— Лес, инспектор предупреждал, чтобы мы поосторожнее болтали об этом и не внушали людям мысль о поджоге, понимаете.

— Да. Хорошо. Какая досада! Расскажите побольше, что сделали вы. Грандиозная история.

Шеф был рад сделать одолжение. Редко кто выказывал столь неподдельный интерес к подробностям его работы. Пока пожарные не понадобятся, о них никто и не вспоминает.

Спустя час после ужина Долли и Лестер поднялись к ней в квартиру прикончить бутылочку «Фрамбуаз». У Долли была теория, что никакой напиток, приготовленный из фруктов, не может повредить младенцу, потому что содержит витамины. Лестер покупал ей персиковый бренди, сливовый бренди, «Черри Хиринг», «Трипл Сек», ежевичное вино, но бутылка «Фрамбуаз» — малинового ликера — чем-то пленила его. Может быть, ценой? Напиток был очень дорогой, а он жаждал дарить Долли дорогие подарки. Он не знал, что ликер этот очень старый, очень редкий и необыкновенно, смертоносно опьяняющий, что даже француз не осмелится выпить больше двух-трех маленьких рюмок драгоценного напитка. И для Долли, и для Лестера малина была символом здоровья, и напиток, кристально чистый, почти безвкусный, но с изысканным ароматом, лился в горло легко и обильно, почти испаряясь на языке, стоило лишь его пригубить.

— По-моему, мы должны это сделать, — объявил он после долгого задумчивого молчания.

— Что? — заинтересовалась Долли.

— Снять с тебя напряжение. Для ребенка вредно, что ты все время пребываешь в напряжении.

— Лестер, какое напряжение?

— Ничего не знать о наградах. Я понимаю, не думай, что не понимаю, что ты находишься в огромном, ненормальном и в небезобидном напряжении.

— Ты такая прелесть, когда выпьешь. Сними очки и поцелуй меня.

— Непомерное, неизменное, неослабевающее, ненормальное, неестественное, неспровоцированное, непрестанное, непрекращающееся, нестерпимое, невыносимое напряжение!

— Глупенький мальчик, иди сюда!

— Что ж, если не ты, то я в ужасном напряжении, а это тоже вредно для ребенка. Он в напряжении, поэтому будит меня, и я начинаю волноваться. Он не хочет, но ничего не может поделать. Давай сделаем это.

— Спать в разных постелях?

— Ни за что! Как тебе в голову такое пришло. Долли, извинись!

— Прости, Лестер. Так о чем ты? Из-за чего я только что извинилась? Кажется, я тоже пьяна. Как можно опьянеть от малины?

— Давай… давай съездим на Саут-Олив-стрит, 606, там, сказал Шеф, лежат конверты, а мы в них з-заглянем. Снимем с тебя н-напряжение, скажем «с-спокойной ночи» и ляжем спать. Завтра нам надо быть со свежей головой. Если ты узнаешь, что п-проиграла, то завтра будешь спокойна. Нехорошо, если б-бедная беременная крошка будет в напряжении оттого, что не знает. Жестоко и б-бесчеловечно.

— Но это будет плутовство или еще что-то нехорошее.

— А мне плевать. Все р-равно поеду. Сиди здесь, а я пойду и спасу тебя, б-бедная, беззащитная девочка.

— Я вполне могу встать сама, — сказала Долли, тяжело поднимаясь с кресла и слегка покачиваясь.

— Все дело в том, чтобы, спускаясь с лестницы, держать еще и тебя… — бормотал Лестер.

Долли уже спустилась до середины лестницы и вернулась, услышав, как он разговаривает с пустой комнатой.

— Лестер! Сюда, дверь здесь, вот она, иди сюда, в эту сторону, так. Лестер, ты уверен, что это хорошая мысль?

— Прорыв гениальности. Просто блеск. Мне бы самому додуматься.

— А ты и додумался.

— Да? Вот так штука. Погоди, Долли, я помогу пристегнуть ремни — мерзавцы, что их делали, совсем не думали о бедных беременных людях.

Когда Долли и Лестер добрались до Саут-Олив, они были уже не так пьяны, но далеко еще не протрезвели. Они достигли той степени опьянения, когда идея, пришедшая в голову раньше, кажется начертанной на скрижалях Моисея. Снять напряжение с Долли казалось самоочевидным долгом, о котором добропорядочный гражданин и спрашивать не будет. Малиновый ликер наделил их решимостью и коварством.

