А она уже наполнила окно своими роскошными волосами, щедро раздавая взгляды: злобно-напряженный прищур для Лики, язвительно-ухмыляющаяся улыбка в мой адрес. Она уверена в себе, во всесилии денег, в вопиющей неотразимости своей волшебной красоты. Она не бросится в погоню, так как считает судьба Влада В. - предрешена. Если ему хочется малость побеситься - пусть бесится. Принцесса выждет момент и нанесет решающий удар. Все-рав-но-е-му-не-вы-кру-тить-ся.
      Посмотрим, кто кого, дорогая моя, любимая до ненависти Принцесса Милена. Если и не сегодня, так завтра. Или чуть позже. Я все равно убегу от тебя. Вопрос в другом: почему Мэтр Города и Дочь Его так вцепились в тебя, Влад? Они готовы на любые жертвы, лишь бы ты заткнулся. Неужели ты представляешь для них опасность? Выходит - представляешь.
      Грузовик качнуло, я ударился головой о кабину...
      - А-а-а... - голова наполнилась болью, душа отвращением, сердце защемило. А-а-аа... - я все вспомнил. Амнезия следствие. Я победил его, убежал от беспамятства, вырвался из его сетей, спрыгнув с подоконника. А-аа-аа... - как больно, как тошно. Сбежал. Сейчас - от Милены. Год назад - к Милене, но от всех друзей. Сбежал - значит предал. Всех одним махом. И себя, и "Континуум", и ждущих в Зале. Предал - лишил себя прошлого, заполучив гарантированное беспамятство. Ээ, Влад-Влад, позарился на Принцессу, как Истан-дурак! Знаешь ведь, что каждый должен брать то, что ему по зубам! И не стучаться в запертые ворота. Понял теперь, почему все так знакомо? Долго же ты рассматривал себя в зеркале, прохаживаясь взад-вперед, поглядывая на отражение и удивленно восклицая: "И кто это там такой?"
      Грузовик затормозил, откатившись от Дома на несколько километров. Бони пригласил к себе в кабину, я пристроился на рулоне ваты, заменявшем выломанное сидение, поджав под себя ноги.
      - Успеем? - спросил я.
      - Сделаем, - улыбнулся Бони и подмигнул. - Я этот рыдван подобрал на свалке, подкрутил, подмазал - пока бегает.
      - Отличный грузовик. Главное - своевременный.
      - Да ты не беспокойся, Влад, не опаздаем.
      Сказать ему, что я не Влад? Зачем? Он, наверное, сам все знает. Да и нельзя мне пользоваться чужой славой, пусть своей-быв-шей. Надо завоевывать новую. И доказывать, что ты чегото да стоишь. Каждый день доказывать.
      Бони достал из кармана десяток фотографий, сунул их мне:
      - Подпиши. Я свое дело знаю, Влад. А ты - свое. Главное ной, еще - фотографии подписывай, а мы тебя возить будем! и он, приподняв над баранкой руки, сжал кулаки.
      - Прежде всего, вы меня угробите.
      - Не угробим, - рассмеялся Бони, - и не опаздаем, ехать осталось минут двадцать. Так что, пока я смотрю вперед, отдохни, что-то ты неважно выглядишь. А вечером отдохну я, когда ты...
      - Спасибо, - я вернул Бони фотографии, - хочу спросить, вот только как... - Зачем я вам нужен? Лично тебе, зачем?
      - Зачем... - задумался Бони, - ты сидишь один, на сцене, поешь о нас, о себе... ты внушаешь надежду...
      - Надежду? Но я пугаю войнами и экологическими кризисами. Или, я пытаюсь разобраться сам, помочь разобраться другим?
      - Да спи ты... - буркнул Бони.
      Новый день, старый сон: ледяные скалы уже заждались моей песни-рассказа. Жизнь на материке. Несколько минут они слушали, начали подпевать, позванивая колокольчиками и таять...
      Эй, льды, так был я среди вас?
      Бони присвистнул - я проснулся, протер глаза, успев поймать в поле зрения мотоцикл, перебежавший дорогу нашему грузовику. Кости и мышцы ломило, но я улыбался, предчувствуя счастливую возможность говорить вслух. Я скажу, даже если меня поймет один из десяти.
