Те же, только вместо больного на четвертой кровати – подушки, укрытые одеялом. Зрители должны полагать, что ничего не изменилось.

Иисус. Бедный Вечный Жид. Тебе тоже пропишут лоботомию…

Будда. Теперь у них такое лечение пророков. Говорят, очень эффективно!

Магомед. Я – живым не дамся… (Начинает грозно размахивать забытой на сцене сумкой.)

Вечный Жид. Глупости. Они не имеют права. Юридически. Лоботомия запрещена. Теперь используют лекарства…

Будда. Ты это Главврачу расскажи… Вызови его в суд. Ты забываешь, что, войдя в палату пророков, ты, возможно, стал всесильным, но совершенно бесправным!

Магомед. Только мечом! Только мечом!!! Только мечом, взрывчаткой, атомной бомбой, наконец, мы привлечем к себе внимание мира! Только так мы обретем свободу!

Иисус. Кстати, а как поживает наш Главврач? Интересно, Санитарка сильно его покалечила? Не дай бог, и правда, убила! А если не убила, так он только укрепится в своем желании нас радикально излечить… После того как он узнает, какое воздействие на милую, мирную женщину оказала моя Накроватная проповедь… Кстати, тоже совершенно мирная…

Магомед (указывая на четвертую кровать). Не иначе, как нам этот Шайтан всю воду мутит!

Будда. Да, да… Не зря говорят: в мутном омуте черти водятся…

Магомед (подкрадываясь к четвертой кровати с сумкой наготове). А давайте мы ему разъясним!

Санитары вводят Инопланетянина.

Магомед. Места нет! Палата заполнена!

Санитары отстраняют Магомеда, отбирают у него сумку и провожают Инопланетянина к четвертой кровати. Поднимают одеяло, убирают подушки и насильно усаживают Инопланетянина на кровать.

Будда. Да, зря ты, Магомед, Сатану спугнул… Вот теперь к нам Инопланетянина подселили… (Громко, обращаясь к Инопланетянину.) Ты с чем к нам пришел?

Инопланетянин. Меня считают сумасшедшим, хотя я ничуть не больнее, чем все остальные. Я пришел к вам на Землю с миром.

Иисус. Ну, слава богу. Я опасался, что встреча с инопланетянами может быть неприятной…

Инопланетянин. Я пришел к вам для того, чтобы сказать, что никто не вправе решать, что правда, а что неправда… Кто нормальный, а кто ненормальный… Грех это…

Магомед. Ну а если человек под себя ходит? А если буйный?

Инопланетянин. Ухаживать надо… Осуждать не надо…

Иисус. И за это тебя госпитализировали?

Магомед. И за это тебе тоже собираются сделать лоботомию?

Иисус. Значит, так суждено. Ну, не крест же… Не крест… Возможно, в будущем люди перестанут удалять лобную долю мозга пророков, в которых кроется их интеллект и способность видеть… Перестанут выкалывать око пророка, которым пророк может исцелять… Перестанут делать прочие святотатственные операции… Возможно, когда наступит будущее…

Внезапно Инопланетянин снимает маску. Под маской оказывается Главврач с перебинтованной головой. Все замолкают.

Главврач (устало, но торжественно). Да не бойтесь вы за свои головы… Операции не будет. Будущее … уже наступило!

Все смотрят на него с недоумением.

Пришло указание с самого верха…

Пауза.

Лечить пророков таблеточками!

Всеобщее ликование и крики: «Ура! Слава будущему! Браво, няня!».

Занавес.

«Исцеление пророков»… Во куда хватил! Скорее всего, это произведение будет раздражать и главврачей, и санитарок, и христиан, и буддистов, и евреев, а о мусульманах и говорить нечего. Моя мама, узнав, что я посмел вывести образ пророка Мухаммеда в своем произведении, пришла в навязчивый ужас и затребовала текст пьесы на просмотр. Еще не прочитав рукопись, мама сказала, что я сошел с ума, что террористы меня достанут и в Канаде, и что если даже Папе не сошло с рук, то мне уж точно не сойдет…

Я ответил, что я совсем непримечательная личность, кому я на фиг нужен, но все же полюбопытствовал, что такого в очередной раз совершил мой папа? Мама объяснила, что в данном случае речь идет не о моем отце, а о Папе Римском, который недавно в одной весьма академической лекции неосторожно посмел процитировать фразу шестивековой давности… Фраза неполиткорректно намекала на жестокую сущность ислама и на то, что он насаждается мечом, а не добрым словом. Весь исламский мир вспыхнул и ответил жестокостью на обвинения в жестокости!

Я успокоил маму, что ничего плохого про пророка Мухаммеда в пьесе нет! Но она настаивала, желая непременно поскорее узнать, что я там про него написал.

