- А Тарес?
      - Тарес...
      Она отрицательно покачала головой.
      На губах стоявшего под дверью капитанской каюты офицера появилась слабая усмешка. Полагая, что вряд ли еще услышит что-либо достойное внимания, он осторожно и тихо, удалился.
      Присутствие девушки и лоцмана на корабле было теперь в большей степени неизбежно, чем когда-либо, размышлял Тарес, возвращаясь на свое место у мачты. Перед лицом облавы и скорых штормов исчезновение этих двоих обязательно отразилось бы на дисциплине и настроении команды. Он обязан был перечеркнуть их планы. Впрочем - он снова мрачно усмехнулся, они не оставили ему выбора...
      Вечером, когда было уже достаточно темно для того, чтобы никто не заметил отсутствия шлюпок, он пошел на корму и попросту перерезал канаты.
      10
      - Шлюпки пропали, - сказал Раладан.
      Девушка остолбенела. Лоцман же был спокоен, как всегда, но в уголке его губ она заметила легкую гримасу.
      - Кто-то слышал наш разговор.
      - Кто-то из команды?
      - Сомневаюсь.
      Внезапная мысль поразила ее.
      - Это, случайно... не твоя работа?
      Он положил на стол приготовленный мешок с провизией.
      - За кого ты меня принимаешь? - спросил он таким тоном, что она тотчас же, почти инстинктивно, виновато махнула рукой:
      - В таком случае... честно говоря, мне в голову приходит лишь один человек.
      Он молчаливо согласился с ней.
      - Слишком легко все шло, - сказала она, помолчав.
      - Тарес не враг нам, госпожа. Стоило тебе отказаться от мысли бежать со "Змея", и он оставался бы верным и преданным офицером.
      - Значит, ты тоже хочешь сделать из меня настоящую королеву пиратов?
      Раладан не выдержал:
      - Ради Шерни, я хочу, чтобы тебе ничто не угрожало, только и всего. Я просто говорю о том, как это выглядит в глазах других. Я достаточно хороший лоцман, для того чтобы не умереть с голоду, могу с равным успехом ходить как под пиратским флагом, так и под имперским, за мной нет никакой вины. Но поставь себя на место Тареса. Для него мир начинается и заканчивается здесь, на этой палубе. Он обвиняется в подстрекательстве к бунту на имперском корабле, за его голову назначена награда. Что же ему остается?..
      - Он награбил достаточно добра, чтобы уехать куда-нибудь далеко, хотя бы в Громбелард, и начать нормальную жизнь, - резко перебила девушка. Хватит с меня разговоров о несчастном Таресе. Он смешал нам все планы.
      - Мне что, его убить?
      - Нет! Этого я не говорила... - перепугалась она.
      - Значит, будем держаться первоначального плана. В конце концов мы пристанем к берегу. Тогда никто нас не станет держать.
      - Я в этом не настолько уверена.
      Он тряхнул головой:
      - Чего ты, в конце концов, хочешь, госпожа? Ждешь от меня чуда? Может быть, мне прыгнуть за борт и притащить эти шлюпки обратно?
      Молчание.
      - Думаю, тебе нужно лечь спать. Да и мне бы не помешало. Прошлая ночь была не из приятных.
      Девушка вздрогнула.
      - Я не смогу заснуть...
      Он вздохнул:
      - Хочешь, чтобы я остался с тобой?
      Они опять помолчали.
      - Странно, но... я уже говорила... ты не такой, как остальные. Если бы я не знала, никогда бы не подумала, что ты...
      Она оборвала фразу на полуслове.
      - Злодей, - закончил он за нее, садясь за стол. - И убийца. Морской разбойник.
      Снова наступила тишина.
