Крылов В.Я.
      Александр Федорович Можайский
      {1}Так обозначены ссылки на примечания. Примечания в конце текста книги.
      Hoaxer: книга, как видно из названия, об А.Ф. Можайском. Несмотря на соответствующую 1951 году фразеологию, полезна, являясь наиболее полным биографическим исследованием, посвящённым Можайскому.
      С о д е р ж а н и е
      От автора
      Годы учения
      В море
      Гибель "Дианы"
      На восточном поморье
      Снова в пути
      Кораблестроитель
      Мечта о полете
      Этнографическая выставка
      Ошибка Ньютона
      От наблюдений к опыту
      Аэродинамические опыты
      Полет на змее
      Непроторенной дорогой
      От модели к самолету
      На пользу Отечеству
      Можайский не одинок
      Русское изобретение
      Сердце самолета
      Первый самолет
      Последние годы
      Иностранные подражатели
      Русская школа самолетостроения
      Окрыленный народ
      Важнейшие события жизни и деятельности А. Ф. Можайского
      Библиография
      Примечания
      От автора
      Почти три четверти века отделяют нас от тех дней, когда Александр Федорович Можайский работал над созданием своего самолета. Равнодушие представителей царского режима, непонимание правильности основных положений, на которые опиралось великое изобретение, упорное сопротивление скрытых и явных врагов России, нужду - все изведал и сумел преодолеть Можайский. Он изобрел, построил и испытал в воздухе первый в мире самолет.
      Совершенствуя самолет и его двигатель, изобретатель продолжал прокладывать новые пути для развития техники. Смерть оборвала его работу. Он умер, как боец, ни разу не отступивший перед трудностями, боровшийся за новое не ради личных интересов, а на пользу Отечеству.
      Те, кому была чужда национальная гордость, кто охотно отдавал русское первенство в важнейших открытиях и изобретениях иностранцам - старались сделать все, что только могли, чтобы заставить забыть о Можайском и его делах.
      До нас не дошли ни модели, изучая которые, Можайский открывал основные законы полета, ни построенные по его проекту двигатели, ни созданный им самолет. Многое погибло, затерялось, забылось, было искажено. И потому работа советских исследователей истории техники, поставивших перед собой задачу восстановить правду о создании первого самолета - была очень сложной.
      Эта книга смогла появиться в свет только потому, что над розысками материалов, над восстановлением исторической правды, над разоблачением лживой легенды об иностранном происхождении самолета - работали десятки советских людей. В процессе работы возникало много неясностей и противоречий. В данной книге отброшено все, что не подтвердилось строгой проверкой по архивным материалам, книгам и документам. Еще многое предстоит найти, уточнить и на это, наверное, уйдут годы. Но и то, что стало известно о Можайском и его делах - было огромной наградой за этот труд.
      Можайский предстал не только как создатель самолета, и самолета прогрессивной схемы, определившего путь развития авиационной техники, но и как исследователь, ученый, заложивший основы экспериментальной аэродинамики и основы аэродинамического расчета самолета, как творец первых авиационных двигателей, новатор, на многие годы опередивший последующие достижения техники, как ученый-борец, первооткрыватель новых путей развития техники, как пламенный патриот своей Родины.
      По праву Александр Федорович Можайский должен быть назван основоположником самолетостроения, родоначальником самобытной, национальной русской школы самолетостроения.
      Всюду, куда мне приходилось обращаться в процессе своей работы в архивы, музеи, библиотеки, отдельные учреждения, я неизменно встречал искреннее стремление помочь в этой работе, а это говорит о том, что каждому советскому человеку дорог образ великого изобретателя самолета.
      Выражаю свою глубокую признательность всем товарищам, которые помогали мне в работе, и хочу особенно отметить ту огромную поддержку, которую я получил от командования и коллектива Ленинградской Краснознаменной Военно-воздушной Инженерной Академии.
      Годы учения
      Александр Федорович Можайский родился в семье моряка.
      Вся жизнь его отца, Федора Тимофеевича Можайского, была связана с морем. В 1823 году, через десять лет после окончания Морского корпуса в Петербурге, двадцатисемилетнего лейтенанта Федора Можайского назначили помощником лоцман-капитана в 24-й флотский экипаж. Базой экипажа был маленький городок Роченсальм в Выборгской губернии. Этот городок памятен в истории русского флота: вблизи от него 13 августа 1789 года произошло морское сражение между шведской и русской эскадрами, закончившееся поражением шведов.
      До мельчайших подробностей изучил Федор Можайский проходы среди бесчисленных скалистых островков, тянущихся вдоль северного берега Финского залива. Прошел только год после назначения Можайского в Роченсальм, а он уже получил в самостоятельное командование судно, на котором предстояло обучать лоцманов трудному искусству плавания в финляндских шхерах.
      9 марта 1825 года в семье Можайских была большая радость: родился первенец - Александр. Он - будущий создатель первого в мире самолета, вступил в жизнь в тот год, когда произошло восстание декабристов.
      Долгие тридцать лет царствования Николая I, прозванного жандармом Европы, легли как тяжкий гнет на плечи России. Именно в эти тяжелые годы предстояло расти, учиться, начинать свою службу на флоте Александру Можайскому.
      Через год у Можайских родился другой мальчик, которого назвали Николаем. А еще через четыре года жена Федора Тимофеевича родила третьего сына, которого в честь деда назвали Тимофеем.
      В 1831 году Федора Тимофеевича произвели в капитан-лейтенанты и назначили капитаном Архангельского порта. С Балтики семья Можайского перебралась на Белое море. К тому времени у Александра, кроме двух братьев, появились и сестры: Екатерина и Юлия.
      Морское дело было профессией отца, и своим сыновьям Федор Тимофеевич прочил морскую службу.
      Когда старшему сыну исполнилось десять лет, родители привезли его в Петербург и отдали учиться в Морской кадетский корпус.
      В списке кандидатов Морского кадетского корпуса сохранились имена двух братьев Можайских: Александра, родившегося 9 марта 1825 года и Николая, родившегося 23 мая 1826 года. Этот документ подтверждает дату рождения Александра Можайского, хотя по другим источникам его рождение ошибочно относят к 1826 году{2}.
      Морской кадетский корпус занимал огромное здание на берегу Невы, между 11-й и 12-й линиями Васильевского острова в Петербурге.
      Сегодня, так же, как сто лет тому назад, стены корпуса окрашены в желтый цвет. Белые колонны придают зданию строгий и торжественный вид. Издалека заметна металлическая башня и мачта на крыше. Они напоминают о море, и когда в дни празднеств на мачте поднимают флаги расцвечивания, здание кажется огромным кораблем, готовым к отплытию.
      Перед этим зданием, где теперь помещается Высшее Военно-Морское училище имени М. В. Фрунзе, поставлен памятник знаменитому адмиралу Ивану Федоровичу Крузенштерну{3}, в 1803-1806 годах возглавлявшему первое кругосветное плавание русских моряков на шлюпах "Надежда" и "Нева". Бронзовая фигура адмирала Крузенштерна в морском мундире и с кортиком высится на гранитном постаменте. Лицо прославленного моряка обращено к училищу, которое он возглавлял в течение пятнадцати лет, и где ныне воспитываются советские морские офицеры.
      В год, когда Александра Можайского привезли в Петербург, ни башни, ни мачты на здании, ни памятника на набережной не было. В тот год, когда Александр Можайский поступил в корпус, адмиралу Ивану Федоровичу Крузенштерну шел седьмой десяток лет, и он был директором Морского кадетского корпуса.
      Уже в те времена это морское училище было одним из старейших в России. Указ об его открытии Петр I подписал 14 января 1701 года. Правда, сначала оно называлось Навигацкой школой. Тогда в школе учили "арифметике, геометрии, тригонометрии, навигации плоской, навигации меркаторской, сферике, астрономии, математической географии и ведению шханечного вахтенного журнала". Помещалась Навигацкая школа в Москве, в здании Сухаревской башни.
      В 1715 году Петр перевел Навигацкую школу в молодую столицу и создал в Петербурге Морскую академию. Петр утвердил программу Морской академии, в которой должны были "учить наукам, арифметике, геометрии, навигации, артиллерии, фортификации, географии, рисовать живописью и воинским обучениям, мушкетами и на рапирах, и некоторых астрономии".
      Развитие флота Петр I считал очень важным делом. Создание Навигацкой школы, ее перевод в Петербург, преобразование в Морскую академию - все это свидетельство внимания, которое Петр уделял подготовке квалифицированных офицеров флота.
      При преемниках Петра, неспособных продолжать дело преобразования России, развитие флота замедлилось, и подготовка моряков ухудшилась.
      В 1752 году Академию переименовали в Морской шляхетский корпус, где больше всего заботились о муштре. До наших дней дошли записки одного из участников декабрьского восстания 1825 года, который, вспоминая годы учения в Морском корпусе, пишет о грубости и невежестве преподавателей, о побоях, о диких, казарменных нравах, царивших в корпусе.
      С начала XIX века директором Морского корпуса был назначен Карцев, ранее служивший в Кронштадте в звании подполковника. Новый директор не любил флота, в науках не разбирался и, как выразился один историк, "хотя управлял Морским кадетским корпусом почти 25 лет, но посещал корпус редко". Однако эти редкие посещения не помешали Карцеву пропитать корпус аракчеевским духом, палочной дисциплиной, отучающей людей думать и заставляющей их только повиноваться.
      Крузенштерн стал директором корпуса в 1827 году. Отличный моряк, он знал и любил морское дело; понимал, что рост флота, усложнение его техники, появление паровой машины на кораблях требует коренной перестройки всего дела подготовки морских офицеров.
      Крузенштерн добился создания при Морском корпусе офицерского класса. Из каждого выпуска шесть-восемь отличников переходили в офицерский класс. В течение двух лет будущие офицеры слушали лекции по высшей математике, астрономии и по теории кораблестроения.
      Большая заслуга Крузенштерна как директора корпуса заключалась в том, что он пригласил в качестве преподавателей корпуса многих крупных ученых: математиков Остроградского и Буняковского; химиков Соловьева и Гесса; физиков Купфера
      и Ленца, астронома Тарханова, артиллериста Дядина{4}.
      То были лучшие силы отечественной науки той эпохи, ее гордость и слава. Большинство из них являлись членами Петербургской Академии наук.
      Приглашенные Крузенштерном академики расширили и углубили курсы своих предметов. Их программы оказались столь обширны, что дали повод известному немецкому естествоиспытателю Александру Гумбольдту, посетившему Россию в 1829 году, сказать полушутя-полусерьезно:
      "Как счастлив я был бы, если бы мог знать все то, что знает русский кадет".
      Конечно, русские кадеты усваивали далеко не все, что было написано в этих учебных программах. Косным, боявшимся новшеств, врагом просвещения оставался николаевский режим, и попытки передовых людей развивать науку, улучшать преподавание не находили поддержки.
      Александр Федорович Можайский, пробыв шесть лет в Морском корпусе, изучал: навигацию, астрономию, теоретическую механику, начертательную геометрию, геодезию, фортификацию, морскую тактику, морскую практику, теорию кораблестроения, корабельную архитектуру и французский язык.
      То обстоятельство, что в учебный план ввели новые в то время науки начертательную геометрию, теорию кораблестроения и корабельную архитектуру, говорит о том, что Морской корпус готовил не просто командиров кораблей, но технически образованных офицеров, которые успешно могли работать и в области проектирования кораблей. Можайский окончил корпус не только как судоводитель, но и как проектировщик кораблей.
      19 января 1841 года Александра Можайского произвели в гардемарины. Предстояли еще два года практического плавания на парусных военных судах Балтийского флота. В течение этих двух лет Можайский плавал на фрегатах "Мельпомена", "Ольга", "Александр Невский".
      Так началась морская служба Александра Можайского, которой он, за исключением нескольких коротких перерывов, отдал большую часть своей жизни. Трудная и, вместе с тем, славная морская служба!
      1843 год он встретил мичманом: в то время это было первое офицерское звание или, как тогда говорили, чин. Молодого офицера направили в Архангельск. Там жили его отец, мать, сестры.
      В Архангельске, в устье большой, многоводной реки, находилась удобно расположенная верфь. Северные леса были богаты запасами древесины. Поморы, прирожденные моряки, потомки бесстрашных новгородцев, ходивших на утлых судах к Новой Земле и к Груманту (Шпицбергену) суровым Студеным (Баренцевым) морем, славились как искусные корабельные мастера. В начале XIX века, в эпоху, когда еще господствовало деревянное кораблестроение, архангельская верфь сохраняла свое значение.
      Фрегаты, на которых начал свою морскую службу гардемарин Александр Можайский, строились на Архангельской верфи. По тем временам проще было перегонять построенный в Архангельске корабль морем на Балтику, чем везти издалека в Петербург корабельный лес. Да и само дальнее плавание шло морякам на пользу.
