Глава 1

— Ничего не скажешь, капитан, лучшего денька, чтобы привезти невесту домой, и представить себе невозможно.

— Да поди ты к черту, старый ирландский негодяй.

— Есть, капитан.

— И скажи Бакстеру, чтобы к моему приезду он вычистил конюшню.

— Есть, капитан.

Финн Малдун, не чувствуя за собой никакой вины, широко ухмыльнулся, придерживая лошадей, пока его хозяин усаживался на сиденье фургона.

Можно было не сомневаться в том, что капитан Хэзэрд пребывает в крайне дурном расположении духа. Он больше походил на беднягу, которому предстояла дуэль, чем на человека, собирающегося нанять себе новую экономку.

Даже у святых не могло оставаться никаких сомнений, что в голове у седовласого коротышки Малдуна, бывшего моряка, царила такая неразбериха, что всякая его попытка хоть немного сблизиться с дочерьми Евы, особенно с теми, которых держали под замком тюрьмы Параматты, неизменно приводила к бурной стычке.

— Говорят, капитан, что эти фабричные девчонки — просто стая диких кошек. — В его устах это предупреждение прозвучало до комичности серьезно, даже покровительственно.

— Я это учту, будь спокоен. — Резкие, поброн-зовевшие на солнце черты лица Джонатана Хэ-зэрда слились в суровую маску, а его зеленые глаза, отражая неудовольствие, еще больше потемнели. — Но выбор у меня очень невелик.

— То есть как это? — откровенно усомнился Малдун, позволяя себе маленькую фамильярность и пользуясь преимуществом своего возраста и давним знакомством с капитаном. — По-моему, проще было бы спуститься по реке до Сиднея и приглядеть в бинокль кого-нибудь из новых каторжников, когда они будут сходить с корабля. Да любой из них согласится на что угодно.

— Перестань болтать. У меня нет времени! — недовольно проворчал в ответ Джонатан, но тем не менее впервые за все утро позволил некоему подобию улыбки коснуться своих губ. В его золотисто-изумрудных глазах засветились искорки неудержимого смеха, и он, чтобы скрыть их, поспешно опустил поля шляпы. — Я ничуть не сомневаюсь, что женщина, которую я найму к себе на работу, будет рада «согласиться на что угодно», как ты говоришь. У нее еще меньший выбор, чем у меня.

— Вот именно поэтому, капитан, вы и должны будете проявить большую осторожность, — сказал ирландец, нежно поглаживая холеную шею одной из лошадей. — Весьма вероятно, что у такой женщины будет единственное желание: как бы скорее вернуться в Сидней и потрясти там юбками. Многие местные распутницы, точно библейская Иезавель, используют свои чары — если они, конечно, таковыми располагают, — с тем, чтобы получить пропуск на свободный проход и тут же забыть своего благодетеля. — Он сдвинул брови, покачал головой и добавил: — Они, капитан, нахальны. Нахальны и вульгарны. Ну а если у них появится возможность вырвать сердце из груди мужчины, то, поверьте мне, они ее не упустят.

— Я буду иметь это в виду, — холодно ответил Джонатан, поставив обутую в высокий сапог ногу на переднюю перекладину фургона. — Однако, поскольку женитьба в мои планы не входит, я сомневаюсь, что моему сердцу что-либо угрожает. — Он резко кивнул, и его старший по возрасту собеседник послушно выпустил из рук поводья и отступил в сторону. — Я вернусь намного раньше полудня. Если на то будет Божья воля, то сегодня вечером нам предстоит славный ужин.

— Есть, капитан, — откликнулся Малдун. Правда, особой уверенности в его голосе не прозвучало. — Да будет на то воля Божья…

Джонатан, легко поддернув вожжи, дал сигнал лошадям. Фургон тронулся с места и вскоре выехал из густой тени пышно разросшихся деревьев, окружавших дом.

