Глава 1

— …ты же понимаешь — ее необходимо убить!

Эта фраза вдруг вторглась в безмятежное молчание ночи, на мгновенье как бы зависнув в воздухе, а потом уплыла во мрак — в сторону Мертвого моря[1].

Рука Эркюля Пуаро застыла на створке, но он тут же решительно захлопнул окно, чтобы немедленно оградить себя от коварной ночной прохлады. Пуаро был твердо убежден, что свежий воздух полезен исключительно на улице, но никак не в комнате, а холодный ночной воздух попросту опасен.

Он аккуратно задернул шторы и с умиротворенной улыбкой стал укладываться спать.

«Ты же понимаешь — ее необходимо убить!» И это услышал именно он, Эркюль Пуаро, в первый же вечер по прибытии в Иерусалим[2].

— Нигде не скрыться! Кто-то опять жаждет крови! — проворчал великий сыщик. Он снова улыбнулся, вдруг вспомнив забавный анекдот об Энтони Троллопе[3].

Как-то пересекая на пароходе Атлантику, Троллоп нечаянно подслушал разговор двух пассажиров, обсуждавших его последний роман.

«Очень неплохо, — заявил один из них, — но старуха несносна — ее надо убить».

«Джентльмены, — лучезарно улыбнувшись, тут же вскричал писатель, — весьма признателен вам за совет — я сейчас же сяду за письменный стол и быстренько ее укокошу!»

А вот откуда взялась фраза, подслушанная им сейчас? Кто-то пишет роман или пьесу, решил он.

И, все еще улыбаясь, подумал: «Как знать, возможно, мне еще придется вспомнить эти слова: вдруг кто-нибудь и впрямь что-то такое затевает».

Ему вспомнился и голос, произнесший их: напряженный, звенящий от волнения…

Голос был мужским, точнее, юношеским…

Повернувшись, чтобы погасить ночник, Пуаро подумал: «Этот голос я легко бы мог узнать».

Облокотившись на подоконник и склонившись поближе друг к другу, Рэймонд и Кэрол Бойнтон вглядывались в синюю ночную мглу. Рэймонд, волнуясь, повторил:

— Сама понимаешь — ее необходимо убить.

Кэрол поежилась.

— Это ужасно! — Голос у нее был низкий, хрипловатый.

— Не ужасней, чем все это!

— Наверное.

— Так не может продолжаться, — с жаром сказал Рэймонд, — пойми. Надо что-то делать. Но единственное, что мы можем, это…

Кэрол, сознавая, как неубедительно звучат ее слова, робко предложила:

— А если убежать? Думаешь, не получится?

— Не получится, — хмуро буркнул он. — Ты сама прекрасно это знаешь.

Она опять поежилась:

— Знаю, Рэй, конечно, знаю.

Он вдруг с горечью рассмеялся:

— Нас запросто можно принять за каких-то ненормальных — что нам, собственно, мешает уехать куда глаза глядят?

— Наверное, мы и вправду ненормальные, — задумчиво сказала Кэрол.

— Это уж точно! Во всяком случае, скоро совсем спятим. А может, уже спятили: стоим тут и деловито обсуждаем, надо ли убивать собственную мать.

— Она нам не мать! — резко оборвала его Кэрол.

— Это верно. — Воцарилось молчание, затем Рэймонд как бы вскользь спросил:

— Так ты согласна, Кэрол?

Ответ Кэрол был решительным и твердым:

— Да, я считаю, что она должна умереть. Должна… — И вдруг заговорила горячо и страстно:

— Она сумасшедшая.., я уверена в этом! Будь она в здравом уме, разве стала бы она нас так мучить? Сколько лет мы все твердим: так жить больше нельзя — и живем! Уговариваем себя: она когда-нибудь умрет — а она и не собирается… По-моему, она никогда не умрет, если только…

— Если только мы сами ее не убьем, — четко и жестко продолжил Рэй.

— Выходит, так, — согласилась Кэрол, крепко стиснув край подоконника.

