И овощи грязные, в земле, с огорода - все овощи да овощи! И молоко прямо из-под коровы, иногда даже парное - вот гадость-то! Нет чтоб сгущенное, в банке: удобно и всегда под рукой!" Для эвакуированных - миссис Прайс и миссис Харди с их выводками ребятишек. Это оказалось чересчур. Вскоре они съехали тайком на рассвете, увозя своих отпрысков назад, к опасностям Лондона. Это были славные женщины. Все убрали, выскребли за собой и оставили на столе записку:
      "Благодарствуйте, мисс, за вашу доброту. И мы, конечно, знаем, вы все сделали, что могли, да только жить в деревне просто невмоготу. И дети должны по грязи ходить в школу. Но все равно - благодарствуйте. Я надеюсь, что мы все оставили в порядке".
      Квартирмейстер уже не пытался поселить кого-нибудь в Полнорт-хаусе. Он стал мудрее. Со временем мисс Треджеллис сдала эту часть дома капитану Карслейку, организатору предвыборной кампании консервативной партии, который в свое время служил уполномоченным по гражданской обороне в войсках ополченцев.
      Роберт и Тереза охотно согласились и дальше сдавать Карлслейкам отделенную часть дома, - впрочем, вряд ли у них была возможность им отказать. А следовательно, Полнорт-хаус превратился в эпицентр предвыборной активности, наряду со штаб-квартирой тори на Хай-стрит в Сент-Лу.
      Терезу и в самом деле сразу же затянул этот водоворот: она водила машины, распространяла брошюры и листовки, беседовала с жителями. Политическая обстановка в Сент-Лу не была стабильной. Престижный приморский курорт, потеснивший рыбацкую деревушку, издавна голосовал за консерваторов. Жители прилегающих сельскохозяйственных районов тоже все до одного были консерваторами. Но за последние пятнадцать лет Сент-Лу изменился. В летний период его наводняли туристы, селившиеся в небольших пансионах. Появилась колония художников, чьи бунгало рассыпались у подножия скал. Публика серьезная, артистическая, образованная в политическом отношении, если не красная, то, во всяком случае, розовая.
      В 1943 году прошли дополнительные выборы, так как сэр Джордж Борроудэйл в возрасте шестидесяти девяти лет, после повторного инсульта, вышел в отставку. И вот тут-то, к ужасу всех старожилов, впервые в истории этих мест членом парламента был избран лейборист.
      - Должен сказать, что мы сами это заслужили, - покачиваясь на каблуках, признал капитан Карслейк, который ввел нас с Терезой в курс политической жизни Сент-Лу.
      Карслейк был невысокого роста, худощав, темноволос, с проницательными, пожалуй даже хитроватыми, глазами на длинном лошадином лице. Капитана он получил в 1918 году в Службе тыла армии. Карслейк был компетентным политиком и знал свое дело.
      Следует заметить, что сам я в политике новичок и никогда не понимал этого жаргона, поэтому мой рассказ о выборах в Сент-Лу, по всей вероятности, довольно неточен и, должно быть, в той же степени соотносится с реальностью, в какой деревья, изображенные на полотнах моего брата Роберта, имеют отношение к живым деревьям. Как известно, настоящие деревья - создания природы - с корой, ветвями, листьями, желудями или каштанами. Деревья Роберта - это пятна и кляксы густой, невообразимого цвета масляной краски, кое-как нанесенные на холст. Они совершенно непохожи на деревья. По-моему, их скорее можно принять за тарелки со шпинатом, буровые вышки или газовый завод. Это не живые деревья, а представление Роберта о деревьях. Думаю, что и мой рассказ о политической жизни в Сент-Лу отражает лишь мое представление о политической стороне выборов и, по всей вероятности, из этого рассказа настоящий политик не сможет понять, что было на самом деле. Видимо, я буду не правильно употреблять термины, ошибаться в описании процедуры. Но для меня выборы в Сент-Лу - всего лишь запутанный и не имеющий большого значения фон Для фигуры в натуральную величину - Джона Гэбриэла.
