Какая-то мысль мелькнула в голове женщины при слове свет… боль заглушила эту мысль… Геды создали Эр-Фроу. Геды, которые слушали что-то внутри шлемов без проводов… прислушивались к чему-то. К чему? Как звук мог проникнуть в шлемы без проводов? Было хоть что-нибудь, чего геды не могли сделать, чего они не знали? Каким образом им стало известно о первом убийстве в Эр-Фроу, ведь все они на ночь заперлись в Стене? Как Гракс узнал, что великану-варвару настолько плохо, что он не может сам дойти до Стены, ведь когда великан выходил из Дома Обучения, он еще мог передвигаться? Никто не мог сказать Граксу, насколько быстро великану становилось хуже. Об этом знали только она и СуСу, но они не сообщили об этом Граксу из-за странного упрямства девушки… Даже слушая их разговоры, Гракс не мог узнать, как плохо великану, никто не говорил о его болезни при чужаке. И тем не менее он обо всем узнал. Каким образом?

На стене горел оранжевый круг. Эйрис перевела взгляд с круга на призмы и электромагниты, стоявшие на полу, потом снова на оранжевый круг и снова на призмы. Туда и обратно. Если она обопрется обеими руками о подушки и подтянется, то сможет сесть. Острая боль резанула по ноге, но Эйрис почти на заметила ее. Пядь за пядью она продвигалась на подушках к стене.

Оранжевый круг переходил в стену без всякий швов, хотя и не был сделан из того же врофа. Стена была гладкой, и ничего нельзя было подковырнуть, никак нельзя узнать, что спрятано за оранжевым кругом. Эйрис прижала ладонь к кругу, сквозь руку просвечивал слабый оранжевый свет.

Нет ничего, что не могли бы сделать геды. Оранжевые круги были повсюду в Эр-Фроу, в каждом коридоре и комнате, с наружной стороны Дома Обучения. Те, что находились возле лестниц, были большего размера и выступали из стены. Для чего они существуют? Наверное, для того чтобы смотреть вокруг и за всеми наблюдать. Наблюдали за СуСу и варваром, за Ондар и Каримом, за нею и Келоваром. Да, да, это именно так!

Стиснув зубы от боли и гнева, Эйрис дотянулась до кучи оборудования и извлекла из нее то, что ей было нужно. Оранжевые круги в комнатах не выдавались из стены. И все, что могла сделать Эйрис, это сложить в шесть раз кусок плотной ткани так, чтобы сквозь нее не пробивался оранжевый свет, и приклеить эту ткань на стену хондром, липким соком, который она выжала из одного растения, чтобы посмотреть, как он выглядит под увеличителем гедов.

Почему геды не сказали, что наблюдают за людьми? Ничего не сказали! Интересно, кем мы им кажемся, когда едим, моемся, любим друг друга под этим огромным, скрытым увеличителем? И почему они наблюдают за нами тайно? Или это не тайна? Возможно, они просто ждут, когда им зададут вопрос? И скажет ли Гракс правду, если она этот вопрос задаст? Да, надо обязательно спросить геда об этих оранжевых кругах…

Мозг Эйрис лихорадочно работал, и сон пришел не скоро. Она спала очень чутко и немедленно проснулась, когда отворилась дверь. «Нет, подумала Эйрис, – я не хочу, чтобы он был здесь». Дверь мгновенно закрылась, но она все же успела разглядеть силуэт человека, скользнувшего в комнату. Нет.

– Келовар, – устало произнесла Эйрис. – Я не хочу…

Наступила напряженная тишина.

– Это я, Дахар, – послышался наконец ответ.

Женщина вздрогнула и попыталась сесть на подушках. Боль отозвалась в ноге. Дахар не шевелился. Эйрис скорее ощущала, чем видела его в кромешной темноте комнаты.

– Как… как ты сюда попал?

– Мне помог Гракс, дал устройство открывающее замки. Такое же, как и то, которым он открыл дверь комнаты варвара.

– Зачем?

– Зачем он дал мне устройство или зачем я воспользовался им, чтобы прийти сюда? – резко спросил Дахар.

