Требовать это становилось уже легче. Хотя сентябрьское маршевое пополнение и не могло ликвидировать некомплект личного состава, полки все-таки делались похожими на полки. У генерала Воробьева появился даже небольшой резерв. Вещь вообще-то обычная, даже обязательная - какая же дивизия без резерва! Но под Одессой он имелся далеко не всегда.
      В тот мой приезд Василий Фролович откровенно радовался тому, как он разбогател:
      - Выехал во второй эшелон, когда было у нас тихо. А там командир резервного батальона построил его поротно. Так просто необычным показалось это зрелище - столько бойцов в строю! Понимаете, отвык...
      Генерал не мог нахвалиться первым маршевым пополнением с Большой земли. Оно было под стать кадровому костяку дивизии и по подготовке, и по духу. Среди бойцов, присланных сюда, оказалось много донецких шахтеров, рабочих с крупных заводов Сталинграда.
      - Некоторые помнят оборону Царицына, - говорил Василий Фролович. - Это полезно. У нас ведь похоже на то, что было там, хотя, пожалуй, потруднее.
      За минувший месяц многие подразделения стали весьма неоднородными по составу. Были в их рядах и морщинистые "папаши" - так называли призванных в Одессе запасников старших возрастов и зачисленных в войска ополченцев, были и молодые краснофлотцы, переодетые и не переодетые в армейскую форму. Красноармейцев, помнящих бои за Днестром и самое начало Одесской обороны, в иных ротах оставались единицы.
      Но все-таки именно такие солдаты-ветераны задавали тон в подразделениях. А их опыт, перенимаемый другими, становился как бы общим. Мне не часто доводилось бывать в дивизиях, еще реже в батальонах. Наверное, поэтому бросались в глаза перемены, например, в том, как красноармейцы окапываются.
      Дело это, казалось бы, нехитрое, но от того, как овладела им и как относится к нему основная масса бойцов, в колоссальнейшей мере зависит их стойкость в обороне. Тут сочетаются выучка и смекалка, сознание ответственности за порученный рубеж и умение разумно уберечь себя. Бывалый солдат привыкает к мысли, что в бою у него только один выход - суметь убить врага раньше, чем тот убьет его. Вот такой солдат и становится мастером окапывания. Он думает не просто о том, чтобы надежно укрыться, а о том, как устроиться, чтобы было удобнее, сподручнее воевать.
      В сентябре в дивизии Воробьева были просто изумительные примеры солдатского умения применяться к местности. Все бралось на учет - каждый бугорок, каждая выемка. И не беда, если кое-что делалось не по науке.
      Боевая практика вносила свои поправки в отдельные положения наших довоенных наставлений. Не рекомендовалось, скажем, рыть стрелковый окоп у гребня склона, обращенного к противнику. А жизнь показала, что во многих случаях это как раз выгодно. В гребень вряд ли попадет снаряд, разве что выпущенный прямой наводкой. И обзор оттуда хороший. Удобно и раненого переправить в тылы: только за гребень перетащить, а там уже проще...
      Воробьев уделял окапыванию особенно много внимания, писал по этому поводу специальные приказы. А при каждой встрече высказывал претензии к инженерным войскам.
      Да и не он один их высказывал. Под Одессой было немало инженерных и строительных батальонов. И работа, которую они выполняли, измерялась многими десятками и сотнями километров противотанковых рвов, траншей, эскарпов. Тем не менее стрелковым подразделениям часто приходилось отрывать окопы самим подчас в крайней спешке, под вражеским огнем, с невероятным напряжением сил.
      Из первоначально намеченных трех оборонительных рубежей, рассчитанных на большой плацдарм и большую армию, приморцы нигде не смогли воспользоваться первым: для занятия его требовалось вдвое-втрое больше дивизий. Лишь частично, на отдельных участках - как раз в Западном секторе, - пригодился второй, доставшийся 95-й дивизии далеко не законченным. Обстановка, фактически сложившаяся на нашем плацдарме, продиктовала иное инженерное решение, воплотившееся в новой системе оборонительных линий, о которой я уже говорил.
