- Что в таком случае, важно?
      - Подсказать? - прищурилась Сибилла, - вот послушай:
      "Не проходи мимо плачущего ребенка:
      Любой ребенок - твой ребенок.
      Любые слезы - твои слезы.
      Детей чужих, как слез чужих - не бывает!
      И дети, и слезы - твои!"
      - Это ты о чем? - спросил Боб.
      Сиби отвернулась, отошла к стене.
      - Что? - не понял я. Вейн пожал плечами. Мы переглянулись и подошли к ней.
      - Влад, у меня будет ребенок... - прошептала Сибилла, сопя мокрым носом... - от Него.
      - Что? - процитировал меня Вейн, вытягивая шею. Я удивленно посмотрел на него: как можно вытянуть то, чего нет?
      - У меня будет ребенок! - рявкнула "Киска". - От Него!
      - У тебя? От Него? - переспросил Вейн, открыл было рот, но захлебнулся на первой ноте смеха, оглядел Сиби: - По тебе не скажешь!
      - Господи, Молчун, ты наивен, как мальчик! - отрывисто произнесла "Киска", - до трех... месяцев... не видно...
      - Извините, что вмешиваюсь, но, если мне память не изменяет, уже пять месяцев как... - напомнил Боб. Он так же, как Любен и Стае, стоял рядом, слушая признание Сибиллы. Любен на счет: "семь", а Стас "девять"...
      - Не имеет значения! - огрызнулась Сибилла, пытаясь заглушить их счет...
      - Сказки братьев Гримм! - оценил Стас, добравшись до пятнадцати - Сиби находилась в глубоком нокауте.
      - Да-да, - прошептала она. - Сказочки! Я всю жизнь мечтала иметь ребенка... если хотите знать...
      - Твое личное дело, - резко произнес Веян; оставаясь жестким, - где, когда и от кого?
      - Это-о... - я соображал медленнее, чем мои друзья, потому влез в разговор, надеясь вернуться на несколько фраз в прошлое:
      - Что значит, не имеет значение?
      - А разве так важно? - вскинулась "Киска".
      - Заколдованный круг, - я покачал головой.
      - Лишь одно имеет значение - будешь ты петь или?! Понятно! Но ты, Влад, боишься! - Сиби прищурилась. - И еще: я не уверена, что ты сможешь петь, как Он! Петь не жалея себя. Ты же не веришь! Ни единому нашему слову, сидишь, как в театре марионеток с мороженым в одной руке и с программкой в другой!
      Положим, сценария я не знаю. Наоборот, каждая последующая сцена загоняет меня в очередной тупик. Но! Тут Сиби попала не в бровь, а в глаз - разве можно сходу, за полчаса, с бодуна, поверить в бред собачий, даже если тебя уверяют в его стопроцентной реальности пятеро лучших друзей. Зря я вернулся. В Антарктиде было труднее - физически, но проще для головы - сказано делать - делай, не раздумывай. Всякая работа на международной - необходима. Тем паче, что основные обязанности - журналистику - я там забросил, радовался, что голова ни о чем не болит! Пусть начальство думает, пусть думает Гэм или Томми. Мое дело - сторона. Круглое - кати, плоское - тащи. Все!
      А тут - край бездонной пропасти! Пой и все тут! Даже если не умеешь. Пой-не-пой!?
      Какие еще есть знаки распинания?
      Почему край? Почему пропасть? Не захочу - не буду!
      А если захочу? Внутри уже бьется, пульсирует. Это не диск, не сердце... Я готов? Я? Утвердительный кивок и - вперед.
      Но что петь? Его Стихи? Но они - Его беда, Его печаль. Петь чужое, значит не иметь своего. Петь не то, что хорошо рифмуется, красиво звучит, тянется, как сироп, радуя ухо привычной мажорной интонацией - петь, что пронизывает шерсть, кожу, кости, проникает в душу. Петь о том, что болит, о самом сокровенном. А я от этого отвык. Или не привыкал вовсе. Все мои идиотские выверты - защита души, жаждущей отдать, от бездуш, не желающих понимать.
      Наивно? По-детски? Очередной родственник, бородатый философ, выпятит губу и выскажет мнение: соплей много...
