Жизнь без границ. История чемпионки мира по триатлону в формате Ironman

Крисси Веллингтон, Майкл Айлвин

Жизнь без границ. История чемпионки мира по триатлону в формате Ironman

© Chrissie Wellington, Michael Aylwin, 2012

© Перевод на русский язык, издание на русском языке, оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2013

Рекомендуем прочитать

Джо Фрил

Библия триатлета

Джо Фрил

Библия велосипедиста

Джек Дэниелс

От 800 метров до марафона

Артур Лидьярд, Гарт Гилмор

Бег с Лидьярдом

Терри Лафлин, Джон Делвз

Полное погружение

Терри Лафлин

Как рыба в воде

Джон Кэллос

Железный человек есть в каждом

Игорь Сысоев и Олег Кулиненков

Триатлон

Олимпийская дистанция

От партнера издания

Я встретил Крисси на повороте велосипедного этапа Ironman Austria. Сначала не поверил своим глазам: она стояла с английским флагом на плечах и подбадривала каждого проезжавшего мимо нее атлета. «Привет, Крисси», – только и успел сказать я. В тот момент подумалось: «Наверное, она приехала поддержать какого-то близкого человека». Встретил ее опять, уже на беговом этапе, и увидел, как она поддерживает идущего без сил человека и просит не сдаваться, а хотя бы пешком, но закончить гонку. Тогда я понял: она просто поддерживает всех, ее авторитет в длинном триатлоне настолько велик, что одно только ее присутствие на трассе может вдохновить многих сделать то, о чем они мечтали долгие часы тренировок. Финишировать в одном из самых сложных однодневных испытаний на выносливость – изнурительной гонке Ironman.

История Крисси необычна. Ее успех в соревнованиях формата Ironman невероятен. Победа в двенадцати длинных триатлонах из двенадцати возможных поражает воображение. Она долго шла к профессиональному спорту. До этого были и напряженная учеба, и работа на благо общества, и большая политика. Но в итоге она стала профессиональным триатлетом.

В рассказе о своей жизни Крисси не пытается избежать острых углов. Иногда даже кажется, что она излишне откровенна. Но в конечном итоге все эти моменты и создают полную картину того, что называется профессиональным спортом. Очень многие в автобиографических книгах пытаются нарисовать красивую картинку своей жизни. Непонятно, какую цель они преследуют. Скорее всего, им хотелось бы видеть такой свою жизнь. Они боятся выглядеть смешными или жалкими в глазах своих читателей. Крисси ставит иные цели. Она помогает людям, рассказывая, что в 30 лет можно открыть такую страницу своей жизни, которая позволит испытать потрясающее чувство гордости за самого себя.

Трудолюбие Крисси, конечно, ошеломляет. Читаешь о ее тренировках – и складывается впечатление о легкости, с которой она справляется с заданиями. Но живущие в подобном режиме прекрасно осознают, какая сила воли требуется, чтобы в конце занятия сделать над собой усилие и закончить его мощнейшим спуртом. Тот, кто видел ее радость на финише, никогда бы не подумал, насколько тяжело бывает ей во время гонки. В этом вся Крисси – не скрывать своих проблем, но встречать их с улыбкой и уверенностью в себе.

Эта книга – ода Ironman. Сама по себе эта гонка уникальна. Ее невозможно сделать «на ура», на удачливом стечении обстоятельств или благодаря невероятной силе воли. Большинство людей, финишировав на Ironman, стали «железными людьми» за многие месяцы, предшествовавшие финишу. Ironman – великолепный способ проверить себя, найти ответ на вопрос, чего ты можешь добиться в своей жизни.

Сколько раз мы, анализируя чужие успехи, склонялись к тому, что им предшествовало удачное стечение обстоятельств, наличие таланта, либо объясняли все тем, что человек оказался в нужном месте в нужное время. При этом мы оправдывали многие свои неудачные проекты причинами, которые, как нам казалось, от нас не зависели.

Ironman может сделать любой, и в то же время сделать его невероятно сложно. Нужно в течение длительного времени очень жестко контролировать процесс подготовки. При этом без фанатизма. Работа, семья не должны страдать от поставленной вами цели, иначе ее достижение может обернуться невосполнимыми жизненными потерями. В период подготовки вы должны отказаться от многих привычных вам вещей. От долгого сна в выходной день, бесцельных посиделок с друзьями за кружечкой пива, просмотра любимого сериала. Вот в чем прелесть этой гонки. Не нужно иметь талант в какой-либо области, необходимо только поставить себе цель, определить способы ее достижения и много и трудно работать над ее выполнением. Сама по себе гонка и финиш – это просто публичное признание вашей силы воли и огромного трудолюбия, проявленных ранее. Вот почему на старте Ironman все с уважением смотрят друг на друга: все понимают, что пришлось пережить стоящему рядом с тобой сопернику. И эта общая победа над собой объединяет разных людей.

Финиш в Ironman – особая тема. Пересекая финишную черту, ты испытываешь такую гамму чувств, которые вряд ли испытывал ранее. Видимо, истощенный долгой нагрузкой организм уже не может контролировать эмоции, и они выплескиваются наружу во всех возможных проявлениях. Слезы, радость, глубочайшее опустошение, неземной восторг, отрешенность и крайняя степень возбуждения проносятся в одно мгновение, и вы, ошеломленный этими чувствами, решаете повторить все снова.

Виктор Жидков,председатель правления Инвестиционного Банка «Веста»,финишер Ironman Austria

Предисловие к российскому изданию

Ironman – это больше, чем просто спорт. Его уникальность явно не ограничивается только длиной железной дистанции, которая отличает ее от любых других спортивных состязаний.

Для того чтобы бросить вызов невозможному и шагнуть за воображаемые пределы своих способностей, человек должен абсолютно точно знать, зачем он это делает. Иначе он не пройдет и полпути.

Известно много примеров, когда люди, ставившие перед собой такую цель, достигали ее. И всегда меня интересовала причина, подвигнувшая человека на подобное. Ведь она обязательно есть, и у каждого своя.

Прочитав множество биографий профессиональных спортсменов, я пришла к выводу, что именно занятия спортом, ставшие привычкой, и непреодолимое желание быть лучшим из лучших в своем виде и есть основной стимул для любого из них.

Постоянные тяжелые тренировки с раннего детства, истории кумиров, стремление стать первым, одержать победу… и спустя несколько лет самые упорные и талантливые поднимаются на заветный пьедестал. Вот он, путь спортсмена, не правда ли?

Возможно ли подняться так высоко, как Крисси, имея лишь смутные представления о том виде спорта, которым вы решили заняться в 30 лет? «Нет, невозможно», – будет ваш ответ. Но, наверное, то же самое вы сказали бы, услышав в первый раз: «3,8 километра проплыть, 180 километров велосипедной гонки и в конце пробежать марафон… все это без перерыва на отдых».

«Невозможно» – это лишь слово, результат нашего убеждения, которое мы постоянно должны подвергать сомнению.

Перед нами книга о человеке, который совершил невозможное. Его достижения не укладываются в голове у большинства нормальных людей. Разумеется, на такое способен только уникальный человек, каким и является Крисси.

Прочитав на одном дыхании эту книгу, больше всего я поразилась не количеству ее побед и высоких результатов, не тому, сколько мужчин-профессионалов удается обгонять ей на каждом старте, а тому, с какими мыслями она это делает. Уникален взгляд Крисси на спорт. Для нее он «инструмент в становлении человека», и каждая ее победа – это стремление к собственному идеалу, соревнование с собой, преодоление своих лимитов. Здесь победа – лишь подтверждение успеха, а не самоцель. Такая нетипичная для профессионального спортсмена позиция. Но, возможно, именно она и делает Крисси той самой непобедимой Крисси Веллингтон, четырехкратной чемпионкой мира, не проигравшей ни одной гонки Ironman.

Я впервые читаю биографию спортсмена, так сильно и преданно любящего свой вид спорта. Когда большинство профессиональных атлетов после финиша предпочитают уйти в отель, чтобы отдохнуть, Крисси остается на финишной черте, чтобы поприветствовать всех участников гонки до последнего. Когда остальные думали бы только о победе и потерянных минутах, Крисси становится неловко обгонять девушку, которая одолжила ей баллон для накачки сдутой камеры. Выигрывая чемпионат мира с невероятным результатом, Крисси не перестает улыбаться на протяжении всей дистанции. Слова о боли и мучениях, столь распространенные в любой книге о спорте, здесь остаются где-то далеко на втором плане, на первом же – безумная любовь к жизни, ее многообразию и, разумеется, к Ironman Triathlon как важной ее составляющей. «Это не добровольный мазохизм, а самый настоящий процесс самосовершенствования», – скажет Крисси. И в этом она вся. Мне кажется, каждое ее слово и поступок – это вызов профессиональному спорту в привычном его понимании. Ей удается быть не просто лучшей спортсменкой современности, а непревзойденно лучшей в своем виде спорта. Крисси заслуженно можно назвать лицом Ironman.

Через всю книгу проходит любовь к самому процессу жизни, к постоянной работе над собой. Возможно, это именно то, чему следует поучиться каждому, вне зависимости от того, какой жизненный путь он выбрал.

Любовь к процессу, а не к результату. Вот что является источником мотивации и безграничной силы.

Спасибо, Крисси!

Мария Лемесева,участница финала серии Ironman в Коне–2012

Предисловие

Лэнса Армстронга

Профессиональные триатлеты посвящают каждый день своей жизни тому, чтобы достичь идеала. У них множество целей и амбиций. А теперь прибавился еще один важный нюанс. Они боятся проиграть какой-то девчонке. В последнее время триатлеты-мужчины стали больше тренироваться, вести себя более жестко. Если в их глазах заметны следы паники, то знайте, что у многих это из-за того, что появилась женщина, способная их победить.

Крисси появилась из ниоткуда. В 2007 году она с первой попытки выиграла соревнования Ironman World Championship на Гавайях. С тех пор мир триатлона изменился до неузнаваемости. Теперь у нее целых четыре титула чемпионки мира, и это весомое достижение. Но я уверен, что она способна на гораздо большее и поразительное.

Уникальность Крисси в том, что она бегает так же быстро, как мужчина. К примеру, на соревнованиях Ironman в Южной Африке в 2011 году она стала восьмой в общем зачете, а на беговом этапе обогнала всех участников – и мужчин, и женщин. Я считаю это одним из самых невероятных спортивных достижений последнего времени. Многие представители спортивной элиты перед поездкой в Южную Африку говорили себе: «Я буду счастлив, если смогу пробиться в первую десятку». Ну что ж, кое-кто из них действительно смог пробиться – вот только в марафоне их смогла «сделать» девчонка!

Впервые за всю историю триатлона изменилось само представление о том, что женщина может победить в соревнованиях в формате Ironman. До появления на дистанциях Крисси это никому даже не приходило в голову.

Она видоизменяет спорт, которым занимается. Ей удалось присоединиться к Большой пятерке победителей Ironman – Дэйву Скотту, Марку Аллену, Скотту Тинли и Скотту Молине. И все, даже самые сложные проблемы она умудряется преодолевать с улыбкой на лице. Кому-то это может показаться забавным, но уж точно не мужчинам, соревнующимся с ней. Когда эта улыбающаяся женщина опережает одного за другим своих соперников в невероятно сложном состязании на выносливость, не приходится удивляться тому, что многие спортсмены вынуждены все чаще пересматривать свой подход к тренировкам.

Прочитав эту книгу, я понял, что улыбка Крисси не только отражает ее характер, она говорит и о многих других более сложных процессах, происходящих внутри нее. Я склонен считать, что поведение всех великих чемпионов определяется множеством факторов, но основная их мотивация проистекает из неуверенности. Я и сам боюсь того, что мои соперники могут что-то делать лучше, чем я, что они упорнее тренируются, уделяют больше времени работе над собой, жертвуют большим – и это пугает меня до ужаса, заставляет постоянно думать: «О боже, я отстаю от них». Причем я предполагаю, что отстаю, даже не зная, так ли это на самом деле. Я постоянно говорю себе, что должен больше отдыхать, лучше питаться и больше тренироваться. И это непрерывный процесс.

Многие люди в мире спорта, добившись нескольких значимых побед, начинают расслабляться. Я никогда не шел по этому пути. Ощущение неуверенности оставалось со мной после каждой из семи выигранных мной велогонок «Тур де Франс». Похожая мотивация имеется и у Крисси. Именно это и делает ее историю куда более интересной – она заставляет нас не обращать внимания на ее славу и победы, а позволяет заглянуть за кулисы. Можно сказать, что в этой книге Крисси удалось снять маску. Она со всей откровенностью рассказывает о многих событиях из своей жизни, которая была невероятно яркой и до того, как Крисси в тридцатилетнем возрасте решила испытать себя в Ironman.

Ее появление привело мир триатлона в настоящий шок. Кто она такая? Откуда взялась? Сможет ли она повторить свой успех? Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, что мало кто из победителей Ironman ориентируется на разовый успех. Это слишком серьезный тест. В других видах спорта, например теннисе или гольфе, соревнования может выиграть человек, о котором вы после этого ни слова не услышите. То же самое происходит в мире искусства. Но невозможно забыть победителя восьмичасовой гонки, завершающейся марафоном. Здесь ничего нельзя сымитировать или подделать. И, конечно, Крисси в полной мере доказала, что ее успех неслучаен. Ей удалось выиграть каждый Ironman, в котором она принимала участие, и это не может не восхищать.

Мне доводилось принимать участие в соревнованиях по триатлону, но на данный момент я никогда не участвовал в полном старте Ironman. Надеюсь, что такое положение дел скоро изменится. Подозреваю, что для кого-то это станет настоящим шоком. Думаю, что здесь важны две вещи. Разумеется, сама гонка (и об этом говорят много и часто) и процесс подготовки к ней. Для спортсмена непросто тренироваться и при этом избегать травм. Именно поэтому рассказ Крисси о том, что происходит «за сценой», настолько интересен, а порой ее откровения даже слишком болезненны.

Если вы горите желанием увидеть боль в глазах профессионалов – лучших представителей спортивной элиты, просто посмотрите на триатлетов, вынужденных уступать Крисси на трассе. Ей удалось не просто изменить этот спорт – с ее появлением привычное выражение лица многих признанных лидеров изменилось.

Лэнс Армстронг

От автора

Я проехала на велосипеде уже 100 миль. Пустынное шоссе прорезало поля застывшей черной лавы, которая не давала появиться на свет хотя бы какой-нибудь растительности. Там и сям вдоль обочины виднелись кусты бугенвиллеи, стоявшие в одиночестве. Только белая линия, нарисованная вдоль края дороги, по которой я ехала, сопровождала меня. Тропическое солнце стояло высоко над головой, от меня и моего велосипеда почти не образовывались тени. Пустая дорога тянулась далеко вперед. Я была впереди всех.

Для того чтобы это осознать, мне потребовалось некоторое время. Я не знала ни тех двух девушек, которых только что обогнала, ни других участников гонки. Я принимала участие в чемпионате мира по одному из наиболее изнурительных видов спорта. Для меня все здесь казалось новым и незнакомым.