      Глава 4
      Первое упоминание о Джоне Гэбриэле прозвучало в тот вечер, когда Карслейк сказал Терезе, что в результатах дополнительных выборов виноваты сами консерваторы.
      Кандидатом от консервативной партии был сэр Джеймс Бредуэлл из Торингтон-парка, человек довольно состоятельный и закоренелый тори с твердыми принципами. Ему было шестьдесят два года, отличался прямотой характера, но, к сожалению, не обладал ни живым темпераментом, ни быстрой реакцией, ни ораторским даром и становился совершенно беспомощным, когда его прерывали вопросами, скептическими репликами или просто выкриками.
      - На трибуне он был просто жалок, - рассказывал Карслейк. - Крайне жалок! Бесконечные "э-э-э", и "а-а-а", и "гм"! Разумеется, мы сами писали для него все выступления на ответственных собраниях, а в его поддержку всегда выступал наш подготовленный оратор. Все это прошло бы на ура лет десять назад: славный, честный малый, из здешних мест и к тому же джентльмен. Но теперь.., теперь им нужно нечто большее.
      - Неужели мозги? - предположил я.
      Карслейк, похоже, особого значения мозгам не придавал.
      - Нужен ловкий, хитрый малый, который за словом в карман не полезет, сумеет всех рассмешить и наобещать с три короба. Старомодный парень вроде Бредуэлла слишком для этого совестлив. Он не станет обещать, что у каждого избирателя будет свой дом, что война кончится завтра и что у каждой домохозяйки появится в доме центральное отопление и стиральная машина.
      - А кроме того, - немного помолчав, продолжал Карслейк, - существует закон маятника. Мы были у власти слишком долго! Любая перемена желанна! Наш оппонент Уилбрэхем - человек компетентный и честный. До войны был школьным учителем, освобожден от армии по инвалидности. Уилбрэхем - краснобай. Он расписывал, что будет сделано для тех, кто вернется из армии, ну и, конечно, обычная болтовня про национализацию и здравоохранение. В общем, свое дело он сделал. Прошел большинством голосов - более двух тысяч. Такое случилось в Сент-Лу впервые. Мы все, доложу я вам, были просто потрясены Так что теперь нам придется постараться Мы должны вытеснить Уилбрэхема.
      - Он популярен?
      - Так себе. Он прижимист, но добросовестен и умеет держаться. Победить его будет нелегко. Нам придется засучить рукава и энергично действовать по всему району.
      - Вы не допускаете, что победят лейбористы?
      - До выборов тысяча девятьсот сорок пятого года мы в Сент-Лу вообще не допускали такой возможности. Но теперь лейбористы не пройдут. Все графство прочно поддерживает Черчилля - заявил уверенно Карслейк. - Однако прежнего преобладающего большинства у нас уже не будет. Конечно, многое зависит от того, как пойдут дела у либералов. Между нами говоря, миссис Норрис, я не удивлюсь, если число их сторонников будет значительным.
      Я искоса взглянул на Терезу. Она всячески старалась изобразить увлеченность политикой.
      - Убежден, миссис Норрис, - горячо заверил ее Карслейк, - что в нашем деле вы будете великолепной помощницей.
      - Боюсь, я не очень искушенный политик, - пробормотала Тереза, - Нам всем придется немало потрудиться, - произнес Карслейк бодрым тоном и вопросительно посмотрел на меня.
      Я немедленно предложил писать адреса на конвертах.
      - Руками я пока еще могу работать.
      Карслейк смутился и опять начал покачиваться на каблуках.
      - Превосходно! - сказал он. - Превосходно! Где это вас? В Северной Африке <Здесь в 1940 - 1942 годах шли трудные для англичан кровопролитные бои с немецкими и итальянскими войсками, и только крупный англо-американский десант в 1943 году заставил немцев капитулировать.>?
      - На Хэрроу-роуд, - ответил я.
      Это его добило. Он окончательно смутился, так, что на него жалко было смотреть.
      - А ваш муж, - хватаясь за соломинку, обратился он к Терезе, - он нам тоже будет помогать?