Безоблачное летнее небо сверкало солнечными лучами, а воздух был напоен пахучей смесью запахов эвкалиптов и жимолости. Листья лениво колыхались от легкого дуновения ветерка. Клекот ку-кабар, австралийских зимородков, напоминающий хохот человека, сливался с нежным щебетанием ярко окрашенных тропических пташек. Все предвещало наступление еще одного знойного дня, которыми так печально знаменита Австралия. Бесчисленные рои жужжащих насекомых уже спрятались от надвигающейся жары в глубину потайных щелей в растрескавшейся почве.

Красивый молодой хозяин плантации Бори бросил быстрый, раздраженный взгляд на небо. Меньше всего ему сейчас хотелось ехать на фабрику. До сих пор он избегал ее, как будто это место было зачумленным. Но, как он уже сказал Малдуну, выбора у него почти не было. Либо он попытает счастья на фабрике, либо рискнет потерять целый день на поездку в Сидней. К тому же и в этом случае не было никаких гарантий, что он сможет подыскать себе там более подходящую женщину. Совсем никаких.

Он вполголоса выругался и еще раз подстегнул лошадей, заставляя их быстрее бежать по весьма скверной, но, впрочем, типичной для этой части страны дороге. Взгляд его стал еще более мрачным, как только он задумался о стоящей перед ним задаче и о превратностях судьбы, побудивших его на этот шаг.

До сих пор, его попытки нанимать свободных женщин на должность домоправительницы не увенчались ни малейшим успехом. Три последних одна за другой спешили взамен с таким трудом завоеванной свободы связать себя узами брака. Одну из них, Нэри, даже самый непритязательный мужчина не назвал бы молодой или привлекательной. И тем не менее ни одна из них отнюдь не страдала от отсутствия ухажеров. Поскольку в этих местах число мужчин намного превышало количество женщин, тот факт, что в конце концов природа брала свое, удивления ни у кого не вызывал.

— Природа… — презрительно пробормотал он. — Будь она проклята, эта природа.

Неожиданным, полным злости движением эн сорвал со своей головы шляпу и забросил ее в глубь фургона. Солнечные лучи, отвесным потоком прорываясь сквозь сомкнутые кроны деревьев, заливали ослепительно золотистым светом его густые темно-каштановые волосы. Навязчивое стрекотание цикад звоном отдавалось в ушах, но, дав волю своему раздражению, он едва ли сейчас слышал его. Чертыхаясь, он пытался поудобнее устроиться на деревянном, лишенном какой-либо обивки сиденье, находя его тряским как никогда. Решительно все вызывало у него сегодня досаду — даже шелковый галстук, который он в конце концов одним рывком сорвал с шеи, всячески понося светское общество, к которому он неохотно причислял себя, за то, что оно в угоду условностям требует носить так много лишней одежды в столь знойном климате.

Посмотрев на запад, он увидел вдали очертания Голубых гор. Их тяжелые, бесплодные, образованные песчаником пики четко вырисовывались на зелени предгорий. «Страна контрастов», — рассеянно отметил он про себя. Расстилавшийся вокруг пейзаж резко отличался от того, что ему приходилось видеть до сих пор, и, конечно же, он был совсем иным, чем плоские и болотистые равнины, тянувшиеся вдоль побережья американского штата Мэриленд.

Джонатан почувствовал, что его охватил приступ ностальгии. На несколько мгновений его мысли вернулись на родину.

Родина…

Лицо его вновь приобрело напряженно-замкнутое выражение, но теперь он обратил свои проклятия на себя. Минуло уже два года с той поры, как он волею судьбы перебрался в Австралию. Какой теперь смысл вспоминать о прошлом?

Он двинулся дальше, заставляя себя думать о других вещах. К тому моменту, когда он въехал в поселение Параматта — аборигены называли его «скопищем угрей» — и замедлил бег лошадей, настроение его нисколько не улучшилось.

Даже в это время дня на улицах царило необычайное оживление. Городок заметно разросся, но с Сиднеем его, разумеется, сравнить никак было нельзя, и это радовало Джонатана.