      У меня есть, что ответить: может хватит играть, изображать из себя взрослых, разумных, объективных, умудренных опытом? Ведь Опыт - седой мир, отягощенный злобной игрой в высокие фразы...
      Я взобрался на подмостки, трясущимися руками напялил наушники, запел, что есть силы - на грани шока - из собственного наследия:
      "Их было много: Элвис, Джон, Владимир.
      И вновь - Владимир, Элвис, Джон!
      А следом - Джордж, Борис, Пол, Стивен.
      Лишь мне сказали: "Брысь! Ты лишний,
      ты тут ни при чем!..."
      Я пел, слабея с каждым словом. Последние слоги и буквы зависли дымкой... ме-ня-не-су-ще-ст-во-ва-ло... и медленно растворялись... Я боялся пошевельнуться, боялся вернуть глаза в мир Зала: увидеть заплаканную "Киску", наткнуться на равнодушие Вейна, поседевшего за прошедший год, услышать треск дощечек, которые Стас разламывает и бросает на пол... Я уже видел, как он, презрительно фыркнув, швыряет на пол щепки и уходит, хлопая дверью...
      "И я стоял, закрыв глаза,
      Открыть - исчезнуть..."
      Но в тот же миг с меня сорвали наушники: лица друзей светились признательностью, они галдели, как стая птиц на одиноком океанском острове. Что они кричали? Не разобрать - голова кружилась, руки и ноги оторвались, как ватные конечности игрушечного человечка. Мне подставили стул, усадили, дали понюхать нашатыря. "Киска", обняв меня, шептала одно-единственное слово: "Влад, Влад-Влад..."
      - Твои-ну-Влад-стихи-,-Молодец-?-как-здорово?-называется-да? - пробубнил Стас, путая и слова, и запятые, и вопросительные знаки.
      - Может быть, "Наследники..."?
      - Странно, в моем экземпляре - склеенные листки! - выкрикнул Вейн, судорожно листая Его Книгу. - Ага! Вот, нашел... Действительно, называется "Наследники памяти".
      - Это мои стихи... - дернулся я, не в силах обижаться. Ребята снисходительно улыбались, кивали - больному ребенку прощаются все капризы...
      - Конечно-конечно, мы верим, - хором пропели голоса.
      - Да-нет, правда! - запутался я.
      - Мы верим тебе! ласково промурлыкала "Киска", глядя на меня. Ах-ах-ха, кисонька-мурлысенька, ловко ты придумала сцену с Его ребенком и красиво разыграла ее! Главное - завела пружину внутренних часов Влада В.! Спасибо, Сиби!
      - Еще! - громогласно объявил я, желая доказать, прежде всего - самому себе, эффект не случаен. И его проявления первые признаки пристрастия - легкое недомогание: молчание смерть!
      "Континуум" зашумел, замахал руками, споря со мной - сошлись на одной, сегодня - последней, песне из Его Книги. Я пел про птиц, муравьев, про деревья и траву: пел, видя картину песни, ощущая восторг от яркости красок, от мощи запахов и разнообразия звуков. Последний абзац, мне он показался мало выразительным, я дополнил собственными словами:
      "Вы не только хотите погубить их всех.
      Вы желаете при этом напечать:
      "Хоть раз в жизни, хоть напоследок,
      Но мы согреемся у когтра,
      Пусть этим костром окажется Земли,
      Вот только сбросим бомбы..."
      Огненный диск обжигающе пульсировал под футболкой, вытаскивая на себя сердце. Я открыл глаза: ребята застыли каменными изваяниями - согнутые в локтях руки, раскрытые на вдохе рты, стеклянные глаза, полные слез. С испугом от зрелища: я разглядывал теплокровные статуи. Тело пронизал страх - и за себя, и за них. Одиночество печальнее смерти. Я крикнул из последних сил: "Эгой!", взмахнул рукой, снял с них заклятие... плюхнулся на стул, хорошо не мимо. Сиби, ты меня научила колдовству спасибо...
      - Ты гений... шептала "Киска", она ожила нерпой, приютилась возле стула, головой прижалась к моим коленям. Я хотел погладить ее - сил не осталось, даже протянуть руку.
      Ребята постепенно окружили нас.
      - Вейн? - вопросил я, отдышавшись. Все молчали, ожидая меня, - тоже точно по тексту?