Тогда я сказал, что ничего про него не написал. Он сам сказал о себе все, что счел нужным. Мама возразила, что я придуриваюсь и что это же ясно, – все, им сказанное, вложил ему в уста никто иной как… Нет, не Аллах, а я… А вы подумали, Аллах? Вы плохо знаете мою маму… Ее не успокоил мой уклончивый ответ, что, следуя учению пророка, мне не следует бояться его разбушевавшихся последователей, потому что только погибнув в борьбе, можно попасть в рай!

Читатели мои строгие, друзья мои верные, любимые мои родственники, ласковые мои домашние, успокойтесь! Я все поясню. Эта пьеса не о пророке Мухаммеде и не о Будде. И вовсе не о Христе. Эта пьеса… обо мне!

Конечно, после драки кулаками не машут. Пьеса написана и поступила на свалку литературной истории, где ее либо забудут, либо нет, что, в общем, не имеет значения. Поздно оправдываться, что я хотел родить девочку, а получился мальчик, в духе еврейского анекдота:

Я честно скажу – я не хотел девочку. Я родил то, что собирался родить… Пьесу «Исцеление пророков».

Многие авторы рано или поздно приходят к тому, что пытаются объяснить сами себе и всем остальным, зачем они пишут. Оруэлл отметился брошюрой: «Зачем я пишу?» Фаулз посвятил этой теме немало строк. Да только ли они?

Практически каждый, собирающийся оставить оттиск своих мыслей на бумаге, задается вопросом: «А может быть, лучше было промолчать? Не позориться своей посредственностью? Не повторять уже в тысячный раз повторенное?» Но жажда выговориться сильнее этих самозапретов…

Конечно, во все времена авторы ищут еще и славы. Если я скажу, что я не ищу славы, – вы не поверите, вы просто захлопнете мою книжку и швырнете ее в камин. У вас нет камина? Извините. Ну, тогда в мусорное ведро… Туда ее, в мусор, или лучше в макулатуру, обменяете ее на что-нибудь стоящее. Что, уже не меняют макулатуру на Дрюона? А какой век на дворе? Да что вы говорите? Двадцать первый? Так это же везение! Нам повезло! 21 – это же очко! Мы выиграли![42]

Так о чем это я? О славе? Ну, вы приготовились? Тогда слушайте:

Я НЕ ИЩУ СЛАВЫ!

Не верите? Ваше право. Конечно, вы скажете, что я поднял тему пророка Мухаммеда, чтобы прославиться. Ведь теперь самый легкий путь обзавестись скандальной славой – это покритиковать ислам или их пророка. Обозвать его предводителем пастухов стадов табуреток. Это так. Не спорю. Знаменитый современный французский писатель Уэльбек[43], сколотивший состояние в шесть миллионов евро всего за четыре-пять романов, в одном из интервью назвал ислам «самой тупой религией» (la religion la plus con), за что подвергся судебному преследованию, однако, на его счастье, был оправдан. Несколько утомленному угрозами со стороны мусульман Уэльбеку, правда, пришлось бежать из любимого Парижа сначала в Ирландию, а затем в испанскую глубинку, где он недавно написал роман «Возможность острова», который еще до выхода объявил своим лучшим произведением.

Роман вышел в 2005 году. Я читал его по-французски. Точнее, брался читать и бросал. Я плохо знаю французский? Да нет, не так чтобы плохо… Мне этот роман показался бредом, хотя тот же Анатоль Франс бредом не кажется, даже когда читаешь его по-французски, но, возможно я изменю свое мнение (я имею в виду о Уэльбеке), а поэтому пока прошу проигнорировать сказанное мной по этому поводу, хотя про ислам прошу отметить, что более половины славы Уэльбеку принес его скандал с мусульманами, тем более, что с его стороны это был отнюдь не дебют на стезе задирания приверженцев Корана.

Да, мусульмане показывают нам свой норов… Рот затыкают почище инквизиции. Конечно, во времена Галилея и Декарта было опасно писать нестандартные соображения о Святой Церкви, устройстве Вселенной и прочих насущных предметах. Вы скажете: люди, желавшие славы, высказывались, гибли на кострах и завоевывали бессмертие?

Во времена сталинских и фашистских застенков тоже было опасно открывать рот… Люди открывали, гибли – и снова завоевывали бессмертие. Как у Высоцкого:

Вы действительно думаете, что все они искали славы? Нет. Просто свобода слова и совести – это когда ты действительно можешь дышать и говорить свободно, невзирая на уродов-фанатиков всех мастей! А для некоторых говорить так же необходимо, как дышать!

Помните, как в пьесе?

