Глава 23

В то время, когда Мэкси прощалась с Лили, Каттер встречался в своем офисе на Уоллстрит с Люисом Оксфордом, вице-президентом «Эмбервилл пабликейшнс» и ее главным финансистом. Конечно, Каттер вполне мог перебраться в роскошный офис компании. Однако он считал полезным, чтобы сотрудники журнальной империи, с которыми ему надо было беседовать, тратили время на поездку к нему в центр Манхэттена. К тому же тем самым он получал возможность ограждать себя от тех, кто сам хотел бы побеседовать с ним по каким-то личным вопросам.

– Оксфорд, перестаньте это делать, – отчеканил он.

– Прошу прощения, мистер Эмбервилл. Мне это помогает сосредоточиться. – И Люис Оксфорд нехотя отложил карандаш, которым постукивал по зубам.

– А тут нечего сосредоточиваться. Указания моей жены предельно ясны.

– Совершенно с вами согласен. Действительно предельно. Мне, правда, казалось, что срок их реализации лучше бы растянуть на полгода или даже на год. Три месяца – не слишком-то много времени, и мне придется начать действовать с места в карьер.

– Я дал вам три месяца, Оксфорд, и, если вы не можете уложиться в отведенное время, я найду другого, кто с этим справится. Уверен, вы знаете: отрубить у собаки хвост одним ударом гораздо более гуманно, чем отрезать по кусочкам. Все журналы «Эмбервилл пабликейшнс» страдают от лишнего жирка, который необходимо удалить – и начинать следует немедля. Ближайший балансовый отчет должен отразить рост наших прибылей в результате принятых мер. По моим подсчетам, мы можем снизить, по крайней мере, на четырнадцать процентов наши производственные издержки. Возможно, даже больше. Второе – предпочтительней.

Люис Оксфорд покачал головой:

– Я все же думаю, такая спешка ошибочна.

– Меня интересуют только результаты, Оксфорд. Миссис Эмбервилл распорядилась, чтобы качество бумаги в каждом из журналов было на порядок ниже. И «Стилю» нечего ввергать нас в ненужные расходы. Нет никакой нужды пытаться перещеголять «Город и страну», журнал будет продаваться и так. Используйте весь запас старой дорогой бумаги, а потом переходите на новую – тридцатичетырехфунтовую вместо сорокафунтовой. Это касается «Недели на ТВ» в первую очередь. Понятно?

– Да, мистер Эмбервилл.

– Что касается других расходов, то я ожидаю, что непомерно высокие ставки штатных сотрудников и гонорары внештатников и фотокорреспондентов будут урезаны – и весьма существенно. Разбухшие штаты следует сразу же сократить на пятнадцать процентов. Миссис Эмбервилл настаивает, чтобы все статьи и фото, уже имеющиеся в картотеке, были использованы, вместо того чтобы заказывать новые. Я имею в виду всю картотеку, Оксфорд. Материала там на сотни тысяч долларов, и он стареет с каждым днем. И никаких повышенных гонораров впредь. Эта статья Нормана Мейлера «Притоны Майами»… Вы можете привести мне хоть один убедительный довод, почему нам следует платить баснословный гонорар Мейлеру, вместо того чтобы заказать тот же материал какому-нибудь неизвестному новичку, что обойдется куда дешевле?

– Но ведь это класс, мистер Эмбервилл. Его имя сможет привлечь к журналу новых читателей, которых без него мы бы не имели.

– В журнале, посвященном ТВ, класс нам не нужен, у него и без того семь миллионов читателей. Имя Мейлера просто льстит редакторскому самолюбию.

– Прошу прощения, сэр, но я не считаю, что это справедливо. Редактор «Недели на ТВ» убежден: Мейлер и другие писатели с именем, публикуемые в журнале, производят хорошее впечатление на людей с Мэдисон-авеню. Редактор уже договорился об анонсах в «Рекламной неделе» и «Веке рекламы».

– Снимите анонсы! В ближайшие три месяца «Эм-бервилл пабликейшнс» прекращает всякую рекламу. Компания существует уже почти четыре десятилетия, и рекламодатели нас, согласитесь, знают. Я настаиваю поэтому на отказе от всякой «паблисити».

– Хорошо, сэр.

– А сколько мы платим фотографам, Оксфорд! Это же просто безумие. Безумие!

– Но в наше время все ведущие фотомастера получают не меньше.

