Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Свобода от известного

ModernLib.Net / Религия и духовность / Кришнамурти Джидду / Свобода от известного - Чтение (стр. 6)
Автор: Кришнамурти Джидду
Жанры: Религия и духовность,
Философия

 

 


Можно ли подойти к любой проблеме без пространственно-временного интервала, без промежутка между самим человеком и тем, чего он боится? Это возможно только когда наблюдающий не имеет длительности, не создает представления, не представляет собой скопление воспоминаний, идей, не является пучком абстракций. Когда вы смотрите на звезды, есть вы, который смотрит на звезды в небе; небо полно сверкающих звезд, воздух прохладен, и есть вы, наблюдающий, переживающий, мыслящий; вы, с вашим ноющим сердцем; вы, центр, создающий пространство. Вы никогда не поймете пространство между вами и звездами, вами и вашей женой, мужем, другом, потому что вы никогда не смотрели на них без представления, и в этом причина того, что вы не знаете, что такое красота и что такое любовь. Вы говорите о них, вы пишете о них, но вы никогда их не знали, за исключением, быть может, редких мгновений полного самозабвения. Пока существует центр, создающий вокруг себя пространство, нет ни любви, ни красоты. Когда же нет ни центра, ни периферии, тогда существует любовь, и когда вы любите, вы сами есть красота.

Когда вы смотрите на лицо перед вами, вы смотрите из центра, а центр создает пространство между человеком и человеком, вот почему наши жизни так пусты и убоги. Вы не можете культивировать любовь или красоту, как не можете придумать истину, но если вы все время осознаете, что вы делаете, вы можете культивировать осознавание, и от этого осознавания вы начнете видеть природу удовольствия, желания и печали человека, полного одиночества и тоски, а затем вы начнете постигать то, что называется «пространством».

Пока существует пространство между вами и объектом, который вы наблюдаете, любви нет и любви не будет. Без любви, как бы вы ни старались преобразить мир, создать новый социальный порядок, и как бы много вы ни говорили об улучшениях, вы создадите только страдания. Итак, дело в вас. Не существует лидера, учителя, нет никого, кто бы сказал вам, что надо делать. Вы один в этом диком, жестоком мире.

Глава XII

Наблюдающий и наблюдаемое.

Прошу вас, продолжим наши исследования дальше. Это может показаться довольно сложным и запутанным, но все же давайте продолжим. Итак, когда я создаю представление о вас или о чем-либо, я могу наблюдать за этим представлением. Так что существует представление и тот, кто наблюдает за представлением. К примеру, я вижу кого-то в красной рубашке, и моя мгновенная реакция показывает, нравится мне это или не нравится. Нравится или не нравится — это результат моей культуры, моего воспитания, моих ассоциаций, моих наклонностей, моих приобретенных или унаследованных свойств. Из этого центра я наблюдаю и составляю мнение; наблюдающий, таким образом, отделен от того, что он наблюдает. Наблюдающий сознает, что у него не одно представление, а значительно больше. Он создает тысячи представлений, но является ли наблюдающий чем-то отличным от этих представлений? Быть может, и он сам — лишь еще одно представление? Он все время что-то добавляет или отбрасывает; он — нечто живое, он все время взвешивает, сравнивает, оценивает, выносит суждения, модифицирует, изменяет под влиянием внешнего или внутреннего давления, он живет в сфере сознания, которое состоит из его собственного знания, разного рода влияний и бесчисленных соображений. В то же время, когда вы смотрите на наблюдающего, которым являетесь вы сами, вы видите, что он состоит из воспоминаний, переживаний, событий, влияний, традиций, множества разных форм страдания и всего, что есть прошлое. Таким образом, наблюдающий есть и прошлое и настоящее. Ожидаемый завтрашний день также является его частью. Он наполовину жив, наполовину мертв. И он смотрит через все эти смерти на жизнь, и в этом состоянии ума, находящегося в сфере времени, вы (наблюдающий) смотрите на страх, на ревность, на войну, на свою семью, нечто уродливое, обособленное, именуемое семьей, и пытаетесь разрешить проблему того, что наблюдаете. Это является вызовом новому. Вы всегда переводите новое в термины старого, и поэтому вы всегда находитесь в непрестанном конфликте.