      - Может, это даже и хорошо, - наконец сказал он, - что мы можем спокойно поговорить. Я давно уже хотел тебе кое-что объяснить, но ты всегда была такая... - он поколебался, - неприступная... Видишь ли, госпожа, - помолчав, продолжил он, - иногда я завидую тебе, как просто ты смотришь на все. Пираты плохие, а солдаты хорошие, хотя убивают и те и другие. Торговец, по уши погрязший в обмане, - порядочный человек, но воришка, который крадет у него кошелек, - подлый злодей. Команда этого корабля, Тарес, Дороль и остальные, - просто пираты. А ты когда-нибудь думала о том, откуда берутся пираты? - Он испытующе посмотрел на нее. Известно ли тебе, госпожа, что такое служба на имперском корабле? Или торговом барке?
      Все делают баснословные барыши на продовольствии: поставщик, который продает давно протухшее мясо; капитан, который закрывает на это глаза. А моряк все это жрет. Сначала вылавливает из котла червей, а потом хлебает теплые помои, которые кок специально варил так долго, чтобы все разварилось до конца; никто не узнает, что самое лучшее, хотя бы немного съедобное, он оставил себе.
      А знаешь ли ты, госпожа, какие наказания грозят на имперском паруснике? Очень мягкие: за легкий проступок обычно дают пять палок. Это и в самом деле немного. Поэтому придумали способ, который моряки называют "офицерской легендой". К примеру, матрос опоздал на вахту. Пять палок за опоздание. Но еще пять - за неуважение к офицеру, поскольку, опоздав, он встал на вахту, вместо того чтобы идти оправдываться. И еще пять за то, что подал дурной пример команде. И еще пять за то, что нагло скрыл все свои проступки, назвав лишь один - опоздание. Вот это и есть "офицерская легенда". Не смотри на меня так, госпожа, - продолжил он, немного помолчав. - Попытайся понять, что почти всем им нечего терять. Работа на пиратском корабле столь же тяжела, как и на любом другом. Жесткие канаты сдирают кожу точно так же, вечная сырость тоже точно такая же. Но еда не воняет, офицерской легенды нет и в помине, а в кошельках звенят не жалкие медяки, но золото.
      - То есть все они были обижены на весь белый свет и сбежали на пиратский корабль, поскольку на другом уже не могли выдержать, - устало сказала девушка.
      - Во многих случаях, госпожа, именно так. Ясное дело, что среди них есть и бандиты с детства. Но большинство - простые люди, для которых мышление категориями добра и зла лишено всякого смысла; они хотят просто жить, есть, иногда иметь возможность развлечься. Естественно, им приходится убивать, но ведь к этому их принуждали и на имперских кораблях. Знаешь, сколько команд гаррийских кораблей взбунтовалось во время последнего мятежа? Большинство тех моряков потом погибли в казематах Трибунала. Эти люди готовы были сопровождать купцов и сражаться с пиратами, но не хотели жечь собственные селения.
      - Те, кого не осудил Трибунал, теперь убивают таких же самых несчастных, какими были когда-то и они сами, но на торговых барках. Они не стали жечь селения в интересах империи - теперь они делают это, чтобы захватить рабов. Думаю, тебе не удастся меня убедить, хотя в том, что ты говоришь, наверняка есть доля правды. К чему ты, собственно, клонишь?
      - Я хочу показать тебе, что эта стая убийц состоит из _обычных людей_, госпожа. Из людей, судьба которых сложилась так, а не иначе. Объясни мне, как так получается, что стоит познакомиться с кем-то поближе, и он тут же оказывается совсем другим? Я имею в виду себя, но прежде всего Эхадена.
      Девушка побледнела.
      - Не говори мне об Эхадене, - сказала она. - Только не о нем.
      - Почему нет, госпожа? Он был пиратом, и еще каким! Ты бы удивилась, если бы я тебе рассказал. И тем не менее этот пират, убийца...
      - Эхаден был братом моей матери, - хрипло сказала она. - Не будем больше об этом.
      - Я знаю, кем он был. Но все же...
      Она резко встала.
