Пролог

Она неподвижно сидела на краю кристально чистого озерца, образованного горячим источником. Серебристый пар над теплой водой причудливо вился, все глубже затягивая ее в транс. Вглядываясь в бездонную глубину воды, она ждала. Постепенно проступило видение.

Теплый, золотой солнечный свет заливает белую комнату. Откуда-то издалека доносятся звуки вальса. Она прижимает к себе младенцев и пристально смотрит на закрытую дверь. Скоро дверь откроется и он придет к ней.

Дверь открывается.

В залитую солнцем белую комнату входит мужчина.

Он улыбается ей.

— Проклятие, — сказала Сиренити. — Это не он.

Глава 1

— Думаю, вам следует знать, что кто-то пытается меня шантажировать, — сказала она.

Ее звали Сиренити Мейкпис, и каких-то тридцать секунд назад Калеб Вентресс серьезно подумывал завести с ней роман.

Сиренити он в эту идею не посвятил, потому что еще не до конца оценил ситуацию. Он никогда еще не был так глубоко благодарен судьбе за свою прирожденную склонность к рассудительности, как в эту минуту.

Калеб никогда не начинал действовать, не обдумав прежде всех аспектов проблемы. Он применял этот проверенный временем метод и в личных, и в коммерческих делах. И лучше, чем кто бы то ни было, знал, что именно этой привычке все анализировать и выстраивать в логический ряд он был обязан своим феноменальным финансовым успехом.

Пока его отношения с Сиренити ограничивались несколькими встречами у него в офисе, тремя рабочими ленчами и двумя деловыми обедами. Он еще даже ни разу не поцеловал ее и собирался сделать это сегодня вечером.

Я был на волосок от беды, подумал Калеб. Какое-то странное, зябкое чувство сжало ему внутренности, когда он осознал, насколько близок был к катастрофе. Одно по-настоящему беспокоило его — тревожное ощущение, что Сиренити Мейкпис могла бы заставить его пренебречь установленными им самим правилами.

Она не была похожа ни на одну из женщин, которых он знал. Она притягивала его. Если бы он жил не сейчас и не здесь, а, например, во времена, когда люди запросто верили во всякую сверхъестественную чепуху, то мог бы и задуматься, не навела ли она на него какие-нибудь чары.

Сейчас она сидела по другую сторону его стола, вроде и от мира сего, но как бы не вполне ему принадлежа. Словно выпала в земную реальность из какой-нибудь параллельной вселенной.

У Сиренити Мейкпис были глаза цвета павлиньих перьев и непослушная огненно-рыжая грива, буйство которой сегодня лишь отчасти сдерживала завязанная на затылке черная лента.

В ней Калебу чудилось что-то неземное, от чего у него на голове шевелились волосы. Необычный кулон в виде фигурки грифона, который она носила, как-то еще сильнее подчеркивал ее таинственность. Она создавала впечатление воздушности, которое почти убедило его в предназначении Сиренити танцевать в полночь на лужайке при лунном свете, а не вести деловые переговоры в современном офисе.

Он искренне надеялся, что в лунных танцах она разбирается лучше, чем в деловых вопросах. Ему пришлось буквально вести ее за руку на всех этапах подготовки и обсуждения их недавно заключенного контракта. Проблема была не в недостатке ума — с умом у нее настолько было все в порядке, что это даже смущало. Трудность заключалась в отсутствии опыта.

Сиренити заправляла крошечным бакалейным магазинчиком в небольшом горном поселке, называвшемся Уиттс-Энд. Насколько Калеб понимал, этот магазинчик обслуживал довольно эксцентричную клиентуру, состоявшую из разного рода неудачников и нонконформистов, типов с художественными претензиями и лиц без определенных занятий, вынесших себя за рамки общества. Сиренити знала уйму вещей о хлебе с отрубями, о бобах и тофу1, но ровным счетом ничего о современной деловой практике.

Здесь-то как раз и вступал в игру он, Калеб. Сиренити хотела расширить свой магазинчик, превратить его в торговлю по почтовым заказам через каталог. Ей нужен был «пусковой» консультант.

Калеб был одним из лучших консультантов по этим вопросам на всем северо-западе тихоокеанского побережья. Возможно, даже самым лучшим. Свою работу он делал виртуозно.

Проект «Уиттс-Энд — почтой» сильно отличался от всего того, с чем обычно имел дело Калеб. Во-первых, он не привык работать с людьми, настолько неискушенными в бизнесе, какой явно оказалась Сиренити. Его обычными клиентами были влиятельные, ответственные сотрудники корпораций, присылавшие к нему своих юристов для разработки условий контрактов. Он крайне редко консультировал мелкие независимые предприятия вроде бакалейного магазина Сиренити. Их владельцы не могли позволить себе такую роскошь, как его консультация. Не была исключением и Сиренити. Она тоже не могла платить ему его обычного гонорара.

Единственной причиной, по которой Калеб вообще согласился взяться за дела Сиренити, было то, что она привлекла его внимание и разожгла его несколько притупившийся, надо признаться, профессиональный интерес. Ему стало казаться, что он давно уже испытывает скуку и от своей чрезвычайно успешной карьеры, и от самой жизни.

Он ясно помнил самое первое письмо Сиренити с запросом. Размах ее планов тогда позабавил его.

"Уважаемый мистер Вентресс!

Позвольте Вам представиться. Меня зовут Сиренити Мейкпис, и мне очень нужна Ваша помощь, чтобы спасти мой родной город Уиттс-Энд, штат Вашингтон.

Вероятно, Вы никогда не слышали об Уиттс-Энде. Этот поселок находится в Каскадных горах, примерно в полутора часах езды от Сиэтла. У нас живут художники, люди, занимающиеся кустарными промыслами, и все, кому необходима окружающая среда, принимающая и питающая характеры независимого склада, среда, благоприятная для всех, кто избирает для себя нетрадиционный стиль жизни.

Я прекрасно понимаю, что не смогу оплатить Ваши услуги обычным для Вас гонораром, но готова предложить Вам долю в будущей прибыли.

Моей целью является создать на базе принадлежащего мне бакалейного магазина жизнеспособное предприятие торговли по почтовым заказам, которое будет давать выход необычным изделиям и продуктам, производимым местными жителями. Я обращаюсь к Вам за помощью, мистер Вентресс, потому что наша община не сможет жить дальше без солидной экономической основы.

Я понимаю, что этот проект наверняка покажется Вам очень мелким и незначительным по сравнению с теми, что Вы обычно консультируете, но мне хотелось бы убедить Вас взяться за это дело. Говорят, Вы прекрасный специалист.

Я считаю себя обязанной спасти нашу общину. Я верю, что мир нуждается в таких местах, как Уиттс-Энд, мистер Вентресс. Это последние пограничные городки, единственные оставшиеся общины, где еще могут жить те, кто не вписывается в современный городской пейзаж.

В каком-то смысле мы все нуждаемся в местах, подобных Уиттс-Энду. А Уиттс-Энд нуждается в Вас, мистер Вентресс.

Искренне Ваша,

Сиренити Мейкпис".

Сам не зная почему, Калеб пригласил Сиренити на беседу. В тот день, три недели назад, когда она вошла в эту дверь в совершенно не идущем ей строгом сером костюме и туфлях на невысоких каблуках, он понял, что подпишет с ней контракт.

Он буквально вел Сиренити за руку, и она подчинилась его опытному руководству с очаровательной наивностью. Если бы он действительно хотел ее облапошить, то запудрил бы ей мозги в два счета, да так, что она в жизни бы ничего не заподозрила. Вместо всего этого пять минут назад она поставила свою подпись под вполне приличным, по его мнению, контрактом.

Разумеется, он обеспечил себе очень широкую, очень гибкую возможность освобождения в случае чего от договорных обязательств, а ей оставил лишь один жестко контролируемый запасный выход из сделки, который сама она, без помощи юриста, вряд ли обнаружит. В конце концов, бизнес есть бизнес, а контракт есть контракт. Когда дело касалось этой стороны его жизни, Калеб имел привычку либо браться за него на своих условиях, либо не браться совсем.

Его путь отступления был сформулирован в шестом разделе контракта. Ему оставалось лишь воспользоваться им.

Калеб не сводил с Сиренити глаз, пока приходил в себя от только что нанесенного ею удара.

— Что вы сказали? — спросил он. Ослышаться он никак не мог, просто хотел знать наверняка.

Сиренити деликатно откашлялась.

— Я сказала, что кто-то пытается меня шантажировать.

Где-то глубоко у Калеба внутри всколыхнулась темная ярость. Ему уже так давно не приходилось испытывать никакого чувства подобной силы, что он не сразу понял, в чем дело. В какое-то мгновение волна эмоций чуть не захлестнула его.

— Черт знает что. — Калеб постарался смягчить ноту злости, въевшуюся в его слова.

Сиренити склонила голову набок и несколько озадаченно посмотрела на него.

— Что-нибудь не так?

Этой милой наивности становится как-то многовато, с раздражением подумал он. Странно, что он вообще что-то в ней нашел. Никто не назвал бы ее красивой, решил он, отчаянно пытаясь вернуть себе ту холодную, отстраненную объективность, которую культивировал всю жизнь. Привлекательной? Да, пожалуй. Интересной? Определенно. Даже забавной. Но красивой? Нет.

Умное лицо Сиренити было живым и выразительным. Приходилось признать, что в лепке ее приподнятых скул сквозило природное изящество. Он допускал также, что в рисунке ее пухлых губ было нечто наводившее его на мысли о жарких, душных ночах и влажных, смятых простынях, хотя октябрь в этом году в Сиэтле, похоже, обещал быть свежим и прохладным.

Нет, красивой она не была, но сразу же приковала его внимание, как только переступила порог его офиса. Он почувствовал, что хочет ее.

Господи, он и сейчас ее хочет.

— Не кажется ли вам, что при данных обстоятельствах это довольно-таки идиотский вопрос? — пробормотал Калеб.

— Извините, — вежливо сказала Сиренити. — Ведь для вас это, наверно, полная неожиданность. И для меня это определенно было сюрпризом.

Калеб положил руки на сверкающую поверхность письменного стола из стекла и стали, раздвинув пальцы веером.

— Зачем кому-то вас шантажировать, мисс Мейкпис?

— Точно не знаю. — Она сдвинула рыжеватые брови, и ее лицо приобрело серьезное, задумчивое выражение. — Все это было ужасно странно. Фотографии поступили на мое имя в отель, где я остановилась сегодня утром. С ними была записка, и в ней говорилось, что копии будут отправлены вам, если я немедленно не прекращу своих деловых отношений с «Вентресс венчерс».

— Фотографии? — У Калеба внутри все сжалось. Господи, только бы там было не то, что я думаю. — На них вы?

Сиренити порозовела, но глаз не отвела.

— Да.

— Вы там с кем-нибудь? — Калеб постарался, чтобы вопрос прозвучал осторожно. Может, там и нет ничего страшного. Может, на фотографиях она с каким-нибудь бывшим любовником. Ей ведь двадцать восемь лет, напомнил он себе. Наверняка у нее уже было несколько любовных историй. С этим он бы справился. У него самого их было несколько. Не очень много, но кое-что.

— Нет. На фотографиях одна я. Снимки были сделаны около полугода назад.

На щеках у Калеба проступили желваки.

— И что же вы делаете на этих фотографиях?

— Да ничего особенного. На большинстве из них вроде бы просто лежу.

— Вроде бы просто лежите. — Калеб взял ручку и тихонько постучал ею по стеклянной поверхности стола. Тин-тин-тин. Звук неприятно отдался у него в ушах. — И что же делает эти фотографии пригодными для целей шантажа, мисс Мейкпис?

— В том-то и дело. Я не думаю, что они пригодны для шантажа. — Ее восхитительный рот сложился в удрученную гримасу. — Но кто-то, очевидно, считает, что они могут меня скомпрометировать. По крайней мере в ваших глазах.

— А почему, по-вашему, у кого-то могло сложиться такое впечатление?

Сиренити с небрежной грацией пожала плечами. От этого изящного движения аккуратный серый костюмчик показался на ней еще более нелепым.

— Я не совсем понимаю, почему кто-то увидел в них материал для шантажа. Разве что по той причине, что на мне там не очень много надето.

— Что же все-таки конкретно там на вас надето?

Она дотронулась до фигурки грифона, висевшей на цепочке у нее на шее. Было видно, что первоначально кулон имел покрытие под золото. Но этот дешевый блеск в нескольких местах стерся, так что на крыльях грифона проглядывал недорогой металл, из которого он был сделан.

— По большей части на мне только вот это.

— Снимки в голом виде. Черт! — Калеб швырнул ручку на стол и вскочил на ноги. Сунув руки в карманы своих сшитых у дорогого портного брюк, он отошел к окну.

Разве не напоминало все это случившееся в его семье тогда, много лет назад? Он отмахнулся от этой мимолетной мысли, так как прекрасно знал, что тот старый скандал был в тысячу раз хуже для его деда и всех остальных членов гордого клана Вентрессов. Ведь отец Калеба Гордон Вентресс был женат, когда фотографии его любовницы Кристал Брук попали в руки Роланда, дедушки Калеба.

Имя Кристал Брук было псевдонимом девицы, которая подрабатывала в качестве фотомодели и надеялась стать кинозвездочкой, а пока была стопроцентной шлюхой и запустила свои ярко-красные когти в молодого, подающего надежды и богатого политика из Вентресс-Вэлли, штат Вашингтон.

Свою мать Кристал Калеб никогда не видел, но ему очень много о ней рассказывали в его юные годы. Ее специальностью было позировать обнаженной для фотографий, печатавшихся на разворотах в журналах для мужчин, которые покупались отнюдь не из-за высокого качества публикуемых в них статей.

Когда доказательства связи его сына с Кристал Брук дошли до Роланда Вентресса, то разразившийся скандал просто потряс до основания консервативный фермерский городок Вентресс-Вэлли. Закаленный годами работы на ранчо и службой в армии, а также в силу непреодолимого упрямства, фамильной черты характера, Роланд наотрез отказался платить шантажисту.

И тот, действуя анонимно, немедленно отправил фотографии в газету «Вентресс-Вэлли ньюс». Редактор этой единственной в городке газеты был тогда в ссоре с Роландом и с радостью тиснул фотографию Кристал, которую тщательно подрезали по меркам газеты небольшого городка. Сопровождавшая фотографию редакционная статья обрушивалась на аморальное поведение и полную безнравственность молодого Гордона Вентресса и ставила под сомнение целесообразность его избрания в законодательное собрание штата.

Последовавший за этим скандал буквально разодрал семью на части. Молодая жена Гордона Патриция, выросшая на восточном побережье в старинной состоятельной семье, до определенного момента оставалась верной своему долгу. Она храбро поддерживала мужа, пока не стало известно, что у Кристал Брук родился сын. Гордон добровольно признал свое отцовство.

Весть о том, что у ее мужа есть ребенок от любовницы, оказалась для Патриции слишком сильным ударом. Не помогли даже и крепкие понятия о подобающей жене стойкости и преданности семье, унаследованные ею от нескольких поколений отважных предков из Новой Англии. Она согласилась на развод — первый развод за всю историю семьи Вентрессов.

После бурного объяснения с Роландом Гордон вернулся в Лос-Анджелес к Кристал. Он поклялся жениться на ней, как только развод будет оформлен окончательно, но в тот же уик-энд погиб вместе с любовницей в ужасной автомобильной катастрофе.

В живых остался лишь их трехмесячный сын Калеб.

Роланд Вентресс поступил в духе благородных традиций клана Вентрессов. Он выполнил свой долг по отношению к нежеланному наследнику. За вопиющим исключением, которое составил отец Калеба, Вентрессы всегда исполняли свой долг.

Роланд поехал в Лос-Анджелес, чтобы похоронить единственного сына и забрать внука. Скрепя сердце, он позаботился и о похоронах Кристал Брук — просто потому, что больше никто не вызвался этого сделать.

Роланд привез маленького Калеба домой в Вентресс-Вэлли и сообщил своей безутешной жене Мэри, а также остальным членам семьи, то есть племяннику Франклину и племяннице Филлис, что, несмотря на скандал, Вентрессы не откажутся от своих обязанностей по отношению к мальчику. Ведь в конце концов он был единственной надеждой Роланда на будущее.

Калеба должным образом вырастили, дали ему подобающее воспитание и образование. И позаботились, чтобы он хорошо усвоил, каким требованиям обязан отвечать член этой семьи, чего от него ждут.

И ему никогда, ни на миг не позволяли забыть, что он является плодом скандальной любовной связи, навлекшей несчастье на клан Вентрессов.

Все сходились на том, что, не будь Калеба, скандал в конце концов удалось бы замять. Скажем, откупиться от Кристал Брук. Или же Гордон, возможно, опомнился бы и бросил свою искусственную блондинку.

Не будь Калеба, все было бы в порядке.

Но Калеб существовал.

Упрямый Роланд примирился с этим фактом. Потом он вознамерился позаботиться о том, чтобы дурная кровь, которую мальчик унаследовал от матери, не вышла на поверхность.

Что касается самого Калеба, то он понимал теперь, что потратил большую часть своей юности на ублаготворение деда, который в малейшей его неудаче видел доказательство того, что гены Кристал Брук так и не удалось до конца искоренить.

Оглядываясь теперь назад, Калеб видел, что сначала, пока была еще жива его бабушка, ему жилось не так уж плохо. Тяжело переживая свою ужасную потерю, Мэри Вентресс постепенно все же немного оправилась от горя и перенесла свое естественное материнское чувство на внука.

Мэри сумела полюбить Калеба, хотя ей так и не удалось до конца изжить свою ненависть к родившей его женщине. Каждый раз, когда Калеб думал о бабушке, он сразу вспоминал ее неизменную печаль, которую невозможно было скрыть. Он всегда знал, что каким-то образом виноват в этом глубоком страдании Мэри Вентресс.

После ее смерти восемь лет спустя задача воспитания Калеба перешла к Роланду. Франклин и Филлис активно помогали ему в этом. Племянник и племянница были не меньше самого Роланда озабочены тем, чтобы не позволить Калебу повторить ошибку отца.

Калеб прекрасно сознавал, что всю жизнь ему приходилось расплачиваться за те дешевые снимки его матери. Он лучше кого бы то ни было понимал, что такое шантаж.

Если существовало что-то способное пробудить в нем зверя, так это шантаж. Если существовал тип женщин, с которыми он поклялся никогда не связываться, так это женщины, что давали повод шантажировать себя мерзкими снимками голой плоти, как те, где фигурировала его мать.

При мысли о том, что он собирался завести роман с Сиренити Мейкпис, Калебу захотелось разнести вдребезги тяжелую стеклянную крышку своего письменного стола.

— Кто делал снимки? — Калеб заставил себя говорить отстраненным, нейтральным тоном. Это было нелегко. Он не привык иметь дело с такой неистовой яростью. Но у него за плечами были долгие годы практики по сдерживанию всех эмоций, и он весьма в этом преуспел.

Я много в чем преуспел, с горечью подумал он. Сиренити, казалось, в первый момент не поняла вопроса.

— Что вы имеете в виду? Разумеется, снимки делал фотограф.

— Как звали фотографа? На кого он работал?

— А, теперь понимаю, — ответила Сиренити. — Его зовут Эмброуз Эстерли. И он, к сожалению, не работал ни на кого. Его карьера уже много лет находится в скверном состоянии. Хотя одно время он считался прекрасным специалистом.

— Что вы говорите?

До Сиренити сарказм явно не дошел.

— О да. Знаете, он ведь работал в Лос-Анджелесе, в Голливуде. Но это было много лет назад. Говорят, даже шел в гору. Но у бедного Эмброуза проблема с выпивкой. Это его сгубило.

Она позировала голая какому-то дешевому, никому не нужному пьянчуге-фотографу. Рука Калеба сжалась в кулак. Снимки, должно быть, едва потянули на самый похабный из этих бульварных журналов.

— Понятно.

— С тех пор как Эмброуз несколько лет назад поселился в Уиттс-Энде, дела у него идут немного лучше, — продолжала Сиренити. — Ему удалось продать кое-что из своих работ, но выправить карьеру он так и не смог. Мне было жаль его.

— Поэтому вы и позировали ему? Из жалости?

— Да. Но и не только поэтому. Что бы там ни говорили об Эмброузе, нельзя отрицать, что он очень талантливый художник.

— Черт, проклятие. — Калеб стал смотреть вниз с двадцатого этажа на Четвертую авеню, которая лежала прямо под окном его офиса. Предметы и люди внизу казались далекими-далекими — в последнее время почти все окружающее казалось ему таким. Так ему больше нравилось. Так было проще. Во всяком случае, до недавнего времени.

Это его тщательно соблюдаемое эмоциональное дистанцирование было сначала средством защиты от немого упрека, который он видел в глазах дедушки и бабушки и остальных членов семьи. Но в последнее время ему стало казаться, что это чувство клинической отстраненности, служившее ему опорой все эти годы, стало каким-то непостижимым образом усиливаться.

Теперь временами у него возникало такое ощущение, будто он теряет свою материальную сущность. Вокруг него по-прежнему шла обыденная жизнь, а он лишь делал вид, притворялся, что является частью происходящего, зная, что в действительности он не участник событий, а просто сторонний наблюдатель. Ничто его не касалось, и сам он не был уверен, что может к чему-то прикоснуться.

Словно постепенно он превращался в призрак.

Но Сиренити Мейкпис протянула руку и каким-то образом его ухватила. Калеб был бессилен это объяснить.

В тот день, когда она вошла к нему в офис, из каких-то его глубин вновь начали всплывать эмоции — сильные, возбуждающие, опасные. Первое, что он почувствовал, было примитивное, электризующее желание. Оно заставило его ощутить, что он живет, — такого ощущения он не испытывал уже целую вечность.

А теперь он испытывал гнев.

Ему следовало бы понимать, что Сиренити слишком невероятна, чтобы не таить в себе, какого-нибудь сюрприза.

— Эти снимки, должно быть, очень интересны, мисс Мейкпис, — сказал Калеб. Он подумал о тех старых фотографиях и газетных вырезках, что были заперты в маленькой шкатулке, принадлежавшей его матери. Компрометирующие фотографии. Материал для шантажа.

Эта шкатулка, аляповатая коробка, инкрустированная имитациями драгоценных камней, была единственной вещью, которая осталась ему от Кристал Брук. Роланд Вентресс вручил ее ему в день его восемнадцатилетия и сопроводил подарок еще одним серьезным предостережением — не повторять ошибок отца.

Калеб лишь один раз открывал шкатулку. С тех пор она оставалась закрытой и надежно спрятанной.

— У Эмброуза, может, и есть проблема из-за спиртного, но фотограф он талантливый, — проговорила Сиренити, и при других обстоятельствах это могло бы прозвучать как трогательное выражение верности дружбе. — Фотографии, для которых ему позировала я, большинство людей сочло бы произведениями искусства.

— Снимки, на которых вы в голом виде вроде бы просто лежите? Бросьте! О каком искусстве тут можно говорить? Фотографии такого сорта печатают в дешевых журналах для мужчин.

— Не правда. — Она была явно шокирована его бескомпромиссной позицией. — Эти фотографии вообще не были опубликованы, но если бы были, то, уверяю вас, никак не в одном из подобных журналов. Работы Эмброуза слишком хороши для таких изданий. Они заслуживают того, чтобы их вывесили в лучших галереях.

— Сам-то он точно заслуживает того, чтобы его повесили, — пробормотал Калеб. — Послушайте, вы можете больше не распространяться насчет их художественной ценности. Я прекрасно знаю, что за фотографии делает Эмброуз Эстерли.

— Правда? — Ее лицо засветилось радостью. — Не хотите ли вы сказать, что в самом деле видели его работы?

— Скажем так: мне знаком этот стиль. Очевидно, что у него талант на фотографии, которые могут быть использованы в целях шантажа.

— Но эти снимки совсем не такие, — запротестовала она. — Я пытаюсь вам это объяснить.

— К черту все ваши объяснения! — Последовало несколько секунд недоуменного молчания, прежде чем смысл сказанного дошел до собеседницы.

— Выходит, отправитель записки был прав, — медленно проговорила Сиренити. — Вы не одобряете художественную фотографию обнаженной натуры. Значит ли это, что вы захотите отказаться от нашей деловой договоренности?

— Мне придется подумать об этом.

Он почувствовал ее отчужденность, и это разозлило его еще больше. Ведь это она, а не он всему причиной.

— Расскажите мне, Сиренити, какими еще талантами вы обладаете? Может, вы не только позируете, но еще и играете?

— Простите?

— Я просто подумал, не снял ли Эмброуз Эстерли или кто-нибудь из его коллег парочки фильмов с вашим участием?

— Фильмов?

— Вы понимаете, какого рода фильмы я имею в виду. Их показывают в кинотеатрах, куда дети до шестнадцати лет не допускаются. А видеомагазины выставляют в витрине отдела «Только для взрослых».

— Ну и ну. — Сиренити явно оскорбилась. — В чем вы меня обвиняете?

— Я вас ни в чем не обвиняю. — Калеб круто повернулся и встретил ее оскорбленный взгляд. — Это ведь вы заявили, что вас шантажируют из-за пачки фотографий, где вы фигурируете голышом. Мне просто интересно, насколько обширны ваши таланты в действительности.

— Вы думаете, что я снимаюсь в порнографических фильмах? — Сиренити вскочила на ноги и прижала к себе свой небольшой кейс, словно это был щит. — Это просто смешно. Посмотрите на меня. Разве я похожа на женщину, которая может зарабатывать себе на жизнь таким способом?

Калеб окинул бесстрастным взглядом ее стройную, изящную фигуру. Он.ясно видел, что у нее нет ни непомерных грудей, ни той агрессивной сексуальности, которые обычно ассоциируются с фотомоделями, украшающими собой страницы дешевых журналов и кинофильмы не слишком явно порнографического толка.

Но от Сиренити исходила какая-то тревожащая чувственность, разжигавшая жар в крови у Калеба всякий раз, когда ему случалось оказаться с ней в одном помещении. Это было что-то вечное, первозданное, не поддававшееся никакому объяснению. Он без труда мог вообразить себе ее обнаженной, лежащей среди трав на лугу, с глазами, полными женского озорства, и зовуще приоткрытыми губами.

Калеба вдруг пронзила мысль, заставившая его вздрогнуть. Фотография, на которой и в самом деле удалось бы передать эту бесплотную чувственность Сиренити, была бы, вероятно, произведением искусства.

Но такие фотографии делаются не каким-то там жалким пьянчугой, бывшим фотографом, когда-то работавшим в Лос-Анджелесе.

Калеб втянул в себя воздух сквозь зубы. Он не мог примириться с мыслью, что Сиренити позировала для снимков, пригодных для целей шантажа; снимков наподобие тех, что тридцать четыре года назад уничтожили его родителей. И он набросился на нее с яростью раненого зверя.

— Наверно, все же нет, вы вряд ли имели бы большой успех в качестве порнозвезды. И нет ничего удивительного в том, что Эстерли не удалось продать этих ваших фотографий. В вас ведь нет того, что для этого требуется, не так ли?

Кровь прилила к щекам Сиренити.

— Я сказала вам, что Эмброуз Эстерли — художник.

— Можете называть его как вам угодно.

— Вы не понимаете.

— Я прекрасно все понимаю, Сиренити. Все очень просто, стоит лишь посмотреть в корень. Несколько месяцев назад вы позировали для фотографий низкого пошиба, а теперь кто-то хочет их использовать, чтобы шантажировать вас. Я считаю, что к этому, собственно, все и сводится.

— Попытка шантажа может быть успешной только в том случае, если вы уступите, — быстро сказала она. — Калеб, неужели вам безразлично, что кто-то пытается помешать нам вдохнуть новую жизнь в Уиттс-Энд?

— По правде говоря, мне в высшей степени наплевать, если кто-то хочет остановить шествие прогресса в Уиттс-Энде. Судя по тому, что вы рассказали мне о его обитателях, вашим шантажистом может быть кто угодно из этих неудачников, бежавших от нормального общества. Дело в том, что проблема эта не моя. Она ваша.

— Это вообще не обязательно должно стать проблемой. — Сиренити умоляюще взглянула на него. — Я и сказала-то вам об этих снимках лишь потому, что думала, вам следует о них знать. Я-то уж точно не собираюсь позволить какому-то шантажисту заставить меня отказаться от планов относительно Уиттс-Энда.

— Браво! Желаю удачи.

— Послушайте, я узнаю, кто послал фотографии, и поговорю с ним или с ней. Уверена, что кто бы ни был этот человек, он поступил так из страха перед переменами. Я смогу убедить его, что в Уиттс-Энде все останется в основном по-прежнему, даже если я организую эту торговлю по почтовым заказам.

— Вы собираетесь урезонить шантажиста? — спросил Калеб, пораженный ее наивностью.

— А почему бы нет? Я знаю всех в поселке. — Сиренити вздохнула. — Это мог быть Блейд, хотя я не представляю, как к нему попали снимки.

Калеб нахмурился.

— Блейд? Вы имеете в виду того жуткого типа — сервайвелиста2, о котором вы мне рассказывали? Который держит целую свору ротвейлеров и разъезжает в машине, увешанной АК-47?

— Я не думаю, что это АК-47, — с сомнением сказала Сиренити.

— Какая разница? Этот парень — чокнутый.

— С Блейдом все в порядке. Его просто надо получше узнать. Он делает чудесные сорта уксуса на травах. Думаю, они прекрасно пойдут через мой каталог.

— Этот тип смахивает на опасного параноика с идиотскими галлюцинациями. Вы сами сказали: он убежден, что некая тайная правительственная организация плетет заговор, чтобы захватить власть в стране.

— А может, это совсем и не Блейд, — успокаивающим тоном произнесла Сиренити, и что-то в ее голосе давало понять, что она привыкла иметь дело с неуравновешенными натурами. — С таким же успехом это мог быть и кто-то другой.

Калеб обнаружил, что ему не нравится, когда его уговаривают и успокаивают, словно норовистого жеребца.

— Послушайте, вам нет необходимости выяснять, кто послал эти фотографии, пока я не решу, оставаться мне или нет вашим деловым консультантом.

Бледное лицо Сиренити побледнело еще больше, отчего веснушки у нее на носу и на щеках стали заметнее. Она внимательно посмотрела ему в глаза.

— Не могу поверить, что вы откажетесь из-за этого.

Калеб поднял брови.

— Любой, кто меня знает, скажет вам, что я всегда придерживаюсь определенных критериев в деловых отношениях. И я не намерен снижать эти критерии сейчас.

У Сиренити был такой вид, будто он только что окатил ее ушатом ледяной воды. Ее глаза впервые сверкнули гневом.

— Невероятно. Я и не подозревала, что вы такой самодовольный, напыщенный ханжа.

Калеб скрестил руки на груди.

— А я не подозревал, что вы из тех женщин, которые позируют в голом виде третьеразрядным фотографам.

— Как вы смеете говорить такие вещи? Вы ничего не знаете ни обо мне, ни об этих фотографиях. — Сиренити сделала два шага назад по направлению к двери. — Знаете, Калеб, вы и в самом деле были мне симпатичны. Я думала, вы славный.

— Славный? — Проклятие, подумал Калеб. Это почему-то оказалось последней каплей, переполнившей чашу. — Вы думали, что я славный?

— Ну да. — В блестящих глазах Сиренити появилось выражение неуверенности. — Мне показалось, что вас заинтересовали мои идеи относительно Уиттс-Энда. Что вы хотите помочь. Я думала, будущее этой общины заботит вас в такой же степени, как и меня.

— Плевать мне на Уиттс-Энд. — На этот раз Калеб не стал обдумывать свои последующие действия. Он решительно направился к Сиренити.

Почти целый месяц он терпел муки неудовлетворенного желания. Утешал себя вынашиванием планов будущего романа, пребывая в полной уверенности, что Сиренити влечет к нему так же, как и его к ней. Теперь все рушилось, и сознание этого, словно когтями, драло ему внутренности.

Сиренити осталась на месте, защищая грудь прижатым к ней кейсом.

— Что вы собираетесь делать?

— Исправлять ложное впечатление. — Калеб остановился перед ней, поднял руки и, схватив ее за плечи, рывком притянул к себе. — Не хочу, чтобы вы ушли отсюда с мыслью, что я славный парень, мисс Мейкпис.

Он резко накрыл ее рот своим, смяв нежные, пухлые губы. Кипевшие в нем злость и отчаяние мгновенно выплеснулись в этом поцелуе. Он почувствовал, как Сиренити дрогнула под натиском, но вырваться не пыталась.

Несколько секунд она стояла, напряженно замерев в его грубом объятии. Она казалась скорее изумленной, чем испуганной. Калеб понимал, что разрушает нечто важное, нечто такое, что ему очень хотелось сберечь. И осознание этого толкало его на то, чтобы сделать это дело основательно. Он ведь все делал очень основательно.

Его пальцы крепче сжали плечи Сиренити. Он ощутил ее зубы, когда с силой открыл ее рот своим. Это был их первый и, без всякого сомнения, последний поцелуй. Бушевавшая у него внутри мучительная ярость перешла в неистовую страсть, потрясшую его до самой глубины.

Он хотел насытиться вкусом Сиренити, хотел навсегда оставить у себя на теле ее отпечаток, так чтобы можно было через пять, десять или двадцать лет извлечь и рассмотреть воспоминание о ней.

Калеб углубил поцелуй, заставив губы Сиренити раскрыться. Он не мог ею насытиться. В любой момент она может вырваться из его объятий и его жизни. У него больше никогда ничего подобного не будет.

Что-то очень тяжелое обрушилось на отполированные до зеркального блеска носы туфель Калеба Он вздрогнул. Это Сиренити уронила свой кейс.

Захлестнутый и оглушенный потоком бурлящих в нем чувств, Калеб оторвался от ее губ и отпустил ее.

— Нет, постойте. — Сиренити обвила руками eго шею и снова притянула его губы к своим.

Прежде чем Калеб успел понять ее намерения, Сиренити уже возвращала ему поцелуй с такой пьянящей силой, которая, подобно ударной волне, сотрясла его тело и вытеснила все мысли о прошлом и будущем. Она хочет его. В этот миг лишь одно это и имело значение.

Калеб опустил руки на тонкую талию Сиренити и стал поднимать ее вверх по своему телу, пришедшему в состояние крайнего возбуждения.

— Довольно. — Сиренити прервала поцелуй и убрала руки с его шеи. Откинувшись назад, она уперлась руками ему в грудь. — Отпустите меня, Калеб. Я теперь другого мнения. Вы ни чуточки не славный. — Ее глаза сверкали гневом и страстью. — Вы все испортили. Все. Как вы могли? Я думала, мы понимаем друг друга. Я думала, мы можем доверять друг другу.

Казалось, он не дышит.

— Черт побери, Сиренити…

— Я сказала, отпустите меня. — Она стала отрывать его руки.

Калеб отпустил ее. Сиренити нагнулась, подхватила кейс и кинулась к двери. Она открыла ее и выскочила в приемную. Секретарша Калеба миссис Хоттен испуганно вскинула голову.

— Подождите, Сиренити. — Калеб двинулся за ней.

— Не хочу вас ждать ни минуты, Калеб Вентресс. — Сиренити резко повернулась к нему лицом.

— Что вы собираетесь делать? — спросил он.

— Во-первых, собираюсь выследить шантажиста. Потом собираюсь найти себе другого консультанта. Такого, который не будет чувствовать, что должен соблюдать столь безупречные критерии.

Сиренити опять резко повернулась и зашагала мимо стола миссис Хоттен. Дойдя до двери, она распахнула ее и скрылась в коридоре.

«Она действительно уходит».

Повинуясь скорее слепому инстинкту, чем логике, Калеб пошел за ней.

На столе у миссис Хоттен резко зазвонил телефон.

Она быстро сняла трубку.

— "Вентресс венчерс". — Несколько секунд она молча слушала. — Да, миссис Таррант. Он как раз здесь. Минутку, пожалуйста.

Калеб дошел до входной двери и выглянул в коридор. Он не успеет настичь Сиренити. За ней уже закрывались двери лифта.

— Проклятие!

— Мистер Вентресс? — Миссис Хоттен взволнованно прочистила горло. — Это ваша тетушка.

Калеб на мгновение закрыл глаза и сделал глубокий вдох, чтобы успокоить дыхание. Зов семьи. Миссис Хоттен знала, что он всегда на месте для любого члена клана Вентрессов.

Чувство отстраненного спокойствия постепенно возвращалось к нему. Он уже снова был далеким, неосязаемым призраком в стране, где не существовало ни опасных эмоций, ни жгучих страстей, ни безудержных желаний. Он в безопасности. Он владеет собой. Ничто не может коснуться его здесь, в его офисе, где он проводит все больше и больше времени.

— Я возьму трубку в кабинете.

— Хорошо, сэр.

В обычно спокойном, деловом взгляде миссис Хоттен промелькнуло какое-то странное выражение. Такого Калеб никогда прежде у нее не замечал. С опозданием он понял, что это было сочувствие.

Ощутив раздражение, Калеб отвернулся от нее и прошел к себе.

Он наклонился над столом и снял трубку.

— Добрый день, тетя Филлис. Чем могу быть полезен? — Как всегда, разговаривая с кем-нибудь из семьи, он старался говорить неторопливо и очень-очень вежливо.

— Добрый день, Калеб. — Быстрый, деловой голос Филлис отчетливо слышался в трубке. — Я звоню, чтобы удостовериться, не забыл ли ты, что скоро ежегодная благотворительная кампания Вентресс-Вэлли. Как обычно в это время года, и мы, Вентрессы, должны внести свою лепту.

Ей было пятьдесят девять лет, и она сделала своей профессией заседание в правлениях всех сколько-нибудь крупных благотворительных обществ в Вентресс-Вэлли. Будучи двоюродной сестрой Гордона Вентресса, она формально не приходилась Калебу теткой, но он всегда обращался к ней таким образом. Точно так же он всегда называл дядей и двоюродного брата отца Франклина.

— Я не забыл, тетя Филлис, и собираюсь перечислить обычный взнос нашей семьи.

— Да уж, пожалуйста. Здесь рассчитывают на нас, знаешь ли.

— Я знаю.

На протяжении жизни четырех поколений Вентрессы были одной из самых влиятельных семей в Вентресс-Вэлли. Как прямой наследник земли и состояния Роланда, Калеб вскоре после окончания колледжа стал управлять семейными инвестициями, и капиталы Вентрессов, которые первоначально вкладывались по большей части в землю, теперь были с умом размещены в различных отраслях и предприятиях. Под его управлением капитал семьи быстро удвоился, а затем и утроился.

Разумеется, Роланд до сих пор вмешивался в дела всякий раз, когда чувствовал такую потребность. Он никогда не захочет по-настоящему отойти от дел, и это все знали. Но в последнее время он охотнее занимался выращиванием арабских лошадей у себя на племенной ферме, предоставляя Калебу вести финансовые дела семьи. Франклин и Филлис не упускали случая высказать свое мнение по финансовым вопросам, время от времени что-то советовали и их отпрыски. Но с практической точки зрения всем состоянием Вентрессов управлял Калеб.

Никто ни разу не поблагодарил Калеба, никто ничем не выказал ему признательности за то, что он для них делал. Все принимали это как должное; подразумевалось, что он просто делает то, что и обязан делать.

— Ну, в таком случае все в порядке, — сказала Филлис. — Так в какое время нам ждать тебя в субботу?

— Точно еще не знаю. Наверное, где-то около полудня.

В субботу был день рождения Роланда Вентресса, которому исполнялось восемьдесят два года. С того дня, как Калеба привезли домой в Вентресс-Вэлли, он не пропустил ни одного из ежегодных торжеств в честь деда. Он вообще взял за правило неукоснительно соблюдать все семейные ритуалы.

— Прекрасно, будем ждать тебя к полудню. — Филлис помолчала. — На прошлой неделе ты говорил, что можешь приехать не один.

— Я передумал.

— Понятно. Значит, эта очаровательная мисс Лирсон не приедет с тобой?

— Я больше не встречаюсь с мисс Лирсон.

Этот роман закончился три месяца назад по обоюдному согласию и без взаимных обид. Сьюзан Лирсон была дочерью преуспевающего калифорнийского промышленника. Она была очаровательна, уверена в себе и обладала изысканными манерами, но Калеб с самого начала дал ей ясно понять, что женитьба не входит в его планы.

Такие отношения устраивали Сьюзан почти целый год. Через Калеба она познакомилась с несколькими интересными, подходящими на роль мужа мужчинами и в конце концов влюбилась в одного из них, управляющего небольшой фирмой из Сиэтла. Бракосочетание было запланировано на Рождество. Калеб желал ей всех благ.

Он скучал по Сьюзан какое-то время после того, как они расстались, и сейчас думал о ней с чувством, похожим на привязанность. Он знал, что дед и остальные члены семьи скучали по ней намного больше, чем он сам. Роланд страшно хотел, чтобы Калеб женился, хотел знать, что жизнь семьи продолжится и в следующем поколении.

Калеб понимал, что старик уже начинает задумываться, не объясняется ли неспособность внука найти подходящую жену чем-то еще, кроме просто невезения. Он вполне мог увидеть в этом обстоятельстве своего рода тонкую месть со стороны Калеба или же доказательство того, что дурная кровь Кристал Брук все-таки дает о себе знать.

Калеб не стал разубеждать Роланда в этой мысли, потому что сам не был до конца уверен, что она не соответствует действительности. Уверен он был лишь в одном: жена потребует от него большего, чем может дать какой-то призрак.

Наступила продолжительная пауза, пока Филлис переваривала тот факт, что и Сьюзан Лирсон пополнила собой скромную череду избранных женщин, которые прошли через жизнь Калеба за эти годы.

— Очень жаль, что ты больше с ней не встречаешься. — В тоне голоса Филлис сквозило порицание. — Твой дедушка был от нее в восторге.

— Я знаю.

— Мне она чуточку напоминала Патрицию, жену твоего отца. Превосходная семья. Прекрасное воспитание. Мисс Лирсон была бы тебе отличной женой.

— Не сомневаюсь. — Если бы я занимался поисками жены. Но я этим не занимаюсь.

— Что произошло между вами? — несколько раздраженно спросила Филлис. — Я думала, она тебе нравится.

— Она мне нравилась. И нравится. Но между нами все кончено.

— Жаль это слышать. Твой дедушка будет недоволен.

Калеб решил, что на сегодня шуток с шантажом вполне достаточно.

— Это ведь не будет ему абсолютно внове, не так ли? До свидания, тетя Филлис.

Он положил трубку и стал в задумчивости ее разглядывать.

Казалось, вся его жизнь проходила под знаком шантажа. Черт возьми, он собаку съел на том, как себя вести в этих случаях.

Чего нельзя сказать о Сиренити Мейкпис, подумал он.

Она вышла от него полная решимости найти этого шантажиста, который разрушил ее надежды и мечты относительно Уиттс-Энда.

Она определенно попадет в беду, а ведь, нравится это ему или нет, официально она все еще его клиентка. Они оба подписали этот треклятый контракт.

Калеб снял трубку телефона, потом медленно положил ее. Не в его правилах что-либо делать, тщательно не обдумав все заранее.

Он заставил себя еще с полчаса поразмышлять над этим вопросом. Потом не торопясь набрал номер гостиницы, где остановилась Сиренити, приехав в Сиэтл на переговоры с ним.

Гостиничный администратор дал ему краткий и исчерпывающий ответ.

— Весьма сожалею, сэр, — сказал он отнюдь не сожалеющим тоном. — Она только что оплатила счет и выехала.

Глава 2

На следующее утро Сиренити вышла из дома и отправилась через сырой, окутанный туманом лес к хижине Эмброуза. Она хотела получить ответы на несколько очень конкретных вопросов.

Вернувшись в Уиттс-Энд вчера вечером, она не пошла к нему, потому что не доверяла тому странному, подавленному настроению, в котором пребывала. Сегодня утром она чувствовала себя более спокойной, однако разочарование и злость все еще кипели в ней.

Она не могла определить, на что злилась больше: на то, что Калеб Вентресс оказался не таким человеком, как она думала, или на то, что составила себе о нем абсолютно превратное мнение.

Сиренити ненавидела те редкие случаи, когда ее суждения о людях оказывались неверны. Она привыкла доверять своей интуиции.

Но ей не следовало бы слишком полагаться на себя, имея дело с человеком из устроенного мира, с человеком истеблишмента, напомнила она себе. Она так до конца и не поняла этот мир, не смогла нормально вписаться в русло его жизни.

Сиренити родилась и выросла в Уиттс-Энде. Эта маленькая община в горах могла показаться странной на посторонний взгляд, но для Сиренити она была домом. И она ощущала себя его частью. Эта община приняла ее под свой кров и вырастила, когда она осталась на свете совсем одна. И теперь она собиралась дать Уиттс-Энду то, что он когда-то дал ей, — будущее.

Похоже, придется добиваться этой цели без помощи «Вентресс венчерс».

Она сунула руки в перчатках в карманы украшенной бусинками и бахромой куртки и постаралась взглянуть на свои эмоции с интеллектуальной точки зрения. Может быть, подобное испытывает всякая отвергнутая женщина, думала она, пробираясь между деревьями, с которых капало.

Отвергнутая женщина. Она содрогнулась при этой мысли.

Сейчас впервые Сиренити поняла, насколько ее влекло к Калебу. Она не могла отрицать, что ответила ему мгновенно и абсолютно, как никогда не отвечала ни одному мужчине. От отвращения она сморщила нос. Должно быть, она сошла с ума, если так увлеклась мужчиной, который явно ей не подходит.

Но она знала, что ее воображение уже рисовало ей определенные узы с Калебом. По всей вероятности, они не были бы вечными. Ведь она принадлежит Уиттс-Энду, а он — внешнему миру. Но все же не исключено, что какая-то часть будущего могла бы стать для них общей.

И, если бы им обоим уж очень повезло, они смогли бы, пожалуй, найти нечто подобное тому, что Джулиус Мейкпис, человек, чью фамилию она носит, нашел со своей подругой Бетэнн.

Сиренити слегка улыбнулась, подумав об открытке, которая ждала ее, когда она вернулась вчера вечером домой.

"Дорогая Сиренити,

Мы чудесно проводим время. Брак — это прекрасно. Следовало бы это сделать много лет назад. Любящие тебя Джулиус и Бетэнн".

На открытке стоял почтовый штамп города Масатлана в Мексике. Джулиус и Бетэнн были в свадебном путешествии. После пятнадцати лет совместной жизни они решили, что пришла пора сочетаться браком. Две недели назад в Уиттс-Энде все было пущено в ход, чтобы отпраздновать это событие так, как оно того заслуживало. На праздник явился даже Эмброуз. И снизошел до того, чтобы сделать несколько снимков жениха и невесты, всем своим видом давая понять, что делать свадебные фотографии ниже его достоинства.

Сиренити остановилась на минуту, чтобы сориентироваться среди деревьев. Этим утром лес был погружен в какую-то странную, наводящую жуть тишину. Туман, окутавший горы накануне вечером, с рассветом сгустился.

Она поднырнула под низко нависшие лапы мокрой ели. Было бы верхом глупости позволить себе связаться с таким закоснелым, консервативным, узколобым традиционалистом, как Калеб. Он, наверно, носит нижнее белье в полосочку.

Сиренити нахмурилась. Что-то здесь не сходилось, и она знала это. В ее сегодняшнем отвратительном состоянии духа легко было поддаться искушению и навесить на Калеба ярлык человека негибкого, предвзятого и ограниченного. Но она чувствовала, что картина эта далеко не полна.

Ее первое впечатление от него было таким сильным, что глубоко ее встревожило. Ожидая увидеть типичного управляющего с мягкими руками, мягкой линией подбородка и заметным намеком на мягкое брюшко, она оказалась совершенно неподготовленной к встрече с диким зверем, заключенным в сверкающую клетку из нержавеющей стали и стекла.

Калеб напоминал ей грифона, которого она носила на цепочке на шее. Такой же загадочный, необычный и могущественный. Может быть, не вполне реальный. Возможно, и опасный.

Его серые глаза, выражавшие холодноватую, отстраненную настороженность, были для Сиренити первым сигналом, что она имеет дело с нетипичным представителем делового истеблишмента.

Все остальное в Калебе смущало и тревожило не меньше, чем глаза. Хотя у него определенно не было ни орлиных крыльев, ни львиного хвоста, ей ясно почудилось в нем что-то таинственное, грифоноподобное. В тот первый день Калеб поднялся из-за своего рабочего стола — высокий, худощавый, поразительно элегантный мужчина. Волосы у него были темные, словно ночь в лесу, а черты лица такие же четкие и непреклонные, как горы вокруг. Его голос оказался низким, но был лишен какого бы то ни было чувства, кроме холодной вежливости.

Исходившее от него ощущение отстраненности, дистанции при первом контакте обдавало холодом. Он казался полностью замкнутым на себя, являл собой образ человека, который ни в ком не нуждается, ни на кого не полагается, никому не доверяет.

Как ни странно, но сама сила этого образа давала Сиренити понять, что происходящее у Калеба внутри отнюдь не было ни спокойным, ни бесстрастным. Ни один человек не станет культивировать в себе такое абсолютное самообладание, если внутри у него нет никакого бурного и сильного чувства, которое необходимо держать в узде.

Она обнаружила, что ее необъяснимо притягивает в Калебе то, что ее приятельница Зоун назвала бы мужской силой. Она влекла ее и манила, казалась идеально созвучной той ее глубинной стихии, которую Зоун определила бы как женское начало. Этим утром Сиренити все еще ощущала отголоски того возбуждения, которое пронзило ее, когда Калеб поцеловал ее у себя в офисе. Ей никогда еще не приходилось испытывать ничего похожего.

Жаль, что Калеб оказался упрямым, нетерпимым лицемером и ханжой. Отогнав эти воспоминания, она пошла чуть быстрее.

Прикосновения прохладных щупальцев тумана заставили ее острее почувствовать, каким холодным стал воздух. Еще пара недель, и в горах ляжет первый снег. Снежный покров тепло укутает Уиттс-Энд на зиму.

Сиренити поежилась внутри куртки, думая, что зря она написала то письмо президенту «Вентресс венчерс» месяц назад. Лучше было бы обратиться за помощью к кому-нибудь другому.

Но даже если это внезапное расторжение контракта с Калебом обернется к лучшему, то причина его просто бесила ее. Она никак не могла заставить себя поверить, что Эмброуз, сосед и друг, действительно пытался ее шантажировать. Это не укладывалось в голове.

Вчера утром, когда она открыла конверт у себя в гостиничном номере в Сиэтле, идея подобного шантажа показалась ей просто смехотворной. Она ни на минуту не могла представить себе, что Калеб серьезно отнесется к этой угрозе.

Надо же набраться такого нахальства, думала она. В конце концов он бизнесмен, представитель деловой Америки. Кто дал ему право швырять камни? Не исключено, что он консультирует компании, которые сбрасывают в реки ядовитые отходы. И потом он, может быть, женат, о чем просто не потрудился упомянуть. Сиренити поморщилась.

Она ухватилась за мешавшую ей ветку и отвела ее в сторону.

Внезапно что-то привлекло ее внимание, и она остановилась. Посмотрев налево, она увидела, как сквозь туман проступает какая-то темная тень. Ощутив легкий укол тревоги, она резко повернулась лицом к существу, которое возникало у нее на глазах.

Не спуская с нее глаз, животное медленно приближалось. Утыканный шипами стальной ошейник зловеще блеснул в тусклом сером свете.

У Сиренити отлегло от сердца.

— О, привет, Стикс3. А где твой приятель?

Из тумана выбежал еще один ротвейлер в таком же стальном ошейнике с шипами, как у первого.

— А вот и Харон. Как дела, дружище?

Черно-рыжие собаки двигались совершенно бесшумно. Подойдя к Сиренити, они подняли свои массивные головы, чтобы она их погладила. Она почесала у животных за ушами.

— Что вы здесь делаете? Зачем бегаете в тумане? Лежали бы себе в тепле, у огня. И где Блейд?

— Я здесь, Сиренити.

Сиренити повернула голову на звук знакомого хрипловатого голоса, растягивающего слова. Из тумана вышел человек, который был известен всем и каждому в Уиттс-Энде просто как Блейд4.

Телосложением он очень походил на своих ротвейлеров: крупный, с мощной мускулатурой, широченными плечами и выпуклой грудной клеткой. У него было крупное лицо с квадратным подбородком, глаза сине-стального цвета и почти совсем отсутствовала шея. Коротко остриженную голову прикрывало рабочее кепи.

Сиренити полагала, что Блейду было где-то под пятьдесят, но судить точнее было трудно. Сам он ни когда не заговаривал о своем возрасте. А в Уиттс-Энде действовало неписаное правило, по которому не полагалось расспрашивать человека о его прошлом без приглашения с его стороны.

Как всегда, Блейд был одет в камуфляжный комбинезон и военного фасона ботинки на толстой подошве. К тканому ремню, опоясывавшему его ниже талии, было подвешено множество устрашающего вида ножей и других орудий и инструментов.

— Вижу, ты делаешь обход, Блейд. — Вчера во время долгого пути домой в Уиттс-Энд, Сиренити попыталась представить себе Блейда в качестве шантажиста. И почти сразу же отказалась от этой попытки. Она знает Блейда всю свою жизнь Он слишком прямолинеен, чтобы путаться с шантажом, и слишком занят своими бесконечными теориями о заговорах и заговорщиках. Кроме того он — член семьи, один из тех, кто растил ее с младенчества.

— Проверяю кое-что, — отозвался Блейд.

— Днем? — Сиренити подняла брови. Днем Блейд обычно спал и только ночью совершал свои бесконечные обходы.

— Прошлой ночью на дороге было необычное движение. Слышал, как откуда-то отсюда отъехала машина, совсем поздно. Не видел ее из-за тумана.

— Наверно, просто кто-то возвращался домой от друзей. Может, это была Джесси.

— Может, и так. А может, и нет. Чувствую, вот-вот что-то случится. Зоун со мной согласна. Думаю последить, не засеку ли разведчика.

— Разведчика?

— Обязательно должен быть. Всегда бывает перед хорошо спланированной операцией. Он явится, чтобы провести рекогносцировку. Потом даст сигнал остальным, чтобы начинали атаку.

— Да, понятно. Разведчик.

Блейд смотрел на нее таким же пристальным, немигающим взглядом, что и ротвейлеры.

— А ты зачем здесь? Ты ведь должна быть в Сиэтле со своими новыми деловыми планами.

— Вернулась на день раньше, — ответила Сиренити.

Глаза Блейда сузились.

— Все идет по графику?

— Нет. — Сиренити посмотрела сверху вниз на Харона, который терся головой о ее руку. — Мои расчеты не оправдались.

— Значит ли это, что ты теперь не откроешь магазин для торговли местными продуктами по почтовым заказам?

— Нет, не значит. Я собираюсь начать составление каталога, Блейд, но, похоже, для старта мне придется поискать другого консультанта. Мистер Вентресс посчитал, что я неподходящая клиентка. По-видимому, я не отвечаю его высоким требованиям.

Блейд долго молчал, усваивая услышанную информацию.

— Он плохо обошелся с тобой?

— Нет-нет, что ты, — торопливо ответила Сиренити. — Нет, ничего подобного. С его стороны это было просто деловое решение.

— Хочешь, я съезжу к нему? Поговорю с ним вместо тебя?

Сиренити представляла себе яснее ясного, на что будет похож разговор Блейда с Калебом. Наверняка все кончится тем, что на нее подадут в суд. Но все равно, очень мило со стороны Блейда предложить это Она была тронута. Блейд никогда не выезжал за пределы Уиттс-Энда без крайней нужды. Во внешнем мире он чувствовал себя не в своей тарелке.

— Нет, Блейд, спасибо. Правда, все в порядке. Решение было обоюдным. Не думаю, что больше хочу иметь дело с мистером Вентрессом, чем он со мной.

— Ты уверена?

— Уверена. — Сиренити улыбнулась ласково-печальной улыбкой. — Но все равно, спасибо тебе.

— Куда ты идешь?

— К Эмброузу. Хочу кое о чем с ним поговорить.

Блейд кивнул.

— Ладно. А не боишься заблудиться в этом тумане?

— Не такой уж он страшный. Со мной будет все в порядке.

— Тогда мы, наверно, двинемся дальше. — Сине-стальные глаза Блейда испытующе всматривались в серый туман. — Просто у меня сегодня какое-то неприятное чувство.

— Понимаю. Но как ты думаешь, не многовато ли нынче тумана для успешной нелегальной операции?

— Осторожность не помешает. — Движением руки Блейд подозвал молчаливых ротвейлеров. — Нельзя знать заранее, когда они нанесут удар.

— И то верно.

Блейд прикоснулся к заостренному козырьку своего кепи.

— Приятного тебе дня.

— Спасибо. Тебе тоже.

Сиренити стояла, держа руки в карманах, и смотрела вслед Блейду и ротвейлерам, пока они не скрылись за серой завесой тумана. Когда их не стало видно, она повернулась и продолжила путь к хижине Эмброуза.

Ей вдруг пришло в голову, что было бы интересно понаблюдать за выражением лица Калеба, если бы Блейд и в самом деле явился к нему в офис выяснять отношения. Она с сожалением вздохнула, зная, что мечтать о мести — бесполезное занятие. Надо думать о будущем. Заново все планировать. И для начала подыскать нового консультанта. Еще через несколько минут Сиренити вышла из-под деревьев на небольшую поляну, где стояла бревенчатая хижина Эмброуза. Ей показалось странным, что в окнах нет света. В такой туманный день в домике должно быть совсем темно.

Она заметила и то, что над трубой не вился дым. Только бы Эмброуз не оказался пьяным до бесчувствия, как это случалось с ним время от времени. У нее было к нему несколько вопросов, и она рассчитывала получить ответы.

Сиренити решительно направилась к ведущим домик ступеням. Сделка с Калебом рухнула, сгорела синим огнем, и этого уже не поправишь, но она намеревалась узнать, по чьей вине все произошло.

Ей никак не верилось, что вдохновителем такого плана мог оказаться Эмброуз, но одно было бесспорно: кто бы ни отправил ей эти снимки, он должен был добыть их у Эмброуза. Именно у Эмброуза хранились негативы, и он, как она полагала, был единственным человеком, имевшим набор фотографий.

Сиренити поднялась по ступенькам и громко постучала в дверь. Никакого ответа не последовало.

— Эмброуз, я знаю, что ты дома. Открой дверь. Мне надо с тобой поговорить.

И опять ответом было молчание. Ей стало не по себе.

— Эмброуз?

Сиренити попробовала повернуть дверную ручку. Она легко поддалась, как и большинство дверных ручек в Уиттс-Энде. Здесь никто не трудился запирать свои двери, просто никогда не было нужды принимать такие меры предосторожности.

Она слегка приоткрыла дверь и заглянула внутрь в полумрак.

Ощущение, что здесь что-то не так, обдало ее холодом. Она в неподвижности застыла на пороге.

— Эмброуз, ты здесь?

Сиренити шагнула в комнату и, протянув руку, нашарила на стене выключатель. При тусклом свете слабой лампочки она окинула жилище Эмброуза быстрым, встревоженным взглядом. Рассеянно отметила, что воздух в нем был застоявшийся. От камина пахло давно сгоревшими дровами, старым дымом. Зола в нем была холодная.

Везде лежали, как всегда, кипы газет. Эмброуз был информационным наркоманом. Он подписывался на все крупные ежедневные газеты Сиэтла, Портленда и Лос-Анджелеса. Помимо газет, в комнате было полно самого разнообразного фотооборудования. Фотоаппараты, объективы и экспонометры занимали почти все наличное пространство. Эмброуз питал страсть к материальной части своего искусства. К несчастью, удовлетворение этой страсти было ему не по карману. Случалось, все обитатели Уиттс-Энда одалживали ему деньги на покупку нового фотоаппарата или какого-нибудь сногсшибательного объектива.

Две немытые кофейные чашки стояли на видавшем виды сосновом столе перед продавленной кушеткой. Рядом с чашками в пепельнице лежало несколько окурков и кучки пепла. Когда Эмброуз пытался удержаться от употребления алкоголя, он пил много кофе и беспрерывно курил.

Сиренити направилась по коридорчику на кухню.

— Эмброуз?

Снова в ответ молчание. Она заметила, что дверь ведущая к лестнице в подвал, закрыта. Возможно Эмброуз работает внизу. Он располагал одним из немногочисленных в Уиттс-Энде подвалов. Там у него была оборудована темная комната, где он хранил в идеальном порядке свою коллекцию фотографий, негативов и свой деловой архив.

Сиренити заглянула на кухню и увидела, что там никого нет. Она подошла к двери в подвал и постучала. Если Эмброуз работает в темной комнате, то ни к чему открывать дверь без предупреждения.

Опять никакого ответа.

— Я открываю эту дверь, Эмброуз.

После очередной порции молчания она так и сделала.

В подвале было темно. И стоял такой сильный запах алкоголя, что она чуть не задохнулась. Она ощупью нашла выключатель на стене.

Первое, что она увидела, когда загорелся свет, 6ыло нечто похожее на кучу старой одежды у подножия лестницы.

А потом увидела руку, частично закрытую рукавом куртки. И пару ботинок.

— Эмброуз. Боже мой, Эмброуз.

На какое-то мгновение Сиренити парализовал ужас. От страшного стеснения в груди перехватило дыхание. Ей удалось сбросить с себя оцепенение и медленно сойти вниз по лестнице. Глаза ее наполнились слезами.

У Эмброуза Эстерли больше не будет шансов на большой успех в беспощадном мире коммерческой фотографии.

— Напился вдребезги и упал с лестницы, бедняга. — Куинтон Пристли медленно вел свой потрепанный фургон сквозь туман по узкой асфальтированной дороге к коттеджу Сиренити. — Думаю, этим все и должно было кончиться. Он просто гробил себя. Все это знали. И надо же было именно тебе оказаться там и обнаружить его.

— Если бы я не пошла к нему сегодня, его могли бы еще долго не найти. — Сиренити сжала лежавшие на коленях руки в перчатках и стала с грустью смотреть через грязное ветровое стекло фургона Куинтона. Туман слегка поредел, но теперь длинные тени раннего вечера несли с собой в горы еще более густую темноту. — Надеюсь, он не очень долго мучился.

Куинтон был первым, кому она позвонила, после того как набрала специальный номер, чтобы вызвать шерифа и машину «скорой помощи» к домику Эмброуза. Она знала, что прибытия властей из Буллингтона придется ждать около часа, а оставаться в одиночестве ей не хотелось.

В лице Куинтона, владельца единственного в Уиттс-Энде книжного магазина и единственной же пивоварни, городок имел своего философа. Лет пятидесяти с небольшим, он был худым и жилистым, с бездонными темными глазами и пышной, заметно седеющей бородой.

Куинтон изучал философию и математику в каком-то престижном частном колледже, но потом решил оставить мир истеблишмента и заняться разработкой собственной философской системы. В первые годы своей жизни в Уиттс-Энде он действительно написал и опубликовал четыре тоненьких томика. Вместе взятые, эти книги излагали исчерпывающую, тщательно выстроенную, базирующуюся на математике философскую теорию, которой удалось завоевать небольшой круг приверженцев в среде интеллектуальной элиты крупнейших университетов.

Достигнув своей цели, Куинтон обратился к другим проектам, а именно решил открыть книжный магазин и пивоваренный завод. Как он однажды объяснил Сиренити, держать книжный магазин выгоднее, чем писать книги, а стремление варить лучшее в мире пиво — намного более надежный путь к философскому просвещению, чем традиционный академический подход.

— Медики сказали, что при падении Эмброуз сломал себе шею и, по всей вероятности, умер мгновенно. — Куинтон сбавил скорость перед поворотом на подъездную дорожку, ведущую к коттеджу Сиренити. — Не думай об этом. Ты ничего не могла сделать. Жизнь представляет собой ряд линий, соединяющих между собой точки на бесконечном множестве геометрических плоскостей. Все мы существуем в разных точках этих плоскостей в разное время. Иногда эти точки на мгновение соединяются через плоскости прямой линией, а иногда нет.

Как всегда, Сиренити не имела ни малейшего понятия, о чем толкует Куинтон. И это не беспокоило ее. Ни один человек в Уиттс-Энде не мог сказать, что понимает Куинтона, когда тот пускался в свои философствования.

— Джесси приняла известие лучше, чем я думала, — заметила Сиренити. — Меня беспокоило, как она прореагирует.

Джесси Бланшар была художница, давно живущая в Уиттс-Энде, у которой с Эмброузом последние три года был периодически прерывавшийся и вновь возобновлявшийся роман. В последнее время, насколько было известно Сиренити, этот роман находился в фазе перерыва, однако Сиренити было известно и то, что Эмброуз был очень дорог Джесси.

— Похоже, это не было для нее такой уж неожиданностью, — сказал Куинтон. — Ее глаз художника позволяет ей под поверхностью жизни видеть второй слой реальности. Она знала, что Эмброуз был глубоко неблагополучной личностью.

— Да, наверно, знала.

Куинтон взглянул на нее.

— То одно, то другое — мы ведь так и не поговорили о том, как дела в Сиэтле. И почему ты вернулась раньше?

— Как говорят в деловых кругах, мистер Вентресс и я не смогли прийти к обоюдному согласию.

Куинтон нахмурился.

— Что же произошло?

— Это долгая история. Сейчас мне что-то не хочется в нее углубляться. Я все расскажу тебе позже, обещаю.

— Когда сочтешь нужным. — Куинтон свернул на подъездную дорожку к дому Сиренити. — Похоже, у тебя гости. Ты знаешь кого-нибудь с зеленым «ягуаром»?

— Никого. — Сиренити с любопытством следила, как машина выплывает из серого клубящегося тумана. Она была припаркована рядом с ее собственным красным джипом.

— Может, какой-то заблудившийся турист решил спросить дорогу. — Куинтон остановил фургон и выключил зажигание. — Я войду с тобой, удостоверюсь, что все в порядке.

— Спасибо. Принимается с благодарностью.

— В наше время осторожность не помешает, — сказал Куинтон, открывая дверцу фургона. — Даже здесь, в Уиттс-Энде. Векторы ангелов на других планетах иногда достигают нашей плоскости существования.

— Угу. — Сиренити открыла дверцу со своей стороны и спрыгнула с высокого сиденья. Она обошла фургон спереди. Куинтон присоединился к ней, и они зашагали рядом к двери ее коттеджа.

Куинтон глянул на пустующее пассажирское сиденье «ягуара».

— Гость, кто бы он ни был, явно счел возможным запросто войти к тебе в дом. Может, тебе пора начать запирать свою дверь, Сиренити?

— Это, должно быть, кто-то из знакомых. — Сиренити стала быстро подниматься по ступеням. Куинтон не отставал от нее.

Когда она была уже на верхней ступеньке, входная дверь распахнулась. На пороге стоял Калеб Вентресс с таким видом, словно имел полное право здесь находиться.

Сиренити впервые увидела его одетым не в строгий костюм и рубашку с галстуком. На Калебе были черные брюки с аккуратно заглаженными складками и темно-зеленая рубашка с длинными рукавами, которая была почти точно такого же цвета, как «ягуар». Бесстрастный взгляд его серых глаз скользнул по Сиренити и надолго задержался на Куинтоне.

Сиренити резко остановилась, открыв от изумления рот.

— Что вы здесь делаете?

— Приехал повидать вас. — Калеб не спускал глаз с Куинтона.

— Ты знаешь этого человека, Сиренити? — спокойно спросил Куинтон.

— Знаю, — ответила она. Вопреки всему в ней вспыхнула крохотная искорка надежды. Возможно, Калеб пересмотрел свою позицию, подумала она. Может, когда он успокоился, то понял, что эта попытка шантажа, в сущности, ерундовое дело, и его реакция была чрезмерно резкой. — Это Калеб Вентресс, тот консультант, с которым у меня были дела в Сиэтле. Калеб, это Куинтон Пристли. Мой друг.

— Пристли.

Калеб протянул руку с подчеркнуто холодным видом, словно не ожидал от Куинтона соблюдения формальностей и это было ему совершенно безразлично. Жест минимальной вежливости, не более того.

Куинтон коротко пожал протянутую руку и тут же отпустил ее.

— Значит, Вентресс.

— Да.

— Вы ведь из внешнего мира, не так ли? Вы человек, до мозга костей впитавший в себя сталь и бетон этой параллельной вселенной. Человек, который длительное время, а возможно и вообще никогда, не соприкасался с другими плоскостями существования.

Брови Калеба поднялись.

— Дорога от Сиэтла действительно заняла много времени, если вы это хотите сказать.

Куинтон искоса взглянул на Сиренити.

— Может, мне пока остаться поблизости?

Сиренити покачала головой.

— Все в порядке, Куинтон. Я справлюсь.

— Ладно. Но запомни: если две точки оказались на одной и той же плоскости в одно и то же время, это не обязательно означает, что им суждено соединиться друг с другом. Иногда одна из них просто проходит сквозь один уровень реальности на пути к другому.

— Я это запомню, — пообещала Сиренити. Куинтон коротко кивнул Калебу и стал спускаться с крыльца.

Калеб проводил его взглядом.

— Он всегда так говорит?

— Всегда.

— Что вы с ним делали?

— Прошлой ночью умер один наш друг, — тихо ответила Сиренити. — Я обнаружила его тело несколько часов назад. Куинтон помогал мне разговаривать с властями и делать все остальное, что требуется в таких случаях.

— Черт. Печально это слышать. — Калеб посмотрел на нее. — Близкий друг?

— Можно и так сказать. Здесь, в Уиттс-Энде, все близкие друзья всех. — Сиренити прошла мимо него в маленькую гостиную. Стены в ней были заняты полками с книгами, как и большинство других стен в ее доме.

Некоторые книги остались еще с ее юных лет. До того дня, когда Сиренити отправилась учиться в колледж, ей ни разу не приходилось бывать в обычном школьном классе. Джулиус и другие жители Уиттс-Энда учили ее дома. И так хорошо справились с этой работой, что она получила высшую оценку на вступительных экзаменах.

Большую часть библиотеки Сиренити составляли реликвии ее непродолжительной карьеры в качестве преподавателя социологии в небольшом колледже в Буллингтоне. И преподавательская работа, и незаконченная докторская диссертация казались ей сейчас бесконечно далекими.

— Кто это был? — тихо спросил Калеб.

— Его звали Эмброуз Эстерли, — ответила Сиренити. Она затаила дыхание, не зная, какой реакции ждать от Калеба. — Вы, вероятно, помните это имя. Это фотограф, сделавший те снимки.

Калеб отпустил дверь, и она медленно закрылась. С выражением спокойной задумчивости в глазах он повернулся и смотрел, как Сиренити снимает свою расшитую бусинами и украшенную бахромой куртку.

— Как он умер?

Сиренити вскинула голову. Она стояла перед Калебом, твердо упираясь в пол ногами и сунув руки в глубокие карманы длинной бирюзовой туники ручной вязки, надетой поверх белых лосин.

— Похоже, что он напился и скатился с лестницы. Кажется, я как-то упоминала, что у Эмброуза были проблемы из-за пристрастия к спиртному.

— Действительно, вы упоминали об этом. А сегодня вы пошли навестить его?

— Да.

— Почему?

— По-моему, причина очевидна. Я всегда считала Эмброуза другом. Но друзья не пытаются шантажировать друг друга. Я хотела знать, сам ли он послал мне эти фотографии или отдал их кому-то еще, кто воспользовался ими для того, чтобы сорвать мое деловое соглашение с вами.

— Черт! Так и знал, что вы отмочите что-то вроде этого, — пробормотал Калеб.

Сиренити замигала, чтобы не расплакаться.

— Ответов я так и не получила. Когда я пришла, Эмброуз был мертв. — Она резко повернулась и вышла на кухню.

— Сиренити…

— Зачем вы проделали сегодня весь этот путь, Калеб? — Она стояла к нему спиной, держа чайник под краном.

— Мне не понравилась мысль о том, что вы попытаетесь в одиночку выследить шантажиста.

— Почему вас должно волновать, что я делаю?

Калеб подошел и встал в дверях крошечной кухоньки.

— Имея дело с шантажистами, можно оказаться в опасности.

— Ну и что? Вас ведь это не касается. — Сиренити смахнула влагу с глаз рукавом своей туники, поставила чайник на плиту и включила горелку. — Я же сказала, бедного Эмброуза больше нет. Он уже не сможет ответить ни на чьи вопросы.

— Вы сами говорили, что шантажистом мог быть кто-то другой, а не Эмброуз.

— Это верно. — Сиренити бросила на него быстрый взгляд. — Но, как вы вчера столь метко выразились, это моя проблема, а не ваша.

— К несчастью, по условиям того контракта, что подписан у меня в офисе, это не так. Я сказал вам, у меня есть принципы. Вы мой клиент, Сиренити, а я еще никогда не бросал клиента. И сейчас не намерен это делать.

Сиренити пристально смотрела на него. Проблеск надежды у нее в душе погас. Калеб приехал из-за своих драгоценных и нерушимых деловых принципов, a вoвce не потому, что питает к ней какие-то чувства.

— Забудьте об этом. Мне не нужна ваша помощь. Ни в деле с шантажом, ни вообще.

— Черт побери, у вас нет большого выбора. Я не собираюсь позволить вам испортить мою репутацию.

У нее округлились глаза от полнейшего изумления.

— Вашу репутацию?

— Подписанный вами контракт несокрушим, как скала. Уж я-то знаю — сам писал. Если не захочу отпустить вас до истечения срока действия, вам придется выплачивать мне весьма высокий гонорар.

— Но вы не собирались брать с меня никакого гонорара, — сказала она. — Вместо этого вы должны были получать долю прибыли.

— Вы, по-видимому, не очень внимательно читали пункт десятый, — вежливо возразил Калеб. — Там оговаривается полная выплата моих обычных гонораров в том случае, если вы откажетесь от проекта до его завершения. Будьте благоразумны, Сиренити мне как-то не верится, что вы захотите платить такие деньги, не получив хоть что-то взамен.

— Я не собираюсь платить вам ни цента.

— А я могу выставить целую команду адвокатов, которые добьются, чтобы вы заплатили. — Губы Калеба тронула легкая усмешка, которая не изменила, однако, выражения отстраненной настороженности у него в глазах. — Нравится вам это или нет, но, похоже, мы все-таки будем партнерами.

Глава 3

Сиренити во все глаза смотрела на Калеба.

— Для человека, не одобряющего шантаж, вы неплохо справляетесь с этим делом.

Челюсти Калеба сжались, но взгляд не дрогнул. Выражение его лица стало еще более жестким.

— Это не шантаж. Это бизнес.

— И это все, о чем вы только и думаете? Бизнес? — Как могла она настолько ошибиться в этом человеке? Сиренити поражалась себе. Ведь у нее даже сложилось впечатление, что они в чем-то похожи, что их внутренние голоса откликаются друг другу, что они каким-то образом друг друга понимают, что их молчаливо тянет друг к другу.

Очевидно, ее обычно безошибочное интуитивное чувство на этот раз не сработало, заблудилось в тумане влечения к Калебу. До нее вдруг дошло, что это ее первое соприкосновение с настоящей страстью, такой, что затрагивает и тело, и душу.

— Нет, бизнес не единственное, о чем я думаю, — ответил ровным голосом Калеб. — Но он определенно занимает одно из первых мест в списке моих насущных интересов.

— Это сразу видно. — Чайник засвистел. Сиренити взяла ложечку, открыла жестянку и стала насыпать чай в заварочный чайник. — Но у других могут быть другие насущные интересы.

— Не хотите ли вы этим сказать, что организация жизнеспособного предприятия торговли по почтовым заказам здесь, в Уиттс-Энде, уже не возглавляет список ваших насущных интересов?

— Я найду другой способ этого добиться. В вашей помощи я не нуждаюсь.

— Вы обязательно получите мою помощь, хотите вы этого или нет. — Улыбка Калеба не выражала веселья. — Раз вам все равно платить, так не лучше ли воспользоваться этой возможностью?

— Какой возможностью? Возможностью работать с человеком, который считает меня половой тряпкой, потому что я однажды позировала без одежды профессиональному фотографу?

— Нет, Сиренити, — сказал Калеб холодно. — Я думаю, что вам следует воспользоваться возможностью работать с человеком, который является если не самым лучшим, то, несомненно, одним из лучших консультантов по вновь создаваемым предприятиям на всем северо-западе.

Сиренити широко раскрыла глаза.

— И при этом он еще так мило скромен. — Он рывком подняла кипящий чайник с плиты и стала заваривать чай.

— Успокойтесь. — Калеб заговорил мягче, наблюдая, как она размахивает чайником. — Понятно, что вы расстроены. Вы перенесли сегодня душевную травму, найдя Эстерли мертвым, и все такое. Как только у вас будет возможность успокоиться и прийти в себя, мы с вами поговорим о планах на будущее.

— Не забывайте дышать. Может, я не приду в себя еще долго-предолго.

— Я подожду. — Калеб поднял брови, наблюдая, как она готовит чай. — А меня не угостите? Я так долго сюда добирался.

Сиренити заколебалась. Искушение отказать ему в чашке чая было почти непреодолимым. Но это выгглядело бы проявлением мелочной злобы, сказала он себе.

— Ладно. — Она неохотно открыла шкаф и достала еще одну кружку, которая была сделана в виде ярко-желтого цветка.

— Мне без молока и без сахара, — услужливо подсказал Калеб.

— Я вас не спрашивала. — Она сунула кружку-цветок ему в руки.

— Знаю. Но уверен, что спросили бы рано или поздно. — Калеб принялся рассматривать красиво сделанную керамическую кружку, которую держал в руках. — Образчик одного из местных промыслов?

— Их в свободное время делает Зоун.

— Кто это — Зоун?

— Она помогает мне в магазине.

— Мне нравится ее стиль. — Калеб провел длинным пальцем по абстрактно выполненным лепесткам. — Искусная работа, с фантазией. Но в ней есть и острая, свежая резкость модерна.

Сиренити была удивлена точностью его восприятия.

— Хорошее описание ее работы.

— Это пойдет.

— Простите?

Калеб поднял глаза и посмотрел на Сиренити.

— Я сказал, что это пойдет. Мы включим ее кружки в ваш каталог. Если, конечно, Зоун сможет делать достаточное количество за определенный срок.

— Я уверена, что сможет. — Она помолчала. — Откуда вы знаете, что на ее кружки будет спрос?

— Знать такие вещи — моя работа. У меня есть чутье. И это одна из причин моего успеха.

— Вы когда-нибудь продавали кружки?

Он пожал плечами.

— До сих пор не приходилось. Поверьте мне, Сиренити, эти пойдут.

— Ну, раз вы так считаете. — Ее охватила бурная радость. Ему понравились красивые кружки работы Зоун. Он считает, что их будут покупать. Скорее бы рассказать подруге эту потрясающую новость. Зоун будет в восторге. Сиренити стоило больших усилий не показать своего волнения.

Калеб в задумчивости пил чай маленькими глотками.

— Я не считаю вас половой тряпкой, знаете ли.

— Еще как считаете. — Она направилась к двери, где он стоял, преграждая ей путь. — Но меня не особенно волнует, что вы обо мне думаете. С моей стороны вообще было верхом глупости связаться с таким человеком, как вы.

Калеб лишь в самый последний момент посторонился и пропустил ее.

— С таким человеком, как я? Что сие должно означать, черт побери?