Рэймонд говорил подчеркнуто спокойно, лишь изредка голос его срывался, выдавая волнение.

— Сделать это могут только два человека — я или ты. Понимаешь, почему? Если мы втянем в эту историю Леннокса, волей-неволей это затронет и Надин. И уж конечно — ни слова Джинни.

Кэрол вздрогнула.

— Бедная Джинни. Я так боюсь за нее.

— Знаю. Ей стало хуже, да? Тем более нам надо поторопиться… Иначе будет поздно!

Внезапно Кэрол выпрямилась и резким движением отбросила со лба каштановую прядь.

— Рэй, — сказала она, — а тебе не приходит в голову, что этого делать нельзя?

Он ответил все тем же нарочито-бесстрастным тоном:

— Почему же нельзя? Это все равно что убить бешеную собаку… Так сказать, устранить нечто смертельно опасное для окружающих. У нас просто нет другого выхода.

— Но ведь за такое нас могут отправить на электрический стул… — пробормотала Кэрол. — Разве мы сумеем объяснить, какая она? Нам никто не поверит. Ведь со стороны все это может показаться выдумкой, будто мы просто чересчур мнительны. У нас ведь нет никаких улик — только наши переживания.

— Никто ничего не узнает, — успокоил ее Рэймонд. — У меня уже есть план. Я тщательно все продумал. Мы ничем не рискуем.

Кэрол вдруг заглянула ему в лицо.

— Рэй… С некоторых пор ты стал другим. С тобой что-то случилось. Что, скажи мне? Откуда у тебя такие планы?

— Стал другим… С чего ты взяла? — пряча взгляд, буркнул он.

— Но ты действительно сильно изменился! Это из-за той девушки в поезде?

— Да нет… При чем здесь она? Не болтай ерунды. Вернемся лучше… Ну, словом, вернемся…

— К твоему плану? Ты уверен, что он надежен?

— Да, по-моему, вполне. Правда, нужно дождаться подходящего момента. Но тогда уж действовать решительно: если все получится, мы свободны — мы все.

— Свободны? — Кэрол, тихо вздохнув, взглянула на сверкающее звездное небо. И вдруг горько заплакала, сотрясаясь от рыданий.

— Кэрол, что это ты вдруг?

Жалобно всхлипнув, она ответила:

— Так все вокруг чудесно… Эта ночь и звезды… Как в сказке. Кажется, так бы и растворилась в этой красоте. Почему у нас все не так, как у других людей? Почему мы такие — запутавшиеся, безумные?

— Мы тоже будем как все… Пусть только она умрет!

— А ты уверен? Может, уже поздно? Может, мы не сумеем измениться?

— Нет, нет, что ты, я уверен….

— А я не очень…

— Но если ты не можешь решиться… — Он ласково обнял ее за плечи, но Кэрол сбросила его руку.

— Нет-нет, я с тобой, Рэй, я ни за что не отступлюсь! Ради всех… Особенно ради Джинни. Мы должны ее спасти!

— Значит, решено? — помолчав, спросил Рэймонд.

— Решено!

— Отлично. Тогда слушай, что я придумал. — И он тихо зашептал, наклонившись к ее уху.

Глава 2

Мисс Сара Кинг, свежеиспеченный бакалавр[4] медицины, стояла в комнате для отдыха отеля «Соломон», рассеянно листая лежавшие на столе газеты и журналы. Что-то тревожило ее — она озабоченно хмурилась.

Только что вошедший в комнату высокий средних лет француз некоторое время пристально на нее смотрел, затем решительно направился к ее столу. Наконец их взгляды встретились, и Сара с улыбкой ему кивнула — она сразу узнала этого человека. Он очень ее выручил, когда они прибыли из Каира, — нес один из ее чемоданов, поскольку носильщика нанять не удалось.

— Как вам Иерусалим? — поздоровавшись, спросил доктор Жерар.

— Страшноватый город, — сказала Сара и добавила:

— Религия вообще вещь очень странная.

