Агата КРИСТИ
      СКРЮЧЕННЫЙ ДОМИШКО
      1
      С Софией Леонидис я познакомился в конце войны в Египте. Она занимала довольно высокий пост в посольстве Англии, и мне довелось оценить ее деловитость, работоспособность и компетентность, благодаря которым девушка успела сделать блестящую карьеру, несмотря на свою молодость (тогда ей было всего двадцать два).
      Кроме приятной внешности София обладала ясным, трезвым умом и сдержанным чувством юмора, которое я находил восхитительным. С девушкой исключительно легко общаться, и мы получали истинное удовольствие от совместных обедов и случайных походов на танцевальные вечера.
      Но только к самому концу войны, уже получив назначение на Восток, я понял, что люблю Софию и хочу жениться на ней.
      Это открытие я сделал во время совместного обеда в ресторане "Шеппардз", и оно не удивило и не потрясло меня - просто я как будто в полной мере осознал давно известный факт. Я посмотрел на Софию новыми глазами, но увидел только то, что видел всегда и что мне всегда нравилось: темные блестящие волосы, свободно откинутые назад с высокого лба, живые синие глаза, маленький упрямый подбородок и прямой нос. Мне нравился строгий серый костюм великолепного покроя и белоснежная блузка. София выглядела удивительно "по-английски", и это глубоко трогало меня, три года не бывшего на родине. "Никто на свете, - подумал я, - не может быть более англичанкой, чем мисс Леонидис." И тут же усомнился: а была ли девушка на самом деле настолько англичанкой, насколько казалась? Может ли реальная действительность обладать совершенством и законченностью театрального действа?
      Неожиданно мне пришло в голову, что, сколько бы мы ни беседовали, обсуждая наши мысли, симпатии, антипатии, общих знакомых и планы на будущее, София ни разу не упомянула о своем родном доме или семье. Обо мне девушка знала все (слушать она умела), а я о ней - ничего конкретного и предполагал лишь, что ее происхождение и воспитание вполне заурядны. И только во время обеда в ресторане "Шеппардз" я понял, что София никогда не рассказывала мне о своем прошлом.
      Девушка спросила меня, о чем я думаю.
      - О тебе, - честно ответил я.
      - Понимаю, - кивнула она. И было похоже, что действительно понимает.
      - Мы, наверное, не увидимся ближайшие год-два, - сказал я. - Не знаю, когда я вернусь в Англию. Но первое, что я сделаю по возвращении, это найду тебя и попрошу стать моей женой.
      София и бровью не повела - просто сидела спокойно и курила, не глядя на меня.
      На какое-то мгновение я растерялся, решив, что девушка не поняла смысла сказанного.
      - Послушай, продолжал я, - единственное, что я твердо решил н е делать, - это предлагать тебе руку и сердце сейчас. Почему? Ты можешь отказать мне, и тогда я с горя свяжусь с какой-нибудь гнусной девицей просто теша раненое самолюбие. Но даже если ты мне не откажешь, то что нам делать? Обручиться и приготовиться к долгому ожиданию встречи? Я не могу заставлять тебя идти на это. Ты можешь встретить другого человека, и я не хочу, чтобы ты чувствовала себя обязанной быть "лояльной" по отношению ко мне. Мы живем в странной лихорадочной "делай-все-быстрее" атмосфере. Вокруг заключаются и мгновенно расторгаются бесчисленные браки. Мне бы хотелось, чтобы ты вернулась домой свободной и независимой, осмотрелась бы как следует в новом, послевоенном мире и решила, чего ты ждешь от жизни дальше. Отношения между нами, София, должны быть _п_о_с_т_о_я_н_н_ы_м_и_. Мне не нужна кратковременная связь.
      - Мне тоже, - сказала София.
      - С другой стороны, продолжал я, - думаю, мне следует объяснить тебе, как я... ну... отношусь...
      - Но без неуместной лирики? - пробормотала София.
      - Милая... разве ты не понимаешь? Я все время стараюсь н е сказать, что люблю тебя...
      Она прервала меня.
      - Я все понимаю, Чарлз. И мне нравится твоя забавная манера делать предложения. И конечно, ты можешь навестить меня по возвращении... если еще захочешь...
      Теперь наступила моя очередь прервать ее. - Захочу, вне всяких сомнений.
      - Сомневаться можно всегда и по любому поводу, Чарлз. в любое время может появиться какое-нибудь непредвиденное обстоятельство, которое спутает все карты. Для начала ты не так уж много знаешь обо мне, верно?
      - Я даже не знаю, где ты живешь в Англии.
      - В Суинли-Дин.
      Я кивнул при упоминании хорошо известного пригорода Лондона, заслуженно гордящегося тремя великолепными полями для игры в гольф при крышу... Но наверное... - Девушка задумчиво сдвинула брови. - Наверное, в некотором смысле мы всю жизнь жили одной большой семьей... под присмотром дедушки и под его защитой. Мой дедушка - это _Л_и_ч_н_о_с_т_ь_. Ему за восемьдесят, и росту в нем четыре фута десять дюймов, но любой обыкновенный человек просто тускнеет рядом с ним.
      - Звучит интересно, - заметил я.
      - А дедушка интересный человек. Он грек из Смирны. Аристид Леонидис. - И София добавила с озорным огоньком в глазах: - Он страшно богат.
      - Неужели кто-нибудь еще останется богатым после этой войны?
      - Мой дедушка останется, - убежденно сказала София. - Все эти попытки доить богатых ему не страшны. Он просто доит самих доильщиков. Интересно, полюбишь ли ты его?
      - А ты его любишь?
      - Больше всех на свете, - ответила София.
      2
      Прошло больше двух лет, прежде чем я возвратился в Англию, - нелегких для меня лет. Я писал Софии, она - мне. Ее письма, как и мои были не любовными посланиями, а скорее письмами близких друзей, полными мыслей о грядущем и прошлом и описаний текущих событий. Но тем не менее я знал, что наши чувства друг к другу стали сильней и глубже за время разлуки.
      Я прилетел в Англию теплым пасмурным сентябрьским днем. В голубоватом сумраке листья деревьев казались золотыми, дул легкий порывистый ветерок. Я послал Софии телеграмму прямо из аэропорта.
      "Только что прибыл. Жду ужину ресторане "Марио" девять часов. Чарлз."
      Двумя часами позже я сидел дома и читал свежую "Таймс". Просматривая колонку с сообщениями о рождениях, свадьбах и кончинах, я наткнулся на фамилию "Леонидис".
      "19 сентября в своем особняке "Три фронтона" в Суинли-Дин на восемьдесят восьмом году жизни скончался Аристид Леонидис. Бренда Леонидис глубоко скорбит о возлюбленном супруге".
      Сразу под этим было еще объявление:
      "В особняке "Три фронтона" в Суинли-Дин скоропостижно скончался А. Леонидис. Глубоко скорбящие дети и внуки. Отпевание состоится в церкви Сент-Элдрид, Суинли-Дин."
      Соседство этих объявлений показалось мне довольно странным: очевидно, два повторяющих друг друга сообщения были помещены рядом по недосмотру работников редакции. Но в первую очередь я подумал о Софии и спешно послал ей вторую телеграмму:
      "Только что узнал смерти твоего дедушки. Глубоко соболезную. Сообщи, когда сможем увидеться. Чарлз".
      В шесть часов вечера на мое имя пришла телеграмма от Софии, гласящая: "Буду "Марио" девять часов. София".
      При мысли о скором свидании с Софией я страшно разнервничался. Время еле ползло. В "Марио" я приехал за полчаса до назначенного времени. София опоздала только на пять минут.
      Встречаться после долгой разлуки с кем-то, о ком постоянно думаешь, всегда немного страшно, и, когда наконец София вошла через вращающиеся двери в зал, все происходящее показалось мне совершенно нереальным. На Софии было черное платье, и это почему-то поразило меня. Большинство женщин в ресторане были в черном, но я решил, что София в трауре, и удивился этому: мне казалось, она не из тех людей, которые носят траур пусть даже и по близкому родственнику.
      Мы выпили по коктейлю, потом отыскали заказанный столик и принялись торопливо и несколько бессвязно рассказывать друг другу о старых каирских знакомых. Это был несколько искусственный разговор, но он помог нам преодолеть первую неловкость. Я выразил сожаление по поводу смерти мистера Леонидиса, и София спокойно сказала, что все это случилось "совершенно неожиданно". Потом мы снова углубились в воспоминания. И тут я с тревогой начал ощущать что-то неладное. Но это была не та естественная неловкость, которую испытывают люди при встрече после долгой разлуки. Что-то неладное, что-то определенно неладное творилось с самой Софией. Может быть, она собиралась сообщить мне, что встретила другого человека, которого любит больше, чем меня? Что ее чувство ко мне было "всего лишь ошибкой"?
      Но все-таки почему-то мне казалось, что дело не в этом. А в чем именно - понять никак не мог. Тем временем мы продолжали наш натянутый разговор.
      Потом, совершенно неожиданно, когда официант принес кофе и, поклонившись, удалился, все вдруг стало на свои места. И мы с Софией опять сидели рядом за маленьким столом в ресторане, как когда-то в Каире. И словно не было этих долгих лет разлуки.
      - С_о_ф_и_я_!.. - сказал я.
      И она тут же сказала:
      - Ч_а_р_л_з_!
      Я облегченно вздохнул.
      - Ну, слава богу, все позади. Что это такое было с нами?
      - Наверное это из-за меня. Я вела себя глупо.
      - Но теперь все в порядке?
      - Да, теперь все в порядке.
      Мы улыбнулись друг другу.
      - Милая, - сказал я. И затем: - Когда мы поженимся?
      Улыбка сразу исчезла с ее лица, и непонятная отчужденность снова встала между нами стеной.
      - Не знаю, - ответила София. - Я не уверена, что когда-нибудь смогу выйти за тебя, Чарлз.
      - Но, София! Почему? Может быть, я кажусь тебе чужим? Тебе необходимо некоторое время, чтобы привыкнуть ко мне снова?.. Нет, - прервал я сам себя. - Я просто идиот. Дело не в этом.
      - Да, дело не в этом, - кивнула София.
      Я ждал. Наконец она тихо проговорила:
      - Это все... смерть дедушки.
      - Смерть дедушки? Но причем тут она? Какое значение может иметь смерть твоего дедушки в данной ситуации? Надеюсь... нет, тебе и в голову не могло такое придти... надеюсь, дело не в деньгах? Он что, разорился? Но, милая...
      - Дело не в деньгах. - София быстро улыбнулась. - Полагаю, ты возьмешь меня и "в одной сорочке". А дедушка за всю свою жизнь не потерял ни цента.
      - Тогда в чем же все-таки дело?
      - Просто в его смерти... Видишь ли, Чарлз, похоже, он умер не своей смертью... Похоже, его убили...
      Я ошеломленно уставился на нее.
      - Но... что за странная мысль! Почему ты так решила?
      - Решила не я. Но доктор вел себя очень странно. Он не подписал заключения о смерти. Медэксперты намерены произвести вскрытие. Совершенно очевидно: они подозревают что-то неладное.
      Я не стал спорить с Софией. Девушка она была толковая и вполне могла отвечать за свои слова.
      Вместо этого я серьезно сказал:
      - Их подозрения могут быть и необоснованными. Но даже если они и подтвердятся, какое это может иметь отношение к нам с тобой?
      - Самое непосредственное, при определенных обстоятельствах. Ты служишь в министерстве внешних связей, а там обращают внимание на репутацию жен сотрудников. Нет... пожалуйста, не говори мне ничего. Я знаю, что ты собираешься сказать, и верю в твою полную искренность... И теоретически я с тобой согласна. Но я - человек гордый. Я дьявольски гордый человек. Я хочу, чтобы наш брак был идеален с любой стороны. И не желаю быть дражайшей половиной человека, пожертвовавшего карьерой из любви ко мне. Кроме того, все еще может уладиться...
      - То есть... доктор мог ошибиться?
      - Даже если он и не ошибся, факт убийства не будет иметь значения, если только дедушку убил _н_а_д_л_е_ж_а_щ_и_й_ человек.
      - Как тебя понимать, София?
      - Конечно, ужасно так говорить. Но в конце концов, надо быть честной.
      И София предупредила мой следующий вопрос.
      - Нет, Чарлз, больше я ничего не скажу тебе. Вероятно, я и так сказала слишком много. Но мне просто необходимо было сегодня встретиться с тобой и попытаться объяснить одну вещь: мы не можем принимать никаких решений, пока не прояснится эта история.
      - Так расскажи мне о ней, по крайней мере.
      София покачала головой.
      - Не хочу.
      - Но, София...
      - Нет, Чарлз. Я не хочу, чтобы ты получил представление о нашей семье с моих слов. Лучше взгляни на нашу семью беспристрастно, как сторонний наблюдатель.
      - И как же я смогу сделать это?
      - Ты расспросишь обо всем своего отца, - ответила девушка.
      Еще в Каире я говорил Софии, что мой отец работает помощником комиссара в Скотленд-Ярде. Эту должность он занимал и по сей день. Я почувствовал, что какая-то холодная тяжесть навалилась на сердце.
      - Неужели дела настолько плохи?
      - Думаю, да. Видишь человека за столиком у двери? Довольно симпатичный флегматичный джентльмен, похожий на отставного военного?
      - Да.
      - Я видела его на платформе Суинли-Дин сегодня вечером, когда ждала поезда.
      - Полагаешь, он следит за тобой?
      - Да. Я полагаю, все мы - как это говорится? - находимся под строгим наблюдением. Нам довольно прозрачно намекнули, чтобы мы не покидали дом. Но я твердо решила встретиться с тобой. - София вздернула маленький упрямый подбородок. - Я вылезла из окна ванной и спустилась по водосточной трубе.
      - Милая моя!..
      - Но полиция хорошо знает свое дело. Кроме того, я же послала тебе телеграмму. Но все это неважно... Ведь мы здесь... вместе... Но отныне и впредь мы будем играть в одиночку.
      София помолчала и добавила:
      - К сожалению... нет никакого сомнения, мы любим друг друга.
      - Ни малейшего сомнения, - подтвердил я. - Но я бы не сказал, что "к сожалению". Мы с тобой пережили страшную войну, мы часто бывали на волосок от смерти... И я не понимаю, почему внезапная смерть старого человека... Кстати, сколько лет ему было?
      - Восемьдесят семь.
      - Ну да, конечно. Я же читал в "Таймсе". Я лично считаю - он умер просто от старости, и любой уважающий себя полицейский должен согласиться с этим.
      - Если бы ты знал дедушку, - сказала София, - ты бы удивился даже предположению, что он может умереть от чего-либо.
      3
      Я всегда интересовался работой отца в Скотленд-Ярде, но никогда не предполагал, что однажды мой интерес может приобрести личный характер.
      Я еще не видел Старика. По приезде я не застал его дома, а приняв ванну, побрившись и переодевшись, ушел на свидание с Софией. Но когда я возвратился поздно вечером из ресторана, Гловер сообщил мне, что отец ждет меня в кабинете.
      Старик сидел за письменным столом и, нахмурившись, разбирал какие-то бумаги. При виде меня он порывисто вскочил:
      - Чарлз! Да, давненько мы с тобой не виделись.
      Наша встреча после пяти долгих лет войны сильно разочаровала бы эмоционального француза. Мы со стариком были скупы в проявлениях чувств, но в действительности очень любили и прекрасно понимали друг друга.
      - Есть виски, - предложил отец. - Скажи, если захочешь. Извини, не мог встретить тебя. Работы по горло. Веду сразу несколько дел.
      Я откинулся на спинку кресла, закурил и небрежно поинтересовался:
      - Аристид Леонидис? Отец сдвинул брови и бросил на меня испытующий взгляд. Голос его был вежлив и холоден.
