Глава 24

В игорном зале клуба царила атмосфера лихорадочного возбуждения, исходившего от игроков. Правда, по большей части безумные эмоции, сопровождавшие игру за карточным столом, прятались под привычными масками равнодушия и пресыщенности. Хороший тон требовал, чтобы каждый из элегантно одетых джентльменов стремился превзойти своих приятелей в выражении крайнего безразличия к исходу игры.

Но по мнению Энтони, ничто не могло скрыть запах пота и алчного волнения, смешанный с табачным дымом. Этот смрад пропитал каждый уголок помещения.

Таков был дух отчаянного азарта, которым предпочитал дышать его отец. Тот самый дух, который довел Эдварда Синклера до прискорбного конца.

Энтони немного постоял в дверях, прислушиваясь к стуку костей и звону бутылок и бокалов. Вероятно, выигрыш в хезед4 вовсе не зависел от количества выпитого. Сама судьба диктовала, как лягут кости, если только распорядители клуба не приказали тайком утяжелить черные кубики. Но стоит ли допиваться до потери сознания, когда играешь в вист? Как ни странно, почти все игроки именно так и поступали.

За исключением Доминика Худа.

На первый взгляд Доминик ничем не отличался от остальных: рядом с ним тоже стояла бутылка кларета. Однако Энтони заметил, что он не притрагивался к полупустому бокалу. На столе громоздилась небольшая стопка бумаг. Должно быть, векселя тех, кто ему проиграл.

Энтони внимательно рассматривал Доминика, пытаясь найти доказательства их общего происхождения. Между ними в самом деле есть некоторое сходство! Форма носа, посадка плеч… И цвет глаз! Почему он раньше не замечал, что глаза Доминика имеют такой же оттенок золотисто-карего, как и тот, что он каждое утро видел в зеркале, когда брился?!

Игроки за столом Доминика закончили очередной роббер виста. Несмотря на весьма умеренное употребление кларета, на этот раз именно ему пришлось нацарапать несколько слов на клочке бумаги. Энтони подумал, что трезвость может увеличить шансы выигрыша, однако не гарантирует исхода игры. Никакая отточенная техника не устоит перед неудачной взяткой.

Доминик с беспечной улыбкой кивнул партнерам, встал из-за стола и направился к двери. Увидев Энтони, он чуть поколебался, но стиснул зубы и шагнул вперед.

— Странно видеть тебя здесь, — бросил он, пытаясь протиснуться мимо Энтони. — У меня создалось впечатление, что ты избегаешь карточных столов. — И добавил с легким презрением:

— Видимо, это как-то связано со страхом проиграть.

Оскорбление прозвучало пощечиной, но Энтони был горд тем, что сумел ответить легкой холодной усмешкой.

— Вернее, с сильным желанием закончить жизнь гораздо раньше срока из-за глупого спора после очередной партии, — сообщил он и, намеренно помедлив, заключил:

— Как погиб наш отец.

В глазах Доминика загорелось и погасло нечто неприятно-зловещее, но он быстро опустил веки.

— Значит, ты наконец сообразил. Нужно сказать, тебе потребовалось немало времени. Может, пора переменить профессию? От частного сыщика стоило ожидать большей проницательности, не согласен?

— Думаю, я все же попробую продолжить свою деятельность. В отличие от тебя у меня нет возможности развлекаться научными экспериментами днем и играть в карты по ночам. Такое приятное времяпрепровождение выпадает лишь тем, кому повезло унаследовать поместья и доход.

Доминик кивнул.

— Беру обратно все, что сказал насчет твоей ненаблюдательности, Синклер. Ты совершенно прав. Я не знал своего отца, зато получил неплохое наследство. А это означает, что по сравнению с тобой я могу предложить такой даме, как мисс Эмелин, гораздо, гораздо больше.

Он повернулся и, не дожидаясь ответа, вышел.

Энтони гневно скрипнул зубами.

