- Это моя жена - Марианна, - застолбил я из прихожей, прислушиваясь к плеску рыбы, к завыванию крана.
      - Здравствуйте, господа, - поздоровалась русалка.
      Господа приветственно-понимающе закивали, попятились.
      - Прощения просим, - смутился "дядька", - мы, знаете, на одну минутку. Рыбки вам свежей привезли...
      - Спасибо, господа, - поблагодарила Мара.
      Три снеговика, не вынося повторно-буржуазного обращения, раскланиваясь и нашептывая "спа-си-бо-за-по-куп-ку...", как раки, за-дом-на-пе-ред, выползли из квартиры. Я рассмеялся.
      - Котик, - позвала Мара, голос ее дрожал.
      - Не волнуйся, - ответил я, входя в комнату: русалка лежала на боку. закутавшись в покрывало. Книги и печатные листы стопками сложились рядом с постелью. Какой-то том Мара сжимала в руке, видимо, читала его при свете свечей, торчавших на тумбочке. Я включил люстру, но свет не появился.
      - Ну, как там рыба? - спросила Мара, опустив на пол Куприна.
      - Сейчас посмотрю, - ответил я, ошеломленный ее печалью, пошел в ванную. Кран натужно скрипел, я раскрыл ему рот как можно шире, даруя живой рыбе максимум возможного. Что могут значить двадцать или тридцать литров воды - пару лишних глотков свободы?? Разве имеют они столь уж принципиальное значение? Ведь свобода не спирт, ее не разбавишь: она либо есть, либо нет ее вовсе. "Философ хренов", - съязвил внутренний голос. Я промолчал, наблюдая: рыбки повеселели, закружились хороводом: пескари, караси, окуни, плотва, карпы.
      И тут же - гуппи...
      - Муж мой нежный, друг мой ласковый, - позвала Мара, сжала горло и грудь клещами откровенных слов, - иди же ко мне...
      Я бросился в комнату, упал на колени подле кровати:
      - Девочка моя радостная... - я уткнулся головой в покрывало, в то место, где живот ее...
      - Да, котик, - ты прав - я еще девочка, но я знаю, как помочь и тебе, и себе... - ее колотило нервным ознобом внутреннего порыва, но говорила она тихо, сдерживаясь, - и я поняла... я еще не человек, не женщина, я... я еще... и без приданного...
      - Зачем! Нет! - закричал я, - не говори так! Ты - чудо дивное! Это мы - все вокруг - нелюди, мы-ы, - зарычал я, завыл я - слов не хватало, слов не существовало, они исчезли, как исчезла мерзкая плоть, именуемая "котик", вдруг отказавшись, как во все предыдущие жизненные и нежизненные циклы, плыть по течению, покачиваясь и воняя...
      - Остановись, не спорь, не перебивай, послушай меня, Мара лохматила мне волосы, трепала уши, - я люблю тебя и, надеюсь, ты... тоже меня любишь...
      Я завертел головой, поймал, крепко сжал ее ладони, уткнулся н них, прошептал: "Мара, девочка любимая..."
      - Спасибо, милый... теперь я уверена в тебе, и в себе... Я решила стать женщиной, настоящей женщиной, ведь пока я чудо-юдо, - она зажала мне ладонью рот, отвергая возражения, - отнеси меня в ванную! - и спросила, подхваченная и крепко прижатая, - там много рыбы?
      - Пятьдесят килограммов.
      - Спасибо, - повторила она. - Неси меня скорей, опусти в воду и оставь одну на трое суток, хорошо? Нет! Молчи! - поцелуем наполнила губы, - молчи! Мой принц, мой мальчик! Не спорь, я сама должна... И сделаю все, на что способна: получится - стану настоящей женщиной, нет... - стану рыбой безмозглой...
      - Остановись! Не смей! Я люблю тебя такой, как ты есть!
      - Неси! - приказала Мара, впившись в меня темными, как омут, глазами. - Неси, иного выхода нет. Выхода нет. Нет.
      И я отнес ее в кипящую рыбой воду, опустил, убрал руки.
      - А теперь - уходи! - сказала она, не отводя глаз.
      - Вода холодная... - протянул я, сопротивляясь из последних сил, - может, теплой добавить?
      - Ты же знаешь, моя вода - ледяная. Но я исправлюсь, я изменюсь, стану теплой, стану горячей, сделаю тебя богатым и счастливым! Ты... ты только дождись меня, хорошо?