В вестибюле за столом сидел охранник. Полузаснув от усталости, он наблюдал, загипнотизированный, за медленным приближением Долли. Лестер помахал у него перед носом пластиковой карточкой и уверенно сказал:

— Я из «Прайс Уотерхауз». Пришел проверить, как тут дела.

— Удостоверение личности, пожалуйста, — сказал охранник. Лестер предъявил карточки «Виза» и «Дайнерс клаб».

— Нет, удостоверение «Прайс Уотерхауз».

— Черт, у меня столько этих штук валялось, куда же оно делось? Погодите, оно, наверное, у меня в бумажнике…

Вдруг Долли схватилась за живот и громко застонала. Охранник и Лестер застыли на месте, беспомощно глядя на нее.

— Боже, дорогой, мне очень нужно в туалет. Надеюсь, дело только в этом.

— Господи! Дружище, это неотложно, — сказал Лестер. — Я поднимусь с ней в свою контору, — там есть женский туалет. Чертова работа, пришлось тащить ее с собой в таком состоянии! Но я ведь не мог оставить ее дома одну, правда?

— Конечно, сэр! — сказал охранник, указав на открытую дверь лифта. — Вам помочь?

— Нет, и сам справлюсь. Долли, скажи что-нибудь, Долли! Ты сможешь его удержать?

— Ох, Лестер, скорее…

Когда двери лифта закрылись, Лестер встревоженно обернулся к Долли:

— С тобой все в порядке?

— Ну как, убедила я тебя? — сказал она с озорной улыбкой. — Подействовало?

— Да я был уверен, хотя теперь сомневаюсь. И все же не стоит тиражировать эти «приступы».

Кабинеты на третьем этаже располагались в точности так, как описывал Шеф. Лестер прошел мимо двустворчатых деревянных дверей с названием компании и направился прямо к четвертой двери слева, о которой говорил Шеф. Он вынул швейцарский армейский нож и с минуту сосредоточенно смотрел на дверь.

— Ты уверен, что у тебя получится? — спросила Долли.

— П-побольше уважения, ты говоришь с профессионалом. Мое прозвище — Взломщик.

— Вам, богатым, все карты в руки.

— Ну сколько часов в день в теннисном лагере можно играть в теннис? — Лестер продолжал трудиться над замком. Прошло три долгих минуты. — П-паршивец Бенни Фишман, наверное, забыл о чем-то, когда меня учил. Не волнуйся, Долли, в крайнем случае я выбью дверь ногой.

— Лестер, не нужно…

Вдруг Долли умолкла, Лестер опустил нож: из-за угла появилась уборщица.

— Добрый вечер, — сказал Лестер как можно более деловым тоном.

— Добрый. Непорядок, а? А никто мне до сих пор не сказал. Хорошенькое дело — прийти на работу, а кругом сажа, зола, все в воде плавает. Ну и ну. Ключ не открывает? Вот так так! Оставили его, бросили впопыхах и даже не сказали, какой ключ. — Она открыла дверь одним из своих ключей. — Не входите в другие комнаты, там опасно.

Лестер поблагодарил ее, вошел с Долли в комнату и закрыл дверь. Для успокоения уборщицы Лестер на несколько секунд включил свет у дверей, потом, убедившись, что она удалилась по коридору, выключил. Невзирая на малиновые пары, он догадался принести с собой карманный фонарик и, освещая себе путь, направился прямо к шкафу с архивами, что стоял в углу.

— По-моему, у нас это получится. Долли, подержи фонарик. — Он повозился с минуту и открыл высокий шкаф. Они испуганно переглянулись. В шкафу было пять ящиков, битком набитых бумагами.

— И что теперь? — прошептала Долли. — Как мы во всем этом разберемся?

— Все ясно. Они должны быть на букву Н — награды. Подержи фонарь и не шуми.

Под «наградами» Лестер ничего не нашел и попытал счастья на К — киноискусство. Ничего. Потом на А — он хлопнул себя по лбу, поняв, что искать надо «Академию киноискусства». Академия ничего не дала.

— Черт! Ну и дурак я. Они должны быть на О — «Оскар».

Но и там ничего не было.

— Знаешь, — прошептала Долли, — если бы я их подшивала, я бы положила на К — конверты.

Они были там. Двадцать один тугой белый конверт со всеми сведениями о почетных наградах и премии Тальберга. Лестер копался в них, чертыхаясь про себя.