В глазах доктора мелькнуло любопытство.

— Я понимаю вас. — Он говорил почти без акцента. — Вам немного не по себе от всех этих религиозных свар, да?

— Не только. И от здешних дурацких порядков тоже!

— Ода.

Сара, обиженно вздохнув, призналась:

— Сегодня меня выпроводили из одного храма. Только потому, что на мне было платье без рукавов. Видите ли, Всевышний разгневается, увидев мои руки. А между прочим, ведь он сам их и создал.

Доктор Жерар рассмеялся.

— Я собирался выпить кофе. Не составите мне компанию, мисс…

— Кинг, моя фамилия Кинг. Сара Кинг.

— А моя.., позвольте… — Он вынул из кармана визитную карточку.

Глаза мисс Кинг округлились, в них сиял неподдельный восторг.

— Доктор Теодор Жерар? Боже мой, вот так сюрприз! Я, разумеется, читала все ваши работы. Ваши наблюдения относительно шизофрении потрясающе интересны.

— Весьма польщен… Но почему же — разумеется? — Брови доктора изумленно приподнялись. Сара смущенно принялась объяснять:

— Видите ли.., я, в общем, тоже врач.., я.., недавно получила степень бакалавра.

— Ах, вот оно что!

Доктор Жерар заказал кофе, и они сели тут же в уголке. Говоря откровенно, успехи Сары в медицине вызывали у француза гораздо меньший интерес, чем ее прелестные алые губы и длинные шелковистые черные волосы, которые она гладко зачесывала назад. Благоговейная почтительность молодой англичанки явно забавляла его.

— И долго вы здесь пробудете? — спросил он.

— Всего несколько дней. А потом хочу съездить в Петру[5].

— В Петру? Я ведь тоже туда собирался, если, конечно, получится. К четырнадцатому я должен быть в Париже.

— По-моему, на поездку в Петру требуется примерно неделя. Два дня на дорогу туда, два дня там и два на обратный путь.

— Завтра же наведаюсь в туристическое бюро и узнаю, есть ли у них такой маршрут.

В комнату вошли несколько человек и уселись вместе, словно птичья стая. Сара смотрела на них с любопытством.

— Взгляните, — понизив голос, сказала она. — Вы вчера случайно не обратили на них внимание?

Доктор Жерар вооружился моноклем и посмотрел в дальний угол.

— Американцы? — спросил он. Сара кивнула.

— Да, американцы. Какие-то они странноватые.

— Странноватые? Что вы имеете в виду?

— А вы повнимательнее на них посмотрите. В особенности на старуху.

Доктор Жерар тут же принялся изучать вновь прибывших. Будучи опытным психиатром, он с ходу подметил много любопытного…

Особо его внимание привлек высокий мужчина лет тридцати, весь какой-то заторможенный и вялый. Лицо приятное, но безвольное, в каждом движении — странная апатия. Рядом с ним юноша и девушка — совсем молодые, намного моложе мужчины, и оба очень хороши собой. Особенно юноша — безупречно красив, просто греческий бог. «С ним тоже что-то не так, — подумал Жерар. — А, понятно — нервное расстройство, причем довольно ярко выраженное. Девушка, разумеется, его сестра: очень уж они похожи — и тоже в каком-то напряжении…» Он перевел глаза на совсем молоденькую девушку — самую младшую в семье: рыжевато-золотистые волосы ореолом окружали ее прелестное и какое-то умиротворенное лицо; а вот руки, лежавшие на коленях, не знали ни секунды покоя — пальчики немилосердно дергали и теребили носовой платок. Рядом еще одна молодая женщина: темные волосы, бледное матовое лицо, безмятежное, как у мадонны Луини[6]. Вот в ней нет ни капли нервозности. Ну а в середке… «О Боже, какая мерзкая старуха!» — мысленно воскликнул Жерар с истинно французской непримиримостью. Старая, обрюзгшая, она расплылась на стуле и вообще не шевелилась — точь-в-точь жирный паук, затаившийся в своей паутине.