      - Проверим, - прохрипел Молчун, раскрывая Книгу, листая... - да, посмотри! - протянул мне. Я улыбнулся - зачем смотреть в Его Книгу? Строки придуманы мною только что, срисованы с экрана сознания. Или подсознания. Но я заглянул краем глаза, очень уж любопытно было... подавился липкой густой слюной: черные буквы на глянцевом фоне... Но! Как?!
      - А говоришь: "не читал", - подытожил Стае.
      - Выучил наизусть, притворившись пьяным, - подмигнул Любен. Ребята заулыбались, оставаясь при своем мнении. Спорить не стану - кто мне поверит - текст-то напечатан!
      Часы Любена прозвонили десять и включили "Картинки с выставки": Эмерсон, Лэйк и Палмер.
      Вейн и Любен, сквозь Зал Славы и далее по спирально вое ходящей лестнице, мимо спящего дядьки, проволокли меня... Я оглянулся на охранника пустоты - колоритный типаж. Но! Я не смог бы его описать, что-то изменилось: и в нем, и во мне. Я вижу его, вот он, сидит; закрываю глаза - он исчезает. И ни каких амбиции и подреберье, никакого желания писать - ..... - пустые выстрелы в молоко - ..... - Дядька улыбнулся, набросил на голову фуражку и засифонил в том же - дремотном направлении, причмокивая прощальные звуки.
      Улегшись на заднее сидение "Медиума", я потерялся - (тени от огней, шторы от дверей, графины от цветов, ножки - неутомимые женские!) - но нашелся: напротив постели, поверх которой, вместо покрывала, лежал я, в кресле сидела давишняя ключница, в легком платье, нога на ногу. Ага, вот чьи ножки вывели меня из состояния грогги. На столе под крышками и салфетками остывал обед. Или ужин. По крайне мере - не завтрак! Сверкающие банки, неужели пиво? И лохань с кофе: удивительное дело - с каждым последующим моим пробуждением его, кофе, становится все больше и больше.
      Я хлипко поднялся, тоскливо потянулся, несколько раз присел, симулируя зарядку, помахал-покрутил руками, наблюдая за девушкой. Она сидела в пол-оборота, "меня не замечая". Я прошелся по комнат"', раздвинул шторы, выглянул в окно по-прежнему пасмурно и пристроился к столу.
      - Вы разрешите...
      - Прошу, - кивнула девушка, - спрашивайте.
      - Можно мне выть только по утрам?
      - Всего-то вопросов? - вздохнула ключница.
      - Вы разочарованы?
      - Знаменитость имеет право задавать любые вопросы.
      - Но я еще не знаменитость - только учусь. Кстати, как зовут тебя, Прекрасная Незнакомка? Уж не Златовласка ли?
      - Да, спасибо, не откажусь составить вам компанию, - ответила девушка и повернулась: ко мне и к столу. Но имени не назвала.
      - Угощайтесь, - взмахнул рукой, - прекрасная ключница.
      - Не время для комплиментов, - ответила она и протянула полосатый конверт. Из него на стол выпали два пластиковых пропуска на Фестиваль и записка-пожелание: "Влад! Кнессия согласилась проследить тебя на концерте. Не сомневаемся, что с ней тебе будет приятнее провести вечер, чем с нами. Вейн и Любен".
      - А второй пропуск для кого? - спросил я и набил рот салатом.
      - Для вас, Владислав. Если вы не боитесь пойти со мной.
      - Спасибо за приглашение, не откажусь.
      - Но ваша судьба в ваших руках: десять минут и... - я с любопытством посмотрел на свои руки. Потом пожал плечами, уйдет последний рейсовый до Шпорт-халле.
      - Скажите, - начал я, - но...
      - Чтоб я больше этого не слышала! - воскликнула девушка.
      - Извините, конечно, но я...
      - Вслух - да, не сказали, просто не успели. Но пытались, - короткие фразы-пояснения перемежались легкими зевками-глотками. - Запомните, Влад, меня зовут Кесс, хотя родители и осчастливили меня "Кнессия".
      - Кесс, - повторил я, чтобы запомнить, окунул глаза в тарелку. Вовремя она поймала В. В. за язык - я уже приготовился назвать ее Нессия...
