13

Эйрис опустилась на колени перед светящимся оранжевым кругом в своей комнате. В одной руке она держала стеклянный цилиндрик, в другой – белую тряпочку. В углу лениво растянулся на подушках Келовар. Его обнаженное тело блестело – он только что вернулся из бани, расположенной позади зала, и смотрел на Эйрис из-под полуприкрытых век. Они уже пробыли в Эр-Фроу пять циклов, хотя, сказать по правде, это были всего только дни.

– Ложись, Эйрис, уже поздно.

– Да, сейчас.

– Ты делаешь это уже в пятый раз.

– Знаю. Я… – она не договорила. На ее лбу пролегла глубокая складка, а глаза расширились и наполнились влагой. Она потерла шелком стекло и поднесла цилиндрик к полу. Кусочки сухих листьев рванулись вверх и прилипли к стеклу. Эйрис нервно рассмеялась.

– Эйрис…

– Вроф, – сказала она и снова засмеялась прерывистым дребезжащим смехом, который вдруг окончился всхлипыванием. – Отсюда – во вроф. Та же «сила». Та же.

– Ты пойдешь наконец спать? – недовольно спросил Келовар. Эйрис услышала в его голосе раздражение и посмотрела ему в глаза.

– Фокусы. Игрушки и фокусы, – проворчал солдат.

– Нет. Нет, Келовар, неужели ты не понимаешь, как все это интересно? Они многому научат нас…

– Иллюзионисты. Им нельзя доверять. Если бы мы целыми днями занимались подобными пустяками, то и сами придумали бы не хуже.

Эйрис взглянула на триболо в углу и мягко проговорила:

– Но ведь мы не придумали, правда? Никто в Кендасте не изобрел триболо.

Келовар протестующе вскинул широкую ладонь.

– Они чужаки, Эйрис, не забывай об этом. Такие же чужаки для нас, как и джелийцы. – Он смягчился и добавил примирительно: – Конечно, тебе интересны все эти разговоры об «обучении созиданию» – это естественно. Ты стеклодув, а не солдат. Но все равно не доверяй им.

– Делизия не враждует с гедами, – осторожно заметила Эйрис.

– Я говорил не о вражде, – оборвал ее Келовар.

– Нет. Но, Келовар… – она пересекла комнату, опустилась на ложе и торопливо заговорила: – Геды учат, что весь мир состоит из подвижных соединяющихся и распадающихся частичек вещества и энергии – весь мир, Келовар…

Его раздражение улеглось, он улыбнулся:

– Тебя это поражает, да? – Он ласково взял ее руку и принялся чертить пальцем круги у нее на ладони.

– Келовар, как ты думаешь, это правда? Ты считаешь, что рассказы о веществе и энергии – ложь?

– Я не могу утверждать наверняка.

– Но все-таки?

– Может быть, правда, а может, и нет. Это не важно.

– Как не важно? Геды рассказывают нам о том, как устроена наша планета.

Он поднес ее руку ко рту и нежно куснул за палец, напоминая о прошлой ночи, когда они были вместе.

– Я рад, что тебя забавляют их фокусы и игрушки. Не хочу, чтобы ты скучала. Но наша с тобой главная задача – извлечь из всех этих пустяков какую-нибудь пользу.

Эйрис отдернула руку. Келовар взглянул на свою подругу с удивлением. Она внимательно вглядывалась в его лицо, освещенное оранжевым светом. Похоже, он искренне недоумевал, действительно считая россказни гедов придуманными исключительно для забавы и не собираясь оскорблять ее. Но в его глазах таился тщательно скрываемый страх, нечто такое, что заставило его внезапно нахмуриться. И еще увидела на его руке зеленый кружок – в Доме Обучения Келовар занимался в другом зале.

– Скажи, – спросила она, – разве у вас на занятиях не говорили о веществе и силе, о том, из чего, как утверждают геды, сделана Кома?

– Они говорили об этом. – Он все еще хмурился.

– Повтори, что они сказали.

– Зачем?

– Прошу тебя. Пожалуйста.

– Какую-то чепуху. Меня интересует только оружие – это действительно важно.

– Ну, пожалуйста, расскажи.

– Нет.

– Прошу тебя.

