ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Зоя начинала понемногу приходить в себя, ощущать, что лежит на чем-то мягком, слышать тихие голоса, чувствовать что-то прохладное, влажное и немного успокаивающее на лице.

Она заставила подняться тяжелые веки и огляделась вокруг затуманенным, непонимающим взором. Она лежала на кровати в освещенной комнате, и какой-то мужчина, которого она никогда раньше не видела, с худым, добрым лицом и аккуратной бородкой, стоял рядом с ней.

— Ну вот вы и снова с нами, Купа Зоя, — сказал он. — Это хорошо. — Он взял ее за запястье, проверяя пульс.

— Кто вы? — слабо спросила она.

— Меня зовут Ванополис. Я личный врач мистера Драгоса.

Ее сознание начало оживать и собирать образы: голос, произносивший немыслимые слова; глаза мужчины, говорившие «прощай навсегда».

Она пошевелилась:

— Меня тошнит.

— Лежите спокойно, — сказал доктор, — пройдет.

— Что… что случилось?

— Вы упали в обморок, — объяснил он. — Но, к счастью, мистер Драгос успел подхватить вас и вы не ударились.

— Мистер Драгос, — повторила она. — Но он был на другом конце комнаты.

— Я имел в виду молодого мистера Драгоса, Андреаса, вашего брата. Он принес вас сюда.

На мгновение Зоя уставилась на врача, ничего не понимая. Наконец до нее дошло, что это не просто ночной кошмар, о котором можно забыть с восходом солнца, что жизнь ее теперь кончена.

Лучше бы я умерла, подумала она.

Девушка почувствовала, как слезы жгут лицо, и отвернула голову, чтобы доктор их не увидел.

Немного успокоившись, Зоя сказала:

— А сейчас, пожалуйста, я бы хотела уйти.

— Вам лучше не вставать, — отозвался Ванополис. — Вы пережили шок, и ваш отец желает, чтобы сегодня вы остались на моем попечении. Ваша гостиница уже проинформирована.

— А моим мнением никто не интересуется?! Вся моя жизнь перевернулась с ног на голову, я уже даже не знаю, кто я такая.

— Сожалею, что вам пришлось вот так все узнать. Желательно было бы сообщить подобную новость более деликатно.

Зоя села, убрав волосы с лица, и почувствовала, как комната покачнулась, затем выровнялась.

— Это ничего бы не изменило, доктор Ванополис, ничего.

— А сейчас отдохните, Kyria Зоя. Хотите, чтобы вам принесли чаю? Или что-нибудь из еды?

— Нет, я хочу поговорить с Андреасом. Пожалуйста, попросите его прийти сюда.

— Возможно, для вас будет лучше поговорить вначале с Kyrios Стефаносом, — мягко произнес доктор.

— Нет! — Зоя ударила кулаком по кровати, сверкнув глазами. — С Андреасом. Или, клянусь, я уйду из этого дома и никогда не вернусь, и пропади пропадом ваш Kyrios Стефанос.

Доктор вздохнул и пошел к двери. Зоя откинулась на подушку. Она все еще чувствовала слабость и тошноту, голова болела, но сознание было ясным.

Девушка огляделась по сторонам: большая комната, обставленная старинной полированной мебелью, шторы задернуты, на прикроватном столике лежат книга и пара запонок. Мужской пиджак и галстук переброшены через ручку кресла с высокой спинкой. Дверца гардероба оказалась приоткрытой, и Зоя увидела внутри мужскую одежду. Все тело девушки задрожало от пугающей догадки. Стук в дверь был едва различим. Андреас медленно вошел в комнату и остановился на пороге.

— Это ведь твоя комната, да? — хрипло поинтересовалась Зоя. — Твоя постель. Ты принес меня… сюда. — Ее голос оборвался. — Господи, Андреас, как это жестоко!

— Это была ближайшая комната, — устало отозвался он, — а тебе было плохо. Я… я ни о чем больше не думал. Прости меня.

— Что мы будем делать?

— Ничего. Я сын своего отца, ты дочь моего отца. — Голос у него был холодным и отрешенным, будто он так часто репетировал эти слова, что не осталось уже никаких эмоций. — Это обстоятельство решает все.

— Когда ты… узнал?

— Один старый друг позвонил отцу в Афины. Он знал ту давнюю историю, потому что твоя мать жила в его отеле.

— Ставрос?

— Да, Ставрос. Едва увидев тебя, он понял, кто ты. А когда заметил нас вместе, испугался того, что может произойти. — Андреас пожал плечами. — Полагаю, мы должны быть… ему благодарны.

