"Так можно грести бесконечно и просто похоронить себя. Что же делать? Надо попытаться пролезть наружу сквозь песок".
      Он дал полный отдых телу, сосредоточился, затем сделал несколько вдохов из аварийного запаса кислорода и полез к дыре. Втиснулся в сыпучую массу и стал пролезать вверх. Было неимоверно тяжело, наверху лежал явно толстый слой песка, но другого уже не оставалось. Открыв полностью аварийный баллон, он продавливал себя сквозь песок. Вот полтуловища прошло сквозь дыру, вот уперся в край коленями, стал приподниматься, уже встал на ноги, но голова так и не вышла наружу. Если он встанет во весь рост и не поднимется над уровнем песка, тогда конец. Подумал об этом, но как-то равнодушно. Стал подниматься, ожидая, что будет. Глаза увидели свет, когда вытянулся на носках. Дальше было проще, вытащил на поверхность руки и буквально выплыл из тягучей массы.
      Выбравшись наверх, долго лежал, приходя в себя. Сердце колотилось неимоверно, воздуха не хватало, но дышать приходилось через фильтр, висела плотная пыль, не осевшая после урагана. Каждый вдох давался с трудом, а именно сейчас надо было дышать и дышать, чтобы восстановить затраченную энергию. Запас кислорода давно иссяк, Владислав чуть не терял сознание, сосредоточившись лишь на том, чтобы ровно и глубоко дышать.
      Кое-как пришел в себя, дыхание успокоилось, сердце умерило ритм, наконец-то он мог отдохнуть.
      Окончательно придя в себя, осмотрелся. Гравиплана, конечно, не было, но он и не рассчитывал найти его, хуже было другое, ураган полностью засыпал фундамент, местность вокруг была ровной с мелкими волнами ветровой ряби. Обернулся назад, то место, откуда он с таким трудом выбрался, представлялось лишь мелкой ямой, которая тоже скоро исчезнет. И тут он вспомнил, что не взял с собой ничего из вещественных доказательств, даже кусочка алюминия. На всякий случай осмотрел карманы и обнаружил, что нет передатчика. Это было серьезно: без транспорта, без связи и без воды в палящей пустыне. Подступил холодок страха, но Владислав быстро взял себя в руки, сутки-двое вполне можно обойтись, открытие стоило вынужденных лишений. Только покидать места нельзя, снова найти его будет очень трудно. Оставалось одно - ждать, покуда его самого не обнаружат. Он накинул на голову капюшон, закрыл лицо фильтром и лег на холодный песок.
      Когда рассвело, он понял, что поисковой группе будет нелегко. Видимость оставалась слабой, менее километра, наэлектризованная пыль оседала слишком медленно, и не было ветра, который мог бы отогнать облако. Местами по песку проскакивали голубоватые полоски статических разрядов. Хотелось пить.
      Он заставил себя забыть о воде. По окружности прокопал руками канавку и лег в центре круга, чтобы поисковому отряду было легче его обнаружить. Раскинул руки и ноги, максимально убавил сердцебиение и дыхание, оставив в памяти приказ очнуться через сутки.
      Когда очнулся, ничего не переменилось, его не нашли, только бесследно исчезла круговая канавка. Видимость была достаточной, значит, его скоро обнаружат. Снова прокопал канавку, работалось тяжело, и все сильнее хотелось пить. Опять лег на песок в центре круга и уснул, теперь до вечера.
      Вечером все оставалось по-прежнему, он был один в остывающей после дневного жара пустыне. Песок давно стер канавку, он попытался снова прокопать ее, но это не удалось, сил оставалось слишком мало. Если бы не палящий зной, он мог бы находиться в анабиозе десятки суток, но жара иссушала тело. Почему его не ищут? Или ищут в другом месте. Да скорее всего он слишком отклонился от первоначального маршрута, когда заметил прямоугольники фундамента. Снова занялся канавкой, но теперь не выкапывал ее, а просто обозначал следами. Когда сделал полный круг, увидел, что первые следы почти стерлись, песок как жидкость заполнял углубления.
