Город и порт оставались под обстрелом. В Аркадии - курортном пригороде Одессы, и на Большом Фонтане, куда снаряды не долетали, спешно сооружались новые причалы. Однако они годились для швартовки судов не во всякую погоду. Да и могли ли эти причалы с неудобными подъездными путями заменить целый порт?
      Просмотрев как-то донесение о разрушениях и жертвах, принесенных городу вражеским обстрелом за истекшие сутки, Георгий Павлович Софронов сердито сказал:
      - Забрать у них нужно весь этот район вместе с пушками, которые они там понаставили! Другого тут ничего не придумаешь...
      Командарм энергично обвел на карте участок по обе стороны Большого Аджалыкского лимана - за правым флангом нашего Восточного сектора.
      У Софронова кроме меня был Н. К. Рыжи. Кажется, для нас обоих это прозвучало одинаково неожиданно. Такой выход из создавшегося положения, разумеется, был бы лучшим, что и говорить. Но речь шла о районе, который армия недавно оставила, не имея сил его удерживать. А подкрепления, полученные с тех пор, едва восполняли боевые потери. На что же рассчитывал командарм?
      Вряд ли в тот момент Георгий Павлович мог знать о видах на существенное усиление армии в недалеком будущем. Однако в нем жила уверенность, что какие-то добавочные силы и средства мы все-таки получим. И мысль его работала над тем, как использовать, где приложить эти силы.
      Вспоминая потом оброненную Софроновым фразу, я понял, что он тогда уже думал о контрударе в восточном направлении, ставшем для нас реальной возможностью примерно через две недели. Но до этого произошло еще немало событий.
      Истекал первый месяц Одесской обороны. Месяц жизни большого города во вражеской осаде, Срок этот исчисляли тогда с введения осадного положения, приказ о котором вступил в силу 8 августа. Но уже с 6 сентября начались собрания и митинги, посвященные месяцу боев под стенами города. Они проходили на всех предприятиях, которые продолжали действовать, в кинотеатрах, где собирались жители соседних улиц, в клубах. И на каждое собрание горожане требовали представителя армии - командира или бойца.
      Руководители городской партийной организации просили, чтобы представители приморцев, выступающие перед коллективами трудящихся, по возможности подробнее знакомили их с тем, как идут бои на одесских оборонительных рубежах. На собрания посылали, конечно, таких бойцов и командиров, которым было что сказать о собственных боевых делах. Но в какой-то мере каждый из них отчитывался перед жителями города за всю Приморскую армию.
      Насколько задержали бои под Одессой фашистское наступление на Донбасс и Крым - это стало ясно позже. Но мы и тогда пытались дать отчет - прежде всего самим себе - в том, какой урон сумели нанести фашистским захватчикам, какие силы не пустили дальше на восток.
      В сентябре были основания считать, что на подступах к Одессе разгромлено уже несколько неприятельских дивизий. Если некоторые из них и появлялись вновь перед нашим фронтом, то лишь потому, что неоднократно пополнялись и доукомплектовывались.
      Конечно, находясь в обороне, трудно точно определять нанесенный врагу урон. Называя те или иные цифры, мы подчас ошибались. Однако, пожалуй, не так уж сильно. Об этом говорят данные, ставшие впоследствии известными из трофейных документов, в которых подсчитал свои потери сам противник.
      В боях за Одессу участвовало до двадцати неприятельских дивизий. К началу войны в каждой из них насчитывалось от 13 до 14 тысяч солдат и офицеров. А общие потери (убитыми, ранеными, пленными), например, в 6-й пехотной дивизии составили 20132 человека, в 14-й пехотной - 18 001, в 13-й и 15-й - более чем по 16 тысяч. Из остальных лишь три дивизии потеряли меньше половины своего первоначального численного состава.
      Эти данные, как говорится в румынском документе, относятся к периоду с начала войны до конца операции под Одессой. Но из итогового счета неприятельских потерь, без сомнения, немало пришлось на первый месяц осады города.
      Если мы говорили тогда, что под стенами Одессы выведены из строя десятки тысяч вражеских солдат и офицеров, это соответствовало действительности. И уже одиннадцать - двенадцать дивизий, принадлежавших к шести армейским корпусам, было сковано боями на рубежах нашего плацдарма, отвлечено от остального фронта.
