мистер Саттертуэйт продолжал:

— Его исчезновение поразило всех. Встревоженная жена лишь на следующий день обратилась в полицию — но, как вам известно, полиции так и не удалось разрешить загадку.

— Зато, наверное, выдвигалось немало версий?

— О, чего-чего, а версий было предостаточно! Большинство склонялось к тому, что капитан Харуэлл был злодейски убит. Хорошо, допустим, — но где же тогда труп? Не мог же он испариться! И каковы мотивы убийства? Капитан Харуэлл, насколько было известно, вообще не имел врагов…

Тут он замялся, словно его беспокоило еще какое-то соображение, и он не знал, стоит ли высказывать его вслух. Мистер Кин склонился вперед.

— Стивен Грант, — вполголоса подсказал он.

— Да, как раз о нем я и подумал, — признался мистер Саттертуэйт. — Если я правильно помню, этот юноша служил у капитана Харуэлла конюхом и незадолго до того был уволен с работы за какую-то ничтожную провинность. На другое утро после возвращения молодоженов Стивена Гранта видели в окрестностях Эшли-Грейнджа. Никаких объяснений по этому поводу так от него и не добились. Подозревая, что он может быть причастен к исчезновению капитана Харуэлла, полиция задержала его. Но серьезных улик против Гранта не нашлось, и в конце концов его отпустили. Разумеется, капитан Харуэлл обошелся с ним круто, и он мог иметь на бывшего хозяина зуб — но разве это мотив для убийства? Думаю, полиция просто сочла своим долгом хоть что-нибудь предпринять… Ведь, как я уже говорил, капитан Харуэлл вообще не имел врагов.

— Насколько было известно, — напомнил мистер Кин. Мистер Саттертуэйт одобрительно кивнул.

— Мы как раз к этому подходим. А что, собственно, было известно о капитане Харуэлле? Когда следователи из Скотленд-Ярда попытались навести справки, они наткнулись на поразительное отсутствие каких бы то ни было сведений. Кто такой Ричард Харуэлл? Откуда он взялся? Словно свалился с неба. Все видели, что он прекрасный наездник, видели, что не беден, — но это и все! Никто в Кертлингтон-Мэллите не удосужился разузнать о нем побольше. У самой мисс Лекуто ни родителей, ни опекунов — никого, кто взялся бы проверить состояние дел ее жениха. Так что сама себе хозяйка! У полиции даже сомнений не возникло. Известное дело: богатая невеста и самый обыкновенный проходимец. Все ясно!

— Все, да не все. Родителей и опекунов у нее действительно не было, но зато в Лондоне ее интересы представляла весьма уважаемая адвокатская контора. Показания адвокатов еще больше обескуражили следствие. Оказывается, Элинор Лекуто сразу же пожелала перевести на своего будущего супруга довольно крупную сумму, но тот отказался, заявив, что и сам вполне обеспечен. И действительно, как потом выяснилось, из жениных денег он не взял ни гроша: все ее состояние осталось в целости и сохранности.

— Стало быть, обычное мошенничество отпадает. Но, может, тут кроется какое-то коварство? Вдруг он, к примеру, задумал шантажировать Элинор Лекуто в будущем, когда она пожелает выйти замуж за другого, или что-нибудь в этом духе? Признаться, такое решение казалось мне наиболее вероятным — вплоть до сегодняшнего дня.

Мистер Кин подался вперед, как суфлер, подсказывающий реплику.

— До сегодняшнего дня?

— Да. Сегодня это объяснение кажется мне уже недостаточным. Неясно, как ему удалось столь бесследно исчезнуть, и именно в такой час — в начале рабочего дня, как раз когда вся прислуга расходится по местам? Да еще и без головного убора?

— Но ведь его видел садовник…

— Да, садовник, Джон Матиас. Я вот думаю, может, тут что не так?

— Будь что не так, полиция наверняка бы за это ухватилась, — заметил мистер Кин.