— Высокомерие, снобизм, косность, ханжество и негибкость. — Сиренити остро ощутила теплоту и силу его тела, проходя мимо него в дверь. Он стоял слишком близко. Она быстро прошла в комнату и устроилась в уголке мягкого дивана.

— Ничего себе списочек.

— Разве? Давайте говорить начистоту. Как бы вы охарактеризовали меня?

Он подумал над ее вопросом, пока усаживался в единственное в комнате кресло.

— Вы наивны, легковерны, слишком доверчивы, эмоциональны и совершенно неопытны в деловом отношении.

— Возможно, вы правы, — согласилась Сиренити. — Должно быть, у меня целая куча этих блестящих качеств, иначе я не судила бы о вас так превратно.

— Вы можете мне не поверить, но я не имел в виду, чтобы этот разговор деградировал до уровня боя на рогатках.

— А чего же иного вы могли ожидать, учитывая мою эмоциональность и всякое такое?

— Я хотел бы поговорить о деле, — невозмутимо заявил Калеб.

Сиренити поджала губы.

— Сомневаюсь, что у нас это получится — теперь, когда мы обнаружили, что между нами нет ничего общего. — Она ни за что не покажет виду, как сильно ее обидели его сказанные снисходительным тоном слова. И уж определенно не даст ему понять, что по крайней мере некоторые его стрелы попали в цель.

Хотя чего уж там — все стрелы, мрачно подумала она. Она ведь и в самом деле была и наивной, и слишком доверчивой, и эмоциональной, и определенно неопытной в обращении с такими мужчинами, как Калеб.

— Постарайтесь увидеть эту ситуацию в ее истинном свете, Сиренити. — Голос Калеба приобрел более глубокий тембр. — Это только бизнес.

— Если верить вам, то бизнес не относится к числу моих сильных сторон.

Он сделал глубокий вдох.

— Послушайте, я нужен вам, если вы собираетесь осуществить ваши грандиозные планы с организацией в Уиттс-Эндс торговли но почтовым заказам. Признайте это.

— Может, я попробую сделать это вообще без помощи всяких там модных консультантов, — проговорила Сиренити задумчиво. — Видит Бог, что каждый раз, когда я связываюсь с мужчинами из вашего мира, я обязательно в итоге обжигаюсь. — Она досадой покачала головой. — Кажется, пора бы уж мне усвоить наконец урок.

— Мужчины из моего мира? Что это значит? Послушать вас, так я чуть ли не пришелец из космоса.

— Для меня вы все равно что марсианин. — Сиренити подобрала под себя ноги и отпила глоток чаю.

— Черт побери, я ведь не монстр какой-нибудь.

Нотка ярости в его голосе поразила ее. Как будто в глубине души Калеб считал, что действительно может быть чем-то вроде монстра. Непрошеное сочувствие шевельнулось в душе у Сиренити. Ей было знаком это ощущение непохожести на других, чужеродности отторжения. Оно довольно часто посещало ее в годы учебы в Буллингтонском колледже.

— Послушайте, мы не сможем обойти того факта, что принадлежим к разным мирам, — сказала она. — К вашему сведению, я однажды попробовала жить вашем мире. Это была катастрофа.

— Попробовали жить в моем мире? — нахмурил Калеб. — Что вы хотите этим сказать?

Сиренити пожала одним плечом.

— Хотите верьте, хотите нет, но было время, когда мне больше всего хотелось увидеть Уиттс-Энд в зеркале заднего обзора. Мне было тогда семнадцать и я готова была померяться силами со всем миром. Решила начать с Буллингтона.

У Калеба дернулся уголок рта.

— Отсюда до Буллингтона всего тридцать миль.

— Надо было с чего-то начать. Однако для меня это было все равно что оказаться на другом конце света.

— Мне понятно, что у вас, выросшей здесь, в Уиттс-Энде, могло и не сложиться задатков истинного космополитизма, — сухо заметил Калеб.

— Жизнь здесь другая, — мирно согласилась она. — Как бы там ни было, я поступила в Буллингтонский колледж, а после его окончания работала там некоторое время преподавателем на кафедре социологии. И жила на территории колледжа. Понимаете, хотела быть как все.

— Как все? — Калеб вопросительно взглянул на нее.

— Я думаю, все дети бунтуют против того стиля жизни и воспитания, которые им прививают в детстве. Дети, выросшие в консервативных буржуазных семьях, хотят свободы. Хотят нарушать правила.

— Чего же хотели вы?

— Я? — Сиренити скорчила гримаску. — Хотите верьте, хотите нет, но я хотела жить по правилам. Меня воспитывали без определенной системы и режима, поэтому я, естественно, испытывала тягу к миру, где все делалось в определенное время. Меня влекло туда, где можно было рассчитывать на какую-то степень порядка. Туда, где люди строили планы на будущее, а не просто плыли по течению. Я думала, что хочу жить среди людей, которые работают в определенные часы, а не ждут, когда на них найдет вдохновение.

— Понимаю.

— Я хотела, чтобы у меня был счет в банке, — продолжала Сиренити, привычно усмехаясь этим своим мечтаниям юности. — Я хотела иметь дело с таким автомехаником, который не пытается починить неисправный водяной насос с помощью медитационной мантры. Я хотела, чтобы у меня получилась приносящая удовлетворение и успешная академическая карьера, включая солидную пенсию.

— Что же оказалось?

— Оказалось, что по вкладам в сберегательном банке идет очень низкий процент, что автомеханики, не распевающие мантр, ничем не лучше распевающих, что лестница академической карьеры очень скользка и что никто не может больше рассчитывать на хорошую пенсию.

— Вы узнали немало.

— Вот именно. А урок, который я усвоила лучше всего, состоит в том, что я не вписываюсь в так называемый нормальный мир. Нет, я, конечно, могу какое то время побыть в нем, но не могу там жить долго и быть счастливой. Я родилась в эксцентричном обществе, и только в нем всегда буду чувствовать себя удобно.

— Вы считаете, что здесь, в Уиттс-Энде, вы на месте? — спросил Калеб.

— Это мой дом. Люди здесь меня знают. Они понимают и принимают меня такой, какая я есть. Здесь в Уиттс-Энде, мы все очень терпимо относимся к странностям друг друга.

— Неужели?

— Хотите верьте, хотите нет, но здесь никто и глазом не моргнет, если кто-то позирует художнику в обнаженном виде. Такое бывает здесь сплошь и рядом.

Калеб осторожно поставил свою кружку на красиво отполированный столик, который Джулиус Мейкпис сделал своими руками.

— Но вам нужен кто-то из моего мира, чтобы помочь с реализацией ваших деловых идей, не так ли?

— Я так думала раньше. — Сиренити сузила глаза. — Но теперь не совсем в этом уверена.

— Поверьте мне, — сказал Калеб, — я вам нужен. Если вас оставить на произвол судьбы, то вы потеряете все деньги, которые вложите в проект, до последнего цента.

Это уж он чересчур.

— Я не дура. Неопытная — может быть. Но определенно не дура.

Калеб посмотрел на нее с легким удивлением.

— Я с вами согласен. Но у вас действительно нет опыта в таком деле, как торговля по почтовым заказам. Вам многому придется учиться, сударыня.

— И вы собираетесь меня учить?

— Похоже на то.

— Независимо от того, хочу я или нет пойти к вам на выучку?

Калеб вытянул ноги перед собой, откинулся на спинку кресла и полуприкрыл глаза.

— Как я уже говорил несколько минут назад, у меня репутация человека, ведущего дела на определенном уровне. Я не намерен позволить вам испортить мне послужной список.

В душе Сиренити зашевелилось сомнение. Ей вдруг пришло в голову, что Калеб не говорит ей правды о своих мотивах. Другого объяснения его приезду в Уиттс-Энд она не могла себе представить.

— В этом уравнении чего-то не хватает, — сказала она наконец. — Кажется, я упускаю из виду финансовую сторону дела.

— Какую финансовую сторону?

— Может быть, вы соглашаетесь смотреть сквозь пальцы на мое порочное прошлое ради будущей прибыли, которую рассчитываете получать как пассивный партнер фирмы «Уиттс-Энд — почтой»? Так или нет?

Калеб плотно сжал губы.

— А вы как думаете?

— Я думаю, что с подобными мотивами надо обладать изрядным нахальством, чтобы презирать меня просто потому, что я один раз позировала в обнаженном виде. Вот уж поистине — чья бы корова мычала

— Вы вольны думать о моих мотивах все, что вам угодно, — произнес Калеб голосом, в котором звенели льдинки. — Но, к вашему сведению, прибыль, которую я ожидаю получить от вашего будущего бизнеса, будет таких размеров, что ее и в лупу едва ли увидишь.

— Ха! Держу пари, что любой пронырливый консультант сказал бы то же самое.

— Почему бы нам не согласиться, что в этом вопросе каждый из нас остается при своем мнении, — предложил Калеб. — Давайте попробуем подойти к нашим отношениям с другой точки зрения.

— Между нами нет никаких отношений, — быстро отпарировала Сиренити.

— Нет?

— Нет. — Сиренити вспыхнула, вспомнив тот поцелуй в офисе у Калеба. По его глазам она поняла, что он думает о том же. — Признаюсь, одно время я думала, что они у нас могут быть, но вижу теперь, что ошиблась. Вы и я… в общем, у нас с вами…

— Вы меня не так поняли, — вежливо сказал Калеб. — Я говорил не о личных отношениях. Я имел в виду наши деловые отношения.

— Вот как. — Щеки Сиренити пылали.

— Предлагаю вам перестать думать об этом соглашении в личном плане и начать рассуждать по-деловому.

— Это что, урок номер один?

— Именно.

Он лжет, поняла вдруг Сиренити. Она почувствовала, что, несмотря на все разговоры об отношениях на чисто деловой основе, Калеба привели сюда причины весьма личного свойства. Возможно, он действительно так печется о своей репутации, хотя ей было трудно понять, каким образом потеря одного мелкого клиента в Уиттс-Энде, штат Вашингтон, может подорвать его профессиональное реноме.

С другой стороны, думала она, Калеб проникнут ледяной гордостью. Он такой человек, для которого принципы и репутация — это, несомненно, вещи чрезвычайно личного свойства. Вероятно, его ничуть не волнует, что могут подумать другие, но она чувствовала, что он ревностно заботится о том, чтобы самому не нарушать своего кодекса.

— Давайте посмотрим, правильно ли я все поняла, — сказала Сиренити. — По сути дела, вы готовы оказать на меня серьезное давление и вынудить принять вас в качестве консультанта, и все это только для того, чтобы не поступиться своими профессиональными принципами. Так или нет?

Калеб ответил не сразу.

— Скажем просто, что это практический подход к оценке ситуации.

Сиренити пожала плечами.

— Ладно, ваша взяла. Ступайте и постройте мне империю торговли но почтовым заказам.

Калеб не двинулся с места.

— Это будет не легко, знаете ли.

— Чепуха. Для человека с вашими способностями это будет, я уверена, проще простого. Наверно, к следующему вторнику у вас все уже будет на мази. Позвоните, когда закончите.

— Для такого дела необходимо взаимодействие, Сиренити.

— Вам придется меня извинить, но в данный момент я что-то не очень расположена взаимодействовать. Да и голова забита кучей других вещей. Ведь не каждый день мне доводится спотыкаться о мертвое тело соседа.

— Соседа, сделавшего снимки, которые потом кто-то использовал, чтобы вас шантажировать, — мрачно заметил Калеб. — Не очень-то этот парень тянет на друга.

— Я считала Эмброуза другом, — спокойно возразила Сиренити. — Именно так я и хочу сохранить его в памяти.

— Несмотря на то что он, возможно, и организовал эту попытку шантажа?

— Если это был Эмброуз, то у него, должно быть, были веские причины. Возможно, он пошел на это от отчаяния.

— Какого отчаяния? — резко спросил Калеб. — Черт, я ушам своим не верю. Вы изобретаете оправдания для шантажиста?

— Мы же не знаем, он ли это.

— Ладно, пойдем по другому пути. Кто еще имел доступ к фотографиям?

Сиренити вздохнула. От логики никуда не денешься.

— Насколько мне известно, никто. Не могу себе представить, чтобы Эмброуз кому-то их отдал. У него не было причины так поступать.

— Шантажист хотел вынудить вас отказаться от деловых переговоров со мной, — сказал Калеб. — Кто бы мог желать, чтобы ваши планы рухнули?

— Я не знаю. — Расследование стало действовать Сиренити на нервы. Это не человек, а локомотив какой-то. Как поедет, так его уже не остановишь. — К тому же вас это не касается.

— Не согласен. Я ваш консультант, помните?

— Предпочла бы забыть.

— Я не позволю этому обстоятельству выскользнуть у вас из памяти, — заявил Калеб. — Но мы можем обсудить кое-какие аспекты этого дела позже.

— Вот спасибо.

— Первым пунктом у меня на повестке дня стоит найти место для ночлега. В Уиттс-Энде я нигде не заметил ни одного мотеля.

— Ближайший находится в тридцати милях в обратном направлении, в Буллингтоне, — с готовностью сообщила она.

— Это будет немного затруднительно. — Калеб посмотрел в окно. — Туман сгустился. Надо быть сумасшедшим, чтобы пытаться проехать тридцать миль вниз по горной дороге в таком молоке.

— На меня не смотрите. — Сиренити встревожило направление, какое принимал, похоже, этот разговор. — Я не предоставляю ночлег и завтрак.

Калеб с задумчивым видом обвел глазами гостиную коттеджа, похожую из-за книг на библиотеку.

— Я мог бы поспать здесь на диване.

— Нет.

— Он довольно большой.

— Нет.

Брови Калеба поднялись.

— Даже на одну ночь?

— Нет.

— В чем дело, Сиренити? Вы меня боитесь?

— Да.

— Ну и зря. — Он пристально смотрел на нее. — Я не собираюсь набрасываться на вас.

— А разве я могу быть в этом уверена? Вы ведь считаете меня потаскушкой. Кто знает, чего можно от вас ожидать?

— Я не считаю вас потаскушкой, — устало сказал Калеб. — Я считаю вас наивной. Узнав вас за эти три недели общения, я могу понять, как Эстерли сумел уговорить вас позировать ему. По всей вероятности, он подцепил вас на удочку, разглагольствуя о том, что вы должны сделать это ради искусства.

— Какое потрясающее великодушие с вашей стороны! Но я должна, наверное, предупредить вас, что ваше второе мнение о моей персоне нравится мне ничуть не больше, чем первое. Вас послушать, так я просто какая-то безмозглая кретинка.

— Я пытаюсь подойти к ситуации терпимо и без предубеждения, — напряженно проговорил он.

— Надо же! Это наверняка стоит вам огромных усилий.

— У вас чертовски дурное настроение, не так ли?

— Можно ли меня винить? У меня был тяжелый день.

— Я знаю. И, как я уже сказал, мне очень жаль.

— Знаете что? Вы можете работать над своей терпимостью и практиковаться в вашем новом, непредвзятом подходе, пока будете искать мотель. — Сиренити демонстративно взглянула на часы.

— Неужели вы действительно собираетесь выставить меня и вынудить добираться обратно по незнакомой горной дороге, да еще в таком тумане?

— Ну, во всяком случае, здесь вы не останетесь. — Она была полна решимости не уступать. К несчастью, она также понимала, что он прав. И ей не хотелось взваливать на себя бремя ответственности за его безопасность. — Думаю, вы могли бы переночевать в доме Джулиуса. Он не будет возражать.

— Кто такой Джулиус?

— Джулиус Мейкпис. Это мой отец. В некотором роде.

— Ваш отец? — Калеб казался ошеломленным. — Я совсем не уверен, что это хорошая мысль.

— Не волнуйтесь. — Сиренити встала, чувствуя облегчение оттого, что нашла какое-то разумное решение проблемы. — Джулиуса и Бетэнн сейчас нет в городе.

— Где же они? — Калеб тоже поднялся, выжидающе глядя на нее.

— Они в свадебном путешествии.

— В свадебном путешествии?

Сиренити вынула ключи от дома Джулиуса из небольшой керамической вазочки.

— Это была любовь с первого взгляда, можно сказать. В один прекрасный день пятнадцать лет назад Бетэнн въехала в поселок на ревущем «харлей-дэвидсоне». Джулиус только взглянул на нее — и пропала его головушка. С тех пор они неразлучны.

Калеб нахмурился.

— Значит, они все-таки женятся после пятнадцати лет совместной жизни?

Сиренити пожала плечами.

— Бетэнн сказала, что пора.

— Вам это не кажется немного странным?

— В Уиттс-Энде это никому не кажется странным. Как долго были знакомы ваши отец и мать до того, как поженились?

— Они не были женаты, — сказал Калеб странно невыразительным голосом.

— Ваши родители не были женаты? — Сиренити удивленно заморгала. — Мои тоже.

— Но вы только что сказали, что ваш отец в конце концов женился на этой Бетэнн. — Калеб помолчал. — Которая приехала сюда пятнадцать лет назад. А, понимаю. Бетэнн вам не мать.

— И Джулиус мне не отец. Просто так получилось, что его фамилия стоит на моем свидетельстве о рождении. Я думаю о нем скорее как о дяде. Так же, как думаю о Монтроузе, Куинтоне и Блейде.

Калеб взглянул на нее с непроницаемым выражением.

— У вас куча дядюшек.

— И несколько тетушек, — сказала Сиренити. — Моих настоящих родителей нет в живых. Они оба умерли, не успев пожениться. Мой отец умер еще до моего рождения. Погиб в результате несчастного случая в учебном военном лагере. Мать умерла в тот день, когда родилась я. — Она потрогала маленького металлического грифона, висевшего у нее на шее.

— Вас удочерили?

— Я приемная дочь города Уиттс-Энда. — Ей показалось, что так ему будет понятнее.

— Не обижайтесь, но это звучит не вполне законно.

— Кого волнуют такие мелочи? У меня есть семья, а это ведь главное, не так ли?

— Это зависит от точки зрения, — медленно проговорил Калеб. — Мне кажется, у нас есть кое-что общее. Мои родители погибли, когда мне было три месяца от роду. Они еще не были женаты. Я вырос в доме деда.

Эти слова как бы повисли в воздухе между ними. Сиренити не хотелось, чтобы они дотянулись до нее, коснулись ее. Но вышло именно так. Похоже, все в этом человеке так или иначе касалось ее.

— Мне очень жаль. Странно, правда?

— Что странно?

— Не знать своих родителей. Я даже не знаю, как они выглядели. У меня нет ни одной их фотографии. А у вас есть фотографии ваших?

— Да. — Глаза Калеба смотрели холодно. — Есть.

— Значит, вам повезло.

— Вы так думаете?

Сиренити поняла, что ступила на какую-то очень опасную почву. Она попыталась найти путь к отступлению от той невидимой ей черты, где взгляд Калеба сделался таким холодным.

— Ну, пошли. Дом Джулиуса недалеко отсюда. Можно дойти пешком.

Она сняла с крючка куртку, быстро надела ее и открыла входную дверь. Перед ней оказалась на вид непроницаемая стена серого тумана.

— Не найдется ли у вас фонарика? — вежливо спросил Калеб. — Здесь, в горах, ночь наступает быстро.

— Да, конечно. — Она открыла шкаф и, порывшись в нем, нашла ручной фонарь. Вытащила его, включила и стала решительно спускаться по ступеням, тонувшим в тумане.

— А вдруг мы заблудимся? — Калеб застегнул свою куртку и поднял воротник.

— Ну, поплутаем несколько часов, потом умрем от переохлаждения, — безмятежно ответила Сиренити. — Хорошо то, что, если такое случится, мы не узнаем о вторжении.

— О каком вторжении?

— О том, которого Блейд ожидает со дня на день.

— Спасибо за предупреждение.

— Всегда пожалуйста. — Сиренити поняла, что не видит даже машин, стоящих у нее на подъездной дорожке. Несмотря на это, она смело двинулась вперед. Ей нужно было во что бы то ни стало выдворить Калеба из своего дома.

— Эта идея не кажется мне очень удачной, — сказал у нее за спиной Калеб. — Может быть, стоит пока подождать и посмотреть, не поредеет ли хоть немного этот туман.

— В Уиттс-Энде я знаю все как свои пять пальцев. — Сиренити сделала еще один шаг вперед и налетела на жесткое металлическое крыло своего джипа. — Ой!

— И свою дорожку тоже? — Калеб подошел и взял у нее фонарь. — С вами все в порядке?

Она поморщилась. Удар пришелся на колено.

— Да-да, все нормально.

— Рад это слышать. Однако дальше мы сейчас не пойдем. Вам, может, и нравится спотыкаться тут в тумане, а я не хочу изуродовать себя, пока ищу этот дом. — Калеб взял Сиренити за руку, развернул ее кругом и повел обратно сквозь туман к коттеджу.

У потерпевшей фиаско Сиренити настроение было хуже некуда.

— Ладно. Сначала поужинаем, а потом пойдем к Джулиусу.

— Ну, наконец. А то я уже стал бояться, что вы так и не пригласите меня на ужин.

Проснувшись на следующее утро после беспокойного сна, Калеб вдруг ощутил, что кровать почему-то двигается. Ответ напрашивался сам собой. Землетрясение.

Он резко сел в постели, готовый ринуться к выходу. Постель закачалась еще сильнее, и Калеб наконец вспомнил, что постель Джулиуса Мейкписа была подвешена к деревянному потолку на четырех толстых цепях. От малейшего движения она начинала дрожать и качаться. Он еще подумал, не вызовет ли это у него приступа морской болезни.

Он снова откинулся на подушки и стал задумчиво смотреть, как серый свет раннего утра просачивается в спальню через цветные витражи.

Он нерешительно высунул было одну ногу из-под груды лоскутных одеял ручной работы, но тут же втянул ее обратно. Было дьявольски холодно. Похоже, что в печке, которую ему удалось растопить накануне вечером, до конца прогорели все угли.

Хорошо, что он все еще в Уиттс-Энде, а не в тридцати милях отсюда, не в Буллингтоне.

Собравшись с духом, Калеб отбросил одеяла и выбрался из постели. Он схватил свою сумку и направился в малюсенькую ванную комнату. К сожалению, он забыл в Сиэтле свой халат и, вероятно, еще несколько очень нужных вещей. Обычно он тщательнее упаковывался, собираясь в дорогу.

Конечно, у него не оказалось времени на сборы в эту поездку по живописным окрестностям Уиттс-Энда, напомнил он себе. Решение было неожиданным для него самого. Совершенно не в его характере. Уж не сошел ли он с ума?

Калеб прошествовал в ванную и включил подогрев воды в душе. Его поразило, что одна стена была целиком стеклянной. Подняв глаза к потолку, он обнаружил там световой люк. Как видно, Мейкпису нравилась иллюзия купания в лесу. Кроме деревьев, за окном ничего не было видно, но Калеб знал, что будет чувствовать себя ужасно незащищенным от чужих глаз, моясь под этим душем.

Ожидая, пока нагреется вода, он мельком поймал в зеркале отражение собственной физиономии, мрачной и небритой, и поспешил отвернуться. В последнее время он стал избегать зеркал и других отражающих поверхностей. Они пугали его.

Он понимал, как это дико, но почему-то начал бояться, что в один прекрасный день, случайно бросив взгляд в зеркало или на какую-нибудь другую полированную поверхность, он там вообще ничего не увидит. Он не был уверен, что призраки видят свои отражения.

Он встал под душ и постарался сосредоточиться на том, что ему предстояло.

За каким дьяволом он здесь? Уж никак не из деловых соображений. Тогда зачем?

В холодном свете раннего утра он заставил себя прямо взглянуть на свои истинные мотивы. Горячая вода струилась по телу, согревая его, а сквозь стекло он видел лес. Какой смысл лгать самому себе? Он приехал в Уиттс-Энд не из-за этого незавершенного контракта, своей профессиональной репутации или прибыли, которую мог бы получать в будущем от какой-то там мелкой фирмы, торгующей по почтовым заказам.

Он приехал в Уиттс-Энд из-за Сиренити.

И из-за того, что с ней он чувствовал, что живет.

Через сорок минут, свежевыбритый и одетый в джинсы и толстый шерстяной свитер, Калеб был уже в кухне. Он нашел ее еще холоднее, чем вчера, но ему не захотелось опять возиться с растопкой печи. Он стал открывать все шкафы подряд, пока не нашел банку с гранолой5 домашнего приготовления. Молока не было — холодильник оказался пуст.

Ему потребовалось несколько минут, чтобы сгрызть миску сухой овсянки с орехами. Хорошо еще, решил он, что у него здоровые, крепкие зубы. Надо не забыть купить по дороге молока. Зубы хоть и хорошие, но все-таки не из стали.

Жуя гранолу, он разглядывал развешанные по стенам произведения искусства. Большинство картин в аккуратных рамках представляли собой любовно выписанные изображения старинных мотоциклов. Было очевидно, что эти полотна с хромированными монстрами, блестящими и странно величественными, принадлежат кисти талантливого художника. Калеб всмотрелся в подпись на одной из картин. Джесси Бланшар.

Картины с мотоциклами висели между книжными шкафами. Калеб взглянул на несколько корешков на полках. Джеймс Джойс, Пруст и Мильтон соседствовали с Керуаком и Гинзбергом.

Он покончил с овсянкой, сполоснул миску, вытер ее и аккуратно поставил обратно в шкафчик. Потом взял куртку и вышел из дома.

От тумана остались редкие серые пряди. Стоя на крыльце дома Мейкписа, Калеб за группой деревьев различал коттедж Сиренити. Несмотря на неважное настроение, он слегка улыбнулся и стал вспоминать свои первые вчерашние впечатления.

Домик Сиренити был похож на иллюстрацию к волшебной сказке. Построенный из бревен и натурального камня, с толстой дымовой трубой и круто наклоненной крышей, он явно был творением любящих рук. Он был маленький, изящный и излучал невероятное радушие и очарование. Идеальное жилище для леди, которая выглядит так, словно ей нравится в полночь танцевать на лугу при лунном свете. Несмотря на прохладный прием, который ему там оказали накануне, он обнаружил, что горит нетерпением туда вернуться.

Он натянул кожаные перчатки и спустился с крыльца. В этот момент он с радостью пошел бы на убийство за чашку кофе. Он надеялся, что кофе есть у Сиренити. В такое утро просто чаем было не обойтись.

Дорога до коттеджа была недолгой. Ее джип по-прежнему стоял на дорожке рядом с его «ягом», но когда он забарабанил в дверь, никто ему не ответил. Калеб попробовал ручку и с досадой покачал головой, когда она легко повернулась у него под рукой. Эта женщина и в самом деле не от мира сего. Даже не потрудилась запереть дверь.

— Сиренити?

Ответа не было. Он закрыл дверь и сошел по ступенькам. Взглянул на джип и понял, что пешком она вряд ли ушла далеко. Было рано, но она могла пойти в поселок выпить кофе.

Он не мог не отметить, что она не пригласила его с собой.

Меньше чем через десять минут он уже был в центре Уиттс-Энда.

Единственное, что можно было сказать о небольшой группе причудливых, в высшей степени оригинальных сооружений индивидуальной постройки, составлявших центральную часть Уиттс-Энда, — каждое из них было единственным в своем роде. Там было несколько необычных геометрических конструкций из дерева и стекла, с украшениями в ярких и сочных тонах. Рядом с продовольственным магазином Калеб заметил маленькое кафе. Внутри горел свет.

Свет горел и в магазине. Из любопытства Калеб свернул и вошел сначала в магазин Сиренити. Где-то над головой звякнули колокольчики, когда он открывал дверь.

— Сиренити? Вы здесь?

В проходе между полками появилось что-то странное в развевающихся одеждах шафранного и оранжевого цветов. Оно плавно приблизилось к нему, словно плывя по воздуху. В первый момент он не мог решить, было ли представшее пред ним существо мужчиной или женщиной. Его голова была обрита наголо. Нос украшало продетое в него кольцо.

— Сиренити здесь нет. — В голосе звучали замогильные полутона, но он был определенно женский.

— Кто вы? — спросил Калеб.

— Меня зовут Зоун.

— А меня — Калеб Вентресс.

— Калеб Вентресс. Опасность, смятение и неразбериха.

— Вы не правы. Все как раз наоборот, — сказал Калеб. — Я консультант по вопросам бизнеса. Моя работа — разбираться в неразберихе и приводить все в порядок.

— Вы — великое неизвестное. — Зоун воздела руки к потолку ритуальным жестом. Широкие рукава ее одежды соскользнули вниз, и стало видно, что на каждой руке у нее надето несколько серебряных браслетов. — Из хаоса и риска родятся перемены, но пока еще нет знака, чтобы судить, будут ли эти перемены к лучшему.

— Мой послужной список ясно показывает, что перемены будут крайне выгодны всем заинтересованным сторонам. Не скажете ли мне, где моя клиентка?

— Клиентка?

— Сиренити. Может, помните? Она ваша работодательница.

— Сиренити ушла.

— Куда?

— В хижину бедняги Эмброуза. Сказала, ей что-то нужно оттуда взять.

— Негативы, — пробормотал себе под нос Калеб. — Конечно же. Я должен был сам догадаться.

— Всем негативным силам противодействуют позитивные, — нараспев произнесла Зоун. — Такова природа вселенной.

— Разумеется. Послушайте, как мне найти дом Эстерли?

— Беспокойство и смятение, — прошептала Зоун. — Беспокойство и смятение. И большая опасность. Я видела предупреждение в тумане. Я надеялась, что это сон, но теперь боюсь, это было настоящее видение.

— Давайте так, — терпеливо продолжал Калеб. — Если вы не скажете мне немедленно, как туда идти, мы с вами серьезно побеседуем о вашем возможном — в лучшем случае — пособии по безработице.

— Как выйдете, поверните направо. От конца поселка первый поворот налево. Хижина Эмброуза в конце дороги.

— Спасибо, — сказал Калеб. — Вы мне очень помогли.

Глава 4

Глубокое чувство печали охватило Сиренити, когда она просматривала обширный архив, хранившийся у Эмброуза в подвале. У человека был такой талант, думала она. Но вечная борьба с бутылкой и характер, мешавший нормальным отношениям с окружающими, поставили под угрозу его художнический дар. Перед Сиренити предстали свидетельства его постоянных неудач. Шестнадцать картотечных ящиков, набитых непроданными фотографиями.

И соответствующими негативами.

К счастью, Эмброуз систематизировал материалы по времени, чаще всего объединяя работы трех-четырех лет. В этих пределах он располагал все в алфавитном порядке. Сиренити вытянула один из ящиков, где были собраны материалы Эмброуза за последние три года, и стала искать себя. Как она и ожидала, папки находились в прежнем идеальном порядке.

Она нашла папку с этикеткой «Мейкпис, Сиренити» почти моментально. И уже собиралась заглянуть туда, как вдруг у нее над головой раздались чьи-то шаги по деревянному полу. Она замерла на месте.

— Сиренити?

Из-за толстого деревянного перекрытия подвала ее имя прозвучало глухо, но не узнать этот низкий, глубокий голос было невозможно. Наверху был Калеб.

Сиренити не знала, радоваться ей или сердиться. Именно в этом и заключалась одна из проблем, образовавшихся у нее с Калебом за последнее время, подумала она. Он вызывал в ней смешение противоречивых чувств.

— Я здесь, внизу. В подвале. — Она торопливо выхватила из папки единственный большой конверт, который там был, сунула его под мышку и задвинула ящик.

Гулкие шаги Калеба приблизились к двери в подвал. Через секунду он появился наверху лестницы.

— Я должен был догадаться, что вы попытаетесь сделать что-то в этом роде. Скажите, просто ради того, чтобы удовлетворить мое праздное любопытство: законы о взломе и проникновении здесь, в Уиттс-Энде, не такие, как в Сиэтле?

— Откуда мне знать? — Сиренити решила, что в этот момент она испытывает чувство раздражения. Крайнего раздражения. — У меня не было возможности сравнить кодексы. Как свободная духом дочь вселенной, я не ощущаю нужды обращать много внимания на законы, созданные людьми.

— Удобная философия. — Калеб начал спускаться вниз. — Вы нашли фотографии?

Она вздрогнула.

— Откуда вы знаете?

— Я, возможно, и не сын вселенной, но все-таки не идиот.

Она крепко прижала к себе конверт и со злостью уставилась на Калеба.

— Я, знаете ли, не краду их. Они принадлежат мне. Эмброуз как-то сказал, что если они мне когда-нибудь понадобятся, то я могу их взять.

— Ну да? — Взгляд Калеба переместился на конверт у нее под мышкой. — И что же вы собираетесь с ними сделать?

— Не знаю. Порвать и выбросить, наверно. — Она смотрела на него, сдвинув брови. — Они и так уже причинили мне достаточно неприятностей.

— Помнится, вы говорили, что это произведения искусства.

— Да, произведения искусства. Но оказалось, что они еще и источник неприятностей. Поэтому я собираюсь от них отделаться. Мне самой они определенно не пригодятся.

На лице Калеба мелькнуло задумчивое выражение.

— Надеюсь, вы понимаете: то, что фотографии нашлись здесь, заставляет предположить, что шантажировал вас все-таки Эстерли. Теперь совершенно ясно, что он никому не отдавал и не продавал этих негативов.

— Да, я знаю. — Сиренити ощутила еще один наплыв печали. — Но все равно не могу поверить, что Эмброуз поступил бы так. Наверно, у него были некие причины.

— Черт побери, вы готовы найти оправдание для самого сатаны. — Калеб остановился на нижней ступеньке, огляделся и тихонько свистнул. — Я вижу, Эстерли любил хорошее фотооборудование и пользовался в работе, похоже, только самым лучшим.

— Эмброуз страстно любил свою работу.

— Да, разумеется. Настоящий художник. А теперь давайте убираться отсюда.

Сиренити холодно усмехнулась.

— Вам наверняка ни к чему, чтобы вас видели выходящим отсюда вместе со мной? Если нас поймают, вы можете оказаться замешанным в мои криминальные действия.

— Мне, как вашему партнеру и консультанту, придется пойти на такой риск. Это, видите ли, входит в мою работу. Пошли, Сиренити.

Теперь это ее искренне забавляло.

— Вам на самом деле неприятно находиться здесь?

— А что в этом странного? Там, откуда я родом, за такое арестовывают.

— Расслабьтесь, Калеб. Эмброуз был моим другом. Он не был бы против моего прихода. — Сиренити направилась к лестнице. — Но теперь и я готова уйти. В этом подвале какая-то гнетущая атмосфера.

Она была уже в двух шагах от того места, где на нижней ступеньке ее нетерпеливо дожидался Калеб, когда услышала приглушенный звук автомобильного мотора.

— Проклятие, — пробормотал Калеб. — Там кто-то приехал.

— Может, это просто Джесси или кто-нибудь еще из Уиттс-Энда, — сказала Сиренити, надеясь, что так оно и есть.

— Что, если это кто-то из родственников приехал забрать его вещи? Или полиция? Если не возражаете, то мне не хотелось бы быть схваченным за руку, когда я выношу какие-то вещи из дома умершего человека. — Калеб бегом вернулся наверх, перепрыгивая через две ступеньки, и быстро закрыл дверь в подвал Потом он опять спустился вниз, схватил Сиренити за руку и заставил прижаться к стене.

— Да вы что? Что это вы делаете? — выдохнула Сиренити.

— Тихо. — Калеб щелкнул вторым выключателем, который находился у подножия лестницы. Подвал моментально погрузился в сплошную темноту. — Если нам по-настоящему повезет, то визитер, кто 6ы он ни был, просто уедет.

— Я уверена, что это кто-то знакомый, — недовольно сказала Сиренити.

— Ни слова больше, — прошептал ей на ухо Калеб. Теперь Сиренити на самом деле почувствовала страх, несмотря на свое храброе заявление, что беспокоиться не о чем. Она услышала, как наверху открылась входная дверь. Шаги быстро пересекли комнату.

Кто бы это ни был, он или она, похоже, этот кто-то знает, куда пришел, подумала она. Значит, кто-то из друзей Эмброуза. Джесси, может быть.

Она уже хотела было поделиться своим умозаключением с Калебом и сказать ему, что причин для тревоги нет, когда услышала, как шаги прозвучали прямо у нее над головой и направились к двери, ведущей в подвал. Она беззвучно застонала и толкнула Калеба локтем. Она надеялась, он понимает, что спрятаться здесь негде, если кто-то наверху откроет эту дверь.

— Проклятие, — пробормотал Калеб. — Похоже, придется действовать по обстоятельствам. Попробуйте держаться как ни в чем не бывало. Просто старая приятельница наводит порядок или что-то в этом роде.

— В самом деле, Калеб, вы слишком сильно беспокоитесь.

— А мы, консультанты высокого класса, всегда беспокоимся. За это нам и платят такие высокие гонорары.

— Когда же вы перестанете, наконец, говорить о ваших безобразных гонорарах?

— Эта тема мне очень близка и дорога. Так, давайте это сюда. — Он выхватил конверт у нее из-под мышки.

— Калеб, это мое.

— Я потом вам отдам. — Он снова щелкнул стенным выключателем. Верхняя лампочка осветила комнату без окон. — Ладно, начинаем наступление. Ведите себя так, будто у нас есть полное право здесь находиться.

— Это так и есть. В некотором смысле.

Наверху лестницы открылась дверь. Показался какой-то мужчина.

— Что за черт? Кто там внизу?

— А вы кто такой? — спросил Калеб тоном того естественного высокомерия, которое люди склонны связывать с полицейскими и другими облеченными властью фигурами. — Это частная собственность.

Незнакомец наверху заметно вздрогнул и неуверенно посмотрел вниз.

На вид ему было под шестьдесят, он был худой и жилистый, с узким лицом курильщика и глубоко посаженными глазами. Одет он был в старый свитер и брюки и выглядел беспокойным, дерганым человеком, живущим в основном за счет нервной энергии. Он был явно встревожен тем, что в подвале кто-то есть. Его рот открылся, закрылся и опять открылся.

— Нет, минуточку, черт возьми, — громко сказал он наконец. — Я имею право здесь быть.

— Привет, — сказала Сиренити. Краем глаза она заметила, что конверт с ее фотографиями исчез во внутреннем кармане куртки Калеба. — Мы не хотели испугать вас, извините. Вы член семьи?

— Семьи? — Человек уставился на нее. — Какой семьи?

— Семьи Эмброуза, — мягко объяснила Сиренити. — Извините нас за вторжение. Мы не знали, что у него были близкие родственники. Он никогда ни о ком не упоминал.

— Я не родственник, я друг. — Мужчина запнулся. — Я хочу сказать, я был его другом. Meня зовут Галлахер Файрбрейс. Я фотограф из Сиэтла. Я знаю, то есть знал Эмброуза очень давно. Вчера вечером мне позвонил один знакомый фотограф из Буллингтона и сказал, что слышал, будто произошел несчастный случай. Вот я и приехал узнать, не могу ли быть чем-то полезен.

— Калеб Вентресс, — с легкостью представился Калеб, словно ему было не привыкать, чтобы его заставали прячущимся по чужим подвалам. — А это Сиренити Мейкпис. Она тоже дружила с Эмброузом. Мы зашли немного прибраться.

— Понятно. — Галлахер взглянул на Сиренити верху вниз. — Вы правы. У Эмброуза нет родственников.

— Интересно, кто все это унаследует? — задала вопрос Сиренити.

— Понятия не имею. — Глаза Галлахера прошлись по массе дорогого оборудования, сложенного в подвале — Он был должен мне кучу денег.

— Да? — Калеб внимательно наблюдал за ним.

— По всей вероятности, он у многих поназанимал денег. — Галлахер тяжело вздохнул. — Он был чертовски хорошим фотографом. Жаль только, что не справился с собой в личном плане. Выпивка как раз и сгубила его дело.

— Похоже, выпивка постепенно губила у Эмброуза все, — тихо произнесла Сиренити.

— А под конец убила и его самого. — Галлахер стал медленно спускаться. — Удивляться тут, видно, не приходится. Но все-таки это был мой приятель, брат-профессионал, и я вроде как надеялся, что он все-таки бросит пить. Ну, теперь-то поздно об этом рассуждать. Интересно, что будет со всем его оснащением. Знаете, он истратил на него целое состояние. В том числе и кучу моих денег.

— Здесь и в комнате наверху действительно есть несколько по виду довольно ценных вещей, — заметил Калеб.

— Эмброуз не очень-то интересовался людьми, но в фотооборудование был просто влюблен, — сказал Галлахер. — Дурачок несчастный. Он всегда был так уверен, что стоит только купить новый фотоаппарат или осветительный прибор по последнему слову техники, как его дела сразу же придут в порядок.

Сиренити нахмурилась.

— Я до сих пор как-то не очень задумывалась над этим, но Эмброуз, должно быть, действительно потратил кучу денег на оборудование за все эти годы.

— Мне вы можете не говорить. — Галлахер удрученно усмехнулся. — Одному Богу известно, сколько я ему передавал. И кто знает, кого еще он уговорил одолжить ему несколько баксов.

— Наверно, его подруга Джесси давала ему что-то, — сказала Сиренити. — Я знаю, Джулиус давал ему немного денег время от времени. И Монтроуз, и Куинтон. Да и я, если на то пошло.

— Сколько бы кто ни давал ему, ему всегда нужно было еще и еще, — продолжал Галлахер. — Haдо прямо сказать, парень доил кого мог. И все-таки было в Эмброузе что-то такое, что невольно вызывало к нему симпатию, правда?

— Правда, — откликнулась Сиренити. — Это его страсть к работе, я полагаю. На нее люди и реагировали.

— Наверно, так оно и было. — Галлахер помолчал. — У Эмброуза был талант. Но в Сиэтле он прославился тем, что слишком часто являлся на съемки пьяным, и это каждый раз ставило на нем крест. Он перебрался сюда, в Уиттс-Энд, и практически стал недосягаем для всех нас. Но все же, когда я услыхал, что случилось, то решил приехать и проверить, правда ли это.

— А может, и разжиться кое-чем из фотооборудования, которое собрал Эстерли? — предположил Калеб. — По приблизительной прикидке я бы сказал, что, например, объектив «Никон» — вон тот, на последнем в ряду ящике, — стоит где-то тысячу, а то и полторы.

— Э, послушайте, — рассерженно начал Галлахер. — Я же сказал, он был мне должен деньги. Кучу денег. Я имею право получить долг так или иначе.

— Возможно, у окружного шерифа найдется, что сказать по этому поводу, — предположил Калеб. — Если не появятся ближайшие родственники или наследник, чтобы заявить права на эту хижину со всем содержимым, то имуществом покойного распорядятся власти штата.

Галлахер сжал губы в тонкую, недовольную линию.

— Да, наверно, так.

— Можете не сомневаться. — Калеб взял Сиренити под руку и стал решительно взбираться по лестнице. — Думаю, нам всем пора идти. Похоже, здесь особенно прибирать нечего.

Сиренити посмотрела на Галлахера, когда она и Калеб достигли верхней ступеньки.

— Мы, наверно, скоро устроим поминки по Эмброузу. Я могла бы позвонить вам и сообщить время и место.

— Спасибо, но я завтра уезжаю в Портленд на съемку, — сказал Галлахер. — Годовой отчет для крупной фирмы. Буду занят несколько дней.

— Понимаем. Дело прежде всего. — Калеб выключил свет и закрыл дверь в подвал. Потом насмешливо-вежливо наклонил голову.

— После вас.

Галлахер бросил последний, разочарованный взгляд на закрытую дверь подвала и пожал плечами. Потом впереди всех прошел через комнату и вышел на крыльцо.

— Пока. — Спускаясь по ступенькам и направляясь к невзрачному зеленому седану, Галлахер вынул из кармана пачку сигарет.

— Будьте осторожны, — машинально крикнула ему Сиренити.

Галлахер рывком открыл дверцу.

— Проблем вроде бы не должно быть. Туман наконец рассеялся. — Он сел за руль и захлопнул дверцу.

Когда Галлахер включил двигатель и задним ходом тронул с места, на дорожку въехала еще одна машина — не первой молодости «шевроле».

— Для покойника у Эстерли определенно что-то многовато посетителей нынче утром, — пробормотал Калеб.

— Это Джесси Бланшар, — объяснила ему Сиренити. — Эмброузу она была ближе, чем кто-либо друтой.

Джесси, строго и артистически элегантная женщина в возрасте сорока девяти лет, вышла из машины. Она была одета, как всегда, во все черное: свитер, джинсы и высокие сапожки. Поверх этого на ней была черная куртка, а длинные пальцы рук были унизаны серебряными кольцами с бирюзой.

Этот стиль, который Джесси очень давно довела до совершенства и никогда не меняла, подчеркивал ее черные с серебром волосы и экзотические черты лица. Она обернулась и посмотрела вслед зеленой машине. Потом взглянула на Сиренити.

— Кто это был? — спросила Джесси. Голос у нее звучал с хрипотцой.

— Его зовут Галлахер Файрбрейс. Сказал, что был приятелем Эмброуза, — объяснила Сиренити.

— Файрбрейс. — Джесси сдвинула брови. — Кажется, Эмброуз упоминал это имя время от времени. Он ведь из Сиэтла, да?

— Очевидно. — Сиренити сбежала с крыльца и обняла Джесси. Джесси казалась усталой, но спокойной, почти смирившейся с судьбой. — С тобой все в порядке?

— Нормально. — Джесси улыбнулась ей усталой улыбкой. — Какая-то часть меня всегда знала, что все так и кончится. Бедный Эмброуз никак не мог расстаться с бутылкой более или менее надолго, чтобы привести свою жизнь в порядок. Но в последнее время я действительно стала позволять себе думать, что на сей раз это и правда может ему удаться. Он очень старался.

— Мы все надеялись, что ему это удастся, — мягко произнесла Сиренити.

— Да. — Джесси посмотрела на Калеба. — Bы должно быть, новый деловой консультант Сиренити. Вы тот, кто ночевал в коттедже Джулиуса.

Калеб криво усмехнулся.

— Вот что значит маленький городишко, не так ли? Ничто не остается незамеченным. Я Калеб Вентресс.

— Жаль, что Эмброузу не довелось встретиться с вами, — сказала Джесси.

Калеб поймал взгляд Сиренити.

— Я бы и сам не возражал переброситься с ним парой слов.

Сиренити поспешила переменить тему разговора. Сейчас было не время и не место обвинять Эмброуза в шантаже.

— Ты не знаешь, что будет с вещами Эмброуза, Джесси?

Джесси посмотрела на нее с удивлением.

— Он все оставил мне.

— Эстерли оставил завещание? — резко спросил Калеб.

Джесси кивнула.

— В прошлом году он съездил к адвокату в Буллингтон и составил его. У Эмброуза был как раз такой период, когда он убедил себя в том, что его талант так и не будет признан при жизни.

— И он стал надеяться на чуточку посмертной славы, так? — спросил Калеб.

Джесси вздохнула.

— Я собираюсь сделать все, что в моих силах, чтобы привлечь к его работам внимание критиков. Он определенно этого заслуживает. Он действительно был очень талантлив. Просто жаль, что он… ну да ладно. Сейчас поздно говорить об этом, не так ли?

— Эстерли оставил вам все? — спросил Калеб. — И коттедж, и все свое фотооборудование?

— Да. Как только я вывезу вещи Эмброуза, думаю передать дом агенту по недвижимости в Буллингтоне. Пусть сдаст или продаст его. Мне в общем-то все равно. Фотооборудование я, наверно, попробую продать. Может, дам объявление в буллингтонской газете.

— Вам лучше присматривать за оборудованием, пока оно не продано, — серьезно сказал Калеб. — Похоже, что им очень интересуются.

Глаза Джесси слегка округлились.

— Что вы хотите этим сказать?

— Кажется, мистер Файрбрейс думает, что имеет какие-то права на него, потому что, как он говорит, давал Эмброузу деньги в долг все эти годы, — пояснила Сиренити.

Джесси оглянулась через плечо в направлении, где исчез Галлахер.

— Зная Эмброуза, я ничуть не удивлюсь, что он умep, будучи должен деньги многим людям. Если мистер Файрбрейс захочет связаться со мной, то, может быть, мы как-то это уладим.

— Только если он сможет представить доказательства того, что действительно одалживал Эстерли деньги и долг не был возвращен, — решительно заявил Калеб. — Удостоверьтесь, что у Файрбрейса есть подлинные долговые расписки за подписью Эстерли, прежде чем согласитесь передать ему какое-то оборудование.

Джесси слегка улыбнулась.

— Вы определенно бизнесмен, не так ли?

— Это то, чем я занимаюсь.

Джесси пожала плечами.

— Спорный вопрос здесь вряд ли возникнет. Эмброуз был одержим сохранением всего, что касалось его работы. Если он занимал у Файрбрейса деньги на фотоаппаратуру, то можете не сомневаться, что в одном из этих ящиков найдется документальное тому подтверждение.

— Кстати говоря, — сказала Сиренити, — я за шла сюда за негативами тех фотографий, для которых ему позировала в прошлом году весной. Я точно не знала, к кому перейдут все его вещи, вот и подумала, что лучше их взять, пока не явились родственники.

— Ну и правильно. Ты нашла их? — спросила Джесси.

— Нашла.

— Прекрасно. Они, разумеется, твои. Эмброуз всегда говорил, что ты можешь взять их, если захочешь. Я бы никогда не послала их на выставку без твоего разрешения.

— На выставку? — Калеб, казалось, был поражен. — Надеюсь, что нет, черт побери!

Джесси улыбнулась.

— Эти фотографии, безусловно, относятся к лучшим работам Эмброуза. Вы их видели?

— Нет. — Калеб искоса взглянул на Сиренити. — Еще не видел.

— Уговорите Сиренити показать их вам, — настаивала Джесси. — Вы сразу поймете, что я имею в виду. Временами Эмброуз был просто гениален. Эти снимки Сиренити были сделаны в один из таких периодов подъема. Он назвал эту серию «Весна». Думаю, он намеревался также запечатлеть ее в образах Лета, Осени и Зимы, но руки до этого у него так и не дошли.

— За что мы можем ему быть лишь благодарны, — пробормотал себе под нос Калеб.

— Калеб не любитель художественной фотографии, — сказала Сиренити.

— Правда? — Джесси как-то странно взглянула на Калеба.

— Джесси, если нормально будет оставить тебя здесь одну, — быстро заговорила Сиренити, — то мы, пожалуй, пойдем. Мне надо быть в магазине. Дай мне знать, если тебе потребуется помощь в сортировке вещей Эмброуза.

— Ладно. — Джесси наклонила голову и сторону Калеба. — Приятно было с вами познакомиться, Сиренити говорит, вы собираетесь сделать великое дело для нашего маленького городка.

— Это еще будет видно, — холодно заметила Сиренити. — Ты ведь знаешь, что говорят о самых лучших намерениях. — Она сунула руки в карманы куртки и зашагала по дорожке.

— До свидания, Джесси, — вежливо попрощался Калеб. — Уверен, что мы скоро снова увидимся.

— Обязательно. — Джесси стала подниматься по ступенькам крыльца.

Сиренити слышала, как у нее за спиной хрустит гравий — Калеб шел следом за ней к дороге. Она не оглядывалась. Он догнал ее тремя широкими шагами. Сиренити протянула руку.

— Я возьму конверт, если не возражаете, — отрывисто произнесла она.

Поколебавшись, Калеб полез внутрь куртки за конвертом. Он медленно вытащил его, но не отдал ей, а продолжал держать.

— Сиренити, я хотел бы кое о чем поговорить.

Она нетерпеливо щелкнула пальцами.

— Пожалуйста, отдайте мои снимки.

— Я все это время думал о ваших фотографиях, — осторожно сказал Калеб.

— Неужели? И что же именно вы о них думали?

— Я хотел бы их увидеть.

— Только через мой труп. — Сиренити не убирала протянутую руку.

Выражение лица Калеба стало мрачным.

— Ладно. Раз вы так хотите. — Он отдал ей конверт.

— Спасибо. — Сиренити сунула конверт под мышку и продолжала идти.

— Сиренити?

— Да?

— Можете ли вы представить себе такие обстоятельства, при которых вам было бы удобно показать мне эти фотографии?

— А зачем вам их видеть?

— Не знаю. — Калеб продолжал смотреть прямо перед собой на дорогу.

— Неужто в вас пробудился нездоровый интерес? — ехидно спросила она.

Выражение его лица было непроницаемым.

— А вы как думаете?

— Я не знаю, что мне думать. Пару дней назад вы буквально взбесились, узнав о существовании этих фотографий. Теперь вы говорите, что хотите их видеть.

— Вы можете просто ответить на мой вопрос? — тихо спросил он.

Она немного подумала.

— Вы хотите знать, могу ли я вообразить какие-то обстоятельства, при которых я бы спокойно могла показать вам эти фотографии? Ну, может, и могу. То есть, говоря гипотетически.

— Что это за обстоятельства?

— Ну, говоря гипотетически, я могла бы их вам показать, если бы почувствовала, что могу доверять вам.

— Если бы почувствовали, что можете мне доверять. — Калеб резко остановился посередине пустой дороги и схватил Сиренити за руку, вынуждая и ее остановиться. — Вы что, хотите сказать, что не доверяете мне? Это же чертовски оскорбительно слышать, леди. В деловых кругах у меня такая репутация, которой нет ни у кого. Спросите любого, кто когда-нибудь имел со мной дело. Спросите кого угодно. Никто, ни один человек, никогда еще не обвинял меня в ненадежности.

Сиренити была поражена силой его реакции на ее замечание. Но одновременно почувствовала и раздражение.

— О, я не сомневаюсь, что вы абсолютно надежны когда речь идет о том, как вы ведете дела. Ваши контракты наверняка не оставляют никаких лазеек, и вас, очевидно, никогда не обвиняли в мошенничестве. Ho я говорю о возможности доверять вам в личном плане.

— Черт возьми, Сиренити, мне это очень не нравится. Я не лгу.

— Если это вам так сильно не нравится, то вы вольны уехать из Уиттс-Энда в любое время. Никто не собирается вас удерживать.

Калеб отпустил ее руку. Он двинулся вперед, и в его шагах было что-то гневное и угрожающее.

— Вы нарочно хотите все осложнить, не так ли?

— Осложнить? — Сиренити ускорила шаг, чтобы догнать его. — Калеб, я не понимаю, что здесь происходит. Что вы от меня хотите после всего, что между нами произошло?

— Разве не ясно? Хочу, чтобы вы дали мне еще один шанс.

— Но вы и так получаете ваш второй шанс, — возразила она. — Похоже, что я не могу вам в этом помешать. Как вы говорите, мне от вас не отделаться, и вы остаетесь моим консультантом, хочу я этого или нет.

— Я говорю сейчас не о деловой стороне всего этого. Я это говорю в личном плане.

Вопреки своей настороженности и глубокой неуверенности Сиренити вдруг ощутила трепет радостного возбуждения и надежды. Она крепко сжала конверт.

— В личном плане?

— Послушайте, давайте попробуем быть чуточку честными оба, идет? — спокойным тоном сказал Калеб. — Нас обоих тянет друг к другу. Мы оба более или менее признали это, когда я поцеловал вас у себя в офисе. Если припоминаете, вы ответили на мой поцелуй. Я прекрасно знаю, что вы хотите меня не меньше, чем я хочу вас.

Сиренити вся внутренне напряглась.

— Мне как-то не очень хочется связываться с человеком, которому пришлось бы сильно сосредоточиваться, чтобы не думать о нескольких моих фотографиях каждый раз, когда он будет целовать меня.

— Готов признать, что новость об этих снимках в первый момент меня ошеломила, но потом у меня была возможность успокоиться. Я знаю, что вы не…

— Не кто? — Ей вдруг стало очень любопытно.

— Я знаю, что вы не относитесь к такому сорту женщин, которые намеренно позируют для грязных снимков. Я не сомневаюсь, что вы поверили Эстерли, когда он уговаривал вас позировать ему ради искусства.

— Ну, мистер Вентресс, ваше великодушие просто потрясает. Не знаю, что и сказать.

— Скажите «да». — Калеб опять остановился и стал изучающе всматриваться ей в лицо с неистовым блеском в глазах. — Скажите, что дадите мне шанс доказать, что вы можете снова доверять мне в личном плане. — Он остановился на секунду, словно готовясь прыгнуть с обрыва в бушующее море. — Пожалуйста.

И такая страстная мольба прозвучала в одном этом пожалуйста, что Сиренити сдалась. Она встретилась с Калебом глазами, и на малую долю мгновения eй показалось, что она уловила след какого-то глубокого, темного чувства, всплывшего к самой поверхности. И на этот раз он дотянулся, коснулся ее каким-то очень личным, необъяснимым образом, и она не могла противиться этому контакту. Она была вынуждена тоже коснуться его.

— Ладно, — мягко сказала она.

На лице Калеба промелькнуло облегчение. Но оно вспыхнуло и исчезло так же быстро, как и то, другое, более таинственное чувство. Он нахмурился.

— Ладно? И это все, что вы можете сказать?

— А что еще надо говорить? — Она улыбнулась ему загадочной улыбкой. — Уиттс-Энд ведь и существует для тех, кто хочет получить еще один шанс. Это практически девиз городка. С моей стороны было бы упущением в смысле гражданского долга не дать вам возможности доказать, что вы совсем не тот надутый, нетерпимый и негибкий сукин сын, каким кажетесь.

— Это очень порядочно с вашей стороны, мисс Мейкпис, — пробурчал он. — Давайте заключим сделку. Когда вы покажете мне эти фотографии, я буду знать, что вы мне доверяете. Идет?

Немного поколебавшись, Сиренити пожала плечами.

— Идет. Но решение принимаю я. Договорились?

— Вы жестко ведете переговоры.

— Я беру уроки у эксперта.

Спустя сорок минут, оставшись одна в своем крохотном офисе, устроенном в заднем помещении магазина, Сиренити открыла конверт, который взяла из архива Эмброуза.

Она перевернула его и вытрясла оттуда три снимка. Посмотрела на них без особого интереса, так как уже видела раньше. На снимках она полулежала и сидела на крупном валуне у ручья. Эффектное освещение создавало впечатление иновселенности. Сами фотографии ее не беспокоили.

Обеспокоило ее то, что негативов в конверте не было.

Глава 5

— Что вы несете, черт возьми? Как это — нет негативов? — Опершись обеими ладонями о стол Сиренити, Калеб подался вперед с весьма устрашающим, как могло показаться, видом.

Кое-кто сказал бы, без сомнения, что не очень-то порядочно запугивать королеву бабочек, потому что именно так выглядела Сиренити этим утром. Что-то летящее, прозрачное, радужно-зеленое, надетое поверх зеленого, закрытого костюма типа комбинезона с длинными рукавами, определенно делало ее похожей на персону королевской крови из царства бабочек. Необузданная масса рыжих волос лишь усиливала общий эффект. Здесь, в Уитс-Энде, как заметил Калеб, Сиренити не носила ничего бежевого и серого, как в Сиэтле.

В данный момент его не особенно заботило, что ему могут предъявить обвинение в запугивании бабочек. Он был в бешенстве. В таком бешенстве, что ему даже было наплевать на последствия своих поступков.

Гнев был не единственным обуревавшим его чувством. Новость, которую сообщила ему Сиренити, вселила в него глубокое беспокойство со множеством оттенков. Он не верил своим ушам. Нет, поправил он себя, с ушами у него, конечно, все в порядке. Просто он не хотел верить услышанному.

— Не орите на меня, пожалуйста. — Сиренити схватилась за подлокотники кресла и свирепо уставилась на него. — У меня сегодня трудный день. И мне ни к чему, чтобы из-за вас он стал еще труднее.

— Я не ору. Когда заору, вы сразу это поймете.

— В таком случае, я была бы вам признательна, если бы вы перестали рычать.

— Я и не рычу. Почему вы не сказали мне раньше, что негативов нет?

— Потому что у меня было интуитивное предчувствие: вы будете слишком остро реагировать, — призналась Сиренити. — А мне только и не хватало ваших неадекватных реакций.

— Так я, по-вашему, слишком остро реагирую? Да вы просто никогда не видели настоящей острой реакции. — Калеб резко отодвинул в сторону стопку деловых бумаг, которыми занимался последние два часа.

Он выпрямился и стал ходить взад и вперед по маленькому офису. Он не орал в полном смысле этого слова лишь по одной причине — боялся, что его услышат Зоун и те несколько местных жителей, которые в это время делали покупки в магазине. Закрытая дверь, отделявшая офис от основной части магазина, была тонковата.

— У меня с утра было предчувствие, что это еще не конец истории, — пробормотал Калеб. — Я знал, что будет какая-то еще неприятность.

Сиренити сжала губы, и ее лицо приобрело непокорное выражение.

— Не беспокойтесь об этом, Калеб. Это не ваша проблема, а моя.

Вот и конец их недолгому перемирию, подумал Калеб.

— Я уже говорил вам, что, пока вы моя клиентка, ваши проблемы остаются моими проблемами.

— Вы и ваша пресловутая деловая этика. Здесь никто вас не просит выходить за рамки ваших прямых обязанностей. Вы сами в это влезаете.

— Я сам буду решать, что выходит за рамки, а что не выходит. — Калеб дошел до стены, резко повернулся и зашагал обратно. Осознав, что бегает по комнате, он разозлился на себя. Это было не в его привычках. Он слишком хорошо владел собой.

Шок от осознания того, что он делает, резко вернул его к хладнокровной и точной оценке происходящего. Хождение взад и вперед ясно показывало, что он позволяет эмоциям взять верх.

А эмоции — штука опасная. Они делают человека уязвимым, ослабляют его, способствуют совершению ошибок, заставляют позабыть об ответственности, из-за них он сбегает с платиновой блондинкой, фотомоделью с центрального разворота журнала, и становится отцом незаконнорожденного сына, которому предстоит всю дальнейшую жизнь расплачиваться за эмоциональную глупость отца.

Калеб также открывал для себя, что именно благодаря эмоциям человек ощущает себя живым.

Он подавил смятение внутри и резко остановился посреди комнаты.

— Ладно, давайте успокоимся и все обдумаем логически.

— Я-то спокойна, — подчеркнуто сказала Сиренити. — Не то что некоторые, не буду называть, кто именно. Не найдя негативов, я просто удивилась, вот и все. Уверена, что повода для беспокойства нет.

— Как бы не так, черт побери. Пропажа набора негативов, которыми вас можно шантажировать, — разве это не повод для беспокойства?

— Эти фотографии не могут навредить мне больше, чем уже навредили. Сейчас меня волнует только одно: возможность того, что не Эмброуз был тем человеком, который пытался меня шантажировать. Может быть, в этом замешан кто-то другой. Проклятие. Я так надеялась, что с этим покончено.

— Эстерли пока остается наиболее вероятным подозреваемым. — Калеб заставил себя делать то, что у него получалось лучше всего, — беспристрастно проанализировать ситуацию и прийти к логическому заключению. — Он мог в какой-то момент изъять негативы из архива и спрятать их в надежном месте, пока проводил операцию шантажа.

— А зачем это ему было бы нужно?

— Затем, что его действия были незаконными. — Калеб бросил на нее раздраженный взгляд. — Если бы вы обратились в полицию и эти негативы нашли бы у Эстерли, то его бы арестовали. А так, если бы его поймали и перерыли весь архив, он всегда мог бы сказать, что негативы были у него украдены и шантажировал вас кто-то другой.

— Если так, то он мог спрятать эти негативы вообще где угодно. И мы, вероятно, никогда их не найдем. — Сиренити тихо выдохнула. — По-моему, так даже лучше.

— А я вовсе в этом не уверен. — Калеб потер затылок. — Мне совсем не нравится, что эти негативы где-то там плавают. Случайно их может найти еще кто-то.

Он остановил задумчивый взгляд на конверте, лежавшем на столе у Сиренити. Мысль о том, что какой-то другой мужчина пускает слюни над фотографиями Сиренити в обнаженном виде — фотографиями, которые самому ему не позволили увидеть, — заставила напрячься каждый мускул его тела.

— Вероятность этого очень мала, если подумать хорошенько. — Сиренити решительно подалась вперед. — Я-то определенно не собираюсь сидеть и переживать из-за того, что кто-то может найти эти негативы. И я уже объяснила вам, что не стыжусь этих снимков.

— Так ли это? Позвольте мне сказать вам, что вы показались мне чертовски обеспокоенной всего несколько минут назад, когда вынули конверт из ящика стола и сказали мне, что негативов там нет. — В течение нескольких секунд ему действительно казалось, что она смотрит на него так, будто ждет помощи, удовлетворенно подумал Калеб. Будто действительно нуждается в нем.

Надежда, как он убеждался на собственном горьком опыте, была, похоже, самой мучительной из эмоций.

— Как я говорила, я была ошеломлена, когда обнаружила, что негативы не лежат в конверте вместе с отпечатками, — призналась Сиренити. — Моей первой мыслью было, что кто-то другой взял их и использовал, чтобы меня шантажировать.

— Я знаю.

— Не очень-то приятно думать, что у тебя, возможно, есть враг.

— Я очень хорошо знаю, каково это — иметь врагов.

— Ни на секунду в этом не сомневаюсь, — ответила Сиренити. — Но я выросла с мыслью, что, даже если внешний мир считает всех нас, жителей Уиттс-Энда, немного чокнутыми, все равно мы соседи и друзья. Даже более того, мы — семья. Я всегда чувствовала, что могу рассчитывать на всех, кого знаю в поселке. Мы очень сплоченная община.

— Если исключить Эстерли, такое допущение будет, пожалуй, правильным. Думаю, логично будет также допустить, что со смертью Эстерли проблема с фотографиями перестанет существовать.

Он был доволен тем, как гладко у него это получилось. Как рассудительно и бесстрастно прозвучало. Он полностью овладел собой. Волна гнева и тревоги, накатившая на него в первый момент, когда она сказала ему, что не нашла негативы, почти схлынула.

Старые привычки снова брали свое. Калеб намеренно дистанцировался от гнева и первобытного охранительного чувства, нагнетавшего в кровь адреналин. Он умел справляться со своими эмоциями. Ему приходилось делать это всю жизнь.

— Вы определенно правы, — сказала она.

— Обычно лучше всего бывает предполагать очевидное.

— Очевидное?

— В нашем случае очевидный вывод состоит в том, что шантажистом был Эстерли. — Калеб поднял одну руку и отбивал ею пункты по мере их перечисления. — Он спрятал негативы в безопасное место на время осуществления своих планов. Он умер, не успев взять их оттуда. Представляется невероятным, чтобы кто-то случайно на них наткнулся. Конец истории.

— Ладно, вы меня убедили в правильности вашей теории. — Сиренити помолчала, ее переливчатые глаза все еще оставались встревоженными. — Единственное, что меня беспокоит в этой вашей теории, что беспокоило меня вроде бы с самого начала, собственно говоря, так это то, что именно Эмброуз рекомендовал мне обратиться к вам.

Калеб с ошеломленным видом уставился на нее.

— Что вы сказали?

Сиренити нахмурилась.

— Разве я вам не говорила, что это Эмброуз предложил вас в качестве возможного консультанта? Он назвал мне вас, когда я сказала ему, что собираюсь искать опытного и знающего консультанта по налаживанию бизнеса. Он посоветовал мне обратиться сначала к вам, потому что слышал, что вы очень хороший специалист.

— Нет, — сказал Калеб сквозь зубы. — Вы не упоминали об этом интересном факте.

— Да? Ну, значит, это вылетело у меня из головы.

Ему захотелось встряхнуть ее. Наивность — это одно, а глупость — совсем другое.

— Каким, черт возьми, образом Эмброуз Эстерли, пьяница и неудачник, конченый фотограф, живущий в городишке, который так мал, что его нет почти ни на одной карте, мог узнать обо мне?

— Вы же сами мне говорили, что вы лучший в этой области. Разве так уж странно, что такой человек, как Эмброуз, мог о вас слышать? Мы же здесь, в Уиттс-Энде, не совсем лишены контакта с мировыми событиями. Мы тоже получаем газеты. А Эмброуз регулярно читал почти все крупные газеты, выходящие на западном побережье.

— Газеты? — Калеб вспомнил кипы старых газет, во множестве виденные им в комнате коттеджа Эстерли.

— Именно там Эмброуз, по всей вероятности, и вычитал ваше имя, — терпеливо объясняла Сиренити. — В одной из газет, издающихся в Сиэтле. В разделе бизнеса когда-нибудь публиковались материалы о «Вентресс венчерс»?

— Да. — Такое возможно, признал Калеб. «Вентресс венчерс» то и дело мелькала на финансовых страницах газет, издающихся на западном побережье, а еще того чаще на страницах газет северо-запада. Здесь есть логическая связь.

— Но какой смысл направить вас ко мне, а потом повернуться на сто восемьдесят градусов и вас же шантажировать? — пробормотал в задумчивости Калеб. Он вдруг резко оборвал фразу. — Проклятие.

— Что такое?

— Ничего. Думаю, я только что ответил на свой вопрос.

— Буду рада, если вы и мне на него ответите, — недовольно произнесла Сиренити. — Зачем Эмброузу нужно было посылать меня к вам, а потом шантажировать, чтобы помешать моим деловым контактам с вами?

— Затем, что таким образом, как он, вероятно, думал, все было бы у него под контролем, — сказал Калеб, быстро соображая. — Вы говорили мне, что он не был сторонником перемен здесь, в Уиттс-Энде.

— Это так. Эмброуз не был сторонником почти вообще ничего. Он был весьма угнетенной личностью.

— Полагаю, он знал, что вы решили создать торговое предприятие «Уиттс-Энд — почтой»?

— Об этом знали все в поселке.

— А еще он, наверное, достаточно хорошо знал вас, чтобы понимать, что отговорить вас от этого он не сможет. Так или нет?

— Так.

— Поэтому он притворился, что помогает. Он отправил вас в том направлении, которое рассчитывал контролировать. Какого, вы говорите, возраста был Эстерли?

— Где-то около пятидесяти пяти, наверно. А что?

Да, он вполне мог прочитать о том скандале в семье Вентрессов, что разразился тридцать четыре года назад, подумал Калеб. Дед достаточно часто говорил ему, что новость о романе Кристал Брук с Гордоном Вентрессом обошла тогда все газеты северо-запада.

Эстерли не нужно было бы быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить, что даже спустя три с половиной десятилетия пачка «голых» фотографий и угроза шантажа возымели бы сильное и чрезвычайно отрицательное действие на любого человека, носящего фамилию Вентресс.

— Калеб?

Он взглянул на Сиренити, которая рассматривала его со смешанным чувством любопытства и тревоги.

— Это длинная история. Не буду вас ею утомлять сейчас. Давайте скажем так: я подозреваю, что ваш приятель Эстерли направил вас ко мне, потому что знал, что сможет с помощью этих снимков прихлопнуть любую сделку, которую вы заключите.

— Но откуда он мог знать, что вы выйдете из себя из-за нескольких фотографий, которые сам Эмброуз считал творениями искусства?

— Я не выходил из себя.

— Еще как вышли. Вы буквально взбеленились при мысли о том, чтобы иметь дело со мной, как только услышали, что я позировала в качестве обнаженной натуры. Признайте это.

— Я не взбеленился. — Калеб снова навис над ее столом. — Я ведь здесь, не так ли? Несмотря на эти проклятые фотографии.

— Да, конечно, но вы не можете отрицать, что когда впервые услышали о них, вы реагировали слишком остро.

— Я никогда не реагирую слишком остро, — сказал Калеб ледяным тоном.

— Ну, это ваше мнение. Лично я с самого начала подозревала, что вы натура очень эмоциональная, и все ваши поступки, которым я была свидетельницей в последнее время, подтверждают правильность моего суждения.

— Клянусь Богом, Сиренити, если вы не прекратитe говорить подобные вещи, то я не поручусь за себя.

— Теперь вы понимаете, что я имею в виду? — Она торжествующе улыбнулась. — Эмоциональная натура. Но пусть это вас не волнует. Я сама время от времени бываю немного эмоциональной. Но вопрос заключается вот в чем: откуда Эмброуз мог знать, что вы именно так отреагируете на эти фото?

Калеб твердо взял себя в руки. Она намеренно провоцирует его, а он больше не собирается попадаться на эту удочку.

— Я сказал вам, это длинная история. — Причем такая, которую он ни разу в жизни не обсуждал ни с кем за пределами семьи, подумал он. И определенно не намерен делать это сейчас. Некоторые вещи лучше оставлять в покое. Прошлое и так причинило емy достаточно неприятностей. — Подробности не имеют значения.

— Калеб, что происходит? — Сиренити сцепило руки перед собой на крышке стола и устремила на него взгляд, полный серьезного внимания. — Что было известно о вас Эмброузу такого, чтобы он мог подумать, что вы распсихуетесь из-за этих фотографий? Откуда он мог знать о вашем пуританстве? Откуда он вообще мог знать о вас хоть что-то?

— Из газет, вот откуда, — резко бросил Калеб. Никакой я не пуританин, сказал он себе. Я просто не был готов к такому, вот и все. А вообще я разумный, терпимый человек.

— Да, но что он прочитал в газетах такого, чтобы решить, что вы откажетесь иметь дело со мной, если узнаете об этих снимках?

— Послушайте, Сиренити, я потом вам все объясню, идет? Сейчас не время и не место для этого.

— Я в этом не уверена. — Сиренити не успела больше ничего сказать: кто-то забарабанил в дверь офиса. Она замолчала и нахмурилась. — Войдите.

Дверь открылась, и внутрь просунулась бритая голова Зоун. Блеснула серьга в носу.

— Пришел этот новый представитель по сбыту от оптовика. Говорит, что ему назначено.

Сиренити бросила взгляд на настольный календарь.

— Правильно.

Зоун оглянулась через плечо и понизила голос до доверительного шепота.

— Аура у него очень слабая, с каким-то светло-зеленым оттенком. Я чувствую в нем большую тревогу.

— Это оттого, что он беспокоится, останемся ли мы его клиентами, — сказала Сиренити. — По тому единственному телефонному разговору, который у нас состоялся, я поняла, что он не очень-то преуспел на избранной им ниве деятельности. Начал с продажи компьютеров и потерял эту работу. Переключился на обувь и снова прогорел. Теперь вот пробует свои силы на цельном зерне.

— Понятно. — Браслеты Зоун тихонько звякнули под шафранными и оранжевыми рукавами ее одежды. — То-то мне показалось, что я улавливаю страх перед неудачей в этой зеленой ауре. Очевидно, он не научился ориентировать себя по положительным силам вселенной.

— Не беспокойся, — живо отозвалась Сиренити. — Сегодня мы его подбодрим крупным заказом.

Калеб нахмурился.

— Что это значит? Вы хотите сделать этому типу заказ только потому, что вас заботит его слабая аура?

— А вы можете придумать более вескую причину? — с невинным видом осведомилась Сиренити. — Кроме того, мне необходимо сделать запасы. Скоро здесь выпадет первый снег. И доставка станет непредсказуемой. — Она взглянула на свою помощницу. — Пригласи представителя сюда, Зоун, если тебе не трудно.

— Конечно, сейчас. — Зоун со значением посмотрела на Калеба.

— Я как раз собирался уходить, — сказал Калеб.

— Тем лучше, — пробормотала Зоун. — Вибрации становились весьма опасными. В один из вечеров во время медитации у меня было неприятное видение. После этого появились вы. Я уже начала сильно беспокоиться.

— Продолжайте беспокоиться. Я имел в виду, что покидаю офис Сиренити. — Калеб твердым шагом прошел мимо Зоун. — Но не Уиттс-Энд.

— Тогда мы должны готовиться к грядущему смятению и опасности.

Калеб оставил эти слова без ответа. Он взглянул на мужчину, нерешительно топтавшегося у прилавка. Тот держал в одной руке дешевый портфель из искусственной кожи, а другой теребил свой сильно потертый воротничок. Его галстук был слишком узок, а брюки из дешевой синтетики. Глаза нервно бегали за стеклами очков в роговой оправе.

— Теперь вы можете войти, — сказал Калеб. — Я закончил.

— Спасибо. — Представитель по сбыту осторожно обошел Калеба. — Вы по натуральным продуктам?

— Тофу.

— А, понятно. Тофу. — Казалось, он с большим облегчением узнал, что Калеб не является его прямым конкурентом. — Я сам — по цельному зерну.

— Вам повезло. У вашего продукта больший срок хранения.

Представитель по сбыту на секунду приободрился.

— Верно. Я об этом как-то не подумал. — Он оглянулся и наклонился ближе. — Как там вообще? Как она?

— Кремень.

— Этого-то я и боялся. — Его кадык подпрыгнул. На лбу выступил пот. — Можно вас спросить? Вы уже заключили с ней сделку?

— Все еще работаю над этим.

— Жаль. Ну, что ж. Была не была. — Представитель по сбыту юркнул в офис Сиренити и закрыл за собой дверь.

Калеб проигнорировал Зоун, наблюдавшую за ним со своего поста за прилавком. Он пошел по ближайшему проходу между стеллажами, рассматривая интересный набор товаров, разложенных по полкам и хранящихся в больших деревянных бочках.

Он прошел мимо гречневой лапши, сухой фасоли, орехов, соевой муки, грубых пшеничных лепешек и свежего ржаного хлеба. Гранола в одной бочке показалась ему знакомой. Он был почти уверен, что такую же точно ел на завтрак. И вспомнил, что собирался купить молока.

В молочной витрине в глубине магазина были выставлены козий сыр и тофу в трех видах — мягкий, средний и твердый. В другом проходе Калеб обнаружил четыре разных сорта оливкового масла, несколько сортов настоянного на травах уксуса домашнего розлива и несколько банок патоки. Нахмурившись, он рассматривал бутылки с уксусом.

Колокольчики над входной дверью весело звякнули. Вместе с порывом холодного ветра вошел мужчина, своим видом напомнивший киноленты о войне.

— Доброе утро, Блейд, — сказала Зоун с мягким воодушевлением, удивившим Калеба. — Вижу, ты сегодня плохо спал. Наверно, ночь была трудной?

— Три последние ночи были тяжелые, — зловещим тоном произнес Блейд. Он оглянулся через плечо и обратился к двум огромным ротвейлерам, оставшимся на тротуаре.

— Сидеть, — скомандовал он.

Калеб наблюдал через открытую дверь, как собаки послушно сели. Потом он опять взглянул на Блейда и решил, что по краткому описанию Сиренити он узнал бы этого сервайвелиста где угодно. Если бы его не выдавали камуфляжный комбинезон и сапоги, то надетое на нем вооружение было бы важной уликой. Он был увешан им, словно сосульками.

— Ты хоть сколько-нибудь поспал? — заботливо спросила Зоун.

— Собираюсь поспать несколько часов сегодня после обеда. — Блейд подошел к прилавку. — До тех пор буду в карауле. А ты?

Зоун покачала головой.

— Спала, но мало. Линии отрицательного влияния были слишком уж сильны.

— Да, я понимаю, что ты хочешь сказать. — Блейд поставил локоть на прилавок и уставился на Калеба глазами василиска. — Последнее время здесь что-то многовато отрицательных влияний. Как-то даже начинаешь задумываться, верно?

Зоун проследила направление его взгляда. Сузила глаза.

— Точно.

— Что-нибудь не так? — вежливо спросил Калеб.

— Может быть, — ответил Блейд.

Снова открылась входная дверь. Куинтон Пристли, закутанный в толстую парку, с намотанным под бородой шарфом, поспешил войти в тепло магазина.

— Становится холодно. Недолго остается до первого снега. Бесконечные векторы точек на математических плоскостях отражаются в микрокосме наших времен года. Всем доброе утро.

