Итак, мы пожелали друг другу спокойной ночи, поменялись спальнями, и Дево, следуя моему совету, загасил свечу. Я слышал, как он помочился, а потом забрался в кровать. После этого я, раздевшись, поспешно направился в спальню к моей возлюбленной.
      Она полулежала, опершись спиной на подушки, и читала «Искусство любви» Овидия. Я увидел эту книгу в библиотеке и порекомендовал миссис Ливсон почитать ее на досуге.
      – Дорогой мистер Сминтон, кажется, я должна была прийти к вам?
      – Нет, моя драгоценная, – сказал я. – Моя кровать слишком узка, а у Дево такой чуткий сон – он может нас услышать.
      Говоря это, я приподнял простыню и увидел, что из-за природной стыдливости она улеглась прямо в рейтузах.
      – В этом нет никакой необходимости, любовь моя, – сказал я.
      – Ах, мистер Сминтон, не говорите ничего неприличного. Моя стыдливость восстает против всего неприличного.
      – Джулия, – мне теперь было известно ее имя, – снимите эти глупые препятствия на пути любви. Или нет, позвольте мне самому снять их.
      Если бы кто-то увидел меня со стороны, то, наверное, посмеялся бы, потому что, осуществляя сие действие, я каждый раз, когда мои пальцы оказывались вблизи ее вагины, начинал медлить, а потому процесс этот занял у меня добрых пять минут.
      Все это время Джулия вертелась как на сковородке, потому что вид моего огромного члена, стоявшего, как сержант на плацу, и саму Минерву привел бы в возбуждение.
      – А теперь, моя дорогая, – сказал я, – давайте немного развлечемся. Насколько мне известно, вы и ваш муж желаете наследника. А теперь скажите мне: вы всегда совокупляетесь с ним на старомодный манер – живот к животу?
      – Всегда, мистер Сминтон. А разве есть другие способы?
      – Боже мой, – сказал я. – Какая святая невинность! Послушайте меня, моя кошечка. Встаньте на колени, словно вы собираетесь молиться, – она последовала моим словам. – А теперь возьмитесь за металлическую планку в ногах кровати, а лбом прижмитесь вот к этой подушке, словно вы собираетесь встать на голову.
      – Мой дорогой мистер Сминтон, к чему все эти подготовительные действия? Я умираю от желания.
      – Вам не придется ждать долго, моя красавица.
      Она в точности выполнила мои указания, и ее хорошенькая кругленькая попка встала башенкой посреди кровати, и я увидел, как маленькая щелка ее вагины поглядывает на меня снизу. Оттянув назад крайнюю плоть и обнажив головку моего лучшего друга, блестевшую как сверкающий шарик, я, дрожа от возбуждения, не спеша приблизился к ней, ибо, мой благородный читатель, давно знаю по опыту: спешка в любовных делах только вредит, особенно новичкам.
      – Расставьте колени чуть пошире, моя любимая, – прошептал я.
      – Бога ради, скорее, мистер Сминтон. Эта медлительность убивает меня.
      Еще раз откинувшись назад, чтобы в свете свечи получше разглядеть влекущую меня точку и не промахнуться, я чуть наклонился и приставил головку к тому самому месту, в которое собирался войти. Но Джулия предвосхитила мое движение и внезапно качнулась назад. Мне показалось в этот момент, что не только член, но и мои тестикулы оказались у нее внутри. И тут началось действо, самое памятное из всех в моей жизни. И самое сладостное. Каждый раз, приближаясь к оргазму, я намеренно сдерживал себя, чтобы продлить это наслаждение.
      Наконец, когда Джулия буквально переполнилась соками, обильно вытекавшими из нее при каждом толчке, я, чувствуя, что уже подошел к краю, сконцентрировал на пенисе все свое внимание и, не без озорства сделав несколько мощных, решительных движений, прямо-таки затопил ее чрево кипящей спермой. И то, как эта гордая, благородная вагина сомкнула свои створки вокруг моего члена, удерживая его внутри, словно мы стали единой плотью, убедило меня, что меньше чем через год в имении Оутлэнд Холл будет великий праздник и колокола на старой колокольне радостно возвестят о рождении наследника.
      А что тем временем происходило в моей спальне?
      Все случилось так, как я и предвидел.
      Ханна тайком пробралась ко мне и улеглась в мою кровать, а Дево, не говоря ни слова, оттрахал ее со всей страстью, которая накопилась в нем за три года несбывшихся надежд.