      - С чего ты взял, Чарлз?
      - Я не прав?
      - Откуда ты знаешь?
      - Получил такую информацию.
      Старик молча ждал.
      - И получил непосредственно из семейного гнезда Леонидисов.
      - Продолжай, Чарлз. Выкладывай все.
      - Тебе это может не понравиться, - сказал я. - В Каире я познакомился с Софией Леонидис. Я полюбил ее и хочу жениться на ней. Сегодня мы с Софией ужинали вместе.
      - Ужинали? В Лондоне? Интересно, как ей удалось вырваться в город? Всех членов семьи попросили - о, вполне вежливо! - не покидать Суинли-Дин.
      - Да, конечно. Она спустилась по водосточной трубе из окна ванной комнаты.
      Старик чуть заметно улыбнулся.
      - Похоже, юная леди довольно находчива.
      - Но и твои полицейские не ударили в грязь лицом, - - успокоил его я. - Симпатичный отставной военный проследил Софию до ресторана "Марио". Я буду фигурировать в рапорте, который ты скоро получишь. Пять футов одиннадцать дюймов, волосы темные, глаза карие, темно-синий костюм в тонкую полоску и так далее.
      Старик посмотрел на меня тяжелым взглядом.
      - У тебя это... серьезно?
      - Да. Абсолютно серьезно, па.
      Несколько мгновений мы молчали.
      - Ты что-нибудь имеешь против? - спросил я.
      - Я бы ничего не имел против... еще неделю назад. Это хорошо известное богатое семейство, и девушка унаследует крупное состояние. Кроме того, я знаю тебя - - ты не потеряешь голову из-за первой встречной. Но...
      - Что, па?
      - Впрочем, все еще, может и обойдется, если...
      - Если что?
      - Если убийцей является надлежащий человек.
      Эту фразу я уже слышал сегодня вечером, поэтому заинтересовался.
      - Но кто этот _н_а_д_л_е_ж_а_щ_и_й_ человек?
      Отец пристально взглянул на меня.
      - Что ты знаешь об этой истории?
      - Ничего.
      - Ничего? - Он показался удивленным. - Девушка ничего не рассказала тебе?
      - Нет. Она хочет, чтобы я узнал все от стороннего, непредвзятого человека.
      - Интересно, почему так?
      - Разве непонятно?
      - Нет, Чарлз, по-моему, непонятно.
      Отец прошелся взад-вперед по кабинету, хмуря брови. Сигара его потухла, но Старик не заметил этого, что показывало, насколько взволнован он был.
      - Что ты знаешь о семье? - отрывисто спросил он.
      - Черт возьми! Знаю, что у покойного Леонидиса была куча детей, внуков и прочей родни. Подробно с генеалогическим древом я еще не ознакомился. - Я помолчал и добавил: - Ты бы лучше ввел меня в курс дела, па.
      - Да. - Старик сел в кресло. - Хорошо. Тогда я начну с самого начала, то есть с Аристида Леонидиса. Он приехал в Англию в возрасте двадцати четырех лет.
      - Грек из Смирны.
      - Ты даже это знаешь?
      - Да, но это все, что мне известно.
      Дверь кабинета открылась, вошел Гловер и доложил о прибытии главного инспектора Тавернера.
      - Он ведет дело со мной, - сказал отец. - Пусть поприсутствует при разговоре. Он как раз занимался семьей и знает о ней гораздо больше меня.
      Я кивнул, и вскоре в кабинете появился мой старый знакомый инспектор Тавернер. Он тепло поприветствовал меня и поздравил с благополучным возвращением.
      - Ввожу Чарлза в курс дела, - сообщил Старик. - Поправьте меня, если я ошибусь в чем-то. Так вот, Леонидис прибыл в Лондон в тысяча восемьсот восемьдесят четвертом году и обзавелся маленьким ресторанчиком в Сохо. Предприятие оказалось выгодным, и вскоре Леонидис приобрел еще один ресторан. А через некоторое время он владел уже семью или восемью подобными заведениями - и все они приносили значительный доход.
      - Леонидис всегда действовал безошибочно, - вставил главный инспектор Тавернер.
      - У него было природное чутье на выгоду, - продолжал отец. - В конце концов он оказался владельцем почти всех лучших ресторанов Лондона. После чего занялся широкомасштабными поставками продовольствия.
      - Он занимался и другими видами деятельности, - заметил Тавернер. Комиссионная торговля одеждой, дешевые ювелирные лавки и прочее. Конечно, - задумчиво добавил инспектор, - он всегда был в некотором роде прохиндеем.
      - Жуликом? - уточнил я.
      Тавернер покачал головой: - Нет. Может быть, жуликоватым отчасти - но не жуликом в полном смысле слова. Никогда не позволял себе ничего противозаконного. Леонидис из тех ушлых ребят, которые могут придумать тысячу способов обойти закон. Он умудрился нажиться даже на этой войне, несмотря на свой весьма преклонный возраст. Как всегда, он не совершал ничего противозаконного - но после каждой его деловой операции у властей возникала необходимость в принятии нового закона, если вы понимаете, о чем я говорю. Леонидис же тем временем уже занимался организацией следующего предприятия.
      - В результате вырисовывается довольно несимпатичный тип, - заметил я.
      - Как это ни странно, Леонидис был как раз очень даже симпатичным человеком. Личностью с большой буквы, понимаешь? И это сразу чувствовалось. Внешне - ничего привлекательного: безобразный коротышка, почти карлик. Но чем-то он привлекал людей, женщины всю жизнь влюблялись в него.
      - Его брак произвел настоящий фурор, - сказал отец. - Он женился на дочери крупного землевладельца.
      Я поднял брови: - Деньги? - Нет. Это был брак по любви. Она случайно познакомились с Леонидисом на свадьбе подруги - и влюбилась в него по уши. Ее родители категорически возражали против этого союза, но ничего не смогли поделать. Говорю вам, у него был какой-то шарм. Девушку очаровала его экзотичность и скрытый в нем колоссальный заряд энергии. Ей до смерти надоели люди ее круга.
      - И это был счастливый брак?
      - Даже очень, как ни странно. Конечно, в высшем свете их не приняли (в те дни деньги еще не стирали классовых различий), но это мало волновало молодоженов. Они прекрасно обошлись и без высшего света. Леонидис построил довольно несуразный особняк в Суинли-Дин, и супруги счастливо зажили там и произвели на свет восьмерых детей.
      Старый Леонидис поступил очень умно, обосновавшись в Суинли-Дин. Тогда этот район только-только начинал входить в моду, второе и третье поля для игры в гольф открылись позднее. Тамошние старожилы страстно увлекались садоводством. Им пришлись по душе и молодая миссис Леонидис, и заинтересованные в знакомстве с мистером Леонидисом крупные лондонские финансисты - так что новоиспеченные супруги могли выбирать себе знакомых по своему вкусу. Полагаю, они жили совершенно счастливо, пока миссис Леонидис не умерла от пневмонии в девятьсот пятом году.
      - Оставив мужа с восемью детьми?
      - Один ребенок умер в грудном возрасте. Двое сыновей погибли в последней войне. Одна из дочерей вышла замуж и уехала в Австралию, где и умерла. Другая, незамужняя, погибла в автомобильной катастрофе. Последняя же умерла год-два назад. В живых остались двое: старший сын Роджер, который женат, но бездетен, и Филип, женатый на известной актрисе и имеющий троих детей: твою Софию, Юстаса и Джозефину.
      - И все они живут в Суинли-Дин в... этом, как его? - особняке "Три фронтона"?
      - Да. Дом Роджера разбомбило в самом начале войны. А Филип с семьей обосновался там с тридцать седьмого года. Еще там живет старая тетка Роджера и Филипа, мисс де Хэвилэнд, сестра первой миссис Леонидис. Мисс де Хэвилэнд всегда открыто ненавидела зятя, но после смерти сестры сочла себя обязанной принять приглашение мистера Леонидиса жить в его доме и воспитывать его детей.
