В тот же день поступило приказание выдвигать наши дивизии на север в таком состоянии, как они есть.
      Утром 19-го я был в Симферополе. Штаб 51-й армии, где требовалось уточнить полученные по телефону указания, а также оформить заявки на автотранспорт, горючее, боепитание и многое другое, занимал, словно в мирное время или в глубоком тылу, обыкновенное учрежденческое здание в центре, обозначенное зачем-то проволочным заграждением вдоль тротуара.
      Командующий армией, начальник штаба и многие другие командиры находились, надо полагать, поближе к фронту. Но те, кого они оставили в городе, кажется, не вполне представляли себе серьезность обстановки. В штабных коридорах я встретил нашего начальника артиллерии полковника Николая Кирьяковича Рыжи, удивленного не меньше моего здешними порядками. Он пожаловался, что не с кем решить вопрос о боеприпасах. Нужных людей в конце концов разыскали.
      Три дня спустя командующий 51-й армией генерал-полковник Ф. И. Кузнецов был освобожден от должности. Ставка образовала командование войсками Крыма во главе о замнаркома Военно-Морского Флота вице-адмиралом Г. И. Левченко, а его заместителем по сухопутным войскам стал генерал-лейтенант П. И. Батов.
      При перестройке руководства крымским участком фронта решилась и судьба Приморской армии. Ее уже начали было именовать в документах группой генерала Петрова, но расформировать не успели, и она вошла в состав войск Крыма целиком - как армия (только, конечно, уже не отдельная), с прежними своими дивизиями, прежним командармом, Военным советом и сокращенным наполовину управлением.
      Новому командующему войсками Крыма Гордею Ивановичу Левченко досталась в наследие обстановка, про которую, даже спустя много лет, хочется сказать: не позавидуешь!
      Вклинившись в нашу оборону на Ишуньских позициях (уже 20 октября была занята Ишунь), противник форсировал устье реки Чатырлык и начал прорываться на левом фланге дальше - по побережью Каркинитского залива.
      Иными словами, с рубежей на Северокрымском приозерном плато бои перемещались в глубь полуострова, в степь, где положение наших войск быстро ухудшалось.
      Разбор боевых действий на севере Крыма - не тема этой книги. Но даже если касаешься их вскользь, в той лишь мере, в какой это нужно для объяснения всего дальнейшего, трудно не высказать горькой мысли о том, что в октябре не были сделаны все необходимые выводы из сентябрьских уроков Перекопа.
      Ведь и до нашего прибытия из Одессы войск в Крыму было не так уж мало. Собрать бы их вовремя в кулак, создать заслон покрепче там, откуда следовало ждать главного вражеского удара!
      Между тем в Крыму увлеклись своего рода круговой обороной. Держали значительные силы не только на Чонгаре, у Сиваша, на Арабатской стрелке, но и на побережье у Евпатории, Алушты, Судака - на случай морского десанта. А во внутренних районах - на случай воздушного... Такое распыление сил обошлось дорого.
      Слов нет, когда все позади, судить и рядить легче. Думается, однако, можно было и тогда более трезво оценить, велика ли реальная вероятность крупных вражеских десантов, в особенности с моря. А на суше противник уже стоял одной ногой в Крыму...
      Говоря обо всем этом, я далек от того, чтобы упрекнуть в чем-либо тех, кто дрался на Ишуньских позициях. Части оборонявшей их оперативной группы генерала П. И. Батова сражались мужественно и не раз отбрасывали немцев контратаками. Но у противника был слишком большой численный перевес, особенно в танках и артиллерии, над полем боя господствовала его авиация.
      И пока подошли из Севастополя приморцы, положение успело стать критическим: назревал прорыв фронта.
      Первой из наших дивизий (если не считать 157-ю стрелковую, вывезенную из Одессы значительно раньше других и уже не числившуюся за Приморской армией) вечером 22 октября вступила в боевые действия на севере Крыма 2-я кавалерийская полковника П. Г. Новикова. Через день - 95-я стрелковая генерал-майора В. Ф. Воробьева и полк чапаевцев. 25 октября сражалась уже вся армия.
      Но обеспечить перелом на фронте она не смогла.
      Полки и дивизии спешно вводились в бой, по мере того как выгружались на степных станциях за Симферополем и форсированным маршем выдвигались на исходные рубежи. На марше вручался командирам и боевой приказ. Задача была наступать, отбить у врага только что оставленную Воронцовку, а затем и Ишунь, восстановить положение, существовавшее неделю назад.