— Да, его неоднократно допрашивали — но он с самого начала до конца повторял одно и то же, да и жена его все подтвердила: вышел в сад в семь часов, обошел теплицы, сделал там, что нужно, и вернулся в свой коттедж без двадцати восемь. А в четверть восьмого слуги слышали, как хлопнула входная дверь — стало быть, в этот момент из дома вышел капитан Харуэлл. Я, конечно, понимаю, о чем вы сейчас подумали…

— Вы уверены? — сказал мистер Кин.

— Ну, почти уверен. Да, за это время Матиас вполне успел бы разделаться со своим хозяином. Но, позвольте, зачем? И куда, в таком случае, он спрятал труп?

Вошел хозяин с подносом.

— Джентльмены, извините, что заставил вас так долго ждать!

Он водрузил на стол блюдо с огромным куском мяса и целой горой хрустящей жареной картошки. Запах мяса и картошки приятно защекотал ноздри мистера Саттертуэйта, он заметно повеселел.

— Выглядит недурно, — сказал он. — Весьма! А мы тут как раз обсуждаем исчезновение капитана Харуэлла. Что стало потом с садовником, Матиасом?

— С Матиасом? Кажется, нашел себе место где-то в Эссексе Тут оставаться не захотел: кое-кто стал на него косо поглядывать. Хотя лично я думаю, что он вообще ни при чем.

Принялись за мясо: сперва мистер Саттертуэйт, а за ним и мистер Кин. Хозяин, которому, видимо, хотелось поболтать, все не уходил. Мистер Саттертуэйт не преминул этим воспользоваться.

— Скажите-ка, а что за человек этот Матиас? — спросил он.

— Ну, средних лет. Раньше, видать, был здоровяк, да совсем его скрутил ревматизм. Вот ведь хворь! Сколько раз он из-за нее отлеживался, ничего в саду делать не мог. Если рассудить, так мисс Элинор только из милости его и держала, как садовник он уже никуда не годился. От его жены и то больше проку было — та хоть стряпать могла и все старалась помочь по хозяйству.

— А она что из себя представляла? — тут же заинтересовался мистер Саттертуэйт.

Ответ хозяина разочаровал его.

— Ничего особенного. Тоже уже в годах, мрачноватая такая, вдобавок еще и глухая. Да я их почти не знал! До того, как все это случилось, они ведь тут пробыли не больше месяца. Хотя раньше он, говорят, был просто чудесным садовником — привез мисс Элинор прекрасные рекомендации.

— А что, она интересовалась садоводством? — негромко осведомился мистер Кин.

— Да нет, сэр, не сказал бы. У нас ведь тут как: иные хозяйки садовникам платят немалые деньги, да еще и сами целыми днями ползают на коленках, в земле ковыряются. Это уж, по-моему, ни к чему! Да мисс Лекуто и бывала-то здесь только зимой, в охотничий сезон, а все остальное время проводила то в Лондоне, то на этих заграничных курортах — там, говорят, французские барыни лишнего шага не ступят, боятся платье замарать.

Мистер Саттертуэйт улыбнулся.

— А у капитана Харуэлла не было никакой — гм-м… — дамы? — спросил он.

Даже признав свою первоначальную версию негодной, он все же никак не мог от нее отступиться.

— Да нет, вроде ничего такого за ним не водилось. Вообще, темное это дело!

— Ну, а вы? Вы-то сами что думаете?

— Что думаю?

— Да, что?

— Прямо не знаю, что и думать. Похоже, как будто прикончили его, но кто — ума не приложу. Лучше я вам, джентльмены, сыру принесу.

И он удалился тяжелыми шагами, прихватив с собой пустую посуду. Гроза, начавшая было утихать, вдруг разразилась с новой силой. Слепящая молния прорезала небо, и немедленно раздался оглушительный гром. Мистер Саттертуэйт так и подскочил на стуле. Еще не стихли последние раскаты, а в комнату уже входила рослая девушка с обещанным сыром на подносе.

Она была высокая, темноволосая и привлекала внимание некой печальной красотой. Явное сходство с хозяином гостиницы выдавало в ней его дочь.

— Добрый вечер, Мэри, — сказал мистер Кин. — Ну и гроза сегодня!

Девушка кивнула.

— Терпеть не могу эти грозы, особенно под вечер, — пробормотала она.