— Доброе утро, — откликнулась Зоун.

— Доброе, — пробормотал Блейд. Он не сводил с Калеба глаз. — Мы только что говорили обо всех отрицательных влияниях, которые здесь чувствуются.

Куинтон тяжело вздохнул.

— Ты говоришь, конечно, о недавней смерти члена нашей общины. Эмброуз был во многих отношениях трудной личностью, но он был одним из нас. Нам будет его не хватать.

— Некоторым из нас его будет не хватать больше, чем другим, — сказал Блейд.

Куинтон повернулся и увидел Калеба.

— Возможно, ты прав.

Калеб вышел к началу прохода и по очереди посмотрел на Зоун, Блейда и Куинтона.

— Что, у нас проблемы?

— Сдается мне, — отозвался Блейд, — что у нас здесь удивительное совпадение.

— Какое же? — спросил Калеб.

— Бросается в глаза, — продолжал Блейд, — что первая за много лет смерть у нас случилась всего за несколько часов до вашего появления в городе. Кто знает, вы могли быть здесь как раз в то время, когда умер Эмброуз.

Калеб замер.

— На что, черт возьми, вы намекаете?

— Ни на что. — Блейд не обращал внимания на Зоун и Куинтона, которые изумленно смотрели на него. — Просто указываю на кое-какие факты. Учитывая туман и все такое прочее, поди узнай, кто где был в ночь, когда умер Эмброуз.

Калеб сделал шаг вперед.

— Ладно тебе, Блейд, — поспешил вмешаться Куинтон. — Не горячись и не слишком увлекайся. Все мы знаем, что с Эмброузом произошел несчастный случай.

— Да? — Блейд покосился на Калеба. — Лично я знаю точно только то, что Эмброуз мертв.

— А лично я знаю точно только то, что ты одержимый паранойей сукин сын, — тихо проговорил Калеб.

— Сдается мне, — продолжал Блейд, — что старина Эмброуз, может быть, просто имел несчастье быть твоей первой жертвой.

— Моей первой жертвой?

— Может статься, твои люди оказались чуточку умнее, чем я думал. Вместо того чтобы использовать всю диверсионную группу, они вполне могли послать подготовленного человека, чтобы убрать нас одного за другим. Снайпера-одиночку. Ты как, годишься для такого дела, Вентресс?

На лице Зоун появилось выражение серьезной тревоги. Ее глаза беспокойно перебегали с Калеба на Блейда.

— Блейд, по-моему, тебе не стоит говорить такие вещи. Мне не нравится цвет его ауры. Она становится все темнее и темнее.

— Правда, Блейд, — пробормотал Куинтон. — Успокойся, парень. Сиренити знает Вентресса. Она не пригласила бы его сюда, если бы не доверяла ему.

— Иногда Сиренити бывает чересчур доверчивой, если хотите знать мое мнение, — заявил Блейд. — Она… как это говорят? Наивная. Да. Точно. Наивная.

— Ну, кажется, я услышал достаточно. — Одно дело, подумал Калеб, когда он сам называет Сиренити наивной. И совсем другое, когда ее обзывает какой-то танкообразный тип. — Еще одно слово, и и намотаю этот твой пояс с побрякушками тебе на шею.

— Неужели? — Блейд оттолкнулся от прилавка и выпрямился. Широко расставив обутые в сапоги ноги, он медленно и тяжело встал в обычную для боевых искусств стойку.

— Как только захочешь попробовать, я буду ждать.

Калеб с любопытством смотрел на него.

— Где ты научился своему стилю рукопашного боя? В кино? Из какого-нибудь фильма о кун-фу?

— Посмотрим, насколько ты хорош, мистер. — Блейд по-крабьи двинулся вперед.

Калеб протянул руку за одной из банок с уксусом, стоявших на ближайшей полке.

— Иисусе, — прошептал Куинтон.

Зоун открыла рот и пронзительно закричала:

— Сиренити! Иди скорее сюда!

Дверь в офис резко распахнулась. Сиренити обвела глазами напряженные лица всех присутствующих.

— Я пытаюсь заниматься делами. Что здесь происходит?

— Думаю, мы находимся в центре очень, очень отрицательного силового поля, — прошептала Зоун.

Куинтон бросил на Сиренити беспокойный взгляд.

— Тут Блейд чуточку перебрал со своей последней теорией заговора. Он намекнул, что твой приятель Вентресс имеет какое-то отношение к смерти Эмброуза. Блейд думает, что он лазутчик диверсионной группы.

Лицо Сиренити побелело, потом глаза ее засверкали негодованием.

— Что за безумная, идиотская мысль! Блейд, ты имеешь право на свои заговорщицкие теории, но я запрещаю тебе впутывать в них моего делового партнера. Понятно? Я этого не потерплю.

На лице Блейда появилось упрямое выражение.

— А много ли ты знаешь об этом парне?

Сиренити вздернула подбородок.

— Достаточно, чтобы быть уверенной, что он не участвует ни в какой подпольной операции по захвату Уиттс-Энда. Ради всего святого, Блейд! Ведь это я сама выбрала мистера Вентресса, он меня не искал. Он никак не мог знать, кто я и откуда, пока я сама ему не сказала.

— Ты уверена? — спросил Блейд.

— Конечно, уверена. Причиной смерти Эмброуза была трагическая случайность. Все мы это знаем. Я не позволю тебе бросать мистеру Вентрессу необоснованные обвинения. Будь добр, извинись немедленно.

Блейд, казалось, был сконфужен, но, к удивлению Калеба, спорить с Сиренити не стал.

— Извините, Вентресс. — Он коротко кивнул Калебу. — Осторожность не помешает. Вы здесь чужой, а все чужаки, на мой взгляд, опасны, пока не будет доказано обратное.

— Понимаю. — Калеб взглянул на Сиренити и увидел, что она все еще в напряжении от гнева. Ему пришло в голову, что до сих пор еще никто и никогда не бросался защищать его.

— Человек не может позволить себе рисковать в таком деле. — Глаза Блейда блеснули, словно сталь.

— Это чистая правда.

Повисло короткое, тревожное молчание. Все, казалось, переводили дух.

— Это ведь вы делаете уксус с травами, не так ли? — как бы мимоходом спросил Калеб и посмотрел на банку, которую снял с полки.

— Да. Моя продукция. — В голосе Блейда слышалась настороженность. — Сам разливаю.

— Оно и видно. — Калеб внимательно осмотрел короткую, широкую банку, наполненную уксусом. Веточка розмарина нежно колыхалась внутри.

— Сиренити говорит, что вы делаете хороший продукт. Но ваша упаковка ни к черту.

— А? — Блейд удивленно уставился на Калебa. — Как это понимать?

— А так, — терпеливо продолжал Калеб, — что, если вы хотите продавать ваш уксус через каталог Сиренити, вам придется придумать что-то чуточку понаряднее в смысле упаковки для вашего продукта. В наше время упаковка — это все.

— Ну да?

— Железно. Люди купят что угодно — в хорошей упаковке. Вам нужны банки более интересной формы. Нарядные этикетки. Фирменная марка.

— Откуда вы знаете? — требовательно спросил Блейд.

— Оттуда, откуда и вы, по-видимому, знаете, как использовать все эти железяки, которые на вас висят. Это то дело, которое я делаю. И делаю я его очень хорошо.

От напряжения Блейд наморщил лоб.

— Вы думаете, что уксусу нужна фирменная марка?

— Что-нибудь простое, — сказал Калеб. — Например, «Уксус Блейда с травами». И четкий девиз «Придаст вашим салатам пикантность» или что-то в этом духе.

Блейд сверлил его глазами.

— Вы хотите, чтобы на банках стояло мое имя?

— А почему бы и нет? Ведь это вы делаете уксус который в них налит, не так ли?

— Ну да, это так, но мне никогда не приходило в голову поставить на банках свое имя. — Блейд повертел банку в руках. На несколько секунд его, казалось, полностью захватила мысль об этикетке с его именем. Потом он помрачнел.

— Вы правда думаете, что люди покупали бы это, если бы посуда была покрасивее?

— Поверьте мне, упаковка — это все.

Блейд был явно заинтригован.

— Я пораскину над этим мозгами.

— Не забудьте, что я сказал насчет нарядной этикетки, — добавил Калеб.

У Блейда вытянулось лицо.

— Я не художник, рисовать не умею.

Зоун прочистила горло.

— Я умею.

Блейд посмотрел на нее.

— Ты?

— Умела — до того, как переселилась сюда несколько месяцев назад. У меня степень по изобразительному искусству. Я могла бы помочь тебе выбрать нужную форму банок и, может, даже сделать эскиз этикетки.

— Неплохая идея, — одобрил Калеб. — Кстати, а вы можете делать эти ваши цветочные кружки в достаточном количестве, чтобы удовлетворять спрос на них, который появится через почтовые заказы по каталогу?

Глаза Зоун на мгновение вспыхнули.

— Думаю, что могу. Вам понравились мои кружки?

— Да, понравились. Но еще важнее то, что, по-моему, на них будет спрос, — сказал ей Калеб с серьезной уверенностью.

— Как это чудесно, — радостно воскликнула Сиренити. — Дела у нас пошли.

— Следующим шагом, — продолжал Калеб, — будет то, что все жители поселка, желающие участвовать в этом деле, должны представить свои продукты и изделия для оценки. Мы выберем то, что войдет в первый каталог, а потом займемся эскизами этикеток.

— Ой, как хочется поскорее начать! — В голосе Сиренити слышалось нетерпение. — Я вернусь к вам, как только закончу с Джорджем.

Калеб посмотрел на нее.

— С Джорджем?

— Это представитель оптовика, торгующего цельным зерном. Он там, у меня в офисе.

— Верно. Джордж. — Калеб взял в руки пакетик фасолевого супа. — Не торопитесь.

Сиренити скрылась за дверью офиса. Оставшиеся переглянулись.

Блейд прокашлялся.

— Если Сиренити говорит, что вы в порядке, Вентресс, тогда это, должно быть, так и есть.

— Спасибо, Блейд. Я рад, что мы немного побеседовали.

— Это вроде как-то разрядило атмосферу, верно? — Блейд придвинулся ближе и понизил голос. — Я знаю, все считают меня параноиком, но это ведь не значит, что я сумасшедший, это, как известно, не одно и то же.

— Благодарю вас за то, что объяснили мне разницу, а то уж я начал немного беспокоиться.

— У меня была причина думать, что с вами может быть не все чисто, — сказал Блейд, почти не разжимая губ. — В ту ночь я слышал машину.

Калеб подумал, что упустил что-то важное в разговоре.

— Машину?

— Выезжала с дорожки у дома Эстерли. — Блейд бросил быстрый взгляд вдоль прохода — видимо, проверял, не прячутся ли враги в бочке с гранолой. — Вскоре после полуночи. Не мог разглядеть ее из-за тумана.

— Понятно. — Несколько секунд Калеб молча смотрел на Блейда. — Вы не будете возражать, если я спрошу, что вы делали поблизости от дома Эстерли в ту ночь, когда он умер?

— Обычная рекогносцировка. — Блейд смотрел вниз, на банку с уксусом, которую держал в руке, но похоже было, что он ее не видит. Казалось, он вглядывается во что-то, находящееся или очень далеко, или глубоко у него внутри. — Приходится усиливать меры безопасности, когда плохая видимость. Именно в такое время вероятнее всего можно ожидать их нападения.

— Понятно.

— Ну, мне пора идти. Кое-что надо сделать. — Блейд поставил банку с уксусом обратно на полку. — Вы правда думаете, что этот мой уксус пойдет через каталог Сиренити, если на нем будет стоять мое имя?

— Нарасхват.

— Ну, тогда хорошо. Деньги не помешают. Пока. Еще увидимся. — Блейд направился по проходу к двери и вышел из магазина.

В этот момент из офиса Сиренити выплыл Джордж, представитель по сбыту. Теперь это явно был совсем другой человек. Его плечи распрямились, а походка определенно стала упругой. Он встретился глазами с Калебом и показал ему поднятый большой палец.

— Раз плюнуть, — прошептал он заговорщически, когда проходил мимо Калеба. — Просто надо знать, как к ней подъехать. Желаю удачи с вашим тофу.

— Спасибо. — Калеб проводил Джорджа глазами, пока тот не исчез за дверью магазина. Потом он повернулся и посмотрел на Сиренити, стоявшую в дверях офиса. Вспомнил, как она кинулась защищать его, когда Блейд повел себя вызывающе несколько минут назад.

— Говорят, с вами легко иметь дело, партнер, — сказал Калеб.

— Смотря что вы продаете, — усмехнулась Сиренити, — партнер.

Глава 6

— Скажите, у Блейда была какая-то особая причина заподозрить в вас передового лазутчика ожидаемого им вторжения или же он просто был в обычном своем репертуаре подозревающего всех и вся? — спросила Сиренити позже тем же вечером.

Калеб рассеянно сдвинул брови, но не поднял глаза от бумаг, которые разложил на столе в гостиной у Сиренити.

— Он что-то говорил, будто слышал, как какая-то машина отъезжала от домика Эстерли в ту ночь, когда тот упал с лестницы.

— Хм. — Сиренити немного подумала над этим, но потом решила, что есть логическое объяснение загадке. — Наверняка это была Джесси.

— Вы говорили, что она была второй половинкой Эстерли?

— Она была ею время от времени. Мне почудился запах застоявшегося трубочного дыма, когда я пришла к Эмброузу в тот день и нашла его мертвым. Джесси курит трубку. Насколько я помню, там на столе стояли еще две пустые кружки из-под кофе.

Калеб сделал пометку на полях одной из бумаг.

— Сегодня утром, когда мы разговаривали с ней у дома Эстерли, она ничего не говорила о том, что была с Эстерли накануне вечером.

Сиренити наблюдала за Калебом с интересом и завистью. Она знала немногих, кто мог успешно заниматься двумя делами одновременно. Для него же явно не составляло труда делить внимание между деловыми заметками и разговором о Джесси.

— Мы ведь специально не спрашивали ее, была ли она тогда там, — напомнила ему Сиренити.

— Она сама могла бы упомянуть об этом.

— Не вижу причины. Мы болтали с Джесси всего пару минут. У нее голова была занята массой других вещей.

— Вроде того, что она только что унаследовала дом и небольшое состояние в виде фотооборудования, — сухо сказал Калеб.

— На что это вы намекаете? Я не понимаю, как… — Зазвонил телефон, прервав Сиренити на полуслове. Она положила ручку, которую крутила в руках, и подняла трубку.

— Алло?

— Привет-привет, Сиренити, дорогая! Сколько лет, сколько зим. Как поживает моя любимая продавщица гранолы?

— Ллойд. Я не ждала твоего звонка. — Это было мягко сказано. После того, как она вышла из себя и вспылила в последний раз, когда видела его полгода назад, она не ожидала, чтобы он еще когда-нибудь ей позвонил. Сиренити нечасто выходила из себя, но те редкие случаи, когда это с ней бывало, обычно надолго запоминались. Надолго. Монтроуз, который был полностью поглощен музыкой и лишь отчасти работой на единственной в Уиттс-Энде заправочной станции, сказал ей как-то, что это из-за ее рыжих волос.

— Откуда ты говоришь?

— Да вот, заработался допоздна у себя в кабинете, здесь, в добром старом Буллингтонском колледже. Ты ведь помнишь Буллингтон, Сиренити, душа моя? Ты ведь не так давно уехала, чтобы на полном серьезе забыть нас, оставленных внизу, у подножия горы? — Ллойд сделал многозначительную паузу. — Я-то точно тебя не забыл.

Пальцы Сиренити крепче сжали трубку. Ее глаза встретились с вопросительным взглядом Калеба.

— Нет, я не забыла Буллингтон.

— Рад это слышать, — сказал Ллойд со своей обычной неубывающей веселостью. — У меня много что изменилось с тех пор, как я стал ассистентом завкафедрой. Даже уговорил людей от Шордхэма дать мне небольшую субсидию. Ты можешь такому поверить?

Невероятно, думала Сиренити. Ллойд разговаривает с ней как ни в чем не бывало. Как будто они старые друзья. Как будто он не пытался использовать ее в качестве объекта своих исследований. Как будто никогда не давал ей повода думать, что с ним у нее может быть настоящая семья, о которой она всегда мечтала.

— Я рада за тебя, Ллойд. Послушай, я сейчас очень занята. Ты хотел что-то конкретное?

— Думал как-нибудь на днях заехать в Уиттс-Энд и повидать тебя. Сколько же мы не виделись? Полгода?

— Да. Полгода.

— Мне вроде как любопытно посмотреть, как у тебя дела.

— Еще бы не любопытно! Мечтаешь довести до конца свое исследование? Извини, но у меня нет сейчас времени на заполнение подробной анкеты, — сказала Сиренити.

— Интересно, что ты упомянула мои маленькие анкетки. — Ллойд довольно хохотнул. — Я как раз собирался заговорить о них.

— Ну нет. Нет. Только не это. — Сиренити бессильно откинулась на подушки дивана, чувствуя полнейшее отвращение. Она видела, что сейчас все внимание Калеба принадлежит ей. Он уже не делал два дела одновременно. Он был сосредоточен всецело на ней одной. — Мы уже прошли через это. Забудь обо всем, Ллойд, я не собираюсь снова стать объектом твоих исследований.

— Тпру! Придержи своих лошадок, Сиренити, дорогуша! Кто говорит об использовании тебя в качестве объекта исследований?

— Ты.

— Неверно. — Ллойд понизил голос до теплого, вкрадчивого бормотания. — Эй, неужели так трудно поверить, что мне просто хочется снова тебя увидеть?

— Да, откровенно говоря, трудно. Ты ясно дал понять в последний раз, когда я тебя видела, что желаешь лишь одного типа отношений между нами — того, который существует между лабораторной крысой и ученым.

— Эй, дорогуша! Несправедливо, несправедливо. — Ллойд, казалось, был страшно обижен. — У нас с тобой был современный тип отношений. Мы стояли выше этой примитивной штуки «мужчина — женщина». Мы были друзьями.

— Друзьями? Ты о дружбе не знаешь ровным счетом ничего, Ллойд. Друзья не используют друг друга. — Сиренити мягко опустила трубку.

Воцарившееся в комнате молчание при желании можно было потрогать руками. Калеб с задумчивым видом рассматривал телефон.

— Ваш приятель?

— Уже нет.

Пронзительно зазвонил телефон. Сиренити со стоном взяла трубку.

— На этот раз ты скажешь, что тебе на самом деле нужно, Ллойд, или я выдерну телефонный шнур из розетки.

— Слушай, это не пустой треп, Сиренити. Я хочу провести полномасштабное исследование Уиттс-Энда. — Голос Ллойда теперь звучал энергично и настойчиво. Все нотки заискивания исчезли. — Это очень, очень важно.

Сиренити нахмурилась.

— Исследование Уиттс-Энда? Ты, видно, спятил. Брось это.

— Я серьезно, Сиренити. Это архиважно для моей карьеры. Я хочу приехать и сделать тщательный анализ динамики общины в Уиттс-Энде. Я хочу отобразить всю социальную структуру этого городка. Tы знаешь — глубокие наблюдения, подробнейшие интервью и все такое. Особенно я хочу увидеть те озерца видений, о которых ты мне рассказывала.

— А будут ли тайно записываться на пленку некоторые наблюдения и интервью? — Сиренити постаралась придать своему голосу особенно ласковую интонацию.

— Черт, ты так и будешь вечно припоминать мне этот единственный маленький инцидент? Ну, Сиренити, дорогуша, будь же благоразумна. Ты ведь и сама преподавала этот предмет, помнишь? Ты же знаешь, как ведется сбор данных на местах. Мне нужны были чистые, неподдельные данные. Я не мог позволить тебе знать, что я делаю. Это повлияло бы на результаты и выводы.

— Скажи-ка, — спросила Сиренити, — нас напечатали?

На другом конце провода четко обозначилась пауза.

— Да-да, а как же! В номере «Джорнэл оф соушл дайнэмикс» за этот месяц. Я назвал работу «Аутсайдеры и формирование сообществ». — Голос Ллойда потеплел от гордости. — Moгy тебе сказать, что статья вызывает немалый интерес в определенных кругах. Слушай, я пришлю тебе экземпляр.

— А мое имя называется или я там фигурирую просто как исследуемый объект? А? — поинтересовалась Сиренити.

— Я всегда уважаю анонимность моих объектов, — торжественно заявил Ллойд.

Сиренити не знала, засмеяться ли ей или бросить трубку.

— Мне следовало бы подать на тебя в суд, Ллойд. Если бы у нас в Уиттс-Энде был адвокат, я бы, пожалуй, пошла на это. А так и связываться не хочу. Всего доброго.

— Сиренити, подожди, не вешай опять трубку. Я стою здесь, преклонив колена. Мне в этом деле нужна твоя помощь. Ведь никто из живущих в Уиттс-Энде чудиков не станет даже разговаривать со мной, если ты им не скажешь, что это нормально.

— Не собираюсь позволить тебе превратить Уиттс-Энд в исследовательский полигон.

— Сиренити, дорогуша, мне нужно сделать эту работу. Если у меня в этом году выйдет еще одна публикация, я стану первым кандидатом на место заведующего кафедрой, когда уйдет старик Холлингс.

— А-а, вот теперь мне все понятно.

— Что ты хочешь этим сказать? — вскинулся Ллойд.

— Просто мне было интересно, какая в этом деле ставка для тебя. Теперь я это знаю. Спокойной ночи, Ллойд. — Сиренити повесила трубку. Потом, подавшись вперед, выдернула шнур из стенной розетки.

Калеб заложил руки за голову, вытянул ноги, откинулся на спинку стула и стал задумчиво рассматривать потолок.

— Ллойд?

— Профессор Ллойд Рэдберн, ассистент заведующего кафедрой социологии в Буллингтонском колледже. Добивается назначения на должность завкафедрой. — Барабаня пальцами по подлокотник дивана, Сиренити перечитала свои записи. Проверить графики доставки всех продуктов. Расположить описания в каталоге. Снимки для каталога: цветные или черно-белые? Художественное оформление обложки? Связаться с владельцем типографии в Буллингтоне.

— Этот парень, Рэдберн, хочет изучать Уиттс-Энд?

— Да. Он считает, что наш маленький городок — это явление своеобразного атавизма, живой пример того, как могло функционировать типичное пограничное сообщество.

— По-вашему, он прав?

— Угу. — Сиренити усмехнулась. — Но я определенно не намерена помогать ему это доказывать. Мне надо налаживать здесь новое дело.

Калеб встал и подошел к окну. Он стоял, глядя в темноту, и видел застекленную кабину хот-таба6 у заднего крыльца дома Сиренити.

— Это вы из-за Рэдберна покинули академический мир и вернулись обратно в Уиттс-Энд?

— Что? — Сиренити оторвалась от своих записей и нахмурилась. — А, понимаю, что вас интересует. Нет, не из-за него. Я по-настоящему никогда и не уезжала из Уиттс-Энда. Почти все время я ежедневно ездила в Буллингтон и обратно, за исключением одного краткого периода, когда переживала полосу бунтарства и жила на территории колледжа.

— Ничего не получилось?

— В общем, нет. — Сиренити усмехнулась уголком рта. — Я так и не смогла привыкнуть к жизни в Буллингтоне. Во всяком случае, как только я нашла способ зарабатывать на жизнь здесь, то ушла с работы на кафедре социологии и открыла свой магазин. Это было три года назад. Ллойд даже еще и не работал в Буллингтоне, когда я там была. Его приняли на кафедру около года назад.

— Как вы с ним познакомились?

Сиренити наморщила нос.

— Он начал появляться здесь по субботам и воскресеньям в начале прошлой весны. Околачивался возле магазина и кафе Ариадны, стараясь вписаться в общую картину. Как-то так незаметно мы и познакомились.

— Как-то так? — спросил Калеб, не оборачиваясь.

Сиренити откашлялась.

— Вы, может быть, обратили внимание, что у нас в Уиттс-Энде людей моего возраста очень мало. Кстати, это одно из того, что я надеюсь здесь изменить. Хотелось бы, чтобы Уиттс-Энд опять привлекал молодых людей, как это было вначале. Нам нужны здесь дети и семьи. Я единственный человек, фактически родившийся и выросший здесь за последние тридцать лет.

— Так что Рэдберн оказался первым подходящим мужчиной, объявившимся в городе за довольно долгое время, ведь так?

— Наверно, можно и так сказать. — Сиренити насторожилась. Она совершенно не представляла, что делается в голове у Калеба. — Он может быть очень обаятельным в общении, к тому же у нас с ним было кое-что общее и помимо возраста.

— Социология. Жизнь и обстановка колледжа.

— Верно. Я преподавала в Буллингтонском колледже, пока работала над диссертацией. Как бы там ни было, Ллойд услышал об Уиттс-Энде и заинтересовался. Приехал, чтобы осмотреться. Решил изучать меня. Только забыл упомянуть, что это и было настоящей причиной его интереса ко мне.

— И когда же вы узнали, что вы — просто объект исследований, а не что-то большее для него?

— Я узнала правду в тот день, когда случайно обнаружила его магнитофон. — Сиренити невесело усмехнулась этому воспоминанию. — Он как раз надиктовывал на пленку. Что-то там о роли мифа в социальной структуре Уиттс-Энда. Он решил, что я каким-то образом вплетена в местную легенду, имеющую pешающеe значение для структурной динамики общины. Это было нагромождение всякой чепухи, но на бумаге, должно быть, выглядело интересно.

— И что же произошло?

— Я взбесилась. Швырнула его магнитофон на землю и стала топтать. Велела ему убираться из города и больше не показываться. Сцена была еще та, можете мне поверить. Давно я не была в таком бешенстве. Сегодня он звонил в первый раз после того выяснении отношений.

— Когда вы говорили с ним по телефону несколько минут назад, было не похоже, что вы все еще в бешенстве. Вы были лишь немного раздражены.

Сиренити тихонько засмеялась.

— Ну, все-таки полгода прошло. У меня было время успокоиться. Кроме того, очень трудно долго cердиться на такого человека, как Ллойд. Признаюсь тогда мне было больно. Думаю, в основном пострадала моя гордость. Я чувствовала себя круглой идиоткой из-за того, что позволила себя использовать.

— Собираетесь позволить ему использовать вас опять?

— Нет. — Сиренити бросила записи на стол. — Даже если бы я хотела помочь ему в изучении Уиттс-Энда, это было бы напрасной тратой сил.

— Почему?

— Вы можете, положа руку на сердце, представить себе, как кто-то из здешних жителей заполняет подробную анкету или отвечает на сугубо личные вопросы какому-то чужаку, собирающему данные для своего социологического исследования?

Несколько секунд Калеб молчал, размышляя над этим сценарием.

— Пожалуй, было бы интересно видеть, как будет реагировать Блейд, если к нему пристанут с кучей личных вопросов относительно его стиля жизни и социальных взаимодействий.

Сиренити коротко усмехнулась.

— В этом что-то есть. Может, надо позволить Ллойду приехать сюда в конце концов. В прошлый раз у него не было возможности встретиться с Блейдом. Дело в том, что днем Блейд обычно спит. Я могла бы представить их друг другу, а потом отойти в сторонку и полюбоваться взрывом.

— Но вы ведь не сделаете этого? — спросил Калеб.

— Нет. У меня есть дела поважнее.

— Вы пытаетесь спасти городок.

— Верно. А вы, помнится, что-то говорили насчет того, что поможете мне.

— Сиренити?

У него в голосе появился какой-то новый оттенок. Он заставил ее насторожиться.

— Что?

— Знаете, чего бы мне хотелось сегодня вечером?

— Нет. — Прилив волнения был похож на удар тока. От выброса адреналина у нее задрожали пальцы. Что она скажет, если он предложит ей лечь с ним в постель, лихорадочно думала она. Одна ее часть страшилась этого момента. Другая жаждала его.

— Мне хотелось бы забраться в ваш хот-таб.

Сиренити ощутила себя детским воздушным шариком, в который ткнули иглой. Все стало плоским.

— В мой хот-таб?

— Я никогда еще не сидел в хот-табе.

— Вы шутите.

— Нет, не шучу. — Он покачал головой.

Сиренити не находила слов. Она-то ведь принимала такие ванны почти с самого детства. Обитатели Уиттс-Энда считали это обычной формой расслабления, сродни медитации. Она часто приглашала Ариадну, Джесси и некоторых других жительниц городка к себе на приятные процедуры.

— Ну что ж. В таком случае, можете воспользоваться им, если хотите, — вежливо проговорила наконец она.

Калеб повернулся к ней. Его лицо было неподвижным и непроницаемым.

— Хочу.

— Ладно, хорошо. — Все еще в замешательстве от его странной просьбы, она встала и пошла к задней двери. — Я покажу вам, как он включается.

Калеб вышел за ней на крыльцо.

— Сегодня на дворе холодно.

— Скоро станет намного холоднее. — Сиренити отодвинула задвижную стеклянную дверь темной ванной кабины и вошла внутрь. Воздух там был влажный. Включать освещение она не стала. Света из окон коттеджа было вполне достаточно, чтобы ориентироваться. — Помогите мне снять чехол, пожалуйста.

— Давайте. — Калеб занялся застежками, которыми крепился чехол. Ему не потребовалось много времени, чтобы разобраться в крючках.

Сиренити показала ему, как скрутить в рулон тяжелый виниловый лист и убрать его на стоящую рядом скамейку. Потом она включила механизм, который заставлял горячую воду крутиться и мягко пульсировать в большом, глубоком резервуаре. Открыв шкафчик, она достала несколько махровых полотенец и сложила их в стопку рядом с хот-табом.

Когда все было готово, она посмотрела на Калеба. Из-за теней ей не было видно, какое у него выражение лица, но Сиренити знала, что он наблюдает за ней со знакомым мрачноватым напряжением, которое она часто в нем замечала. Какой-то новый, не изведанный еще холодок сексуального волнения прошелся по ее телу. На этот раз ощущение не было просто плодом ее воображения — оно явно шло от него. Она почувствовала себя опасно возбужденной.

— Вот. Она в полном вашем распоряжении, — сказала Сиренити. — Прошу.

— А вы не хотите присоединиться?

Идея никуда не годная, подумала она. Определенно ни к чему. Она открыла рот, собираясь сказать ему, что ее ждет работа.

— Почему бы и нет? — услышала Сиренити свой голос. Она с трудом верила своим ушам. Это же глупо, в самом деле глупо. — Небольшой сеанс релаксационной терапии мне не повредит.

Она сняла просвечивающее зеленое платье, надетое поверх вязаного костюма-комбинезона, и аккуратно повесила его на медный крючок. Ее пальцы нащупали «молнию» комбинезона. Она остановилась, стараясь припомнить, куда убрала свой старый купальник. Обычно для горячей ванны ей не нужен был купальник.

Она вдруг поняла, что от сомнений и неуверенности нервы ее совершенно расшатались. При первом знакомстве с Калебом она была так уверена, так радостно убеждена, что у них обязательно будет роман. Она смотрела на него и видела смутные проблески их общего будущего, надежду на обретение семьи. Но его реакция, когда он узнал о существовании сделанных Эмброузом фотографий, резко все изменила. Швырнула ее в эту трясину смятения. Обычно она не стеснялась своей наготы. Но при Калебе все было иначе. В этот вечер у нее не было ясности ни в чем — кроме того, что воздух в стеклянной кабине был заряжен электричеством.

По другую сторону ванны Калеб начал медленно расстегивать рубашку. Его сильные пальцы методически переходили от одной пуговицы к другой. Рубашка распахнулась до пояса.

Сиренити замерла. Ее словно пригвоздил к месту вид темных, курчавых волос, едва различимых в затененной области, которую обнажила расстегнутая рубашка Калеба. Она с трудом проглотила комок в горле.

— Что-то не так? — спросил Калеб.

— Я… я не помню, куда задевала свой старый купальник. И у меня нет плавок, чтобы дать вам.

— Я думал, что в хот-табе люди не пользуются купальниками и плавками.

— А, ну да, то есть нет, обычно не пользуются. Принимать такую ванну почти то же самое, что купаться в горячем источнике или в японской бане.

— Прекрасно. Значит, нам не нужны купальные костюмы. — Калеб расстегнул пряжку на поясе.

Сиренити быстро повернулась к нему спиной. Она сбросила туфли и до конца расстегнула «молнию» на комбинезоне. До сегодняшнего вечера она никогда не думала о хот-табе как о чувственном приключении. Но ведь ей до этого никогда и не приходилось принимать горячую ванну вместе с мужчиной, от которого у нее внутри все таяло.

У себя за спиной она услышала, как Калеб вошел в пузырящуюся воду.

— Ощущение очень приятное, — негромко сказал он.

— Ванна дает большой лечебный эффект. Чудесный способ расслабления. — Она поморщилась. Ее голос даже ей самой показался слишком высоким.

— Теперь мне понятно, почему это вам так нравится.

Побуждаемая чем-то глубоко у себя внутри, чем-то, что и назвать боялась, Сиренити очень осторожно повернулась. К чувству облегчения примешалась доза явного разочарования, когда она увидела, что Калеб был надежно погружен по грудь в бурлящую воду.

Но хотя она не видела выражения его оказавшегося в тени лица, да и темнота определенно гарантировала им обоим высокую степень благопристойности, ей все же никак не удавалось заслониться от сильных флюидов мужской сущности Калеба. Либо у нее разыгралось воображение, либо, как сказал бы Ллойд, сегодня она просто, видимо, не в состоянии преодолеть эту штуку «мужчина — женщина». Напротив, она никогда еще не ощущала ее так остро.

Калеб вытянул руки вдоль края ванны и расслабился в бурлящей воде. Неяркий отсвет из окон коттеджа обрисовывал его мощно вылепленные плечи, давая представление о силе его мускулисто-гладкого тела. Сиренити почти не дышала. Несмотря на парную, тропическую атмосферу, она все никак не могла остановить дрожь. Эта ее затея явно была необдуманной.

Снова повернувшись к ванне спиной, она стянула с себя комбинезон и схватила полотенце. Но ведь эта идея была вовсе и не ее, напомнила она себе, закрепляя полотенце на талии. Это Калеб предложил забраться в ванну вдвоем. Интересно, трудно ли eму игнорировать их разнополость или же это волнение ощущает лишь она одна?

Во влажной, жаркой темноте Калеб ждал ее. Подходя к краю ванны, она чувствовала на себе его взгляд. Она знала, что двигается с изящной осторожностью лани, приближающейся к водопою. К тому же она не могла отделаться от мысли, что, в то время как Калеб виделся ей только как силуэт на фоне света из окон у него за спиной, сама она была ясно видима в этом неярком освещении.

Она окунула в воду носок ноги и замерла, не в силах заставить себя снять полотенце. Она беспомощно смотрела в затененное лицо Калеба, мысленно прося его прийти ей на помощь, придумать выход из этой глупой ситуации.

Как бы прочитав ее мысли, Калеб прислонился головой к краю ванны и просто закрыл глаза.

С легким вздохом облегчения Сиренити освободилась от полотенца и, скользнув в ванну, быстро села на погруженную в воду скамейку.

Успокоенная мыслью о том, что под пенящейся водой он мог видеть ее не больше, чем она его, Сиренити стала лихорадочно искать тему для вежливого paзговоpa. Она ухватилась за первое, что пришло ей в голову:

— А вы прекрасно справились с Блейдом сегодня утром.

— Да, пожалуй, неплохо. — Глаза Калеба оставались закрытыми. — Особенно если учесть, что в тот момент он меня по-настоящему достал.

Сиренити хотела увидеть выражение его лица, но это ей не удалось.

— Достал?

— Да, достал. Не помню, когда в последний раз мне так хотелось как следует врезать кому-то.

— О-о… — Сиренити не знала, что на это ответить. — Я благодарна вам за то, что вы сдержались.

— Не стоит благодарности. Это я вас должен благодарить за то, что вы бросились меня защищать. Кстати, я не помню, когда в последний раз кто-то так поступил ради меня.

— Кровь на полу магазина — это плохо для бизнеса.

— У вас все задатки удачливого предпринимателя. — Он слегка повернул голову. Света было как раз достаточно, чтобы увидеть его чуть тронутый улыбкой рот. — А знаете, в общем и целом, эта неделя была у меня весьма необычная.

— Правда?

— Многое случилось со мной впервые.

— Например?

— Впервые в жизни я взялся консультировать такой сумасбродный проект.

— Он не сумасбродный, — возразила Сиренити, сразу переходя к обороне.

— Впервые в жизни я был близок к тому, чтобы ввязатъся в драку с психом-параноиком.

— Блейд не псих. Просто он функционирует одновременно в двух разных реальностях. Такое встречается довольно часто. Зоун тоже это делает.

— Впервые в жизни я участвовал в акте взлома и проникновения…

— Одну минуту. — Теперь Сиренити не на шутку рассердилась. — Вы имеете в виду то, что было в подвале у Эмброуза сегодня утром? Это был никакой не взлом и не проникновение. Я имела полное право искать эти негативы.

— Впервые в жизни я испытал ревность к человеку, которого никогда не видел.

— Ревность? — Сиренити была сражена этим пунктом в его списке пережитого впервые. — Вы говорите о Ллойде?

— Да.

— Но почему ни с того ни с сего он вдруг вызвал у вас ревность?

Калеб проигнорировал этот вопрос.

— Впервые в жизни я сижу в хот-табе.

— Вы уже говорили это раньше, — сказала Сиренити, недовольная переменой темы разговора. Интересно, неужели он на самом деле приревновал ее к Ллойду? — Невелика важность. Лично я практически не вылезаю из горячих ванн.

— Вы когда-нибудь сидели в вашей горячей ванне в компании с Рэдберном?

— Что? Нет, никогда. Хотя это совсем не ваше дело.

Калеб поднял ресницы и посмотрел на нее.

— Я хочу быть с вами.

Сиренити буквально онемела. Не могла придумать подходящего ответа. Не могла придумать вообще никакого ответа. Если бы он не ополчился тогда на нее из-за фотографий. Если бы она могла доверять ему. Если бы да кабы.

— Сиренити? — В его голосе слышалась хрипотца нескрываемого желания.

Она облизнула губы кончиком языка, сделала несколько глотательных движений, чтобы прочистить горло, и глубоко вздохнула.

— А как же фотографии?

— К черту эти проклятые фотографии. Они не имеют значения.

— Калеб, вы уверены? — Если бы только она могла ему поверить.

— Уверен, — сказал Калеб. — В тот день, когда я поцеловал вас у себя в офисе, вы сказали мне, что я пожалею, что так бурно реагировал на эти фотографии. — Он протянул ей руку. — Вы были правы.

Сиренити несколько долгих мгновений изучала его сильные пальцы. Она знала, что все время, с самого начала хотела этого. Именно это и было настоящей причиной, почему она позволила Калебу вновь войти в ее жизнь.

Но это случилось слишком рано. Она еще не совсем уверена.

Медленным движением, загипнотизированная сознанием того, что он хочет ее, она вынула руку из воды и вложила ее в его ладонь.

Он крепко сжал ее пальцы в своих. Ни слова не говоря, потянул ее к себе сквозь пенящуюся воду. Она невесомо скользнула прямо к нему в объятия. Он прижал ее к себе и впился в ее губы с жадным неистовством, захлестнувшим все ее чувства.

Сиренити наслаждалась его горячим, мужским вкусом. Его руки крепко обнимали ее. Она остро ощущала своим бедром твердую выпуклость его бедра, чувствовала всю силу его возбуждения.

— Я был дурак, что позволил тебе выйти из моего офиса в тот день, — прошептал Калеб, почти не отрываясь от поцелуя. — Я знал, что именно так и будет у нас с тобой.

— Да. — Она тоже это знала. Подгоняемая настоятельной потребностью, которая все росла и росла у нее внутри, она теперь сама прильнула к нему. Ее потрясла сила испытываемого ею желания. Такая мощь льющихся через нее ощущений была ей внове. Она грозила заставить ее преступить те безопасные границы, в которых ей, она знала, следовало с ним держаться.

Рука Калеба опустилась ниже и приподняла на ладони ее мягкую тяжелую грудь. Большим пальцем он провел по ее нежному кончику. Ощущение напряжения и стягивания охватило Сиренити. Она судорожно глотнула воздух открытым ртом, ее голова опять склонилась к нему на плечо.

Еще нет. Слишком рано.

Калеб слегка приподнял ее невесомое тело — так чтобы из воды показался бутон соска. Его голова склонилась к нему. Она содрогнулась, когда почувствовала, как края его зубов слегка сдавили cocок Она запустила пальцы ему в волосы и, повернув голову, легонько укусила его за плечо. Потом поцеловала в шею. Ей нравилось ощущать под руками его тело, нравилось чувствовать, как по ней прокатываются волны возбуждения. Ей нравилось состояние предвкушения.

Ей очень нравился он.

— Ты вкусная, — пробормотал Калеб. — Очень, очень вкусная. А я в жизни еще не был так голоден.

Его рука скользнула вниз по ее животу к тому месту, где ее ноги все еще были плотно сдвинуты. Ощутив, что он пробует проникнуть между ними, она медленно развела бедра. Его пальцы нашли что искали, погладили, осторожно раскрыли и вошли внутрь.

— Калеб.

— Там так тесно. — От страсти голос Калеба стал хриплым и прерывистым. — Тесно и горячо. Ты меня хочешь.

— Да. — Она поцеловала его в шею со странным отчаянием, которое не могла бы объяснить.

Он медленно вынул палец, потом снова погрузил его глубоко внутрь. Краем большого пальца он провел по маленькому пульсирующему узелку, скрытому в складках ее плоти. Он повторял эту ласку снова и снова, пока Сиренити не стало казаться, что она вот-вот разлетится на мелкие кусочки. Она судорожно изогнулась, прижимаясь к нему, ее ногти впились ему в кожу.

— Я сейчас сойду с ума, — прошептал Калеб. Он убрал ласкавшую ее руку, прижал Сиренити к груди и стал вставать.

Реальность накатилась болезненной волной, вернулась на свое место вслед за сбегавшими с нее каскадами воды.

— Нет, подожди, — выдохнула Сиренити. Он вцепилась в него и зарылась лицом в изгиб его шеи. — Прости, я не могу. Пока еще не могу. Это слишком быстро.

— Слишком быстро?

— Разве ты не видишь? Я больше ни в чем не уверена. Все теперь запуталось. Пожалуйста, прости. Я не могу объяснить. Просто считаю, что сейчас не время.

— Не время?

— О, черт, я сама во всем виновата. Мне вообще не надо было забираться в эту лохань. Я знала это. Знала, но ничего не могла с собой поделать.

Калеб молчал. Он стоял по пояс в бурлящей воде и держал ее в объятиях. Мышцы у него на груди затвердели. Руки и плечи были напряжены для схватки или любви. Сиренити почудилось, что он вот-вот поднимет голову и завоет на луну в гневе и разочаровании.

Но он ничего такого не сделал. Вместо этого он медленно опустился обратно в пузырящуюся воду и притянул ее к себе. Она чувствовала, что он сдерживает себя ценой огромного усилия воли. Это ее поразило.

— Калеб, мне очень жаль.

— Молчи. — Он тяжело запустил руку в ее мокрые волосы и грубо поцеловал ее в губы. — Я это начал, я и закончу.

Она подняла голову и заглянула ему в лицо, лихорадочно ища способ как-то объяснить то, что нельзя было выразить словами.

— Просто еще не пришло время. Для меня.

— Я знаю. Ты прекрасна. Немного со странностями, но прекрасна. — Света было достаточно, чтобы видеть глубоко чувственный изгиб его губ. Было не похоже, чтобы он сердился. — Ты моя вольная птица, моя волшебная принцесса. — Его рука скользнула вниз, к ее груди. Он потрогал висящего там грифона, потом рука спустилась ниже, к ее талии. — Ты заставляешь меня гореть.

— Калеб…

— Я знаю. Сейчас слишком рано для того, что я хочу, — прошептал он. — А для этого тоже слишком рано? — Он опустил руку еще ниже и снова нашел теплую, влажную щель, спрятанную у нее между ног.

Сиренити вздрогнула и сквозь зубы втянула воздух.

— Может быть, не надо…

— Я просто хочу прикасаться к тебе. Уж настолько ты можешь мне довериться?

— А как же ты? — Она почувствовала себя идиоткой.

Он тихонько засмеялся под покровом теней.

— Ты тоже можешь потрогать меня. То есть, если хочешь, конечно.

— Хочу, — сказала она. — Очень. Но, Калеб…

— Доверься мне на этот вечер. — Он поцеловал ее в шею, нащупывая рукой мягкие лепестки ее плоти. — Позволь мне хотя бы это. Я только потрогаю тебя, и все.

— О Калеб… — Ее тихий вскрик оборвался, когда он стал ласкать ее. То невыносимо пронзительное ощущение взлета и парения, которое она испытала несколько минут назад, бурным приливом вернулось к ней.

Оказавшись во власти этого нового для нее ощущения, от которого внутри у нее все словно закручивалось, сворачиваясь в тугую спираль, она могла лишь сильнее цепляться за него. Глаза ее расширились, потом крепко зажмурились, так как интимная ласка не прерывалась.

Сиренити знала, что он наблюдает за ее лицом в полутьме. Она чувствовала в нем мужское предвкушение. Он ждал чего-то, что должно было случиться. Она тоже ждала, хотя и не знала, чего именно.

Вдруг она вспомнила, что и ей полагалось прикасаться к нему. Она положила руки ладонями ему на грудь и провела ими вниз, по его плоскому животу.

— Нет, — сказал он ей на ухо. — Я передумал. Не делай этого, а то я не справлюсь.

— Но я хочу прикасаться к тебе.

— В другой раз.

Она застонала, когда он сделал рукой что-то невероятно эротическое. И тут же оцепенела от удивления.

— Все в порядке. Дай этому случиться. Доверься мне.

— Я не… я не могу… О Боже, я ведь сейчас… правда… — Недоверие, потом изумление охватили ее и прокатились по ней вместе с ее первым оргазмом. Беспомощная под ударами этой бури, она обвила его шею руками и судорожно вздрагивала в его объятиях.

— Сиренити?

Она засмеялась, потом заплакала, потом в сладком изнеможении прильнула к его груди, чувствуя счастливое облегчение.

— Черт меня побери, — сказал Калеб. — Неужели это с тобой впервые?

Несколько минут спустя Сиренити полусонно шевельнулась и инстинктивно прижалась теснее к Калебу. Вода бурлила вокруг нее. Может быть, время все-таки пришло, подумала она.

Она чувствовала себя чудесно, была полна уверенности в себе. Недавние сомнения и колебания почти бесследно исчезли в содроганиях ее оргазма. Это было поразительно.

Да, время определенно пришло. Странно, почему она не поняла этого раньше. Просто на какое-то время все немного смешалось.

— Калеб?

Он поймал ее руку, блуждавшую у него по груди, сжал ее пальцы, снова прислонился головой к краю ванны и закрыл глаза.

— У меня маленький вопрос, если ты не против.

— Уг-гум-м? — Она поерзала по его ноге и принялась покусывать мочку его уха.

— Скажи, ты впервые или не впервые испытала сегодня оргазм?

— Впервые. Было приятно.

— Очень. — Его улыбка была сексуально-волнующей и насмешливой, с немалой толикой мужского тщеславия. — Можешь сказать мне, почему у тебя этого не было раньше?

— Ну, я пыталась. Только как-то не очень получалось.

— Понимаю. — Он ждал, что она скажет дальше.

— Три года назад был один человек. Его звали Стюарт. Стюарт Бартлет. Останови меня, если тебе не слишком хочется все это выслушивать.

— Я слушаю.

— Стюарт приехал в Уиттс-Энд, потому что ему нужно было именно это место.

— Зачем?

— Он нуждался в исцелении. Масса людей приезжают сюда по этой причине. Остаются здесь на самое разное время. Я уже говорила тебе: миру нужны такие места, как Уиттс-Энд.

Калеб открыл глаза и пальцами коснулся ее губ.

— Он был болен?

— Да. Но не телом, а душой. Его жена и сын погибли, когда разбился маленький самолет, на котором они все летели. Стюарт был пилотом. Он сидел за штурвалом, когда произошла катастрофа. Он выбрался из-под обломков без единой царапины. И не простил себе этого.

— И приехал сюда, чтобы забыть? И встретил тебя?

Сиренити кивнула.

— Какое-то время мы были очень близки. Фактически два с половиной года. А потом однажды он понял, что с ним опять все будет нормально. Понял, что может вернуться к той жизни, что ждала eго в Сиэтле. И уехал.

— Почему он не взял тебя с собой?

Она мягко улыбнулась.

— Ты не понимаешь. Никогда и не предполагалось, что я поеду с ним. Я всегда это знала. И он тоже. Эти два с половиной года, что мы провели вместе, были особым временем, специально отведенным для нас двоих. Временем узнавания, исцеления и роста. Это было хорошее время, но ему не суждено было продлиться. Видишь ли, он был из внешнего мира.

— И на протяжении этих целых двух с половиной лет, что ты была с ним, у тебя ни разу не было оргазма? — В голосе Калеба слышалось изумление. — В это трудно поверить.

— Мы пытались много раз, — призналась Сиренити. Она понимала, что краснеет, и была рада, что он не видит румянца у нее на щеках. — Но у Стюарта была проблема.

— Проблема?

— Понимаешь, причина была чисто психологическая, а не физическая. Полагаю, это было вызвано его чувством вины и горя.

— Подожди-ка минуточку. — Калеб сузил глаза и внимательно посмотрел на нее. — Уж не хочешь ли ты сказать, что провела два с половиной года своей жизни с мужчиной, у которого не получалась эрекция?

— Отношения между людьми не исчерпываются сексом, — строго произнесла Сиренити.

— Да, конечно. Правильно. Но два с половиной года с мужчиной, не способным по-настоящему заниматься с тобой любовью? Черт возьми, это просто невероятно. — Калеб сердито смотрел на нее. — Тогда почему он не сделал того, что только что сделал я? Даже импотент мог бы таким образом дать тебе хоть какое-то удовлетворение.

Сиренити пожала плечами.

— Каждый раз, когда мы были вместе, мы oба так беспокоились за него, что я, наверно, просто не могла расслабиться и получить удовольствие. Это было не так уж важно.

— Да как сказать.

Она нахмурилась.

— Это было мое дело, и мне было не важно. Я была счастлива.

— Вероятно, это потому, что ты не знала, чего лишаешься, — пробормотал Калеб.

— Как говорит Куинтон, мы нее способны находить удовлетворение на множестве различных уровней существования. Надо лишь стараться жить в мире с самим собой.

— Ясно. Так что же случилось с этими чудесными отношениями, которые были выше секса?

— Я же сказала: в один прекрасный день Стюарт увидел, что выздоравливает. И понял, что его сексуальная жизнь опять станет нормальной.

— Ты хочешь сказать, что у него наконец получилось с эрекцией и он слинял? — сухо спросил Калеб.

— Это звучит довольно грубо, но, в сущности именно так и было. Мы оба сознавали, что он yeдет из Уиттс-Энда, как только исцелится. Стюарт был очень добрым человеком и поступил так, как cчел нужным.

— Добрым? Ты считаешь это проявлением доброты? — Калеб недоверчиво уставился на нее. — Судя по всему, он просто эгоистичный сукин сын. Он использовал тебя как средство утешения, а как только член у него снова стал стоять, он сразу смылся из города.

— Он считал, что будет несправедливо, если он займется со мной любовью, а потом уедет навсегда. Я понимала, что пришло время отпустить его. Вот и все.

— Не обижайся, Сиренити, но, судя по этому типу Бартлету и тому, что ты рассказала мне о Рэдберне, приходится заключить, что у тебя были чертовски странные романы.

— Кстати о романах, — живо сказала Сиренити, — я все это время думала. Возможно, раньше я ошибалась. Может быть, сейчас как раз и настало наше время.

— Нет. Тогда ты была права. — Калеб с шумом выдохнул. Потом он легонько снял ее у себя с колен и стал в ванне во весь рост. Струи воды сбегали с его гладкого, сильною тела, пока он поднимался по ступенькам. Он протянул руку за полотенцем.

— Калеб? — Она следила за игрой света и тени на eгo блестевших от влаги боках.

Он усмехнулся под покровом теней.

— Час уже поздний. Сегодня мне надо немного поспать. Если припоминаешь, завтра мне предстоит проводить анализ продукции.

— Да, я знаю, но мне бы хотелось кое-что объяснить.

— Не надо больше ничего объяснять. Не сегодня. Я же сказал, чтобы ты доверилась мне.

— Я знаю. — Она задумчиво смотрела, как он одевается. Его подтянутое, без грамма жира тело казалось твердым и неотразимо мужественным. Ей мучительно было даже просто смотреть на него. — Ты, наверно, хочешь этим что-то доказать?

— Да, наверно, так.

— Я этого и боялась. — Она неохотно вылезла из ванны и взяла пушистое полотенце.

Никто из них не произнес больше ни слова, пока они одевались.

Калеб на минутку остановился у входной двери, чтобы поцеловать Сиренити на прощание. Потом он вышел и зашагал прочь, освещая себе путь фонариком. Постояв немного у окна, она пошла спать. Несколько минут спустя, уже засыпая, она могла бы поклясться, что откуда-то издалека до нее донеслись звуки вальса. Монтроуз, подумала она. Он часто музицировал поздно ночью. В безбрежной тишине, обволакивавшей горы, звук разносился очень далеко. Но последней мелькнувшей у нее мыслью было то, что вальс никогда не входил в обычный репертуар Монтроуза.

Глава 7

Калеб вошел в «Уиттс-Энд гросери» через минуту после того, как Сиренити открыла двери своего магазина утром следующего дня.

— Хочу просить тебя об одолжении, — произнес он с места в карьер.

Сиренити поразил неистовый блеск его глаз из-под приспущенных век. Это определенно решает одну маленькую проблему, сказала она себе. Все утро она думала, что скажет ему, когда его увидит. А так он опередил ее.

— Что за одолжение?

Он взглянул на Зоун, которая энергично стирала пыль с полок в другом конце помещения. Потом снова перевел глаза на Сиренити и понизил голос:

— Я должен навестить семью в эти субботу и воскресенье. Завтра моему деду исполняется восемьдесят два года. Меня там ждут. Я хочу, чтобы ты поехала со мной.

— Очень мило с твоей стороны пригласить меня, — медленно проговорила она, стараясь выигратъ время.

— Ты поедешь?

Она встретилась с ним глазами и поняла, что не сможет отказаться.

— Где это?

— Вентресс-Вэлли. В двух часах езды отсюда.

— Вентресс-Вэлли? — Голос Сиренити прозвучал неожиданно громко. — Вентресс-Вэлли? — Она уперла руки в бока и изумленно воззрилась на него. — Этo что, какое-то потрясающее совпадение или же ты на самом деле член семьи, в честь которой назван целый город?

— Город назвали в честь моего прадеда. А в чем дело? Это к чему-то имеет какое-то отношение?

— Черт возьми!

Его губы сжались.

— Что тут такого уж странного? Разве у вас в Уиттс-Энде нет ни одного из Уиттов?

— Вот именно, что нет. Наш основатель Хедкейс Уитт был из отщепенцев шестидесятых годов. Настоящий хиппи, который хотел организовать здесь коммуну. Когда у него не получилось так, как он хотел, он подался на север, на Аляску. С тех пор о нем ни слуху ни духу.

— В этом отношении Вентресс-Вэлли не так повезло. Вентрессы остались на месте. Они владели почти всей пригодной для обработки землей в округе.

— Владели? В прошедшем времени?

— По большей части. — Калеб одной рукой oперся о стену и смотрел на Сиренити с мрачным нетерпением. — За последние несколько лет мы продали большое количество земли, чтобы направить деньги в другие инвестиции. Мой дед оставил себе несколько акров. Он выращивает лошадей. Есть еще вопросы?

— Сколько акров? — настороженно спросила Сиренити.

— Это имеет какое-то значение?

Она вытянула трубочкой губы и подумала.

— Ну, я не знаю. Ты что, жутко богат, Калеб? То есть, я знаю, что ты преуспеваешь в делах, но может, ты триллионер или что-то в этом роде?

— О состоянии моих финансов можно поговорить в другой раз. Сейчас я просто хочу, чтобы ты мне ответила «да» или «нет». Ты поедешь со мной в Вентресс-Вэлли?

Сиренити смотрела ему в лицо.

— Я не знаю. Меня и так уже слишком долго не было в магазине.

— Нас не будет только два дня. Зоун может присмотреть за магазином.

— Почему ты хочешь, чтобы я поехала с тобой?

— Потому что хочу познакомить тебя с моей семьей. Да или нет?

Она скрестила руки на груди и стала постукивать носком одной ноги.

— Думаешь, я понравлюсь твоим родным?

— Мне наплевать, что они подумают. Да или нет?

— Да. — Она подняла руки, сдаваясь. — Ладно. Да. Хорошо. Я поеду с тобой.

Он коротко кивнул, не разжимая челюстей.

— Тогда с этим все. Увидимся позже. В кафе «Подсолнух» ко мне выстроилась целая очередь.

— Да-да, верно. Оценка продукции. — Сиренити нахмурилась. — Не забудь: я хочу найти место для всех, кто пожелает, чтобы его включили в каталог.

— Я специализируюсь в налаживании и запуске деловых предприятий, а не в потакании самолюбию людей с художественными наклонностями. Никто не попадет в каталог, если изделие или продукт не будет соответствовать требованиям.

Сиренити улыбнулась с чувством превосходства.

— Не сомневаюсь, что все изделия и продукты будут им соответствовать. Если нет, то мы поработаем индивидуально с каждым и добьемся этого.

Калеб бросил на нее быстрый взгляд, но ничего не сказал. Просто повернулся и вышел из магазина. Колокольчики громко зазвенели, когда дверь за ним закрылась.

Зоун дождалась, пока колокольчики замолкнут. Тогда она положила тряпку, которой вытирала пыль, и молитвенным жестом сложила ладони рук.

— Что тут такое было, Сиренити?

— А Бог его знает.

— Опасность, — прошептала Зоун. — Опасность и смятение несет он.

— Да нет. Думаю, он просто в дурном расположении духа из-за того, что вчера ему не удалось кое с кем переспать.

— У меня такое впечатление, что для него это очень важно, Ариадна. — Сиренити проверила ценники на нескольких баночках тахинного соуса, прежде чем поставить их на полку. — Калеб пригласил меня поехать с ним сегодня к нему домой, и я согласилась. Мы уезжаем около десяти часов.

— Значит, он хочет познакомить тебя со своей семьей. — Ариадна Гэлпин, хозяйка кафе «Подсолнух», казалась глубоко озабоченной. — Это похоже на сугубо традиционный тип мужчины.

— Он такой и есть.

— У тебя не очень хорошо получается с мужчинами традиционного типа, Сиренити.

— Калеб другой.

Ариадна перебросила толстую седеющую косу обратно за спину и сложила руки под пышной грудью. У Ариадны все было широкое и пьшное. Если бы она жила в более обычной обстановке, то подпала бы под стереотип бабушки. Здесь же, в Уиттс-Энде, люди думали о ней как о Матери. Разница-то невелика, как она однажды сказала Сиренити.

— Это выше моего разумения, — сказала Ариадна. — Как он может быть и тем и другим в одно и то же время?

Сиренити поставила на полку последнюю баночку тахинного соуса и выпрямилась. Она улыбнулась Ариадне со всей теплотой и любовью, проистекающей из привязанности длиною в целую жизнь. Ариадна присутствовала при рождении Сиренити. Она и горсточка других людей, оказавшихся тогда в Уиттс-Энде, помогли вырастить Сиренити.

Это Ариадна научила Сиренити готовить, обращаться с кассовым аппаратом и вести основные счета. И все та же Ариадна своими советами и наставлениями помогла Сиренити в постижении тайн превращения девочки в женщину.

Именно Ариадна лучше всех понимала смутное желание Сиренити иметь настоящую семью — как подспудное стремление на собственном опыте испытать ту тесную близость, что связывает мать, отца и ребенка.

— Когда ты с ним познакомишься, то сразу поймешь, что я имею в виду, — ответила Сиренити. Ариадна в раздумье подняла брови.

— Это у тебя серьезно, да?

— Надеюсь, что так. — Сиренити любила Ариадну как родную тетку, но с ней было трудно разговаривать о мужчинах. Ариадна была самым бесполым человеческим существом, какое ей доводилось когда-ли6о встречать. Похоже, Ариадна действительно преодолела проблему отношений между мужчиной и женщиной. — Как продвигается кулинарная книга?

Ариадна вздохнула, но не пыталась продолжить разговор о Калебе.

— Я заканчиваю раздел блюд из фасоли и макарон. Джесси уже сделала иллюстрации. Они просто изумительны. Готовую рукопись можно будет отправлять в типографию недели через две.

— Здорово. — Сиренити открыла мешок с чечевицей, вскинула его на бедро и высыпала содержимое в открытый бочонок. — Это значит, что тираж будет готов к выходу первого выпуска каталога. Можно будет организовать рекламу.

— Ты правда думаешь, что это дело с заказами но почте у тебя получится?

— Не сомневаюсь. — Сиренити широко улыбнулась. — Как оно может не получиться? Ведь у нас в команде самый лучший консультант по таким делам.

— Наверно, уже слишком поздно советовать тебе придерживаться с ним чисто деловых отношений?

— С каких это пор в Уиттс-Энде стали понимать что такое «чисто деловые отношения»?

— Я боялась, что ты так скажешь.

Складывая пустой мешок, Сиренити взглянула на часы.

— Надо переодеться в дорогу, чтобы выглядеть как Городская и Сельская Мисс.

Двумя часами позже Сиренити, сидя на пассажирском месте в зеленом «ягуаре» Калеба, с восторгом смотрела на открывающийся ее взору вид Вентресс-Вэлли. Акры прекрасно возделанной земли, виноградники и скотоводческие фермы раскинулись по всему слегка холмистому ландшафту. На дорогах встречалось больше пикапов, чем легковых машин. На неогороженных полях урчали трактора.

Небольшой городок Вентресс-Вэлли представлял собой скопление нескольких скобяных лавок, фуражных магазинов, церквей, кафе и баров. В витринах были выставлены хлопчатобумажные рабочие комбинезоны, клетчатые рубашки и ковбойские шляпы.

— Здесь ты и вырос? — спросила Сиренити, когда Калеб вел машину по главной улице. — Это как будто прямо с картины Нормана Рокуэлла.

— У Рокуэлла как-то легко получалось не показать того, что на самом деле происходит за внешним фасадом такого городка, как этот, — сказал Калеб. В его голосе угадывалась взволнованность. — Я всегда мечтал выбраться отсюда. Уехал тем же летом, как окончил школу.

— Где же дом твоего деда?

— В двух милях от того конца города.

— Ты уверен, что твои родные ждут меня?

Сознавая, что ей так и не удалось до конца понять, как подобает выглядеть в светском обществе, Сиренити тщательно отобрала взятые в поездку вещи. Она не хотела поставить Калеба в неловкое положение перед родственниками.

На ней были на удивление неинтересные вещи из тех, что про себя она называла коллекцией одежды для Городской и Сельской Мисс. Вычислить, как надо одеваться, чтобы своим видом не вызывать поднятых бровей у обитателей внешнего мира, всегда было для нее проблемой, пока ей в голову не пришла блестящая мысль — покупать одежду полными ансамблями по каталогам. Уж в этом-то случае, уверила она себя промахнуться просто невозможно. А без спасительной соломинки в виде каталогов она сразу терялась cpеди всех этих тончайших концепций моды, в которых так до конца и не разобралась.

Костюмы, которые она носила в Сиэтле во время переговоров с Калебом, все были из каталога, претендовавшего на заботу о женщинах, предпочитающих «классический, строгий стиль». Оттуда же был и ансамбль, надетый ею сегодня. Поэтому она могла быть в какой-то мере спокойна, что выглядит более или менее нормально.

Для сегодняшнего путешествия в неведомые дебри Средней Америки Сиренити выбрала брюки из шерстяного габардина мягкого песочного цвета и к ним кремовую шелковую блузку. Ее изящные серьги в золотых тонах были представлены на той же странице каталога, что и брюки с блузкой, так что Сиренити знала, что и с ними все в порядке.

— Я звонил сегодня утром и говорил с Долорес, — сказал Калеб. — Она проследит, чтобы для тебя приготовили одну из гостевых комнат.

— Кто такая Долорес?

— Экономка деда. Она и ее муж Гарри работают у деда больше пятнадцати лет. Гарри присматривает за конюшнями.

Сиренити зачарованно любовалась церковью с изящным шпилем, когда двери ее распахнулись и показалась свадебная процессия. На ступени высыпали подружки невесты в пастельно-розовых платьях. Появилась смеющаяся невеста, под традиционной фатой, в пышном белом платье. Жених, казавшийся немного неуклюжим в своем парадном костюме, схватил ее за руку и потянул к разукрашенному автомобилю. Гости бросали им вслед пригоршни риса.

— Как приятно это видеть. Ты знаешь этих людей? — Сиренити показала в сторону церкви.

Калеб коротко взглянул на молодоженов.

— Невеста мне незнакома, а жених смахивает на Чака Джексона. В школе он был класса на два младше меня. После школы принял от отца фуражный магазин.

Сиренити мечтательно улыбнулась.

— И ты был на выпускной церемонии?

— Конечно. — Он бросил на нее удивленный взгляд. — А ты разве нет?

— В общем, нет. Я получила домашнее образование.

Калеб нахмурился.

— И кто же тебя учил?

— Да фактически все жители Уиттс-Энда. У каждого я чему-нибудь научилась, даже у Блейда. И должно быть, эта система сработала, потому что я легко сдала вступительные экзамены в колледж. — Сиренити тихонько засмеялась. — Но мне страшно хотелось, чтобы была настоящая школьная выпускная церемония. Вот Уиттс-Энд мне ее и устроил.

— Для одной тебя?

— Да, представь себе. Ариадна сшила мне шапочку и мантию. Монтроуз сыграл выходной марш. Пришли абсолютно все. Куинтон произнес вдохновенную речь на тему о будущем математических плоскостей и всей Вселенной, которой никто из нас не понял. Но самым потрясающим было то, что мне достались все награды. Ведь никакой конкуренции не было.

Калеб искоса с любопытством взглянул на нее.

— Звучит немножко странно.

— Не смейся. Я даже выступала с прощальной речью.

— Надо же.

Сиренити неуверенно посмотрела на него.

— Что-нибудь не так?

— Нет, ничего.

Она почувствовала, что он говорит не правду, но решила не настаивать. Ее инстинкты подсказывали ей, что, если она станет требовать объяснений, он будет просто отрицать факт существования проблемы.

Калеб становился все молчаливее и отстраненнее с каждой милей, отделявшей их от Уиттс-Энда. Чем ближе они подъезжали к Вентресс-Вэлли, тем холоднее он становился, тем глубже уходил в себя.

Сиренити начала уже сомневаться, не совершила ли она ошибку, согласившись сопровождать его в этой поездке.

Две ночи назад в пылу страсти все казалось кристально ясным. Но сегодня ей пришлось признаться себе, что ее отношения с Калебом как никогда затянуты густым туманом смятения чувств.

— Твое отношение к Вентресс-Вэлли наверняка изменилось после того, как ты провел несколько лет вдали от него, — сказала Сиренити.

— Нет, нисколько не изменилось. Я все так же ненавижу это место.

Краешком глаза она взглянула на его профиль, словнo высеченный из гранита. У него был такой вид, будто он готовился вступить в бой.

— Это твой родной город. Ты здесь родился и вырос. Никогда не поверю, что ты не испытываешь время от времени ностальгической тяги к нему.

— По мне, пусть он провалится хоть в самую мрачную часть преисподней. Я ни на секунду и не вспомню о нем.

Сиренити была озадачена той легкостью, с которой он отправил в преисподнюю весь свой родной город.

— И что же тебе в нем так сильно не нравится?

— Не будем говорить об этом.

— С тобой здесь случилось что-то ужасное?

— Нет.

— Тогда за что ты так ненавидишь этот город?

— Оставь, Сиренити. — Калеб свернул с главной трассы на узкую асфальтированную дорогу. — Мне не следовало ничего говорить. Я не хочу обсуждатъ ни Вентресс-Вэлли, ни мое типично американское детство.

Сиренити скрестила руки и откинулась на спинку сиденья.

— Понятно. Да, поездка действительно получается забавной. Не знаю, как и благодарить тебя за приглашение. Когда, ты говоришь, можно будет уехать?

Руки Калеба крепче охватили баранку руля.

— Черт. Послушай, я не хотел набрасываться на тебя. Не понимаю, почему так вышло. Я никогда не выхожу из себя.

— Ха. Расскажи это кому-нибудь другому. Я уже много раз видела, как ты не выходишь из себя. — Тут она заметила вдалеке большой красивый старинный дом и сразу же позабыла о своем споре с Калебом. — Вот это да! Это и есть твой дом?

— Это дом моего деда. Я в нем вырос. Своим домом я его не считаю.

— И неудивительно. Это скорее дворец. У него такой вид, будто его следует занести в реестр исторических памятников.

Дом господствовал над ландшафтом с широкими зелеными лужайками и высокими деревьями. И верхний и нижний этажи окружали веранды. Вдалеке, за чистыми белыми заборами, паслись ухоженные лошади.

— Ты говорил, твой дед разводит лошадей? — Сиренити зачарованно всматривалась через ветровое стекло.

— Арабской породы.

— Вот вам и традиции. — Она засмеялась. — Ты умеешь ездить верхом?

— Да.

— Я бы позеленела от зависти, если бы знала тебя, когда мне было двенадцать лет. Мне тогда страстно хотелось иметь пони.

— Я так понимаю, что с пони ничего не вышло?

— Не вышло. Вместо пони Джулиус подарил мне замечательную собаку. — Сиренити улыбнулась. — Смотри-ка, какой сарай.

— Конюшня.

— Конюшня, — поправилась Сиренити. — Там, наверно, сено и все остальное.

— Когда имеешь дело с лошадьми, то обычно где-то поблизости держишь и сено.

— Ух ты! Вот вам классический сельский стиль жизни. Просто невероятно. Кусок подлинно американского быта. Обещай, что организуешь мне подробнейшую экскурсию до того, как мы уедем отсюда.

— У меня почему-то такое ощущение, будто все это превращается в комедию положений под названием «Путешествие Сиренити в Среднюю Америку».

— Не смейся. Путешествия очень расширяют кругозор.

Калеб как-то странно взглянул на нее, поворачивая «ягуар» на обсаженную деревьями подъездную дорогу.

— Мы здесь на востоке штата Вашингтон, а не на территории Внешней Монголии.

— Для меня и то и другое — неведомые страны, — просто сказала Сиренити.

Дверь дома Вентрессов открылась, едва Калеб остановил «ягуар» на круговой дорожке. Появилась женщина в цветастом платье, поверх которого был надет фартук. Ее волосы представляли собой массу мелких седеющих кудряшек. Обута она была в туфли того порочного типа, какой предпочитают носить люди, проводящие много времени на ногах.

— Это Долорес. — Калеб открыл свою дверцу и вышел. Обходя машину, чтобы подойти к дверце с пассажирской стороны, он приветственно поднял руку.

— Наконец-то вы приехали, молодой человек, — весело воскликнула Долорес. — Ваш дедушка начал уже беспокоиться.

— Вряд ли. — Калеб открыл дверцу Сиренити. — Скорее, он уже начал сердиться.

— Не без этого. — Долорес тепло улыбнулась Сиренити. — А это, должно быть, мисс Мейкпис.

— Верно. Сиренити, это Долорес.

— Здравствуйте. — Сиренити быстро выскользнула из «ягуара». — Какой красивый дом.

— Спасибо. Бог свидетель, каких трудов мне стоит содержать его в таком виде. Хотя благодарности за это я не слышу никакой. Входите же, мисс Мейкпис. Я покажу вам вашу комнату, так что вы сможет освежиться, перед тем как встретиться с остальными.

Калеб вынул из багажника оба чемодана, свой и Сиренити.

— Все уже здесь?

— Да, конечно. С час назад приехали. Мы ждали только вас и мисс Мейкиис. — Долорес улыбнулась Калебу. — Вы же знаете, что ваш дедушка ни за что не разрешил бы начинать, пока вы не приедете.

— Тебе повезло, что у тебя такая дружная семья, — шепнула Калебу Сиренити, когда они поднимались по ступеням.

— Да. Мы, Вентрессы, такие, — согласился Калеб. — Просто одна большая счастливая семья.

Четверть часа спустя, чувствуя себя сравнительно освежившейся и уверенной в наряде из своей спецколлекции, Сиренити но длинному коридору направлялась к большой комнате в передней части дома. В руках она держала небольшой подарок, который привезла для Роланда Вентресса.

Пройдя значительное, как ей показалось, расстояние, она повернула за угол и оказалась перед группой людей, в которой все очевидно были Вентрессами. Будучи собранными вместе, они легко обнаруживали фамильное сходство. Это была компания высоких темноволосых людей с уверенной осанкой и спокойными манерами, естественными для членов благородного, старинного клана. Она сделала глубокий вдох и попыталась вспомнить те приемы, которыми пользовалась, когда ей надо было присутствовать на вечеринках преподавателей в Буллингтонском колледже.

— Здравствуйте, — сказала она всем присутствующим.

Все тут же замолчали и повернулись к ней. Калеб стоял у окна, тихо разговаривая с совершенно седым человеком, который мог быть только его дедом и никем другим. Он сразу повернул голову на звук ее голоса. Его глаза впились в нее через всю комнату.

— Сэр, это Сиренити Мейкпис. Сиренити, мой дед, Роланд Вентресс.

— Здравствуйте, мистер Вентресс. — Сиренити улыбнулась, с интересом рассматривая старика.

Калеб сказал ей, что деду исполняется восемьдесят два года, но ощущавшиеся в нем бодрость и энергия сделали бы честь человеку намного моложе его. Он был почти такого же роста, как Калеб. В плечах у него не было и намека на сутулость, хотя он всю жизнь работал на ранчо. Его глаза — карие, а не серые, как у Калеба, — смотрели остро и внимательно.

— Мисс Мейкпис. — Роланд по-старомодному наклонил голову. У него в голосе слегка ощущалась медлительность западного выговора. — Рад, что вы смогли приехать. Позвольте мне представить вас членам нашей семьи. — Он кивнул в сторону женщины средних лет в трикотажном темно-синем костюме и синих с белым туфлях-лодочках. Ее можно было бы назвать красивой, если бы не излишне суровое выражение лица.

— Это моя племянница, Филлис Таррант.

— Здравствуйте, мисс Мейкпис, — с холодной вежливостью сказала Филлис. Она рассматривала Сиренити с неопределенно-неодобрительным выражением на лице.

Роланд указал на плотного мужчину, стоявшего рядом с Филлис.

— Ее муж Говард. Он занимается недвижимостью.

Сиренити вежливо кивнула.

— Мистер Таррант.

Говард поздоровался наклоном головы и улыбнулся доброй улыбкой.

— Мой племянник, Франклин Вентресс, — продолжал Роланд. — Председатель правления «Вентресс-Вэлли банк». Его жена Беверли.

Сиренити улыбнулась, потом с укором посмотрела на Калеба. Он ничего не сказал ей о том, что его семья занималась банковским делом. В ответ Калеб небрежно повел плечом.

— Мисс Мейкпис, я так рада, что вы смогли приехать с Калебом, — любезно произнесла Беверли в той обаятельной манере, которая у Сиренити когда-то ассоциировалась с женами профессоров и преподавателей.

Франклин, мужчина аристократической внешности лет пятидесяти с небольшим, был, несомненно, потрясающе красив в молодости. Глаза у него, как и у большинства членов семьи, были темные. Его когда-то черные волосы сейчас густо посеребрила седина.

— Мисс Мейкпис.

— Мистер Вентресс.

Дальнейшие представления взял на себя Франклин.

— Джессика, дочь Говарда и Филлис, и ее муж Сэм. Сэм — один из компаньонов местной юридической фирмы. Вон те двое сорванцов — их дети.

Сиренити кивала, стараясь правильно всех запомнить. Она весело улыбнулась детям, которым на вид было одному пять, другому семь лет. Они в ответ засмеялись.

В глазах Франклина появилось выражение отцовской гордости, когда он кивнул в сторону симпатичного мужчины лет тридцати.

— А это мой сын Питер. Он и его жена Лора — вот она — управляются на нашей винодельне. Может быть, слышали о винах этой марки — «Виноградники Вентресса»? Последние три года их сорта каберне награждались золотыми медалями.

— Да, конечно, — радостно солгала Сиренити. — Поздравляю.

Питер широко улыбнулся.

— Спасибо. Мы очень довольны. Марка «Виноградники Вентресса» относительный новичок на винном рынке, но мы чувствуем, что дела пойдут хорошо.

— Благодаря Калебу. — Лора, привлекательная молодая женщина с рыжеватыми волосами и синими глазами, улыбнулась. — Он курировал запуск нашей винодельни. Калеб — очень хороший специалист в такого рода вещах.

— Да, я это знаю, — пробормотала Сиренити. Она улыбнулась Лоре и остальным и подвела в уме итог всему до сих пор услышанному. Недвижимость, банковское дело, юридическая фирма, винодельческий завод, ферма по выращиванию чистокровных лошадей арабской породы и город, названный в честь семьи. Она сделала еще один глубокий вдох и выразила самой себе надежду, что ее собственный вариант Городской и Сельской Мисс выглядит хоть в какой-то степени достойно на фоне всего этого.

— Тебе херес или виски, Сиренити? — Калеб подошел к тележке из тикового дерева и взял одну из стоявших на ней бутылок с напитками.

— Херес, пожалуйста. — Она увидела, что у Калеба в стакане было виски. Она вдруг остро ощутила, что держит в руках сверток в яркой упаковке.

— Что это у тебя? — спросил Калеб, когда принес ей стакан с хересом.

— Подарок твоему деду. — Она сделала глоток вина для укрепления духа. — Ты ведь сказал, что мы едем на день рождения, не так ли?

Он нахмурился.

— Да, но подарка от тебя не требовалось.

— Когда идут на день рождения, то всегда приносят подарки. Так положено. Боюсь, у меня не было времени, чтобы как следует выбрать. Пришлось схватить кое-что с полки в магазине.

— Не важно, — сказал Калеб. — Ты напрасно беспокоилась.

Проигнорировав его последние слова, Сиренити повернулась и одарила Роланда сияющей улыбкой.

— Это вам, мистер Вентресс. Куда можно положить?

— Пускай Долорес возьмет и положит вместе с остальными подарками, — распорядилась Филлис, прежде чем Роланд успел ответить.

— Нет. — Роланд несколько секунд изучающе смотрел на Сиренити. — Разверну-ка я это сейчас, мисс Мейкпис. Во мне жилка любопытства шириной, наверно, в целую милю.

— Со мной такая же вещь, — согласилась Сиренити. — Мне тоже всегда не терпится развернуть подарки. — Отметив в сознании раздраженное выражение лица Филлис, Сиренити поспешила к окну, у которого стоял Роланд. — И прошу вас, называйте меня Сиренити.

— Хорошо. Сиренити. — Роланд поставил свой стакан с виски и стал рассматривать сверток, поворачивая его в руках. — Очень мило с вашей стороны.

— Надеюсь, вам понравится. — Она наблюдала, как он развязывает зеленый бант и снимает яркую упаковочную бумагу. Внутри оказалась картонная коробка.

