— О, Джош, подойди скорее, посмотри, лунный свет отражается в реке, а если перегнуться через подоконник, то видно… по-моему… да, здание Парламента, а на другом берегу… что это за освещенное здание… и смотри, прямо под нами, сад и памятник… что это, объясни скорее. Билли никогда не говорила, что из окон «Беркли» открывается такой вид.

— Может быть, это потому, милая Вэлентайн, что «Беркли» стоит не на Темзе.

— Но где мы?

— Конкретно где? Мы над садами на набережной Виктории. Внизу игла Клеопатры, на том берегу — Королевский фестивальный зал, а если говорить совсем точно, то в номере Марии Каллас в отеле «Савой».

Вэлентайн медленно осела на одну из бархатных кушеток. Ее окружала роскошная, обшитая деревом, обставленная чиппендейловской мебелью гостиная, в камине пылал огонь. Все было так прелестно, будто в старомодном романе: невинная девушка, попавшая в беду, в конце пути встречает загадочного полузнакомого красавца, ее привозят в неизвестный отель в незнакомом городе, окружают подавляющей роскошью.

— Ваши цели бесчестны? — спросила она, искоса сверкнув на него взглядом, не выдававшим почти ничего.

— Боже, надеюсь, что да! — простонал он..

Для ужасно важного степенного юриста, сбросившего служебные оковы, цепи Страссбергера, Линкина, жены и троих детей ради того, чтобы сбежать в Лондон вслед за не выходившей из его головы капризной неуловимой девчонкой, слово «бесчестный» вряд ли подходило, но оно было так многозначительно.

— В таком случае, — надменно заявила Вэлентайн, — прежде всего мне нужна горячая ванна, холодная водка, суп и… и мне нужно распаковать вещи.

Джош нажал три кнопки на небольшом металлическом прямоугольнике, вделанном в боковой столик. Через минуту в дверях стояли трое: рассыльный, горничная и официант.

— Пожалуйста, приготовьте мадам ванну и застелите постель, — велел он горничной. — Мне нужна бутылка польской водки, две бутылки «Эвиан», ведерко льда, горячий протертый овощной суп и поднос сандвичей с цыплятами, — сделал он заказ официанту. Рассыльному он приказал: — В спальне багаж мадам. Будьте добры, распакуйте его и выберите вещи, которые нужно погладить. Они нужны к завтрашнему утру.

Все трое бесшумно исчезли, каждый озадаченный своим поручением.

— Это не самый фешенебельный отель — они все в Уэст-Энде, — но в сервисе с ними никто не сравнится.

Оба задумчиво помолчали после того, как ушли горничная и рассыльный.

— Мне нужно предупредить тебя только об одном.

— О чем?

— Ради бога, не утони в ванне. Она очень глубока и чуть не на метр длиннее, чем ты.

— Возможно, мне понадобится телохранитель.

— Не исключено, но не для первой твоей ванны, дорогая, не то мы утонем оба. А вот и горячий суп.

— Официант, наверное, шокирован?

— Только не официант в «Савое».

Вэлентайн исчезла в ванной, пленительно оглянувшись: в ее глазах сверкнула неосторожная искорка, полуулыбка, манившая, как нераспечатанный рождественский подарок в красивой упаковке. Джош, которого не соблазняли уже лет двадцать, остолбенел на добрых четыре секунды, а потом принялся отчаянно выпутываться из пиджака.

Ни горничная, ни рассыльный, ни официант ничуть не удивились. Позже они поболтали об этом. В номере Марии Каллас — она любила тут останавливаться, приезжая в Лондон, — такие сцены были скорее правилом, чем исключением.

— Может быть, что-то в воздухе, — предположил рассыльный.

— Не удивлюсь, — фыркнула горничная. Последнее слово, как всегда, осталось за официантом:

— Говорил я жене, это все игла Клеопатры, говорил я ей. Порочная была женщина.

Джош и Вэлентайн провели там пять дней, не заботясь об осторожности, пять скрытых от взоров внешнего мира, ничем не потревоженных дней, и для них существовало только одно — чудесные плотские наслаждения и восторг блаженного неблагоразумия. Они понимали, что когда-нибудь в будущем придет время расплаты, но это время еще так далеко, что с ним можно не считаться, его все равно что нет.