По правую руку синел Тихий океан, по левую – возвышался вулкан Хуалалай, обернутый в саван из облаков. Иногда спортсменам улыбалась удача, и облачное покрывало простиралось до побережья, но в этом году нам не повезло. Марево над асфальтом висело, как злой дух, искажая лежащий впереди путь. Было только начало полудня. Гонка стартовала в водах океана пять с половиной часов назад. Я думала, что если все сложится хорошо, то через 4 часа достигну финишной линии. По официальным данным было более 32 градусов в тени, но здесь, на обнаженной дороге, температура была за 38. Ветер неистовствовал. На спуске он однажды уже сдул меня на ребристую обочину. Было страшно ехать на велосипеде при таком боковом ветре, а кроме того, он пронизывал тебя до костей. Это можно сравнить с заездом в вихревую печь. Через пару часов я вернусь сюда снова, на этот раз, чтобы пробежать марафонскую дистанцию, завершающую день. К тому времени станет намного жарче. Буду ли я еще в лидерах?

Я участвовала в знаменитом соревновании по триатлону – финале серии Ironman. Каждый год в октябре на острове Кона на Гавайях проводится чемпионат мира по этому виду спорта. Формат Ironman – самой длинной дистанции в триатлоне – это заплыв на 3,8 км, велогонка на 180 км и в качестве завершения – марафон.

Я еще не знала, что к этому времени четыре предыдущих чемпиона уже сошли с дистанции. В ходе Ironman даже лучшие в мире не всегда могут добраться до финиша. Я лидировала. Это казалось нереальным.

Сомневаюсь, что когда-то кто-то мог увидеть во мне очевидную «заготовку», из которой может получиться чемпион мира. Для начала – прозвище Маппет[1]. Я сама назваля себя так. Оно не случайно – мне присуща склонность к происшествиям. Я постоянно попадаю в неловкие ситуации, мне регулярно отказывает здравый смысл. Ребенком я очень любила спорт, но признаков какого-то особого таланта во мне не было.

Кроме того, насколько я себя помню, мною всегда двигала неистовая решимость достичь большего, понять, на что я способна, и попытаться сделать мир вокруг меня лучше. За восемь месяцев до старта на Гавайях я оставила работу в одной из государственных организаций и решила стать профессиональным триатлетом. Вопросы международных отношений всегда были моей страстью, но, когда бюрократизм, разные непонятные условности и ограничения достали меня окончательно, именно в занятиях спортом возобновилось мое движение вперед как в плане собственного саморазвития, так и в части удовлетворения моих амбиций помочь другим людям. Я понимала, что спорт дает людям возможность расширить их внутренние границы.

Спорт всегда помогал мне. Но только сейчас, когда впереди растянулась бесконечная дорога гавайского велоэтапа, я начала понимать, какой мне выпал шанс. Девушка, появившаяся неизвестно откуда, «тряпичная кукла», вышедшая в лидеры. Мне надо было сделать все, чтобы показать, – это только начало. Предстоял еще длинный путь, нужно было так много преодолеть. Хватило бы только сил…

Глава 1

Ironman

Ironman. Одно только это название приводит меня в возбуждение. Триатлон – один из видов спорта, вызывающий благоговение. В Ironman я влюбилась с первого раза, когда пять месяцев назад пришла поглядеть на эти состязания.

Считается, что больше не значит лучше. Это, конечно, справедливо, если не говорить о соревнованиях на выносливость. Есть что-то мистическое в марафоне, возможно из-за его длины, но он всего лишь финальный аккорд гонки Ironman.

Первый раз я испытала вкус Ironman в июне 2007 года в Цюрихе, когда побывала на этих соревнованиях. Я оказалась там потому, что днем ранее участвовала и победила на олимпийской дистанции триатлона (его длина составляет менее четверти дистанции Ironman). Я сразу же поняла, что Ironman – это по-настоящему серьезно (хотя бы из-за дистанции).

Что-то особенное витает в воздухе, когда приезжает лучшая в мире команда. Это так сильно вдохновляет людей: огромное возбуждение охватывает и тех, кто смотрит состязания, и тех, кто соревнуется, – они готовы продемонстрировать невероятный уровень подготовки.

Но что возносит Ironman выше других видов спорта, так это внутренняя природа соревнования с неподатливым и неуступчивым врагом: с самой гонкой. Человеческая природа, ее лучшее и худшее, открывается зримо и в самой полной мере. Ironman поднимает все на поверхность. Финишировать – значит победить. Людей выворачивает на обочине дороги, они теряют контроль над своими телами, впадают в бредовое состояние, отчаянно стараясь достичь финишной линии, хотя до нее иногда остается еще много миль. Участников охватывают сильнейшие эмоции, заставляющие их копаться в себе все глубже и глубже, и физически, и ментально. А потом наступает эйфория и облегчение от того, что ты дошел до финиша. «Вдохновение» – единственное слово, способное описать это состояние, которого нельзя достичь, играя в крикет или футбол.

Первый Ironman состоялся в день моего появления на свет – 18 февраля 1978 года. Он начинал свою жизнь как попытка разрешить спор: кто сильнее, бегуны или пловцы? Дебаты разгорелись во время церемонии награждения на эстафетных гонках вокруг гавайского острова Оаху. Джон Коллинз, капитан 3-го ранга ВМС США, упомянул в ходе споров – незадолго до этого он прочитал, что бельгийский велосипедист Эдди Меркс имеет наибольший объем легких, когда-либо зафиксированный у спортсменов. Именно тогда у него возникла мысль: если объединить заплыв в открытой воде на Вайкики, велогонку вокруг Оаху и марафон Гонолулу в одно состязание, то у его участников появится прекрасный способ разрешить спор. Первого спортсмена на финише могли бы называть Ironman, «железным человеком». Коллинз взобрался на сцену, схватил микрофон и озвучил свою идею. Все присутствовавшие отреагировали на это дружным смехом.

Тем не менее год спустя Коллинз и его друзья провели первый Ironman. Стартовало 15 атлетов, 12 добрались до финиша. Победителем стал водитель такси Гордон Холлер, потративший на преодоление 140,6 мили чуть более 12 часов. Сам Коллинз финишировал через 17 часов.

На следующий год эти соревнования привлекли внимание одного журналиста, который написал о них статью в журнале Sports Illustrated. Гонка многих вдохновила. В 1980 году на старт вышло уже несколько сот человек. В 1981 году гонку перенесли с Оаху на менее населенный гавайский остров, как его гордо называют, «Большой остров», где она проводится по сей день. Американский телеканал АВС выказал интерес в освещении гонки. В 1982 году она стала легендарной.

В том году молодая студентка Джули Мосс решила принять участие в Ironman, чтобы собрать материал для своей дипломной работы по физиологии. Кроме страсти к серфингу, она не имела почти никакого соревновательного опыта в большом спорте; тем невероятнее было то, что она вышла в лидеры к восьмой миле в марафоне[2]. Чем дольше она лидировала, тем сильнее становилась ее решимость победить – и уменьшалась способность продолжать бег. Силы для каждого следующего шага она черпала из своих последних внутренних резервов.

Первый раз она рухнула на землю в нескольких сотнях ярдов до финишной линии. Ей удалось подняться и продолжить бег. Ее ближайшая соперница была все еще в нескольких минутах позади, но организм Джули уже отключался. Болельщики образовали коридор, подбадривая ее, волонтеры кинулись к ней на помощь. Джули, понимая, что помощь с их стороны приведет к дисквалификации, отвергла ее. Опустились сумерки, и телевизионные камеры под беспощадным светом запечатлели ее борьбу. Мосс снова упала всего в двадцати ярдах от финиша. Волонтеры пытались поднять ее на ноги, но в этот момент бежавшая второй Кэтлин Маккартни пересекла финиш. Ее объявили чемпионкой. Спустя 29 секунд, после более чем 11-часовой гонки, с окровавленными ладонями и коленями Мосс наконец буквально доползла до финишной линии.

Эта драма, увиденная миллионами телезрителей, сразу превратилась в спортивную легенду. Теперь гонки на дистанцию Ironman множатся по всему миру. Изначальная дистанция превратилась в чемпионат мира. В уикэнд после первого полнолуния октября в нем участвуют 1800 спортсменов, их поддерживают тысячи зрителей. Ежегодно на эту гонку пытаются отобраться более 50 тысяч человек.

Ажиотаж вокруг любого Ironman, не говоря уже о чемпионате мира, ощутим физически. Каждому спортсмену присуще состояние предстартовой лихорадки. У элиты возникает вопрос: «Смогу ли я сегодня победить?» Но даже лучшие спортсмены (не говоря уже обо всех остальных) спрашивают себя: «Достигну ли я финиша, и какой ценой?» И если организм не сломается от неимоверной усталости, существует большая вероятность неожиданной травмы – в массовой толчее во время плавания, на высокой скорости в велосипедной гонке или от беспощадных ударов ногами по асфальту во время марафонского забега. В организме, находящемся на пределе возможностей, умножаются проявления любой болезни. А помимо всего прочего, существует постоянная угроза механической поломки велосипеда, обезвоживания организма, перегрева.

В результате ритуалы спортсмена, готовящегося к Ironman, очень педантичны. Они совершаются от предрассветного завтрака и до зоны старта, где сотни атлетов начинают обильно наносить вазелин на кожу. Потертости – один из худших врагов атлета, участвующего в Ironman. Скорее всего, они вас не остановят, но доставят адскую боль, в основном в области паха, подмышек и сосков. Эти зоны нуждаются в обильном смазывании.

В идеале, вы пьете воду и разминаетесь за 15 минут до старта. Плавание в Ironman почти всегда проходит на открытой воде. В зависимости от температуры воды вам или разрешат надеть гидрокостюм, или нет. Когда приближается время старта, вы заходите в воду, держась на плаву в ожидании выстрела. На подобных гонках, проводимых в тропических водах Гавайских островов, это может стать самым прекрасным и величественным моментом целого года и уж точно этого дня. Затем слышен выстрел, и дьявол отпускает тормоза. Хорошая идея – прыгнуть на хвост лучшим пловцам, иными словами – встать сразу за ними, чтобы использовать их попутную струю. По своей сути, это драка. Человеческие конечности молотят повсюду, могут задеть вас. Кто-то может даже проплыть над вами. Вода бурлит, затрудняя дыхание. Хуже, если еще и море неспокойно – у вас появляется ощущение, будто вы находитесь внутри стиральной машины.

Для элитных спортсменов плавание продолжается около часа. Для тех, кто просто хочет остаться в гонке, этот этап должен занять не более 2 часов 20 минут. Здесь кроется еще одна жестокая вещь – контрольное время, о котором надо помнить. Если вы не проплывете 2,4 мили за это время, то не сможете продолжить участие в соревновании. То же относится и к двум другим этапам. Если вы все еще находитесь в седле через 10,5 часа после старта, вы должны остановиться. И в полночь, через 17 часов с момента старта, судьи направляются на трассу, чтобы сообщить оставшимся, что они не уложились во временные лимиты и соревнование закончилось.

Зачастую возникающие в результате этого сцены разбивают сердца. Можно предположить, что участники гонки почувствуют облегчение, избавившись от дальнейшего мучения на трассе. Но нет, это не для настоящего «железного человека». Люди почти сходят с ума от того, что им не разрешают завершить то, что они начали – стартовавшую несколько часов назад гонку, осуществить мечту, которую они лелеяли многие годы. Каждый имеет свою собственную причину замахнуться на Ironman, каждый выходит на старт, вдохновленный всем сердцем.

Как только вы нашли свой велосипед в зоне, известной под названием транзитной, гонка продолжается на трассе, где лучшим спортсменам требуется от 4,5 до 5 часов для преодоления 112-мильного велосипедного маршрута. Во время этого этапа солнце восходит еще выше. В жарких странах именно в это время гонка становится действительно изнуряющей. Дождь тоже привносит свои проблемы, как и ветер. Вместе они могут создать на трассе хаос. Когда ветер дует в спину, все в порядке, но ехать против встречного ветра – это все равно что ехать в гору. Боковой ветер еще хуже. Он может очень напугать спортсмена, мешая контролировать движение велосипеда и иногда просто сдувая его с дороги. Именно во время велосипедного этапа вы впервые можете захотеть в туалет. Здесь лучше не быть брезгливым. По трассе стоят портативные туалеты, но наиболее эффективное решение – это сходить в штаны.

Во время бегового этапа приемлемо по-быстрому присесть на обочину. Но на велосипеде, если только остановка не вызвана спущенной шиной, лучше облегчиться прямо в седле. И здесь вам на помощь приходит нанесенный ранее вазелин. Не стоит недооценивать использование мочи как оружия. В велогонке использование драфтинга запрещено, хотя и разрешено в плавании. Встать слишком близко к едущему впереди велосипеду не только опасно, но и своего рода плутовство. Существует целый список наказаний за это, но некоторые игнорируют его. Если кто-то пристраивается за мной, я пускаю «предупредительную струю», и они обычно отстают. Это еще одна причина поддерживать потребление жидкости.

На последнем этапе даже сильнейшие начинают борьбу со своими демонами. После того как вы провели 112 миль в жестком седле, низко согнувшись над рулем для улучшения аэродинамики и бешено крутя педали, вы можете почувствовать себя довольно странно, когда ваши стопы коснутся земли в начале марафона. Первые несколько минут вы почувствуете, что ноги как желе, но вскоре это ощущение пройдет.

Совершенно невозможно плыть, ехать на велосипеде и бежать в течение нескольких часов и при этом не испытывать дискомфорта. Болезненные ощущения, обезвоживание и другие физические мелочи, не говоря уже о проявляющихся травмах, – все это приходит и уходит. Присутствуют и ментальные страдания – эта длинная дорога, растянувшаяся впереди вас, дорожные ориентиры, приближающиеся к вам не так быстро, как хотелось бы. Вы не можете слушать музыку; только стук пульса в голове и крики каждой бездушной фибры вашего тела, требующие остановиться. В это время верх должен взять ваш разум. Ментальная сторона в Ironman важна ничуть не меньше физической.

Однако, когда видишь финишную линию, понимаешь, что все мучения оправданы. Толпы болельщиков, чьи призывы по ходу гонки поднимали боевой дух, фокусируют свою энергию на последних метрах. Не важно, финишируете вы первым или 1001-м, они дадут вам почувствовать себя чемпионом. Ваше тело разваливается на части, мышцы сведены в судорогах, кожа стерта, ногти на ногах отслаиваются, стопы в мозолях, но вы знаете, что стали членом особого клуба. После каждой своей гонки я остаюсь у финиша на весь вечер, чтобы приветствовать финиширующих за мной. Это единственное место, где мне хочется быть в такие моменты. Мы, профессионалы, только и делаем, что едим, спим и тренируемся, готовясь к такому событию. Но меня вдохновляют именно те люди, которые участвуют в Ironman лишь из любви к нему.

Джули Мосс стала первым героем этого вида спорта, но с тех пор появилось и бесконечное множество других героев, большинство из которых и не приближаются к пьедесталу. Люди, которые сражаются со своим возрастом, болезнями, восстанавливаются после тяжелейших травм, выкраивают время в напряженном графике повседневной работы, – все они герои Ironman.

У спорта есть уникальная способность вдохновлять и заряжать энергией. Он может стать источником огромного добра при правильном отношении к нему. Ironman – относительно новое спортивное состязание. Несмотря на ежегодный экспоненциальный рост, он остается спортом меньшинства, черпая энергию, возможно, из своей новизны. Но в его суровой природе есть что-то такое, что вдохновляет искать лучшее в людях. Ironman внезапно ворвался в мою жизнь и изменил ее навсегда.