Роланд снял с коробки крышку и стал рассматривать содержимое.

— Ну-ка, что тут у нас?

— Это образцы товаров из моего магазина, «Уиттс-Энд гросери», — объяснила Сиренити. — Баночка уксуса на травах, лучшего для придания пикантности салату, лимонный и апельсиновый джем из кафе «Подсолнух», упаковка сухой фасоли с рецептом потрясающего фасолевого чили и немного гранолы домашнего приготовления. Вы любите гранолу?

— Не помню, чтобы я ее когда-нибудь пробовал.

— Эта — лучшая во всем мире. Спросите Калеба. Он пробовал.

Роланд задумчиво посмотрел на Калеба.

— Это правда?

На губах Калеба возник первый признак улыбки с тех пор, как они выехали из Уиттс-Энда.

— Обязательно добавьте молока. А то она суховата.

— Ради Бога, Калеб. — Сиренити бросила на него сердитый взгляд. — Неужели твой дедушка не знает, что в сухой завтрак добавляют молоко?

Калеб промолчал.

— Спасибо, Сиренити, — сказал Роланд. — С удовольствием все попробую. Если я вас правильно понял, это товары из вашего магазина?

— Да, верно.

— И где он находится?

— В Уиттс-Энде. Слышали когда-нибудь?

— Не думаю. — Роланд покачал головой.

— Мне кажется, я слышала, — неуверенно сказала Джессика. — Это маленький городок в Каскадных горах, не так ли?

— Правильно, — обрадовалась Сиренити. — Вы там бывали?

— Нет, — призналась Джессика. — Но мы иногда катаемся на лыжах в одном курортном месте не очень далеко оттуда.

— Ваша семья давно там живет? — спросил Питер.

— Я там родилась, — с гордостью сказала Сиренити. — Я первый и единственный человек, фактически родившийся в Уиттс-Энде.

— Вот как? — Роланд пристально посмотрел на нее.

— А ваш отец? Он управлял магазином до вас?

— Нет. — Сиренити отпила хереса. — Магазин я открыла самостоятельно три года назад.

— А чем занимается ваш отец? — настаивал Роланд.

У Сиренити мелькнула мысль, что ее допрашивают. Она отдавала себе отчет в том, что у людей в мире Калеба такие невежливые расспросы считаются в порядке вещей, хотя сама воспитывалась по совершенно иным правилам общения между людьми. В Уиттс-Энде никто не задавал вопросов столь личного свойства без особого к тому приглашения. Однако, напомнила она себе, в чужой монастырь со своим уставом не ходят.

— Джулиус специализируется по деревообработке, — сказала она, не желая запутывать разговор длинными объяснениями того, каким образом фамилия Джулиуса оказалась на ее свидетельстве о рождении.

— И по мотоциклам, — пробормотал Калеб.

Роланд нахмурился.

— По мотоциклам? Он их продает?

— Нет, просто они ему нравятся, — объяснила Сиренити. — У них с Бетэнн по «харлей-дэвидсону». Джулиус любит похвастаться, будто в молодости гонял с удалой компанией, но, между нами говоря, я всегда относилась к этой истории скептически.

Филлис сверлила ее глазами.

— Как же вашему отцу удается зарабатывать на жизнь обработкой дерева?

Сиренити отпила еще один глоток хереса и начала расслабляться. Эти люди не специально невежливы с ней, решила она. Они просто любопытны.

— Весной и летом Джулиус и Бетэнн объезжают ярмарки прикладного искусства. Несколько жителей в Уиттс-Энде совершают это турне.

Рука Франклина крепче сжала стакан.

— Ярмарки прикладного искусства?

— Они продают свои изделия на различных ярмарках, по всему побережью, — пояснила Сиренити.

Филлис брезгливо поджала губы.

— Вы хотите сказать, что они продают дрянные безделушки на этих дешевых прикладных шоу, где торгуют всяким хламом?

Решение Сиренити быть терпимой испарилось в мгновение ока.

— Джулиус и Бетэнн — искуснейшие мастера. Они не торгуют никаким хламом.

Джессика покраснела.

— Мама не хотела вас обидеть. Она просто немного удивилась, вот и все.

Филлис раздраженно воззрилась на Калеба.

— Ты знаком с этими людьми, Калеб?

— Нет, — ответил Калеб. — Они сейчас за границей.

— За границей? — Роланд наморщил лоб. — Что они делают за границей?

— Они в свадебном путешествии, насколько мне известно, сэр. — Калеб посмотрел на Сиренити. — Не так ли?

— Так. — Сиренити взяла себя в руки. Ради Калеба она будет с ними вежливой. — Они поженились в начале этого месяца.

— Я не понимаю, — сказала с озадаченным видом Лора. — Это что, второй брак для одного из них?

— Нет, первый для обоих, — стала терпеливо объяснять Сиренити. — Они живут вместе уже почти пятнадцать лет. Бетэнн наконец решила, что им пора пожениться.

Наступила короткая многозначительная пауза. Роланд отпил большой глоток виски.

— Как вы познакомились с моим внуком?

— Мы познакомились, когда я наняла его в качестве консультанта, чтобы он помог мне открыть новое дело — торговлю по почтовым заказам, — сказала Сиренити. — Не так ли, Калеб?

— Да. — Калеб внимательно изучал виски у себя в стакане. — Она не может заплатить мне мой обычный гонорар, поэтому мы подписали документ, равносильный соглашению о партнерстве. Когда я налажу этот ее новый каталожный бизнес, то буду получать часть прибыли. Сногсшибательная сделка. Я просто не мог ее yпустить.

Лицо Роланда выразило гнев.

— За каким дьяволом тебе понадобилось партнерство в этой торговле по почтовым заказам? — спросил он.

— Инвестиционное разнообразие полезно, — ответил Калеб.

В комнате опять наступила заряженная электричеством пауза.

Филлис с громким стуком поставила свой стакан с хересом на кофейный столик из полированного дуба.

— Но это же нелепо! Что здесь происходит, Калеб! Неужели ты всерьез собираешься стать деловых партнером мисс Мейкпис?

— Собираюсь, и абсолютно всерьез, тетя Филлис. У меня подписанный контракт, — негромко произнес Калеб. — Это очень интересный проект. Он отнимает сейчас большую часть моего времени. Я фактически живу в Уиттс-Энде.

Сиренити пристально посмотрела на него. На секунду ей показалось, что она увидела холодную ярость и еще более холодную гордость у него во взгляде, которым он ответил на выражения неодобрения и удивления со стороны семьи. У нее возникло тревожное ощущение, что через комнату прошла невидимая линия фронта.

Это выражение во взгляде Калеба быстро исчезло, но все же успело заронить в голову Сиренити глубоко тревожащее подозрение.

Может быть, Калеб привез ее сюда не для того, чтобы познакомить со своей семьей в обычных, традиционных целях.

Может быть, он привез ее сюда, чтобы использовать как пешку в какой-то неведомой игре, которую вел со своими родственниками.

Здесь, во внешнем мире, люди живут по другому своду правил, напомнила она себе. Иногда тонкости этих правил ускользают от нее. Ей следует ясно дать понять Калебу, что у нее нет ни малейшего желания позволять кому бы то ни было использовать себя.

Глава 8

Небольшая дешевая шкатулка оказалась именно там, где он ее спрятал вечером того дня, когда ему исполнилось восемнадцать лет. Калеб подковырнул панель на задней стенке бюро и сунул руку в открывшийся тайник. Его пальцы сжали коробочку.

Он медленно извлек ее и осмотрел при свете стоявшей на ночном столике лампы. Она показалась ему еще более обшарпанной, чем он помнил. Несколько фальшивых драгоценных камней расшаталось в своих гнездах. Позолота почти совершенно стерлась. Голубое виниловое покрытие выцвело и начало местами трескаться и отставать.

Калеб поставил шкатулку на ночной столик и сел на кровать. Он наклонился вперед, поставил локти на колени, не отрывая глаз от единственной вещи, оставшейся ему от матери.

Роланд отдал ему шкатулку в день его восемнадцатилетия. Тогда Калеб впервые узнал, что его дед позволил сохранить что-то, что принадлежало Кристал Брук.

— Здесь все, — сказал ему в тот день Роланд. — Вся эта проклятая история о том, как она соблазнила и погубила моего сына. Я сохранил эти вырезки для тебя, чтобы ты видел, как эта сука едва не погубила всю нашу семью.

— Зачем вы мне это отдаете, сэр? — Калеб во все глаза смотрел на шкатулку, и она представлялась ему ужасным ящиком Пандоры.

— Потому что там заключена правда. Мужчина должен быть способен смотреть правде в глаза, не дрогнув. Ты теперь мужчина, Калеб.

— Да, сэр. — Калеб взял шкатулку так, бyдто она была сделана из расплавленного свинца. Она жгла ему руки.

— Я всю жизнь выращиваю лошадей. — Роланд стоял у окна гостиной и смотрел в сторону выгула, где пасся один из его лучших арабов, жеребец по кличке Уиндстар. — И понял только одно: кровь всегда сказывается. Я тебе говорил это достаточно часто.

Руки Калеба так сжали шкатулку, что он испугался, как бы она не сломалась. Эту лекцию он слышал в прошлом не один раз.

— Да, сэр.

— В тебе есть ее кровь. От этого никуда не денешься. Кровь дешевой шлюшки, дряни, проститутки. Но в тебе есть и кровь Вентрессов, Калеб. Вентрессы — сильная порода. Видит Бог, я сделал все, что мог, чтобы в тебе проявилась только родословная со стороны Вентрессов.

Бешенство скрутило Калебу внутренности, но лицо его осталось, как всегда, бесстрастным.

— Я знаю это, сэр.

— И думаю, что мне удалось этого добиться. — В голосе Роланда слышалось какое-то свирепое удовлетворение. — Знаю, что временами бывал с тобою суров, но это для твоей же пользы.

— Да, сэр.

— Я скажу тебе правду, Калеб. Кое в чем из того, что случилось тогда, много лет назад, был виноват я сам. Франклин прав, говоря, что я был слишком снисходителен к Гордону, когда тот рос. Твой отец был моим единственным сыном, и я хотел, чтобы у него было все. Это было большой ошибкой с моей стороны. Моя снисходительность ослабила в нем чувство долга и ответственности. Это сделало его уязвимым. Когда явилась она, то он оказался легкой добычей.

— Я знаю. Вы говорили мне это, сэр.

Роланд стиснул в кулак прижатую к боку руку.

— Но с тобой этой ошибки я не совершил, клянусь Богом. Я сделал все для того, чтобы ты понял, что значит быть Вентрессом, чего от тебя ожидают. Теперь ты отправляешься в колледж. Будущее Вентресссов находится в твоих руках. Никогда этого не забывай.

— Я сделаю все возможное, сэр.

Роланд повернулся и посмотрел на него глазами, в которых блестела решимость.

— Разумеется, ты сделаешь все возможное. Вентрессы всегда делали все возможное. Ты станешь гордостью нашей семьи, Калеб.

— Да, сэр.

— И когда придет время, — заключил Роланд со сдержанной страстностью, — ты женишься на хорошей женщине, на безупречной женщине, такой, которая вернет этой семье сильную и чистую кровь, Ты выберешь женщину, которая будет полной противоположностью родившей тебя дешевой суке. Ты понимаешь это, Калеб?

— Да, сэр.

Негромкий, скребущий звук, донесшийся с веранды перед его спальней, проник в сознание Калеба. Он отогнал от себя воспоминания о дне своего восемнадцатилетия и поднялся с кровати.

Раздался тихий, настойчивый стук в застекленную дверь как раз в тот момент, когда Калеб взялся за ручку.

— Калеб? — Голос Сиренити был едва различим. — Ты здесь?

Он открыл дверь и увидел стоящую там Сиренити в купальном халате и тапочках. Ее волосы были подняты вверх и скручены в слабый узел на темени. Это прическа подчеркивала изящную линию ее шеи. Чтобы было не так холодно, она обхватила себя руками.

При виде ее Калеб ощутил, что все у него внутри наливается теплой тяжестью. Она — именно то, что ему нужно, чтобы отделаться от мыслей о шкатулке.

— Подумать только, это, оказывается, ты, — тихо сказал он.

— Можно войти? Здесь на веранде ужасно холодно.

— Сделай милость. — Он распахнул дверь. — Я не ожидал, что ты придешь.

— Мне надо поговорить с тобой.

Калеб вопросительно изогнул одну бровь, медленно закрывая дверь. — Что-то не так?

— Я не знаю. Именно это я и хочу от тебя узнать. У меня к тебе несколько вопросов. — Сиренити остановилась, увидев стоящую на ночном столике шкатулку. — Что это такое? Похоже на шкатулку, где женщины хранят свои украшения.

— Это и есть шкатулка. Она принадлежала моей матери.

— Правда? — Сиренити подошла ближе и взяла шкатулку в руки. — Красивая.

— Просто дешевая пластмасса.

— Ну и что с того? — Сиренити разглядывала шкатулку с волнением и восхищением. — Наверно, твоя мама держала в ней вещи, которые имели для нее большое значение. Представляю, как она ею дорожила и как дорожишь ею ты — ведь для тебя это память о маме.

— Я не сентиментален.

Сиренити понимающе улыбнулась.

— Еще как сентиментален. Ты очень эмоциональная личность. И это одна из черт, которые мне понравились в тебе с самого начала.

— Я знаю, что тебе понравилось во мне с самого начала. То, что я способен помочь тебе наладить этот твой каталожный бизнес.

Она с досадой посмотрела на него.

— Что с тобой творится сегодня? Ты пребываешь в исключительно паршивом настроении с тех пор, как мы оставили за спиной горы.

— Извини. С ассортиментом настроений у меня туго. По большей части у меня вообще не бывает настроений. — Калеб пересек комнату и взял у нее из рук шкатулку. Выдвинув первый попавшийся ящик бюро, он убрал ее туда.

— Ты возьмешь ее с собой, когда мы завтра уедем?

— С какой стати мне это делать? — Калеб задвинул ящик.

— С такой, что она явно что-то значит для тебя. — Ее рука потрогала маленького грифона, висевшего у нее на шее. — Нам всем нужно, чтобы нас окружали несколько вещей, которые чем-то особенно дороги. Нельзя пытаться жить в вакууме, Калеб.

— Хватит о шкатулке. Какой вопрос ты xoтела задать?

— Ах, да. — Она сузила глаза. — Я хочу знать, зачем ты привез меня сюда.

— Разве не ясно? Мы с тобой связаны. Я xoтел, чтобы ты познакомилась с моей семьей. — Он провел пальцем сверху вниз по ее щеке. — Я ведь консервативный тип, помнишь?

Простое прикосновение к ней возбудило и согрело его. Дверь, открывшаяся было у него внутри, когда он достал из тайника шкатулку, снова закрылась. Тот давнишний гнев был надежно упрятан за железную решетку. Он снова полностью владел собой.

Калеб понял, что Сиренити увидела желание у него в глазах, потому что задержала дыхание и отступила на шаг. Он усмехнулся. Она не может скрыть свою реакцию, подумал он. У нее не было такой богатой как у него, практики в деле сокрытия эмоций.

— Я не уверена, что ты привез меня сюда с единственной целью познакомить со своей семьей, — сказала она. — Во всяком случае, не в обычном понимании.

— Ты так думаешь?

— Да. Все выглядело почти так, как если бы ты хотел, чтобы они выказали неодобрение по отношению ко мне. А я еще так старалась вписаться в их общество.

— Ты и вписалась.

— Да, я старалась изо всех сил, только ты не очень-то мне помогал. Мне не понравилось то, что происходило сегодня вечером у вас в гостиной, Калеб. Было похоже, что ты специально дразнил своих родственников.

— Дразнил?

— Да, дразнил, задевал их, назови это как хочешь. — Сиренити нетерпеливым жестом руки рассекла воздух. — Такое впечатление, что ты хотел спровоцировать их и для этого использовал меня.

— С какой стати мне провоцировать родственников? — Он двинулся к ней и на этот раз почувствовал раздражение, когда она отступила еще на шаг назад.

— Точно я этого не знаю. — Ощутив у себя за спиной стену, она кольнула его взглядом. — Но я много думала этим вечером. И невольно вспомнила, как ты буквально чуть не лопнул от злости, когда только услышал о тех фотографиях, сделанных Эмброузом.

— При чем тут эти чертовы фотографии? — Калебу не нравилось направление, которое приняли ее мысли. Инстинктивно ему захотелось отвлечь ее. Упершись руками в стену по обе стороны ее головы, он захватил ее в плен.

Она вздернула подбородок.

— Мне пришло в голову, что твой дед, вероятно разъярился бы еще больше, чем ты, узнай он об этих снимках. Он ведь из другого поколения. Могу поспорить, что он даже еще больший пуританин и консерватор, чем ты.

— Об этом не беспокойся. Он не узнает о тех фотографиях.

— Но если бы все-таки узнал, то был бы очень сильно расстроен, — настаивала Сиренити. — Bозможно, он не смог бы принять меня. Возможно, потребовал бы, чтобы ты перестал со мной встречаться.

На щеках у Калеба шевельнулись желваки.

— Неужели ты можешь хоть на секунду подумать, что я разорвал бы наши отношения из-за того, что ты не понравилась деду? Тебе надо понять одну вещь, Сиренити. Я очень много делаю для семьи, но не позволяю родственникам вмешиваться в мои личные дела.

— Меня больше беспокоит то, что ты своими отношениями со мной, похоже, бросаешь вызов своей семье. Я наблюдала за тобой сегодня. Ты словно провоцировал их на неодобрительные высказывания в мой адрес.

— К черту их всех. — Он поймал ее рот и впился в него, чтобы остановить поток слов.

Она не сопротивлялась, но и не ответила так, как в прошлый раз. Просто ждала, когда закончится поцелуй.

Когда Калеб поднял голову, он тяжело дышал.

— Сиренити, это не имеет никакого отношения к моему деду.

— Ты уверен?

— Уверен, черт побери.

— Я ведь серьезно, Калеб. — Она смотрела ему прямо в глаза. — Я не позволю тебе использовать меня в какой-то личной вендетте, которую ты, возможно, намерен объявить своей семье.

— Я хочу тебя, — пробормотал он ей в шею. — Я привез тебя сюда, чтобы представить деду. Я вырос в семье, где очень ценят традиционные ритуалы и ожидают, что я буду их уважать. Но что бы Роланд Вентресс ни сказал или ни сделал, это никак не повлияет на то, что происходит между нами двоими. Это тебе ясно?

Она поколебалась, но потом напряжение стало постепенно отпускать ее. Она несмело улыбнулась.

— Честное слово?

— Честное слово, — прошептал Калеб.

Осознание того, что он сказал именно то, что думал и чувствовал, ударило по нему с силой приливной волны.

Он хотел ее так сильно, как не хотел еще ничего в своей жизни. Она относилась к тому немногому, чего он когда-либо хотел только для самого себя, а не для того, чтобы угодить деду или в очередной раз удовлетворить его неизменное требование безупречности и успеха во всем.

Калеб понимал, что желание, которое он испытывал к Сиренити, делало его потенциально уязвимым, чего раньше с ним никогда не случалось. Оно давало ей больше власти над ним, чем он когда-либо позволял иметь женщине. Но он был уверен, что справится с ситуацией. Уж чему-чему, а управлению своими эмоциями он научился, пока рос в доме деда.

К тому же он не собирался повторять той ошибки, которую когда-то сделал отец. Он никогда не позволит женщине, кто бы она ни была, поломать ему жизнь. Даже у Сиренити нет такой власти, подумал Калеб.

— Калеб?

— Поцелуй меня. — Он сжал ее голову в ладонях и накрыл ее рот своим. На этот раз он скорее просил, а не брал штурмом, уговаривал, а не вторгался.

Сиренити разжала зубы и впустила его. Она обвила руками его талию и прижалась к нему.

Ток возбуждения пронзил тело Калеба. Он просунул руку под ее халат, и ему на ладонь легла восхитительная округлость ее груди. Она затрепетала в ответ. Она хочет его. Знание этого зажгло огонь у него в крови.

Не отпуская ее губ, Калеб начал постепенно подводить Сиренити к кровати. Сначала она легко пошла за ним, но, сделав несколько шагов, вдруг резко остановилась.

— Нет, — прошептала она, вырываясь из его объятий. — Не надо.

— Почему нет? — Он не хотел спорить. Он был в состоянии думать лишь о том, как уложить Сиренити в постель. — Пару дней назад у меня сложилось впечатление, что ты передумала и хочешь, чтобы мы занялись любовью.

Она сердито посмотрела на него, торопливо поправляя халат.

— Не имеет значения, чего я хочу или не хочу. По крайней мере сегодня. Это было бы, без сомнения, полной противоположностью тому, что твой дед считает хорошими манерами. Его поколение не одобряет подобных вещей. Будет правильно, если мы отнесемся с должным уважением к его взглядам и привычкам.

— Черт побери, Сиренити, я же сказал тебе, мне плевать на то, что он подумает.

— Да, я знаю, но я гостья у него в доме и считаю, что должна вести себя по его правилам. Он производит впечатление очень старомодного человека. Он бы, вероятно, счел совершенно неприличным с нашей стороны заниматься сексом здесь, в этой спальне, где ты спишь с детства.

Калеб понял, что она говорит это вполне серьезно.

— Хотя деду перевалило за восемьдесят, он не страдает старческим слабоумием. Держу пари на что угодно: он думает, что мы с тобой спим.

— Дело не в этом, — сказала она, направляясь к двери на веранду. — Дело в том, что он такой человек, который ожидает, что его внук будет вести свои лю6овные дела, соблюдая приличия и такт. Именно так делалось в его время.

— А ты откуда знаешь?

— Ладно, перестань. Это же очевидно. — Она остановилась, взявшись за дверную ручку. — Скажи мне правду. Ты когда-нибудь занимался любовью с другой женщиной под этой крышей?

Калеб одной рукой облокотился на крышку бюро и несколько секунд молча разглядывал ее. Он чувствовал, что не на шутку сердит. Он хотел сделать следующий шаг в их отношениях. А Сиренити почему-то вдруг заупрямилась. Если бы на ее месте была любая другая женщина, то он заподозрил бы, что она играет с ним в кошки-мышки. Но Сиренити — это Сиренити. Он не мог представить себе, чтобы она с успехом играла в такую игру.

— Нет, — сказал Калеб. — Никогда.

— Вот видишь? До сих пор ты считал необходимым соблюдать приличия, приезжая сюда. Ты должен это признать.

Калеб подумал над этим, потом пожал плечами.

— Пожалуй, ты права. — Временами Сиренити бывала чертовски проницательна. Действительно, во всех немногих случаях, когда он привозил сюда свою женщину, чтобы познакомить ее с Роландом, он считал своим долгом вести себя с безупречностью, которой от него и ожидали.

— Это в общем-то маленький городок с присущими таким городкам ценностями, — лекторским тоном произнесла Сиренити. — Твой дед прожил здесь всю жизнь. Ты здесь вырос. Все тебя знают. Не надо быть социологом, чтобы понимать, что некоторые вещи никогда не меняются в маленьких городках.

— Если уж ты так настроена уважать обычаи маленького городка, то зачем явилась ко мне в комнату? — спросил Калеб.

Она густо покраснела.

— Я пришла сюда, потому что мне обязательно надо было поговорить с тобой. Я хотела, чтобы ты дал мне честное слово, что ты не используешь меня для каких-то своих целей.

— Сиренити…

— Но теперь, когда мы так приятно поболтали и я знаю, что ты не затеял никакой сомнительной игры со своей семьей, мне действительно пора вернуться к себе в комнату.

— Сиренити… — терпеливо повторил Калеб.

— Что? — Вцепившись одной рукой в отвороты своего халата, она тихо открыла застекленную дверь и выглянула в темноту. Ей явно не хотелось, чтобы кто-нибудь заметил, как она украдкой пробирается обратно в свою комнату.

— Просто я думал, тебе приятно будет узнать, что их было немного.

— Кого было немного? — спросила она, обернувшись через плечо.

— Женщин. И я был всегда исключительно тактичен.

Она широко улыбнулась.

— Я знаю. И это одно из того, что мне нравится в тебе, Калеб. У тебя высокие критерии во всем.

— Но я не один такой, — сказал он. — Не так ли?

— Не один. У меня тоже свои критерии. — Она шагнула за порог в холодную темноту и тихо закрыла за собой дверь.

Калеб подошел к двери, беззвучно открыл ее и стал смотреть, как Сиренити торопливо идет вдоль веранды к двери своей комнаты. Когда она благополучно дошла до нее и скрылась внутри, он снова закрыл свою дверь и прислонился к ней с тихим стоном глубоко прочувствованного сожаления.

Он подумал о состоянии своего сильно возбужденного тела и решил, что ему будет очень трудно заснуть. Похоже, это становится неприятной привычкой. В самое ближайшее время ему придется что-то предпринимать, чтобы повернуть этот сумасшедший роман в нормальное русло.

Он в раздумье посмотрел на бюро, куда спрятал пластмассовую шкатулку Кристал Брук. Потом пересек комнату и выдвинул ящик. Он долго стоял и смотрел на безвкусную коробочку. В голове у него эхом отдавались сказанные Сиренити слова. Представляю, как она ею дорожила и как дорожишь ею ты — ведь для тебя это память о маме.

Сиренити ошиблась, подумал он. Эта шкатулка ничего для него не значит. В один прекрасный день он возьмет и выбросит ее.

Калеб поставил обутую в сапог ногу на нижнюю перекладину забора, которым был обнесен выгул, положил руки на верхнюю и стал рассматривать великолепного серого жеребца с чувством удовлетворения, присущим наезднику.

Он с детства был приучен разбираться в лошадиных статях, и у него не вызывало сомнений, что этот араб — призовая лошадь. Уиндсейлер был одним из лучших племенных жеребцов, которыми когда-либо владел Роланд Вентресс. Этот жеребец был потомком Уиндстара, и это было видно. В его больших темных глазах светился древний лошадиный ум, а изящество и грация сквозили в каждой точеной линии его тела, созданного для воплощения выносливости и мощи.

— Хорош, а? — спросил Роланд, подходя и становясь рядом с Калебом.

— Очень впечатляет. — Калеб смотрел, как Уиндсейлер жует сено.

— Все его жеребята получаются породистыми, — сказал Роланд. — У всех его экстерьер и его выносливость. И во всех видна стать Уиндстара. Кровь сказывается.

— Вы так всегда и говорили.

Роланд прислонился к верхней перекладине забора.

— Эта не похожа на других.

— Вы имеете в виду жеребят этого сезона?

— Я не имею в виду лошадей. Я говорю о Сиренити Мейкпис.

Калеб усмехнулся про себя.

— Не похожа.

— Ты к ней относишься более серьезно, чем к предыдущей?

— Более серьезно?

— Черт возьми, не играй со мной в игрушки, сынок. — Роланд сузил глаза. — Ты же понимаешь, о чем я говорю. Ты собираешься на ней жениться или нет?

— Я сообщу вам, как только решу, — вежливо ответил Калеб.

— Тебе давно уже пора остепениться и завести семью. Черт побери, у меня в твоем возрасте уже был двенадцатилетний сын.

— Я сознаю это, сэр.

— Проклятие, в последнее время разговаривать с тобой — все равно что разговаривать с каменной стеной. Каждый раз, когда я вижу тебя, с этим обстоит все хуже и хуже.

— Что вы хотите от меня услышать? — спросил Калеб.

— Ты знаешь, что я хочу от тебя услышать. — Роланд ухватился за перекладину забора. — Я хочу, чтобы ты сказал, что собираешься жениться на хорошей женщине и начать делать детей. Я ведь не вечно буду жить. До того, как сойти в могилу, я хочу знать что растет еще одно поколение Вентрессов.

— Мои двоюродные рожают детей направо и налево. Вчера у вас на дне рождения была масса Beнтрессов.

— Это не одно и то же, и тебе, черт возьми, это прекрасно известно. — Роланд кипел негодованием. — Мне не следовало позволять тебе эту затею с «Beнтресс венчерс». Надо было настоять, чтобы ты вернулся сюда, в Вентресс-Вэлли. Все пошло не так, после того как ты открыл собственный бизнес.

Калеб пожал плечами. Они оба знали, что в деле «Вентресс венчерс» мнения Роланда никто не спрашивал. Решение о том, чтобы основать собственное дело, Калеб принял задолго до окончания колледжа. Он знал, что ни за что не останется жить в Вентресс-Вэлли.

«Вентресс венчерс» полностью принадлежала ему одному, а таких вещей у него было очень немного. Он вел дело так, как считал нужным, и ни перед кем не отчитывался, кроме себя самого.

— Что вы имеете в виду, говоря, что все пошло не так? — спросил Калеб.

— Я почувствовал, что после этого ты стал как бы отдаляться от меня. — Изборожденное морщинами лицо Роланда исказила гримаса гнева и разочарования. — Черт возьми, я не знаю, как это объяснить. Когда я оглядываюсь назад, то понимаю, что все началось еще раньше, до того, как ты основал «Вентресс венчерс». Все началось в тот день, когда ты уехал в колледж, верно?

— Не понимаю, о чем речь, — сказал Калеб. — Уж не хотите ли вы сказать, что я пренебрег своими обязанностями по отношению к семье?

— Нет, черт побери. Ты по-прежнему делаешь все правильные ходы, но теперь это выглядит так, будто ты просто дергаешь за веревочку и нажимаешь на кнопки.

— Ну, это не слишком конкретно, — сухо возразил Калеб. — Наверно, неплохо было бы уточнить, что вы имеете в виду. Может, вы недовольны тем, как я вложил деньги семьи?

— Да нет же, черт возьми. — Роланд бросил на него сердитый взгляд. — Финансовое положение семьи сейчас выглядит лучше, чем раньше, и ты это знаешь. Сегодня у Вентрессов больше денег, чем когда бы то ни было.

— Меня удивляет, что вы это признаете.

— А почему это должно тебя удивлять? Ты сделал то, что от тебя и ожидалось. И не одной только нашей семье пошло на пользу то, что ты взялся вести наши финансовые дела. Вся наша долина стала более процветающей благодаря тем новым предприятиям, которым ты помог встать на ноги.

— Тогда чем же конкретно вы недовольны?

— Неужели до тебя не доходит? — Роланд махнул рукой в сторону дома и конюшен. — Какой смысл во всем этом, если я не могу быть уверен, что новое поколение продолжит род Вентрессов? Я потерял сына из-за этой шлюхи, она украла его у семьи и соблазном заставила забыть об ответственности. Единственное, что у меня осталось, это ты.

Калеб посмотрел на часы.

— Долорес будет ждать нас к завтраку.

— Этот проклятый завтрак никуда не денется, — проворчал Роланд. — Меня уже давно беспокоит одна вещь, и я подумал, что, может быть, пора выложить карты на стол. Мне надо задать тебе один вопрос, и я хочу, чтобы ты ответил на него честно. Я учил тебя быть правдивым, и, насколько я знаю, ты никогда мне не лгал. Не начинай и теперь.

— Что за вопрос?

— Мы оба с тобой знаем, что только ты один способен исправить вред, который эта шлюха нам причинила тогда, много лет назад, — сказал Роланд. — Только ты один можешь передать мою кровь дальше в будущее. И я спрашиваю тебя: ты сделаешь это?

— Не называйте ее шлюхой.

Роланд посмотрел на него непонимающим взглядом.

— О чем ты толкуешь, черт побери?

Калеб сжал перекладину забора с такой неистовой силой, что сам удивился, почему дерево не треснуло, но ему удалось заставить свой голос звучать очень ровно. Он почему-то вспомнил выражение восторга на лице у Сиренити, когда она рассматривала шкатулку минувшим вечером.

— Я сказал, не называйте ее шлюхой, — спокойно повторил Калеб. — Как бы там ни было, Кристал Брук была моей матерью.

Роланд был ошарашен.

— В чем дело? Ты что, ума лишился? Ведь ты знаешь, кто она была такая. Я достаточно часто говорил тебе это.

— Да, говорили. И, возможно, вы правы. Но я ее сын и не хочу, чтобы кто бы то ни было называл ее шлюхой, или сукой, или потаскухой.

— Да ты просто спятил, мой мальчик! Какая муха тебя укусила?

— Кто знает? Может, это дурная кровь начинает в конце концов проявляться во мне. Извините меня, сэр. Я собираюсь пойти позавтракать. Сегодня мне предстоит долгий обратный путь — я должен вернуться на объект, который консультирую.

Он повернулся и зашагал к дому.

— Не смей поворачиваться ко мне спиной, Калеб Вентресс, — закричал Роланд. — Это я взял тебя к себе и вырастил. Я дал тебе семью. Дал тебе крышу над головой. Научил тебя всему, что должен знать мужчина. Клянусь Богом, ты будешь относиться ко мне с уважением.

Калеб остановился. Медленно повернулся и посмотрел на человека, в жертву которому принес почти все свои юношеские годы.

— Да, сэр.

— Что это значит?

— Это значит, что я отношусь к вам с уважением, сэр. И всегда буду так относиться.

Глаза Роланда сверкали бессильной яростью. Он потребовал от Калеба подтверждения в том, что тот должен уважать его, и получил такое подтверждение. Но оба понимали, что этого недостаточно.

Когда-то между ними было нечто большее, подумал Калеб. Порой у него бывало тревожное ощущение, что это нечто все еще существует. Но Роланд никогда и ничем не давал понять, что хочет, чтобы Калеб любил его, так что если в их отношениях и была какая-то теплота, то она просто улетучилась.

— Тогда ответь на мой вопрос, — потребовал Роланд. — Намерен ты или нет произвести на свет моих внуков, чтобы гарантировать будущее нашей семьи?

— Разве я не давал вам всегда все, что вы хотели? — тихо спросил Калеб. — Разве не делал всегда все, что вы просили?

— Тогда почему ты этого не делаешь? — взорвался Роланд.

— Сначала еще надо найти женщину, способную простить мне подпорченную родословную.

Сиренити остановилась перед огромной застекленной витриной, стоявшей в маленькой столовой, куда подали завтрак, и стала с интересом рассматривать ее содержимое. На каждой полке рядами стояли сверкающие призы, красовались голубые ленты, знаки отличия и гравированные дощечки. Несколько наград были за искусство верховой езды. Награды за бойскаутскую деятельность. Кое-что за меткость стрельбы. Множество наград за академические достижения периода учебы в колледже.

— Боже мой, Долорес, неужели Калеб на самом деле выиграл все эти призы?

— Конечно, а как же?

— Поразительно. — Сиренити рассматривала блестящий приз, стоявший в конце одного ряда. Он был получен за победу в чемпионате по бейсболу. Калеб был, видимо, питчером.

Долорес ставила стеклянные вазочки с грейпфрутами перед каждым прибором на накрытом к завтраку столе.

— Этот мальчик обычно приносил домой столько всяких отличий, наград и призов, что трудно поверить. Если он ставил себе целью что-то, то у других ребят не было почти никаких шансов.

— Я и не подозревала, что в Калебе так силен дух соревнования.

— По-моему, вовсе нет. Он предпочитает делать что-то свое, отдельное, как говорится. Моя мать, которая проработала тридцать лет в этом доме, говорила, что ни разу не видела, чтобы он радовался победе.

— У него определенно было их немало, этих побед.

— Это уж факт.

— Интересно, почему он не держит некоторые из этих призов у себя в офисе в Сиэтле?

— А зачем бы он стал это делать? — Долорес поставила на стол последнюю вазочку с грейпфрутом. — Все знают, что Калеб добивался этих наград не для себя. Он добивался их для деда. Поэтому, наверно, и решил, что им надлежит храниться здесь, в доме его деда.

— Похоже, я начинаю понимать весь расклад. Бедный Калеб.

Долорес метнула на нее острый, многозначительный взгляд.

— Ваша правда. Моя мать клялась, что временами ей просто хотелось плакать, когда Калеб приходил домой с каким-нибудь призом. Она говорила, он никогда им не хвастался, как это делают мальчишки. Никогда не говорил о нем. Никогда не казался взволнованным. Он просто отдавал приз деду и отправлялся дальше, к следующей цели, которую ставил перед ним мистер Вентресс.

— А что говорил дед, когда Калеб приносил ему свои награды? — тихо спросила Сиренити.

— Когда Калеб побеждал, мистер Вентресс очень ясно давал понять, что мальчик просто делал то, что от него и ожидали. Но что приходилось терпеть бедному парнишке те несколько раз, когда ему не удавалось занять первое место! — Долорес покачала головой. — Мать говорила, что брала на себя смелость упрекать мистера Вентресса в том, что он, но ее мнению, слишком сурово обращается с мальчиком, но он всегда говорил в ответ, чтобы она не совалась не в свое дело. Говорил, что не намерен повторять ошибки, которые совершил в прошлый раз.

Сиренити резко повернулась.

— В прошлый раз?

— Видимо, он имел в виду те ошибки, которые допустил, как он считает, в воспитании своего сына Гордона, — спокойно сказала Долорес. — Иногда бывает труднее простить себя, чем кого-то другого. А Вентрсссы, видит Бог, могут быть упрямы как ослы.

— Какие же это ошибки?

Долорес нерешительно помолчала.

— Спросите об этом у Калеба. Я и так уж слишком разболталась. И если вы все-таки решите порасспросить его, сделайте мне одолжение.

— Какое одолжение?

— Не говорите, что это идет от меня.

Глава 9

— Как вам Ариаднин джем, мистер Вентресс? — спросила Сиренити.

Роланд посмотрел на нее с дальнего конца стола, за которым было неестественно тихо. В противоположность вчерашнему официальному торжеству сегодняшний круг гостей был небольшим. Только тетя Калеба Филлис и его дядя Франклин были приглашены к завтраку. Они изо всех сил старались поддерживать разговор, но непробиваемое молчание между Калебом и его дедом с успехом подавляло все усилия.

— Неплохо. — Роланд откусил еще кусок тоста, который намазал джемом. — Напоминает мне тот, какой делала моя мать. Приятный и терпкий. Не слишком сладкий. Похоже, сейчас почти все кажется мне слишком сладким.

— Что правда, то правда, — сказала Филлис с робкой улыбкой. — Возьмите современные готовые завтраки. Почти все так насахарены, что вкусом напоминают конфеты.

Сиренити встретилась глазами с Калебом.

— Это подсказывает мне идею из области маркетинга. Мы будем рекламировать варенье и джемы Ариадны специально для гурманов. Скажем, что они созданы исключительно для людей с изысканным вкусом. Как ты считаешь?

— В этом что-то есть. — В голосе Калеба было столько же восторга, сколько у капитана корабля при виде айсберга. Он взял свою чашку с кофе и отпил глоток. — Ты уже собрала вещи, готова к отъезду?

— Да. — Конец попытки завязать разговор на эту тему, подумала Сиренити. И решила сменить тактику. — Мистер Вентресс, я не могла не заметить вон тех наград в витрине у вас за спиной.

— Их получил Калеб, — сказал Роланд.

— Да, я знаю. Я видела везде его имя. Вы, должно быть, очень им гордитесь.

Роланд нахмурился.

— Калеб знает, что от него требуется. И всегда знал.

— Вижу, что его даже выбирали выступающим на выпускной церемонии, — продолжала Сиренити сердечным тоном. — Я тоже выступала на школьном выпускном вечере от своего класса. А еще меня назвали выпускницей с наибольшими шансами на успех.

Калеб слегка поперхнулся своим кофе и поспешно поставил чашку на стол. Сиренити озабоченно нахмурилась.

— С тобой все в порядке?

— Все нормально. — Он встал. — Я хочу выехать как можно скорее, Сиренити.

Она в удивлении вскинула на него глаза.

— А я думала, что ты собираешься показать мне конюшни. Я хотела посмотреть на лошадей.

— В другой раз. Ехать нам долго, а в метеосводке передали, что к вечеру в горах может пойти снег.

— Ерунда. Для снега еще слишком рано.

Калеб посмотрел на нее из-под полуопущенных век.

— Мне бы не хотелось в пути останавливаться и возиться с цепями, если можно обойтись без этого.

Сиренити подавила вздох.

— Я буду готова через пять минут.

— Пойду за чемоданами. — Калеб стал обходить длинный стол.

— Помощь нужна? — спросил Франклин. — Гарри на заднем дворе. Он тебе поможет.

— Справлюсь сам. — Калеб пошел к двери. Сиренити улыбнулась Роланду, чей подбородок казался отлитым из чугуна.

— Большое спасибо за гостеприимство, мистер Вентресс. Мне было очень приятно у вас.

— Благодарю вас за подарок, — сказал Роланд. Он смотрел вслед Калебу. — Надеюсь, вы сможете приехать еще как-нибудь.

— Мне бы очень этого хотелось. — У Сиренити мелькнула внезапная мысль. — Калеб, не забудь шкатулку твоей мамы. Кажется, я видела, как ты вчера вечером положил ее в один из ящиков бюро.

Царившая до сих пор в маленькой столовой атмосфера сдержанной напряженности вдруг приобрела оттенок готовой разразиться катастрофы. Долорес с подносом в руках застыла на пороге кухни. Глаза Филлис округлились от полученного шока. Франклин помрачнел еще больше. Роланд не шелохнулся. Сиренити поняла, что сказала как раз то, чего не следовало говорить. В этом-то и состоит загвоздка здесь, во внешнем мире, подумала с досадой она. Не успеешь оглянуться, как уже что-то ляпнешь и все испортишь. Она виновато посмотрела на Калеба и стала соображать, как теперь выбраться из ямы, в которую они оба угодили по ее милости.

С некоторым облегчением она увидела, что Калеб явно не почувствовал никакой неловкости от ее ляпа. Его лицо не отразило ровным счетом никакой эмоции. Он задержался в дверях и задумчиво взглянул на нее.

— Спасибо, что напомнила. Надо не забыть положить ее в чемодан.

Филлис и Франклин обменялись тревожными взглядами.

Роланд мертвой хваткой вцепился в свой нож для масла.

— Не знал, что ты все еще хранишь эту старую шкатулку. Ты никогда не упоминал о ней. Я думал, ты избавился от нее много лет назад.

— Да что вы! Разве Калеб мог бы так поступить? — спросила Сиренити. Что сделано, то сделано, подумала она. Нет смысла делать вид будто она не знает о шкатулке. — Он мне говорил, что она принадлежала его матери. Видимо, он очень ею дорожит. Он никак не мог бы просто взять и выкинуть ее.

Первой оправилась от шока Филлис.

— Да, разумеется. Просто Калеб никогда не казался нам человеком сентиментального склада. Правда, Франклин?

— Правда, — буркнул Франклин. — Не казался.

— Это меня удивляет, — сказала Сиренити, радуясь тому, что разговор вроде бы снова возвращается в нормальное русло. — То, что Калеб очень чувствительная натура, я поняла с первого же дня знакомства. А у меня на такие вещи хорошая интуиция.

— Неужели? — спросил Франклин.

— Факт. — Сиренити тихонько засмеялась. — Не так уж трудно было вычислить, что в глубине души Калеб добрый и чувствительный. Много ли найдется преуспевающих деловых консультантов высокого класса, которые будут готовы подписать контракт ради спасения какого-то маленького городка вроде Уиттс-Энда? Особенно когда нет абсолютно никакой гарантии, что он получит хотя бы грошовую выгоду от этого проекта.

Все взгляды обратились к ней.

— Нам пора ехать, — произнес от двери Калеб. Без дальнейших слов он вышел из комнаты.

Ровно пятнадцать минут спустя Калеб повернул ключ в зажигании «ягуара». Мощный двигатель мгновенно ожил, замурлыкал. Пока Калеб выезжал на дорогу, Сиренити помахала небольшой группе людей, стоявшей на ступенях. Роланд, Филлис, Франклин и Долорес подняли руки жестом вежливого, сдержанного прощания.

Сиренити откинулась на спинку сиденья.

— Извини меня, пожалуйста, за этот дурацкий промах. Не понимаю, что заставило меня ляпнуть о шкатулке твоей матери перед всеми.

— Не стоит об этом вспоминать.

— Просто не верится, что я это сделала. Самая же ведь так старалась вчера вечером, чтобы никто не увидел, как я иду к тебе в комнату. И даже целую лекцию тебе прочитала о том, что нельзя оскорблять чувства твоего деда нарушением приличий, помнишь?

— Помню.

— И надо же мне было сделать эту глупость за завтраком — по-идиотски напомнить тебе упаковать шкатулку.

— Ну и что?

— А то. Теперь ясно, что я испортила то хорошее впечатление, которое старалась создать. — Сиренити с досадой посмотрела на него. — Теперь и твой дед и все остальные в доме наверняка думают, что я провела ночь с тобой.

Калеб коротко взглянул на нее с непроницаемым выражением.

— Из-за этого ты и расстраиваешься? Думаешь, что если у всех, кто сидел за столом, почти отвалились челюсти сегодня утром, то это из-за твоего намека на визит ко мне в спальню?

— Я всегда гордилась тем, что могу жить в двух мирах, когда это необходимо, но, если честно, у меня это не очень здорово получается. Когда я слишком долго задерживаюсь в твоем мире, то обязательно порчу все дело. — Сиренити мрачно осматривала свою одежду. Нa ней были те же брюки с отворотами, в которых она приехала вчера, блузка и свитер, выбранные но тому же каталогу. Она была почти уверена, что одета как полагается, но одежда — это еще не все. Никто не знает этого лучше, чем она.

— Ты ничего не испортила, — спокойно сказал Калеб. — По крайней мере не в том смысле, как ты думаешь.

Сиренити вздохнула с облегчением.

— Так ты не считаешь, что твой дед серьезно обиделся, когда узнал, что мы, возможно, провели ночь в одной постели, находясь у него в доме?

— Сомневаюсь, что он хотя бы задумался над этим аспектом. Особенно после того, как ты заговорила о шкатулке.

— Да ты что? Это первое, что должно было прийти ему в голову. Ему и всем остальным, кто был в комнате. — Сиренити закатила глаза. — Ты же видел их реакцию.

— Шкатулка вон в той небольшой сумке на заднем сиденье. Расстегни «молнию» и вынь ее.

— Ладно, только зачем? — Сиренити отстегнула свой ремень, встала коленями на сиденье и, перегнувшись через его спинку, дотянулась до сумки.

— Я хочу, чтобы ты сама увидела, почему все немножко напряглись, как только ты упомянула о ней.

Услышав этот убийственно нейтральный тон его голоса, Сиренити поняла, что опять по беспечности ступила на топкую почву. Ее взявшаяся за «молнию», рука замерла.

— Калеб, если это что-то личное и тебе не хотелось бы об этом говорить, то я прекрасно все понимаю.

— Доставай шкатулку.

Она вздохнула и расстегнула «молнию». Голубая с золотом шкатулка лежала поверх аккуратно сложенного серого свитера. Сиренити осторожно вынула ее и закрыла сумку.

— Что теперь мне делать? — спросила она.

— Открывай.

Сиренити с сомнением осмотрела шкатулку.

— Я не уверена, правильно ли это будет. У меня такое чувство, будто это меня не касается.

— Ошибаешься, — сдержанно сказал Калеб. — С этого момента касается. Открой шкатулку и загляни внутрь.

У Сиренити задрожали пальцы. Эта невинная на взгляд шкатулка из голубого пластика вдруг показалась ей зажатой в руке гранатой.

— Тут ключик, чтобы заводить музыку.

— Заведи, если хочешь.

Сиренити так и сделала. Заведя пружину, она отстегнула запор и подняла крышку. Заиграла музыка.

— Вальс, — прошептала Сиренити.

— Что ты сказала?

— Шкатулка играет вальс. — Она завороженно смотрела на две крошечные пластмассовые фигурки мужчины и женщины, которые закружились в судорожном механическом танце.

— Это не имеет значения. Посмотри, что внутри шкатулки.

Изнутри шкатулка была обтянута дешевым голубым бархатом. За зеркальцем, укрепленным на внутренней стороне крышки, атласная подкладка была сильно порвана.

Никаких украшений в шкатулке не было. Вместо этого она была наполнена старыми, пожелтевшими газетными вырезками. Они казались такими хрупкими, что Сиренити боялась к ним прикоснуться.

— Что это такое? — спросила она.

— Мое прошлое. — Калеб даже не взглянул на открытую шкатулку. Глаза его были прикованы к дороге. — Дед отдал мне шкатулку с вырезками в день моего восемнадцатилетия. Он хотел знать наверняка, что я не забуду свою мать.

— Как мило с его стороны проявить такую заботу о тебе.

Калеб криво усмехнулся.

— Это уж точно.

Сиренити осторожно развернула первую из сложенных вырезок и внимательно всмотрелась в зернистую черно-белую фотографию.

— Это твоя мать?

— Да.

На снимке была изображена эффектная платиновая блондинка в коротком, обтягивающем фигуру, расшитом блестками платье. Клиновидный вырез платья доходил, казалось, до самого пупка. Экстравагантный покрой открывал лишь внутренние полукружия ее грудей, но это обстоятельство создавало чувственную иллюзию, которая явно импонировала фотографу. Прекрасные глаза женщины смотрели добродушно-дерзко. Словно она знала, что мужчины находят ее сексуальной, и это ее забавляло. Под интенсивным макияжем, затемнявшим полные губы и увеличивавшим глаза, нетрудно было заметить тонкую лепку лица и сияние юности.

— Калеб, она была прекрасна, — выдохнула Сиренити. — И такая очаровательная. Мне кажется, у тебя ее глаза.

— Говорят.

Сиренити рассматривала фотографию с растущим восхищением.

— Она была фотомоделью?

— Читай заметки.

Сиренити просмотрела заголовки на вырезках, большая часть которых была из газеты «Вентресс-Вэлли ньюс». ВЕНТРЕССУ УГРОЖАЮТ ШАНТАЖОМ. ВЕНТРЕСС ПРИЗНАЕТ ЛЮБОВНУЮ СВЯЗЬ С ПОРНОМОДЕЛЬЮ.

Она взяла следующую вырезку. ОЧАРОВАШКА С ЦЕНТРАЛЬНОГО РАЗВОРОТА НАЗЫВАЕТ ВЕНТРЕССА ОТЦОМ СВОЕГО РЕБЕНКА. ВЕНТРЕСС ПОДАЕТ НА РАЗВОД.

— Читай дальше, — спокойно произнес Калеб. — Там все расписано. Шантаж, любовная связь, развод, автокатастрофа — все.

Сиренити стала читать быстрее, единым духом проглатывая всю печальную историю. Она задумалась над статьей, где излагалась суть шантажа. Ее желудок судорожно сжался.

— Кто-то пытался шантажировать твоего деда?

— Шантажист прислал ему фотографии Кристал Брук. Среди них были снимки, для которых она позировала в обнаженном виде. Было также несколько снимков, где она и мой отец занимаются любовью на пляже в Санта-Барбаре.

— Боже милостивый!

— Дед отказался платить шантажисту. И тот отправил фотографии в редакцию «Вентресс-Вэлли ньюс». Редактор и дед давно были в ссоре. Снимки были опубликованы, а остальное, как говорится, принадлежит истории.

— Боже мой, Калеб, как ужасно для всех, кого это коснулось. — Сиренити кончила читать и аккуратно сложила вырезки. — Теперь понятно, почему у тебя крыша поехала, когда я сказала тебе, что кто-то пытается меня шантажировать снимками с обнаженной натурой. Это словно кто-то взял и швырнул тебе в лицо прошлое твоих родителей, верно?

Калеб искоса бросил на нее сердитый взгляд.

— Никакая крыша у меня не поехала.

— Поехала, да еще как. И теперь я знаю почему.

— Черт побери, Сиренити.

— Ты начинаешь выходить из себя, — заметила она. — Но это, пожалуй, лучше, чем когда ты впадаешь в состояние зомби.

— "Состояние зомби"? Какое еще, к чертям, состояние зомби?

— Это когда ты становишься холодным-прехолодным и на лице у тебя отсутствует всякое выражение. Ты ведь здорово умеешь скрывать свои чувства, правда? Должно быть, много практиковался.

— Я не принадлежу к эмоциональному типу людей. — Калеб раздельно и четко произнес каждое слово.

Сиренити бережно закрыла шкатулку. Звуки вальса умолкли.

— Ты не считаешь, что твоя реакция была весьма эмоциональной?

— Я бы сказал так: новость о существовании фотографий, где ты предстаешь обнаженной, застала меня врасплох.

Сиренити виновато усмехнулась.

— Могу себе представить. Прости меня, Калеб. Я не должна была говорить тебе все эти ужасные слова.

— Ты имеешь в виду такие, как «снобизм», «косность», «высокомерие» и «негибкость»? — Бpoви Калеба слегка приподнялись. — Не беспокойся, я уже абсолютно все забыл.

— Так же, как я забыла, что ты назвал меня наивной и легковерной. — Кончиком пальца Сиренити провела по крышке шкатулки, где проходила линия полустершейся позолоты. — Непонятно, зачем твой дед отдал тебе эти вырезки. Он не производит впечатления жестокого человека. Возможно, жесткий и негибкий, вроде тебя в некотором смысле, но не жестокий.

Калеб невесело усмехнулся.

— Вряд ли он считал свой поступок жестоким. Просто он хотел быть уверен, что я никогда не забуду о порченой крови, текущей у меня в жилах. Он считал своим долгом напомнить мне, чтобы я остерегался проявлений генетического влияния моей матери. Не забывай — он ведь выращивает лошадей. И крепко верит в силу генов.

Сиренити вспомнила витрину, заполненную отличиями и наградами.

— А ты, значит, провел свои детские годы в попытках доказать ему, что не заражен генами Кристал Брук.

— И все зря.

— Что-то случилось между тобой и Роландом сегодня перед завтраком?

— Мы поговорили.

— Поговорили?

— Он назвал Кристал Брук шлюхой. В этом не было ничего особенного. За последние тридцать четыре года, каждый раз, когда ему случалось упомянуть ее имя, он называл ее потаскушкой или шлюхой, или женщиной, погубившей семью.

— А ты что сказал?

— Я сказал, чтобы он не называл ее шлюхой. — Калеб согнул и разогнул пальцы на рулевом колесе. — Я сделал это первый раз в жизни. Впервые сказал ему, что не хочу, чтобы он обзывал ее.

Сиренити дотянулась и положила руку ему на бедро.

— Ты — ее сын. Ты имеешь полное право оберегать ее память. А твой отец? Роланд его тоже как-нибудь обзывает?

— Нет. Он считает, что отец пал жертвой коварной интриганки, которая соблазнила его, заставив позабыть о долге и ответственности. Дед упрекает себя в том, что был слишком снисходителен и мягок с сыном. Он считает, что именно из-за этого отец и оказался уязвимым для такой женщины, как Кристал Брук.

— И поэтому Роланд решил, что с тобой подобной ошибки он не совершит.

— Примерно так. Моя семейная история в двух словах.

Сиренити бережно держала шкатулку обеими руками.

— По крайней мере тебе известна история твоей семьи в нескольких поколениях. А вот я, например, даже не знала своих бабушек и дедушек. Мои родители рано остались одни на свете. Джулиус говорил, как-то моя мать рассказала ему, что и она, и мой отец — оба были взяты на воспитание и выросли у приемных родителей. Фактически я только это о них и знаю, но я всегда думала, что это, вероятно, и было одной из причин, почему они сблизились: они оба понимали, что такое одиночество.

— Очень может быть, — сказал Калеб. Сиренити нерешительно спросила:

— Интересно, а что сблизило твоих мать и отца?

— Думаю, это очевидно. Моя мать была сексуально привлекательной фотомоделью, которая хотела стать кинозвездой, а мой отец — богатым и перспективным политиком. Черт побери, да они были просто созданы друг для друга.

— Не суди их слишком строго, Калеб. Столько времени спустя нам не дано узнать истину о том, что они чувствовали друг к другу. Что бы там ни произошло, это было только между ними. Ты за это не в ответе.

— Не в ответе? Иногда у меня такое чувство, будто я всю свою жизнь только и расплачиваюсь за то, чтo сделали они.

— У всех у нас есть прошлое, и у всех у нас есть будущее. Все, что мы можем сделать, это выбрать, в каком времени нам жить. Мне кажется, нет большого смысла в том, чтобы жить в прошлом.

Калеб не ответил.

Через минуту Сиренити повернулась назад и положила шкатулку в стоявшую на заднем сиденье сумку.

Церемония прощания с Эмброузом Эстерли оказалась значительным событием в общественной жизни Уиттс-Энда. В воскресенье в восемь часов вечера все население городка стеклось в кафе «Подсолнух», чтобы почтить память Эстерли. Приехавшая с Калебом Сиренити сразу же отправилась на кухню. Там она присоединилась к Ариадне и еще нескольким людям, которые руководили приготовлением блюд и напитков.

Калеб оказался стоящим в одиночестве на краю толпы. Он был удивлен тем, сколько пришло народу. Из того, что рассказала ему Сиренити, у него сложилось впечатление, что, кроме Джесси, Эстерли больше не имел близких друзей. Но в желающих проститься недостатка не было. Он подумал, не объясняется ли такое стечение публики скорее отсутствием в Уиттс-Энде вечерних развлечений и бесплатным угощением, чем теплыми чувствами сообщества к Эстерли.

Но какова бы ни была причина, все население крошечного городка было здесь. Теперь Калеб знал некоторых местных жителей, потому что уже начал вести оценку продуктов и изделий, которые они хотели продавать через каталог Сиренити. Он дружелюбно кивнул нескольким людям, макая крекер в приправленный карри йогурт. И рассеянно слушал долетавшие до него отрывки историй, рассказываемых об Эстерли, и анекдотичных случаев с ним.

— Помнишь, как Эмброуз думал, что наконец-то добился выставки своих работ в одной галерее Сиэтла, а владелец галереи взял да и откинул копыта, прежде чем он успел их развесить? — Одетый в черную кожу с цепями мужчина горестно покачал головой и проглотил кукурузный чипс, намазанный чем-то вроде баклажанной икры.

— Помню. — Женщина с короткой стрижкой, в клетчатой рубашке и обтягивающих джинсах печально кивнула. — Джесси говорила, он тогда напился и сильно буянил, грозился уничтожить все, что когда-либо сделал.

— В этом был весь Эмброуз, — сказал Куинтон, присоединяясь к маленькой группе возле кукурузных чипсов. — У него всегда все шло вкривь и вкось. Он всегда застревал между космическими плоскостями. Математика Вселенной в некотором смысле напоминает карточную колоду. Так вот, эта колода всегда была подтасована так, чтобы бедняга Эмброуз проиграл.

— Да уж, по карме он был чистый неудачник, нечего и говорить, — сказал мужчина в одежде из плотной хлопчатобумажной ткани и цепочек. — Но по-своему он был порядочный человек.

— Он не был низким или подлым, ничего такого. Просто немного замкнут, и все, — заметила женщина в платье из нескольких слоев шарфиков. — Жертва постоянного невезения. Он был чудесный фотограф, знаете ли.

— Я знаю, — откликнулся Куинтон.

— Мы с Джанни повесили у себя над кроватью фотографию, где он снял нас вдвоем, — доверительно прошептала женщина с очень короткой стрижкой. По ее щеке прокатилась слеза. — Она прекрасна.

К столу с закусками приблизилась Джесси.

— У него действительно был талант, — тихо сказала она Калебу. — Некоторые его снимки просто невероятно хороши. Сиренити уже показывала вам те фотографии, где он снимал ее?

— Нет. — Калеб подумал о конверте, который Сиренити изъяла из архива Эстерли. — Еще не показывала. — Вопрос доверия.

— Вам надо обязательно их увидеть. Это самые удачные его работы. Хотелось бы видеть их на выставке в скором будущем. Это было бы подходящей данью уважения к памяти Эмброуза.

Калеба словно огнем ожгла мелькнувшая в воображении картина: Сиренити, выставленная на всеобщее обозрение в картинной галерее, где ее прекрасное, исполненное грации тело открыто всем и каждому. Крекер у него в руке треснул и раскрошился.

— Не думаю, что Сиренити согласится на это, — проговорил Калеб.

Джесси удивленно взглянула на него.

— Почему же?

— Потому что в этом случае я закачу ей дикий скандал. — Он попытался найти разумное объяснение. — Наш новый бизнес с заказами по почте не нуждается в рекламе такого сорта.

— Я не вижу, как это может повредить делу, — задумчиво произнесла Джесси. Она собиралась добавить что-то еще, но остановилась, увидев подошедшего Блейда.

— Привет, Блейд. Как дела? Я вижу, что Уиттс-Энд все еще относительно свободен от сил вторжения.

— Я не так уж в этом уверен. — Привычно суженными глазами Блейд в профессиональной манере окинул помещение. — Думаю, у нас здесь не все в порядке.

— Почему вы так думаете? — спросил Калеб с умеренным интересом.

— Зоун странно ведет себя.

— Зоун производит впечатление человека, который ведет себя странно всегда, — сказал Калеб. — Что в этом нового?

— Она нервничает. Или боится. Все время говорит об опасности и смятении. — Блейд кивнул в сторону Зоун, стоявшей в одиночестве у чаши с пуншем. — Не нравится мне все это.

— Может, ей просто грустно, — предположил Калеб. — Ведь это все-таки поминки.

— Думаю, дело не в этом. — Блейд взял горсть кукурузных чипсов. — Думаю, у нас неприятности. Большие неприятности.

— Скажи Сиренити, чтобы поговорила с ней, — предложила Джесси. — Она ведь ближе всех знает Зоун.

— Может, я так и сделаю. — Блейд отошел, хрустя кукурузными чипсами с размеренностью машины. Джесси улыбнулась.

— Я начинаю думать, не созданы ли Блейд и Зоун друг для друга. В них обоих есть что-то такое, что их как бы объединяет. Как вы думаете?

— Я как-то не задумывался над этим, — признался Калеб. — Вы, наверно, правы в том смысле, что они оба странные.

— Пожалуй, с вашей точки зрения все обитатели Уиттс-Энда будут странными, — заметила Джесси. — Если вы не приемлете странность, то зачем вы здесь?

— Вы знаете зачем. По делу.

— Чепуха, — отмахнулась Джесси. — Я не дурочка. Ведь совершенно очевидно, что это дело не из тех, что вы обычно консультируете. Вы здесь из-за Сиренити, правда?

— Вы не забыли, что это она меня наняла? — Прежде чем Калеб успел сменить тему разговора, это было сделано за него.

Из толпы решительно выдвинулся крупный мужчина с густой копной волос, в красной фланелевой рубашке и засаленном комбинезоне. Он остановился прямо перед Калебом.

— Это вы Вентресс?

— Кажется, мы не знакомы, — сказал Калеб.

— Я Уэбстер. Не смог быть в пятницу на оценке продукции. Был занят.

— Понятно.

— Сейчас я принес свой продукт с собой. Подумал, может, вы посмотрите. И скажете мне, достаточно ли он хорош для каталога Сиренити.

— Конечно, почему нет? Я уверен, Эстерли не осудил бы нас за чуточку бизнеса у него на поминках.

Уэбстер полез в объемистый карман и извлек оттуда камень размером с ладонь. Держа камень в своей грязноватой руке, он гордо продемонстрировал его Калебу.

— Вот он. Что скажете, Вентресс? Расхватают в два счета, а?

Калеб задумчиво смотрел на камень, который был очень похож на обычные камни.

— Собственно, что это такое?

Уэбстер нахмурился.

— Это камень. Разве не похож?

— Камень. — Калеб взял его в руку. — Интересно.

Лицо Уэбстера просветлело.

— Я так и знал, что вам понравится. Там их большой запас. Сколько, по-вашему, мне надо иметь их под рукой, когда выйдет первый каталог? Может быть, сотню?

— Уэбстер, я буду с вами откровенен, — дипломатично начал Калеб. — Не думаю, что есть большой спрос на такие камни.

Уэбстер сердито посмотрел на него.

— Мои камни очень красивые.

Рядом с Калебом вдруг возникла Сиренити. Она казалась обеспокоенной.

— Какой чудесный камень, Уэбстер. — Она улыбнулась Калебу бодрой улыбкой. — Уэбстер у нас знаток камней. Он их коллекционирует. Я уверена, что мы сможем продавать их через наш каталог.

— Не думаю.

Лицо Уэбстера выразило тревогу.

— Чем нехороши камни?

— Прошу тебя, Калеб, — сказала Сиренити. — Ты ведь у нас гений маркетинга, не забывай. Вот и найди способ продавать камни Уэбстера.

— Говорю тебе, обычные камни не пользуются на рынке спросом, — терпеливо повторил Калеб.

Уэбстер выхватил свой камень у Калеба из рук.

— Вам нужны необычные камни? Клянусь Всевышним, я вам их достану. Вот увидите. — Он резко повернулся и зашагал прочь, раздвигая толпу.

— Ну вот, ты обидел его, — упрекнула Калеба Сиренити.

— Ты собираешься открыть дело, а не благотворительное учреждение, — ответил Калеб. — Мы не будем представлять в каталоге камни.

Бросив на него сердитый взгляд, Сиренити вернулась на кухню.

— Она переживает за всех в нашем городе, — тихо сказала Джесси. — И я должна вас предупредить, что мы переживаем за нее. Вы уезжали с ней на эти выходные.

— Я думал, что в вашем городе никто не сует нос в чужие дела, — сухо бросил Калеб.

Джесси холодно усмехнулась.

— Тогда у меня есть для вас новость. У нас маленький городок, а все маленькие городки, даже такие, как Уиттс-Энд, в некоторых чертах сходны между собой.

— Я знаю все о маленьких городках. В одном из них я вырос.

— Тогда вы знаете, что люди в маленьких городках любят поговорить.

— Да, я знаю. Это называется сплетничать. — Та старая сплетня о его родителях так до конца и не умерла в Вентресс-Вэлли. Пока он рос, она время от времени всплывала на поверхность.

Разговоры о том, как отпрыск одной из самых уважаемых в городе семей был соблазнен фотомоделью, никогда не доходили до ушей Роланда. Однако Калебу пришлось несколько раз драться на школьном дворе или где-нибудь за сараями в ответ на насмешки одноклассников, которым удавалось подслушать, как их родители обсуждают прошлые дела.

В этих детских поединках Калеб дрался с такими же неумолимо сконцентрированными яростью и peшимостью, с какими боролся за призы и голубые ленты для Роланда. Деду случалось замечать то синяк под глазом, то расквашенный нос, но он никогда не спрашивал, из-за чего была драка. Его интересовало только, победил ли Калеб.

Джесси пристально изучала Калеба.

— Я говорила не о сплетнях. Во всяком случае, не в том смысле, как понимаете это вы. Я имела в виду, что в маленьком городке люди небезразличны друг другу. Сиренити одна из нас. У нее есть эта мечта — открыть здесь бизнес, торговлю по почтовым заказам, и она считает, что вы можете ей в этом помочь. И прекрасно — пока она довольна. Но если вы обидите ее или используете в своих целях, то многие очень сильно на вас рассердятся.

— Буду иметь это в виду.

— Да уж, пожалуйста. — Джесси отвернулась, собираясь отойти.

— Джесси?

Она оглянулась на него через плечо.

— Да?

— Я не был знаком с Эстерли, но Сиренити говорила мне, что вы с ним были больше, чем просто друзья. — Калеб встретился с ней глазами. — Я хотел сказать вам, что мне очень жаль, что так случилось.

Взгляд Джесси смягчился.

— Спасибо. — Она окинула глазами комнату, полную на удивление жизнерадостных гостей, если учесть, что они собрались на поминки. — Знаете, я действительно думала, что он собирался не пить какое-то время. Когда я в тот вечер уходила от него, он был в порядке. В чуточку подавленном настроении, но не в такой, по-моему, степени, чтобы обратиться к бутылке. Пока я была там, он пил только кофе.

— В котором часу вы от него ушли? — поинтересовался Калеб.

— Около одиннадцати. До того я приготовила ему ужин, и мы немного поговорили.

— Я слышал, смерть наступила около полуночи. Должно быть, он принялся усиленно напиваться сразу после вашего ухода.

— Когда Эмброуз бывал в запое, он действительно мог заглатывать спиртное в ускоренном темпе. — Джесси отошла и присоединилась к группе людей в противоположном конце комнаты.

Калеб потянулся было за следующим кукурузным чипсом, но на пути у него оказался Блейд, чьи глаза превратились в узкие щелочки. Слева от него стоял Куинтон, выглядевший почти столь же свирепо. Еще один человек, с залысинами и связанными в «лошадиный хвост» седыми волосами, стоял по правую руку от Блейда. На нем была длинная черная накидка, а одно ухо украшала золотая серьга.

— Это Монтроуз, — без предисловий заявил Блейд. — Держит заправочную станцию. Музыкант. Вы уже знакомы?

— Да, — сказал Калеб. — Мы уже встречались.

Блейд расправил свои и без того прямые плечи.

— Мы вот втроем поговорили. И решили, что пора нам с вами немного потолковать, Вентресс.

Калеб взглянул на часы.

— Вы чуточку поздновато собрались, не так ли? Сейчас почти десять часов вечера.

Блейд зло сверкнул на него глазами.

— О чем вы, черт побери, толкуете?

— Кончайте ваши шуточки, — спокойно сказал Калебу Монтроуз. — Мы говорим серьезно.

— Монтроуз прав, — поддержал его Куинтон. — Мы хотим пригласить вас на отдельные поминки по Эмброузу.

— Насколько отдельные? — скептически спросил Калеб.

— Только мы и вы. У источников.

— Почему бы нет? Знаете, если принять во внимание тот факт, что я даже не был с ним знаком, Эстерли определенно оказал весьма большое влияние на мою жизнь.

Глава 10

Облачко серебристого тумана висело над кристально прозрачными озерцами. Калеб наблюдал, как плавно клубится этот пар над горячей водой источников. Что-то странно завораживающее было в его медленном, похожем на танец движении.

Огромная пещера, под сводами которой находились заповедные источники, была с одного конца открыта ледяному дыханию ночи, но царивший снаружи холод не проникал далеко в глубь этой пустоты в скальном теле. Казалось, что вход туда наглухо закрыт невидимой стеклянной стеной. Тепло от источников превратило пещеру в уютный грот.

В какой-то момент истории горячих источников одна предприимчивая душа протянула электропроводку по каменной стене пещеры. И теперь цепочка тусклых лампочек освещала ее внутреннее пространство каким-то потусторонним светом. Куинтон показал Калебу выключатель, которым включалось освещение пещеры. Он располагался перед самым выходом.

Калеб и трое его сопровождающих были одни у источников. Стикс и Харон остались терпеливо ждать Блейда снаружи. Время от времени Калеб ловил блеск собачьего глаза у входа в пещеру.

— Собаки сюда не заходят, — объяснил Блейд.

— Почему? — спросил Калеб.

— Не знаю. Не заходят, и все тут.

Ответ не хуже любого другого, подумал Калеб. Он не винил ротвейлеров за то, что они предпочли остаться снаружи. У него самого были кое-какие сомнения относительно безопасности пребывания внутри пещеры, если учесть, в какой компании он тут оказался.

Во время пешей прогулки к пещерам было холодно, светила яркая белая луна. Тропинка вела мимо коттеджа Сиренити и дальше, в начинавшийся позади него лес. Войдя внутрь пещеры, мужчины уселись вокруг самого крупного озерца, прислонившись спинами к разбросанным тут и там валунам. Куинтон достал картонную упаковку своего домашнего пива и раздал всем по бутылке.

— За Эмброуза. — Куинтон отпил из своей бутылки. — Удачи ему на пути в Большую Темную Комнату.

— Надеюсь, он в конце концов попал в такое место, где ценят хороших фотографов с неприятным характером. — Монтроуз поднял свою бутылку в прощальном салюте.

— Эмброуз, — пробормотал Блейд, глотнув из своего сосуда. — Знавал я такого парня. Он был в порядке.

Калеб счел своим долгом тоже поднять бутылку. Он хотел было заметить, какая это ирония — поминать пивом человека, погибшего из-за злоупотребления спиртным, но тут же отверг эту мысль и постарался придумать какой-нибудь более подходящий тост.

— За Эмброуза, — сказал он наконец. — Да окажется он в таком месте, куда не доходит свет от Национального фонда искусств.

Снова воцарилась тишина. Блейд сидел, устремив взгляд в глубь озерца.

— А знаете, есть поверье, что у людей тут бывают видения.

— Правда? — Неплохое пиво, с некоторой долей удивления решил Калеб. Он взглянул на этикетку бутылки, которую держал в руке. «Старое свиное пойло».

— Так говорят, — пробормотал Куинтон. — Здесь, в Уиттс-Энде, называют эти источники источниками видений. Это старая легенда.

— Очень старая? — спросил Калеб.

— Существует почти столько же, сколько и сам Уиттс-Энд, — ответил Куинтон.

— Надо же. — Калеб вглядывался в зеленоватые камни под поверхностью воды. — Это с какого же, значит, года? С шестьдесят восьмого или шестьдесят девятого?

— Может, даже и раньше. — Блейд наморщил лоб, пристально смотря в воду. — Как я слышал, надo провести здесь долгое время в медитации, чтобы сначала очистить свои мозги. Тогда, если все получается так, как надо, можно что-то увидеть.

— Говорите, эта легенда существует с конца шестидесятых? — Калеб задумчиво смотрел на озерцо. — Как я слышал, в те стародавние золотые денечки видения были довольно обыденным явлением, причем вызывались, как правило, не медитацией и очищением мозгов. Насколько мне известно, хорошее видение или нет, зависело скорее от того, что ты курил.

— Не следует смеяться над тем, чего не понимаешь, — сказал Куинтон. — Нам не дано воспринимать все математические плоскости с помощью пяти обыкновенных органов чувств.

Калеб пожал плечами.

— Возможно, вы правы.

Все опять замолчали.

— Мне однажды было здесь видение, — чуть слышно сказал Монтроуз. — Много лет назад.

— Ну да? — Блейд с любопытством взглянул на него. — И что же это было?

— Трудно объяснить. Помню, в тот день после обеда я давал Сиренити уроки игры на скрипке. Вечером я почему-то пришел сюда, просто подумать. В то время я частенько это делал.

— Я помню, — подтвердил Куинтон.

— Это видение было вроде похоже на сон, только я знал, что не сплю и что это не сон. — Монтроуз покатал свою бутылку в ладонях. — Это было жутковато, если правду сказать. Чисто личная вещь. Я никогда никому об этом не рассказывал до сих пор.

— Думаешь, это было видение какой-то поддающейся проверке математической реальности? — с любопытством спросил Куинтон. — В нем была какая-нибудь символическая логика?

Монтроуз покачал головой.

— Это было просто видение.

Калеб вытянул ноги и сделал очередной глоток из бутылки с «Пойлом».

— Что же все-таки вы видели?

Монтроуз задумчиво смотрел на воду.

— Своего старика. Он слушал, как я упражняюсь на пианино, и говорил мне, какой я молодец. Так же, как и я в тот день, только раньше, говорил Сиренити, какая она молодец. В видении я был маленьким мальчиком. Наверно, девяти или, может, десяти лет. Помню, как здорово было ощущать, что отец гордится мной. Это как-то придало мне больше внутреннего спокойствия.

Пиво показалось Калебу теплым.

— Это похоже скорее на воспоминание, чем на настоящее видение.

— Что бы там это ни было, но уж никак не воспоминание, — сказал Монтроуз. — Мой родитель сбежал еще до того, как я родился. Мы с ним никогда и не встречались.

С минуту никто не произносил ни слова. Все сидели и смотрели в кристально прозрачную воду источника.

— Может, тебе даже повезло. — Блейд свирепо сжал в кулаке свою бутылку. — Вот я бы точно прекрасненько обошелся без знакомства со своим стариком. Он любил охаживать ремнем меня и маму. Иногда переходил на кулаки. Я миллион раз собирался уйти из дому, но всякий раз оставался, потому что понимал: пока он колотит меня, он не трогает маму.

Калеб посмотрел на Блейда.

— Вы ее защищали?

— Наверно, она была не ахти какая мать. Слабая и жалкая. Уйти от отца ей не хватало духу. Вот и позволяла ему нас колошматить. Но это была моя мать. Я чувствовал, что должен что-то делать, понимаете?

Калеб вспомнил о стычке с Роландом у выгула. Не называйте ее шлюхой.

— Понимаю. — Он смотрел, как светится и мерцает вода в источнике. — Вы когда-нибудь поднимали руку на отца?

— В тот день, когда умерла мама. Вернулся с похорон и сказал ему, что ухожу насовсем и никогда больше не вернусь. Он замахнулся на меня. Я вмазал его в стену. Он вырубился. Я вышел за порог, записался в морскую пехоту и больше его не видел. Слышал, он умер пять лет назад. На похоронах я не был.

И опять все какое-то время молчали. Калеб прислонился спиной к нагретому паром валуну.

— Все это очень интересно. Но вы что, парни, привели меня сюда, чтобы просто немного скрепить мужскую дружбу, или же у вас есть ко мне более конкретный разговор?

— Мы привели вас сюда, чтобы поговорить о Сиренити, — сказал Куинтон.

— Джесси и Ариадна считают, что есть необходимость кое-что сказать, — добавил Монтроуз. — И поручили это нам.

Калеб поудобнее устроил голову на камне.

— Говорите. Я слушаю.

— Не знаю, в точности ли вам понятны отношения между Сиренити и многими из нас здесь, в Уиттс-Энде, — заговорил Блейд. — Мы — ее семья. Единственная, которая у нее есть.

— Она говорила мне об этом.

— Этот городок вырастил ее, — медленно объяснил Куинтон. — Я был здесь в тот день, когда пришла ее мать, беременная и без единой родной души на свете. Она сказала, что ее зовут Эмили Смит и что отец Сиренити погиб в результате несчастного случая. Ей некуда было больше идти. Семьи нет. И вообще никого.

— Она осталась жить здесь, с нами, нам тоже было некуда идти, — продолжил рассказ Монтроуз. — Куинтон, Ариадна, Джулиус, Джесси, Блейд и я — все тогда были здесь.

— Мы были здесь и тогда, когда родилась Сиренити. — Куинтон потер подбородок. — Боже мой. Никогда не забуду, сколько было крови. Это испугало нас. Мы тогда были все такие молодые. Никто не знал, что делать.

Калеб нахмурился.

— Мать Сиренити родила ее прямо здесь? Никто не отвез ее в больницу?

— Схватки начались неожиданно. — Куинтон сжал губы. — Ариадна сказала, что не все идет как надо. Мы вызвали «скорую помощь», но была середина зимы, дороги сплошь покрыты ледяной коркой. Машине из Буллингтона потребовалась целая вечность, чтобы добраться до нас. Сами мы не решились попробовать спустить ее вниз — из-за этого ужасного кровотечения. При малейшем движении оно усиливалось.

— Однако медики приехали вовремя, — медленно произнес Монтроуз. — Во всяком случае, мы так думали. Они остановили кровотечение, и Сиренити благополучно появилась на свет. Все, даже сами медики, думали, что Эмили выкарабкается.

— Она лежала на носилках, — сказал Куинтон. — Медики готовили ее к транспортировке. Она попросила, чтобы ей на несколько минут дали подержать ее ребенка, и один из медиков положил ей малышку на руки. Эмили поцеловала ее и сказала, что нарекает ее Сиренити. Потом отдала ребенка Джулиусу. Возможно, по той причине, что он оказался ближе всех к носилкам.

— Она сняла с шеи цепочку и отдала ее Ариадне. — Монтроуз глотнул еще пива и уставился в глубину озерца. — Сказала, что это подарок от отца Сиренити, и она хочет, чтобы цепочка обязательно перешла к дочери.