      Однако на элементарную подготовку наступления времени не давалось. Нам говорили: "Быстрее вперед, иначе противник займет через два дня весь Крым". И тут уж не принималось во внимание, что часть артиллерии еще где-то в пути, а для остальной только начали подвозить снаряды, что неясно с авиационной поддержкой - то ли будет, то ли нет.
      Наступать без должной подготовки, с ходу, было еще труднее оттого, что наши дивизии, как ни закалились они в испытаниях Одесской обороны, опыта наступательных действий, по существу, не имели. Кроме разве 421-й, участвовавшей в сентябрьском контрударе.
      И все же приморцы наступали. В ожесточенных встречных боях, в рукопашных схватках отвоевывались где сотни метров, где километр-полтора сухой крымксой земли. 287-й полк Чапаевской дивизии решительной атакой обратил противника на своем участке в настоящее бегство. Части 95-й дивизии ворвались в Воронцовку и, хотя овладеть ею полностью не удалось, продвинулись на ряде участков к Чатырлыку. 25 октября, когда вступили в бой все наши дивизии, немцам пришлось перейти к обороне.
      Однако этот успех, достигнутый дорогой ценой, был непрочным. Чтобы развить его или хотя бы закрепить, у нас не хватало сил.
      И 26 октября инициативу снова захватил противник. Подтянув резервы, Манштейн двинул в наступление на сравнительно узком участке семь пехотных дивизий, поддерживаемых большим числом танков и самолетов. У нас же все еще не подошли к фронту некоторые не обеспеченные тягой артполки. Плохо обстояло дело и с подвозом боеприпасов.
      Как ни трудно было на одесском плацдарме, как ни давил численный и огневой перевес на неприятельской стороне, мы уже привыкли чувствовать себя подготовленными, конечно в пределах возможного, к отпору врагу. И именно эта наша подготовленность все в большей мере определяла исход боев. А воевать так, как здесь, зачастую без оборудованных позиций, без полноценной артиллерийской поддержки, без реальной возможности вызвать и нацелить куда нужно свою авиацию, приморцам на моей памяти не приходилось.
      Глядя на все происходившее из нынешнего далека, видишь и сознаешь, что выдвижение Приморской армии на север Крыма и введение ее там в бой, как ни плохо это было обеспечено, дало все-таки немало. Противник был задержан дорогой ценой, но задержан! - на севере полуострова на несколько лишних дней. И быть может, уже там, у Ишуни и Воронцовки, начал срываться расчет фашистов захватить с ходу Севастополь: небольшой его гарнизон смог использовать эти дни для подготовки к обороне города. Но тогда мы думали еще не только о Севастополе - ведь шли с тем, чтобы не пустить врага в Крым...
      Прикрывавшие наш левый фланг кавалерийские дивизии, в которых осталось по нескольку сот бойцов, не смогли задержать крупные вражеские силы, двинувшиеся от Каркинитского залива на Евпаторию. На правом фланге, также обойденном противником, мы утратили контакт с соседом - 9-м стрелковым корпусом. С трудом отражались попытки врага вклиниться в стыках дивизий и полков, но отдельные танки и группы мотоциклистов прорывались и тут. Чтобы не потерять связи со штабами соединений (им, как и штарму, приходилось часто переходить на новое место), наши направленцы день и ночь носились по степи.
      Они доставляли все более тревожные сведения о состоянии частей, о сокращении числа активных штыков. Как всегда в ближнем бою, выбывало из строя много командиров.
      В те дни был сражен горячий и бесстрашный подполковник Амбиос Кургинян недавний начальник штаба 241-го стрелкового полка, только что залечивший свои одесские рапы и вернувшийся в тот же полк командиром. Увезли в Симферополь тяжелораненого капитана Василия Барковского - известного всей армии командира лучшего противотанкового артдивизиона. Чапаевцы потеряли начальника штаба подполковника Николая Павловича Васильева. В двух полках дивизии Воробьева были убиты или ранены все комбаты.
      Последовала директива Военного совета войск Крыма о переходе к сдерживающим боям с постепенным отходом на промежуточные рубежи в глубине полуострова, для Приморской армии - в южном направлении. Это означало, что возможность вернуться на Ишуньские позиции и отстоять Крым в целом уже исключается.