– Да, я хочу знать и то и другое, – выдохнула Эйрис.

Темноту вдруг рассеял неяркий свет. Это Дахар нажал на оранжевый круг через сложенную ткань. В первое мгновение Эйрис зажмурилась, когда же она открыла глаза, то увидела, что Дахар стоит рядом с ней и рассматривает ее больную ногу.

– Жрец-легионер, которая тебя лечит, не очень опытная. Я хочу осмотреть твою ногу сам.

Дахар не смотрел на женщину, но она видела его лицо На нем была написана горечь, усталость и отчаяние. Такое же отчаяние она испытала в первые дни в вельде, в первые дни изгнания: «Продолжай двигаться, не останавливайся, продолжай двигаться!» – думала она тогда. И сейчас, глядя на лицо Дахара, видела в нем такое же отчаяние.

– Ты не должен был приходить сюда, – прошептала она. – Это слишком опасно.

– Я могу заново вправить кость. Я сделаю это лучше.

– Дахар, ты слышишь меня? Если они найдут тебя здесь…

– Я могу заново вправить кость, – повторил он с усталым упрямством в голосе.

– И я смогу снова ходить?

– Дай мне взглянуть. Я могу заново вправить кость.

Женщина кивнула. Дахар опустился на колени, снял шину, которую сестра-легионер наложила на ногу, и ощупал сломанную кость. Эйрис вскрикнула. И тут же у нее промелькнула мысль: «Если кто-нибудь услышал ее и пошел за Келоваром, чтобы открыть дверь…» Текли минуты. Но никто не появился.

– Дахар. Если я закричу и кто-нибудь придет…

– Кто еще может войти к тебе, кроме Келовара?

– Никто. Но Келовар…

– Я знаю Келовара, – как-то отрешенно произнес жрец. В его голосе слышалась беспредельная усталость. – Он должен понять, что я могу заново вправить кость. Если я этого не сделаю, ты никогда не сможешь ходить, останешься калекой на всю жизнь…

Эйрис пожала плечами и попыталась сосредоточиться.

– Подожди, – тут есть лекарство, которое мне дала твоя жрец-легионер…

– Не моя, – раздраженно произнес Дахар и пристально посмотрел на женщину. Его черные джелийские глаза ничего не выражали. – Какое лекарство? Где?

– Здесь, в чаше.

Он поднес ее к носу, понюхал, капнул лекарство на язык.

– Да. Отлично. Это поможет унять боль.

– Прошлый раз я отключилась на целый день.

– На этот раз такого не будет. Оно простояло слишком долго. Но твои мысли могут начать путаться.

– Если так, то я снова могу закричать, и кто-нибудь позовет Келовара открыть дверь…

Мгновение жрец смотрел на дверь оценивающим взглядом опытного солдата, затем его взгляд потух, и он отвернулся от Эйрис, будто не хотел, чтобы та видела, что отразилось в его глазах. Затем жрец снова повернулся к ней и протянул лекарство. Эйрис выпила. Все закружилось у нее перед глазами, мозг затуманился, но боли она не почувствовала.

И все же, когда Эйрис пришла в себя, губы у нее были искусаны до крови, а в глазах стояли слезы.

– Я? Я… не?.. – Эйрис что-то хотела спросить, но не смогла лекарство все еще действовало. Не могла она и вспомнить, что хотела спросить и почему спрашивала.

– Нет. Нет, ты не кричала, успокойся. Подожди, мне надо перевязать тебе ногу. – Жрец занялся перевязкой, а женщина наблюдала за ним так, словно нога принадлежала не ей, а кому-то другому. Это было странное ощущение. Она чувствовала себя самой собой и одновременно кем-то другим, понимала, что так действует наркотик.

– Теперь я буду ходить как и раньше? – спросила Эйрис отстраненно, как будто речь шла не о ней.

– Когда нога заживет.

– Дахар…

– Тебя не тошнит?

– Нет, – Эйрис вдруг рассмеялась звонко, как девочка. Это показалось ей странным, и она нахмурилась, потом засмеялась снова.