Одно представление, которым является наблюдающий, наблюдает за множеством других представлений вокруг себя и в самом себе. Наблюдающий говорит: «Это представление мне нравится, я его сохраню, а это представление мне неприятно, я хочу от него избавиться». Но сам он состоит из различных представлений, возникших как реакция на другие представления. Итак, мы дошли до того пункта, когда можем сказать, что наблюдающий — это тоже представление, только он отделил себя самого и наблюдает. Этот наблюдающий, возникший из различных других представлений, считает себя чем-то постоянным, неизменным, и между ним и созданными им представлениями существует разделенность, временной интервал. Это порождает конфликт между ним и представлениями, которые он считает причиной своих бед, поэтому он говорит: «Я должен избавиться от конфликта». Но само это желание избавиться от конфликта создает новое представление.

Осознание всего этого является истинной медитацией и показывает, что имеется центральное представление, сложившееся из всех других представлений, и это центральное представление, наблюдающий, является цензором, тем, кто переживает, оценивает, судит, кто хочет подчинить, овладеть остальными представлениями или полностью их уничтожить. Эти остальные представления — результат суждений, мнений и умозаключений того, кто наблюдает, а сам наблюдающий — результат всех других представлений. Таким образом, наблюдающий есть наблюдаемое.

Итак, осознание обнаружило различные состояния нашего ума, дало возможность увидеть различные представления и противоречия между ними, раскрыло возникающий из этого конфликт и отчаяние в связи с невозможностью что-либо с этим сделать, а также позволило увидеть разнообразные попытки ума спастись от конфликта бегством. Все это было открыто благодаря осторожному, колеблющемуся осознанию. Затем пришло понимание, что наблюдающий есть наблюдаемое. Не некая высшая сущность, не высшее «Я»; (высшая сущность, высшее «Я» — просто выдумка, дальнейшее представление), а само осознание открыло, что наблюдающий есть наблюдаемое.

Вы задаете себе вопрос, кто та сущность, которая собирается получить ответ, и кто та сущность, которая собирается задать вопрос? Если эта сущность — часть сознания, часть мышления, тогда она не способна исследовать, выяснять. Понимание может произойти только в состоянии осознания, но если в этом состоянии осознания все еще присутствует сущность, которая говорит: «Я должен быть осознающим, я должен практиковать осознание», — тогда это снова представление. Осознание того, что наблюдающий есть наблюдаемое, не является процессом отождествления с объектом наблюдения. Отождествлять себя с чем-то довольно легко. Большинство из нас отождествляет себя с чем-либо: со своей семьей, со своим мужем или женой, со своей нацией; и это ведет ко многим страданиям и ко многим войнам. Сейчас мы рассматриваем нечто совершенно иное, и мы должны понять это не на словесном уровне, но в самом сердце, в самой основе нашего существа. В древнем Китае, прежде чем начать писать картину, например, дерево, художник сидел перед ним много дней, месяцев, лет, не имело значения, как долго, пока он не становился деревом. Он не отождествлял себя с деревом, но был им. Это означает, что нет пространства между ним и деревом, нет пространства между наблюдающим и наблюдаемым, нет того, кто переживает красоту движения тени, густоту листвы, особенность окраски; он был полностью деревом, и только в таком состоянии он мог писать. Всякое утверждение со стороны наблюдающего, если он не осознал того, что он есть наблюдаемое, создает только новый ряд представлений, и он снова оказывается у них в плену. Но что происходит, когда наблюдающий осознает, что он есть наблюдаемое? Не торопитесь, двигайтесь очень медленно, т.к. то, к чему мы сейчас подходим, очень сложно. Что же происходит? Наблюдающий не действует вообще. Наблюдающий всегда говорит: «Я должен сделать что-то с этими представлениями, я должен преодолеть их или придать им иную форму», он всегда активен в отношении того, что он наблюдает, действуя и реагируя со страстью или более спокойно, и его действия, вытекающие из того, что ему нравится или не нравится, называются позитивным действием типа: «Это мне нравится, поэтому я должен этим владеть, то мне не нравится, поэтому я должен от него избавиться»; но когда наблюдающий поймет, что предмет, в отношении которого он действует, — это он сам, тогда между ним и предметом нет конфликта. Он есть это, он не является чем-то отделенным от этого. Пока он был отдельным, он делал или пытался делать что-то с этим, но когда он понял, что он есть предмет наблюдения, тогда нет никаких не нравится или нравится, и конфликт прекращается.

Так что же ему делать? Если это нечто есть он сам, вы сами, как вы можете действовать? Вы не можете восстать против этого, бежать от него или даже просто игнорировать; оно существует, поэтому всякое действие, которое вытекает из реакции типа «нравится — не нравится», прекращается.

Тогда вы убеждаетесь, что осознание стало удивительно живым. Оно не связано с какой-либо центральной установкой или каким-то представлением, и из этой силы осознания возникает иное качество внимания, поэтому ум, который есть это осознание, становится необычайно сенситивным и достигает высокой степени мудрости.

Глава XIII

Что такое мышление? Идеи и действие. Вызов. Материя. Возникновение мысли.

Теперь попытаемся выяснить, что такое мышление. Как отличается мысль, которая дисциплинируется вниманием, логикой, здравым смыслом (для нашей повседневной деятельности), от мысли, которая вообще не имеет никакого значения? До тех пор, пока нам не будут ясны две эти разновидности мысли, мы не сможем понять и то более глубокое, к чему мысль не может прикоснуться. Итак, попытаемся понять всю ту целостную, сложную структуру, которая определяет память, попытаемся понять, откуда возникает мысль, которая затем обусловливает все наши действия, и, если мы поймем все это, мы, быть может, натолкнемся на нечто такое, чего мысль никогда не раскрывала, к чему мысль никогда не могла найти ключ. Почему мысль приобрела такое важное значение в нашей жизни, мысль, которая есть идея, ответ на вызов, накопление памяти в клетках мозга? Быть может, многие из нас прежде не задавали себе такого вопроса или, если задавали, то, возможно, говорили: «Это не имеет особого значения, важны эмоции». Но я не представляю, как вы отделяете одно от другого. Если мысль не придает длительности чувству, чувство умирает очень скоро. Итак, почему мысль приобрела такое необычайное значение в нашей жизни, в нашей скучной, трудной, исполненной страха жизни? Задайте себе этот вопрос, как я задаю его себе. Почему человек стал рабом мысли, хитрой мысли, которая может организовывать, которая так много изобрела, породила так много войн, создала так много страха, тревог, которая непрерывно плодит представления и гонится за собственным хвостом, мысли, которая испытала удовольствие вчера и продлевает это удовольствие в настоящее, а также в будущее; мысли, которая всегда активна, которая всегда болтает, движется, констатирует, отбрасывает, добавляет, предполагает? Идеи стали гораздо более важными для нас, чем действия, — идеи, столь умно изложенные в книгах интеллектуалами в различных областях знания. Чем тоньше и изощреннее эти идеи, тем больше мы преклоняемся перед ними и перед книгами, в которых они содержатся. Мы сами есть эти книги, мы есть эти идеи, мы всецело обусловлены ими. Мы постоянно дискутируем об идеалах, идеях и мнениях со всеми их вывертами. У каждой религии свои догмы, свои формулировки, свой собственный путь мученического достижения богов, и когда мы исследуем истоки мысли, нам открывается значение всей структуры в целом. Мы отделили идеи от целого, ибо идеи всегда от прошлого, а действие всегда от настоящего, поэтому и жизнь — всегда настоящее. Мы испытываем страх перед жизнью, и поэтому прошлое — формы и идеи — приобрело для нас такое важное значение.

Чрезвычайно интересно наблюдать процесс собственного мышления, просто наблюдать, как мыслишь. Откуда берет начало эта реакция, которую мы называем мышлением? Очевидно, из памяти, но существует ли вообще начало мысли? Если существует, то можем ли мы открыть этот источник, источник памяти (потому что если у нас не будет памяти, у нас не будет мышления)? Мы видели, как мысль поддерживает и продлевает удовольствие, испытанное нами вчера, и как мысль продлевает также противоположность удовольствия, являющуюся страхом и страданием; таким образом, тот, кто переживает и мыслит, сам и представляет собой эти удовольствия и страдания, а также является той сущностью, которая питает и поддерживает удовольствие и страдание. Тот, кто мыслит, отделяет удовольствие от страдания, Он не видит, что в самом требовании удовольствия таится страдание и страх. Мысль в человеческих отношениях всегда содержит требование удовольствия, которое она прикрывает разными словами, такими, как верность, помощь, жертва, поддержка, служение. Хотел бы я знать, почему нам надо служить? Бензоколонка предоставляет отличный сервис. Что значат эти слова: отдавать, помогать, служить? Что здесь имеется в виду? Говорит ли полный меда и света цветок: «Я даю, помогаю, служу»? Он есть. Он не пытается что-либо делать, он просто вплетается в поверхность земли.

Мысль так хитра, так изощренна, что для своего удобства все искажает. Требуя удовольствия, мысль создает свои собственные оковы. Она создает двойственность во всех наших отношениях; а в нас имеется склонность к насилию, которая доставляет нам удовольствие, но есть также страстное желание обрести мир, мечта быть мягкими и добрыми, вот что постоянно происходит в жизни всех нас. Мысль не только порождает в нас эту двойственность, это противоречие, но она также накапливает бесчисленные воспоминания об испытанных нами удовольствиях и страданиях. А эти воспоминания рождают ее вновь. Таким образом, как я уже отметил, мысль есть прошлое, мысль всегда стара. Всякий вызов всегда нов, а формулируется он неизменно в терминах прошлого, а отсюда и все неадекватности, противоречия, конфликты и все несчастья и печали, которые мы наследуем. Наш жалкий мозг всегда пребывает в конфликте, что бы он ни делал: жаждет он чего-то или подражает, приспосабливается, подавляет, сублимирует, прибегает к наркотикам, чтобы расширить свои возможности, — что бы он ни делал, он пребывает в состоянии конфликта и будет создавать лишь конфликт.

Те, кто много думают, являются истинными материалистами, потому что мысль — это материя. Она материальна в такой же степени, как пол, стена, телефон. Существует энергия, существует материя. Все это есть жизнь. Мы можем думать, что мысль нематериальна, но она материальна, так же материальна, как и идеология. Там, где присутствует энергия, она становится материей. Материя и энергия взаимопроникают друг друга. Одна не может существовать без другой; чем больше гармония и равновесие между ними, тем больше активность клеток мозга. Мысль установила этот шаблон удовольствия, страдания, страха и функционирует в пределах этого шаблона на протяжении тысячелетий, но она не в состоянии разрушить этот шаблон, потому что она является его продуктом. Новый факт не может быть воспринят мыслью, мысль может понять это позднее на уровне слов, но понимание нового факта не является реальностью для мысли. Мысль никогда не может разрешить никакой психологической проблемы, какой бы она ни была изощренной, хитрой и эрудированной, какую бы структуру она ни создала с помощью науки, с помощью электронного мозга, по принуждению или под давлением необходимости; мысль никогда не бывает новой, и поэтому она никогда не может дать ответ ни на какой значительный вопрос. Старый мозг не может разрешить грандиозной проблемы.

Мысль изворачивается, потому что она может выдумывать все что угодно и видеть вещи, которых не существует. Она может проделывать самые необычайные трюки, и поэтому на нее нельзя полагаться, но если вы поняли всю структуру мышления — как вы мыслите, почему вы мыслите, какими словами пользуетесь, как вы ведете себя в повседневной жизни, как вы разговариваете с людьми, как вы к ним относитесь, как вы ходите, как вы едите — если вы осознали все это, тогда ваш ум не введет вас в заблуждение, тогда ничто не может вас обмануть, тогда ум не требует, не подчиняет; он становится необычайно спокойным, гибким, сенситивным, пребывающим наедине с собой, и в этом состоянии ничто не может его обмануть.

Если человек хочет увидеть что-либо очень ясно, его ум должен быть очень спокоен, без всех этих предвзятых мнений, без болтовни, диалога, представлений, образов, — все это должно быть отброшено ради того, чтобы видеть. И только в тишине вы можете наблюдать, как рождаются мысли, а не тогда, когда вы ищете, задаете вопросы, ждете ответа. Только когда вы полностью спокойны, спокойны всем вашим существом. Тогда, если вы зададите вопрос, как возникает мысль, вы начнете видеть из этой тишины, как мысль обретает форму. Если мы осознали, как возникает мысль, то нет необходимости ее контролировать. Мы тратим очень много времени и расточаем очень много энергии в течение всей нашей жизни, пытаясь контролировать наши мысли, — это хорошая мысль, я должен ее поощрять, эта мысль плохая, я должен подавить ее, — идет непрерывная борьба между одной мыслью и другой, между одним желанием и другим, одно удовольствие преобладает над всеми остальными; но если существует осознание того, как возникает мысль, то нет противоречия в мышлении.

Так вот, когда вы слышите утверждение, например, что мысль всегда стара, или что время есть страдание, мысль начинает объяснять это и истолковывать. Но объяснения и истолкования основаны на знании и опыте вчерашнего дня, и таким образом ваше толкование неизменно будет исходить из вашей обусловленности. Но если вы посмотрите на эти утверждения, не пытаясь их толковать, а просто отдавая им все ваше внимание (не просто сосредоточение), вы обнаружите, что не существует ни наблюдающего, ни объекта наблюдения, ни мыслящего, ни мысли. Не спрашивайте, «что возникло раньше». Это хитрый аргумент, который никуда не ведет. Вы можете наблюдать в самом себе, что до тех пор, пока нет мысли, исходящей от памяти, опыта или знаний, которые все являются прошлым, не существует вообще того, кто мыслит. Это не философия и не мистика. Мы имеем дело с действительными фактами, и вы увидите, если до конца проделали путь нашего исследования, что вы будете отвечать на вызов не так, как прежде, а совершенно по-новому.

Глава XIV

Время вчерашнего дня. Спокойный ум. Общение. Достижения. Дисциплина. Безмолвие. Истина. Действительность.

В жизни, которую мы обычно ведем, очень мало возможности уединения. Даже когда мы остаемся одни, в нашу жизнь вторгается так много влияний, так много знаний, так много воспоминаний о столь многих переживаниях, так много тревог, страданий и конфликтов, что наш ум становится все более и более тупым, все более и более невосприимчивым, действуя однообразно, рутинно. Бываем ли мы когда-нибудь наедине с самим собой? Или мы несем в себе все бремя вчерашнего дня?

Существует довольно милая история о двух монахах, шедших из одной деревни в другую и повстречавших молодую девушку, которая сидела у реки и плакала. Один из монахов подошел к ней и спросил: «Сестра, о чем ты плачешь?» Она ответила: «Видите дом на том берегу реки? Рано утром я легко перешла реку вброд, теперь вода поднялась, и я не могу вернуться. У меня нет лодки». «О, сказал монах, — тут вовсе нет проблемы». Он поднял ее и перенес через реку на тот берег. Монахи пошли дальше. Через некоторое время, несколько часов, второй монах сказал: «Брат, мы дали обет никогда не прикасаться к женщинам. Ты совершил ужасный грех. Разве ты не испытал огромного наслаждения от прикосновения к женщине?» Первый монах ответил: «Я расстался с нею два часа назад, а ты все еще несешь ее?»

Именно так поступаем мы. Мы все время тащим наш груз, никогда не умираем для него, никогда не расстаемся с ним. Только когда мы уделяем проблеме полное внимание и решаем ее немедленно, никогда не перенося ее в следующий день, следующую минуту, имеет место уединение. Тогда, даже если мы живем в перенаселенном доме или находимся в автобусе, мы пребываем в уединении, и это бытие с самим собой указывает на то, что ум наш свеж и ясен.

Иметь внутреннее уединение и внутренний простор очень важно, ибо это означает свободу быть, идти, действовать, лететь. В конечном счете, дорога может цвести, если есть простор, так же как добродетель может цвести только когда существует свобода. Мы можем иметь политическую свободу, но внутренне мы не свободны, и поэтому у нас нет внутреннем простора. Ни добродетель, ни другие ценные качества не могут проявляться или расти без этого обширного пространства внутри нас самих. И простор, и тишина необходимы, потому что только когда ум наедине с собой, когда он не находится под влиянием, когда его не воспитывают, когда он не охвачен бесчисленными переживаниями, — только тогда он может прийти к чему-то совершенно новому.

