— Черт, — пробормотала Сиренити.

— В чем дело? Передумала ехать со мной?

— Нет, проблема не в этом.

— А в чем?

Она дернула себя за длинную, свободного покроя блузу из цветастого батика, надетую поверх широких расклешенных брюк из этой же ткани. Линию талии подчеркивал замысловато украшенный пояс с массивной пряжкой.

— Не успела заскочить в телефонную будку и преобразиться в стиле Городской и Сельской Мисс.

— Не беспокойся об этом. — Калеб бросил взгляд на ее непокорные рыжие кудри и улыбнулся. — Tы и так выглядишь замечательно.

— Правда?

— Можешь мне поверить, ты никогда не выгдядела такой прекрасной. Разве что, пожалуй, на тех снимках, которые сделал Эстерли.

Сиренити повернула к нему голову с такой быстротой, которая не оставляла сомнений в том, насколько неожиданными были для нее эти слова.

— Ты ведь так и не сказал мне, что думаешь об этих фотографиях.

Калеб вспомнил эффект противопоставления простодушной наивности и вечной женственности, так прекрасно схваченный Эстерли на фотографиях Сиренити.

— Ты была права. Они действительно произведения искусства. У Эстерли ты получилась чем-то вроде мифической лесной нимфы. Изначальной, словно одна из стихий природы. Прекрасной.

— Я рада, что они тебе понравились. — В голосе Сиренити слышалось облегчение. — Меня немного встревожила твоя реакция. Ты почти ничего не сказал, после того как увидел их.

— Меня отвлек звонок Франклина, насколько я помню, а потом то одно, то другое мешало вернуться к этой теме. Эти твои снимки просто потрясающие.

— Спасибо.

Уголком глаза он увидел, как ее губы начали складываться в довольную улыбку.

— И когда все это закончится, — добавил спокойно Калеб, — я собираюсь сделать так, чтобы и негативы, и все до одного отпечатки этих снимков оказались в моем безраздельном владении.

Ее глаза округлились.

— Почему?

— Потому что эти фотографии станут частью моей персональной коллекции фотоискусства.

— Я не знала, что ты коллекционируешь произведения фотоискусства.

— Просто я не так давно начал.

Странно, но в этот раз Вентресс-Вэлли показался Сиренити далеко не таким живописным и очаровательным, как в прошлый приезд. Возможно, виной этому был серый свет, который, просачиваясь сквозь свинцовые облака, создавал довольно мрачную атмосферу. Но может быть и так, подумала она, что это ее собственное тревожное настроение преображает пейзаж из красочного кусочка настоящей Америки в декорации, создающие ощущение скрытой угрозы.

Какова бы ни была причина, но сегодня поля в окрестностях города, где уборка урожая почти закончилась, явно казались пустыми и заброшенными. Не было заметно оживления в магазинах, расположенных вдоль главной улицы Вентресс-Вэлли. Перед церковью на этот раз не толпились нарядные участники свадебной церемонии, что лишало обстановку последней оптимистической нотки.

— Ты уверен, что хочешь довести до конца задуманное? — Сиренити напряженно застыла на своем сиденье, когда Калеб свернул на длинную подъездную дорожку, которая вела к дому его деда.

— Уверен.

— Может, лучше было бы обдумать какой-то иной подход к этой проблеме. Выяснять отношения в лоб всегда неприятно.

— Я предупреждал, что разговор не будет приятным. И предлагал тебе вернуться в Уиттс-Энд.

Сиренити оставила и эту последнюю попытку отговорить Калеба. Она с самого начала понимала, что ей не удастся предотвратить то, что сейчас произойдет. Ей оставалось лишь быть рядом с ним, когда он будет рвать ткань своего прошлого.

Дверь большого дома открылась, как раз когда Калеб остановил «ягуар» и выключил мотор. На широкое крыльцо вышла Долорес. Ее лицо осветилось удивлением и радостью. Она торопливо спустилась по ступеням, пока Калеб и Сиренити выбирались из машины.