      Затем связь с командованием войск Крыма прервалась. Было лишь известно, что из Симферополя оно выехало (как потом оказалось, в Карасубазар, а оттуда в Алушту). Так настал момент, когда Военному совету Приморской армии потребовалось самостоятельно принять решение, от которого могло зависеть, в этом мы отдавали себе отчет, гораздо большее, чем судьба самой армии.
      Наверное, Иван Ефимович Петров тяжелее, чем любой из нас, переживал то, что произошло с приморцами на севере Крыма, - и в силу особой своей ответственности командарма, и потому, что был по натуре человеком эмоциональным, принимавшим все близко к сердцу. Горечь и боль от сознания, что армия, пусть не по своей вине, не смогла выполнить поставленной задачи, побуждали Петрова еще напряженнее думать над тем, как все-таки не дать противнику достичь его основных целей на Крымском театре военных действий. В решении Ставки об эвакуации наших войск из Одессы возникшая угроза Крыму рассматривалась как угроза базированию Черноморского флота. Значит, имелся в виду прежде всего Севастополь; в конечном счете одесские дивизии нужны были здесь для того, чтобы враг не захватил главную военно-морскую базу страны на юге.
      Из этого, считал генерал Петров, следует исходить и теперь. Среди нас не было моряков, но когда встал вопрос о том, куда следует вести армию, если не поступит на сей счет приказ от старших начальников - в первый раз Военный совет обсуждал это еще в Сарабузе в ночь на 31 октября, - говорили больше всего о флоте. О том, что ему необходимо сохранить свободу действий на всем Черном море, возможность наносить удары по коммуникациям и портам противника и не подпускать неприятельские десанты к нашим берегам. И поэтому армия, которая не зря называется Приморской и уже обороняла вместе с моряками Одессу, должна, пока еще не поздно, встать на защиту Севастополя.
      Через двенадцать-тринадцать часов состоялось военное совещание в Экибаше, с которого я начал свой рассказ. Командарм был глубоко удовлетворен тем, что абсолютное большинство командиров и комиссаров смотрело на дело так же, как он и Военный совет. А наш штаб к тому времени уже наметил маршруты движения соединений, определил уравнительные рубежи, рассчитал время выхода к ним головных колонн. Был подготовлен и боевой приказ, подписанный сразу после совещания.
      * * *
      Как уже говорилось, командарм решил вывести армию на Альму. На моей рабочей карте он сам наметил красным карандашом будущие полосы обороны дивизий на ее южном берегу.
      Эта река, а по понятиям Средней России - речка, устремляющаяся с холмов Бахчисарайского плато почти прямо на запад, вошла в историю благодаря известному сражению 1854 года. Она образовала на своем пути к морю резко очерченную, местами довольно глубокую долину, которая представлялась выгодным рубежом на дальних подступах к Севастополю, тем более что невдалеке за нею протянулись в том же направлении, словно запасные позиции, долины еще двух полугорных-полустепных речек - Качи и Бельбека.
      Но занять оборону на Альме нам не пришлось. Когда войска уже начали марш, стало известно, что передовые части противника прорвались по приморской дороге в междуречье Альмы и Качи. Вопрос об оборонительной позиции на Альме стал беспредметным: враг нас опередил.
      Иногда спрашивают: а нельзя ли было все-таки идти прямо, принять где-то под Бахчисараем бой и пробиться уже не на Альму, а дальше - к Каче, не сворачивая с кратчайшего пути? Так ли уж значительны были преградившие этот путь неприятельские силы?
      Подобные вопросы возникали и тогда. А ответ на них диктовался состоянием наших войск, характером местности, общей обстановкой.
      Да, мы с самого начала сознавали, что без боя на севастопольские рубежи не выйдем. Однако бой бою рознь. Вступать в него ночью, в голой степи, да еще с ходу, имея мало боеприпасов, без танков, не зная к тому же, сколько их у противника и каковы его силы вообще (а быстро выяснить это мы не могли), - не слишком ли велик риск? Попытка пройти к Каче напролом, даже если бы это вообще удалось, могла обернуться такими потерями, после которых от армии, и так уж очень поредевшей, было бы под Севастополем мало проку.
      Оценив новую обстановку, командарм около полуночи принял решение направить дивизии на юго-восток от Симферополя, с тем чтобы предгорьями обойти противника, прорвавшегося на юг, и вывести наши войска на Качу.