      Похоже было на то, что и враг по-своему отмечает эти дни, очевидно напоминавшие ему о сорвавшихся планах и сроках. Мстя городу за свои неудачи, фашистское командование бросало на Одессу десятки бомбардировщиков. 7 сентября бомбы разрушили несколько жилых домов в центре и терапевтическую клинику, на следующий день - один из корпусов университета, часть здания вокзала и обувную фабрику. Поврежден был Дворец пионеров, возникло много пожаров. В порту аварийные команды героическими усилиями спасли получивший пробоины во время разгрузки транспорт "Ташкент" - тезку приходившего к нам лидера.
      Но злобные и бессмысленные удары с воздуха по городским кварталам не могли сломить волю и мужество людей, в чей каждодневный быт уже вошли и артиллерийский обстрел, и карточки на воду, и дежурства около уличных баррикад. Массированные налеты не вызвали смятения, не остановили работы предприятий. На "Январке", в цехе, где превращали тракторы в танки, шло рабочее собрание. Наши товарищи, находившиеся там, рассказывали: когда начался налет, к выходу поспешили лишь бойцы МП ВО - им надо было занять свои посты.
      9 сентября состоялся общегородской митинг. Выступали секретарь горкома партии Н. П. Гуревич, дивизионный комиссар Ф. Н. Воронин, а затем рабочие, инженеры, домашние хозяйки. Все они были теперь не просто жителями Одессы, но и ее защитниками, и каждый говорил о том, что делает для обороны города его завод, цех, дом, подъезд. От имени трудящихся Одессы митинг принял письмо Центральному Комитету партии с клятвой защищать город до последней капли крови. Были приняты также обращения к ленинградцам и киевлянам, которых война поставила перед такими же суровыми испытаниями.
      А в воинские части приходили коллективные письма с одесских предприятий. Они были одновременно и приветствиями, и наказами бить врага еще крепче. Подписи под этими посланиями стояли главным образом женские. И это еще раз напоминало бойцам, кто изготовляет для них минометы и гранаты, печет хлеб, кто возводит вместе с солдатами стройбатов новые линии укреплений и тушит в городе фашистские "зажигалки". Из 50 тысяч человек, трудившихся на предприятиях Одессы в сентябре, более трети составляли вчерашние домохозяйки, студентки, школьницы, пришедшие в цеха за время обороны. Тысячи женщин изо дня в день выходили на строительство оборонительных рубежей, дежурили в командах МПВО.
      Немало одесских женщин и девушек было и непосредственно на фронте. Причем не только в качестве медицинских сестер. В истребительных батальонах, которые еще в августе выводились на передовую, а затем вливались в регулярные войска, были и девушки-бойцы. Имена некоторых из них теперь знали - прежде всего благодаря нашей армейской газете "За Родину" - едва ли не все приморцы.
      Кто в нашей армии не слышал, например, про Нину Онилову? Впрочем, иногда ее называли не Ниной, а Анкой. Комсомолка с одесской трикотажной фабрики попала в Чапаевскую дивизию, была там медсестрой, а потом, освоив пулемет, добилась, чтобы ей доверили это оружие. Тогда она и стала для своих боевых товарищей новой Анкой-пулеметчицей: так звали бесстрашную девушку, знакомую всем по фильму "Чапаев".
      Эта новая Анка-пулеметчица не раз изумляла своим бесстрашием даже видавших виды бойцов. Воевала она и в экипаже одного из одесских танков. Нина Онилова истребила сотни фашистов. Под Одессой она была ранена и эвакуирована в тыл. Но после госпиталя добилась направления в Приморскую армию, сражавшуюся уже под Севастополем.
      В сентябре уже знали на одесских рубежах и Людмилу Павличенко. Студентка Киевского университета, историк по специальности, она стала одним из лучших снайперов нашей армии. Счет уничтоженных ею вражеских солдат и офицеров дошел за время Одесской обороны до внушительной цифры - 187.
      Одесское ополчение, вливавшееся в части армии или сражавшееся плечом к плечу с ними, дало и массу других неустрашимых бойцов - и мужчин, и женщин.
      Несколько лет назад, когда в Одессе собирались ветераны обороны, секретарь обкома ЛКСМУ тех дней Н. Оленович рассказала в своем выступлении, как дралась с врагом группа молодых патриотов, мобилизованных на фронт комсомолом.
      Среди них были грузчики морского порта Николай Капустянский, Иван Полозов и Тихон Коляда, парикмахер Александр Песецкий, рабочий табачной фабрики Николай Дорохов, Семен Трунов с канатного завода, рабочий Лев Руднев, модистка из ателье Нина Воскобойник... Они отбили на своем участке шестнадцать вражеских атак, теряя каждый раз кого-нибудь из товарищей. В конце концов в окопе остались в живых двое - Лев Руднев и Нина Воскобойник. У них кончились патроны, оставалось лишь несколько гранат. Руднев собрал комсомольские билеты погибших, присоединил к ним свой и, как старший, приказал девушке: "Ползи к нашим и скажи, что мы честно сражались до последнего вздоха". Сам он встретил последними гранатами приближавшийся фашистский танк.
      Мне кажется, один такой эпизод способен дать представление о том, как защищали свой город вчерашние его мирные жители, об атмосфере героической самоотверженности, царившей на одесских рубежах.
      И пусть меня правильно поймут те, кто был тогда не ополченцем, а красноармейцем, служившим еще до войны или призванным из запаса: о подвигах народных добровольцев я говорю сейчас не потому, что они сражались лучше кадровых солдат.
      Подвиги, совершавшиеся под Одессой красноармейцами и краснофлотцами, поистине неисчислимы, и в этой книге я старался, как мог, показать, что значили они на нашем участке фронта.
      Но солдата подготавливает к проявлению мужества вся армейская служба. Его доблесть в бою - это честно выполненный воинский долг. А когда на такую же доблесть способны люди, недавно еще и не думавшие, что им придется драться с врагом, это говорит о еще большем. В конечном счете - о том, что такой народ никому и никогда не одолеть.
      Охваченные тревогами и заботами дня, отрезанные от Большой земли, мы подчас не успевали сознавать, как само имя Одессы становится для страны символом стойкости и непреклонности в борьбе с врагом. Помню, как, услышав по радио передовую "Правды", я был взволнован словами о том, что среди бесчисленных подвигов, уже совершенных нашими людьми в Отечественной войне, оборона Одессы, так же как Ленинграда и Киева, является изумительным проявлением массового героизма.
      Московские газеты приходили к нам нерегулярно, о большим опозданием. Не знаю, попал ли вообще мне в руки тот номер "Правды". Но передовая, услышанная по радио, дала почувствовать, какое внимание стали привлекать события на нашем маленьком - в масштабах всего театра войны - участке фронта.
      В те дни Одесса узнавала, что за ее борьбой следят и в других концах земли. Пришла к была опубликована в местной печати телеграмма, принятая на рабочем митинге в английском городе Бристоле. "Мы с вами в этой замечательной борьбе против общего врага, - говорилось в ней,- ибо знаем, что счастье, прогресс и прочный мир для всего человечества могут быть достигнуты только после уничтожения фашизма". Прислал приветствие защитникам Одессы и гарнизон Тобрука - крепости, осажденной фашистами в далекой Африке. "С гордостью, с затаенным дыханием следим за вашей мужественной борьбой", - телеграфировал из Лондона от имени советской колонии полпред И. И. Майский.
      А колхозники Ставрополья (тогда - Орджоникидзевский край) сообщали, что отправляют в подарок Одессе через Новороссийский порт первую тысячу тони картофеля нового урожая. Высылали свои подарки городу и хлеборобы Дона. Московское радио транслировало одесские передачи. Большая советская земля давала почувствовать защитникам осажденного города, что она с ними.
      * * *
      В это время к нам поступила довольно значительная партия оружия: 5 тысяч винтовок, 150 станковых и 200 ручных пулеметов, 300 автоматов, 120 минометов крупных калибров с тремя боекомплектами мин.
      Получив приказ доставить это вооружение в Одессу, флот выполнил его с наивозможной быстротой, как и в августе, когда в первый раз перевозились морем снаряды. С оружием и очередной партией боеприпасов вышли из Севастополя лидер "Харьков" и эсминец "Дзержинский". "Харьков" шел под флагом командующего Черноморским флотом вице-адмирала Ф. С. Октябрьского.
      Прибытие кораблей было спланировано ночью, и принимались все возможные меры, чтобы уберечь их от огня вражеской артиллерии. Действовала описанная уже мной система теодолитных постов. С наступлением темноты вышли на позиции в Одесском заливе два находившихся в базе эсминца. Их задача состояла в том, чтобы связать боем неподавленные батареи, отвлечь огонь от порта при приближении к нему отряда, следующего из Севастополя.