Он рассеянно оглядел необычный конгломерат построек, раскинувшихся по берегам реки. Величественное здание, в котором размещалась администрация, увенчанное классическим портиком, казалось чуждым среди окружавших его незатейливых лавок и таверн. Возвышавшаяся двумя своими башнями церковь святого Иоанна, казалось, могла быть перенесена сюда из любой английской деревни. Сам же городок с его аккуратно спланированными улицами, причудливыми коттеджами, выдержанный в безмятежно зеленом колорите, нес на себе отпечаток английского стиля и в то же время был явно не английским. Как и другие города Австралии, Параматта была странной смесью старого и нового.

Отвечая молчаливыми, рассеянными кивками на адресованные ему приветствия, Джонатан продолжал спускаться по выложенной брусчаткой мостовой главной улицы городка. Его окончательный путь лежал к раскинувшемуся впереди расчищенному участку, который отстоял на весьма приличном расстоянии от более респектабельных районов Параматты. С каждым поворотом колес фургона он испытывал все большее стремление отказаться от своей затеи.

Но теперь он уже не мог позволить себе повернуть назад. Остановив лошадей, он закрепил тормоза, захватил шляпу и соскочил с фургона. Перед ним оказалась «Женская фабрика», названная так потому, что именно здесь женщины-заключенные изготавливали грубую ткань, шедшую на зимнюю одежду для осужденных.

Брачный рынок…

Его губы сжались в тонкую линию, когда он бросил взгляд на пользующийся дурной славой уголок города. Главное здание представляло собой на удивление красивую трехэтажную постройку в стиле одного из королей Георгов, словно похваляющуюся башенкой с куполом и установленными на ней часами. Весь район был окружен каменной стеной, предназначенной скорее для того, чтобы не допустить в поселок мужчин, нежели удержать внутри него женщин.

При всем том что и в нынешнем виде это была все-таки тюрьма, Джонатан напомнил себе, сопроводив свою мысль гримасой отвращения, что теперь она выглядела гораздо лучше своей предшественницы. Еще несколько мясяцев назад фабрика представляла собой не что иное, как отвратительное, запущенное, грязное строение. Не менее двух третей женщин-заключенных вынуждены были искать временное пристанище у местных поселенцев. Поскольку же этим женщинам нечем было расплачиваться за кров, они вынуждены были добывать деньги методом, именовавшимся у них «сыграй на моей заднице». Их клиентура состояла в основном из заключенных мужчин, и когда те оказывались неспособны заработать на нищенское существование честным путем, то они обращались к воровству. Так и складывался, как можно было с уверенностью предположить, порочный круг… Удивительно ли после этого, что Параматта получила прозвище «современных Содома и Гоморры»?

Теперь, слава Богу, все изменилось. Каким бы унижениям все еще ни подвергались женщины, у них по крайней мере была крыша над головой. А также и шанс на лучшую жизнь.

Подготавливая себя к неприятной задаче, которую ему придется вот-вот решить, Джонатан напялил шляпу и двинулся вперед. Он постучал в тяжелые, окованные железом двери. Через несколько секунд они распахнулись, и перед ним появилась здоровенная, неопрятно одетая женщина, один внешний вид которой, как подумал он с внутренним содроганием, мог бы остановить движение стрелок на башенных часах.

— Что надо? — требовательно спросила внушительная надзирательница. Ее глаза обшарили его с хорошо оплаченной бдительностью. Она была почти одного роста с ним и в случае необходимости смогла бы защитить свою честь. Правда, он сомневался, потребуется ли ей это.

— Я приехал, чтобы подобрать себе женщину, — сняв шляпу, коротко сказал Джонатан.

— Вы имеете в виду невесту?

— Нет. — «Боже упаси!» — подумал он при этом. — Моя цель найти работницу, а не вступить в брак.

— Работницу? — Ее серые ястребиные глаза подозрительно сузились. — И какая же предполагается работа?