      Послужной список Александра Федоровича скупо рассказывает о его жизни той поры: в 1844 году Можайский совершил переход на 74пушечном корабле "Ингерманланд" из Белого моря в Балтийское; годом позже снова крейсировал по Белому морю на шхуне "Радуга"; в 1846 году на этой же шхуне сделал свой второй переход из Белого моря на Балтику.
      Годы морской службы, плавания по Белому, Баренцеву, Норвежскому, Северному и Балтийскому морям закалили волю молодого моряка, умножили школьные знания на практический опыт.
      В первой половине прошлого века русский военный флот оставался почти целиком парусным. Бригантины, шнявы, шлюпы - старые, ныне почти позабытые слова. Они будят в сознании образы парусных, белокрылых кораблей, режущих волну стройным корпусом, крепко сшитым из стойкой, прочной лиственницы.
      Самые большие корабли назывались линейными, потому что во время боя выстраивались в одну линию. Фрегаты - это крейсеры первого ранга, быстроходные трехмачтовые суда, с сильным вооружением, доходящим, иной раз, до 80 пушек.
      Александру Федоровичу Можайскому исполнилось двадцать пять лет, когда его произвели в лейтенанты. Тогда на флоте не существовало званий младшего и старшего лейтенантов: за лейтенантом следовал непосредственно капитан-лейтенант, за капитан-лейтенантом - капитан 2-го ранга.
      В период службы на Балтийском море Можайскому доводилось плавать на разных парусных военных судах. Сперва на маленькой, такой же, как и "Радуга", 16пушечной шхуне "Метеор"; потом на большом 84-пушечном корабле "Вола", длина корпуса которого была равна 60 м; наконец, на корабле "Память Азова" - родном брате "Ингерманланда" - новом, только что пришедшем из Архангельска.
      То были последние годы существования военного парусного флота. Новые паровые суда шли на смену парусным. Однако новая техника - паровая машина медленно, очень медленно внедрялась на флоте.
      В России уже более тридцати лет строили паровые суда. Еще в 1815 году на обыкновенную баржу поставили балансирную паровую машину мощностью всего лишь в 4 л. с. - так появился первый русский пароход. Два больших, широких бортовых колеса располагались ближе к носу парохода. Дым от котла выходил из кирпичной трубы. "Елизавета", так называлось это первое паровое судно, ходила между Петербургом и Кронштадтом, делая до 9 километров в час.
      Уже через три года, в 1818 году, на Ижорском заводе построили для русского флота первый военный пароход "Скорый", с паровой машиной мощностью в 22 л. с.
      Однако вертикальные паровые машины с балансирами были чрезвычайно тяжелы и громоздки. В Англии пытались создать безбалансирную паровую машину, но неудачно. Такую машину впервые создали на Ижорском заводе в 1832 году русские инженеры. Она была предназначена для парохода "Геркулес" и развивала мощность в 240 л. с. Создание первой в мире судовой безбалансирной паровой машины было важным событием и, несомненно, ускорило распространение паровой техники на флоте.
      Все первые пароходы, в том числе и военные, были колесными. Мысль об использовании винта в качестве создателя тяги - или как часто говорят, движителя - возникла, видимо, в 1836 году. В этом году был спущен на воду первый русский винтовой военный пароход "Архимед", открывший новый этап в строительстве военных кораблей.
      Уже в первые годы своей морской службы Александр Федорович Можайский обратил на себя внимание как технически образованный, высоко дисциплинированный, требовательный к себе и к подчиненным офицер, именно такие люди нужны были для освоения новой техники - паровой машины.
      Вероятно в 1852 году эти обстоятельства и повлияли на назначение Можайского в состав экипажа одного из первых русских военных пароходов "Усердного", спущенного на воду в 1339 году. Этот колесный пароход имел машину мощностью в 60 л. с. Во время годового плавания на "Усердном" Можайский ознакомился с тем двигателем, который оказал сильнейшее влияние на все развитие промышленности, транспорта и военного кораблестроения XIX столетия и по сути дела, до конца века оставался единственным типом двигателя, на базе которого можно было решить задачу летания по воздуху.
      Так прошли первые двадцать пять лет жизни Александра Федоровича Можайского - годы ученья, годы морской службы, выковавшие из Можайского дисциплинированного, волевого, отлично знающего свое дело морского офицера.
      Из опыта плаваний Можайский вынес отличное знание свойств паруса.