— La maman далеко не красотка, — сказал доктор, повернувшись к Саре.

— В ней есть что-то зловещее, вам не кажется? — спросила Сара.

Жерар еще раз внимательно взглянул на старуху. На этот раз только как врач.

— Водянка.., сердце… — коротко заключил он.

— Это-то да, — торопливо согласилась Сара, которую совсем не волновали эти диагнозы. — А вы обратили внимание, что все они как-то уж слишком перед ней заискивают?

— А кто они такие? Вы случайно не знаете?

— Их фамилия Бойнтон. Мать, старший сын, его жена, младший сын и две дочери.

— Семейство Бойнтон путешествует, — пробормотал доктор Жерар.

— Однако ведут они себя при этом довольно странно. Ни с кем не общаются и ни на шаг не отходят от своей старухи!

— О, она типичная предводительница, как в эпоху матриархата, — сказал Жерар.

— Типичная тиранка, вот она кто! — не сдержалась Сара. Доктор Жерар, пожав плечами, заметил, что американки вообще имеют склонность к тирании.

— Да, но в данном случае, ей и этого мало, — уверяла Сара. — Старая ведьма так их запугала, они все у нее под башмаком… Это переходит всякие границы!

— Нехорошо, когда женщине предоставлена чересчур большая власть, — согласился, сразу же став серьезным, Жерар и покачал головой, — Женщины очень любят ею злоупотреблять. — Он незаметно глянул на Сару. Та все еще разглядывала Бойнтонов, точнее одного из них. Живая галльская[7] улыбка мелькнула в глазах доктора. Ах вот в чем дело…

И, желая удостовериться в своих догадках, он, как ни в чем не бывало, спросил:

— Вы с ними уже общались, да?

— Да… Точнее говоря, с одним из них.

— С молодым.., с младшим сыном?

— Да. В поезде, на котором мы ехали сюда из Катара[8]. Мы стояли в коридоре. И я с ним заговорила, — без всякого смущения объяснила она.

Мисс Сара Кинг вообще была очень открытым человеком. И еще она была очень общительна и отзывчива, хотя порою и резковата.

— Почему вы с ним заговорили? — спросил Жерар. Девушка удивленно пожала плечами.

— А что в этом дурного? Я люблю поговорить с попутчиками. Мне интересно, кто они, чем занимаются.

— Так сказать, изучаете их под микроскопом?

— В каком-то смысле, да, — согласилась Сара.

— Ну и что вы можете сказать об этом молодом человеке?

— Ну… — Она не сразу смогла подыскать слова. — Впечатления довольно странные. Во-первых, бедняжка сразу покраснел до корней волос.

— Разве это так уж удивительно? — сухо осведомился доктор.

Сара рассмеялась.

— Вы хотите сказать, что он принял меня за искательницу приключений, делающую ему авансы? Нет, не думаю. Мужчины ведь сразу понимают что к чему, верно?

Она взглянула на доктора открытым, бесхитростным взглядом. Он молча кивнул.

— У меня создалось впечатление, — чуть нахмурившись, продолжала Сара, — что этот молодой человек.., как бы поточнее сказать — очень напряжен и очень испуган. Взвинчен до предела и в то же время буквально умирает от страха. Это очень меня удивило — американцы обычно невероятно спокойны и самоуверенны. Двадцатилетний американец куда лучше знает жизнь, чем любой его ровесник из Англии. А этому американцу наверняка уже за двадцать.

— Года двадцать три — двадцать четыре, на мой взгляд.

— Неужели так много?

— Думаю, да.

— Наверное, вы правы, но тогда.., тогда почему он кажется таким невзрослым?

— Следствие социальной незрелости. Он крайне инфантилен, и ему очень трудно, по всей вероятности, приспосабливаться к непривычным условиям.

— Значит, я была права, заподозрив неладное? Значит, он действительно не вполне нормален?

Доктор Жерар невольно улыбнулся ее горячности.