Келовар поднялся и короткими сердитыми рывками стал натягивать штаны и рубашку. Одевшись, он направился к двери. Слегка наклонив голову, Эйрис неподвижно стояла на коленях среди ярких подушек. Она догадалась, что он просто не понял объяснений и теперь не мог их воспроизвести.

Взявшись за дверную ручку, Келовар обернулся.

– Эйрис…

Она подняла глаза. Он стоял так же, как в первую ночь, когда пришел к ней в комнату: руки безвольно опущены, беззащитное лицо выражало покорность и желание.

– Эйрис… Я не хочу уходить.

Она ничего не ответила.

– Я хочу остаться здесь, с тобой. Если, конечно, ты позволишь. – Его голос звучал так нежно и умоляюще, что у нее вдруг сжалось сердце. Она чувствовала какую-то фальшь, и все же ее друг был искренен. Смутившись, она ничего не ответила. Келовар принял ее молчание за согласие и нажал на оранжевый круг. В наступившей темноте она почувствовала, как его руки обвили ее, он зарылся лицом в тяжелые пряди ее волос.

– Ты позволишь мне остаться, солнышко?

– Да, – равнодушно проговорила Эйрис. Он быстро стянул с нее тунику и потянулся к поясу. От него пахло проточной водой и баней. В темноте отчетливо слышалось дыхание: его – тяжелое и учащенное – и ее – спокойное, не затронутое страстью.

Оранжевый свет от горящего круга на стене не позволял разглядеть детали. Келовар теснее прижался к подруге, а она смотрела на невидимый во мраке потолок, сделанный из крохотных частиц, удерживаемых силой, которая подчинялась гедам и лежала в основе целого мира.

В доме, отведенном для сестер-легионеров, лежала Джехан. Ее рука покоилась на груди другой сестры, Талот. Оранжевый круг на стене в комнате Талот давал достаточно света, чтобы Джехан могла различить ее выступающие груди, резкие очертания которых смягчались упавшими на них длинными рыжими локонами. Поигрывая одной прядью, Джехан поднесла ее ко рту и начала рассеянно теребить губами.

– Когда тебе в караул, Талот?

– Во вторую смену. А тебе?

– В третью. Нам надо поспать. С тобой было хорошо, Талот.

– С тобой тоже. Зачем ты жуешь мои волосы?

Улыбнувшись, Джехан лениво потянулась. По телу разливались теплота и истома. С Талот действительно было хорошо.

– Не знаю, дурная привычка.

– Ты всегда жуешь волосы своих возлюбленных?

– Обычно свои собственные, но твои просто прекрасны, Талот. Необыкновенные.

– Ты имеешь в виду цвет? – настороженно уточнила Талот, и Джехан опять вспомнила о том, что рыжими чаще всего бывают делизийки. У джелиек волосы черные. На этом сходство Талот с делизийками кончалось. Она превосходила Джехан на тренировках, которые уже начала проводить командующая. На занятиях с гедом быстро соображала, какие из новых сведений действительно интересны, а какие не стоят внимания, в постели оказалась лучшей любовницей из всех, с кем раньше спала Джехан, хотя она не спешила ей в этом признаться. В общем, Талот – лучшее, что Джехан нашла в Эр-Фроу, сестра-легионер до мозга костей, и ничего не изменилось бы, окажись она даже зеленоволосой.

– Мне нравится этот цвет, – отозвалась Джехан. – Очень нравится. Она крепче обняла Талот, но, к ее удивлению, скованность и настороженность подруги только усилились.

– Ты мне нравишься, – прошептала Джехан, но Талот ничего не ответила. – Скажи, у тебя есть возлюбленная?

– Нет! – в шепоте подруги прозвучало смятение.

Джехан нахмурилась. Но она никогда не останавливалась на полпути.

– Мне хотелось бы делить с тобой комнату, чтобы ты могла открывать замок на моей двери. Будем вместе проводить время, свободное от караула.

Талот отодвинулась, и рука Джехан соскользнула с ее груди. Рыжеволосая девушка лежала, упорно рассматривая потолок. В тусклом оранжевом свете Джехан едва различала нежную линию ее щеки.

– Если не хочешь, так и скажи, – ровным голосом проговорила Джехан.

– Я хочу. Ты мне нравишься больше, чем любая из сестер-легионеров, с которыми я бывала прежде.

– Тогда какого черта…

– Но сначала я хочу тебе кое в чем признаться.