– Направьте служебную записку главным редакторам всех наших журналов с требованием отказаться от услуг тех фотокорреспондентов, которых они привлекали последние годы. Беда в том, что наши редакторы позволяли фотографам заниматься не только съемками, но и творческой стороной, тогда как это не их дело. Я настаиваю, чтобы они привлекали теперь новых фотокоров – и чем дешевле им это обойдется, тем лучше. Можно, к примеру, брать женщин, которые согласны на куда более низкие гонорары, а работать готовы не за страх, а за совесть. Более того, я хочу, чтобы количество цветных разворотов сократилось на треть за счет более широкого использования черно-белых. Если делать это умело, то эффект будет тот же самый. А сколько мы платим фотомоделям! Это ведь грабеж среди бела дня. Давайте побольше фото знаменитостей – это нам ничего не будет стоить.

– Разрешите возразить вам, мистер Эмбервилл. Есть все же предел, мы не можем забить наши журналы портретами знаменитостей. Иначе они все превратятся в подобие «Пипл». Мистер Зэкари Эмбервилл никогда не…

– Меня не интересует повторение прошлого, Оксфорд. Читатели хотят видеть знаменитостей – мы дадим им эту возможность. Меня весьма беспокоят низкие прибыли в последнем квартале. Их необходимо поднять, Оксфорд!

– Так оно и будет, сэр.

– Кстати, не могли бы наши рекламодатели бесплатно поставлять нам статьи и фото, раз мы обеспечиваем рекламу их товаров? – продолжал Каттер.

– Такое в прошлом бывало, но в «Эмбервилл пабликейшнс» этого не практикуют.

– Так начните практиковать, Оксфорд. И почаще. Теперь вот еще что: надо хорошенько посмотреть на оплату командировочных расходов. Особенно это касается наших рекламных агентов и распространителей. Чудовищно! Пусть все эти люди знают, что мы внимательно следим за их тратами и в ближайшее время ожидаем сокращения не меньше чем на треть.

– Но мистер Эмбервилл, вы что, не знаете, что они же, черт побери, живут на командировочные? Да любому младенцу это известно!

– Живут, но слишком роскошно, Оксфорд. Всех, кто не переменит своих привычек, мы уволим. Это тоже отразите с своей памятке.

– Но ведь агентам надо поддерживать контакты… – Люис Оксфорд сразу осекся, увидев, что лицо Каттера перекосила гримаса гнева.

– «Эмбервилл пабликейшнс», Оксфорд, это вам не кормушка, черт бы вас побрал! И все те сокращения, о которых я говорил, назрели уже давно. В том, что ничего до сих пор не делалось, виноваты лично вы. И не вздумайте, если вы дорожите своим местом, уверять меня что этого хотел мистер Зэкари Эмбервилл. Да, мой брат был великим издателем, Оксфорд, но я теперь вижу, что он отнюдь не содержал хозяйство в идеальном порядке, как подозревали моя жена и я. Так что, Оксфорд, есть у. вас еще предложения? Или мы все уже обговорили?

– Так, всякие мелочи. Столики, которые мы заказываем, на встречах с журнальными издателями, деловые ленчи для рекламодателей и еще кое-что в этом роде.

– Пока оставим их. Они не так уж сказываются на общей сумме расходов, чтобы рисковать потерей нашего традиционного имиджа. И не тревожьтесь, Оксфорд. Как только прибыли вырастут, мы разрекламируем это повсюду, чтобы о наших успехах узнали все. Через три месяца.

Каттер несколько минут молчал, и Люис Оксфорд, надеясь, что неприятный разговор позади, начал складывать бумаги в папку.

– Да, еще одна вещь, Оксфорд, «Би-Би». Скажите мне: сколько мы теряем на этом издании ежемесячно?

– Сейчас я не готов дать вам точные цифры, мистер Эмбервилл. Но я пошлю мисс Эмбервилл памятку с вашими указаниями насчет строжайшей экономии.

– Не беспокойтесь. Сколько времени, по-вашему, потребуется «Би-Би», чтобы покрыть расходы, если и другие номера будут такими же успешными, как и первый?

– Боюсь, что не один месяц. Вы сами знаете, сэр, что каждое новое издание это катастрофа. Обычная история. Зато потом, когда им удается покончить с убытками, прибыли обещают быть фантастическими.

– «Би-Би» должен перестать выходить.

– Что?!

– Вы, я вижу, разучились понимать английский язык. Отмените его публикацию, ликвидируйте их, покончите с ними! «Би-Би» не должен существовать! Передайте в типографию, чтобы журнал больше не печатался. Дайте знать всем кредиторам, что мы вернем им все долги на сегодняшний день. Но с завтрашнего – «Эмбервилл паб-ликейшнс» не оплатит ни одного из счетов, которые выставит мисс Эмбервилл. Предупредите их об этом, Оксфорд. Ни цента, слышите? И увольте всех сотрудников, кроме мисс Эмбервилл. Она у нас не на зарплате.

– Но ведь журнал имеет успех, мистер Эмбервилл! Ничего похожего не было со времен «Космо», «Лайфа» или «Семи дней».

– Это был успешный эксперимент, Оксфорд. Но мы не можем позволить себе нести убытки в течение целого года или даже полугода. Не можем, если намерены поднять прибыли до приемлемого уровня. Ведь даже и вы не станете отрицать: все, что мы сэкономили, будет полностью съедено убытками от «Би-Би».

– Да, это так. Я вообще-то предполагал, что ваши крайние меры экономии продиктованы как раз этими убытками.

– Никогда не предполагайте, Оксфорд, – не без самодовольства улыбнулся Каттер, вставая, чтобы проводить собеседника до дверей. – Никогда ничего… если речь идет о частной компании.

Анжелика стояла на Пятой авеню между Пятьдесят шестой и Пятьдесят седьмой улицами, печально прислонясь к высокому металлическому щиту, от имени муниципальных властей предупреждавшему: «Даже не вздумайте здесь припарковываться!» – внизу для убедительности было добавлено: «Остановка запрещена. Минимальная плата за буксировку 100 долларов». За щитом возле небольшого фонтана у застекленного здания «Штой-бен» сидела обычная для подобных мест городская публика: бездомные, пьяницы и туристы. Некоторые из них с аппетитом уплетали овощное рагу, телячьи шницели или куриные ножки, благо всем этим торговали с тележек тут же поблизости; другие блаженствовали, тихонько шевеля босыми ногами, опущенными в прохладную воду фонтана; третьи внимательно изучали содержимое бумажных пакетов – всего, что было накуплено в окрестных магазинах. Словом, североамериканский вариант неожиданно разбогатевшей Калькутты.

Суровый предупредительный дорожный знак был любимым местом, где, сидя в лимузине, Эли Фрэнк обычно поджидал Мэкси. У него со здешними полицейскими установилось молчаливое соглашение: стоило одному из них обозначить свое присутствие, как Эли тут же включал мотор и символически отгонял машину на несколько дюймов… На сей раз, однако, он опаздывал и в положенное время не привез Мэкси домой к обеду, Анжелика нетерпеливо вглядывалась в поток машин, не понимая, чем вызвана эта задержка.

Но вот длинный синий лимузин наконец-то появился – и оттуда выпорхнула Мэкси.

– Боже, – простонала она, увиделв дочь с номером «Нью-Йорк пост» в руках, открытой как раз на той странице, где был помещен репортаж об аресте Джастина. Как же она не подумала, что дочь может прочесть об этой истории в газете раньше, чем услышит обо всем из ее уст? Ленч с Лили и Джастином и несколько сумасшедших часов на работе, когда пришлось наверстывать упущенное утром, совершенно вытеснили из ее головы мысли об Анжелике.

– Ма? – В голосе Анжелики дрожали чуть сдерживаемые слезы.

– Это все ерунда, малыш! Обвинение ложное. Дело подстроили. Твой дядя ничего общего не имеет с продажей наркотиков. Так чго выкинь всю эту историю из головы. Он совершенно невиновен, – выпалила Мэкси.

– Да что я сама не знаю. Можешь меня не убеждать. Но как это так, что у тебя и бабушки на фото рот до ушей? Вот что меня интересует! Как можно быть такими бессердечными? Вы обе выглядите на этом дурацком фото как две обалдевшие королевы красоты. Ну прямо «Мисс Северная Каролина» и ее очаровательная мамаша. Честно.

– А как, по-твоему, нам надо было выглядеть? Перепуганными? Жалкими? Дрожащими от ужаса?..

– Немного сдержанности вам бы не помешало, я думаю. Все-таки особой причины ликовать из-за какого-то состряпанного дела у вас не было. Хоть у дяди Джастина вид достойный – и то хорошо… Да, он просто великолепен. Мужественное выражение лица, суровость, безразличие…

– Знаешь, Анжелика, мне кажется, тебе надо всерьез подумать о будущей работе в отделе по связям с общественностью. Ладно, пошли домой.

– А может, сперва позволишь мне купить сандвич и овощное рагу?

– Хочешь испортить себе обед? Ну хорошо, хочешь – бери, я не возражаю. – Мэкси была чересчур выпотрошена, чтобы вступать в пререкания.

– Да, ма, слабину даешь, – с облегчением произнесла Анжелика. – Правда, я удивляюсь. Сегодня я узнала, что Синди Лопер тридцать лет. Выходит, она еще старше тебя, Мэкси!

– Пожалуйста, чуть больше уважения к родителям, – твердо заявила Мэкси перед лицом подобной фамильярности.

– Попробую, – поспешно согласилась Анжелика, и от души у нее немного отлегло. Пусть Синди Лопер и старше, но ма это все-таки ма… ее мать.