— Дорогая моя мисс Кинг, скажите: кого из нас можно назвать вполне нормальным? Впрочем, я не спорю, — ваш американский друг явно страдает каким-то неврозом.

— До которого его довела эта жуткая старуха! Кто же еще!

— Похоже, вы сильно ее невзлюбили… — Жерар пристально посмотрел на свою собеседницу.

— Еще бы! У нее.., о, у нее такой злобный взгляд!

— Такой взгляд не редкость для матерей, чьи сыновья влюблены в очаровательных молодых леди!

Сара сердито передернула плечиками. Все французы одинаковы, подумала она, просто помешаны на сексе! Впрочем, как психолог, она не могла не признать, что секс и в самом деле первопричина почти всех отклонений. Она стала вспоминать примеры из учебников. Но тут ее неожиданно отвлекли. Она даже вздрогнула. Это Рэймонд Бойнтон вдруг поднялся с места и направился к столику с газетами и журналами. Выбрав один из журналов, он двинулся назад, и, когда проходил мимо, Сара обернулась и спросила первое, что пришло в голову — просто хотела увидеть, как он отреагирует:

— У вас много экскурсий?

Рэймонд покраснел, вздрогнул, точно пугливый жеребенок, и метнул панический взгляд в сторону матери.

— А… Да… Еще бы, ну конечно… — И как пришпоренный, судорожно сжав в руке журнал, ринулся к своим родичам.

Старуха, заколыхавшись на стуле, протянула жирную руку, чтобы взять журнал. Но взгляд ее, как заметил доктор, был устремлен не на журнал, а на молодого человека. Старая ведьма буркнула что-то, скорее всего «спасибо». Голова ее едва заметно качнулась, и теперь она принялась в упор разглядывать Сару. Ее лицо не выражало абсолютно ничего, и понять, что у нее сейчас на уме, было просто невозможно. Сара взглянула на часы и охнула.

— Боже, неужели уже так поздно! — Она торопливо встала. — Благодарю за кофе, доктор Жерар. Мне пора — нужно написать несколько писем.

— Надеюсь, мы еще встретимся. — Он встал, чтобы пожать ей руку.

— Конечно! Может, вам все-таки удастся выбраться в Петру?

— Я постараюсь.

Одарив его улыбкой, Сара направилась к дверям. Ей надо было пройти совсем близко от семейства Бойнтон.

Продолжая свои наблюдения, доктор Жерар увидел, как миссис Бойнтон снова вперилась в лицо младшего сына. Вот их взгляды встретились. Вот Сара Кинг уже совсем рядом… Рэймонд Бойнтон слегка повернул голову… Нет, не в сторону девушки — наоборот, он от нее отвернулся! Отвернулся явно против своей воли, и доктор почти физически ощутил, как старуха дернула в это мгновение невидимую нить.

Сара Кинг, конечно, тоже заметила, что от нее отвернулись, и не могла скрыть досады — она была так непосредственна, так молода! Ведь совсем недавно они с Рэймондом весело болтали в коридоре чуть покачивающегося спального вагона! Обменивались впечатлениями о Египте и хохотали от души над уморительными словечками погонщиков ослов и уличных торговцев. Сара рассказала, как хозяин верблюда с надеждой спросил: «Вы, наверно, англичанка или американка?» — «Китаянка», — ответила она. «Бедняга просто оторопел», — со смехом рассказывала она своему новому знакомому, который так был тогда похож на школьника, на симпатичного сорванца. В его мальчишеской живости было что-то удивительно трогательное. А теперь — он почему-то ее избегает.., мог бы, по крайней мере, быть хотя бы вежливым…

— Ну и пусть, очень он мне нужен, — возмущенно пробормотала Сара.

Никто не обвинил бы Сару в чрезмерном тщеславии, просто она знала себе цену, привыкла к мужскому вниманию и совсем не ожидала столь пренебрежительного отношения.