— Мне нужна экономка. — Разозлившись, что она все еще воспринимает его как неоперившегося юнца, а не как закаленного жизнью тридцатилетнего мужчину, он резко добавил: — Только это, и ничего больше.

— Понимаю, — сказала она, все еще выражая всем своим видом недоверие. — В таком случае есть ли у вас письмо от преподобного Марсдена?

— Да. — Он засунул руку в карман своего сюртука и вынул требуемое от него официальное послание, надлежащим образом подписанное самопровозглашенным хранителем морали колонии.

Черноволосая великанша взяла письмо, внимательнейшим образом изучила его и наконец широко распахнула дверь. Однако, когда она отступила в сторону, чтобы впустить его, ее настрой сколько-нибудь заметно не смягчился.

— Я — миссис Бурке. Я слышала о вас, капитан Хэзэрд. — В ее голосе, который и с самого начала нельзя было посчитать приятным, к концу тирады уже прозвучала нотка обвинительного акта. — Вы ведь американец? — осведомилась она.

— Один из многих, — мрачно отозвался он, придав своему тону оттенок угрозы, и нетерпеливо кивнул в сторону главного здания. — Если вы не возражаете, я хотел бы приступить к делу. У меня нет времени.

— Как и у всех других благородных джентльменов, — фыркнула она.

Резко повернувшись, миссис Бурке повела его через двор. Привязанная к ее поясу увесистая связка ключей громко звякала при каждом ее тяжелом и далеко не грациозном шаге.

Джонатан следовал за ней по пятам, судорожно комкая в руках шляпу, словно собирался ее уничтожить. Надзирательница ввела его в центральный внутренний двор и попросила подождать, пока она соберет заключенных, оставив его томиться под бросавшей жалкую тень сосной.

Ждать пришлось, слава Богу, недолго.

Он увидел, как из главного здания в узкий, залитый солнцем двор вышла группа женщин. Их было, по-видимому, около тридцати. Они выстроились в полном молчании, послушно ожидая осмотра.

— Это наши «заслуженные» заключенные, капитан, — объявила надзирательница и выступила вперед, вставая рядом с ним. Она оглядела своих подопечных со слабой улыбкой превосходства. — Эти причиняют наименьшие хлопоты. За каждой из них полгода хорошего поведения, и ни одна не беременна.

Джонатан уклонился от немедленного ответа. Он пристально осмотрел женщин, удивляясь, как молоды были большинство из них. Одетые в грубые, серые фланелевые платья и белые домашние чепцы, они выглядели скорее школьницами, нежели закоренелыми преступницами, но тут же, несколько цинично улыбнувшись, Джонатан напомнил себе, что внешний вид часто бывает обманчив. Любая женщина с лицом ангела могла обладать душой проститутки. Однако, черт побери, это-то он, конечно, знал.

Убийство, воровство, проституция, .. Независимо от причин, которые привели их в ссылку, он не мог не испытывать к ним чувства сострадания. Они оказались вдали от дома, и им, по-видимому, предстояло провести остаток своих дней в Австралии.

Время отсчитывало секунды, а он все еще продолжал молчаливо и критически оценивать выстроившихся перед ним женщин. Он вновь вспомнил предупреждение Малдуна. Джонатан задумался: а действительно ли они хуже всех остальных? Некоторые из них были хорошенькими, другие — нет. По меньшей мере две из них, как он отметил, разделяли его неприязненное отношение к происходящей процедуре. Они сердито глядели на него исподлобья, и в их колючих взглядах угадывалась вероятность быстрой и, возможно, смертоносной реакции, если только он осмелится остановить на них свой выбор. Однако многие другие соблазнительно улыбались ему. В отношении этих он сомневался, смогут ли они продержаться хотя бы месяц на плантации Бори.