      Надо сказать, что к этому времени общее число дальнобойных орудий, обстреливавших город и порт из окрестностей Большого Аджалыкского лимана, увеличилось, по подсчетам наших артиллеристов, до 36-38 и приводить их к молчанию, хотя бы на короткое время, становилось все труднее. В данном случае все осложнилось тем, что корабли задержались на переходе из-за какой-то неисправности и подошли к Одессе ранним утром, когда уже рассвело. "Харьков" и "Дзержинский" шли противоартиллерийским зигзагом, прикрываясь дымовыми завесами, но дым относило ветром.
      Противник сосредоточил на фарватере, ведущем в порт, огонь по меньшей мере трех батарей. Корабли прорывались на большом ходу. "Харьков" имел мелкие повреждения от осколков, несколько человек из палубной команды были ранены. Так что командующий флотом мог, еще не сойдя на берег, получить представление об одесской обстановке. Контр-адмирал Г. В. Жуков и члены Военного совета ООР встретили вице-адмирала Ф. С. Октябрьского на причале.
      Напряженными были и последующие часы. Береговым батареям и кораблям никак не удавалось подавить орудия, обстреливающие порт. На причалах, окутанных дымовыми завесами, шла спешная выгрузка боеприпасов и оружия прямо в кузова машин. Заранее сосредоточенные в районе порта, они подавались к борту кораблей и быстро выезжали с грузом из зоны обстрела.
      В общем все обошлось благополучно. Драгоценный груз с Большой земли был получен приморцами сполна.
      Оружие и боеприпасы (снаряды прибывали на морских транспортах и следующей ночью) поспели вовремя. Мы не придавали слишком большого значения тому, что бухарестское радио в открытую возвещало о намерении взять Одессу к 10 сентября. Но было много признаков подготовки противника к новому наступлению, причем, возможно, с разных направлений одновременно.
      К отражению новых вражеских ударов тщательно готовился штаб артиллерии. Стараясь учесть возможные варианты ожидаемого наступления, полковник Рыжи и майор Васильев предусмотрели еще более широкий, чем до сих пор, маневр огнем дивизионной и армейской артиллерии, береговых батарей.
      В сложившейся обстановке особенно серьезную опасность представлял неприятельский клин на нашем левом фланге, у Ленинталя. Вечером 9 сентября генерал-майору Петрову от имени командарма было передано, что необходимо срезать этот клин в течение следующего дня, используя все имеющиеся силы и средства. Одновременно войскам Восточного и Западного секторов ставилась задачи улучшить на отдельных участках свои позиции, овладеть некоторыми высотами. Расчет был на то, чтобы этими активными действиями в какой-то мере упредить удары противника.
      В ночь на 10 сентября продолжался методический обстрел города, немецкие самолеты сбросили на Одессу около тридцати фугасных бомб. Однако атак против наших позиций, как в прошлые ночи, враг не предпринимал, и на несколько часов на фронте установилось затишье.
      Утром бои возобновились. Кое-где наступательные действия оказались встречными, на ряде участков инициатива была полностью в наших руках. Левофланговые батальоны дивизии Коченова продвинулись вперед между Куяльницким и Хаджибейским лиманами. Выравнивала свой фронт, выбивая вклинившегося мостами противника, дивизия Воробьева. Но из Южного сектора утешительных известий не поступало: новые попытки чапаевцов ликвидировать выступ в районе Ленинталя успеха не имели. У противника появилась здесь еще одна дивизия-10-я пехотная, которую он, по-видимому, вводил все в тот же клин, готовясь расширять прорыв.
      Все это было подготовкой к наступлению крупными силами, которого мы ждали. Началось оно 12 сентября. Удар наносился и с южного направления, и с западного.
      Но прежде чем говорить о новых боях, следует немного подробнее рассказать, что представляла собой к тому времени Приморская армия.
      С 30 августа по 2 сентября в Одесском порту высадилось десять маршевых батальонов - 10 тысяч бойцов. За неделю, с 5 по 12 сентября, мы получили еще пятнадцать батальонов. Общая численность пополнения, прибывшего с Большой земли за две недели, составила 25 350 человек.