— Калеб, что вы здесь делаете? Мы вас не ждали. — Долорес улыбнулась Сиренити. — Приятно видеть вас снова, мисс Мейкпис. Я сейчас же приготовлю вашу комнату.

— Не беспокойся. — Калеб закрыл дверцу со своей стороны. — Мы ненадолго.

Улыбка Долорес стала вопрошающей.

— Что вы такое говорите? Вы только что приехали. Конечно, вы переночуете.

— Нет, — сказал Калеб. — Мы не сможем остаться. Мне очень жаль, Долорес.

Улыбка Долорес исчезла совсем.

— Что-то случилось, да?

— Это семейное дело. — Голос Калеба звучал сурово и холодно. — Дед дома?

— Он на конюшне, с Гарри.

— Тебя не затруднит позвонить от моего имени дяде Франклину и тете Филлис? Скажи им, что их присутствие срочно требуется здесь.

— Конечно, позвоню. — Долорес бросила еще один быстрый, тревожный взгляд на Сиренити. — Франклин должен быть у себя в офисе, в банке. Он не любит, когда его отрывают от работы.

— Скажи ему, что дело касается семьи, — велел Калеб. — Скажи, что ему лучше прийти сюда, в противном случае этот разговор состоится у него в офисе.

— О Боже. — Руки Долорес смяли фартук.

Сиренити поежилась в своей куртке. Теплая подкладка не очень хорошо защищала от холода, который чувствовался в воздухе.

В этот момент из-за угла дома появился Роланд. Он вздрогнул от неожиданности при виде небольшой группки людей, стоящих рядом с «ягуаром». Его глаза сразу остановились на лице Калеба. Сиренити могла бы поклясться, что в глубине глаз старика плеснулось что-то теплое и приветливое, что-то похожее, может быть, на надежду. Но этот проблеск почти мгновенно скрыла холодная непроницаемая маска, весьма напоминающая ту, что так хорошо умел носить Калеб. Кусочки других людей.

— Не ожидал видеть тебя, сынок. Мисс Мейкпис. — Роланд вежливо кивнул Сиренити и снова перевел взгляд на Калеба. — В чем дело?

— Дело касается прошлого, — сказал Калеб. — И будущего. Пошли в дом. Подождем Франклина и Филлис.

Все оказалось гораздо хуже, чем представляла себе Сиренити. Атмосфера в гостиной была еще бoлее гнетущей, чем снаружи. И более напряженной. Она смотрела, как Калеб расхаживает взад и вперед перед окнами, словно запертый в клетку лев. От него шел такой мощный поток грозовой энергии, что ей казалось, будто вот-вот рядом с ним сверкнет разряд молнии.

На нем было сосредоточено внимание всех, кто находился в комнате. Роланд смотрел на него так, как стареющий монарх смотрит на молодого воина, которому предстоит занять его место. То, как он сжимал подлокотники своего кожаного кресла, выдавало степень его напряжения.

Филлис в чопорной позе сидела на диване, неодобрительно поджав губы. Ее спина казалась прямой, как железный прут, и почти столь же неподвижной Франклин сидел рядом с ней, нахмурив брови. Вид у него был раздраженный и настороженный одновременно.

— Я думаю, довольно с нас этого спектакля, — произнес Роланд. — Объясни нам, что здесь происходит.

— Объясняю, — сказал Калеб. — Здесь происходит то, что называется шантажом.

Филлис задохнулась от изумления и подняла руку горлу. Роланд непонимающе смотрел на внука. Франклин был так ошеломлен, что у него отвисла челюсть. Он смог заговорить лишь после нескольких неудачных попыток:

— Идиот. Ты хоть понимаешь, что делаешь, Калеб?

Калеб остановился у окна и посмотрел на него.

— Я делаю то же самое, что сделал Роланд тридцать четыре года назад, когда его стали шантажировать. Я отказываюсь платить. И здесь я для того, чтобы официально заявить об этом всем, кого это касается, чтобы избежать недоразумений.

— Шантаж. — Роланд казался скорее сбитым с толкy, чем возмущенным. — О чем ты толкуешь, черт возьми?