— Кровь и ад! — прошипел он, прежде чем броситься за Домиником. Они пересекли кофейню и вышли в вестибюль, где смущенный швейцар поспешно вручил им шляпы и поторопился открыть дверь.

— Держись подальше от Эмелин! — свирепо прошипел Энтони с крыльца.

Доминик замер и обернулся. В резком свете газовых фонарей его лицо казалось маской едва сдерживаемой ярости.

— А почему я должен лишать себя удовольствия от ее общества, братец?

— Ты не любишь ее. — Энтони медленно спустился вниз, сжимая в кулаке шляпу — Ты хочешь сделать ее орудием своей мести против меня. Признай это, Худ.

— Я не собираюсь обсуждать с тобой мисс Эмелин.

— Дьявол тебя побери, Худ, это не имеет ничего общего с Эмелин. Это меня ты стремишься уничтожить. Собираешься прятаться за женскими юбками, чтобы достичь своей цели?

— Проклятие, я мог бы вызвать тебя за это оскорбление!

— Ради Бога, — кивнул Энтони. — Только по крайней мере честно скажи, почему решил драться со мной. Я снова спрашиваю вас, сэр: почему вы так меня ненавидите? Только потому, что ваша мать позволила нашему отцу соблазнить себя? Но при чем тут я? Да и она ни в чем не виновата. Единственный, кого вы можете проклинать, — это Эдвард Синклер, но он уже четырнадцать лет как лежит в могиле.

— Пропади ты пропадом, Синклер! — Доминик отбросил шляпу и бросился на него. — He смей упоминать о моей матери! Твой отец ее погубил.

Энтони вовремя вспомнил показанный Тобиасом прием и умудрился увернуться от несущегося прямо в челюсть кулака. Но к сожалению, избежать столкновения не удалось. От удара оба покатились по булыжникам тротуара. Энтони с трудом отбивал тумак за тумаком, стараясь одновременно как следует врезать противнику.

В пылу первой настоящей схватки Энтони потерял способность логически мыслить. Казалось, было невозможно думать связно, припоминать нюансы искусства и науки кулачного боя, который они изучали вместе с Тобиасом. Энтони завладел слепой инстинкт. Он даже не чувствовал боли!

Но уроки, преподанные Тобиасом, должно быть, глубоко укоренились, поскольку он сумел нанести несколько сильных ударов в ребра Доминика и один — в челюсть. Каждый раз, чувствуя, как тело врага сотрясает дрожь, Энтони преисполнялся свирепого удовлетворения.

Он так и не услышал грохота колес экипажа и стука копыт, а когда пришел в себя, оказалось, что он и Доминик были уже не одни. Кто-то бесцеремонно схватил его за воротник и оттащил от брата, а потом довольно небрежно уронил на тротуар рядом с Домиником.

Энтони приподнял веки, смахнул кровь, застилавшую глаза, и уставился на Тобиаса.

Поодаль стоял знакомый темно-бордовый экипаж, из окон которого с любопытством выглядывали миссис Лейк и Джоан Дав.

Первой связной мыслью Энтони было, что ему крупно повезло: с ними не было Эмелин.

Он осторожно сел, вытирая рукавом багровые капли, струившиеся по лицу.

— Тобиас? Какого черта ты здесь делаешь?

Доминик кое-как встал на колени, придерживая руками ребра, и с подозрением уставился на Тобиаса.

— Прошу прощения за то, что помешал вашим развлечениям, джентльмены, — медленно выговорил Тобиас, меряя обоих ледяным взглядом. — Но к сожалению, мне необходимы здоровые и невредимые помощники. На карте стоит жизнь человеческая. Я бы посчитал огромным одолжением, если бы вы оба согласились продолжать свои полезные для здоровья упражнения в другое время.

— Что происходит?

Энтони, шатаясь, поднялся, но тут же схватился за железную ограду, чтобы не упасть. До него наконец дошло, почему дамы оказались в этот час у мужского клуба. Возбуждение охватило его, на время заставив забыть о гневе.

— Вы нашли убийцу?!