      По соединениям люди распределялись с учетом понесенных там потерь. Двадцать пять тысяч новых солдат, влившихся в Приморскую армию, позволили на некоторое время приблизить состав основных боевых частей к штатным нормам и даже создать небольшие резервы.
      Но на то, чтобы сформировать недостававший в 421-й дивизии стрелковый полк, людей уже не хватило. И общая численность войск, обороняющих одесские рубежи, не увеличилась по сравнению с тем, что мы имели месяц назад: с тех пор армия потеряла около 20 тысяч человек только ранеными.
      В первых маршевых батальонах бойцы были, что называется, отборные (недаром ими так восхищался генерал
      Воробьев). Но посылать в Одессу только таких красноармейцев Большая земля, очевидно, не могла. В следующих эшелонах стали попадаться люди, совсем не обученные военному делу. И чем дальше, тем больше обнаруживалось таких.
      Штарм не имел, разумеется, возможности предварительно проверять подготовленность пополнения. Ко времени прибытия транспортов в порт вызывали представителей частей, которые тут же принимали выделенные им контингенты, сажали солдат на машины или вели их к фронту в пешем строю. Обычно в тот же день новые бойцы попадали на передовую.
      И вдруг стали поступать тревожые сигналы. Капитан Ковтун-Станкевич доложил командиру дивизии, а тот сообщил в штарм, что в полку оказались люди, никогда по державшие в руках винтовки. О том же докладывал в поарм начальник политотдела Чапаевской дивизии Н. Л. Бердовский. Так возникла новая проблема.
      Возвращать из соединений необученных запасников все-таки не сталп. Поручили командирам дивизий и полков организовать занятия с ними в своих тылах. В конце концов командиры частей были кровно заинтересованы в том, чтобы эти люди как можно быстрее стали мало-мальски умелыми солдатами.
      На будущее же узаконили такой порядок. Приняв в порту пополнение, представители частей были обязаны немедленно выяснять путем опроса, кто из красноармейцев не знает винтовки, никогда из нее не стрелял, кто никогда не держал в руках гранату. Таких солдат строили отдельно, и по пути к фронту они проходили "школу на марше" - так окрестил кто-то нехитрую систему обучения, подсказанную обстановкой.
      В заранее намеченных пунктах, на подходящей местности устраивались привалы. Привалы не для отдыха-для занятий. Встречать пополнение посылали сержантов или старослужащих красноармейцев, способных доходчиво преподать новичкам основы военной грамоты. Они и становились на этих привалах учителями своих новых товарищей.
      Учили самому необходимому - как держать винтовку, как заряжать, как целиться и производить выстрел. Все это чисто практически, с боевой стрельбой по расставленным целям. Каждый получал также возможность метнуть не только учебную, но и боевую гранату (это оружие, производимое в Одессе, имелось в достатке).
      Три-четыре учебных привала - вот и вся школа. Но прошедшие ее люди уже не вздрагивали от собственного выстрела, не страшились взять в руки гранату. А главное- начинали верить, что сумеют быстро перенять у товарищей то, чего еще не знали. Конечно, распределять этих красноармейцев по взводам, по отделениям требовалось продуманно - так, чтобы рядом оказались бывалые бойцы.
      Еще раньше возникла необходимость организовать учебу новых командных кадров.
      Для замены выбывавших из строя командиров взводов, рот, батальонов мы взяли всех, кто для этого годился, из армейских тылов, из начсостава хозяйственных подразделений. Смело выдвигали на должности среднего комсостава опытных сержантов и отличившихся красноармейцев вроде пограничника Афанасьева. Многим из них звание младшего лейтенанта присваивалось просто по представлениям командиров частей, где говорилось, что они уже фактически командуют взводами. Их командирской школой было поле боя.
      Но других кандидатов на выдвижение все-таки следовало хоть немножко подучить в более спокойной обстановке. И пришлось вспомнить, что в штарме как-никак существует отдел боевой подготовки, хотя его работники давно уже использовались в основном как офицеры связи. Отделу поручили составить программу предельно краткосрочных курсов младших лейтенантов и открыть такие курсы.
      В сентябре курсы работали уже полным ходом. Выпуски производились каждые десять дней. И нередко через день-два фамилии молодых командиров фигурировали в боевых донесениях, где отмечались отличившиеся подразделения.