Возможно, тогда в поезде она проявила слишком большое участие к этому невеже — ей почему-то стало его жаль. Но теперь ей ясно: типичный американец, очень довольный собой и совершенно невоспитанный.

Писем писать Сара не стала, а села перед туалетным столиком и принялась расчесывать длинные волосы, вглядываясь в свои карие глаза, тревожно смотревшие на нее из зеркала, и перебирая в памяти события последних недель.

Она еще не оправилась от того кризиса… Всего месяц назад мисс Кинг разорвала помолвку со своим коллегой, врачом, который был на четыре года ее старше. Они были влюблены друг в друга, и даже весьма пылко, но оказалось, что они слишком уж схожи по темпераменту и душевному складу. Начались обиды, ссоры, дальше — больше. Независимый характер не позволял Саре угождать своему довольно деспотичному жениху. Подобно многим, обладающим сильным характером женщинам, она искренне верила, что восхищается силой. Всю жизнь Сара внушала себе, что только и мечтает о том, чтобы нашелся человек, который сумеет ее покорить. Однако, встретив такого человека, она обнаружила, что это совсем ей не нравится! Она вовремя поняла: одного влечения для счастья в супружеской жизни мало. Тем не менее разрыв перенесла мучительно… Она буквально заставила себя отправиться в это путешествие — чтобы залечить сердечные раны. «Исцелиться» до того, как начнет исцелять сама.

Отвлекшись от грустных воспоминаний, она подумала: «Как было бы чудесно, если бы доктор Жерар позволил мне поговорить с ним о его работе. Его открытия просто блестящи. Так хочется, чтобы он воспринимал меня всерьез! Может.., если он тоже поедет в Петру…» Но мысли ее вновь и вновь возвращались к этому грубому и странному американскому дикарю.

Сара не сомневалась: он отвернулся только потому, что на него глазела его семейка. И все же не могла не чувствовать к нему презрения. Так зависеть от своей родни… Это просто смешно! Тем более для мужчины!

И все-таки… Она чувствовала, что все тут не так просто…

— Бедный мальчик, его надо спасти. И я сделаю это! — вдруг вырвалось у нее.

Глава 3

После ухода Сары доктор Жерар некоторое время продолжал сидеть в кресле. Затем он подошел к столу, взял свежий номер газеты «Матэн»[9] и расположился поближе к Бойнтонам. Семейство и впрямь было прелюбопытное.

Поначалу его просто позабавило столь пристальное внимание английской барышни к этим американцам, ибо он сразу понял, в чем тут дело. Однако мало-помалу крайне необычный вид Бойнтонов пробудил в докторе Жераре более глубокое любопытство — любопытство ученого.

Прикрывшись газетой, он принялся тайком изучать их. Прежде всего — молодого человека, приглянувшегося очаровательной англичанке. Да, мисс Кинг должен нравиться именно такой типаж. Сама Сара — человек волевой и сильный, у нее крепкие нервы и ни малейшей склонности к рефлексии[10]. Юноша же, заключил доктор, очень чувствителен и робок и легко поддается внушению. Сейчас же он находится на грани нервного срыва, туг сомнений нет… Доктор Жерар был озадачен. Молодой, вполне физически крепкий человек, наслаждающийся путешествием, — и вдруг на грани нервного срыва…

Доктор перевел взгляд на девушку с каштановыми волосами — несомненно, родная сестра Рэймонда; очень похожи: оба худощавы и прекрасно сложены, и это аристократическое изящество… У обоих тонкие красивые руки, четко очерченный подбородок, гордая посадка головы. И возбуждена она не меньше, чем брат, то и дело как-то нервно поводит плечами, ломает пальцы, сама того не замечая… А эти синяки под глазами и лихорадочный взгляд… Да и говорит неестественно быстро и как будто слегка задыхаясь. Вся как натянутая струна. «И тоже чем-то напугана — как и брат, — вдруг подумал Жерар. — Да, конечно, она чего-то боится!»