— Что, грома боитесь? — сочувственно улыбнулся мистер Саттертуэйт.

— Грома? Вот еще! Ничего я не боюсь! Но сколько же можно: чуть только где загромыхает — опять все кругом раскудахтались! Надоели, ей богу. Первый, конечно, папа: «А помните, вот в такую же грозу капитан Харуэлл…» — и пошло-поехало, да вы сами слышали, — Она обернулась к мистеру Кину. — Ну скажите, что толку без конца все это пережевывать? Что, нельзя оставить прошлое в покое?

— Прошлое только тогда прошлое, когда оно уже прошло, — сказал мистер Кин.

— А эта история что же, по-вашему, не прошла, что ли? Может, ему попросту исчезнуть захотелось — с господами такое бывает иногда!

— Так вы считаете, он исчез по собственной воле?

— А почему бы и нет? Все умней, чем винить невинного человека! Ведь Стивен Грант славный, добрый парень — разве он мог кого-нибудь убить? Да и с чего бы ему убивать господина капитана, скажите на милость? Ну, выпил чуток лишнего, заговорил с хозяином, видите ли, без должного почтения — так за то и получил расчет. Ну и что? Устроился в другом месте, не хуже, чем в Эшли-Грейндже. Неужто из-за такой ерунды человека убивать?

— Но ведь полиция признала его невиновным, — возразил мистер Саттертуэйт.

— Полиция! Да кому дело до вашей полиции? Вот он вечером входит в пивную, а все на него как глянут… Вообще-то они, конечно, не верят, чтобы Стивен на самом деле Харуэлла порешил, но все-таки сомневаются, вот и косятся, и этак бочком, бочком от него… Каково-то ему каждый раз видеть, как бывшие приятели его чураются — будто он не такой, как все! А уж о том, чтобы нам с ним пожениться, и не заикайся. Папа тут же: «Ищи-ка ты себе, доченька, другого женишка. Я лично против Стивена ничего не имею, но мало ли что…»

Задохнувшись от возмущения, девушка умолкла.

— Ну разве ж так можно? — немного погодя снова взорвалась она. — Стивен ведь мухи не обидит — а его теперь до конца жизни будут убийцей считать. Он, понятно, мучается, злится — и чем больше злится, тем люди больше задумываются: а вдруг там правда что было?

Мэри снова замолчала. Глаза ее были прикованы к лицу мистера Кина, словно это он вытягивал из нее мучительные признания.

— Может, можно ему чем-нибудь помочь? — забеспокоился мистер Саттертуэйт.

Он искренне огорчился. Действительно, положение у парня незавидное. Выдвинутые против Стивена Гранта обвинения выглядели столь туманно и бездоказательно, что опровергнуть их было бы довольно сложно.

— Помочь? — живо обернулась девушка. — Нет уж, кроме правды, ему теперь ничего не поможет! Вот нашелся бы капитан Харуэлл, вернулся бы домой — все бы узнали, в чем было дело…

Тут она умолкла, видимо, сдерживая слезы, — и быстро вышла из комнаты.

— Хорошая девушка, — сказал мистер Саттертуэйт. — А случай весьма печальный. Ах, как бы мне хотелось хоть что-нибудь для нее сделать!

Он сочувствовал ей всей душой.

— Мы и делаем, что возможно, — заметил мистер Кин. — У нас есть еще, по крайней мере, полчаса, пока ремонтируется ваша машина.

Мистер Саттертуэйт в изумлении посмотрел на него.

— Думаете, мы вот так поговорим-поговорим, да и докопаемся до истины? Разве так бывает?

— Вы немало повидали на своем веку, — мрачно изрек мистер Кин. — Гораздо больше многих.

— Да, только жизнь прошла мимо меня, — с горечью отозвался мистер Саттертуэйт.

— Но это обострило ваше зрение. Вы многое видите там, где другие слепы.

— Что ж, это правда, — согласился мистер Саттертуэйт. — Я умею смотреть и видеть!

Он оживился — горечи словно не бывало.

— Я понимаю так, — продолжал он через несколько секунд. — Чтобы добраться до причины, нужно обратиться к следствию.