Вэлентайн быстро и уверенно уладила все дела у Зандры Родс, Билла Джибба, Джин Мьюр и Tea Портер. Джош сделал несколько телефонных звонков и послал кучу сообщений по телексу, но все оставшееся время они проводили в роскоши «Савоя», выбираясь на улицу, только чтобы посмотреть Лондон и поужинать в «Трэмпе», «Дроуне», «Тиберио», клубе «Белый слон» или обеденном зале «Коннота». Они вкусили от удовольствия пребывания на людях, не смешиваясь с людьми и принадлежа лишь друг другу.

В начале каждого романа бывает период, когда влюбленным необходимо демонстрировать друг друга, любуясь отражениями любимых и себя в глазах и на лицах окружающих. Даже торжественнейшая обстановка для них не более чем театральная декорация. Неужели в этой самой лавандово-золотой галерее Сайон-Хауза, длинной и мрачной, несчастная леди Джейн Грей четыреста лет назад приняла корону Англии? Как, наверное, остальные туристы восхищаются Вэлентайн, думал Джош, проходя по галерее и прислушиваясь к печальному рассказу гида.

Им еще рано было обсуждать характер своих отношений. Вэлентайн невероятно согревал его восторг перед ее телом, физическим обликом, она впервые жила полной жизнью. Никогда прежде не доводилось ей изведать такое чисто физическое ощущение: проснуться в постели, хранящей запах их страсти, почувствовать, как разгорается Джош, вновь дотронувшись до нее. Острые запахи их тел смешивались, и она уже не могла понять, она ли впитала его запах или это он пахнет ею. Она старалась запомнить запах Джоша и постели в «Савое». Она понимала, что образ мужчины и кремово-розовой спальни в стиле арт-деко с большими эркерами, за которыми открывался вид на Темзу, останется в ее памяти навсегда, может быть, станет расплывчатым или искаженным, но не исчезнет совсем, а этот запах… она вдыхала его и уже начинала по нему тосковать. Впервые в жизни Вэлентайн было даровано изведать полное пресыщение чувств: эти долгие часы в полумраке, когда живешь только для того, чтобы жить, когда всего вдоволь, когда радость тела делает весь мир прекрасным.

Джош упивался изумительной свободой — прорвалась плотина обязанностей, исчезли указатели, что вели его по прямому пути с того дня, как он выучился читать и спрашивать себя, к чему это приведет и что за этим последует. То мгновение, которое в любой, претендующей на постоянство, любовной связи решает ее исход, им пока не грозило: приход его отдаляло негласное обоюдное признание того, что пытаться обдумывать будущее — просто глупо.

— Не думаю, что смогу когда-нибудь заниматься любовью с мужчиной, у которого грудь не волосатая, — говорила Вэлентайн, прижавшись носом к его груди и вдыхая, как страстный гурман, запах его темных волос, в которых проглядывала седина. — А ты? — И это был самый серьезный ее вопрос за пять дней.

Вэлентайн летела другим рейсом и на день раньше Джоша. После каждой деловой поездки его в аэропорту непременно встречали жена и кто-нибудь из детей. При мысли об этом Лос-Анджелес вновь возник из небытия перед Джошем. Даже в аэропорту, перед отлетом, Вэл не заговорила ни о следующей неделе, ни о следующем месяце. А что она могла рказать? Она узнает будущее, только когда оно само распахнется им навстречу. Казалось, ее пронзила игла ирландского фатализма, давно засевшая в ее порывистой душе. Ничто не побудило бы Джоша Хиллмэна сильнее влюбиться в нее, чем этот отказ планировать, рассчитывать, организовывать и это стремление покориться и повиноваться мимолетности. Она не пыталась пришпилить его, добиться гарантий на будущее, чего-то потребовать и этим сводила его с ума. Что это? Два корабля разминулись в ночи? Чушь! Он добьется этой женщины, чего бы это ни стоило ему. Он посмотрел ей вслед сквозь последнюю дверь, заметил в ее глазах влюбленное «прощай», отметил и беззаботность ее легкой быстрой походки и едва не бегом бросился к поджидавшему его автомобилю. «Британский музей», — приказал он шоферу. Только эти монументальные каменные залы, хранящие суровую добычу веков, соответствуют своей мрачностью его ощущению одичалости, покинутости.

Билли Айкхорн

имеет честь пригласить вас на праздничный

вечер в «Магазин грез».

Первая суббота ноября 1976 года,

9 часов вечера.

ТАНЦЫ

ВЕЧЕРНИЙ ТУАЛЕТ

Незадолго до того как были разосланы приглашения, «Вумен веар» предсказала, что этот вечер станет самым славным с тех пор, как Трумен Капоте открыл публике Кей Грэм. Когда Билли спросила, кого приглашать, Спайдер ответил:

— Всех.