Талот замолчала. Джехан ждала, изумление постепенно уступало место злости. Какого дьявола…

Талот перекатилась на живот подальше от Джехан. Мучительно подбирая слова, она заговорила:

– Я хочу рассказать тебе кое-что, и тогда тебе, может быть, захочется выбрать другую сестру, чтобы… чтобы разделить с ней комнату. Но после того, как ты все узнаешь, прошу тебя помалкивать, хотя бы из воинской солидарности. Согласна?

– Согласна, – буркнуло Джехан.

– Я… я не целомудренна, Джехан. Я делила ложе с мужчиной. Это произошло еще до того, как меня взяли в легион, тогда мною занимались только наставники, но все же… я согрешила.

– И ты пошла на это, зная о своем будущем сестры-легионера?

– Да. – После секундного молчания Талот раздраженно добавила: – Но ребенка-то не было.

– Но мог быть! – воскликнула Джехан с отвращением. – И ты никогда не смогла бы стать сестрой-легионером. Тебе пришлось бы стать матерью-легионером, у которой даже нет боевого опыта, – бездельницей! Как ты могла настолько забыть о дисциплине?

Талот долго не отвечала и снова заговорила, уже без раздражения:

– Я знаю, что я совершила, и не хочу оправдываться. Я предпочла мужчину своей воинской чести. Ты хочешь уйти из моей комнаты?

Джехан села, сцепив руки на коленях. Новость потрясла ее, она старалась не глядеть на Талот. С какой безответственной легкостью она забыла о клинке чести! Теперь эта женщина достойна только презрения. У нее был выбор: либо остаться целомудренной сестрой-легионером, либо стать матерью-легионером, которая предпочитает детей сражениям. Но, как правило, матерями-легионерами становились только старухи, те, которым было уже за тридцать, потому что их реакции замедлялись и естественно, что они выбирали детей. Возможно, это лучшее, что они могли сделать. Но Талот была молода! Своим поступком она продемонстрировала отсутствие дисциплины, глупость, мягкотелость… Она заслуживает презрения. И все же Талот нравилась Джехан. Почему? Джехан не могла разобраться в своих чувствах. Она испытывала замешательство, а замешательство всегда вызывало в ней гнев.

– Твоя наставница знала об этом?

– Я призналась ей. Позже.

– По крайней мере хоть в этом ты была честна.

– Да.

– И как она поступила? Отстранила тебя от тренировок?

– Нет.

– Кем был тот мужчина?

Талот встала на колени. Женщины сердито уставились друг на друга.

– Он был братом-легионером, – ответила наконец Талот.

– Но не самым достойным. Ты, должно быть, тренировалась в одной группе с кридогами. В моем легионе, если бы какая-нибудь сестра настолько позабыла о клинке чести, ее бы навсегда вышвырнули вон.

– Рада, что ты обучалась в таком хорошем легионе, но я готова помериться с тобой силами когда угодно.

– Это вызов?

– Да!

– Поосторожней, Талот. Мой клинок чести ничем не запятнан.

Талот прыгнула вперед, они сцепились и принялись молча бороться в темноте, скатившись с подушек на твердый пол. Рослая Талот имела преимущество в весе, зато Джехан была крепче. Обеим мешали распущенные волосы. Тишину нарушали тяжелое дыхание и вскрики. Обе были превосходно тренированы, и прошло немало времени, прежде чем Джехан удалось прижать Талот к полу. Она уселась противнице на спину и заломила ей правую руку. Еще немного, и Джехан сломала бы ее. Обнаженные тела блестели от пота.

– Сдаешься? – прохрипела Джехан.

– Д-да.

Джехан выпустила руку Талот. Девушка с трудом встала и схватилась за стену. Голос ее дрожал.

– Твоя взяла. Теперь можешь уходить.

Но Джехан вдруг поняла, что ей не хочется уходить. Ее гнев улетучился в напряжении схватки. Талот была достойным, заслуживающим уважения противником. А эта едва заметная дрожь в голосе… Джехан, тяжело дыша, поднялась на ноги, посмотрела Талот в глаза и медленно спросила:

– Наставники все же позволили тебе остаться сестрой-легионером?

– Да.

– А как тебя наказали?

– Послали в Эр-Фроу за новым оружием для нашего легиона. Чтобы заслужить прощение за… за то, что я сделала. – В ее словах слышалась надежда.