      - Хватит, Раладан! - сдавленно проговорила она. - Хватит, я не хочу больше об этом говорить и не хочу слушать! Достаточно! Наконец... наконец-то я одна. Понимаешь? У меня нет никаких родных, никого, и о большем я и не мечтала всю свою жизнь! Даже матери я нужна была лишь затем, чтобы ей было кому рассказывать о своем чудесном Раписе. Я знаю, что могло быть иначе... я любила мать... - Она говорила все более лихорадочно и бессвязно. - Но я больше не хочу, слышишь? Я хочу просто сойти с этого проклятого корабля и начать нормально жить. В самом деле, Раладан, я... я готова убивать, чтобы этого добиться. Хорошо, что Рапис... что _мой отец_... - она впервые с видимым усилием произнесла это слово, что он умер. Иначе я убила бы его! Убила! - Ее всю трясло. - Я не такое уж невинное дитя... И я не такая глупая, как тебе кажется. Я знаю, что невозможно отделить добро от зла. - Она медленно вернулась к столу и тяжело села. - Но за всю свою жизнь я любила... любила лишь двоих. Мать и... его. Я любила его, совсем его не зная, потому что его любила она. Что ты можешь знать о чувствах, которые охватывают тебя, когда вместо разноцветной птицы, являвшейся к тебе в мечтах и снах, перед тобой предстает... грязная, вонючая тварь?
      Утром оказалось, что на горизонте пусто. Они сменили курс и снова пошли на юго-восток.
      До вечера курс не менялся. Море было все так же пусто, но Раладан и Тарес знали, что это еще не конец всех хлопот. Это прекрасно понимали даже матросы. По Замкнутому морю могло кружить больше парусников, чем полагал лоцман, кроме того, они наверняка еще не миновали линию патрулей вдоль побережья. Организаторы облавы отнюдь не были дураками. Позднее лето, скорее даже начало осени, - подобное время года почти гарантировало успех. Пиратский корабль, даже если бы ему и удалось уйти на Просторы, подвергался серьезной опасности со стороны осенних штормов; если он не успевал свернуть в какое-нибудь безопасное укрытие - обычно заканчивал свой путь на дне океана или же, подгоняемый ветром, исчезал навсегда в бескрайней водной пустыне.
      Сейчас они оказались именно в такой ситуации: имперские корабли или штормы.
      Раладан рассчитывал на то, что им удастся выйти на Просторы, а потом, если будет хороший ветер, успеть до начала штормов добраться до южных берегов Гарры. Там не должно было быть имперских кораблей - в этих местах не проходили важные торговые пути, и облава не имела особого смысла.
      Тем временем они продолжали идти поперек ветра на юго-восток. Матросы, прекрасно сознавая серьезность положения, почти не покидали палубу, внимательно наблюдая за горизонтом. Однако прошел день и нигде не было замечено даже кусочка паруса. Ветер был достаточно сильный; похоже было, что ночью им удастся прорвать блокаду и выйти на Восточные Просторы.
      Тарес проснулся еще до рассвета и пошел проверять вахты. Никто не спал. Он направился на ют, где, подставив лицо водяным брызгам, погрузился в размышления.
      Итак, они вырвались из западни. И что дальше? Нужно было пристать к берегу, а это означало, что уйдут лоцман и Ридарета. Он не мог этому помешать столь же просто, как бегству на шлюпке. У него не было никакого плана.
      Значит... оставалось лишь бросить корабль и бежать вместе с ними...
      Бросить корабль? Бросить "Морского Змея", лучший парусник всех морей?