      Он сел и стал думать. Еще ночь он продержится, но день... Расслабился и как бы изнутри осмотрел свое тело: ткани сильно обезвожены, гортань болит от сухости, кожа будто затвердела. На сколько его еще хватит? Ближайшее место, где можно получить помощь, - лаборатория по извлечению металлов, это больше полусотни километров. Сможет ли он их пройти? Придется, другого не оставалось.
      Мысленно окинул предстоящий путь - бесконечный песок, который проседает под ногами, идти по нему трудно, но идти надо. Опять мысленно осмотрел свое тело: ноги, теперь нужны будут прежде всего ноги. Переместил возможную влагу к ногам, они окрепли. Потом стал снимать лишнюю одежду, сбросил на песок шлем-маску, ботинки, перчатки, остался в комбинезоне и носках. Затем вытряхнул карманы, оставил только микрокомпьютер. Поднялся, разложил вещи так, чтобы они указывали направление хода, точнее сориентировался по звездам и зашагал.
      Первые шаги давались, с трудом, но постепенно организм привык, и он увеличил скорость. Мыслей не было, все силы уходили на движение: правая-левая - выдох, правая-левая - вдох. Он шел, несмотря на крайнюю истощенность, сердце с трудом гнало загустевшую кровь, руки безвольно болтались по сторонам, вся энергия шла к ногам, он шел.
      Вслед за оборотом планеты медленно вращались звезды, одни уходили за горизонт, другие появлялись. В бледном их свете маячила человеческая фигура, упорно идущая по песку. Остающиеся под ногами следы быстро затягивались, и за человеком оставался недлинный шлейф точек-ямок. Он шагал.
      Это длилось всю ночь, но он не замечал времени, да и сознания не было. Он стал животным, бездумным, но с заданной программой: идти. Изредка тормозная реакция организма бросала в мозг панический сигнал: нет сил, остановись! Он глушил его и шел дальше.
      Заметил бункер, немного сменил направление, теперь шел на реальный ориентир. Радости не было, на это не осталось сил. К бункеру подошел как раз, когда над горизонтом показалась оранжевая полоска светила. Остановился перед дверью, попытался взяться за ручку, но руки не повиновались, он заставил их ожить, но сразу ослабли ноги. Потянул дверь на себя, она не поддавалась, с отчаянием напрягся и упал без сознания.
      Поиски главного космохимика начались, как только стих ураган. В течение ночи и первого дня ничего обнаружить не удалось, да и поиски велись почти вслепую, над пустыней висела плотная пыльная завеса. Сам Владислав сигналов не подавал, это означало не самое лучшее. На вторые сутки поиск вела уже вся экспедиция, и очень скоро был найден гравиплан. Искореженная машина находилась в трехстах километрах от участка работ космохимиков, там и были сосредоточены дальнейшие поиски. Утешало то, что следов крови в машине не было. Поисковые группы вели планомерное прочесывание пустыни, но безрезультатно. Только к концу третьих суток были обнаружены вещи Владислава и совершенно не там, где прежде искали, а именно недалеко от его рабочего маршрута. Через час около бункера насосной нашли и самого космохимика, он был мертв.
      Он почти высох, как мумия: черное лицо, черные руки. Тело немедленно доставили на корабль и поместили в консервационную капсулу. Погибших космонавтов доставляли на Землю, в надежде, что наука когда-нибудь сможет оживить их. Так поступали со всеми, неиспользовавшими жизненный ресурс.
      Этот трагический случай послужил главной причиной того, что работы на планете решено было сворачивать. В целом экспедиция выполнила задачу: изучены лито- и биосфера, местная цивилизация тоже была достаточно ясна, оставалось завершить строительство маяка и аварийного ангара, на что и были нацелены все силы экспедиции. Загадка внутриконтинентального озера хотя и оставалась нерешенной, но тратить на нее ресурсы и время, тем более в столь опасном районе, посчитали нецелесообразным. Скоро работы по строительству были закончены, космонавты готовились к возвращению, опробовались системы корабля, завершались последние дела.
      Накануне дня отлета к кораблю пришли пятеро аборигенов. Это был первый случай, когда они пришли сами. Весть об этом сразу облетела корабль и вызвала почти сенсацию. Но согласно немедленно последовавшему распоряжению навстречу к ним вышли только представители группы контакта. Одновременно была включена система многоканальной записи.