— Может быть, капитан, вам бы хотелось приглядеться повнимательнее, — предложила надзирательница. Было ясно, что ее раздражало отсутствие энтузиазма с его стороны. — Может быть, здесь есть такие, которые отвечали бы вашим желаниям…

— Нет. — Он с уверенностью покачал головой. Он интуитивно чувствовал, что пока еще не присмотрел такую женщину, которая была бы ему по душе. А интуиция очень редко обманывала Джонатана. — А есть ли здесь другие женщины? — спокойно, но требовательно спросил он.

— Сейчас есть и другие, но…

— Тогда отведите меня к ним.

Надзирательница была явно раздражена его командным тоном. Она не привыкла, чтобы ей приказывали, особенно американцы. Но служба есть служба.

— Лучше вы никого не найдете, — предупредила она подчеркнуто резко.

— Вполне возможно. — Он слегка улыбнулся ей, на что она лишь высокомерно вздернула подбородок.

С пренебрежением отвернувшись, она дала сигнал группе заключенных. Некоторые женщины, разочарованные результатом осмотра, возвращаясь в главное здание, тоскливо поглядывали на Джонатана. Не каждый день фабрику посещали столь превосходные образцы мужского племени. Обычно являвшиеся сюда «женихи» были либо стары, либо некрасивы, либо и то и другое вместе. Как всегда, жестокая судьба дала им в этот день возможность увидеть уголок рая, но всего лишь затем, чтобы снова вернуть их в круговорот обычных невзгод.

— Пожалуйста, следуйте за мной, — бросила через плечо миссис Бурке, но это приглашение прозвучало скорее как приказ.

Джонатан опять направился следом за ней. Она прошествовала к ряду длинных, расположенных под низкими крышами построек, и ее обширный зад колыхался под коричневыми шерстяными юбками.

— Неподдающихся мы содержим здесь. Вам лучше быть здесь поосторожнее, — посоветовала она, скривив рот в некоем подобии глумливой ухмылки.

Подобрав ключ из прикрепленной к поясу связки, она отперла массивную дверь и отворила ее внутрь. Вдоль всего здания тянулся узкий коридор, в который выходили двери одиночных камер. Когда Джонатан на секунду остановился, чтобы его глаза привыкли к полутьме, он почуял запах прелой соломы и хвои.

— Здесь у нас сидят любимицы самого дьявола, — едким тоном заметила миссис Бурке. Ее глаза сверкали каким-то триумфальным блеском. Она отперла ближайшую дверь, к которой они подошли, и рывком распахнула ее. — Встать, Кора! — резко выкрикнула надзирательница, врываясь в камеру. — К тебе посетитель.

Сердце Джонатана, никогда не отличавшееся особой чувствительностью, вновь сжалось от сострадания. Он молча ожидал, пока находившееся перед ним бедное создание не поднимет наконец голову. У женщины были мутные, выражающие чувство безнадежности глаза, напоминавшие ему затравленный взгляд дикого животного, уже давно содержащегося в неволе.

— Кому я говорю, встать! — вновь злобно рявкнула миссис Бурке. Она сделала угрожающий жест в сторону заключенной.

— Оставьте ее в покое! — произнес Джонатан, бросив рассерженный взгляд на надзирательницу. — Того, что я видел, мне уже достаточно.

— Поберегите вашу жалость для тех, кто ее заслуживает, — вновь с презрением сказала миссис Бурке. — Как только вы повернетесь к ней спиной, эта милочка раскромсает вам горло от уха до уха.

— Это, может быть, и правда, но…

Больше он не успел сказать ни слова. Без всякого предупреждения Кора спрыгнула с постели и кинулась на него. Он инстинктивно выбросил вперед руки, чтобы схватить ее за запястья, ибо, не сделай он этого, она вцепилась бы своими грязными, обкусанными ногтями ему в глаза. Теперь она воистину превратилась в дикое животное. Она брыкалась и корчилась, дав волю потоку отборнейших ругательств торговки с лондонского рыбного рынка Биллингсгейт, ругательств, которых не выдержали бы уши менее стойкого мужчины.