      Управление парусным судном - сложное искусство. И. А. Гончаров{5} после кругосветного плавания писал:
      "Посмотрите на постановку и уборку парусов вблизи, на сложность механизма, - на эту сеть снастей, канатов, веревок, концов и веревочек, из которых каждая отправляет свое особенное назначение и есть необходимое звено в общей цепи".
      Приводят в действие всю эту систему парусов знания и воля командира. Он должен распорядиться и приказать матросам какие паруса убрать, какие поднять, что предпринять во время шторма, штиля, как поворотить судно. Ветер создает при помощи паруса силу, которая движет корабль. Даже наклоненный под малым углом к ветру, парус рождает огромную силу, которая сообщает кораблю движение. Можайский знал, - процесс можно обратить и, заставив наклонную поверхность двигаться в неподвижном воздухе, вызвать появление большой, могущей поддерживать ее в воздухе, силы. И эта сила использована в древнем изобретении человечества - змее.
      Не раз Можайский видел, как матросы на кораблях запускали змея, чтобы с его помощью забросить линь - веревку на берег. Эти наблюдения наводили Александра Федоровича на размышления о сущности той силы, которая поднимает наклонную поверхность. Воздушный змей - это тот же парус, только иначе использованный - не для создания горизонтальной движущей силы, а для получения вертикальной, поддерживающей подъемной силы.
      Опытный и наблюдательный моряк, Александр Федорович Можайский, вероятно именно от паруса и воздушного змея пришел к первым своим мыслям о создании летательного аппарата.
      В море
      В октябре 1852 года с кронштадтского рейда к берегам далекой Японии ушел в плавание фрегат "Паллада". Вице-адмирал Ефим Путятин отправился на нем, чтобы вести переговоры с правительством почти неведомой восточной страны - таинственным Нипоном.
      Русские землепроходцы еще в XVII веке вышли к берегам Тихого океана. За два столетия много раз происходили встречи русского и японского народов. Освоение Россией Дальнего Востока, особенно сильно развернувшееся к середине XIX века, делало необходимым и взаимовыгодным развертывание торговли между обеими странами. Именно для заключения торгового договора с Японией и была отправлена миссия Путятина.
      Прошло немногим более полугода, и в Кронштадт прибыл посланец от Путятина, лейтенант Иван Иванович Бутаков. Он привез письмо с пути, из Сингапура. В этом письме Путятин просил снарядить и отправить на Дальний Восток новое судно на смену "Палладе". Прекрасный фрегат "Паллада" пришел в ветхость. Непогоды и штормы основательно потрепали его в далеком пути.
      Выбор пал на новый фрегат, только недавно пришедший из Белого моря на Балтику. Он носил славное имя "Диана", как и тот шлюп, на котором русские моряки совершили кругосветное плавание под командованием знаменитого русского мореплавателя Василия Михайловича Головкина{6}.
      Фрегат "Диана" был заложен в мае 1851 года и ровно через год спущен на воду со стапелей архангельской верфи.
      Но для трудного плавания по Атлантическому и Великому океанам следовало еще раз основательно проверить фрегат, кое-что переделать, чтобы подготовить к далекому переходу. Фрегат выгрузили, осмотрели, укоротили мачты, чтобы он мог выдерживать качку в океане. Надбавили в высоту комингсы (пороги) люков, чтобы защититься от волны. С первого винтового фрегата "Архимед" поставили на "Диану" опреснительный аппарат, чтобы экипаж не терпел недостатка в пресной воде. Улучшили и усилили крепления орудий, перестроили помещения для офицеров и команды.
      Подготовка фрегата продолжалась около двух месяцев.
      Наконец настали дни последних приготовлений. 25 сентября он вышел на Большой кронштадтский рейд. Весь экипаж - более четырехсот человек - уже находился на борту фрегата. Прибыл командир - капитан-лейтенант Степан Степанович Лесовский, моряк, прошедший школу адмирала Лазарева{7}.
      В тревожные дни готовилась "Диана" к отплытию. Политика Николая I привела Россию к войне с Турцией, начавшейся в сентябре 1853 года. Были все основания ожидать, что пламя войны сможет разгореться. Позиция Англии и Франции оставалась враждебной по отношению к России. Англо-французский флот недвусмысленно угрожал войти в Черное море. Поэтому 52-пушечный фрегат "Диана" снабдили большим количеством боеприпасов.