— Эмили посмотрела на всех нас, кто окружал носилки, — продолжил Блейд. — Стала умолять нас позаботиться о ее малышке. Мы думали, она имела в виду то время, пока будет выздоравливать в больнице. Мы ей это обещали. Сказали, чтобы не беспокоилась.

— Она умерла по дороге, пока они спускались с горы, — закончил рассказ Монтроуз. — Медики сказали, она впала в состояние шока. Но мы думаем, она просто не стала дальше бороться и потихоньку ушла. Она говорила нам, что очень любила отца Сиренити. Мы все знали, как она по нему тосковала.

— Похоже, она просто потеряла волю к жизни после того, как сделала то, что должна была сделать. — Блейд положил руки на колени. — Когда-то я знал одного парня, с которым был похожий случай. Его тяжело ранило на задании. Он понимал, что живым ему так и так не выбраться. Но он держался до тех пор, пока не кончил дело. Только потом позволил себе умереть.

— Эмили нашла в себе силы прожить достаточно долго, чтобы ее дочь успела родиться, и это был для нее конец, — сказал Куинтон. — После этого ей ничего больше не оставалось.

— А Уиттс-Энд остался с ребенком на руках. — Калеб изумленно покачал головой. — Меня удивляет, как это службы социальной помощи позволили вам оставить девочку у себя.

Куинтон, Блейд и Монтроуз многозначительно переглянулись.

— Ну, мы вроде как облегчили им эту задачу, немножко помогли, — осторожно проговорил Блейд. — Ариадна и Джесси сказали, что если мы кое-чего не сделаем, то девочку у нас, вероятно, попытаются отобрать. Они сказали, что Сиренити отдадут воспитание чужим людям, как это случилось с ее родителями. Мы сочли, что Эмили этого бы не захотелось.

— Ариадна и сама росла в чужих домах, — объяснил Куинтон. — Она эту систему знала вдоль и поперек. Знала, как справиться с бюрократией и бумажной волокитой. Она сказала нам, что надо делать, чтобы обойти препятствия.

— И что же вы сделали? — спросил Калеб.

— Вписали ложные данные в бланки, которые заполнили в больнице, — пояснил Монтроуз. — Мужская часть нашей группы удалилась на парковочную площадку. Мы тянули соломинки. Фамилия того, кто вытянул короткую, была вписана в свидетельство о рождении Сиренити. Так что больничная администрация преспокойно отправила Сиренити домой с отцом.

— Нам пришлось подделать свидетельство о рождении девочки, чтобы без особых проблем держать Сиренити подальше от их рук, — сказал Блейд.

Калеб всматривался в мерцающую воду озерца.

— Счастливчиком оказался Джулиус Мейкпис, как я понимаю?

— Да. — Куинтон пожал плечами. — Но это практически не имело значения. В тот день все обитатели Уиттс-Энда стали родственниками Сиренити.

— Понятно. — Калеб рассматривал этикетку на своей бутылке «Старого пойла» и удивлялся, отчего это он вдруг почувствовал легкое головокружение.

— Да, ребята. Невероятно, но факт. Сказочная принцесса, воспитанная одичавшими хиппи.

— Черт побери, Вентресс, это не шутка. — Куинтон свирепо уставился на него. — И мы не хиппи. Какие, к дьяволу, сейчас хиппи? Последний умер много лет назад.

— Я в этом не очень уверен, — возразил Kалеб. — Думаю, что какие-то хиппи существуют всегда. Они просто называются по-другому в каждом новом поколении. Богема, битники, отщепенцы, свободные души, гомики и так далее.

— Я не гомик. — Выражение лица Блейда стало угрожающим.

— Разумеется, нет, — вежливо согласился Калеб. — Вы явно так же нормальны, как и все остальные в этом городе.

— Чертовски верно сказано, — пробормотал успокоенный Бленд.

— Мы приняли Сиренити и воспитали ее в меру сил и возможностей, — заговорил Монтроуз. — Мы все по очереди учили ее разным предметам. Я учил ее музыке и как менять в машине масло. Джесси преподавала ей искусство.

— Я учил ее философии и математике, — сказал Куинтон. — Ариадна научила ее готовить и вести дела небольшого магазинчика.

— Джулиус преподавал ей литературу и поэзию, — добавил Блейд.

Калеб недоверчиво уставился на него.

— Ну да?

— Угу. Джулиус любит читать, — сообщил Блейд. — Он же научил ее водить машину.

Куинтон посмотрел на Калеба.

— Мы все участвовали в ее образовании и воспитании. У каждого из нас было что-то, чему мы могли научить ее. Но, по правде говоря, она дала нам большe, чем мы ей.

Калеб еле заметно усмехнулся.

— Ощущение цели? Смысла жизни? Важности вашей миссии? Чувство добровольно взятого на себя долга и ответственности?

Монтроуз кивнул.

— Да, что-то в этом роде.

Губы Куинтона шевельнулись, но он ничего не сказал.

Блейд хмуро взглянул на Калеба.

— Откуда вы все это знаете?

— Удачная догадка, не больше. — Калеб обвел глазами собеседников. — Но я пока так и не услышал от вас, зачем вы меня сюда пригласили.

— За очень простым делом, Вентресс. — Монтроуз еще раз приложился к своей бутылке. — Все мы члены семьи Сиренити, и поэтому считаем ceбя вправе задать вам несколько вопросов.

— Обо мне?

— Да. О вас, — сказал Блейд. — Сдается нам, что вы в последнее время оказываете Сиренити много внимания.

Куинтон откашлялся.

— Нам стало ясно, что ее отношения с вами намного для нее существеннее и глубже, чем тот роман, что был у нее с этим идиотским социологом полгода назад.

— Возможно, они даже серьезнее, чем то, что у нее было с тем парнем, который приехал сюда после того, как потерял всю свою семью в авиационной катастрофе, — добавил Монтроуз.

Куинтон посмотрел на Калеба.

— Поэтому мы чувствуем, что обязаны задать несколько вопросов.

— Ну и дела, будь я проклят. — Поерзав, Калеб устроился поудобнее относительно камня, который был у него за спиной. — Под всей этой живописнейшей индивидуальностью вы, ребята, столь же старомодны и консервативны, как компания мелких фермеров из захолустья, не так ли? Вы привели меня сюда, чтобы допросить о намерениях.

— Кончайте треп, — приказал Блейд. — Простo скажите нам прямо: вы решили позабавиться с Сиренити или у вас к ней серьезные чувства?

— А если я скажу вам, что просто играю на ее привязанности и не имею абсолютно никаких серьезных намерений, то вы, наверно, свяжете меня по рукам и ногам, повесите на шею кусок цемента потяжелее и сбросите в одну из этих ям с водой?

Блейд шевельнул массивным плечом.

— По-моему, звучит неплохо.

— Она одна из нас, — тихо произнес Куинтон. — Первый ребенок, фактически родившийся здесь, в Уиттс-Энде. Мы не хотим, чтобы ей причинили боль.

— Я не собираюсь причинять ей боль. — Рука Калеба крепче сжала бутылку с пивом. — Бог мой, неужели вы не понимаете? Я совсем этого не хочу.

Остальные трое внимательно смотрели на него в молчании. Блейд и Монтроуз покончили со своим пивом и поставили бутылки обратно в картонку.

— Чего же вы хотите? — спросил наконец Куинтон.

Калеб заглянул в самую глубь озерца.

— Я хочу ее.

Ему стало хорошо оттого, что он произнес эти слова вслух. По какой-то причине эта словесная декларация вызвала у него ощущение большей устойчивости, более тесной связи с окружающим миром.

— Одного хотения недостаточно, — мягко сказал Куинтон.

— Я буду заботиться о ней. Обещаю вам.

После этого все долго молчали. Калеб смутно отдавал себе отчет о беге времени, но не ощущал настоятельной необходимости покинуть теплую пещеру. Он не торопясь пил свое пиво и смотрел, как над озерцом горячего источника образуется и тает легкий пар.

— Уже поздно, — сказал под конец Блейд. — Мне пора двигаться. Надо сделать обход. — Он встал, отстегнул небольшой фонарик, висевший у него на поясе вместе с живописным набором всякого другого снаряжения, и вручил его Калебу. — Вот, берите. Он может вам пригодиться, когда будете возвращаться обратно по тропинке.

— Спасибо. — Калеб сунул фонарик в карман куртки.

Куинтон и Монтроуз подождали, пока не замерло гулкое эхо от тяжелой поступи Блейда по каменному полу. Потом и они молча встали и вышли из пещеры. Краем глаза Калеб видел, как они уходили. Он остался сидеть на месте. Ему почему-то не хотелось идти вместе с ними.

Он сам найдет обратную дорогу в Уиттс-Энд, подумал он. Это будет нетрудно. Ему хотелось побыть немного одному.

Он закрыл глаза и попробовал представить ceбе, что сказали бы его родные, если бы могли сейчас увидеть его сидящим в одиночестве в пещере, обогреваемой таинственными горячими источниками.

Время шло. Это могли быть минуты или часы, Калеб не знал. Он открыл глаза и хотел было посмотреть на часы. Но его внимание отвлек клубящийся над горячим озерцом туман. Туман теперь казался гуще, чем раньше. Он стал более объемным, давал ощущение глубины и темноты.

Калеб всматривался в него с каким-то странным чувством отстраненности, как если бы изучал живописное полотно. В тумане было что-то такое, что притягивало его взгляд вниз, к воде.

Кристально прозрачная вода в озерце постепенно стала вращаться вокруг какой-то центральной точки, образуя воронку, дно которой опускалось все глубже и глубже. Внутри водоворота возник коридор. У него не было ни начала, ни конца. В коридор выходили двери. Калеб знал, что через одну из них можно было выбраться из этого бесконечного коридора. Надо было лишь найти нужную дверь.

Зачарованно вглядываясь в бесконечный вращающийся коридор, он заметил там фигуру быстро бежавшего мужчины. Следя за движением мужчины, он успевал останавливаться и заглядывать в каждую дверь, мимо которой тот пробегал. И раз за разом, открыв очередную дверь, он видел перед собой ничем не примечательную серую комнату. Каждый раз он закрывал дверь и бежал к следующей.

Калеб не видел лица бегущего человека, но был уверен, что знает его. Он чувствовал то же, что и человек в коридоре. Он знал его мысли, он ощущал ту крайнюю необходимость, что гнала человека вперед. Он с ужасом сознавал, что время истекает. Его сердце бешено колотилось, а одежда намокла от пота.

Человек, бегущий по бесконечному коридору, — это он сам.

Он хотел остановиться, но не мог. Темнота в конце коридора ждала, чтобы поглотить его. Он должен продолжать двигаться; он должен продолжать открывать двери, каждый раз надеясь, что успеет вовремя найти нужную.

Он должен найти ее. У нее в руках его будущее.

Пальцы Калеба сжали еще одну дверную pyчку. Она оказалась холодной, как лед. Это была последняя дверь.

Он открыл ее.

Комната за этой дверью не была серой, как все другие. Это была белая комната, залитая солнечным светом.

И там он нашел ее.

Его захлестнуло чувство облегчения, когда он увидел, что она ждет его, держа малышей на руках. Он вошел в комнату.

Откуда-то издалека доносились звуки вальса.

Она улыбнулась ему.

Он потянулся к ней.

Видение в озерце исчезло.

Калеб сразу проснулся. Он судорожно втянул в себя воздух и вытер со лба пот. Сердце стучало так, будто он участвовал в трудном забеге на длинную дистанцию.

Несколько секунд он не понимал, где находится. Потом увидел туман, курящийся над озерцом в каменной оправе. Туман клубился, извивался и рассеивался бесконечно текущим узором. Несмотря на тепло, исходящее от горячих источников, его охватила холодная дрожь. Он окинул взглядом тускло освещенную пещеру, потом посмотрел на часы. С изумлением он увидел, что уже почти полночь. Его собеседники ушли больше часа назад.

Калеб поднялся на ноги, чувствуя, что сердцебиение постепенно возвращается к норме. Он подошел к входу в пещеру и постоял, глядя в ночную тьму. Внизу, между деревьями, сверкала горсточка разбросанных огоньков — это светились окна домиков и коттеджей. Он знал, что приветливый свет, льющийся из ближайших к нему окон, идет от коттеджа Сиренити, к которому выводит тропинка.

Он полез было в карман куртки за фонариком, который одолжил ему Блейд, но потом понял, что вполне обойдется и без него. Луна достаточно хорошо освещала путь.

Через десять минут он уже стоял возле дома Сиренити. Лампочка над входной дверью все еще горела, освещая крыльцо.

Он поднялся по ступенькам и постучал. Сиренити, в купальном халате и шлепанцах, тут же открыла дверь. Ее волосы являли собой пышную копну темно-рыжих кудряшек. По тревожному выражению ее чудесных глаз он понял, что она ждала его.

— Калеб. — Она робко улыбнулась. — Я уже начала немного беспокоиться. Куинтон и другие заходили больше часа назад и сказали, что ты остался один в пещере. И что, по всей вероятности, зайдешь на обратном пути.

— Последняя дверь, — прошептал Калеб.

— Что?

— Так, ничего. — Он протянул к ней руки. Она не исчезла.

Калеб притянул ее к себе и зарылся лицом в ее душистые волосы.

— Я хочу тебя.

— Я знаю. Все хорошо, Калеб. Я тоже тебя хочу. Ты должен это знать.

Он поднял голову и заглянул в ее сияющие глаза. Он утонул в том, что в них увидел.

— Ты нужна мне.

Она повернула голову и поцеловала его в шею.

— Да. Ты мне тоже нужен. Теперь пора.

Он подхватил ее на руки, ногой захлопнул дверь и понес ее по коридору в спальню. Занавес из бусинок, окружавший ее кровать, блестел в полутьме.

Калеб собой раздвинул сверкающую завесу. Занавес задрожал, словно поверхность воды прозрачного источника. Тысячи малюсеньких стеклянных бусинок ударились друг о друга и зазвенели в темноте.

Он упал на кровать, не выпуская Сиренити из объятий. Сила его желания была так велика, что у него дрожали руки.

Сиренити тихо застонала. Она прильнула к нему в горячем, сладостном порыве. Все тело Калеба напряглось в неистовом возбуждении. От ее запаха, пряного и нестерпимо женственного, у него внутри разгорался огонь. Застонав, он просунул ногу между ее ногами и потянул за пояс ее халата.

Под халатом Калеб обнаружил теплую фланелевую ночнушку. Он стал торопливо отодвигать подол кверху, к талии Сиренити. Его рука нетерпеливо прошлась по гладкой, мягкой коже вниз, вплоть до соблазнительного гнездышка из волос. Она изогнулась навстречу ему.

— Да. Скорее.

— Скажи мне, — пробормотал Калеб. — Скажи мне, как сильно ты меня хочешь.

— Не могу. Нет таких слов.

— Тогда покажи. — Калеб жадно впился ей в губы и погрузил пальцы в ее влажное тепло. — О Боже, да. Так.

Он стал покрывать поцелуями ее шею, пока расстегивал «молнию» на джинсах и нащупывал в кармане маленький пакетик из фольги.

Казалось, его подготовка заняла целую вечность, но в действительности прошло лишь несколько напряженных мгновений. Когда он переменил положение, устраиваясь между ногами Сиренити, он своей ногой задел занавес из бусинок. Стекляшки закачались и зазвенели.

— Калеб?

— Я здесь. — Он почувствовал, как его обнимает теплая, мягкая плоть. Она была влажной, готовой принять его, ждущей его.

Он никогда еще за всю свою жизнь ничего не желал так сильно. Опустив руку вниз, он направил себя к жаркому и влажному входу в ее тело. Он застонал, когда стал медленно и постепенно входить в нее.

Внутри у нее было тепло, скользко и так уютно, что он едва дышал. Слишком тесно.

Он услышал, как у нее перехватило дыхание, и почувствовал, как она замерла, когда он вошел глубоко внутрь. Потрясенный, он остановился.

— Боже мой, Сиренити.

— Нет, не уходи, — прошептала она. — Время пришло. Ты тот, кого я ждала.

— С тобой все в порядке? — хрипло выдавил он из себя.

— Да. Да, все хорошо. — Она обвила его руками и приподняла бедра. — Просто я никогда не думала, что это будет так.

— Как так?

— Как будто я нашла вторую половинку себя.

Он напряг все силы, чтобы сохранить контроль над собой, но, когда Сиренити притянула его к себе и вобрала в себя, он не выдержал. Он сжал ее в объятиях так крепко, как никогда в жизни никого и ничего не держал.

Торжество, удовлетворение, чувство цельности и пульсирующая радость нахлынули на него, и он закружился в сказочном вихре эмоций, в которых ему некогда было разбираться. Да и не к чему. В тот восхитительный, потрясающий момент он определенно знал лишь одно, и этого было пока достаточно.

Он знал, что живет.

Свет передвигался по его лицу, словно дождь из драгоценных камней. Калеб ощущал их цвет — янтарный, рубиновый, изумрудный, сапфировый. Это было странное ощущение; оно не было неприятным — просто необычное. Он подождал с минуту, не пройдет ли это ощущение. Оно не проходило, и тогда он неохотно открыл глаза. Оказалось, что он лежит в озерце солнечного света, просочившегося сквозь завесу из стеклянных бусинок, окружавшую постель Сиренити.

Он повернул голову и увидел, что лежит в постели один. Звук льющейся воды подсказал ему, что Сиренити в ванной. Несколько секунд он лежал неподвижно, почти боясь, что воспоминания ночи могут рассеяться, словно пар от горячего источника.

Но вместе с утренним солнцем комнату наполняло ободряющее ощущение реальности. Он определенно находился в постели Сиренити. Теплые, смятые простыни и чувство удовлетворения, пропитавшее каждую клеточку его тела, говорили сами за себя, неопровержимо доказывая, что все это ему не привиделось во сне. Он представил себе Сиренити под душем и улыбнулся. Потом сел в постели и протянул руку, чтобы откинуть одеяло.

И замер при виде трех черно-белых глянцевых фотографий, небрежно брошенных поверх одеяла. Калеб долго смотрел на каждую фотографию по очереди. Эмброузу Эстерли удалось сделать невозможное. Он поймал и запечатлел на фотопленке существо, сотканное из света и волшебства. На одном из снимков Сиренити полулежала на крупном валуне, оглядываясь через плечо на камеру. Ее глаза светились простодушно-чувственным любопытством лесной нимфы. Изгиб ее торса и бедра повторял форму пятнистого от солнца камня, служившего ей ложем.

На втором снимке она была запечатлена сидящей на скальной глыбе, с подтянутыми к подбородку коленями. Ее поза не рисовала никаких подробностей, хотя было совершенно ясно, что она обнажена. Было очевидно, что Эстерли больше интриговала игра света и тени на женской коже, чем возможность возбудить аппетит у зрителей.

На третьем снимке Сиренити лежала на животе у ручья, опустив пальцы в воду. И образ этой следящей за бегом воды Сиренити опять излучал чарующее, чуть наивное простодушие. Она здесь была не просто какой-то женщиной, лежащей на камне возле ручья, а Женщиной, доброй богиней, неуязвимой под щитом своей женственности.

Калеб смотрел на эти три фотографии и понимал, что ему только что преподнесли редчайший, драгоценнейший подарок.

С чувством благоговения он собрал фотографии. Бисерный занавес зазвенел и заискрился, когда он раздвинул его. Положив фотографии Сиренити на ночной столик, он направился в ванную.

Телефон в гостиной зазвонил в тот момент, когда он уже открывал дверь ванной комнаты. Калеб нерешительно помедлил, потом пожал плечами и снова закрыл дверь. Поднял с пола брюки, валявшиеся там, куда он зашвырнул их прошлой ночью, и пошел в гостиную ответить на звонок.

— Алло?

— Калеб, ради всего святого, это ты? — Голос Франклина на другом конце провода звучал резко, почти безумно. — Твоя секретарша дала мне этот номep сегодня утром. Я разыскиваю тебя со вчерашнего дня.

Калеб похолодел.

— Что случилось? С дедом что-нибудь?

— Нет, это совсем другое.

— Тогда в чем проблема? — Тиски, за секунду до этого сжавшие внутренности Калеба, разжались. С Роландом все в порядке. Рано или поздно, подумал Калеб, вздрогнув, как от удара, ему придется услышать весть о смерти деда. Но не сегодня, благодарение Богу. Не сегодня.

Сила собственных эмоций поразила его. Он никогда не позволял себе слишком задумываться над тем, какие чувства он испытывает к старику, помимо злости на него.

— Калеб, я считаю, тебе следует знать, что вчера я заплатил пять тысяч долларов за набор порнографических снимков.

— Что-то крутовато для порнушки, дядя Франклин. Похоже, тебя ободрали.

— Это не шутка, — прошептал Франклин хриплым, сдавленным голосом. — Я заплатил пять тысяч долларов шантажисту, слышишь? Пять тысяч долларов. Вчера мне позвонили, после того как ты уехал из Вентpecc-Вэлли. И сказали, что либо я выложу деньги, либо фотографии твоей новой приятельницы напечатают в газетах.

— Сиренити? — В первую секунду Калеб не понял, о чем речь. Потом его словно ударило. — Черт, дерьмо. Тебе прислали снимки?

— Тебе о них известно?

— Да, черт возьми!

— Она на них голая, Калеб. Она позировала нагишом для этих снимков. Они непристойны. История с Кристал Брук повторяется. Что ты наделал?

— Успокойся, Франклин.

— Этот человек пригрозил, что пошлет снимки в «Вентресс-Вэлли ньюс». Точно как в тот раз. И я заплатил. Я был вынужден так поступить ради семьи.

— Успокойся, Франклин.

— Какое унижение для семьи, если это выплывет наружу! Это все ты виноват, черт тебя побери! Bместо благодарности за все, что Роланд для тебя сделал, ты опозорил его так же, как в свое время твой отец. Ты пошел по стопам Гордона. Тебя соблазнила дешевая шлюха, и теперь мы все будем за это расплачиваться.

Глава 11

Сиренити закручивала волосы в узел на темени и внимательно разглядывала свое лицо в затуманившемся от пара зеркале. Оно ничуть не изменилось, и это показалось ей удивительным и забавным. Она закрепила копну своих кудрей большой заколкой. Несколько прядок выбилось, но она не обратила на это внимания. Наклонившись над раковиной, она еще пристальнее вгляделась в свое отражение.

Ничего. Nada7. Нуль. Все та же самая, прежняя Сиренити.

Но она знала, что она уже не та прежняя Сиренити. Чудесное ощущение удовлетворения согревало ее изнутри. Все-таки она не ошиблась в отношении Калеба. Ни один мужчина не мог бы так заниматься любовью, как это делал Калеб прошлой ночью, если бы не испытывал глубокого чувства.

Когда она открыла дверь и увидела его на ступенях своего дома, она прочитала правду у него в глазах. Во всяком случае, ей так показалось. Она определенно уловила что-то значительное в выражении его лица. У него был вид человека, которому только что было откровение. Неистовое желание в нем сочеталось с еще одним обнаженным чувством, настолько пылким и сильным, что это могла быть только любовь.

Вот почему она и рискнула показать ему фотографии. Этим утром она проснулась с уверенностью, что теперь Калеб все поймет. Теперь он сможет посмотреть на эти снимки без предубеждения.

Счастливо улыбнувшись, Сиренити отвернулась от зеркала. У нее было такое чувство, будто она сможет взлететь, или пробежать марафонскую дистанцию, или станцевать на поверхности одного из волшебных источников, вызывающих видения. Ей казалось, что она может сотворить любое чудо.

Она натянула халат, сунула ноги в шлепанцы и открыла дверь ванной. Услышав доносившийся из гостиной голос Калеба, она вздрогнула от неожиданности.

— Я сказал, что займусь этим, Франклин.

Это был голос того, прежнего Калеба, с которым Сиренити встречалась в его офисе в Сиэтле. Невыразительный, вежливый, лишенный всяких эмоций, излучающий лишь ледяное, отстраненное спокойствие.

— Ничего не предпринимай. Ясно? Никаких уступок. Я с этим сам разберусь.

Словно порыв холодного ветра развеял теплый туман эйфории, обволакивавший Сиренити. Она слышала, как Калеб аккуратно (слишком аккуратно!) положил трубку. У нее тревожно сжалось сердце при мысли о том, что случилось что-то неладное. Она подумала об оставленных на одеяле фотографиях и спросила себя правильно ли она поступила.

Сделав глубокий вдох, она затянула потуже пояс халата и заставила себя не торопясь пройти по коридору. Вошла в гостиную и увидела, что Калеб стоит босиком перед телефоном. На нем были только бpюки. Его лицо было похоже на бесстрастную маску.

— Калеб?

— У нас проблема.

— Какая проблема?

— Думаю, теперь можно без колебаний сказать, что человек, пытавшийся шантажировать тебя, был не Эмброуз Эстерли.

Сиренити толком не представляла себе, что ожидала услышать, но явно не то, что услышала. И теперь не знала, что должна чувствовать — облегчение или тревогу.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Вчера, после того как мы уехали из Вентресс-Вэлли, Франклину позвонили и сказали, что продается некий набор фотографий. Звонивший запросил за него пять тысяч долларов.

Желудок Сиренити словно рухнул в глубокую пропасть.

— Не понимаю.

— Нет? А вот мне все чертовски ясно. Кто-то, кого ты знаешь, взял эти негативы и решил пустить их в дело. На этот раз не для того, чтобы воспрепятствовать нашему с тобой деловому сотрудничеству, а для того, чтобы вымогать деньги у моей семьи.

— О Господи! — Сиренити медленно опустилась в кресло. Она крепко обхватила себя руками, пытаясь унять дрожь. — Мне ужасно, ужасно жаль.

— Черт возьми, Сиренити, что происходит? — Калеба звучал подозрительно мягко.

— Я не знаю. Просто не знаю. — Она подняла на него глаза, полные отчаянной мольбы. Возможно, сейчас было не время спрашивать, что он на самом деле думает об этих фотографиях, но сдержаться она уже не могла. Ей нужно было знать, что она не ошиблась, рискнув показать их ему сегодня утром. — Ты ведь видел эти фотографии. Они не так уж ужасны, правда?

— Фотографии тут ни при чем. Как ты не понимаешь? Мое мнение роли не играет. — Он запустил пальцы в волосы и нахмурился. Его мысли были явно сосредоточены на недавнем катастрофическом событии, а не на том, чтобы успокоить ее. — Важно то, что кто-то вошел в контакт с одним из членов моей семьи, прекрасно зная, что за этим последует. Кто-то другой, не Эстерли. Это не мог быть Эстерли, потому что он мертв.

— Я не понимаю, что происходит, — прошептала Сиренити. — Могу лишь предположить, что кому-то здесь, в Уиттс-Энде, здорово не нравится мой проект торговли по почтовым заказам. И этот человек, кто бы он ни был, полагает, что если ему удастся заставить тебя отказаться работать со мной в качестве консультанта, то мои планы рухнут.

— Думаю, что здесь нечто большее, — медленно произнес Калеб. — Причем это нечто присутствовалось с самого начала. Но я был слишком занят другими вещами, чтобы как следует присмотреться к ситуации.

— О чем ты говоришь?

— Подумай хорошенько, Сиренити. Дело в том, что эти твои фотографии обладают весьма ограниченным потенциалом в качестве основания для шантажа.

— Охотнее меня никто бы с этим не согласился, — пробормотала она. — Я все время говорила тебе, что это художественные фотографии, а не какие то неприличные картинки.

— Да. И все-таки, мне кажется, можно сказать без особой боязни ошибиться, что наверняка найдется немало семей, которые будут против того, чтобы кто-то из их круга женился на женщине, позировавшей в обнаженном виде для каких бы то ни было фотографий вообще.

— Вероятно, ты прав. В тех местах очень много людей, которые не ценят настоящее искусство.

Он пропустил это замечание мимо ушей.

— Однако я интуитивно догадываюсь, что найдется относительно мало семей, у которых, если воспользоваться твоим выражением, от этих фотографий просто поедет крыша, что в случае с Вентрссами гарантировано. — Он помолчал. — И уже происходит с моим дядей.

Сиренити нахмурилась.

— Думаю, что начинаю понимать, куда ты клонишь.

— Обладатель негативов, кто бы он ни был, хорошо осведомлен обо мне и о прошлом моей семьи. И теперь нам придется иметь дело с тем фактом, что подонок, пытающийся провернуть это дело, не Эмброуз Эстерли. Вот и опровержение теории о том, что он узнал мое имя из газет.

— Возможно, кто-то нашел эти негативы уже после смерти Эмброуза, как мы и опасались сначала. — Сиренити передернуло. — Или, может быть, папка в архиве Эмброуза потому и оказалась пустой, за исключением нескольких отпечатков, что кто-то добрался до нее раньше меня.

— Возможно и другое: кто-то добрался до нее задолго до того, как ты решила ее поискать. Может, даже еще до того, как умер Эмброуз. Кто-то, кому была известна та давняя история с шантажом у нас всемье.

— Как ни смотри на это, получается, что почти наверняка тут замешан кто-то живущий здесь, в Уиттс-Энде, — прошептала Сиренити. — Но непонятно, как кто-то из местных мог узнать все это о твоей семье, не говоря уж о том, чтобы сделать нечто подобное. Эмброуз был единственной подходящей кандидатурой.

— И его нет в живых. — Калеб стал ходить взад и вперед по комнате. — Давай посмотрим на все с самого начала. Факт номер один: здесь, в Уиттс-Энде, все знали, что ты позировала Эстерли, так?

— Да, наверное. Никого это не касалось, но могу предположить, что знали все. Это не держалось в секрете.

— Факт номер два: ничего не происходило, пока ты не встретилась со мной несколько раз и не объявила, что намерена подписать со мной контракт.

— Хорошее замечание, — сказала Сиренити. — И не забудь еще, что первая попытка шантажа не включала требования денег. В первый раз требовали, чтобы я расторгла деловую договоренность с тобой.

— А теперь рассмотрим второе требование. Hа этот раз требуют наличных денег. Так что, возможно, мы имеем дело с двумя разными шантажистами. Первым мог быть Эстерли, как мы и предположили, когда анализировали ситуацию раньше. В этом случае похоже на то, что единственной его целью было сорвать твои планы.

— И был второй шантажист, который знал, что делает Эмброуз, и который после смерти Эмброуза решил, что снимки можно использовать с большей выгодой. — Сиренити поморщилась. — Например, вымогая деньги у твоей семьи.

Калеб пересек комнату, подошел к дровяной печи, открыл дверцу и стал шевелить угли.

— Два шантажиста. Оба знали о твоих фотографиях, о заключенном со мной контракте и о моем прошлом. Один из них, по всей видимости, хотел только сорвать наши деловые отношения. Но второму нужно было нечто большее. Деньги.

— Наверно, Эмброуз мог посвятить кого-то еще в то, что он делает. — Сиренити задумчиво закусила нижнюю губу. — Но единственный человек, с которым он когда-либо вообще делился, это Джесси. И я знаю, что Джесси никогда бы не стала никого шантажировать.

— Ты это точно знаешь? — скептически спросил Калеб. — Ни малейшего сомнения?

Сиренити крепко сжала лежавшие на коленях руки.

— Конечно. Я знаю Джесси всю свою жизнь. Она мне как родная.

— Сиренити, мы ничего с достоверностью не знаем об этом темном деле. — Калеб закрыл железную дверцу печи. — Не знаем даже, как умер Эстерли.

— Что? — Сиренити ошеломленно уставилась на него. — Но это же не так. Эмброуз напился, оступился и упал с лестницы в подвал.

— А так ли это?

— Что ты говоришь, Калеб? Что кто-то мог столкнуть его? — Сиренити была в ужасе. — Но кто решился бы на такое?

— Второй шантажист. Тот, кто хотел воспользоваться фотографиями с большей выгодой для себя.

— О нет. — Сиренити затрясла головой. — Нет, нет и нет. Убийство? У нас в Уиттс-Энде? Невозможно. Ты слишком много времени провел в обществе Блейда. Это начинает походить на одну из его теорий о заговоре.

— Кое-кто вполне мог бы посчитать Блейда вероятной кандидатурой как на роль шантажиста, так и на роль убийцы.

Сиренити поморщилась.

— Вот уж что нет так нет. Я отказываюсь этому верить. Помимо всего прочего, он не мог знать о прошлом твоей семьи.

— Ему мог рассказать об этом Эстерли. Черт пoбери, Сиренити, ты стоишь слишком близко к этой ситуации и поэтому не можешь мыслить логически, Ты слишком вовлечена в это дело в эмоциональном плане.

— А ты, значит, не вовлечен в эмоциональном плане? — скептически спросила она.

— Нет. По крайней мере не так, как ты. Я не теряю самообладания и могу смотреть на эту ситуацию более объективно, чем ты.

Сиренити вскочила с кресла.

— Как ты можешь говорить такое после того, что было между нами прошлой ночью?

Он удивленно взглянул на нее.

— Одно не имеет никакого отношения к другому.

— Не имеет отношения? Очень даже имеет. Я просто не могу поверить своим ушам. — Она повела рукой в сторону спальни. — Ведь я не одна там была прошлой ночью.

— Мне это известно.

— И ведь это твою семью шантажируют. — Сиренити сложила руки под грудью и с мрачным торжеством воззрилась на него. — Даже не пытайся говорить мне, что ты не вовлечен в эмоциональном плане, потому что ты вовлечен по самые уши.

— Черт возьми, я пытаюсь подойти к этой проблеме с разумной, логической и деловой точки зрения.

— Ну и подходи себе на здоровье. Но не говори мне, что ты не вовлечен в эмоциональном плане. И не говори мне, что один из моих друзей — убийца или шантажист. Потому что я все равно никогда этому не поверю.

Губы Калеба насмешливо изогнулись.

— Тебе приходилось уже иметь дело с шантажистом?

— Ну, допустим, нет, — призналась Сиренити, задетая его снисходительным тоном. — Но все равно мне кажется, что я сразу узнаю его, как только увижу.

— Да? И как же он будет выглядеть?

— Ну, для начала, этот тип должен быть похож на хорька, с бегающими глазками, без чувства собственного достоинства.

— Это не смешно, — сквозь зубы произнес Калеб. — Кто-то намеренно пытается разворошить мое прошлое, и этот кто-то использует для этой цели тебя. Может, этот кто-то убил Эстерли для своей цели. Я хочу знать, что происходит в этом вашем оригинальном, живописном Уиттс-Энде.

Сиренити вздохнула.

— Я понимаю, что ты хочешь найти ответы. Я тоже этого хочу.

— И мы найдем их.

— Как?

— Во-первых, я думаю, нам надо еще раз заглянуть в архив Эстерли, — сказал Калеб. — Джесси ведь еще не вывезла его из хижины?

— Нет. Вчера она сказала мне, что вывезла только все фотооборудование, а архив еще остался. Ей пока некуда девать эти ящики. Но что мы будем искать среди этих старых сведений?

— Пока не знаю. — Шум автомобиля на подъездной дорожке заставил Калеба бросить взгляд на окно. — Кого это черти несут в такую рань?

— Понятия не имею. — Сиренити повернулась и направилась к двери.

— Постой. — Калеб сердито смотрел на нее. — Куда ты собралась в таком виде? Ты же в купальном халате.

Сиренити бегло взглянула на свою одежду.

— Ради всего святого, я одета абсолютно прилично.

— Нет, не абсолютно. — Он окинул всю ее взглядом, от взлохмаченной головы до шлепанцев на ногах. На миг выражение ледяной невозмутимости у него в глазах исчезло, и на его месте обжигающей молнией сверкнуло воспоминание о страсти. — У тебя такой вид, будто ты только что выбралась из постели.

От его взгляда Сиренити обдало жаром. У нее вдруг перехватило дыхание.

— Так-то ты не вовлечен в эмоциональном плане?

— Ступай оденься, — проворчал он. — Я сам посмотрю, кто там.

Сиренити вскинула руки.

— Ладно, хорошо. Сейчас пойду оденусь. Ты по утрам всегда такой?

— Только по таким дням, когда я просыпаюсь и обнаруживаю, что кто-то пытается шантажировать члена моей семьи и что леди, с которой я сплю, имеет привычку открывать входную дверь в купальном халате.

— Знаешь, в чем твоя проблема, Калеб?

— Знаю. Я старомодный, нетерпимый, скучный и консервативный тип.

— Ты ошибся в одном пункте, — сказала Сиренити. — Ты не скучный. С тобой никогда не соскучишься. — Прежде чем он успел ответить, она уже исчезла в коридоре по направлению к спальне.

Снаружи, с подъездной дорожки, донесся звук захлопнувшейся дверцы. Гость постучал в дверь как раз в тот момент, когда Сиренити натягивала облегающий свитер с воротником «хомут» и зеленые лосины. В негромком приветствии Калеба слышалась нотка вызова.

— Не могу ли я быть вам полезен? — Слова он выбрал вежливые, но тон, которым они были сказаны, не выражал особого желания помочь.

— Кто вы такой, черт возьми? — в крайнем удивлении спросил Ллойд Рэдберн.

Только этого еще и не хватало для сегодняшнего утра, подумала Сиренити, торопливо застегивая на талии юбку с зубчатым подолом.

— Ллойд? — крикнула Сиренити через коридор. — Это ты?

— Точно, Сиренити, дорогуша, — тоже крикнул в ответ Ллойд. — Я тут подумал, что неплохо бы заскочить к тебе, узнать, как дела. Хотел обсудить с тобой кое-какие детали моего проекта.

Сиренити внутренне застонала, идя по коридору обратно в гостиную. Одного взгляда на лицо Калеба ей было достаточно, чтобы понять, какими напряженными будут ближайшие несколько минут. Она повернулась и оказалась лицом к лицу со своим незваным гостем.

— Привет, Ллойд. Какой сюрприз. Я не ожидала, что ты приедешь.

— Привет-привет! Страшно рад тебя снова увидеть, Сиренити, дорогуша. — Ллойд улыбнулся своей обворожительной улыбкой.

Сиренити улыбнулась в ответ чуть виновато. Ллойд мог вызывать раздражение, но на него трудно было долго по-настоящему сердиться. Он был эгоцентричен и, несомненно, честолюбив, но не отличался ни жестокостью, ни злобой.

Нельзя было отрицать, что он обладал определенным грубоватым шармом, который наверняка неплохо послужит ему для того, чтобы очаровывать сменяющиеся поколения студенток последнего курса. Он был похож скорее на лихого журналиста-зарубежника, чем на профессора социологии. Кожаная куртка, надетая на нем поверх рубашки цвета хаки, имела заслуженный вид вещи, из которой не вылезают, но этот вид был результатом усилий дизайнера, а не факта постоянной и интенсивной носки. Куртка прекрасно сочеталась с короткими кожаными сапожками и искусно обесцвеченными джинсами. Его светло-русые волосы были подстрижены в стиле свободно летящих по ветру и уложены так, чтобы прядь волос спереди время от времени щегольски падала на один темный глаз. Шляпа которую он забросил на медный крюк в коридоре, представляла собой творение из замши и кожи и выглядела так, будто была создана для погони за приключениями в австралийском буше.

— Ты потрясающе выглядишь, Сиренити, дорогуша. — Неожиданно Ллойд налетел на нее, обхватил за талию и закружил в воздухе. — А знаешь? Я соскучился по тебе.

— Ллойд, отпусти меня, пожалуйста.

— Чертовски здорово видеть тебя снова, дорогуша. Как поживает моя сказочная принцесса?

— Отпустите ее. — Голос Калеба резал, как отточенный стальной клинок.

— Конечно, конечно, сию минуту. — Ллойд сделал попытку чмокнуть Сиренити в губы и засмеялся, когда она увернулась. — Мы с Сиренити старые друзья. Верно, дорогуша? Не виделись несколько месяцев.

— Ради всего святого, Ллойд, прекрати. — Сиренити уперлась руками ему в плечи и попробовала оттолкнуться. — Отпусти, пока у меня не началась воздушная болезнь.

Ллойд оглушительно захохотал и начал было еще один круг.

Рука Калеба тяжело опустилась ему на плечо.

— Поставьте ее на пол, или я вколочу все ваши зубы вам в глотку.

Ллойд резко остановился и, поставив Сиренити на ноги, с воинственным видом повернулся к Калебу.

— Кто это такой, Сиренити? Парень, который думает, что он твой старший брат?

— Нет, — ровным голосом произнес Калеб. — Я не брат.

— Это мой консультант, — быстро сказали Сиренити. Подняв руку, она поправили одну из заколок.

— Консультант? — Ллойд смотрел непонимающе. Потом снова повернулся к Сиренити. — Что еще за консультант?

Сиренити с достоинством подняла подбородок.

— Деловой консультант. Его зовут Калеб Вентресс. Калеб, это Ллойд Рэдберн. Он преподает в колледже в Буллингтоне. Мне кажется, я говорила тебе о нем несколько дней назад, когда он звонил.

— Припоминаю. — Калеб впился в Ллойда глазами, словно примеривался, не съесть ли его на завтрак.

Ллойд недоверчиво усмехнулся Сиренити.

— Эй, дорогуша! Что за шуточки? На кой черт тебе какой-то деловой консультант? Не справляешся с подсчетом бобов в магазине?

— Извини, пойду приготовлю чай.

— А кофе нет? — тут же спросил Ллойд. — Ненавижу чай. — Он пошел на кухню по пятам за Сиренити.

— К сожалению, нет. Я не пью кофе.

— Да, верно. Я забыл. Что ж, придется пить чай. — Ллойд выбрал один из небольших стульев, стоящих у стола. Он повернул его задом наперед, уселся верхом и сложил руки на изогнутой деревянной спинке.

Калеб подошел и остановился в дверях.

— Вам нужно было что-то конкретное, Рэдберн?

Ллойд коротко засмеялся.

— Я просто хотел поговорить с Сиренити.

Сиренити наполнила чайник водой.

— Если ты об этом своем идиотском прожекте — провести социологическое исследование Уиттс-Энда, то даже и не начинай разговор, Ллойд. Я уже сказала, что не собираюсь помогать тебе в этом.

— Да ладно тебе, лапуся. Дай мне хоть один шанс. — Беззаботная улыбка Ллойда увяла. — Я же говорил тебе тогда по телефону, это для меня очень важно. На этом я могу сделать потрясающую работу. Уиттс-Энд — это же чистое временное отклонение. Новейшее воплощение классического американского пограничного городка.

— Не совсем, — возразила Сиренити.

— Точнее не бывает. Более того, для меня это идеальный объект, — продолжал Ллойд. — По идее, этот городишко не должен был просуществовать так долго. Черт возьми, его основала горстка социальных неудачников и изгоев, и с тех пор именно они его и населяют. У вас здесь всякой твари по паре, от экскультистов до настоящих параноиков.

— Ты говоришь о моих друзьях и о моей семье, — резко перебила его Сиренити. — Так что, будь добр, следи за своей речью.

— Да будет тебе, дорогуша. Ты ведь когда-то сама все это изучала и понимаешь, о чем идет речь. Социальная динамика этого населенного пункта просто завораживает. Основываясь на своих первоначальных наблюдениях полугодовой давности, я создал теорию. Теперь я хочу эту теорию проверить.

— Что за теория?

— Она касается роли легенд в небольших сообществах, особенно если это небольшие пограничные сообщества. Я считаю, что местные мифы являются одной из тех сил, которые придают социальной структуре устойчивость и заставляют все это работать. Они сплачивают сообщество. Говоря в двух словах, моя теория утверждает, что сообщества, у которых нет своих местных мифов, вынуждены изобретать их, чтобы выжить.

— Звучит интересно, — признала Сиренити.

— Иногда эти мифы кажутся светскими, особенно посторонним, — продолжал Ллойд. — Во многих случаях это просто сплетни о соседях. Кто с кем спит. В старые времена некоторые местные легенды пограничного сообщества вращались, по всей вероятности, вокруг вооруженных бандитов, профессиональных игроков и находках золота. Суть дела в том, что cooбществу нужны такие истории в той или иной форме, так как они способствуют его сплочению.

Сиренити кивнула.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду.

— Послушай, я обещаю, что потом все тебе расскажу. Дело в том, что мне нужна твоя помощь. Здесь я не смогу без тебя хорошо провести сбор данных. Сама знаешь, мне не удастся получить толковые интервью и ответы участников и очевидцев, если ты не склонишь туземцев к сотрудничеству.

— Брось ты это дело, — сказала Сиренити.

— Не могу бросить. — Голос Ллойда потерял часть своей бодрости. Ее заменила твердая решимость. — Я говорил тебе в тот раз, что мне нужен этот проект. От него у меня карьера зависит.

— Выбери какой-нибудь другой маленький городок, — посоветовала Сиренити.

— Но, Сиренити, дорогуша, Уиттс-Энд уникален. И, насколько можно судить по библиографическому исследованию, которое я провел, никто другой не открыл для себя это место, не говоря уже о том, чтобы изучить его.

Калеб поднял одну бровь.

— Я думаю, что туземцам, как вы их называете, именно это и нравится.

— Я не собираюсь нарушать столь любимый ими стиль жизни, — продолжал настаивать Ллойд. — Черт возьми, мне это совершенно ни к чему. Но мне нужно войти в их социальный круг, так сказать. Здешняя община функционирует почти как племя, насколько я могу судить. Именно это и подсказало мне мысль о важном значении местных легенд.

Сиренити с опаской взглянула на него.

— Какие конкретно местные легенды ты пытаешься анализировать, Ллойд?

— Например, легенду об источниках видений, или как вы их там называете.

— О чем ты, собственно, толкуешь? — невозмутимо осведомилась Сиренити.

— Брось, Сиренити, не строй из себя дурочку. Ведь это твой старый друг Ллойд, помнишь такого? — Он расплылся в улыбке. — Ты мне сама говорила о горячих источниках, скрытых внутри пещеры где-то здесь поблизости.

— Может, и говорила. Никто и не держит в секрете, что в этой части гор есть горячие источники, — небрежно проговорила Сиренити. — Однако их так и не освоили в коммерческом плане. Они труднодоступны.

— Но ведь они питают местный мистицизм и легенды, не так ли? — не отставал Ллойд. — Люди утверждают, что у них там бывают видения.

— Это чепуха, — твердо сказала Сиренити. — Я не знаю никого, кому у горячих источников было настоящее видение.

— Черт побери, да знаю я, что никто никогда не видел настоящего видения. Такой штуки вообще не бывает. Суть дела в том, что существует миф об источниках, и это делает их весьма интересным элементом в местной социальной динамике.

— Эти источники абсолютно никак не влияют на нашу социальную структуру. — Сиренити открыла шкафчик и достала три кружки. — Ллойд, будь добр, постарайся, чтобы до тебя дошло наконец сквозь твою толстую черепную коробку. Я не собираюсь помогать тебе делать из Уиттс-Энда объект для исследований.

— Ладно, поговорим об этом потом, — легко отступил Ллойд. Он искоса взглянул на Калеба, потом нахмурился и пристально посмотрел на Сиренити. — Скажи-ка мне еще раз, зачем тебе деловой консультант? С первого раза я не уловил.

— Это, наверно, потому, что я ничего не говорила. — Сиренити залила кипятком заварку в заварочном чайнике. — Я собираюсь расширить свой магазин до масштабов торговли по почтовым заказам. Я считаю, что для Уиттс-Энда это будет очень xopoшо. Здесь у нас масса людей, у которых есть что предложить, но нет практической возможности встречаться с потребителями, если не считать ярмарок прикладного искусства. Когда мы наладим наше дело с почтовыми заказами, они смогут продавать свою продукцию через мой каталог.

— Ты это серьезно? — Услышанное явно привело Ллойда в ужас. — Ты собираешься расширить свой бакалейный магазин до размеров фирмы, торгующей по каталогу?

Сиренити утвердительно кивнула.

— Да. Именно поэтому я и пригласила Калеба. Он специализируется в этой области — консультирует новые предприятия на стадии налаживания работы и запуска.

— Чепуха. — Ллойд уставился на нее. — Это абсолютно исключается. Ты не должна этого делать, Сиренити.

— Не вижу, почему она не должна, — сказал Калеб от двери. — Я намерен помогать ей, а свое дело я знаю очень хорошо.

Ллойд бросил на него полный отвращения взгляд.

— Она не должна этого делать, пока я не закончу здесь своего исследования. Неужели не понятно? Если Сиренити внесет большие изменения в местную экономику, то это приведет к значительным переменам в существующей социальной структуре. Изменятся или модифицируются в той или иной степени все основные институты сообщества. Это произойдет обязательно.

— Ну и что? — невозмутимо спросил Калеб. — По-моему, это называют прогрессом.

— А то, что мне не нужно, чтобы здесь, в Уиттс-Энде, что бы то ни было менялось, пока я не закончу своего исследования, — завопил Ллойд. — Как далеко зашли все эти планы?

— Мы почти закончили начальное планирование и провели оценку продукции. — Вид у Калеба был задумчивый. — Я отобрал списки адресатов. В следующем месяце сдаем в типографию каталог. Думаю, можно сказать, что мы неплохо продвинулись.

— Черт, вы должны немедленно все остановить. — Ллойд вскочил со стула и повернулся к Сиренити. — Ты все испортишь.

Сиренити кончила разливать чай и прислонилась к кухонной стойке.

— Ллойд, давай-ка кое-что уточним раз и навсегда. У меня есть свои планы, и я не намерена откладывать их в долгий ящик, чтобы дать тебе возможность поизучать мой родной город, словно жука на булавке. Тебе потребуется несколько недель, если не месяцев, пока ты будешь брать интервью и проводить наблюдения. И это еще в том случае, если жители согласятся с тобой сотрудничать, а этого не будет.

— Согласятся, если ты мне поможешь, — быстро сказал Ллойд. — Они послушаются тебя, Сиренити. Ты — ключ ко всему. Я понял это полгода назад. Если ты попросишь их сотрудничать со мной, то они так и сделают.

— Но она не собирается просить их об этом, — заявил Калеб. — Верно, Сиренити?

— Верно. У меня масса более важных дел.

— Твой проект торговли по почтовым заказам не может быть важнее моего исследования! — Ллойд почти кричал. — От него зависит вся моя карьера.

— А от моих планов зависит финансовое благосостояние и благополучие очень многих жителей Уиттс-Энда, — возразила Сиренити. — Поищи себе для изучения какой-нибудь другой город, Ллойд.

— Как ты можешь так поступать после того, что мы значили друг для друга?

Сиренити посмотрела на него с раздражением.

— Видимо, пора провести сверку с реальной действительностью, Ллойд. На самом деле мы не были близкими друзьями. Ты попытался сделать из меня один из своих чокнутых исследовательских проектов, и когда я это поняла, то посоветовала тебе исчезнуть. Теперь ты расширил поле деятельности, включив туда мой родной город целиком. Я говорю тебе сейчас то же самое, что сказала в тот раз. Исчезни.

— Черт побери, я намерен провести эту работу, Сиренити.

— Отлично. Делай себе на здоровье. Но не жди, что я буду тебе помогать.

— Я этому не верю. Ты не можешь так поступить со мной. Я найду способ написать эту работу. — Ллойд резко повернулся кругом и направился к выходу из кухни.

Калеб вежливо дал ему пройти, бесстрастно наблюдая, как Ллойд схватил свою австралийскую шляпу и выскочил из дома, громко хлопнув дверью. Сиренити пила чай и прислушивалась к шуму мотоpa на подъездной дорожке. Она встретилась со взглядом Калеба.

— Перед тем как нас так грубо прервали, ты вроде говорил о том, чтобы еще раз просмотреть архив Эмброуза?

— Да, я как будто высказывал такую мысль. — Калеб подошел к стойке и взял кружку с горячим чаем. — Ты пойдешь со мной?

— Ни за что на свете не упустила бы такого случая. Когда?

— Сегодня. Поздно вечером.

— А почему бы нам просто не попросить у Джесси разрешения и не торопясь разобрать папки Эмброуза?

— Потому что для меня Джесси и все остальные жители этого города остаются подозреваемыми в шантаже, пока не будет доказано обратное. Но это лишь одна из причин, почему я не хочу никого посвящать в наши планы относительно еще одной серьезной по пытки взлома и проникновения.

— Есть еще одна причина?

— Да. — Калеб смотрел на нее холодным и пристальным взглядом. — Попробуй подумать логически, Сиренити. Если кто-то придет к заключению, что падение Эстерли с этой лестницы не было несчастным случаем, то кто, по-твоему, моментально станет одним из главных подозреваемых?

Сиренити вздрогнула. Чай выплеснулся через край кружки и обжег ей пальцы.

— Я?

— Да. Ты.

— О Господи. Мне это и в голову не приходило.

— Мотив у тебя первоклассный: Эстерли пытался помешать тебе разбогатеть на торговле по почтовым заказам.

У Сиренити округлились глаза.

— Никто никогда этому не поверит. Ни на секунду.

— Я не хочу рисковать. Мы никому не скажем, что собираемся покопаться в архиве Эстерли.

Сиренити упала на стул, который незадолго перед этим освободил Ллойд. Она поняла, что дрожит.

— Это уже выходит за рамки служебного долга, партнep.

— Это все входит в услуги, партнер. — Калеб прислонился к стойке и обхватил кружку обеими руками. — Хочу кое о чем тебя спросить.

— О чем же?

— Ты сказала Рэдберну, что легенда о горячих источниках, где людей посещают видения, — чепуха. Ты это сказала, просто чтобы отвадить его, или ты на самом деле считаешь эти истории пустой болтовней?

— Не смеши меня, — фыркнула Сиренити. — Конечно, все это чистый вздор. Ты можешь представить себе, чтобы вообще какой-нибудь рассудительный и разумный человек действительно верил, будто в озерце от горячего источника можно что-то такое увидеть? Спустись на землю.

Глава 12

Сиренити все-таки решила заговорить — после того, как у Зоун из рук выскользнул мешок пестрой фасоли и его содержимое просыпалось на пол. Это был уже третий подобный случай за сегодняшнее утро.

— Зоун, с тобой все в порядке?

— Все нормально. — Зоун зашла за прилавок, чтобы взять метлу и избежать встревоженного взгляда Сиренити. — Просто я сегодня почему-то немного неуклюжая.

— Ты уверена?

— Уверена.

— Вид у тебя такой, чуточку взвинченный, — сказала Сиренити.

— Ничего не взвинченный, — огрызнулась Зоун в совершенно не свойственной ей манере. Она с такой силой махала метлой, что умудрилась свалить коробку ржаных крекеров с нижней полки. Фасолины скакали во все стороны. Большая их часть в мусорное ведро не попала.

Сиренити задумчиво наблюдала за своей помощницей. Зоун ни разу не выходила из себя за те четыре месяца, что проработала в магазине «Уиттс-Энд гросери». Что-то с ней было не так, но хорошие манеры, как их понимали в Уиттс-Энде, не позволили Сиренити приставать с расспросами.

— Ладно, — мягко сказала Сиренити. — Я не имела в виду лезть не в свое дело. Наверно, это я сама немножко не в себе. И переношу свое настроение на тебя.

Зоун подняла голову и испытующе посмотрела в лицо Сиренити.

— Из-за чего у тебя такое настроение?

Сиренити перебирала стоику документов.

— Не из-за чего-то конкретного. Просто я думала обо всем, что предстоит еще сделать, чтобы открыть наконец эту торговлю но почтовым заказам.

Например, рыться в архиве Эмброуза поздно ночью.

Или надеяться вопреки всему, что тот, кого я люблю, не отвернется от меня, хотя именно из-за меня его семья становится жертвой шантажа во втором поколении.

Или ломать голову над тем, кто среди живущих в Уиттс-Энде людей, которых я знаю и которым доверяю, ненавидит меня.

— Дело обязательно пойдет, Сиренити. Точно тебе говорю.

— Надеюсь. — Сиренити коротко улыбнулась. — Но мне казалось, что это ты предсказывала опасность, смятение и неразбериху.

— Верно. Я и сейчас это чувствую. — Зоун оперлась руками на метлу. Длинные оранжево-шафранные рукава ее одеяния медленно опустились вниз, словно огромные крылья. Ее ресницы и брови резко контрастировали с бритой головой. — Но я теперь не уверена в причине. Сначала я думала, что причина в Калебе, а теперь мне приходит в голову, не замешан ли тут кто-то другой. Или что-то другое.

— Что-то другое?

Глаза Зоун смотрели встревоженно.

— Можно, я задам тебе один вопрос, Сиренити?

— Можно.

— Ты живешь здесь всю жизнь. Ты веришь в эти источники с видениями?

Сиренити изумленно воззрилась на нее. Потом засмеялась.

— Сегодня ты уже второй человек, задающий мне этот вопрос. Ты спрашиваешь серьезно?

— Да.

— Ну, тебе наверняка больше известно о видениях, чем мне, — легким тоном сказала Сиренити. — А я просто самая обыкновенная, заурядная лавочница. И не очень разбираюсь в силовых вихрях и источниках с видениями.

— Значит, ты в них не веришь?

— Знаешь, Зоун, когда я была подростком, то провела в пещерах несколько ночей в глупой надежде, что мне будет видение. Я не увидела там ничего, даже простого намека на то, что мне подарят на день рождения. Этот эксперимент я повторила год назад, когда мой друг Стюарт Бартлет уехал отсюда навсегда. Тогда я чувствовала себя одинокой и немного подавленной.

— И что же?

Сиренити тихонько засмеялась.

— Наверно, в таких случаях говорят: «Вы ошиблись номером».

— Ты что-то все-таки видела?

— Я задремала, и мое воображение состряпало для меня небольшое сновидение, — призналась Сиренити. — Но в нем не было никакого смысла. Оно было все какое-то перекрученное. Просто сон, и все.

— Ты уверена?

— Абсолютно. — Сиренити теперь по-настоящему забеспокоилась. — Что-то случилось, Зоун, да? Если ты решишь, что тебе надо с кем-то поговорить об этом, то ты ведь знаешь, что можешь мне довериться.

— Знаю. — Пальцы Зоун крепко сжали ручку метлы. — Ты ко мне очень хорошо отнеслась, Сиренити. Не знаю, что сталось бы со мной, если бы ты не дала мне эту работу. Четыре месяца назад я действительно была на грани отчаяния.

Сиренити улыбнулась.

— Видишь ли, это действует в обе стороны. Ты для меня очень важна. Ты единственный человек в Уиттс-Энде, имеющий четкое представление о нормальном рабочем времени.

— Наверно, это потому, что я много лет до переселения в Уиттс-Энд работала в определенное время.

Сиренити бросила взгляд на кольцо в носу у Зоун.

— Мне трудно вообразить тебя на обыкновенной работе.

— Графический дизайн — не совсем обыкновенная работа. Однако, должна признаться, в то время у меня не было кольца в носу. И носила я костюмы, а не одеяния вроде этих. И была помолвлена с биржевым маклером.

— Биржевой маклер? Не представляю тебя рядом с биржевым маклером. И что же произошло?

— В один прекрасный день я поняла, что несчастна. И отправилась на поиски чего-то другого. Встала на свою собственную, персональную стезю, ведущую к просвещению. И она привела меня сюда, в Уиттс-Энд.

— Ну, что касается меня, то я благодарна за это судьбе.

— Я тоже. — Зоун вновь принялась заметать рассыпанную фасоль. — Мне было здесь хорошо. Я чувствовала себя в безопасности.

— В безопасности?

— До прошлой недели, — прошептала Зоун. Неожиданно лицо ее сморщилось, и она заплакала. Метла выпала у нее из рук. Она беспомощно смотрела на Сиренити сквозь пелену слез.

— Зоун. — Сиренити торопливо вышла из-за прилавка. Пробежав по проходу между полками, она обняла свою помощницу и прижала ее к себе. — Что с тобой?

— Я так боюсь, Сиренити. — Зоун вытерла глаза краем длинного шафранного рукава. — Не знаю, то ли я схожу с ума, то ли он действительно здесь.

— О ком ты говоришь?

— О бывшем женихе. — Зоун прижалась к Сиренити, ее плечи тряслись. — Я его видела прошлой ночью. Или думаю, что видела. Он стоял снаружи и смотрел на меня в окно.

— И что было дальше?

— Я закричала и задернула шторы. Потом кинулась проверять все замки и запоры в доме. Но ничего не случилось. В дверь не стучали. Телефон не звонил. Я чувствовала себя дурой, но просидела всю ночь скорчившись в чулане, с пистолетом, который привезла с собой из Лос-Анджелеса.

— Боже милостивый! Какой ужас. Ты бы позвонила кому-нибудь.

— Знаю, что это звучит глупо, но я боялась выйти из чулана, пока не рассвело. Утром я сказала себе, что все это было плодом моей фантазии. Заставила себя выйти из дома. Никаких следов. Даже под тем окном, за которым, как мне показалось, я его видела.

— Прошлой ночью шел дождь, — напомнила ей Сиренити.

— Знаю, но я начала думать, не было ли это еще одним ужасным видением. Я уехала с такими предосторожностями. Он никак не может знать, где я.

— Кто?

— Ройс Кинкейд. Я так его боялась. Все думали, он такая чудесная партия. Идеал мужчины, говорили мне. Красивый, преуспевающий, умный, воспитанный. Само совершенство. Но он — чудовище, Сиренити.

— Он мучил тебя?

Зоун кивнула и снова вытерла глаза.

— Это началось сразу же, как только я переехала к нему, и очень скоро все стало совсем плохо. Он не спускал с меня глаз, кроме того времени, когда я работала. Обвинял меня в том, что у меня романы с другими. Приходил в ярость, если мне случалось пойти за покупками с приятельницами. Никого не пускал навестить меня. У меня не было родных, которым я могла бы позвонить. Не было никого, кто бы мне помог.

— И что ты сделала?

— В один прекрасный день я сложила вещички, и мне удалось ускользнуть. Я вернулась в свою прежнюю квартиру. Он явился туда и пригрозил меня убить. Сказал, что я еще пожалею, что ушла от него. Я поверила ему и поэтому сбежала. — Зоун смахнула слезы с глаз. — Вот с тех пор и бегаю, скоро будет год. Когда я оказалась в Уиттс-Энде, то подумала, что все будет хорошо.

— Но ты его видела прошлой ночью?

— Мне показалось, что это был он, — прошептала Зоун прерывающимся голосом. — Но теперь я не так уж уверена. Это случилось второй раз.

— А когда был первый?

— В ту ночь, когда умер Эмброуз. Я сидела у окна и предавалась медитации, позволяя ceбе плыть по волнам тумана, по-настоящему сливаться с ним. В ту ночь был сильный туман.

— Я помню.

— Мне показалось, что в тумане блеснул свет. Потом я могла бы поклясться, что видела силуэт мужчины, передвигавшийся среди деревьев перед моим домом. Я сказала себе, что это не может быть Ройс, но знала, что это и не Блейд. Не то очертание фигуры. И не такой крупный.

— А его лицо ты видела?

— Нет. Он был весь закутан в большое пальто с капюшоном. Прежде чем я успела решить, не привиделось ли мне это, свет исчез, и человек тоже.

— Свет мог быть лучом фонарика, рассеянным в тумане. — Сиренити ощутила неприятный холодок внутри. — Почему ты ничего не сказала на следующий день?

— Потому что я не была даже уверена, видела ли я что-нибудь на самом деле. — Зоун быстро заморгала, пытаясь удержаться от новых слез. — Я была в трансе. Думала, у меня могло просто разыграться воображение. Несколько недель назад Ариадна водила меня к источникам. Она предупредила, что человек иногда видит в них не то, что ему хочется увидеть.

— Ну, и было тебе видение в пещере?

Зоун быстро покачала головой.

— Нет. Почему-то я даже не попыталась там что-нибудь увидеть. Но сегодня утром мне пришло в голову, что сила источников, может быть, действует и за пределами пещеры.

— Кажется, я понимаю тебя, — тихо сказала Сиренити. — Ты думаешь, что прошлой ночью это могло быть видение, навеянное источником, так?

— Может, силовые линии, идущие от горячих источников, влияют на всю округу? — с надеждой в голосе предположила Зоун. — Может, видения могут посещать человека и за пределами пещер.

— Никто никогда не говорил, что ему было видение внe пещер, — категорически заявила Сиренити. — А что касается меня, то я очень скептически отношусь и к рассказам о видениях внутри пещер.

— Правда?

— Абсолютная правда. Все эти россказни об источниках пошли от изначального мифа, возникшего в самые первые дни существования Уиттс-Энда. Не хочу высказываться неуважительно о наших выдающихся отцах-основателях, но подозреваю, что время от времени кое-кто из них покуривал в этих пещерах кое-что покрепче табака.

— Если это было не видение, тогда возможны только два других объяснения. — Голос Зоун звучал тонко и апатично. — Первое: я схожу с ума. Второе: я действительно видела Ройса.

— Есть и третье, которое состоит в том, что у тебя просто очень живое воображение, чего как раз и следует ожидать от художника, — сказала Сиренити.

— Хотела бы я знать, что со мной происходит.

— Ясно одно. Тебя нельзя оставлять на ночь одну. Иначе у тебя будет нервный срыв. — Сиренити уже собиралась пригласить Зоун к себе, но тут вспомнила, какие оригинальные планы наметил Калеб на вечер. Было бы трудно объяснить гостье, почему хозяйке дома понадобилось исчезнуть на пару часов, начиная с полуночи. — Дай-ка подумать.

— У меня есть пистолет, — прошептала Зоун. — Со мной будет все в порядке.

— Это слишком холодная компания для тебя. Ты сегодня нуждаешься в человеческом общении. — Весело звякнули дверные колокольчики. Сиренити бросила взгляд в сторону открывающейся двери.

— Сиренити? — позвала Ариадна. — Где ты?

— Третий проход. Крекеры и сухофрукты. — Сиренити вышла из-за полок, одной рукой продолжая бережно обнимать Зоун за поникшие плечи. — Как хорошо, что ты пришла, Ариадна. Надо кое-что сделать для Зоун.

— Всегда пожалуйста. — Ариадна улыбнулась своей материнской улыбкой. — Что надо делать?

К половине двенадцатого у Калеба появились сомнения относительно того, брать или не брать с собой Сиренити в ночную экспедицию к архиву Эстерли.

Такие мысли возникали у него весь день, но он не мог отрицать, что теперь, когда близилось время начала операции, они, казалось, зазвучали у него в мозгу гораздо громче и сильнее. Он в двадцатый раз за сегодняшний день мысленно прокрутил все стадии операции, но так и не нашел, где их могла бы подстерегать серьезная опасность.

Было почти невероятно, что кто-то увидит их с Сиренити, когда они будут входить в хижину Эстерли или выходить из нее. Все опять накрыла пелена тумана. И это очень кстати, потому что туман даст им желанное прикрытие от чужих любопытных глаз.

Желанное прикрытие? Чужие глаза? Копание в бумагах покойника?

Что же здесь происходит, черт побери? В который уже раз Калеб задавал себе этот вопрос. До недавнего времени ввязываться в подобные ситуации было не в его правилах. Как, впрочем, и браться консультировать мелкие проекты вроде расширения микроскопических бакалейных магазинчиков. Раньше ему не приходилось и рассиживаться в хот-табах. Или коротать вечер в пещере. Ему не доводилось созерцать видения, возникающие, если пристально смотреть в водy горячего источника. И он никогда в жизни не занимался любовью с женщинами, которые потенциально могли стать жертвами шантажа.

В последнее время вся его жизнь перевернулась вверх тормашками. Он не понимал, как это с ним случилось, но интуитивно чувствовал, что уже опоздал сделать поворот на сто восемьдесят градусов и лечь на обратный курс.

Более того, у него и не было особого желания вернуться к прежней жизни. Временами в Уиттс-Энде происходили странноватые вещи, но ему почему-то было здесь хорошо. У него было такое ощущение, будто он пришел туда, куда всегда стремился.

Протянув руку за фонариком, стоявшим на полке возле входной двери, Калеб случайно увидел свое отражение в зеркале. Он машинально начал отворачиваться, но вдруг остановился. Он очень хорошо видел себя в зеркале. Его отражение было резким и четким.

— Калеб? — Сиренити вошла в комнату, застегивая на ходу свою украшенную бахромой и бусинами куртку. — Я готова. — Она натянула капюшон на непокорную рыжую гриву. — Фонарик взял?

— Взял. — Он посмотрел на нее и понял, что возврата к себе прежнему не может быть. — Тронулись.

Он открыл дверь и увидел, что холодный туман клубится уже на ступенях крыльца.

— Пока еще сносно, — заметила Сиренити, проходя мимо него в дверь. — Но думаю, что станет хуже. Нам лучше поторопиться.

— Я не хочу включать фонарик, если мы сможем обойтись без него какое-то время. — Калеб закрыл за собой дверь.

— Он нам и не понадобится. Луна светит достаточно ярко. А потом, я ведь всю жизнь живу здесь, не забывай. Могу провести тебя по Уиттс-Энду с завязанными глазами.

— Я определенно рад, что один из нас знает, куда идти, — пробормотал Калеб себе под нос. Спускаясь вслед за Сиренити по ступенькам, он поднял воротник, чтобы было теплее.

Эта ночь почему-то напомнила ему другую, оставленную далеко в прошлом. Ночь из детства. Она возникла у него в памяти с пугающей ясностью. Ему было тогда одиннадцать лет. Дед разбудил его и сказал что одна из кобыл собралась жеребиться и что возникли осложнения. Калеб вылез из постели, натянул джинсы и спортивную фуфайку и вышел вслед за Роландом в холодную, туманную ночь.

Кобыле действительно приходилось туго. Калеб испугался, что они потеряют и ее, и жеребенка. Но Роланд давал ему спокойные, четкие указания, а Калеб в точности их выполнял. Работая вместе, они с дедом спасли и кобылу, и ее новорожденного малыша. Сейчас, идя сквозь туман рядом с Сиренити, Калеб на миг вспомнил, что он чувствовал, когда стоял рядом с Роландом и смотрел, как крошечный жеребенок неуверенно встает на дрожащие ножки.

Он вспомнил чувство облегчения, которое тогда испытал, но ярче всего ему припомнилось мимолетное ощущение пережитого вместе с дедом момента. Это был один из тех редких случаев, когда Роланд, казалось, был по-настоящему им доволен. Дед улыбнулся, взъерошил Калебу волосы своей крупной, загрубевшей от работы рукой.

— Мы с этим справились, сынок. Хочешь дать ему имя?

— Уиндстар.

— Пусть будет Уиндстар, — согласился Poланд. — Это будет отличный производитель. В нем течет хорошая кровь. Самая лучшая.

Калеб очнулся от воспоминаний о былом, когда рядом с ним тихо заговорила Сиренити:

— Я только что вспомнила. Джесси говорила мне, что заперла хижину Эмброуза. А ключ у агента по недвижимости в Буллингтоне. Как мы попадем внутрь?

— Не думаю, что с этим будут большие проблемы. Мне кажется, что здесь, в Уиттс-Энде, нет ни одного человека, который был бы очень сильно озабочен вопросами безопасности. Я еще не видел здесь приличного замка ни на одной двери. В худшем случае нам придется подковырнуть ломиком окно.

Сиренити странно взглянула на него.

— Ты говоришь это так, будто уже делал такое раньше.

— Не делал, но я быстро учусь. — Несмотря на серьезность ситуации, Калеб начал испытывать пьнящее чувство радостного возбуждения. У меня настоящее приключение. Он улыбнулся про себя.

— Калеб? Что-то не так?

— Вероятно. Но я пока не собираюсь из-за этого беспокоиться. — Когда с этим делом будет покончено, он займется любовью с Сиренити, подумал он. Адреналин растекался у него по жилам подобно вину.

— Что мы будем делать, если не найдем ничего полезного в папках Эмброуза?

Ее вопрос мгновенно отрезвил его.

— Пока не знаю. После того как мы просмотрим бумаги Эстерли, я поговорю с Франклином. Мне надо выяснить все возможное относительно того, как с ним связались и как условились о порядке передачи денег. Может, удастся выудить какую-нибудь наводящую информацию.

— Я все-таки не верю, что в этом участвует кто-то из живущих у нас в Уиттс-Энде.

— Я не представляю, как шантажистом может быть кто-то, кто не живет в Уиттс-Энде, — сказал Калеб. — А после того, что ты рассказала мне о случившемся с Зоун, ты должна признать, что знаешь далеко не все о своих друзьях и соседях.

— Наверно, ты прав. — Сиренити надвинула поглубже капюшон своей куртки. — Но большинство из них я знаю гораздо дольше, чем Зоун. Она поселилась здесь недавно.

— Даже если ты кого-то знаешь очень давно, это не значит, что тебе известна вся подноготная этого человека.

— Действительно, не значит. — Дальше она шла молча.

Минут через десять в сгущающемся тумане темной массой проступила хижина Эстерли. Окружавшие ее деревья стояли подобно привидениям в карауле у разрытой могилы. Калеб чуть не застонал вслух. Черт возьми, у меня развивается слишком живое воображение. Он никогда не позволял себе увлекаться игрой воображения, за исключением тех случаев, когда дело касалось бизнеса. Вне сферы бизнеса воображение было вещью опасной. Оно питалось эмоциями.

— Чем-то этот дом теперь пугает меня, — прошептала Сиренити, вглядываясь в хижину. — Всякий раз, когда прихожу сюда, сразу вспоминаю, как натолкнулась на тело Эмброуза у подножия этой лестницы, ведущей в подвал.

— Ничего удивительного. Такие воспоминания быстро не исчезают.

Калеб пошел впереди, направляясь в обход дома к заднему крыльцу. Поднявшись по ступенькам, он попробовал открыть дверь. Ручка не поворачивалась.

— Заперто? — шепотом спросила Сиренити.

— Да. — Калеб по крыльцу придвинулся к ближайшему окну. Попробовал нажать и почувствовал, что оно поддается нажиму. — Похоже, что Джесси не удосужилась проверить окна, когда запирала дом.

— Может, забыла.

— Или забыла, или шпингалет сломан. — Калеб толкнул окно, и оно открылось. В нос ему ударил затхлый запах. — Фу, как здесь застоялся воздух.

— Ничего удивительного. — Сиренити с беспокойством смотрела, как он проскользнул в зияющую темноту кухни.

— Порядок, давай теперь ты. — Калеб высунулся из окна, чтобы помочь ей.

Сиренити перелезла через подоконник и попыталась что-нибудь разглядеть в кромешной тьме.

— Я ничего не вижу.

— Нам придется добираться до лестницы в подвал ощупью. Я не хочу пользоваться фонариком, пока мы наверху. Кто-нибудь может заметить свет.

— По-моему, сюда. — Сиренити сделала несколько неуверенных шагов в чернильном мраке.

Прежде чем последовать за ней, Калеб провел рукой по нижнему краю окна.

— Я был прав. Задвижка действительно сломана.

— И могла оставаться сломанной не один год. Эмброуза нельзя было назвать хозяйственным мужиком. Ой!

— Что случилось?

— Нашла дверь в подвал. Врезалась в нее. Xорошо, что она оказалась закрытой.

— Ради всего святого, осторожнее. Не хватает еще, чтобы ты рухнула с этой лестницы.

— Не волнуйся. Ну вот, открываю.

Раздался скрип ржавых петель, и Калеб понял, что Сиренити открыла дверь. Он двинулся на звук. Его глаза уже начали привыкать к царившей в доме темноте. Он различал фигуру Сиренити у входа в подвал.

— Насколько я помню, слева должен быть поручень.

— Знаю. Уже держусь за него одной рукой.

Калеб нащупал поручень и первую ступеньку. Протянув руку назад, он закрыл за собой дверь. Потом ощупью же нашел на стене выключатель и щелкнул им. Вспыхнула голая лампочка на потолке и осветила мрачным светом пространство, в котором они находились.

— Так-то лучше. — Немного постояв на ступеньке ниже Калеба, Сиренити начала спускаться в подвал. Калеб последовал за ней.

— Ты говорила, что он располагал все в хронологическом порядке, а внутри каждого временного промежутка по фамилиям. Начнем с самых последних лет и будем двигаться назад.

— Что мы будем искать?

— Не знаю. Любое, что покажется странным, — сказал Калеб и вытянул первый ящик.

В начале их рискованного предприятия Сиренити была настроена весьма оптимистически, но полчаса спустя, когда они просмотрели три ящика, она стала терять надежду. Она дошла до середины ящика, помеченного буквой "П" и все еще не обнаружила ничего необычного.

— Эти досье — просто фантастика, — сказал Калеб, выдвигая ящик с обозначением «Т — Ф». — Я начинаю менять свое мнение об Эстерли. Он не только был потрясающим фотографом, но и знал толк в ведении и хранении документации. Ты имеешь представление о том, какая это редкость — хорошее делопроизводство? Невозможно сосчитать, сколько я видел предприятий и компаний, попавших в неприятное положение из-за паршивого ведения документации.

Сиренити замерла.

— Что ты сказал?

— Что Эстерли вел отличные досье. — Калеб нахмурился, внимательно просматривая открытую папку.

— Я не об этом. — Сиренити так обрадовалась, что потеряла то место в ряду коричневых папок, где остановилась. Ведь единственными работами Эмброуза, которые Калеб вообще видел, были те снимки, для которых она позировала. — Что ты имел в виду, когда сказал, что он был потрясающим фотографом?

Не отрываясь от методического просматривания папок, Калеб сказал:

— Если судить по тем твоим фотографиям, он… Черт побери!

— Что такое? Что ты нашел? — Сиренити заглянула ему через плечо.

— Мне надо было начать прямо с этого ящика. Наверно, это показалось мне просто слишком очевидным.

Сиренити уставилась на папку, которую он держал в руке На ярлычке было написано: «Вентресс».

— Вот это да. Теперь все встает на свои места, не так ли? Фамилия Вентресс не такая уж распространенная, по-моему.

— По-моему, тоже. — Калеб выдернул папку из ящика и раскрыл ее. Его глазам предстала одна-единственная подшитая бумажка. — Будь все проклято.

— Это запись о продаже, — прошептала Сиренити.

— Набора фотографий Франклину Вентрессу. За пять тысяч долларов.

— Боже милосердный. — Сиренити вытянула шею, чтобы лучше видеть. — Какое там стоит число?

— Двадцатое октября. — Взгляд его глаз стал жестким. — Буквально за пару дней до того, как ты пришла ко мне в офис подписать контракт и небрежно упомянула вскользь, что тебя шантажируют.

— И совсем не небрежно, — возразила Сиренити. — Просто я тогда не думала, что это так важно. Откуда мне было знать, что ты на стенку полезешь, когда узнаешь эту новость?

— Не будем снова начинать этот спор. — Калеб закрыл папку. — Пошли. Уходим отсюда. — Он задвинул ящик и пошел к лестнице.

— Тем лучше. — Сиренити захлопнула свой ящик с досье и поспешила за ним.

Наверху лестницы Калеб опять щелкнул выключателем, снова погрузив подвал в темноту. Потом открыл дверь и пропустил Сиренити в полную густых теней кухню.

Она ощупью нашла дорогу к открытому окну. Когда она подошла к нему вплотную, Калеб взял ее за талию и подсадил на подоконник.

Сиренити перекинула ноги через подоконник и соскочила на заднее крыльцо. Она отбросила упавшие ей на глаза волосы и натянула на голову капюшон, пока Калеб выбирался наружу. Он сунул папку за пазуху и тронул ее за руку.

— Пошли.

Понукать Сиренити не потребовалось, она не отставала от него. Они быстро спустились с крыльца и погрузились в освещаемый луной туман.