      Курсы дали частям более трехсот новых командиров взводов. А всего в Одессе было произведено в младшие лейтенанты около семисот сержантов, красноармейцев и краснофлотцев. Разумеется, они во многом уступили лейтенантам, прошедшим нормальную подготовку. Но к службе относились ревностно, воевали самоотверженно и, за единичными исключениями, справлялись со своими обязанностями.
      Однако командных кадров все же не хватало. За один месяц 95-я дивизия потеряла (главным образом за счет ранений) три штатных состава командиров взводов и рот. Причем часто заменить выбывшего можно было только сержантом. Некомплект командиров имели и все штабы. К середине сентября в дивизиях недоставало почти половины командного состава.
      Еще 3 сентября Военный совет ООР счел необходимым довести до сведения Верховного Главнокомандования, что маршевые батальоны лишь восполняют боевые потери частей, что нехватка техники и людей, особенно командного состава, снизила боеспособность войск и они не в состоянии оттеснить противника из районов, откуда обстреливается город. Чтобы отбросить врага назад и держать Одессу вне обстрела, говорилось в телеграмме, посланной в Ставку, нужна еще одна хорошо вооруженная дивизия.
      В тот день, когда в Одессе находился вице-адмирал Ф. С. Октябрьский, состояние обороны обсуждалось на заседании Военного совета ООР с его участием. Мы узнали тогда одну новость: моряки получили от своего наркома задание разработать операцию по высадке десанта в районе Большого Аджалыкского лимана, с тем чтобы улучшить положение в Восточном секторе. Для этого флот готовил специальную часть морской пехоты, которая должна была затем влиться в Приморскую армию.
      Задуманная операция держалась в строгом секрете, и информация, данная о ней руководящему составу Одесской обороны, была весьма ограниченной. Сроки пока не назывались. Представителями армии было, однако, высказано мнение, что десант по-настоящему оправдал бы себя, очевидно, лишь в сочетании с наступлением со стороны плацдарма. А для этого опять-таки требовались дополнительные силы.
      Высказывалось и такое соображение: не целесообразнее ли просто перебросить в Одессу предназначенную для десанта часть - полк или морскую бригаду? Но у моряков было предрешено, что следует высадить именно десант. Он должен был стать первым десантом на Черном море в Отечественную войну, и, очевидно, командованию флота, да и наркому требовалось на этой операции многое проверить.
      * * *
      Утром 12 сентября противник после сильной артподготовки перешел в наступление в полосе чапаевцев.
      Используя имевшийся на линии фронта выступ, срезать-который у нас не хватало сил, враг наносил оттуда основной удар в направлении Дальника. Но упорные бои развернулись на всем левом фланге армии, а вслед за тем и на центральном участке обороны.
      Неприятельское командование, вероятно, сделало все, что могло, чтобы на этот раз обеспечить решающий успех. Только против нашего Южного сектора были сосредоточены пять румынских пехотных дивизий (часть - во втором эшелоне) и кавалерийский полк. Имелись сведения, что тут есть и немецкие батальоны. Плотность артиллерии доходила на некоторых участках до 80 орудий на километр фронта.
      В предшествовавших наступлению приказах (нам они стали известны позже) Антонеску требовал от 4-й армии реализовать наконец свое численное превосходство над защитниками Одессы. Фашистский правитель выражался довольно -откровенно: "Разве не постыдно, что наше войско, в четыре-пять раз превосходящее числом и снаряжением противника, столько времени топчется на месте?"
      Чапаевцы и их соседи по Южному сектору - полки 2-й кавдивизии оборонялись стойко. Их поддерживали черноморские бомбардировщики и наши "ястребки", богдановский артполк, береговые батареи, два бронепоезда. С моря вел огонь пришедший накануне в Одессу крейсер "Красный Кавказ".
      В первые часы наступления противнику удалось потеснить правый фланг 287-го стрелкового полка. Но массированный огонь нашей артиллерии и контратаки позволили полку вернуться к исходу дня на прежний рубеж. Полностью удержал свои позиции и 7-й кавалерийский полк. Двум другим полкам Южного сектора пришлось немного отойти.
      День был очень тяжелым и для города: натиск на фронте сопровождался усиленными налетами авиации на Одессу. Истребители и зенитчики сбили четыре фашистских бомбардировщика, но многим удалось прорваться к центру.
      В суточной сводке о жертвах среди гражданского населения появились такие цифры, каких еще не было ни разу: убито 129, ранено 162 человека...
