ОЦЕНКА

Медитация — очень важное действие в жизни; возможно, это такое действие, которое имеет величайшее и глубочайшее значение. Это — аромат, который нелегко уловить, который невозможно приобрести ценой усилия и практики. Любая система может дать лишь те плоды, которые она предлагает, но любая система, любой метод основаны на зависти и, жадности.

Не быть способным медитировать — значит не быть способным видеть солнечный свет, темные тени, сверкающие воды и нежный лист. Но как мало людей это видит! Медитация ничего не может вам предложить; вам не надо, сложив ладони, приходить в молитвенное состояние. Она не избавляет вас от страданий. Она делает все чрезвычайно ясным, легким и простым; но для того чтобы воспринять эту простоту, ум должен себя освободить, без какой-либо причины или мотива, от всего, что он накопил, имея причину и мотив. Именно в этом состоит весь итог медитации. Медитация есть очищение от того, что известно. Следование за известным, в любой форме, есть игра самообмана, когда медитирующий приобретает основное значение, но отсутствует просто акт медитации. Медитирующий может действовать лишь в поле известного, он должен прекратить действовать, чтобы могло проявиться неизвестное. Непознаваемое не зовет вас, и вы не можете призывать его.

Оно приходит и уходит, как ветер; вы не можете захватить его и накапливать для своей пользы, для собственного употребления. Оно не имеет утилитарной ценности, но, тем не менее, без него жизнь становится бесконечно пустой.

Вопрос не в том, как медитировать, какой следовать системе, а в том, что такое медитация. Если нас интересует «как», то мы можем прийти лишь к тому, что предлагает нам метод; но само исследование того, что есть медитация, раскроет к ней дверь. Это исследование не лежит вне ума; оно находится в сфере деятельности самого ума. Наиболее важным в процессе этого исследования является понимание самого ищущего, а не того, что он ищет. То, что он ищет, есть проекция его страстного желания, его собственных усилий и стремлений. Когда мы поймем этот факт, всякое искание прекратится, и это само по себе чрезвычайно важно. Тогда ум перестает гнаться за тем, что находится вне его самого, тогда у него нет движений, направленных вовне, нет реакций изнутри; а когда искание полностью прекратилось, появляется движение ума, которое не является ни внешним, ни внутренним. Искание не прекращается усилием воли или в результате сложного процесса умозаключений. Чтобы прекратить искание, требуется великое понимание. Окончание поисков — это начало спокойствия ума.

Ум, способный, к сосредоточению, концентрации может совсем не быть способным к медитации. Эгоизм, интерес к себе, как и всякий другой интерес, вызывает концентрацию внимания, но такая концентрация, сознательно или подсознательно, предполагает наличие мотива, причины; здесь всегда существует нечто, что, надо приобрести или отбросить, всегда делается усилие, чтобы понять, чтобы перейти на другой берег. Внимание, связанное с достижением цели, имеет, дело с накоплением. Внимание, которое проявляется в этом движении к чему-либо или от чего-то, есть сила, привлекающая удовольствие и отталкивающая страдание. Но медитация — это такое необыкновенное внимание, в котором нет того, кто совершает усилие, нет цели, нет объекта достижения. Усилие есть часть процесса приобретения; усилие — это накопление опыта тем, кто переживает. Переживающий может находиться в состоянии сосредоточения, быть внимательным, осознавать; но страстное желание переживающего иметь переживание должно полностью прекратиться, так как сам переживающий — это лишь скопление известного. Великое блаженство заключено в медитации.

Он объяснил, что изучал философию и психологию и знаком с высказываниями Патанджали. По его мнению, христианство не отличается глубиной мысли и представляет собой просто реформацию; поэтому он уехал на Восток, практиковал некоторые виды йоги и достаточно хорошо ознакомился с мыслью Индии.

«Я прочел некоторые из ваших бесед и думаю, что до известного предела могу проследить за ходом вашей мысли. Я понимаю важность того, чтобы не осуждать, хотя нахожу это чрезвычайно трудным. Но мне совсем не понятно, когда вы говорите: „Не производите оценок, не судите“. Любой процесс мышления, как мне кажется, — это процесс оценки. Наша жизнь, наш подход к явлениям основаны на выборе, на оценках, на хорошем и плохом и т.д. Если бы мы не производили оценок, мы бы просто деградировали. Но вы, конечно, не имеете это в виду. Я старался освободить свой ум от всяких норм и оценок, но это невозможно, по крайней мере, для меня».

— Существует ли мышление без слов, без символов? Необходимы ли слова для того, чтобы мыслить? Если бы не было символов, справочного аппарата, существовало ли бы то, что мы называем мышлением? Всякое мышление вербально, или существует мышление без слов?

«Не знаю. Я никогда не рассматривал этот вопрос. Насколько я понимаю, без образов и слов не было бы и мышления».

— Не следует ли нам выяснить истину этого вопроса сейчас, пока мы беседуем об этом? Разве нельзя установить для себя, существует или не существует мышление без слов и символов?

«Но какое это имеет отношение к проблеме оценки?»

— Ум создан из прошлых мыслей, ассоциаций, образов и слов. Наши оценки основаны на этом фундаменте. Такие слова как «Бог», «любовь», «социализм», «коммунизм» и так далее, играют в нашей жизни чрезвычайно важную роль. В физиологическом и психологическом отношении слова имеют для нас значение, обусловленное той культурой, в которой мы были воспитаны. Для христианина определенные слова и символы имеют особенно большое значение, а для мусульманина такое же жизненно важное значение имеют другие слова и символы. Наши оценки происходят в пределах этого поля.

«Возможно ли выйти за его пределы? А если возможно, то почему это необходимо?»

— Мышление всегда обусловлено; нет такого явления как свобода мысли. Вы можете думать о чем угодно, но ваше мышление остается ограниченным и всегда будет таковым. Оценка — это процесс мышления, выбора. Если ум, как это обычно бывает, доволен тем, чтобы оставаться в клетке, узкой или широкой, тогда его не будут тревожить никакие фундаментальные проблемы; он вполне удовлетворен тем, что имеет. Но если бы он захотел выяснить, существует ли нечто за пределами мысли, тогда всякие оценки должны прекратиться; мыслительный процесс должен прийти к концу.

«Но ведь сам ум составляет часть — притом существенную часть — этого процесса мышления; что же это за усилие или практика, при помощи которых можно привести мысль к концу?»

— Оценка, осуждение, сравнение есть путь мысли; когда вы спрашиваете, с помощью какого усилия или метода процесс мышления может быть приведен к концу, разве вы не стремитесь что-то приобрести? Это стремление осуществить тот или иной метод или предпринять новые усилия есть результат оценки; но ведь это все еще процесс ума. Мысль не может прийти к концу ни благодаря практике какого-либо метода, ни с помощью какого бы то ни было усилия. Но почему мы делаем усилие?

«На основании очень простого соображения: если бы мы не делали усилий, то пришли бы к состоянию застоя и погибли бы. Все существующее делает усилия, вся природа находится в состоянии борьбы, чтобы выжить».

— Боремся ли мы только за то, чтобы выжить, или мы боремся, чтобы уцелеть в рамках той или иной психологической или идеологической модели? Мы хотим быть чем-то; честолюбивые стремления, жажда самоосуществления, страх определяют нашу борьбу в рамках определенной социальной модели, которая сама является следствием коллективного честолюбия, осуществления и страха. Мы совершаем усилия с целью что-то приобрести или чего-то избежать. Если бы мы были заинтересованы только в том, чтобы выжить, тогда все наши установки были бы в корне иными. Усилие предполагает выбор, а выбор — это сравнение, оценка, осуждение. Мысль состоит из этой борьбы и противоречий; но разве может такая мысль освободить себя от собственных барьеров, увековечивающих «я»?

«Тогда должно существовать какое-то внешнее воздействие, — назовите его Божьей милостью или как вам будет угодно, — нечто такое, что входит в сознание и прекращает эти пути и способы, которыми ум себя отгораживает. Не это ли вы имеете в виду?»

— С каким нетерпением мы жаждем достичь состояния, которое дало бы нам удовлетворение! Позвольте вас спросить, сэр, разве вы не заинтересованы в конечной цели в достижении, в освобождении ума от обусловленности? Ум оказался в тюрьме, созданной им самим, в плену своих собственных желаний и усилий, и всякое движение, которое он делает, в каком бы оно ни было направлении, остается в пределах его тюрьмы; но ум этого не сознает, так как, охваченный страданием, конфликтом, он взывает с мольбой, он ищет внешнюю силу, которая его освободит. Как правило, ум находит, что ищет, но то, что он находит, есть следствие его собственного движения. Он продолжает оставаться узником, только уже в новой тюрьме, более его удовлетворяющей и удобной...

«Но скажите, ради небес, что же тогда делать? Если любое движение ума лишь расширяет его собственную тюрьму, тогда придется оставить всякую надежду».

— Надежда — это движение ума, возникающее тогда, когда мысль охвачена отчаянием. Надежда и отчаяние — это слова, которые наносят вред уму своим эмоциональным содержанием, своими с виду противоположными и взаимоисключающими тенденциями. Но разве нельзя оставаться в состоянии отчаяния или в другом подобном состоянии и не бросаться к противоположной идее, не цепляться безрассудно за состояние, которое мы называем радостным, обнадеживающим и так далее? Конфликт появляется тогда, когда ум убегает от состояния, называемого горем, страданием, к другому состоянию, называемому надеждой, счастьем. Понять состояние, в котором находится человек, — это не означает принять его, примириться с ним. Принимать и отвергать — и то, и другое находится в сфере оценки.

«Боюсь, что я все еще не схватываю, каким образом мысль может прекратиться без какого-либо действия в этом направлении».

— Всякое действие воли, желания, стремления исходит от ума, который оценивает, сравнивает, осуждает. Если ум поймет истинность этого, не с помощью рассуждений, не благодаря убеждению или вере, но в силу того, что останется простым и бдительным, тогда мысль прекратится. Конец мысли — это не сон, не ослабление жизненности, не состояние отрицания; это совершенно иное состояние.

«Наша беседа показала мне, что я думал обо всем этом недостаточно глубоко. Хотя я много читал, но ограничивался усвоением того, что сказали другие. Чувствую, что впервые переживаю состояние, когда мыслю самостоятельно и теперь, пожалуй, смогу услышать нечто большее, чем просто слова».

ЗАВИСТЬ И ОДИНОЧЕСТВО

В этот вечер под деревом было совсем тихо. Вверх и вниз по еще теплой скале бегала ящерица. Наступала прохладная ночь; солнца не будет в течение многих часов. Крупные домашние животные устало и медленно возвращались домой с полей, на которых они трудились вместе с людьми. Сова гортанно ухала с вершины холма, которая была ей домом. Она начинала ухать каждый вечер, в это же время, но когда становилось темнее, уханья раздавались реже; а иногда поздней ночью можно было слышать их снова. Одна из сов перекликалась через долину с другой; ее глубокое уханье, казалось, придавало ночи еще большее безмолвие и красоту. Вечер был прекрасный, и молодой месяц садился за темным холмом.

Сострадание приходит легко, если наши сердца не заполнены хитрыми выдумками ума. Ум со своими требованиями и страхами, привязанностями и отречениями, со своими определениями и стремлениями губит любовь. Как трудно при всем этом быть простым! Вам не нужны философские системы и доктрины для того, чтобы быть мягким и добрым. Деловые люди и люди, обладающие властью в стране, создадут организации, чтобы снабдить людей пищей и одеждой, обеспечить их жильем и медицинской помощью. При быстром росте производства это неизбежно и входит в обязанности хорошо организованного правительства и сбалансированного общества. Но организация не может дать щедрости сердца и руки. Щедрость исходит из совершенно иного источника; он неизмерим. Честолюбие и зависть разрушают его столь же неотвратимо, как огонь сжигает попавшие в него предметы. Соприкоснуться с этим источником необходимо, но к нему надо подойти с пустыми руками, без молитв, без жертвоприношений. Книги не могут научить, а гуру не может привести к этому источнику. Его невозможно достичь, развивая добродетели, хотя добродетели и необходимы, или проявляя выдающиеся способности и послушание. Когда ум ясен, когда в нем нет движения, источник раскрывается. Ясность не имеет мотивов, у нее нет стремления получить больше.

Это была молодая леди, но выглядевшая усталой от страданий. Ее терзали не физические страдания, а боль совсем иного рода. С физическими страданиями она справлялась при помощи медицинских средств, но никогда не была в состоянии успокоить агонию зависти и ревности. Она рассказала, что все началось в детстве, с малых вещей, например, когда надо было укротить себя и быть приветливой; но в настоящее время это приняло болезненные формы. Она была замужем и имела двоих детей; но ревность и зависть разрушительно действовали на все ее личные отношения.

«Мне кажется, что я испытываю ревность и зависть не только в отношении к мужу и детям, но чувствую зависть почти ко всем, кто имеет больше, чем я, у кого лучший сад или более красивое платье. Все это может казаться довольно глупым, однако это меня мучает. Не так давно я была у специалиста по психоанализу и некоторое время была спокойна, но вскоре все возобновилось».

— Не способствует ли цивилизация, в которой мы живем, развитию зависти? Развлечения, дух соревнования, сравнение, обоготворение успеха с его разнообразными формами деятельности — разве все это не поддерживает зависть? Стремление иметь больше есть зависть, не так ли?

«Но...»

— Давайте немного остановимся на самой зависти и не будем пока рассматривать ваши попытки с нею бороться; к последним мы еще вернемся — верно?

«Совершенно верно».

— Люди поощряют и почитают зависть, не правда ли? Дух соревнования прививается с детства. Идея о том, что вы должны все делать лучше другого и быть лучше него постоянно повторяется на все лады: примеры выдающихся случаев успеха, герои и их смелые действия — и так без конца, эта идея вдалбливается в умы людей. Современная культура основана на зависти, на стяжательстве. Если вы не стремитесь к земным ценностям и вместо этого следуете за тем или иным религиозным учителем, тогда вам обещают место праведника на том свете. Все мы на этом воспитаны, а желание преуспевать глубоко укоренилось почти в каждом человеке. Успеха можно достичь разными путями: это может быть успех художника, успех бизнесмена или успех в области религиозных исканий. Все это формы зависти; но мы стараемся освободиться от нее лишь тогда, когда она начинает нас угнетать и мучить. А пока она компенсируется и доставляет нам удовлетворение, зависть остается законной частью человеческой природы. Мы не видим, что в самом этом удовлетворении заложено страдание. Привязанность приносит нам удовольствие, но она порождает также ревность и страдание, и это — не любовь. В пределах этой сферы отношений человек живет, страдает и умирает. И только когда муки этих замкнутых в себе проявлений становятся невыносимыми, он начинает делать попытки прорезаться сквозь них.

«Мне кажется, я смутно улавливаю все это. Но что же мне делать?»

— Прежде чем говорить о том, что делать, попробуем рассмотреть вашу проблему. В чем она заключается?

«Меня мучает зависть, и я хочу освободиться от нее».

— Вы хотите освободиться от страданий, связанных с завистью; но разве вы не хотите сохранить то особое удовлетворение, которое сопутствует обладанию и привязанности?

«Конечно, хочу. Ведь вы не ожидаете, чтобы я отреклась от всего, чем обладаю, от своего имущества, не так ли?»

— Мы говорим не об отречении, но о желании владеть, обладать. Мы хотим обладать людьми, как и вещами. Мы цепляемся за те или иные верования или надежды. Откуда исходит это желание владеть вещами и людьми, эта жгучая привязанность?

«Не знаю, я никогда об этом не думала. По-видимому, быть завистливым вполне естественно. Но в моей жизни зависть превратилась в яд, стала мощным разрушительным фактором».

— Нам действительно нужны некоторые вещи: пища, одежда, жилище и так далее; но все это используется также для психологического удовлетворения, которое порождает множество других проблем. Подобным же образом психологическая зависимость от людей порождает тревогу, ревность и страх.

«Я думаю, что именно в этом смысле нахожусь в зависимости от близких мне людей. Они для меня совершенно необходимы, без них я была бы совершенно потеряна. Если бы у меня не было мужа и детей, я, вероятно, постепенно сошла бы с ума, а может быть, привязалась бы к другому человеку. Но я не усматриваю в подобной привязанности ничего неправильного».

— Мы не говорим о том, правильно это или нет; мы рассматриваем причины и следствия, не так ли? Мы не осуждаем и не оправдываем зависимость от другого. Почему человек психологически зависит от другого? Разве не в этом заключается проблема? Ведь она совсем не в том, каким образом освободиться от мук ревности. Ревность — просто следствие, это симптом; и бесполезно исследовать только симптомы. Почему человек находится в психологической зависимости от других?

«Я знаю, что нахожусь в зависимости, но я никогда по-настоящему не думала об этом. Я принимала как нечто установленное, что каждый человек зависит от другого».

— Конечно, в физическом отношении мы зависим друг от друга, и так будет всегда. Это вполне естественно и неизбежно. Но пока мы не поймем нашей психологической зависимости от другого, разве не будут до тех пор продолжаться наши муки ревности? Итак, почему существует эта психологическая потребность в другом человеке?

«Мне нужна семья, так как я люблю их всех. Если бы я их не любила, мне было бы все равно».

— Не хотите ли вы сказать, что любовь и ревность идут рядом?

«По-видимому, так. Если бы я не любила свою семью, я, конечно, не была бы ревнива».

— Но в этом случае, если бы у вас также не было ревности, у вас не было бы и любви, не так ли? Тогда почему вы хотите освободиться от ревности? Вам хотелось бы удержать радость, которую вам дает привязанность, и отбросить мучения, с нею связанные. А возможно ли это?

«Но почему нет?»

— Привязанность включает в себя страх, разве не так? Вы страшитесь того, что вы есть, или того, что с вами станет, если близкий вам человек бросит вас или умрет; из-за этого страха вы привязываетесь. Пока вы захвачены радостями, которые дает привязанность, до тех пор страх запрятан, закрыт; но, к несчастью, он всегда остается здесь; и пока вы не освободитесь от этого страха, до тех пор будут продолжаться муки ревности.

«А чего же я боюсь?»

— Вопрос не в том, чего именно вы боитесь, но в том, сознаете ли вы, что пребываете в страхе. «Теперь, когда вы так четко поставили вопрос, я могу сказать, что да. Я нахожусь в страхе».

— Чего же вы боитесь?

«Я боюсь оказаться потерянной, лишиться уверенности, боюсь того, что меня не будут любить, не будут обо мне заботиться, боюсь остаться в одиночестве. Я понимаю это так: я боюсь быть одинокой, боюсь, что не смогу сама взглянуть в лицо жизни; вот почему я нахожусь в зависимости от мужа и детей и в отчаянии держусь за них. Я постоянно боюсь, что с ними что-нибудь случится; иногда мое отчаяние принимает форму ревности, несдерживаемой ярости и прочее. Я в страхе, что мой муж может увлечься другой женщиной. Меня гложет тревога. Уверяю вас, много часов я провела в слезах. Вот все эти противоречивые чувства и внутренний хаос есть то, что мы называем любовью, — а вы спрашиваете меня, является ли это любовью? Разве это любовь, если имеется привязанность? Я вижу, что здесь нет любви. Это что-то уродливое, целиком личное; я все время думаю о себе самой. Но что же мне делать?»

— Если вы будете себя осуждать, называть себя лишенной любви, уродливой, эгоистичной, тогда это никак не уменьшит проблемы; наоборот, она станет еще сложнее. Очень важно это понять. Осуждение или оправдание лишает вас возможности взглянуть на то, что лежит позади страха; это активный уход от того, чтобы встретить лицом к лицу реальный факт. Когда вы говорите: «Я уродлива, я эгоистична», — тогда эти слова несут груз осуждения, и тем самым вы усиливаете те элементы осуждения, которые составляют часть вашего «я».

«Я не вполне уверена, что понимаю это».

— Если вы осуждаете или оправдываете какое-нибудь действие вашего ребенка, разве вы понимаете его? У вас нет времени или желания разъяснить ребенку его поступок, поэтому для того чтобы получить немедленный результат, вы говорите: «Делай так!» или «Перестань!» Но ведь вы совсем не поняли сложной психики ребенка. Вот подобным же образом осуждение, оправдание или сравнение стоят на пути понимания себя. Вам необходимо понять сложную сущность, которая есть ваше «я».

«Да, да, я понимаю это».

— В таком случае медленно входите в глубину вопроса, не осуждая и не оправдывая. Вы найдете довольно трудным не осуждать и не оправдывать, так как в течение веков оправдание или осуждение вошли в привычку. Наблюдайте за своими реакциями и в процессе нашей беседы.

Итак, наша проблема — это не ревность, не способы избавиться от нее, но страх. Что такое страх? Каким образом он появляется?

«Он все время присутствует здесь; но что это такое, я не знаю».

— Страх не может существовать изолированно, он возникает по отношению к чему-либо, не правда ли? Существует состояние, которое вы называете одиночеством; когда вы осознаете это, появляется страх. Таким образом, страх не существует сам по себе. Чего же вы в действительности боитесь?

«Я предполагаю, что боюсь моего одиночества, как вы говорите».

— Но почему вы предполагаете, разве вы в этом не уверены?

«Я не решаюсь говорить уверенно о чем бы то ни было; а одиночество — это одна из моих самых глубоких проблем. Оно всегда присутствует на заднем плане; но только сейчас, во время нашей беседы, я вынуждена взглянуть на него прямо и увидеть, что оно здесь. Это гигантская пустота, пугающая, безысходная...»

— Нельзя ли заглянуть в эту пустоту, не называя ее, не давая ей определения? Если мы снабжаем ярлыком какое-то состояние, то это еще не означает, что мы его понимаем. Наоборот, это является препятствием для понимания.