      Эти рубежи продолжали создаваться и строились, что называется, на совесть - многое отвечало самым высоким требованиям. Главный рубеж обороны оказался в конечном счете непреодолимым для врага. Однако между передовыми рубежами и главным часто не оказывалось подготовленных промежуточных позиций.
      Выбьет противник батальон из окопов, потеснит на двести-триста метров, а запасные окопы - гораздо дальше. Не отступать же до них, если есть надежда, что сейчас поддаст жару своя артиллерия и удастся контратакой отбить прежнюю траншею! Вот и приходилось пехотинцам на скорую руку окапываться самим, применяясь к обстановке и местности. А командирам тогда вспоминалось, что в инженерных батальонах людей куда больше, чем в любой из наших дивизий.
      Возникали и такие неувязки: опорный пункт на оборудованном инжбатами рубеже рассчитан на батальон или роту штатного состава, а у нас - хронический некомплект...
      - Почему нельзя подчинить хотя бы часть инженерных батальонов дивизиям? спрашивал Василий Фролович. - Мы придали бы их полкам, заставили бы делать то, что нам нужнее всего: рыть окопы там, где они могут потребоваться завтра.
      Как мне было известно, Воробьев ставил этот вопрос и перед командармом. Он полагал также, что за счет инженерных и строительных батальонов можно пополнять стрелковые части (собственные саперные батальоны в дивизиях уже давно использовались именно так). Но от командарма, как и от штаба армия, это не зависело. Все инженерные части находились в подчинении генерала А. Ф. Хренова, помощника командующего ООР по оборонительному строительству, и кроме него распоряжаться ими мог лишь Военный совет ООР. И контр-адмирал Жуков считал, что в этом отношении все должно оставаться как есть, поскольку еще не закончено строительство основных рубежей.
      В этом был свой резон. И все же в условиях одесского плацдарма, вероятно, имело смысл возложить ответственность за инженерное оборудование позиций на того, кому их оборонять, - на Приморскую армию.
      Возвращаясь из 95-й дивизии, я думал о людях, с которыми встретился, о Василии Фроловиче Воробьеве.
      Ему очень трудно. Многое приходится делать не так, как виделось с академической кафедры или на штабных играх. Но Воробьев, никогда раньше не командовавший дивизией, оказался в сложнейшей обстановке на высоте положения. Дивизию крепко держит в руках, действует осмотрительно, расчетливо использует наличные силы.
      Не в характере Василия Фроловича объезжать каждый день полки и батальоны, лазать по траншеям. Однако, если не подведет связь, положение подразделений ему всегда известно. Он анализирует результаты каждого боевого дня, лично ведет учет потерь, стараясь понять, почему на одних участках они больше, чем на других, и вообще стремится из всего извлекать уроки.
      Война уже научила его не пренебрегать ничем, что способно усилить наши удары по врагу. Можно себе представить, как отнесся бы Василий Фролович к обшитым железными листами тракторам, покажи ему кто-нибудь их в мирное время... А теперь рад, что его дивизия получила несколько грохочущих машин, и просит еще - убедился, что и таких танков фашисты боятся.
      Сейчас его заботят пулеметчики. Не те, что перешли из ТИУР, а расчеты, укомплектованные за последнее время. Там есть, по его словам, люди не только плохо обученные, но и такие, которым не хватает выдержки. А каждый пулемет слишком много значит при отражении вражеских атак, чтобы можно было с этим мириться. И комдив уже решил: потребует от командиров полков лично проверить пулеметные расчеты - пусть бойцы знают, что пулеметчик не подведет никогда.