      Когда представители вышли навстречу гостям, один из аборигенов без обычных приветствий сразу спросил:
      - Мы давно не видели нашего друга и перестали чувствовать его. Он не выходит из корабля или с ним случилась беда?
      - Он умер...
      - Как?
      - Умер в пустыне, от жажды...
      - Можно нам увидеть его?
      Представители растерялись, но руководство, следившее за встречей, разрешило посещение.
      Аборигенов проводили на корабль. Во время переходов и в лифте они ни о чем не спрашивали и не оглядывались по сторонам. Перед телом космохимика, помещенным в прозрачную капсулу, аборигены стояли очень долго. Их тактично не тревожили. Наконец один из аборигенов, ни к кому не обращаясь, сказал:
      - Очень слабый свет, но я вижу его...
      Ему не ответили, но остальные аборигены подошли ближе и, став полукругом, склонились над капсулой.
      А затем что-то произошло, был момент, который ощутили и запомнили все, но как ощутили, каким чувством, что это было, объяснить никто не мог. Более того, на всех записывающих кассетах был отмечен импульс длиною в миллионные доли секунды, который так и не смогли расшифровать.
      Аборигены выпрямились и отошли от капсулы, их лица были измождены. Медленно, гуськом, не обращая ни на кого внимания, они направились к выходу. Их не задерживали и не сопровождали, все присутствовавшие находились в каком-то оцепенении. Затем обратили внимание на капсулу, кожа Владислава посветлела, а датчики среды показали изменение температуры и газового состава. Владислав дышал.
      Последовало всеобщее замешательство, затем кто-то попытался догнать аборигенов, но они пропали, никто из членов экипажа не мог сказать, когда они покинули корабль и куда ушли.
      Вначале был сон. Он видел и обнимал целую планету. Жизнь неистово кипела на ней. Жизнь была многолика и разноцветна. Она разделялась на бесконечное число маленьких жизней, но была едина. Все: звери и птицы, цветы и рыбы, пленки лишайников и плесень бактерий жили одним разумом, сообща. Жизнь была счастьем, никто не искал его, просто жил и, чувствуя себя клеточкой великой общей жизни, радовался этому. Счастье было во всем: в лучах светила и темноте ночи, в порыве ветра и утренней росе, в запахе трав и рокоте волн. И смерть не была горем, ибо давала жизнь другим. Так было и так должно было быть.
      Но вот появился двуногий. Вначале он был как все, и общего счастья вдосталь хватало и ему. Но он решил, что имеет право на большее, и стал отнимать у других.
      - Что ты делаешь, зачем тебе так много? - спросили у него.
      Он не ответил, он просто не слышал, потому что утратил связь с великим единством жизни, а вместе с этим и счастье, которым обладал. Потом двуногий создал свой разум, это был очень маленький разум по сравнению с великим разумом единой жизни, но он очень гордился этим, ибо считал себя единственным обладателем разума. Но маленький разум не мог дать счастья, одиночество тяготило его, и тогда он задал вопрос: "Зачем?"
      Потом сон отступил, и Владислав стал чувствовать чужие мысли. Это были воспоминания о доме и желание скорее вернуться туда, повседневные заботы по уходу и обслуживанию корабля, споры о результатах экспедиции. Он понял, что корабль в полете.
      Затем пошли воспоминания. Вначале всплыло самое последнее: закрытые двери бункера, свое бессилие и страшная досада, что не может добраться до желанной воды. Поочередно стали вспоминаться более давние события: непонятное озеро, последняя вылазка к аборигенам, твердые семена, которые швыряют в песок, храм, строящийся в совершенно незаселенном месте. Вспомнил слова жреца: осмыслить все, что есть, и оглянуться назад. Он стал осмысливать, перебирать в памяти дни пребывания на планете, факты, открытия, обычаи аборигенов.