— Никак не могу взять в толк, — сказала Сиренити, — почему на записи о продаже снимков твоему дяде проставлено двадцатое число? Ведь он, кажется, сказал тебе, что получил их позавчера.

— Да. — Это слово вышло злым и острым, как бритвенное лезвие. — Так он мне сказал.

— Но ведь сначала стали шантажировать меня, — продолжала Сиренити. Ей было трудно сохранять ясность мысли, потому что Калеб шел очень быстрым шагом. Она начала задыхаться. — Я получила отпечатки снимков и записку с угрозами в отеле утром двадцать третьего. Если Франклин уже купил снимки у Эмброуза, кто же тогда прислал мне копии?

— Хороший вопрос. Один из многих вопросов, которые я хочу задать Франклину.

— Ты думаешь, они у него были с самого начала? Но какой в этом смысл, Калеб?

— Думаю, смысл есть, — резко ответил он.

— Сейчас не время напускать на себя таинственность и говорить загадками, — с упреком сказала Сиренити. — Ты не Шерлок Холмс, а я не доктор Ватсон. Я хочу получить ответы на вопросы, Калеб.

— Я тоже. И я их получу.

До Сиренити вдруг дошло, что он в ярости. Его ярость казалась еще страшнее оттого, что он ее так сильно подавлял и сдерживал. Она еще не видела его таким никогда, даже в тот день, когда сказала ему, что кто-то пытается ее шантажировать с помощью набора фотографий, где она фигурирует обнаженной.

— Знаешь, Калеб, может быть, нам стоит поговорить об этом, пока ты не сделал ничего необдуманного.

— Потом.

— Ладно. Потом, — согласилась Сиренити. — Когда мы вернемся ко мне, я заварю вкусный чай, мы сядем и все это тщательно обсудим перед тем, как ты поднимешь трубку и начнешь звонить дяде.

Калеб не потрудился ответить. Сиренити рискнула взглянуть на него украдкой, пытаясь увидеть выражение его лица. Но это ей не удалось.

Она стала обдумывать несколько вариантов успокаивающих замечаний, как вдруг прямо перед ней из тумана материализовалась какая-то темная, зловещая фигура. Сиренити чуть не вскрикнула, когда Калеб резко остановился сам и рывком заставил остановиться ее.

Из-за деревьев вышел Блейд в сопровождении ротвейлеров.

— Я так и думал, что это вы, — сказал он так тихо, что они едва расслышали.

— Мы просто вышли прогуляться перед сном, — спокойно произнес Калеб. — А какого черта вы тут делаете?

— У нас проблема, Вентресс, — ответил Блейд. — Вы мне поможете?

— Проблема? — Сиренити осознала, что машинально подражает Блейду и говорит вполголоса. — Что за проблема?

Блейд посмотрел на нее.

— Не знаю, насколько он близко. Наверно, лучше всего будет сначала проводить тебя домой, а потом уж преследовать его.

— Преследовать кого? — сердитым шепотом спросила Сиренити. — Если речь идет о крупномасштабном вторжении, то я голосую за то, чтобы отложить контратаку до завтра. Время очень позднее.

— Мы спешим, Блейд, — нетерпеливо сказал Калеб. — В чем, собственно, дело?

— Я усилил патрулирование вокруг дома Зоун, — сообщил Блейд. — Слышал, она так разнервничалась, что осталась ночевать у Ариадны. Я только что с последней проверки. Кто-то проник в дом через окно. Внутри полный разгром.

— О Господи! — прошептала Сиренити. — Может, она все-таки видела его. Может, он ее выследил.

— Кто? — резко спросил Калеб.

— Человек, о котором она мне рассказала сегодня утром. Ее бывший жених, Ройс Кинкейд. Она сказала, что ужасно боится его. Он — одна из причин, почему она переехала к нам в Уиттс-Энд. Сегодня она сказала мне, что ей показалось, будто он прошлой ночью заглядывал к ней в окно. Она пыталась убедить себя, что это ей просто привиделось, но все равно так перепугалось, что Ариадна пригласила ее ночевать к себе.

— Черт побери, — вздохнул Калеб. — Не одно, так другое. — Он взял ее под руку, собираясь вести между деревьями. — Проводим Сиренити, Блейд. Потом пойдем взглянуть на хижину Зоун.

— Годится. — Блейд повернулся и пошел впереди. Стикс и Харон двигались совершенно бесшумно. У собак в этот раз был явно деловой вид.

— Я пойду с вами посмотреть на дом Зоун, — попросилась Сиренити.

— Нет, не пойдешь, — отрезал Калеб. — Я хочу, чтобы ты оставалась там, где с тобой будет все в порядке. У меня и так есть о чем беспокоиться.

— Ты имеешь в виду, потому что вы будете преследовать взломщика?

— Нет, не поэтому, а потому, что собираюсь провести остаток ночи, бегая здесь в тумане в компании с вооруженным до зубов сумасшедшим придурком, помешавшимся на заговорах и вторжениях.

— Я уже говорил, что не сумасшедший, — сказал Блейд без малейших признаков раздражения.

— Ах да, конечно. Я забыл.

Сиренити издали увидела свет от лампочки у себя на крыльце.

— Я бы лучше пошла с тобой, Калеб.

— Черт возьми, будет гораздо больше пользы, если ты пойдешь домой и позвонишь оттуда Ариадне и Зоун. Предупреди их о возможной опасности, поняла? Пускай обязательно проверят все двери и окна.

— Да, конечно. — Сиренити сразу поняла разумность этого предложения. — У Зоун есть пистолет.

— Скажи ей, пускай забаррикадируется вместе с Ариадной и пистолетом в какой-нибудь комнате. Передай им, пускай сидят там, пока кто-то из нас не даст отбой. Скажи им, чтобы ни в коем случае не отпирали дверь. После этого начинай обзванивать всех остальных жителей города. Пускай не спят и 6yдут настороже.

— Поняла тебя.

— Прекрасно. — Калеб остановился у нижней ступеньки крыльца. Притянул Сиренити к себе и торопливо, но крепко поцеловал. Потом отдал ей папку, взятую из архива Эмброуза.

— Иди.

Сиренити быстро поднялась по ступенькам. Калеб, Блейд и псы ждали, пока она не вошла в дом и не закрыла за собой дверь.

Она откинула капюшон куртки и пересекла комнату, чтобы оказаться у телефона. И уже взялась за трубку, как вдруг откуда-то вылетел шелковый шарф. Он захлестнулся вокруг ее шеи, прежде чем она успела понять, что происходит. В следующее мгновение его рывком затянули, так что она не только не могла говорить, но и почти не могла дышать.

— Ни звука, сучка. Ни одного, слышишь? Или подохнешь.

Глава 13

На один ужасный миг паника почти овладела ею. Рука Сиренити выпустила телефонную трубку. Она чувствовала, как шарф обвился вокруг ее шеи подобно удавке. Но пока это было лишь угрозой. Она все еще могла дышать, могла глотать. С трудом, но могла.

— Кто вы такой? — прошептала она. — Что вам надо?

— Не твое дело. — Голос незваного гостя звучал так, словно проходил через терку для картофеля. Все звуки получались рваными. — Где она?

— Не знаю, о ком вы говорите. — Сиренити вспомнила уроки самообороны. Слова учителя зазвучали у нее в ушах, как если бы он стоял тут, рядом с ней.

Все это сначала происходит у тебя в голове. Если ты поддашься страху и панике, с тобой все будет кончено. Ты мертвое мясо. Сделай ход туда, где ты сможешь ясно мыслить. Сделай его.

— Мэрион. — Неуправляемая ярость пульсировала глубоко в голосе незнакомца. — Где она? Сегодня ночью все решится. Я собираюсь втолковать ей, что она никогда больше не сможет бросить меня. Где она?

— Я не знаю никого с таким именем. — Рука Сиренити незаметно подобралась к горлу.

— Теперь она называет себя каким-то чокнутым именем. Зоун или что-то вроде этого. И не говори мне, что не знаешь, где она. Я выследил ее. Она работает у тебя. Прошлой ночью я показался ей. Знал, что это ее испугает. Заставит думать, что она сходит с ума.

— Вы — Ройс Кинкейд, верно?

— Она тебе рассказывала обо мне? — Казалось, ему приятно было это слышать.

— Да. Сказала, что вы душевнобольной.

— Я не больной, чертова сучка, — прошипел Кинкейд. — Я лишь делаю то, что должен сделать. Эти она во всем виновата. Она довела меня до этого.

— Вот как? Она имеет над вами такую власть? Вы настолько слабы?

— Заткнись, — снова прошипел тот. — Заткнись. Я не слабак, слышишь ты, проклятая? И докажу это.

— Ее здесь нет.

— Это я знаю, сучка. Я уже обыскал дом. Сюда пришел после того, как побывал у нее. Думал, может, как раз ты и прячешь ее. Так где она?

— Я не знаю. — Сиренити удалось прикоснуться к цепочке в том месте, где она висела под шелковым жгутом. Она ощутила на коже форму грифона.

— Ты знаешь, где она. В таком маленьком городке, как этот, все знают, что происходит. Говори, где она, или я тебя удавлю. — Кинкейд туже затянул шарф.

Сделай ход туда, где ты сможешь ясно мыслить.

— Постойте, это действительно не мое дело, — прошептала Сиренити. — Это касается только вас двоих.

— Точно. Только нас двоих. Тебе вообще не стоило вмешиваться.

— Послушайте, если вы пообещаете, что сразу же уйдете, я скажу вам, где она прячется.

— Где она? — Кинкейд еще немного затянул шарф.

— Там есть тропинка, — задыхаясь проговорила Сиренити. — Она начинается сразу за домом и поднимается в гору через лес. Ее нельзя не увидеть, если воспользоваться фонариком. Просто идите все время в гору. Там и будет особое место. Безопасное.

— Для Мэрион нет и не будет безопасного места — торжествующе изрек он. — И для тебя тоже, сучка. Ты ведь пыталась помочь ей, а? Могу поспорить, что это ты уговорила ее спрятаться.

— Отпустите меня. — Сиренити зажала грифона в руке.

— Еще чего, сучка. Тебя тоже надо проучить. — Он еще крепче обкрутил свои руки концами шарфа. В таких ситуациях ты получаешь лишь один шанс. Используй его грамотно. Не смазывай ударов. По возможности целься в глаза. Даже если не попадешь, то заставишь противника на несколько секунд отвлечься.

Сиренити резко рванула грифона. Тоненькая цепочка порвалась, и грифон остался у нее в руке. Она бысто шагнула назад и с силой столкнулась с Кинкейдом. Тот крякнул от неожиданности. Прежде чем он успел оправиться, Сиренити закинула руку назад и ударила металлическим грифоном по его лицу. Она почувствовала, как острый край одного крыла прорвал кожу, и изо всех сил рванула им книзу. Кинкейд сдавленно крикнул от боли и ярости. На секунду его руки ослабили натяжение шарфа, когда он попытался отвести лицо в сторону.

Большего Сиренити и не требовалось. Она резко повернулась вокруг своей оси и правым каблуком нанесла ему удар по левой коленной чашечке.

Кинкейд вскрикнул и отшатнулся назад, пытаясь удержаться на ногах. Сиренити не стала задерживаться, чтобы посмотреть, удалось ли ей вывести его из строя. В этот момент нельзя делать глупости. При первой же возможности — беги.

Сиренити кинулась к двери. У нее за спиной стопка книг обрушилась со стола и рассыпалась по полу, когда Кинкейд пытался подняться на ноги.

— Ах ты, сучка проклятая. Я убью тебя. А потом убью и ее.

Сиренити распахнула входную дверь.

— Калеб! — закричала она изо всех сил. Не oжидая ответа, она бросилась через крыльцо, сбежала по ступеням и окунулась в густой туман. — Блейд! Он здесь!

Сиренити понимала, что Кинкейд не преследует ее, но все равно бежала не останавливаясь, не видя дороги в пелене тумана.

— Калеб? Где же ты? Скорее! Ради Бога, скорее!

Первыми нашли ее собаки. Ослепленная темнотой и туманом, Сиренити с разбега споткнулась о Стикса, не успев понять, что он прямо перед ней, и упала. Стикс встал над ней и стал мордой тыкаться ей в лицо. Подошел Харон и остановился, глядя на нее сверху вниз с явной собачьей озабоченностью.

— Сиренити? — Голос Калеба звучал резко. Луч света пронзил завесу тумана. — Где ты, черт возьми?

— Я здесь. — Она легонько отпихнула Стикса с Хароном и поднялась с земли. Ее колотила дрожь.

— С тобой все нормально? — Калеб быстрыми шагами приближался к ней сквозь туман. В отраженном свете фонарика и луны он казался какой-то странной фигурой без лица.

Сиренити побежала навстречу и бросилась ему на грудь.

— Я так испугалась, — пробормотала она, уткнувшись в его куртку. — Никогда в жизни мне не было так страшно.

— Что случилось? — Его руки сомкнулись вокруг нее охранительным кольцом.

— Он был там, в доме, ждал меня.

— Кинкейд?

— Да.

Он крепче прижал ее к себе.

— Вот ублюдок.

— Он хотел убить меня. Захлестнул мне шею шарфом.

— Боже мой, — простонал Калеб.

— Я вырвалась и убежала. — Сиренити так резко вскинула голову, что ударилась о подбородок Калеба. — Надо найти ею. Я не успела предупредить Зоун и Ариадну. Надо найти его.

— Найдем. — Голос Калеба вдруг оказался лишенным всякого намека на чувство.

— Где же Блейд? — Сиренити беспокойно оглянулась.

— Тут я, тут. — Темная массивная фигура Блейда возникла в просвете между двумя деревьями. — Я слышал, что ты сказала. Значит, этот тип был у тебя в доме, так? Вот черт. Я должен был подумать о такой возможности. Ты в порядке?

— Да. — Сиренити вдруг поняла, что все еще крепко сжимает в руке фигурку грифона. Его крылья впивались ей в ладонь. — Он хотел задушить меня, набросившись сзади. Я попыталась выцарапать ему глаз грифоном. Когда он на секунду ослабил шарф, я врезала ему каблуком по колену. Он упал, а я убежала.

— Молодчина. — Блейд произнес это с явным удовлетворением и гордостью. — Я знал, что у тебя получится.

— Где, черт возьми, ты научилась так драться? — спросил Калеб.

— Я научил ее, — сказал Блейд.

Калеб посмотрел на него.

— В самом деле?

— Ну да.

— Я ваш должник.

— Ничего вы мне не должны, — возразил Блейд. — Сиренити мне не чужая. Ее растила вся семья. Каждый из нас чему-то научил ее.

— Давайте поговорим об этом как-нибудь в другой раз, — перебила Сиренити. — Неизвестно, находится ли Кинкейд все еще в доме. И неизвестное, вооружен он или нет. Я не видела у него пистолета, но это не значит, что его у него нет.

— Нет, конечно, не значит, — согласился Блейд. — Прежде всего надо узнать, в доме он или уже ушел. — Из-за своего матерчатого пояса он вытащил небольшой пистолет и взглянул на Калеба. — Давно хотел спросить, умеете ли вы обращаться с такой штукой.

Калеб бросил взгляд на пистолет.

— Умею. — Он протянул руку и взял у Блейда оружие.

Сиренити вдруг пришли на память медали за стрелковoe искусство, виденные в застекленной витрине у Вентрессов. Страх другого рода прокатился по ней холодной волной.

— Калеб, пожалуйста, я не знаю…

— Пошли. — Блейд сделал знак собакам. Стикс и Харон мгновенно переключили все свое внимание на него. Он выключил фонарик и бесшумно заскользил между деревьями. Псы побежали по обе стороны от него.

Калеб тоже выключил свой фонарик и опустил его в карман куртки. Рукой в перчатке коснулся щеки Сиренити. В темноте нельзя было видеть выражения его лица, но голос по-прежнему оставался неестественно ровным.

— Иди за нами, но держись у меня за спиной, пока мы не узнаем, что происходит.

Сиренити кивнула, потом поняла, что он вряд ли мог увидеть в темноте движение ее головы.

— Ладно. Калеб, обещай мне, что будешь осторожен. У Кинкейда ненормальная психика.

— Как ни странно, но я уже сам об этом догадался.

Сиренити прошла вслед за Калебом и Блейдом между деревьями и вышла к краю своей подъездной дорожки. При свете лампочки на крыльце ей было видно, что дверь все еще открыта настежь, в точности так, как она ее оставила.

Блейд подал знак собакам. Стикс и Харон метнулись вперед сквозь туман, подобно темным клинкам, гладким и смертоносным. Сиренити затаила дыхание, когда псы взбежали по ступенькам крыльца и скрылись внутри дома.

Несколько минут не было слышно ни звука. Потом в дверях появился Стикс, а сразу за ним и Харон. Псы сбежали по ступенькам и потрусили через подъездную дорожку к ожидавшему за деревьям Блейду.

— Похоже, все чисто, — сказал Блейд. — Подонок смылся.

— Здесь он не выходил, — заметил Калеб. — Собаки бы учуяли. Наверняка вышел через заднюю дверь.

— Пещеры, — прошептала Сиренити.

Блейд и Калеб переглянулись. Потом оба посмотрели на нее.

— А зачем ему идти в пещеры? — спросил Блейд.

Сиренити сунула руки поглубже в карманы.

— Потому что я сказала ему, что именно там прячется Зоун. Может, он и правда мне поверил. Говорю вам, он сумасшедший.

— Если он пошел вверх по этой тропинке, то попался, — сказал Блейд. — Спуститься он сможет только тем же путем, каким поднялся. Разве что полезет по отвесной скале. Надо пойти проверить, Вентресс.

— Сиренити придется идти с нами, — вполголоса произнес Калеб. — Я не рискну снова оставить ее одну в доме.

— Правильно. — Блейд взглянул на Харона и Стикса, которые сидели в позе готовности, ожидая его команды. Он что-то тихо сказал им.

Псы снова заняли места справа и слева от него, и в этом порядке сторожевая группа отправилась в обход коттеджа.

— Мне это не нравится, но я не вижу другого выхода, — пробормотал Калеб, обращаясь к Сиренити. — Держись между Блейдом и мной.

— Я не собираюсь соваться вперед и играть в героиню, если ты это имеешь в виду, — отозвалась Сиренити. — Сегодняшних волнений мне, похоже, хватит на всю жизнь.

— И тебе, и мне тоже. Как только этот подонок попадется мне в руки, я…

Из темноты до них донесся голос Блейда:

— Тихо.

Калеб замолчал, но Сиренити чувствовала кипящую в нем ярость.

Блейду хватило света из окон дома, чтобы найти начало тропинки. А света луны, который отражался и рассеивался в тумане, было достаточно, чтобы маленький отряд мог беспрепятственно продвигаться вверх по лесистому склону. Люди шли по тропинке гуськом, собаки бежали впереди.

Напряжение было плотнее тумана. Сиренити казалось, что ночь пронизана неким зловещим флюидом. Светящийся туман создавал какую-то внеземную атмосферу, придававшую знакомому лесу вид странный и неестественный. Она обнаружила, что вздрагивает от любого негромкого ночного звука. Ее успокаивала лишь уверенность в том, что собаки заблаговременно предупредят о присутствии Кинкейда.

Наверху тропы Блейд внезапно вскинул руку. Сиренити, напряженно следившая за тем, куда ступает, не заметила, что он остановился, и налетела на него. Калеб поддержал ее, поймав за локоть.

Она подняла голову и увидела, что и Блейд, и Калеб наблюдают за ротвейлерами. Харон и Стикс, словно каменные изваяния, застыли в нескольких футах от входа в пещеру.

Далеко в глубине пещеры луч фонарика плясал на каменных стенах.

— Будь ты проклята, Мэрион, выходи! — Голос Кинкейда будил внутри пещеры дикое, тревожное эхо. — От меня тебе не спрятаться. Я убью тебя за то, что ты меня бросила. Должен убить тебя, слышишь, сука?

Блейд приблизил губы вплотную к уху Калеба и что-то сказал так тихо, что Сиренити ничего не расслышала. Только увидела, как Калеб кивнул один раз. Потом он что-то сделал с пистолетом, который держал в руке. Раздался слабый щелчок.

Охваченная тревогой, Сиренити дрожащими пальцами коснулась руки Калеба. Она смотрела на него, без слов умоляя об осторожности. Он рассеянно пoxлопал ее по руке и показал на скалистый выступ. Было ясно, что он велит ей спрятаться за выступом и не высовываться.

C неохотой она подчинилась его молчаливому приказy. Блейд подал еще один знак собакам. Харон и Стикс остались охранять ее, а мужчины разделились и нырнули в пелену тумана.

Сиренити вдруг ощутила, что ей трудно дышать, Она сунула руку в карман куртки и нащупала грифона, спасшего ей жизнь. Подарок ее родителей. Она крепко зажала фигурку в кулаке и сказала себе, что с Калебом и Блейдом ничего дурного не случится.

Луч от фонарика Кинкейда беспорядочно кружил по пещере, отражаясь от каменных стен, потолка и пола. Снаружи казалось, будто в пещере происходит какое-то странное, безумное световое действо.

— Я убью тебя за это, Мэрион, ты, распутная сучка. — Голос Кинкейда звучал все визгливее, готовый вот-вот сорваться, почти выйдя из повиновения. — Я убью тебя, а когда покончу с тобой, то вернусь обратно и рассчитаюсь с той твоей помощницей. Ей тоже от меня не ускользнуть. Я покажу вам обеим, какой я слабак.

Калеба охватило какое-то призрачное чувство не правильности происходящего, когда он слушал бредовую речь Кинкейда. Он ощутил, будто его мимолетно коснулось нечто отвратительное и злое. Низко пригнувшись, он подобрался с левой стороны ко входу в пещеру и остановился, выжидая, пока Блейд займет аналогичную позицию справа.

— Жаль, что нельзя использовать собак для отвлекающего маневра, — сказал Блейд. — Они взяли бы его и в темноте, это не проблема. Но в пещеру они не пойдут.

— Освещение, — вспомнил Калеб. — Можно использовать освещение пещеры, чтобы дать ему небольшую встряску. Выключатель здесь, снаружи, верно?

— Точно. Включайте. Посмотрим, как это подействует.

Калеб нащупал металлическую коробку рядом с собой и щелкнул выключателем, от которого загорался ряд лампочек на внутренней стене пещеры. Вспыхнули слабые огоньки, тускло осветившие внутреннее пространство.

— Что такое? — заорал испуганный Кинкейд. — Не входите сюда никто! — Прогремел выстрел. Пуля предупреждающе взвизгнула, отскочив рикошетом от поверхности скалы. — Это не ваше дело, кто бы вы ни были. Это между Мэрион и мной.

— Положите оружие на пол и выходите спокойно, — приказал Калеб.

— Нет, я с ней еще не закончил. Держитесь от меня подальше, а то я и вас убью. Я всех вас прикончу, начиная с той сучки, что послала меня сюда. Она солгала мне, верно? Это была просто уловка.

— Парень ведет себя так, будто у него не все дома, — тихо пробормотал Блейд.

В этом случае не скажешь даже, что рыбак рыбака увидел издалека, подумалось Калебу. Диагноз и так очевиден.

— Не думаю, что нам удастся уговорить его выйти оттуда.

— Бесполезно. Я знал одного такого парня. Наверно, придется убить его, — обыденным тоном сказал Блейд.

— Он никуда не денется. Один из нас может блокировать его в пещере, пока другой вызовет шерифа. Полицейские знают, как надо действовать в таких случаях. Они могут уговорить его выйти.

— Беда в том, что неизвестно, не заодно ли с ними шериф.

— Блейд, сейчас не время углубляться в ваши теории.

— Это никакая не теория. Это факт. Спорю на что угодно, что, если мы сдадим Кинкейда шерифу, он будет гулять по улице уже через неделю. Кинкейд, наверно, один из лучших их агентов. Этот его фокус с сумасшествием — очень ловкое прикрытие. Наверняка он разрабатывал его несколько лет.

— Этот тип — явный псих. И виновен в попытке убийства. Его не могут выпустить через неделю.

В пещере прогремел еще один выстрел.

Блейд пожал плечами.

— Ну, значит, они могут устроить спектакль — отправят его на несколько месяцев в психиатрическую лечебницу. Подержат его там, пока все не затихнет. А потом скажут, что он выздоровел. Выпустят его на волю. Первое, что он сделает, это явится посчитаться с Сиренити и Зоун.

— Проклятие, — прошептал Калеб. — Ты жуткий параноик, дружище, но ты, вероятно, прав.

— Я же сказал, что знал одного такого парня. Он захочет отомстить. И будет все время возвращаться, пока не добьется своего или пока его не остановят раз и навсегда.

Мысль о том, что Кинкейд — агент банды каких-то таинственных заговорщиков, может, и была безумной, но остальной сценарий, только что изложенный Блейдом, был, к сожалению, очень похож на правду, и Калеб это понимал. Это знали все, кто регулярно читал газеты. Пока Кинкейд жив, он представляет угрозу для Сиренити и Зоун.

Снова рявкнул пистолет Кинкейда. Пуля громко взвизгнула внутри пещеры.

— Не входить! — завопил Кинкейд. — Это наше дело, Мэрион и мое.

— Как, черт побери, меня угораздило влипнуть в эту историю? — спросил Калеб у ночи.

— Наверно, просто повезло, — сказал Блейд. — Свет фонарика больше не двигается. Мне видно, что луч направлен на левую стену. Должно быть, он положил его, когда мы осветили пещеру. Вы готовы действовать?

— Готовее не бывает. — Калеб попробовал вспомнить, как он готовился к соревнованию в те дни, когда завоевал целую связку медалей за точность стрельбы. Он слышал слова деда так явственно, как если бы тот стоял сейчас рядом с ним.

Очисти голову от мыслей и сосредоточься. Сделай глубокий вдох и выдохни наполовину. Спускай курок. Может случиться так, что, если тебе придется делать это по-настоящему, твой противник будет стремиться убить тебя, так что старайся попасть с первого раза.

Во всяком случае, это будет самооборона, подумал Калеб, когда в пещере прозвучал очередной выстрел. Кинкейд лез из кожи вон, чтобы убить и его, и Блейда. А если подонок ускользнет, то обязательно начнет охоту на Сиренити и Зоун. Его надо остановить.

— Если он положил фонарик, то запаникует, когда погаснет свет, — сказал Калеб. — Он ни зги не увидит.

— Хорошая мысль. Выключайте.

Калеб снова щелкнул выключателем, и лампочки в пещере погасли. И сразу раздался яростный вопль Кинкейда, внезапно оказавшегося в темноте.

— Я слышу, как он пытается найти фонарик, — тихо сказал Блейд. — Надо достать его, пока он до него не дотянулся.

Рука Калеба уже лежала на выключателе, и он им щелкнул. Тусклые лампочки снова осветили пещеру, а Калеб уже рванулся ко входу. Он видел темную фигуру Блейда, стремительно бегущего на соединение с ним.

Пронзительный, полный неистовой ярости вопль Кинкейда разорвал темноту как раз в тот момент, когда Калеб достиг устья пещеры. Внутри, при бледном свете лампочек, Кинкейд был хорошо виден. Он стоял, шатаясь, на гладком, мокром краю самого большого озерца из тех, что образовались от горячих источников. Он отчаянно махал руками, пытаясь сохранить равновесие на скользкой поверхности. Прямо на глазах у Калеба он, еще раз крикнув, сорвался и полетел в воду вниз головой. Пистолет ударился о камень. Как и голова Кинкейда, когда он падал.

Внезапно в пещере наступила гробовая тишина.

Блейд опустил свой пистолет и посмотрел на Калеба.

— Что-то он не торопится всплывать, а?

— Нет. — Калеб тоже медленно опустил оружие и стал пробираться к озерцу. — Не торопится.

Он подошел к воде и заставил себя заглянуть в озерцо. Кинкейд смотрел на него со дна широко открытыми, невидящими глазами, разинув рот в беззвучном крике. Темная ленточка крови струилась из головы мертвеца, смешиваясь с кристально чистой водой источника. Рядом с телом Кинкейда лежал фонарик.

— Наверно, запаниковал и попытался схватить его, когда мы выключили свет, — проговорил Блейд. — Как вы и говорили.

— Думаю, пора звонить шерифу.

— У меня идея получше, — сказал Блейд. — Просто выкопать яму, свалить его туда и зарыть. Я знаю хорошее местечко, где его ни в жизнь не найдут.

— Нам ни к чему обычай хоронить трупы в окрестностях Уиттс-Энда, — возразил Калеб. — Это плохо скажется на бизнесе. Кроме того, это не так просто. Вопросов не избежать. Лучше утрясти все сейчас.

Блейд смотрел на него с сомнением.

— Ну, не знаю. Не люблю обращаться к властям.

— Я возьму это на себя, — устало произнес Калеб. — У меня такие вещи хорошо получаются.

Негромкий звук, раздавшийся у входа в пещеру, заставил его взглянуть в том направлении. Там стояла Сиренити, ее полные тревоги глаза казались огромными. Калеб решил, что перспектива ответить официальным властям на несколько вопросов — совсем небольшая плата за удовольствие знать, что Кинкейд больше никогда не будет угрожать ее жизни.

— Вы оба в порядке? — спросила Сиренити.

— Ситуация под контролем, — доложил Блейд.

Второй раз за эту ночь Сиренити бросилась в объятия Калеба. Это именно то место, где ей и надлежит быть, подумал он.

— Две случайные смерти за последнюю неделю в таком маленьком поселке, как Уиттс-Энд, — это как-то вроде не совсем обычно, — заметил шериф Бэннер два часа спустя.

— Чертовски неприятное совпадение, — признал Калеб. Он наблюдал, как тело Кинкейда грузят в санитарную машину.

— Оказывается, около года назад Кинкейду был предписан режим ограничения свободы передвижения. — Бэннер был крупный мужчина, явно питавший страсть к жевательной резинке. Его челюсти не переставали ритмично двигаться, пока он смотрел, как медики закрывают дверцы санитарной машины. — Похоже, он пытался его нарушить.

— Действительно пытался. И в процессе чуть не убил Сиренити Мейкпис.

— Приятная леди. Я всегда останавливаюсь у ее магазина, когда мне случается проезжать через Уиттс-Энд. — Бэннер продолжал методически жевать. — У нее лучшая гранола, какую мне доводилось пробовать. Вы ее знакомый?

— Да.

— Вы немного не такой, как большинство здешних жителей, верно?

— Я — деловой консультант. Работаю на Сиренити.

— Ага. — Некоторое время Бэннер жевал молча. — Немного непонятно, почему Кинкейд оказался в этой пещере.

— Сиренити убедила его, что именно там прячется Мэрион. Парень был чокнутый. Поверил ей.

— А вы и Блейд захлопнули мышеловку?

— Правильно. Как я вам говорил, мы собирались посторожить его там, пока кто-нибудь не вызовет вас, но прежде чем мы успели послать за подмогой, Кинкейд поскользнулся и свалился в источник.

— Да, у меня это все записано. — Бэннер выплюнул жвачку и похлопал по блокноту. — Похоже, все ясно.

Калеб встретился глазами с Бэннером в ярком свете фар санитарной машины.

— Я ответил на все ваши вопросы?

— Угу. Кинкейд нарушал режим ограничения свободы передвижения, пытаясь найти свою бывшую невесту. Он был вооружен и опасен и уже совершил нападение на мисс Мейкпис. Направился в пещеры на поиски женщины, которую он называл Мэрион. Место ему было незнакомо, он поскользнулся и упал. Ударился головой о камень в одном из водоемов, образованных горячими источниками. Конец.

— Да, пожалуй, это все. Если я могу оказаться вам еще чем-нибудь полезен, звоните без стеснения.

— Обязательно. — Бэннер снял обертку с новой пластинки жвачки. — Но думаю, что этого будет достаточно. Знаете, мне и раньше приходилось иметь дело с такими типами, как Кинкейд.

— Не сомневаюсь. При вашей работе это естественно.

— Это действительно неприятные типы.

— Согласен с вами, — сказал Калеб.

— У нас нет отработанной методики, как с ними поступать, — Бэннер нахмурился, закладывая в рот жвачку. — Всем понятно, что они самые настоящие чокнутые, но запереть их вы не имеете права, пока они в конце концов кого-нибудь не убьют.

— Это, должно быть, сильно действует на нервы сотрудникам правоохранительных органов.

— Еще как действует. — Бэннер положил руку на рукоятку своего револьвера и возобновил жевание. — Но в случае с Кинкейдом такой ситуации, похоже, не возникнет. Проблема решена, не так ли?

— Наверно, так, — согласился Калеб.

— Тем лучше. — Бэннер кивнул со спокойным удовлетворением. — Проблем у меня и так хватает с избытком. Приятно избавиться хотя бы от одной. — Он отошел, чтобы отдать последние распоряжения медикам.

Сиренити отделилась от небольшой толпы жителей Уиттс-Энда, собравшейся на улице. Она подошла и остановилась рядом с Калебом, когда санитарная машина готовилась последовать за машиной шерифа вниз по горной дороге, ведущей в Буллингтон.

— Все в порядке? — спросила она. Калеб обнял ее за плечи и притянул к себе.

— Ситуация под контролем, мэм. Но я хотел бы, пользуясь случаем, проинформировать вас, что в моем обычном контракте консультативная работа такого рода не предусматривается. Поэтому я просил бы вас избегать в будущем подобных ситуаций.

— Непременно, если вы будете поступать так же. — Сиренити уткнулась лицом ему в куртку и крепко к нему прижалась.

— О Боже мой, Калеб, я так испугалась, когда услышала эти выстрелы в пещере.

— Но не так сильно, как я, когда узнал, что Кинкейд чуть не задушил тебя. Этот шарф будет мне сниться в кошмарах бог знает сколько еще лет.

— И мне тоже. — Сиренити разжала кулак и взглянула на грифона, лежащего у нее на ладони. — У тебя когда-нибудь бывает такое ощущение, что в теориях Куинтона о пересекающихся плоскостях что-то есть?

Калеб посмотрел на противоположную сторону улицы, где Зоун стояла совсем рядом с Блейдом, прижавшись лицом к его плечу. Света от фонаря, горевшего над магазином Сиренити, было достаточно, чтобы увидеть, как она положила руку на широкий лоб одного из ротвейлеров.

— Не бывало — до нынешней ночи.

Несколько часов спустя Сиренити зашевелилась в глубинах своей постели, окруженной занавесом из бусинок Крошечные кусочки стекла вздрогнули и тихонько зазвенели в темноте. Калеб нежно погладил своей ногой ее ногу.

— Не спится? — спросил он.

— Я проснулась несколько минут назад, — призналась она. — Стала думать об одной вещи, которую сказал Кинкейд, когда затягивал шарф у меня на шее.

Калеб крепче прижал ее к себе.

— Не думай об этом.

Сиренити виновато улыбнулась.

— Не могу не думать об этом.

— Он мертв, Сиренити. Он больше не может ничего тебе сделать.

— Я знаю. Это благодаря тебе и Блейду. — Она теснее прижалась к его покрытому гладкими мускулами телу, инстинктивно стремясь под защиту его мужского тепла. Поцеловала его в плечо. — Но эти слова не идут у меня из головы.

— Что же он сказал?

— Он сказал, что в прошлую ночь специально показался Зоун. Хотел запугать ее, перед тем как убил бы этой ночью.

— Ну и ублюдок, сукин сын.

— Это уж точно. Но сейчас мне не дает покоя другoe. Зоун сказала мне, что ей показалось, будто она мельком видела его в тумане и раньше, в ночь смерти Эмброуза.

— Может, он проводил кампанию террора, — предположил Калеб. — Ведь этот парень был чокнутый, Сиренити.

— Я знаю, но в его действиях была своя внутренняя логика. Он знал, кто такая Зоун, где живет, что он собирался с ней сделать. Ему доставляло удовольствие рассказывать мне об этом. Но он говорил, что только один раз показался ей в окне.

— Возможно, ему не пришло в голову, что она уже видела его до этого, — заметил Калеб. — Он мог шататься вокруг для рекогносцировки, как сказал бы Блейд, перед тем как нанести решающий удар.

— Может, и так.

— Похоже, я тебя не убедил.

— Вот послушай: из окна передней комнаты Зоун за деревьями немного видно заднее крыльцо Эмброуза. Зоун сказала мне, что сидела у этого окна, погруженная в медитацию, в ночь, когда Эмброуз упал с лестницы. Ей показалось, что она кого-то видела в тумане.

— Судя по всему, в ту ночь был довольно густой туман. Она могла видеть оленя или Блейда, делавшего свой обычный обход.

— У нее было всего несколько мгновений, пока этот человек не выключил фонарик и не исчез и тумане. Она не могла рассмотреть его как следует, но ей показалось, что это был Кинкейд.

— Точно мы этого уже не узнаем, — сказал Калеб.

Сиренити попыталась заглянуть ему в лицо.

— А что, если это был не Кинкейд, не олень и не Блейд? Что, если это был кто-то совсем другой и шел он — или она — специально к Эмброузу?

Калеб застонал и притянул ее к себе.

— Так вот в чем дело. Твое воображение сорвалось с тормозов. Ты имела несчастье столкнуться с одним убийцей, и теперь они начинают мерещиться тебе повсюду.

— Я серьезно, Калеб.

— Я тоже.

Он перекатил ее на спину и сдвинул кверху подол ее ночной рубашки.

— Калеб?

— Посмотрим, не удастся ли мне заставить тебя думать о чем-нибудь другом. — Одна его рука сжала ей бедро, когда он накрыл ее рот своим.

Сиренити обняла его за шею. Он прав, подумала она. Ей и правда необходимо сейчас подумать о чем-нибудь другом. Как всегда, у Калеба были ответы на все вопросы.

Глава 14

Сильный запах брожения стоял в небольшом помещении пивоварни позади книжного магазина. Калеб с интересом наблюдал, как Куинтон проверяет свои чаны. Новая партия «Старого свиного пойла» готовилась к розливу.

— Пиво особой зимней варки, — пояснил Куинтон, глядя на шкалу какого-то прибора. — Я варю его только один раз в год, в честь наступления зимнего солнцестояния.

— Понятно, — сказал Калеб.

— На этой стадии приходится тщательно наблюдать за всем. — Куинтон что-то подкрутил на одном из приборов. — В пивоварении выбор времени и точность — это все, совсем как в математической вселенной. В этом процессе видится отражение взаимодействия различных космических векторов. В пиве силы разрушения, изменения и созидания отражаются на символической шкале, которая доступна для оценки и понимания человеческим разумом.

— Охотно выпью за это. — Одной рукой Калеб оперся о стену, подцепил на согнутый крючком палец другой свою куртку, перекинул ее через плечо и бросил взгляд на часы. — Коль скоро речь зашла о времени, не скажете ли, зачем вы просили меня прийти сюда, Пристли? Полагаю, вы хотели поговорить не только о космических силах и пивоварении.

— Вы торопитесь? Собираетесь куда-нибудь?

— Собственно говоря, да.

Куинтон нахмурился.

— Уезжаете из города?

— На некоторое время.

— Сиренити едет с вами?

— Нет, не едет.

— Вернетесь обратно скоро?

— Рассчитываю вернуться к вечеру. Почему вы спросили?

— Просто поинтересовался. — Куинтон расслабился и опять стал возиться с пивоваренным оборудованием. — Ну, тогда все в порядке.

— Рад вашему одобрению. Так что же вы хотели?

— Две вещи. — Куинтон подкрутил какой-то клапан — Во-первых, хотел поблагодарить вас за то, что вы сделали прошлой ночью.

— Вы хотите сказать, за то, что сделали мы с Блейдом? А мы ничего и не сделали, просто нам повезло, когда Кинкейд поскользнулся и упал в одну из этих ям с водой и видениями.

Куинтон тихонько засмеялся.

— Правильно. Он упал в озерцо.

— Это правда.

— Ясно, ясно. — Куинтон выставил вперед ладонь. — Разумеется, в той пещере все было так, как говорите вы с Блейдом. Не собираюсь с вами спорить, и никто в этом городе не станет этого делать.

— Рад это слышать, потому что то, что мы с Блейдом рассказали, и есть правда. Кинкейд хотел подобрать фонарик, поскользнулся и упал. Чистая случайность. Нам повезло, а ему нет.

— Что касается этого, то кто знает, судьба это или что другое. Возможно, он стал жертвой пересекающихся геометрических плоскостей.

— Вот вам одно логическое объяснение, — сказал Калеб.

— Но я вообще-то не имел в виду смерть Кинкейда, хотя это конкретное событие стало решающим для всех нас. Я имел в виду то, что было потом.

Калеб удивленно поднял брови.

— А что было потом?

— То, что вам пришлось разбираться с шерифом Бэннером, и все остальное.

— Я просто ответил на несколько вопросов.

— Нет, вы сделали гораздо больше. — Куинтон положил одну руку на крышку одного из небольших цилиндров из нержавеющей стали, а другой погладил бороду. — Могла возникнуть заварушка, учитывая причастность Блейда. Общение с официальными представителями властей дается ему с трудом.

— У меня почему-то тоже создалось такое впечатление.

— Когда представляешь себе Блейда, пытающегося объяснить события прошлой ночи шерифу Бэннеру, то просто дурно становится.

Подумав о том, как Бэннер мог бы отреагировать на детально разработанные теории Блейда о заговорах и террористах, Калеб не мог удержаться от усмешки.

— Что верно, то верно. Разговор мог получиться весьма любопытный.

— Разговор мог обернуться совершеннейшим бедствием для всех, кого это касалось, — проворчал Куинтон. — В самом лучшем случае было бы неизмеримо больше всякой писанины. Я не исключаю и того, что кто-то попытался бы взять Блейда под стражу для допроса или засунуть его в какое-нибудь психучреждение под наблюдение врачей. Он бы этого не выдержал.

— Да, — согласился Калеб. — В любой из этих ситуаций ему пришлось бы несладко.

— Вот я и хочу сказать: спасибо за то, что вы спасли Сиренити и Зоун, и спасибо за то, что не дали Блейду попасть в беду. — В бороде Куинтона сверкнули зубы. — Не так уж плохо для делового консультанта.

— Это входит в стоимость услуг.

— Пункт номер два на моей сегодняшней повестке дня, — продолжал Куинтон, — касается политики.

— Лично я к ней даже не притрагиваюсь.

— Я тоже. Однако политика является непреложным фактом жизни.

— Мне никогда не приходило в голову, что политика имеет какое-то отношение к космосу, — заметил Калеб.

— Имеет. Как все силы, вызывающие изменения. А у нас в Уиттс-Энде наступает время перемен. Город — это как звезда. Если она не может гореть при определенной температуре, то умирает. Наш городок умирал — не торопясь, надо признаться, но определенно умирал, — пока три года назад Сиренити не открыла здесь бакалейный магазин.

— И это положило начало процессу перемен?

— Это положило конец процессу разложения, — сказал Куинтон. — Теперь снова начинается движение вперед. Эта задумка Сиренити относительно почтовых заказов может действительно дать нам что-то похожее на настоящую экономику.

— Сияющая звезда Уиттс-Энда снова ярко горит.

— И поэтому меняется, — продолжал Куинтон. — Изменений не остановишь. Лучшее, что можно придумать, — это управлять ими так, чтобы они тебя не раздавили.

— А какое отношение к этому имеет политика? — спросил Калеб.

— Политика — это то, как Вселенная управляет изменениями. Нашему городу нужен кто-то, кто способен делать то, что вы сделали прошлой ночью.

— Иметь дело с властями?

— Для начала. Я думаю, что такого рода работы будет становиться все больше и больше по мере того, как Уиттс-Энду придется шире общаться с внешним миром. Во-первых, наверняка будет больше туристов, особенно летом. Затем появятся люди из департамента здравоохранения, желающие заглянуть в наши кухни, потому что мы продаем по каталогу продукты питания. Вероятно, у нас будут проблемы с уличным движением, с канализацией, с охраной порядка. Да мало ли что еще.

— Куинтон, я действительно спешу. Вы не могли бы перейти к сути дела?

Куинтон посмотрел на него.

— Суть дела состоит в том, что Блейд здесь не единственный, кому с трудом дается общение с внешними властями. У большинства из нас, живущих в Уиттс-Энде, та же проблема. Ведь это было одной из причин, почему мы остались здесь жить. Поэтому мы сегодня утром провели голосование.

Калеб удивленно воззрился на него.

— Голосование?

— Мы все с утра пораньше собрались в кафе у Ариадны и обговорили это дело. Мы избрали вас первым мэром Уиттс-Энда.

Сиренити устроилась на своем обычном месте у окна в кафе «Подсолнух» и стала разливать чай, который только что заварила Ариадна. Зоун села напротив. С этого места они обе могли приглядывать за входной дверью магазина. Было только десять часов, и в магазине покупателей еще не было. Сиренити решила, что для нее и Зоун это хорошая возможность поговорить.

— За благополучный конец нашего приключения. — Сиренити подняла свою кружку с чаем. — Лично я больше никогда в жизни не надену шарф, это уж точно.

— Я так паршиво себя чувствую из-за того, что случилось, — сказала Зоун, должно быть, в сотый раз. — Я приехала сюда, чтобы спрятаться. У меня и в мыслях не было, что мои личные проблемы могут превратиться в угрозу для кого-то другого. Мне так неприятно, просто ужас.

— Перестань себя казнить. Ты не виновата. Во всяком случае, все кончилось для нас благополучно.

— Благодаря Блейду и Калебу. — Зоун вздрогнула. — И мне даже подумать страшно, что могло бы случиться, если бы ты не знала этих приемов самообороны.

— Хватит тебе мучиться из-за всяких если бы да кабы. — строго произнесла Сиренити. — У меня к себе важный вопрос.

— Какой?

— Теперь, когда Кинкейд навсегда исчез из твоей жизни, что ты собираешься делать?

— Делать?

— Вернешься в Калифорнию?

Зоун явно растерялась.

— Зачем мне туда возвращаться?

— Ты сказала, что приехала в Уиттс-Энд, чтобы спрятаться от Кинкейда. Теперь, когда тебе больше не надо прятаться, я просто хотела спросить, собираешься ли ты остаться?

— У меня не было мысли уехать отсюда, — нерешительно сказала Зоун. — Почему-то я чувствую, что Уиттс-Энд — это как раз то место где мне хочется жить. — Она встретилась глазами с Сиренити. — Может, ты хочешь сказать, что я не буду нужна тебе в магазине? Я знаю, ты дала мне эту работу только из жалости. Если дело в том, что ты не можешь дальше платить мне столько, сколько сейчас, то я могу работать и за меньшую плату.

— Постой, постой.

— В Уиттс-Энде жизнь не такая уж дорогая. Я уверена, что проживу и на меньшую зарплату.

— Перестань болтать чепуху. У меня и в мыслях нет избавляться от тебя. Кто еще в Уиттс-Энде способен каждый день вовремя открывать магазин? — Сиренити засмеялась. — Напротив, я запаниковала при мысли, что ты можешь уехать и мне придется искать новую помощницу.

Зоун робко улыбнулась.

— Я не собираюсь никуда уезжать.

— Уф, ты меня успокоила. К твоему сведению, я не планирую урезать тебе зарплату. Если этот мой заумный, дорогостоящий деловой консультант хотя бы на одну десятую так хорош, как говорит, то я скоро смогу платить тебе больше.

— Твой заумный, дорогостоящий консультант и партнер, — сухо заметил Калеб, — даже лучше, чем говорит.

— И к тому же так потрясающе скромен. — Сиренити повернулась на стуле и увидела, что Калеб стоит у нее за спиной. Почему-то вид его начищенных туфель вызвал у нее смутное беспокойство. — Уезжаешь куда-нибудь?

— Да.

Глубокое чувство тревоги шевельнулось у Сиренити под ложечкой.

— Куда?

— Я как раз и пришел, чтобы тебе об этом сказать.

Она во все глаза смотрела на него.

— А когда вернешься?

— К вечеру.

Она перевела дыхание и одарила его, как ей показалось, веселой и легкой улыбкой.

— Был момент, когда я подумала, что ты, возможно, счел Уиттс-Энд слишком суровым местом для первоклассных деловых консультантов.

— Не вижу здесь ничего такого, с чем не мог бы справиться хороший консультант. — Калеб бросил взгляд в сторону стойки. — Я все объясню через минуту. Вот только выпью чашку кофе.

— Ладно, — согласилась Сиренити.

— Разговор конфиденциальный? — спросила Зоун.

Калеб усмехнулся уголком рта.

— Если не возражаете.

— Нет, конечно, нет. — Зоун поднялась из-за стола. — Дам вам поговорить наедине. Мне пора вернуться в магазин.

— Спасибо, — сказал Калеб. — Я недолго.

Зоун остановилась и посмотрела на него пристальным взглядом.

— Хочу еще раз поблагодарить вас за то, что вы сделали прошлой ночью.

— Забудьте об этом.

— Я не могу. Да и не хочу. Я спросила Блейда, что произошло в той пещере. Он говорит, что Ройс поскользнулся и упал.

— Именно так все и было.

— Я понимаю, что вы не хотите обременять меня знанием того, что из-за меня вам с Блейдом пришлось убить человека. Вы очень добры, что пытаетесь меня оградить. Но, как я сказала Блейду, в этом нет необходимости.

— Зоун, если у вас плохо со слухом, читайте по губам: Кинкейд поскользнулся и упал.

— Пусть будет так, как вы хотите. — Зоун улыбнулась своей немного печальной улыбкой. — Мне ясно, что вы и Блейд желаете, чтобы все осталось так, как есть. Я больше никогда не заговорю об этом.

— Приятно это знать.

— Теперь я вижу, что неверно истолковала флюиды, доходившие до меня от источников видений. Bы не были причиной ощущаемого мной смятения и опасности. Вы были противодействующей силой.

— А, — с глубокомысленным видом произнес Калеб. — Это все объясняет.

— Вот именно, — серьезно сказала Зоун. — Эманации, которые я ощущала вокруг вас, были без сомнения, настроены на ту же длину волны, что и улавливаемые мной флюиды смятения и опасности. Естественно поэтому, что ваши эманации резонировали на той же частоте, что и эманации источника.

— Естественно.

— Так и получилось, что я ошибочно приняла их за отрицательную, а не положительную энергию, — заключила Зоун.

— Мне вполне понятно, как могла произойти такая простая ошибка, — сказал Калеб.

— Благодарю вас за ваше доброе отношение. Я буду хранить его как бесценный дар. Я ваша вечная должница. — Она склонила свою аккуратно выбритую голову в грациозном поклоне, повернулась и, словно по воздуху, поплыла к выходу из кафе. Калеб долго смотрел ей вслед. Потом перевел взгляд на Сиренити.

— Она действительно верит во весь этот вздор о флюидах и противодействующих силах или просто дурачит меня?

— Не знаю, — честно призналась Сиренити. — Я же говорила тебе, что в некоторых отношениях она похожа на Блейда. Они оба живут одновременно в двух плоскостях мироздания; одна из них — это то, что все мы называем действительностью, а другая — это то, что существует, вероятно, лишь у них в голове.

— Другими словами, они оба странные. Джесси была права. Возможно, они и впрямь созданы друг для друга. Подожди, я только схожу за кофе.

— Уже несу. — Ариадна спешила к ним из-за стойки. В одной руке она держала кружку с кофе, а в другой — домашнее миндальное печенье. — Вот, угощайтесь.

— Спасибо. — Калеб повесил куртку на спинку стула, на котором только что сидела Зоун. Потом сел, пододвинул к себе кружку и обмакнул печенье в кофе.

— На здоровье. — Ариадна улыбнулась. — И спасибо за то, что вы сделали прошлой ночью.

— Да ничего я не сделал. Просто болтался в компании с Блейдом и видел, как одержимый жаждой убийства маньяк свалился в один из источников в пещере, где бывают видения.

— Что касается меня, то мне подойдет абсолютно все, что бы вы ни сказали.

Калеб вонзил зубы в печенье и пробурчал что-то неразборчивое.

— Но я говорила не только об этом, — тихо пpoмолвила Ариадна. — Я хотела вас поблагодарить за то, что вы потом все хлопоты взяли на себя. Для нас могли возникнуть сложности.

— Открою вам маленький секрет, Ариадна. Шериф Бэннер сам не хотел ничего осложнять. Он запросил данные на Кинкейда и узнал, что этот парень — ходячая бомба замедленного действия. У меня сложилось впечатление, что шериф почувствовал не меньшее облегчение, чем все остальные, когда узнал, что этот сукин сын бултыхнулся в одну из ям с водой.

— Бэннер хороший человек, — сказала Ариадна. — Но мне почему-то кажется, что они с Блейдом никогда бы не поняли друг друга. Так что спасибо за то, что вы все уладили.

— Мне тогда все равно было нечего делать. — Калеб остановился и стал задумчиво рассматривать наполовину съеденное печенье. — Сколько это может храниться?

— Бискотти — так называется это печенье — можно хранить и месяц, и больше, — объяснила Ариадна. — Оно печется дважды на протяжении нескольких часов, так что оно очень сухое, похоже на крекер. Мне приходилось есть бискотти шестимесячной давности. Его нельзя было отличить от свежевыпеченного.

— Думаю, бискотти можно включить в каталог вместе с джемом и кулинарной книгой, — заметил Калеб.

Ариадна расцвела.

— Я могу делать бискотти с разным вкусом.

— Прекрасно. Над упаковкой поработаем позже. Обсудите с Зоун графику.

— Хорошо. Надо будет взглянуть на некоторые рецепты бискотги. Вероятно, придется нанимать кого-то помогать мне при выпечке.

— Так рождается экономика, — пробормотал Калеб.

— Что?

— Ничего. Просто замечание на тему об основной природе определенных космических сил.

— А-а. — Ариадна вернулась за стойку и стала рыться в стопке поваренных книг.

Сиренити смотрела, как Калеб макает в кофе остаток своего бискотти. Она наклонилась над столом и прошептала:

— Видишь, никого не беспокоит, что произошло в той пещере. Люди просто благодарны тебе за то, что ты позаботился обо всем, включая Блейда. Теперь все тебе доверяют. Ты стал одним из нас.

— Кем-то вроде почетного гражданина Уиттс-Энда, а?

— Можно и так сказать.

Калеб усмехнулся уголком рта.

— Приятно сознавать, что и мне есть где-то место.

— Так зачем же ты уезжаешь отсюда сегодня? Собираешься заглянуть в свой офис в Сиэтле?

— Нет, я звонил утром миссис Хоттен. Там все нормально.

— Куда же ты едешь?

— В Вентресс-Вэлли. Я тут поразмышлял кое о чем.

— О чем именно?

— Об этой расписке в получении денег за твои фотографии, которую мы нашли в архиве Эстерли.

Сиренити испустила стон.

— Из-за всех треволнений я совершенно о ней забыла.

— Зато я не забыл.

— Вижу. — Сиренити напряженно смотрела на него. — Ладно, рассказывай, что ты там надумал.

Калеб обхватил кружку обеими руками и задумчиво посмотрел на кофе.

— Я думаю, что, может быть, мое первое заключение было ошибочным, может быть, не было никаких двух шантажистов. Я думаю, что с самого начала за всем этим стоял Франклин. А Эстерли ему чуточку помог.

— Франклин? — Сиренити ошеломленно посмотрелa на него. — Что ты хочешь сказать? Зачем ему делать такое? В этом нет никакого смысла.

— Все сходится, Сиренити. Допустим, что расписка, которую мы нашли, говорит нам правду. Франклин купил у Эстерли эти фотографии двадцатого числа. Через пару дней он анонимно послал их тебе, чтобы попытаться заставить тебя отказаться от сделки со мной.

— А какое ему может быть дело до одного из проектов, которые ты берешься консультировать?

— Ему было бы совершенно наплевать, если бы это был просто еще один проект. Но если у него возникло подозрение, что у меня с тобой что-то есть, и если он знал об этих снимках, то забеспокоился бы. — Калеб скривил губы. — И Франклин, и Филлис разделяют опасение деда, что моя дурная кровь скажется рано или поздно.

— Другими словами, они все опасаются, что тебя соблазнит какая-нибудь женщина с темным прошлым, — заключила Сиренити.

— Что-то в этом роде.

— Но откуда Франклин мог узнать обо мне?

— Хороший вопрос.

— Ну, некоторым образом тебя, наверно, как раз и постигла та участь, которой они больше всего боялись, не так ли? — Сиренити виновато усмехнулась. — Мое прошлое настолько туманно, что я даже не знаю, как выглядели мои родители. У тебя хотя бы есть фотографии твоих матери и отца. У меня и того нет.

— Должно быть, это странное ощущение, когда не знаешь, как выглядели твои родители.

— Да, странное, — прошептала Сиренити. — Но иногда я чувствую какую-то связь с ними. Прошлой ночью вот это спасло мне жизнь. — Она инстинктивно дотронулась до фигурки грифона, которая снова вернулась на свое место у нее на шее. Единственное, что досталось мне от них в наследство. И те приемы самообороны, которым обучил меня Блейд. Если бы не все это вместе взятое, я бы погибла.

— Не напоминай мне, — помрачнел Калеб. Сиренити опустила руку.

— Странно, правда?

— Что странно?

— То, как мы все связаны друг с другом, даже когда думаем, что мы одни на всем белом свете, даже если не очень-то и хотим быть связанными. Как будто к нам пристали кусочки других людей, нравится нам это или нет. Взять, например, тебя и Блейда.

Калеб скорчил гримасу.

— Что там такое со мной и Блейдом?

— Вы вместе пережили в пещере приключение, которое наверняка оставило свой отпечаток на каждом из вас. Никто, кроме вас с Блейдом, так никогда и не узнает, что там произошло. Теперь до конца своей жизни всякий раз, когда будете думать об этом, каждый из вас вспомнит другого, потому что вы это пережили вместе.

— Навеки быть психически прикованным к Блейду. От этой мысли мороз по коже. — Калеб со стуком поставил свою кружку на стол. — Кажется, мы уже отклоняемся в область метафизики. А это несколько за пределами моего поля деятельности. Я — консультант по вопросам бизнеса, ты не забыла?

— Один из самых лучших на всем северо-западе тихоокеанского побережья. По крайней мере ты сам все время так мне говоришь.

— Правильно, черт возьми. И предпочитаю функционировать каждый раз в одной математической плоскости, а не в нескольких сразу, если ты не против. Вернемся к дяде Франклину.

— Я слушаю.

— Как я начал объяснять до того, как меня прервали, моя теория состоит в том, что он завладел этими фотографиями и послал их тебе, надеясь для начала, что ты признаешь свое поражение в игре и тихонько уйдешь со сцены. Если же ты этого не сделаешь, если рискнешь рассказать мне о фотографиях, то, по его расчету, положу всему конец я сам.

— Но вместо того чтобы порвать со мной и с моим проектом, ты поехал за мной в Уиттс-Энд. И сообщил мне, что никто из нас не может аннулировать контракт, потому что ты обязан поддерживать свое бесценное деловое реноме.

Калеб поднял брови и отпил глоток кофе.

— По моей теории, когда дядя Франклин понял, что его план не сработал и что я все еще сильно увлечен тобой, так сильно, что привез тебя домой знакомить с родными, он запаниковал и решился на более крутые меры.

— Позвонил тебе и заявил, что его шантажируют.

Калеб кивнул.

— Он сказал мне, что я должен перестать встречаться с тобой, потому что некто угрожает отправить твои фотографии в «Вентресс-Вэлли ньюс».

— А значит, снова вывалять в грязи твое благородное семейство. — Сиренити немного подумала. — До определенного момента это имеет смысл. Но есть парочка вопросов, которые требуется прояснить.

— Да, действительно. — Калеб откинулся на спинку стула и стал задумчиво разглядывать дверь магазина, которая была видна ему из окна кафе. — Первый большой вопрос вот какой: как дядя мог узнать, что эти фотографии вообще существуют?

— Вот именно. Он же банкир. Он не из тех, кто захочет якшаться с обитателями Уиттс-Энда. Кто мог ему сказать, что фотографии существуют и что он может купить их у Эмброуза Эстерли?

— Сам Эстерли, вероятно, — сказал Калеб. — Я все-таки думаю, что это он заварил всю кашу. Но не потому, что хотел остановить процесс перемен здесь, в Уиттс-Энде. Он ставил перед собой более простую цель. Ему нужны были деньги. Судя по тому, что я слышал о твоем приятеле Эмброузе, он все время кого-то уговаривал одолжить ему денег на новое фотооборудование, верно?

— В общем, да, — неохотно признала Сиренити. — Это правда.

— Если принять, что он на самом деле знал о том старом скандале благодаря своей страсти к чтению газет, то можно принять и то, что сам он и направил тебя ко мне — чтобы открыть доходное шантажное дело.

— С трудом в это верится, но, наверно, Эмброуз мог так отчаянно нуждаться в деньгах, что связался с твоим дядей после того, как устроил мою встречу с тобой.

— Он сказал Франклину, что имени Вентрессов вновь грозит скандальная история, а потом предложил продать ему фотографии замешанной в ней женщины. Дальше дело было за Франклином. — Он купил фотографии за пять тысяч долларов, — сказала Сиренити, обдумывая ситуацию по ходу дела. — Сначала с их помощью попробовал отпугнуть меня. Когда это не сработало, он обратился к тебе, утверждая, что его шантажируют.

— В этом есть какая-то логика, — заметил Калеб.

— Хорошо то, что, если верить твоей теории, нам не нужно беспокоиться о том, не бродит ли где-то поблизости еще один шантажист, — продолжала Сиренити.

— Да, всю эту историю можно объяснить алчностью Эстерли и заботой дяди Франклина о чести семьи.

— Но почему исчезли негативы? — не успокаивалась Сиренити. — Сделка купли-продажи с Франклином была законной. Эмброуз задокументировал ее, как если бы это была обычная коммерческая операция. Эмброуз никого не шантажировал. Ему нечего было скрывать. Он имел право продать эти снимки.

— Может, он и негативы продал Франклину. Тот обязательно захотел бы приобрести их.

— Может быть. И что ты собираешься делать? — спросила Сиренити.

По глазам Калеба было так же трудно о чем-то догадаться, как и глядя на воду источника видений.

— Съездить сегодня в Вентресс-Вэлли и проверить свою теорию.

Сердце Сиренити тревожно сжалось, но она заставила себя сохранить внешнее спокойствие.

— М-м-м, но как ты думаешь узнать, прав ты или нет относительно связи между Эмброузом и твоим дядей?

— Собираюсь поговорить в открытую. Я намерен собрать всех — Франклина, Филлис и деда — в одной комнате и выяснить отношения с Франклином. Заставлю его признаться, какую роль он во всем этом играет.

— Калеб, я не уверена, что это такая уж хорошая идея.

Калеб посмотрел на нее.

— Вероятно, Франклин думает, что я буду ходить на цыпочках вокруг этой истории. Он делает ставку на то, что я отступлю перед угрозой так называемого шантажа ради семьи. Но он ошибается. Я собираюсь с треском его разоблачить.

— Твой дядя пытался лишь защитить доброе имя семьи. Конечно, надо признать, что он заходит слишком далеко, но ты ведь можешь понять, почему он так делает. Мне кажется, ты должен поступить в этом случае как-то деликатно и тактично.

— Деликатно и тактично? — Улыбка Калеба была еще холоднее, чем его глаза. — Всю свою жизнь я именно так и поступал по отношению к семье, и что я этого теперь имею? Я делал все, что от меня ожидалось. Я соглашался со всеми требованиями, выполнял все, о чем меня просили, старался удовлетворить всех и каждого. Но этого всегда было мало.

— Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что этого всегда было мало?

— Что бы я ни делал, мне никогда не удавалось загладить проступок родителей. Всякий раз, когда дед и другие смотрят на меня, они видят не меня, а фатальную ошибку моего отца и дурную кровь моей матери. Всякий раз, когда я смотрю им в глаза, я вижу, что они наблюдают за мной и ждут того великого дня, когда я докажу, как они правы во всех подозрениях относительно меня.

— О Калеб. — Сиренити прикоснулась к его руке.

— И вот наконец этот великий день настал. — Калеб поднялся из-за стола и протянул руку за курткой, которая висела у него на спинке стула.

— Погоди, — быстро сказала Сиренити. — Калеб, я не хочу, чтобы ты поступал необдуманно.

— Необдуманно? Смешно это слышать от тебя. — Калеб нагнулся и крепко поцеловал ее в открытые губы. Когда он поднял голову, его глаза светились. — Этo ведь ты научила меня значению этого слова.

Она схватила его за рукав, когда он повернулся, чтобы уйти.

— Послушай меня. Если ты пойдешь на такое выяснение отношений, находясь в своем теперешнем настроении, то можешь вызвать разлад в семье.

— Ну и что? Плевать я на это хотел.

— Калеб, это ведь твоя семья.

— Ничего подобного. Я никогда не был полноправным членом клана Вентрессов. Более того, я прекращаю свои старания стать им. Я все эти годы мирился с массой всего с их стороны, делал все, о чем бы они меня ни попросили, надеясь оплатить долг, унаследованный от родителей. Но ты знаешь, как говорят о шантаже: он никогда не кончается. Единственный cпособ положить ему конец — это перестать платить.

Сиренити вскочила на ноги.

— Если ты собираешься в лоб выяснять отношения со своей семьей, мне лучше поехать с тобой.

— Нет. Я не хочу впутывать тебя в это.

— Но я и так уже впутана.

— Ты не поедешь со мной, и точка.

Дверь кафе открылась. На пороге стоял Уэбстер в своем обычном заляпанном грязью комбинезоне. Расплывшись в торжествующей улыбке, он разжал руку и показал гладкий круглый камень размером с ладонь.

— Ну как, Вентресс?

Калеб мельком взглянул на камень.

— Уэбстер, я сейчас очень спешу. Поговорим об этом, когда я вернусь, хорошо?

— Это не камень, а конфетка, — сказал Уэбстер. Он хитро посмотрел на Калеба. — И я знаю, где можно достать еще сотню таких же. Настоящих красавцев, как этот.

— Говорю вам, я сейчас очень тороплюсь.

— Возьмите его, — не отставал Уэбстер. — Положите его в карман. Поносите пока с собой. Посмотрите, каков он в руке.

— Хорошо, хорошо, давайте. — Калеб схватил камень и положил в карман куртки. — А теперь дайте-ка пройти, ладно? Мне предстоит неблизкий путь.

— Конечно, конечно, Вентресс. — Он озабоченно нахмурился. — Вы ведь не насовсем уезжаете, нет?

— Сегодня вечером вернусь. Мы обсудим потенциальные возможности вашего камня, как только я рассмотрю его получше.

— Ладно. — Лицо Уэбстера просветлело. — Хотел поблагодарить вас за то, что вы сделали прошлой ночью.

— Не стоит. Я ничего особенного не сделал.

— Конечно. — Уэбстер многозначительно подмигнул. — Как скажете, Вентресс.

Ничего не ответив, Калеб вышел за дверь и быстро зашагал по деревянному тротуару к тому месту, где был припаркован его «ягуар». Сиренити схватила свою куртку.

— Прости, Уэбстер.

— А? Ох, извини. Не подумал, что стою у тебя на дороге. — Уэбстер шагнул в сторону, пропуская Сиренити. — Вентрессу понравится камень. Вот увидишь.

— Я уверена, что понравится. — Сиренити на секунду остановилась и обернулась к Ариадне. — Скажи Зоун, что я уезжаю из города с Калебом. Вернусь вечером.

— Скажу.

Сиренити быстро повернулась, выскочила за дверь и помчалась к «ягуару». Калеб уже сидел за рулем. Когда она подбежала к машине, он включил мотор.

Сиренити рывком открыла дверцу и упала на пассажирское сиденье.

— Какого черта ты придумала? — спросил Калеб сердито.

— Я еду с тобой. — Сиренити пристегнулась ремнем.

— Нет, не едешь.

— Ты не можешь уехать без меня. — Сиренити откинулась на спинку сиденья и заперла дверцу. — Ты забыл, что ты мой партнер? Я никогда не брошу партнера на произвол судьбы. У меня есть определенные принципы, которые я должна соблюдать.

— Проклятие, — сказал Калеб.

Он включил скорость и выехал на дорогу.

Глава 15

Они проехали десять миль вниз по горной дороге, прежде чем Калеб снова заговорил:

— Разговор будет неприятный, Сиренити.

— Я знаю.

— Я не позволю тебе вмешиваться.

— Я и не собираюсь вмешиваться.

— Твое присутствие не повлияет на то, как я решил поступить в данной ситуации.

— Я это понимаю.

— Ты не отговоришь меня сделать так, как я решил.

— Само собой.

— Еще не поздно. Я могу развернуться и отвезти тебя обратно в Уиттс-Энд.

Сиренити положила руку на длинную, напряженную мышцу верхней части его бедра.

— Я не позволю тебе ввязаться в это одному, помнишь, я говорила, что каждый человек живет с приставшими к нему кусочками других людей?

— Помню.

— Не смотри сразу, но к тебе прилип огромный кусок меня. И отлепляюсь я не очень легко.

Калеб не нашелся, что на это сказать. Она была права, причем даже больше, чем думала и чем могла знать. С каждым проходящим днем и каждой ночью он все яснее осознавал, насколько велик приставший к нему кусок ее и в какой большой степени она стала неотъемлемой его частью — жизненно важной, абсолютно необходимой.

Калеб взглянул в зеркало заднего обзора и увидел собственное отражение. Оно было плотным и реальным — живым. Я определенно выгляжу взбешенным, подумал он, но плотным и реальным. Настоящим. Живым. Я могу прикасаться к вещам. Я имею значение. И вещи, и люди могут прикасаться ко мне.

— Черт, — пробормотала Сиренити.

— В чем дело? Передумала ехать со мной?

— Нет, проблема не в этом.

— А в чем?

Она дернула себя за длинную, свободного покроя блузу из цветастого батика, надетую поверх широких расклешенных брюк из этой же ткани. Линию талии подчеркивал замысловато украшенный пояс с массивной пряжкой.

— Не успела заскочить в телефонную будку и преобразиться в стиле Городской и Сельской Мисс.

— Не беспокойся об этом. — Калеб бросил взгляд на ее непокорные рыжие кудри и улыбнулся. — Tы и так выглядишь замечательно.

— Правда?

— Можешь мне поверить, ты никогда не выгдядела такой прекрасной. Разве что, пожалуй, на тех снимках, которые сделал Эстерли.

Сиренити повернула к нему голову с такой быстротой, которая не оставляла сомнений в том, насколько неожиданными были для нее эти слова.

— Ты ведь так и не сказал мне, что думаешь об этих фотографиях.

Калеб вспомнил эффект противопоставления простодушной наивности и вечной женственности, так прекрасно схваченный Эстерли на фотографиях Сиренити.

— Ты была права. Они действительно произведения искусства. У Эстерли ты получилась чем-то вроде мифической лесной нимфы. Изначальной, словно одна из стихий природы. Прекрасной.

— Я рада, что они тебе понравились. — В голосе Сиренити слышалось облегчение. — Меня немного встревожила твоя реакция. Ты почти ничего не сказал, после того как увидел их.

— Меня отвлек звонок Франклина, насколько я помню, а потом то одно, то другое мешало вернуться к этой теме. Эти твои снимки просто потрясающие.

— Спасибо.

Уголком глаза он увидел, как ее губы начали складываться в довольную улыбку.

— И когда все это закончится, — добавил спокойно Калеб, — я собираюсь сделать так, чтобы и негативы, и все до одного отпечатки этих снимков оказались в моем безраздельном владении.

Ее глаза округлились.

— Почему?

— Потому что эти фотографии станут частью моей персональной коллекции фотоискусства.

— Я не знала, что ты коллекционируешь произведения фотоискусства.

— Просто я не так давно начал.

Странно, но в этот раз Вентресс-Вэлли показался Сиренити далеко не таким живописным и очаровательным, как в прошлый приезд. Возможно, виной этому был серый свет, который, просачиваясь сквозь свинцовые облака, создавал довольно мрачную атмосферу. Но может быть и так, подумала она, что это ее собственное тревожное настроение преображает пейзаж из красочного кусочка настоящей Америки в декорации, создающие ощущение скрытой угрозы.

Какова бы ни была причина, но сегодня поля в окрестностях города, где уборка урожая почти закончилась, явно казались пустыми и заброшенными. Не было заметно оживления в магазинах, расположенных вдоль главной улицы Вентресс-Вэлли. Перед церковью на этот раз не толпились нарядные участники свадебной церемонии, что лишало обстановку последней оптимистической нотки.

— Ты уверен, что хочешь довести до конца задуманное? — Сиренити напряженно застыла на своем сиденье, когда Калеб свернул на длинную подъездную дорожку, которая вела к дому его деда.

— Уверен.

— Может, лучше было бы обдумать какой-то иной подход к этой проблеме. Выяснять отношения в лоб всегда неприятно.

— Я предупреждал, что разговор не будет приятным. И предлагал тебе вернуться в Уиттс-Энд.

Сиренити оставила и эту последнюю попытку отговорить Калеба. Она с самого начала понимала, что ей не удастся предотвратить то, что сейчас произойдет. Ей оставалось лишь быть рядом с ним, когда он будет рвать ткань своего прошлого.

Дверь большого дома открылась, как раз когда Калеб остановил «ягуар» и выключил мотор. На широкое крыльцо вышла Долорес. Ее лицо осветилось удивлением и радостью. Она торопливо спустилась по ступеням, пока Калеб и Сиренити выбирались из машины.

— Калеб, что вы здесь делаете? Мы вас не ждали. — Долорес улыбнулась Сиренити. — Приятно видеть вас снова, мисс Мейкпис. Я сейчас же приготовлю вашу комнату.

— Не беспокойся. — Калеб закрыл дверцу со своей стороны. — Мы ненадолго.

Улыбка Долорес стала вопрошающей.

— Что вы такое говорите? Вы только что приехали. Конечно, вы переночуете.

— Нет, — сказал Калеб. — Мы не сможем остаться. Мне очень жаль, Долорес.

Улыбка Долорес исчезла совсем.

— Что-то случилось, да?

— Это семейное дело. — Голос Калеба звучал сурово и холодно. — Дед дома?

— Он на конюшне, с Гарри.

— Тебя не затруднит позвонить от моего имени дяде Франклину и тете Филлис? Скажи им, что их присутствие срочно требуется здесь.

— Конечно, позвоню. — Долорес бросила еще один быстрый, тревожный взгляд на Сиренити. — Франклин должен быть у себя в офисе, в банке. Он не любит, когда его отрывают от работы.

— Скажи ему, что дело касается семьи, — велел Калеб. — Скажи, что ему лучше прийти сюда, в противном случае этот разговор состоится у него в офисе.

— О Боже. — Руки Долорес смяли фартук.

Сиренити поежилась в своей куртке. Теплая подкладка не очень хорошо защищала от холода, который чувствовался в воздухе.

В этот момент из-за угла дома появился Роланд. Он вздрогнул от неожиданности при виде небольшой группки людей, стоящих рядом с «ягуаром». Его глаза сразу остановились на лице Калеба. Сиренити могла бы поклясться, что в глубине глаз старика плеснулось что-то теплое и приветливое, что-то похожее, может быть, на надежду. Но этот проблеск почти мгновенно скрыла холодная непроницаемая маска, весьма напоминающая ту, что так хорошо умел носить Калеб. Кусочки других людей.

— Не ожидал видеть тебя, сынок. Мисс Мейкпис. — Роланд вежливо кивнул Сиренити и снова перевел взгляд на Калеба. — В чем дело?

— Дело касается прошлого, — сказал Калеб. — И будущего. Пошли в дом. Подождем Франклина и Филлис.

Все оказалось гораздо хуже, чем представляла себе Сиренити. Атмосфера в гостиной была еще бoлее гнетущей, чем снаружи. И более напряженной. Она смотрела, как Калеб расхаживает взад и вперед перед окнами, словно запертый в клетку лев. От него шел такой мощный поток грозовой энергии, что ей казалось, будто вот-вот рядом с ним сверкнет разряд молнии.

На нем было сосредоточено внимание всех, кто находился в комнате. Роланд смотрел на него так, как стареющий монарх смотрит на молодого воина, которому предстоит занять его место. То, как он сжимал подлокотники своего кожаного кресла, выдавало степень его напряжения.

Филлис в чопорной позе сидела на диване, неодобрительно поджав губы. Ее спина казалась прямой, как железный прут, и почти столь же неподвижной Франклин сидел рядом с ней, нахмурив брови. Вид у него был раздраженный и настороженный одновременно.

— Я думаю, довольно с нас этого спектакля, — произнес Роланд. — Объясни нам, что здесь происходит.

— Объясняю, — сказал Калеб. — Здесь происходит то, что называется шантажом.

Филлис задохнулась от изумления и подняла руку горлу. Роланд непонимающе смотрел на внука. Франклин был так ошеломлен, что у него отвисла челюсть. Он смог заговорить лишь после нескольких неудачных попыток:

— Идиот. Ты хоть понимаешь, что делаешь, Калеб?

Калеб остановился у окна и посмотрел на него.

— Я делаю то же самое, что сделал Роланд тридцать четыре года назад, когда его стали шантажировать. Я отказываюсь платить. И здесь я для того, чтобы официально заявить об этом всем, кого это касается, чтобы избежать недоразумений.

— Шантаж. — Роланд казался скорее сбитым с толкy, чем возмущенным. — О чем ты толкуешь, черт возьми?

Калеб не сводил глаз с Франклина.

— Может, ты ему скажешь, дядя?

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — вскинулся Франклин.

— Ладно, если ты не хочешь, то это сделаю я. — Калеб повернулся к деду. — Франклин вчера позвонил мне и сказал, что стал жертвой вымогательства.

Роланд застыл в своем кресле.

— На каком основании?

— На обычном. — Калеб усмехнулся мимолетной, холодной усмешкой. — Фотографии. На этот раз фотографии Сиренити.

— Какого дьявола?.. — Роланд уставился на Сиренити.

— Мисс Мейкпис? — Филлис быстро взглянула на Сиренити, потом возмущенно впилась глазами в Калеба. — Уж не хочешь ли ты сказать нам, что по рукам ходят непристойные фотографии мисс Мейкпис?

— Они не непристойные, — возразил Калеб. Это произведения искусства, созданные талантливым фотографом. И, насколько мне известно, они пока дошли только до рук Франклина, который, как оказывается, вовсе не жертва шантажа. А совсем на оборот.

— Что значит наоборот? — нахмурилась Филлис.

— Это значит, — сказал Калеб, — что он и есть шантажист.

— Я? Шантажист? — Франклин вскочил на ноги, его лицо стало багроветь от ярости. — Это возмутительно! Как ты смеешь обвинять меня в шантаже! Ведь это меня шантажируют грязными картинками.

— Силы небесные! Шантаж. — Роланд откинул голову на спинку кресла и закрыл глаза. — Только не это.

Франклин резко повернулся к нему.

— Роланд, послушай меня. В записке говорилось, что если я не заплачу десять тысяч долларов, то фотографии мисс Мейкпис будут отправлены в «Вентресс-Вэлли ньюс». Точно как в прошлый раз.

— Будь все проклято. — Роланд открыл глаза. По его лицу было видно, что он взбешен. — Будь все трижды проклято.

— Единственное, что я мог сделать, это позвонить Калебу и сообщить ему, что случилось, — с отчаянием в голосе продолжал Франклин. — Я не шантажировал его, ради всего святого. Я был жертвой. Мы все могли стать жертвами. И это все из-за мисс Мейкпис. Это она навлекла на нас это несчастье.