      Другая забота Воробьева - снайперы. Он уже поставил полкам задачу: иметь хотя бы одного-двух снайперов в каждом взводе. Это положит конец общей, часто безрезультатной пальбе по высунувшемуся из неприятельского окопу солдату одиночные цели будут быстро и с минимальным расходом патронов поражать самые меткие стрелки.
      Еще две-три недели назад вопрос о снайперах вообще не возникал под Одессой. Снайперы нужны там, где существует устойчивый фронт, прочная позиционная оборона. И это хорошо, что они нам понадобились.
      С передовой везу в штарм любопытный документ - экземпляр неприятельской листовки, которую разбросал самолет над нашими позициями. Листовок сбрасывалось немало и раньше, у наших разведчиков их уже целая коллекция. Но эта довольно примечательна. Командование 4-й румынской армии грозится: если мы не сдадим Одессу к 10 сентября, то сюда "придут крупные силы германской армии...", С одной стороны, похоже на ультиматум, даже срок назначен. И в то же время - совсем откровенное признание своей неспособности нас одолеть: пугают немцами!..
      * * *
      Большое село Дальник растянулось на несколько километров. После заката, когда над степью быстро сгущаются сумерки, главная сельская улица почему-то кажется особенно длинной - едешь, едешь, и нет ей конца.
      День выдался еще по-летнему знойным, а сейчас потянул ветерок со стороны довольно близкого отсюда моря и повеяло приятной прохладой. Наверное, раньше в такие погожие вечера высыпала на улицу молодежь, голосистые парни и девчата заводили песни... Теперь село притихло, жителям, которые тут остались, не до гулянок. Фронт совсем близко, отчетливо слышны орудийные выстрелы.
      В Дальнике - командный пункт 25-й Чапаевской дивизии и Южного сектора обороны. Капитан Безгинов, свой человек в этих местах, уверенно показывает водителю, где повернуть к хате генерала Петрова. Если не застанем его тут, пойдем со связным на НП, оборудованный за селом.
      - А я только что от Мухамедьярова, из тридцать первого полка, - говорит, поздоровавшись, Иван Ефимович. - Успел, правда, уже освежиться. Приспособился, знаете, принимать ванну в хозяйском корыте. Совсем неплохо после того, как пропылишься за день!
      Петров верен себе - непрерывно разъезжает по фронту сектора, проводя большую часть, дня в полках, в батальонах. Командарм Софронов, побывавший здесь недавно, обнаружил, что Иван Ефимович, пренебрегая ради быстроты кружными путями, проскакивает простреливаемые пулеметным огнем участки, присев на подножке своей эмки за кабиной. Кажется, Петров предлагал и Софронову добраться таким способом до батальона, куда они направлялись. Георгий Павлович возмутился и потом рассказывал мне:
      - Отчитал я его. Ты же, говорю, не комбат все-таки, а командир дивизии, так вот помни об этом и путешествовать на подножке брось. Обиделся. Перешел на официальность: "Понял, товарищ командующий!" Но нельзя же так. Там и крюка-то всего километра четыре надо было сделать...
      Теперь я подумал, что в способах передвижения Ивана Ефимовича по фронту вряд ли что-нибудь изменилось. Но в Конце концов командир дивизии поступал так, как считал нужным и привык.
      Мы подошли к карте, и Петров заговорил об участке, который и его, и штарм особенно волновал: о районе Ленинталя. Захватив в конце августа это селение, противник довольно глубоко вклинился между нашими 31-м и 287-м стрелковыми полками. Сомкнуть их фланги на прежних позициях никак не удавалось.
      Иван Ефимович был неспокоен, и, как обычно в таких случаях, давала о себе знать старая контузия: он кивал не в такт речи головой и должен был время от времени поправлять съезжавшее пенсне. Характеризуя обстановку, Петров пользовался короткими, словно рублеными, фразами:
      - Вклинившийся противник успел закрепиться. На выступе имеет окопы полного профиля. Много минометов и автоматического оружия. Пехоты - не менее двух полков. Наращивание сил продолжает. В случае прорыва к Сухому лиману, чего можно ожидать, наш левый фланг оказался бы отрезанным...
      То, что этот клин чреват для нас большими неприятностями, не подлежало сомнению. Попытки ликвидировать его продолжались. Однако атаки, предпринимаемые чапаевцами, в том числе и ночные, давали пока незначительные результаты. И Петров, видимо, не был уверен, что сможет восстановить положение наличными силами.
      Я же не мог обнадежить его перспективами существенного увеличения этих сил в ближайшее время. Два из трех полков кавдивизии, номинально числившейся армейским резервом, и так находились в распоряжении Петрова. А о возвращении из Восточного сектора Разинского полка не ставил больше вопроса и сам Иван Ефимович: знал, что сейчас это невозможно. Правда, продолжали прибывать маршевые батальоны, в Южный сектор получал из каждого эшелона свою долю. Однако этого хватало лишь, чтобы поддерживать на терпимом уровне численный состав имеющихся частей.
      После требования Генерального штаба полностью использовать все местные ресурсы (оно содержалось в полученной недавно телеграмме Б. М. Шапошникова) Военный совет ООР пересматривал забронированные контингенты предприятий, работавших на оборону. Я сказал, что оттуда мы, очевидно, получим еще некоторое число бойцов, но оружия для них сейчас нет.
      Петров улыбнулся - впервые с начала беседы - и заверил, что оружие найдется, были бы бойцы. В связи с этим он рассказал, как некоторое время назад выделил для 31-го полка двести или двести пятьдесят прибывших из города ополченцев, но, прежде чем посылать их, запросил командира, есть ли столько винтовок. Тот ответил, что вооружить немедленно сможет лишь половину. Однако выручил другой полк - 287-й, поделившись оружием с соседом.
      - Там, - объяснил Иван Ефимович, - новый командир Ковтун и комиссар Белашов организовали ночные вылазки в ничейную полосу. Специально за оружием. Не секрет - раненого у нас не всегда еще выносят с винтовкой. Ну и вражеским оружием не брезговали - тоже может пригодиться. В общем, создали небольшой собственный арсенал. Я про него узнал, только когда они похвастались, что, сколько ни пришлю пополнения, вооружат. Кое-что у них есть в запасе...
      Генерала Петрова интересовало, каковы у армии виды на дальнейшее получение боеприпасов для артиллерии. По-видимому, он опасался, как бы не повторилось положение, создавшееся в августе, когда некоторые орудия вообще замолчали, а большинство других было посажено на жесточайшую норму - снарядов ряда калибров оставалось меньше одного боекомплекта. Для Ивана Ефимовича эти трудности совпали с первыми днями командования Чапаевской дивизией. Причем тогда - фронт был под Кагарлыком и Беляевкой - полкам Южного сектора еще не могли помочь огнем корабли.
      Теперь боеприпасы доставлялись в Одессу без больших перебоев. Но опасения Петрова были понятны: в Южном секторе, где очень не хватало пехоты, положение особенно зависело от артиллерии.
      Кроме двух собственных артполков Чапаевскую дивизию поддерживали богдановцы, группа флотских батарей и, наконец, корабли. Комдив вместе со своим начартом подполковником Ф. Ф. Гроссманом расчетливо планировал, где приложить всю эту огневую силу.
      Как раз наступало время решать это для завтрашнего дня, и мы прервали разговор, а Петров вызвал начарта.
      - Фрол Фалькович, что мы дадим Мухамедьярову сверх двух дивизионов пушечного полка?
      - Дивизион береговой артиллерии капитана Яблонского, товарищ генерал.
      - Согласен. Я его и имел в виду. А что нам выделяют от Богданова?
      - Пока один дивизион.
      - Резервируете для Ковтуна? Согласен.
      Чувствовалось: все это уже продумано обоими, и потому они понимают друг друга с полуслова.