      Второй помощник Демона всю свою жизнь связал с морем, однако лишь пиратская каравелла стала его вторым домом. Он сражался за этот дом и завладел им. Старая "Чайка", с борта которой они пошли на ночной абордаж, была жалкой скорлупкой по сравнению с этим гигантским парусником, который должен был символизировать могущество армектанской империи. Имперская Гвардия, стоявшая в столичном Кирлане, была сухопутным подразделением; однако по политическим соображениям потребовалось выделить из нее Имперскую Морскую Гвардию. Лучшие солдаты на свете, элита из элит, поднялись на борт трех крупнейших парусников Шерера, построенных, пожалуй, лишь затем, чтобы в портах всех провинций видели мощь Вечной Империи. Однако судьбе, явно не благоволившей Армекту, было угодно, чтобы первый же рейс "Гордости Империи", предпринятый для проверки ходовых качеств корабля в море, оказался последним рейсом каравеллы под имперским флагом... Просторы не желали, чтобы народ всадников, носящихся на своих скакунах по Великим Равнинам, хозяйничал на водах Шерера. Палуба флагманского корабля империи превратилась в арену неслыханной, по-настоящему чудовищной резни. Две команды убивали друг друга с отчаянной яростью, фанатично, до конца. Немногочисленные солдаты, приданные команде на время морских испытаний, с отчаянием безумцев дрались за свой любимый, красивейший парусник Шерера; по другую сторону дикие моряки, для которых бродяжничество по Просторам было всем, овладевали морским чудом, явившимся словно прямо из матросских снов и мечтаний. Не мужество и не военное искусство решили исход этой битвы, безжалостно пожравшей почти всех сражавшихся. Слепой случай, стечение обстоятельств... Корабль-призрак беспомощно дрейфовал по ветру, неся на своей палубе сотню убитых и вдвое больше раненых. Несколько человек, перевязанных окровавленными тряпками, отчаянно пытались справиться с парусами и рулем. Они истекали кровью, лишь бы спасти захваченный корабль, довести его до безопасного укрытия. Никто не выбрасывал трупы в море, никто не помогал раненным в бою товарищам. Пропахший смертью, оглашаемый стонами умирающих, корабль позволил выжить лишь немногим. А потом - стал их домом.
      За этот дом Тарес заплатил собственной кровью. И теперь он не хотел и не мог его бросить.
      Начинался холодный и туманный день. Задумчивый, отсутствующий взгляд офицера скользил среди серо-белого тумана, и вдруг... вдруг оказалось, что таинственные силы Просторов не спят; никому не позволено призывать их безнаказанно словом или даже воспоминанием. Тарес тупо смотрел туда, где среди полос тумана маячили, не далее чем в четверти мили от штирборта, два больших темных силуэта.
      На палубе кто-то крикнул, отовсюду начали появляться матросы. Слышались проклятия и ругательства.
      Над кораблем висел какой-то злой рок...
      Все стояли как зачарованные, уставившись на выплывающие из тьмы парусники. Они быстро приближались. Все отчетливее были видны детали их конструкции, мачты с ярко-желтыми парусами... Островитяне!
      Эти корабли называли "малым флотом Островов". Они подчинялись командованию гаррийских флотов, но островитяне всегда подчеркивали свое отличие от прочих, хотя Гарра и Острова составляли одну провинцию. Паруса гаррийцев были темно-желтыми, паруса островитян - более яркими.
      На спасение уже не оставалось времени. Можно было сменить курс, но прежде, чем каравелла набрала бы полную скорость, шедшие на полном ходу островитяне настигли бы их. Тем более что ближайший корабль - средней величины бригантина с косыми парусами - превосходил "Морского Змея" маневренностью.
      Итак, от эскадры островитян было не уйти. Тарес хорошо знал эти корабли. Солдаты на них были не лучше и не хуже прочих, но матросы... Человек, родившийся на Островах, был моряком чуть ли не от рождения. Корабли лучших мореплавателей мира, казалось, сами вынуждали ветер дуть с нужной им стороны. Матросы Тареса по сравнению с ними были лишь сборищем сухопутных крыс.
      Небольшая бригантина и старый как мир барк - и им предстояло потопить самую большую каравеллу на Просторах!
      На "Морском Змее" все еще никто не двигался с места.
      На палубе появился Раладан, а за ним Ридарета.
      - Проклятие, - пробормотал лоцман.
      Он еще раз окинул взглядом остолбеневшую команду и повернулся к девушке.
      - Ради Шерни, - сказал он, - хоть один раз будь _настоящим_ капитаном... Нужно расшевелить это быдло. Иначе все мы повиснем на реях.
      Она посмотрела ему в глаза, потом на невероятно близкие корабли, на застывшую в ужасе толпу и неожиданно низким, глухим голосом крикнула:
      - Эй, парни!
      Моряки вздрогнули. Никогда прежде она не обращалась прямо к ним.
      - К орудиям!