      Еще во время первого налета, рано утром, стали поступать донесения о том, что отдельные самолеты сбрасывают на парашютах мины. Одна взорвалась на кладбище, другая - на улице. Такие мины образовывали огромные воронки и производили разрушения в радиусе до двухсот метров. На сушу, однако, попало немного мин - остальные опускались в море. Это создавало новые опасности для приходящих в Одессу кораблей. Но в то же время могло расцениваться и как признание противником его просчетов. До сих пор гитлеровцы мин у Одессы не сбрасывали, - должно быть, полагали, что порт быстро окажется в их руках. А теперь, видно, враг не очень на это надеялся. Несмотря даже на то, что начал новое наступление на Одессу на широком фронте!
      Наступление продолжалось 13 сентября и в последующие дни. Все усилия приморцев направлялись на то, чтобы держаться на каждом рубеже до последней возможности.
      Но удержать наличными силами весь фронт Южного сектора при таком нажиме армия не могла. Если еще удавалось прикрывать Дальний и шоссе, которое вело прямо к Одессе, то южнее противник медленно, но неуклонно продвигался вперед, вгрызаясь в нашу оборону. Над левофланговым 31-м полком Чапаевской дивизии нависала реальная опасность окружения.
      Опять, как три недели назад, когда пришлось решать вопрос о Чебанке, настало время чем-то поступиться. Иначе могло возникнуть положение, при котором уже никакие меры не помогли бы удержать фронт. Тем более что осложнилась обстановка и в Западном секторе - враг потеснил там два полка дивизии Воробьева.
      14 сентября командующий Приморской армией отдал приказ об отходе левофланговых частей Южного сектора на рубеж Сухого лимана. Военный совет ООР единодушно пришел к выводу, что это представляет единственную возможность удержать и укрепить фронт на южном направлении, не допустить здесь прорыва главного рубежа обороны.
      Полоса Чапаевской дивизии значительно сокращалась. Появилась возможность уплотнить боевые порядки, сосредоточить на решающих участках больше артиллерийского огня. Полк Мухамедьярова выводился в армейский резерв, крайне нам необходимый.
      Но в оперативном отношении преимущества получал противник. Береговая линия нашего плацдарма суживалась до 30 километров. Это чрезвычайно ограничивало возможность маневрирования кораблей на подступах к Одессе и практически исключало возможность входа судов в порт в дневное время.
      Другое, не менее тяжелое, последствие отхода левого крыла армии состояло в том, что после этого враг мог начать артиллерийский обстрел города также и с южной стороны. И наконец, сам факт значительного приближения фронта к городу еще на одном участке таил в себе опасность всяких неожиданностей и внезапных осложнений. Напомню, что Сухой лиман - это район нынешнего Ильичевска, нового морского порта, ставшего практически составной частью Одессы.
      В тот же день, 14 сентября, Военный совет ООР послал телеграммы одинакового содержания Верховному Главнокомандующему, наркому Военно-Морского Флота и Военному совету Черноморского флота. В них докладывалось о создавшемся под Одессой положении и о том, что противник подводит к городу новые дивизии. Заканчивались телеграммы так: "Для обеспечения устойчивости фронта необходима одна стрелковая дивизия, а также дальнейшее пополнение маршевыми батальонами".
      Руководители Одесской обороны отдавали себе отчет в том, что общая обстановка на юге не улучшилась с тех пор, когда нам отказывали в выделении дивизии. Прислать ее сейчас в Одессу было, вероятно, еще труднее, чем раньше. И все же Военный совет ООР не мог не повторить свою просьбу еще раз. Без свежих боевых сил нага фронт, напряженный, как натянутая до предела струна, и проходящий местами всего в 10-15 километрах от города, мог не выдержать очередного натиска врага.
      * * *
      Ответ из Москвы пришел меньше чем через сутки. Он был совершенно необычным.
      Вызвав меня к себе по внутреннему телефону, Гавриил Данилович Шишенин протянул бланк с короткой телеграммой, которую только что передал ему контр-адмирал Жуков.
      Депеша, адресованная командованию оборонительного района, гласила:
      "Передайте просьбу Ставки Верховного Главнокомандования бойцам и командирам, защищающим Одессу, продержаться 6-7 дней, в течение которых они получат подмогу в виде авиации и вооруженного пополнения. И. Сталин".