      Стали намечаться связи между совершенно казавшимися несвязанными вещами: внешнее равенство и бич надсмотрщика, недоброжелательность аборигенов к пришельцам и его пешие прогулки в поселение, храм пустыни и промышленные постройки в центре континента. Он мыслил, хотя абсолютно ничего не ощущал: ни света, ни звука, ни собственного тела, но неопределенность тревожила мало, он верил, что чувства вернутся к нему.
      Он работал как машина, собирал данные, намечал связи, оценивал результат. Если результат не удовлетворял некоторым фактам, даже самому незначительному, отметал несовершенное решение и начинал снова. И наконец он нашел, это было единственно верное решение, оно вбирало в себя все и всему соответствовало. Он ощутил огромную радость, а затем забылся.
      Когда очнулся, увидел свет, просто белое пятно. Оно стало разделяться на цвета и полутени, постепенно он понял, что находится в камере реанимации. Повернул голову, рядом никого не было, но приборы отметили его движение, и через минуту в камеру вошла врач. Он видел ее улыбку, но одновременно чувствовал ее необыкновенное возбуждение, смешанное со страхом. Люди прибывали, никто не заговаривал с ним, только смотрели, и он снова ощущал их изумление.
      - Что вы на меня так смотрите? - хотел спросить он, но не смог.
      Врач как будто поняла его и, положив ладонь на лоб, сказала:
      - Не надо, пока не надо... потом.
      Заговорить он смог только на третий день:
      - Я нашел, - сказал он, - я докажу, это удивительно.
      На десятый день он смог подняться и немедленно направился в ВЦ.
      - Идите со мной, я докажу, - говорил он всем встречным.
      Его поддерживали, поддакивали, помогали идти, но он чувствовал - не верят, для них он был просто диковинный больной.
      На ВЦ попросил ввести в память машины все собранные данные и поставить задачу на интерполяцию в прошлое с выдачей результатов в зрительных образах. Районом интерполяции поставил озеро.
      Машина поглощала информацию, ее было много, это заняло немало времени, но люди все прибывали, и скоро зал не смог вместить всех желающих. Он чувствовал в них больше любопытства, чем интереса, и это было обидно. Он желал открыть истину, а они пришли смотреть диковину. Владислав понимал, что диковина - это он сам. Наконец информация была введена, и машина начала логический счет.
      На экране лежало озеро, пока ничего не менялось: глубокая впадина, соленая вода, соль по берегам, бесконечные смерчи. Тысяча, полторы тысячи, две тысячи лет показывал счетчик обратного времени. Но вот картина качнулась, поплыла, установилась снова - в озере стала прибывать вода. Она прибывала стремительно, за полтысячи лет озеро поднялось на километр, появился сток, и в озеро потекли реки, по берегам обозначилась чахлая растительность. На отметке в три тысячи лет на южном побережье из развалин поднялся огромный город, рядом с ним вырос промышленный комплекс высоченные километровые трубы газовых сбросов и трубы, сосущие воду из озера. Город и завод исчезли за триста лет, на берегу остался поселок, окрестности мгновенно покрылись растительностью, со склонов потекли ручьи, смерчи прекратились. Вот от поселка осталась маленькая деревушка. Счетчик показывал три с половиной тысячи лет. Картина остановилась и уже не менялась. Резкость изображения улучшилась, можно было рассмотреть мелкие детали.
      На экране среди крутых зеленых берегов лежало озеро. Прибрежная вода отражала зеленые склоны гор и сама казалась зеленой, дальше она отражала небо и была голубой. Прозрачные волны, накатываясь на береговые валуны, разбивались тысячами брызг, и каждую волну сопровождала радуга. Над водой, вдоль берега, лениво шевеля крыльями, летали большие белые птицы. Группа аборигенов сидела на берегу у костра, другие на деревянном суденышке, отчаянно работая веслами, гребли против волн. На берег из леса вышло крупное мохнатое животное, привстало передними лапами на большой валун и, вытянув морду, принюхивалось к запаху дыма.
      Перемены, происшедшие на экране за несколько минут, ошеломили людей. Это было похоже на сказку, стояла зачарованная тишина. Наконец кто-то не выдержал и тихо сказал:
      - Какой удивительный ландшафт!
      Ему так же тихо ответили:
      - Поэтому странники и оставили странствия...