— Но я незнакома со «всеми», Спайдер. О ком вы?

Работая с ней бок о бок над возрождением магазина, Спайдер заметил, что Билли, непонятно почему, держится в стороне от светской жизни, в которой, ему казалось, она должна была бы участвовать. Ее личная жизнь при отсутствии семейных связей и близких друзей представлялась ему до странности пустой. Откуда ему было знать, что она, в сущности, большую часть жизни провела в одиночестве. Так уж сложилась ее жизнь. В юности она потеряла — возможно, навсегда — способность легко заводить друзей. От долгих лет в положении отверженной на душе у нее остались шрамы, которые не исчезнут, какие бы внешние перемены ни наступили. Покинув Бостон, она рассталась с семьей. Выехав из Нью-Йорка после инсульта Эллиса, она никого не подыскала себе взамен тамошних знакомых, из которых, кстати, никто, кроме Джессики, не был ее близким другом. В Лос-Анджелесе она могла бы начать все сначала, но годы забот и почти полной изоляции в цитадели Бель-Эйр не позволяли ей наладить тесные связи с другими женщинами.

Хотя миллионы читателей газет и журналов знали, что имя Билли означает Билли Айкхорн, так же как моментально вспоминали фамилии Лайзы или Джекки, сама Билли так до конца и не свыклась с ролью знаменитости. Она не чувствовала себя известной. Еще в Нью-Йорке Эллис учил ее не доверять мелочным людям, которых в совокупности обычно называют «светом», и сейчас она с радостью пребывала в стороне от светского круга. Перебравшись в Калифорнию, она не сделала ни одного серьезного шага к тому, чтобы освоиться в лос-анджелесском высшем обществе. Кроме того, хотя Билли никогда не разделяла точку зрения бостонского светского общества, категорически заявлявшего, что никакой другой «свет» не заслуживает своего названия, у нее так до конца и не исчезли бостонские манеры и бостонский акцент; следствием этого и было то, что в чем-то она оставалась посторонней и, видно, останется навсегда.

— Даже если вы не знаете всех, они все знают вас, — настаивал Спайдер.

— Ну и что из того? Я ведь не могу приглашать совсем незнакомых людей, правда?

— Можете, черт возьми, — отрезал Спайдер. — Мы, леди, уже потратили около миллиона долларов, и будет просто позором пригласить только соседей.

— Ладно, Спайдер, если вы такой специалист, вы и составляйте список. — Билли спаслась бегством, на мгновение ощутив себя не у дел. С недавних пор рядом со Спайдером у нее часто возникало такое чувство. Ну и наглец, подумала она, злясь на собственную неискушенность в общении и контактах.

Спайдер с упоением взялся за дело. Список открывали имена важных местных персон, затем он вписал баронов и баронесс всего Западного побережья от мексиканской до канадской границ. Потом добавил избранных знаменитостей из Нью-Йорка, Чикаго, Детройта, Далласа и Палм-Бич. Не забыл и Голливуд — Новый и Старый. Светила моды, разумеется. Вашингтон? Почему бы нет? Если не президент Картер, то уж, по крайней мере, вице-президент Мондейл, и что это за вечер, если не приедет Тин О'Нил. Затем он вписал тех, кого называл Всемирными сливками общества, но это чертово стадо нужно тщательно отбраковать. Никого не забыли? О боже! Пресса! Спайдер стукнул себя по лбу. Ради нее все и затевалось. Он тут перебирает знаменитостей и политиков и совсем забыл о тех, кто их создает. Итак, пресса! Не только журналы мод и светской жизни, но и серьезные тузы массмедиа из «Пипл», «Нью-Йорк мэгэзин», «Нью Уэст», «Лос-Анджелес», а также из программ новостей, от Конде Наста до Херста. «Роллинг Стоунз»? Пожалуй, нет. Приедет ли Уолтер Кронкайт? А Нормат Мейлер? А Вудворд и Бернстайн? Если убрать все раздвижные стены и витрины, как планировал Кен Эдам, универмаг легко вместит шестьсот-семьсот человек. Значит, можно пригласить супружеские пары, потому что, уверял себя Спайдер, многие, где бы они ни жили, не поедут всего лишь на бал. Он не забыл и Джоша Хиллмэна с женой. Не слишком ли я увлекся, подумал он, глядя на лежащие перед ним страницы. Он вычеркнул несколько имен из Флориды и Техаса — часто ли они приезжают в Калифорнию? Затем, вновь просмотрев список, вычеркнул имена сомнительные — как с точки зрения их возможностей стать покупателями, так и по незначительности «звездной» величины. Наконец он остановился на трехстах пятидесяти парах и титуле «Главного Торжества десятилетия» для самого мероприятия. А может быть, «Последнее Великое Торжество»? Несомненно, это будет самый дорогой, самый привлекательный для прессы, самый поразительный вечер семидесятых годов, и он вызовет больше всего разговоров.

Недолго раздумывая, Билли решила провести бал в первую субботу ноября 1976 года, сразу после президентских выборов: те, чей кандидат проиграл, хотят забыться, а те, кто радуется исходу выборов, хотят отпраздновать событие. Кроме того, всем хочется отвлечься и не думать о политике, курсе фунта стерлингов и загрязнении окружающей среды.

Как только ушли последние аранжировщики цветов и осветители, появились буфетчики и принялись расставлять бары и столики. На первом этаже, приготовленном для танцев, устроили несколько больших баров. По замыслу Спайдера, в каждой из двадцати четырех больших примерочных установили буфет, бар и дюжину стульев. Предполагалось, что никто из гостей не минует второго этажа, который Билли Болдуин, работая так быстро, как ему еще никогда не приходилось в своей блистательной жизни, превратил в изумительное эротичное попурри из прелестных комнат. Каждый уголок помещения мог снабдить его менее изобретательных коллег идеями на много лет вперед. Внизу не прекращались танцы; три лучших ансамбля Питера Дачина чередовались так, что музыка не прерывалась ни на секунду. Двери в зимний сад в стиле короля Эдуарда были призывно распахнуты, приглашая гостей прогуляться в прелестном дворике позади магазина. Даже полнолуние наступило как раз вовремя. В теплой ночи было что-то волшебное; женщины в задуманном Кеном Эдамом освещении казались красивыми как никогда; мужчины чувствовали себя романтичными и сильными, может быть, просто потому, что их пригласили на самый славный праздничный бал, где так много звезд, а может, великолепие «Магазина грез» пробудило их самые смелые фантазии. Даже непрекращавшееся мерцание разноцветных лампочек вносило радостную ноту. А если кому-то не нравилось, что их фотографировали, значит, они из породы самых мрачных знаменитостей на свете, которых наберется не больше десятка.

«Магазин грез» распахнул двери в понедельник. К середине дня Билли, Вэл и Спайдер поняли, что одержали победу. Товары, заказанные Вэлентайн в августе, прибыли вовремя и наряду с лучшими образцами из более ранних закупок Билли мгновенно улетучились. Их расхватали, что на жаргоне называется «они ушли из магазина». В половине одиннадцатого утра Спайдеру пришлось позвонить в бюро и вызвать шесть временных секретарей и клерков только для того, чтобы оформить открытие новых кредитов. Шеф-повар, привыкший в «Скандии» перелопачивать горы продуктов, подготовился на совесть, но даже он был потрясен, увидев, что к концу дня огромные холодильники почти опустели. Четыре официанта, три помощника по кухне и два стюарда, подносивших вино, с ног валились от изнеможения. Продавцы не верили своим глазам: никому из них не доводилось продавать такое количество товаров за один день. Обессиленные восточные массажистки были уже готовы все вместе подать в отставку, но передумали.

Вечером, когда двери закрылись, Билли, Спайдер и Вэлентайн собрались в кабинете хозяйки. Спайдер во весь рост вытянулся на полу, а Вэлентайн, целый день проработавшая продавщицей, рухнула на бесценный диван в стиле Людовика XV и сбросила туфли.

— Можем мы работать? — очень тихо спросила Билли.

— Как пить дать, можем, — сказал Спайдер.

— Не за горами рождественские распродажи, — задумчиво произнесла Вэлентайн.

— Мы это сделали! — завопила Билли.

— Как пить дать, сделали, — откликнулся Спайдер.

— Вы оба просто чудо! — восторгалась Билли.

— Как пить дать, чудо, — сказал Спайдер.

— Тридцать восемь женщин обратились ко мне с просьбами смоделировать для них оригинальные платья. Мне нужны ассистент, мастерские, работницы, ткани — все… — размышляла вслух Вэлентайн.

— Завтра получите все, что нужно, — заверила ее Билли.

— Как пить дать, получишь, — сказал Спайдер.

— А мне нужно уехать в еще одну деловую поездку. Уже сейчас я на несколько недель опаздываю на презентацию французской и итальянской готовой одежды весенне-летнего сезона, — устало констатировала Вэлентайн.