      - Боюсь, что нет. - Тереза покачала головой. - Он коммунист.
      Скажи она, что Роберт - черная мамба, даже тогда Карслейк не мог бы расстроиться больше. Он прямо-таки содрогнулся.
      - Видите ли, - пояснила Тереза, - он художник.
      Карслейк немного повеселел. Художники, писатели, что с них взять...
      - Понимаю, - произнес он великодушно. - Да-да, понимаю.
      - Ну вот! - с облегчением вздохнула Тереза, когда Карслейк ушел. Теперь Роберт от всего этого избавлен.
      Я сказал Терезе, что она совершенно беспринципна.
      Ее это нисколько не смутило. Когда пришел Роберт, она сообщила ему, какую политическую веру он исповедует.
      - Но ведь я никогда не был членом коммунистической партии! запротестовал Роберт. - Просто мне нравятся их идеи. И, по-моему, вся их идеология правильная.
      - Вот именно, - подхватила Тереза. - Как раз это я и сказала Карслейку. Время от времени будем оставлять на подлокотнике твоего кресла открытый томик Маркса. И тогда ты будешь в полной безопасности - никто не станет к тебе приставать.
      - Все это очень хорошо, - не очень уверенно произнес Роберт, - но, предположим, что за меня примется другая сторона.
      - Нет, - разубеждала его Тереза. - Насколько я понимаю, лейбористы боятся коммунистов еще больше, чем тори.
      - Интересно, - сказал я, - что представляет собой наш кандидат.
      Дело в том, что Карслейк избегал этой темы. Тереза как-то спросила его, будет ли сэр Джеймс баллотироваться на этот раз.
      - Нет, - покачал головой Карслейк, - не будет. Нам предстоит серьезная борьба. Уж и не знаю, как все пойдет. - Он выглядел очень озабоченным. Наш кандидат не здешний.
      - Кто же он?
      - Некто майор Гэбриэл. У него Крест Виктории.
      - За эту войну? Или за прошлую?
      - О, конечно, за эту! Он довольно молодой человек, дет тридцати четырех. Превосходная военная характеристика. А орден получил за "необыкновенное хладнокровие, героизм и верность долгу". Во время атаки у Салерно под шквальным огнем противника командовал передовой пулеметной точкой. Все из его расчета, кроме одного, были убиты. Он и сам был ранен, но продолжал держаться, пока не израсходовал все патроны, и только тогда отступил на основную позицию. Уничтожил ручными гранатами много солдат противника и вытащил в безопасное место раненого бойца, единственного оставшегося в живых из своего расчета. Звучит, не правда ли?! К сожалению, внешность у него неказистая: невысокий, вида никакого.
      - Как же он выйдет на публику? - удивился я.
      Лицо Карслейка просветлело.
      - О, тут с ним все в порядке. Он, понимаете ли, определенно ловкач, реакция молниеносная. К тому же легко вызывает у публики смех, хотя все его остроты - сплошная дешевка! - На мгновение лицо Карслейка исказила брезгливость. Истинный тори, он, думаю, предпочел бы явную скуку шутке дурного тона. - Но.., публика принимает. О да! Принимает.
      Карслейк, помолчав, продолжал рассуждать:
      - Хотя, конечно, за ним нет наших традиций.
      - Вы хотите сказать, что он не корнуоллец. Откуда же он? - спросил я.
      - Сказать по правде, понятия не имею... Он ниоткуда, если угодно. Мы лучше умолчим об этом, а разыграем военную карту - доблестная служба и все такое. Для простых людей - средних англичан - подойдет. Разумеется, для нас это непривычно... - Вид у Карслейка был довольно несчастный. - Боюсь, леди Сент-Лу его не одобрит.
      Тереза деликатно осведомилась, имеет ли значение, одобрит кандидата леди Сент-Лу или нет. Оказалось, имеет. Карслейк объяснил, что леди Сент-Лу возглавляет Ассоциацию женщин-консерваторов, которая представляет собой определенную силу в Сент-Лу. Она проводит многие важные акции и оказывает огромное влияние на то, как проголосуют женщины, чего, как известно, никто не может предсказать.