— Миссис Лейк считает, что мы сумели узнать его имя, — поправил Тобиас. — Но я не вполне в этом уверен. Тем не менее мы не можем позволить себе пустить дело на самотек. Мистер Худ, я предлагаю установить тайную слежку за подозреваемым. И поскольку считаю, что два человека лучше, чем один, на случай, если придется предпринимать меры, предлагаю вам поучаствовать. Согласны?

— Меры? — Доминик, морщась, встал. — Не понимаю.

— Вполне вероятно, моя партнерша права, этот человек — жестоким убийца, и мы не без основания считаем, что он замышляет новое преступление. Если кто-то попытается вмешаться или он заподозрит, что за ним идут по пятам, он, как загнанный в угол зверь, пойдет на все. В этом случае лучше, чтобы с ним справились двое.

— А зачем вам нужен именно я? — пробормотал Доминик, оскалившись и бережно дотрагиваясь до челюсти. — У вас есть Синклер. Он да вы уже двое, сэр.

— Я не могу отрываться от своих дел, чтобы следить за одним возможным подозреваемым. Так как, Худ? Согласны помочь мне в этом деле? Как я уже сказал, на карту, вполне возможно, поставлена жизнь.

Доминик бросил на Энтони быстрый, загадочный взгляд и медленно отнял руку от челюсти.

— Думаете, этот человек снова убьет?

— Это только вопрос времени. Я посчитаю себя вашим должником, если согласитесь сегодня вечером проследить за этим злодеем.

— Возможно, я смогу уделить немного времени, присматривая за вашим предполагаемым преступником, — сдержанно ответил Доминик.

— Спасибо, — кивнул Тобиас. — Пока что все убийства происходили ночью, так что наш преступник предположительно действует под покровом темноты. Так вот, я хочу, чтобы вы глаз не сводили с его дома. Только смотрите, чтобы он вас не заметил. Если он выйдет, последуете за ним, но не трогайте, пока не поймете, что он задумал недоброе. Вам ясно?

— Кто этот человек? — спросил Энтони. Кровь в его жилах снова загорелась, не от гнева, а от предвкушения охоты.

— Я боялся, что ты задашь этот вопрос, — вздохнул Тобиас.

— Мы должны следить за чертовым парикмахером? — шипел Доминик, прячась в тени узкого переулка и мрачно взирая на дверь дома мистера Пирса. — Поверить не могу! Каким образом, спрашивается, он убивает своих жертв? Душит париками?

— Ты сам решил помочь Тобиасу в этом деле, — проворчал Энтони с противоположной стороны переулка. — Никто тебя не заставлял.

— Марч утверждал, что речь идет о жизни и смерти. Но должен сказать, что чрезвычайно трудно представить парикмахера в качестве жестокого наемного убийцы.

— Может, поэтому ему до сих пор и удавалось ускользнуть, — сухо предположил Энтони. — Кто заподозрит такого?!

— Ха! — Судя по тону, Доминику ничего подобного в голову не приходило. — Как-ro я не подумал взглянуть на это с такой точки зрения.

— Знаешь, наверное, у Тобиаса по этому поводу есть свои сомнения, — согласился Энтони. — Но он давно уже взял за правило не относиться с пренебрежением к интуиции миссис Лейк.

Разговор прервался. Они молча продолжали наблюдать за жилищем мистера Пирса. Узкую ночную улочку освещали лунный свет и слабо мерцающие газовые фонари. Иногда по мостовой громыхали кеб или фургон золотаря, и снова становилось тихо.

Энтони чувствовал, как набухает и болит фонарь под глазом, как ноют все ребра. Наверное, к утру он покроется синяками! Оставалось утешать себя сознанием, что и Доминик не вышел целым из схватки.

— Миссис Лейк — исключительно энергичная и сильная духом женщина, — немного погодя изрек Доминик.

Энтони едва не рассмеялся, но тут же сморщился: ранка на губе открылась, и снова потекла кровь.

— Представь, ты почти слово в слово повторяешь Тобиаса. Только обычно он выражается гораздо более пространно.