– А что стало с братом-легионером? Его наказали за то, что он взял тебя вместо проститутки?

– Да.

– Как?

– Послали на Первое Испытание, хотя он не пробыл в легионе и года.

– И ты позволила ему…

– Да!..

– Но почему? Почему тебе вдруг захотелось… с мужчиной?

– Будто тебе никогда не хотелось!

– Никогда! А почему тебе этого захотелось?

– Не знаю, – проворчала Талот. Наступило гнетущее молчание. Они сидели не шевелясь. – Он был лучшим легионером в своем легионе и так же силен, как наш лейтенант.

Джехан за эти дни успела проникнуться к лейтенанту невольным уважением. Дахару здесь не было равных.

– Я не затаю обиды, если ты сейчас уйдешь из моей комнаты, Джехан, произнесла Талот с достоинством, хотя голос ее дрожал. – Но я очень прошу тебя молчать об этом. Из уважения к сестре-легионеру.

Джехан чувствовала сладкий; теплый запах тела рыжеволосой девушки, различала прядь ее прекрасных волос, спадавшую на упругую грудь.

– Талот, если ты откроешь мне замок в твою комнату, я открою тебе свой.

Талот глубоко вздохнула:

– После всего, что сейчас узнала?

– Забудем об этом! Все в прошлом. У тебя был только один мужчина?

– Один, конечно, один!

– К черту, сейчас это уже не имеет значения! Ты стоишь на клинке чести, ты добудешь для легиона новое оружие. Скажи, ты больше не будешь спать с мужчиной, пока не станешь матерью-легионером?

– Нет!

Джехан нажала на оранжевый круг, и комнату наполнил свет. Она улыбнулась.

– А ты сильный противник.

Талот улыбнулась и придвинулась к девушке:

– Я слабее тебя. Ты чуть не выбила мне плечо из сустава.

– Позвать жреца-легионера?

– Нет. Мне не настолько плохо, чтобы обращаться за помощью.

Они с застенчивым уважением улыбнулись друг другу. Джехан протянула руку и слегка подтолкнула Талот к разбросанным по полу подушкам.

– Нам надо поспать. Тебе во второй караул, а мне в третий.

– Я разбужу тебя. Черт бы побрал эти дни и ночи – никак к ним не привыкну. В Джеле я всегда просыпалась за несколько минут до моего караула.

– Еще бы.

– Джехан, ты поняла, что геды говорили о свете, воздухе и энергии?

– Чушь, – Джехан пожала плечами. – Пусть болтают сколько влезет, лишь бы дали нам новое оружие.

Она нажала на оранжевый круг и опустилась на подушки. Талот, ложась рядом, неожиданно вздрогнула от боли в плече. Через мгновение она уже спала крепким сном. Умение быстро засыпать, чтобы вовремя восстановить силы, – еще один непременный признак настоящего легионера. Глядя в потолок широко открытыми глазами, Джехан прислушивалась к ее мерному дыханию.

– Талот, – тихо позвала она.

Подруга слегка пошевелилась.

– Талот, а как это – с мужчиной?

Но Талот не услышала. Смущенная, Джехан прикрыла глаза и решила оставить ее в покое: несправедливо снова приставать к ней с расспросами. Талот не какая-нибудь горожанка или проститутка. Она сестра-легионер. И раз наставники не выгнали ее из легиона, значит, ее прегрешение не так ужасно. Наставники не ошибаются.

Джехан закрыла глаза и погрузилась в сон.

Джелийская проститутка СуСу грациозно встала. Брат-легионер не пошевелился. Он растянулся во весь рост на цветастых подушках. СуСу не поняла, угодила она ему или нет, и это пугало ее. Лейтенант главнокомандующей. Тяжесть его груди на ее щеке, мужской запах, мощное тело, навалившееся сверху, тяжелые толчки, от которых даже теперь, когда все кончилось, у нее внутри все болело. Однако СуСу не могла отделаться от ощущения, что мыслями лейтенант витал где-то далеко. Он лишь мельком взглянул на женщину, не сказал ни слова. Если она не угодила лейтенанту главнокомандующей… Но как узнать об этом? Ее охватил страх неосознанный, неясный, никогда не покидавший ее, с которым она уже смирилась, как другие проститутки смирялись с рябой кожей или горбатой спиной. Немного поколебавшись, СуСу нажала на странные оранжевый круг, и комната наполнилась светом.