      - Что ты такое говоришь?
      - Дождись меня, но возвращайся не раньше, через трое суток, и ничему не удивляйся, ничего без меня не предпринимай! Поцелуй меня... - я коснулся холодных губ, - чао! - выкрикнула Мара, нырнув, волосы разбежались по воде... Загипнотизированный, я покинул квартиру.
      Лужи примораживало к земле. Ветер лениво потянулся, распрямив спину, нехотя поднялся, зашелестел истлевшими прошлогодними листьями парка. Разогнав нашествие туч, он включил месяц-ночник, осветив мой незрячий путь. "Как я мог оставить ее одну? Бросил? Выходит, что бросил. Ну чего я к ней пристал? Нет у нее ног и не надо! Пусть будет хвост". Я представил себе Мару: мягкие волосы, нежная грудь, огромные бездонные глаза, ласковые пальцы, розовый язычок, алые губы. "Разве ты не мог обойтись всем этим? Тьфу, скотина! О чем ты все время думаешь?! Неужели в душе не осталось святого и светлого?" "Осталось, - поправил меня вэ-гэ, - ведь твои фантазии никогда не обретут реального подкрепления. Именно чистота русалок защищает всех нас от полного падения..." "И тебя?" удивился я, но безответно. "Наверное, ты прав..." - вздохнул я, вспоминая, как носил Мару на руках, как целовал в мочку уха, как окунал ее в воду, умиляясь, а она, шалунья, резвилась в айсбергах взбитого шампуня.
      Повалил снег, наполнил аллеи парка, скрасив одиночество моего бесконечного пути. Я прибавил шагу, но холод так близко подобрался к костям, что я решительно приступил к поисковой программе Видеофон. Только в третьей кабине аппарат не был изуродован, но и он, внедрившись в линию связи, скрипел, мигал глазом, покашливал: контактный инвалид, но работал!. "Толька, ты?!" - заорал я. "Точно так!" "Узнаешь?" "А кто, кроме тебя, может так орать?! - обрадовался Толик, - Ты откуда, пропащая твои душа?" "Я возле катькииого садика". И в этот момент экран подключился.
      - Тебя подобрать? - спросил Толик, рот его подергивался и занимал почти весь экран.
      - А твой эмоб исправен?
      - Как никогда прежде. И дома - пустыня. Теща потащилась смотреть участок, семейство - за ней.
      - Далеко? - поинтересовался я.
      - Где-то в районе Сяських Рядков. Вернутся через неделю.
      - Неделя отменяется. Приюти на три ночи. Идет?
      - О чем речь... договорились! - и через пятнадцать минут я уже оттаивал внутри коврово-музыкальной шкатулки эмоба.
      - Выпивка есть? - заинтересованно спросил Толик, поворачивая голову, хмыкнул, видя, как я растерянно пожимаю плечами. - Не густо! - засопел рулевой, выпячивая нижнюю губу.
      Я причмокнул, передразнив его, и достал из кармана стопку бумажек.
      - Откуда? - удивился Толик, - неужели, как все нормальные люди, начал воровать? - пошутил хозяин эмоба. - Гуд! - порадовался он за нас обоих. - Для начала скинемся по две сотни, идет?
      Я махнул рукой, соглашаясь на любые варианты. "Пьянству бой! - вынырнул вэ-гэ. - Про меня не забудьте!"
      - Давай заглянем к одному барыге, - Толик резко свернул в переулок, - и возьмем у него пару ящиков сла-авной баарматухи.
      Мы пили неторопясь, но планомерно. Моя истерзанная душа, плача, ругаясь и сморкаясь, рассказывала сотрапезнику о русалке, о большом чувстве, которое она возродила во мне, о любви и нежности... Толик, плача в ответ еще горше, твердил, что не верит ни единому моему слову... но рад за меня, рад за Мару, рад за себя, рад за девушку по имени Лиззи - я так и не понял, кто она такая, - рад за всех влюбленных на планете Земля, рад за всех существ, занимающихся любовью в обозримом секторе Галактики... Какое-то время мы нелицеприятно обсуждали его жену, его тещу, на что Бобе произнес свой известный и единственный тост, что лучше смеяться над собой до свадьбы, чем после нее. Оказалось, что постепенно у Толика собралась вся наша рыболовная команда: добровольное принятие алкоголя сменялось вынужденным неприятием бредовых сновидений. Время сжалось пружиной, распрямилось: неделя исчезла, как не было ее никогда.