Ее сила удивила Джонатана. И все же ему удалось быстро утихомирить ее. Миссис Бурке, неподвижно стоя в стороне, ни во что не вмешивалась и ничем не помогла ему, когда он, обхватив своими могучими руками разбушевавшуюся Кору и подняв ее, как тушу, уложил на кровать. Казалось, после этого боевой дух у нее внезапно испарился. Она съежилась под грязным одеялом, поджала колени к подбородку и прикрыла руками лицо.

Уставившись на нее со смешанным чувством жалости и изумления, Джонатан подавил в себе желание положить ей руку на плечо и успокоить и только потом круто отвернулся от несчастной и с тяжелым сердцем покинул камеру. Выходя, он машинально распрямил свою смятую соломенную шляпу. На его лице появилось гневное выражение, когда надзирательница, прикрыв за ними дверь и заперев ее на ключ, повернулась, чтобы поглядеть на выражение его лица.

— Почему, черт побери, вы не предупредили меня, что она сумасшедшая? — уличил он ее. Его негодующий голос прозвучал сухо и резко, как щелчок бича.

— Вы сами мне сказали, что хотели бы посмотреть и других заключенных. — Самодовольно улыбаясь, миссис Бурке прошла мимо него своей монументальной походкой дальше по коридору.

— Попробуйте разыграть меня еще раз, миссис Бурке, и вам придется подыскивать себе новое место работы. — Это была явно не пустая угроза.

Надзирательница, по-видимому, осознала это, и несколько следующих бесед прошли без инцидентов. Все арестантки выглядели вполне здоровыми, хотя и несколько странными. Две из них гребнями вычесывали в своих камерах шерсть. Третья играла с солнечным зайчиком, едва-едва проникавшим в ее камеру через небольшое оконце в верхней части стеньг. Наконец еще одна, как только дверь в камеру открылась, встала на четвереньки, усмехнулась и сделала Джонатану откровенно вульгарное предложение.

У некоторых из заключенных здесь был такой вид, что не приходилось сомневаться в том, что они действительно совершили преступления, за которые и оказались сосланы. Одна из арестанток что-то пробормотала по поводу того, что мужчины — «сыновья самого сатаны» и поэтому вполне заслуживают того, чтобы им «на костре поджарили яйца». Джонатан легко представил себе, какое опустошение она могла бы причинить английской мужской породе.

Наконец его привели в общую комнату, расположенную в боковой пристройке, где группа заключенных изготовляла «параматтскую ткань». Некоторые явно были беременны. Остальные были искалечены или поправлялись после тяжелых болезней. Ни одна из них не подходила для такой работы, которую собирался предложить Джонатан.

— Других заключенных у нас нет, — с трудом скрывая свое торжество, сообщила ему миссис Бурке.

Он резко поклонился ей и направился к выходу. Придя к выводу, что в конечном счете он занялся бесплодным делом, Джонатан уже был готов отказаться от своей затеи, но тут он заметил находившуюся справа от него дверь. Он остановился и обернулся в сторону надзирательницы.

— А здесь что?

— Ничего интересного, капитан.

Однако в ответе женщины прозвучало что-то такое, отчего у Джонатана невольно сузились глаза. Внезапно охваченный неожиданным любопытством, он попытался открыть дверь, но она была заперта.

— У вас есть ключ от этой двери? — требовательно спросил он.

— Нет.

Джонатан понял, что она лжет.

— Тогда я предлагаю, чтобы вы разыскали его.

— У нас есть приказ, чтобы девушка не покидала помещения, — уклончиво ответила миссис Бурке. Плотно сжав губы, она покачала головой и бросила взгляд в сторону камеры, о которой шла речь, — Она настоящая дьяволица, вот кто она такая, — пояснила надзирательница.