      Матросы, словно освободившись от чар, разбежались по всему кораблю. Абордажные команды хватались за оружие, канониры заняли свои места.
      Вражеские корабли дали залп из носовых орудий и сменили курс. Бригантина резко сманеврировала, намереваясь пройти перед носом каравеллы, чтобы затем приблизиться со стороны бакборта. На барке рифили паруса; сбросив скорость, он уже почти поравнялся с "Морским Змеем" и подходил все ближе.
      Теперь стреляли уже отовсюду, над палубами клубился серый пороховой дым. На "Змее" с грохотом рухнула фок-рея с парусом, с имперских кораблей донеслись радостные возгласы. Отряды желтых солдат в серебристых шлемах готовились к атаке, цветасто одетые босоногие матросы сжимали в руках багры. С грохотом и скрежетом борт барка столкнулся с бортом пиратского парусника.
      11
      В трюме, куда ее швырнули, словно мешок, среди каких-то ящиков, было темно, сыро и воняло гнилью. Она тихо стонала, даже сама о том не зная; иссеченная бичом спина горела, выжженная на боку рана гноилась... Столь же чудовищной была боль в руках и ногах, связанных так крепко, что жесткая веревка врезалась в тело. Она лежала уткнувшись лицом в какие-то мокрые стружки, с ногами, задранными на угловатый ящик - так, как ее сюда бросили. Каждая попытка изменить позу причиняла новую боль; малейшее движение руками, казалось, стирало в кровь связанные запястья.
      Корабль довольно сильно раскачивался, и в ритме качки ноги ее медленно сползали вдоль края ящика; наконец они упали, и девушка глухо застонала. Она лежала ничком, тяжело дыша сквозь холодные, влажные стружки.
      В густой, заплесневелой темноте время словно замерло. Качающаяся, сотрясаемая волнами тьма смешалась с холодом и болью, превращаясь в творение иного мира, где мрак заменял время, а боль - мысли.
      Перед ней в темноте проплывали отрывочные картины, словно дурной сон: отчаянно дерущаяся толпа, сцепившиеся в смертельных объятиях два пылающих парусника, пригвожденный копьем к мачте Тарес, снова горящие, сотрясаемые взрывами пороха корабли, потом Раладан, с дикой яростью приканчивающий собственных товарищей, горящие люди, с воем прыгающие в море... Проваливаясь в полный мучений сон, она увидела тесную комнату, в которой среди стен кружил один лишь вопрос, смешанный со свистом бича: "Где сокровища, где сокровища, где сокровища..."
      С хриплым стоном она провалилась в несшее облегчение беспамятство. В мигающем свете фонаря, который держал капитан корабля, она казалась мертвой. Высокий, худой человек в ярко-желтом мундире со знаками отличия имперского сотника повесил фонарь на ржавый крюк и склонился над израненным телом. Достав из ножен меч, он осторожно перерезал путы на запястьях и перевернул девушку на спину. Искалеченное лицо с дырой мертвой глазницы, покрытое гнилыми стружками, выглядело ужасающе. Он вздрогнул, но присел и приложил ухо к груди лежащей, потом нашел пульсирующую жилку на шее. Встав, он забрал фонарь и вышел из трюма.
      Оказавшись на палубе, он повесил фонарь на мачте, после чего некоторое время стоял задумавшись, глубоко вдыхая влажный, холодный воздух.
      Ветер, не меняя направления, усилился, став более порывистым. Любой моряк прекрасно знал, что это означает. Когда юго-западный ветер начинал подобным образом хлестать в паруса (гаррийцы называли его "кашель"), следовало в течение ближайших дней ожидать кратковременного штиля, а затем - первого осеннего шторма.
      Они мучительно тащились поперек ветра прямо к Агарам. Внешне все шло хорошо; с легкостью можно было подсчитать, что даже на столь малой скорости они успевают до штормов. Но...
      Никто не помнил, чтобы "кашель" начался столь рано. Это беспокоило, поскольку на Просторах "кашель" до сих пор был единственным неизменным и неизбежным явлением. Теперь он подул раньше...
      А если (чего раньше никогда не бывало) он вдруг сменит направление? Если подует с юга, с востока?..