— Тьфу ты… лучший сценарий на основе материала других средств массовой информации… дрянь, лучший фильм на иностранном языке — к черту, лучшая песенная партитура и аранжировка — кому они нужны…

— Лестер, кажется, кто-то идет, — дрожащим голосом произнесла Долли.

Пока Лестер обеими руками сгребал конверты, она выпустила фонарик и положила его на пол, оба застыли, когда мимо дверей проходили двое мужчин. Они не вернулись, и Долли выглянула:

— Никого. Продолжай, Лестер.

— Ты потеряла фонарик. Он закатился. Включать свет нельзя. Пошли, выбираемся отсюда.

В нескольких футах была пожарная лестница, которую по закону нужно держать незапертой. Для женщины за неделю до родов Долли передвигалась на удивление быстро. Через несколько минут они были в безопасности внутри машины.

— Ох, Долли, где твои колени, когда они мне нужны? — простонал Лестер.

Долли взглянула на него в первый раз после того, как они удрали из «Прайс Уотерхауз». Пиджак его странно топорщился в талии, он крепко прижимал ее скрещенными руками.

— Лестер? Ты их взял! О, как ты мог? Нам нужно было только взглянуть. О боже, ну и ну… — Она покатилась со смеху, дав наконец волю радости.

— Я кровавым потом истекаю, а ты хохочешь, — икнул Лестер. Он, как на что-то удивительное, глянул на свою грудь, боясь разжать руки. — Долли, сделай что-нибудь! Я не могу даже сидеть.

Все еще не в силах заговорить, она выудила из-под сиденья большой бумажный пакет, вытащила конверты из пиджака Лестера и запихнула в пакет. Освободившись от ноши, он завел машину, и через пять минут они были далеко от места преступления.

— Давай где-нибудь остановимся и посмотрим, — предложила Долли, когда оба перевели дыхание.

— Долли, у тебя нет чувства ситуации, — торжественно провозгласил Лестер. — Сделаем это со вкусом. Это не простая ночь. Сегодня мы вошли в историю.

— А как насчет моего напряжения?

— Терпение, мой ангел, терпение. Не ставь эгоистические соображения выше исторических императивов.

Лестер был все еще пьян, но теперь он дошел до стадии, когда мелкие детали затемняются за широкими перспективами. Горизонты открыты, даль манит. После долгой езды впереди показался отель «Беверли-Хиллз». Лестеру никогда не доводилось приглашать знаменитостей для интервью в ресторан «Поло Лондж» отеля «Беверли-Хиллз», низкопробное заведение с непомерными ценами, по необъяснимой причине сохранившее репутацию шикарного, хотя блеска там не наблюдалось уже два десятка лет, но он вырос с этим названием на губах.

— Что нам обоим нужно, Долли, так это еще немного «Фрамбуаза». Он помогает хранить тайну и дает крылья воображению.

Они свернули с Сансет и подъехали к отелю, оставили машину служителю на стоянке. Он провел Долли с пакетом в «Поло Лондж». В поздний час ресторан был наполовину пуст, они нашли маленький столик у окна, отгороженный ширмами из зеленых пластиковых листьев, с которых лет десять не вытирали пыль.

— Два тройных «Фрамбуаза» и телефон, — велел Лестер официанту. Он разбирался если не в существе, то в форме.

Телефон принесли сразу, потом официант удалился на совещание с барменом и вернулся с двумя кофейными коктейлями.

— Бармен говорит, такого у нас нет. Это сгодится?

— Чудесно, — сказала Долли, зажав пакет подбородком и пытаясь в тусклом свете прочитать надпись на торчавшем конверте.

Лестер поднял тост за Долли:

— За лучшую актрису в мире, кто бы там ни выиграл!

Они выпили кофейный коктейль, и Лестер подал официанту знак принести еще два.

— О, Лестер, — захныкала Долли, — после всего этого я уже не хочу увидеть свой конверт. Такой чудесный вечер, не хочется его портить.

— Но напряжение, невыносимое напряжение!

— Лестер, если я выдерживаю, ты тоже сможешь потерпеть одну ночь.

— Тогда отдай мне пакет.

— Лестер, Лестер! Что ты делаешь?

— Не бойся, я не смотрю актрис второго плана, ага — естественно, на самом дне…

— Что это?

— Лучший фильм, вот и все.

— О, Лестер, разве можно?

— И ты еще спрашиваешь?

— У нас будут неприятности, вот увидишь, будут, — причитала Долли.

— Они уже есть. Так давай порадуемся. — Лестер осторожно вскрыл слабо запечатанный конверт, не порвав шнурок, и, соблюдая церемонии, как настоящий профессионал, вгляделся сквозь очки в написанное внутри слово. — Гм-м… В их машинку пора вставить новую ленту. «Зеркала». «Зеркала»! Долли, «Зеркала»! Мы справились, мы победили!

Долли прижала руки к губам. Со всех сторон на них оборачивались.

— Тс-сс! Ура! Ура! Ура! Ура! Я так счастлива! Что ты хочешь сказать этим «мы справились»? Это сделал Вито.

— Картина-то нашей студии: мы это сделали!

— Не будем ссориться: ее делали все. О, Лестер, нам нужно сейчас же сказать Вито. Дай телефон, — сказала она, по лицу ее текли слезы радости. Но когда она потянулась к телефону, пакет раскрылся, и остальные двадцать конвертов высыпались на ковер. Лестер снял очки, чтобы видеть вдаль. Он заметил, что их столик, за которым безудержно всхлипывала Долли, вокруг которого на полу рассыпались конверты, а телефонный шнур, шевелящийся на столе и грозящий опрокинуть два кофейных коктейля, привлекает все больше внимания.

— Долли, замри! Не шевелись. Дай мне собрать все обратно в пакет, поняла? Поставь телефон. Нет, официант, не надо забирать пакет в гардероб, просто немного рассыпалось, все в порядке. Нет, не будет удобнее. Лучше принесите кренделей. Долли, ты когда-нибудь перестанешь плакать? Подумают, что ты рожаешь. Хорошо, Долли, прекрасно. Выпей кофейный коктейль. Вот так-то лучше. Все в порядке. Мы снова в форме, все идет как по маслу. — Он рассеянно поглаживал руку Долли.

Внезапно он протрезвел. Может быть, не до конца, но, открыв один конверт, совершив этот шаг, он был потрясен до глубины души. Боже, это не дурацкая выходка, это реальность. Его мысли прервал голос Долли:

— О, Лестер, позволь мне позвонить Билли и Вито. А потом посидим здесь, вскроем остальные конверты, позвоним всем победителям, утешим их, а потом можешь звонить на телеграф, в газеты, на радио, на телевидение. Лестер, ты станешь самым знаменитым рекламным агентом в мире!

— Знаменитым! Я больше не найду работы! Долли, постарайся понять. Мы попали в беду. Виноват я. Это разрушит весь праздник вручения «Оскара». Разве ты не понимаешь, все должно быть сюрпризом. Ох, черт меня дери, зачем только я взял эти конверты? Наверное, у меня было временное умопомрачение.

— Мы можем их сжечь, — с готовностью подсказала Долли.

— Да, или выбросить в мусор, или спустить в туалет, но завтра утром их по-прежнему не будет на месте, и охранник и уборщица опишут нас обоих. Меня могут не узнать, но уж тебя-то не упустят.

— Может, отнести их обратно? — дрожащим голосом предложила она.

— Вломиться один раз — да, но дважды это не пройдет, нас поймают. И вообще дверь в кабинете за нами захлопнулась, я слышал.

— Ох, Лестер, прости! — Долли была так убита горем, что Лестеру пришлось поцеловать ее несколько раз, чтобы вернуть к неустойчивому равновесию. Он никогда не видел ее по-настоящему расстроенной.

— Не волнуйся. Я кое-что придумал. — Лестер достал книжечку, которую всегда носил с собой. Она была заполнена драгоценными номерами телефонов Очень Важных Персон, нахолившихся в распоряжении отдела рекламы, номерами, которые он записал на случай, если вдруг понадобится позвонить именно такой персоне.

Мэгги ответила на звонок раздраженно. Перед завтрашним шоу ей хотелось как следует выспаться, а кто-то звонил по ее личному телефону чуть ли не в полночь.

— Лестер Уайнсток! Что вы сделали? Что? Где вы? Надеюсь, вы не шутите, а то… нет, я вам верю. Сейчас буду. Не звоните никому, пока я не приеду! Обещаете? Десять минут. Нет, пять.

Через шесть минут появилась Мэгги, без косметики, повязав волосы шарфом, в норковой шубе поверх ночной рубашки и домашних брюк.

— Я все еще не верю, — медленно сказала она.

Лестер нагнулся, поднял помятый бумажный пакет и раскрыл его. Она заглянула внутрь. Потрясла головой, снова заглянула, взяла один из конвертов, внимательно его рассмотрела, положила обратно и опять тряхнула головой:

— Теперь верю.