      Приказ об изменении маршрута передавался в каждую из колонн устно и, во избежание сомнений и переспросов, самыми ответственными лицами. Командиру 95-й дивизии командарм объявил приказ лично, застав его у деревни Камбары, где тот поджидал подхода своих частей. Мне было поручено повернуть 172-ю дивизию.
      В ночной степи, озаряемой разгоравшимися где-то на западе пожарами, у развилки дорог, я во второй раз встретился с полковником Иваном Андреевичем Ласкиным, которого впервые увидел несколько часов назад в Экибаше.
      Ласкин производил хорошее впечатление: подтянутый, собранный, явно со строевой жилкой и, как видно, наделен живым умом, быстрой реакцией, схватывает все с полуслова. Должен сказать, что такое представление о нем в дальнейшем только укреплялось.
      Объяснять полковнику Ласкину новую задачу было легко. Притом он отлично понимал, что, раз маршрут удлиняется, важно форсировать движение как только можно.
      Мы разговаривали у моей эмки, пропуская мимо дивизию: артиллерийские упряжки, повозки и машины, стрелковые подразделения в пешем строю, снова орудия... Но всего не так-то много, даже с учетом того, что тылы пошли отдельно. А особенно - людей в строю.
      Удивляться, впрочем, не приходилось: дивизия с сентября в тяжелых боях, участвовала в крупных контратаках, когда отбивали Армянск, принимала на себя удары и двух, и трех неприятельских дивизий, не давая прорвать свою оборону. А пополнение получала вряд ли регулярно.
      Беспокоило состояние других соединений: в каком составе идут они? Полных сведений об этом штарм пока не имел и мог получить, видимо, еще не так скоро.
      Пора пояснить,что тем маршрутом, о котором до сих пор велась речь - сперва прямо на юг, к Альме, а затем в район к юго-востоку от Симферополя и дальше в горы, - шли только наши основные силы, но не вся Приморская армия. Армейские тылы и часть дивизионных, тяжелая артиллерия были с самого начала направлены по шоссе Симферополь - Алушта, с тем чтобы выйти к Севастополю по Южному берегу Крыма, через Ялту. Для артиллерии на тракторной тяге это был практически единственно возможный путь, и после совещания в Экибаше командарм приказал снимать ее с позиций в первую очередь - пока еще можно выйти на шоссе.
      Затем по южнобережному маршруту была отправлена как первая помощь гарнизону Севастополя спешенная, но посаженная на машины, благо представилась такая возможность, 2-я кавалерийская дивизия, точнее, то, что от нее осталось: 800 бойцов, сведенных в один полк под командой капитана П. И. Петраша (из Ялты этот полк оказалось необходимым повернуть в горы для прикрытия ай-петринской дороги). Южным берегом пошли и остатки полков 40-й и 42-й кавдивизий, объединенные под общим командованием, после того как выполнили задачу по прикрытию выходов на Ялтинское шоссе. Позже, когда последует приказ, предстояло этим же путем направиться 421-й стрелковой дивизии, которой командование войск Крыма поручило оборонять район Алушты: здесь надо было задержать врага насколькю возможно.
      Предвижу, что у некоторых читателей, знающих Крым, может возникнуть вопрос: не являлся ли маршрут через Алушту и Ялту, хотя и кружной, самым выгодным для быстрейшею сосредоточения под Севастополем всей Приморской армии? Как-никак шоссе...
      Но, во-первых, шоссе, идущее по Южному берегу Крыма, было в 1941 году далеко не таким, каким стало теперь. Оно представляло собой тогда узкую горную дорогу с бесчисленными крутыми поворотами, дорогу ограниченной пропускной способности и к тому же очень уязвимую с воздуха, почти без всякой возможности объездов в случае повреждений и заторов. Пустить всю массу войск и обозов по южнобережному шоссе означало закупорить его, помешать пройти здесь и тому, что пройти могло. А во-вторых, не следует забывать: наши стрелковые полки того времени были пехотой в самом прямом смысле слова и лишняя сотня километров значила для них много.
      Путь основных сил армии оказался в конечном счете тоже далеко не прямым и гораздо более долгим, чем представлялось вначале. Маршрут 95, 25 и 172-й дивизий складывался под воздействием изменяющейся обстановки. Но определение этого маршрута, все вносимые в него поправки диктовались одним стремлением быстрее выйти к Севастополю.
      Уже на марше удалось связаться с командованием войск Крыма. Оттуда было получено краткое боевое распоряжение генералу Петрову, подписанное в 11 часов 25 минут 1 ноября заместителем командующего П. И. Батовым: "Начните отход на Симферополь, в горы. Закройте горы на Севастополь..." Таким образом, приказание старшего начальника совпало с решением, принятым Военным советом армии и уже выполнявшимся.
      Первого ноября три наши дивизии втягивались в горы. День был пасмурный, хмурый, временами с дождем. Зато войскам не досаждала неприятельская авиация. Для основных соединений армии (я не говорю о частях прикрытия) этот день обошелся без серьезных столкновений с противником.
      Штарм с утра находился в селении Шумхан (ныне Заречное), невдалеке от Алуштинского шоссе. Движение войск контролировала оперативная группа. Под вечер начался артиллерийский обстрел северных подступов к Алуштинскому перевалу. Пришлось заботиться в том, чтобы на шоссе, по которому сплошным потоком шли обозы, не возникало пробок.
      Что касается трех стрелковых дивизий, то по итогам дня складывалось мнение, что через сутки они смогут выйти в долину Качи, южнее Бахчисарая, то есть достигнут первых севастопольских рубежей, представление о которых связывалось у нас в то время именно с Качей. Исходя из этого, например, дивизии генерала Воробьёва - она теперь возглавляла общую колонну - была поставлена задача: к исходу
      2 ноября занять на Каче оборону к западу от Шуры (Кудрино). В Заланкое (Холмовка) намечалось развернуть
      3 ноября командный пункт армии. Мы не предвидели в тот момент, насколько осложнится все дальнейшим быстрым продвижением противника.
      Помню разговор у командарма в ночь на 2-е, его взволнованные размышления вслух. Иван Ефимович Петров переносился мыслями в Севастополь, к которому, как следовало полагать, Манштейн двинул основную или, во всяком случае, очень значительную часть своей ворвавшейся в Крым армии.
      Петров сознавал: организация сухопутной обороны города, очевидно, так или иначе ляжет на его плечи. Непрестанно об этом думая, он мучился, что не знает ни состояния оборонительных рубежей, ни какова там обстановка вообще. У Ивана Ефимовича возникал вопрос, не следует ля ему для пользы дела поспешить в Севастополь л полевым управлением, чтобы к подходу основных соединений уже быть на месте.
      Вопрос этот, трудный для командарма, поскольку речь шла об его отрыве от главных сил армии, был решен после того, как И. Е. Петров встретился в Алуште с командующим войсками Крыма вице-адмиралом Г. И. Левченко.
      Гордей Иванович, старый моряк, жил в те дни судьбой Севастополя. Он был убежден, что теперь и его место там, А Петрову приказал ехать туда немедленно. "У вас есть генералы, которые доведут войска, - сказал Левченко Ивану Ефимовичу, - а вам надо сейчас быть в Севастополе и вместе с командованием флота создавать надежную оборону".
      Связных самолетов армия не имела. Быстрее всего попасть в Севастополь можно было по южнобережному шоссе, в обгон наших обозов и потека гражданских машин из разных концов Крыма. Так и поехал командарм вместе с М. Г. Кузнецовым, Г. Д. Шишениным, Н. К. Рыжи.
      Вслед за командованием отправился основной состав штаба армии, в том числе и я со своими помощниками по оперативному отделу: командарм считал, что все мы нужны в Севастополе и должны там встретить наши войска. Перед самым отъездом из Алушты мы узнали от товарищей из штаба Левченко, что немцы уже в Феодосии.
      Севастопольский оборонительный район
      Промелькнул в стороне от шоссе маленький Гурзуф у каменной глыбы Медведь-горы. Осталась позади притихшая, тревожная Ялта, где мы сделали короткую остановку. Там распоряжался Петр Георгиевич Новиков - командир нашей 2-й кавдивизии, принявший по приказу адмирала Левченко обязанности начальника местного гарнизона. Должность сугубо временная, на перепутье, но весьма ответственная уже тем, что в Ялте сходятся две дороги - приморская и с Ай-Петри, к тому же это последний перед Севастополем порт.
      За Ялтой и Ливадией пошли курортные городки и поселки, совсем мне не известные. В другое время, наверное, постарался бы рассмотреть и запомнить их, а сейчас было не до того.