      Барк не мог идти против ветра. Если до того, как они доберутся до Агар, ветер начнет дуть с носа - корабль скорее всего обречен на гибель.
      Раладан стоял на баке, обхватив рукой бушприт и, нахмурившись, разглядывал волнующееся море. Время от времени он поднимал голову, глядя на небо, осматривал горизонт и снова возвращался к задумчивому созерцанию морской пучины.
      Услышав шаги, он обернулся.
      - Что ты там высматриваешь в этой проклятой воде?
      Он пожал плечами:
      - Это уже Восточные Просторы, капитан. Но, не знай я этого, я бы сказал, что мы все еще в Замкнутом море. - Он показал рукой. - Вода здесь зеленая. Разве Просторы зеленые, капитан?
      Капитан имперского парусника посмотрел ему прямо в глаза. Схватившись за бушприт, он чуть наклонился вперед, потом снова окинул лоцмана взглядом.
      - Правда, - удивленно пробормотал он.
      - "Кашель" поспешил на неделю, - сказал Раладан. - Бывало, что он начинался на три дня раньше или позже. Но на неделю?! И еще эта зеленая вода. Не вполне понимаю, что все это значит... Прикажи, господин, чтобы вахтенные докладывали обо всем. Обо всем.
      Капитан задумался.
      - Может быть, важна форма облака, кратковременный дождь и кто знает что еще... Если мы не успеем до шторма, то не обижайся, капитан Вард, но эта лайба разлетится на куски, прежде чем мы успеем моргнуть.
      Капитан кивнул:
      - Знаю, что ты не бросаешь слов на ветер. Сама судьба мне тебя послала, Раладан.
      Они помолчали.
      - Что с девушкой?
      Вард тряхнул головой:
      - Именно. Я как раз тебя искал, чтобы еще раз спросить: ты уверен, что она знает о тех сокровищах?
      - Знает.
      - Выходит, она крепче, чем можно было бы предположить.
      - Значит, все-таки...
      - Послушай меня, Раладан: ты уже получил то, что она не пошла на корм акулам, как остальные. Чего ты еще хочешь? Ты знаешь закон: решив взять пленника, я отвечаю за его жизнь до того момента, пока он не будет передан Трибуналу. За жизнь. И ни за что больше. У меня тут есть один негодяй, дело которого - выбивать из людей признания. Я охотно бы вышвырнул этого сукиного сына за борт, говоря между нами. Но я лишь капитан имперского корабля, и если стану вмешиваться в дела имперских урядников, то быстро перестану им быть.
      Лоцман угрюмо молчал.
      - И еще одно. - Вард понизил голос, так что его едва можно было расслышать сквозь шум волн. - Я верю, по крайней мере хочу верить, во все, что ты мне рассказал. В то, что тебя заставили служить на том корабле и что девушка знает, где Демон спрятал сокровища. Но не забывай, что ты пленник, Раладан. Твоя жизнь в руках Трибунала, я поручусь за тебя по старой дружбе (о чем, впрочем, лучше, чтобы никто не знал) и потому, что мне нужен такой лоцман. Но берегись. Ибо, несмотря ни на что, если я узнаю, что ты лжешь, - тебе переломают кости на колесе, Раладан.
      Он взял лоцмана за плечо и крепко сжал, после чего повернулся и, быстро спустившись на палубу, направился на корму. Вскоре он уже стоял перед узкой низкой дверью одной из кают. Открыв дверь, он без предупреждения вошел внутрь.
      - Когда допрос, господин Альбар? - спросил он, направляясь к свободному стулу. Он сел и только тогда посмотрел на хозяина каюты.
      Невысокий, но пропорционально сложенный мужчина, может быть чуть слишком худой, лет пятидесяти с небольшим, слегка приподнял брови:
      - Может быть, завтра, капитан. Да, наверное, завтра, наверняка завтра, завтра... Чем обязан?..
