1

На рассвете перед уходом с рейда капитан неожиданно получил предписание идти в Красноводск. Телеграмму принес Володя. Стоя в дверях штурманской рубки, он вздрагивал и тер кулаком глаза.

— Вот не угодно ли? — сказал капитан с досадой, отодвигая бумагу. — Бросай все и иди куда-то к черту. Что там у них в Красноводске — неизвестно. Говорят — легкая нефть.

Порыв ветра подхватил листок, надул колоколом рубашку Володи, зашевелил полы капитанского тулупа. Быстро светало.

— Они там понятия не имеют о наших условиях, — брюзжал капитан. — У нас на палубе электромоторы и всякая всячина. Механик говорил, что достаточно искры, какая бывает в электромоторах, и произойдет взрыв. А кто будет отвечать, позвольте спросить?..

— Они просили подтвердить исполнение, — напомнил Володя. — Разрешите передать?

— Подожди, голубчик. Я говорю: кто будет отвечать? Разумеется, капитан! Они только составляют планы да пишут приказы, а капитан выполняй. Вот взять да и Отказаться! Не можем, мол, менять род груза без специального осмотра судна. Пусть назначат комиссию, составят акт, а тогда хоть бензин грузите.

— Так, значит, передать, что мы отказываемся? — спросил Володя, повертываясь к двери. Его трясло от ледяного ветра, и ему хотелось двигаться. Он по опыту знал, как трудно прервать капитана, когда тот заговорит об ответственности и береговом начальстве. — Я уж передам, Евгений Степанович, не беспокойтесь!

— Постой, ну куда же ты? — всполохнулся капитан, суетливо оглядываясь и отыскивая депешу. — Так нельзя сразу… Ведь начнутся нарекания: срыв плана, то да се… Где Касацкий?

— Спит в каюте.

— Разбуди его… или нет, не надо, лучше позови механика, голубчик. Мы подумаем.

Солнце вынырнуло на поверхность моря, и над ним заалели нижние края кудрявых облаков. Порозовели белые надстройки судна, по воде заплясали огненные завитки, и свет электрического фонаря в рубке растаял, превратившись в крошечное белое пятно.

С севера, посылая впереди себя растрепанные клочья облаков, похожие на хлопья серого дыма, надвигалась тяжелая сизая туча. И оттуда же, с севера, точно отражая то, что происходило в небе, гнало море мелкие торопливые волны, вскипавшие светлой пеной. Из трубы «Дербента» вылетали серые кольца дыма, ветер подхватывал их, сминал и кидал на палубу.

— Норд идет, — сказал Евгений Степанович, запахивая тулуп, — настоящий норд, осенний. И барометр падает.

На мостике ветер хлестнул ему в лицо и, забравшись за воротник, пощекотал спину холодными пальцами. Внизу мягко и гулко захлопал шлюпочный брезент, раздуваемый ветром. Рулевой за окном оглянулся на шаги капитана, перехватывая штурвал.

«Теперь уж скоро конец навигации, — думал Евгений Степанович, спускаясь по трапу. — Сколько еще осталось? Ноябрь, декабрь… нет, половина декабря. Сколько дней в ноябре?»

Навстречу ему вышел механик и прикоснулся к козырьку фуражки. Лицо его от ветра было красно и казалось опухшим и сердитым. Он молчал, глядя куда-то в сторону, словно не желая начинать разговор, и угрюмо, прятал подбородок в поднятый воротник бушлата.

«Не любит он меня, — подумал Евгений Степанович с тоской. — Касацкий прав. И зачем только я его позвал? Надо было разбудить Касацкого. О чем с ним говорить?»

— Хорошо, что вы не спите, — сказал он вслух приветливым тоном, — видите, что надвигается? Теперь ждите шторма баллов на десять, не меньше! А тут еще приходится менять курс. Слыхали?

— Мне радист говорил, — отозвался Басов. Он оглянулся, как бы отыскивая радиста, и, не найдя, снова стал смотреть на воду.

Евгений Степанович почувствовал себя оскорбленным, но в то же время что-то тянуло его продолжать разговор, хотелось расположить в свою пользу этого недоброжелательного человека.

— Не знаю, право, как быть теперь, — сказал он, как можно мягче прикасаясь к руке механика, словно намереваясь притянуть его к себе, — с одной стороны, красноводская нефть, как известно, легкая, и ее надо возить на бензиновозах. А у нас моторы на палубе и повсюду курят, несмотря на приказ. Но с другой стороны, отказаться — значит сорвать им план перевозок. Нет, на это я не пойду. («Глупо, — подумал капитан про себя, — точно он меня уговаривает сорвать план, а я отказываюсь. И заискиваю я перед ним как будто… Ах, как гадко! Неужели заискиваю?») Я не хотел давать ответа, не посоветовавшись с вами. Хотя я уверен, что вы со мной согласитесь… («Конечно, заискиваю!») На каждом из нас лежит ответственность не только за наше задание, но и за перевозки в целом, потому что мы прежде всего сознательные люди… Одним словом, я думаю, что надо подтвердить исполнение и идти в Красноводск.

Басов молчал, потупив глаза, как бы раздумывая, и Евгений Степанович волновался: вдруг механик скажет, что это не его дело, или совсем ничего не ответит, и выйдет ужасно неловко. Но Басов вдруг оглянулся, словно желая удостовериться, что кругом никого нет. Оглянулся невольно и Евгений Степанович.

— В прошлом году сгорел нефтевоз «Партизан», — сказал Басов тихо, — вы не помните, как это было? Они тоже везли красноводскую нефть. Кто-то закурил на палубе или уронил стальной ключ, не знаю точно. Должно быть, у них была щель в люке и оттуда выходил газ. Только был взрыв, и на палубе полопались швы, и вырвало люки. По счастью, это случилось днем, и команда успела спустить шлюпки. Кое-кто обгорел, конечно, но не сильно. А судно погибло.

— А люди-то почему… обгорели? — спросил Евгений Степанович, запинаясь.

Он уже забыл об оскорбительной небрежности механика и о своем унижении. Каждое слово Басова отдавалось в его груди болезненным толчком, после которого ныло сердце.

— Почему обгорели? Когда разбило палубу взрывом, нефть разлилась по воде, Нефть на воде горит превосходно.

— Так зачем же они нас посылают? — закипятился Евгений Степанович. — Ведь это же преступление, а? Даня в коем случае не надо соглашаться на это! Как вы думаете? Вы говорите, там ключ уронили. А у нас разве не могут это самое… уронить?

— Не знаю.

— Ну, вот видите! Нет, это черт знает что! Ну, скажите мне откровенно, вот вы коммунист, — понизил голос Евгений Степанович, — вот этот сегодняшний приказ — разве это не подлость, не преступление? Скажите!

— Да я ведь не специалист, но, по-моему, какое же преступление? Нужно вывезти легкую нефть, а бензиновозов не хватает. На «Дербенте» палуба не пропускает газа и люки герметичны. Кроме того, у нас высокий газоотвод. Значит, прямой опасности нет, но от нас зависит устранить всякие случайности. Ведь сама по себе нефть не загорается, даже и красноводская, — усмехнулся он в воротник.

— А нельзя ли все-таки отказаться? Пусть назначат комиссию и разрешат официально.

— Отказаться нельзя. Вы ведь сами сейчас сказали, что сорвем перевозки. Я тот случай к тому вспомнил, что надо быть осторожнее, когда пойдем с грузом, за людьми смотреть надо. А то, не ровен час…

Порыв ветра ударил с севера, покрыв поверхность моря черными пятнами ряби. Евгений Степанович приставил ладонь к уху:

— Что вы сказали?

Но Басов только поежился, глубже засунул руки в рукава бушлата и пошевелил обветренными губами:

— Хо-а-дно!..

2

Гусейн проснулся оттого, что тело его перекатилось на койке и голова стукнулась в стальную стенку каюты. Тотчас же он почувствовал холод и, повернув голову к иллюминатору, открыл глаза. Из круглого отверстия сочился мутный серый свет, и в полосе света кружились мелкие водяные брызги. Гусейн вспомнил, что накануне перед сном он лежал в том же положении, глядя в иллюминатор, и там, как в телескопе, на бархатном темно-синем небе неподвижно стояла большая голубая звезда, а море внизу чуть шумело редкими всплесками. Теперь снаружи все было полно глухим нарастающим шумом, словно чей-то мягкий исполинский кулак размеренно бил в борт корабля. Непрерывно журчала вода, стекавшая откуда-то сверху:

Тело Гусейна то удивительно легчало, словно падало в яму, то тяжелело, прижималось к койке и плыло направо и вверх, а вместе с ним наклонялась плоскость потолка, и качались углы каюты, и перекатывалась на полу консервная банка, должно быть упавшая со стола. Она то останавливалась, словно притаившись в углу и слегка покачиваясь, то быстро колесила вдоль каюты, дребезжа и натыкаясь на ножки стола.

Гусейн спрыгнул на пол, качнулся и ухватился за край койки. Немного постоял, потягиваясь, расставив руки на всякий случай. За стеной послышались голоса, прозвучали шаги, и Гусейн застыл на месте, прислушиваясь, накрытый с головой фуфайкой. Наконец он натянул ее и надел пиджак, а фуражку надвинул поглубже, чтобы не сбило ветром.

В коридоре ему попался Догайло, гревший спину около теплой стены кухни. Дождевик боцмана почернел от воды, и на лбу его прилипли пряди седых мокрых волос. Лицо его было смущенное, словно его застали за нехорошим делом.

— Ты чего, дядя Харитон? — спросил Гусейн дружелюбно. — Обсушиться задумал? Брось, опять вымокнешь! Эх, как качает! Балласту не набрали, что ли?

— Какое там! Набрали уже балласту, — пропел Догайло жалобно, моргая глазами, — да ты посмотри, что делается. Выдь на мостик.

Гусейн пошел к выходу, но у дверей его бросило к стене, в грудь ударил неистовый ледяной ветер, и он опять расставил руки, чтобы не удариться о косяк.

На мостике он остановился, оглушенный трубным гулом ветра, до удушья забившего рот и выдувавшего из глаз слезы. Сквозь мутную пелену слез он увидел зелено-белую огромную волну, которая поднялась над бортом, рухнула на грузовую палубу и прокатилась клокочущим потоком. Потом поднялась другая, потрясая растрепанной гривой. «Дербент» подмял ее под себя, перевалился, отряхивая воду, как гигантская плавающая птица.

Со спардека двигались навстречу Гусейну две фигуры в мокрых дождевиках. Они хватались за перила и широко расставляли ноги. В одном из них Гусейн узнал Котельникова, в другом — матроса Хрулева.

— Боцман где? — закричал Котельников, подойдя ближе. Гусейн вглядывался в его лицо, стараясь понять вопрос. — Да где же он скрывается? Вот паразит!

— Не тронь его, он упарился, — ответил Гусейн, стараясь кричать погромче и показывая в сторону коридора, где остался боцман. — Ну, допустим, я за него. В чем дело?

— Там волны шпилевой мотор заливают, брезент сорвало! — кричал Котельников. — Да это палубных матросов дело, а не твое.

Но Гусейну было интересно и хотелось размяться, перед тем как идти на вахту. Не каждый день бывает такой шторм, — что ему сидеть в каюте? Он уже привык к оглушительному вою ветра, и лицо его горело. Он побежал к мостику. Котельников двинулся за ним, держась за его плечо. Хрулев семенил сзади, опасливо Поглядывая вниз, на палубу, где клокотала вода. Они прошли левой стороной спардека, — здесь ветер был слабее.

— Пожалуй, с опозданием прибудем, — высказал предположение Гусейн, — как ты думаешь, Степа?

— Выспался, милый. В Красноводск идем, а оттуда в Махачкалу. Никто нас теперь не обгонит.

— Вот так здорово! — изумился Гусейн. — А как же с соревнованием будет? Ведь «Агамали» по старой линии идет.

— Не беда. Мы по тонно-милям будем считать. Там разберемся…

Гусейн кивнул головой. В таком случае Красноводск так Красноводск! Он чувствовал себя прекрасно на ветру с открытой грудью. Хотелось поскорее увидеть, что случилось с мотором, но Котельников медлил. Лицо его вдруг позеленело, и он сделал движение ртом и шеей, как будто глотал застрявший в горле кусок. Он перевесился через перила и тяжело дышал.

— Они о утра все блюют, я замечаю, — хихикнул Хрулев. — Весь ихний харч ныне за борт пошел. Мо-ре-хо-ды!

Котельников плевал густой, тягучей слюной, охал и бормотал ругательства, Волосы его свесились и трепались по ветру.

— Иди! — крикнул он сердито Гусейну. — Ну, что ты стал? Ох!

На переходном мостике, ведущем на бак, столпились вахтенные матросы, и помощник Касацкий что-то объяснял им, показывая вниз, на грузовую палубу. Там Гусейн увидел злополучный электромотор, обнаженный и блестящий от воды. Эту переднюю часть палубы волны захлестывали не так сильно. Только изредка белая грива перекидывалась через борт, пузыристые потоки стремительно разливались по темному глянцевитому настилу, задерживаясь и вскипая у люков.

— Тут в два счета надо, — сердито кричал Касацкий, — поднести и накинуть брезент — раз! Натянуть и завязать бечевку — два! Были бы у меня сапоги, я бы вам показал. Да тут двоих довольно! Вот Фомушкин да Хрулев…

Запасный брезент лежал тут же на мостике, и в кольца его была продета бечева, Гусейн нагнулся и потянул его за край.