До доктора долетали обрывки фраз — вполне обычный для туристов разговор:

— Надо бы съездить взглянуть на конюшни царя Соломона[11].

— Это не слишком утомит маму?

— Стена Плача[12] у нас завтра утром?

— Храм Омара[13], непременно; здесь его называют мечетью.., интересно — почему?

— А потому что он был переделан в мусульманскую мечеть, Леннокс.

Беседа как беседа, и туристы как туристы. Однако доктора не покидало ощущение, что долетевшие до него обрывки фраз ничего не значат и светская непринужденная беседа лишь прикрывает что-то наболевшее, причем настолько глубинное, что это не выразить словами. Он снова чуть пониже опустил спасительную «Матэн».

Леннокс? Это старший. Тоже похож на остальных, но не выглядит таким взвинченным. Более спокойный темперамент, решил доктор. Но в этом спокойствии есть что-то настораживающее — уж слишком… расслаблен.

Ему вдруг вспомнилось несколько его пациентов, сидевших в точно такой же позе на больничной кровати. Все ясно: нервное истощение.., отсюда и апатия — он буквально истерзан страданием. А глаза… Так смотрит больная лошадь или раненая собака — с покорным терпением. Странно, очень странно. Судя по его виду, физически он абсолютно здоров… Однако нет сомнения, что совсем недавно он перенес какие-то мучительные переживания. Теперь он уже ни на что так остро не реагирует, просто тупо и терпеливо ждет. Но чего? Наверное, какого-то удара… Что бы это могло быть? «Ох, наверное, у меня разыгралось воображение… — подумал доктор. — Но нет, этот человек действительно ждет, чтобы чему-то наступил конец… Он похож на ракового больного, который рад любому лекарству, хоть на миг притупляющему боль».

Леннокс Бойнтон встал, чтобы поднять с пола клубок шерсти, который нечаянно обронила их монументальная мамаша.

— Вот, пожалуйста.., мама.

— Благодарю.

Что она там вяжет? «Варежки для заключенных», — почему-то подумалось Жерару, и он улыбнулся своей неожиданной фантазии. Теперь он стал приглядываться к самой младшей в семье — к молоденькой девушке с золотисто-рыжими волосами. Ей, наверно, лет девятнадцать. Прозрачная нежная кожа — такая часто бывает у рыжих. Личико худенькое, но бесспорно прекрасное. Она мечтательно улыбалась. Немного странная улыбка. Мысли девушки витали где-то вдали от отеля «Соломон», от Иерусалима… Она тоже кого-то очень напоминала… Ну да! Эту удивительную, неземную улыбку он видел на устах мраморных дев в афинском Акрополе[14]… Прелестная, хоть и несколько отрешенная улыбка: ее утонченное очарование и кротость заставили сердце доктора сжаться.

И тут он заметил руки девушки… Столешница скрывала их, но доктор сидел так, что отчетливо видел: тонкие пальцы терзали, рвали на мелкие клочья носовой платок.

Доктору стало не по себе. Эта рассеянная, умиротворенная улыбка — и не знающие покоя руки, изничтожающие, сокрушающие…

Глава 4

Тишину нарушил судорожный астматический кашель: затем раздался властный голос матери:

— Джиневра, ты устала. Тебе пора лечь.

Девушка вздрогнула; ее беспокойные пальцы перестали теребить платок.

— Я совсем не устала, мама.

Жерар был очарован ее певучим голосом, даже эта обыденная фраза прозвучала в ее устах как нечто завораживающее.

— Нет, устала. Я же вижу. Завтра тебе нельзя никуда ехать.

— Как? Я обязательно поеду! Я прекрасно себя чувствую.

— Тебе нездоровится, — скрипучим, хриплым голосом возразила мать. — А завтра ты будешь совсем больна.

— Нет-нет, я совершенно здорова! — Бедняжка дрожала, как в лихорадке.

И тут мягкий спокойный голос произнес:

— Я провожу тебя, Джинни.

Молодая женщина с задумчивыми серыми глазами и гладкой прической поднялась со своего стула.