— Спайдер, скажите мне наконец, занимались ли вы когда-нибудь розничной торговлей? — спросила Билли.

— Ну что вы, Билли, с чего вы взяли, что нет? — рассмеялся Спайдер.

— Ведь сейчас он занимается, — промурлыкала Вэлентайн.

— Как пить дать, занимается! — ликуя, воскликнула Билли.

Всю неделю, а затем и весь месяц успехи магазина опережали самые смелые их ожидания. Даже когда у покупателей поубавилось любопытства и новизна ощущений перестала привлекать толпы, обычай делать покупки в «Магазине грез» не сошел на нет.

Деревенская лавочка, задуманная как шутка, веселая причуда, служила теперь основным местом покупки подарков и сувениров. Покупатели не подозревали, анализируя свои нужды и потребности, но мелочи и безделушки пользовались таким успехом, что к следующему Рождеству магазин выпустил радостно встреченный клиентами каталог для торговли по почте.

Обнесенный решеткой зимний сад с уютными закоулками, мягкими стегаными диванчиками, антикварными плетеными креслами и круглыми столиками, покрытыми утонченно-старомодным розовато-лиловым, как гортензия, вощеным ситцем, заставленный корзинами бегоний, цикламенов и орхидей, огромными папоротниками в горшках, облитый мягким вкрадчивым светом искусственного освещения, превратился в любимое место обмена праздными слухами и жизненно важной информацией в местном обществе, что во многих случаях представляет собой одно и то же.

Главный салон — «Веселая ярмарка» Спайдера вкупе с мужским отделом — «Пещерой Али-Бабы», где продавали женские украшения, с баром, столами для триктрака и игровыми автоматами — послужил заменой «Блумингдейлу». Именно этого, жаловались люди, так всегда не хватало в Беверли-Хиллз, такой игровой площадки для взрослых и места, где можно показаться на людях, потолкаться, поболтать. Зрелище изобилия, помноженного на изобилие, одновременно и возбуждает, и успокаивает.

Моделирование одежды вскоре стало отнимать у Вэлентайн столько времени и энергии, что Билли наняла еще двух опытных закупщиков, чтобы Вэл могла заниматься своим прямым делом, благодаря которому во многом держался престиж «Магазина грез». Однако главным закупщиком все же оставалась Вэл. Двое других — один по галантерейным товарам, другой по подаркам — постоянно находились в разъездах, и заказанные ими товары прибывали со всех концов света.

А что же Спайдер? Паучище курировал все, от гаража до последнего мальчика-рассыльного, от содержимого витрин до наполнения кухни. Но главной его обязанностью стало вынесение суждений об элегантности. Это занятие он придумал себе в первую же неделю работы магазина. Ни одна женщина не уходила из магазина, пока Спайдер не одобрит все ее покупки. Последнее слово оставалось за ним. Его вкус был безупречен. Перед ним стояли две задачи: убедить колеблющуюся женщину, что в определенном платье она неотразима, или отговорить от покупки того, что ей нравилось, но не шло. Он действовал напрямик, не заботясь о том, купит ли женщина что-нибудь. Он предпочитал проводить уходившую без единой покупки клиентку, чем знать, что, придя домой, она с сожалением поймет, что сделала ошибку. Если Спайдер замечал долю неуверенности, которую испытывала женщина, соглашаясь на то, что не вызывало у нее подлинного восторга, он пускался на все уловки, чтобы отговорить ее. По-настоящему он оставался доволен лишь теми покупками, при которых покупательница сама поддерживала его идею, словно это она пыталась продать вещь ему, демонстрируя свою убежденность. Будучи осмотрителен, он вечно ухитрялся заставить каждую покупательницу отказаться хотя бы от одной вещи, которая ей очень нравилась, чтобы, когда та придет домой, чувство вины от того, что она истратила уйму денег, исчезало при мысли о добродетели, которую она проявила, не купив желанную вещь. Чтобы выдержать инспекцию Спайдера, нужно было подобрать наряды, идеально подходившие клиенту, и при этом влюбиться в них, ощутить головокружение от желания, которое невозможно сдержать, словно оргазм. В конечном счете именно Спайдер, а точнее, его жесткий контроль за тем, что продастся и кому, а отнюдь не другие достоинства «Магазина грез» способствовали тому, что всего за год универмаг превратился в самый прибыльный, в пересчете на квадратный метр торговой площади, магазин предметов роскоши в Беверли-Хиллз, в Соединенных Штатах, во всем мире.