Человек может непосредственно убедиться, что ум способен ясно видеть лишь в безмолвии. Вся цель медитации на Востоке заключалась в том, чтобы привести ум в такое состояние, то есть подчинить мысль контролю. Это равносильно непрестанному повторению молитвы для успокоения ума в надежде, что это состояние поможет человеку понять его проблемы. Но пока человек не заложил фундамент, то есть пока он не свободен от страха, печалей, тревог и всех тех сетей, которые он расставил для самого себя, я не вижу возможности для ума быть совершенно спокойным. Рассказать об этом чрезвычайно трудно. Общение между нами предполагает, не так ли, что вы должны понимать не только слова, которые я употребляю, но что мы вместе, вы и я, в одно и то же время, ни на момент позже или раньше, должны быть способны встречаться друг с другом на одном и том же уровне. А такое общение невозможно, когда вы истолковываете то, что вы читаете, в соответствии со своими собственными знаниями, мнениями, или когда вы прилагаете огромное усилие, чтобы понять.

Мне кажется, что величайшим камнем преткновения в жизни является постоянная борьба за то, чтобы достичь, добиться, приобрести. С детства нам внушают стремление приобретать и добиваться. Сами клетки мозга создают и требуют этого шаблона достижений, чтобы иметь физическую безопасность. Безопасность психологическая — вне сферы достижений. Мы требуем надежности во всех наших отношениях, во всех аспектах нашей деятельности. Но, как мы видели, фактически такого понятия, как надежность, не существует. Выяснить для себя, что не существует никакой формы надежности, ни в каких отношениях, понять, что психологически не существует ничего постоянного, означает проявить совершенно иной подход к жизни. Разумеется, важно иметь внешнюю надежность: кров, одежду, пищу, но эта внешняя надежность уничтожается требованием психологической надежности.

Простор и безмолвие необходимы, чтобы ум мог подняться над ограниченностью сознания, но как может ум, непрерывно действующий в сфере собственных интересов, быть безмолвным? Можно его дисциплинировать, контролировать, приводить в порядок, но все эти мучительные процедуры не сделают ум спокойным. Он просто станет тупым. Очевидно, что просто гнаться за идеалом безмолвного ума — бесполезно, ибо чем больше усилий вы прилагаете, тем более узким и вялым ум становится. Контроль в любой форме, как и подавление, создают только конфликт. Таким образом, контроль и внешняя дисциплина не дают результата, но в то же время жизнь без дисциплины не имеет никакой ценности.

Жизнь большинства из нас внешне дисциплинирована требованиями общества, семьи, нашими собственными страданиями, нашим собственным опытом, приспособлением к определенным идеологическим или принятым шаблонам, а эта форма дисциплины — самая губительная. Дисциплина должна быть без контроля, без подавления, без какого-либо страха. Как может придти такая дисциплина? Не бывает так, что сначала идет дисциплина, а потом свобода; свобода есть самое начало, а не конец. Понимание этой свободы, которая является свободой от приспособления к дисциплине, есть дисциплина сама по себе. Самый акт учения есть дисциплина (в конечном счете, основное значение слова «дисциплина» — учиться). Самый акт учения становится ясностью. Чтобы понять целостную структуру и природу контроля, подавления и потакания, требуется внимание. Вы не должны навязывать себе дисциплину для того, чтобы изучать это, но самый акт учения имеет в себе свою собственную дисциплину, в которой нет подавления.

Для того, чтобы отбросить авторитет (мы говорим о психологическом авторитете, но не об авторитете закона), авторитет всех религиозных организаций, традиций и опыта, человек должен понять, почему он обычно подчиняется, и должен действительно исследовать — это. А для того, чтобы изучить это, должна быть свобода от осуждения, оправдания, мнения или приятия. Принимать авторитет и в то же время исследовать его — невозможно. Чтобы изучить всю психологическую структуру авторитета, в нас самих должна быть свобода. Когда мы изучаем, мы отбрасываем полностью всю эту структуру. А когда мы отбрасываем, само это отбрасывание есть просветление ума, что, в свою очередь, является свободой от авторитета. Отрицать все, что принято считать ценным, например, внешнюю дисциплину, руководство, идеалы, — значит изучать их. Тогда самый акт изучения есть не только дисциплина, но также и отрицание ее. И само это отрицание представляет собой позитивное действие. Таким образом, мы отрицаем все то, что считалось важным, для того, чтобы достичь спокойствия ума. Итак, мы видим, что контроль — это не то средство, которое может привести к безмолвию. Ум не затихает также, если он занят каким-то объектом, который целиком его поглощает, так что он теряется в этом объекте. Нечто подобное происходит, когда ребенку дают интересную игрушку: он становится очень спокойным, но отберите игрушку — и он снова начинает шалить. У всех у нас имеются игрушки, которые нас поглощают, и мы думаем, что мы очень спокойны, но если человек посвятил себя определенному роду деятельности: научной, литературной или какой-либо еще, эта игрушка просто поглощает его, а в действительности он вовсе не спокоен.