Глава 2

Покидая Норфолк

В этой части спортивной автобиографии автор обычно погружается в описание прекрасных спортивных достижений своей юности, рассказы о том, что ему было предначертано судьбой стать профессиональным спортсменом. К сожалению, таких историй о себе я рассказать не могу.

Да, я была нападающей в школьной команде по нетболу Downham Market High School и выиграла с ней школьный чемпионат Норфолка в 1993 году. Я была и неплохой пловчихой, выиграла заплыв в Thetford Dolphins Swimming Club, несмотря на то что обычно меня всегда обгоняла Джули Вильямс. И это, пожалуй, все из спортивных достижений за первые 25 лет моей жизни. На самом деле моя история о человеке, ставшем спортсменом случайно. Когда ваше прозвище Маппет и вы склонны к различным нелепостям, то вы, скорее всего, не вундеркинд.

Но если что-то и отличало меня от других, то это была моя энергичность. Я бы даже назвала ее «навязчиво-принудительной». У меня есть и всегда было сильнейшее стремление достичь лучшего из того, на что я способна. Временами я не могла контролировать его и поэтому попадала в неприятные ситуации; но это весьма важная особенность моей личности, и я не хочу извиняться за нее.

Возможно, моя ранние спортивные достижения были скромными, но зато успехи в учебе – более впечатляющими. Думаю, что они (равно как и моя успешная карьера на государственной службе) были связаны с присущим мне огромным упорством.

Мои взаимоотношения с собственным телом всегда были трудными. Иногда я любила его, или впадала в отчаяние, или видела в нем нечто, из чего можно вылепить что угодно по своему желанию, как будто оно существовало отдельно от меня.

Это вопрос контроля. На самом деле могу сказать, что я помешана на нем. Это и хорошо, и плохо. Если мне что-то не нравилось в своей жизни, я считала, что это безусловно, возможно и логично изменить. Такова хорошая сторона моего характера. Плохая же заключается в ужасном чувстве паники и негодования, возникающем, когда я сталкиваюсь с тем, что не в силах контролировать. И, наконец, существует опасность, что желание контролировать все подряд неуправляемо и становится самоцелью, из-за этого вы теряете правильное видение окружающего мира. По-другому это можно назвать навязчивостью.

Я личность навязчивого типа. В настоящее время спорт для меня – это настоящий наркотик (причем один из лучших, существующих в мире). Он держит вас в форме и здравии, даже когда (как в случае с Ironman) заставляет действовать на пределе возможностей. Само слово «навязчивость» может показаться негативным, однако навязчивый импульс не всегда приводит к разрушающим последствиям. Надо просто направлять свои желания в позитивное русло. Семья, друзья и тренеры способны видеть вас таким, каким вы не можете увидеть себя сами. Это неоценимый и объективный фактор. Взгляд со стороны позволяет вовремя заметить проявления навязчивости, которые вы сами распознать не способны. Но со временем люди обычно учатся лучше понимать себя и приходит способность контролировать взлеты и падения. Больше контроля, меньше чудачеств.

Сейчас я люблю свое тело, но не потому, что мне нравится его отражение в зеркале, а скорее потому, что теперь я не смотрю на него с целью увидеть объект для косметических манипуляций с плотью и цветом кожи. Я вижу свое тело как целостную систему, позволяющую мне делать то, чем я занимаюсь. Что более важно, я гляжу на него как на часть собственной личности: могу быть тем, кто я есть. Такая перемена была постепенной. Она произошла благодаря именно спорту. И порой это кажется мне довольно странным. Ведь, несмотря на то что я обожала спорт, он был единственной областью жизни, где я позволяла себе сойти с рельсов своего стремления к самосовершенствованию. Спорт был для меня просто способом найти новых друзей – и для этого совершенно неважно, насколько хороших результатов вы достигаете.

Мою породу вряд ли можно назвать спортивной. Хотя Гарри, мой дед по отцу, был увлеченным игроком в крикет и велосипедистом. Мои родители, Лин и Стив, никогда не проявляли особой страсти к спортивным состязаниям. Они любили проводить время на природе, часто бывали на свежем воздухе, но до появления на свет меня и моего брата Мэтти ни о каких спортивных достижениях не было и речи. Даже если они и думали об этом, им не хватало времени на спорт из-за загрузки, забот и постоянных поездок со мной и Мэтти по различным семейным делам. Но хотя у меня не было особых талантов, я сходила с ума по спорту и, честно говоря, по массе различных вещей.

Мое детство было счастливым. Я родилась в 1977 году и выросла в доме, где мои родители живут и по сей день, в деревне Фелтуэлл близ Норфолка. Мы никогда не были богаты, но и не чувствовали себя обделенными, особенно в отношении любви и поддержки. Папа работал печатником, а потом, когда я выросла, он начал заниматься продажами бумаги типографиям. Я помню свой восторг, когда ему дали служебную машину. В ней даже была кассетная магнитола! Мама вечерами работала на базе ВВС США в Лейкенхит. Папа приезжал домой в половине шестого вечера, а мама уезжала в шесть. Она ежедневно отвозила и забирала нас из школы, была с нами в дни школьных каникул. Родители зарабатывали достаточно, чтобы поднять нас с братом на ноги. Ради нас они жертвовали очень многим.

Мы с Мэтти наслаждались жизнью на всю катушку. У нас всегда было отличное настроение, несмотря на слезы и синяки. Фелтуэлл – небольшой поселок, и мы были погружены в его жизнь. Папа возглавлял местный детский клуб, мама помогала детям на игровой площадке. Наш дом был постоянной зоной активности, люди приходили и уходили. Регулярно устраивались вечеринки, а о наших семейных барбекю ходили легенды.

Картинки того времени, запечатлевшиеся в моей памяти, идиллические – пикники, велопрогулки по проселочным дорожкам, папины сказки на ночь (включая сказку про мистера Крота, который ушел однажды утром из дома и, когда вернулся, не мог его найти, потому что за это время выросло много новых кротовых холмиков), детские костюмчики, которые мама шила для нас к ежегодной ярмарке Фелтуэлла, семейные праздники, встречи Рождества с двоюродными братьями Робом и Тимом. И еще были слезы. Я очень ярко помню, как поскользнулась на игровой горке у подруги и сильно прикусила язык. Кровь была повсюду. Картина, конечно, не идиллическая, но подобные вещи происходили постоянно. В детстве (и став взрослой) со мной с завидным постоянством случались разные происшествия, я попадала в неловкие ситуации.

У меня было хорошее воспитание, богатое и разнообразное. Я думаю, что моя подвижная натура или, по крайней мере, лежавший в ее основе инстинкт молодости оказали мне в детстве большую пользу. Помню, что мир казался мне наполненным огромным количеством волшебных вещей, и мне хотелось объять как можно больше из них. Было совершенно не важно, за чем мне гнаться, будь то учеба, художественное творчество, спорт, – мне просто хотелось быть в центре событий.

Мой брат на три года младше меня. Он тоже был подвижным ребенком, но не таким, как я. У нас были классические отношения брата и сестры, наполненные любовью, смехом и азартными драками. Я до сих пор не понимаю, откуда берут корни моя навязчивая натура и неистовость. Моя мать была довольно вспыльчивой женщиной, а отец – добряком.

В любом случае неистовая нацеленность на достижение лучшего результата имела врожденный характер. Мне всегда был присущ синдром «бравого лица», когда ты постоянно хочешь казаться сильным, успешным и, что не менее важно, не желающим показывать свою слабость тем, кто судит о тебе негативно. Я не помню момента, когда бы это чувство не руководило мной.

Особенно ярко это проявлялось в школе. Первой была начальная школа Edmundde Moundeford, находившаяся буквально за углом от нашего дома. Я очень любила и уважала директора школы, ныне покойного мистера Фелтуэлла. Позднее, и в средней школе, и в университете, я была сконцентрированна и дисциплинированна, постоянно держа в голове единственную цель – быть лучшей в своем классе или учебной группе. Моя способность к упорному труду не имела границ.

Не хочу, чтобы вы думали, что я была заумной девушкой! Концентрироваться только на работе, забывая о развлечениях, совершенно не было свойственно мне. Скорее, мой стиль – «побольше работать и побольше играть». Пожалуй, здесь можно узреть корни моей склонности к видам спорта на выносливость – все, что бы я ни делала, происходило на скорости сто миль в час и в режиме нон-стоп. Временами беспокойство охватывало меня даже во сне. В детстве я страдала лунатизмом. Однажды вошла в спальню брата и дала ему подушку, несколько раз пыталась выйти из дома. Но были и моменты спокойствия. Например, толчком к тому, чтобы заняться покраской старой церкви, располагавшейся позади нашего дома, могло быть желание добавить что-то к моей «кампании по самосовершенствованию». Также я была рада и возможности побыть в одиночестве, порефлексировать. Я была счастлива, пока занималась чем-то.

Занятия спортом давали столько эмоций – я никогда не была счастливее. Школа – для достижений, спорт – для отдыха. Началось все с плавания. Впервые я была очарована водой в возрасте трех лет, и с тех пор родители делали все, чтобы хотя бы раз в неделю я плавала. Я никогда не боялась воды. В три года уже умела плавать. Примерно в это же время у меня появился трехколесный велосипед. В начальной школе я познакомилась с некоторыми видами спорта – лаптой, нетболом, кроссом, прыжками в высоту и длину. Ну и, конечно, с бегом с яйцом в ложке. Школьные соревнования были всегда большим событием. Я никогда не увиливала от борьбы, обожала соревнования, но меня всегда больше привлекала другая сторона этого – шанс побыть с друзьями в свободной обстановке, посоревноваться с ними без того давления, которому я подвергала себя в учебном классе.

Я научилась плавать в бассейне Тетфорд, а в возрасте шести лет получила грамоту за заплыв на милю (она до сих пор у меня – я храню все). В соседнем образовательном центре находилась школа гимнастики, которую я начала посещать с несколькими друзьями. Я была ужасной: одетая в розово-голубое трико, с волосами, собранными в хвостики, с координацией детеныша жирафа. Более привлекательно выглядели занятия в находившемся по соседству бассейне, где я училась плавать. Я наблюдала за происходящим, буквально расплющив нос об оконное стекло. Я умоляла родителей разрешить мне вступить в клуб, и в восемь лет стала полноценным Дельфином. Так родилась одна из важнейших ассоциаций, связанная с моим детством.

Мы тренировались трижды в неделю. А по субботним вечерам были соревнования. Они составляли основу моей общественной жизни, в которой родители вскоре приняли активное участие: мама сдала экзамен по судейству и хронометрии.

Я обожала все это. В бассейне могла позволить себе все обычные шалости, которых лишала себя за партой: могла быть непослушной и не боялась, что меня выгонят из класса за болтовню с подружкой. И понятно, что я испытывала сильную привязанность и к этому месту, и к друзьям, которые у меня там были.

Меня не слишком удручало, если я не выигрывала. Мои результаты были не плохими, но и не лучшими. Думаю, я до сих пор владею одним из рекордов клуба. Я выигрывала свою долю заплывов, но Джули Уильямс обычно на чуть-чуть обгоняла меня, и я никогда не приближалась к высоким результатам мальчиков. Ну и что с того? Скорее, я ходила в бассейн, чтобы побыть с подругами, познакомиться с мальчиками и продефилировать вдоль бортика бассейна в купальнике.

Кроме того, было важно, что мы ездили на соревнования, причем даже за пределы городов Восточной Англии. У Тетфорда есть города-побратимы – Хюрт в Германии и Спийкениссе в Нидерландах, Ежегодно в одном из них состоялся прием гостей из двух других. В один год немецкие и голландские пловцы останавливались в нашем доме, в другой – мы садились на паром, который отправлялся в континентальную Европу. Для подростка это было восхитительным, большим событием. Нас собирали всей семьей, мы уезжали на несколько дней, видели новую страну, пробовали другую пищу… ну и немного плавали.

Несмотря на отсутствие таланта, я все же обладала определенным потенциалом. По совету моего тренера, когда мне исполнилось 15 лет, родители спросили, не хочу ли я вступить в клуб Norwich Penguins («Пингвины Норвича»). Это было на уровень выше Thetford Dolphins. Зная, насколько я амбициозна и люблю плавание, они предложили возить меня в Норвич, который находился в часе езды от дома. Ответом был отказ. Я понимала, что это отвлечет меня от учебы, и, кроме того, ощущала себя вполне счастливой в нашем маленьком клубе в кругу подруг.

В воде все одинаковые. Одетые в купальники, плавательные очки и шапочки, мы не имели особых возможностей выделиться. Я и мои друзья по плаванию выросли вместе, пройдя через годы подростковой неуклюжести. Она была моей составной частью в том совершенно комфортном окружении, где ей ничто не противостояло.

В средней школе все было иначе. Я отдала предпочтение Downham Market High School перед соседней Methwold. До нее нужно было добираться 45 минут на автобусе, но меня привлекла ее высокая академическая и спортивная репутация. Мне потребовалось некоторое время, чтобы найти в ней свое место. В целом время, проведенное в школе, было для меня приятным, но самое главное удовольствие мне приносила работа над тем, чтобы получать максимум высоких оценок.

В первый и второй годы пребывания в этой школе у меня никак не получалось влиться в общий поток. Когда я появилась там, то была наивным, чувствительным, прилежным в учебе, но не сверхсовременным 11-летним ребенком. Я не хотела сушить волосы после занятий плаванием, поэтому носила короткую мальчишескую прическу. Другие девчонки казались мне крутыми до невозможности. Они занимались сексом. У них уже начались месячные и росла грудь. Их юбки были такими короткими, что из-под них виднелись трусики. Они ходили в модных мокасинах. Мое же развитие, напротив, было довольно поздним. Как-то раз, глядя на себя в зеркало – плоская грудь, короткая прическа, довольно длинная юбка и тяжелые туфли, – я внезапно осознала, как я выгляжу, и мне это не понравилось. Впервые в жизни я почувствовала себя чужой. Впервые ощутила, что мир может быть негостеприимным, и это обеспокоило меня. У меня чувствительная душа, и я всегда хотела всем нравиться.

В этом отношении первые два года в школе были довольно некомфортными. Но я никогда не сидела на месте, жалея себя, поэтому со временем стала кое-что предпринимать, чтобы исправить положение. Первым делом я отрастила длинные кудрявые волосы. Их укладка по утрам занимала у меня целую вечность. Иногда мне не удавалось сделать это так, как хотелось, и я начинала вымещать раздражение на своей бедной маме. Опять этот дурацкий вопрос контроля…

Другим примером моей озабоченности контролем было отношение к курению. В моем представлении каждый курильщик постоянно убивал себя, причем делал это совершенно открыто. Моим самым большим страхом было то, что родители могут начать курить. Осознание, что я не смогу остановить их, разрывало меня изнутри. Поэтому я ненавидела эту привычку с детства. Еще я боялась стать наркоманом, а мое отношение к алкоголю было беспощадным. Я не употребляла алкоголь до 20 лет и ненавидела, когда папа выпивал. На самом деле он довольно редко доходил до сильного опьянения, но меня тревожила сама вероятность потери контроля.

Наконец, к 13 или 14 годам я обрела твердую почву под ногами в школе. Все еще не чувствовала себя на своем месте, но, по крайней мере, у меня были две подруги и я начала более модно одеваться. Меня стали замечать мальчики. До определенной степени в этом помогал спорт. Я играла в хоккей и нетбол за школьные команды, причем наша команда по нетболу была объявлена чемпионом графства. Она представляла собой своего рода «круг избранных», в который мне удалось встать одной ногой. Но у меня никак не получалось стать для девочек своей – помню, как жестоко они дразнили меня по пути с одного из турниров.

Стать частью этого круга было неплохо, но по важности для меня это даже близко не стояло по сравнению с успешной учебой. К счастью, моя упорная работа в классе была вознаграждена по заслугам. Очередной школьный год я окончила на круглые пятерки, и это меня ошеломило. Обычно круглыми отличниками становились другие люди, но никак не я. И когда это произошло, я была вне себя от радости. Я почувствовала вкус новых возможностей. И это лишь усилило мое желание работать на полную, отказавшись от множества соблазнов, чтобы достичь максимума. Став отличницей, я решила не опускать высоко поднятую мной планку.

Нет необходимости лишний раз говорить, что это не помогало мне открыть двери в модный клуб. В шестом классе меня особенно донимал своей враждебностью один из ребят. Я до сих пор не понимаю, что я такого сделала, разозлив его. Нам было по 14–16 лет, и размолвки между мальчиками и девочками в этом возрасте обычное дело. Даже я рассталась с частью своей наивности, когда у меня появился интерес к противоположному полу. Общение с мальчиками началось одним пятничным вечером в Роллербери, парке в Сент-Эдмундсе. Мой первый поцелуй был в 14 лет, теперь же регулярные неуклюжие обжималки происходили и в этом парке, и вне его. Возможно, когда-то где-то я поцеловала не того парня. По крайней мере, я убеждена, что это объясняет случившееся потом.

Однажды я вошла в общую комнату, где на стене кривым почерком наспех были начертаны слова: «Кристина Веллингтон – это отстой». Увидев надпись, я почувствовала опустошение. Даже сейчас, когда вспоминаю об этом, во мне вскипает прежняя волна стыда и ярости. Я догадывалась, кто это сделал, но не представляла себе, почему этот человек так поступил. Хотя подобные действия говорят о совершивших их куда больше, чем о жертвах, но такая враждебность застала меня врасплох. Должно быть, я действительно слишком сильно разозлила этого человека, раз он решил вынести свои обиды на всеобщее обозрение.

В ситуациях, когда я встречаюсь с подобной враждебностью, я редко решаюсь активно противостоять, скорее, ухожу в себя. Такое происходит нечасто, но тот случай очень травмировал меня.

В то время я встречалась со своим первым парнем, которого звали Мэтти Найт. Он учился классом младше, был нежным и добросердечным. В течение следующего года или около того мое поведение было довольно нетипичным. Я решила вести простую и самоуглубленную жизнь. Шестой класс был чуть ли не самым печальным периодом в моей жизни. Основное внимание я уделяла учебе (биологии, географии и английскому), присмотру за чужими детьми и прогулкам с Мэтти.

Как раз в то время меня стало волновать, как я выгляжу. На дворе начало 1990-х. Моим любимым девчоночьим журналом был Just 17, листая страницы которого вы не могли не наткнуться на Кейт Мосс или какого-нибудь нежного эльфа, дразнившего вас своим совершенством. Конечно, мы все хотели выглядеть, как эти богини, но вместе с желанием приходил и страх растолстеть. К счастью, я никогда не относилась к тем, кто прибавляет в весе. Я всегда обожала самую разную еду. Мне потребовалось некоторое время, чтобы примириться с запеченными бобами, но теперь я их тоже люблю. Это означает, что на свете нет еды, которой я бы не наслаждалась. После тренировок в бассейне или на пути с турниров по нетболу я в огромных количествах поглощала пиццу, чипсы и при этом никогда не прибавляла лишних килограммов.

Но все же надоедливый страх, что когда-то это случится, меня не покидал. Вкупе с жаждой контроля он привел к тому, что у меня начались проблемы с питанием. Одна подруга рассказала мне, как пыталась справиться с последствиями своей булимии. Во мне зародились зерна сомнения. То, что она сообщила мне, звучало довольно отвратительно, но это был отличный способ контроля. Если меня когда и настигало чувство вины за что-то съеденное (что по мере приближения 17-летия случалось все чаще), мне достаточно было всего лишь вызвать рвоту. И я не могла найти причин, по которым этого не стоит делать.

Когда вы вызываете рвоту, вы представляете, что через это можно получить наилучшее от обоих миров. Вам больше не надо следить, сколько шоколадок вы съели, или даже чувствовать вину за это. Но чем больше вы «выворачиваете» себя, тем сильнее за это расплачиваетесь. Звучит отвратительно, и так оно и есть. Я вспоминаю, как много раз сидела, склонившись над унитазом в попытке выплюнуть скопившуюся желчь и кислоту, прежде чем они разрушат мои зубы. Горло болело, голос становился охрипшим. Умом я понимала, что это совершенно неестественно. Но я упорно продолжала, потому что моя непреодолимая страсть к контролю требовала так делать.

Происходившее было тайной, о которой знала лишь моя подруга. Думаю, Мэтти пришел бы в ужас – для него в этом не было никакого смысла. Мой дорогой бойфренд любил меня такой, какая я есть. Но вследствие какого-то извращенного представления о себе я еще сильнее хотела сохранить определенный тип фигуры. Мэтти никогда не требовал от меня каких-то изменений во внешности – я сама давила на себя, хотя мне это совсем не нравилось. Мой внутренний голос всегда заставлял меня заниматься самосовершенствованием и сохранять контроль над собой.

Во время учебы в школе этот импульс подгонял меня. Он же гонит меня вперед и теперь, когда я стала триатлеткой. Я должна отдать всю себя и достичь максимума, на который способна. В моем случае это началось с желания выглядеть как Кейт Мосс и от страха растолстеть (то есть с кнута и пряника). Так как я честолюбива и остро реагирую на взгляды со стороны, то мне казалось самым правильным соответствовать окружавшим меня идеалам. Я всегда была самым яростным своим критиком. Сколько бы мне ни говорили «У тебя отличная фигура», я буду всегда стремиться к лучшему. И порой за этим стремлением теряется истинная цель занятия – желание достичь и поддерживать определенную форму.

Как бы то ни было, булимия мне не особенно помогала. Во-первых, порой мне не удавалось «выгнать» наружу съеденную еду, и тогда меня охватывало чувство разочарования. Во-вторых, эффективность этого занятия довольно сомнительна – съев что-то, вы не можете каким-то магическим образом выбросить это из организма. В результате я никогда не худела. Тем не менее я продолжала вызывать у себя тошноту и занималась этим вплоть до поступления в университет. И не имело значения, что этот метод не работает. Мной овладела иллюзия контроля.

Моя «внешкольная» жизнь в шестом классе была довольно скудной. С одной стороны, одноклассники относились ко мне не особенно хорошо (и оскорбительная надпись на доске была довольно типичным выражением этого). С другой стороны, я уделяла основное внимание учебе и отношениям с Мэтти. Конечно, я выбиралась на вечеринки – например, часто по вечерам пятницы и субботы я ходила в ночной клуб. Я не пила алкоголь, поэтому всегда развозила подружек по домам. Я была и до сих пор остаюсь ужасным водителем. Немалую роль играет в этом присущая мне неловкость.

В день, когда я сдала экзамен на права, я поехала на маминой машине к Мэтти. Для начала я съехала в кювет. Потом не смогла разобраться, как включается ближний свет. А через некоторое время окончательно разбила машину, въехав в мини-автобус мясника.

Я окончила школу со всеми пятерками и даже получила 5+ по геологии, которую сдавала как дополнительный предмет. Я хотела учиться в Оксфорде, но приемная комиссия направила меня в St. Hilda, женский колледж, и уже до собеседования поняла, что не хочу туда. Как только вошла в зал, женщина в очках на самом кончике носа спросила: «Кристина, что такое наука?» Тогда я еще не умела отвечать с ходу. Все, чего я достигла, далось мне через упорный труд. И чувствовала себя неуютно, когда задавали вопросы, к которым я не могла заранее подготовиться.

В итоге в колледж меня не приняли, но не могу сказать, что была этим разочарована. Конечно, отказ немного меня ранил. Но если не считать случая, когда я первый раз в 16 лет пыталась сдать экзамен на спасателя в бассейне Bury St. Edmunds, я никогда не терпела неудач.

Папа возил меня по всем университетам, в которые я подала заявки, и я остановила свой выбор на Университете Бирмингема. Раньше мы по праздникам ездили на канал – мой папа это очень любит. Особенно я помню канал, по которому мы проплыли через Бирмингем, когда мне было 14 или 15 лет. Он проходит прямо по территории университета. Как-то раз мы с мамой и папой шли вдоль бечевника (тропы, использовавшейся для ручной проводки судов). Сквозь деревья был виден прекрасный внутренний двор со зданиями из красного кирпича, самым большим из которых была башня с курантами. Оказалось, это Old Joe («Старый Джо») – самая высокая отдельно стоящая часовая башня в мире.

– Это выглядит восхитительно, – сказала я маме.

Папа заметил, что это кампус Университета Бирмингема.

– Я хочу когда-нибудь здесь учиться, – ответила я.

Когда пришел первый учебный день, папа довез меня до места учебы. Никто из родителей не учился в университете, поэтому это был трогательный переломный момент для меня и для всей семьи. Я всегда буду помнить папин совет, данный мне на прощание: «Хватайся за любую возможность, перенимай любой опыт. Оставь свой след».

С первого дня я окунулась в учебу и, должна сказать, преуспела в ней. Редкий случай для 18-летней девушки. Но если бы вы внимательно за мной не следили, то не поверили бы этому. Университет давал шанс «выйти из тени», в которой я пребывала весь последний год. Я была в числе первых, кто участвовал в обычных студенческих увеселительных мероприятиях. Вечера по средам были посвящены спорту. И если не считать занятий в плавательном клубе, это были одни из самых ярких моментов моей тогдашней жизни. Возможно, я не пила до полного опьянения, как другие, но удивительно, как пьянит избыток радости и стремление к дружбе.

Как всегда, учеба оставалась для меня важнее всего на свете. Меня воодушевляло, что я хорошо разбиралась в географии. Я удостоилась чести быть в составе группы студентов, которой руководил удивительный преподаватель доктор Джон Сэдлер. Он и по сей день остается моим другом. Его конек – биогеография малых беспозвоночных. Мой – экономическая география, то есть области наших интересов особо не пересекались, но Сэдлер все же отлично поддерживал меня. Перебежки между лекционной аудиторией и библиотекой были для меня неким подобием спортивных занятий. Как только лектор заканчивал выступление, я тут же мчалась в библиотеку, чтобы просмотреть рекомендованные им журналы и ксерокопировать нужные статьи.

В этом отношении я была довольно эгоистичной. Хотя, разумеется, никто из нас не соревновался за право первым открыть Journal of Economic Geography. Как обычно, соревнование происходило внутри меня самой. Что-то постоянно двигало мной. Мне надо было добиться самого-самого, выжать из себя максимум. Я не могла дать слабину ни в чем: ни во времени, ни в голове. Допусти я такое, мне пришлось бы столкнуться с непереносимым чувством вины.

Стремление к максимуму проявлялось и в общественной жизни. После периода подавленности, которую я испытывала в шестом классе, во мне вновь вспыхнула искра жизни. В Бирмингеме у меня появилось много новых друзей. К тому времени наши отношения с Мэтти уже сошли на нет. Несмотря на желание поддерживать их, в глубине души я знала, что им не суждено выжить. В моей жизни начиналось совершенно новое приключение. Мне хотелось жить с чистого листа, хотелось летать. Даже мое имя претерпело новое рождение. До того момента я всегда была Крис или Кристин. В университете я решила, что теперь буду представляться как Крисси. Так я хотела дать своей жизни новое начало или, по крайней мере, попытаться открыть себя по-новому. С тех пор я Крисси.

Я вступила в университетскую плавательную команду больше из побуждений общественного плана, нежели из спортивных амбиций. Это был один из случаев, когда я позволила не поймать себя на свой же «внутренний крючок». Поскольку вся моя жизнь была наполнена до предела, плавательная команда стала для меня скорее источником восстановления сил и общения, чем достижений. Я плавала дважды в неделю, а остальное свободное время заполняла обычными студенческими приколами и развлечениями в барах. Но в первый год учебы я сохраняла полную трезвость.

Не знаю, говорит ли это что-то обо мне, но я могла быть в центре внимания, даже не находясь в состоянии опьянения. Мы играли в «пивной гольф» в барах, когда свою пинту надо выпить за наименьшее количество глотков. Я пила колу. Никто даже не обращал на это внимания, и после нескольких «лунок» я становилась такой же сумасшедшей, как и остальные.

К Рождеству у меня был новый парень, Джеймс Элбэк. Харизматичный, живой и полный энтузиазма. Находиться с ним даже в уединении было совершенно безопасно. Наши отношения продлились два года, и у нас не было практически ни одного скучного момента. Изредка мы яростно спорили. Помимо того что наши политические взгляды были противоположными, Джеймс был до крайности увлечен своим гардеробом и фирменными брендами. В конце наших первых летних каникул мы отправились на старом автобусе в путешествие по всей Америке. Оно длилось две удивительные недели. Но Джеймс, или Джей, как мы его называли, был не очень ему рад. Для меня провести ночь в спальном мешке под звездами было волшебным опытом; для Джея же куда важнее содержать в чистоте свои рубашки от Ralph Lauren. Он не мог дождаться приезда в Сан-Франциско, чтобы принять нормальный душ. Однако, несмотря на все наши различия, он был представителем того типа людей, которых я бы хотела видеть рядом с собой. Мне не нравился интроверт, в которого я превратилась. Я хотела демонстрировать энергию и уверенность в себе, быть человеком, который излучает свет, когда входит в комнату. Вы не всегда знаете, получается ли это у вас, но точно знаете, когда это не получается. Так вот, у меня это не получалось.

Я старалась вбирать в себя все. Я писала статьи для студенческой газеты Redbrick о текущих событиях университетской жизни и около нее. Меня избрали в Совет университета. Кроме того, я стала капитаном команды по плаванию.

Став председателем BUNAC (British Universities North America Club – Североамериканский клуб британских университетов), я смогла провести большую часть моих первых двух летних каникул, преподавая плавание в Beaver Country Day School в пригороде Бостона. Это были два замечательных периода моей жизни в удивительном городе. Я обожала учить детей и наблюдать, как они преодолевают страх перед водой.

На уикэнды мы ездили в Кейп-Код или ходили на игры с участием Red Sox[3]. Я подружилась с несколькими американцами. Единственная иностранка в их окружении, я казалась им своего рода талисманом. Они любили мой британский акцент и были очарованы моими экспериментами с приседаниями, которые мы с моей подругой Габриэль выполняли на бортике бассейна. Обычно, говоря обо мне, они называли меня Крисси Стальной Пресс.

Находясь в Америке, просто невозможно избежать местных кулинарных изысков: кексов с толстым слоем помадки на Четвертое июля[4], бейглз[5], желе, арахисового масла, – и я не избегала. Я все еще вызывала у себя рвоту, но мне уже давно было ясно, что эта тактика не работает. Если я хотела хорошо выглядеть в купальнике, мне нужно было большее. Например приседания, которыми я удовлетворяла свою жажду самосовершенствования в Бостоне.

На второй год учебы в университете начались изменения. Я стала употреблять алкоголь. До этого мне было довольно просто поддерживать трезвый образ жизни, отказ от выпивки каждый раз повышал мою самооценку. Я ощущала себя здоровой и поддерживающей контроль над собой. Но, конечно же, в этом возрасте, где бы вы ни находились (а особенно в студенческой компании), вы постоянно сталкиваетесь с присутствием спиртного. В какой-то момент я серьезно заинтересовалась алкоголем и захотела его попробовать (хотите верьте, хотит нет, но это был мой первый опыт).

Честно говоря, я не помню ни деталей этого события, ни того, что же я пила. Подозреваю, это была водка, смешанная с фруктовым соком, в баре Old Joe’s, принадлежавшем общежитию. Мне понравилось. А потом в пятницу вечером я уже пила из бутылки ликер Malibu в баре Frenzy или по-купала с девчатами Lambrini за 1,99 фунта в местном магазинчике на углу. Я ходила в клуб Cocksoc, где за входную плату в 5 фунтов можно было пить сколько угодно коктейлей, разлитых по пластиковым стаканчикам.

Под влиянием алкоголя я стала веселее. Друзья были удивлены столь резкой переменой во мне, а родители не могли поверить собственным глазам. Мы пили довольно много, но я теряла контроль над собой крайне редко (и когда это происходило, я пугалась). Однажды я настолько опьянела, что заблевала всю комнату, однако чаще всего я знала, когда остановиться.

По сравнению с другой, привычной разновидностью рвоты, ставшей частью моей жизни, это была полная ерунда. Моя подруга, которая когда-то рассказала мне о булимии, теперь тоже училась в университете. Работая над своим дипломом, она наткнулась на статью о нарушениях режима питания и отправила ее мне. Более того, выделила ключевые предложения о краткосрочных и долгосрочных эффектах булимии – бессоннице, психологических, кардиологических, дерматологических проблемах, а также расстройствах пищеварения, зубной боли, гормональных сбоях. Это была настоящая болезнь. Я поняла, что ею страдает много людей. Передо мной встали многочисленные серьезные вопросы. В свое время именно эксперименты этой подруги над собой зародили во мне зерна сомнения. Теперь же ее обеспокоенность стала отправной точкой борьбы за саму себя.

Второе лето в Бостоне оказалось для меня крайне важным в противостоянии булимии. Я не сомневалась, что эта болезнь распространена гораздо шире, чем предполагают те, кто ею страдает. Правда же состоит в том, что вы можете говорить о ней, только когда уже преодолели проблему. Я разговаривала со многими из друзей, которые признавались, что также страдали этой болезнью.

Летом 1997 года мы с Габриэль несколько раз довольно откровенно обсуждали состояние прессинга, вызванное тиранией образа идеального тела. Возможность поговорить об этом с кем-нибудь принесла огромное облегчение и дала мне уверенность в том, что я смогу найти способы справиться с этой манией.

В Бостоне я приняла участие в нескольких соревнованиях по бегу. Во время занятий в бассейне я вновь начала делать упражнения на пресс. Я все еще руководствовалась желанием реализовать как можно больше возможностей своего тела, но при этом двигалась в более здоровом направлении. Внезапно я поняла, что булимия – это не просто иррационально и опасно, но еще и отвратительно. Больное горло подрывало мое здоровье, да и для зубов от этого пользы не было.

К третьему курсу с булимией было покончено. Мой рационализм одержал верх, когда я поняла, что причиняю себе вред. Я начала потихоньку набирать вес и чувствовала при этом огромный эмоциональный подъем. Психическая удавка наконец-то отпустила меня.

Давление – неизбежное зло, если вы хотите чего-то добиться. Вместе с ним приходит огромный стресс, но с ним справляешься, и достигнутый результат оправдывает усилия. Но ежедневный стресс может и ослабить вас, особенно если плоды его неочевидны. Фокус в том, чтобы понять, какое давление необходимо, а какое завлекает в ловушку и высасывает из тебя жизнь, не оставляя ничего взамен. Разобравшись с этим вопросом и избавившись от всего ненужного, я освободилась и от булимии. Хотела бы сказать, что победило желание расширить границы возможностей своего тела, чтобы достичь только мне известного совершенства. Но это стремление пока дремало где-то внутри меня. Пока же я победила булимию.

Спад напряжения был похож на то, что произошло почти 10 лет спустя, когда Бретт Саттон начал тренировать меня. Он постоянно предлагал мне перестать задумываться над его указаниями и следовать им без лишних вопросов, довериться тому, что он знает, как делать лучше, и направить всю свою энергию на выполнение разработанной им программы. Отказаться от контроля было для меня невероятно сложно, но, когда я «отпускала поводья», чувствовала, будто с моих с плеч сваливалась гора.

Разуму сложно справляться с объемом ожиданий, которые я возложила на себя. Психологически очень тяжело пытаться постоянно быть во всем самым лучшим. Я не знаю, кому я пытаюсь что-то доказать. У меня есть собственное внутреннее понимание совершенства. Я не стремлюсь стать идеальной, скорее, наилучшей из возможных «версий» самой себя. Это ведет к излишнему, ненормальному давлению. Иногда мне сложно находиться здесь и сейчас. Я постоянно беспокоюсь о том, извлекаю ли все возможное из ситуации, вместо того чтобы принимать и ценить то, что у меня есть.

Конечно, если ты добиваешься чего-то особенного, гордость и эйфория охватывают тебя куда сильнее. Подобным достижением для меня стал диплом с отличием по географии. Я получила наивысшую оценку из всех когда-либо учившихся в университете, и мне присвоили титул Лучшего студента 1998 года. Мою дипломную работу опубликовали. Когда моя семья пришла на выпускную церемонию, я была уверена, что выполнила наставление отца извлечь максимум из каждой возможности. Этот день был особенным – выпускались и многие мои друзья.

Однако более ярко запечатлелась в памяти наша поездка с девочками на Магаллуф. Тем летом я поехала туда со своими тремя лучшими университетскими подружками. Поездка стала апофеозом моей «карьеры» начинающего алкоголика. Разумеется, события тех дней мало похожи на мою сегодняшнюю жизнь, да и на ту, что вела тогда. Моя подруга Эмили в первый же вечер сломала ногу, поднимаясь по ступенькам клуба, и провела остаток недели в гипсе. Но это ни ее, ни всех нас не останавливало. Мы усроили дебош: пили, загорали, снова пили, знакомились с парнями. Самоконтроль был заброшен на всю неделю. Должна признаться, это было хорошо. Я только что достигла в университете большего, чем могла себе представить, и заслужила право «погулять без поводка». Я вспоминаю эту неделю с особенной нежностью, возможно потому, что ни до, ни после я никогда не отпускала свои поводья. Я получила удовольствие, но продолжать в том же духе я не смогла бы.

Глава 3

В поисках себя

Изначально я планировала после университета стать адвокатом. В то время я думала, что хочу именно этого.

Летом лондонская контора Lovell White Durrant приняла меня на неделю на работу. Работа в Сити была мне в новинку, до этого я не жила в Лондоне. Как обычно, меня переполнял энтузиазм и я пыталась извлечь как можно больше из открывшейся передо мной возможности.

Я бы соврала, если бы сказала, что меня увлекает корпоративное право. В течение недели я занималась делами о защите крупных компаний, которые сама никогда не выбрала бы, – к примеру, дело производителей мобильных телефонов, оспаривавших влияние их устройств на здоровье людей. Это зародило во мне сомнения, но в целом я была довольна своим выбором. У меня аналитический склад ума, я скрупулезна в работе, обожаю встречаться с новыми людьми. Казалось, что юриспруденция мне подходит. Вдобавок я спокойно переношу скуку. Все это обещало потенциально успешную карьеру.

Lovells предложили мне обучающий контракт на два года. Нужно было пройти дополнительное обучение, и я подала документы в Ноттингемский университет. Меня приняли. Занятия должны были начаться со следующего академического года, и я решила, пока есть время, попутешествовать.

Все лето я проработала спасателем в Thetford Sports Centre. Там я скорее копила деньги, чем спасала жизни. После того как я обналичила пару облигаций из своих запасов и добавила к вырученной за них сумме деньги, подаренные мне родителями на 18-летие, я смогла собрать почти 3000 фунтов на поездку.

На этом моя подготовка не закончилась. В Бирмингеме у меня был друг по имени Ник Веллингс. Прежде чем поступить в университет, он пропустил год, и решил отправиться в кругосветное путешествие. Меня волновали рассказанные им истории, вдохновляли его опыт и тяга к приключениям.

Он был заядлым велосипедистом, мог практически в любой момент сесть в седло и отправиться за 100 километров. В то время я ничего не знала о велосипедах, они мало интересовали меня, хотя и некоторым образом завораживали.

Ник, любитель прогулок на свежем воздухе, перед последним курсом университета отправился в поход. Уснул в палатке – и не проснулся. Мы до сих пор не знаем почему. Чем-то это напоминало синдром внезапной смерти, но только у взрослого. Я помогала организовывать поминальную службу в университете и тогда же познакомилась с его родителями. Они отдали мне его путевые журналы, которые стали для меня бесценным источником информации и вдохновения. Я скопировала список снаряжения, которое Ник обычно брал с собой. Он совершил путешествие, в котором хотела побывать и я.

Помня слова Ника и мамино стихотворение, записанное в дневнике, в ноябре 1998 года я отправилась в Кению и там присоединилась к двухмесячной экспедиции на грузовиках в Южную Африку. Начавшееся путешествие изменило всю мою жизнь. Я вернулась в Англию не через запланированные девять месяцев, а спустя два года.

Подобные поездки часто играют определяющую роль в жизни человека, и моя не стала исключением. Мне удалось сгладить углы не только своего характера, но и тела. Вдобавок она катализировала мой интерес к проблемам общемирового развития. Не то чтобы я с детства понимала, что это такое, но ребенком я плакала, глядя на документальные кадры голода в Эфиопии, всегда осознавала проблемы, с которыми сталкивается наш мир, и хотела что-нибудь изменить. Я организовывала благотворительные распродажи в Фелтвелле, чтобы собрать деньги в помощь Африке. Моя поездка по этому континенту ясно сформировала и обозначила это детское стремление. То же самое случилось и с моей любовью к природе. Заодно я обнаружила, что мне совершенно не интересно корпоративное право. Во время путешествия я открыла себя, и вполне закономерно, что это началось именно в Африке.

Человеком, который сыграл в этом самую главную роль, стала девушка из Южной Африки по имени Джуди, или Джуд, как мы ее называли. В экспедиции мы делили одну палатку на двоих. Она была на пару лет старше меня и очень религиозна. Однако больше всего меня поразило, насколько она была уверенной в себе – она всегда чувствовала себя комфортно, ей не было дела до того, что о ней думают окружающие.

Сначала я, как и все остальные, поглядывала на нее искоса. Она была хорошенькой девушкой, умела веселиться и не несла свою религиозность, как знамя. Но ее взгляды на мир отличались от всех, с которыми я когда-либо встречалась, и они не совпадали даже со взглядами спонтанно собравшейся группы путешественников по Африке.

Уверенность Джуд в себе была непоколебима, при этом никакого намека на высокомерие. Она являла собой все, чего мне не хватало, особенно что касается понимания того, кто ты и каково твое место в этом мире. Она говорила вещи вроде: «Я здесь не для того, чтобы с кем-то подружиться, друзей у меня и так достаточно». Ее равнодушие к остальным произвело на меня огромное впечатление. Ей было безразлично, что другие смеются, когда она обнимает деревья (это одно из ее любимых времяпрепровождений). Ее восприятие природы стало для меня откровением. Для меня дерево было обычным, а она говорила: «Деревья такие старые. Они как мудрые дедушки, столько всего повидавшие. Можно почувствовать, как в них течет жизнь». Встреча Нового года прошла у водопада Виктория, меня покорил огромный 1500-летний баобаб у реки Замбези. В течение получаса я пыталась его нарисовать. Любовь Джуд к природе разбудила это чувство и во мне.

Больше всего меня поражала ее манера держать себя. Она общалась с людьми на своих условиях и не позволяла влиять на себя. Она бы никогда не стала страдать из-за расстройства аппетита. Ее сочувствие к тому, кто страдает от этого, не знало бы границ, но ей не пришло бы в голову самой пойти по этой дорожке. Такое спокойствие повлияло на меня. К тому времени я уже переросла короткие юбки и топы, которые носила на первых курсах университета, и одевалась в стиле гранж, так что спокойно воспринимала ее умиротворенный взгляд на жизнь. Во время путешествий я не чувствовала своей склонности к пищевым расстройствам. В Африке я прибавила в весе. Физической активности было немного, зато местного печенья Eat-Sum-More хоть отбавляй. И мы ели. Когда ты не вылезаешь из камуфляжных штанов и кроссовок, то и не очень беспокоишься из-за того, что набираешь вес.

После того как я добралась до Кейптауна, я провела три недели в путешествии по Южной Африке с Джуд и еще двумя подругами – Эйлин и Луэнн. Оттуда я улетела в Окленд, вновь открыла для себя пешеходный туризм и встретила одного из мужчин моей жизни – Стива. К сожалению, мы недолго были вместе, но успели за это время сделать многое.

Проведя два месяца в Новой Зеландии, я полетела в Сидней. У меня была рабочая виза, и я планировала на некоторое время поселиться там. Предварительно запланированные четыре месяца в итоге и переросли в одиннадцать. Я обосновалась в трехкомнатной квартире в Бонди вместе с еще одиннадцатью «квартирантами», включая моего кузена Тима и нашего общего друга Иена, более известного как Изи. Наверное, подобный образ жизни не располагал к продолжению карьеры юриста, но я все же смогла устроиться на работу в юридическую фирму Sydney, Heidtmanand Co. в качестве секретаря и помощника юриста. Моим начальником была замечательная женщина по имени Пенни Кейбл. Она была утонченной и очаровательной, всегда безупречно одетой. Мы сразу сошлись характерами, но, хотя мне и нравилось работать под ее началом, я начинала сомневаться в том, что карьера юриста – это для меня. Я написала письмо в Lovells и попросила отложить мой контракт о сотрудничестве и обучении в Ноттингеме на год. Они согласились. У меня появилось время, чтобы наслаждаться жизнью в Сиднее, и возможность отсрочить принятие столь важного для меня решения.

Я осознала, что одна из причин, почему я выбрала юриспруденцию, заключалась в том, чтобы говорить людям, что я – юрист. Таким образом, я превращала свои академические достижения в профессию. Все усилия, которые я прилагала в школе и университете, оправдывались высокооплачиваемой работой, которая делала бы из меня человека.

Сейчас же я осознавала проблемы подобных рассуждений. «Мне необходимо поработать с некоторыми своими недостатками, – писала я в дневнике. – Один из них – стремление завоевать уважение и одобрение окружающих. Думаю, что это связано с недостатком внутренней уверенности – мне постоянно требуется поддержка. Странно, ведь я уверена, что люди воспринимают меня иначе».

Спустя год после окончания университета я начала испытывать недостаток в чувстве удовлетворенности, которое возникает, когда ты упорно работаешь. Я скучала по творчеству и обучению, по умственной работе. Примерно в это время мой 93-летний дедушка Генри опубликовал свои мемуары «Конец есть начало». Захотела бы я написать мемуары, если бы потратила всю жизнь на одобрения других людей? «На смертном одре, – писала я, – никто не мечтает провести больше времени за компьютером».

Я спросила совета у друзей – Пенни, Джуд, Джона Сэдлера. Джуд прислала мне письмо из ЮАР со словами: «Ты меняешься и перестаешь быть тем человеком, который уезжал из дома. Думаю, тебе нужно продолжить путешествовать, пока ты не поймешь, что тебя волнует. Не беспокойся о времени, которое ты тратишь сейчас: оно необходимо для того, чтобы вырасти как личность и узнать себя с разных сторон. Есть столько возможностей! Реши, куда хочешь отправиться, и сделай это».

Она подписалась «С любовью, мама», как делала всегда и до сих пор продолжает делать.

Я задумалась, не стоит ли мне совсем бросить юриспруденцию. Победа чувств над разумом (что тем не менее подразумевало, что мне нужно подтвердить свою квалификацию и не лишать себя имевшихся возможностей) была основной причиной этих сомнений, но я не отрицаю, что жизнь в Сиднее не склоняла меня к консервативному решению.

Эти 11 месяцев были для меня особенным временем. Я настроилась на активную общественную жизнь. Мне очень нравилась альтернативная музыка, в частности панк-рок, я ходила на бесконечные концерты и фестивали на открытом воздухе. И ела и пила больше, чем когда-либо в жизни.

Я набирала вес, но в отличие от того, что было в Африке, меня это беспокоило. В первые пару месяцев Стивен путешествовал. Пока его не было, я решила перестать есть всякую дрянь, сбросить вес и хорошо выглядеть ко времени его возвращения – июню. Когда он приехал, мы отправились вдоль восточного побережья в старенькой машинке, которую называли «Балларат» в честь одного австралийского города. В конце июля Стив уехал из Сиднея. Мы расстались, я пребывала в расстроенных чувствах. Чтобы отвлечься, я начала бегать.

В Бонди много красивых людей. Все они худые и подтянутые. Вскоре я начала испытывать знакомое беспокойство относительно своего тела. Но и тяга к пляжам и океану была не меньше. В итоге я вновь открыла для себя любовь к спорту. Если ты любишь спорт, Австралия – отличное место.

В августе, поддавшись минутной прихоти, я записалась на City2Surf, 14-километровый забег. «Решение самоубийцы! – писала я в дневнике. – Уверена, что не смогу пробежать, но все равно попробую!»

Сколько шуму я подняла! Теперь это кажется смешным. Сам забег подарил мне душевный подъем. Меня смела атмосфера соревнования и 50 тысяч его участников. Потрясающий опыт. «В конце я ни о чем не беспокоилась, – писала я. – Забег прошел отлично, лучше, чем я могла надеяться. Я поймала ритм и следовала ему». Вдохновленная этим, я начала бегать вдоль пляжей и утесов, хотя в то время даже получасовая пробежка казалась мне долгой.

Я научилась кататься на серфе, несмотря на то что мне потребовалось несколько месяцев, чтобы научиться просто стоять на доске. Я не сдавалась, упражнялась каждый день, невзирая на боль и унижение, причиняемые океанской стихией. Я была рада болтаться на волнах. Также я вернулась к плаванию и приняла участие в двухкилометровом заплыве. Он дался мне куда легче, чем я думала. Я пришла четвертой или пятой в группе. Тогда я решила, что, возможно, стоит тренироваться чуть интенсивнее.

Сидней был полон энергетикой нового тысячелетия. Я чувствовала, что перемены происходят и внутри меня. Я записала в дневнике свои мечты на 2000 год: «Быть довольной собой и приносить радость другим. Быть уверенной в самой себе и придавать уверенности в себе другим. Улыбаться, серфить, смеяться и заставлять смеяться других. Больше читать. Стараться быть терпимее к своим слабостям и слабостям других, не быть такой требовательной к себе. Думаю, что главное – делать людей счастливыми. И перестать грызть ногти».

Остальные пункты больше отражают направление, в котором движется моя жизнь, особенно те, что касаются счастья других. Есть большая разница между этим стремлением и другим, связанным с желанием добиться одобрения от других. Я столько всего получила от людей и всегда хотела в ответ сделать их счастливыми. Тогда это было моей мантрой, остается ею и сейчас. Едва ли не в большей степени, чем все остальное. Это и побудило меня заняться юриспруденцией. Я могла быть не согласна с интересами компаний, их правилами или с тем, что за стремление сделать людей счастливыми следует брать 200–300 фунтов в час.

Неожиданно я поняла, что мне следует получить степень магистра в области международных отношений. Я была почти уверена, что хочу заниматься вопросами, связанными с помощью другим людям, а это был один из общепринятых способов. Мысли об этом приводили меня в радостное возбуждение. Мне было интересно, я чувствовала, что могу добиться успеха. 17 января 2000 года, послушав Джона Сэдлера, я решила этим заняться. Из Сиднея я отправила заявку в Англию и была принята в Манчестерский университет. Основной проблемой было отсутствие у меня денег, но я умудрилась получить стипендию в 10 тысяч фунтов от Economic and Social Research Council.

Я уехала из Сиднея в марте и полгода в одиночку путешествовала по Азии. Это было прекрасным временем, я встретила огромное количество замечательных людей. Я стремилась выполнить один из пунктов своей программы – быть более толерантной по отношению к другим. Когда ты растешь, твои друзья очень похожи на тебя, особенно в Норфолке. Но чем шире становился мой взгляд на мир, тем больше я замечала самых разных людей. Они носили другую одежду и верили в другие ценности. Возможно, я не была во всем согласна с ними, но я научилась принимать их как должное. Сейчас я горжусь тем, что круг моих друзей очень разнообразен. Признаться, я все еще не слишком терпима к курильщикам, но работаю над этим.

В Азии я путешествовала по Индонезии (стране, по которой я написала дипломную работу, настолько влюбилась в нее), Малайзии, Таиланду, Лаосу, Бирме и Индии. В Лаосе я стала вегетарианкой. Визг свиней, когда их забивали прямо перед нами и тут же жарили, был последней каплей, переполнившей чашу моего терпения. Но еще до этого здоровое питание стало иметь для меня большее значение, чем в Австралии. Дело было не в весе, а в том, что можно извлечь из еды. Свежие фрукты и овощи, приготовленные в воке, здесь были в изобилии – они и стали основой моего рациона.

Я вернулась из Азии за 11 дней до начала занятий – образец добродетели здорового питания, радуясь возвращению к студенческой жизни. В начале сентября 2000 года папа отвез меня в Манчестер.

Но теперь идея здорового питания превратила меня в свою игрушку. Все началось с постоянного чтения этикеток. После возвращения на Запад мне пришлось быть осторожной, чтобы следовать здоровому образу жизни, который я вела в Азии. Я уже поняла, что мне нравится быть стройной, и не собиралась возвращаться к декадентскому образу жизни, который я вела в Австралии. Я не хотела, чтобы кто-нибудь говорил мне даже безобидное «Ты неплохо выглядишь». Ведь все мы знаем, что скрывается за этим эвфемизмом. Я с энтузиазмом продолжила заниматься фитнесом и вдобавок к этому начала бегать. Я была одержима бегом – по ранним утрам носилась сквозь туман в Виктория-парке в старых кроссовках и поношенной спортивной форме. Не стоит и говорить, что вес продолжал снижаться.

Я вернулась к своему режиму неослабевающего давления, но на этот раз он пожирал меня еще быстрее. Моей лучшей подругой на курсе была Наоми Хамфриз, обладательница диплома Оксфорда с отличными оценками по философии, политике и экономике. Тогда я этого еще не знала, но она говорит, что ее ужасно веселило, когда я состязалась с ней в выполнении каждого задания. Мы были лучшими студентками курса, но Наоми от природы была умнее меня. В лице Наоми я впервые поняла, что такое соперничество. Она была моей конкуренткой. Это подстегивало меня еще сильнее. Я хотела победить ее, и закипала каждый раз, когда это мне не удавалось. Наоми тоже постоянно трудилась, но для нее это была работа над собой; я же стремилась к победе.

Наоми прекрасно готовила. Она знала, что я мало ем, но специально добавляла в пищу жиры. Однажды она приготовила картофельно-гороховый суп, добавив в него втайне от меня сливки и оливковое масло. При этом она поклялась, что он постный. Она говорила, что в моем шоколадном напитке лишь ложечка обезжиренного питьевого шоколада, в то время как добавляла в него высококалорийный.

Никто не хотел говорить со мной об особенностях моего питания, а когда кто-то все же решался, я отвечала, что моя худоба – результат экзотической болезни, которую я подцепила в Азии. Я видела, что мое окружение обеспокоено, но необходимость контролировать то, что я ем, была важнее. Я начала плавать, а потом занялась водным поло. Это было отвратительно – я не могла бросать мяч, не могла его ловить, и в бассейне невозможно было утаить мой недостаток веса – меня легко сносило волной. Вдобавок в воде я ужасно мерзла. Я играла, потому что это позволяло мне без остановки плавать, да и было с кем общаться. Я употребляла сравнительно немного алкоголя, но постоянно ходила в паб знакомиться с людьми. В остальное время я до самой ночи корпела над своей магистерской диссертацией, а затем вставала на рассвете и шла на пробежку.

Я вела нездоровый образ жизни, но не могла остановиться. Работа без остановок – это зависимость, анорексия – тоже зависимость. Все началось с простого – беспокойства за свое тело. Но когда ты одержим, это превращается в состязание с самим собой. Каждый день я старалась есть меньше, чем в предыдущий, и радовалась, когда добивалась успеха. Если мне это не удавалось, значит я поддавалась искушению. Это было проявлением слабости. Иногда на вечеринках я набрасывалась на чипсы и картошку-фри и потом ругала себя за это. А значит, далее следовало наказание.

Но оно наступало и само собой. Мое тело чувствовало напряжение. Иногда я просыпалась посреди ночи от боли в челюстях – скрипела зубами. Таким образом сказывалось отчасти перенапряжение в учебе, отчасти влияние анорексии на сон. Я и сейчас на ночь надеваю капу.

Мои волосы сначала стали сухими, затем начали выпадать. Я поливала их кондиционером. Тем временем на теле вырос пушок. Прекратились месячные. Я знала, что уже слишком худа, но не могла остановиться. Я хотела избавиться от этой удавки, ведь она опустошала меня. Меньше есть может быть средством к достижению цели, но в случае с анорексией это становится самой целью. Перспектива теряется. Да, я осознавала, что слишком худа, но не понимала, насколько плохо выгляжу. Ты не видишь в зеркале то, что видят другие. Обеспокоенные друзья говорят, что ты выглядишь похудевшей, но это именно то, что анорексик хочет услышать. Когда люди мне это говорили, я думала: «Отлично!»

В конце концов, мне помогла моя семья. И еще фотография.

Родители знали, что мои пищевые привычки изменились и я стала вегетарианкой (в стремлении угодить всем мама запекла для меня на Рождество орехи). Впрочем, летом 2001 года им стало понятно, что у меня проблемы. Как-то они приехали ко мне в гости на выходные и мы отправились погулять. Я видела, что они смотрят на меня с беспокойством, и что-то во мне щелкнуло. Спустя пару дней я напечатала несколько фотографий с прогулки. Я была в шоке, когда увидела себя на фото. Для меня, привыкшей к своему отражению в зеркале, стало откровением, какая же я на самом деле худая и болезненная. Я выглядела ужасно.

Позвонив родителям, все им рассказала и разрыдалась.

«Я приеду и заберу тебя», – сказал папа.

Он действительно приехал в Манчестер и забрал меня в Норфолк. Занятия к тому времени закончились, я работала над дипломом, который нужно было сдавать в октябре. Папа отпросился с работы, и я жила дома примерно неделю.

«Не нужно ничего говорить, – сказал он. – Я просто хочу побыть с тобой».

Я объяснила ему все, как могла. Всего он, конечно же, не понял, но на протяжении этих дней очень поддерживал меня. Для него все, что происходило со мной, было чем-то диковинным. Он не знал, как с этим разобраться. Неспособность помочь была для него невыносимой.

«Крисси, у тебя же столько всего есть, – говорил он. – Ты красивая, умная, с прекрасным телом. Я не могу понять, зачем ты делаешь это с собой».

Он был в растерянности, но для меня было достаточно того, что мы вместе и я могла с ним поговорить.

Мы пошли погулять и зашли в кофейню. Он заказал торт и попытался уговорить меня съесть кусочек.

«Папа, я не могу, – сказала я. – Я не могу».

«Крисси, я не знаю, что для тебя сделать. Не знаю, как помочь». И он заплакал.

Я никогда не видела, чтобы отец плакал. Это разрывало мне сердце. Мне было не по себе от осознания того, сколько неприятностей я доставила ему и маме.

Но окончательно добил меня брат. Я поехала к нему в гости в Гринвич, где он учился. Мы много говорили о моей проблеме, он всегда сочувствовал мне и оказывал поддержку, но на этот раз брат был со мной так тверд, как только мог. Именно это мне и было нужно.

«Ты такая эгоистка, – сказал он. – Посмотри, что ты наделала. Ты разбиваешь отцу сердце. И маме тоже. Думаешь, твои проблемы – только твои? А вот и нет. Это проблемы всей семьи. Тебе наплевать, что происходит из-за тебя со всеми остальными».

Он атаковал меня со всех фронтов. Это случалось не впервые, но в этот раз я даже не подумала защищаться. Я промолчала, потому что знала, что он прав. Мэтти помог мне сильнее, чем мог подумать. Он открыл мне глаза на то, что происходит со мной. Возможно, тогда я не подала виду, но моя благодарность ему за то, что он сделал, по сей день бесконечна.

Возможно, именно время, проведенное с братом, помогло (да и продолжает помогать) мне понимать, как научиться ценить свое тело. Я – плоть и кровь своих родителей. Если я ненавижу свое отражение в зеркале, это означает, что косвенно я критикую их. А критиковать их – самое абсурдное, что может быть, ведь они те, кого я люблю и уважаю больше всех на свете. С другой стороны, если я так сильно люблю своих родителей, что само собой разу меется, следовательно, я должна любить или хотя бы ценить собственное тело, себя.

А это возвращает нас к моему новогоднему списку, к пункту, с которым я не справилась: быть терпимой к своим слабостям. Мне все еще нужно учиться быть добрее к себе. То время в конце учебы стало для меня переломным моментом в этом отношении, как и во многих других. Но я так и не смогла избавиться от склонности к самокритике. То есть мне не столько нужно принимать свои слабости, сколько понимать: то, за что я наказываю себя, вовсе не слабость. У меня неправильное представление о ней. Если я проигрываю в гонке – это слабость. Если тренировка прошла плохо – это слабость. Для меня все, что не дотягивает до идеала, – это слабость.

По крайней мере сейчас я понимаю проблему. Важнейшим этапом для меня стало научиться воспринимать свое тело не как объект для манипуляций, а как неотъемлемую часть меня самой. Говоря простыми словами, я вдруг увидела, сколько вреда причиняю своему телу, не питаясь нормально. Я не уверена, что можно окончательно излечиться от нарушений пищевого поведения, но ключевым для меня было научиться правильно относиться к своему телу. То, что я воспринимала раньше как нечто в упаковке из кожи, стало для меня цельной системой.

Переход на более здоровое питание дался мне с большим трудом. В июне семестр закончился. На время до защиты диплома в конце сентября (моя тема была «Меняющееся государство Индонезия») мы вместе с моим другом Ричем переехали в новую квартиру. Он был вегетарианцем и к тому же настоящим профи на кухне. Благодаря пище, которую он готовил, я обрела внутреннее равновесие.

Но от чего я не отказывалась, так это от работы. Рич, тоже получавший магистерскую степень, удивлялся тому, как много и напряженно я работаю. Но это была энергия, направленная в позитивное русло: я окончила университет с отличием. Наоми тоже. Я не знаю, у кого из нас был выше балл. Это уже не имело особого значения, что само по себе было признаком прогресса.

Глава 4

Развитие

Мне интересно читать дневники, которые я вела во время своих путешествий. В июне 1999 года я оплакивала свое желание постоянно угождать людям. Спустя пять месяцев я поменяла это стремление на принцип «делать людей счастливыми». Возможно, эти намерения кажутся кому-то одним и тем же, но я так не считаю. Первое связано с беспокойством о том, что думают о тебе другие. Второе – с желанием отдавать.

Я могла бы сказать, что моей жизнью управляют две силы – одержимость контролировать и работать над собой и забота о других людях и их судьбах. Из последнего и произрастает (возможно, подпитываемое первым) мое стремление к сотрудничеству. Я называю это сотрудничеством, поскольку это понятие используется в политике, звучит на университетских лекциях, но на самом деле за ним есть лишь желание помогать людям и делать мир лучше. Оно сыграло огромную роль в моей жизни.

Это была эра Band Aid и Live Aid. Видео из Африки заставляло меня плакать, и я помню, как клялась сделать что-нибудь, чтобы помочь этим людям. Я была фанаткой Blue Peter, и один из эпизодов 1986 года произвел на меня особое впечатление. Речь шла о голоде в Эфиопии и катаракте, которая ослепляет множество эфиопов. Я пошла на кухню и спросила маму, можем ли мы организовать в деревне благотворительную распродажу. Я написала письмо в редакцию Blue Peter о том, в каком смятении нахожусь и как хочу помочь. Они отправили мне плакаты и информационный бюллетень, и мы начали планировать распродажу. Она прошла успешно – мы собрали 173 фунта, неплохо для середины 1980-х. Я была счастлива от того, что мне подарили мой первый значок Blue Peter. Он до сих пор у меня. И все остальные тоже (на первом я не остановилась).

Телевизионные сюжеты дали мне представление о внешнем мире, о существовании неравенства, нищеты, войны, болезней и голода. Я также поняла, что так не должно быть, что у нас есть силы все изменить, сделать мир лучше. У нас есть выбор. Впрочем, в одном можно быть уверенным: если ничего не делать, все останется по-прежнему.

Успех благотворительной распродажи приободрил меня, я начала планировать новые проекты по сбору средств, организовала в деревне субботник (я ненавидела мусор). Затем написала пьесу по мотивам сказки про Аладдина, ее поставили в начальной школе.

В юности и ранней молодости я занималась другими вещами: учебой, общением с людьми, но страсть помогать другим так и не покинула меня. Это было причиной, по которой я провела два лета в Бостоне, обучая детей плавать. Им было от трех до десяти лет, и меня вдохновляло то, как растут их уверенность и энтузиазм.

Я помню мальчика по имени Уэлком Бендер. Ему было четыре года, он не общался с другими детьми, хотя был очень умным ребенком. Когда дело доходило до рассуждений о Солнечной системе, он был едва ли не гением. А еще он боялся воды. Со временем я завоевала его доверие, он стал увереннее и, наконец, научился плавать. Его случай запомнился мне больше всего из-за его боязни воды: он преодолел свой страх. Подобный путь проходили все дети в лагере. Я смотрела, как они открывают что-то в себе, и понимала, какой прекрасный инструмент в становлении человека – спорт.

Мне довелось способствовать этому процессу, контролировать его. Это напомнило мне о том, как прекрасно менять чью-то жизнь. Когда ты получаешь письма и рисунки от детей и их родителей в благодарность за помощь, это трогает до слез. Я до сих пор их все храню.

Как бы ваша молодость ни была полна страстей и стремлений, они выплескиваются в неупорядоченную деятельность. Стремления должны сформировать вашу взрослую жизнь, Для этого нужно время, чтобы собрать и связать их воедино. Это и произошло, пока я путешествовала.

Все началось с Африки, где меня вдохновляла Джуд и ее уникальный взгляд на мир. Я увидела, как бедны местные жители и как богата их культура, неподдельны их эмоции, и это произвело на меня колоссальное впечатление.

Так же и с историей. Меня поразила наскальная живопись в Национальном парке Матобо в Зимбабве, созданная бушменами десятки тысяч лет назад с помощью гематита и желчи животных. В слезах я слушала рассказ гида о том, как «цивилизация» разрушила образ жизни бушменов. Я почувствовала эмоциональную связь с природой и злость от того, что целый жизненный уклад был разрушен, ценность которого «цивилизация» не могла постичь.

В начале нашего путешествия по Африке я обзавелась привычкой раздавать местным жителям авторучки, пока не поняла, что это никак не поможет им в жизни. Ручки не растут на деревьях и рано или поздно перестанут писать. Если их раздавать просто так, это выработает у людей зависимость и жадность. Затем в Занзибаре я увидела ребенка в футболке «Макдоналдс». Я начала задумываться о концепции «сотрудничества» и глубинных причинах нищеты, включая роль Запада в ее увековечивании. «Мы раздаем местным жителям подарки, – писала я в своем дневнике, – возможно, для того, чтобы справиться с чувством вины и почувствовать себя лучше, хотя это и не помогает людям. В долговременной перспективе это негативно влияет на их развитие».

Но наибольшее влияние на меня оказали шесть месяцев, проведенные в Азии. К тому времени я уже решила получить магистерскую степень в области международных отношений. Поездка в Индонезию вскоре после принятия этого решения была важным шагом. Я тут же влюбилась в эту страну – буйная зелень, рисовые поля, храмы, декоративно-прикладное искусство, киоски с местной едой, вулканы и бирюзовые озера, миски из банановых листьев с благовониями и цветами, куда бы я ни пошла. Я чувствовала себя соблазненной. Мой роман с Индонезией был бурным. Но он показал мне нечто неизвестное и ужасающее.

Мы съездили на остров Сиберут, к западу от острова Ява, и прошлись по деревням, нетронутым западной цивилизацией. Их окружали непроходимые зеленые джунгли, сквозь которые возможно было передвигаться только на маленьких, сделанных вручную деревянных каноэ. Мы жили в домах, построенных на сваях. Местные жители были одеты в набедренные повязки из листьев, а их тела покрывали татуировки, сделанные острым гвоздем с помощью смеси из пепла и сока сахарного тростника. Во время одной из прогулок в джунглях у меня развалился ботинок, мне пришлось весь день ходить босиком по грязи, листве, которые будто бы целиком состояли из чего-то острого. Местные делали это каждый день. Полностью погрузиться в жизнь местных жителей было легко, если не считать того, что этого не могло произойти. Я страдала от обычной дилеммы современного «западного» путешественника: испытывала дискомфорт от того, что делала, и в то же время не хотела упустить возможность побывать в подобных сообществах.

Еще одна благотворная вещь произошла со мной во время 40-часового переезда вдоль острова Сулавеси, более густонаселенного, чем Сиберут, но все еще нетронутого туристами. Я была со своим другом-датчанином Перниллом, и наше путешествие на север острова совпало со вспышкой насилия в городе Посо между местными христианской и мусульманской общинами. Дома сжигали, людей убивали, участники конфликта патрулировали территорию с автоматами и мачете. Люди пытались бежать, улицы были забиты машинами. Блокпосты стояли через каждую пару сотен метров. Мы путешествовали на автобусе. Однажды его захватили боевики-мусульмане. Они забрались в автобус в масках, размахивали мачете, велели водителю везти их на другой конец города. Затем в поисках индонезийцев-христиан прошлись по салону и приблизились ко мне так близко, что, должно быть, услышали стук пульса в моих висках.

После того как их привезли в нужное место, они покинули автобус, не тронув нас. Облегчение было невероятным, но в то же время оно смешалось с чувством вины – за то, что нам удалось избежать самого страшного только потому, что мы западные туристы. Кто знает, что произошло бы при иных обстоятельствах.

Что касается других мест, которые я посещала, путешествуя по Азии: в Бирме была установлена военная диктатура, в Лаосе я своими глазами увидела, какую цену местное население, особенно мужчины, заплатило за производство и употребление опиума. Ничто из этого не смогло изменить моего ощущения, что я живу в тревожном, несправедливом мире, и не отвратило меня от желания сделать что-нибудь, хотя бы самую малость, чтобы эту ситуацию исправить. Когда я вернулась в Англию и поехала в Манчестер, я надеялась, что степень магистра станет началом моего вклада в улучшение мира.

Но я хотела получить и практический опыт. Я записалась добровольцем в центр для бездомных Salford Cathedral. Бездомные в этот центр просто приходили, они в нем не жили, и я бывала там два раза в неделю. Я раздавала бездомным еду, играла с ними в карты и бильярд и просто слушала их рассказы. Это стало для меня настоящим откровением. Так легко взглянуть на бездомного на улице и увидеть в нем «не-человека». Ты почти никогда не задумываешься о том, что у них есть своя жизнь, семьи, когда-то было то, что называется «нормальной работой». Но в какой-то момент своей жизни они сталкиваются с трудностями, которые не могут преодолеть. Многие из них были военными, которых признали негодными к службе и вычеркнули из системы без какой-либо поддержки.

Некоторые из увиденных мной вещей были просто ужасными. К примеру, у некоторых бездомных обувь буквально приросла к ногам, они не могли ее снять. Носки истлели на ногах.

Но больше всего меня поразили щедрость, открытость и добродушие людей, которых я встречала. Некоторые говорили о своих проблемах и историях больше остальных, но каждый раз, когда ты приходил туда в плохом настроении (в моем случае с пищевым расстройством), твой взгляд на мир расширялся. Твои проблемы переставали быть серьезными. Это воодушевляло, и я поняла, что сделала правильный выбор. Пусть меня и волновал международный аспект сотрудничества, но я понимала, что все эти принципы можно с успехом внедрять в жизнь и дома.

Когда я получила степень, мне предложили оплачиваемую работу в центре для бездомных. Я отказалась, потому что хотела вернуться на юг. Однако моя страсть к сотрудничеству (наконец-то мне удалось найти нужное слово для выражения предмета своего обожания!) была еще сильнее, чем прежде. Теперь я имела диплом магистра, а за плечами – опыт работы. Чтобы подкрепить эту страсть, следовало заняться карьерой.

Глава 5

Саммиты и вулканы

Рождественским днем 2001 года я отправилась на пробежку. Тренироваться в Рождество – отдельная веха для любого спортсмена. В то время я даже не была полноценной спортсменкой, просто бег стал очередной моей зависимостью.

С тех пор я тренировалась на каждое Рождество. Но в 2001 году я делала это с определенной целью. Я должна была принять участие в Лондонском марафоне – 2002.

На это меня вдохновила моя подруга Эми. Она с детства страдала от порока сердца и никогда не бегала, но в 2001 году пробежала марафон. Я решила принять участие, еще когда была в Манчестере, и обратилась к благотворительной организации Hope for Children, которая разрешила мне бежать с их символикой, если я соберу для фонда 600 фунтов. Когда той зимой я переехала в Лондон, я тренировалась как одержимая, но совершенно бессистемно.

Я просто бегала. Раз или два в день по часу вдоль Темзы – одним и тем же маршрутом, независимо от погодных условий. Я жила с Тимом и Изи в Патни, точнее спала на подушках у них на полу, и проходила практику в Card Aid (то есть продавала рождественские открытки). Это было весело, будто я снова оказалась в университете. Такая жизнь не способствовала выработке приоритетов в тренировках, как у профессиональных спортсменов. К этому моменту я уже питалась совершенно нормально. Не слишком сбалансированно, но еда была здоровее, как и мое к ней отношение. Возможно, это произошло потому, что я уравновешивала объем съеденного с помощью пробежек.

Бег стал моей основной зависимостью. Я защитила диплом, и главной целью моей жизни вместо науки стал Лондонский марафон. Я бегала каждый день, и всегда определенное количество времени. В одно воскресенье я пробежала четыре часа, чего бы ни за что не сделала сейчас. Весьма вероятно, что тогда я пробежала больше, чем марафон, так и не осознав этого.

Я обожаю карты стран и континентов. Мне нравится смотреть, как связаны между собой разные регионы. У моего отца был крошечный измерительный прибор – курвиметр, который можно было катать по карте и узнавать (с учетом масштаба) расстояние от пункта А до пункта Б. Помню, что я пользовалась им в первые несколько месяцев тренировок, чтобы понять, сколько примерно я пробегаю, но результат был не слишком точным. Я не планировала свои маршруты, просто бежала и бежала. И понятия не имела, что во время бега следует есть, пить, поэтому не делала этого. Моя одежда тоже была не слишком подходящей – побитые временем кроссовки, шорты из секонд-хенда и футболка, которую я носила в время путешествий.

Зато энтузиазма мне хватало. Я очень пылко относилась к своему новому времяпрепровождению (которое смело можно назвать зависимостью). В марте я пробежала полумарафон Reading и была изумлена результатом. Участников Лондонского марафона распределяют по группам в зависимости от предполагаемого времени прохождения трассы. После Reading мне предложили перейти в более быструю группу.

Когда наступил день марафона, меня переполняли чувства. Больше всего я волновалась из-за фотографии, которую нужно было сделать. Мне никогда не нравилось, как я выгляжу с зачесанными назад волосами. Я унаследовала одно ухо от отца, а другое от мамы, и одно из них существенно больше другого. Поэтому каждый раз на фотографиях я их прикрываю. Но для бега я любила собирать волосы в тугой хвост. Меня беспокоило, что в день марафона меня будут снимать с открытыми ушами. И решения этой проблемы я так и не нашла.

Ночь накануне я провела в Гринвиче в доме своей подруги Эмили, где съела пасту с тунцом, что по сей день остается моей традицией перед соревнованиями. Спала я беспокойно, рано проснулась, но на старте была расслаблена, хотя и чувствовалось возбуждение. Теперь меня больше всего беспокоили не фотографии, а возможность справить нужду. У меня довольно слабый мочевой пузырь, а туалетов было немного, они были переполнены и стояли на большом расстоянии друг от друга. Так что я сходила за ближайший куст, и это также стало теперь моей традицией.

С самого начала забега я чувствовала себя хорошо. На таких соревнованиях тебя всегда кто-то обходит, но я обгоняла куда больше, чем меня. Возможно, время стерло из моей памяти отрицательные воспоминания, но я не помню, чтобы у меня что-то болело. Разумеется, ты устаешь. А я просто бежала. И бежала. На Собачьем острове было довольно тяжело психологически из-за того, что вокруг становилось все меньше людей.

В день марафона Лондон выглядит по-особому. Это удивительное ощущение, когда бежишь мимо его достопримечательностей и тебя поддерживают десятки тысяч доброжелателей. Был прекрасный день, моя семья заняла места возле Тауэрского моста, продемонстрировав умение занимать лучшие места на трассе, которым они успешно пользовались в последующие годы. Кроме них меня поддерживали друзья и коллеги.