— И все же я хотел бы сделать самостоятельный вывод, — продолжал настаивать Джонатан. Он допускал, что может вновь оказаться лицом к лицу с еще одной безумной женщиной, подобной Коре. И тем не менее что-то побуждало его выяснить, в чем же дело. — Поскольку нам до сих пор не везло…

— Вы рассуждаете так, будто я вам говорю…

— Я беру на себя полную ответственность, — заверил он надзирательницу, сопроводив свои слова неким подобием улыбки.

Миссис Бурке явно колебалась, и нерешительность была откровенно написана на ее пухлом, румяном лице. Она уставилась на Джонатана своим тяжелым, неприязненным взглядом, посмотрела на дверь, потом опять на него, а затем весьма неохотно уступила его требованию.

— Поступайте как хотите, капитан. Но знайте, пользы это вам не принесет. Она не поедет к вам.

Ее слова лишь разожгли любопытство Джонатана. Едва сдерживая нетерпение, он следил за тем, как миссис Бурке чудодейственным образом отыскала ключ и всунула его в замок. Она распахнула дверь, за которой он увидел камеру, во многом напоминавшую ему предшествовавшие арестантские помещения. Но за одним исключением. В ней находился ангел.

Ангел…

У Джонатана расширились глаза: он не поверил сам себе. Такой красивой юной женщины Джонатан еще никогда не встречал.

Ее густые золотисто-каштановые волосы были коротко подстрижены, что, как ни странно, отнюдь не уродовало ее, а, наоборот, лишь подчеркивало красоту. Прикрывавший волосы белый чепец выгодно оттенял локоны, вившиеся вокруг ее лица. Грубое, дурно скроенное платье не в силах было скрыть совершенство изгибов ее изящного тела. У нее была полная грудь, а бедра при всей их стройности сохраняли соблазнительную округлость. Требовавший, казалось, мужской ласки рот, точеные аристократические черты лица — какими они и должны быть у истинной леди, а также гладкая, безупречная кожа, свидетельствующая о ее англосаксонском происхождении, — все это являло собой признанный образец цветущей английской женственности.

А ее глаза! О Боже! Ее глаза были цвета моря — его сверкающих, полных огня сине-зеленых глубин.

Женщина стояла перед ним гордо, непокорно, глядя на окружающий мир так, будто она находилась посреди элегантно обставленной гостиной, а не в тесной, тускло освещенной, грязноватой тюремной камере.

Его темно-изумрудный взгляд погрузился в бездонную бирюзу ее завораживающих глаз. Оба еще не произнесли ни единого слова, но между ними сразу же возникло странное напряжение, быстро достигшее предела. Шли секунды, а грозная миссис Бурке все еще держалось в стороне, разумно прикусив язык.

И наконец ангел заговорил.

Глава 2

— Что за бесцеремонное вторжение?

Джонатан внимательно вглядывался в нее со смесью удивления и неприкрытого мужского интереса. Конечно, в ее манерах не было ничего ангельского. Она говорила прямолинейно, сердито и властно. Ее глаза метали в него незримые кинжалы. Он был уверен, что, случись их встреча в иных, более благоприятных для нее обстоятельствах, она с радостью применила бы настоящее оружие.

Будучи заинтригован ею, Джонатан доставил себе удовольствие получше разглядеть ее. Кровь в его жилах кипела, пока он медленно, неспешно ее рассматривал. Она совсем не походила на других женщин, встреченных им на фабрике… Она не походила и ни на одну женщину, с которыми ему пришлось сталкиваться в Австралии. Как же могло случиться, что дьявол бросил в подобную тюрьму столь изысканно выглядевшее создание?

— Этот джентльмен подыскивает себе здесь экономку, — разъяснила миссис Бурке, растягивая слова и сопровождая их улыбкой, выдающей, что она получает странное удовольствие от происходящего. Она скрестила руки на своей необъятной груди явно в предвкушении фейерверка эмоций.

— Экономку? Но я же… я не служанка! — негодующе прошипела молодая женщина. На шелковистой коже ее щек зардели два ярких пятна. Ее подбородок еще непокорнее поднялся кверху, а глаза метали на надзирательницу яростные взоры. — Вы что, не предупредили его, кто я такая?