Лейтенант прикрыл глаза рукой.

– Зачем ты это сделала?

Проститутка почувствовала облегчение: мужчина не выглядел рассерженным, но все-таки вид у него был какой-то отсутствующий. Страх вернулся, однако СуСу заставила себя громко рассмеяться.

– Чтобы получше разглядеть тебя.

– Не ври, – резко отрубил он.

Леденящий страх заполнил душу. Если СуСу не угодила лейтенанту главнокомандующей…

И тут с ней произошла странная вещь, как тогда, когда она убедилась в таинственном исчезновении гнойных язв. Но это оказалось похуже страха: девушка услышала жуткий вкрадчивый голос из белого тумана: «Ну и что с того, что ты ему не угодила? – зашептал этот голос. – Ну и что, что он лейтенант главнокомандующей? В городе четыре проститутки, пусть идет к ним. Если ты не угодила ему, если даже всем им откажешь, ты все равно получишь здесь еду».

СуСу зажала уши руками. ЗАМОЛЧИ, ЗАМОЛЧИ, – беззвучно умоляла она вкрадчивый голос. Замолчи, я ничего не могу изменить, я – проститутка. ЗАМОЛЧИ.

А лейтенант уже стоял рядом и отводил в сторону ее руки.

– Что с тобой. Ты заболела?

СуСу смотрела на него, не в силах вспомнить, кто он и где она находится. Эр-Фроу, галерея проституток… лейтенант главнокомандующей. Да.

Жуткий вкрадчивый голос умолк.

– Ты заболела? – снова спросил лейтенант, и СуСу вспомнила, что он из касты целителей, жрец-легионер. Она покачала головой.

Он отпустил ее руки и спокойно произнес:

– Я не хотел пугать тебя. Я велел тебе не лгать, потому что ты сказала это со странной интонацией.

– С какой интонацией? – спросила СуСу и снова рассмеялась. На этот раз она себя услышала.

– Вот с такой. – Он попытался изобразить эти странные нотки. – В чем было дело?

Презирал он ее или испытывал к ней отвращение? СуСу не разбиралась в психологии, а он уже взрослый… Она напряглась… Быть может, он на нее рассердился? Проститутка не решалась взглянуть на лейтенанта. Если она увидит, что он разгневан, странный голос снова примется за свое…

Когда жрец-легионер молча заплатил ей и ушел, СуСу была так ему благодарна, что не могла сдержать слез. Закрыв дверь, она прислонилась к стене, прижала руки к вискам. Только бы этот странный голос не начал сначала, только бы не начал…

Голос не возвращался. Постепенно паника прошла. Наступило время третьего караула. Может быть, этой ночью больше не будет братьев-легионеров, и она сможет поспать.

Наклонившись, СуСу внимательно ощупала и осмотрела пах, но, как ни вглядывалась, обнаружить язвы ей не удалось. Они исчезли и пока не появлялись.

«Потому, что ты в Эр-Фроу, – неожиданно раздался жуткий голос у нее в голове. – Эр-Фроу – не Джела. Трехглазые чудовища – его хозяева – не братья-легионеры. Тебе больше не надо спать с ними, чтобы заработать на кусок хлеба. Ты можешь смело закрывать перед ними свою дверь…»

– Замолчи! – крикнула СуСу. – Замолчи! Я не могу! Не могу!

Ее никто не услышал. Загадочные металлические стены не пропускали звуков. Жуткий вкрадчивый голос тоже замолчал.

14

В городе Эр-Фроу, строя фразы в конфигурациях обнаруженных фактов, мягко рокотал Энциклопедист.

– Заинтересованность людей при Изучении Знания (хотя бы один заданный вопрос): сто двадцать один человек. Заинтересованность в Обучении Проверке Знания: семьдесят два человека. Заинтересованность в Обучении Созиданию: тридцать девять человек. Заинтересованность в Обучении Оружию: пятьсот тридцать четыре человека. Любые вопросы или слова, предполагающие Обучение Единению: ноль человек.