Единственная тишина, которая нам известна, это тишина, когда прекращается шум, тишина, когда прекращается мысль. Но это не безмолвие. Безмолвие по сути своей нечто совершенно иное, равное красоте, равное любви. Такое безмолвие не есть продукт затихшего ума, это не продукт клеток мозга, которые поняли всю структуру и говорят: ради Бога, утихомирься. Тогда сами клетки мозга создают тишину, но это не безмолвие. Не возникает безмолвие и как результат внимания, в котором наблюдающий есть наблюдаемое. Здесь нет трения, диссонанса, но нет и безмолвия. Вы ждете, что я опишу вам это безмолвие, чтобы вы могли его сравнить, истолковать, унести с собой и похоронить. Оно не может быть описано. То, что может быть описано, есть известное, а свободу от известного бытие может обрести только тогда, когда каждый день умираешь для известного: для обид, для лести, для всех созданных тобою представлений, для всех твоих переживаний, умираешь каждый день так, что сами клетки мозга становятся свежими, молодыми, чистыми. Но эта чистота, эта свежесть, эти качества нежности и доброты сами по себе не порождают любви. Любовь не является свойством красоты или тишины.

То безмолвие, которое не есть тишина после прекращения шума, — это лишь самое начало. Оно так же мало позволит ощутить неизмеримое, состояние вне времени, как маленькое отверстие позволило бы воспринять всю огромную широту необъятного океана. Но вы не можете понять это на уровне слов, пока вы не поняли всей структуры сознания, значения удовольствия, печали и отчаяния, а также пока сами клетки мозга не пришли в состояние покоя. Когда это произойдет, вы, быть может, придете к той тайне, которую никто не может открыть вам и ничто не может разрушить. Живой ум — это ум спокойный, это ум, который не имеет центра и который, следовательно, пребывает вне пространства и времени. Такой ум беспределен, а это истина и факт чрезвычайной важности.

Глава XV

Опыт. Удовлетворение. Двойственность. Медитация

Все мы стремимся иметь опыт разного рода: мистический, религиозный, сексуальный, опыт обладания большими деньгами, положением, властью. С возрастом мы оказываемся способными преодолеть власть физических потребностей, и тогда мы начинаем ощущать необходимость в более широких, глубоких, более значительных познаниях, и мы прибегаем к различным средствам, чтобы достичь их, расширяя наше сознание, например (что представляет собой подлинное искусство), или принимая разные наркотики. Это старый трюк, который существует с незапамятных времен: жевание каких-то листьев, экспериментирование с новейшими химическими составами, чтобы вызвать временное изменение структуры мозговых клеток, достичь более высокой сенситивности и восприимчивости и, тем самым, получить некую видимость реальности. Эта жажда все больших и больших впечатлений говорит о внутренней бедности человека. Мы думаем, что с помощью таких впечатлений мы можем убежать от самих себя, но ведь эти впечатления обусловлены тем, чем являемся мы сами. Если ум мелок, завистлив, охвачен тревогой, то какие бы наркотики человек ни принимал, включая самые новейшие их виды, он по-прежнему будет воспринимать лишь убогие творения своего собственного ума, его собственные ничтожные проекции, обусловленные самой его основой.

Большинство из нас жаждет полностью удовлетворяющих стойких впечатлений, которые не могут быть разрушены мыслью. Таким образом, за жаждой впечатлений скрывается жажда получить удовлетворение. А жажда удовлетворения требует впечатлений, и поэтому нам необходимо понять не только всю проблему удовлетворения, но также и такую вещь, как впечатления.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7