— Да? — тихо отозвалась она. — Боюсь, я еще не достигла этой стадии.

— Я тоже.

Он прошел вперед, подтянул к себе кресло и, нетерпеливо сбросив одежду на пол, сел в него.

— Андреас, твой пиджак, — автоматически вырвалось у нее, — ты же его испортишь… — Зоя в ужасе смолкла, увидев, как он вздрогнул.

— Ты говоришь как моя жена. Так кто же из нас жесток?

— О боже! — Девушка спрятала лицо в ладонях. — Я этого не вынесу, я должна уехать отсюда, вернуться в Англию.

— Нет, — резко сказал Андреас, — это я уезжаю, возвращаюсь сегодня в Афины. Ты должна остаться хотя бы ненадолго. Отец желает познакомиться со своей дочерью, он ждал этого слишком долго. Каковы бы ни были твои чувства, ты не можешь лишить его этого.

— Ты знал о моей матери? — спросила она дрожащим голосом. — Об их связи?

Я думал, что знал все о женщинах отца. — Лицо Андреаса было «словно высечено из камня. — Моя мать позаботилась об этом. „Я умираю, а у твоего отца новая шлюха“. Я потерял счет, сколько раз она говорила мне это, когда я был ребенком. Но тех женщин он держал в Париже, Риме и Нью-Йорке. Тания была его убежищем. Мать ненавидела остров и редко сюда приезжала. На Тании он встретил твою мать и полюбил. После нее, я думаю, не было никого… нигде. — Он опустил глаза и крепко стиснул руки. — Моя мать кричала, что он строит дом на Тании для какой-то иностранной шалавы. Я помню, как она смеялась, когда дом год за годом оставался пустым, насмехалась над самой идеей, что та женщина, которую он так любит, однажды вернется к нему и они будут наконец счастливы вместе.

— Она была счастлива, — сдавленно пробормотала Зоя, — с моим отцом, человеком, чье имя стоит в моем свидетельстве о рождении, кто вырастил меня, заботился обо мне. Зачем он стал бы делать это для чужого ребенка?

— Возможно, потому, что был хорошим человеком и любил ее. Похоже, твоя мать была из тех женщин, что внушают любовь.

— Да. — У Зои сжалось горло. — Да, она была такой. Мы были… счастливой семьей. Или по крайней мере я так думала.

— А моя семья не была счастливой, — тихо сказал Андреас.

— Если твой отец был так влюблен в мою мать, так бесконечно предан ей, почему не получил развода и не женился на ней?

— Он пытался. Но хотя моя мать и не утруждала себя заботами об отце, ей нравились деньги и положение в обществе. Если бы она стала бывшей женой, ее статус изменился бы, и она это понимала. Поэтому она устраивала истерики — грозилась покончить с собой. Один раз даже попыталась, правда, кажется, не совсем всерьез; но отец не мог рисковать репутацией. Короче, ситуация была ужасная, и это плохо отразилось на твоей матери. Она разрывалась между любовью к отцу и растущими проблемами, вызванными этой связью. И хотя она готова была жить с ним в качестве его любовницы, не было гарантии, что моя мать оставит их в покое.

В конце концов твоя мать уехала. Она вернулась в Англию и заставила отца поклясться, что он не поедет за ней.

— Даже при том, что ждала от него ребенка? — возмутилась Зоя. — И он отпустил ее?

— Никто из них не знал, что она беременна, — тихо пояснил Андреас. — И он не бросил ее, Зоя, он постоянно писал ей, умоляя вернуться, стал строить для нее дом, как залог их будущей жизни. А когда Джина написала, что ждет ребенка — плод их любви, — он был на седьмом небе от счастья. Отец тут же написал, умоляя ее приехать к нему, послал билет на самолет, деньги. Но все было возвращено неиспользованным, и связь прервалась.

Зоя ахнула.

— И он это допустил?

Он работал на износ — пытался компенсировать потерю любимой женщины. Это был удар, которого он не ожидал, и в результате с ним случился нервный срыв. Он проболел несколько месяцев, а когда поправился, первым делом написал ей, умоляя передумать. Но все его письма возвращались нераспечатанными, твоя мать переехала и не оставила нового адреса. Она словно растворилась без следа, а когда в конце концов он отыскал ее, она была уже замужем, и отец с болью узнал, что она назвала свою дочь Зоей — именем, которое он, как когда-то говорил ей, выбрал бы, если б у него была дочь. — Андреас вздохнул. — И все равно отец отправил ей последнее письмо, где написал, что по-прежнему любит ее и будет ждать всегда. — Он откинулся на спинку кресла, усталый и осунувшийся. — И мне, Зоя mou, пришлось сказать ему, больному человеку, что надежды больше нет, Джина умерла.