Он вынул пропитанный спиртом платок, полученный от миссис Лейк, и прижал к уголку рта. У Доминика был такой же. Миссис Лейк настояла, чтобы запуганный швейцар принес каждому по платку, прежде чем молодые люди отправились на ночное дежурство.

Вскоре Энтони услышал шорох бумаги: это Доминик разворачивал сверток с мясными пирогами, полученными миссис Лейк от того же швейцара.

— Она несколько властная по характеру, — добавил Доминик, — но я рад, что миссис Лейк подумала о пирогах. Кстати, хочешь один?

Энтони сообразил, что ужасно проголодался.

— Конечно.

Доминик вручил ему пирог и взял один себе. Несколько минут они дружно жевали.

Доминик отряхнул с ладоней крошки.

— Какой он был?

Энтони понял, о ком он.

— Я почти ничего не помню. Он отправился на тот свет, когда мне было восемь. Мать умерла с полгода спустя. Несколько месяцев мы с Энн жили у родственников.

— Но должно же у тебя остаться что-то в памяти, — рассерженно бросил Доминик. Похоже, он снова разозлился. — Ты был с ним целых восемь лет!

— Отца почти никогда не бывало дома, — пожал плечами Энтони. — Мы жили в деревне, а он почти все время проводил в Лондоне. Предпочитал игорные дома семейной жизни. — Он немного помедлил, прежде чем добавить:

— У Энн был его миниатюрный портрет, который она оставила мне.

— Опиши его.

— Завтра я покажу тебе миниатюру. Он очень похож…

— На кого?

— На нас. То же сложение. Те же глаза. Тот же нос.

— Он был вспыльчив? Смешлив? Умен?

— Очевидно, не настолько умен, чтобы избежать дурацкой ссоры из-за карточной взятки. Что же до остального… думаю, женщины находили его очаровательным.

До Энтони донесся тяжелый вздох.

— Да, пожалуй, ты прав.

— Помню, как мать частенько плакала из-за него, а потом он потерял все, включая наш дом, в той, последней игре.

— И это все? Все, что ты можешь сказать?

Энтони почувствовал, что вновь теряет терпение.

— Хочешь знать, что наиболее живо отпечаталось в моей памяти? Тот человек, который вырастил меня. Помню, как Тобиас учил меня играть в шахматы. Как нанял наставника, чтобы мне не пришлось уезжать в школу после смерти Энн. Как подарил мне первую бритву и показал, как ею пользоваться. Как разговаривал со мной о том, чего следует ожидать от настоящего мужчины, и о необходимости всегда хранить свою честь. Именно Тобиас…

— Довольно, — поднял руку Доминик. — Я тебя понял.

Энтони схватил еще один пирог и с наслаждением откусил.

— А каким был он? Тот человек, который воспитал тебя как своего сына?

Доминик рассеянно оглядел темную улицу.

— Временами он казался скорее дедом, чем отцом. Его мучила подагра. Он целыми днями сидел в кресле, подняв ногу на табурет.

— И это все?

Доминик помялся.

— Нет. Это он подарил мне мой первый телескоп и показал, как наблюдать за Луной. Учил меня математике. Повел на первую научную лекцию, а позже даже купил кое-какие приборы, чтобы я мог проводить простые химические опыты.

— Он видел в тебе сына.

— Да. И я любил его и уважал. Он умер, когда мне было семнадцать. Я ничего не знал о своем настоящем отце, пока после кончины матери не нашел ее дневник. Может быть, Бартоломью Худ и знал, что я не его сын, но ничем этого не показывал.

— Если как следует поразмыслить, — объявил Энтони, — окажется, что нам обоим повезло с людьми, которые нас вырастили.

Доминик издал какой-то странный звук: то ли стон, то ли иронический смех.

— Хочешь сказать, что на их месте мог оказаться кто-то вроде нашего отца? Я как-то не думал об этом в таком свете. И опять ты прав.