      - И ревностно исполняла свой долг, - сказал инспектор Тавернер. - Но эта женщина не из тех, кто легко меняет свое мнение о людях. Она всегда осуждала Леонидиса и его методы работы...
      - Что ж, - заметил я, - интересная семейка. И кто же, вы полагаете, убил старика?
      Тавернер покачал головой.
      - Еще слишком рано говорить что-либо определенное.
      - Да бросьте, Тавернер, - сказал я. - Бьюсь об заклад, вы знаете, кто это сделал. Мы же не в суде, дружище.
      - Не в суде, - мрачно согласился Тавернер. - И вполне возможно, никогда там и не окажемся с этим делом.
      - То есть, возможно, никакого убийства и не было?
      - О, старика убили, это точно. Отравили. Но ты ж понимаешь, что такое - дело об отравлении. Очень сложно раздобыть доказательства. Очень сложно. Все улики могут указывать на одного человека, а...
      - Именно об этом я и веду речь. У вас уже составилось какое-то определенное мнение о ситуации, ведь правда?
      - В этом деле все слишком очевидно. Ситуация вроде бы абсолютно ясна... Но все-таки я не уверен. Сложный вопрос.
      Я взглянул на Старика.
      - В деле об убийстве, - медленно проговорил он, - правильным выводом обычно является вывод очевидный. Видишь ли, старый Леонидис женился вторично десять лет назад.
      - В возрасте семидесяти семи лет?
      - Да, и женился на двадцатичетырехлетней женщине.
      Я присвистнул.
      - И что это была за женщина?
      - Официантка, работавшая в одном из его ресторанчиков. Весьма приличная молодая особа, привлекательная в своем роде, но несколько вялая и апатичная.
      - Она-то и есть та самая очевидность?
      - Подумай сам, - сказал Тавернер. - Сейчас ей всего тридцать четыре года - а это опасный возраст. В доме же служит один молодой человек, учитель внуков Леонидиса. На войну его не взяли: то ли сердце не в порядке, то ли еще что-то. Этих двоих водой не разольешь.
      Я задумчиво смотрел на Тавернера. Конечно, здесь вырисовывается хорошо знакомая картина. Вторая миссис Леонидис, по словам отца, весьма приличная дама. Во имя соблюдения приличий совершалось очень много убийств.
      - И что же это было? - спросил я. - Мышьяк?
      - Нет. Мы еще не получили медицинского заключения, но доктор считает - это эзерин.
      - Несколько необычно, не правда ли? Вероятно, покупателя препарата будет легко проследить?
      - Только не в этом случае. Видишь ли, эзерин принадлежал самому старику. Глазные капли.
      У Леонидиса был диабет, - сказал отец. - Ему регулярно делали инъекции инсулина. Инсулин выпускается в маленьких пузырьках с резиновыми пробками. Пробка протыкается иглой для подкожных впрыскиваний, и лекарство втягивается в шприц.
      Я попытался продолжить сам:
      - А в бутылочке оказался не инсулин, а эзерин?
      - Совершенно верно.
      - И кто же делал старику инъекцию?
      - Его жена.
      Теперь я понял, что имела в виду София, говоря о "надлежащем" человеке.
      - Семья Леонидисов находится в хороших отношениях со второй миссис Леонидис?
      - Нет. Они едва разговаривают с ней.
      Ситуация все больше прояснялась. Но было совершенно очевидно: Тавернер не ликовал по этому поводу.
      - А что вас, собственно, смущает? - поинтересовался я.
      - Если старика убила миссис Леонидис, Чарлз, то ведь потом она легко могла заменить пузырек с эзерином на нормальный пузырек с инсулином. Действительно, если убийца она, то разрази меня гром, никак не пойму, почему она этого не сделала!
      - Да, это было бы вполне логично. И много инсулина у старика в аптечке?
      - О, куча пузырьков - и пустых, и полных. И если бы миссис Леонидис подменила пузырек, ставлю десять против одного, доктор ничего и не заподозрил бы. О посмертных признаках отравления эзерином медицине мало что известно. Но тут доктор проверил склянку с инсулином (на случай, если вдруг концентрация лекарства окажется слишком сильной) и, конечно, обнаружил, что это вовсе н е инсулин.
      - Итак, получается, - задумчиво проговорил я, - что миссис Леонидис либо очень глупа... либо, вполне возможно, очень умна.
      - Ты имеешь в виду...
      - Миссис Леонидис может делать ставку на то, что вы решите - никто не может быть глуп настолько, насколько кажется она в данной ситуации. Есть еще варианты? Какие-нибудь другие подозреваемые?
      - Это мог сделать практически любой из домашних, - спокойно сказал отец. - В доме всегда большой запас инсулина - по меньшей мере на две недели. Можно было легко налить эзерин в какой-нибудь пузырек из-под инсулина - и знать, что в свое время его используют должным образом.
      - И любой в доме имел более-менее свободный доступ к лекарствам? Да. Лекарства хранились в аптечке в ванной комнате старика. Любой в доме мог спокойно зайти туда.
      - Какие-нибудь серьезные мотивы?
      Отец вздохнул.
      - Милый Чарлз. Аристид Леонидис был чрезвычайно богат. Он обеспечил каждого члена семьи большими деньгами, но ведь могло случиться, что кто-то возжелал большего.
      - Но скорей всего, возжелать большего могла ныне вдовствующая миссис Леонидис. У ее молодого человека есть какие-нибудь средства?
      И тут меня озарило. Я вспомнил процитированную Софией строчку, а затем и весь детский стишок:
      Жил-был человечек кривой на мосту,
      Прошел он однажды кривую версту
      И вдруг на пути меж камней мостовой
      Нашел потускневший кривой золотой.
      Купил за монетку кривую он кошку,
      А кошка кривую нашла ему мышку.
      И так они жили себе понемножку
      Все вместе в кривом и убогом домишке.
      - Как вам показалась эта... миссис Леонидис? Что вы о ней думаете? спросил я Тавернера.
      - Трудно сказать... очень трудно сказать, - медленно заговорил он. Она непроста. Чрезвычайно тиха и спокойна - нельзя догадаться, о чем она думает. Но миссис Леонидис любит безмятежную, размеренную жизнь - в этом я могу поклясться. Мне она напомнила, знаете ли, кошку. Такую сладко мурлыкающую, толстую, ленивую кошку... Не то чтобы я имел что-нибудь против кошек. С ними как раз все в порядке... - Тавернер вздохнул. - Что нам требуется - так это доказательства.
      "Да, - подумал я. - Нам _в_с_е_м_ требуются доказательства того, что именно миссис Леонидис отравила своего мужа. И Софии, и мне, и инспектору Тавернеру".
      И если они найдутся, все устроится самым лучшим образом.
      Но София не была уверена в виновности миссис Леонидис, и, похоже, Тавернер - тоже.
      4
      На следующий день я отправился в Суинли-Дин вместе с Тавернером.
      Я находился в странном положении. Его можно было назвать по меньшей мере совершенно небанальным. Но мой Старик никогда не отличался склонностью к банальным решениям.
      У меня имелись некоторые формальные права присутствовать при расследовании преступления: в самом начале войны я работал в Особом отделе Скотленд-Ярда. Эта работа, конечно, не имела ничего общего с деятельностью следователя по уголовным делам, но сам факт моего пребывания на службе в Скотленд-Ярде давал мне, как говорится, определенный официальный статус.
      - Если мы хотим раскрыть это преступление, - сказал мне отец, - нам нужно обзавестись тайным осведомителем. Мы должны знать о Леонидисах все. И должны узнать эту семейку _и_з_н_у_т_р_и_ - а не со стороны. И ты поможешь нам в этом.
      Мне это совсем не понравилось. Я швырнул сигарету в камин и ответил:
      - Ты предлагаешь мне стать шпионом? И добывать для вас информацию у Софии, которую я люблю и которая, хочется верить, любит меня и доверяет мне?