      Для командования "Дианой" во время предстоящего сложного перехода, ввиду возможной встречи с врагом в открытом море, вдали от родных берегов, нужен был волевой, энергичный командир. Выбор пал на Лесовского, специально вызванного с Черного моря - продолжателя славных лазаревских традиций. Офицерский состав фрегата состоял из семи лейтенантов, среди которых были Александр Федорович Можайский и Иван Иванович Бутаков - посланец адмирала Путятина; четырех мичманов, и среди них - младшего брата Александра Федоровича - Тимофея; одного поручика корпуса флотских штурманов, подпоручика Петра Елкина, трех прапорщиков; обязательных на корабле врача и священника, и пяти молодых гардемарин, уходивших в свое первое практическое плавание.
      "Сверх вышеупомянутых лиц, еще: императорского ботанического сада, коллежский секретарь Максимович и Петропавловского порта, коллежский регистратор Дмитрий Губарев. Всех нижних чинов: 377 человек, а именно: 28 унтер-офицеров, 7 музыкантов, 332 рядовых и 10 нестроевых" - так сказано в официальном отчете о плавании "Дианы". Кораблю предстояло служить домом для четырехсот русских людей не один, не два месяца, а годы. Правда, этот плавучий дом был тесноват - длиной не многим более полусотни, шириной чуть побольше десятка метров, но моряки были привычны к службе на море.
      Настало пасмурное утро 4 октября 1853 года. Над водой низко повисли плотные, серого цвета, облака. Штиль, Недвижимо, не колеблясь, свисало белое полотнище флага. Его синие диагональные полосы, изломанные в складках материи, были похожи на застывшие молнии.
      Старый адмирал Петр Иванович Рикорд прибыл на борт "Дианы" проводить моряков, собравшихся в далекое плавание. Почти пятьдесят лет тому назад, еще молодым человеком, в должности старшего офицера, он сам уходил на другой "Диане" под командой Головкина к берегам Японии.
      Пароход "Отважный" подошел к фрегату, чтобы взять его на буксир. Матросы ловко приняли и закрепили буксирный трос, и вот, пошлепав колесами по воде на месте, "Отважный" сдвинул с места фрегат и медленно потащил его за собой.
      Свободный от вахты Можайский смотрел на берег. Прошли линию грозных кронштадтских фортов - низких, приземистых, круглых кирпичных башен, построенных на маленьких островках. Вышли в море. Медленно повернулся и будто пошел назад вдоль правого борта пологий берег острова, на котором стоит Кронштадт. Сперва хорошо различимый с оголившимися деревьями на холмах, плыл вдоль левого борта берег залива, потом начал уходить на юг, превратился в синеватую полосу и растворился в тумане. Посвежело. Тяжелые, точно свинцовые, волны ударили в борт фрегата. Стало покачивать. Свист боцманской дудки вызвал наверх команду. Пора ставить паруса.
      Попрощался и сошел в поданную ему шлюпку, чтобы пересесть на "Отважный", адмирал Рикорд.
      Поставили паруса. Фрегат, вздрогнув, пошел своим ходом, чуть накренившись на борт, рассекая воду стройным корпусом. Два буруна запенились возле форштевня, вихревая дорожка побежала за кормой. Маленький "Отважный" уже дымил в стороне, только ветер донес "ура", которое кричала его команда, прощаясь с "Дианой".
      От Кронштадта до Копенгагена шли девять суток. Дули переменные ветры, погода стояла пасмурная.
      20 октября снялись с якоря и ушли из Копенгагена. Через Скагеррак, Немецкое море и Английский канал - как назывались тогда Северное море и пролив Па-де-Кале, - через пролив Ла-Манш, минуя английские и французские порты, через бурный Бискайский залив - на юг, к Канарским островам.
      "Из Копенгагена до мыса Лизард шли 11 дней, при противных свежих ветрах и густом тумане. От Лизарда до порта Сан-Себастьян, на острове Гомера (из группы Канарских островов), - в 15 дней, с попутным свежим ветром от NO и довольно ясною погодою. И так, простясь с родными северными ненастьями, мы постепенно привыкали к тропическому теплу, которое, впоследствии, дошло однако до степени нестерпимого, утомительного жара", повествует участник плавания.
      Приближались тропики. "Диана" находилась вдали от берегов, среди бескрайного простора океана.
      На берегу замечаются только дни. На корабле работы идут непрерывно, люди несут вахту днем и ночью. Бьют склянки, отсчитывая чередование вахт.