Лавиния налила себе стаканчик шерри, уселась в кресло рядом с Тобиасом и, поставив ноги на небольшой табурет, уставилась в низкое пламя, тлевшее в камине.

Сейчас, в два часа ночи, в доме царила тишина. Миссис Чилтон и Эмелин ушли спать еще до возвращения Лавинии и Тобиаса. Тобиас отказался от предложения Джоан подвезти его, сказал, что сам доберется домой после того, как обсудит следующий шаг с Лавинией.

Теперь она пожалела, что разрешила ему остаться. Несмотря на то что Тобиас умело скрывал усталость, она чувствовала, что он еле держится на ногах: стоило посмотреть только, как осторожно он опускается в большое кресло и бессознательно растирает левую ногу. Уголки глаз и губ выдавали огромное напряжение.

Бедняга почти не спит с тех пор, как они вернулись из замка Бомон! Это дело совершенно его вымотало! Страшно подумать, как он пойдет домой поздней ночью!

Но Лавиния достаточно хорошо знала Тобиаса, чтобы не высказывать свои тревоги вслух. Этого он не потерпит.

— По-твоему, это умно оставлять Энтони и Доминика вдвоем наблюдать за Пирсом? — спросила она. — Что, если они решат устроить очередной боксерский матч?

— Не думаю, что это случится, пока они оба выполняют мое задание, — заверил Тобиас, глотнув бренди. — Если удача будет на нашей стороне, невыносимая скука этой долгой ночи в конце концов побудит их уладить свои разногласия.

— А, теперь мне ясен твой коварный замысел! — улыбнулась Лавиния, прислонившись головой к спинке кресла. — Вынудил эту парочку молодых петушков провести вместе несколько часов в надежде, что они по-человечески поговорят друг с другом. Крайне мудро с вашей стороны, сэр!

— Что же, посмотрим, — обронил Тобиас.

— Откуда ты знал, что Доминик согласится вместе с Энтони следить за Пирсом?

— Молодые люди в этом возрасте стремятся к великим делам. Ну, если не великим, то по крайней мере важным и исполненным смысла. Я был почти уверен, что, если только он не законченный негодяй, возможность спасти чью-то жизнь и помочь изобличить преступника перевесит желание отомстить за мать. Хотя бы на некоторое время.

Лавиния подняла стакан и стала рассматривать шерри в свете огня.

— Уверен, что в этом и кроется причина неприязни Доминика к Энтони? Он считает, что чем-то обязан памяти матери из-за того, что случилось много лет назад.

— Думаю, все немного сложнее. Он также уязвлен тем, что ему с самого начала не сказали правду о прошлом. И очень обозлен, а Энтони единственный, на ком он может сорвать раздражение и досаду.

— Но при чем тут Энтони? И кому собирается мстить Доминик? Эдвард Синклер давно мертв, и Доминик никак не сможет добиться ни правосудия, ни справедливости!

Тобиас пригубил бренди и отставил стакан.

— Молодые люди редко смотрят на жизнь с практической точки зрения. Логику и здравый смысл им гораздо чаще заменяют всякие завиральные идеи, чересчур обостренное чувство чести и достаточно прямолинейные понятия о том, что хорошо и что плохо.

— Возможно.

— Совершенно точно, — поправил Тобиас, кладя голову на подголовник кресла и закрывая глаза. — Я достаточно наблюдал подобные тенденции в Энтони, чтобы распознать их с первого взгляда. Придется найти способ сделать так, чтобы и он, и Доминик усвоили: невозможно носить на плечах бремя старых и к тому же чужих грехов.

Лавиния улыбнулась, тоже поставила стакан и встала. Тобиас приподнял ресницы, глядя, как она идет к нему навстречу.

Того, что произошло дальше, он не ожидал. Лавиния опустилась на колени и положила руку на его правое бедро. Лилово-голубые юбки раскинулись полевым колокольчиком у ее ног.