      Городские власти, предчувствуя живой интерес к "Живой" музыке, подготовились к открытию Фестиваля. Тут и там, от угла к углу, все прилегающие к Шпорт-Халле улицы заняли полицейские и пожарные машины, реже - микроавтобусы с красным крестом. Никогда не предполагал, что в городе столько полицейских, пожарных и медперсонала.
      - А на Тилла У. так же ломились? - спросил я.
      - Конечно, - быстро ответила она и замолчала, не откликаясь на мои дальнейшие вопросы. Я остановился. Остановилась и Кесс, посмотрела на меня жалобно-печально - "синдром боль-но-го-ре-бен-ка-не-раз-дра-жать". - Пойдем, Влад...
      Зрителей набилось в Зал, как сельдей в бочку. Мы опоздали, так что даже не пытались пробиться к своим местам. Ксгг пристроилась на ступеньке, я рядом с ней. Все проходы и лестницы были плотно утрачоонаны разнополыми, но одинаково одетыми существами. Я вертел головой, наблюдая; вспоминал, что творилось в крохотных залах и полуподвальных помещениях, во времена моего отрочества, на полуподвальных концертах сешцмьюзик. Вспоминал, радуясь, что Старые Добрые Нравы вновь наполнили Зал, а он мгновенно тлея с Джебом, как единый организм: стоны, визги, крики, плачь - нечто большее, чем восприятие сочетаний слов и музыки, буквально полнейшая отключка. Только я сидел как гость, раздумывая, не подпадая под действие чар Джеббера By. Я знал Джеба давно, но никогда не видел, чтобы он так выкладывался. Постоянно двигаясь по сцене, Джеб не давал расслабиться ни себе, ни Залу, наращивал темп, буквально вдалбливая композиции в нас - сидящих... Напряжение не стихало и в моменты, когда он садился за фоно или брал в руки саксофон - каждый звук, каждое слово имели смысловой оттенок, находили точку приложения.
      Кесс сидела очень плотно, очень рядом со мной, я задавал ей вопросы во время затишин, но ответов не следовало... Сидеть очень рядом - не значит быть очень вместе. Кесс покидала меня, оставляя одного, с каждой последующей композицией уходя вслед за Джебом. Я осторожно взял ее за руку, но... догнать ее, отправиться вслед за ней, - не мог.
      Единственно, что получилось, так это вернуться в прошлое после соул-сингла Джеба:
      "Ты ждешь его на том же месте,
      Не жди - теперь он в армии..."
      Я тут же вспомнил Вейна, его рассказы об Островной Одиссее... Два с половиной часа промелькнули незаметно, напоследок Джеб исполнил свой старый, но очень известный хит:
      "Зерна отобьются в нули,
      Пули отольются в гири..."
      Зал не свистел, не аплодировал - Джеб еле держался на ногах. Из-за шторы вышла его жена, Кэтрин, он обнял ее за плечи...
      Я потянул Кесс за собой, мы молча проламывались сквозь навстречную толпу: жужжащая масса - пусть и людей - довольный и разочарованных, веселых и хмурых, отупело-восторженных и раздумывающих. Я же пробивался в мир засценья, к Джебу.
      Я молча кивнул. Джеб расстегнул рубашку, осторожно снял с волосатой груди диск, ого! такой же, как у меня - я ощупал в кармане приятную, холодную поверхность.
      - Тебе Тилл У. дал?
      - Кто? Что дал?
      - Диск. Ведь это Тилл У. придумал?
      - А, да, придумал Тилл У., так. Но собрал один мужик... Разве ты не знаком с ним... был? С Тиллом У.?
      - К сожалению, нет. Я уехал на АМС-4 за год до его появления...
      Кэтрин выронила стакан, и он звонко растекся осколками по раковине.
      - Вот как?! - вздрогнул Джеб. - Я... просто не знал, что вы с Тиллом У. не совпали по времени. Да-а, значит, тебя интересует Тилл У...
      - Очень интересует, - засуетился я. - Но мои ребята увиливают от разговоров.
      - Хорошо, Влад, я расскажу. Но для начала опорожню банку пива.
      Кэтрин открыла четыре банки. Кесс отказалась, я взял одну, Джеб - две. Он присосался, как новорожденный к груди матери, глотая с упоением, и оторвался, опустошив жестянку.
