5. Исчезновение одной старушки

Вещи тети Ады должным образом прибыли. Письменный стол вызывал восхищение. Столик для рукоделия вытеснил этажерку для безделушек, которой нашлось место в уголке в холле. Картину же с изображением бледно-розового дома у мостика через канал Таппенс повесила над каминной доской в спальне, где она могла созерцать ее каждое утро, пока пили чай.

Поскольку ее по-прежнему мучила совесть, Таппенс написала письмо, в котором объясняла, как картина попала к ней, и предлагала вернуть картину по первому требованию миссис Ланкастер. Письмо она отправила на имя миссис Джонсон для передачи миссис Ланкастер, указав в качестве адреса отель «Кливленд» на Джордж-стрит в Лондоне.

Ответа она не дождалась, но неделю спустя письмо вернулось с нацарапанным на нем: «По данному адресу не проживает».

— О господи, — пробормотала Таппенс.

— Может, они провели там всего ночь или две, — предположил Томми.

— Ты полагаешь, они бы уехали, не оставив адреса, по которому пересылать корреспонденцию?

— А ты написала на письме: «Пожалуйста, перешлите по новому адресу?»

— Разумеется, написала. Знаешь, что? Позвоню-ка я туда и спрошу… Возможно, адрес записан в регистрационной книге отеля…

— На твоем месте я бы оставил все как есть, — сказал Томми. — К чему вся эта суета? Старушка, наверное, давно уже забыла о картине.

— Попытка не пытка.

Таппенс уселась у телефонного аппарата, и вскоре ее соединили с отелем «Кливленд».

Через несколько минут она снова присоединилась к Томми в его кабинете.

— Странное дело, Томми. Их там вообще не было. Ни миссис Джонсон, ни миссис Ланкастер… им даже номеров не заказывали… и прежде, похоже, они никогда там не останавливались.

— Вероятно, мисс Паккард перепутала название отеля, только и всего. Записала его в спешке… а потом, возможно, потеряла… или не так запомнила. Такое бывает, сама знаешь.

— Не сказала бы, что такое может иметь место в «Солнечном кряже». Мисс Паккард всегда такая деловая.

— Возможно, они не забронировали места, а отель оказался переполнен, и им пришлось поехать в другую гостиницу. Сама знаешь, как в Лондоне с гостиницами… Угомонись, а?

Таппенс удалилась. Однако вскоре вернулась.

— Знаешь, что я сделаю? Позвоню мисс Паккард и попрошу у нее адрес адвокатов.

— Каких еще адвокатов?

— Разве ты не помнишь, она упоминала одну фирму стряпчих, которые обо всем договаривались, потому как Джонсоны находились за границей?

Томми занимался подготовкой к речи, которую ему предстояло произнести на одной конференции, и что-то бормотал себе под нос.

— Ты слышал, что я сказала?

— Да, очень хорошая идея… замечательная… превосходная…

— Чем ты занимаешься?

— Пишу доклад, который мне нужно читать на МСАБ, и, я прошу тебя оставить меня в покое.

— Прости.

Таппенс удалилась. Томми продолжал писать и зачеркивать. Лицо его просветлело, темп убыстрился… но тут снова дверь открылась.

— Вот адрес, — сказала Таппенс. — «Партингейл, Хэррис, Локеридж и Партингейл», Линколн-террис, 32. Телефон: Холборн, 051386. Сейчас дела фирмы ведет мистер Эклз. — Она положила листок перед Томми. Теперь наступает твоя очередь.

— Нет! — решительно возразил Томми.

— Да! Тетя Ада твоя.

— При чем здесь тетя Ада? Миссис Ланкастер мне не тетя.

— Но это же адвокаты, — настаивала Таппенс. — Обращаться к адвокатам — это по мужской части. Женщин они считают глупыми и не обращают на них внимания…

— Весьма резонно, — заметил Томми.

— Ах, Томми, ну пожалуйста, помоги. Пойди позвони.

Томми посмотрел на нее и пошел.

Наконец он вернулся и твердо заявил:

— Отныне это дело закрыто, Таппенс.

— Ты дозвонился до мистера Эклза?

— Да нет, я связался с неким мистером Уиллсом, который, несомненно, делает всю черновую работу фирмы «Партигфорд, Локджо и Хэррисон». Но он хорошо информирован и говорлив. Всякая связь осуществляется через Хэммерсмитское отделение «Сазерн Каунтих Бэнк». Но тут, позволь сказать тебе, Таппенс, след прерывается. Корреспонденцию банки отправят, но они ни за что не выдадут адресов ни тебе, ни кому-либо другому, кто еще заинтересуется. У них есть свой кодекс правил, которого они строго придерживаются… Рот у них на замке, как у наших самых помпезных премьер-министров.