      От полковника Рыжи я знал, что война застала Фрол а Фальковича Гроссмана преподавателем в военном училище, с которым он мог эвакуироваться в тыл и спокойно готовить там кадры для фронта. Однако Гроссман в первые же дни войны добился отправки в действующую армию и оказался в распоряжении начальника артиллерии 14-го стрелкового корпуса Н. К. Рыжи. Тот, по собственному признанию, не особенно рассчитывал, что из преподавателя артиллерийского дела быстро получится хороший артиллерист-практик. Но тогда только что выбыл по ранению прежний начарт Чапаевской дивизии, заменить его было пока некем, и Рыжи представил Гроссмана на вакантную должность.
      Сожалеть об этом взыскательному Николаю Кирьяковичу не пришлось. К тому времени, о котором идет речь, Ф. Ф. Гроссман уже имел в Приморской армии, наряду с начартом 95-й дивизии Д. И. Пискуновым, репутацию одного из лучших артиллерийских командиров.
      А чапаевцы, шедшие к Одессе из-за Днестра, знали подполковника Гроссмана не только как штабного артиллериста. Выпадало ему в тяжелые дни отступления сколачивать из отбившихся от своих подразделений бойцов сводный отряд, водить этот отряд в контратаки. И быть может, с Иваном Ефимовичем Петровым роднила начарта дивизии также внутренняя готовность устремиться в решительную минуту в самое горячее место боя, не раздумывая, положено или не положено это ему по чину, - качество, которое военные люди, обладающие им, хорошо чувствуют друг в Друге.
      Той ночью в Дальнике, после того как Петров и Гроссман обсудили практические вопросы использования огневых средств на следующий день, мы еще долго говорили об артиллерии и артиллеристах.
      В боях последних дней сыграли большую роль батареи береговой обороны. Стационарных батарей в районе Одессы осталось три, и все они, что называется, под боком у Чапаевской дивизии - к югу от города. Когда 2 сентября враг пытался наступать на этом направлении широким фронтом, дальнобойная батарея старшего лейтенанта М. К. Куколева (она стояла у Сухого лимана) в течение шести часов вела огонь по дорогам неприятельских тылов, по выдвигавшимся к фронту колоннам пехоты. Изо дня в день открывала огонь по заявкам чапаевцев и самая мощная из действующих одесских батарей - 411-я.
      В журнале боевых действий дивизии я нашел текст телефонограммы, переданной в те дни ее командиру капитану И. Н. Никитенко: "Вашим огнем очень довольны. Объявляю благодарность всему личному составу. Командир дивизии генерал-майор Иван Петров" (Иван Ефимович любил подписываться так - полным именем).
      Гроссман рассказывал, как крепко врос в боевую семью чапаевцев подвижный артдивизион капитана И. Б. Яблонского. Эта артиллерия, приданная дивизии от военно-морской базы, тоже считалась береговой, но, в сущности, была полевой: 76- и 122-миллиметровые орудия на тракторной тяге, способные быстро менять огневые позиции. Использовались они в боевых порядках пехоты.
      - В полках к ним привыкли, считают своими, - говорил Фрол Фалькович. Сколько с их помощью отбито атак!.. Особенно в почете тридцать шестая батарея Дионисия Бойко.
      Эта батарея формировалась уже во время войны. Почти весь личный состав из запаса, большинство - коренные одесситы. Командир - лейтенант Бойко был лектором обкома партии. Однако по выучке, по слаженности расчетов батарея не уступает кадровым. Много раз ей приходилось бить по наступающему противнику прямой наводкой. А однажды два расчета батареи, с которыми находился и командир, оказались отрезанными от своих и сутки просидели без пищи и воды. Но рубеж удержали и в конце концов заставили врага отступить.
      - После этого лейтенант Дионисий Бойко стал в дивизии почти такой же популярной личностью, как наш Владимир Поликарпович Симонок! - заметил участвовавший в беседе бригадный комиссар П. Г. Степанов, военком Чапаевской.