      - О! Теперь порядок, - он посмотрел на Кесе. - Девушка не станет лишний раз трепать языком?
      Кнессия промолчала.
      - Значит, не станет. Хорошо, - кивнул Джеб. - По моим подсчетам таких дисков не менее семнадцати. Ты не в курсе?
      Я покачал головой - откуда мне знать. Джеббер отхлебнул из второй банки:
      - Первый диск достался Тиллу У. Второй - мне, - еще глоток. - Точно знаю, что есть у Большого Ролли, у Манфреда из "Базуки", у Лео Стринджера, у "Зануды" Патрика, у Блэка " Киллерфилда"...
      - Но ведь он!
      - Ага, Влад, догадываешься, чем пахнут эти игрушки?! Беспорядки в городе - и его рук дело. Вернее, усилителя и его луженого горла. Та-ак, - Джеб задумался, - сразу три хапнули "Боггерти, Кристон и Полански". Они свихнулись - я предупреждал - на первой же репетиции, вместе с техкомандой... Их отправили в психушку, а усилители исчезли. Куда? Не знаю. Как и то, где остальные семь, если только семь...
      - Один у меня, - похвастался я.
      - Э-э, парень, твой не в счет.
      - Почему?
      - Твой - оригинал. А наши, остальные, - копии. Так что ты, Влад, подумай, стоит ли ввязываться...
      - Стоит ли? - переспросил я, - но у меня может получиться!
      - Начиная верить в волшебное зелье, не знаешь, что получится, - усмехнулся Джоб. - А если чудище о трех головах? Подумай, парень. Брось все. Уезжай обратно в Антарктиду, пиши снежные опусы, ведь ты журналист? Или, в Гренландию. Бери в охапку девушку и сматывай... Все не так просто.
      Я следил за реакцией Кнессии, она спокойно слушала сбивчивые фразы Джеба, без эмоций концерта.
      - Уже лучше, - Джеб потянулся за полотенцем, насухо вытер лицо, шею, плечи, грудь, - выпиваю пару банок пива и трезвею. Мысли проясняются... Ты наверное не знаешь, Влад, но я окончил биохимический факультет Университета. Пытался преподавать. Неудачно. Но журналы просматриваю до сих пор. Может, один я отдаю себе отчет в том, что происходит, что мы делаем с людьми. Реальная картина процесса... - Джеб неспешно рассказывал, при этом старательно скреб ногтями волосатый живот, - столь проста, почти банальна.
      - Что?
      - С помощью дисков мы воздействуем не только на эмоциональную сферу, вернее, действие на органы чувств опосредовано влиянием биохимических сдвигов в организме. Диски способствуют выделению эндорфинов, различных нейропептидов, производных бензедрина, гаммалона и бог знает чего еще. То есть, возникновению комплекса ощущений, наслаивающихся на адекватное восприятие слов, музыки, световых эффектов...
      - Джеб, остановись, - попросила Кэтрин.
      - Эти вещества оказывают дополнительное психостимулирующее или же наркотическое действие. Диски способны заставить человека покончить с собой или поднять его психические возможности до вершин интеллекта. Или - принудить людей маршировать строем: "Раз-два левой..."
      Джеб замолчал. Кэтрин тут же встала, открыла для него еще одну банку пива. Я наблюдал за Джеббером, вспоминая его на сцене, перевоплотившегося, и сравнивал с повседневным, уставшим от многочисленных выступлений человеком сорока с хвостиком лет, замученного героя своей собственной песни:
      "Скованные одной цепью,
      Связанные одной целью".
      - Плохо выгляжу? - кисло спросил Джеб, облизнув губы.
      - Неважно, - сознался я.
      - Ты тоже, - ответил он, любезностью на любезность.
      - Побриться забыл, - я провел пальцами по подбородку, шершавому, как терка.
      - Теперь поздно, - усмехнулся Джеб.
      - Да?
      - Не брейся перед выступлением, мои тебе совет.
      - Ладно, - согласился я, - но ты не сказал, не объяснил...
      - Неужели ты не понял?! - разозлился Джеб.
      - Понять-то я понял, мне интересна твоя позиция.
      - Какая к черту позиция, если мы, ты, я, с помощью усилителей можем управлять людьми, как заводными куклами; вот послушай внимательно: Я МОГУ ТОБОЙ УПРАВЛЯТЬ! Вникни в конечный смысл! Страшно?