      Я резко протрезвел. Толик представил меня теще, отвлекая ее. Пока мы раскланивались, да расшаркивались, ребята набили пустыми бутылками три мешка из-под турнепса, вынесли их на лестничную площадку. Толик, побрившись и переодевшись, пригласил меня в эмоб, довез до дома. Мы взбежали по лестнице, захлебываясь в винных парах, распахнули незапертую дверь квартиры: никого... ни в комнате, ни в кухне, ни на балконе... Из ванной, куда первым заглянул Толик, извергались громовые раскаты его хохота: скрючившись, сложившись пополам, он подергивался, сжимая руками живот, пытаясь справиться с собой.
      - Это... - произнес он, уловив короткую паузу, - ... она и есть, любимая твоя... русалочка?.. - и захохотал дальше.
      В воде - меж листьев и травы - пряталась огромная щука. Я вытолкал Толика взашей, он не сопротивлялся, продолжая гнусно хихикать:
      - Ну и бабу ты себе отхватил! - гаркал он, погружаясь вместе с кабиной в шахту лифта. - Ну и красавицу!
      Я запыхтел, сжал кулаки, так мне захотелось перерезать стальной трос, взять наточенные маникюрные ножнички и чик-чи-рик - поставить шлагбаум его злобствованиям. "И взобрался я на дерево высоченное, по суку прополз толстенному, срезал я сундук таинственный, расколдованный; срезал ножничками маникюрными..." Крики стихли, кабина, оттолкнувшись от бетонного дна колодца, пошла вверх. "Вынул я из сундука коробок с жизнью, жизнь на кончике иглы, иглой проткнуто яйцо, яйцо в утке, утка в животе Толика..." Кабина замерла на площадке перед самым моим носом: соседи? Нет, полудверку оттащил на себя Толик и тихо, из-за решетки, миролюбиво, но настойчиво, сказал:
      - Не пей больше, друг ситный, ладно? - и отпрянул внутрь своего временного жилища, отпустив полудверку, - пнул я ногой металлическую решетку... "И упал он вместе с кабиной зеркальной, отсеченной от мира реального, на самое дно, самого глубокого беспросветно-паутинного подвала, в самую гущу скоплений канализационных..."
      Я долго терзал душу глупыми надеждами мести - пока из глаз не потекли слезы, пока не вспомнил, что ждет меня в растерзанной квартире...
      Опустившись возле ванной, сглатывая слезы, я смотрел на пятнистую рыбину, которая стояла в воде, не шевелясь. Я ожидал чего угодно, только не этой уродины. Как она могла так себя изуродовать? Я погладил щуку по корявой хребтине:
      - Что же ты сделала с собой, девочка моя дорогая? Ведь мы так любили друг друга... "Любили? - напомнил о себе беспощадный вэ-гэ. - Она - да! А ты? Кого, кроме самого себя любил?"
      - Ее, ее любил! - возразил я, продолжая поглаживать щуку. "Любишь и пьешь, пьешь и любишь, а по-трезвости сопли пускаешь". - Ты не прав!.. - застонал я, пальцы разжались, отпустили рыбину, но остались по пояс в болотной воде; щука лениво вильнула хвостом, резко вывернулась и вцепилась мне в кисть...
      - У-уой! Отпусти! Гадина! - от неожиданной боли я стиснул зубы, прикусив язык, выдавив из него горько-соленые капли. Щука, не сонная, не старая и не больная, как разнузданная сторожевая собака, рыча, терзала мою ладонь: по воде потянулись ручейки, расплываясь розовыми, пятнами крови. Моей крови!
      - Ах, ты тварь! - другой рукой я схватил щуку за хребет, поднял ее в воздух и принялся дубасить рыбиной по краю ванной. Щука извивалась, разбрызгивая чешую, хрустя костями, но челюстей не разжимала: я крушил ею все вокруг минут двадцать, пока не схватил молоток и не проломил щуке череп. Лишь тогда она засудорожила и безвольно повисла на руке, но челюстей - волчью хватку - не ослабила. С трудом приподняв руки - вместе с рыбиной - я открыл входную дверь, вышел на площадку. В соседней квартире жила врач-хурург, известный специалист в области космической травматологии. Я уперся носом в пупочку звонка, дважды сообщив о себе. Хвала всевышнему, она оказалась дома!
      - Костя? - сказала она, открыв дверь, глаза и рот.
      - Да вот, приютил животину, а она меня отблагодарила...