Калеб не сводил глаз с Франклина.

— Может, ты ему скажешь, дядя?

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — вскинулся Франклин.

— Ладно, если ты не хочешь, то это сделаю я. — Калеб повернулся к деду. — Франклин вчера позвонил мне и сказал, что стал жертвой вымогательства.

Роланд застыл в своем кресле.

— На каком основании?

— На обычном. — Калеб усмехнулся мимолетной, холодной усмешкой. — Фотографии. На этот раз фотографии Сиренити.

— Какого дьявола?.. — Роланд уставился на Сиренити.

— Мисс Мейкпис? — Филлис быстро взглянула на Сиренити, потом возмущенно впилась глазами в Калеба. — Уж не хочешь ли ты сказать нам, что по рукам ходят непристойные фотографии мисс Мейкпис?

— Они не непристойные, — возразил Калеб. Это произведения искусства, созданные талантливым фотографом. И, насколько мне известно, они пока дошли только до рук Франклина, который, как оказывается, вовсе не жертва шантажа. А совсем на оборот.

— Что значит наоборот? — нахмурилась Филлис.

— Это значит, — сказал Калеб, — что он и есть шантажист.

— Я? Шантажист? — Франклин вскочил на ноги, его лицо стало багроветь от ярости. — Это возмутительно! Как ты смеешь обвинять меня в шантаже! Ведь это меня шантажируют грязными картинками.

— Силы небесные! Шантаж. — Роланд откинул голову на спинку кресла и закрыл глаза. — Только не это.

Франклин резко повернулся к нему.

— Роланд, послушай меня. В записке говорилось, что если я не заплачу десять тысяч долларов, то фотографии мисс Мейкпис будут отправлены в «Вентресс-Вэлли ньюс». Точно как в прошлый раз.

— Будь все проклято. — Роланд открыл глаза. По его лицу было видно, что он взбешен. — Будь все трижды проклято.

— Единственное, что я мог сделать, это позвонить Калебу и сообщить ему, что случилось, — с отчаянием в голосе продолжал Франклин. — Я не шантажировал его, ради всего святого. Я был жертвой. Мы все могли стать жертвами. И это все из-за мисс Мейкпис. Это она навлекла на нас это несчастье.

— О Господи! — Филлис выглядела так, будто ей сейчас станет дурно. — Франклин прав. Все повторяется точно, как в прошлый раз.

Франклин порывисто повернулся к ней лицом.

— За исключением того, что в этот раз снимки прислали мне. Естественно, я сделал все, что было в моих силах, чтобы оградить семью. Я сразу же позвонил Калебу и прямо сказал ему, с какого сорта женщиной он связался. Я ожидал, что он проявит благоразумие в решении этой проблемы.

— Но за несколько дней до этого ты послал снимки Сиренити, так? — Тон Калеба был убийственно мягок. — И написал в сопроводительном письме, что если она немедленно не расторгнет контракт с «Вентресс венчерс», то ты пошлешь фотографии мне. Ты думал, она испугается твоей угрозы, не так ли? Ты думал, она пойдет на попятную и откажется от сделки.

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — сказал Франклин.

Калеб продолжал так, словно его не перебивали.

— Но вместо этого она пришла ко мне и рассказала о фотографиях и об угрозе шантажа. На это ты не рассчитывал, верно? Или даже если принимал в расчет такую возможность, то наверняка предполагал, что я порву с ней, как только узнаю, что она позировала в обнаженном виде, потому что мысль об этом будет мне отвратительна.

— Позировала в обнаженном виде? — Голос Филлис поднялся до истерического вопля. — Mисс Мейкпис, видимо, вы всякий стыд потеряли?

— Я это сделала ради искусства, — тихо сказала Сиренити. Если уж разговор зашел об искусстве, подумала она, то эта сцена определенно тянет на сюрреализм.

— Искусство? Не смейте оправдывать искусством такую грязь, — продолжала вопить Филлис. — Я знаю, что собой представляют такие, как вы. Вы ведь принадлежите к этой аморальной, левацкой, богемной компании, не так ли? Это вы и вам подобные забирают наши заработанные тяжким трудом деньги, которые мы платим в виде налогов, и пускают их на финансирование непристойных фотографий и скабрезных пьес.