– Все в порядке, не беспокойся. А нога действительно заживет?

– Да.

– Почему ты пришел вправлять ее?

Дахар не ответил. Лицо его снова превратилось в маску, на которой были написаны усталость и горечь.

– Ты пришел, потому что думал – я пострадала из-за тебя. Из-за того, что ты придумал это Соглашение Кридогов и двое джелийцев напали на меня. Эйрис слышала свой голос издалека, и понимала, что это говорит наркотик, что без него она никогда не смогла бы сказать правду

– Это Келовар тебе обо всем рассказал? – спросил он.

– Нет. Я уже сказала тебе, что мы расстались. Я сама обо всем догадалась. Возле Стены. Они изгнали тебя, да? Из Джелы?

Жрец поднялся и направился к двери. И услышал слова, которые она проговорила ему вслед:

– Но ты пришел помочь мне не только поэтому. Нет, Дахар. Ты совершил над собой насилие, чтобы прийти сюда? Ты рисковал жизнью, чтобы помочь делизийке. Ты пришел, потому что я – делизийка. Ты нарочно нанес себе эту рану.

Дахар повернулся и посмотрел на женщину в упор.

– Да, – продолжала она, слегка улыбаясь и все еще находясь под воздействием наркотика, – ты хотел помочь делизийке. У нас, стеклодувов, говорят, что, «когда печь слишком горяча, она ищет малейшую трещину». Ты когда-нибудь слышал это? Нет, конечно, нет. Ты никогда не работал со стеклом. Эмбри спросила меня, что это значит. Она тогда делала синюю бутыль… – Что она говорит? Эмбри… При имени дочери у нее закружилась голова, но она продолжала говорить точно в бреду. – Ни разу в Эр-Фроу я не произнесла этого имени… Никогда…

– Кто это – Эмбри? – мягко спросил Дахар.

– Моя дочь, – Эйрис закрыла глаза. – Моя дочь… в Делизии.

Мгновение он молчал.

– Почему ты оставила ее там?

– Мне пришлось. Меня изгнали из города.

– Почему?

– Я сделала фигуру из стекла. Двойная спираль синяя с красным. Двойная спираль джелийских жрецов-легионеров

Его рука замерла под ее ладонью. Головокружение и усталость навалились на Эйрис, и она закрыла глаза.

– Я сделала ее потому, то это было красиво. Не потому, что это джелийский символ, а просто оттого, что это красиво. Красиво. Тебе это не кажется смешным, Дахар? Красота целительной эмблемы жрецов-легионеров изгнала меня из Делизии в Эр-Фроу, где изгнанный жрец-легионер рискует жизнью, чтобы вылечить меня, потому что я делизийка.

– Я пришел не потому, что ты делизийка, – сказал Дахар.

– Нет, – возразила Эйрис. – Потому.

Дахар взглянул вниз, на ее правую руку, лежавшую у него на запястье. За минувшие десятициклы красные шрамы на ее большом пальце побелели и превратились в тонкие длинные полоски уплотненной кожи.

– Да, – наконец произнес Дахар. – Потому.

Эйрис вдруг почувствовала себя замерзающей и потерянной. От нескрываемой печали в его голосе ее гнев прошел, но боль все еще пульсировала в ноге.

– Я ошибся. Ты не делизийка, – вдруг проговорил жрец.

Эйрис не поняла его и нахмурилась.

– Ты больше не делизийка. Делизия изгнала тебя. Они не смогли понять, что такое твоя скульптура, они не могут понять, что такое наука гедов – и Джела тоже не может И Джела тоже.

Взгляд Дахара скользнул по комнате, и он словно впервые увидел здесь оборудование гедов – провода, элементы, призмы. Он взял в руки обогревающее устройство.

– Что это?

– Устройство для тепла. Очень пригодится охотникам в вельде или детям, родившимся в Третьеночь.

Эйрис наблюдала, как он разглядывает ее изобретение.

– Это Гракс сказал тебе, как сделать устройство?

– Нет. Но я использовала то, что он показывал в Доме Обучения.

Жрец положил устройство на место и жестко произнес:

– Ты понимаешь, что геды могут дать Кому? Не игрушки, не оружие, не драгоценности – науку! То, о чем мы никогда не думали, то, о чем мы даже и не мечтали… Почему остальные люди не могут понять это? Белазир, Калид, Исхак – они вовсе не дураки, так почему же они не понимают? Все, что мы знаем и умеем, Делизия или Джела – неважно, не может сравниться с тем, что знают и умеют геды. За все годы на нашей планете не произошло ничего более важного, чем появление гедов. Ничего! Это Эр-Фроу. Это… – Его голос задрожал и вдруг осекся. Эйрис услышала нотку неуверенности и поняла, что Дахар тоже сомневается в гедах. Он преклоняется перед знаниями чужаков с благоговением, похожим на отчаяние, сознавая могущество их науки, которая могла захватить, потрясти и опустошить человеческий разум с силой землетрясения, всколыхнувшего застоявшееся болото. За это землетрясение он мог заплатить любую цену – он, который привык думать не о цене, а о чести. Но, несмотря на все это, землетрясение выбило у него из-под ног привычную почву, и ему пришлось призвать всю свою волю, чтобы устоять, хотя он прекрасно понимал, что скоро под ногами появится новая плодородная земля, на которой, однако, не окажется убежища. И некому будет поддержать его.

Эйрис ценила мужество Дахара. Но ее тронуло именно то, что он колеблется, – это значило, что жрецу тоже было страшно. Он ясно видел пропасть, которая лежала между знаниями гедов и навыками жреца, но, несмотря на это, не отвернулся от знаний. Пропасть эта не сделала его безжалостным, как Келовара, не сломала, как СуСу, не заставила, подобно Кариму, отмахнуться от гедийской науки, как от чепухи. Дахар все видел и все понимал, осознал весь ужас того, что увидел и понял, но ни от чего не захотел отказаться. И в этом его поступке Эйрис почувствовала ум и мужество, которых она не встречала ни в ком в Эр-Фроу.

Осторожно, она сняла ладонь с его руки. Дахар стоял неподвижно, не глядя на нее.

– Но ты-то понимаешь, что такое наука гедов, Эйрис Правда? Я наблюдал за тобой в Доме Обучения… – он снова замолк.

Она поняла, почему он замолчал, лучше, чем он сам Брат-легионер не мог говорить с делизийской женщиной с тем чувством, которое слышалось в голосе Дахара: с уважением. Может ли вообще брат-легионер смотреть на какую-нибудь женщину с уважением? Только на сестру-легионера, которой он никогда не касался Наверное, и Дахар спал только с проститутками, как…

Эта же мысль вывела ее из себя утром у Серой Стены Сколько же проституток было в джелийских залах? Одна из них СуСу, почти девочка, недавно жестоко избитая легионерами.

– Я наблюдал за тобой, – продолжал Дахар, почти с издевкой. – И я не заметил, что ты из Делизии, ты из Эр-Фроу. Тебе тоже нужны наука гедов и их город.

Она замерла. Дахар сел рядом с ней, держа в руках обогревающее устройство. Джелиец отвернул от женщины усталое лицо. Напряжение росло, осязаемое и хрупкое, как стекло. Если она дотронется до него, что тогда? Он не солдат. До вчерашнего дня он был джелийским легионером, врагом, и касался только проституток.

– Нет, я не из Эр-Фроу, – проговорила она резче, чем хотела. – Я – не делизийка, не джелийка, не гед, я – ничто. И ты тоже. Изгнанники – вот кто мы такие!

Он помолчал, а потом, к ее удивлению, мягко спросил:

– Сколько лет твоей дочери?

– Одиннадцать.

– А с кем она сейчас?

– С сестрой моей матери. Она будет хорошо за ней присматривать. Только… – женщина не смогла закончить.

– Только без тебя.

– Только без меня.

– Кто ее отец?

– Солдат. Он умер. Давно умер.