— О Господи! — Филлис выглядела так, будто ей сейчас станет дурно. — Франклин прав. Все повторяется точно, как в прошлый раз.

Франклин порывисто повернулся к ней лицом.

— За исключением того, что в этот раз снимки прислали мне. Естественно, я сделал все, что было в моих силах, чтобы оградить семью. Я сразу же позвонил Калебу и прямо сказал ему, с какого сорта женщиной он связался. Я ожидал, что он проявит благоразумие в решении этой проблемы.

— Но за несколько дней до этого ты послал снимки Сиренити, так? — Тон Калеба был убийственно мягок. — И написал в сопроводительном письме, что если она немедленно не расторгнет контракт с «Вентресс венчерс», то ты пошлешь фотографии мне. Ты думал, она испугается твоей угрозы, не так ли? Ты думал, она пойдет на попятную и откажется от сделки.

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — сказал Франклин.

Калеб продолжал так, словно его не перебивали.

— Но вместо этого она пришла ко мне и рассказала о фотографиях и об угрозе шантажа. На это ты не рассчитывал, верно? Или даже если принимал в расчет такую возможность, то наверняка предполагал, что я порву с ней, как только узнаю, что она позировала в обнаженном виде, потому что мысль об этом будет мне отвратительна.

— Позировала в обнаженном виде? — Голос Филлис поднялся до истерического вопля. — Mисс Мейкпис, видимо, вы всякий стыд потеряли?

— Я это сделала ради искусства, — тихо сказала Сиренити. Если уж разговор зашел об искусстве, подумала она, то эта сцена определенно тянет на сюрреализм.

— Искусство? Не смейте оправдывать искусством такую грязь, — продолжала вопить Филлис. — Я знаю, что собой представляют такие, как вы. Вы ведь принадлежите к этой аморальной, левацкой, богемной компании, не так ли? Это вы и вам подобные забирают наши заработанные тяжким трудом деньги, которые мы платим в виде налогов, и пускают их на финансирование непристойных фотографий и скабрезных пьес.

Сиренити казалось, что она соскользнула в какой то безумный мир.

— Уверяю вас, бедняга Эмброуз ни гроша не получил от Национального фонда искусств, если именно это вас волнует.

— Подумать только, наше правительство пало так низко, что субсидирует из этого национального фонда фотографирование голых девиц, — не унималась Филлис. — Просто в голове не укладывается.

— Довольно, тетя Филлис, — предостерегающим тоном произнес Калеб.

— Еще бы не довольно, — огрызнулась она. — Франклин прав, это возмутительно.

— Вот именно, и я этого не потерплю, — заявил Франклин.

— Верно сказано. Только это мои слова, — откликнулся Калеб. — За этим я и приехал сегодня. Сказать тебе, что не потерплю больше никакого шантажа.

— Черт побери, — взревел Франклин, — ты не докажешь, что я пытался кого-то шантажировать!

Роланд бросил на Сиренити испытующий взгляд, потом впился глазами в Калеба.

— Ну? Ты можешь доказать то, что говоришь, Калеб?

Калеб вынул из кармана рубашки сложенную квитанцию.

— Я взял это из архива Эмброуза Эстерли. Здесь сказано, что он продал набор снимков Сиренити Мейкпис Франклину Вентрессу. Заметьте дату на квитанции. Эта сделка имела место двадцатого октября, десять дней назад. Но Франклин собрался позвонить мне только вчера.

— Ты лжешь, — прошипел Франклин.

— Нет. — Глаза Калеба гневно сверкнули. — Я не лгу и думаю, что уж это-то деду хорошо известно, какого бы мнения он ни был обо мне в других отношениях. Я ни разу в жизни не солгал ему.

Роланд казался взволнованным, но ничего не сказал.

— Черт побери, почему этот тип Эстерли вдруг дал тебе квитанцию за пачку фотографий, которые он якобы мне продал? — быстро спросил Франклин.

— У него не было большого выбора, — ответил Калеб. — Эмброуз Эстерли умер несколько дней назад. Я нашел эту квитанцию у него в архиве после его смерти.

— Это невозможно. Дай мне посмотреть, — Франклин почти бегом пересек комнату и выхватил уличающий клочок бумаги из руки Калеба. Он долго в замешательстве смотрел на него. Потом его плечи обвисли. Казалось, будто из него выпустили воздух. Когда он поднял голову, на лице у него было написано поражение.

— Франклин? — резко заговорила Филлис. — В чем дело? Что происходит?

— Ничего не понимаю, — пробормотал Франклин. — Просто не понимаю. Это невозможно. Я каждый раз делал то, что мне было велено.

Калеб вытянул квитанцию из пальцев Франклина.

— Что тебе не понятно, Франклин?

— Никаких квитанций не должно было быть. Он сказал мне, что проследить эту сделку будет совершенно невозможно. — Франклин потер переносицу. Вид у него был растерянный. — Оба раза я в точности следовал его инструкциям.

— Каким инструкциям? — спросила Сиренити.

— Я припарковал машину на площадке у прогулочной аллеи. — Франклин смотрел в окно на серое небо. — Оставил дверцу незапертой, а деньги — в бардачке. Походил по аллее пятнадцать минут. Его я так и не увидел, но когда вернулся к машине, денег не было.

— А фотографии лежали в бардачке? — спросил Калеб.

— Да. В первом случае. Я заплатил за них пять тысяч.

— А во втором случае?

На лице Франклина появилось затравленное выражение.

— Второй раз он позвонил в воскресенье. Сказал, что это еще не конец. Сказал, что у него остались негативы и что он пошлет отпечатки в «Вентресс-Вэлли ньюс», если я не заплачу ему пять тысяч долларов.

— Значит, ты признаешь, что купил эти снимки? — резко спросил Роланд.

Франклин гордо вскинул голову. Его плечи выпрямились.

— Да, признаю. Как только я узнал о существовании этих снимков, я понял, что мой долг — достать их. Мне надо было точно видеть, что за женщина запустила свои алчные коготки в Калеба.

— И как только фотографии оказались у тебя в руках, ты попытался угрожать Сиренити, не так ли? — спросил Калеб. — Ты послал ей копии снимков и предупредил, что если она не порвет деловые отношения со мной, то ты отправишь фотографии прямо мне.

— Я надеялся, что у нее хватит чувства стыда, чтобы самой порвать эти отношения. — Франклин бросил на Сиренити злобный взгляд. — Наверно, мне не следовало на это рассчитывать. Женщине с такими низкими моральными качествами, что ей ничего не стоит позировать в голом виде, должно быть безразлично, кто увидит эти фотографии.

— Можешь не волноваться о моральных принципах Сиренити, — сказал Калеб. — Я тебе гарантирую, что они намного выше твоих.

— Как ты можешь говорить подобные вещи о члене твоей собственной семьи? — возопила Филлис.

— На моей шкале шантажисты стоят гораздо ниже фотомоделей, — ответил Калеб.

— Ну уж, — проворчала Филлис. — Не вижу, чтобы Франклин действительно кого-то шантажировал.

— Я делал лишь то, что должен был сделать, чтобы спасти тебя от нее. — Франклин впился в Калеба глазами. — Неужели ты не понимаешь? У меня был долг перед этой семьей. Я не мог позволить тебе повторить ошибки прошлого. Просто не мог этого позволить. Мы все слишком много страдали тогда. Я не мог позволить тебе пойти по стопам твоего отца.

В комнате сразу воцарилась тишина. Ужасные слова были наконец произнесены вслух. Сиренити поняла, что все они ждали этих слов.

— Нет, разумеется, ты не мог позволить этому случиться, не так ли? — тихо произнес Калеб. — Особенно после того, как ты, и дед, и тетя Филлис так упорно трудились все эти годы, чтобы не дать мне повторить ошибки отца.

Сиренити посмотрела на застывшее лицо Роланда и ей стало еще холоднее. Теперь ей ясно была видна егo боль. Каждое произносимое слово было ударом ножа, пронзавшим плоть до самой кости.

— Мы делали все, что было в наших силах, — важно изрекла Филлис. Сузив глаза, она взглянула на Сиренити. — По всей видимости, мы потерпели неудачу.

Сиренити шевельнулась.

— Мне кажется, вы все упускаете из виду один важный факт, делающий эту ситуацию отличной от того, что случилось в прошлом.

— И что же это может быть? — пренебрежительно спросила Филлис.

— Калеб не женат на другой женщине, как был его отец, когда разразился тот скандал, — мягко сказала Сиренити. — Вы можете не одобрять его отношений со мной, но не вправе утверждать, что он повторяет грехи своего отца. Он не нарушает супружеской верности. Он не изменяет жене.

— Он предает свою семью точно так же, как это сделал его отец. — Голос Филлис дрожал от негодования.

— Даже если на этот раз и не страдает ни в чем не повинная жена, от этого дело не меняется. — Франклин метнул на Калеба испепеляющий взгляд. — Конечный результат будет таким же. Ты поставишь в неловкое положение всю семью. Ты снова унизишь всех нас, точно так же, как это сделал Гордон. Мы живем в маленьком городке. Это станет известно всем.

Филлис вздернула подбородок.

— Возможно, Калеб именно этого и добивается.

Роланд уставился на нее.

— Что ты хочешь этим сказать, черт возьми?

— Что дело, возможно, именно в этом и состоит, — огрызнулась Филлис. — Мне приходит в голову, что, связавшись с такой женщиной, как мисс Мейкпис, твой внук нашел весьма эффективный способ наказать всех нас.

— Наказать нас? За что? — резко спросил Роланд. — Я взял его к себе и вырастил. Дал ему дом, семью. Сделал своим наследником. Что еще я мог бы для него сделать?

— Да, я знаю, Роланд. Ты сделал для него все, что мог. Все мы сделали для него все, что могли. Казалось бы, он будет благодарен нам за это. — Филлис просверлила Калеба взглядом. — Но оказывается, в его чувствах к нам на благодарность нет и намека. Я уже многие годы подозревала это.

Рука Роланда, лежавшая на подлокотнике кресла, сжалась в кулак. Его взгляд был прикован к Калебу.

— Это правда? Ты хочешь нас за что-то наказать? Это твой способ мести? Но за что, ради всего святого?

— Я сблизился с Сиренити не потому, что хотел отомстить вам, — ровным голосом сказал Калеб. — Я сблизился с ней потому, что хотел быть с ней.

— Ты говоришь так же, как твой отец, — вскинулся Роланд. — Ты даже выглядишь сейчас так как выглядел он в тот день, когда сказал мне, что хочет жениться на Кристал Брук. Как ты смеешь так поступать со мной?

Прежде чем Калеб успел ответить, Сиренити подняла руку.

— Я хотела бы еще раз заметить, что эта сцена, какой бы неприятной она ни была, никоим образом не воспроизводит того, что случилось тридцать четыре года назад. На этот раз все повернется по-другому, если ваше отношение будет другим. Нет необходимости воспроизводить прошлое.

Филлис злобно посмотрела на нее.

— Как вы сами отметили ранее, мисс Мейкпис, вся разница только в том, что Калеб не женат.

— По-моему, это очень большая разница, — возразила Сиренити. — И в связи с этим возникает довольно интересный вопрос. — Она повернулась к Роланду. — Любопытно было бы узнать, у отца Калеба были проблемы с женой? Или этот роман с Кристал Брук возник неожиданно, как гром среди ясного неба?

— Проблемы? — Роланд нахмурил брови. — Они были женаты всего пару лет. У всех молодых пар есть проблемы. Переезд на Запад создал для Патриции определенные трудности. Мы все это знали. Но какое отношение имеет одно к другому?

— Просто я подумала, что ваш сын мог увлечься Кристал Брук, если его брак оказался неблагополучным.

— Это была отговорка. — Роланд стукнул кулаком по подлокотнику кресла. — Не более чем надуманный предлог для удовлетворения его эгоистической похоти к этой шлюхе.

В неподвижности Калеба затаилась угроза.

— Я предупреждал, чтобы вы ее так не называли.

— Вот еще! Мне наплевать, что она была твоей матерью, — распалился Роланд. — Она была дрянью, и это факт. И мне наплевать, что говорил Гордон, я никогда ни на минуту не верил, что у Патриции был роман.

— Патриция? — быстро переспросила Сиренити. — Так звали жену Гордона?

— Чудесная молодая женщина. — Взгляд Роланда был пронзителен.

— Красивая молодая женщина, — пробормотал Франклин. — Утонченная, элегантная, воспитанная.

— Она была урожденная Клэрвуд, — внесла свою лепту Филлис с видимым удовольствием. — Из Клэрвудов Новой Англии, знаете ли. Старые деньги. Род восходит к прибывшим на «Мэйфлауэре»8. Гордон познакомился с ней, когда ездил на Восток навестить друзей по колледжу. После скандала она вернулась в семью. Вышла во второй раз замуж. За какого-то сенатора, кажется.

— Мы ничего больше о ней не слышали после ее отъезда из Вентресс-Вэлли, — добавил Франклин шедшим как бы издалека голосом.

Калеб даже не слышал, что говорили Филлис и Франклин. Все его внимание было целиком обращено на деда.

— Значит, отец утверждал, что у Патриции была любовная связь?

— Это была ложь, — резко ответил Роланд. — Он выдумал это обвинение, чтобы оправдать свои собственные поступки.

— Ложь, одна лишь постыдная ложь, и ничего больше, — злым эхом откликнулся Франклин.

Сиренити склонила голову набок и подумала над этим.

— Вы уверены?

— Разумеется, уверен, — стоял на своем Роланд. — Силы небесные, Вентресс-Вэлли и сейчас небольшой городок, а тридцать четыре года назад он был еще меньше. Жене Гордона Вентресса было бы невозможно завести роман, чтобы об этом тут же не стало известно кому-либо из членов семьи.

— Даже если бы это было так, даже если бы у Патриции и был роман, то это ничего не меняет, ровным счетом ничего! — выкрикнул Франклин. — Вот что здесь важно. Гордон не имел права выставлять семью на позор и подвергать ее унижениям ни при каких обстоятельствах. Этому просто нет оправдания.

Роланд пристально смотрел на Калеба.

— Франклин прав. Я ни на одну секунду не поверю, что у Патриции был роман, но даже если и был, это оправдывает безответственности Гордона.

Франклин бросил на Калеба полный гнева взгляд.

— Твоего отца чрезмерно баловали с самого рождения. Роланд прощал ему все, что бы он ни сделал. Роланд настаивал, чтобы у него было абсолютно все. Пока я рос, я все время видел, что моего кузена воспитывают так, словно он представляет собой что-то особенное, словно он — просто юный принц, ожидающий коронования и возведения на трон клана Вентресов. А мне доставались лишь объедки.

— Довольно, Франклин, — твердо сказала Филлис. — Что было, то было. Нам всем известно, к чему привела избалованность Гордона. Важно то, что его поступкам нет оправдания. — Она метнула на Калеба сердитый взгляд. — Как и твоим, неблагодарный мальчишка. Когда я думаю о том, что все мы сделали для тебя, мне просто плакать хочется.

Чувство безысходности охватило Сиренити. Она встретилась глазами с Калебом.

— Мы никогда не узнаем правды, — проговорила она. — В некотором роде это ведь и не наше дело, верно? Что бы ни случилось между твоим отцом и Патрицией, это все в прошлом, где и должно остаться. Нам надо думать о будущем.

— А как насчет будущего нашей семьи? — требовательно спросил Роланд.

Губы Франклина сжались в тонкую линию.

— Очевидно, твоего внука это не волнует.

— Я всегда знала, что этим все кончится, — пробормотала Филлис. — С самого начала я видела, что Калеб так по-настоящему и не стал членом нашей семьи. Я знала, что он лишь терпел нас, чтобы извлекать пользу из денег и положения Роланда. Я чувствовала, что он никогда не любил никого из нас, сколько бы мы для него ни делали.

Лицо Роланда выражало непреклонность.

— Это все зашло достаточно далеко, Калеб. Ты ведешь себя так, как вел себя Гордон в тот день, когда сказал мне, что собирается жениться на Кристал Брук. И я скажу тебе сейчас в точности то же самое, что сказал тогда ему.

— И что же это? — спросил Калеб.

— Если ты пойдешь на этот позорный брак, я вычеркну тебя из завещания. Клянусь Богом, вычеркну. Ты не получишь ни цента из принадлежащих Вентрессам денег.

Сиренити заметила, что Филлис и Франклин были ошеломлены этой угрозой. Калеб устало усмехнулся.

— Неужели вы на самом деле думаете, что я буду сильно переживать, если вы лишите меня наследства? Хотите знать правду? Это будет для меня огромным облегчением.

— Облегчением? — У Франклина отвисла челюсть.

— Это даст мне свободу, — сказал Калеб.

— Как ты можешь так говорить? — ахнула Филлис. — Подумай о том, что ты потеряешь.

Калеб коротко и без интереса взглянул на нее.

— Мне не нужны деньги деда. В прошлом году мой личный доход от «Вентресс венчерс» был почти равен совокупному доходу всей семьи. Если я захочу, в будущем году он может стать еще выше. — Его губы сурово сжались. — Уверяю тебя, тетя Филлис, деньги — это самая незначительная из моих проблем.

— Я не могу этому поверить, — прошептал Франклин. — Ты не можешь говорить такое серьезно. После всего, что Роланд для тебя сделал? После всего, что сделала для тебя наша семья? Возьмешь и уйдешь от целого состояния, даже не оглянувшись?

— Как мне представляется, единственное, от чего ухожу, это тридцать четыре года непрерывной расплаты за грехи, как при шантаже. Так что это действительно будет облегчением.

— Шантаж? — Роланд вскочил на ноги. — Что это еще за чертовщина? Что это значит?

Калеб встал перед Роландом, слегка расставив ноги.

— Всю свою жизнь я расплачивался за то, что сделали мои родители. Мне не позволили забыть ни на минуту, что это я был причиной скандала и всей трагедии, постигшей семью.

— Минуточку, черт побери… — зарычал Роланд.

— Мне всегда ясно давали понять, что если бы не было меня, то все могло кончиться по-другому. Mожет, от Кристал Брук удалось бы откупиться. Может, мой отец в конце концов опомнился бы и вернулся домой, к жене. Кто знает? Но ничего этого не случилось, потому что родился я.

— Ты все не так понял, — прошептал Роланд.

— Неужели? Сколько раз вы говорили мне, что боитесь повторить со мной те же ошибки, которые вы сделали в отношении моего отца? Сколько раз вы говорили, что я во всем должен быть лучше, чем был отец? Что я должен доказать, что не испорчен дурной кровью моей матери?

— Ты не понимаешь, — раздраженно бросил Роланд.

— Сколько вы прочитали мне наставлений о долге и обязанностях перед семьей? Сколько раз вы называли мою мать шлюхой?

— Кристал Брук и была шлюхой! — яростно завопил Франклин. — Она все погубила!

Калеб даже не взглянул на него, продолжая неотступно смотреть на Роланда.

— Всю жизнь я занимался тем, что старался исполнять ваши желания. Но, что бы я ни делал, этого всегда было мало, верно? Я мало выигрывал матчей и мало получал призов — недостаточно, чтобы удовлетворить вас. Мало делал денег для семьи.

— Но послушай, — гневно заговорил Роланд, — если я и был немного строг с тобой, то это для твоего же блага.

— Нет, это было для вашего собственного блага, — возразил Калеб. — Вы пытались использовать меня, чтобы исправить ошибки прошлого. Вы заставили меня платить за них. Это и есть шантаж. А в отношении шантажа несомненно одно: он никогда не кончается. Но я ведь могу и перестать платить. Именно так я и собираюсь поступить.

У Роланда затряслись губы. Он отвернулся от Калеба и указал пальцем на Сиренити.

— Ну, так знай: если ты покинешь этот дом, чтобы уйти с этой женщиной, то можешь больше сюда не возвращаться.

— Я здесь с первого дня был нежеланным пришельцем, — тихо произнес Калеб. — Мне позволили остаться из милости. Вам пришлось довольствоваться мной, потому что, кроме меня, у вас не осталось ничего.

— Проклятие, ты говоришь в точности так, как твой отец, — сквозь зубы процедил Роланд.

— Дурная кровь всегда сказывается, не так ли. — Калеб протянул руку Сиренити. — Пошли отсюда, Сиренити.

От подступивших слез у Сиренити защипало глаза. Словно ты на борту «Титаника» и знаешь, что должно случиться, но не в силах предотвратить надвигающуюся катастрофу. Она медленно вложила свою руку в руку Калеба.

Он направился к двери, таща ее за собой.

— Это все она. — Франклин почти подпрыгивал от возбуждения. — Это она во всем виновата.

— Мне очень жаль, — прошептала Сиренити.

— А мне — нет, — сказал Калеб. Он коротко кивнул Долорес, появившейся в дверях. — До свидания, Долорес.

— Пожалуйста, не надо так делать, Калеб, — умоляюще произнесла Долорес.

— Я вынужден так поступить. — Калеб остановился и оглянулся на Роланда. — Вам не следовало доводить меня до крайности. Я, вероятно, так и продолжал бы вечно расплачиваться, уступая шантажу. Так и продолжал бы лезть из кожи вон, исполняя ваши желания. Но вы сделали одну ошибку. Вы попытались встать между мной и тем единственным, что нужно мне.

Роланд смотрел на Калеба глазами, в которых бушевала неистовая ярость.

— Давай, убирайся отсюда. Забирай свою потаскушку и больше никогда не возвращайся.

— Пошли, Сиренити, — пробормотал сквозь зубы Калеб и потянул ее за собой в коридор.

— Минуточку. — Она отчаянно цеплялась за дверной косяк, продолжая смотреть в глаза Роланду. — Приезжайте пообедать с нами в четверг. Это послезавтра. Пожалуйста. Я приготовлю овощи с карри. Вам понравится.

— Сиренити, да прекрати же, наконец! — Калеб сильно дернул ее за запястье, и ему удалось оторвать ее руку, мертвой хваткой вцепившуюся в косяк двери.

— Уиттс-Энд, — крикнула Сиренити, пока Калеб тащил ее по коридору. — Час езды. А там просто спросите любого, где я живу. Если пойдет снег, остановитесь в Буллингтоне. Мы приедем за вами. У меня есть цепи на колеса.

— Черт побери, Сиренити, замолчи сейчас же! — Калеб уже открыл наружную дверь.

— Мы будем ждать вас, мистер Вентресс! — крикнула Сиренити. — В шесть. Если хотите, приезжайте раньше. Можете остаться и на ночь. Места хватит.

Калеб вытащил ее на крыльцо.

— Проклятие. — Он с грохотом захлопнул входную дверь и стал спускаться с крыльца к «ягуару». — Какого дьявола? Что на тебя нашло?

— Пробую изменить прошлое.

— Кое-кому это наверняка не понравится.

Глава 16

Мягкие аккорды вальса проникли в беспокойные сновидения Сиренити. Казалось, что музыка звучит теперь гораздо ближе, чем раньше.

Она прижимает к себе младенцев и нежно баюкает их, ожидая, когда откроется дверь наполненной солнцем белой комнаты.

Сиренити вздрогнула и проснулась. Оказалось, что она в постели одна. Приподнявшись на локте, она посмотрела на настольные часы. Три часа утра. Она нахмурилась. Звуки вальса все еще доносились издали, хотя сон рассеялся.

Сиренити откинула одеяло и выбралась из постели. Стеклянный занавес задрожал, сыграв целую симфонию для колокольчиков с молоточками. Она засунула ноги в шлепанцы и потянулась за халатом. Звуки вальса стали слышны громче, когда она шла по короткому коридору в гостиную. В доме было холодно. Прогоревшие угли в печи давали очень мало тепла.

Ее встретил мягкий свет лампы, когда она остановилась в арочном проеме, ведущем в гостиную. Калеб в одних джинсах сидел на диване. Волосы его были взлохмачены, словно после неспокойного сна. Несмотря на холод, он был босиком.

Он сидел, подавшись вперед, поставив локти на колени. Перед ним на кофейном столике стояла открытая шкатулка Кристал Брук. Он внимательно следил за судорожными движениями крошечных танцоров.

— Я не ожидал, что разбужу тебя, — сказал Калеб, не отрывая глаз от шкатулки.

— Не страшно. Тем более, что я не очень хорошо спала. — Мягко ступая, Сиренити вошла в комнату и опустилась на диван рядом с ним.

— Это тоже из-за меня. Мне не следовало вовлекать тебя в эту сцену у деда в доме.

— Я же сама настояла, чтобы ты взял меня с собой.

Калеб наблюдал за фигурками танцоров.

— Знаешь, он не приедет в четверг обедать.

— Ну, если не приедет, я снова приглашу его на воскресенье.

— Ты зря теряешь время.

— Может, да, а может, и нет. — Сиренити спрятала руки в рукава халата и наклонилась вперед, чтобы посмотреть на шкатулку. Газетные вырезки во внутреннем отделении были все так же аккуратно сложены. — О чем ты думаешь?

— Об одной вещи, которую сказал сегодня Франклин.

— Он сегодня много чего говорил. Он, похоже, думает, что его долг — сохранять прошлое свежим и живым. Какой это печальный и озлобленный человек!

— Печальный и озлобленный?

— Именно такое впечатление он и производит, — сказала Сиренити. — Сегодня у него было какое-то странное выражение в глазах, когда он говорил о твоем отце и о Патриции.

— Я думаю, что Франклин всегда завидовал моему отцу. И, конечно, он очень часто говорил мне, какой красавицей была Патриция Клэрвуд. Безупречная леди, как любит напоминать мне тетя Филлис. Она всегда говорила о ней как о женщине, которая должна была быть моей матерью.

— Женщина, у которой, возможно, была любовная связь за спиной твоего отца, — в раздумье проговорила Сиренити.

— Роланд и Франклин правы. Даже если у Патриции был роман с другим мужчиной, это не оправдывает поступка моего отца. Ему бы следовало сначала развестись с Патрицией, а потом уже делать ребенка Кристал Брук.

— Ну, как я уже говорила сегодня, это все в прошлом. Там пускай и остается, Калеб.

— И мне бы этого хотелось. — Калеб смотрел на миниатюрные вальсирующие фигурки, пока не замерли звуки музыки. — Но прошлое почему-то вернулось и неотступно меня преследует.

— Это из-за меня. — Сиренити тяжело вздохнула. — Если бы не я, этой ужасной сцены между тобой и твоими родными никогда бы не было.

— Ошибаешься. — Калеб повернул голову и посмотрел на нее. Его глаза лихорадочно блестели. — Никогда больше такого не говори. Я уже столько живу среди призраков — с того дня, когда Роланд привез меня в Вентресс-Вэлли. Я так привык к ним, что и сам уже начал превращаться в призрак.

Сиренити испуганно посмотрела на него:

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ничего. — Калеб взял в руки шкатулку и снова завел музыкальную пружину. — Это больше не имеет никакого значения.

— Нет, имеет. — Она тронула его за руку. — Ты и сейчас чувствуешь, будто превращаешься в призрак?

— Нет. — Он поставил шкатулку обратно на стол. Фигурки задергались под звуки вальса. — В последнее время я очень остро ощущаю себя живым. — Он слабо улыбнулся. — Я ощущаю себя так впервые за много лет. И все благодаря тебе.

Он потянулся к Сиренити и привлек ее к себе. Она сразу же почувствовала в нем бурный прилив страсти. Ее подхватил мощный поток мужской энергии и силы. И понес вдаль на крутой волне растущего возбуждения.

— Калеб.

— Ты даже не можешь себе представить, какое это потрясающее ощущение. Как славно звучит мое имя, когда ты вот так его произносишь. — Калеб повалился назад на подушки дивана, не отпуская Сиренити. — Как это здорово хотеть женщину так сильно, как я хочу тебя.

— Я рада, что ты хочешь меня. — Сиренити приникла к его обнаженной груди и запустила пальцы ему в волосы. Вспышка его желания вызвала у нее глубоко внутри ответный всплеск. Ее обдало жаром, дыхание стало неровным.

Калеб жадно впился ей в губы. Поцелуй становился все глубже, пока она не задрожала в ответ. Тогда его губы стали ласкать ее шею. Он потянул за пояс ее халата. Когда халат распахнулся, он сунул под него руки, сдвинул подол ее ночной рубашки до самой талии и накрыл ладонями ее ягодицы. Его пальцы жадно и нежно стали мять податливую плоть.

Сиренити резко втянула в себя воздух. Она почувствовала, как под ней шевельнулась его нога. Он поднял колено. Грубая ткань его джинсов шершаво прошлась по внутренней стороне ее бедер, обжигая кожу, открывая путь его прикосновениям. Животом она ощутила пульсацию его рвущейся на волю эрекции.

— Ты такая мокрая, что я чувствую это даже сквозь джинсы, — пробормотал Калеб. — Я хочу тебя сейчас. Пока не сошел с ума.

Она улыбнулась, глядя на него сверху вниз.

Он порывисто сел, подхватил ее на руки и встал с дивана. Сиренити поцеловала его в плечо и прочесала пальцами волосы у него на груди.

Калеб обогнул подлокотник дивана и сделал два шага в направлении коридора. Тут он остановился и застонал.

— Проклятие, я не успею добраться до спальни.

Он опустил Сиренити на пол. Она еле держалась на ногах и в поисках опоры прислонилась к спинке дивана, облокотившись на нее обеими руками. Послышался звук расстегиваемой «молнии».

Она отвела в сторону свесившиеся ей на глаза волосы, и ее взору предстало тело Калеба во всей красе наивысшего возбуждения. Пакетик из фольги был уже вскрыт, и в считанные секунды он был готов.

— Я хочу быть в тебе. — Его голос превратился в хриплый шепот. Глаза горели огнем чувственного голода.

Он придвинулся вплотную, встал между ее ногами. Обхватил ее за талию и приподнял. Сиренити задохнулась и еще крепче вцепилась в спинку дивана. Неотрывно глядя ей в глаза, он мощным толчком вошел в нее.

Сиренити выгнулась и негромко вскрикнула, когда он стал частью ее. Голова ее запрокинулась. Он поцеловал ее шею, крепче сжал ей бедра и начал двигаться в ней. Его неистовое желание распалило в ней ответную страсть. Она почувствовала, как нижнюю часть ее тела охватывает это фантастическое ощущение стягивания, сжатия. Инстинктивно она подалась ему навстречу. Ее ногти впились в обивку дивана.

— Обхвати меня ногами, — пробормотал Калеб ей в шею. — Прижмись крепче. Да. Вот так. И еще. Да. Да. — Одной рукой он нащупал маленький, упругий бутон у нее между ног.

Она тихо вскрикнула, когда начались нежные судороги.

В следующее мгновение Калеб остановился и замер, достигнув своей вершины. Сиренити ощутила, как раз за разом содрогается его тело.

Откуда-то до нее опять донеслись звуки вальса.

Теперь ближе. Совсем близко.

Много позже Калеб пошевелился на диване. Он нахмурился, ощутив, что в комнате стало холоднее. Надо бы встать и расшуровать печку, подумал он. А еще лучше, наверно, будет забраться в постель вместе с Сиренити под груду одеял. Они оба замерзнут, если останутся здесь на диване надолго.

Он почувствовал, как она шевельнулась на нем. Одна гладкая нога проскользнула у него между бедрами. Небольшой пухлый сосок переместился по его груди. Калеб улыбнулся. Подумав, он решил, что у них вряд ли есть шанс замерзнуть. Тепла, которое они совместно генерировали, хватило бы, чтобы снабдить энергией большой кусок северо-западного побережья в середине зимы.

Черт возьми, я просто здорово себя чувствую после часа любви с Сиренити. В мире нет ничего лучше этого ощущения.

— Калеб?

— Да? — Он запустил руку в ее потрясающие волосы.

Она подняла голову и заглянула ему в лицо своими таинственными, как у феи, глазами.

— Ты так и не рассказал мне, о чем тогда думал. Что-то связанное с Франклином. И вообще, что тебя заставило выскочить из постели?

Калеб вспомнил о шкатулке, оставшейся на кофейном столике. Он повернул голову на подушке и долго смотрел на нее. Музыка умолкла несколько минут назад. Танцоры неподвижно застыли над старыми газетными вырезками, в которых прятались тени его прошлого.

В голове его снова заворочались беспокойные мысли, вытесняя до того владевшее им ощущение тепла и довольства.

— Я не мог уснуть, потому что меня преследовали мысли о том, что сказал Франклин. О двух сделках, которые, по его словам, были у него с Эстерли.

— А что с этими сделками?

— Он утверждал, что в обоих случаях в точности следовал инструкциям. — Калеб неохотно выбрался из-под теплой, уютной тяжести Сиренити, плотно укутал ее в халат и сел рядом с ней. — Он припарковывал машину, уходил в аллею.

— И оставлял деньги в бардачке. — Сиренити потуже затянула пояс. — Наверно, Эмброуз мог два раза съездить в Вентресс-Вэлли и подобрать деньги, которые вымогал, но я все равно никак не могу заставить себя поверить, что он это сделал.

Некоторое время Калеб молчал. Потом встал и подошел к печке. Открыл дверцу и сунул в топку полено. Вернулся к дивану, сел и снова стал задумчиво рассматривать шкатулку.

— Я могу поверить, что он сделал это один раз, — сказал наконец Калеб тихим голосом. — Но не дважды.

— Не понимаю.

Калеб взял шкатулку и посмотрел в зеркальце, которое было приклеено к внутренней стороне крышки, обтянутой голубым атласом.

— Если верить дяде Франклину, а это, в лучшем случае, рискованно, учитывая его последние «достижения», то он имел с Эстерли дело в двух случаях.

— И что?

— А то, что если он сказал правду, когда в тот день утром звонил мне сюда, то получается, что второе требование шантажиста поступило уже после смерти Эстерли.

— Вот это да! А ведь ты прав.

— По словам Франклина получается, что кто-то забрал деньги из его машины значительно позже, чем Эстерли упал с этой лестницы.

Сиренити сидела совершенно неподвижно, зажав в кулаки концы пояса.

— Действительно, что-то многовато здесь бродит призраков в последнее время.

— Мне самому начинает так казаться.

— Как ты сказал, мы не можем быть до конца уверены, что Франклин говорил правду о том, как его шантажировали, а тем более о времени выплаты вторых пяти тысяч долларов, — осторожно заметила Cиренити.

— Не можем, — согласился Калеб. — Он мог и солгать. Хотя ведь уже признался, что заплатил пять тысяч долларов в первом случае. Зачем ему лгать о второй сделке?

— У меня почему-то не сложилось впечатления что Франклин врал хотя бы в одном случае из двух. Но ты знаешь его намного лучше, чем я. Что думаешь ты?

Калеб встретился с ней глазами в зеркальце.

— В то время я не задумался над этим. Было много всего другого.

Сиренити зябко вздрогнула.

— Это уж точно.

— В тот момент, во время выяснения отношений, Франклин мог думать только о том, что все начало выплывать наружу и оборачиваться против него. Его уже уличили в одной лжи, так что вряд ли ему стоило продолжать в том же духе. Какой был бы в этом смысл?

Сиренити кивнула.

— Тем более что он считал свои действия оправданными. Ведь фотографии-то существовали. Конечно, его миленький планчик пошантажировать меня провалился, но шокировать весь клан этими фотографиями ему тем не менее удалось. Так что он добился таки того, на что мог рассчитывать.

— Две шантажные сделки, одна до смерти Эстерли и еще одна после. — Варианты истолкования этого факта неотступно кружили в голове Калеба. — Двое шантажистов или один?

Сиренити нахмурилась.

— Ты думаешь, что за всем этим с самого начала мог стоять кто-то другой, а не Эмброуз?

— Может быть и так.

— Вот в этом для меня больше смысла. Эмброуз просто никак не тянул на шантажиста. Выклянчивать деньги — это да, но вымогать — нет и нет.

— Мы вернулись к тому выводу, к которому уже приходили, — сказал Калеб. — Кто-то еще помимо Эстерли знал об этих фотографиях, обо мне и моем прошлом.

— Больше всего меня тревожит вот что: твой дядя явно убежден, что в обоих случаях имел дело с Эмброузом Эстерли. А фотографии могли быть только у Эмброуза и больше ни у кого.

— Ладно, допустим, что шантажист каким-то образом завладел фотографиями и выдал себя за Эмброуза. Франклин ведь ни разу не встречался с ним лично, так? И с Эстерли он тоже не был знаком. — Калеб задумался. — Во всяком случае, речь идет о мужчине. Это нам известно. Франклин сказал, что по телефону с ним разговаривал мужской голос.

— Ну, не знаю. У некоторых женщин тоже бывает очень низкий голос.

— Например, у Джесси.

Сиренити быстро затрясла головой.

— Нет, я просто не могу поверить, что она способна на такое.

Брови Калеба поползли вверх.

— Посмотри правде в глаза, Сиренити. Ты никогда и не сможешь поверить, что кто-то из твоих друзей, живущих здесь, в Уиттс-Энде, может оказаться способным на такое дело.

— Ты прав.

— Судя по тому, что я слышал от тебя и всех и каждого здесь в округе, Джесси знала Эстерли лучше, чем кто бы то ни было. Он все оставил ей. Будучи его единственным близким другом и наследницей, она имела доступ к его архиву до и после его смерти.

— Я не могу себе представить, чтобы Джесси вдруг занялась вымогательством. Она одна из немногих здесь, в Уиттс-Энде, кто прилично зарабатывает на жизнь своим искусством.

— Если Эстерли продал первый набор снимков за наличные, чтобы приобрести фотоаппаратуру, он мог по секрету рассказать об этом Джесси, — сказал Калеб. — После его смерти она могла увидеть, какие возможности открываются при данной ситуации, и решила продолжить с того места, где он остановился.

— Нет.

Калеб посмотрел на нее.

— Тогда подумай, кто еще здесь, в Уиттс-Энде, отвечает нашим критериям. Кто еще мог иметь доступ и к твоим фотографиям, и к информации о моем прошлом?

Взгляд Сиренити остался твердым.

— А почему это обязательно должен быть кто-то из живущих в Уиттс-Энде?

Калеб молчал целую секунду.

— Потому что все началось здесь, в Уиттс-Энде, — ответил он наконец. — От логики никуда не уйдешь. Все началось с того, что Эстерли направил тебя ко мне, чтобы ты наняла меня в качестве консультанта.

— Это не значит, что все проистекает из Уиттс-Энда, — возразила она.

— Но другого разумного объяснения нет. — Он перевел взгляд на шкатулку. — Я почему-то все время думаю, что ответ где-то здесь. Все всегда возвращается к этому.

— К шкатулке?

— Это все, что мне досталось от нее. — Калеб осторожно сунул руку в шкатулку и извлек стопку потрепанных вырезок. — Может, здесь что-нибудь обнаружится. Какое-то имя. Новое направление, которое мы можем попробовать.

— Я возьму одну половину, а ты другую. — Сиренити взяла у него часть вырезок. — Надо составить список всех имен, упоминавшихся в связи с тем давним скандалом. Кто знает? Может, комy-то из нас удастся за что-нибудь зацепиться.

— Ладно. — Калеб встал и отправился на поиски ручки и бумаги. Найдя их, он принес все на кофейный столик. Потом пошел на кухню и налил два маленьких стаканчика бренди.

Он не знал, как Сиренити, но у него было такое чувство, что нелишне будет капельку подкрепиться перед предстоящим решением головоломки.

Полчаса спустя список был готов. Он вышел не очень длинным; и большинство имен было Калебу знакомо. В него были включены имена всех членов его семьи, жены Гордона Патриции, горсточки жителей Вентресс-Вэлли, а также одной-двух второстепенных политических фигур, имевших влияние в то время, а ныне давно покойных.

Сиренити изучала список.

— Все эти люди могли знать о твоем прошлом, но среди них нет никого, кто мог бы знать обо мне и о снимках, которые сделал Эмброуз.

— Этого мы точно не знаем. Надо будет нанять частного детектива, чтобы проверить некоторые иа этих имен, — сказал Калеб.

Сиренити тревожно вскинула на него глаза.

— Если ты пошлешь в Вентресс-Вэлли человека, который будет задавать вопросы о том давнем скандале, то обязательно поднимется шум.

— Неужели ты думаешь, что это меня остановит? — Нахмурившись, Калеб рассматривал порванную атласную подкладку, выстилавшую крышку шкатулки. — Сейчас меня волнуют только ответы. И я собираюсь получить их.

— Я понимаю, — тихо проговорила Сиренити. — Просто хотелось бы сделать это как-нибудь иначе. И так уже немало испорчено.

— Знаешь, здесь есть что-то странное. — Калеб взял шкатулку в руки. — Я собираюсь это разломать.

— Вижу и могу понять. Знаешь что, Калеб? Я думаю, что кровь действительно сказывается. Стоит тебе встать на определенный путь, как ты становишься в точности таким же упрямым, как твой дед.

Он быстро взглянул на нее.

— Ты не поняла. Я собираюсь ломать не прошлое, а всего лишь эту шкатулку.

— Шкатулку?

— Этот разрыв в подкладке какой-то странный. Какой-то слишком уж аккуратный. Как будто подкладку разрезали бритвой или ножом. Все другие дыры от износа.

Сиренити внимательно посмотрела на разрез в выцветшем голубом атласе подкладки.

— Ты правда думаешь, что здесь что-то особенное?

— Да.

Калеб взял зеркальце за уголок и одним движением оторвал его от внутренней стороны крышки. Вместе с ним оторвался и большой лоскут тонкого голубого атласа.

Наружу выпала спрятанная за подкладкой черно-белая фотография. Она легла лицевой стороной вверх на ящичек для колец.

Калеб смотрел на лежащую перед ним фотографию трех человек. Среди них — Кристал Брук. Она в скромном платье с высоким воротом, по моде тридцатилетней давности. Широкополая шляпа элегантно сидит на ее платиновых волосах. Наклонив лицо, она улыбается ребенку, которого держит на руках.

Рядом с ней стоит Гордон Вентресс, нежно обняв ее за плечи одной рукой. Он смотрит прямо в объектив фотоаппарата с безошибочно узнаваемой улыбкой счастливого отца.

— Калеб. — Сиренити наклонилась вперед, чтобы лучше видеть, и глаза ее сияли от радостного удивления. — Это же семейный портрет. Это ты и твои родители.

У Калеба не нашлось ни одной умной фразы. И он не мог глаз оторвать от фотографии.

— Похоже на то.

— Настоящий семейный портрет. — Сиренити засмеялась от восторга. — Это совершенно потрясающе. Какой же ты счастливчик — у тебя теперь есть фотография, где вы сняты все втроем. Посмотри, как счастливы твои родители. Они просто сияют. Ясно, что они очень любили и друг друга, и тебя.

Калеб все смотрел и смотрел на фотографию, пока не заметил, что видит ее нечетко, расплывчато. Oн раздраженно помигал несколько раз, и его обычно превосходное зрение полностью восстановилось.

— Интересно, почему ее засунули за подкладку.

Сиренити чуть повела плечом.

— Я вполне могу себе представить, что твоя мать спрятала ее туда, чтобы сохранить на память, а потом забыла об этом.

— Должно быть, дед не видел ее, когда клал в шкатулку вырезки. Если бы нашел, то обязательно бы уничтожил.

— Наверняка ты этого не знаешь, — мягко сказала Сиренити. — Во всяком случае, нет смысла гадать о том, что мог бы сделать Роланд тридцать четыре года назад.

Калеб постарался подавить этот поток непонятных эмоций, грозивший захлестнуть его. Давать какую-то волю чувствам тоже неплохо время от времени, но эти чувства иногда могут чертовски мешать. Его спокойствие, методичность и логика начинали давать сбои, когда вмешивалась эмоциональная сторона его натуры.

Усилием воли он вернул себе ясность и четкость мысли.

— Фотография интересна, но это не основная зацепка.

— Наверно, ты прав.

— Сиренити? — Калеб убрал фотографию в шкатулку и закрыл крышку.

— Да?

Он сделал глубокий вдох и ощутил, как медленно и тяжело пульсирует у него в венах кровь.

— Ты выйдешь за меня замуж?

Ее рот открылся в беззвучном восклицании. Казалось, у нее что-то случилось с горлом.

— За тебя замуж? — Ее голос звучал выше, чем обычно. — С какой это стати ты хочешь на мне женитъся?

Он посмотрел на нее.

— Вероятно, с той, что я консервативный, занудный и старомодный тип.

— Вот как.

— В чем дело, Сиренити?

— Ни в чем, — быстро ответила она. — Ты просто застал меня врасплох, вот и все. Мне и в голову не приходило, что ты думаешь об этом… о женитьбе.

— Да? А ты об этом не думаешь?

— Я не знаю. — Она сделала глотательное движение. — Я хочу сказать, почему именно сейчас?

— Я тебе сказал почему.

— Ну да, ты консервативный, занудный и старомодный. — Она с беспокойством смотрела ему в глаза. — А я нет. То есть не консервативная, не занудная и не старомодная. У нас в Уиттс-Энде все делается иначе.

— Правда?

— Ну да, посмотри вокруг и увидишь. — Она помахала рукой. — Джулиус и Бетэнн поженились только в прошлом месяце. До этого они прожили вместе много лет. Джесси и Эмброуз вообще не поженились. Мои настоящие родители не были женаты.

— Мои тоже не были женаты, надеюсь, ты не забыла? Но мне что-то не хочется повторять именно эту конкретную часть прошлого.

— Калеб, куда нам спешить? Я не беременна. Mы еще даже не успели как следует узнать друг друга.

Он почувствовал, как все похолодело у него внутри. Она пытается отстраниться от него. Хочет держать его на расстоянии. Может, она хочет его не так сильно, как он ее. Он подавил в себе прилив отчаяния.

— Уверяю тебя, что ты знаешь меня лучше, чем кто бы то ни было на всем белом свете. — Громадным усилием воли он заставил голос звучать спокойно.

Она смотрела ему в лицо с каким-то странным выражением ожидания в своих павлиньих глазах.

— Калеб, ты любишь меня?

Вопрос заставил его не дышать целых три или четыре секунды. Она имеет право получить ответ, подумал он. Но ответа у него не было. Его охватило отчаяние. Он не может потерять ее из-за нескольких простых слов.

Скажи ей. Ведь это только слова.

Она — самое важное у него в жизни. Если он потеряет ее, то потеряет часть самого себя, ту часть, которая научилась чувствовать снова.

Бесполезно. Он готов убить ради нее, но солгать ей не сможет. Если и солжет, то ничего хорошего из этого не выйдет.

— Я не знаю, — резко сказал Калеб. Он снова начал терять свою материальную оболочку. Он буквально чувствовал, как это с ним происходит прямо здесь, на диване.

Сиренити наблюдала за ним. Она казалась созданием лунного света и волшебства, случайно попавшим в полосу слишком яркого солнечного света. Она мигнула раз и еще раз, потом улыбнулась своей загадочной улыбкой.

— Нет, конечно, откуда тебе знать, любишь ли ты меня, — сказала она. — Когда в последний раз кто-то тебе говорил, что любит тебя?

— Не помню. — Почему она не отвечает на его вопрос? Все, что ему нужно, это простой ответ. — Какое, черт побери, это имеет отношение к тому, о чем я спросил?

— По-моему, очень большое. Но сейчас это не важно. — Сиренити прикоснулась к его щеке. — Я люблю тебя, Калеб. Но не могу уехать из Уиттс-Энда. Ты ведь понимаешь? Мне здесь нужно кое-что сделать.

— Я не собираюсь требовать, чтобы ты уехала.

— Но ты ведь не можешь остаться здесь навсегда, — грустно сказала она. — Я знала это с самого начала.

— Ты ошибаешься. Я могу оставаться здесь, сколько захочу. Это как раз наименьшая из проблем. Я могу руководить своей фирмой и отсюда.

— Правда?

— Мы живем в век компьютеров и факсов, ты что, забыла? Центр управления может быть где угодно.

— И ты захочешь здесь остаться? — спросила она.

— В своем ли ты уме? — прошептал он. — Что может заставить меня уехать отсюда? Из единственного места на земле, где я чувствую себя абсолютно живым?

— Калеб! — Она бросилась к нему на грудь и одарила его страстным объятием. — Да. Да, я выйду за тебя замуж, если ты этого хочешь.

Дыхание вернулось к нему. Он так крепко прижал ее к себе, что она слабо пискнула — наполовину смеясь, наполовину протестуя.

— Прости, — пробормотал он ей в волосы. Он ослабил объятия, но лишь чуть-чуть. От ее теплого запаха в глубине его существа всколыхнулась масса каких-то неопределенных эмоций. Ему было безразлично, что это за эмоции и как они сказываются на его способности мыслить логически. Важно было лишь то, что они есть, что они сильны и что он их ощущает.

Он не призрак.

Он живой человек. У него есть будущее.

У него есть Сиренити.

Глава 17

— Ты собираешься выйти за него замуж? — Зоун резко опустила крышку большой бочки с пшеничной мукой и порывисто обернулась. Ее оранжево-шафранные одежды взлетели и закружились, словно им передалось ее волнение. — О чем ты говоришь, Сиренити? Зачем тебе вздумалось выходить замуж за Калеба?

— Потому что я люблю его. — Сиренити смахнула пыль с ряда банок с тростниковой мелассой. — А он любит меня. Просто он этого еще не знает.

— Если он этого не знает, то не кажется ли тебе, что выходить за него замуж, может быть, чуточку преждевременно?

— Вероятно. — Сиренити пошла по проходу туда, где были сложены пакеты с лапшой. — Но мне кажется, что ждать я не смогу.

Зоун пристально посмотрела на нее.

— Ты беременна?

— Нет.

— Тогда почему ты не можешь подождать?

— Это трудновато объяснить, Зоун. — Даже себе самой. Она знала, что рискует, пытаясь угадать истинные чувства Калеба.

К сожалению, ей стало совершенно ясно, что сам Калеб не очень хорошо разбирается и справляется со своими эмоциями. Она подозревала, что он слишком долго учился не думать о своих потребностях, стараясь удовлетворить бесконечные требования семьи, слишком долго выполнял все то, к чему обязывала его фамилия Вентресс. Он не осознавал полностью своей ответственности перед самим собой.

Годы, потраченные на расплату за грехи родителей, вселили в него глубочайшее недоверие к собственному желанию любить и быть любимым. Ей казалось, что он даже не понимает истинного значения этого слова или, во всяком случае, понимает его не так, как она.

Однако неспособность Калеба дать правильное определение любви отнюдь не означает, что у него нет к ней скрытого таланта, оптимистически думала Сиренити. Она уловила в нем этот талант с самого начала. По сути, этот талант и был одной из черт, привлекших ее к нему на начальной стадии их отношений.

Этим утром она по-прежнему была уверена в своей правоте относительно его способности любить. В последние несколько дней она замечала тлеющий огонь у него в глазах, ощущала нежность в его прикосновениях, мельком заглядывала в самые потаенные уголки его души.

Человек такой глубины наверняка должен обладать способностью давать и принимать любовь.

Прошлым вечером она пришла к выводу, что Калеб слишком узко понимал любовь — в этом и заключалась настоящая проблема. Ведь человек, по существу, узнает о любви на примере.

Сиренити поняла, что до ее появления единственным известным Калебу видом любви была любовь на определенных условиях.

Неудивительно, что он не узнал своих истинных чувств к ней, думала Сиренити, взмахивая своей метелкой из перьев. Для Калеба слово «любовь» имело множество жестких определений. Большинство из них связано с холодными понятиями о долге и ответственности. Негативный, подспудный сигнал, который непрерывно шел к Калебу от семьи, состоял в том, что если он повторит ошибки отца, то будет недостоин любви.

Любовь для Калеба оставалась всегда увязанной с необходимостью вновь и вновь добиваться признания в семье, которая до конца так и не поверила ему. И не простила ему его прошлого.

Но к ней, Сиренити, он испытывал какое-то другое чувство, чувство, которого он еще не понимал, потому что оно не было холодным, застывшим и ничего не прощающим, не было похожим на понятие долга. Это было что-то такое, чего он пока не умел ни определить, ни назвать.

Во всяком случае, она надеялась, что дело обстоят именно так. Потому что если не так, если она обманывает себя, то ей придется расплачиваться ужасной ценой.

Этот факт оставлял ее один на один с непростым выбором. Она должна либо рискнуть в надежде, что окажется права относительно чувств Калеба к ней, либо не рисковать и упустить свой шанс на любовь.

— Сиренити, может, тебе стоит подольше подумать над этим решением, — мягко сказала Зоун. — Ариадна говорит, что Калеб совсем не такой, как другие мужчины, которых ты знала.

— Это правда. — Абсолютно не такой, как все те, кого она когда-либо знала, подумала Сиренити с легкой улыбкой.

— Сиренити? — Зоун внимательно смотрела на нее. — Что-нибудь не так?

— Нет, ничего. Я просто думала, не заказать ли Лютеру еще партию домашнего соуса. А то у нас его маловато остается. Калеб говорит, кстати, что он будет пользоваться большим спросом и хорошо пойдет через каталог.

Зоун вздохнула.

— Пожалуйста, пойми меня правильно. Я знаю, что у Калеба потрясающие планы относительно этого твоего нового дела с почтовыми заказами. И вообще я ему лично очень и очень благодарна. Можно сказать, они с Блейдом спасли мне жизнь. Но я совсем не уверена, что Калеб подходящая для тебя пара в духовном плане. Хотя он мне и нравится, я все же чувствую исходящую от него опасность.

— Ты вроде бы решила, что спутала его флюиды с флюидами Ройса Кинкейда.

Зоун в задумчивости нахмурилась.

— Да, верно, но теперь я во всем этом как следует разобралась, и все равно с ним не все хорошо. Я улавливаю больше темноты в ауре Калеба.

— Буду иметь это в виду.

Зазвонил телефон, не дав Зоун продолжить. Обрадовавшись предлогу, позволявшему прекратить этот разговор, Сиренити положила метелку и заторопилась к аппарату.

Она нырнула за прилавок, свернула в дверь офиса и схватила трубку.

— Магазин «Уиттс-Энд гросери».

— Попросите мисс Сиренити Мейкпис.

Вечно недовольный голос Филлис не узнать было просто нельзя. Сиренити не хотелось с ней разговаривать. Честно говоря, сегодня она здорово злилась на весь клан Вентрессов.

Прошлым вечером она с удивлением поняла, что онa, возможно, является первым в истории человеком, который на самом деле сказал Калебу вслух: «Я люблю тебя». Если это так, то она еще спросит с Вентрeccoв по большому счету.

— Это Сиренити. Чем могу быть вам полезна, миссис Таррант?

— Мне совсем не нравится, что я вынуждена звонить вам, мисс Мейкпис.

— Ну, я тоже не в восторге от того, что вынуждена отвечать вам, так что давайте перейдем к делу.

— Очень хорошо, я буду говорить без обиняков. Я подозреваю, что это единственный подход, который понятен женщинам вашего сорта. Мы обсудили это с Франклином. Сколько вы хотите?

У Сиренити перехватило дыхание. Но уже в следующую секунду она заговорила, придав голосу легкость, которой вовсе не испытывала.

— Сколько? О, вы что-то продаете, миссис Таррант? Может быть, косметику? Вообще-то я не очень люблю пользоваться всеми этими вещами, но думаю, что могла бы купить крем для рук или еще что-нибудь.

— Ваш сарказм ни к чему, мы просто теряем время. Не лучше ли вам говорить со мной так же прямо, как я говорю с вами? Просто скажите мне, сколько вам заплатить за то, чтобы вы оставили всех нас в покое.

— Меня интересуете не вы все, а только Калеб. — Наверно, не следует так провоцировать Филлис, упрекнула себя Сиренити. Но при таких обстоятельствах трудно быть вежливой.

— Ваш корыстный интерес к Калебу, мисс Мейкпис, мне прекрасно известен. — Голос Филлис стал тонким от напряжения и гнева. — Но этот ваш так называемый «интерес» раскалывает нашу семью.

— Похоже, что клей, которым склеена ваша семья, вообще неважно держит. Воспитывать мальчишку, внушая ему, что он должен расплачиваться за ошибки родителей, — это не самый лучший способ убедить его в том, что он любим и желанен. И это не самый умный способ добиваться, чтобы у него возникало чувство настоящей привязанности к семье.

— Идите к дьяволу, — огрызнулась Филлис. — Частные дела семьи Вентрессов не ваша забота. Мы сделали все, что могли, для этого неблагодарного мальчишки, невзирая на проступок его отца.

— И ни на минуту не переставали напоминать об этом Калебу, верно?

— Калеб был упрям даже в самом юном возрасте. Было необходимо почаще напоминать ему, что он не должен повторять ужасной ошибки своего отца.

— Ну, и многого вы добились, вколачивая это ему в голову?

— В том, что касается вас, мисс Мейкпис, я надеюсь, что здравый смысл изменил Калебу лишь временно. И говорить об этом больше не желаю. Итак, как я уже сказала, мы с Франклином обсудили вопpoc о деньгах. Франклин уже заплатил в общей сложности десять тысяч долларов, чтобы ваши фотографии нe стали достоянием широкой публики. Мы согласны хорошо заплатить вам за то, чтобы вы исчезли из жизни Калеба.

— Сначала угрожаете мне шантажом, а теперь предлагаете откупные. Просто нет слов. Я вынуждена сказать вам, миссис Таррант, что там, откуда я родом, люди так не поступают. Это считается непорядочным. Прощайте.

Сиренити хлопнула трубкой, отсекая возмущенный визг Филлис. Несколько секунд она сидела на краю стола, чтобы прийти в себя. Потом снова схватилась за трубку и позвонила в справочную.

— Какой город? — спросила телефонистка.

— Вентресс-Вэлли. Мне нужен номер домашнего телефона Роланда Вентресса. — Сиренити стала ждать ответа, боясь услышать, что этот номер не внесен в телефонную книгу.

Но телефон оказался в книге. Она схватила ручку, записала номер, потом быстро набрала его.

— Дом семьи Вентресс.

— Это вы, Долорес? Это я, Сиренити Мейкпис.

— Мисс Мейкпис? — В голосе Долорес звучали удивление и тревога. — Боже мой, я не ожидала вашего звонка. Подумала, что это, может быть, опять миссис Таррант. Что-нибудь случилось? Я очень беспокоюсь. Тут у нас довольно-таки неприятно.

Сиренити крепче сжала трубку.

— Я звоню, чтобы узнать, не собирается ли все-таки мистер Вентресс приехать завтра пообедать с нами?

После короткой гнетущей паузы Долорес вздохнула.

— Боюсь, что нет. Во всяком случае, мне он ничего не говорил об этом.

— Я хочу попросить вас, Долорес, передать ему вот что. Скажите ему, что мы по-прежнему ожидаем его. Скажите ему, что в его власти изменить будущее — надо просто приехать сюда завтра к обеду. Скажите ему, что… ну, я не знаю, что еще ему сказать.

— Мне бы хотелось чем-нибудь вам помочь, мисс Мейкпис. Все это ужасно неприятно. Мистер Вентресс — прекрасный человек, но и он, и его внук слишком уж горды.

— Слишком горды. — Сиренити сползла со стола и прислонилась к нему, быстро соображая. — Вот именно. Единственное, что есть общего у всех Вентрессов, — это их проклятая гордость.

— Да, это так.

— Послушайте, Долорес, скажите мистеру Вентрессу, что Филлис и Франклин пытались откупиться от меня, но это не сработало. Скажите ему, что если он хочет выяснить со мной отношения, то должен это сделать при личной встрече за обедом завтра вечером. Скажите ему, что у него не получится спрятаться за спиной племянницы и племянника.

— Мистер Вентресс никогда не станет прятаться за спиной миссис Таррант и ее брата, — вступилась за хозяина верная Долорес.

— А мне так не кажется, — сказала Сиренити. — У меня сложилось четкое впечатление, что он использует их, чтобы их руками делать всю грязную работу. Скажите ему это, Долорес. Если он захочет убедить меня в обратном, ему придется приехать ко мне в Уиттс-Энд и встретиться со мной лично, как подобает мужчине.

Долорес вздохнула.

— Я понимаю, что вы пытаетесь сделать, но ничего у вас не получится.

— Но попытаться стоит. Передайте все это мистеру Вентрессу. И еще одно, Долорес.

— Да?

— Для человека в его возрасте эта поездка далековата. Так…

— Не беспокойтесь, — сказала Долорес. — Если все получится, то Гарри отвезет мистера Вентресса в Уиттс-Энд.

— И оставит его здесь на ночь? — добавила Сиренити полувопросительно.

Долорес нерешительно помолчала.

— Думаю, это можно будет устроить.

— Всего хорошего, Долорес. И спасибо вам.

— Желаю удачи, мисс Мейкпис. Видит Бог, она нам всем нужна.

Кладя трубку, Сиренити услышала, как звякнули дверные колокольчики. Она не обратила на них внимания, погруженная в мысли о своем отчаянном плане. Нельзя было отрицать, что ее хитрость, с помощью которой она намеревалась заманить Роланда в Уиттс-Энд, зиждилась на весьма слабом основании. Шансов на удачу было очень мало, разве что Роланду просто понадобится предлог, чтобы приехать на обед.

Сиренити вспомнила, как раза два, когда Роланд смотрел на Калеба, она ловила у него в глазах хорошо скрытую теплоту. Оставалось лишь надеяться, что она не ошиблась и правильно прочитала его истинные чувства к внуку.

Какое-то движение в дверях офиса прервало ее мысли. Она обернулась и увидела знакомую фигуру в кожаном пиджаке, джинсах, сапогах и австралийской шляпе.

— О нет, — пробормотала она. — Только не это. И не сейчас.

— Привет-привет, Сиренити, дорогуша. Как тут моя маленькая рыженькая Титания9? — Ллойд ввалился через дверь, схватил Сиренити в охапку и чуть не раздавил в своих медвежьих объятиях.

Сиренити уперлась руками ему в грудь и разорвала его хватку.

— Что ты здесь делаешь, Ллойд?

— Мне вдруг пришла еще пара мыслей в связи с работой по Уиттс-Энду. Хотелось их с тобой обмозговать. Думаю, мы можем выработать компромисс с твоим проектом каталога и почтовых заказов. Если ты просто заморозишь свои планы на несколько месяцев, то я смогу провести опросы и наблюдения.

— Я не могу сейчас обсуждать с тобой твою работу, Ллойд. В данный момент я очень занята.

— Это не займет много времени, дорогуша. — Ллойд плюхнулся на стул и водрузил ноги в сапогах к ней на письменный стол. Потом снял шляпу и забросил ее на стол рядом с сапогами. — Я только и прошy тебя выслушать мои планы.

— Ллойд, придется попросить тебя уйти. Мне столько всего нужно еще сделать, и я не собираюсь менять свои планы ради твоего дурацкого исследования.

— Послушай, Сиренити, у меня все рассчитано. Тебе надо только отложить твой проект с каталогом до будущего лета.

— Не собираюсь откладывать его ни на минуту.

Ллойд перестал улыбаться.

— Сиренити, от этой работы зависит вся моя карьера.

— А от моих планов зависит все будущее Уиттс-Энда.

— Чепуха. — Ллойд сузил глаза. — Это личное, ведь так? Это не имеет никакого отношения к будущему Уиттс-Энда. Ты хочешь наказать меня за то, что произошло полгода назад. Никогда бы не подумал, что ты такая мстительная, дорогуша.

Сиренити провела пальцами по волосам.

— Поверь, я вовсе не пытаюсь расквитаться за то, что было.

— Я тебе не верю. — Ллойд понимающе усмехнулся. — Тебе было больно.

Сиренити раздраженно посмотрела на него.

— Я была зла. Послушай, мы ведь оба согласились, что не подходим друг другу.

— Ладно, даже если нам не суждено услышать свадебные колокола, мы все-таки можем быть коллегами.

— Коллегами? — повторила Сиренити с нежной интонацией. — Так же, как были коллегами по той работе, которую ты опубликовал?

Зубы Ллойда сверкнули, когда он еще раз улыбнулся своей обезоруживающей улыбкой.

— Эй, знаешь что? Мы эту работу по Уиттс-Энду сделаем на пару. Ты будешь фигурировать в качестве соавтора. Ну, как это тебе?

— Никак. Даже если бы я хотела помочь тебе, Ллойд, должна тебе прямо сказать: ни на минуту не поверю, что ты поставил бы мою фамилию рядом со своей на каком-нибудь печатном труде.

— Ну, по правде говоря, владелица бакалейного магазинчика не вызвала бы к себе большого доверия со стороны редактора крупного академического журнала, но я выразил бы тебе благодарность за помощь в примечаниях. Ну как?

— Ух ты! Перспектива просто-таки ослепительная, Ллойд. — Сиренити побарабанила пальцами по спинке своего кресла. — То есть, если бы у меня была страсть к публикациям. Чего у меня нет. И если бы я хотела отложить свои планы относительно Уиттс-Энда, чего не хочу делать. Так что, принимая во внимание все обстоятельства, я вряд ли чем-то смогу быть тебе полезной.

— Ты это не всерьез. — Ллойд улыбнулся ей своей самой обворожительной улыбкой: губам придан точно рассчитанный, лаконичный изгиб, глаза светятся интимным, многозначительным блеском. — Ты сделаешь это для меня, дорогуша. Ради добрых старых времен.

Она похлопала ресницами.

— Ради добрых старых времен? Ты, похоже, шутишь.

Улыбка Ллойда стала натянутой.

— Сиренити, я буду с тобой откровенен. У меня слишком многое зависит от этой работы на материалe Уиттс-Энда, чтобы я позволил тебе мешать мне. Так или иначе, я выбью работу из этого треклятого городишки.

— Сделай милость. Я тебя не держу.

— Черт возьми, но мне нужно, чтобы местные сотрудничали со мной, а мы оба знаем, что никакого сотрудничества я от них не добьюсь, если ты их не уговоришь помогать мне.

В дверь вплыла Зоун и тихонько откашлялась. Она сложила руки ладонями вместе и посмотрела прямо на Сиренити.

— Пришел твой жених.

Сиренити непонимающе взглянула на нее.

— Мой кто?

До Ллойда смысл сказанного дошел несколько быстрее.

— Жених. — Его ноги в сапогах слетели со стола и с грохотом ударились об пол. — О чем вы толкуете, черт побери? Сиренити, уж не надумала ли ты выйти замуж? Не представляю, чтобы ты была помолвлена. Ты не можешь так со мной поступить.

— Жених? — медленно повторила Сиренити. — Мне это слово как-то не приходило в голову.

— Вам придется извинить ее, Рэдберн. — Калеб легонько вытеснил Зоун из дверного проема и занял ее место. И сделал это весьма основательно. — Сиренити еще не совсем привыкла к этой мысли. Похоже, что понятие брака здесь несколько внове.

Ллойд с открытым ртом выслушал Калеба, потом обратился к Сиренити:

— Что, этот парень говорит серьезно?

— О женитьбе? — Сиренити взглянула на Калеба. Опасное выражение его глаз вселяло в нее тревогу. — А, да. Да, собственно говоря, серьезно.

Калеб оперся одной рукой о дверной косяк.

— Серьезней не бывает.

— Ты не можешь так со мной поступить! — завыл Ллойд.

Сиренити густо покраснела. Ей было непривычно, что из-за нее спорят двое сильных мужчин. И вышло как-то даже лестно.

— Ллойд, тебе не кажется, что ты чуточку перебираешь, реагируя таким образом?

— Перебираю? — переспросил Ллойд, как бы не веря тому, что слышит. — Я перебираю?

— Ну да, — пояснил Калеб. — Перебарщиваете. Перегибаете. Из кожи выскакиваете.

Сиренити жестом велела ему замолчать и нежно улыбнулась Ллойду.

— Я и не знала, что ты так сильно переживал из-за наших отношений, Ллойд. Я тронута. Но мы оба знаем, что у нас ничего бы не получилось из длительных, связанных обязательствами отношений, даже если бы между нами не было той неприятной истории, которая случилась полгода назад.

— Черт побери, я говорю не о наших отношениях, а о своих исследованиях, — закричал Ллойд. — О своей работе, которую я должен написать. О своей карьере, наконец. Ты не можешь просто взять и выйти замуж, Сиренити.

— Не могу?

— Не может? — спросил Калеб, угрожающе приподняв одну бровь.

— Это же все погубит. — Ллойд, казалось, пришел в крайнее отчаяние. — Это нанесет еще больший вред существующей социальной структуре Уиттс-Энда, чем твоя торговля по каталогу.

— Я так не считаю, — пробормотал Калеб.

— Не вижу, почему мой брак может разрушить мир Уиттс-Энда, — натянуто сказала Сиренити.

— Как ты этого не понимаешь? — вскинулся Ллойд. — Для тебя выйти замуж будет слишком обычно.

Сиренити мигнула несколько раз подряд.

— Что значит «слишком обычно»?

Ллойд забегал по маленькому офису из угла в угол.

— Я же объяснял тебе: красота Уиттс-Энда состоит в том, что он функционирует во многом как пограничный город, со своими собственными легендами и обычаями. А ты — самая важная составная часть местного пейзажа. Ты — сердце и душа Уиттс-Энда, легенда, которая создается даже сейчас, пока мы разговариваем. Неужели до тебя не доходит?

— Нет, не доходит. — Сиренити рассерженно посмотрела на него. — Ллойд, твои академические аналогии слишком далеко тебя заводят.

— Ничего не заводят, черт возьми. Ты — сказочная принцесса Уиттс-Энда, — настаивал Ллойд. — Ты фея, живущая среди них. Ты — жертвенная дева.

— Жертвенная дева? — У Сиренити округлились глаза.

— С точки зрения местных, ты явилась к ним из ниоткуда. Твое происхождение окутано завесой тайны, как положено происхождению любого хорошего мифа.

— Ради всего святого, Ллойд, это просто смешно.

— Подумай об этом, — не отступал Ллойд. — Это так чертовски примитивно, совершенно невероятно. С самого начала к тебе отнеслись как к существу особой важности. Тебя взрастили племенные старейшины. Воспитали, научили тайным знаниям сообщества.

— Тайным знаниям? — Сиренити не верила своим ушам.

— Посвятили в древние обряды… — продолжал Ллойд.

Сиренити подняла руку, останавливая его.

— Дальше можешь не продолжать. Эта чепуха имеет отношение к твоему любопытству относительно горячих источников, верно? Сколько раз я тебе говорила, что это просто старинная легенда, совершенно беспочвенная. Нет там никаких видений.

Ллойд не сдавался.

— Ты выросла с сознанием долга и ответственности перед этим сообществом. Уиттс-Энд спас тебя, дал тебе все, что имел. Теперь ты, в свою очередь, пытаешься спасти его. Ты готова принести себя в жертву ради Уиттс-Энда. Вот тебе и миф, вплетенный в самую ткань сообщества. Он безупречен. Абсолютно безупречен.

Сиренити смотрела на него с тревогой.

— Ллойд, мне кажется, у тебя вот-вот поедет крыша. Может, на тебя так действует вся эта погоня за креслом завкафедрой?

— Нет, здесь действительно что-то есть. — Он ударил по столу ладонью. — Я всегда это чуял, с самого начала. Это динамит. Я сразу понял твою уникальную роль в этой культуре.

— Ты имеешь в виду мою роль в качестве жертвенной девы и сказочной принцессы? — вежливо осведомилась Сиренити. — Ну, Ллойд, что же ты мне этого раньше-то не сказал? Я бы заказала себе диадему.

— Я не шучу, — сказал Ллойд сквозь зубы. — Ты для этой культуры имеешь решающее значение. Ты обязана поддерживать свою роль в ней, по крайней мере пока я не закончу свое исследование. Ты должна хранить свою чистоту и целомудрие, как и подобает настоящей жертвенной деве.

— Боюсь, что Сиренити капельку опоздала на роль весталки, — негромко произнес Калеб.

Ллойд злобно взглянул на него, потом повернулся к Сиренити. Указал большим пальцем на Калеба.

— Только не говори мне, что ты спишь с Вентрессом. Я этому не поверю.

Щеки Сиренити пылали.

— Я абсолютно не намерена обсуждать с тобой свою сексуальную жизнь.

— Ты все испортишь, — прошипел Ллойд. — Проклятие, какого же дьявола, по-твоему, я сам не затащил тебя в постель? Ты думаешь, почему я порвал наши отношения, когда понял, что они могут стать слишком серьезными? Да потому, что, соблазнив тебя, я нарушил бы социальную динамику в этом месте.

Сиренити почувствовала, что покрывается ярким румянцем. Никогда в жизни она не подвергалась такому оскорблению.

— Теперь понятно.

— Плохо уже то, что ты с ним спишь, — возбужденно продолжал Ллойд. — Но ты собираешься еще и погубить всю мою работу, мои планы, выйдя замуж за чужака, за такого аутсайдера, как Вентресс.

Брови Калеба поползли вверх.

— А вы думайте об этом браке в духе сказки, Рэдберн. Местная принцесса получает принца.

— Да! — вдруг воскликнула Зоун, заставив всех вздрогнуть. Ее голос звучал взволнованно. — Да, это все объясняет. Я теперь все понимаю.

Сиренити, Калеб и Ллойд повернулись и уставились на нее.

— Наконец-то мне все стало ясно. — Глаза Зоун сияли чувством, весьма напоминающим неземной восторг. — Свадьба Калеба и Сиренити есть событие космического плана. Калеб — это тот таинственный чужеземец, что пришел заявить свои права на жертвенную деву Уиттс-Эндскую.

— А я что говорил? — сказал Калеб.

Края одежды Зоун заколыхались и взметнулись, когда она вскинула руки над головой.

— Это будет брак между инь и янь — возвышенное, метафизическое соединение мужского и женскогго начала, праздник возрождения жизненной силы.

— Зоун, я правда думаю, что сейчас не время и не место для подобного рода вещей, — сказала Сиренити. Зоун проигнорировала ее.

— Я с самого начала знала, что появление Калеба здесь, в Уиттс-Энде, означает, что приведены в движение некие могучие силы. Я это чувствовала, но до конца не понимала значения темной, опасной ауры, окружающей Калеба. Особенно когда она не стала бледнее после событий, которые были связаны с Ройсом Кинкейдом.

— А теперь моя аура вам ясна и понятна? — спросил Калеб с глубоким интересом.

— Да, — ответила Зоун. — Это аура чистой силы под контролем вашей мужской воли. Только мужчина, способный управлять такой силой, подходит для соединения с Сиренити, ибо она обладает равной женской силой. Этому браку суждено изменить судьбу Уиттс-Энда.

— Минуточку, — вмешался Ллойд. — Я пытаюсь объяснить вам, что не хочу, чтобы Уиттс-Энд менялся. По крайней мере пока я не получу возможность увековечить его в своей работе таким, каков он сейчас.

В улыбке Калеба сквозило веселое злорадство.

— Весьма сожалею, Рэдберн. Но, знаете ли, прогресс не остановишь.

Ллойд бросил на него раздраженный взгляд.

— Значит, вы не собираетесь поступить благоразумно, нет?

— Нет, — заверил его Калеб, — не собираюсь. Мы, таинственные чужеземцы с темными аурами, совсем не славимся благоразумием. Особенно когда намереваемся заявить права на жертвенных дев.

— Сукин сын. — Ллойд ринулся к двери. — У вас, деляг, нет никакого уважения к интеллектуальному труду.

— И никакого особого желания помочь вам получить это повышение. — Калеб вежливо посторонился, когда Ллойд стал проходить мимо него.

Ллойд не потрудился ответить. Он проскочил весь торговый зал и так сильно хлопнул дверью, что один маленький колокольчик упал на пол, жалобно звякнув.

Сиренити, Калеб и Зоун переглянулись.

Зоун безмятежно улыбнулась и спрятала руки в рукава.

— Извините меня, я пойду. Надо закончить с ценниками на новую партию йогурта.

Сиренити смотрела вслед Зоун, пока та не отошла на достаточное расстояние. Потом развернула свое кресло и упала в него, содрогаясь от возмущения.

— Какая абсурдная сцена.

— Ну, не знаю, — задумчиво протянул Калеб. — В ней были свои забавные моменты. А оценка, которую Зоун дала нашим свадебным планам, была просто-таки гениальна.

Сиренити мрачно посмотрела на него.

— Брак между инь и янь? Возвышенное, метафизическое соединение мужского и женского начала? Праздник возрождения жизненной силы?

— Ну да, — сказал Калеб. — Но и секс тоже неплох.

Сиренити возвела глаза к потолку.

— Как же я восхищаюсь мужчиной, который не поддается своим низменным инстинктам и похоти, мужчиной, цели и мотивации которого проистекают из метафизического царства, а не из земного физического мира, мужчиной, который подходит к отношениям между мужским и женским началом с космической точки зрения.

— А как насчет мужчины, который не обделен смекалкой? — Калеб вынул из кармана фотографию, где он снят с родителями, и бросил на стол перед ней.

Сиренити взглянула на маленький семейный портрет.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Переверни снимок.

Сиренити взяла фотографию и посмотрела на обратную сторону. Там стоял штамп с датой и названием фотоателье.

ЭСТЕРЛИ И ФАЙРБРЕЙС. ФОТОАТЕЛЬЕ ДЛЯ ЗВЕЗД.

Сиренити широко открыла глаза.

— О Господи! Эстерли и Галлахер Файрбрейс? Эмброуз и этот фотограф, пытавшийся стянуть его аппаратуру после его смерти, были в то время компаньонами?

— Я должен был бы сразу догадаться, какая здесь связь.

Сиренити подняла на него глаза и увидела, что eго мучают угрызения совести.

— Да, я знаю. Обычно у тебя это хорошо получается. — Она ласково улыбнулась. — Не слишком уж ругай себя, Калеб. Это ведь семейное дело. Порой логика нам изменяет, когда речь заходит о семейных отношениях.

— Мне не приходилось сталкиваться с такой проблемой.

— Правда? — пробормотала почти про себя Cиренити. Она в задумчивости прикусила губу, изучая оборотную сторону фотографии. — Похоже, что Эмброуз на самом деле встречался с твоими родителями. И с тобой. Странно, правда?

— Это определенно кое-что проясняет. В том числе и то, откуда он мог знать о том давнем скандале.

— Вероятно, он все эти годы не терял тебя из виду, потому что сфотографировал когда-то твою семью. Он был так всегда одержим всякими мелочами. И когда я сказала ему, что собираюсь нанять классного делового консультанта, он, естественно, подумал о тебе.

— Видимо, так и было. — Калеб взял фотографию и стал легонько постукивать ею о ладонь. — А теперь получается, что не только одному ему было многое известно обо мне и моей семье.

— Галлахер Файрбрейс тоже мог знать твоих родителей.

— Если Файрбрейс был в те времена компаньоном Эстерли, то он обязательно должен был знать о скандале.

— А Эмброуз все эти годы держал с ним связь. Занимал у него деньги. Неизвестно, сколько всего он мог порассказать ему о моих планах.

— Думаю, мне пора заняться Галлахером Файрбрейсом и нанести ему визит.

— Ты считаешь, что шантажистом мог быть он, верно? — спросила Сиренити.

— Думаю, это чертовски реальная возможность.

— Я еду с тобой в Сиэтл.

— Нет, — сказал Калеб.

— С чего ты взял, что можешь остановить такую космическую силу, как я?

Глава 18

— Ты уверен, что это правильный адрес? — Сиренити остановилась на тротуаре и посмотрела на вывеску в витрине небольшого, с виду запущенного фотоателье.

Калеб вытащил клочок бумаги из кармана куртки и справился с адресом, который выписал из городского телефонного справочника.

— Первая авеню. Да, все верно.