Сиренити казалось, что она соскользнула в какой то безумный мир.

— Уверяю вас, бедняга Эмброуз ни гроша не получил от Национального фонда искусств, если именно это вас волнует.

— Подумать только, наше правительство пало так низко, что субсидирует из этого национального фонда фотографирование голых девиц, — не унималась Филлис. — Просто в голове не укладывается.

— Довольно, тетя Филлис, — предостерегающим тоном произнес Калеб.

— Еще бы не довольно, — огрызнулась она. — Франклин прав, это возмутительно.

— Вот именно, и я этого не потерплю, — заявил Франклин.

— Верно сказано. Только это мои слова, — откликнулся Калеб. — За этим я и приехал сегодня. Сказать тебе, что не потерплю больше никакого шантажа.

— Черт побери, — взревел Франклин, — ты не докажешь, что я пытался кого-то шантажировать!

Роланд бросил на Сиренити испытующий взгляд, потом впился глазами в Калеба.

— Ну? Ты можешь доказать то, что говоришь, Калеб?

Калеб вынул из кармана рубашки сложенную квитанцию.

— Я взял это из архива Эмброуза Эстерли. Здесь сказано, что он продал набор снимков Сиренити Мейкпис Франклину Вентрессу. Заметьте дату на квитанции. Эта сделка имела место двадцатого октября, десять дней назад. Но Франклин собрался позвонить мне только вчера.

— Ты лжешь, — прошипел Франклин.

— Нет. — Глаза Калеба гневно сверкнули. — Я не лгу и думаю, что уж это-то деду хорошо известно, какого бы мнения он ни был обо мне в других отношениях. Я ни разу в жизни не солгал ему.

Роланд казался взволнованным, но ничего не сказал.

— Черт побери, почему этот тип Эстерли вдруг дал тебе квитанцию за пачку фотографий, которые он якобы мне продал? — быстро спросил Франклин.

— У него не было большого выбора, — ответил Калеб. — Эмброуз Эстерли умер несколько дней назад. Я нашел эту квитанцию у него в архиве после его смерти.

— Это невозможно. Дай мне посмотреть, — Франклин почти бегом пересек комнату и выхватил уличающий клочок бумаги из руки Калеба. Он долго в замешательстве смотрел на него. Потом его плечи обвисли. Казалось, будто из него выпустили воздух. Когда он поднял голову, на лице у него было написано поражение.

— Франклин? — резко заговорила Филлис. — В чем дело? Что происходит?

— Ничего не понимаю, — пробормотал Франклин. — Просто не понимаю. Это невозможно. Я каждый раз делал то, что мне было велено.

Калеб вытянул квитанцию из пальцев Франклина.

— Что тебе не понятно, Франклин?

— Никаких квитанций не должно было быть. Он сказал мне, что проследить эту сделку будет совершенно невозможно. — Франклин потер переносицу. Вид у него был растерянный. — Оба раза я в точности следовал его инструкциям.

— Каким инструкциям? — спросила Сиренити.

— Я припарковал машину на площадке у прогулочной аллеи. — Франклин смотрел в окно на серое небо. — Оставил дверцу незапертой, а деньги — в бардачке. Походил по аллее пятнадцать минут. Его я так и не увидел, но когда вернулся к машине, денег не было.

— А фотографии лежали в бардачке? — спросил Калеб.

— Да. В первом случае. Я заплатил за них пять тысяч.

— А во втором случае?

На лице Франклина появилось затравленное выражение.

— Второй раз он позвонил в воскресенье. Сказал, что это еще не конец. Сказал, что у него остались негативы и что он пошлет отпечатки в «Вентресс-Вэлли ньюс», если я не заплачу ему пять тысяч долларов.

— Значит, ты признаешь, что купил эти снимки? — резко спросил Роланд.

Франклин гордо вскинул голову. Его плечи выпрямились.

— Да, признаю. Как только я узнал о существовании этих снимков, я понял, что мой долг — достать их. Мне надо было точно видеть, что за женщина запустила свои алчные коготки в Калеба.

— И как только фотографии оказались у тебя в руках, ты попытался угрожать Сиренити, не так ли? — спросил Калеб. — Ты послал ей копии снимков и предупредил, что если она не порвет деловые отношения со мной, то ты отправишь фотографии прямо мне.

— Я надеялся, что у нее хватит чувства стыда, чтобы самой порвать эти отношения. — Франклин бросил на Сиренити злобный взгляд. — Наверно, мне не следовало на это рассчитывать. Женщине с такими низкими моральными качествами, что ей ничего не стоит позировать в голом виде, должно быть безразлично, кто увидит эти фотографии.

— Можешь не волноваться о моральных принципах Сиренити, — сказал Калеб. — Я тебе гарантирую, что они намного выше твоих.

— Как ты можешь говорить подобные вещи о члене твоей собственной семьи? — возопила Филлис.

— На моей шкале шантажисты стоят гораздо ниже фотомоделей, — ответил Калеб.

— Ну уж, — проворчала Филлис. — Не вижу, чтобы Франклин действительно кого-то шантажировал.

— Я делал лишь то, что должен был сделать, чтобы спасти тебя от нее. — Франклин впился в Калеба глазами. — Неужели ты не понимаешь? У меня был долг перед этой семьей. Я не мог позволить тебе повторить ошибки прошлого. Просто не мог этого позволить. Мы все слишком много страдали тогда. Я не мог позволить тебе пойти по стопам твоего отца.

В комнате сразу воцарилась тишина. Ужасные слова были наконец произнесены вслух. Сиренити поняла, что все они ждали этих слов.

— Нет, разумеется, ты не мог позволить этому случиться, не так ли? — тихо произнес Калеб. — Особенно после того, как ты, и дед, и тетя Филлис так упорно трудились все эти годы, чтобы не дать мне повторить ошибки отца.

Сиренити посмотрела на застывшее лицо Роланда и ей стало еще холоднее. Теперь ей ясно была видна егo боль. Каждое произносимое слово было ударом ножа, пронзавшим плоть до самой кости.

— Мы делали все, что было в наших силах, — важно изрекла Филлис. Сузив глаза, она взглянула на Сиренити. — По всей видимости, мы потерпели неудачу.

Сиренити шевельнулась.

— Мне кажется, вы все упускаете из виду один важный факт, делающий эту ситуацию отличной от того, что случилось в прошлом.

— И что же это может быть? — пренебрежительно спросила Филлис.

— Калеб не женат на другой женщине, как был его отец, когда разразился тот скандал, — мягко сказала Сиренити. — Вы можете не одобрять его отношений со мной, но не вправе утверждать, что он повторяет грехи своего отца. Он не нарушает супружеской верности. Он не изменяет жене.

— Он предает свою семью точно так же, как это сделал его отец. — Голос Филлис дрожал от негодования.

— Даже если на этот раз и не страдает ни в чем не повинная жена, от этого дело не меняется. — Франклин метнул на Калеба испепеляющий взгляд. — Конечный результат будет таким же. Ты поставишь в неловкое положение всю семью. Ты снова унизишь всех нас, точно так же, как это сделал Гордон. Мы живем в маленьком городке. Это станет известно всем.

Филлис вздернула подбородок.

— Возможно, Калеб именно этого и добивается.

Роланд уставился на нее.

— Что ты хочешь этим сказать, черт возьми?

— Что дело, возможно, именно в этом и состоит, — огрызнулась Филлис. — Мне приходит в голову, что, связавшись с такой женщиной, как мисс Мейкпис, твой внук нашел весьма эффективный способ наказать всех нас.

— Наказать нас? За что? — резко спросил Роланд. — Я взял его к себе и вырастил. Дал ему дом, семью. Сделал своим наследником. Что еще я мог бы для него сделать?