– Пал в бою? – спросил Дахар уже другим тоном.

– Нет, он умер от болезни. Лекарь не знал, что с ним. Делизийские лекари не так искусны, как твои… бывшие… собратья…

– Бывшие, – повторил он с такой горечью в голосе, что Эйрис вздрогнула. Но тут же взял себя в руки и снова спросил спокойно: – Он был твоим… супругом?

– У нас все не так, как у джелийских горожан, – начала она и стиснула руки. – Он был моим возлюбленным. Мы не были супругами на… на всю жизнь.

Дахар ничего не сказал, и Эйрис попыталась объяснить ему то, что было так естественно для нее и абсолютно непонятно для него.

– В Делизии дети живут в семье своей матери. Возлюбленные приходят и уходят, а дети остаются с матерью. Мой брат тоже живет в доме моей матери.

– Значит, твой возлюбленный был солдатом… – без выражения произнес Дахар.

Эйрис почувствовала, что начинает сердиться, она поняла – Дахар осуждает ее, и ей это не нравилось.

– Да, конечно, он был солдатом. Кем же еще он мог быть, если Джела постоянно воюет с Делизией?

– Горожане не становятся легионерами.

– В Делизии они могут стать солдатами. Скажи, а в Джеле дети становятся легионерами только, если их мать – легионер?

– Да, и мать и отец. В Джеле дети знают, к какой касте принадлежат их отцы.

– Особенно если они дети проституток.

– Да.

– Проститутки, как СуСу. Этих женщин считают отбросами, их использует каждый, кому не лень, даже если «проститутка» – делизийская пленница, захваченная в бою…

– По-твоему, это хуже, – начал он холодно, – чем солдаты, родившиеся от слабых, больных горожан, чем женщины-солдаты, которым время от времени приходится оставлять свой легион, чтобы рожать детей?

– Да, – отозвалась Эйрис, – гораздо хуже. – Она была раздражена и разочарована: все-таки Дахар оставался братом-легионером, он по-прежнему мало изменился, хотя его и изгнали из Джелы.

Дахар вытянул руки перед собой ладонями вниз, с усталым видом бесцельно разглядывая свои пальцы.

– Я говорил, что здесь не Джела, а Эр-Фроу. У гедов есть… много такого, в чем я был уверен раньше, но теперь сомневаюсь…

Прежде чем Дахар успел подняться, Эйрис потянулась к его руке и сжала кончики его пальцев. Она лежала неподвижно, но даже сейчас, несмотря на наркотик, нога все еще болела. Она по-детски крепко зажмурилась и тут же пожалела об этом. Дахар стоял неподвижно, не отнимая у нее своей руки. Потом вдруг опустился на подушки рядом с Эйрис и закрыл лицо ладонью. У него тряслись губы.

Она положила его голову себе на грудь и обняла его Дахар вздрогнул и прижался к ней теснее. Они оба были изгнанниками, одинокими во всем мире и в Эр-Фроу. Но теперь это одиночество, кажется, кончилось… Дахар заснул как убитый, Эйрис боялась пошевелиться, чтобы не разбудить его, но боялась и позволить ему спать долго, потому что не знала, скоро ли рассвет. Но у Дахара была годами выработанная привычка легионера просыпаться именно тогда, когда надо. Он поднял голову и взглянул в лицо Эйрис. Огромные темные круги залегли у него под глазами.

– Я не проститутка, – прошептала Эйрис.

– Нет! Нет!

– Я сама выбираю, Дахар.

– Твоя нога…

– Я даже не чувствую ее. И я сама выбираю. Как выбрал ты, придя сюда. Откуда ты знал, где моя комната?

Он улыбнулся уголками губ:

– Последняя справа в третьем коридоре. Я слышал, как ты однажды сказала это одной женщине в Доме Обучения.

– И ты запомнил?

Он медленно оглядел комнату, оборудование гедов, устройство, которое она сделала, используя непонятную для них обоих силу.

– Да, запомнил.

Он все еще медлил, смущенный и нерешительный. Эйрис приблизила свои губы к его губам…