— Вполне разумно, — одобрительно кивнул мистер Кин.

— Следствие в нашем случае состоит в том, что мисс Лекуто, то бишь миссис Харуэлл, оказывается как бы жена и в то же время не жена. Несмотря на отсутствие мужа она несвободна и выйти замуж во второй раз уже не может. А Ричард Харуэлл при ближайшем рассмотрении оказывается фигурой довольно зловещей: человек ниоткуда, чье прошлое покрыто мраком.

— Согласен, — сказал мистер Кин. — Вы видите то, что видят все, что просто невозможно не увидеть: все крутится вокруг капитана Харуэлла, личности явно подозрительной.

Мистер Саттертуэйт взглянул на собеседника с некоторым недоумением: последняя его реплика как будто представляла происшедшее в несколько ином свете.

— Итак, — продолжал он, — мы рассмотрели следствия или, если угодно, результат случившегося. Теперь можно перейти…

Но мистер Кин прервал его:

— Вы не остановились на сугубо материальном аспекте проблемы.

— Вы правы, — помедлив, согласился мистер Саттертуэйт. — О нем тоже нужно сказать, хотя бы в общих чертах. В таком случае отметим, что в результате всего этого миссис Харуэлл оказалась как бы соломенной вдовой и не вольна уже вступать в брак; мистер Сайрес Бредбери получил возможность приобрести Эшли-Грейндж со всем содержимым за шестьдесят, кажется, тысяч фунтов; и, наконец, некий господин из Эссекса смог воспользоваться услугами садовника Джона Матиаса. К слову, это вовсе не означает, что исчезновение капитана Харуэлла было подстроено усилиями эссекского господина или же мистера Сайреса Бредбери.

— Иронизируете, — усмехнулся мистер Кин.

Мистер Саттертуэйт подозрительно взглянул на него.

— Но вы же не станете спорить…

— Нет-нет, разумеется, не стану, — заверил его мистер Кин. — Это было бы глупо. Итак, что дальше?

— Попробуем на некоторое время вернуться к тому роковому дню. Представим, что все это случилось, скажем, сегодня утром…

— О нет, — улыбаясь, перебил мистер Кин. — Если уж воображать, что нам подвластно само время, то лучше будет направить его течение еще дальше. Положим, исчезновение капитана Харуэлла произошло сто лет назад и что мы с вами оглядываемся на минувшее из две тысячи двадцать пятого года.

— Странный вы человек, — удивленно произнес мистер Саттертуэйт. — В прошлое верите, а в настоящее нет. Почему?

— Недавно вы употребили одно замечательное слово — атмосфера. Так вот, в настоящем атмосфера не ощущается.

— Что ж, может, и так, — задумчиво проговорил мистер Саттертуэйт. — Да, пожалуй, так оно и есть. Настоящее, как правило, воспринимается слишком конкретно.

— Хорошо сказано, — сказал мистер Кин.

Мистер Саттертуэйт кокетливо раскланялся:

— Вы мне льстите.

— Окинем же взором из будущего весь год, но не текущий — это, пожалуй, было бы пока сложновато — а, скажем, прошлый, — продолжал мистер Кин. — Как бы вы, с вашим умением найти точное слово, определили прошлый год?

Мистер Саттертуэйт на некоторое время задумался: все-таки он дорожил своей репутацией.

— Если девятнадцатый век был наречен впоследствии веком мушек и пудры, — сказал он, — то, думаю, тысяча девятьсот двадцать четвертый справедливо было бы назвать годом кроссвордов и воров-домушников.

— Неплохо, — одобрил мистер Кин. — Но вы, вероятно, имеете в виду Англию, а не всю Европу?

— Насчет кроссвордов я, честно говоря, не в курсе, — отвечал мистер Саттертуэйт, — но вот домушники неплохо потрудились и на континенте. Помните серию знаменитых краж из французских шато[15]? Вор-одиночка со всем этим ни за что бы не справился. Чтобы попасть внутрь, преступникам приходилось выполнять головокружительные трюки. Поговаривали, что тут орудовала целая труппа акробатов — мать, сын и дочь Клондини. Кстати, однажды я видел их на сцене — поразительное зрелище! Потом они загадочным образом куда-то исчезли… Однако мы удалились от предмета нашего разговора.