Не обошлось и без помощи со стороны случайных зрителей. Мне часто кричали «Давай, девочка!», потому что я бежала в основном в окружении мужчин. Тогда я поняла, что бегу довольно быстро. У меня были на руке часы, но в математических расчетах я не была сильна. Я даже сейчас редко высчитываю предполагаемое время финиша (что уж говорить о прежних временах). По полумарафону Reading я поняла, что могу бежать довольно быстро, но я думала о чем-то вроде 3 часов 45 минут (или 3,5 часа). Ближе к концу трассы я стала обгонять мужчин, которые раньше обогнали меня. Крики «Девочка, давай!» свидетельствовали о том, что женщина так далеко впереди – редкость. За пару миль до финиша я подумала: «Черт, да я пробегу меньше чем за три с четвертью часа!»

Выбежав из-за угла Букингемского дворца, я увидела родителей, брата и устремилась к финишу. Эйфория была просто неописуемой. И колоссальное удивление. На часах значилось: 3 часа 8 минут! Этого быть не могло. Я превзошла все свои ожидания!

Я не упала от изнеможения сразу за финишной линией. Меня переполняли энергия и радость. Меня накрыли какой-то фольгой (до сих пор ее храню), и казалось, это было сделано для того, чтобы помешать мне лопнуть от гордости. Я пришла на 1838-м месте из 32 889 и оказалась на 83-м месте из 7956 женщин. Пола Рэдклифф выиграла забег среди женщин с результатом 2 часа 18 минут 56 секунд, так что мне было над чем работать, но сам факт такого удачного прохождения трассы показался мне по-настоящему ошеломляющим.

Должно быть, боли было больше, чем я могу сегодня вспомнить, потому что одно из сохранившихся у меня воспоминаний – это воспоминание о том, как я не могла встать с унитаза в мобильной туалетной кабинке. А я, как правило, вообще не сижу на унитазе.

Обычно я балансирую над ним в позе орла, но здесь у меня не было выбора, и я просто упала на него. Тогда-то мои квадрицепсы и отказали, оставив меня на сидении. Мне пришлось позвать маму, которая вошла и вытащила меня. За исключением этого «момента» я была рада поделиться впечатлениями с родителями и братом. В тот день я благополучно усыпила «демонов», мешавших мне есть. Я транслировала избыток энергии в бег, и с тех пор стала не просто заниматься спортом на досуге, но относиться к нему серьезнее. Это означало, что в моем и без того забитом расписании (заполнявшемся по мере того, как моя карьера шла в гору) стало еще меньше свободного времени. Но я всегда была девочкой – вечным двигателем. И я обожала бегать.

За месяц до марафона я устроилась на работу в Department for Environment, Foodand Rural Affairs (Defra) в качестве госслужащего на руководящей должности. Это была работа моей мечты, уже третья за шесть месяцев, прошедших с переезда из Манчестера в Лондон.

Сначала, как было уже сказано, я работала в Card Aid, продавала благотворительные рождественские открытки в магазинах Лондона. В один из дней торговля в магазинчике в Хемпстеде шла не слишком бойко, и я начала листать справочник «Желтые страницы» в поиске информации о других местных благотворительных организациях: я хотела найти более долгосрочную работу. Таких было немного, но одна из них называлась Gaia Foundation. Я подумала: почему бы не зайти к ним в обеденный перерыв?

Я была совсем не уверена, что пришла в нужное место – таунхаус с ярко-желтой дверью, покрытой каким-то ползучим растением, – но все же постучала. После того как дверь открыла девушка, меня затащила внутрь и окружила со всех сторон команда замечательных людей. Я проработала у них два месяца. Они помогали группам и сообществам по всему миру подготовиться к Саммиту ООН по устойчивому развитию, который должен был пройти в 2002 году в Йоханнесбурге. В этом доме царила особенная атмосфера, ощущение которой зарождалось еще у входной двери, заросшей плющом. Повсюду были растения и клочки бумаги. Все было очень органично и хаотично. За домом находился сарай. В нем четверо молодых людей, выкраивая время, трудились над созданием молодежной благотворительной организации под названием Envision. Сейчас это национальная организация, и я горда тем, что являюсь ее представителем.

Вся команда была невероятно дружелюбной, эрудированной и искренне увлеченной своим делом. Вскоре я подружилась почти со всеми, и эти люди многое сделали для того, чтобы вдохновить и поддержать меня.

Как бы мне ни нравилось в Gaia Foundation, их слегка неорганизованные методы работы не подходили моей дисциплинированной натуре, так что мое сотрудничество с ними не могло стать работой на всю жизнь. Я продолжала рассылать запросы. На один из них откликнулась компания Defra, которая как раз нанимала новых сотрудников. В ней не спрашивали новичков об их предпочтениях, они не знали, в какой департамент их отправят. Я с ужасом думала, что мне придется работать на свиноферме, разбираться с проблемами свиного гриппа или переработкой бытовых отходов. Единственным интересным для меня местом работы в рамках Defra казался международный отдел по защите окружающей среды, или, как он назывался официально, Environment Protection International (EPINT). И моя мечта сбылась – я попала именно туда. Мне предстояло работать в команде, координировавшей участие Великобритании во Всемирном саммите по устойчивому развитию.

Это было настоящее крещение огнем. Я никогда раньше не работала в офисе, почти никогда не носила костюмы, а тут мне пришлось с головой погрузиться в работу с самого первого дня. Когда никто не мог дать ответа на мой вопрос (что случалось довольно часто), мне приходилось либо самостоятельно его находить, либо просто его придумывать. Я потратила много времени, чтобы войти в курс дела. Даже не успела понять, как в какой-то момент оказалась на руководящей должности – в компании были на счету все рабочие руки. Вскоре я начала ходить на собрания, потом писать протоколы, а затем превратилась в представителя правительства.

Я обожала эту работу. Должность была высокой, предполагала ответственность и надежность. Я работала в интересной для себя области, многое узнала о процессах в государстве. Чаще всего я работала с Маргарет Беккет, государственным секретарем Defra. Она очень любит путешествовать в фургоне, а мой отец просто одержим каналами, так что мы регулярно обсуждали Великий Британский Отдых. Маргарет очень умная и эрудированная женщина и прекрасно работает с брифами. Ей не нужно было растолковывать принятую в компании политику до каждой мелкой детали. Мы иногда работали до самой ночи, особенно в преддверии саммита, который должен был пройти в сентябре. Во время подготовки к нему я встретила девушку по имени Джорджина Эйр, впоследствии ставшую одной из моих лучших подруг. Она была представителем негосударственной организации Stakeholder Forum, и ее статус тоже предполагал непрерывную беготню. Ее жажда непрерывной деятельности была даже, пожалуй, большей, чем у меня.

В сентябре мы отправились в Йоханнесбург на саммит. Все великие мира сего были там. Я встретила Тони Блэра, он оказался на удивление загорелым и очень харизматичным. Встреча состоялась еще до событий в Ираке, поэтому я позволила ему со мной сфотографироваться.

Это было прекрасное время для моей карьеры. Я набралась опыта на конференции ООН самого высокого уровня (такого рода мероприятия проходят не чаще, чем раз в 10 лет). В какой-то момент я обнаружила, что представляю государство на встрече с какими-то нигерийскими министрами. Мой начальник Эндрю Ренделл не смог пойти, и меня отправили вместо него. Все были так заняты, что подобные возможности появлялись регулярно. Если что-то нужно было сделать, я первая поднимала руку.

Так я и оказалась в компании пяти высокопоставленных нигерийцев, представляя Великобританию, пытаясь найти точки соприкосновения и убедить их в правоте нашей позиции. Там были и взаимные уступки, и козыри в кармане, и тактические отступления. Я вела переговоры от имени своей страны с иностранными политиками. Всего девять месяцев назад я продавала рождественские открытки. Слово «нереально» – это слишком слабо для описания того, что я чувствовала. Я чувствовала себя так же, как и через пять лет после этого, став лидером гонки на Гавайях. Мне казалось, что я не заслуживаю этого, что я притворщица. Иногда мне казалось, что я просто смотрю на свою собственную работу со стороны и жду, когда же меня обгонит кто-то более достойный.

Но занималась я не только переговорами. Нужно было копировать огромное количество бумаг, а также проверять документы, которые министры берут с собой на встречи. Все это позволяло мне назубок знать содержание каждого документа. Я не просто копировала и редактировала страницы, я знала все наизусть – это позволяло мне зайти почти в любую переговорную комнату и занять место человека, который был выше меня по рангу.

В целом конференция оказалась плодотворной для английского правительства. А так как основная работа легла на плечи EPINT, успех конференции стал и нашим успехом. С моей точки зрения, заключив соглашения, участники встречи могли бы продвинуться и дальше, но на саммите присутствовали представители 190 с лишним стран, так что радикального консенсуса добиться вряд ли было возможно (и вряд ли когда-нибудь будет возможно). Прогрессом можно было считать сам факт хоть какого-то достигнутого соглашения. Договоры касались слишком многих аспектов сотрудничества, чтобы углубляться в это сейчас. Однако какие бы соглашения ни заключались, самое главное всегда – в их реализации. Если соглашения не встраиваются в политику и деятельность государств, они так и остаются риторикой. Нашей задачей в рамках EPINT было убедиться в том, что они выполняются на практике.

Лично для меня саммит был огромным успехом. Я была одной из немногих, кому Маргарет Бекетт вручила бонус. У всех министров есть квартиры в Уайтхолле, и у Маргарет тоже. В благодарность за наши труды она устроила для нас вечеринку.

В течение следующих двух лет я узнала ее довольно хорошо. Я писала речи для нее и министра по делам окружающей среды. Помню, как на конференции ООН в Нью-Йорке в 2004 году она попросила меня ввести ее в курс дела по одной обсуждавшейся теме. К сожалению, мой компьютер тогда сломался. Я была в ужасе, мне пришлось рассказывать по памяти. Но все прошло хорошо, и мы отправились с ней напиваться «маргаритами». Отец всегда говорил, чтобы я не смешивала работу и алкоголь, особенно с начальством. Нужно притворяться, что ты пьешь, или хотя бы пить еще и воду. Но эти коктейли были слишком хороши, и мы с Маргарет Бекетт здорово напились. Вообще-то она выпила больше меня – она умеет себя контролировать.

После такого головокружительного старта моя карьера в Defra пошла в гору. Моя жизнь в 2003 году была по-настоящему прекрасной. Кроме работы и бега, я на досуге листала Time Out и отмечала места, куда нужно было пойти – музеи, театры, постановки. Моя светская жизнь была на высоте. У меня не было мужчины, но на него не хватило бы времени, даже если бы я его нашла. Перед наступлением нового 2003 года я взяла небольшой отпуск и поехала в Непал, о чем давно мечтала. Я подружилась с тремя потрясающими австралийскими парнями, и мы отправились в поход до базового лагеря Аннапурны. Эта страна меня искренне поразила, и я решила непременно туда вернуться. Ближе к концу года я съездила в Танзанию, в гости к Тамми, подруге по Card Aid. Она работала там учительницей в местной школе. На этот раз я увидела страну совсем иначе, чем в прошлый раз, когда я только что закончила университет и отправилась в свое первое африканское путешествие.

Отучившись, поработав в этой сфере международных отношений, ты начинаешь не просто замечать проблемы, а думать, как их можно решить. Раньше от увиденного во время путешествий по Африке у меня разрывалось сердце, но я почти не думала о причинах проблем или способах их решения. Заново посещая места, проблемы которых так живо обсуждались делегатами со всех концов света и амбициозными госслужащими из Вестминстера, я все больше укреплялась в своих сомнениях. Насколько большое влияние оказывала наша работа на жизнь в регионах? Более того, не вредит ли наша политика тем, кому мы предположительно помогаем? Моей страстью всегда была работа на местах. Я любила свою работу и возникавшие благодаря ей возможности пообщаться с высшими правительственными чиновниками и представителями ООН (например, я смогла познакомиться и поработать с Кофи Аннаном). Однако я начинала задумываться, соответствует ли эта работа моим истинным стремлениям.

Меня повысили. К концу 2003 года я начала заниматься вопросами постконфликтной реконструкции окружающей среды, преимущественно в Ираке, и вела от имени Defra переговоры с Программой ООН по окружающей среде (ЮНЕП). Я написала черновой вариант политики Великобритании по этому вопросу и заверила его на уровне министерства, что стало одним из наиболее важнейших моментов моей карьеры в этой области.

Однажды я представляла Defra на межправительственной встрече по Ираку в LocarnoSuite в Министерстве иностранных дел. Не думаю, что если опишу, как это было, то нарушу какую-то государственную тайну. Когда ты впервые заходишь в эту комнату, у тебя перехватывает дыхание. Ты садишься за стол, за которым во время Второй мировой войны сидели Черчилль и его команда. Пока я сидела там в окружении чиновников из МИДа и министерства обороны, происходил обмен секретной информацией. Спустя несколько лет, в 2009 году, мой тогдашний начальник попросил показать меня заметки с той встречи, чтобы помочь ему с запросом Чилкота[6] о роли Великобритании в войне.

Я даже попала на Даунинг-стрит, 10. Причем без трусов. Тогда я каждый день плавала перед работой. Именно в этот день я доехала до бассейна в велосипедной форме, переоделась в купальник, поплавала и приехала на велосипеде в Defra. Когда я переодевалась в рабочую одежду, я поняла, что забыла дома трусы. Это было по-настоящему неловко. Так что я доехала от Defra до Даунинг-стрит на велосипеде без трусов. Мне не разрешили оставить велосипед у резиденции, пришлось привязать его к ограде на Уайтхолл, попросив, чтобы охрана его не взорвала. Затем я отправилась на встречу с личным секретарем Тони Блэра и очень старалась не исполнить фокус в духе Шэрон Стоун[7].

К моей радости, оказалось, что внутри резиденция выглядит как аккуратная копия павильона для съемок «Реальной любви»[8], одного из моих любимых фильмов. Правда, у меня почти не было времени, чтобы осмотреться. Я зашла через парадную дверь, и меня провели по лестнице в довольно простую, обитую дубовыми панелями комнату. В промежутках между одергиваниями юбки я с благоговением смотрела по сторонам. При этом я старалась казаться безразличной, будто я прихожу сюда каждый день. Это излюбленный метод Дейли Томпсона, и я тщательно следую ему, в том числе и в спортивной карьере. Каким бы измотанным ни был Дейли после соревнований, он всегда беззаботно уходил к себе в номер, будто ему вовсе не было тяжело. Никогда не оставляйте ничего соперникам.

Примечания

1

Семейство кукольных персонажей, созданных Дж. Хенсоном для кукольного шоу Sam and Friends, затем для «Улицы Сезам» и других. Термин часто применяется и к другим куклам, выполненным в стиле «Маппет-шоу». Прим. перев.

2

Длина марафона в милях равна 26,2. Прим. перев.

3

Бейсбольная команда Бостона. Прим. перев.

4

День независимости США. Прим. перев.

5

Булочки в виде баранок. Прим. перев.

6

Независимая комиссия под председательством сэра Джона Чилкота была призвана выяснить обстоятельства, подтолкнувшие Великобританию ко вторжению в Ирак вместе с США. Прим. перев.

7

Знаменитая сцена из фильма «Основной инстинкт», в ходе которой героиня Шэрон Стоун во время допроса в полиции медленно перекладывает ногу на ногу, демонстрируя отсутствие нижнего белья. Прим. перев.

8

«Реальная любовь» (Love Actually) – знаменитый фильм британского режиссера Ричарда Кертиса (2003), в котором Хью Грант исполняет роль нового премьер-министра, а часть сцен происходит в интерьерах, напоминающих премьерскую резиденцию на Даунинг-стрит.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.