— Если верить ее словам, она леди Александра Синклер, — сообщила миссис Бурке Джонатану. Правда, то, что сама Бурке отказывалась признать за арестанткой право на этот титул, было очевидно по насмешливой улыбке, которой надзирательница сопроводила свои слова. — Мы называем ее леди Алекс. Что же касается ее повадок, то она…

— Можете оскорблять меня, уродливое чудовище из рода гарпий, как вам угодно, но я действительно леди Александра Синклер.

— Леди? — эхом отозвался Джонатан, и его лоб пересекла морщина, свидетельствовавшая о работе мысли. Его глаза сузились, пока он внимательно изучал ее. В изысканности ей отказать было нельзя. По тому, как она себя держала и говорила, можно было судить, что она не простого происхождения. Но как можно объяснить появление английской дворянки среди каторжников? Для этого должно было существовать какое-то объяснение.

— Держу пари, что она чувствует себя на сцене, — высказала свое мнение надзирательница. — Актрисы — умные создания. Но не слишком умные, не так ли, дорогуша? — съязвила она в адрес Алекс, потом вновь повернулась к Джонатану и добавила: — Ее сослали за воровство.

— Меня ложно обвинили! — с горячностью заявила Алекс.

— Ну конечно же, вас и всех остальных, кто оказался на этом забытом Богом берегу, оболгали, — насмешливо бросила миссис Бурке.

— Кем бы вы ни были, — обратился Джонатан к леди Алекс, сделав шаг вперед и уничижающе взглянув на надзирательницу, — я полагаю, что вы были бы благодарны тому, кто помог бы вам выбраться отсюда. — Он выразительно посмотрел на Алекс и намеренно задержал на ней взгляд.

— Если вы имеете в виду какую-либо особую форму благодарности, сэр, то тогда поищите, объект для нее где-нибудь в другом месте. — Алекс положила руки на бедра и точнее сформулировала свою мысль: — Я не сомневаюсь, что круг обязанностей вашей «экономки» будет гораздо шире, чем традиционные домашние заботы!

Алекс несколько раз порывисто вздохнула. Продемонстрированная ею бравада резко контрастировала с внутренним смятением, которое Джонатан вызвал в ее душе. Она всеми силами старалась скрыть бешеное сердцебиение и подавить странное ощущение тепла, разливавшегося по ее телу.

«Боже, что же это происходит?» — в панике подумала Алекс. Она никогда раньше не испытывала подобных чувств. Мужчина — судя по его речи, американец — был красив, просто дьявольски хорош собой… Но было в нем что-то более незаурядное, чем привлекательный внешний облик.

Будучи не в силах оторвать взгляд от его великолепной фигуры, она сделала еще один глубокий вдох. Джонатана отличали довольно высокий рост и сухощавое, подтянутое тело с хорошо выраженной мощной мускулатурой. На нем был просто скроенный темно-синий сюртук, выгодно подчеркивавший его широкие плечи. Снежно-белая льняная рубашка эффектно оттеняла его загорелое волевое лицо. Тесно облегающие замшевые бриджи обрисовывали его стройные бедра атлета, а высокие, до колен, черные кожаные сапоги сидели как влитые на длинных сильных ногах. От него исходило ощущение истинной мужественности, самоуверенности, доходящей до надменности, и власти над всем, на что или на кого он обратил внимание.

Преодолевая смущение, девушка вновь взглянула на него. Ее щеки разрумянились, как только она заметила порочную, как она решила, самодовольную улыбку, пробежавшую по его губам. «Неужели этот распутник смеется надо мной?» — подумала она, испытывая сильное замешательство. Эта мысль вызвала у нее новый прилив раздражения, и, хотя ей удалось преодолеть неожиданно возникшее желание ударить его, она бросила на него испепеляющий взгляд и стиснула кулаки.