— И что он ответил?

— Сначала ничего. Потом сказал, что скорбел по ней с того дня, когда она ушла от него. Но что она оставила ему… тебя. И ты пришла, чтобы найти его.

— Мама ни разу не упоминала его имени, — печально проговорила она. — Была только… картина. Картина, изображавшая дом, который она никогда не видела. Как она это сделала?

— Отец посылал ей множество рисунков и фотографий. Воображение, должно быть, дополнило остальное. — Андреас горько вздохнул. — Возможно, она тоже так и не смогла до конца отказаться от своей мечты.

— Вдобавок ко всему они разрушили и наши мечты, — тихо проговорила Зоя.

— Ты знала, что отец подарил Джине дом. Почему не рассказала мне?

— Я собиралась — в то утро, когда мы должны были встретиться на вилле. Собиралась вернуть бумаги и сказать тебе, что мне ничего не нужно и что мы должны похоронить прошлое. — Она горько усмехнулась. — О боже, какая дьявольская, трагическая шутка! — Она помолчала. — Ты знал обо мне?

Нет, понятия не имел о твоем существовании. Отец всегда сердился, когда я пытался поговорить с ним о вилле «Даная». Он отказался даже назвать мне национальность своей возлюбленной, не говоря уж об имени. А мама всегда называла ее только «иностранка». Ни о каком ребенке никогда не упоминалось. Потом, в то утро в Афинах, отец излил мне всю душу, ничего не утаивая. Телефонный звонок Ставроса встревожил его, и он понял, что должен срочно положить конец нашим отношениям. Но даже тогда я ему не поверил. Да простит меня Бог, я подумал, что это уловка, чтобы подтолкнуть меня к другому браку. Ему пришлось показать мне фотографии твоей матери, даже последнее ее письмо, прежде чем я смог принять… правду.

— Мама должна была рассказать мне, — оцепенело проговорила Зоя. — Почему она молчала все эти годы?

— Возможно, тоже хотела забыть о прошлом, хотела, чтобы ты продолжала верить в свою счастливую семью.

— Да. — Девушка обхватила себя руками. — Ох, ну зачем я сюда приехала? Ты ведь знал, что я что-то скрываю…

— Да, — мягко произнес Андреас. — Но я убедил себя, что это просто часть любовной игры, в которую мы начали играть. И что скоро у нас не будет секретов друг от друга. И теперь, да поможет нам Бог, это правда.

— Твой отец был женатым человеком, — сказала девушка с горечью, — он не имел права влюбляться в нее.

— Не думаю, что у него был выбор, Зоя mou. Не больше, чем у меня, когда я смотрел, как ты спускаешься навстречу мне но ступенькам, и все, о чем я мог думать, было: «Вот она наконец».

Девушка наклонила голову, и одинокая слезинка скатилась по щеке.

— Андреас… не надо.

— Полагаю, нам лучше больше не встречаться наедине. — Мужчина поднялся, взял из шкафа чемодан, потом посмотрел на Зою долгим взглядом. — Наверное, стоит благодарить Бога, что ни о чем большем нам не нужно жалеть.

— Один поцелуй, — в отчаянии проговорила она. — О, Андреас, Бог не накажет нас за тот единственный поцелуй.

Он остановился у двери и мрачно взглянул на нее.

— Ты так считаешь? — Резкая издевка в его голосе заставила ее сердце мучительно сжаться. — Я думаю, мы уже наказаны — сейчас и до конца наших дней.

Дверь тихо затворилась — Андреас ушел…

Зоя сидела, не в силах пошевелиться. Казалось, так прошла целая вечность, потом она услышала рев мощного мотора и поняла, что вертолет забирает его у нее.

Девушка упала лицом в подушку и затряслась от беззвучных рыданий.

Чуть позже пришла домоправительница и, тактично не замечая ее заплаканного лица, мягко уговорила перейти в комнату в другой части дома.

Девушку уже не удивило, что ее вещи были привезены из гостиницы и распакованы, а ее простенькая ночная рубашка разложена на роскошном атласном покрывале. Восхитительно пахнущая ванна готовилась для нее служанкой.

Зоя подошла к окну и, раздвинув шторы, уставилась в темноту. Если бы только существовало лекарство, лечащее разбитое сердце или стирающее память…

— Kyria Зоя, — услышала девушка голос доктора Ванополиса, — ваш отец беспокоится о вас.