      - Проходите! - кивнула она, помогая перебраться через порог: я так ослаб, что меня качало... рухнул прямо на пол...
      - Потерпите, Костик, начинаем обработку.
      Я потерпел, еще раз, и еще два. С помощью специальных кусачек она обломила щуке резцы, высвободив мою синюшную кисть из пасти окостеневшей туши. Руке сразу стало легче, спокойнее, теплее. После укола мне поднесли мензурку спирта - для дополнительной дезинфекции - и я желудочно возликовал.
      - Что вы намерены делать с рыбой? - спросила тетя-доктор.
      - Можно, я оставлю ее вам? - тихо намекнул я на вторую мензурку, - мне с ней не управиться - стухнет...
      - Можно, - согласилась догадливая хозяйка. - Попробую сварить уху и накрутить котлет. А вы приходите на ужин, хорошо?
      - Хорошо, - кивнул я и нагнулся к мертвой рыбе: тоска и боль пронзили сердце. - Щу-учк-а мой-аа... - прошептал я, любимай-аа мой-аа... я у-убил те-ебя, й-аа, й-аа... собственными руками, - слезы капали на пол, на пятнистую шкуру щуки.
      Хозяйка пригнулась, насторожившись, прислушиваясь к алкогольным излияниям, а я, не понимая себя, продолжал подвывать.
      - Может, успокоительного?.. - осторожно спросила соседка.
      - Не-по-мо-жет... - я замотал головой.
      - Костя, жестко произнесла соседка, - идите домой, вам необходимо отдохнуть, это реакция на кровопотерю. Я сама зайду вечером. Только никуда не выходите один! Вы меня слышите?
      Я кивнул, шатаясь добрался до постели, плюхнулся на нее... Я спал долго, тихо и бессновесно, а когда проснулся на улице журчали ручьи, щебетали галки, вернувшиеся с югов, потрескивали раскрывающиеся коробочки хлопко-каштана. Неужели наступила весна?! Давно пора: на дворе июнь месяц, да климат наш, сбившийся с пути, заплутал в чащобе гидроузлов и горообразовании, отстал в своем развитии - майские и июньские холода и снегопады не в диковинку. Самочувствие мое радостно забилось, участившись до комфортного ритма. Я решил было подняться, оперся на руку и вскрикнул от боли, забыв, что кисть искусана до кости. Потрогал бинт: кажется, не распухла; своевременная перевязка плюс инъекция антибиотика славаслава образованным медикам и микробиологам! Перекатившись на край постели, я сдернул с себя покрывало, опустил пятки на приятно холодный пол, решившись на несколько босых шагов до балконной двери, распахнул - ле-по-та... Теплый вечерний воздух окатил благоухающей ленью. Достав из серванта пачку импортных сигарет "Дамба-Ноу", я закурил, протягивая дым от смеси карельского лишайника с искусственным табаком, сквозь фильтр из стекловолокна... глубоко затянулся. Внизу, прямо под ногами, по изгибам и пересечениям улиц, шныряли разноцветные эмобы: из-за угла вылетела сверкающая новая модель "Жигулюкс-спорт", промчалась по противоположной параллели, развернулась на площади и подкатила к нашему дому, смешнее того - к моей парадной. "Интересно, что за штучка пожаловала в гости? И к кому?" - спросил вэ-гэ. "Почему ты думаешь, что она?" - переспросил я, но собеседник, уклонившись от ответа, замурлыкал себе под нос какую-то песенку. "Эй, - я хлопнул вэ-гэ по спине, - если она, то к кому? По всему нашему стояку, сверху донизу, одни врачи и инженеры..." Мы молча смотрели вниз: дверца супер-эмоба плавно отъехала в сторону, выпустив на волю стройную ножку, она вытянулась, до бедра ослепив черно-золотым узором, за ней появилась сестрица, такая же стройная: каблучки простукали щербатую поверхность асфальта, уперлись в него, поверив в его предвечернюю прочность. Вслед за ножками, элегантно выгибаясь, из дверцы эмоба выползла очаровательная кошечка в замшевом полупальто с меховым воротником. "И не жарко ей", посочувствовал вэ-гэ. Я не ответил: почуялось неладное... Изящно смахнув пальто в дверцу, оставшись в малиновом бархатном платье, "кошечка" рассыпала по плечам сверкающие нити волос, освободив их от заколок, и они лениво растеклись по бархату, застыли в отдыхе... Что-то отчаянно знакомое вспыхнуло... Она подняла голову: не просто так, а ко мне, улыбнулась, призывно вытянула вверх дрожащие руки, ладони, стаскивая вниз с балкона, вниз - без лифта и ступенек. Я вцепился в перила, так же непоправимо железно, как капкан, как щука на моей руке, не в состоянии оторвать себя...
      - Котик, спускайся вниз, -донесся серебристый голос русалки, шутя выдернув меня, закованного в перила, даруя свободу. Это она! Она! Мара! Она сделала это! Смогла! Я летел вниз, разметывая пролеты по стенам, а ступени по потолкам скорее, скорее на улицу. Мара аккуратно стояла, ослепительно улыбаясь, в ожидании... я оглянулся - меня! Стройна, как богиня, прекрасна, как королева красоты. И рядом с ней - я, пеньтюх-пеньтюхом, в драных джинсах, в заплатанной самопально рубахе на босу ногу в тапочках, почему-то зажатых под мышкой.
      - Здравствуй, принц мой ясный! - пропела она, бросаясь в мои объятия, роняя тапочки, осыпая поцелуями. - Это я! Я! Твоя русалка, твоя Мара! Ты чти, не узнаешь меня?
      - Узнаю, конечно, узнаю! - самодовольно ответил я, продолжая обниматься, - откуда ты?
      - Ты хочешь знать? Но я сделала все так, как хотел ты: стала женщиной, стала богатой наследницей Царя Морского!
      - Женщиной?! - икнул я и заглянул Маре в глаза, она тут же отвела их, - женщиной?! Как прикажешь понимать твое признание? И с чего это ты взяла, что я этого хотел?!
      - А кто мне рассказал, кто давал читать! - она гордо вскинула брови. - Я всему научилась и... я не могла вернуться с пустыми руками. Вот, посмотри, - она подняла дверцу заднего сидения, вытащила дипломат, приоткрыла его: толстопузые пачки сотенных бумажек наполняли его. - Держи! - она сунула мне дипломат, а я взял, подхватил его забинтованной рукой.- Что случилось? - вскрикнула русалка, бледнея.
      - Н-нет, н-ничего страшного! - ответил я, пряча руку, вместе с дипломатом, ла спину - двусмысленное действие, но Мара не заметила... Наоборот, она плотнее прижалась ко мне:
      "Оо-оо-оо! Ты такой бесподобно колючий!.."
      - Пойдем, - потянула к багажнику после мурр-паузы, открыла.
      - Что это?
      - Японский стереовид и сто кассет к нему. Ведь ты всегда мечтал его иметь, помнишь, как рассказывал мне?
      - Да, мечтал, - чего тут спорить, - но откуда он у тебя?
      - А тебе не все равно! - за дни отсутствия Мара научилась сердиться, - я купила стереовид на честно заработанные деньги!
      - Честно за работа и и что за деньги? - переспросил я, давясь слюной, выкатывая глаза. "Ты слышал? Понял каким местом она заработала эти деньги?" "В отличие от ее короткой недели, - жестко процедил вэ-гэ, ты всю свою сознательную жизнь только и делаешь, что подставляешь, да еще просишь повторить, так?"
      - Так, - согласился я. И ему, и вслух. Он попал в десятку. Но вслух ответ растянулся, прозвучав "та-а-ак", как предвестник ураганной ссоры: Мара сжалась, задрожала.
      - Ты... - из ее глаз потекли слезы, но она гордо вытянула шею, сказав: - Ты сам рассказывал, как прекрасен и благороден труд гетер, как хорошо он оплачивается!
      - Так, значит, это я вытолкнул тебя на панель? Бред?!
      - Панель? - переспросила Мара, - какая панель?
      - Получается так, что ты пошла по рукам благодаря моим стараниям? - разозлился я. "Во-во, так и получается, мистер Альфонс, - зафиксировал вэ-гэ, - именно и только так!" окончательно обезоружив меня, приколов к коробке, как жука.
      - Да пропади оно все пропадом! - закричала русалка, - если ты откажешься от меня - я умру! Я не могу жить без тебя, любимый мой, хороший мой, дорогой, любимый, принц, муж...
      - Прости, прости, прости, - зашептал я, прижав ее к себе.