      Младший лейтенант Симонок - командир минометной батареи, имя которого стало у чапаевцев символом смелости и боевой удачливости. Прославился он еще в начале Одесской обороны, причем отнюдь не только умелым использованием своего основного оружия. Его батарея попадала в разные переделки - приходилось гранатами отбиваться от фашистских танков, вступать в рукопашные схватки с прорывающимися к огневой позиции вражескими солдатами. И из этих переделок минометчики всегда выходили с честью. Отважный командир увлекал бойцов в штыковые контратаки, первым полз с бутылкой с зажигательной жидкостью навстречу танку. Как и Бойко, Владимир Симонок пришел из запаса - он руководил колхозом на Черниговщине... Симонок отличился еще во многих боях, стал Героем Советского Союза.
      Говоря об артиллеристах, вспоминали, конечно, и нашу главную полевую артиллерийскую силу - богдановский полк. В последнее время он часто переключался на поддержку войск в других секторах, но стоял полк тут, неподалеку, и чапаевцы знали, что в трудный час он всегда им поможет.
      Военком дивизии спросил, слышал ли я, как с майором Богдановым познакомился пленный румынский солдат.
      Эта история передавалась из уст в уста, причем, как водится, в разных вариантах. Все они сводились к тому, что корректировщики 265-го артполка при каких-то обстоятельствах захватили пленного и доставили на полковой КП. Пленный дал показания о больших потерях от огня нашей артиллерии и неожиданно добавил: "Особенно страшно, когда стреляет Богданов". Майор Богданов находился тут же. Когда пленному объяснили, кто это такой, солдат, как утверждали рассказчики, надолго онемел.
      Не ручаюсь, что все это было именно так. Но о том, что Богданов известен во вражеском лагере, свидетельствовали и имевшиеся у штабных разведчиков сведения о назначении за его голову награды в 50 тысяч лей.
      Враг боялся нашей артиллерии, хотя сам имел ее под Одессой гораздо больше, не зависел от подвоза снарядов из-за моря и явно не экономил их.
      Иван Ефимович Петров рассказывал, как удается избегать существенных потерь во время артиллерийской подготовки перед вражескими атаками:
      - У них ведь все удивительно шаблонно. Первая атака - почти всегда в один и тот же час. И артподготовка тоже. Так что у нас в батальонах научились приспосабливаться. Как противник даст несколько пристрелочных очередей отводят большую часть людей по ходам сообщения во вторую траншею. В первой остаются только наблюдатели, да и они укрываются получше. А как артналет кончается, люди быстро возвращаются в первую траншею и отражают атаку. Больше потерь приносит тот беспорядочный огонь по всей глубине обороны, который обычно начинается после нескольких неудачных атак...
      В последнее время, особенно с тех пор, как стало не так напряженно в Восточном секторе, чапаевцев чаще, чем другие соединения, поддерживает наш истребительный авиаполк. По просьбе генерала Петрова начальник связи армии соединил его напрямую с командным пунктом авиаполка, Иван Ефимович очень доволен этим - появилась возможность сообщать старшему вылетающей группы последние данные обстановки.
      На днях в дивизию приезжал начальник штаба 69-го авиационного полка майор В. С. Никитин. Он обсудил с начальником штадива Чапаевской подполковником С. А. Васильевым практические вопросы взаимодействия, и у них родилась мысль снабдить летчиков закодированной картой полосы обороны дивизии. Такой почин можно было только одобрить.
      Петров очень заботится, чтобы все, кто поддерживает его полки - с земли, с моря или с воздуха, знали, как важна эта помощь бойцам на переднем крае. Пользуясь по" явившимся прямым проводом, он передает в авиаполк и на береговые батареи короткие сердечные послания с выражением благодарности. Они адресуются командирам эскадрилий или тому, кто вел отличившуюся при штурмовке группу истребителей.