Он взглянул на неоновую вывеску, привлекшую внимание Сиренити. Кричащим оттенком оранжевого она провозглашала: ФОТОГРАФИЯ ФАЙРБРЕЙСА — ФОТО НА ПАСПОРТА И УДОСТОВЕРЕНИЯ — БЕЗ ОЖИДАНИЯ. Слово БЕЗ на вывеске не горело, так что создавалось впечатление, будто ждать придется бесконечно.

Наверно, не надо было брать с собой Сиренити, подумал Калеб. С другой стороны, чем может грозить сегодняшняя встреча? По всей вероятности, Файрбрейс и есть шантажист, но ему наверняка известно, как и самому Калебу, что никаких улик против него нет.

— Вроде не похоже, чтобы Галлахер Файрбрейс особенно преуспевал на избранном поприще, — заметила Сиренити.

— По крайней мере на жизнь ему наверняка хватает, чего нельзя было сказать об Эстерли. — Калеб вздрогнул, когда у него за спиной просигналил автомобиль. Знакомые звуки шипения воздушных тормозов и рева двигателей сегодня почему-то его раздражали. Он не был в городе всего ничего, но, по-видимому, уже успел привыкнуть к спокойной атмосфере Уиттс-Энда.

— Кажется, закрыто, — сказала Сиренити. — Может, надо было предварительно позвонить.

— Я не хотел, чтобы у Файрбрейса была возможность поработать над ответами до того, как я задам ему вопросы. — Калеб внимательно всматривался в запыленные окна. За стеклом не было видно никаких признаков жизни, но на дверной ручке не висела и табличка с надписью «Закрыто».

Он взялся за ручку двери и повернул ее. Дверь со скрипом открылась, и стала видна пустая передняя часть ателье.

По стенам были развешаны выцветшие образцы фотографий на различные удостоверения. В отведенной для посетителей части помещения стояли два складныx металлических стула и пепельница, полная окурков. Рисунок на покрывавшем пол линолеуме почти совсем стерся. На стеклянной крышке стойки лежала небольшая карточка с надписью «Вернусь через пять минут».

— Есть здесь кто-нибудь? — окликнул Калеб. Никто ему не ответил.

— Может, он в заднем помещении, — предположила Сиренити. — Работает в темной комнате или фотографирует клиента.

— Вернее всего, он видел нас и решил скрыться.

Калеб обошел стойку и толкнул вращающуюся дверь, отделявшую переднюю часть ателье от студии.

Он прошел в дверь и резко остановился, когда увидел, что там его ожидало.

Он стоял в черно-белой сказочной стране, полной гигантских изображений лица Кристал Брук.

Увеличенные фотографии его матери были везде. Ее озорные, смеющиеся глаза смотрели на него с потолка и со всех четырех стен студии. Ее соблазнительные губы, приоткрытые в обворожительной, неподвластной времени улыбке, заполняли собой обширные пространства. Ее волосы цвета платины волнами перекатывались по полу у него под ногами. Фотокамера запечатлела целую гамму ярко освещенных выражений — соблазнительных, невозмутимо-спокойных, шутливых. Все это были замечательные портреты, но не конкретного человека, а изначальной женщины-богини, и все они были сосредоточены на ее лице. Не было ни одной фотографин ее обнажанного тела.

Калеб рассматривал их с напряженным вниманием. Он понял, что видел работу такого совершенства где-то еще. И причем совсем недавно.

Сиренити вошла в дверь за спиной у Калеба и в изумлении остановилась.

— Что же это такое?

— Немного странно, правда? — Калеб оторвал взгляд от многократно повторяющихся образов Кристал Брук и осмотрел остальное пространство комнаты. Во всей студии не было ни одного цветового пятна. Все, начиная с черных металлических штативов, фотокамер и осветительной аппаратуры и кончая полотнищами белой марли в качестве задников, было либо черным, либо белым.

— Такое впечатление, будто входишь в старую фотографию, — прошептала Сиренити. — Калеб, мне это не нравится.

Он оглянулся на нее через плечо. Сиренити стояла с неуверенным видом в чаще ламп, установленных на высоких, тонких треножниках. Сегодня она решила одеться в один из своих специально выходных комплектов — брючный костюм в бежевых и рыжевато-коричневых тонах, который не особенно ей шел. Но, как всегда, ее живые, естественно-яркие черты с лихвой восполняли все недостатки одежды.

Ее волосы сияли подобно огненному облаку на фоне этой странной черно-белой комнаты. Ее павлиньи глаза никогда еще не были такого ярко-зеленого цвета. И никогда еще не казались такими огромными, как сейчас, когда она встретила взгляд Калеба.

— Подожди на улице, если тебе здесь неприятно, — сказал Калеб. — Я хочу осмотреться.

— Давай уйдем отсюда вместе. Прямо сейчас. Пожалуйста, Калеб.

— Дай мне еще минуту. — Калеб заметил ряд черных шкафчиков у дальней стены ателье. Подумав о том, какую интересную информацию он обнаружил в архиве Эстерли, он направился туда.

— Калеб, постой. Здесь во всем этом явно что-то не так, — тревожно сказала Сиренити. — Я правда считаю, что нам надо уйти.

— Боюсь, слишком поздно вы спохватились, мисс Мейкпис. — Голос Файрбрейса раздался от двери у нее за спиной. — Слишком, слишком поздно. А впрочем, возможно, поздно было всегда, с самого начала.

— О Боже, — прошептала Сиренити.

Калеб обернулся. Файрбрейс усмехался своей кривой усмешкой и целился из пистолета Калебу в грудь.

— Не думал, что вы догадаетесь. Во всяком случае, не так быстро. Что навело вас на след?

— Фотография, — произнес Калеб. — Фотография моих родителей, сделанная вскоре после моего рождения. На обороте был штамп фотостудии Эстерли и Файрбрейса.

— Фотография. — Файрбрейс поморщился. — Какое совпадение. Значит, вы все вычислили и явились ко мне.

— Не все. — Калеб взглянул на пистолет. — Если бы я все вычислил, то не взял бы с собой Сиренити.

— Досадная ошибка для мисс Мейкпис.

— Секундочку, — сдавленно проговорила Сиренити. — Что здесь происходит?

— А ты не понимаешь, Сиренити? — спросил Калеб. — Файрбрейс не просто шантажист. Он убийца.

— Убийца? — Сиренити оторопело уставилась на него. — Но ведь никто не убит.

Калеб не отводил взгляда от Файрбрейса.

— Эмброуз Эстерли был убит, не так ли, Файрбрейс?

— Эмброуз? — Сиренити поднесла руку к горлу. — О нет, только не это. — В ее обращенных к Файрбрейсу глазах были гнев и возмущение. — Вы убили его?

— Это был несчастный случай, — огрызнулся Файрбрейс. — Я не хотел его смерти.

— Несчастный случай? — выдохнула Сиренити. — Я не понимаю.

Бросив на нее короткий, нетерпеливый взгляд, Файрбрейс снова сосредоточил свое внимание на Калебе.

— Он поймал меня в ту ночь, когда я во второй раз проник к нему в хижину. Я думал, он пьяный завалится спать, как в первый раз. Но он не пошел спать. После ухода приятельницы он просто остался сидеть в гостиной, не зажигая света. Наверно, слышал, как я лез в окно. Он как будто ждал меня.

— Может быть, и ждал, — небрежно сказал Калeб. — Может, он догадывался, что вы вернетесь. Ведь вы уже копались у него в архиве за несколько дней до этого, не так ли?

Тонкогубый рот Файрбрейса вытянулся в еще более тонкую линию.

— Первый раз я полез за фотографиями мисс Мейкпис. Он тогда ничегошеньки не услышал. Валялся в спальне как труп.

— Вы вернулись, чтобы подложить квитанцию, не так ли? — спросил Калеб. — Квитанцию, из которой было видно, что снимки Сиренити были проданы Франклину Вентрессу. Вы хотели обезопасить себя на тот случай, если бы кому-то вздумалось искать шантажиста.

Сиренити была вне себя от ярости.

— Вы нарочно пытались выдать Эмброуза за шантажиста?

— Это показалось мне логичным, — пожал плечами Файрбрейс. — Просто на всякий случай, если бы кто-то заинтересовался.

Калеб следил за выражением его лица.

— Жаль, что вы не додумались до этого с первого раза. Потому что, когда вы отправились туда во второй раз, все пошло вкривь и вкось, верно, Файрбрейс?

Пальцы Файрбрейса крепче сжали пистолет.

— Эмброуз услышал, как я лез через окно кухни, и поймал меня. Захотел узнать, в чем дело. Я рассказал ему всю историю, пробовал уговорить его. Предложил взять в дело, но он прямо взбесился. Накинулся на меня, как сумасшедший. Они с Сиренити, дескать, друзья.

— Я знала, что Эмброуз никогда не стал бы меня шантажировать, — сказала Сиренити.

Файрбрейс, казалось, не слышал ее слов. В глазах у него было какое-то странное выражение.

— Я увернулся от него, и он промчался мимо. Прямо в открытую дверь подвала. И с лестницы кувырком. Я не думал, что все так случится.

— Ах ты подонок, — прошептала Сиренити.

— Потом я сообразил, что должен придать этому вид несчастного случая — ведь это так и было, — быстро добавил Файрбрейс.

Калеб сунул руки в карманы куртки. Его пальцы наткнулись на тот камень с ладонь величиной, который ему всучил Уэбстер. Камень так и остался у него в кармане куртки. Он забыл его вынуть.

— Вы хотели, чтобы это выглядело как несчастный случай, — сказал Калеб, — потому что вам было ни к чему, чтобы кто-то стал задавать вопросы, которые могли привести к расследованию или вскрытию. А вскрытие показало бы, что Эстерли не был пьян, когда упал с лестницы.

— Я взял бутылку из его кухонной заначки, — продолжал Файрбрейс. — Я знал его достаточно хорошо, и мне было известно, что у него всегда была припасена бутылка, даже когда он бросал пить. Я вылил виски на него.

— Еще один дополнительный штришок, — гневно проговорила Сиренити. — Такой же, как квитанция, подложенная ему в бумаги. Должно быть, это от инстинкта фотографа: без конца возиться с предметом съемки, чтобы тот выглядел в кадре идеально. Зачем вам надо было рисковать, появившись в Уиттс-Энде в то утро, когда я обнаружила Эмброуза?

— Ну, это просто, — ответил Калеб. — Он хотел еще немного повозиться с этой сценой, не так ли, Файрбрейс? Вы не могли устоять перед желанием проверить детали. Вы хотели убедиться, что не оставили после себя никаких улик.

— Как только я узнал, что тело Эмброуза обнаружено, я решил, что можно безбоязненно вернуться, — объяснил Файрбрейс. — Ведь нет ничего естественнее, чем визит старого друга, который заехал, услышав о трагедии.

Калеб задумчиво смотрел на него.

— Да и кто, собственно говоря, заметит, если вы прихватите парочку фотоаппаратов или какое-то осветительное оборудование. Просто несколько безделушек на память о старом друге и компаньоне.

— Ну, а почему бы и нет? — недобро усмехнулся Файрбрейс. — Ведь Эмброузу уж точно все это больше ни к чему. Кое-что из этой аппаратуры стоит целое состояние.

— Одно мне непонятно, — сказала Сиренити. — Откуда вы узнали, что я обратилась к Калебу со своими планами расширения магазина?

Файрбрейс пожал плечами.

— Эмброуз позвонил мне пару недель спустя после того, как вы съездили к Вентрессу в первый раз. Хотел выудить у меня несколько баксов. Это было у него в обычае, знаете ли.

— Я знаю, — тихо произнесла Сиренити.

— Как всегда, я сказал ему, что у меня нет ни гроша лишнего, — продолжал Файрбрейс. — И вдруг, ни с того ни с сего, он заговорил о прошлом. Что-то сказал о том, какая странная жизнь и как все идет кругами. Сказал, что недавно послал Сиренити к сыну Кристал Брук. Спросил меня, помню ли я Кристал.

Калеб обвел глазами стены студии.

— По всей видимости, вы ее помнили.

Пистолет дернулся в руке у Файрбрейса.

— У Эмброуза был один из его хороших дней. Ему хотелось поговорить. Он рассказал мне все о планах мисс Мейкпис относительно Уиттс-Энда.

— А вы знали о фотографиях, для которых я ему позировала? — спросила Сиренити.

— Конечно. — Файрбрейс состроил гримасу. — Он хвастался ими прошлой весной, когда кончил снимать. Он тогда говорил, что это чуть ли не самая замечательная работа, какую он когда-либо делал.

— Когда он сказал вам, что я встречусь с Калебом, вы вспомнили тот давний скандал, не так ли? — продолжала Сиренити. — Вы поняли, на что могут сгодиться эти фотографии. Вы смекнули, что если вам удастся убедить Вентрессов в моей связи с Калебом, то вы сможете с выгодой для себя сыграть на их страхе перед новым скандалом.

Файрбрейс покачался с носков на пятки.

— Очень умно, мисс Мейкпис. Вы правы. Я знал все о Вентрессах. Мне было хорошо известно, как они будут реагировать на информацию о том, что наследник их фамильного состояния пошел по дорожке своего отца. Мне оставалось только представить дело так, будто у Калеба с вами роман. Это было нетрудно.

Сиренити нахмурилась.

— Как вам это удалось? В тот момент между Калебом и мной фактически и не было ничего, кроме деловой договоренности.

— Я сделал несколько снимков, где вы и Вентресс вместе выходите из его офиса в Сиэтле. На одном снимке вы и он входите в ресторан. Остальное дорисовало воображение Франклина Вентресса. — Файрбрейс невесело хохотнул. — Представьте мое удивление, когда позже мне стало известно, что у вас с Вентрессом действительно роман.

— Вы были слишком умны, чтобы обратиться со своими требованиями к деду, — заметил Калеб. — Вы знали, как он отреагирует на угрозу шантажа.

— Да, черт возьми, это я знал. — Выражение бессильной ярости мелькнуло у Файрбрейса в глазах. — Он отказался заплатить тридцать четыре года назад, когда я послал ему фотографии Кристал и Гордона Вентресса. Но я знал, что есть другие члены семьи, которые не так упрямы и согласятся на что угодно, лишь бы их драгоценную фамилию не трепали снова на страницах «Вентресс-Вэлли ньюс».

Сиренити сделала глубокий вдох.

— Так значит, это вы пытались шантажировать Роланда Вентресса тогда, много лет назад?

— В тот раз все пошло не так, как надо, — сказал Файрбрейс каким-то странным, как бы издалека идущим голосом. Потом у него в глазах появилось жесткое выражение. — Зато в этот раз я все наверстал. Более тщательно все спланировал. Я обратился к банкиру семьи, а не к старику. Я знал, что Франклин Вентресс будет более легкой добычей. Был уверен, что он заплатит.

— На каком основании вы решили, что так хорошо его знаете? — спросил Калеб с внезапно возникшим у него острым интересом.

— Кристал рассказала мне о нем, — нетерпеливо ответил Файрбрейс.

— Что она вам о нем рассказала?

— То, что рассказал ей ваш отец. У Франклина был роман с женой Гордона. Я знал, что он ненавидел Гордона Вентресса, ненавидел страстно. Я рискнул предположить, что он, вероятно, так же ненавидит и сына Гордона и готов отдать все на свете, чтобы навредить ему в глазах деда.

— Черт побери, — пробормотал себе под нос Калеб, когда недостающие куски головоломки встали на место. — Значит, Франклин расстался с первыми пятью тысячами, даже не моргнув глазом? Так?

— Он хотел получить фотографии. Очень хотел.

— Жаль, что вы не удовлетворились одной этой суммой.

— Так ведь было всего пять тысяч, — сказал Файрбрейс с видом искренне обидевшегося человека. — Я не мог остановиться на этой сумме. Я рассчитывал, что кто-нибудь из членов семьи заплатит еще раз за то, чтобы фотографии не попали в газеты.

— Вас обуяла жадность, — задумчиво кивнул Калеб. — И потом, негативы-то оставались у вас. Почему не попробовать еще разочек?

— Я собирался требовать денег не один, а несколько раз, — возразил Файрбрейс. — Собственно говоря, собирался делать это как можно чаще. Но тут Эмброуз сломал себе шею и сорвал мои планы.

— Потому что его смерть лишала вас прикрытия, — продолжал Калеб. — Эта операция с шантажом становилась намного более рискованной без козла отпущения, на которого можно было бы свалить вину. Рано или поздно кто-то мог начать расследование. След мог привести к вам. И все-таки вы решились повторить требования хотя бы еще раз, перед тем как смотать удочки, верно? Слишком большие деньги, чтобы ими разбрасываться.

Сиренити разглядывала Файрбрейса так, словно перед ней находился представитель семейства грызунов.

— Вы не смогли устоять перед искушением и предъявили Франклину еще одно требование через несколько дней после смерти Эмброуза, не так ли?

— Дело того стоило. Он мне заплатил только один раз. Я знал, что Вентрессы заплатят за эти фотографии по крайней мере еще столько же. Вряд ли Франклин Вентресс узнает, когда точно умер Эмброуз, — сказал Файрбрейс.

— Или даже что он вообще умер? — спросила Сиренити. Файрбрейс нахмурился.

— А зачем кому-то говорить ему такую вещь? Смерть Эстерли уж точно не такое важное событие, чтобы попасть в «Вентресс-Вэлли ньюс». Кроме того, сам Франклин Вентресс вряд ли стал бы задавать вопросы. Он думал лишь о том, чтобы отомстить сыну Гордона.

— Но за что Франклин так ненавидел Гордона? — тихо спросила Сиренити. — Неужели только за то, что Гордон был наследником Роланда?

— И за это, наверно, тоже. — В голосе Файрбрейса слышалось раздражение. — Но не только. Кристал считала, что в основном из-за Патриции Вентресс.

— Из-за Патриции?

— Не понимаете? — спросил Файрбрейс. — Он любил ее. По-настоящему любил. А она оставила его из-за скандала. И больше он ее не видел.

— Все сходится, — медленно проговорил Калеб.

— Кристал понимала. — Файрбрейс сузил глаза. — Она знала, как сильно Франклин любил Патрицию. Она говорила, что вначале он соблазнил жену Гордона, потому что завидовал ему и хотел отнять у кузена то, что тому принадлежало. Но под конец Франклин влюбился в Патрицию.

— Франклин винил моего отца в том унижении, которому подверглась Патриция. — Мысли быстро проносились в голове у Калеба. — Франклин никогда ему этого не простил, потому что из-за скандала он навсегда потерял женщину, которую любил.

— Он и тебе не простил тоже, — прошептала Сиренити. — Он должен был наказать тебя за то, что ты посмел связаться с женщиной, напомнившей ему Кристал Брук.

— Да, это так.

— Франклин заплатил за эти фотографии в первый раз, потому что ему было нужно оружие против Калеба, — медленно проговорила Сиренити. — Но почему он согласился оплатить и второе требование шантажиста?

— Потому что он Вентресс. — Файрбрейс мрачно засмеялся. — Проклятая семейка так горда, что меня от них просто тошнит.

Калеб ощупывал камень у себя в кармане.

— Вы правы. Франклин горд, как и все Вентрессы. Ему не больше, чем кому-либо другому в семье, хотелось еще одного скандала в местной прессе. Он знал, что дед платить не будет, так что ему ничего другого не оставалось, кроме как сделать это самому.

— Он угодил в расставленную им самим ловушку, — заметила Сиренити.

— Вот именно, — согласился Калеб. Краешком глаза он видел, что Сиренити наблюдает за ним, видел, как ее взгляд на секунду задержался на том месте, где его рука исчезала в кармане. Он надеялся, что она понимает, что у него в кармане осталась последняя находка Уэбстера, но прямо посмотреть на нее не решался, хотя ему надо было знать, понимает ли она все значение этого факта. Его внимание целиком принадлежало Файрбрейсу.

— Похоже, вы очень многое знаете о моей семье, — сказал Калеб.

— Все, что мне необходимо было знать обо всей вашей проклятой семейке, я узнал более тридцати лет тому назад, — фыркнул Файрбрейс. — С тех пор ничего не изменилось. Вы, Вентрессы, по-прежнему считаете себя пупом земли. Считаете, что можете получить буквально все, что только захотите.

— А вы хотели мою мать, верно? — тихо спросил Калеб. — Вы сами хотели получить Кристал Брук.

Файрбрейс дернулся, будто его ударили.

— Она была моя. — Он моргнул несколько раз. — Ваш отец украл ее у меня. Соблазнил ее своими деньгами, изысканной фамилией и важными политическими связями. Пообещал ей весь мир. И она поверила ему, эта маленькая дуреха. Поверила, что он женится на ней.

— В конце концов он именно это и собирался сделать, не так ли? — спросил Калеб.

— Она пыталась обращаться со мной как с другом, — злобно проговорил Файрбрейс. — Она не понимала, что принадлежит мне. Знаете, она не позволяла себя фотографировать никому, кроме меня. Она доверила мне сделать из нее богиню. И я это сделал. — Он повел рукой, указывая на оклеенные фотографиями стены, потолок и пол. — Посмотрите как следует. Я сделал Кристал Брук незабываемо прекрасной.

— Прежде всего я думаю, что она и до вас уже была прекрасной, — резко возразила Сиренити. — А потом, если уж вы так сильно ее любили тогда, столько лет назад, почему же пытались шантажировать Вентрессов? Вы должны были знать, сколько этим причините ей вреда.

— Я делал это для ее же пользы, — настойчиво продолжал Файрбрейс. — Я думал, что как только Вентрессы поймут, что происходит между нею и Гордоном, они нажмут на этого подонка и заставят его порвать с ней. Но это не сработало. Роланд Вентресс отказался заплатить даже за фотографии. Ну, и я послал их редактору «Вентресс-Вэлли ньюс». Я думал, что разразившийся скандал вынудит Кристал и Гордона расстаться.

— Вместо этого мой отец взял и ушел от семьи, своей политической карьеры и денег моего деда, — сказал Калеб. — Он заявил, что собирается получить развод и жениться на Кристал.

— Прежде чем я придумал другой способ помешать их браку, оказалось уже слишком поздно. Кристал и Вентресс оба погибли в этой катастрофе. — В голосе Файрбрейса послышались пронзительные, визгливые ноты. — Вы были единственным, кто остался в живых. Не так все должно было кончиться. С моей точки зрения, именно Вентрессы убили Кристал — это так же верно, как если бы они приставили ей к виску пистолет и спустили курок. После всего, что я для нее сделал, она ушла от меня навеки.

— А что, собственно говоря, вы для нее сделали? — тихо спросил Калеб. — Ведь все эти фотографии определенно не ваша работа, верно?

Ярость исказила лицо Файрбрейса.

— Я был ее фотографом. Я сделал из нее богиню. Если бы она не вешалась на шею этой скотине, вашему отцу, то стала бы известной кинозвездой.

— Но не благодаря вашему искусству, — сказал Калеб. — Это все работа Эмброуза Эстерли, не так ли?

— Это ложь! — выкрикнул Файрбрейс. — Наглая ложь!

— Я так не считаю, — возразил Калеб с растущей уверенностью. — Совсем недавно я видел работу, напоминающую эту. Есть что-то такое в игре света на лице, в том, как она смотрит в объектив, в ощущении загадочности и тайны, создаваемом фотографией. На снимках Сиренити, которые сделал Эстерли, схвачены именно эти элементы.

— Нет! — завопил Файрбрейс. — Эти работы не Эмброуза. Эмброуз был неудачником.

— Может, он и не преуспел в коммерческом смысле из-за пристрастия к выпивке, но обращаться с фотокамерой этот человек умел. — Калеб крепче сжал в пальцах камень Уэбстера. — А вы, будучи его деловым партнером, регулярно его обдирали, верно? Должно быть, вы ужасно запаниковали, когда он отступился и отправился в Уиттс-Энд. Вы знали, что не сможете удержаться на плаву без его таланта.

— Это не правда, будьте вы прокляты! — закричал Файрбрейс. — Вы не понимаете. Это у меня был талант. — Он выровнял дуло пистолета и оскалился, готовясь спустить курок.

Калеб рискнул бросить взгляд на Сиренити. В то же мгновение он понял, что она уже прочитала его мысли. Рукой она взялась за один из штативов.

Быстрым, сильным движением Сиренити швырнула металлический штатив в чащу ламп и фотоаппаратов. Этот бросок вызвал эффект падающих костяшек домино. Дорогостоящее оборудование начало осыпаться на пол.

— Мои камеры! — завопил Файрбрейс. Он отвел глаза от Калеба и инстинктивно повернулся в сторону бедствия.

Калеб знал, что другого шанса у него не будет. Он выхватил из кармана камень Уэбстера и запустил им в голову Файрбрейса.

Небольшой снаряд попал в цель с глухим стуком. Файрбрейс дернулся, выронил пистолет и без единого звука рухнул на пол.

С ужасным треском свалилось еще несколько треножников с установленными на них осветительными приборами и фотокамерами. Грохот металла и бьющегося стекла продолжался, казалось, целую вечность. Затем в черно-белой комнате воцарилась абсолютная тишина.

Мгновение охваченная ужасом Сиренити смотрела на неподвижное тело Файрбрейса. Потом повернулась и бросилась к Калебу. Он раскрыл ей объятия и крепко прижал ее к себе.

— Я была права, — прошептала она ему в куртку. — У тебя в кармане действительно оказался камень Уэбстера.

— Скажи лучше, что у меня в кармане оказалось уникальное, единственное в своем роде, специально отобранное, подлинное пресс-папье Уэбстера из Уиттс-Энда. — провозгласил Калеб. — Напомни мне найти место в каталоге для этой его новинки. Такая вещь должна быть в каждом доме.

Сиренити, издав какой-то странный звук, еще крепче прижалась к Калебу.

— Уэбстер будет вне себя от радости.

Файрбрейс застонал.

Калеб отпустил Сиренити и пересек комнату, направляясь к лежащему на полу фотографу. Веки Файрбрейса дрогнули и открылись. Его глаза смотрели снизу вверх без всякого выражения.

— Надо бы найти телефон и позвонить по 911, — сказал Калеб, обращаясь к Сиренити.

— Кажется, я видела телефон там, на стойке. — Она направилась к вращающейся двери. — Весь этот ужас еще придется объяснять полицейским.

— Это я возьму на себя.

— Да, я знаю, — тихо произнесла Сиренити. — У тебя это хорошо получается. — Она скрылась за дверью.

— Это все не так должно было кончиться, — пробормотал Файрбрейс заплетающимся языком. Он смотрел вверх, на фотографию Кристал Брук на потолке. — Ее не должно было быть в машине.

Калеб почувствовал озноб. Он опустился на одно колено рядом с Файрбрейсом.

— Кого не должно было быть в машине?

— Кристал. — Файрбрейс невидящим взглядом уставился на огромную фотографию лица Кристал. — Я любил ее. Я не хотел, чтобы она умерла. Только Вентресс должен был находиться в машине, когда отказали тормоза. Только Вентресс и ребенок.

— Ах ты, сукин сын, — прошептал Калеб. — Ты убил их обоих, не так ли?

— Заплатил тысячу долларов механику. Но не получилось. Она тоже погибла. — Файрбрейс смотрел вверх, на лицо Кристал Брук, и его глаза наполнились слезами. — Почему у меня никогда ничего не получается как надо?

Телефонный разговор с Франклином Калеб отложил на поздний вечер этого дня.

— Скажи мне только одно. — Калеб у себя в гостиничном номере крепче сжал трубку телефонного аппарата. — Зачем ты это сделал?

— Ты не понимаешь, — усталым голосом проигравшего сказал Франклин. — Гордон всегда получал все самое лучшее. Он даже получил Патрицию. Но она не любила его. Она никогда его не любила. Она вышла за него из-за денег. Ее семья настояла на этом. Состояние Клэрвудов растаяло из-за целой серии неудачных вложений капитала.

— И поэтому она вышла замуж за моего отца?

— Она называла его грубым, неотесанным ковбоем, — продолжал Франклин. — Она говорила мне, что ей противно быть с ним в одной постели. Она не выносила его прикосновений. Она ненавидела Вентресс-Вэлли так же, как ненавидела Гордона.

— Значит, она стала искать утешения у тебя, так? — Калеб подался вперед и поставил локти на колени. Он чувствовал, что Сиренити смотрит на него с противоположного конца комнаты. — И ты ее к этому поощрял.

— Я ее любил, — с силой произнес Франклин. — Я признаю, что сначала хотел ее просто потому, что она принадлежала Гордону. Но я влюбился в нее. После того как разразился скандал, я думал, мы поженимся.

— А она взяла и вернулась в Бостон.

— В этом был виноват Гордон, — прошептал Франклин. — Во всем был виноват он. Патриции пришлось уехать после того, как он погиб. Она сказала, что если бы мы поженились, то Роланд возненавидел бы меня. Обвинил бы в том, что я ее совратил. В том, что из-за меня ее брак дал трещину. Она сказала, что он лишит меня денег Вентрессов.

— А ты знал, что, по всей вероятности, именно это бы и произошло, верно?

— После смерти Гордона Роланд чуть не тронулся умом. Он выместил бы свое бешенство на любом, кто попался бы под руку. Все это знали. Патриция сказала, что не хочет, чтобы я пострадал. Сказала, что будет лучше, если мы никогда больше не увидимся.

— Ты промолчал о своем романе с Патрицией, и она уехала.

— Патриция была права. Так было лучше. Потому что никто не мог сказать, что сделал бы Роланд, если бы узнал о нас. Но я действительно любил ее. Ты должен это понять.

— Не настолько, чтобы рискнуть навлечь на себя гнев моего деда.

— Ради Бога, я просто не мог. Были замешаны такие деньги. И репутация семьи. Гордон уже и так нанес ей ощутимый удар. Моим долгом было избежать дальнейшего скандала.

— И ты выполнил свой долг, не так ли? Остался в Вентресс-Вэлли, женился, вырастил сына. И жил припеваючи. И лелеял свои недобрые чувства. И в один прекрасный день тебе позвонили и сказали, что история готова повториться.

— Я поступил так, как должен был поступить. Я обязан был не дать тебе унизить всех нас, как это сделал тогда твой отец. Я поступил так ради нашей семьи.

— Думаю, что ты поступил так совсем не ради семьи, Франклин. — Калеб встретился с нежным и сочувственным взглядом Сиренити. — Думаю, что ты просто-напросто хотел отомстить — без затей, по старинке.

— Что, черт побери, ты хочешь этим сказать?

— Я не твой кузен Гордон, которого ты ненавидел всю жизнь, но я его сын. Это достаточно близко к цели, не правда ли? Ты перенес свою ненависть на меня. И когда тебе позвонили и сказали, что есть фотографии, где в обнаженном виде снята женщина, с которой у меня роман, ты сразу ухватился за эту возможность отомстить мне.

— Нет, все было совсем не так.

— А я думаю, что все было именно так, — устало сказал Калеб. — Ты хотел, чтобы я не нашел в жизни того, что на короткое время нашел мой отец и чего ты сам вообще так и не нашел.

— И что же это такое, черт возьми?

— Счастье.

Глава 19

Вечером следующего дня Сиренити хлопотала на кухне, готовя обед.

— Знаешь, что я думаю? Тот человек, которого вроде бы видела Зоун в ночь смерти Эмброуза, должно быть, был Файрбрейс. Мы предположили, что это Ройс Кинкейд пришел, чтобы напугать ее. Но сам он говорил, что только один раз показался ей в окне.

— Ты права. — Калеб был занят делом, поглощавшим все его внимание: он откупоривал бутылку вина. — Наверно, это был Файрбрейс. Судя по тому, что он сказал полицейским, время совпадает. И автомобиль, шум которого Блейд слышал на дороге вскоре после полуночи, должно быть, тоже был его.

— Джесси говорила нам, что ушла около одиннадцати. — Выдвинув ящик кухонного стола, Сиренити выбрала нож и занялась горой овощей, нужных для приготовления задуманного овощного карри. Она решалась на возню с этим сложным блюдом, для которого требовалось множество всяких экзотических специй и приправ, только по особым случаям, когда ждала гостей.

В пароварке уже томился рис, а на кухонной стойке в готовности стояли в ряд специальные мисочки с нарубленным арахисом, чатни10, мелко нарезанным луком, засахаренным имбирем и мякотью кокосового ореха. Этим утром перед обратной дорогой в Уиттс-Энд она велела Калебу остановиться у винного магазина и выбрать пару бутылок дорогого шардонне. Ночевать им пришлось в Сиэтле, потому что дела в полиции заняли почти всю вторую половину дня.

В пятый раз за последние двадцать минут Сиренити украдкой взглянула на часы. Обед будет готов через полчаса, а Роланд Вентресс все не появлялся. Она пыталась сохранить внешнее спокойствие, но внутри у нее начали скручиваться тугие узлы. Она была уверена, что он приедет.

Калеб был в своем самом стоическом настроении и вел себя так, словно ничего необычного не происходило. Он был спокоен, хладнокровен и, как всегда, полностью владел собой. Сиренити не видела, чтобы он исподтишка поглядывал на часы. Он ни разу не упомянул о возможном приезде деда. Казалось, он даже не помнит, что было такое приглашение.

Но ведь у Калеба с самого начала было гораздо меньше надежды на это, чем у нее, напомнила себе Сиренити. Она у него была скорее всего почти на нуле. Он просто не верил, что дед приедет.

Однако сама она убедила себя, что Роланд воспользуется предлогом, который она ему подкинула, и попытается спасти свои отношения с внуком. Она рассчитывала на то, что Роланд слишком умен, чтобы повторять прошлые ошибки.

Стол еще не был накрыт. Сиренити боялась приступать к этому действию, потому что тогда ей придется решать вопрос о количестве приборов. Она никак не могла заставить себя накрыть сегодня стол только на двоих. В то же время она понимала, что будет гораздо хуже, если она накроет стол на три персоны и один прибор так и останется неиспользованным. Получится так, будто они обедают в компании с призраком.

— Ты собираешься рассказать деду о том, что на самом деле произошло с твоими родителями? — спросила Сиренити, разрезая картофелину.

— Да, собираюсь рассказать ему почти все. Он заслуживает того, чтобы знать правду.

Сиренити подняла глаза на Калеба, когда он налил вина в два бокала. Его лицо было похоже на вырезанное из камня, и по глазам нельзя было ничего прочитать. Она вдруг поняла, что он тоже ждет — прислушивается, не раздастся ли шум автомобиля на дорожке, гадает, не послышится ли стук в дверь.

Ждет, но ничего не ожидает. У него это хорошо получается, подумала она. Правда, ему довелось немало в этом практиковаться.

— И о том, какую роль сыграл тогда во всей этой истории Франклин? — негромко спросила Сиренити. — Об этом ты тоже расскажешь Роланду?

Калеб ответил не сразу.

— Наверно, нет. Какой в этом смысл? У Франклина жена и сын. Внуки. Им всем будет плохо, если сейчас швырнуть им это прошлое в лицо. И им ни к чему знать, как он все еще верен своей романтизированной версии этой истории с Патрицией.

— Интересно, почему твой отец так и не открыл Роланду имени мужчины, с которым у Патриции был роман.

Несколько секунд Калеб молчал.

— Вероятно, считал, что и так уже причинил достаточно вреда семье. Ни к чему было все усугублять, заявив, что любовником Патриции был Франклин. Тем более, что от этого ничего бы не изменилось.

— И будучи Вентрессом, он был, видимо, слишком горд, чтобы пытаться оправдать свою связь с Кристал.

— Наверно.

— Поэтому он не выдал Франклина, и это, несомненно, заставило Франклина возненавидеть его еще больше, — заметила Сиренити.

— Почему?

— Потому что от этого Франклин должен был почувствовать себя слабым. Ну и каша заварилась. Он всегда питал к Гордону недобрые чувства, но когда Патриция из-за скандала покинула Вентресс-Вэлли и Франклин увидел, что его счастье навеки разбито — по крайней мере он так думал, — он озлобился еще больше.

— В том, что она уехала, он винил моего отца.

— А в итоге получается, — сказала Сиренити, — что она, вероятно, и не любила его вовсе. Она была несчастлива с твоим отцом, чувствовала себя запертой в западне в трех тысячах километров от той жизни, которую знала, — вот и обратилась к Франклину за утешением. Но по-настоящему она его не любила.

— Наверно, нет.

— И в глубине души Франклин, должно быть, это знал.

— Еще одна причина, почему он так и не простил моего отца.

— И тебя, — добавила Сиренити.

— И меня, — согласился Калеб. — Но это не в счет. Потому что в семье меня и без него все равно никто не простил.

Не поворачивая головы, Сиренити быстро взглянула на него. Его лицо оставалось бесстрастным.

— Наверно, Франклин так остро реагировал на известие о моих фотографиях потому, что ему отчаянно хотелось верить, будто ты — точная копия Гордона. Ему хотелось думать, что ты повторяешь поступок своего отца, связавшись с женщиной, которая опозорит твою семью. Это оправдывало его озлобленность. Подтверждало его убеждение в том, что вы оба — Гордон и ты — недостойны быть наследниками Вентрессов.

— Да, наверно.

Сиренити попыталась сменить тему разговора.

— Нам повезло, что ты в свое время играл за сборную школы по бейсболу и был классным игроком. — Она вспомнила призы и награды, наполнявшие застекленную витрину в доме его деда. — Твой точный бросок спас нам жизнь. Должно быть, у тебя был потрясающий тренер.

— Моим первым тренером был дед, — сказал Калеб лишенным выражения голосом.

Сиренити перестала резать овощи.

— Правда? Это Роланд научил тебя бросать мяч?

Калеб взял свой бокал с вином и посмотрел на нее.

— Вот ты все время повторяешь, что на всех нас налипли кусочки других людей, верно?

Сиренити потрогала грифона, висящего на цепочке у нее на шее.

— Ну и что?

— Похоже, я начинаю понимать, что ты имеешь в виду.

— Калеб…

— Он не приедет сегодня, Сиренити. Я же говорил тебе, что его здесь не будет. Жаль, что ты так поддалась надежде.

— Ну, если он не сможет сегодня, значит, приедет в субботу или воскресенье. Я знаю, что приедет.

Калеб коротко качнул головой с выражением серьезной уверенности.

— Нет.

— Не могу себе представить, что он окажется таким жестким, негибким и глупо упрямым.

— Он Вентресс, и этим все сказано, — бросил Калеб.

— Ладно, я могу признать, что такого рода таланты — наследственная черта у тебя в семье. И все же считаю, что у него должно хватить здравого смысла хотя бы попытаться изменить прошлое.

— Кое-кто не хочет, чтобы прошлое менялось. Взять, например, Франклина.

Звук автомобильного мотора со стороны подъездной дорожки мгновенно заставил Сиренити замолчать. Они с Калебом встретились взглядами.

— Это кто-то другой, — мягко сказал Калеб. — Монтроуз или Ариадна.

— Нет, это он. — Сиренити отбросила полотенце и кинулась к двери.

Порыв холодного ветра ударил ее, словно тугая волна, как только она выскочила на крыльцо. Яркий свет фар ослепил ее. Она прикрыла глаза рукой, чтобы рассмотреть, кто высаживается из машины.

Из дома вышел Калеб, встал рядом и небрежно опустил руку ей на плечо.

Хлопнула дверца с пассажирской стороны, и в этом звуке послышалась какая-то бесповоротная решимость. Высокая, широкоплечая фигура шагнула вперед и остановилась, вырисовываясь темным силуэтом в свете фар. Свет бил в глаза, и лица не было видно, но Сиренити ничуть не сомневалась, кто ее гость.

— Я так рада, что вы смогли приехать, мистер Вентресс, — заговорила она, спускаясь по ступеням крыльца. — И точно к обеду.

Автомобиль дал задний ход и стал выезжать с дорожки. Роланд круто обернулся.

— Ты куда это, Гарри, черт побери?

— Вернусь чуть позже, босс, — весело откликнулся Гарри, давая газ.

— Как можно позже, — пробормотала Сиренити. — Входите, прошу вас, мистер Вентресс. Нам надо о многом поговорить.

Но большого разговора как-то не получилось. К концу обеда Сиренити начала поддаваться отчаянию. Ее надежды, воспарившие было до заоблачных высот, сейчас едва держались в воздухе. Роланд и его внук действительно обедали за одним столом, но, похоже, им нечего было сказать друг другу.

— Еще овощей, мистер Вентресс? — спросила она.

Роланд посмотрел на нее.

— Нет, благодарю вас. Я уже сыт.

Сиренити бросила на Калеба умоляющий взгляд.

— А тебе, Калеб?

— Нет, спасибо.

— Ну ладно, пойду тогда за десертом. — Она вскочила с места и стала убирать со стола. — Надеюсь, лимонный пирог любят все.

— Отлично, — сказал Роланд.

— Чай кто-нибудь будет пить? — спросила Сиренити.

— Я нет, благодарю, — сказал Роланд.

— Нет, спасибо, — пробормотал Калеб.

— Может, кофе? — предложила Сиренити.

— Нет, благодарю.

— Нет, спасибо.

Сиренити почувствовала приближение паники. Она уже исчерпала все обычные темы застольного разговора. Погода, в том числе и возможность снегопада, пока что была темой, вызвавшей наиболее оживленное обсуждение. Ее хватило почти на целых пять минут. Роланда ненадолго заинтересовали ингредиенты главного блюда, но и этот предмет был очень быстро исчерпан, а вслед за ним иссяк и коротенький разговор о состоянии горных дорог.

Она — женщина отчаянная, подумала Сиренити, разрезая на куски лимонный пирог. Для спасения этого вечера требовались экстренные меры. Что-то надо было делать, чтобы сломать лед. Неся тарелки с кусками пирога к столу, она бросила взгляд за окно. Там из теней проступали темные очертания застекленной кабины хот-таба.

Возможно, лед легче будет растопить, чем сломать.

— У меня потрясающая идея, — объявила Сиренити, ставя тарелки с пирогом перед Калебом и его дедом. — Почему бы вам не посидеть вдвоем в хот-табе после обеда?

Калеб едва не подавился куском пирога.

— В хот-табе?

Роланда это предложение явно заинтересовало.

— А знаете, мне еще не приходилось сидеть в хот-табе.

— Я уверена, что вам понравится. Очень хорошо расслабляет, — с живостью сказала Сиренити. Она сделала вид, будто не замечает странного выражения на лице Калеба. — Только вам придется сидеть там одним, без меня.

— Это уж точно, черт возьми, — с готовностью подтвердил Калеб. — Я тебя и на пушечный выстрел туда не подпущу, разве что ты добудешь себе купальник.

— Купальник у меня где-то тут валяется, — пробормотала Сиренити. — Но искать его я не собираюсь. Думаю какое-то время повоздерживаться от приема горячих ванн.

Калеб нахмурился.

— Это еще почему?

— По той же причине, по которой я не буду пить никаких алкогольных напитков в ближайшие несколько месяцев, — невозмутимым тоном сказала Сиренити. — Я начинаю тренировку.

Роланд шевельнул густыми седыми бровями.

— Какую тренировку?

— Чтобы родить малыша.

Стул Калеба с грохотом опрокинулся, когда он вскочил на ноги.

— Чтобы что?

— Я начинаю тренировку, чтобы родить малыша, — терпеливо повторила Сиренити. — Время пришло.

— Значит, ты собираешься на ней жениться? — Роланд смотрел на Калеба, сидя напротив него в бурлящей воде хот-таба. Свет внутри комнатки со стеклянными стенами не горел, но из окон домика падало достаточно света, чтобы можно было видеть недовольное выражение его лица.

— Да, и как можно скорее. — Калеб вытянул руки, положил их на край хот-таба и расслабленно откинулся назад. На мгновение у него в памяти вспыхнула картинка его первого посещения этой комнаты. Он вспомнил, как впервые прикоснулся к чудным грудям Сиренити, и как у нее перехватило дыхание, и как упоительно она приникла к нему, сотрясаемая нежными судорогами ее первого оргазма. Он улыбнулся про себя.

— Может, это и к лучшему, — ворчливо сказал Роланд. — Особенно если она не шутит в отношении ребенка.

— Я понимаю так, что идея моей женитьбы на Сиренити предпочтительнее перспективы того, что Вентрессы опять окажутся в неловком положении, заимев на своем счету еще одного незаконнорожденного ребенка?

— Я никогда не считал тебя незаконнорожденным, — проворчал Роланд.

— Нет? — Калеб смотрел на него с холодным недоверием. — А кем ты меня считал?

— Своим внуком, — спокойно ответил Роланд. — Причем единственным. Ты — это все, что осталось мне от Гордона.

Калеб медленно выдохнул.

— Кусочки других людей.

— Что?

— Ничего. Это не важно. Просто слова, которые любит повторять Сиренити.

— Она необычная молодая женщина.

Калеб наблюдал за тем, как бурлит горячая вода.

— Да, необычная.

— Ты знал, что она звонила Долорес вчера утром?

— Нет, не знал.

— Просила передать, что Филлис и Франклин предлагали ей деньги. За то, чтобы она исчезла.

Калеб нахмурился.

— Я этого не знал.

— Она сказала Долорес, что с ними дела иметь не будет. Сказала, что если уж речь идет об откупных, то разговаривать с ней должен я сам. Причем для этого мне придется приехать сюда.

Калеб почувствовал прилив раздражения.

— Я первый раз обо всем этом слышу.

— Полагаю, ей было совсем ни к чему, чтобы ты об этом услышал. — Роланд задумчиво помолчал. — Конечно, я сразу догадался, куда она метит. Хотела заставить меня сделать первый шаг.

— Поэтому ты и приехал сюда сегодня? — спросил Калеб. Ему следовало бы знать. Следовало бы догадаться, что Роланд приехал именно за этим — подумал, что ему, возможно, удастся откупиться от Сиренити.

— Нет, — покачал головой Роланд. — На свете не найдется столько денег, чтобы купить такую женщину, как она. Я это понимал с самого начала.

Тепло горячей воды снова стало медленно просачиваться к Калебу внутрь, изгоняя холод.

— Но ты все равно приехал.

— Я подумал, что ничего не теряю, приняв приглашение на обед, — ответил Роланд. — Черт побери, может, она как раз то, чего всем нам недоставало. Может, как раз и нужно время от времени вливать свежую кровь в семью — так, как это принято в коневодстве.

— Может быть. — Калеб сказал это нейтральным тоном, хотя в душе был ошеломлен той огромной оливковой ветвью, которую только что протянул ему Роланд. — Я кое-что должен тебе рассказать.

— О чем?

— О прошлом. Это длинная история.

— Знаешь, мне кажется, что не надо больше ворошить прошлое, — сказал Роланд. — Оставим-ка его в покое.

— До сих пор у нас не очень-то хорошо получалось оставлять его в покое, не так ли?

— Согласен с тобой, не очень.

— Возможно, нам это лучше удастся после того, как я расскажу тебе, что произошло вчера в Сиэтле. — Калеб помолчал, не зная, с чего начать. Потом он вспомнил семейный портрет, где он сфотографирован с родителями. — Во-первых, есть одна фотография, которую ты, по-моему, должен увидеть.

— Что за фотография?

— На ней я снят вместе с родителями.

Роланд, казалось, глубже погрузился в пенящуюся воду.

— Я не знал, что существуют такие снимки.

— Это всего один снимок. Он был спрятан в шкатулке моей матери. Он-то и привел меня к некоторым ответам на многие вопросы, которые следовало бы задать много лет назад.

— Ладно, — сказал Роланд. Это прозвучало так, будто он готовился к сражению. — Рассказывай, что ты узнал.

В этот момент что-то заставило Калеба бросить взгляд в темноту ночи за стеклянными стенками кабины. В этой темноте двигались тени. Вот за стеклом появилась пара массивных собачьих голов. Вслед за ними показалась крупная, знакомая фигура, увешанная большим количеством вооружения смертоносного вида.

— Черт побери, — проворчал Калеб. — Нашел время.

Кулаком в перчатке Блейд тихо постучал по стеклу. «Надо поговорить» — прочитал Калеб у него по губам.

Роланд резко выпрямился и уставился на фигуру за стеклом.

— Кто это, черт возьми?

— Его зовут Блейд. — Калеб выбрался из воды и потянулся за полотенцем. — Не волнуйся. Это друг.

— Он похож на персонаж из какого-то военного фильма.

— Точно. — Калеб открыл дверь. Холодный воздух, собаки и Блейд проникли во влажное тепло кабины.

— У вас гости, — произнес Блейд и уставился на Роланда.

— Да, как видишь, — сказал Калеб. — Это мой дед. Так что если дело не особенно срочное, Блейд, то я бы предложил обсудить его в другое время.

— Дело срочное, и даже очень. — Блейд снова повернулся лицом к нему. — Вторжение началось.

— Опять? — спросил Калеб.

— Какое вторжение? — С этими словами Роланд встал и схватился за полотенце.

— Не спрашивай. — Калеб жестом велел деду молчать. — Ладно, Блейд, давай с самого начала. Почему ты решил, что началось вторжение?

— Кто-то шляется вокруг хижины Эстерли.

— Вот как? Ты уверен?

— Видимо, это головной дозорный. Остальная часть группы вторжения наверняка находится в укрытии у подножия горы и ждет, когда этот парень захватит огневую позицию. Если остановим его, то получим шанс подавить вторжение в зародыше. — Блейд показал на одежду, оставленную Калебом на крючке. — Одевайтесь. У нас мало времени.

В полумраке раздался сердитый голос Роланда:

— Кто-нибудь объяснит мне наконец, что, черт побери, здесь происходит?

— Точно не знаю. — Калеб начал одеваться. — Но похоже, нам лучше пойти и посмотреть. Когда Блейд в последний раз обнаружил головного дозорного группы вторжения, дело оказалось очень серьезным. — Он помолчал. — Хочешь пойти с нами?

— А почему бы и нет, черт возьми? Похоже, эта ночь дана мне, чтобы натворить массу сумасшедших глупостей.

— Я не сумасшедший, сэр, — натянуто произнес Блейд. — Люди называют меня параноиком, но я знаю, что не сумасшедший.

Роланд натягивал рубашку.

— Я не тебя имел в виду, солдат. — Он окинул взглядом снаряжение Блейда. — У тебя найдется что-нибудь огнестрельное и для меня на время задания? А то я явился неподготовленным.

Блейд внимательно посмотрел на него.

— Вы имеете какой-нибудь опыт в таких делах, сэр?

— Я всю жизнь провел на ранчо. Несколько лет служил в морской пехоте.

Блейд просиял от удовольствия.

— Значит, это вы научили Калеба, как надо обращаться с оружием?

Роланд коротко глянул на Калеба из-под полуопущенных век.

— Значит, я.

— Вот, держите, сэр. — Блейд вынул из-за пояса пистолет и вручил его Роланду.

Тому хватило нескольких секунд, чтобы осмотреть оружие.

— Прекрасно.

— Я держу все свое снаряжение в хорошем состоянии, — заявил Блейд. — Человек стоит ровно столько, сколько стоит его снаряжение.

— Что верно, то верно, — согласился Роланд. Калеб тихонько выругался и поднял руку, чтобы привлечь внимание остальных.

— Погодите-ка минутку. Никто не начинает стрелять с бухты-барахты. Идем к хижине Эстерли в полном боевом порядке и уточняем, что там происходит. Но никто, повторяю, никто не открывает огонь ни по чему и ни по кому без моей команды. Понятно?

Блейд вытянулся по стойке смирно.

— Ясно. Вы здесь главный, мистер мэр.

Брови Роланда удивленно поднялись.

— Мистер мэр?

— Напомни, чтобы я рассказал тебе о своей многообещающей карьере в местной политике, — сказал Калеб.

— А, политика.

В этот момент задняя дверь дома открылась и вышла Сиренити. Она нерешительно чуть задержалась на пороге, пытаясь увидеть, что происходит за стеклянными стенками кабины. Потом торопливо пересекла крыльцо и открыла раздвижную стеклянную дверь.

— Что здесь происходит? — Блейд. Она сердито смотрела на него в полумраке. — Что, интересно, ты тут делаешь?

— Неприятности, Сиренити, — ответил Блейд. — Началось вторжение. Надо успеть нейтрализовать головного дозорного, пока он не просигналил остальным, что путь открыт.

— Но почему именно сегодня? — жалобно спросила Сиренити. — Разве ты не можешь остановить вторжение в какой-то другой день? Сегодня у нас в доме гость.

— Извини, — сказал Блейд. — Время выбрали они, а не мы.

Сиренити повернулась к Калебу.

— Неужели ты ничего не можешь сделать?

— Не волнуйся. — Калеб поставил одну ногу на скамью и наклонился, чтобы завязать шнурки. — Я хорошо справляюсь с делами такого рода.

Калеб почему-то по-настоящему удивился, увидев, как изнутри по кухонным окнам дома Эстерли прошелся луч ручного фонарика.

— Будь я проклят. Там действительно кто-то есть.

— Я же вам говорил, — буркнул Блейд хриплым шепотом. Его голос донесся из-под огромной ели. Харон и Стикс в нетерпеливом ожидании стояли рядом с ним, полускрытые ночными тенями.

Роланд остановился рядом с Калебом и стал внимательно смотреть на темную хижину.

— Да, внутри кто-то есть.

— Вижу. — Калеб поежился от резкого холода и попытался быстро обдумать ситуацию. Вот и рассуждай после этого о фантазиях Блейда, порождаемых его хронической паранойей. В хижину Эстерли определенно кто-то залез. Интересно, кому понадобилось шарить там в такое время.

Потом он вспомнил о ящиках архива в подвале. Там хранились фотографии, отснятые почти за сорок лет. Джесси еще не успела все вывезти. Нельзя было знать заранее, что мог наснимать Эстерли за эти годы. Оказался же в его досье материал для шантажа, который спланировал и осуществил Файрбрейс. С таким же успехом там могут оказаться и другие фотографии, которые кто-то сочтет компрометирующими для себя. Может быть, кто-то еще, услышав о смерти Эстерли, решил порыться в его архиве в поисках опасных для себя фотографий.

— Головной дозорный, точно, — сказал Блейд. — Никаких сомнений насчет этого.

— Похоже, у тебя тут взломщик, мистер мэр, — тихо бросил Роланд. В его голосе слышались нотки сдерживаемого возбуждения.

— Или просто какой-то проезжий, решивший остановиться на ночь в пустой хижине, — возразил Калеб, стараясь сохранить свою роль здравомыслящего в группе.

— Вряд ли здесь, в Уиттс-Энде, бывает много проезжих, — заметил Роланд. — Особенно в это время года. В такой собачий холод.

— У нас тут бывают всякие типы. — Калеб прислушался к этой фразе, которая эхом отдалась у него в мозгу. У нас тут бывают всякие типы.

У нас.

Он впервые осознал, что начал мысленно воспринимать это странное сообщество как дом. Дом — это место, где человек оседает. Женится. Заводит собственную семью.

Я начинаю тренировку, чтобы родить малыша. Время пришло.

— Ну, сынок? Что ты думаешь? — спросил Роланд.

— Думаю, пора, — тихо ответил Калеб. Блейд шевельнулся среди еловых лап.

— Может, я пошлю вперед собак?

— Нет, — сказал Калеб. — Сначала узнаем, что здесь такое. Не хватало еще, чтобы на нас подали жалобу за травлю злыми собаками.

— Не будет никакой жалобы, если мы избавимся от тела, — услужливо высказался Блейд.

— Правильно. — Калеб старался не потерять терпения. — Но дело будет намного чище, если мы станем действовать официально, как в прошлый раз.

Роланд резко повернул к нему голову.

— Что за прошлый раз? — спросил он.

— Это долгая история, — ответил Калеб. — Как-нибудь потом расскажу. Сейчас перед нами другая задача. Следуйте за мной, джентльмены.

— Дверь ломать будем? — осведомился Блейд.

— Не сразу. — Калеб повел свой маленький отряд между деревьями в обход хижины. — Сначала посмотрим, стоит или нет на подъездной дорожке машина.

— Хорошая мысль. — Роланд, держа пистолет дулом к земле, догнал Калеба и пошел рядом.

— На дорожке стоит машина, — раздался голос Блейда. — Я ее уже видел. Парень побывал здесь тайно.

Калеб узнал очертания спортивной машины, как только вышел из-за угла хижины. В темноте было не разобрать, какого она цвета, но он был почти уверен, что красного.

— Вот вам и вторжение. — Калеб остановился. — Это машина Рэдберна.

— Профессора? — Блейд был явно разочарован. — Того, который пристает к Сиренити?

— Боюсь, что так. Я не удивлюсь, если окажется, что агент Джесси по сделкам с недвижимостью сдал хижину Рэдберну. Тот, похоже, решил проводить свое исследование во что бы то ни стало.

— Значит ли это, что ночным приключениям конец? — спросил Роланд, почти не скрывая своего разочарования.

Калеб усмехнулся в темноте.

— Не обязательно. Блейд, сходи-ка с собаками, постучи в дверь.

Блейд сверкнул зубами.

— Понял. Вы назначаете нас комиссией по встрече, верно?

— Что-то в этом роде, — согласился Калеб. — Не забудь предупредить его, что он проживает в зоне высокого риска. Вторжения можно ожидать со дня на день.

— Обязательно все ему скажу. — Блейд сделал знак Стиксу и Харону, которые радостно побежали за ним по пятам.

Роланд смотрел, как Блейд в сопровождении псов направляется к двери хижины.

— Это, надо полагать, будет интересно.

— Обычно так и бывает, — подтвердил Калеб.

Спустя полчаса, входя с холода в уютное тепло дома, Калеб все еще смеялся. За ним, тоже посмеиваясь, шел Роланд. Закрывая за ними дверь, Сиренити с некоторой тревогой смотрела на обоих мужчин.

— Что здесь происходит? — требовательно спросила она. — Где Блейд? Что случилось?

— Не волнуйся, — сказал Калеб. Он снял куртку и повесил ее на медный крюк. — Ситуация под контролем. Вторжение переносится на неопределенный срок.

Снимая свою куртку, Роланд усмехнулся.

— Ваш друг Блейд вернулся к своей регулярной дозорной службе.

— Но что ты там делал? — Сиренити поспешила за Калебом и Роландом, которые сразу направились к дровяной печке, чтобы согреться.

— Выполнял свои обязанности в качестве мэра. Я и мои сопровождающие были заняты тем, что приветствовали нового гражданина Уиттс-Энда. — Калеб протянул руки к теплу печки. Встретившись со смеющимися глазами деда, он подмигнул.

— Какого еще нового гражданина? — спросила Сиренити.

— Ллойда Рэдберна, известного профессора социологии. — Калеб усмехнулся. — Агент Джесси по недвижимости сдал ему внаем хижину Эстерли.

— Господи, только не это. — Сиренити не могла скрыть своей досады. — Я так надеялась, что он откажется от этого дурацкого исследования.

— Вероятно, он именно это и обдумывает сейчас, — подозрительно мягким тоном произнес Роланд.

Сиренити нахмурилась.

— Минуточку. Что вы там вдвоем натворили? Надеюсь, ничего такого, что навлечет на нас неприятности.

— Да ничего мы ему не сделали, просто поприветствовали как вновь прибывшего в город, — успокоил ее Калеб.

Сиренити уперла руки в бока и прищурившись посмотрела на обоих мужчин.

— И в чем же состояло это приветствие, если не секрет?

— Мы послали Блейда, чтобы тот предупредил его о возможности вторжения, — объяснил Роланд. — Калеб сказал, что было бы нечестно не подсказать человеку, какие опасности его здесь подстерегают.

— Вы послали к нему Блейда? — Сиренити явно встревожилась. — Но Ллойд раньше не встречался с ним. Он не поймет. Вы ведь знаете, как можно испугаться Блейда, когда видишь его впервые. Надеюсь, вы тоже подошли к двери и как-то все объяснили Ллойду.

Калеб с улыбкой посмотрел через печку на Роланда.

— Черт, об этом мы как-то не подумали, а?

— Действительно, не подумали. Да и не совсем ясно, как можно было бы кому-то объяснить про вашего друга Блейда, вот в чем дело. Он, похоже, единственный в своем роде.

— Объяснить Блейда нельзя, его нужно испытать на себе. — Калеб отправился на кухню. — За то, что вторжения этой ночью не будет, можно бы и пивка выпить. Ты как, дед?

— Не откажусь. Отпраздновать несостоявшееся вторжение — такое бывает не каждый день.

Смеющийся взгляд Сиренити встретился с глазами Калеба, когда тот открывал холодильник.

— Вы двое можете сидеть здесь хоть всю ночь, пить ваше «Старое свиное пойло» и рассказывать друг другу, как вам удалось предотвратить нападение на Уиттс-Энд. А я пошла спать. Сон мне необходим.

— Да, я знаю. — Калеб вынул две бутылки пива и захлопнул дверцу холодильника. — Ты ведь тренируешься.

— Все верно. Спокойной ночи, джентльмены. — Сиренити безмятежно улыбнулась обоим мужчинам и удалилась в спальню.

Волна пьянящего чувства нахлынула на Калеба, когда он смотрел ей вслед. Он повернул голову и увидел, что Роланд наблюдает за ним с каким-то необычным выражением.

— Из нее получится интересная внучатая невестка, уж это точно, — сказал Роланд, когда Калеб протянул ему одну из бутылок «Старого свиного пойла». — Но обещай мне одну вещь.

— Какую?

— Постарайся, чтобы ее фотографии, сделанные Эстерли, не попали в «Вентресс-Вэлли ньюс», ладно? Я не уверен, что публика в твоем родном городе способна оценить этот вид изящного искусства.

Калеб вспомнил о негативах, которые нашел у Файрбрейса в ящике письменного стола буквально за две минуты до того, как полиция Сиэтла прибыла но вызову 911.

— Не беспокойся. Кажется, я могу тебе обещать, что эти фотографии останутся только в моей частной коллекции. Есть лишь один человек, у которого еще могут быть копии, но думаю, что их нетрудно будет получить.

— Кто этот человек?

— Франклин.

— Я заберу их у Франклина, — сурово проговорил Роланд.

Калеб сделал глоток пива и подумал, как лучше будет сказать то, что должно быть сказано.

— Мне надо кое-что поведать тебе о прошлом, чтобы ты был в курсе.

Роланд вздохнул и опустился в мягкое кресло.

— Я тебя слушаю.

Полтора часа спустя Сиренити разбудило тихое позвякивание бусинок. Она зашевелилась под одеялом, когда Калеб раздвинул занавес и забрался в постель. Он протянул руки и обнял ее.

Она нежно коснулась его лица.

— Ну, как все прошло?

Калеб запустил пальцы в ее волосы и уткнулся носом ей в ухо.

— Что все?

— Твой разговор с Роландом.

— Нормально. Я постелил ему на диване. — Калеб поцеловал ее в шею.

Сиренити сделала попытку уклониться от его губ.

— Ты все ему рассказал? О том, как погибли твои родители? И о Файрбрейсе?

— Угу. — Колено Калеба постепенно пробиралось все выше, раздвигая ей бедра.

— А о связи Франклина с Патрицией тоже рассказал?

— Нет. Я ведь уже говорил тебе, что не вижу в этом большого смысла.

— Ну и как?

— Что как?

— Ну, как он это все принял? — спросила Сиренити с досадой.

— Обыкновенно принял, — ответил Калеб. — Как он сам мне напомнил, ему восемьдесят два года. У него большой опыт по принятию всего, что преподносит ему жизнь.

Сиренити подумала над этим.

— И он способен меняться, Калеб. Он это доказал.

— Да. — Калеб провел рукой по ее ноге до верхней части бедра.

— Ради тебя.

— Да. — Он нежно ущипнул ее.

— И сегодня он приехал сюда совсем не потому, что я вынудила его, правда. Он приехал из-за тебя.

— Я знаю. — Калеб притянул ее к себе на грудь.

— Он приехал сюда, потому что хотел, чтобы на этот раз все было иначе, — серьезно сказала Сиренити. — Потому что не хотел повторять ошибок прошлого.

— Как ты скажешь. — Он положил руку ей на затылок и пригнул ее голову так, чтобы ее губы оказались совсем близко к его губам.

— И ты любишь его, — невнятно проговорила Сиренити, так как ей мешал его рот.

— Он мой дед. Я его внук. Мы не разводили особых сантиментов по этому поводу. Просто решили, что ко мне от него и к нему от меня налипло черт знает сколько кусочков и частичек.

— Калеб, я уверена, что твое чувство к деду — это настоящая сыновняя любовь, — сказала Сиренити. — И он тебя любит как сына. Это сразу видно.

— Ты так думаешь?

— Я в этом уверена.

— Что ж, ты имеешь право на собственное мнение. А теперь, если ты не против, я хотел бы сменить тему.

— О чем ты хочешь поговорить?

— О графике твоих тренировок. — Он легонько коснулся губами ее губ, потом поцеловал ее в подбородок.

— Ах, это. — Сиренити улыбнулась в темноте. — Я хочу сделать все как можно лучше для малыша.

Ведь это будет первый ребенок, который родится в Уиттс-Энде после меня.

— Мне понятно твое желание постараться как следует. Будь уверена, что для своего проекта ты заручилась помощью самого лучшего консультанта в этой области.

— Приятно это слышать.

Калеб взял ее лицо в ладони и посмотрел ей в глаза пугающе серьезным взглядом.

— Должен тебя предупредить, что у меня не было большого опыта с младенцами и всем, что с ними связано.

— Об этом не беспокойся, — прошептала Сиренити. — У меня предчувствие, что у тебя это будет прекрасно получаться.

Громкий стук во входную дверь внезапно разбудил Калеба. Он повернулся на бок, высвободил свои ноги из-под ног Сиренити и сел в постели. В окно просачивался холодный свет утра.

Стук раздался снова, на этот раз еще громче.

— Кто-то стучит в дверь, — невнятно сказала Сиренити из-под подушки.

— Действительно. — Калеб откинул одеяло. — Кто бы он ни был, жить ему осталось всего ничего.

Сиренити засмеялась в подушку.

— Наверно, это приехал Гарри забрать твоего деда и отвезти его домой. Ему и так будет не по себе, так что не терроризируй его.

— Незачем было являться ни свет ни заря. — Калеб рывком натянул джинсы и пошел по коридору в гостиную. Он услышал, как входная дверь открылась, прежде чем он успел до нее дойти.

— Доброе утро, — вежливо протянул Роланд. — Немного рановато для визитов, вы не находите?

— Кто вы такой, черт побери? — резко спросил низкий, грубый голос.

— Моя фамилия Вентресс. А вы кто?

— Вы — Вентресс? — В голосе, похожем на медвежий рык, послышалось явное недоверие. — Ариадна сказала мне, что вам тридцать с небольшим и что вы классный деловой консультант или что-то вроде того.

— Калеб Вентресс — это я, — с каменным выражением лица сказал Калеб, выходя из-за угла.

— Это точно? — Стоявший в дверях гигант уставился на него из-под выступающих надбровий, которые сделали бы честь неандертальцу. В ухе у незнакомца остро поблескивала золотая серьга. Он бросил еще один взгляд на Роланда, который придерживал дверь, не давая ей закрыться. — Сколько же здесь всего Вентрессов?

— Двое. — Калеб окинул гостя быстрым, оценивающим взглядом.

Гигант походил на медведя не только голосом, но и всем своим обликом. У него были массивные плечи, густая борода и крупные, резкие черты лица. Его темно-карие глаза настороженно блестели. На нем были выцветшие джинсы, кожаные сапоги и черная кожаная куртка, отделанная серебряными бляшками. Его начинающие редеть седые волосы были повязаны цветастым платком по моде рокеров и пиратов.

— Так-так-так. — Незнакомец бесцеремонно окинул Калеба с ног до головы оценивающим взглядом. — Значит, вы и есть тот самый парень.

— Похоже, что так. А вы кто? — спросил Калеб.

— Меня зовут Джулиус Мейкпис, сынок. — В гуще щетинистой бороды сверкнули белые зубы. — Будем надеяться, что мы с тобой хорошо поладим. Судя по тому, что я слышал, мне предстоит стать чем-то вроде твоего тестя.

Глава 20

Девять с половиной месяцев спустя, вскоре после полудня в ясный солнечный день Сиренити вдруг поняла, что внутри у нее что-то происходит. Она подняла глаза от восторженного отчета о ретроспективной выставке Эмброуза Эстерли, напечатанного во вчерашнем номере «Сиэтл таймс».

— Ты бы сходила, нашла мне Калеба, — сказала она, обращаясь к Зоун.

Зоун не отрывала взгляда от лежавшей перед ней стопки заказов, полученных с утренней почтой. Вышло второе издание каталога «Уиттс-Энд — почтой», и дела шли бойко.

— Мэр со своим дедом осматривает склад. Гроза, что была вчера ночью, по-видимому, не прошла бесследно. Ветром повалило дерево, и оно упало на крышу.

Необходимость в складе возникла уже на третий месяц после выхода первого издания каталога. Заказы шли быстро и регулярно. Главной заботой Калеба стало, по существу, изыскивать способы стабилизации и контроля роста нового предприятия.

Сиренити взялась рукой за поясницу и поморщилась.

— Пожалуйста, найди Калеба и скажи ему, что мне пора.

— Куда тебе пора? — Зоун вопросительно вскинула на нее глаза. В ту же секунду они округлились. — О Боже мой! Пора? Ты хочешь сказать, что тебе пора рожать?

— Да. — Сиренити коротко вздохнула.

Зоун вскочила на ноги.

— Тебе же ходить еще две недели.

— Иди скорее.

— Оставайся на месте, никуда не двигайся. — Шафранно-оранжевые одежды Зоун образовали в воздухе крылья, когда она бросилась к двери. — Не шевелись. Я позову Калеба и других.

— Не беспокойся, — громким шепотом сказала Сиренити пустому офису. — Я никуда не денусь.

Зоун в одном права, подумала она. Это началось слишком рано. На целых две недели. И слишком быстро протекает. Доктор говорил, что после первых симптомов у нее будет масса времени, чтобы успеть спуститься с горы и доехать до Буллингтонской мемориальной больницы.

Она запоздало пожалела, что почти не обратила внимания на боль в нижней части спины, от которой проснулась этим утром. Она так привыкла за последнее время к общим неудобствам беременности, что особенно и не задумалась о новых болях.

Она взглянула на часы и с ужасом поняла, что схватки, возможно, начались уже несколько часов назад, а она только сейчас отдала себе в этом отчет.

Сиренити с трудом поднялась на ноги, но тут же рухнула обратно в кресло, почувствовав сильную схватку. Она попыталась вспомнить помогающие при родах мантры, которым научила ее Зоун.

Громко звякнули колокольчики над входной дверью, когда ее резко распахнули.

— Сиренити! — закричал Калеб. — Ты где?

— Я здесь. — Она слабо улыбнулась, когда он показался в дверях. Вслед за ним появились Роланд, Ариадна, Зоун, Джулиус и Монтроуз. Она слышала звук торопливых шагов но деревянному тротуару за окном — новость распространялась все шире. — Надеюсь, что и в этом деле ты хорошо разбираешься, потому что времени спуститься с горы, похоже, не будет.

— С горы и так нельзя спуститься, — сказал Монтроуз, который явно был близок к панике. — Во время вчерашней сильной грозы на дорогу упало дерево. Дорожная бригада из Буллингтона еще не добралась до него.

— Вызывай санитарную машину, — велел Калеб. — Скажи им, что встретишь их у поваленного дерева. Там ты подхватишь медиков и привезешь сюда, в Уиттс-Энд.

— Понял. — Монтроуз повернулся и схватил трубку одного из трех телефонов, недавно установленных для нужд нового бизнеса.

Джулиус выглядывал из-за спины Калеба. На лице у него было странно застывшее, какое-то убитое выражение.

— Нет, будь я проклят. Нельзя, чтобы это произошло прямо здесь, как в прошлый раз. — Он схватил Калеба за руку. — Мы должны отвезти ее в больницу, парень.

— Отвезем. — Калеб подошел к Сиренити. Сиренити втянула сквозь зубы воздух, когда подступила следующая схватка.

— Черт возьми. — В дверях стояла Джесси и пристально смотрела на Сиренити. — Надо что-то делать.

— Прошу тебя. — Ариадна умоляюще взглянула на Сиренити. — Ты должна продержаться, пока мы не доставим тебя в больницу. Мы не можем рисковать.

Калеб нагнулся и взял Сиренити на руки, вынув ее из кресла. С нею на руках он повернулся к двери.

— Дайте дорогу.

Все расступились.

Успокоенная ощущением держащих ее рук Калеба, Сиренити посмотрела на море окружавших ее встревоженных лиц. Она знала, что каждый из находящихся здесь людей вспоминает обстоятельства смерти ее матери. Они нуждались в ободрении еще больше, чем она.

— Ничего страшного, — сказала она. — Все будет нормально, не так, как в прошлый раз. Я тренировалась. — По ней прокатилась очередная волна боли. Она уткнулась лицом в плечо Калеба. — Пожалуйста, отнеси меня домой. И поторопись, иначе малыш родится в третьем проходе, между гранолой и соусом.

— Держись, Сиренити, — с силой произнес Калеб. — С тобой все будет в порядке.

— Я знаю. Именно это я и пытаюсь тебе сказать. — Сиренити безуспешно старалась удержаться от сдавленного крика, когда на нее обрушилась новая волна боли.

Калеб с Сиренити на руках двинулся к выходу.

— Не волнуйтесь все, — прозвучал совсем близко очень спокойный голос Роланда. — Мы вдвоем с Калебом приняли не одного новорожденного. Справимся и с этим.

— Мы принимали жеребят, а не детей, — грубовато возразил Калеб.

— Не так уж велика разница, — мягко заметил Роланд. — Всю работу делает сама природа. Вот увидишь.

Теплый, золотой солнечный свет лился в белую комнату. Сиренити прижимала к себе малюток и смотрела на закрытую дверь. Скоро она откроется, и он придет к ней.

Маленький Гордон Тревор Вентресс шевельнулся. Она посмотрела на него сверху вниз и улыбнулась.

— Не волнуйся. Папа скоро придет и заберет нас домой. — Крошечная Эмили Кристал Вентресс взмахнула малюсенькой ручонкой.

Близнецы родились — живые, здоровые и без осложнений — в постели своих родителей в Уиттс-Энде. Их обоих принял на руки отец.

Как только эти драматические события закончились, стало известно, что дорогу наконец расчистили. Вскоре прибыла и санитарная машина. Медики отвезли Сиренити и малышей в Буллингтонскую мемориальную больницу для обычного медицинского обследования.

Жизнерадостный доктор объявил, что и мать, и младенцы абсолютно здоровы, и похвалил всех участников событий. Сиренити, Гордон Тревор и Эмили Кристал остались на ночь в больнице. Теперь пора было отправляться домой.

Сиренити тихонько напевала малышам, с удивлением осматривая больничную палату. Сегодня утром она проснулась со странным ощущением, будто когда-то уже видела все это. Ей не понадобилось много времени, чтобы узнать окружающую ее обстановку. Белая комната, золотой солнечный свет и закрытая дверь. Все прямиком взято из видения, которое было ей в прошлом году в пещере горячих источников.

— Такого не бывает, — прошептала она Гордону и Эмили. — Чистейшее совпадение.

Она могла бы поклясться, что слышит звуки вальса.

Дверь открылась.

В белую, залитую солнцем комнату вошел мужчина.

Он улыбнулся ей.

— Проклятие, — сказала Сиренити. — Это не он.

— Эй, Сиренити, привет! Как чувствует себя новоиспеченная мамаша? — Ллойд Рэдберн весело подтанцовывал к кровати. На лице у него была улыбка до ушей. В руке он держал два скатанных в трубочки журнала сугубо научного вида. Один был перевязан розовой ленточкой, а другой голубой.

Она улыбнулась.

— Привет, Ллойд. Что это у тебя?

— Это? — Ллойд помахал журналом. — Просто маленький подарок для малышей. Сигнальные экземпляры следующего квартального номера «Джорнэл оф соушл дайнэмикс». В нем моя статья. Я подумал, может, это будет неплохой сувенир для близнецов.

— Ну, спасибо, Ллойд. Это очень мило с твоей стороны.

— Не стоит. Благодаря этой статье я получил повышение. Перед тобой новый завкафедрой социологии Буллингтонского колледжа.

— Поздравляю.

— Эй, без тебя ничего бы не получилось. — Ллойд засмеялся, рассматривая малышей у нее на руках. — Работа вышла немножко не такой, как я задумал, но редактор сказал, что это уникальное исследование. Я, разумеется, с ним согласился.

— Как называется твоя работа?

— "От аутсайдеров до предпринимателей: влияние мелкого бизнеса на социальную структуру типичного пограничного города".

— Звучит впечатляюще.

— Спасибо. Я тоже так думаю. — Ллойд попытался напустить на себя скромный вид, но это ему не удалось. — Должен признать, что я твой должник, Сиренити, дорогуша. Если бы ты не сказала добрым гражданам Уиттс-Энда, чтобы они мне помогали, то я никогда бы не смог сделать эту работу.

— Я покажу твою статью Гордону и Эмили, как только малыши научатся читать, — пообещала Сиренити.

— Замечательно. Послушай, Сиренити, я тут думал…

Сиренити посмотрела на него и увидела знакомый блеск в его глазах. У нее вырвался стон.

— Нет, нет и нет. Я просила всех помочь тебе один раз, чтобы отвязаться от тебя. Больше помощи не жди. У меня дел будет выше головы.

— Но новое исследование будет иметь больше антропологический уклон. — Ллойд постарался, чтобы это прозвучало как можно убедительнее. — Думаю назвать эту работу так: «Видения, традиции и перемены: развитие и модификация легенды в типичном пограничном сообществе».

— Отстань.

— Но это будет идеально, Сиренити. Особенно сейчас, когда родились малютки Гордон и Эмили. Такое завершение для живой легенды.

— Какая еще живая легенда?

— Ты.

— Ллойд, предупреждаю тебя, я абсолютно не намерена помогать тебе в дальнейших твоих социологических изысканиях в Уиттс-Энде. Это тебе ясно?

— Ну конечно, нет необходимости беспокоиться из-за этого уже сейчас, — заверил ее Ллойд. — В данный момент мысли у тебя заняты другими вещами. Я это понимаю.

— Это здорово, что понимаешь. — Сиренити нахмурилась. — Ллойд, ты слышишь вальс?

— Кто-то включил радио внизу, на столе у медсестры. — Ллойд наклонился вперед, чтобы лучше рассмотреть Эмили Кристал.

Дверь белой, залитой солнцем комнаты отворилась.

В комнату вошел Калеб.

Он улыбнулся ей.

На мгновение время остановилось.

— Теперь правильно, это он, — прошептала Сиренити. — А мы тебя ждем.

— Привет-привет. — Ллойд протянул Калебу руку. — Поздравляю, мистер мэр. Малютки похожи на вас как две капли воды.

Калеб сердито посмотрел на Ллойда, но руку потрясти позволил.

— Что вы здесь делаете, Рэдберн? Я думал, мы больше вас не увидим, после того как вы закончили свое исследование.

— Я просто пришел выразить свое почтение вновь прибывшим, — сказал Ллойд.

— Прекрасно. Если вы не против, я бы хотел забрать домой свою семью.

— Без проблем. — Ллойд неторопливой походкой направился к двери. — Еще увидимся.

— Постараюсь, чтобы этого не случилось. — Когда Ллойд ушел, Калеб с улыбкой повернулся к Сиренити. — Ты готова?

Она крепче прижала к себе Гордона Тревора и Эмили Кристал.

— Мы все готовы.

— Сестра сказала, что будет здесь через минуту с креслом-каталкой. — