Дом в Ширазе

В шесть утра мистер Паркер Пайн вылетел из Багдада в Иран. Место для пассажиров в маленьком моноплане было отмерено на редкость скупо, и узенькое сиденье, на котором он примостился, доставляло ему куда больше мучений, нежели комфорта. Его попутчиками оказались общительный с виду здоровяк и худощавая женщина с поджатыми губами и явно решительного характера.

– Во всяком случае, – утешил себя мистер Паркер Пайн, – не похоже, что они способны обратиться ко мне за консультацией.

Они и не обратились. Маленькая женщина оказалась американской миссионеркой, нашедшей счастье в изнурительном труде на благо ближних. Цветущий мужчина работал в нефтяной компании. Все это мистер Паркер Пайн узнал от них еще до того, как самолет взлетел.

– Что касается меня, боюсь, я самый обыкновенный турист, – смущенно сообщил он. – Собираюсь осмотреть Тегеран, Исфахан и Шираз.

И, очарованный восточной музыкой этих названий, повторил:

– Тегеран. Исфахан. Шираз.

Он выглянул в иллюминатор. Внизу была пустыня. Мистер Паркер Пайн поежился. Он чувствовал магию этого бескрайнего мертвого пространства.

В Керманшахе самолет приземлился для таможенного досмотра и паспортного контроля. Небольшая коробочка, обнаруженная в багаже мистера Паркера Пайна, вызвала целый ажиотаж. Официальные лица обратились к мистеру Паркеру Пайну за объяснениями, но, так как достойный джентльмен совершенно не знал иранского, дело зашло в тупик.

Пилот, молодой белокурый немец с открытым обветренным лицом и темно-синими глазами, заинтересовался наконец происходящим.

– Проблемы? – спросил он, подходя к группе. Мистер Паркер Пайн, до того безуспешно забавлявший зрителей изумительно исполняемой пантомимой, облегченно вздохнул.

– Это порошок от клопов, – объяснил он. – Как вы думаете, им можно это объяснить?

– Проблемы? – дружелюбно, но непонимающе поинтересовался пилот.

Мистер Паркер Пайн повторил фразу на немецком. Пилот ухмыльнулся, перевел ее на персидский. Суровые лица таможенников тут же просветлели. Морщины перестали бороздить их лбы, они улыбнулись, а один даже рассмеялся. Мысль избавляться от клопов с помощью порошка показалась им необычайно забавной.

Пассажиры вернулись в самолет, и полет возобновился. Над Хамаданом моноплан снизился, но садиться не стал, а просто скинул мешки с почтой и направился дальше. Мистер Паркер Пайн выглянул в иллюминатор, пытаясь разглядеть скалу, на которой Дарий увековечил свои подвиги в камне, на трех языках – вавилонском, мидийском и персидском.

В час они прибыли в Тегеран. Последовали очередные формальности. Немец-пилот, улыбаясь, стоял рядом с мистером Паркером, пока тот отвечал на бесконечные вопросы, которых он все равно не понимал.

– Что я им сказал? – поинтересовался у него мистер Паркер Панн на немецком.

– Что вашего отца зовут Турист, по профессии вы Чарльз, девичья фамилия вашей матери Багдад, а прибыли вы из Герата.

– Это что-то меняет?

– Ровным счетом ничего. Просто что-нибудь говорите – это все, что им нужно.

Тегеран разочаровал мистера Паркера Пайна. Город оказался до отвращения современным. Возвращаясь на следующий вечер в отель и столкнувшись в холле с господином Шлейгелем, немецким пилотом, мистер Паркер Пайн пожаловался ему на это обстоятельство и, неожиданно для себя, пригласил его поужинать. Тот согласился.

Официант-грузин доставил им заказанные блюда.

Когда ужин перешел в стадию десерта, немец, задумчиво ковыряясь в липкой шоколадной субстанции, проговорил:

– В Шираз, значит, едете?

– Точнее, лечу. А оттуда на машине – с заездом в Исфахан – снова сюда. Мы ведь с вами завтра летим?

– О нет. Я возвращаюсь в Багдад.

– Давно здесь живете?

– Три года. Столько же, сколько существует наша авиалиния. Пока без происшествий – unbemfen![23]

Он постучал по столу.

Принесли кофе в тяжелых глиняных чашках. Мужчины закурили.

– Моими первыми пассажирами были две дамы, – принялся вспоминать немец. – Две англичанки.

– Да? – вежливо сказал мистер Паркер Пайн.

– Юная леди из очень хорошей фамилии – дочь одного из ваших министров. Как это по-вашему – леди? Да, леди Эстер Карр. Красивая, очень красивая девушка. Только сумасшедшая.

– Сумасшедшая?

– Совершенно. Купила огромный дом в Ширазе и не выходит из него. Завела восточные порядки, европейцев и видеть не желает. Разве это дело для благородной-то леди?

– Ну, есть примеры, – сказал мистер Паркер Пайн. – Взять хоть леди Эстер Стенхоуп[24].

– Нет, эта точно сумасшедшая, – уверенно заявил немец. – По глазам видно. Точно такие глаза я видел на войне у командира нашей подводной лодки. Он теперь в сумасшедшем доме.

Мистер Паркер Пайн был удивлен. Он хорошо помнил лорда Мичлдэвера, отца упомянутой девушки. Он даже работал под его началом, когда тот был министром внутренних дел. Высокий светловолосый мужчина с насмешливыми голубыми глазами. И жену его он тоже видел, хоть всего и однажды: черноволосая красавица ирландка с глазами совершенно невероятного синего – едва ли не фиолетового – цвета. Оба были приятными, совершенно здоровыми людьми, и, однако, безумие действительно тлело в их роду. Пощадив одно поколение, оно неожиданно проявлялось в другом. Странно было услышать, что незнакомый немецкий летчик так настаивает на сумасшествии их дочери.

– А другая дама? – спросил он из вежливости.

– Другая умерла.

Что-то в голосе немца заставило мистера Паркера Пайна взглянуть на него повнимательней.

– Ну да, – сказал тот. – Я же не каменный – у меня тоже есть сердце. Она казалась мне самым прекрасным существом на свете. Ну, вы знаете, как это случается. Находит на тебя внезапно. Она была как цветок, совершенно как цветок.

Он тяжело вздохнул.

– Я заходил к ним однажды в Ширазе. Леди Эстер меня пригласила. А моя бедняжка, мой ангел, она была чем-то ужасно напугана. Я же видел! А в следующий раз, когда я вернулся из Багдада, мне сказали, что она умерла.

Он помолчал и мрачно добавил:

– Наверное, леди Эстер ее и убила. Она же совсем сумасшедшая, я вам говорил.

Он снова вздохнул, и мистер Паркер Пайн заказал два бенедиктина.

– Хороший выбор, – согласился грузинский официант и почему-то принес им два кюрасо.

На следующий день, вскоре после полудня, мистер Паркер Пайн впервые увидел Шираз. Самолет летел над горными грядами, между которыми скрывались глубокие сумрачные долины, дышащие зноем и смертью, когда неожиданно впереди и внизу показался Шираз – изумрудно-зеленая жемчужина среди нагромождения безжизненных раскаленных камней.

Шираз понравился мистеру Паркеру Пайну куда больше, чем Тегеран. Пещерное убранство отеля пугало его не больше, чем первобытное состояние улиц.

Как оказалось, в Шираз он попал в самый разгар веселья, поскольку прошлым вечером начался Hay Руз – пятнадцать дней, в течение которых в Иране празднуют новый год. Побродив по пустым базарам, мистер Паркер Пайн обнаружил наконец центр веселья, где собрался весь город: огромный участок общинной земли на северной окраине.

В один из дней мистер Пайн выбрался за город, чтобы осмотреть гробницу великого персидского поэта Хафиза. Он уже возвращался, когда увидел дом, совершенно его очаровавший. Дом, выложенный голубой, желтой и розовой плиткой, казался редким самоцветом, вставленным в оправу зеленого сада с фонтанами, розами и апельсиновыми деревьями. Просто сказочный домик.

Вечером, ужиная с английским консулом, он упомянул об этом в доме.

– Очаровательное место, не правда ли? – отозвался консул. – Его построил прежний губернатор Луристана, недурно попользовавшийся своим служебным положением. Теперь он принадлежит англичанке. Леди Эстер Карр – вы, должно быть, слышали. Совершенно свихнулась. Полностью ассимилировалась и слышать не хочет ни об Англии, ни тем более об англичанах.

– Молода?

– Даже слишком для подобных штучек. Ей нет и тридцати.

– Кажется, она приехала сюда не одна? Была еще одна англичанка, которая потом умерла?

– Да, с тех пор прошло уже почти три года. Это случилось вскоре после того, как я принял дела после неожиданной кончины своего предшественника, Барэхема. Собственно говоря, на следующий же день.

– А как она умерла? – поинтересовался мистер Паркер Пайн.

– Упала во внутренний двор с балкона второго этажа. Она была то ли служанкой леди Эстер, то ли ее компаньонкой – не помню точно. Как бы там ни было, она несла ей поднос с завтраком и оступилась. Грустная история. Ничем нельзя было помочь – голова раскололась о камни.

– А как ее звали?

– Кинг, кажется – или Уилз? Нет, это миссионерка. Очень, кстати, была милая привлекательная особа.

– Леди Эстер была сильно расстроена?

– Не знаю. Очень уж она странная. Я ее так и не раскусил. Она очень.., властная натура. Чувствуется, знаете, порода – если вы понимаете, что я имею в виду. Я, честно говоря, ее просто побаиваюсь. Стоит ей только глянуть на меня своими черными сверкающими глазищами…

Он смущенно засмеялся, потом с любопытством взглянул на собеседника. Мистер Паркер Пайн явно его не слышал. Он невидяще смотрел вдаль, а в его пальцах догорала так и не использованная спичка. Когда она догорела до самых пальцев, мистер Паркер Пайн, чертыхнувшись, выронил ее и, увидев изумленное лицо консула, улыбнулся.

– Прошу прощения.

– Витаете в облаках? – добродушно поинтересовался консул.

– Три полных круга, – загадочно ответил мистер Паркер Пайн, и они заговорили о другом.

Вечером, вернувшись в отель, мистер Паркер Пайн зажег маленькую масляную лампу и принялся сочинять письмо. Изрядно помучившись над композицией, он остановился в конце концов на следующем лаконичном варианте:

«Мистер Паркер Пайн выражает свое почтение леди Эстер Карр и на случай, если ей потребуются его услуги, сообщает, что ближайшие три дня пробудет в отеле „Фарс“.

К этому посланию он приложил вырезку со знаменитым объявлением:

ЧАСТНЫЕ ОБЪЯВЛЕНИЯ

Счастливы ли вы? Если нет – обращайтесь к мистеру Паркеру Пайну, Ричмонд-стрит, 17.

ФЛОРА. – Я так устала ждать! – Д.

ФРАНЦУЗСКАЯ СЕМЬЯ ПРЕДОСТАВИТ обеспеченным гостям жилье в пятнадцати минутах езды от Парижа. Большой особняк, современные удобства, превосходная кухня. Возможны уроки французского.

– Должно сработать, – пробормотал он, осторожно взбираясь на свое шаткое ложе. – Учитывая обстоятельства… Почти три года…. Да, должно сработать.

На следующий день около четырех он получил ответ. Принес его слуга-перс, не понимавший по-английски ни слова.

«Леди Эстер Карр будет рада видеть мистера Паркера Панна у себя нынче же в девять часов вечера».

Мистер Паркер Пайн улыбнулся.

В назначенное время он был на месте. Все тот же слуга встретил его и провел через темный уже сад, потом по наружной лестнице внутрь и, наконец, то ли на открытый балкон, то ли во внутренний двор. На балконе, возле стены, находился большой диван, на котором полулежала хозяйка.

При виде леди Эстер закрадывалось подозрение, что восточные одеяния выбраны ею далеко не случайно, а как единственно подходящие к ее жгучему, восточному типу красоты. «Властная женщина», – сказал о ней консул, и, чтобы убедиться в его правоте, достаточно было только взглянуть на ее гордо вскинутый подбородок и надменный изгиб бровей.

– Вы мистер Паркер Пайн? Садитесь туда.

Ее рука, сверкнув на миг большим изумрудом с вырезанным на нем фамильным гербом, повелительно указала в сторону сваленных на полу подушек. Изумруд был фамильной драгоценностью и – как мысленно прикинул мистер Паркер Пайн – стоил целое состояние.

Он послушно, хоть и не без усилий, уселся. Впрочем, усаживая человека подобной комплекции на землю, никто и не ожидает, что это будет выполнено сколько-нибудь грациозно.

Появился слуга, неся на подносе кофе. Мистер Паркер Пайн принял свою чашку и с видом знатока пригубил.

Казалось, его хозяйка – как, впрочем, и все на Востоке – обладает бесконечным запасом времени. Она совершенно не торопилась начинать разговор и, прикрыв глаза, медленно потягивала кофе. Наконец она заговорила.

– Итак, вы помогаете тем, кто несчастлив, – проговорила она. – По крайней мере, так значится в вашем объявлении.

– Да.

– Почему же вы послали его мне? Или это у вас в обычае – совмещать путешествия с бизнесом?

Мистер Паркер Пайн проигнорировал оскорбительный смысл этого замечания и невозмутимо ответил:

– Нет. В моем представлении это вещи несовместимые.

– Зачем же тогда вы послали мне это?

– Затем, что вы, по-моему, несчастны.

Последовала пауза. Мистер Паркер Пайн с интересом ждал реакции на свои слова. Леди Эстер, в свою очередь, ее обдумывала. Через минуту она рассмеялась.

– Вы, видно, думаете, что каждый, кто, подобно мне, покидает свет и живет вдали от своей страны и своей расы, делает так потому, что несчастлив? Разочарование, печаль – вот, по-вашему, единственно стоящие причины для уединения? О, ну когда же вы это поймете? Там – в Англии – я чувствовала себя чужой. Здесь я дома. Порой мне кажется, что сердцем я была здесь всегда. Мне нравится это уединение. Впрочем, боюсь, вам этого не понять. Вам, вероятно, это должно казаться… – она чуть запнулась, – безумием.

– Вы отнюдь не безумны, – сказал мистер Паркер Пайн. Его голос прозвучал так уверенно и спокойно, что женщина взглянула на него с любопытством.

– Однако же, как я слышала, многие считают иначе. Глупцы! Впрочем, чем был бы без них этот мир? Я абсолютно счастлива!

– И тем не менее вы пригласили меня прийти.

– Признаюсь, мне было любопытно посмотреть на вас. И потом, – продолжила она, чуть поколебавшись, – хотя я и не собираюсь возвращаться туда – в Англию, порой мне нравится послушать, что нового происходит в мире…

– Который вы покинули? – закончил за нее мистер Паркер Пайн.

Леди Эстер слегка кивнула, и мистер Паркер Пайн принялся рассказывать. Его мягкий спокойный голос звучал тихо и ровно, изредка повышаясь в местах, требующих акцента.

Он рассказывал о Лондоне, о городских новостях, о знаменитостях, об открывшихся ресторанах и новых ночных клубах, о скачках, о приемах, охоте и сельских сплетнях. Он говорил о новых тканях, о последней парижской моде, о маленьких магазинчиках вдали от фешенебельных улиц, ухитряющихся поддерживать нереально низкие цены.

Он говорил о кино и театрах, о последних фильмах и постановках, о новых пригородных парках, о саженцах и садоводстве, об уютном ночном Лондоне – со всеми его автобусами и трамваями, с толпами, спешащими после работы домой в маленькие уютные домики, где их ждет семья. Как-то незаметно он успел даже расписать все прелести и особенности английской семейной жизни.

Это был необыкновенный рассказ, и не рассказ даже, а целое представление, обнаружившее поистине удивительный кругозор и знание человеческой природы. Подбородок леди Эстер опускался все ниже и ниже, ее надменность таяла как воск, и вскоре по ее щекам медленно покатились слезы. Когда мистер Паркер Пайн наконец умолк, она уже рыдала.

Мистер Паркер Пайн молчал. Он сидел на своих подушках и поглядывал на нее со спокойной уверенностью ученого, ни секунды не сомневавшегося в удачном исходе эксперимента.

Наконец леди Эстер подняла голову.

– Теперь, – с горечью спросила она, – теперь вы довольны?

– Теперь – да.

– Но я? Как мне теперь выносить это? Жить здесь взаперти, никогда никого больше не видя!

Она спохватилась, но слишком поздно. Слова были произнесены. Ее лицо залила краска гнева.

– Ну? – с яростью выговорила она. – Что ж вы не спрашиваете? Неужели вам не хочется сказать: «Если вас так тянет домой, почему вы туда не едете?»

– Нет, – мистер Паркер Пайн покачал головой, – не хочется. Не так это для вас просто.

В глазах леди Эстер мелькнуло что-то похожее на испуг.

– Может, вы знаете и почему?

– Думаю, знаю.

– В таком случае, вы ошибаетесь, – покачала она головой. – Об истинной причине вам никогда не догадаться.

– Я не гадаю, – возразил мистер Паркер Пайн, – я наблюдаю. И классифицирую.

Она снова покачала головой.

– Вы ничего – ровным счетом ничего – не знаете.

– Придется, кажется, убедить вас в обратном, – добродушно сказал мистер Паркер Пайн. – Насколько я понимаю, леди Эстер, вы прилетели сюда из Багдада самолетом этой новой немецкой авиалинии.

– Да.

– Там был молодой пилот, господин Шлейгель. Ну, тот самый, он еще заходил к вам однажды.

На этот раз ее «да» прозвучало – почти неуловимо, но все же – нежнее и мягче.

– И у вас была подруга – или компаньонка, – которая вскоре погибла.

– Компаньонка, – прозвенел голос, снова холодный и твердый как сталь.

– И звали ее?..

– Мюриэл Кинг.

– Вы любили ее?

– Что значит «любила»? – вскинулась леди Эстер, но, тут же остыв, надменно ответила: – Она была мне полезна – и только.

Мистеру Паркеру Пайну невольно вспомнились слова консула: «Чувствуется, знаете, порода – если вы понимаете, о чем я».

– Вы сожалели о ее смерти?

– Естественно! Впрочем, мистер Пайн, не вижу никакой необходимости обсуждать это с вами, – сказала она и решительно закончила: – Очень мило было с вашей стороны зайти. Однако я несколько устала, и если вы сообщите, сколько я вам должна за визит…

– После ее смерти господин Шлейгель больше не заходил сюда, – спокойно продолжил мистер Паркер Пайн, и не думая подниматься. Оскорбления он как будто и вовсе не заметил. – Но, если бы зашел, вы бы его приняли?

– Разумеется, нет.

– Вы абсолютно уверены?

– Естественно. Господин Шлейгель не будет принят.

– Да, – задумчиво проговорил мистер Паркер Пайн. – Иначе ответить вы и не могли.

– Я.., я не понимаю, о чем вы, – неуверенно проговорила леди Эстер, изо всех сил стараясь сохранить броню надменности, уже давшую трещину.

– А вы знали, что он любил Мюриэл Кинг? Он романтик, этот юноша. Он свято хранит память о ней.

– Да? – Ее голос упал чуть не до шепота.

– Какая она была?

– Что значит какая? Откуда мне знать?

– Но смотреть-то вам на нее, думаю, доводилось? – мягко спросил мистер Паркер Пайн.

– Ах, это! Ну, обычная девушка. Довольно привлекательная…

– Примерно вашего возраста?

– Примерно.

Наступила пауза.

– А почему вы думаете, что этот пилот.., ее любил? – неожиданно спросила леди Эстер.

– Потому что он сам мне в этом признался. Да-да, и в совершенно недвусмысленных выражениях. Как я уже говорил, он романтик. Ему необходимо было с кем-то поделиться. Особенно его мучает то, как она погибла.

Леди Эстер вскочила на ноги.

– Вы думаете, я ее убила?

Мистер Паркер Пайн на ноги не вскочил. Его комплекция исключала такого рода импульсивность.

– Нет, дитя мое, – ответил он. – Я так не думаю и именно потому считаю, что, чем скорее вы закончите весь этот спектакль и вернетесь домой, тем лучше.

– Что.., что вы хотите этим сказать? Спектакль?

– Беда в том, что вам не хватило выдержки. Да-да, не хватило. Вы испугались, что вас обвинят в убийстве хозяйки.

Девушка отшатнулась.

– Вы ведь не леди Эстер Карр, – спокойно продолжал мистер Паркер Пайн. – Я догадывался об этом еще до того, как вас увидел. Небольшая проверка показала, что я прав.

Он не сдержал улыбки, и она тут же расползлась, широкая и добродушная, по его благожелательному лицу.

– Только что, делая обзор лондонской жизни, я внимательно наблюдал за вами. Вы реагировали как Мюриэл Кинг, а не как леди Эстер. Дешевые магазинчики, кинотеатры, парки, толкучка в трамваях – все это не оставило вас равнодушной, а вот сельские пересуды, новые ночные клубы, скачки и аристократические сплетни были для вас пустым звуком. Так что сядьте и расскажите мне все, – закончил он совсем уже отеческим тоном. – Я знаю, что вы не убивали леди Эстер. Вы только боялись, что вас обвинят в этом. Просто расскажите, как это случилось.

Девушка медленно опустилась на диван и, глубоко вдохнув, начала говорить, и говорила все быстрее и быстрее, точно боясь теперь, что ее остановят.

– Нужно начать.., с самого начала. Я – я боялась ее. Она была безумна.., не совсем, конечно – но все же. Она сама предложила мне поехать сюда с ней. Я – идиотка! – пришла в восторг. Решила, что это будет так романтично! Идиотка. Романтическая дурочка – вот кем я была. Она сбежала сюда из-за той истории с шофером. Она была без ума от мужчин – совершенно без ума. Шофер-то и смотреть на нее не хотел, и хуже всего то, что это получило огласку. Знакомые смеялись чуть ли не ей в лицо. Она порвала с семьей и уехала сюда.

Все это было для нее только красивым жестом – гордое одиночество в пустыне и все такое. Она насладилась бы своими страданиями и вернулась обратно. Так оно и было бы, не лишись она рассудка. И потом – этот пилот. Он.., он ей понравился. И когда он пришел сюда ко мне, она вообразила… Ну, вы понимаете. Только, должно быть, он объяснил ей… И тогда она сорвалась. Понимаете, это был просто кошмар. Она заявила, что я никогда не вернусь домой. Что я в ее власти. Ее собственность, ее рабыня. Именно рабыня, а значит, она имеет полное право распоряжаться моей жизнью и смертью.