— Он — сама доброта, — криво усмехнулась она.

— Он хочет, чтоб вы знали, — продолжил доктор с легким укором, — что не потревожит вас сегодня, но просит разрешения увидеться с вами утром, когда вы отдохнете и успокоитесь.

— Отдохну? — вызывающе повторила Зоя. — Успокоюсь? Скажите, доктор, у вас нет средства, отнимающего память?

Он сочувственно вздохнул.

— Давайте лучше остановимся на таблетке снотворного — я оставлю ее на тумбочке.

Благодаря лекарству Зое действительно удалось поспать, но сны были тревожными и бессвязными.

Однако ночь закончилась, и девушке предстояло посмотреть в лицо мужчине, который объявил себя ее отцом.

Зоя уставилась на себя в зеркало, пытаясь отыскать хотя бы малейшую черточку Стива Драгоса в своей внешности, и не смогла разглядеть ни одной. Я похожа на свою мать, вот и все, подумала она.

Вчерашнее платье вместе с некоторыми другими вещами было унесено в стирку, поэтому она надела джинсовую юбку и белую кофточку с короткими рукавами. В конце концов, ей не надо ни на кого производить впечатление, она школьная учительница в отпуске, и это все.

Вчерашний слуга ожидал ее у лестницы, чтобы проводить в столовую. Зоя сделала глубокий вдох и вошла.

Стефанос Драгос сидел один во главе большого стола и просматривал кипу иностранных газет, но при ее появлении тут же отодвинул их в сторону. На нем были льняная рубашка и кремовые брюки.

— Kalimera. — Он выдвинул стул, указывая, что ей следует сесть возле него.

Зоя без улыбки ответила «доброе утро» и села на другой стул. Брови мужчины удивленно приподнялись.

— Могу я предложить тебе кофе? Или есть чай, если ты его предпочитаешь. Булочки только что испекли. — Стефанос сделал знак слуге.

— Только апельсиновый сок, пожалуйста, — попросила Зоя. — И кофе. Я не голодна.

— Но ты должна есть, — возразил он, — иначе заболеешь.

Девушка взглянула на него холодно и сдержанно.

— Мистер Драгос, у меня уже болит сердце, и еда тут не поможет.

Последовало молчание, затем он отрывисто заговорил по-гречески со слугой, и тот поспешно покинул комнату.

Стив Драгос откинулся на спинку стула, изучая Зою немигающими черными глазами.

— Если у тебя есть все, что нужно, тогда мы поговорим.

— Говорить-то особенно не о чем. — Зоя отпила апельсинового сока. — У вас была связь с моей матерью, и я явилась ее результатом. Я была счастливее, не зная этого. Что тут еще можно сказать?

— И тебе неинтересно узнать о прошлом?

Когда-то было интересно. Я и приехала сюда потому, что нашла документы о передаче матери в дар виллы «Даная». Я думала, что должна узнать об этом, но лучше бы я этого не делала.

— Ты говоришь о связи, — сказал Стив Драгос, немного помолчав. — Но это было большее. Твоя мать была любовью всей моей жизни, и я потерял ее.

Зоя отставила стакан, губы у нее скривились.

— Как все-таки история склонна повторяться.

— Я думал, что до дна испил чашу вины и страданий, но, видно, ошибался, — тихо проговорил Стефанос. — Я не стану оправдываться в том, что любил твою мать, малышка. Каждое ее слово, каждая улыбка, жест были благословением моей жизни. Но, видит Бог, я не хотел причинить боль ни тебе, ни моему Андреасу.

— В таком случае вы поймете, почему я не могу здесь оставаться и должна вернуться домой.

— Это твой дом.

— Нет! — выкрикнула Зоя. — Это не мой дом и никогда не будет моим. Это просто… невозможно.

— Пока нет, — спокойно сказал Стив. — Но однажды ты поймешь это. Потому что моя кровь течет в твоих жилах.

— Да? — Девушка покачала головой. — Если б это было правдой, я бы почувствовала это вот здесь. — Она прижала стиснутый кулак к груди. — Я бы почувствовала какую-то связь между нами, но я… не чувствую.

— Я умею быть терпеливым, — вздохнул Стефанос, — я научился этому. И однажды ты примешь меня как своего отца.

— Существуют тесты, чтобы решить это, мистер Драгос. — Зоя вызывающе вздернула подбородок.

— Ты не веришь мне? — Густые брови сдвинулись. — Тогда, быть может, ты поверишь собственной матери? — Он достал из нагрудного кармана рубашки выцветший листок бумаги.