      Тут Карслейк снова прибодрился.
      - Это одна из причин моего оптимизма насчет Гэбриэла, - сказал он. Этот малый нравится женщинам.
      - Но не леди Сент-Лу?
      Леди Сент-Лу, по словам Карслейка, относится к этому с большим пониманием. Она откровенно признает, что старомодна, но искренне поддерживает то, что партия сочтет необходимым.
      - В конце концов, - грустно сказал Карслейк, - времена изменились. Раньше в политике были джентльмены.
      Теперь их невероятно мало. Хотелось бы, конечно, чтобы этот парень был джентльменом, но.., он не джентльмен, и все тут! Ну а раз нельзя заполучить джентльмена, то, я полагаю, герой - это лучшее из того, что остается.
      - По-моему, неплохо сказано, - заметил я, когда Карслейк ушел.
      Тереза улыбнулась и заявила, что ей, пожалуй, жаль майора Гэбриэла.
      - Как ты думаешь, какой он? - спросила она. - Должно быть, неприятный?
      - Да нет, наверное, он довольно славный малый.
      - Потому что у него Крест Виктории?
      - О Господи! Конечно нет! Можно получить Крест, будучи просто безрассудным.., или даже глупым. Знаешь, всегда говорили, что старина Фредди Элтон получил Крест Виктории только потому, что был слишком глуп, чтобы понять, когда надо отступать с переднего края. Правда, начальство назвало это "стойкостью перед лицом непреодолимого преимущества сил", хотя на самом деле Фредди просто понятия не имел, что все остальные уже ушли.
      - Это же нелепость, Хью! Скажи, почему ты думаешь, что этот самый Гэбриэл должен быть славным малым?
      - Только потому, что он не нравится Карслейку. Человек, который мог бы понравиться Карслейку, должен быть чванливым ничтожеством.
      - Ты хочешь сказать, что тебе не нравится бедняга Карслейк?
      - Ну при чем тут "бедняга"? Он вполне подходит для такой работы; чувствует себя как рыба в воде! И то сказать, какая работа!
      - А чем она хуже любой другой? Это нелегкий труд.
      - Да, верно. Однако если всю жизнь приходится рассчитывать, какое воздействие "это" окажет на "то"... В конце концов сам не будешь знать, чем "это" и "то" являются на самом деле.
      - Отрыв от действительности?
      - Да. Не к этому ли в конечном счете сводится политика - кому поверят люди, за что будут стоять, что им можно будет внушить? При чем тут факты?
      - О, значит, я правильно делаю, что не воспринимаю политику всерьез! заявила Тереза.
      - Ты все делаешь правильно! - Я послал ей воздушный поцелуй.
      ***
      Мне так и не удалось увидеть кандидата от консерваторов до большого собрания в Спортивном комплексе.
      Тереза раздобыла для меня самую современную инвалидную каталку. В солнечный день меня могли вывозить на террасу. Позднее, когда движение на каталке стало причинять меньше боли, круг расширился: иногда меня вывозили даже в Сент-Лу. Собрание было назначено на вторую половину дня, и Тереза устроила все так, чтобы я мог на нем присутствовать. Она уверяла, что это меня развлечет.
      Я сказал, что у Терезы странное представление о развлечениях.
      - Вот увидишь, - уверяла меня Тереза, - тебе доставит огромное удовольствие, когда ты убедишься, насколько все они воспринимают себя всерьез. К тому же, - добавила она, - я надену шляпку.
      Тереза никогда не носит шляпок, разве что в тех случаях, когда ее приглашают на свадьбу, но тут она специально съездила в Лондон и вернулась с новой шляпкой, которая, по ее мнению, подобает даме-консерватору.
      Мне стало любопытно, каков должен быть сей головной убор.
      Тереза объяснила все до малейших подробностей:
      - Шляпка должна быть из хорошего материала, элегантной, но не ультрамодной. Она должна хорошо сидеть на голове и не выглядеть легкомысленной.