      - Да, да, да, - шептала Мара в ответ, продолжая реветь: навзрыд, безутешно. Я обнимал ее, гладил плечи, спину, волосы, не зная, что сказать, как успокоить. Всю предыдущую жизнь меня учили иному искусству - умению обижать... Прохожие оборачивались в ехидном экстазе единения соглядатаев, наиболее настырные и принципиальные свешивались из окон и с балконов. Какая-то толстенная тетка, проходя мимо, прошипела: "Возвращение блудной дочери...", спровоцировав новую бурю слез русалки. Ну что за сволочной народ! Когда их спрашивают, они единодушно молчат. Но когда следует тихо пройти мимо - злобно острят тебе в спину. Вот и я хорош: не сдержался, отвесил губешку:
      - Иди своей дорогой, старая сука! - отшил, как плюнул. Толстуха набрала полные легкие помойного воздуха...
      - Прошу вас, идите пожалуйста, - сказала Мара, сопя носом, - извините его, "недостаток воспитания"... идите же... - сурово добавила она и отмахнула толстуху своей изящной кистью: тетка выдохнула, окатив чем-то страшным, непривычным, сто крат более сильным, чем привычный перегар, мыча прожевала обиду, но прочь пошла...
      - Пойдем домой, - шепнул я, осторожно обнял Мару за талию.
      Мы долго поднимались, ежесекундно тормозя движение лифта вверх; мы сладостно прижимались друг к другу, сливаясь, нежно смотрели друг на друга, вновь знакомясь, неистово затягивались километровыми поцелуями, разминаясь... Но вот дверь кабины - обе полудверки - окончательно распахнулась, решетка сдвинулась: на площадке нас ожидала заботливая соседка.
      - О, Костя! В полном порядке? Что ж, это лучшее из лекарств. Я звоню, волнуюсь - никто не отвечает, - женщина-хирург улыбнулась и продолжила для Мары: - Добрый вечер, девушка. Несколько часов назад я вытащила Костю из пасти страшной рыбины...
      - Щучка? Что с ней... - охнула Мара.
      - Тварь болотная мертва! - ответил я, вспоминая победу в кровавой битве.
      - Что ты наделал! - закричала Мара и бросилась в квартиру.
      Я дернулся следом, но соседка остановила меня:
      - Костя, - тут-то я и заметил, что она держит кастрюльку. - Возьмите рыбные котлеты, они, кажется, получились.
      Платье валялось в прихожей. Мара, сгорбившись над ванной, беззвучно рыдала. Все вокруг - кафель, фаянс, краску - ровным слоем покрывала рыбья чешуя и пятна крови.
      - Что ты наделал, глупый принц, - прошептала девушка.
      - Что? - спросил я, сжимая под мышкой кастрюльку.
      - Ведь я просила тебя ничего не предпринимать! А ты...
      - А я?
      - Глупый-глупый принц! Щука - моя лягушачья шкурка!
      - Не может быть! - воскликнул я и выронил подарок соседки - котлеты из волшебной щуки раскатились по полу.
      - Она уравновешивала мое пребывание в твоем мире, в облике... но теперь... мне придется... вернуться...
      - Но я не отпущу тебя!
      - Глупый принц... мой... - Мара кисло улыбнулась.
      - Мы живем в цивилизованном мире: разве нельзя?..
      - Нет, глупый принц, нельзя. Мне надлежит вернуться в исходное состояние - вновь обратиться русалкой...
      - Нет! - я захлебнулся в яростном гневе, - не пущу!
      - Я постараюсь вернуться через семь лет и семь месяцев.
      - А раньше? Я достану тонну живой форели!
      - Бесполезно... - ответила она печально и медленно продолжила раздевание: комбинация, узорные чулки, трусики поочередно отрывались от ее прекрасного бронзового тела и летели в прохожую, на платье. Я схватил Мару за руку, обнял ее, она оперлась о мое плечо и... правой ногой, затем левой... переступила трагический барьер.
      - Опомнись, любовь моя! - крик сердца пробил душу, насквозь. Кто кричал: я или вэ-гэ? Или вместе? А разве имеет значение? Что?! Если своими руками мы отдаем любимых на растерзание и вечные муки.
      - Поздно, - ответила русалка, погружаясь н поду. На моих глазах стопы ее срослись, покрылись чешуей, а дальше и ноги - превратились в хвост. Хвост подогнулся, увлекая русалку за собой, в мутную, пахнущую тухлятиной воду. Но я не отпускал Мару, наоборот, еще крепче прижимал к себе. Теперь я не мог ее отпустить, теперь я буду держать ее, пока хватит сил...
      - Отпусти меня, любимый, - прошептала девушка-русалка.