      Мы обгоняли много обозных колонн, однако армейскую артиллерию на марше не видели. Значит, нигде не застряла и идет впереди!
      А шли целых три тяжелых артиллерийских полка. Правда, 265-й артполк майора Н. В. Богданова, главная паша огневая сила с самого образования Приморской армии, лишился своего третьего дивизиона: тот поддерживал на севере Крыма соседние части 9-го корпуса и, как видно, пошел с ними к Керчи. Так это действительно и было. Потом мы узнали, что на основе дивизиона богдановцев на Кавказском фронте был создан новый артиллерийский полк. Зато с нами оказались два приданных артполка из 51-й армии. В сложившихся обстоятельствах их уже никто не мог взять обратно, если бы даже и захотел.
      С армейской артиллерией получилось как будто неплохо: удачно вывели ее на шоссе под носом у противника и она, должно быть, уже подходит к Севастополю. Но успешно ли там, за этой стеною гор, продвигаются наши дивизии?
      И что происходит сейчас под Севастополем? Как развернулись моряки с сухопутной обороной, какими располагают на первый случай силами?
      Выяснить все это можно было, только прибыв на место. Наверное, потому дорога казалась томительно долгой.
      За Байдарскими воротами наконец увидели отрытые по обе стороны шоссе окопы и краснофлотцев в черных бушлатах, обтянутых крест-накрест пулеметными лентами: вероятно, боевое охранение Севастопольского гарнизона. На контрольно-пропускном пункте нас ждал офицер от начальника тыла армии А. П. Ермилова, прибывшего сюда на сутки раньше и приготовившего для штаба временное помещение в Балаклаве.
      Оттуда командарм поспешил к командующему флотом.
      * * *
      За две недели, минувшие после того как Приморская армия двинулась на север Крыма, и особенно за последние четыре-пять дней, в Севастополе и вокруг него успело произойти много событий. Узнавать о них приходилось, входя в курс здешних дел, от разных людей и из разных документов, и, естественно, не всегда последовательно. Но о самом важном необходимо рассказать сейчас по порядку.
      ...29 октября, когда прорыв гитлеровских войск в крымские степи стал необратимым фактом, Военный совет Черноморского флота объявил Севастополь на осадном положении. Еще за три дня до этого был образован городской комитет обороны под председательством первого секретаря горкома партии Б. А. Борисова. А 30-го, во второй половине дня, до северных окраин города глухо донеслось уханье частых орудийных выстрелов.
      По звуку люди поняли: стреляют не зенитки, а береговая артиллерия севастопольцы привыкли слышать ее на флотских учениях. Теперь эти пушечные выстрелы возвестили о том, что на дальних подступах к Севастополю, за Качей, идет бой.
      В районе Севастополя флот имел батареи значительно мощнее одесских вплоть до двенадцатидюймовых. Их главное назначение состояло в том, чтобы не подпускать врага с моря, и на это всегда делался основной упор в боевой учебе. Однако необходимость повернуть орудия в сторону суши не застала севастопольских артиллеристов врасплох. Они заблаговременно подготовили к этому материальную часть и схемы огня, выдвинули на угрожаемые направления наблюдательные посты.
      Первой - в 16 часов 35 минут 30 октября - открыла огонь по врагу 54-я береговая батарея старшего лейтенанта Ивана Заики. Она стояла на отлете километрах в сорока от Севастополя, у деревни Николаевна, прикрывая равнинный участок побережья, удобный по рельефу для высадки десанта. Но стрелять пришлось не по десантным судам, а по танкам, броневикам, машинам с пехотой, появившимся на прибрежных дорогах.
      Огонь четырех мощных орудий преградил путь неприятельскому авангарду подразделениям сводной моторизованной бригады Циглера. Сорвана была и новая попытка противника продвинуться на этом направлении, предпринятая в тот же день с наступлением темноты.
      После этого немцы подтянули свою тяжелую артиллерию, бросили на мешавшую им батарею пикировщики, атаковали ее пехотой и танками. Не имея перед собой стрелковых подразделений, на открытой позиции, с незавершенным инженерным оборудованием (лишь несколько дней назад закончилось строительство самой батареи), а под конец в окружении, 54-я батарея вела бой трое суток. Тысяча двести снарядов, которые она выпустила, существенно задержали рвавшегося к Севастополю врага. Он потерял здесь до тридцати танков и броневиков, сотни солдат. Потерял время и темп.