      Она тут же продемонстрировала нам свою покупку, которая действительно соответствовала всем предъявленным требованиям.
      Тереза надела шляпку, и мы с Робертом наградили ее аплодисментами.
      - Чертовски хорошо, Тереза, - похвалил Роберт. - Шляпка придает тебе серьезный вид. Ты выглядишь так, будто у тебя есть определенная цель в жизни.
      Само собой разумеется, что перспектива увидеть Терезу в президиуме в шляпке увлекла меня, к тому же день выдался погожий и солнечный.
      Спортивный зал заполнился пожилыми людьми респектабельного вида, ну а те, кому еще не стукнуло сорока, резвились в этот час на пляже, что, по-моему, было с их стороны крайне мудро. Пока бойскаут осторожно подкатывал мою каталку к удобному месту у стены возле первых рядов, я размышлял о пользе подобных собраний. Каждый человек в этом зале был уверен в правильности своего политического выбора. Наши оппоненты проводили свое собрание в школе для девочек. Там, надо полагать, тоже собрались стойкие сторонники своей партии. Каким же образом тогда происходит воздействие на общественное мнение? Грузовики с громкоговорителями? Митинги на площадях?
      Мои размышления были прерваны шарканьем ног.
      Небольшая группа людей поднималась на специально сооруженную платформу, где не было ничего, кроме стульев, стола и стакана с водой. Перешептываясь и жестикулируя, они заняли положенные им места. Терезу в ее новой шляпке усадили во втором ряду в числе менее значительных личностей. А в первом расположились председатель, несколько престарелых джентльменов с трясущимися головами, оратор из штаба, леди Сент-Лу, еще две дамы и сам кандидат.
      Дребезжащим, но довольно приятным голоском председатель обратился к собравшимся, неразборчиво прошамкав какие-то банальности. Это был очень старый генерал, отличившийся еще в Бурской войне (а может быть, Крымской? <Крымская война - центральная кампания в войне 1853 - 1856 годов между Россией и коалицией Англии, Турции, Франции и Сардинии за господство на Ближнем Востоке, в которой царская Россия потерпела поражение.>). Во всяком случае, дело было очень давно, и того мира, о котором он бормотал, в настоящее время уже не существовало.
      Тонкий старческий голосок замер, грянули восторженные аплодисменты, какими в Англии всегда награждают друга, выдержавшего испытание временем... Каждый в Сент-Лу знал генерала С. "Славный воин старой школы", - говорили о нем.
      В своих заключительных словах генерал С, представил собравшимся представителя новой школы, кандидата от консервативной партии - майора Гэбриэла, кавалера Креста Виктории.
      В эту минуту послышался глубокий, тяжкий вздох, и я неожиданно обнаружил рядом с собой леди Трессилиан (подозреваю, что сюда ее привел безошибочный материнский инстинкт).
      - Как жаль, - выдохнула она, - что у него такие простецкие ноги.
      Я сразу понял, что она имела в виду, хотя, если бы меня попросили дать определение, какие ноги можно назвать простецкими, а какие нет, я бы ни в коем случае не смог этого сделать. Гэбриэл был невысок, и для такого роста ноги у него были, можно сказать, нормальные - не слишком длинные и не слишком короткие. И костюм был довольно приличный, неплохого покроя. Тем не менее эти ноги в брюках, несомненно, не были ногами джентльмена! Может быть, в строении и постановке нижних конечностей и кроется сущность родовитости, породы? Вопрос для "мозгового треста".
      Лицо Гэбриэла не подвело. Это было некрасивое, но довольно интересное лицо с поразительно прекрасными глазами. Ноги же портили всю картину.
      Он встал, улыбнулся - улыбка была обаятельная - и заговорил ровным голосом, с несколько просторечными интонациями.
      Гэбриэл говорил двадцать минут. И говорил хорошо.
      Не спрашивайте о чем. Я бы сказал, что он говорил обычные вещи и в более или менее обычной манере. Но его приняли. Этот человек создавал вокруг себя некое поле.
      Вы забывали, как он выглядит, забывали, что у него безобразное лицо, неприятный голос и дурной выговор. Зато возникало впечатление глубокой искренности и серьезности намерений. Вы чувствовали, что этот малый действительно собирается сделать все от него зависящее. Искренность именно искренность!
      Вы чувствовали.., да, чувствовали: ему не безразлично, его действительно заботит вопрос нехватки жилья и трудности молодоженов, не имеющих возможности обзавестись своим домом; и проблемы солдат, которые много лет пробыли за морем и теперь должны вернуться домой; и необходимость обеспечения техники безопасности; и сокращение безработицы. Он жаждет увидеть свою страну процветающей, ибо это означало бы счастье и благополучие жителей каждого входящего в нее района. Время от времени он неожиданно отпускал шутку, заурядную дешевку не первой свежести, - однако его шутки воспринимались благосклонно, потому что были понятны и всем знакомы.
      Дело было не в шутках, а в искренности. Он говорил, что, когда война наконец закончится и Япония будет выведена из строя, наступит мир и вот тогда будет жизненно важно взяться за дело, и он, если его выберут, готов это сделать...
      Вот, собственно, и "все. Я воспринял это как шоу одного актера майора Гэбриэла. Я не хочу сказать, что он игнорировал партийные лозунги. Отнюдь, он сказал все, что полагалось сказать; с подобающим восторгом и энтузиазмом говорил о лидере; упомянул империю. Все было вполне правильно, но вас призывали поддержать не столько кандидата от консервативной партии, сколько лично майора Джона Гэбриэла, который намеревается осуществить обещанное и страстно заинтересован в том, чтобы это было сделано.
      Аудитории он понравился. Правда, люди за этим и пришли. Все собравшиеся были тори, - но у меня создалось впечатление, что он понравился публике больше, чем она того ожидала. Мне показалось, что слушатели даже немного проснулись. "Ну конечно, - подумал я, - этот человек - настоящая динамо-машина!" И даже возгордился точностью моего определения.
      После аплодисментов (по-настоящему искренних) был представлен оратор из центра. Он был великолепен. Говорил все правильно, делал паузы в нужных местах и в нужных местах вызывал смех. Должен признаться, что я почти не слушал.
      Собрание закончилось обычными формальностями.
      Когда все поднялись со своих мест и стали выходить, леди Трессилиан остановилась около меня. Я был прав - она ангел-хранитель.
      - Что вы думаете о нем? - спросила она своим задыхающимся, астматическим голосом. - Скажите, пожалуйста, что вы думаете?
      - Хорош! Определенно хорош.
      - Очень рада, что вы так думаете. - Она порывисто, шумно вздохнула.
      Я удивился. Почему мое мнение может что-то для нее значить? Последующие слова леди Трессилиан просветили меня на этот счет.
      - Видите ли, - сказала она, - я не так умна, как Эдди или Мод. Политикой я никогда не занималась.., и я старомодна... Мне не нравится, что членам парламента платят деньги. Я так и не смогла привыкнуть к этому. Членство в парламенте - это служение родине, и оно не должно оплачиваться.
      - Но, леди Трессилиан, не каждому под силу служить родине, не получая плату, - заметил я.
      - Вы правы, я знаю. В настоящее время это невозможно. По-моему, очень жаль! Наши законодатели должны избираться из числа людей того класса, которому нет надобности трудиться ради куска хлеба. Из класса, не нуждающегося в заработке.
      У меня чуть не сорвалось с языка: "Дорогая моя леди!
      Вы, должно быть, явились прямехонько из Ноева ковчега!"
      Однако было любопытно обнаружить в Англии существование таких уголков, где все еще живы старые идеалы. Правящий класс. Господствующий класс. Высший класс. Такие ненавистные фразы. И все-таки - будем честными - в них что-то есть, не правда ли?
      - Мой отец, знаете ли, - продолжала леди Трессилиан, - был членом парламента от Гэрависси в течение тридцати лет. Он находил это тяжким бременем, но считал своим долгом.