— Мэгги, — нетерпеливо пожаловалась Долли, — Лестер до вашего прихода не разрешил мне позвонить ни разу. Говорит, вы знаете, что делать.

Степень глупости этого невинного создания, которое, с наслаждением допивая третью рюмку кофейного коктейля, цвело, как весенняя яблоня, поразила Мэгги. Имеет ли она понятие, на бизнесе какого размаха держится «Оскар»? Разве она не понимает, что презентация наград означает для телекомпаний миллионы долларов дохода от рекламы, неисчислимые миллионы долларов стоит подъем интереса публики к кино, что само тревожное ожидание вручения «Оскара» — это все равно что ежегодные президентские выборы?

— Лучше отдай пакет мне, Лестер, — сказала она, — если не хочешь вернуться в семейный бизнес.

— Ты сможешь молчать об этом? — с отчаянием спросил он.

— Лестер, хоть ты и натворил глупостей, ты искупил свою вину тем, что догадался позвонить мне. Конверты не только вернутся в «Прайс Уотерхауз», но и, как представитель прессы, я не обязана отвечать на вопросы. Можете считать себя анонимным источником информации.

— Мэгги, я навеки твой должник. Только одна просьба: можем мы заглянуть в конверт лучшей актрисы второго плана, просто чтобы снять напряжение с Долли.

— Не хочу, — хныкала Долли в продолжение речи Мэгги.

— Нет, исключено. Тогда победителя будут знать трое, а когда тайну знают трое, ее знают все. Это опасно. Долли может подождать, как и все мы. Вы ведь не открывали ни один конверт, правда?

— Нет, конечно, — добродетельно заверил Лестер, обеими ногами изо всех сил сжимая туфлю Долли. — Я звонил только тебе.

— Ты далеко пойдешь, Лестер, я первая тебе говорю. Ладно, запомните оба: ничего не было.

— Никому ни слова, — заверил ее Лестер.

— Я тоже забуду, — сказала Долли.

— Всегда хочется, чтобы люди в жизни так говорили, — сказала Мэгги, и не успели они ответить, как она выскочила из «Поло Лондж», крепко зажав пакет под мышкой.

— Но ты не сказал ей про «Зеркала», — выдохнула Долли.

— Она не разрешила нам посмотреть, а мы не дали ей узнать. Подождет, как все остальные. Баш на баш.

— О, Лестер, какой ты умный!

Через несколько минут Мэгги была дома, на кухне. По дороге домой она прикидывала, с какими трудностями предстоит столкнуться, возвращая конверты так, чтобы не выдать Лестера и Долли. Придется пустить в дело весь свой престиж и вести себя умно, но, в конце концов, «Прайс Уотерхауз» не меньше ее заинтересован скрыть от публики, что накануне великого вечера один из глубочайших секретов был похищен. Да, дело паршивое, но сделать можно.

Она глядела на тугие конверты, аккуратно разложенные на кухонном столе. Из чайника на плите широкой струей валил пар. Один за другим она отпаривала конверты, писала имена в блокнот и снова заклеивала. В этой жизни каждый должен думать о себе, считала Мэгги. Вот повеселится она завтра. К полудню она заключит дюжину пари — весь город будет у нее в должниках. А вечернее шоу? Поверить трудно. Она может открыть его, зачитав собственный список предполагаемых победителей. Так, на ком нужно ошибиться? На лучшей звукорежиссуре или на лучшем короткометражном документальном фильме? Конечно, они никого не интересуют, кроме нескольких сотен мастеров. Может, еще — лучшие костюмы? Эти всегда готовы к подвохам. А иначе — как бедной девушке с ними справиться! И она сможет распоряжаться съемочной группой так, чтобы они всегда вовремя оказывались в нужном месте, а она к тому же еще и будет знать, сколько времени должно продолжаться интервью с каждым претендентом. Несомненно, само небо защищает бедную труженицу. Добравшись до последних пяти конвертов, она почувствовала нарастающее волнение. Она открывала их в том же порядке, как это происходит на церемонии. Мэгги всегда считала, что в интеллектуальных преступлениях профессионализм важнее всего. Последним она открыла конверт «Лучший фильм». «О боже!» Ее крик был таким искренним, пылким и потрясенным, что около дома отчаянно залаял сторожевой пес.

Вот что значит профессионализм, думала Мэгги, набирая номер телефона.