— Не очень, — возразил мистер Кин. — Всего лишь перебрались через Ла-Манш.

— Где, по словам нашего хозяина, французские барыни лишний шаг боятся ступить, — засмеявшись, добавил мистер Саттертуэйт.

Повисшая вслед за его словами пауза показалась странно многозначительной.

— Но почему, почему он исчез? — воскликнул наконец мистер Саттертуэйт. — И как? Каким-то непостижимым образом! Фокус какой-то!

— Вот именно, фокус, — сказал мистер Кин. — Точно подмечено — и вполне в духе времени — помните: атмосфера! А в чем конкретно заключается суть фокуса?

— «Проворство рук обманывает зренье», — без запинки продекламировал мистер Саттертуэйт.

— Вот и ответ! Обман зрения! А уж чем он достигается — проворством ли рук или иными средствами — вопрос второй. Тут все сгодится: пистолетный выстрел, взмах ярко-красного платка — любая деталь, которая с виду может показаться важной. И вот — взгляд уже отвлекся от действительных событий и прикован к некоему театральному эффекту, который на самом деле ровно ничего не значит.

Мистер Саттертуэйт подался вперед, глаза его загорелись.

— Верно, верно! Это мысль!..

Помолчав, он продолжал размышлять вслух.

— Пистолетный выстрел… Что в нашем случае могло сыграть роль пистолетного выстрела? Что больше всего захватывает воображение?

От волнения у мистера Саттертуэйта даже дыхание перехватило.

— Исчезновение капитана Харуэлла! — выдохнул он наконец. — Убрать его — и от всей этой истории ничего не останется.

— Так уж и ничего? А если бы все шло своим чередом, но без такого вот эффектного жеста?

— Вы хотите сказать — если бы мисс Лекуто просто так, без всякой причины, продала Эшли-Грейндж и уехала?

— Вот-вот! Что бы было?

— Ну, полагаю, поползли бы слухи, люди стали бы проявлять повышенный интерес к коллекциям, находящимся… Но стоп! Минутку!

Помолчав, он взволнованно продолжал:

— Вы правы, огни рампы освещают только капитана Харуэлла! А вот мисс Лекуто оказывается из-за этого как бы в тени. Все выясняют: «Кто такой капитан Харуэлл? Откуда он взялся?» Но о ней — коль скоро она потерпевшая сторона — никто не спрашивает. Да полно, верно ли, что она из Канады? И что все эти бесчисленные фамильные ценности достались ей по наследству? Вы были правы, заметив, что мы не слишком удалились от предмета нашего обсуждения — всего лишь перебрались через Ла-Манш. Все эти так называемые «фамильные реликвии», возможно, на самом деле украдены из французских шато и, по большей части являются бесценными произведениями искусства — стало быть, избавиться от них было не так-то просто. Она покупает дом — скорее всего, за бесценок, — переезжает в него и выплачивает кругленькую сумму англичанке с безупречной репутацией, которая согласилась пойти к ней в компаньонки. Затем появляется он. Сценарий расписан заранее. Венчание, таинственное исчезновение мужа, девять дней томительного ожидания. Сердце молодой жены разбито, она готова продать все, что напоминает ей о былом счастье, — что может быть естественнее? Богатый американец разбирается в искусстве. Он видит перед собой прекрасные произведения, несомненно подлинники, среди которых есть поистине бесценные шедевры. Он называет свою цену, она согласна и, печальная и страдающая, навек покидает здешние места. Цель достигнута: ловкость рук — плюс драматический эффект с исчезновением — обман зрения!

Мистер Саттертуэйт, сияя, умолк, но тут же, несколько стушевавшись, добавил:

— Но если б не вы, мне никогда до этого не додуматься. Удивительно действует на меня ваше присутствие! Бывает ведь, рассказываешь о чем то, а истинный смысл событий до тебя не доходит. Вот его-то вы каждый раз и помогаете осознать. И все-таки мне непонятно: как же это Харуоллу удалось вот так взять и исчезнуть. В конце концов, его же разыскивала вся английская полиция!