      - Ни за какие деньги! - воскликнул я.
      - ДЕНЬГИ? КАКИЕ ДЕНЬГИ? - раздался гнусавый голос из спаек фановой трубы.
      - Золото-брильянты, - ответил я, не соображая, откуда доносится голос.
      - ЗОЛОТИШКО МЫ ЛЮБИМ!
      - Нет у меня золота! И брильянтов нет! - эге, я увидел дипломат. - Бумажные подойдут?
      - МНОГО? КАКИМИ КУПЮРАМИ?
      - Сотенными... тебе хватит...
      Пробка, закрывавшая сток, с хлопком вылетела наружу, вода вспенилась, забурлила, перемешалась с тиной и грязью.
      - ОТПУСТИ ЕЕ, КОЛИ ЖИЗНЬ МИЛА!
      - Что? - переспросил я и показал фигу, - а это ты видел?
      - ИНЖЕНЕРИШКА НИЩИЙ, ОТПУСТИ ПОКА ЦЕЛ!
      - Hи за что! - неторопливо ответил я, растягивая слова, догадываясь, что за гость к нам пожаловал. - Ты понял, что я сказал, клизматрон подводный? Убирайся-ка подобру-поздорову!
      - ВОТ ТЫ КАК! ГОЛЬ ПЕРЕКАТНАЯ! - из воды высунулась волосатая лапища, - НУ ДЕРЖИСЬ, МУЖИК-ЛАПОТНИК!
      - Отпусти меня! Иначе мы оба погибнем! - завизжала Мара.
      - Еще чего! Стану я бояться этого бесполого кастрата!
      - УУУ!!! - взревел голос, как пожарная сирена. - НУ ТЫ МЕНЯ ДОСТАЛ! СЕЙЧАС Я ТЕБЕ ПОКАЖУ, ГДЕ РАКИ ЗИМУЮТ!
      - Откуда тебе знать, подводному дерьмоеду!
      - ЫЫЫУУУ!!! - завыло чудовище, а лапа все тянулась и тянулась: как змея, как свихнувшийся пожарный шланг. Многочисленные пальцы раскачивали воздух в поисках моей шеи.
      Левой рукой, еще крепче, я обхватил русалку за талию, оттащил в угол ванны. Правой, наощупь, нашел на полу кастрюльку и хватил ею по пальцам-змеям.
      - ММХА-ХА! - чудовище ловко вырвало из моей перевязанной руки пустую алюминьку. Я сгреб с пола несколько котлет, запустил ими в пасть, раскрытую меж волосатых пальцев. В то же "анальное" отверстие последовали вторая, третья... порции.
      - УУ-УХУХУ!! - возопило чудовище, подавилось, закашлялось.
      - Чтоб тебя разорвало! - посочувствовал я.
      - АА-УАА! - стонало чудовище. ЧТО ВЫ, ПАДЛЫ, СДЕЛАЛИ С МОЕЙ БАБУШКОЙ И КТО ПОСМЕЛ НАДРУГАТЬСЯ НАД ВОЛШЕБНОЙ ЩУКОЙ?!
      - Так-таки и волшебной?! рассвирепел и я. - Собака цепная твоя бабка! И ты такой же! - и схватил с пола, что под руку попалось - дипломат с деньгами. Хотел было врезать им по лапе, но дипломат раскрылся, распался на две половины: одна пачка проскочила прямехонько в пасть, а другая шлепнулась на поверхность болотной жижи. Лапища жадно схватила ее, запихнула в пасть, глотнув болотной воды, пробормотала:
      - ЭТО НАМ НРАВИТСЯ! ПРОШУ ПОВТОРИТЬ!
      - Ах, нравится! - обрадовался я, - держи, ассенизатор!
      - ПОПРОСЮ НЭ ОБЗИВАСЯ! - заспорило чудовище, судорожно заглатывая деньги.- ТЫ ФЕНЯ СОФСЭМ НЭ ФНАЭШЬ!
      - И знать не желаю! И валил бы ты, откуда пришел!
      - ЕЩЕ! - потребовало чудовище, не реагируя на мои слова, призывно пощелкивая многочисленными пальцами.
      - Ну уж дудки, красавчик! Так дела не делаются!
      - ЧЕГО ТЫ ХОЧЕШЬ?
      - Плачу наличными. Снимай с Мары чешую!
      - Я НЕ МОГУ! ОНА ЗАКОЛДОВАНА!