Нет, я не ищу славы. Зачем же я тогда пишу? Я ищу собеседников. Я готов публиковать свои книги анонимно, пусть только их читают люди. Пусть они им не нравятся. Пусть они их раздражают. Пусть они меня поносят… (Я имею в виду не вообще, а по существу.) Но только пусть читают. Потому что мне нужны собеседники, или хотя бы один собеседник…

ЛЮДИ! АУ! ВЫ ГДЕ?

А, вот вы где! Вы меня читаете! Спасибо… Тогда я попытаюсь ответить на вопрос, зачем я пишу, проследив, как возникла идея пьесы «Исцеление пророков» и каким образом она была написана за три коротких, но столь многое вместивших дня!

Недавно мой редактор организовала запись глав из моего романа «Маськин», пригласив народного артиста России Ивана Краско. Я позвонил ему накануне и попросил, чтобы он читал с любовью… Иван Иванович рассмеялся и сказал: «Ну а как еще? Как можно не любить вашего Маськина? У меня у самого маленькие дети. Я и им буду эту книжку на ночь читать!»

Ах, как он читал! Послушав его запись, я понял, какую силу может иметь слово, когда он вложено в уста блестящего артиста!

Так я решился ступить на шаткое плато драматургии. А тут еще по случаю недорого купил шеститомник Мольера на французском, 1818 года издания. Ну, дурной пример, как говорится, заразителен. Недурной – тоже. А пьесы Мольера очень недурны, хотя в современном мире, конечно, на любителя… Эти книги оказались такими старыми… Их могли бы держать в руках поздний Наполеон и ранний Пушкин. Кстати, вы знаете анекдот о Пушкине и 1812 годе?

Кстати, раз уж мы вспомнили Пушкина… Вспомним и его поэму «Гаврилиада». Если ему простили такое, сказанное о Богоматери:

И даже такое, сказанное об архангеле Гаврииле:

…то и мне как-нибудь простят мои, гораздо менее кощунственные, пусть и более сомнительные в литературном плане, художества…

Итак, полистав пьесы Мольера, я подумал, а почему бы, собственно, мне не написать пьесу? Дальше – проще. О ком же должна быть пьеса? Ну конечно же, о себе самом… О ком еще наша пишущая братия может сочинять?

Я бы тоже написал пьесу в стихах, но подумал, что времена стихотворных пьес прошли… Увы… Да и стихи мои почему-то далеко не всем нравятся… Хотя я старался… (Вру, ничего не старался. Писал, как душа велела. Не моя вина, что некоторым моя душа не по нутру…) Итак, решил: лучше уж в прозе. Так надежнее…

А дальше началось самое интересное. Мне захотелось выразить все борющиеся во мне противоположности. Вот так и оказалось, что все они: Иисус, Мухаммед, Будда, Вечный Жид, Сатана, Главврач и даже Санитарка (особенно Санитарка) – это я!

Санитарка вообще все время говорит моими стихами и рассказывает семейные истории-легенды про Первую мировую войну… которые мне рассказывала моя бабушка!

В этой пьесе Иисус выражает мои наклонности к любви и милосердию. Но особенно мне интересна, разумеется, его Накроватная проповедь, основанная на Нагорной проповеди Христа. Может, это прозвучит самонадеянно, но я, проведя десяток лет на Святой Земле, сросся с ощущением присутствия пророков буквально у себя под боком. Я восходил, и не раз, на ту самую гору[45], где Иисус произнес свою проповедь. Там до сих пор звучат эти проникнутые мистической энергией слова. (Я это не фигурально выражаюсь, а на полном серьезе: там крутят запись Нагорной проповеди на всех языках.) На меня не раз снисходило чувство божественного умиротворения в одинаково святых для еврея, христианина и мусульманина местах… Я действительно считаю себя человеком всех религий и всех разновидностей атеизма. А обвинить автора всегда найдется за что. (Особенно если он ко всему им написанному еще и оказался евреем, что уже само по себе граничит в современном, да и не только современном, мире с сумасшествием!) Знаете, как в одном анекдоте:

Нагорная проповедь ответила мне на мои вопросы в духе: а может, мне помолчать в тряпочку? или, может быть, пообщаться с пророками тайно, на домашнем уровне?.. «Нет! – говорит мне Иисус. – Не может укрыться город, стоящий на верху горы. И, зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме». И я повторяю эти слова для вас, хоть их вам уже повторяли несчетное число раз.

Меня не перестают поражать эти речи. А в пьесе меня поразили даже не сами эти бессмертные слова, а реакция на них Санитарки, то есть моя в ее лице. Самая что ни на есть мирная проповедь подвигла миролюбивую, богобоязненную женщину избить Главврача поварешкой! И не важно, что в пьесе Главврач – это тоже я, и таким образом вы стали свидетелями самобичевания. Я, ей-богу, не знал, что все так случится. Просто эта поварешко-избивательная реакция возникла сама собой, естественно и непринужденно. И тогда я подумал, что, каковы бы ни были наши проповеди, невозможно предсказать, какую реакцию они вызовут в разных людях и даже в нас самих.

Магомед отражает мою деятельную, чтобы не сказать решительную, сущность. «Хватит висеть на крестах! Хватит сидеть в позе лотоса!» Скольких обидят эти дерзкие фразы? Так что мусульманам нечего на меня обижаться. Я описал Мухаммеда в себе, я принял его в качестве выразителя своих устремлений, сомнений и чаяний. Более того, в тот самый день, когда на мою маму летели ракеты Касамы в Ашкелоне, я романтизировал образ пророка Мухаммеда, читал Коран и писал арабские стихи… Я – подонок. Я – предатель. Эдакий новоявленный Иосиф Флафий, предавший свой собственный народ, а потом скрупулезно и со вкусом записавший историю его поражения…

Я, конечно, не оправдываю жестокую сущность террора, направленного на навязывание своей веры… Но Магомед, пожалуй, был первым и последним настоящим мусульманином. Он тверд, но старается найти истину. Отсюда и столько амбивалентности в Коране по отношению к иудеям и христианам – людям Писания.

Он, конечно, живой человек, он галлюцинирует, мучается в судорогах, не раз терзавших его и являвшихся явными симптомах недуга, но все же он искренне страдает душевно и сомневается… Чего не скажешь о многих его последователях! Вместе с Мухаммедом в исламе умерло сомнение.

Практически все в пьесе основано на тех или иных фактах из мусульманской традиции. Когда читаешь о Мухаммеде, начинаешь видеть в нем живого человека, и часть этого упорного существа, видимо, бьется и в моем сердце! Я верю, что мне есть за что его поблагодарить… И есть чего ждать!

Я даже написал ему записку по-арабски:

что означает: «Большое спасибо! Я буду ждать!» Надеюсь, что ответ придет не в виде очередного террориста-самоубийцы… Какая невыдержанная форма ведения теософского спора…

Будда в пьесе – это тоже я. С его верой в нереальность реальности… И желанием сделать людей умнее или глупее… Или это была не его идея? В том-то и дело, что всю пьесу я мог бы записать в виде собственного монолога…

Сатана в пьесе – тоже я. Вы заметили, что Сатана не произносит ничего особенного? Только «Браво, няня!» с намеком на тот старый анекдот:

Роль Сатаны в пьесе – самая сложная… Он не показывается из-под одеяла и почти ничего не говорит, но должен все время напоминать о своем присутствии.

Так и Сатана во мне. Я знаю, что он там, я чувствую, как он ворочается под одеялом, вздыхает, негодует, радуется – смотря по ведомым только ему сатанинским обстоятельствам, или по мере моей осатанелости… В редкие моменты и во мне он кричит: «Браво, няня!»… А стоит мне отдернуть одеяло – а там только взбитые подушки…

Я говорю, что все мы пророки, хотим мы того или нет. Кому-то являются истинные видения, кому-то – болезненные галлюцинации. Кто-то принялся учить других, кто-то промолчал… Но это не меняет дела…

Каждый из нас – посланник Бога на Земле, и за нами свобода выбора… Увидеть в себе пророка или ползти жалким пресмыкающимся по жизни? Увидев в себе пророка, решить об этом промолчать, или возвестить миру о том, что диктуют тебе небеса и преисподняя? Ну а где может оказаться в современном мире тот, кто решил возвестить о себе как о пророке? Конечно же, в сумасшедшем доме.

Я знаю, что писать пьесу с такими главным героями – это безвкусно. Помещать их в сумасшедший дом – тем более нелепо. Сколько подобных пьес уже написано и будет написано? А мне плевать. Мне нужно было разобраться с самим собой… И если вы стали невольными свидетелями этой разборки, извините… Я никого не хотел обидеть…

А знаете что, давайте договоримся воспринимать мою пьесу как анекдот. Хотите? Ну, вроде такого анекдота:

Мне все время хотелось ввести в пьесу действующее лицо: Маськина. Он бы все всем разъяснил… Хотя как-то не полагается по жанру. Но знайте, что если вам не нравятся пьесы про пророков в психушках, то представьте себе, что речь идет о Маськине и его друзьях, и вам сразу станет тепло и уютно! Ведь неважно, пророки ли ведут беседы, или смешные плюшевые игрушки, а важно то, что беседы эти все равно об одном и том же…

Насморк