      Это был первый заслон на кратчайшем для немцев пути к городу, и уже тут проявилась севастопольская стойкость, Батарея Ивана Заики действовала, пока не вышли из строя все орудия. После этого артиллеристы отбивались ружейно-пулеметным огнем и гранатами. Вместе с ними сражались женщины - жены комсостава. Чтобы вывезти людей, доблестно выполнивших свой долг, к Николаевке был послан тральщик, но до него смогла добраться на шлюпках только часть личного состава. Остальные, в том числе командир и комиссар батареи, прикрывали отход товарищей. Впоследствии стало известно, что им удалось уйти в горы.
      Вслед за 54-й были введены в действие батареи, стоящие ближе к Севастополю, - 10-я капитана М. В. Матушенко и 30-я капитана Г. А. Александера; последняя - одна из двух самых мощных, "линкоровского" калибра.
      Эти батареи враг подавить не мог, а для них были досягаемы его войска на большом пространстве от устья Альмы и почти до Бахчисарая, не говоря уже о долине Качи. Благодаря вынесенным на высоты корректировочным постам батареи точно накрывали колонны машин и танков на дальних участках Симферопольского шоссе.
      Командир одной из наших дивизий, пробивавшихся в ЭТО время к Севастополю, рассказывал потом, как удивились его разведчики, обнаружив где-то невдалеке от Булганака множество разбитых немецких автомашин. Это, несомненно, была работа береговой артиллерии. Продвигаясь по горным дорогам, приморцы не раз слышали в стороне разрывы тяжелых снарядов, но чьи это снаряды, могли только гадать. Докуда "достает" огонь севастопольских батарей, в армии представляли тогда плохо.
      Задним числом, когда наши артиллеристы близко познакомились с флотскими, пришлось пожалеть о том, что знакомство не произошло раньше. Взаимодействие идущей к Севастополю армии с наиболее дальнобойными его батареями, пожалуй, было возможно уже с ночи на 1 ноября. Это позволило бы приморцам быстрее и легче преодолевать преграды, которые создавал на их пути противник. Конечно, только при хорошей связи.
      Но если даже какие-то возможности и остались неиспользованными, трудно переоценить то, что сделали севастопольские артиллеристы в конце октября начале ноября. "В отражении первого вражеского удара по Севастополю, - писал впоследствии генерал И. Е. Петров в "Красной звезде", - решающую роль сыграли батареи береговой артиллерии... Наступление фашистских войск с ходу захлебнулось. Героические действия флотских артиллеристов поз-, водили выиграть время..."
      Под канонаду береговых батарей выдвигались на рубежи обороны скромные силы Севастопольского гарнизона.
      Когда над городом, до того относительно далеким от фронта, так стремительно нависла непосредственная угроза, в Севастополе находились два полка морской пехоты и местный стрелковый полк, все неполного состава. Из Новороссийска ожидалась (и прибыла на кораблях 30-31 октября) 8-я бригада морской пехоты полковника В. Л. Вильшанского, только что сформированная на Кавказе. Батальон моряков снимался с Тендровской косы, удерживать которую уже не было практического смысла.
      Этих частей, как их ни расставляй, не хватало, чтобы прикрыть подступы к городу. И в Севастополе стали спешно создавать новые батальоны и отряды из учебных и тыловых подразделений, из ополченцев, из всех резервов, какие были под рукой. На формирование и подготовку к выходу на передовую давались считанные часы.
      За три-четыре дня число бойцов, защищающих город на суше, удалось довести примерно до 20 тысяч. Как и при формировании частей морской пехоты в Одессе, возникали трудности с оружием: на месте не оказалось нужного количества винтовок. Но кое-что нашлось в ближайших кавказских базах флота и было доставлено оттуда. Пошли в ход также собранные в городе 2800 учебных винтовок, которые рабочие оружейных мастерских быстро превратили в боевые.
      Остро ощущался недостаток в артиллерии: как ни мощны береговые батареи, они не могли заменить полевые, особенно противотанковые. Ни одного орудия не имела самая крупная стрелковая часть гарнизона - 8-я бригада морской пехоты. Курсантский батальон училища береговой обороны выступил на фронт с тремя пушками, взятыми с училищного полигона.
      В какой-то мере выручала артиллерия ПВО. Две трети имевшихся зенитных орудий были приданы флотским батальонам как полевые, прежде всего на танкоопасных направлениях.