      Я не ответил.
      - А мне страшно! Страшно осознавать себя носителем дьявольской силы! Первое: Я Могу! Второе: Я Могу Многое! Третье: Я Могу Почти Все! Значит, как вывод: Я ВСЕМОГУЩ!
      - И тебе страшно?
      - Страшно любому из нас - если есть совесть. Если ее нет - смертельно опасно для окружающих.
      - Но! Ведь ты усиливаешь положительные эмоции!
      - Тоже не сахар. Я, владелец усилителя, выбираю одно из двух: либо поднимаюсь в кресло вождя-диктатора, что бесперспективно и неизменно ведет к пропасти, либо встаю на путь Мессии, а значит - прибиваю себя к кресту. Оба пути гибельны.
      - А если петь в пол-силы? В четверть?
      - Тогда не достигнешь цели.
      - Цели?
      - Власти!
      - Но я к ней не стремлюсь!
      - Теоретически - да, но на практике...
      - На практике ты поешь одно, а говоришь другое. Ко всему - от власти можно отказаться.
      - От власти не отказываются! К ней стремятся, ее добиваются, заигрывают с ней. Но не отказываются!
      - А ты?
      - Я - другое дело. Я давно прошел все круги усилителя.
      - А Тилл У.? - спросил я и задумался: "Тилл У. ушел... Почему? Почувствовал, что начинает принуждать людей, подчинять их своей воле? Или?"
      - Нет правил без исключений, - парировал Джеб.
      - Ты ошибаешься в своих рассуждениях. Но в чем - не могу пока ответить. Сначала надо пройти эти круги, а потом...
      - Потом может не быть, Влад. И я не ошибаюсь. Если выкладываться полностью - третьего пути нет.
      - Третий путь есть! И ты идешь по нему!
      - Нет! - глаза Джеба вспыхнули: два угля адова костра, Мерзко! Мерзко, когда начинаешь терять самого себя. В Зале тысячи. Можно поднять их одним взмахом руки. Поднять и повести.
      - Куда? - спросила Кесс. И Джеб, и я повернулись на звук женского голоса, так неожиданно он прозвучал; мы забыли, что нас четверо...
      - Куда пожелает Владислав, - ухмыльнулся Джеб.
      - Но я должен. Если чувствую, что могу, значит должен!
      - Попробуй, парень, если чувствуешь. Совет - одно, запрет - совсем другое. Сам привязан к сцене.
      - Мог бы - запретил?
      Джеб кивнул.
      - А где остальные усилители? - вспомнил я.
      - Во-от, - протянул Джеб, выпучив глаза, - вопрос вопросов. Хорошо, если того мужика и впрямь пристукнули после семнадцатого усилителя. А если нет? А если его спрятали глубоко и надолго? Думаешь, обязательно петь? Разве нельзя говорить: тихим вкрадчивым голосом, заставляя верить, заставляя подниматься и идти на штурм высоток, а их бессчетное множество на дороге ко всеобщей победе мудизма, а?
      - Так уж все и можно?! - я покачал головой.
      - Можно вес! закричал Джеб. - Рвущегося к власти не остановит никакая сила! Он продолжит битву, даже потерпев полное поражение, - Джеб вздрогнул, лицо побледнело.
      - Если мы не сумеем противопоставить им... или, тогда все дружно, мирно... всем стадом... в полосатых пижамах... Джеба затрясло, - да, об этом думаю... из-за этого не ухожу, "в этом городе без окон...", - он закрыл лицо руками, - тазик...
      - А теперь, ребята, быстро валите отсюда, - скомандовала Кэтрин, - сейчас начнется.
      Мы поспешно вышли. Из-за двери раздались звуки.
      - Ему тошно от самого себя.
      - Нет, Влад, вы не правы! - она опять перескочила "на вы". - Он отдал себя Залу, наполнился грязью тех, кто не задумывается, что петь, что говорить...
      - Ты так считаешь? - спросил я. Не слишком ли Кесс идеализирует? Одно дело молекулы, с ними все ясно. Но превращать эмоции в материальные структуры?!
      Кесс кивнула. Мы шли по коридору: сорок, пятьдесят, а то и более метров. Мучения Джеба сопровождали нас до самой лестницы.