      - Бога ради, - раздраженно сказал Старик, - не вставай на обывательскую точку зрения. Для начала, ты ведь не веришь, не правда ли, что твоя девушка убила своего деда?
      - Конечно, не верю. Это абсолютно нелепое предположение.
      - Хорошо. Мы тоже ее не подозреваем. Девушка несколько лет жила за пределами Англии, и, кроме того, она всегда была в прекрасных отношениях с дедом. У нее весьма приличный доход, а старый Аристид, надеюсь, был бы рад узнать о ее помолвке с тобой и, вероятно, выделил бы внучке богатое приданое. Мы не подозреваем мисс Леонидис. С чего бы вдруг? Но ты можешь быть уверен в одном: пока преступление не будет раскрыто, девушка не выйдет за тебя. После всего, что ты рассказал мне о ней, я в этом абсолютно убежден. И заметь: преступление подобного рода может н_а_в_с_е_г_д_а_ остаться нераскрытым. Мы можем сколько угодно подозревать жену убитого и молодого учителя в преступном сговоре, но подозрения одно, а доказательства - совсем другое. И пока мы не раздобудем неопровержимых улик против миссис Леонидис, в душе у всех останутся всякие гадкие сомнения. Ты ведь сам это понимаешь.
      Да, я это понимал.
      Потом Старик спокойно предложил:
      - А почему бы тебе не ввести ее в курс дела?
      - Ты имеешь в виду, спросить Софию, не будет ли она возражать, если... - Я осекся.
      Старик энергично закивал.
      - Да-да. Я вовсе не предлагаю тебе что-то вынюхивать за спиной у девушки. Посоветуйся с ней, узнай ее мнение по этому поводу.
      И вот на следующий день я ехал в Суинли-Дин в компании с главным инспектором Тавернером и сержантом Лэмбом.
      Сразу за полем для игры в гольф мы свернули на подъездную дорогу, которую, по-видимому, до войны перегораживали импозантные ворота. Их смела волна патриотизма или безжалостных реквизиций. Мы проехали по длинной извилистой дороге, по обеим сторонам обсаженной рододендронами, и выехали на усыпанную гравием короткую аллею, ведущую к дому.
      Потрясающее зрелище открылось моим глазам! Интересно, почему особняк назывался "Три фронтона"? Правильней было бы назвать его "Одиннадцать фронтонов". Здание производило странное впечатление: оно казалось несколько перекошенным с фундамента до крыши. И я понял, почему. С точки зрения архитектуры это был простой коттедж деревенского типа - но коттедж, раздутый до невероятных размеров, словно оказавшийся под огромным увеличительным стеклом. Косые балки крыши, дерево, кирпич, треугольные фронтоны - "кривой домишко" из детского стишка, вдруг выросший, как гриб, за одну ночь!
      Но замысел архитектора я уловил. Я видел перед собой воплощенное представление выбившегося из низов зажиточного грека о чем-то английском. Сооружение призвано было являть собой дом истинного англичанина - но при этом не уступало по размерам хорошему средневековому замку! Интересно, что думала об этом семейном гнездышке первая миссис Леонидис? Вряд ли кто-нибудь советовался с ней и обсуждал проект здания. Скорей всего, экзотический супруг приготовил для нее _м_а_л_е_н_ь_к_и_й_ сюрприз. Интересно, содрогнулась она при виде этого монстра - или улыбнулась?
      Но так или иначе, чета Леонидисов жила здесь счастливо.
      - Немножко чересчур, да? - сказал инспектор Тавернер. - Конечно, старый джентльмен постарался вовсю. Практически это три отдельных дома под одной крышей - со своими кухнями и прочим. Внутри все отделано по высшему разряду.
      В дверях дома появилась София. Она была без шляпы, в зеленой блузке и юбке из твида.
      При виде меня девушка стала как вкопанная:
      - Ты?!
      - София, - торопливо сказал я. - Мне нужно поговорить с тобой. Где это можно сделать?
      На какое-то мгновение мне показалось, что София откажется разговаривать со мной, но потом она повернулась со словами:
      - Сюда, пожалуйста.
      Мы пересекли небольшую лужайку. Отсюда открывался прекрасный вид на поле для игры в гольф; за ним поднимался поросший редкими елями холм, а дальше простирались туманные луга.
      София провела меня в садик с каменными декоративными горками, и мы уселись на страшно неудобную, грубо сработанную деревянную скамью.
      - Итак? - Голос девушки не предвещал ничего хорошего.
      Я доложил ей все, что имел доложить.
      София слушала очень внимательно. По ее лицу нельзя было догадаться, о чем она думает, но, когда наконец я умолк, девушка глубоко вздохнула.
      - Твой отец - очень умный человек.
      - У Старика есть свои достоинства. Сам я лично нахожу эту идею недостойной, но...
      - О нет, - прервала меня София. - Это вовсе не недостойная идея. Это единственная тактика, которая может привести к реальным результатам. Твой отец, Чарлз, безошибочно угадал мои мысли. Он понял меня лучше, чем ты.
      Неожиданно она ударила кулаком одной руки о ладонь другой. Это был почти жест отчаяния.
      - Я _д_о_л_ж_н_а_ знать правду. Я должна _з_н_а_т_ь_.
      - Из-за нас? Но, дорогая...
      - Не только из-за нас, Чарлз. Я должна знать правду ради собственного спокойствия. Понимаешь... вчера я тебе не сказала... но дело в том, что я боюсь.
      - Боишься?
      - Да! Боюсь, боюсь, боюсь! Полиция, и твой отец, и ты, и все вокруг полагают, что это сделала Бренда.
      - Просто вероятность этого...
      - О да, вероятность велика. Да. Но когда я говорю: "Вероятно, это сделала Бренда", - я полностью отдаю себе отчет в том, что это всего лишь желаемое. Потому что, видишь ли, в _д_е_й_с_т_в_и_т_е_л_ь_н_о_с_т_и_ я т_а_к_ н_е_ д_у_м_а_ю_.
      - Ты так _н_е_ д_у_м_а_е_ш_ь_? - медленно переспросил я.
      - Не знаю. Ты имел возможность посмотреть на это дело со стороны, как я и хотела. Теперь выслушай меня. Я просто-напросто не верю, что Бренда на такое способна. Мне кажется, она не из тех, кто станет подвергать себя какой-либо опасности. Она слишком заботится о своем покое.
      - А как насчет этого молодого человека? Лоуренса Брауна?
      - Лоуренс - заячья душа. У него не хватило бы смелости на подобный поступок.
      - Как знать.
      - Да, мы ничего не можем знать наверняка. То есть люди могут поступать иногда самым неожиданным образом. И зачастую сложившееся о человеке представление оказывается совершенно неверным... Но все-таки Бренда... - София покачала головой. - Она всегда вела себя в полном соответствии со своим характером. Это тот тип женщин, который я называю гаремным. Любит праздно сидеть у окна и есть конфеты, любит красивую одежду и драгоценности, читает дешевые романы и ходит в кино. И - странно даже говорить такое, когда речь идет о восьмидесятилетнем старике, Бренда побаивалась дедушку. В нем была какая-то сила, понимаешь? Рядом с ним любая женщина могла почувствовать себя... королевой, фавориткой султана! Думаю, дедушка заставил Бренду ощутить себя пленительной романтической героиней. Он всю жизнь знал, как вести себя с женщинами - а ведь это искусство, которое с годами только совершенствуется.
      Я отвлекся от размышлений о Бренде и вернулся к взволновавшей меня фразе Софии.
      - Почему ты сказала, что боишься?
      София легко задрожала и стиснула руки.
      - Потому что боюсь, - тихо произнесла она. - И очень важно, чтобы ты понял это. Видишь ли, мы чрезвычайно странная семья... Все мы в чем-то жестоки... причем каждый - по-своему. Вот что страшно.