— Мне кажется, что не только Энтони и Доминик иногда забывают о необходимости смотреть на вещи с практической точки зрения, — прошептала она, чувствуя жар через одежду. — Ты прекрасный человек, Тобиас, отличающийся высокими идеалами, чувством чести и страстным, глубоко укоренившимся понятием о том, что хорошо и что плохо. Не стоит слишком резко осуждать подобные качества, ведь они есть и в тебе. Мало того, если бы ты не обладал ими, я бы, наверное, не любила тебя всем сердцем.

Полузакрытые глаза загорелись удивлением и мрачным вожделением.

— Лавиния, — пробормотал он и с тихим стоном потянулся к ней, сжимая в объятиях. И когда она легла ему на грудь, он завладел ее губами в свирепом, жадном, исступленном поцелуе. Она оперлась о его плечо и вернула поцелуй с тем же пылом, который пробудил в ней Тобиас.

Лавиния считала, что он едва держится на ногах, но когда его левая рука обвила ее талию, а ладонь правой легла на грудь, она поняла, что ошиблась. Казалось, он выпил не бренди, а живительный эликсир, и уже через секунду его напряженная плоть восстала.

Она почувствовала прикосновение пальцев к спине. Расстегнув ряд маленьких пуговок, он спустил лиф платья до талии. Палец задел ее голый сосок, и Лавиния задохнулась. Он не впервые касался ее так интимно, но эффект неизменно был одинаковым. Тобиас каким-то образом умудрялся довести ее едва ли не до обморока.

Дешевый костюм, в котором он был сегодня, не предполагал необходимости носить галстук. Она сунула руки под его рубашку, наслаждаясь игрой мышц под кожей. А когда отстранилась, возбужденная мужская плоть легла на ее ладонь. Лавиния сжала ее и стала ласкать, пока Тобиас снова не застонал и поспешно накрыл ее руку своей, пытаясь остановить.

Он обнял ее за талию, чтобы снять с колен. Лавиния поняла, что сейчас ее уложат на пол перед камином и станут любить до безумия.

— Нет, — прошептала она, почти уткнувшись губами в его горло. — Позволь, я все сделаю сама.

— Лавиния…

Она заставила его замолчать поцелуем. Потом снова устроилась между его ногами и взяла в рот нетерпеливо пульсирующий фаллос.

Тобиас до крови закусил губу и с силой вцепился в ее волосы. Почти сразу мышцы его бедер превратились в стальные ленты, и он заставил ее помедлить.

— Я больше не в силах ждать, — пробормотал он.

Лавиния, не выпуская его из пальцев, на секунду подняла голову.

— Я и не хочу, чтобы ты ждал.

И снова взяла его губами. Его руки бессильно упали, но он тут же вцепился в подлокотники и окаменел. Голова откинулась назад.

Она ощутила, как он изогнулся в первой судороге разрядки. Одна волна следовала за другой. Тобиас не издавал не звука, отдавшись наслаждению настолько полно, что у него словно не осталось энергии шептать или хотя бы стонать.

Наконец он обмяк и застыл. Когда Лавиния осмелилась посмотреть на него, оказалось, что глаза его закрыты, а голова по-прежнему покоится на подголовнике.

Она медленно поднялась и схватилась за его правую ногу. Тобиас не пошевелился, когда Лавиния уложила ее на табурет рядом с левой. Потом открыла шкаф, вынула одеяло и закутала Тобиаса. Полюбовавшись на дело рук своих, она подкинула дров в камин, взяла свечу и пошла к выходу. Осторожно придержала дверь, чтобы не скрипнула, прошла по коридору и стала подниматься по лестнице.

Несколько минут спустя она уже лежала в темноте, глядя в смутно белеющий потолок, и, прежде чем повернуться на бок и закрыть глаза, долго думала о Тобиасе, спящем в ее кабинете.

Глава 25

Тобиаса разбудило негромкое звяканье кастрюль и сковородок. Первой его мыслью было спросить Уитби, почему сегодня с утра он шумит больше обычного. Второй мыслью — что он давно уже не ощущал себя таким отдохнувшим и посвежевшим. Впервые после той ночи в замке Бомон он так хорошо выспался, а ведь ему была так нужна свежая голова! Он уже давно вышел из возраста Энтони и не может бодрствовать ночь за ночью, не испытывая всей тяжести последствий.