      Каждый день "во время перехода команда была занята пушечным и абордажным учением", - писал командир Лесовский. Он, как и его учитель Лазарев, считал необходимым, чтобы матросы и офицеры постоянно были заняты, чтобы праздность на судне не допускалась.
      Во время вахт на мостике Можайский оставался со своими мыслями. Рулевой, посматривая на картушку компаса, крепко держит штурвал. Однообразный шум воды, рассекаемый фрегатом, нарушает тишину, негромко посвистывает ветер в вантах, да иногда вдруг заскрипит сухое дерево мачты. Туго натянуты огромные паруса. Можайский смотрит на них - какой титанической силой обладает ветер. Он без устали гонит фрегат вперед и вперед.
      Ветер крепчает. Можайский отдает команду убрать часть парусов. Бывалый моряк хорошо ощущает связь между скоростью ветра и создаваемой им силой. Скольким морякам знакомо это ощущение, и оно выработало проверенные практикой приемы. Но никто еще не перевел сущность этих приемов на точный, краткий и выразительный язык математики.
      Бьют склянки - Можайский сдает вахту и спускается в маленькую судовую библиотеку - это его другая, как бы общественная, обязанность. Офицеры выбрали его - большого любителя и знатока технических книг - библиотекарем. Иногда в свободное от вахты время ему хочется взять карандаши - он хорошо рисует. Но рисовать в походе трудно, мешает постоянная, непрекращающаяся качка. Скоро Канарские острова, там удастся сойти на берег, сделать первые зарисовки.
      На острове Гомера, к которому подошел фрегат, на берег никого не пустили - местные власти боялись, что моряки завезут к ним из Европы холеру. Можайский и другие моряки с "Дианы" могли только любоваться теми видами, которыми за год до них восторгался Гончаров, оставивший прекрасный рассказ о своем плавании:
      "Нас ослепила великолепная и громадная картина, которая как будто поднималась из моря, заслонила собой и небо, и океан, одна из тех картин, которые видишь в панораме, на полотне, и не веришь, приписывая обольщению кисти. Группа гор тесно жалась к одной главной горе - это первая большая гора, которую увидели многие из нас...
      И как она была хорошо убрана. На вершине белел снег, а бока покрыты темною, местами бурою растительностью; кое-где ярко зеленели сады. В разных местах по горам носились облака. Там белое облако стояло неподвижно, как будто прильнуло к земле, а там раскинулось по горе другое, тонкое, и прозрачное, как кисея, и сеяло дождь: гора опоясывалась радугами. В одном месте кроется целый лес в темноте, а тут вдруг обольется ярко лучами солнца, как золотом, крутая окраина с садами. Не знаешь, на что смотреть, чем любоваться; бросаешь жадный взгляд всюду и не поспеваешь следить за этой игрой света, как в диораме".
      Прелесть этой незнакомой своеобразной природы Можайский запечатлел в рисунке. В свой походный альбом Александр Федорович зарисовал суровый пик мыса Тенериф. То был первый рисунок, сделанный в пути.
      Простояв трое суток в бухте Гомера, возле города Сан-Себастьяна, "Диана" вновь вышла в море. Снова на юг - через Атлантику, к берегам Южной Америки. Снова в море.
      На родине зима, снег покрыл поля, ветер намел большие сугробы, мороз сковал реки и озера. Потрескивают деревья в лесу, да поскрипывает снег под полозьями саней, а здесь - вечное лето. Жарко. Палубу поливают водой, но дерево быстро сохнет и издает сильный запах смолы.
      "Декабря 1-го, в долготе 30° W от Гринвича, прошли экватор, при обычном празднестве в честь старика Нептуна, и того же числа в южном полушарии были встречены сильным шквалом с проливным дождем; однако этот гость не сделал нам никакого изъяна", - писал в своих записках один из спутников Можайского по плаванию.
      Вскоре открылся мыс Фрио, на горизонте стала видна полоска земли южноамериканский материк.
      Какие новости ждут здесь моряков? Ведь Россия воюет с Турцией. А может быть уже не с одной только Турцией? Может быть Англия и Франция перешли от угроз к боевым действиям? Что если уже гремят раскаты неприятельских пушек? Действительно, в борьбе России и Турции за Черное море, за проливы, за влияние на Балканах и Ближнем Востоке, Англия неизменно становилась на сторону Турции. Англия опасалась утверждения России в Константинополе, боясь, что русский флот станет мешать английским судам на Средиземном море и ущемит ее колонизаторские стремления.