      Я невольно перевел взгляд на платформу. Майор Гэбриэл разговаривал с леди Сент-Лу. Судя по ногам, он определенно чувствовал себя не в своей тарелке. Считал ли майор Гэбриэл депутатство в парламенте своим долгом?
      Я в этом очень сомневался.
      - Мне он показался очень искренни м, - заметила леди Трессилиан, проследив за моим взглядом. - А вам?
      - Мне тоже.
      - И он так чудесно говорил о мистере Черчилле... По-моему, вся страна поддерживает мистера Черчилля. Вы согласны?
      Да, я был с этим согласен. Вернее, я полагал, что консерваторы, безусловно, вернутся к власти, хотя и с небольшим перевесом голосов.
      Ко мне подошла Тереза, и тут же явился мой бойскаут, чтобы катить инвалидную каталку.
      - Получила удовольствие? - спросил я Терезу.
      - Да.
      - Что ты думаешь о нашем кандидате?
      Она долго молчала. И ответила лишь только после того, как мы вышли из зала:
      - Я не знаю.
      Глава 5
      Я встретился с кандидатом спустя несколько дней, когда он пришел переговорить с Карслейком, и тот привел его к нам. У Терезы и Карслейка возник какой-то вопрос, связанный с канцелярской работой, которую выполняла Тереза, и они оба вышли из комнаты.
      Я извинился перед Гэбриэлом, что не могу подняться, сказал, где стоят бутылки, и предложил, чтобы он нашел все сам. Как я заметил, он выбрал и налил себе напиток покрепче.
      Подавая мне стакан, Гэбриэл спросил:
      - На войне?
      - Нет, - ответил я, - на Хэрроу-роуд.
      Теперь это стало моим постоянным ответом, и я даже с некоторым интересом наблюдал за реакцией, которую он вызывал. Гэбриэла такой ответ позабавил.
      - Жаль, что вы так отвечаете, - заметил он. - Упускаете возможность.
      - По-вашему, мне следовало бы изобрести героическую историю?
      - Нет надобности ничего изобретать. Скажите только, что были в Северной Африке, или Бирме, или еще где-нибудь... Вы были на войне?
      Я кивнул.
      - Аламейн <Аламейн (Эль-Аламейн) - Город в Северной Африке к западу от Александрии, где в 1942 году шли ожесточенные бои, закончившиеся победой английских войск над итало-немецкими войсками.> и даже дальше.
      - Ну вот! Упомяните Аламейн. Этого достаточно.
      Никто не будет детально расспрашивать... Сделают вид, что им все ясно.
      - Стоит ли? - спросил я.
      - Ну... - он немного подумал, - стоит, если дело касается женщин. Им нравятся раненые герои.
      - Это мне известно, - горько заметил я.
      Он понимающе кивнул.
      - Да. Должно быть, иногда здорово действует на нервы. Тут много женщин. В некоторых могут проснуться материнские чувства. - Он поднял свой пустой стакан. - Вы не возражаете, если я себе налью?
      Я сказал, чтобы он не стеснялся.
      - Понимаете, я иду в замок на обед, - объяснил Гэбриэл. - Эта старая ведьма прямо-таки нагоняет на меня страх.
      Разумеется, мы могли бы оказаться друзьями леди Сент-Лу, но, я полагаю, Гэбриэлу было хорошо известно, что близких отношений между нами и обителями замка не было.
      Джон Гэбриэл редко ошибался.
      - Леди Сент-Лу? - спросил я. - Или все они?
      - Я ничего не имею против толстухи. Она - женщина того сорта, с какими запросто можно справиться, а миссис Бигэм Чартерис - типичная лошадь, с ней остается только ржать. Говори о лошадях - и все! А вот эта самая Сент-Лу, она из тех, кто видит тебя насквозь и будто наизнанку выворачивает! Ей не пустишь пыль в глаза... Я бы и пытаться не стал...
      Он немного помолчал.
      - Знаете, - задумчиво продолжал он, - когда тебе попадается истинный аристократ, ты пропал! И ничего с этим не поделаешь - Я не уверен, что вас понял.