Рокко открыл «Пост» – и голова его непроизвольно дернулась, так что Анжело, паркмахер из гостиницы «Сен-Риджес», который обслуживал лишь избранных, беря с них по сорок долларов за стрижку, едва не поранил его ножницами, хотя он давно приноровился ко всяким неожиданностям, поскольку круг его клиентов в основном состоял из подверженных стрессам директоров и управляющих.

– Эй, Рокко, хочешь потерять ухо?

– Мне срочно нужно позвонить. Оставь все как есть!

– Садись! – закричал парикмахер, видя, что Рокко, вскочив с места, срывает повязанную вокруг шеи простыню. – Я не докончил стрижку. Нельзя уходить в таком виде!

– Черта с два нельзя! – И, стряхивая с шеи волосы, Рокко вприпрыжку бросился вверх по лестнице: все телефоны-автоматы в нижнем холле, где находилась парикмахерская, были заняты. Но и в цетральном вестибюле оказалось не лучше. Он выскочил из гостиницы и понял, что, даже если бы ему и удалось поймать такси, далеко бы он не уехал – начинался час пик. Черт, где же взять телефон? В будках они вечно не работают: уличный вандализм, чини не чини. До офиса бежать слишком далеко. Анжело! Он кинулся обратно в гостиницу, сбежал по лестнице и без спроса схватил трубку личного телефона Анжело, которым не разрешалось пользоваться никому (в разгар сезона по нему мог позвонить, скажем, сам президент компании «Форчун 500» из отеля в Антибе и заказать стрижку без всякой предварительной записи). Парикмахер только удивленно поднял бровь. Сумасшедший он, этот Рокко. Но до чего же приятно стричь его волосы. Такие встречались только на старой родине, в Италии, – густые, курчавые, здоровые, как и положено настоящему мужчине. Такие волосы будут верно служить своему хозяину до самого конца, когда больше они ему уже не понадобятся.

– Мэкси! – прокричал Рокко в трубку. – Я тут прочел про Джастина. Чем я могу помочь?

– Не знаю. Мама достает сейчас лучших адвокатов, но сам Джастин понятия не имеет, как этот кокаин к нему попал. Поскольку у него на квартире собирались люди… кто-то из гостей, по его мнению, мог принести наркотики с собой. И все же он признал, что есть один парень, которому он давал ключи от дома. Но кто это, он так и не сказал. Говорит, встретил его на съемке, и отрицает, что тот может быть замешан.

– А почему, собственно?

– Наверно, такой уж идеальный человек, – язвительно заметила Мэкси. – Вот Джастин и отказался назвать нам имя этого святого. К тому же его сейчас нет в городе.

– Ты можешь получить какие-нибудь новые сведения?

– Я сама об этом думаю. На первой съемке, которую проводил Джастин, было двадцать четыре натурщика в плавках. На следующей – он снимал «Туалеты знаменитостей» для рубрики «Творческий беспорядок и его позитивная роль». Через месяц – Билла Бласса, демонстрировавшего тридцать способов, как носить старые свитеры. Кроме мод, Джастин еще много снимал для «Би-Би». Я сейчас как раз просматриваю все его фото.

– Двадцать четыре натурщика, говоришь? И все из одного агентства?

– Джулия заказывала их по четырем разным каналам. А может, даже по пяти.

– Достань счета. Они должны быть у тебя в бухгалтерии. Потом передай их мне – я кое-кому позвоню. А потом перезвоню тебе, если что-то прояснится.

– Сейчас же пойду за счетами.

– Они должны быть у меня не позже завтрашнего утра. Придется ведь звонить людям на работу, домой я им звонить не могу.

– Их тебе привезут. Рокко, я хочу еще сказать, что с твоей стороны это крайне любезно. Я так тебе признательна. Никогда этого не забуду.

– Какая, к черту, любезность, – отмахнулся Рокко. – Ты ведь знаешь, как я всегда любил Джастина. Чертов ублюдок! А как Анжелика все это восприняла? – В его голосе впервые послышалось беспокойство.

– По-своему.

– Что это должно означать?

– Если кто-нибудь все это переживет, так это моя дочь, – фыркнула Мэкси.

– Ты ее не понимаешь, – ответил Рокко. – Моя дочь самый чувствительный ребенок, какого я знал.

– О, ее чувства столь тонки, что при своей толстокожести я их, наверное, не состоянии заметить?

– Вот именно. Уверен, все это нанесло ей травму, которую ты просто не видишь, не говоря уже о том, чтобы помочь Анжелике от нее избавиться.

– Рокко, у меня идея. Я попрошу Эли, чтобы он отвез Анжелику к тебе, ладно? Вечером вы с ней поедете куда-нибудь поужинать, чтобы она оправилась от шока.