      Очевидно, не уловив на моем лице понимания, София с чувством продолжала:
      - Попробую объяснить, _ч_т_о_ я имею в виду. Возьмем, к примеру, дедушку. Однажды, рассказывая о своей юности в Смирне, он вскользь упомянул, что зарезал двух человек. В рассказе фигурировал какой-то скандал, смертельное оскорбление... подробностей дедушка сам не помнил но для него это убийство казалось чем-то совершенно естественным. И ведь он действительно почти напрочь забыл обстоятельства случившегося. Но здесь, в Англии, просто дико слышать, как о таких вещах упоминают вскользь, к слову.
      Я кивнул.
      - Это один вид семейной жестокости, - продолжала София. - Потом еще моя бабушка. Я ее едва помню, но очень много слышала о ней. Думаю, и ей была свойственна жестокость, происходящая от полного отсутствия воображения. Все ее предки и родственники - это деревенские охотники да прямолинейные отставные генералы. Честные до мозга костей, высокомерные и смело берущие на себя ответственность в вопросах жизни и смерти.
      - По-моему, твои рассуждения притянуты за уши.
      - Возможно. Но люди такого типа всегда внушали мне страх. Они высоконравственны и принципиальны - и в этом их жестокость. Потом моя мать. Она актриса... и очень мила. Но у нее _с_о_в_е_р_ш_е_н_н_о_ нет чувства меры. Она из тех бессознательных эгоистов, которые способны оценивать реальность лишь с точки зрения собственной выгоды. Иногда это становится жутковатым. Затем Клеменси, жена дяди Роджера. Она занимается какими-то важными научными изысканиями и тоже жестока - - своей объективностью и бесстрастностью. Дядя Роджер, наоборот, добрейший, милейший человек - но он страшно вспыльчив, легко выходит из себя и тогда уже сам не сознает, что делает. А мой отец...
      София надолго замолчала.
      - Отец, - медленно повторила она, - человек сдержанный. Даже чересчур сдержанный. Никогда не знаешь, о чем он думает в настоящий момент: никогда не обнаруживает никаких чувств. Вероятно, это бессознательная защита против чрезмерно эмоциональной матери. Но иногда... эта бесстрастность меня тревожит.
      - Дитя мое, - сказал я. - Ты накачиваешь себя без всякого на то повода. В конце концов ты придешь к выводу, что убийство мог совершить любой член вашей семьи.
      - Наверное, так оно и есть. И я не исключение.
      - Только не ты!
      - Нет, Чарлз. Ты должен ко всем нам отнестись одинаково беспристрастно. Думаю, в принципе, я тоже способна на убийство... - София помолчала несколько мгновений и добавила: - Но для этого у меня должны быть действительно стоящие причины.
      Тогда я расхохотался. Не мог сдержаться. Улыбнулась и София.
      - Наверное, я просто дура, - сказала она. - Но мы должны узнать всю правду о смерти дедушки. Должны. _Е_с_л_и_ б_ы_ только убийцей оказалась Бренда...
      Я почувствовал внезапную жалость к Бренде Леонидис.
      5
      По дорожке быстрым шагом к нам приближалась высокая старуха в потрепанной фетровой шляпе, бесформенной юбке и нелепом обвислом жакете.
      - Тетя Эдит, - сказала София.
      По пути старуха один-два раза останавливалась, наклоняясь к цветочным клумбам, потом приблизилась к нам. Я поднялся на ноги.
      - Это Чарлз Хэйворд, тетя Эдит. Моя тетя, мисс де Хэвилэнд.
      У Эдит де Хэвилэнд, женщины лет семидесяти, были растрепанные седые волосы, обветренное сухое лицо и острый, проницательный взгляд.
      - Здравствуйте, - сказала она. - Я слышала о вас. Уже вернулись с Востока? Как поживает ваш отец?
      Несколько удивившись, я ответил, что хорошо.
      - Знала его еще мальчиком, - пояснила мисс де Хэвилэнд. - Была хорошо знакома с его матерью. Вы похожи на нее. Приехали помочь нам? Или еще что?
      - Надеюсь помочь, - неловко пробормотал я.
      Она кивнула.
      - Помощь нам не помешает. Дом кишмя кишит полицейскими. Выскакивают из-за каждого угла. Среди них несколько пренеприятных типов. Мальчик, окончивший приличную школу, не должен идти в полицию. На днях видела сына Мойры Кинуль, регулирующего уличное движение на перекрестке у Марбл Арч. Что-то непонятное творится в этом мире!
      Она повернулась к внучке:
      - Тебя ищет Нэнни, София. Насчет рыбы.
      - О, черт, - сказала София. - Сейчас позвоню в лавку.
      И она быстро направилась к дому. Мисс де Хэвилэнд повернулась и медленно двинулась в том же направлении. Я пошел рядом, ступая с ней в ногу.
      - Не знаю, что бы мы делали без нянюшек, - заговорила мисс де Хэвилэнд. - Почти во всех семьях есть преданные старые нянюшки - они стирают, и гладят, и готовят, и делают все по дому. Нашу Нэнни я выбирала самолично... много лет назад.
      Внезапно старая леди остановилась, наклонилась и яростно выдернула из клумбы вьющийся зеленый стебель.
      - Проклятые вьюнки! Самый отвратительный сорняк! Разрастается в мгновение ока, душит цветы... И от него не избавиться: слишком далеко во все стороны пускает корни.
      И мисс де Хэвилэнд яростно втоптала каблуком в землю зеленый стебелек.
      - Это нехорошее дело, Чарлз Хэйворд, - она посмотрела в сторону дома. - Что думает обо всем этом полиция? Наверное, я не должна задавать такие вопросы. В голове не укладывается, что Аристид отравлен - трудно представить его мертвым. Я никогда не любила его - никогда! Но не могу свыкнуться с мыслью, что он умер... Без него дом как-то... опустел.
      Я промолчал. Несмотря на резкий, отрывистый тон, Эдит де Хэвилэнд, похоже, собиралась погрузиться в воспоминания.
      - Как раз думала сегодня утром... я живу здесь давно. Уже больше сорока лет. Приехала сюда после смерти сестры. О н попросил меня. Семеро детей - и младшему только год. Не могла же я допустить, чтобы их воспитывал этот грек? Нелепый брак, конечно. Я всегда подозревала - он просто... околдовал Марцию. Безобразный маленький иностранец! Но мне он предоставил полную свободу действий - что правда, то правда. Няни, гувернантки, школы. И нормальная здоровая пища для детей - не та острая отрава, к которой привык о н.
      - И вы с тех пор так и жили здесь? - пробормотал я.
      - Да. Как ни странно... Я _м_о_г_л_а_ б_ы_ уехать, конечно, когда дети выросли... Наверное, я просто привязалась к парку. И потом еще Филип. Если человек женится на актрисе, ему трудно рассчитывать на нормальную семейную жизнь. Не понимаю, зачем актрисы обзаводятся детьми. Сразу после рождения ребенка они срываются с места и уезжают на гастроли в Эдинбург или еще куда-нибудь, по возможности подальше от дома. Филип принял единственно разумное решение: перебрался сюда со всеми своими книгами.
      - А чем занимается Филип Леонидис?
      - Пишет книги. Ума не приложу почему. Их никто не читает. Бесконечные описания малоизвестных исторических фактов. Вы, наверное, никогда даже не слышали об его книгах?
      Я подтвердил это предположение.
      - Просто у него слишком много денег, - сказала мисс де Хэвилэнд. Большинство людей вынуждены отказаться от всякой дури и зарабатывать себе на хлеб.
      - А разве книги не приносят ему дохода?
      - Конечно, нет. Филип считается крупным специалистом по определенным историческим периодам - но это все. Правда, он и не стремится извлекать доход из своих писаний. Аристид выделил ему - это совершенно невероятно! сто тысяч фунтов. Во избежание налога на наследство. Аристид вообще всех сделал независимыми в финансовом отношении. Роджер руководит крупной фирмой по поставкам товаров. У Софии - весьма приличное содержание. Младшие внуки получат деньги по достижении совершеннолетия.
      - Значит, от его смерти никто не выигрывает?
      Старая леди странно взглянула на меня:
      - Почему? Выигрывают все. Все получат денег еще больше. Но любой вполне мог получить денег еще больше, чем имеет, попроси он об этом Аристида.
      - Вы подозреваете кого-нибудь, мисс де Хэвилэнд?
      Она ответила характерным для себя образом:
      - Конечно, нет. Все это страшно расстроило меня. Не очень приятно предполагать, что по дому расхаживает новоиспеченный Борджиа. Полиция, наверное, вцепится в бедную Бренду.
      - Вы полагаете, полицейские ошибаются в своих подозрениях?
      - Я просто не знаю. Я всегда считала Бренду существом исключительно тупым и заурядным. Я представляю себе отравителя несколько иначе. Но с другой стороны, когда молодая женщина двадцати четырех лет выходит замуж за восьмидесятилетнего старика, совершенно очевидно - она делает это из-за денег. В обычном случае она могла бы рассчитывать вскоре оказаться молодой богатой вдовой. Но Аристид был исключительно крепким стариком. Болезнь его не прогрессировала. Казалось, он проживет до ста лет по меньшей мере. Наверное, Бренда просто устала ждать...
      - И в этом случае... - начал я и остановился.
      - И в этом случае, - резко подхватила мисс де Хэвилэнд, - все раскладывается более-менее удачно. Неприятно, конечно, что история получит огласку. Но в конце концов, Бренда не принадлежит к нашей семье.
      - А других предположений у вас нет? - спросил я.
      - А какие другие предположения у меня могут быть?
      Но у меня было подозрение, что под потрепанной фетровой шляпой скрывается гораздо больше мыслей, чем я уже знал.
      За всеми этими отрывистыми, почти бессвязными фразами таилась, мне казалось, энергичная работа острого ума. На какое-то мгновение я даже подумал, уж не сама ли мисс де Хэвилэнд отравила Аристида Леонидиса...
      Предположение не являлось таким уж невероятным. Я вспомнил, с какой холодной мстительностью старая леди втоптала каблуком в землю зеленый стебелек.
      И я вспомнил произнесенное Софией слово "жестокость".
      Я искоса взглянул на Эдит де Хэвилэнд.
      Но для убийства должна быть какая-то серьезная причина... Что могло показаться Эдит де Хэвилэнд достаточно серьезной причиной?
      Чтобы ответить на этот вопрос, я должен был узнать старую леди получше.
      6
      Входная дверь была открыта. Мы прошли в неожиданно просторный холл, обставленный строгой мебелью из темного дуба с сияющей латунной отделкой. В глубине помещения, где обычно находится лестница, я увидел лишь дверь в обшитой светлыми деревянными панелями стене.
      - Та часть дома принадлежит моему зятю, - сообщила мисс де Хэвилэнд. - Первый этаж занимают Филип и Магда.
      Мы прошли налево по коридору в просторную гостиную с бледно-голубыми обоями. Вся мягкая мебель была здесь обтянута парчой, все столы и столики заставлены фотографиями известных актеров и танцоров, все стены увешаны картинами и эскизами декораций и костюмов. Над каминной полкой висели "Балерины" Дега. В огромных вазах стояли букеты гигантских коричневых хризантем и садовых гвоздик.
      - Полагаю, вы хотите видеть Филипа? - спросила мисс де Хэвилэнд.
      Хочу ли я видеть Филипа? Я понятия не имел об этом. Единственное, что я определенно хотел, это видеть Софию. Девушка горячо одобрила план моего Старика, но неожиданно ушла со сцены, не сказав мне, как действовать дальше, и в настоящее время звонила лавочнику насчет рыбы. Как я должен представиться Филипу? Как молодой человек, желающий жениться на его дочери? Как просто знакомый, случайно заглянувший в гости? Или как помощник инспектора полиции?
      Мисс де Хэвилэнд не дала мне времени на размышление. Собственно, ее вопрос больше походил на утверждение. Старая леди, насколько я успел понять, больше привыкла утверждать, чем спрашивать.
      - Пройдемте в библиотеку, - сказала она.
      Мы вышли из гостиной и прошли по коридору к другой двери.
      За ней находилось большое помещение, сплошь заваленное книгами. Книги не умещались в достигавших потолка книжных шкафах и лежали стопками на креслах, столах и даже на полу. Но тем не менее беспорядка здесь не чувствовалось.
      В библиотеке было холодно и пахло пыльными старыми книгами и восковыми свечами. Какого-то запаха в этом букете не хватало. Через несколько секунд я понял, какого именно: табачного. Филип Леонидис не курил.
      При виде нас он встал из-за стола - высокий мужчина, лет под пятьдесят. Исключительно красивый мужчина. Все настойчиво подчеркивали внешнее безобразие Аристида Леонидиса, и я почему-то ожидал, что сын его окажется тоже весьма непривлекательным с виду. И абсолютно не был готов увидеть черты столь совершенные: прямой нос, безукоризненная линия подбородка, светлые, чуть тронутые сединой волосы, откинутые назад с прекрасного высокого лба.
      - Это Чарлз Хэйворд, Филип, - сообщила Эдит де Хэвилэнд.
      - Да, очень приятно.
      По его лицу я не понял, знакомо ли ему мое имя. Протянутая мне рука была холодной. Лицо Филипа Леонидиса не выразило никакого интереса. Я несколько растерялся. Он молча стоял напротив меня и смотрел мне в глаза спокойно и абсолютно безразлично.
      - Где эти ужасные полицейские? - осведомилась мисс де Хэвилэнд. - Они здесь уже были?
      - Полагаю, старший инспектор... - Филип взглянул на карточку на столе, - э... э... Тавернер собирается в скором времени побеседовать со мной.
      - А где он сейчас?
      - Понятия не имею, тетя Эдит. Наверное, наверху.
      - У Бренды?
      Глядя на Филипа Леонидиса, невозможно было даже представить, что где-то по соседству с ним могло произойти убийство.
      - Магда еще не спускалась?
      - Не знаю. Она не встает раньше одиннадцати.
      - А вот и она, похоже, - сказала Эдит де Хэвилэнд.
      В коридоре послышался быстро приближающийся, говорящий скороговоркой голос. Дверь с грохотом распахнулась, и в библиотеку стремительно вошла женщина. Не знаю, каким образом, но ей одной легко удалось создать полное впечатление того, что в библиотеке появились сразу три женщины - и очень шумные.
      Одной рукой она придерживала на груди розовый шелковый пеньюар, другой - держала дымящуюся сигарету в длинном мундштуке. Ее тициановские волосы струились по спине густыми волнами. Лицо миссис Леонидис казалось почти неприлично обнаженным, как у всех современных женщин, не успевших с утра накраситься. У нее были огромные голубые глаза и хрипловатый, довольно приятный голос. Говорила Магда очень быстро, по-актерски отчетливо произнося каждое слово.
      - Дорогой, я этого не переживу... я просто этого не переживу! Ты только представь себе, какой шум поднимется в печати!.. Да, еще не поднялся, но обязательно поднимется - и очень скоро. А я просто ума не приложу, в чем мне выступать на дознании. Наверное, в чем-нибудь очень, очень темном... но не черном... может быть, в темно-фиолетовом... Но у меня больше не осталось купонов, к тому же я потеряла адрес этого ужасного магазина, в котором всегда покупаю... Знаешь, это где-то в районе Шафтсберри-авеню... Но если я поеду туда на машине, полицейские обязательно увяжутся за мной и будут задавать мне всякие неуместные вопросы, правда? А что я должна им отвечать? Но как ты спокоен, Филип! Как ты можешь быть так спокоен?! Разве ты не понимаешь, мы можем теперь уехать из этого ужасного дома? Свобода!.. Свобода! О, какой кошмар... наш бедный старый дорогуша... Конечно, мы никогда не покинули бы его, будь он жив. Он в нас действительно просто души не чаял... несмотря на все старания этой интриганки наверху. Я совершенно уверена, что если бы мы уехали и оставили бы его в ее власти, она живо лишила бы нас наследства. Мерзкая тварь! В конце концов, бедняжке было уже под девяносто... и все интересы семьи ничего не значили для него по сравнению с интересами этой ужасной женщины. Знаешь, Филип, я думаю, теперь есть прекрасная возможность для постановки "Эдит Томпсон". Эта шумиха вокруг убийства привлечет к нам внимание. Да, все говорят - с моим носом играть только в комедии, но, знаешь ли, в "Эдит Томпсон" очень много комичного... Вряд ли сам автор осознавал это... Я знаю, как играть героиню: пошлое, глупое, фальшивое существо - и вдруг в последнюю минуту...
      Магда выбросила руку вперед - сигарета выпала из мундштука на полированный стол красного дерева и задымилась. Филип спокойно взял ее со стола и бросил в корзинку для мусора.
      - Вдруг... - прошептала Магда Леонидис, глаза ее расширились и лицо оцепенело, - ...начинается этот кошмар...
      Секунд двадцать ее напряженное лицо выражало полнейший ужас, потом неожиданно расслабилось и медленно искривилось: перепуганный и сбитый с толку ребенок собирался заплакать.
      Потом вдруг с лица ее разом исчезли все эмоции - словно были стерты влажной губкой, - и миссис Леонидис повернулась ко мне и деловито спросила:
      - Вы не находите, что Эдит Томпсон нужно играть именно так?
      Я сказал, что на мой вкус Эдит Томпсон нужно играть именно так. Кто такая эта Эдит Томпсон, я представлял себе очень слабо, но мне было важно не испортить отношений с матерью Софии в самом начале знакомства.
      - Очень похоже на Бренду, не правда ли? - сказала Магда. - Знаете, мне это только что пришло в голову. Очень интересная мысль. Может, стоит поделиться ею с инспектором?
      Мужчина за письменным столом почти незаметно нахмурился.
      - Тебе нет никакой нужды встречаться с ним, Магда, - сказал он. - Я сам могу сообщить инспектору все интересующие его сведения.
      - Не встречаться с инспектором?! - повысила голос Магда. - Конечно же, я должна с ним встретиться! Дорогой, дорогой, но ты начисто лишен воображения! Ты не понимаешь важности разных _д_е_т_а_л_е_й_. Инспектор захочет узнать о развитии событий в подробностях, его будут интересовать всякие, знаешь, мелкие частности: ну там, кто-то заметил случайно что-то странное...
      - Мама, - сказала София, появляясь в дверях, - ты не станешь вливать инспектору в уши всякую чепуху.
      - Но, София, _д_о_р_о_г_а_я_...
      - Я знаю, мамочка, ты уже все тщательно продумала и готова разыграть потрясающий спектакль. Но здесь ты ошибаешься. Глубоко ошибаешься.
      - Но ведь ты даже не знаешь...
      - Я все знаю. Но ты будешь играть совершенно другую роль, дорогая. Подавленная несчастьем женщина... замкнутая, уклончиво отвечающая на вопросы... все время настороже... защищающая интересы семьи.
      На лице Магды Леонидис изобразилось наивное детское недоумение.
      - Милая, ты действительно полагаешь...
      - Да. И тут не может быть никаких разговоров, - отрезала София и добавила, увидев довольную понимающую улыбку матери: - Я приготовила тебе шоколад. Он в гостиной...
      - О... прекрасно... Умираю от голода.
      В дверях Магда на мгновение задержалась.
      - Вы себе не представляете, - сообщила она то ли мне, то ли книжному шкафу за моей спиной, - как это замечательно иметь взрослую дочь!
      После этой заключительной реплики она вышла.
      - Бог знает, что она может наболтать полиции, - сказала мисс де Хэвилэнд.
      - Все будет в порядке, - уверила тетушку София.
      - Она может ляпнуть все, _ч_т_о_ у_г_о_д_н_о_.
      - Не беспокойся, - сказала София. - Она будет играть так, как потребует режиссер. А сейчас ее режиссером являюсь я!
      Она вышла вслед за матерью, но тут же вернулась:
      - Тебя хочет видеть инспектор Тавернер, папа. Ты не возражаешь, если Чарлз будет присутствовать при вашем разговоре?
      Мне показалось, что легчайшая тень удивления скользнула по лицу Филипа Леонидиса. Еще бы! Но его привычка никогда ничему не удивляться в этот раз сыграла мне на руку.
      - Да-да, конечно, - неопределенно промямлил он.
      Вошел главный инспектор Тавернер - основательный, располагающий к доверию и производящий умиротворяющее впечатление человека решительного и делового.
      Извините, еще одна неприятная мелкая формальность, - - казалось, говорил его вид, - и мы тут же уберемся из вашего дома восвояси - и ни для кого это не будет так приятно, как для _м_е_н_я_. М ы совершенно не хотим докучать вам, уверяю вас..."
      Не знаю, как ему удалось сообщить все это без всяких слов - просто деловито пододвинув стул к письменному столу хозяина, - но на присутствующих его поведение подействовало явно благотворно. Я ненавязчиво сел в углу.
      - Слушаю вас, инспектор, - сказал Филип.
      - Я вам понадоблюсь, инспектор? - отрывисто поинтересовалась старая леди.
      - Не сейчас, мисс де Хэвилэнд. Я задам вам несколько вопросов чуть позже, если позволите...
      - Конечно. Я буду наверху.
      И она вышла, прикрыв за собой дверь.
      Слушаю вас, инспектор, - повторил Филип.
      Я знаю, вы человек занятой, и не хочу отнимать у вас много времени. Но должен с полной определенностью заявить, что наши подозрения подтвердились. Ваш отец умер не естественной смертью. Причиной смерти явилась слишком большая доза физостигмина, обычно известного под названием эзерин.
      Филип чуть наклонил голову вперед. Никаких особых эмоций на его лице не отразилось.
      - Не знаю, возникают ли у вас какие-нибудь предположения в связи с этим обстоятельством... - продолжал Тавернер.
      - Какие предположения у меня могут возникнуть? Я лично считаю, что отец принял яд по ошибке.
      - Вы действительно так считаете, мистер Леонидис?
      - Да. Я нахожу это вполне возможным. Не забывайте, отцу было почти девяносто, и его зрение оставляло желать лучшего.
      - И поэтому он перелил содержимое пузырька с глазными каплями в бутылочку из-под инсулина? Вы действительно находите вероятным подобное предположение, мистер Леонидис?
      Филип не ответил. Лицо его стало даже еще более бесстрастным.
      - Мы нашли пузырек из-под эзерина, - продолжал Тавернер, - в мусорном ведре - пустой, на нем нет ни одного отпечатка пальца. Это само по себе странно. В обычном случае на пузырьке должны были бы остаться чьи-нибудь отпечатки. Скорей всего, вашего отца, возможно, его жены или лакея...
      Филип Леонидис поднял глаза.
      - А кстати, как насчет лакея? - спросил он. - Насчет Джонсона?
      - Вы подозреваете в совершении преступления Джонсона? Конечно, возможность у него была. Но когда дело доходит до мотива - что получается? Ваш отец имел обыкновение ежегодно выплачивать лакею вознаграждение, которое с течением времени все увеличивалось. Эти деньги, как объяснил Джонсону мистер Леонидис, выплачивались вместо положенного слуге наследства. После семи лет службы у Леонидиса ежегодно выдаваемая сумма достигла весьма значительных размеров и продолжала увеличиваться с каждым годом. Естественно, Джонсон был заинтересован в том, чтобы ваш отец жил как можно дольше. Более того, хозяин со слугой находились в прекрасных отношениях, и у Джонсона была совершенно безукоризненная репутация - это опытный и преданный своему хозяину слуга. - Тавернер помолчал. - Джонсона мы не подозреваем.
      - Понимаю, - сказал Филипп ничего не выражающим тоном.
      - А сейчас, мистер Леонидис, не расскажите ли вы мне поподробней о ваших перемещениях по дому в день смерти вашего отца?