— Ну что ж, пошлю письмо через этот банк.

— Это пожалуйста… и, ради Христа, оставь меня в покое, иначе я ни за что не закончу эту речь.

— Спасибо тебе, дорогой, — сказала Таппенс. — Не знаю, что бы я без тебя делала. — Она поцеловала его в макушку.

— Это лучше всякого масла, — отозвался Томми.

И только вечером в четверг Томми вдруг спросил:

— Кстати, ты получила ответ на письмо, которое послала через банк миссис Джонсон?

— Очень мило, что ты об этом спрашиваешь, — саркастически ответила Таппенс. — Нет, не получила. — Потом задумчиво добавила:

— И, наверное, не получу.

— Почему?

— Можно подумать, тебе интересно, — холодно ответила Таппенс.

— Послушай, Таппенс… ты же знаешь, я был очень занят… И все из-за этого МСАБ. Слава Богу, конференция всего раз в год…

— Она начинается в понедельник, нет? И пять дней…

— Четыре дня.

— И вы все съедетесь в каком-то тихушном засекреченном доме где-то в сельской местности, будете произносить речи, делать сообщения и проверять молодых людей, годятся ли они для сверхсекретных заданий в Европе и даже за ее пределами. Я забыла, что означает МСАБ. Каких только сокращений теперь не напридумывают…

— Международный Союз Ассоциированной Безопасности.

— С ума сойти! Какая нелепица! А во всем доме, я полагаю, понатыкано «жучков», все прослушивается, и всем все друг о друге известно.

— Весьма вероятно, — с улыбкой отозвался Томми.

— И, я полагаю, от всего этого ты получаешь громадное удовольствие?

— Ну да, в некотором роде. Встречаешь много старых друзей.

— И все, я полагаю, давно шизанутые. А есть ли от всего этого какая-то польза?

— Боже, что за вопрос! На него ведь не ответишь ни «да», ни «нет».

— А там хоть бывают хорошие люди?

— Тут я определенно скажу «да». Даже очень хорошие.

— Старина Джош тоже там будет?

— Да, будет.

— Как он теперь выглядит?

— Глух как пень, подслеповат, скрючен ревматизмом, и ты бы удивилась, как он все примечает.

— Ясно. — Таппенс подумала. — Жаль, что я не могу заняться этим вместе с тобой.

У Томми был извиняющийся вид.

— Надеюсь, ты найдешь чем заняться, пока я буду в отъезде.

— Да уж наверное, — задумчиво ответила Таппенс. Муж посмотрел на нее с непонятной озадаченностью, которую Таппенс умела вызвать в нем.

— Таппенс… что ты задумала?

— Пока еще — ничего. Пока что я только думаю.

— О чем?

— О «Солнечном кряже». И о славной старушке, которая потягивает молоко и бормочет, как малахольная, о мертвых младенцах и каминах. Она меня заинтриговала. Тогда я подумала, что в следующий приезд к тете Аде попытаюсь вытянуть из нее побольше… Но следующего приезда не было, потому как тетя Ада умерла… А когда мы снова появились в «Солнечном кряже»… миссис Ланкастер… исчезла!

— Ты хочешь сказать, что ее забрали родственники? Это же не исчезновение — это вполне естественно.

— Исчезновение… Ни адреса… ни ответа на письма…это спланированное похищение. Я все больше и больше в этом уверена.

— Но…

Таппенс тут же его оборвала:

— Послушай, Томми… предположим, что когда-то произошло какое-то преступление… Казалось, все шито-крыто… Но, предположим, кто-то в семье что-то видел или что-то знал… кто-то пожилой и словоохотливый… Кто-то такой, кто болтал с людьми… кто-то такой, кто, как ты вдруг понял, представляет для тебя опасность… Что бы ты в таком случае сделал?

— Мышьяк в суп? — весело предположил Томми. — Стукнуть по башке?.. Столкнуть с лестницы?..

— Это уж чересчур… Внезапная смерть привлекает внимание. Ты поискал бы какой-нибудь способ попроще — и ты бы его нашел. Приятный респектабельный приют для престарелых. Ты бы нанес туда визит, назвавшись Джонсоном или Робинсоном, или устроил бы все так, чтобы делом занялась третья, ничего не подозревающая сторона… Ты бы уладил денежный вопрос через какую-нибудь надежную адвокатскую контору… Ты уже намекал, возможно, что у твоей престарелой родственницы случаются порой галлюцинации — такое бывает со многими другими старушками… Никто не сочтет странным, если она станет болтать об отравленном молоке или мертвых младенцах за камином, или зловещем похищении — никто и слушать не станет. Никто не обратит ни малейшего внимания.