Комната наполнилась запахом замешательства и напряжения. Все восемнадцать гедов, как можно теснее прижавшись друг к другу, слушали доклад зонда, запущенного на остров. Там обитало племя людей, по крайней мере половина из которых мутировала в результате радиоактивного облучения. Безрукие дети, слепые взрослые, одно слюнявое дебильное существо, которому другие отказали даже в предсмертном спаривании. Племя слишком мало. В условиях непрекращающихся мутаций люди вырождаются из поколения в поколение. Их не хватает для создания необходимого генофонда. Геды, жалобно рыдая, ползли прочь от экрана, а потом…

… А потом ничего. Несколько «дней» не поступало никаких сообщений. Последнее принятое изображение мерцало на экране Энциклопедиста. Но вдруг, совершенно неожиданно, зонд заработал снова. Перемещаясь в нескольких метрах над землей, он передавал изображение разрушенного корпуса корабля. Часть обломков успела истлеть, но двигатель все еще продолжал излучать перемежающиеся волны радиации и стазиса.

– Сколько? – спросил Крак'гар, выражая общее недоумение. – Сколько длится каждый период стазиса?

Этого выяснить не удалось. Вскоре зонд прекратил трансляцию, и на мониторе замер последний кадр. В нем был древний старик.

Лицо старика, изборожденное глубокими морщинами, скрывала седая всклокоченная борода. На ветхом мундире виднелись символы, которые геды отыскали в памяти Энциклопедиста. Эти же символы – серп луны, звезда и двойная спираль – были замечены на одном из человеческих кораблей в тот краткий миг, когда корабль гедов возник из подпространства и выстрелил. Человек смотрел прямо в камеру зонда. Его раскинутые руки, скованные стазисом, замерли в стремительном движении перед маленьким экраном, на котором тоже застыли какие-то символы.

– Сколько? – повторил Гракс. – Депигментированный гигант, должно быть, успел родиться и вырасти в периоды между стазисами, но сколько поколений сменилось перед ним?

Ответа не последовало.

Энциклопедист снова заурчал, сообщая собранные факты, но уже о тех, кто недавно поселился в городе: двести шестьдесят семь человек оставались в своих комнатах в одиночестве. Триста тридцать четыре провели по крайней мере часть темного периода с другим человеком, двести восемьдесят из них использовали поведение спаривания: двести шестьдесят – мужчина-женщина, два – мужчина-мужчина, шестьдесят два – женщина-женщина. Спаривания в группах и, следовательно, подобия Единения, не наблюдалось.

Геды переглянулись. Их феромоны пахли удивлением и отвращением. Ясно, что у этих существ численно-рациональное мышление и нет группового спаривания. Никто не собирается вместе, чтобы укрепить чувство комфорта и солидарности в новой среде, которая должна казаться людям враждебной и раздражающей. Только пары.

– Слова, классифицируемые как вербальное насилие, уровень один, два и три, звучали в диалогах сорока одной соединившейся пары. Действия, классифицируемые как автуальное насилие, имели место в шести парах. Анализ показывает…

В комнате запахло изумлением, а потом и ужасом. Такого Энциклопедист не регистрировал ни у одного численно-рационального вида, такого не было во Вселенной. Насилие во время спаривания! Одному из гедов стало плохо.

Это был Р'греф, подросток. Он испытал физический шок: мышцы спины напряглись, все три глаза безумно вращались на трясущейся голове, и вдобавок он потерял контроль над своими феромонами. Комнату наполнила жуткая смесь запахов. Геды, кто поближе, немедленно вскарабкались на спину лежащего собрата, обняли его руками и ногами, начали поглаживать по животу, ногам, рукам и голове. Все семнадцать бормотали формулы Единения, хотя и не входили в транс. Это пошло с тех далеких времен, когда солидарность только еще становилась генетической необходимостью. Выживали лишь те группы, члены которых не восставали друг против друга, ибо конфронтация приводила к состоянию, в котором пребывал сейчас Р'греф. Семнадцать гедов дышали прерывисто, словно избегали воздуха, отравленного вонью неконтролируемых феромонов.

– Гармония поет с нами, Р'греф.

– Гармония поет с нами.

– И пусть это длится вечно.

– Это продлится вечно. Душистый Р'греф.

– Гармония…

Все остальное было забыто. Комфорт, солидарность, восстановление сил. Кто-то бросил команду Энциклопедисту, и экраны погасли. Исчезли изображения Эйрис и Келовара, Дахара и СуСу, Джехан и Талот. Теперь их не видел никто, кроме Энциклопедиста, который без устали наблюдал, изучал, анализировал.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. КРИДОГИ