— Да, я знаю, Роланд. Ты сделал для него все, что мог. Все мы сделали для него все, что могли. Казалось бы, он будет благодарен нам за это. — Филлис просверлила Калеба взглядом. — Но оказывается, в его чувствах к нам на благодарность нет и намека. Я уже многие годы подозревала это.

Рука Роланда, лежавшая на подлокотнике кресла, сжалась в кулак. Его взгляд был прикован к Калебу.

— Это правда? Ты хочешь нас за что-то наказать? Это твой способ мести? Но за что, ради всего святого?

— Я сблизился с Сиренити не потому, что хотел отомстить вам, — ровным голосом сказал Калеб. — Я сблизился с ней потому, что хотел быть с ней.

— Ты говоришь так же, как твой отец, — вскинулся Роланд. — Ты даже выглядишь сейчас так как выглядел он в тот день, когда сказал мне, что хочет жениться на Кристал Брук. Как ты смеешь так поступать со мной?

Прежде чем Калеб успел ответить, Сиренити подняла руку.

— Я хотела бы еще раз заметить, что эта сцена, какой бы неприятной она ни была, никоим образом не воспроизводит того, что случилось тридцать четыре года назад. На этот раз все повернется по-другому, если ваше отношение будет другим. Нет необходимости воспроизводить прошлое.

Филлис злобно посмотрела на нее.

— Как вы сами отметили ранее, мисс Мейкпис, вся разница только в том, что Калеб не женат.

— По-моему, это очень большая разница, — возразила Сиренити. — И в связи с этим возникает довольно интересный вопрос. — Она повернулась к Роланду. — Любопытно было бы узнать, у отца Калеба были проблемы с женой? Или этот роман с Кристал Брук возник неожиданно, как гром среди ясного неба?

— Проблемы? — Роланд нахмурил брови. — Они были женаты всего пару лет. У всех молодых пар есть проблемы. Переезд на Запад создал для Патриции определенные трудности. Мы все это знали. Но какое отношение имеет одно к другому?

— Просто я подумала, что ваш сын мог увлечься Кристал Брук, если его брак оказался неблагополучным.

— Это была отговорка. — Роланд стукнул кулаком по подлокотнику кресла. — Не более чем надуманный предлог для удовлетворения его эгоистической похоти к этой шлюхе.

В неподвижности Калеба затаилась угроза.

— Я предупреждал, чтобы вы ее так не называли.

— Вот еще! Мне наплевать, что она была твоей матерью, — распалился Роланд. — Она была дрянью, и это факт. И мне наплевать, что говорил Гордон, я никогда ни на минуту не верил, что у Патриции был роман.

— Патриция? — быстро переспросила Сиренити. — Так звали жену Гордона?

— Чудесная молодая женщина. — Взгляд Роланда был пронзителен.

— Красивая молодая женщина, — пробормотал Франклин. — Утонченная, элегантная, воспитанная.

— Она была урожденная Клэрвуд, — внесла свою лепту Филлис с видимым удовольствием. — Из Клэрвудов Новой Англии, знаете ли. Старые деньги. Род восходит к прибывшим на «Мэйфлауэре»8. Гордон познакомился с ней, когда ездил на Восток навестить друзей по колледжу. После скандала она вернулась в семью. Вышла во второй раз замуж. За какого-то сенатора, кажется.

— Мы ничего больше о ней не слышали после ее отъезда из Вентресс-Вэлли, — добавил Франклин шедшим как бы издалека голосом.

Калеб даже не слышал, что говорили Филлис и Франклин. Все его внимание было целиком обращено на деда.

— Значит, отец утверждал, что у Патриции была любовная связь?

— Это была ложь, — резко ответил Роланд. — Он выдумал это обвинение, чтобы оправдать свои собственные поступки.

— Ложь, одна лишь постыдная ложь, и ничего больше, — злым эхом откликнулся Франклин.

Сиренити склонила голову набок и подумала над этим.

— Вы уверены?

— Разумеется, уверен, — стоял на своем Роланд. — Силы небесные, Вентресс-Вэлли и сейчас небольшой городок, а тридцать четыре года назад он был еще меньше. Жене Гордона Вентресса было бы невозможно завести роман, чтобы об этом тут же не стало известно кому-либо из членов семьи.