— Наверняка, — согласился мистер Кин.

— Проще всего было бы спрятаться в Эшли-Грейндже, — рассуждал мистер Саттертуэйт. — Только вряд ли это возможно…

— Думаю, он был где-то очень близко от Грейнджа, — сказал мистер Кин.

Намек не ускользнул от внимания мистера Саттертуэйта.

— В домике Матиаса? — воскликнул он. — Но полиция же наверняка его обыскала!

— И не раз, вероятно, — подтвердил мистер Кин.

— Матиас, — хмурясь, произнес мистер Саттертуэйт.

— И миссис Матиас, — напомнил мистер Кин. Мистер Саттертуэйт пристально глядел на собеседника.

— Если орудовавшая тут шайка и впрямь Клондини, — медленно начал ой, — то их как раз было трое. Брат с сестрой могли сыграть роли Харуолла и Элинор Лекуто. А мать, стало быть, превратилась в миссис Матиас? Но тогда…

— Матиас, кажется, мучился ревматизмом, не так ли? — с невинным видом спросил мистер Кин.

— А-а! — вскричал мистер Саттертуэйт. — Все понятно! Но возможно ли это? Пожалуй, возможно. Слушайте! Матиас пробыл здесь месяц. Из этого месяца последние две недели Харуэлл и Элинор провели в свадебном путешествии и еще две недели накануне венчания предположительно находились в Лондоне. Хороший актер вполне мог осилить одновременно две роли — Харуэлла и Матиаса. В те дни, когда Харуэлл бывал в Кертлингтон-Мэллите, Матиаса весьма кстати скручивал ревматизм, и на подхвате оказывалась миссис Матиас. Ей была отведена очень важная роль — ведь если б не она, могли возникнуть подозрения. Харуэлл, как вы верно заметили, скрывался в домике Матиаса. Он сам и был Матиас! Когда же наконец план удался и Эшли-Грейндж был продан, садовник с женой объявили, что получили работу в Эссексе. С этого момента Джон Матиас и его супруга навсегда сошли со сцены.

Послышался стук в дверь, и в столовую вошел Мастере.

— Машина у крыльца, сэр, — доложил он.

Мистер Саттертуэйт поднялся. Мистер Кин также встал и, подойдя к окну, раздвинул шторы — в комнату хлынул лунный свет.

— Гроза кончилась, — сообщил он. Мистер Саттертуэйт натягивал перчатки.

— На следующей неделе я ужинаю с комиссаром, — многозначительно произнес он. — Я изложу ему свою — гм-м! — нашу версию.

— Ее нетрудно будет проверить, — сказал мистер Кин. — Стоит только сравнить коллекции из Эшли-Грейнджа со списком, полученным от французской полиции, — и…

— Да, — согласился мистер Саттертуэйт. — Не повезло, конечно, мистеру Бредберну — но что поделаешь!

— Будем надеяться, что он переживет утрату, — заметил мистер Кин.

Мистер Саттертуэйт протянул на прощание руку.

— До свидания, — сердечно сказал он. — Не могу передать, как я рад нашей неожиданной встрече. Вы, кажется, завтра уезжаете?

— Возможно, даже сегодня. Я уже закончил здесь все свои дела. Что ж, ходить туда-сюда — таков мой удел.

Мистер Саттертуэйт вспомнил, что уже слышал сегодня эти слова. Очень странно.

Он возвращался к своей машине и своему шоферу. Из открытой двери закусочной доносился густой, уверенный басок хозяина.

— Да, темное дело, — говорил он, — ну его к шуту!

Правда, на сей раз вместо «темное» он употребил другое, более выразительное слово. Мистер Уильям Джонс неплохо разбирался в людях и всегда примеривал фигуры речи к характеру слушателей. На этот раз собравшиеся а закусочной явно предпочитали более сочные выражения.

Мистер Саттертуэйт с наслаждением откинулся на сиденье роскошного лимузина. От сознания одержанной победы его просто распирало. Взгляд скользнул по дочери хозяина — девушка вышла на крыльцо и стояла под скрипучей вывеской гостиницы.