      Он улыбнулся.
      - Гм, видите ли, в каком-то роде я оказался в чужом лагере.
      - Хотите сказать, что вы не тори?
      - Нет! Я хочу сказать, что я человек не их круга, чужак. Им нравятся не могут не нравиться! - представители старой школы. Конечно, в наше время не покапризничаешь, приходится довольствоваться такими неотесанными болванами, как я. Мой старик, - произнес он задумчиво, - был водопроводчиком.., к тому же не очень-то хорошим.
      Он посмотрел на меня и подмигнул. Я усмехнулся в ответ. С этого момента я подал под его обаяние.
      - Да, - сказал он, - по-настоящему - мое место с лейбористами.
      - Но вы не верите в их программу? - предположил я.
      - О, у меня нет никаких убеждений, - с легкостью сообщил Гэбриэл. Для меня это просто вопрос выгоды.
      Нужно определяться с работой. Война почти закончена, и скоро жизнь войдет в прежнее русло. Я всегда полагал, что смогу сделать карьеру в политике. Вот увидите, я этого добьюсь.
      - И поэтому вы тори? Предпочитаете быть в партии, вторая придет к власти?
      - Боже милостивый! Уж не думаете ли вы, что тори победят?
      Я ответил, что, по-моему, тори победят, но с незначительным преимуществом.
      - Чепуха! - заявил он. - Страну захватят лейбористы. Их подавляющее большинство.
      - Но.., если вы так думаете... - Я остановился.
      - Вас удивляет, почему я не хочу быть на стороне победителей? - Он ухмыльнулся. - Но, старина, потому-то я и не лейборист! Я не хочу потонуть в толпе. Оппозиция - вот мое место! Что, в сущности, представляет собой партия тори?
      В общем и целом - это самая бестолковая толпа ни на что не способных джентльменов и абсолютно неделовых бизнесменов. Они беспомощны. У них нет политики и политиков - все вверх дном, так что любого более или менее способного человека видно за милю. Вот посмотрите, я взлечу как ракета.
      - Если вас выберут.
      - О, меня, конечно, выберут!
      Я с любопытством взглянул на него.
      - Вы и правда так думаете?
      Гэбриэл опять ухмыльнулся.
      - Выберут, если не сваляю дурака. У меня есть слабости. - Он допил последний глоток. - Главная из них - женщины. Мне надо держаться от них подальше. Здесь это будет нетрудно. Хотя должен сказать, есть одна этакая штучка в таверне "Герб Сент-Лу". Не встречали? - Взгляд его остановился на моей неподвижной фигуре. - Виноват, конечно, не встречали. - Он был смущен, даже тронут и с видимым чувством произнес:
      - Не повезло!
      Странно, но это было первое проявление сочувствия, которое меня не обидело. Оно прозвучало так естественно...
      - Скажите, пожалуйста, - поинтересовался я, - вы и с Карслейком так откровенны?
      - С этим ослом? О Господи, конечно нет!
      Потом я немало размышлял о том, почему Гэбриэл так разоткровенничался именно со мной, и пришел к выводу, что он был одинок. В Сент-Лу он, в сущности, разыгрывал (и очень успешно!) спектакль, но у него не было возможности расслабиться в антрактах. Разумеется, он знал, должен был знать, что неподвижный калека всегда в конце концов оказывается в роли слушателя. Я хотел развлечений, и Джон Гэбриэл охотно мне их предоставил, введя за кулисы своей жизни. К тому же по своей натуре он был человеком откровенным.
      С некоторой долей любопытства я спросил, как к нему относится леди Сент-Лу.
      - Превосходно! - воскликнул он. - Превосходно! Черт бы ее побрал!.. Это один из способов, каким она действует мне на нервы. Ни к чему не придерешься - как ни старайся: она свое дело знает. Эти старые ведьмы... Уж если они захотят нагрубить, они будут такими грубыми, что у вас дух захватит... Но если они грубить не пожелают - их ничем не заставить.