      Бони заглушил мотор метров за сто до въезда на площадь: дорогу перекрыли полицейские. Бони схитрил, остановившись у одной из таких мундирных групп - молодой усатый лейтенант, судя по эмблеме на рукаве - выпускник городского училища, узнал меня, отсалютовал, попытался помочь вылезти из кабины. В итоге я просто вывалился ему на руки. Он сопроводил меня и Бони к служебному входу.
      Площадь перед Шпорт-халле, как и вчера, бурлила все теми же разноцветными масс-потоками: крики, визг, хохот - шум. Особенно шумно меня приветствовали группа панкующих юнцов, одетых так же вызывающе, как и я - другое дело, никто из них не мог похвастаться такими же тапочками.
      Лейтенант, открыв дверь, с рук на руки сдал меня полицейским внутреннего контроля, шепнул:
      - У меня в Зале жена... она боится родов... очень боится, у ее старшей сестры родился мертвый ребенок... теперь и она ждет того же... Спой для нее так, чтобы страх ушел, хорошо?
      Я кивнул. Я постараюсь помочь всем, кто пришел со своими бедами и тревогами. Самое главное - появилась мысль, появился смысл-цель, за которую можно зацепиться. Я должник и обязан расплатиться, меня ждут Бони и Лика, жена лейтенанта, наверное совсем еще девочка, Кесс, Томми, стюардесса из воспоминаний, ребята - Боб, Вейн, Стас, Любен. И Сибилла. Кисуля. Ведь это они вернули меня в опьяняющий омут "живой" музыки.
      Но я каким-то образом влияю и на Мэтра Города и Дочь Его. Как относиться к ним, то-же-под-вер-же-ным-из-ме-не-ниям? Ведь они превратно, под свой живот интерпретируют "живую музыку". Альтернатива - не петь вовсе, то есть - ни-для-ко-го! А значит, не петь для-кого-ты-ну-жен-о-чень!
      Нет. Если нужен - пиши, рисуй, сочиняй, пой.
      Альтернативы нет. Но! Только в том случае, если уверен, что не схалтуришь, не пойдешь на новый компромисс с совестью и зажиточной прослойкой Города, со Всемогущим Мэтром.
      Очередной вопрос: Джеб. Да, Человечество познакомилось с наркотиками тысячелетия назад, но не все стали наркоманами. Любая религия, верование, идеология воспринимаются исходя из пространственного расположения сердца, кошелька или мозга индивидуума в каждую секунду его бытия. Аналогично действию наркотика. Списывать возникновение отрицательных эмоциональных сдвигов у молодежи - почитайте опусы дока Корнера - на счет рок-музыки может лишь улитка, прячущаяся в своем домике и не желающая оглядеться. Извечные споры: мое - хорошо, твое - плохо! Мой музыка - надо, твой музыка - вон. Тупость неприемлемость взглядов окружающих, особенно тех, кто моложе. Опыт - ущербность прожитых лет. Джеб, я согласен с Томми, но выступлю на твоей стороне. Если ты прав - я вдвойне обязан. Напоминать, чтобы не ходили строем, чтобы не становились нос-к-затылку...
      Я продрался за нагромождения штор и декораций, прислушиваясь: "Континуум" подстраивал аппаратуру. На моем месте, пожарном ящике, сидела "Киска", носком туфли передвигая окурки. Я приготовился к радостной встрече - машущие крылья, нежное воркованье, возможно, слезливое. Нет, Сиби, не отрывая блестящего комбинезона от засаленного ящика, спокойно подняла на меня сухие, подкрашенные аквамарином глаза:
      - Ты вовремя, - и протянула усилитель.
      - Ждешь меня, как курьерского поезда, - я покачал головой, нагнулся к "Киске", - никаких сомнений, что примчусь точно по расписанию?
      - Абсолютно никаких сомнений! - объявила Сиби. - Пока ты можешь петь, как вчера, ты будешь приходить, ничто тебя не удержит!
      - А если нет? - спросил я, но "Киска" не ответила. - Ладно, давай усилитель.
      - А зачем он тебе?
      - Как это, зачем? Петь!
      - А ты помнишь, кто снял его с твоей шеи?