— Даже если бы это было так, даже если бы у Патриции и был роман, то это ничего не меняет, ровным счетом ничего! — выкрикнул Франклин. — Вот что здесь важно. Гордон не имел права выставлять семью на позор и подвергать ее унижениям ни при каких обстоятельствах. Этому просто нет оправдания.

Роланд пристально смотрел на Калеба.

— Франклин прав. Я ни на одну секунду не поверю, что у Патриции был роман, но даже если и был, это оправдывает безответственности Гордона.

Франклин бросил на Калеба полный гнева взгляд.

— Твоего отца чрезмерно баловали с самого рождения. Роланд прощал ему все, что бы он ни сделал. Роланд настаивал, чтобы у него было абсолютно все. Пока я рос, я все время видел, что моего кузена воспитывают так, словно он представляет собой что-то особенное, словно он — просто юный принц, ожидающий коронования и возведения на трон клана Вентресов. А мне доставались лишь объедки.

— Довольно, Франклин, — твердо сказала Филлис. — Что было, то было. Нам всем известно, к чему привела избалованность Гордона. Важно то, что его поступкам нет оправдания. — Она метнула на Калеба сердитый взгляд. — Как и твоим, неблагодарный мальчишка. Когда я думаю о том, что все мы сделали для тебя, мне просто плакать хочется.

Чувство безысходности охватило Сиренити. Она встретилась глазами с Калебом.

— Мы никогда не узнаем правды, — проговорила она. — В некотором роде это ведь и не наше дело, верно? Что бы ни случилось между твоим отцом и Патрицией, это все в прошлом, где и должно остаться. Нам надо думать о будущем.

— А как насчет будущего нашей семьи? — требовательно спросил Роланд.

Губы Франклина сжались в тонкую линию.

— Очевидно, твоего внука это не волнует.

— Я всегда знала, что этим все кончится, — пробормотала Филлис. — С самого начала я видела, что Калеб так по-настоящему и не стал членом нашей семьи. Я знала, что он лишь терпел нас, чтобы извлекать пользу из денег и положения Роланда. Я чувствовала, что он никогда не любил никого из нас, сколько бы мы для него ни делали.

Лицо Роланда выражало непреклонность.

— Это все зашло достаточно далеко, Калеб. Ты ведешь себя так, как вел себя Гордон в тот день, когда сказал мне, что собирается жениться на Кристал Брук. И я скажу тебе сейчас в точности то же самое, что сказал тогда ему.

— И что же это? — спросил Калеб.

— Если ты пойдешь на этот позорный брак, я вычеркну тебя из завещания. Клянусь Богом, вычеркну. Ты не получишь ни цента из принадлежащих Вентрессам денег.

Сиренити заметила, что Филлис и Франклин были ошеломлены этой угрозой. Калеб устало усмехнулся.

— Неужели вы на самом деле думаете, что я буду сильно переживать, если вы лишите меня наследства? Хотите знать правду? Это будет для меня огромным облегчением.

— Облегчением? — У Франклина отвисла челюсть.

— Это даст мне свободу, — сказал Калеб.

— Как ты можешь так говорить? — ахнула Филлис. — Подумай о том, что ты потеряешь.

Калеб коротко и без интереса взглянул на нее.

— Мне не нужны деньги деда. В прошлом году мой личный доход от «Вентресс венчерс» был почти равен совокупному доходу всей семьи. Если я захочу, в будущем году он может стать еще выше. — Его губы сурово сжались. — Уверяю тебя, тетя Филлис, деньги — это самая незначительная из моих проблем.

— Я не могу этому поверить, — прошептал Франклин. — Ты не можешь говорить такое серьезно. После всего, что Роланд для тебя сделал? После всего, что сделала для тебя наша семья? Возьмешь и уйдешь от целого состояния, даже не оглянувшись?

— Как мне представляется, единственное, от чего ухожу, это тридцать четыре года непрерывной расплаты за грехи, как при шантаже. Так что это действительно будет облегчением.