— Кроме миссис Томас Бересфорд, — подбросил Томми.

— Ну что ж, да, — с вызовом ответила Таппенс. — Я действительно обратила внимание…

— Но почему?

— Даже и не знаю, — неторопливо сказала Таппенс. — Это как в сказках. «Пальцы чешутся. К чему бы? К появлению душегуба»… Я вдруг испугалась. Я всегда считала «Солнечный кряж» вполне нормальным спокойным местом… и вдруг я стала задумываться… А теперь вот бедная старая миссис Ланкастер исчезла. Кто-то тайно похитил ее.

— Но зачем это им?

— Я могу лишь гадать. Наверное, она становилась все хуже — хуже с их точки зрения, — возможно, вспоминала все больше. Больше болтала или, возможно, она кого-то узнала — или кто-то узнал ее — или сказал ей что-нибудь, что навело ее на новые размышления о давних событиях. Во всяком случае, по той или иной причине она стала для кого-то опасной.

— Послушай, Таппенс, вся эта история — сплошные «кто-то» и «что-то». Просто какая-то выдумка. Не станешь же ты впутываться в дела, которые совершенно тебя не касаются…

— Согласно твоим утверждениям, впутываться не во что, — сказала Таппенс. — Так что тебе нет нужды беспокоиться.

— Оставь «Солнечный кряж» в покое.

— Я не собираюсь ехать туда. Я полагаю, там мне ничего нового не услышать. Думаю, старушка жила там в полной безопасности. Где она теперь — вот что меня интересует. Я хочу найти ее, пока с ней ничего не случилось.

— Какого черта ты думаешь, будто с ней что-то случится?

— Мне не нравится эта мысль. Но я иду по следу, я собираюсь стать Пруденс Бересфорд, частным сыщиком. Ты помнишь те времена, когда мы были «Блестящими сыщиками Бланта?»

— Это я был, — сказал Томми. — Ты была миссис Робинсон, моей личной секретаршей.

— Не все время. Во всяком случае, я собираюсь заняться именно этим, пока ты играешь в шпионов в таинственном особняке. Теперь я буду занята спасением миссис Ланкастер.

— Вероятно, ты убедишься, что с ней все в порядке.

— Надеюсь, что так. Это меня обрадовало бы.

— Как ты собираешься приняться за дело?

— Я тебе уже сказала: сначала мне нужно подумать. Может, какое-нибудь рекламное объявление? Нет, это было бы ошибкой.

— Что ж, будь осторожна, — несколько невпопад брякнул Томми.

Таппенс ничего не ответила.

В понедельник утром Альберт, опора домашней жизни Бересфордов в течение многих лет, с тех самых пор, как они вовлекли его, рыжеволосого лифтера, в борьбу против преступников, поставил поднос с чаем на столик между двумя кроватями, отдернул занавески, объявил, что день ясный, и освободил спальню от присутствия своей уже дородной фигуры.

Таппенс зевнула, села, протерла глаза, налила чашку чая, бросила в нее кусочек лимона и заметила, что день, вроде бы, хороший, хотя как знать, что будет дальше.

Томми повернулся и застонал.

— Проснись, — сказала Таппенс. — Не забывай, сегодня тебе надо кое-куда поехать.

— О боже, — отозвался Томми. — А ведь верно.

Он тоже сел в постели и стал пить чай, оценивающе глядя на картину над каминной доской.

— Должен сказать, Таппенс, твоя картина выглядит очень красивой.

— Это потому, что окно преломляет солнечные лучи, которые освещают ее.

— Она как-то успокаивает, — сказал Томми.

— Если бы только я могла вспомнить, где именно я видела этот дом…

— Не понимаю, какое это имеет значение. Когда-нибудь вспомнишь.

— Это не годится, я хочу вспомнить сейчас же.

— Но почему?

— Неужели непонятно? Это единственная зацепка, которая у меня есть. Эта картина принадлежала миссис Ланкастер…

— Одно не вяжется с другим, — сказал Томми. — Да, пусть картина принадлежала когда-то миссис Ланкастер. Но, возможно, она или кто-то из родственников просто купили ее на выставке. А может, картину ей подарили. Она привезла ее с собой в «Солнечный кряж», потому что считала красивой. Нет никаких оснований полагать, что она непременно имеет какое-то отношение лично к миссис Ланкастер. Будь так, она бы не подарила ее тете Аде.

— Это единственная зацепка, которая у меня есть, — повторила Таппенс.

— Такой милый мирный домик, — сказал Томми.

— И все равно, я думаю, дом этот пуст.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Вряд ли в нем кто-то живет. Вряд ли кто-то когда-нибудь выйдет из этой двери. Никто не пройдет по тому мостику, никто не отвяжет лодку и не уплывет в ней.