— Нет, — отрезала старуха. — Никаких провожатых.

— Но я хочу с Надин! — крикнула девочка.

— Конечно, конечно. — Молодая женщина шагнула в сторону Джинни.

— Не нужно, она сама! Верно, Джинни? — опять вмешалась старуха.

Последовала неловкая пауза, впрочем недолгая — и Джиневра вмиг потускневшим голосом покорно произнесла:

— Да, конечно. Я пойду одна. Спасибо тебе, Надин. — Она направилась к дверям. Несмотря на некоторую угловатость, Джиневра двигалась очень грациозно.

Доктор опустил газету и теперь уже в открытую разглядывал старую миссис Бойнтон. Она смотрела дочери вслед, и на ее жирной физиономии кривилась странная усмешка, похожая скорее на гримасу. Словно карикатурное отражение прелестной неземной улыбки, которая поразила доктора на личике девушки… Старуха перевела взгляд на Надин, снова опустившуюся на стул. Однако та встретила этот тяжелый взгляд с невозмутимым спокойствием, хотя старуха так и сверлила ее глазами.

«Какой бессмысленный деспотизм!» — возмутился Жерар. И тут старуха уставилась прямо на него. У доктора даже перехватило дыхание. Маленькие, ничем не примечательные глазки, но они сверкали такой злобой и столько в них было странной силы! Доктор Жерар сразу понял, что перед ним не просто вздорная немощная старушонка, которая изводит своих близких мелкими капризами. Нет, эта женщина обладает удивительной силой. Ее свирепый взгляд напоминал взгляд кобры… Миссис Бойнтон была стара и, видимо, измучена хворями, но совсем не беспомощна. Она знала цену власти и всю жизнь только и делала, что тешила свое властолюбие, по-видимому ни разу не усомнившись в собственном могуществе. Доктору Жерару вспомнился один цирковой номер: укротительница тигров демонстрировала публике очень эффектные, но крайне опасные трюки. Огромные великолепные звери смиренно ей подчинялись, выполняя унизительные для столь царственных созданий приказания. Однако их горящие глаза и тихое рычание выдавали ненависть — самозабвенную, жгучую ненависть… Укротительница была смуглой надменной красавицей, но взгляд ее — в точности такой же, как у этой старухи.

— Une dompteuse[15], — пробормотал доктор Жерар. Так вот какие страсти кипели под вполне безобидной болтовней… Ненависть — черный водоворот ненависти. «Какое у вас богатое воображение! Вот что сказал бы мне любой здравомыслящий человек, — вдруг одернул себя доктор. — Самая обыкновенная американская семья, дружно изучают палестинские достопримечательности, а я напустил тут всякой чертовщины!»

Он переключился на молодую женщину по имени Надин. На ее левой руке поблескивало обручальное кольцо. Доктор заметил, как она украдкой посмотрела на Леннокса, и догадался, что они муж и жена. Впрочем, взгляд, который она бросила на своего апатичного супруга, был скорее материнский — столько в нем мелькнуло нежной заботы и тревоги. И еще одно стало ему ясно: в этой семье только Надин не боится старую ведьму. Она конечно же не любит старуху, но злые чары этой мучительницы на нее не действовали. Да, Надин была несчастна и страшно переживала за мужа, но она — свободна.

— М-да, любопытная картина, — заключил доктор Жерар.

Глава 5

И вдруг в эти его мрачные мысли вторглось нечто вполне обыденное, произведя почти комический эффект.

В дверях показался еще один человек; увидев Бойнтонов, он спешно направился к ним. Симпатичный мужчина лет тридцати с небольшим, что называется, типичный американец. Тщательно одетый, с продолговатым, чисто выбритым лицом.

— А я искал вас, — сказал он приятным, но слегка тягучим голосом. Он методично, стараясь никого не пропустить, пожал руки всем Бойнтонам. — Ну, как вы себя чувствуете, миссис Бойнтон? Путешествие не очень вас утомило?