      - Ты, наверное...
      - Ты сам снял его, когда выходил переодеться, ясно?
      - Что?! - вытаращился я.
      - "Кто любит, тот любим. Кто светел, тот и свят!" - пропела Сибилла.
      Я смотрел на нее, не в силах закрыть рот. Что произошло? Только то, что тебе не нужен усилитель - Влад У.!
      - Ты "чувствуешь сквозняк оттого, что это место свободно?" - спросила-спела Сибилла.
      - Чувствую, - оттаял я, - потому что вспомнил, что сам себя согнал с места.
      - А-а... - протянула Сиби и как-то внешне изменилась: обаяние осталось, но красота, та ЕЕ КРАСОТА, о которой я так долго распинался...
      Только теперь я понял, почему мои воспоминания - тонкий срез трехдневной памяти. Я живу настоящим, а прошлое придумываю по мере необходимости, так чтобы оно меня устраивало, так, чтобы легче жилось. Выходит, все что я рассказывал о ней - ложь, которая устраивала час или сутки назад? А прошлое, мое истинное прошлое? Я буду ежедневно придумывать его для себя?
      Я вышел на сцену, когда начали стихать прощальные аккорды инструментальной пьесы. Значит, она мне не приснилась. Распахнул завесу - тишина. Сегодня - не пугающая. Ребята внимательно следили... Жестом я подозвал Вейна:
      - Дай для верности Книгу Тилла У.
      - Драммабан! - выругался Молчун, - какого такого Тилла У.?
      - Ну, Книгу Его Стихов, - прошипел я.
      - Кого, Его? - переспросил Вейн, - что ты мелешь!..
      - Тилла У., - огрызнулся я.
      - Парень, кто такой Тилл У.? - поинтересовался Вейн, наливаясь злостью, становясь старым привычным Молчуном.
      - Ты готов? - спросил я.
      - Что значит, готов? - скривился Вейн.
      - Ну... подыграть мне...
      - Отродясь гитары в руки не брал! - разозлился Молчун, ошалел ты что ли!
      Боб, Любен и Стас, сложив оружие подошли к нам.
      - Влад! - сказал "Киндер". - Зал ждет.
      - Что, один? - удивился я, частично амнезируя.
      - Идиот он! - Вейн покрутил пальцем возле виска. - Видать, опять перепил.
      Я дыхнул ему в пасть:
      - Чувствуешь?
      - Ничего не чувствую, - хмыкнул Вейн, - представляешь, Боб, он попросил меня ему подыграть!
      Боб заржал, Стас и Любен подхватили.
      - Да ведь ему слон на ухо наступил! - воскликнул Любен. Иди уж, потом поговорим. Я начинаю.
      - И гитару сними! - добавил Стас.
      Тут я действительно почувствовал, что у меня за спиной на ремне висит гитара. Я осторожно снял ее, прикоснулся к струнам, прошептал: "МОЯ... моя..."
      Здорово качнулся маятник внутренних часов: покинув морозные необъятные просторы Антарктиды, я переместился на пляж парного моря Принцессы Милены. А завтра? Что будет завтра? Утро вечера мудренее: завтра будет видно. Или - завтра будет поздно?
      Я стоял на краю сцены...
      Да, лед надо скалывать сегодня, иначе к утру примерзнешь задницей, простудишь и ее, и горло, потеряешь голос: останется один натужный хрип. Я буду петь сегодня, пока не закостенели знаки "Беды...", буду петь правду. А значит - отвечать на зовуще-вопросительные взгляды, устремленные мне в Душу...
      "И можно свернуть..." - хотел начать я, но потом придумал иной ответ, крепко сжал микрофон:
      "И снизу лед, и сверху - маюсь между".
      Еще несколько строк - ноги предательски задрожали, подтвердив радостное подозрение, что я могу петь без диска. Из вен высасывали душу, сладостное чувство; но возвращали что-то тяжелое, тягостное, от него начинали болеть руки, глаза, сердце... На сегодня меня хватит, будем надеяться, а до завтрашнего дня я придумаю новые строки, новые слова, которые будут помогать вам, а пока я стою, пока не упал, слушайте:
      "Конечно, всплыть и не терять надежду!.."