      Вард сидел чуть покачивая головой. Он задумчиво посмотрел на огневые часы, горевшие в подсвечнике на столе. Урядник весьма тщательно измерял течение времени... Медленно тлевшая свеча из спрессованной коры магнолии с добавкой смолы догорала; оставалось лишь два деления. Неизвестно отчего Варду вдруг показалось, что измерение времени - занятие... небезопасное. Во всяком случае невеселое.
      - Значит, ничего не сказала? - спросил он.
      Человек, названный Альбаром, откинулся на спинку стула и разгладил серую, шелковую, но скромного покроя мантию.
      - Нетерпеливый, ой нетерпеливый человек наш капитан Вард, - сказал он словно про себя, ища взглядом что-то на стыке потолка и стены. - Капитан, солдат ты хороший, но нетерпеливый, не-тер-пе-ли-вый...
      Вард махнул рукой, обрывая этот поток слов.
      - Господин Альбар, - сказал он спокойным, но несколько странным голосом, - эта девушка все же не бандит и не головорез. Советую поумерить свой пыл.
      - Нетерпеливый и впечатлительный, - снова завел свое урядник, переводя взгляд на потолок. - Впечатлительный, впечатлительный... - тихонько напевал он, покачиваясь на стуле.
      Вард неожиданно представил себе, с каким удовольствием он толкнул бы эту бархатную грудь и увидел бы опрокидывающийся стул.
      - Господин Альбар, - резко сказал он, - я только что ее видел.
      Серый человечек оторвал взгляд от потолка, но умение смотреть в лицо собеседнику явно было ему чуждо. Теперь глаза его смотрели под стол.
      - Впечатлительный и недоверчивый, недоверчивый и скрытный, недоверчивый и скрытный... - задумчиво гудел он.
      - Ладно. Допросов больше не будет, - спокойно сказал Вард. - Девушка этого не переживет, а я должен передать ее живой в руки Трибунала. Кажется, это ты должен мне это объяснять, а не я тебе.
      Гудение смолкло. Урядник сверлил взглядом дверь каюты.
      - Она замучена почти до смерти, - продолжал Вард, не спеша вставая. Если она умрет, я позабочусь о том, чтобы те, кому нужно, узнали, что она была дочерью величайшего пирата Просторов, позабочусь и о том, чтобы стало известно, по чьей вине она уже не сможет ответить ни на один из сотни вопросов, которые можно и следовало бы ей задать. - Он подошел к двери и, уже выходя, неожиданно начал напевать: - И терпеливый господин Альбар останется без работы, вот так, без работы, без работы...
      12
      - Ну что там? - Вард протер глаза. Была кромешная ночь.
      - Ветер усиливается, господин капитан.
      Офицер сел на койке.
      - Хорошо.
      Матрос вышел. Вард быстро оделся и вскоре был уже на палубе. Он облокотился о подпорку на юте и долго стоял так, подставив лицо ветру, затем направился в носовой кубрик.
      Лоцману выделили место в помещении для солдат - после сражения там было отнюдь не тесно... Капитан нашел его гамак, и чуть погодя оба вышли на палубу.
      - Это не "кашель", - сказал лоцман. - Шернь, ничего не понимаю. Штиля не будет. Будет шторм. Но каким образом?
      Вард кивнул:
      - Именно. Мы думаем об одном и том же.
      Не теряя времени, он вызвал вахтенного.
      - Будить всю команду, - приказал капитан. - Пусть закрепят все, что движется. Штормовые паруса на мачту, и быстро. Будет буря.
      Матрос поспешно ушел. Лоцман молчал, высунувшись за борт, о который с шипением разбивались высокие волны.
      Происходило нечто, чего он не в силах был понять. Он почти всю жизнь провел на соленых Просторах и хорошо их знал - пожалуй, лучше, чем кто-либо другой... Он знал течения и ветры, знал время, когда можно было им довериться. "Кашель" никогда не менял направления. Теперь же изменил, хотя и совсем незначительно. Звезд не было, но лоцман каким-то шестым чувством ощущал, что это не корабль сбился с курса, но "кашель" сменил направление. И это был уже не "кашель".