Эти чертовы разрушительные следы времени!

Но тут он открыл глаза и уперся взглядом в ряды полок со стихами.

Кабинет Лавинии.

Тобиас глянул в окно, откуда в маленькую уютную комнату струился жизнерадостный яркий свет летнего утра. Значит, стук и грохот исходят из кухни миссис Чилтон, а не из владений Уитби!

На него нахлынул теплый приятный поток картин того, что происходило вчера ночью, перед тем как он заснул. Воспоминания о Лавинии, стоявшей перед ним на коленях, снова заставили вздыбиться неугомонную плоть.

Он поднял глаза к потолку и представил своего делового партнера в постели. Она, должно быть, раскраснелась во сне, уютно устроившись под одеялами и аккуратно заправив рыжие волосы в миленький кружевной чепчик.

Из чудесных грез его вывел недвусмысленный грохот металла: очевидно, миссис Чилтон старалась предупредить, что пора и честь знать. Наверху уже звучали легкие шаги.

Тобиас наконец понял, что Лавиния и экономка в доме не одни. Мисс Эмелин — достаточно разумная молодая леди, но она, вне всякого сомнения, будет потрясена и шокирована до глубины души, обнаружив, что он провел ночь в кабинете Лавинии. Молодое поколение в наши дни, похоже, имеет свои довольно строгие представления о приличиях. Остается лишь надеяться, что с годами это немного смягчится.

Тобиас отбросил одеяло, поднялся и с удовольствием потянулся, чтобы размять затекшие плечи. Он уже хотел воспользоваться крохотным туалетом под лестницей, но понял, что это чревато неприятностями. Можно почти с уверенностью сказать, что Эмелин появится как раз в тот момент, когда он будет выходить.

Ничего, он вполне может подождать, пока по пути домой не набредет на укромное место в парке.

Несколькими энергичными движениями Тобиас привел себя в порядок, заправил рубашку в брюки, пригладил волосы и, подойдя к двери, осторожно ее приоткрыл.

В коридоре стояла миссис Чилтон с непроницаемым лицом и дымящейся чашкой чая в руке.

— Подумала, что неплохо бы вам выпить это по пути домой, — деловито объявила она. — А вот и пирожное со смородиной. Занесете кружку, когда вернетесь к завтраку.

— Миссис Чилтон, вы — ангел, — благодарно пробормотал Тобиас, забирая дары и устремляясь к выходу. — Увидимся через пару часов.

— Да уж, не сомневаюсь.

Экономка проводила его до двери, подняла засов и, бросив через его плечо многозначительный взгляд на лестницу, ведущую на второй этаж, строго прищурилась.

— Подобные истории больше не могут продолжаться, сэр, — тихо предупредила она. — Что ни говори, а в доме живет молодая незамужняя дама. Так никуда не годится.

— Я все понимаю, миссис Чилтон, — кивнул Тобиас, выходя на крыльцо. — Прекрасный денек, верно?

— Ненадолго, — отрезала она. — Вот-вот начнется буря. Я костями чувствую.

И с этими словами она очень тихо, но совершенно недвусмысленно закрыла дверь перед его носом. Тобиас подул в чашку, откусил едва ли не половину пирожного и спустился вниз. Некое странное ощущение вроде озноба заставило его оглянуться на окна второго этажа дома номер семь. Оттуда на него смотрела Лавиния, закутанная в цветастый пеньюар. Тобиас даже различил маленький белый чепчик, венчавший растрепанные рыжие волосы.

Лавиния подняла руку, улыбнулась и послала ему воздушный поцелуй. Тобиас подумал, что миссис Чилтон ошибалась насчет бури. Птицы пели, солнышко светило, а на летнем небе плыли крохотные пушистые облачка. Нет, денек выдался отличный!