— Шантаж? — Роланд вскочил на ноги. — Что это еще за чертовщина? Что это значит?

Калеб встал перед Роландом, слегка расставив ноги.

— Всю свою жизнь я расплачивался за то, что сделали мои родители. Мне не позволили забыть ни на минуту, что это я был причиной скандала и всей трагедии, постигшей семью.

— Минуточку, черт побери… — зарычал Роланд.

— Мне всегда ясно давали понять, что если бы не было меня, то все могло кончиться по-другому. Mожет, от Кристал Брук удалось бы откупиться. Может, мой отец в конце концов опомнился бы и вернулся домой, к жене. Кто знает? Но ничего этого не случилось, потому что родился я.

— Ты все не так понял, — прошептал Роланд.

— Неужели? Сколько раз вы говорили мне, что боитесь повторить со мной те же ошибки, которые вы сделали в отношении моего отца? Сколько раз вы говорили, что я во всем должен быть лучше, чем был отец? Что я должен доказать, что не испорчен дурной кровью моей матери?

— Ты не понимаешь, — раздраженно бросил Роланд.

— Сколько вы прочитали мне наставлений о долге и обязанностях перед семьей? Сколько раз вы называли мою мать шлюхой?

— Кристал Брук и была шлюхой! — яростно завопил Франклин. — Она все погубила!

Калеб даже не взглянул на него, продолжая неотступно смотреть на Роланда.

— Всю жизнь я занимался тем, что старался исполнять ваши желания. Но, что бы я ни делал, этого всегда было мало, верно? Я мало выигрывал матчей и мало получал призов — недостаточно, чтобы удовлетворить вас. Мало делал денег для семьи.

— Но послушай, — гневно заговорил Роланд, — если я и был немного строг с тобой, то это для твоего же блага.

— Нет, это было для вашего собственного блага, — возразил Калеб. — Вы пытались использовать меня, чтобы исправить ошибки прошлого. Вы заставили меня платить за них. Это и есть шантаж. А в отношении шантажа несомненно одно: он никогда не кончается. Но я ведь могу и перестать платить. Именно так я и собираюсь поступить.

У Роланда затряслись губы. Он отвернулся от Калеба и указал пальцем на Сиренити.

— Ну, так знай: если ты покинешь этот дом, чтобы уйти с этой женщиной, то можешь больше сюда не возвращаться.

— Я здесь с первого дня был нежеланным пришельцем, — тихо произнес Калеб. — Мне позволили остаться из милости. Вам пришлось довольствоваться мной, потому что, кроме меня, у вас не осталось ничего.

— Проклятие, ты говоришь в точности так, как твой отец, — сквозь зубы процедил Роланд.

— Дурная кровь всегда сказывается, не так ли. — Калеб протянул руку Сиренити. — Пошли отсюда, Сиренити.

От подступивших слез у Сиренити защипало глаза. Словно ты на борту «Титаника» и знаешь, что должно случиться, но не в силах предотвратить надвигающуюся катастрофу. Она медленно вложила свою руку в руку Калеба.

Он направился к двери, таща ее за собой.

— Это все она. — Франклин почти подпрыгивал от возбуждения. — Это она во всем виновата.

— Мне очень жаль, — прошептала Сиренити.

— А мне — нет, — сказал Калеб. Он коротко кивнул Долорес, появившейся в дверях. — До свидания, Долорес.

— Пожалуйста, не надо так делать, Калеб, — умоляюще произнесла Долорес.

— Я вынужден так поступить. — Калеб остановился и оглянулся на Роланда. — Вам не следовало доводить меня до крайности. Я, вероятно, так и продолжал бы вечно расплачиваться, уступая шантажу. Так и продолжал бы лезть из кожи вон, исполняя ваши желания. Но вы сделали одну ошибку. Вы попытались встать между мной и тем единственным, что нужно мне.

Роланд смотрел на Калеба глазами, в которых бушевала неистовая ярость.

— Давай, убирайся отсюда. Забирай свою потаскушку и больше никогда не возвращайся.