      - Как это - не могу?! Взятки брать - могу. Хапать за один присест по десять тысяч - могу! Снимай чешую - морской козел! Ни копейки даром не получишь! Меняю бумажку на чешуйку!
      - МММ! - заскрипело чудовище, зашевелило мозгами, - МММ!
      - Котик, - русалка прильнула ко мне, дрожа от холода: она стала теплокровной, как обещала! - Будь осторожен, этот гомик жаден и очень хитер.
      - Я ПРОСИЛ НЕ ОБЗЫВАТЬСЯ!
      - Молчать, погань, когда девушка говорит! Не хочешь меняться - я сейчас же все сожгу!
      - СТОЙ! Я СОГЛАСЕН! ОТПУСТИ ЕЕ В ВОДУ!
      Оказалось, что я держал Мару на весу, над болотной жижей. Я опустил ее в смердящую трясину, волосатые пальцы прикоснулись к чешуйкам, растворили их... И, поехало-поплыло: я только успевал подбрасывать сотенные: чешуйка-бумажка, бумажка - чешуйка. Процесс длился долго, и когда мы подобрались к ступням - деньги кончились...
      - ИХХА-АА! - радостно возопило поганое чудище - ВОТ Я ВАС ВСЕХ! НЕ УЙДЕТЕ!
      - Забирай машину, ублюдок, - крикнула девушка. Именно девушка - чешуйчатая ласта исчезла, освободив ступни. Я рывком выдернул Мару из болота, в котором она завязла по моей вине. Девушка дрожала, ее колотило от холода, боли и восторга. Я вынес ее на сушу, осторожно поставил на полотенце в прихожей.
      - Одевайся, девочка, - поцеловал в плечо.
      - Ты знаешь... милый... - глаза Мары расширились от удивления, - я... я... в самом деле... девочка...
      На улице заурчал мотор,эмоба, прощально завизжали колеса. Эмоб умчался вслед за деньгами...
      - Ну-у?! Мы в расчете? - крикнул я: из фановой трубы вырывался мучительный, рвотно-рефлекторный звук. - Не захлебнись, оглоед! - Я шагнул в ванную, уставился на болотную поверхность: жижа вспенилась, не желая утекать внутрь труб, на ее зловонную густоту выплыло несколько сотенных бумажек: пожеванных, смятых, частично переваренных. Что-то захлюпало в трубе, закрутилась ровная воронка, унося с собой грязь... Я на полную громкость включил горячий кран. Славненько: на улице - двадцать пять, а кипяток прет из всех щелей... Такого в самый лютый мороз не было. Повезло... "Наивняк ты у меня! - пожал плечами вэ-гэ. - Почему повезло? Все закономерно!" Зеркало в ванной моментально запотело. Я закрыл дверь, вышел в прихожую...
      - Что ты еще натворил? - спросила экс-русалка, стоя на полотенце: капли родниковой воды сверкали на ее стройном теле. Золотые прядки волос прилипли к щекам, лбу, плечам.
      - Надо его проучить, девочка! - я прижал Мару к себе.
      - Надо ли? - прошептала Мара, - он больше не опасен...
      - САДЮГА! ЗАКРОЙ КИПЯТОК! - из фановой трубы раздавались душераздирающие вопли.
      - Не фиг зариться на чужих принцесс! - крикнул я и запел: "Слава-слава во веки веков, всему свободомыслящему племени водопроводчиков и отопителей!" "Входная дверь, в забывчивости не запертая, распахнулась:
      - Константин, - спросила соседка, - это не вы мучаете собаку?
      - Нет, не он, - улыбнулась Мара, - и не меня! - Она так и стояла, не пугаясь постороннего взгляда, не пряча себя.
      - Вы великолепно сложены для любви, - созналась женщина-хирург. - Костя, такое сокровище необходимо носить на руках!
      - Понял, - улыбнулся я, подхватывая Мару. И, пока я нес ее до постели, входная дверь захлопнулась, закрылась на все замки.
      - А вода... - прошептала Мара, покусывая мне мочку уха, увлекая за собой на подушки.
      - Нет. Пусть она течет все время, пока мы любим друг друга, пока нам хорошо вместе. Пусть она отвадит постороннее дерьмо от подслушиваний наших живых скрипов! Я не прав?
      - Ты всегда прав, мой мальчик...
      Через неделю мы поднялись, умылись, позавтракали и отправились в нотариальную контору. Робот-архивариус ловко изготовил бумагу о нашем пятилетнем брачном контракте.