      - Как вам такая перспектива, Влад? - отвернувшись, спросила Кнессия.
      - Подходяще, - ответил я и закашлялся.
      Мы поднялись в мой номер. Я зашторил окна, включил легкую подсветку, сел возле стола, забыв, что Кесс остановилась в дверях.
      - Я готова, - тихо сказала она.
      - Мм? - я повернул голову, в полумраке не сразу разобрав, что она расстегивает платье.
      - Я готова, - повторила девушка.
      - Выполнить любое мое желание? - спросил я, вставая.
      - Да, - спокойно ответила Кесс. Но глаза ее, без того ночные, а в полумраке почти невидимые, напряженно следили за мной.
      - Любое-любое? - переспросил я, заранее зная ответ.
      - Да, - ответила Кесс.
      - Почему? - мне было не до шуток.
      - Перед выступлением артисту нужен отдых: немного вина, немного женщин...
      Я едва сдержался, чтобы не ударить ее, нахмурился, Кесс застыла, кислой улыбкой обнажив верхние зубы.
      - Но я не тот артист, который тебе нужен, - и ляпнул далее: - Это Вейн и Любен позаботились обо мне? Хорошо заплатили?
      Она, ответно, влепила мне пощечину. Молодец.
      - Вот теперь, девочка, ты похожа на себя, - улыбнулся я, как будто знал, какая она - Кесс. - А то - двусмыленности...
      И еще одну влепила, скорее всего лишнюю. Мы молча смотрели друг на друга.
      - А если я искренне предложу вам, Владислав, ведь... полярный год длинен...
      - Нет. Считайте, что я еще не вернулся. Кстати, все, что можно, я потерял вчера вечером.
      - Врете! - она поцеловала меня в щеку, в ту, которую... Вы напились и завалились спать.
      - Мне необходимо поработать, - сказал я, кашлянул. - Новые рифмы просятся наружу.
      - Опять врете, - ответила Кесс, сложив на груди руки. Я надеялся, что меня вторично поцелуют, но - пощечины и поцелуи шли в соотношении два к одному. - Ваше кредо - импровизация. И вранье тоже.
      - Вру, - кивнул я, - и не могу понять, почему меня читают, как открытую книгу. А если я скажу, что хочу еще раз взвесить все "за" и "против", решить - выходить ли мне на сцену?
      Кесс заглянула мне в глаза, глубоко-глубоко.
      - Да.
      - Поздно, - сказал я, - тебе пора домой...
      - Влад, ты же не хочешь, чтобы я уходила?..
      - Ты задаешь вопрос?
      - Я отвечаю на него, - улыбнулась девушка. После чего поцеловала меня в щеку и ловко скинула платье на пол. Я отвернулся. В ответ скрипнула кровать.
      - Влад, у окна откидной стол и две электросвечи. Тебе удобно? Только не сиди всю ночь - завтра твой выход. Если замерзнешь - я здесь.
      - Спи, - буркнул я, действуя, как снотворное. Кесс уже посапывала. А я сидел одиночкой, не включая свет - таращился в окно.
      Странная идет игра: меня заставляют поверить, что я могу больше, чем могу. Странно, но и девушки вокруг: в кои веки на меня обращали столько внимания? Я изменился? Они? Или все подстроено? Все куплены? Даже Кесс?
      Я осторожно приблизился к постели - она здесь, значит, не приснилась. Жаль... Почему? Она здесь: живая, мягкая, теплая и еще какая-то... Я вздохнул. Испытание? Путешествие сквозь пещеру соблазнов?
      Вернулся к окну. Ха-ха - мне петь! Не страшно - смешно.
      Вот Джеб - да, отдал Музыке четверть века. А я? С чего все началось? Вспомнил! Милена! Правила хорошего тона, надежды на престижный брак и безбедную старость. Вот она точка отсчета, точка, с которой упал Влад В. Вы думаете, с точки нельзя упасть? Можно! И еще как разбить голову!
      Жизнь - кино, непрекращающийся фильм. Надоело - щелк выключателем. Нет, это не фильм. Это Ти Ви - видеоклипп: музыка, слова, наполненные быстротечным действием со множеством эпизодов, мелочей, отступлений, подсветок. То бишь - фрагменты чужой полуобнаженной жизни между пластами бикини-сна.