      Стало ясно, что штиля на несколько дней не будет. Вместо штиля будет буря. И притом сильная. Сильная буря. У Раладана это просто не помещалось в голове. "Кашель", который в Армекте называли "ночным ветром", был постоянен, как... сам Шерер. Первый день штиля после "кашля" считался началом гаррийского года и года империи; календарь являлся одним из того немногочисленного, что Армект перенял у Гарры именно потому, что календарь этот был почти идеальным. Год делился на тринадцать одинаковых месяцев по двадцать восемь дней, а возможные отклонения составляли самое большее два-три дня. Теперь же мир внезапно встал с ног на голову. Лоцман не имел ни малейшего понятия о том, что делать с годом, у которого нет начала; впрочем, этого, вероятно, не знал никто во всем Шерере.
      Все эти мысли занимали Раладана лишь несколько коротких мгновений, после чего от них не осталось и следа - календарь не имел сейчас никакого значения. Приближалась буря, сильная буря.
      Что можно было предпринять?
      - Может быть, успеем, - сказал Вард, словно читая его мысли. - Мы должны увидеть Агары самое позднее вечером. Если ветер не переменится.
      - Переменится. Но в нашу пользу. Уже сейчас сильнее дует с запада. Вопрос лишь в том, когда этот ветер превратится в ураган.
      На всем корабле, в свете многочисленных раскачивающихся фонарей, уже царила лихорадочная суета. То и дело кто-то подходил к капитану за очередным распоряжением; временно назначенные офицеры не вполне справлялись со своей задачей. Матросы носились по палубе, закрепляя все, что только можно было закрепить.
      Время тянулось медленно. Небо на востоке чуть посветлело, ветер же, дувший теперь прямо с запада, еще усилился, став порывистым и резким. Неповоротливый барк с трудом, но все же набирал скорость, все быстрее идя в сторону Агар.
      - Действуй, - сказал Вард. - Я буду у себя. Если буду нужен, пошли кого-нибудь.
      Он сжал плечо лоцмана и пошел на корму. Вскоре он уже сидел в своей каюте, задумчиво чертя пальцем на столе какой-то замысловатый узор. Коптящий фонарь плясал у него над головой.
      Превратности судьбы поставили его в нелегкое положение. Прежде всего, он был один. Кровавая битва с пиратской командой унесла немало жизней. Погибли все офицеры, остался в живых только он. Что правда - то правда, он одержал славную победу: пылающий словно факел самый грозный корабль Просторов был достойной наградой за годы тяжкой службы. Он знал, что его назовут героем, тем более что ему не с кем было делить собственный успех...
      Однако в то мгновение, когда он узнал парусник, который им предстояло атаковать, его охватил непонятный страх, предчувствие многих неудач и несчастий. И похоже, действительность подтверждала его опасения.
      И в самом деле, с момента той необычной встречи над его кораблем висел некий злой рок. Им чудом удалось избежать судьбы "Белианы", второго корабля эскадры, стройной бригантины, охваченной вырывающимся с пиратского парусника пламенем. С того мгновения злые силы больше их не покидали. Им не удалось найти ни одной имперской эскадры, хотя пути их патрулей тщательно были нанесены на карту. Потом начала строить козни погода. Теперь же, почти у родного берега, их ожидало сражение с бурей.
      В столь нелегкой ситуации у него на корабле не было никого, кому он мог бы довериться. Его помощники, старшие товарищи - все погибли... Остался лишь скользкий Альбар, скорее палач, чем урядник, и уж тем более не моряк и не солдат, человек, которого не выносил никто.
      И Раладан.
      Вард чуть нахмурился. Он знал лоцмана еще по тем временам, когда тот водил имперские эскадры. С тех пор, как они виделись в последний раз, минуло немало лет. Кем, собственно, был этот человек теперь? История о плене на борту пиратского парусника выглядела довольно подозрительно. Но, с другой стороны, он собственными глазами видел резню, которую лоцман устроил своим якобы товарищам... Ни один из его солдат не прикончил в этом сражении больше врагов. Наконец, именно Раладан первым начал резать канаты, связывавшие корабли. Если бы не его молниеносные действия, пожар охватил бы и их барк.