«Она и не догадывается, — усмехнулся про себя мистер Саттертуэйт. — Впрочем, откуда ей знать, что я намерен для нее сделать!»

Над дверью скрипела и раскачивалась на ветру вывеска: «Наряд Арлекина».

Небесное знамение

Судья завершал обращение к присяжным.

— Итак, господа, моя речь подходит к концу. Подсудимому было предъявлено обвинение в убийстве Вивьен Барнаби, и вам, на основании имеющихся фактов, предстоит решить, справедливо ли это обвинение. Вы ознакомились с показаниями слуг и убедились, что между ними нет расхождений в определении момента выстрела. Вы ознакомились с письмом, которое Вивьен Барнаби отправила подсудимому утром в ту самую пятницу, тринадцатого сентября. Серьезность этой улики признается даже защитой. Вы видели, что подсудимый поначалу вообще отрицал, что был в тот день в Диринг-Хилле, и лишь после того, как полиция представила неопровержимые доказательства, был вынужден признать этот факт. Думаю, что причины подобной непоследовательности достаточно понятны. Прямых очевидцев преступления нет. Вам предстоит сделать собственное заключение относительно мотива, средств и возможности его совершения. Версия защитника состоит в том, что некто проник в музыкальную комнату уже после ухода подсудимого и выстрелил в Вивьен Барнаби из ружья, которое подсудимый, по странной забывчивости, оставил у входа. Вы также выслушали рассказ самого подсудимого, из коего явствует, что дорога домой заняла у него в этот вечер целых полчаса. Если вы не удовлетворены объяснениями подсудимого и пришли к твердому убеждению, что в пятницу тринадцатого сентября именно он произвел ружейный выстрел с близкого расстояния в голову Вивьен Барнаби с целью убийства, — тогда, господа присяжные, вы должны вынести приговор «Виновен». Если же, напротив, вы имеете какие-либо основания в этом сомневаться, то ваш долг — вынести оправдательный приговор. Теперь я попрошу вас удалиться в комнату присяжных для совещания. Я жду вашего решения, господа.

Присяжные отсутствовали не более получаса. Вынесенный ими приговор был принят всеми как неизбежное: «Виновен».

Мистер Саттертуэйт выслушал приговор и, задумчиво сдвинув брови, удалился из зала суда.

Вообще-то процессы подобного рода его, как правило, не привлекали. Он был слишком брезглив по натуре и не находил интереса в омерзительных подробностях заурядного убийства. Однако дело Мартина Уайлда показалось ему не совеем заурядным. Молодой человек, осужденный за убийство, был, что называется, джентльменом, что же касается жертвы — молодой супруги сэра Джорджа Барнаби — мистер Саттертуэйт знал ее лично.

Размышляя о превратностях судьбы, он дошел до конца улицы Холборн и углубился в лабиринты узких улочек и переулков, ведущих к Сохо. В одном из этих переулков находился маленький ресторанчик, известный лишь немногим посвященным, и в их числе почтенному мистеру Саттертуэйту. Ресторанчик был не из дешевых — скорее наоборот, из самых дорогих — и предназначался для трапез законченных gourmet[16]. Внутри было тихо, презренные звуки джаза никогда не оскорбляли слуха посетителей. Официанты с серебряными подносами неслышно возникали из полутьмы, словно участвуя в некоем таинственном священном обряде. Ресторанчик назывался «Арлекино».

Все еще погруженный в задумчивость, мистер Саттертуэйт свернул в «Арлекино» и направился к уютному месту в дальнем углу, где находился его любимый столик. Благодаря упомянутой уже полутьме он, лишь дойдя до самого угла, разглядел, что его столик уже занят высоким темноволосым человеком. Лицо посетителя было скрыто тенью, зато фигура была освещена мягкими лучами, струящимися сквозь витражные стекла, и от этого его костюм, сам по себе ничем не примечательный, казался вызывающе-пестрым.

Мистер Саттертуэйт хотел было уже отойти, но в этот момент незнакомец случайно повернулся — и мистер Саттертуэйт узнал его.