      Такое кино хорошо смотреть, привычно развалясь в кресле, банка пива в одной руке, сигарета - в другой. Сиди себе да поглядывай за марафоном жизни, скомпанованным и втиснутым в четыре-пять минут. Но вдруг из ящика выскакивают придуманные тобой герои, выхватывают пиво, тушат сигарету и тащат за собой. Главный герой клиппа выбыл из игры - срочно требуется замена. Пошел! Глаза на лоб, но идти-то надо. И не просто на прогулку - надо вступить в борьбу, отбросив рассуждения типа "что-та-ко-е-хо-ро-шо". Встать на центральном месте и сделать, а не говорить "вот-я-бы-тог-да", скажут другие - чесальщики всегда найдутся - и язык почесать и языком. С ног на голову можно перевернуть Все. Главное - точка отсчета...
      "Жизнь и не правда и не ложь,
      Лишь блики солнца на рассвете..."
      - Влад, - меня трепали за ухо.
      Я открыл глаза: Кесс. Выспавшаяся, улыбающаяся, жизнерадостная. Озорно смотрела на меня и расчесывала непослушные черные волосы.
      - Переползайте на кровать...
      Я кивнул, засопел, безуспешно борясь со сном; мне помогли пересечь комнату. Надо бы спросить, куда она...
      - Спускаюсь вниз - пора заступать на вахту. На концерт приду... - она достала салфетку, протерла лоб, носик, щечки. Я вдохнул ее запах - запах полевой фиалки.
      Я спал, стоя на одном из ледяных хребтов, невдалеке от АМС-4, любуясь непредсказуемой игрой солнечных лучей в свет и тень. Я временно переместился на Южный полюс, чтобы еще раз попрощаться с яим и спросить: "Великие Льды! А был ли среди вас человек по имени Владислав В.? Или ему всю жизнь снятся красивые сны?" Признать, что сон - сон, значит смириться с тем, что жизнь - продолжение сна, а значит, можно жить в полсилы, можно относиться высокомерно к самому себе. Седые льды и хрустальные хребты промолчали. Я сказал им:
      "Мне пора", проснулся.
      "Доброе утро, последний герой!"
      В дверь постучали. Еще раз.
      - Давай, входи! - скомандовал я, продолжая лежать. Дверь скрипнула: на пороге щурился Томми Сандберг.
      - Ого! - подпрыгнул я. - Рад приветствовать сержанта Сандберга!
      Мы расцеловались, как будто не виделись вечность. Я похлопал его по спине:
      - Знаешь, действительно очень рад тебя видеть! Только как ты меня нашел?
      - А! - отмахнулся Томми, порылся в кармане, достал очки. - Дома ремонт, так что придется жить в гостинице недели две. Случайно узнал, что ты в этом номере, решил зайти.
      - Спасибо. Только почему так рано? И уже навеселе?
      - Да мы и не ложились...
      - У меня сегодня концерт! - сообщил я. - Впервые на сцене Владислав В., журналист!
      - Впервые на сцене? - удивился Томми, и еще раз: - Журналист?
      - Конечно! - ответил я, не прислушиваясь к Томми. - Боб "Киндер" уговорил меня петь! Так что журналистику придется бросить! Или передать тебе права, в вечное пользование.
      - Смешно, - улыбнулся Томми, - я-то считал себя единственным писакой на АМС-4... - он достал сигарету, закурил. Я удивленно посмотрел на Томми:
      - Ты еще и куришь?
      - Да, - улыбнулся толстячок. - когда выпью...
      Несколько минут мы сидели молча.
      - Значит, будешь петь? - спросил Томми, окуная хабарик в стакан с водой.
      - Наверное, буду - деваться некуда.
      - Что значит; наверное?! Ты должен!
      - И ты туда же: должен! Должен!
      - Так оно и есть. А, - он хмыкнул, - если ты чего не понимаешь, то скоро вспомнишь.
      - Я в сомнении, Томми, - и пересказал ему вкратце историю с диском, разговор с Джебом, мысли прошедшей ночи. Закон Кайфуция знаешь? - спросил Томми.
      - Ко-кко-го?
      - Значит, не знаешь. Кайфуция, - повторил Томми. - И не путай с тем умнейшим китайцем.