      Летчики это ценят. Мне вспомнилось, как комбриг Кат-ров, рассказывая об участии "ястребков" в отражении "психической" атаки в Южном секторе, не преминул отметить:
      - Ребята еще не успели сесть, а им уже благодарность пришла от генерала Петрова.
      На штурмовки вражеской пехоты на поле боя, а также огневых точек и других наземных целей приходится теперь в истребительном полку Шестакова примерно половина всех вылетов. К плоскостям И-16 давно научились подвешивать бомбы обычно две осколочные по пятьдесят килограммов или четыре по двадцать пять (впоследствии на вооружении у наших летчиков появились и эрэсы - реактивные снаряды)" Сбросив бомбы, истребители с бреющего полета - пока не кончатся боеприпасы - разят врага огнем своих скорострельных пушек и пулеметов.
      Но когда одни самолеты заняты штурмовкой, другим нужно прикрывать их от "мессершмиттов", которые в таких случаях быстро появляются над полем боя.
      На днях чапаевцы видели из окопов, как "ястребок" из группы прикрытия вступил в бой с четверкой "мессеров". Одного сумел сбить огнем, другого таранил: очевидно, летчик понимал, что от этой четверки ему все равно не оторваться - другие наши самолеты были связаны боем в стороне. Затем от подбитого "ястребка" отделился парашют. Радуясь, что его относит к нашим позициям, бойцы выскакивали из траншей, бежали туда, где летчик должен был опуститься. Но опустился он уже мертвым - фашисты вели по парашютисту огонь...
      Погибший на глазах у чапаевцев летчик оказался комиссаром эскадрильи старшим политруком Семеном Андреевичем Куницей - любимцем авиаполка. Немецкие самолеты, сбитые в тот день, были пятым и шестым на его личном боевом счету. Чапаевцы с почестями похоронили летчика в расположении своей дивизии.
      Самоотверженные штурмовки летчиков помогают чапаевцам удерживать занимаемые позиции. Хорошо используется в Южном секторе и артиллерия. Однако та огневая сила, которая в большинстве случаев позволяет отражать вражеские атаки, не обеспечивает сейчас успеха даже самых скромных наступательных действий. Как ни обрабатывали артиллеристы клин у Ленинталя, срезать его не удавалось. Орудия не всемогущи, если мало пехоты!..
      Что же еще сделать, пока мы не можем подкрепить левый фланг армии какими-то стрелковыми частями? Об этом я упорно спрашивал себя, не мирясь с тем, что все возможности как будто уже использованы.
      Командованию сектора мог сообщить пока лишь одно: в его распоряжение будет передан вступающий в строй новый бронепоезд. Завод имени Январского восстания обещал сдать его армии завтра-послезавтра.
      Мужество граждан и доблесть солдат
      Вторую неделю Одесса находилась под артиллерийским обстрелом. Вражеские снаряды долетали теперь уже до центра города. По телефону принимались такие донесения:
      - Разорвался снаряд вблизи оперного театра. Убиты две женщины и ребенок, ранено трое...
      Город притих. Резко сократилось движение на улицах. Только южные и западные кварталы Одессы оставались недосягаемыми для вражеских батарей.
      Больше всего снарядов ложилось вокруг порта и непосредственно на его территории. Стоя у причалов, получили повреждения эсминец "Шаумян", один тральщик, портовый буксир. Лишь по счастливой случайности обходилось пока без жертв при погрузке на транспорты раненых, при посадке эвакуируемых женщин и детей (2 сентября отплыли на Большую землю 1680 воспитанников одесских детских домов).
      Коллектив Одесского порта, возглавляемый его начальником П. М. Макаренко и военно-морским комендантом П. П. Романовым, уже давно жил жизнью воинской части. В свое время в порту, как и на всех предприятиях города, многие записались в истребительные батальоны. Но портовиков на передовую не послали для них фронтом стали знакомые причалы.