      Он не заметил подмены даже когда все было кончено, ибо, ослепленный страстью, дважды овладев ею в течение десяти минут, он тут же отпустил ее, шепнув лишь ей на ухо: мол, он надеется, ей было хорошо. Ханна же, напротив, заподозрила неладное уже в тот момент, когда почувствовала в себе его член. До этого она имела представление только о двух членах – моем и кучера; что же касается члена Дево, то хотя тот тоже был и длинным, и мощным, но не шел ни в какое сравнение с двумя предыдущими. Конечно, это все-таки было лучше, чем ничего, а поскольку Дево в горячке страсти воображал, что трахает миссис Ливсон, то служанке достались все выгоды этого обстоятельства. Ханна не только предусмотрительно сохранила свое инкогнито, но и двигала своей мускулистой задницей так сладострастно, что Дево был более чем удовлетворен.
      Утром, перед тем как сойти вниз, я зашел к нему в комнату, и он сердечно пожал мне руку.
      – Она тебя не разочаровала? – спросил я с напускным неведением.
      – Мой дорогой Сминтон, она – настоящий ангел, а вы – славный малый.
      Мистер Ливсон вернулся на следующий день, и больше у меня не было ни малейшей возможности оседлать его жену, которую я оставил в интересном положении. Ровно через девять месяцев она подарила мужу сына и наследника.
      Дево не без гордости полагает, что это его ребенок, а я не возражаю – пусть его думает. И только мистер Ливсон, каждый раз принимаясь вычислять дату зачатия ребенка, вспоминает о ночи, проведенной им в Гуле, покачивает головой и бормочет: «Чертовски необычный случай». Но он вряд ли бы счел этот случай необычным, если бы знал столько же, сколько знаем мы с вами, читатель. Как вы полагаете?

      Куннилингус – очень действенный метод, но использовать его следует только в качестве подготовительного и только для того, чтобы разогреться. Ни одна женщина не в состоянии выдержать воздействие влажного, искусного в своем деле языка. И даже те, в ком желания давно умерли, испытав на себе его действие, начинали требовать наслаждения, которое в состоянии дать один лишь восставший пенис.
      Джек Уилтон, один их величайших знатоков вагины, писавший на эту тему многочисленные аналитические эссе, говорит по этому поводу еще более образным языком: «Под искусным языком может ожить даже труп женщины».
      С этим я, конечно, вряд ли могу согласиться, однако есть подобный пример, подтвержденный свидетельскими показаниями: жена одного фермера из Сомерсетшира впала в состояние комы, и все соседи считали ее мертвой. Восстала же она из мертвых только потому, что ее безутешный муж, прощаясь с ней навсегда, поцеловал ее в вагину.
      Просто удивительно, насколько куннилингус укоренился в Англии, и я, говоря о нем, совершенно убежден, что в нем нет ничего противоестественного.
      Язык, мягкий и нежный, словно специально создан для вагины, и хотя с его помощью можно только щекотать клитор, однако он может сослужить и более полезную службу, удобрив почву для сменяющего его на посту пениса. И вот вам доказательство (если только вам нужно доказательство) того, что существует гораздо более близкое и более ярко выраженное родство между ним и языком: известно, что при заболевании сифилисом язык поражается одновременно с пенисом, свидетельствуя о том, что не все в порядке. Еще одно доказательство этой тесной взаимосвязи мы можем взять из жизни животных: если вы внимательно понаблюдаете за поведением зверей в зоопарке, то увидите, что самец, ухаживая за самкой, непременно лижет ее вагину и уже только потом переходит к делу.
      Это мое собственное наблюдение, но если читатели сомневаются в его достоверности, я рекомендую им съездить в Риджент-Парк и провести несколько часов перед клетками с животными – никаких сомнений у вас не останется.
      Я думаю, что зрелище того, как мужчина делает женщине куннилингус, возбуждает больше, нежели зрелище обычного сношения. Я помню, мне как-то довелось остановиться в одном отеле в Паддингтоне, где очень хорошенькая горничная провела меня в номер. Не успел я погасить свечку, как услышал доносящийся из соседнего номера женский голос:
      – Ты что, так и собираешься читать всю ночь?
      Поначалу я никак не мог понять, почему голос был так хорошо слышен, и решил, что причина тому – очень тонкая стенка. Однако вскоре выяснилось, что в стене было небольшое отверстие, образовавшееся из-за того, что от стены отвалился крупный кусок резного орнамента. Хотя отверстие было прикрыто обоями, я быстро его обнаружил и отодрал в этом месте обои. Как только я это сделал, через отверстие проник луч света. Тогда, встав на стул, я приник к этому импровизированному глазку и увидел неторопливо раздевающегося мужчину и благородную даму лет тридцати с прекрасными волосами. Она лежала на кровати, ожидая мужчину.
      «Ну, – подумал я, – сейчас начнется». Но в это время раздался стук в мою дверь, и мне пришлось слезть со стула.
      – Два часа назад вам принесли телеграмму, сэр, а портье забыл передать ее вам.
      – Минутку, милочка, – сказал я, поспешно натягивая брюки и зажигая свечу. Горничная собралась уже уходить, но я остановил ее: – Подожди, милая, возможно, я дам ответ. Подожди, пока я не прочту телеграмму, и послушай, что творится в соседней комнате, – а затем, перейдя на многозначительный шепот, добавил: – А если хочешь увидеть кое-что интересное, забирайся на стул и посмотри вот в эту дырочку.
      – Я боюсь, сэр. Я потеряю работу, если кто-нибудь узнает, что я оставалась в номере с джентльменом.
      – Клянусь, я тебе не причиню никакого вреда, – уверил я ее, поскольку и в самом деле не имел в мыслях никакого тайного умысла: несмотря на то что девушка была поистине очаровательной крошкой лет шестнадцати с небольшим, я в тот день проделал большой путь на поезде и чувствовал себя совершенно разбитым.
      Девушка поколебалась несколько мгновений, но поскольку голос мой звучал достаточно искренне, а ее сжигало любопытство, она тихонько вошла в мой номер, и я помог ей забраться на стул.
      – Подожди, – прошептал я. – Надо загасить свечу, иначе они тебя увидят, когда погасят свою.
      С этими словами я задул свечу. Комната погрузилась во тьму, а сквозь отверстие в стене пробился лучик света. Мэри – именно так звали девушку – прильнула глазом к дырочке.
      Секунд десять, не меньше, она оставалась неподвижной. Тогда, взяв второй стул, я поставил его рядом с первым и залез на него, обняв Мэри за талию. Я мог только догадываться, что происходит в соседней комнате, по тому, как билось сердце Мэри.
      Потом я сказал:
      – Можно взглянуть, моя дорогая?
      – Ах, сэр, подождите минуточку. Я такого никогда не видела. Пожалуйста, подождите.
      – Конечно, мой ангел, если ты так хочешь, – сказал я и взял ее за руку. Рука Мэри вся дрожала, и я мягко перенес ее на мой член, который к этому моменту стал абсолютно неуправляемым.
      Она, как безумная, вцепилась в него, а потом стала ласкать рукой яички. Потом она оттянула крайнюю плоть и таким образом за каких-нибудь три секунды доказала, что ее испуг был несколько преувеличен.
      – Ах, сэр, – сказала она наконец, когда я просунул руку ей под юбку и обнаружил, что лепесточки ее промежности влажны от возбуждения. – Меня хватятся внизу. Я должна идти, но я хочу досмотреть до конца.
      – Ты не досмотришь, ты почувствуешь, что это такое, – сказал я. – А это куда как приятнее.
      Я помог ей слезть со стула, осторожно уложил на кровать и ввел в нее свой член с такой силой, что она вскрикнула от боли. Увы, каждый раз сталкиваясь с новой вагиной, я абсолютно не контролирую себя и забываю о возможных последствиях. Вот и на этот раз я пропустил ее крики мимо ушей и довел дело до конца.
      Лично я получил удовольствие, и немалое, но сомневаюсь, что Мэри может сказать то же самое, поскольку на следующее утро она зашла ко мне с довольно удрученным видом. Она сказала, что ей, вероятно, придется обратиться в больницу, поскольку я все разорвал у нее внутри. Однако десять фунтов заметно улучшили ее настроение, и случай этот, довольно пустяшный, я привел здесь только для того, чтобы продемонстрировать: зрелище куннилингуса возбуждает значительно сильнее, чем зрелище обычного соития. Если бы Мэри, забравшись на стул, увидела только последнее, возможно, это не вызвало бы у нее особого интереса, поскольку не несло в себе никакой новизны. Возможно, она обозвала бы меня грязной скотиной, выскочила из номера, а потом вместе с поваром от души посмеялась над этим приключением. Но поскольку увиденное было для нее в новинку, она прильнула к отверстию в стене, возбудилась и получила в свою руку инструмент, с помощью которого можно было получить облегчение. Конечно, размер она оценила не очень точно, иначе она просто отказалась бы от последующего акта, но я вам скажу, что поцарапанные губки – беда не великая, поскольку они скоро заживают, зато потом женщина может пускаться во все тяжкие, не опасаясь, что какой-то член окажется для нее слишком большим.

      Я никогда не считал себя особо смелым человеком, но как-то раз произошло событие, заставившее меня уверовать в собственное мужество. По прошествии времени, однако, проанализировав происшедшее, я пришел к выводу, что это была просто необдуманная выходка – я совершенно забыл о том, каковы могут быть последствия. Такое случается со мной время от времени, особенно когда мой возбужденный член отказывается подчиняться уговорам разума.
      Дело было так. Я приехал в Фолкстоун на несколько дней и остановился в большом доме в Лии. Моя комната помещалась на том же этаже, что и гостиная, выходившая окнами на море, и здесь же находились еще две спальни – большая и поменьше; последней я пользовался как гардеробной.
      Один старый генерал (он недавно вернулся из Индии), в прежние времена часто останавливавшийся у миссис Джордан, хозяйки дома, тоже вознамерился снять у нее апартаменты, но поскольку в доме оставались только две свободные комнаты, а при нем были молодая жена и дочка, разместиться здесь не было никакой возможности. Когда я случайно узнал об этом от дочери хозяйки, с которой завязал дружеские отношения, надеясь, что в скором времени они перерастут во что-нибудь более существенное, я немедленно предложил генералу свою спальню, сказав, что с удовольствием переберусь в «гардеробную».
      Генерал оценил мой поступок, а мои уступчивость и благородные манеры его просто очаровали. Так завязалось наше знакомство.
      Через несколько дней старый набоб обосновался в доме вместе со своей семьей, которую он мне представил.
      Я не знал, кем восхищаться больше. Его жена, миссис Мартинет, была миниатюрной блондинкой с красивыми голубыми глазами, которые обладали свойством становиться серыми в солнечном свете. Историки говорят, что именно такие большие задумчивые глаза были у той несравненной шведской королевы, которая любила трахаться больше, чем любая другая женщина со времен Вирсавии.
      Его дочь от первого брака, мисс Зуи Мартинет, была высокой девицей с благородной наружностью, с кожей, потемневшей от индийского солнца. Вся ее внешность с несомненностью свидетельствовала о том, что ее арийка-мать принадлежала к одной из самых высоких каст Индии. За двадцать лет до этого она попала под обаяние веселого английского генерала, когда тот был еще полковником Мартинетом, но грудь которого уже тогда украшали высокие королевские награды.
      Генерал был доверчивым стариканом, хотя, если тебе уже шестьдесят восемь, то жене, которой всего двадцать три, доверять не следует, и тем более не следует ее оставлять с совершенно посторонним человеком, особенно если этот человек бахвалится своим членом, который, будучи в полной боевой готовности, достигает длины в восемь дюймов.
      Каждый день мы совершали долгие прогулки. Генерал Мартинет очень любил посещать офицерский квартал в Шорнклифе, вследствие чего мы часто оставались с Евой (так звали его жену) наедине; однако интеллектуальные беседы, которые мы вели, да и сами ее манеры были столь невинными и утонченными, что я просто не представлял, с какого конца к ней подступить. Но однажды, когда она сидела с вязанием на берегу моря, такая возможность представилась.
      – Какой очаровательный ребенок! – воскликнула она при виде девочки-малютки лет трех, которая ковыляла с букетиком цветов в руке, чтобы подарить его своей мамочке.
      – И в самом деле, она очаровательна, – сказал я. – Я надеюсь когда-нибудь иметь удовольствие увидеть такую же девчушку, но с вашими глазами и похожую на вас лицом, а если это будет мальчик, то я буду восхищаться и им ради его несравненной матери. Вы ведь любите детей, не правда ли?
      – Всем сердцем, – пробормотала она.
      – Я так и думал, – сказал я. – Мне довелось наблюдать, с каким всепоглощающим интересом вы разглядываете детей, которых няньки выводят погулять на побережье. Вы давно замужем?
      – Три года, – со вздохом сказала она.
      – Три года! Бог мой! Сколько времени вы потеряли впустую! – Я обратил внимание, что в этот момент она нагнулась к своему вязанию, делая вид, что очень внимательно изучает какой-то узелок. – Да, генерала есть за что упрекнуть, – продолжал я. – Ох, есть за что! На его месте я не заставил бы вас ждать столько времени.
      – Что вы имеете в виду, мистер Сминтон?
      – Не сердитесь, Ева. Можно я буду называть вас по имени? Я имею в виду вот что. Вы – женщина, любящая детей, а стало быть, рожденная быть матерью. Если же вы не подчиняетесь голосу природы и остаетесь бездетной, значит, вы нарушаете божеский закон, который требует, чтобы человек размножался.
      – Я пыталась, мистер Сминтон, – сказала она шепотом, сильно покраснев. – Но у меня ничего не получилось.
      – Уж вы лучше скажите, – ответил я, чувствуя возбуждение, – что не получилось у генерала. Вашей вины тут нет никакой. Что вы хотите, моя милая, к семидесяти годам любой мужчина выказывает признаки импотенции, однако, к счастью, безжалостное солнце Индостана иссушило далеко не всех.
      – Мистер Сминтон, не искушайте меня!
      – Ева, это ваш долг. Если у старого генерала родится сын, то ваше будущее будет обеспечено. С другой стороны, какое будущее может вас ждать через несколько лет, когда он умрет и оставит все свое состояние этой полукровке, своей дочери Зуи.
      – Вы правы, – сказала она. – И все же я думаю, обмануть мне его не удастся.
      Наш разговор продолжался еще около получаса, и когда я в тот вечер лег спать, голова моя кружилась от сладких видений, в которых самым причудливым образом смешивались между собой и дочь хозяйки, и Ева, и Зуи. Однако после той ночи у меня осталось смутное ощущение, будто я не спал, а приятно проводил время по крайней мере с двумя из них. И только утром холодная морская вода привела меня в чувство, ослабив тугой мускул внизу моего живота.

      Генерал был большим гурманом и любил подолгу обедать. На следующий день после разговора, о котором речь шла в предыдущей главе, он пригласил меня разделить с ним трапезу, а после еды принялся развлекать меня длинными историями о войне с сипаями и другими индийскими аборигенами.
      – Вы знаете, сэр, – сказал он, указывая на два револьвера, лежавшие на камине, – мать Зуи однажды попала в руки трех негодяев, а я всех их перестрелял и спас ее с помощью вот этого оружия. Так мы и познакомились. Я бы и сегодня, несмотря на возраст, сделал то же самое, если бы какой-либо мерзавец осмелился оскорбить ее дочь.
      Я полностью согласился с ним, сказав, что это было бы справедливым возмездием, а про себя подумал, что ради возможности свести знакомство с вагиной Зуи, пожалуй, стоило бы рискнуть жизнью. После этого мы присоединились к дамам в гостиной, поскольку я настоял на том, чтобы они пользовались и этой комнатой. Мы болтали о том о сем часа полтора, после чего генерал погрузился в глубокий сон, а Зуи предложила мачехе пойти прогуляться. Миссис Мартинет отказалась, сославшись на то, что на улице довольно прохладно, и Зуи, являвшая собой довольно редкий образчик своенравной женской натуры, пожелала нам счастливо оставаться и удалилась.
      Не теряя времени, я налил бокал портвейна (надо сказать, что Еве нравилось это вино) и, улучив мгновение, влил туда из фляжки бальзама Пинеро, столько, что этой порции хватило бы на то, чтобы привести в чувство даже самого закоренелого затворника.
      – Выпейте полбокала, умоляю, – сказал я. – Это вернет вас к жизни. Мне кажется, что вам сегодня не по себе.
      – Да, пожалуй, я выпью глоток, – согласилась Ева и опустошила бокал почти наполовину.
      – Вашего мужа из пушки не разбудишь, Ева.
      – Тихо, не называйте меня при нем Евой. Да, он всегда спит после обеда не меньше получаса.
      Во время этого разговора я сидел в кресле, а Ева стояла у окна. Стоило мне чуть наклониться, и я мог бы дотянуться до ее юбки. Я так и сделал и обеими руками, мягко, но в то же время решительно усадил ее к себе на колени.
      – Бога ради, – прошептала она, трясясь от страха, – отпустите меня. Если он проснется, он убьет нас обоих.
      – Но ведь он не проснется. Вы сами мне только что сказали, что он спит после обеда не менее получаса, так что у нас вполне достаточно времени на то, что мы собираемся сделать. Придите ко мне в спальню, моя дорогая, хотя бы на пять минут.
      – Мистер Сминтон, я боюсь. Подумайте, что будет, если все откроется.
      – Ни о чем другом я и думать не могу, моя милая Ева, – сказал я, и, подтверждая слова делом, положил руку на ее прекрасный бутон прежде, чем она успела сообразить, что я собираюсь делать.
      Она оказалась отважной дамой. Кричать она не стала, ибо для нас обоих это означало бы верную смерть, но – проклятие! – вместо этого она стала взывать к моему здравому смыслу.
      – Не сейчас, – умоляла она. – Послушайтесь меня. Не сейчас – когда-нибудь в другой раз.
      – Моя дорогая, – сказал я, – встаньте на минуточку. – Она встала, и я тут же задрал все ее одежды, в то же время не забыв обнажить и свой восставший в полную силу член, – я смертельно боялся, что он выбросит свое содержимое еще до того, как займет надлежащее ему место. – А теперь садитесь, дорогая.
      Она подчинилась. Большим и указательными пальцами я разъединил нежные набухшие губки ее вагины, остальное она сделала сама, и я вошел в нее, одержимый таким желанием, что все во мне просто дрожало от наслаждения.
      – Боже, – сорвалось с губ Евы, – какое блаженство!
      Старик вдруг заворочался на диване. К счастью, кресло, в котором мы сидели, было повернуто к нему спинкой, и единственное, что он мог видеть, – это голову Евы.
      – Это ты, Ева? – спросил генерал.
      – Да, дорогой, – ответила жена.
      – Что ты там делаешь, любовь моя?
      – Продолжаю украшать вышивкой твой новый кисет, дорогой.
      – А где Сминтон?
      – Вышел покурить, – сказала она, дрожа.
      – Хорошо. Разбуди меня через полчаса, – сказал генерал, и не прошло и трех минут, как благородный старый солдат вновь погрузился в сладкий сон; мы же за эти три минуты пережили, казалось, целую вечность. Я бы с радостью избавился от Евы и выскользнул из комнаты, ибо мысль о револьверах генерала не выходила у меня из головы. Но поскольку Еве до сих пор не довелось как следует познать настоящий мужской член, то она просто впала в неистовство. Такое положение было ей внове, но женщины, как известно, быстро учатся, особенно если в награду за послушание их ждет добрая порция спермы, поэтому не прошло и минуты, как она выдоила из меня столько жидкости, сколько никогда еще не выделялось из моих семенных протоков. Убедившись, что более ничего выдоить невозможно, она тихо поднялась и подошла к окну, оставив меня застегивать пуговицы, после чего я на цыпочках вышел из гостиной.

      Читатель уже успел достаточно хорошо познакомиться с моим характером, поэтому ему должно быть понятно, что я не упустил ни единой возможности совокупиться с Евой, и в результате молодая дама стала ждать этих блаженных минут любви с таким же нетерпением, с каким кошка дожидается прихода повара.
      Но однажды я не смог прийти на свидание, как это было у нас заведено. Обычно мы уходили из дома около полудня, направляясь к сараю, который я нашел в поле у Довер-Роуд. За сараем росла густая высокая трава, и там никто нам не мешал.
      Если правду говорят, что человеческое семя – лучшее удобрение для почвы, то теперь трава в этом месте должна быть еще гуще, ибо мы с Евой множество раз оросили почву наилучшей из жидкостей, которая только есть в каждом из нас.
      В то утро, однако, я получил письмо, написанное незнакомым мне почерком. Письмо гласило:
      «Сэр,
      Ваша связь с миссис М. больше не тайна, и от вас зависит, будет ли посвящен в эту тайну ее муж. Ждите меня на том месте, где вы обычно с нею встречаетесь, сегодня в два часа пополудни.
      Ваша та, кто видела все».
      Рука была женская, и я пребывал в полном недоумении. Я написал несколько слов Еве, предупреждая ее, что не смогу сегодня прийти на свидание, а сам тем временем отправился на рандеву, чтобы узнать, кто же этот аноним.