Зоя неохотно взяла его и пробежала глазами поблекшие строчки. Это был, без сомнения, почерк Джины, и в письме говорилось, что у нее все хорошо, она счастлива и ждет его ребенка. В конце были слова любви.

— Я знаю, надо было поехать в Британию, настоять, чтобы она вернулась ко мне, но я дал опрометчивое обещание и не мог поехать, не нарушив слова, чего она мне никогда не простила бы. А потом я узнал, что она вышла замуж. — Стефанос испытующе посмотрел на Зою. — Он хорошо с ней обращался, этот человек?

— Да, он прекрасно относился к нам обеим. Потому-то я и не могу поверить, что они с мамой лгали мне.

Некоторое время он хранил молчание.

— Неужели Джина никогда обо мне не говорила? — тоскливо поинтересовался Драгос.

— Нет. — Зоя постаралась говорить помягче. — Думаю, мама твердо решила оставить ту часть своей жизни в прошлом. Но она хранила вашу фотографию и нарисовала чудесную картину дома, который вы построили для нее. Я нашла бумаги случайно и заинтересовалась, откуда они. Но вилла «Даная» никогда не была по-настоящему маминой, поэтому и мне не принадлежит.

Я хочу, чтобы она была твоей, дитя мое, — тихо сказал Стефанос и, не давая ей возразить, добавил: — Используй ее по своему усмотрению. Живи там иногда, продай, подари — выбор за тобой.

— Это… очень щедро.

— Ты моя дочь. Я бы дал больше, если б ты позволила, признала наше родство публично.

— О нет. — Зоя закусила губу. — Слишком все это… быстро. Я… мне нужно время, я должна подумать над… над значением всего этого. — Она взглянула на него. — Вы должны понять.

— Я постараюсь. — Он отодвинул стул и встал. — Пойдем, погуляем по саду.

Когда они шли по террасе, Стефанос тихо произнес:

— Андреасу не было нужды говорить мне, что она ушла от меня, я это почувствовал сердцем. — Он взглянул на Зою. — Тебе не больно, когда я говорю о твоей матери?

— Нет, — отозвалась она. — Как можно? Мы… мы оба любили ее, это по крайней мере я признаю.

— Хочешь знать, как мы познакомились? Все случилось из-за растянутой лодыжки. Я возвращался на машине в этот дом и увидел молодую женщину, она сидела на обочине и держалась за ногу. Я остановился и предложил помощь. В клинику она не захотела, и я привез ее сюда, моя экономка перевязала ей ногу.

— Романтическая история. — Зоя попыталась улыбнуться.

— Но это не была твоя мать, — тихо продолжил он, — это была ее сестра. Думаю, она подвернула ногу, убежав из гостиницы после очередной ссоры.

— Ничего удивительного, — вырвалось у Зои.

— Да? — Рот у него слегка сжался. — Я могу в это поверить, хотя Джина всегда была преданной сестрой. Я послал записку Ставросу в гостиницу, что его английская гостья жива-здорова, и Джина пришла забрать ее. — Он немного помолчал. — Я полюбил ее, как только увидел. Когда она вошла в комнату, солнечный свет померк в сравнении с ней. И она позже призналась, что с ней было то же самое. Я не скрывал, что женат, но наши чувства были слишком сильны. Мы стали любовниками в считанные дни. Я убедил ее переехать сюда, в этот дом, и жить со мной, когда ее отпуск закончился. Я не мог поверить, что такое счастье существует.

— Тетя Меган тоже осталась?

— Нет. — Тень пробежала по его лицу. — Она уехала.

Зое было над чем подумать, когда она наконец осталась одна в своей комнате тем вечером. Она по-прежнему была решительно настроена уехать как можно скорее, но не могла, не покривив душой, сказать, что день прошел так уж плохо.

В сущности, если бы она была невесткой Стефаноса, а не его дочерью, то наслаждалась бы его обществом. Они договорились, что она будет называть его Стив. Против «мистера Драгоса» он возражал, а она не могла заставить себя говорить ему «папа».

Стив осыпал ее ласками. Однажды утром за завтраком она обнаружила рядом со своей тарелкой плоскую бархатную коробочку, в которой лежала изумительная нитка жемчуга. А когда девушка попыталась возразить, он сказал, что это сущая безделица. В ее распоряжении были также машина и водитель, если ей вдруг захочется куда-нибудь поехать.

Стефанос даже предложил свозить ее в Париж или Нью-Йорк, чтобы обновить гардероб.

— Я учительница, — решительно воспротивилась Зоя, — мне не нужны наряды от-кутюр, мне их просто некуда носить.