      С середины августа около двухсот пятидесяти кадровых рабочих и инженерно-технических специалистов порта - в их числе было более ста коммунистов - находились на казарменном положении. Они трудились, не считаясь ни с какими нормами. С некоторых пор срочные работы не прекращались и во время налетов авиации, кроме особенно сильных. Команды разгружаемых судов обязаны при всех условиях оставаться на борту. И грузчики, портовые механизаторы тоже не уходили в убежища, продолжая свое дело.
      Но и этим мужественным людям нелегко было привыкать к работе под орудийным огнем. Особенно когда выгружались боеприпасы...
      Под непрекращающимся обстрелом шла 2 сентября разгрузка транспорта "Белосток". Потом к обстрелу прибавился и воздушный налет. Но никто из портовиков не покинул своего поста. Транспорт обработали на 40 минут раньше установленного жесткого срока.
      Порт прикрывался дымовыми завесами. Это старое средство маскировки, помогающее скрывать маневры кораблей в морском бою, использовали теперь - и довольно успешно, - чтобы не дать противнику корректировать откуда-либо огонь по причалам.
      Решили также производить разгрузку транспортов и погрузку на них раненых по возможности в ночные часы.
      Конвойная служба военно-морской базы стала соответственно планировать приход и уход судов. Противник, однако, быстро это обнаружил и начал вести особенно интенсивный обстрел по ночам. Но тут он неожиданно помог нам эффективнее организовать борьбу с обстреливающими порт и город батареями.
      Главная беда заключалась ведь в том, что мы не знали точных мест, откуда ведется обстрел. Природные условия по обе стороны Большого Аджалыкского лимана благоприятны для маскировки батарей, и нашим летчикам никак не удавалось их обнаружить. Николай Кирьякович Рыжи высказывал предположение, что у этих батарей, может быть, вообще нет постоянных позиций - огонь ведут кочующие орудия.
      Засечь дальнобойную вражескую батарею - впервые после того как одну из них ненадолго привел к молчанию "Ташкент" - удалось ночью.
      Штурман стоявшего в гавани крейсера "Коминтерн" позвонил в штаб военно-морской базы и доложил, что он только что взял с мостика пеленг на вспышку орудийного выстрела, за которым последовал разрыв снаряда в порту. Начальник штаба базы, имевший прямую связь с 1-м морским полком, сразу позвонил туда и попросил, чтобы постарались запеленговать одну из следующих вспышек. Это тоже удалось. Пересечение двух пеленгов, взятых из разных точек, обозначило - конечно, весьма приблизительно - вероятное место стреляющей батареи или орудия.
      По предполагаемой позиции неприятельских орудий ударила через город 411-я тяжелая береговая батарея. После третьего ее залпа обстрел порта прекратился. Он возобновился лишь через два часа, причем уже с какой-то другой позиции: в прежнем месте вспышки больше не наблюдались.
      Вновь обнаружить и подавить батарею в ту ночь не удалось. Однако приобретенный опыт оказался полезным.
      Утром моряки из штаба базы информировали меня, что у них и начальника гидрографической службы базы капитан-лейтенанта Б. Д. Слободника возникла идея оборудовать на высоких зданиях в северной части города теодолитные посты с необходимыми приборами, телефоном и рациями.
      Три таких поста были развернуты за один день. И оттуда начали довольно точно обнаруживать по вспышкам выстрелов позиции неприятельских орудий. Выделенные для их подавления береговые батареи из дивизиона майора А. И. Дененбурга немедленно получали координаты цели и открывали ответный огонь. Обычно хватало нескольких залпов, чтобы привести противника к молчанию.
      Правда, через некоторое время обстрел возобновлялся. Но все же в порту, да и в городе стало по ночам спокойнее. Однако враг вернулся к дневным обстрелам, пресекать которые было труднее. С тех же постов на высоких зданиях пытались определять позиции батарей по облачкам дыма в момент выстрелов, но это получалось далеко не всегда.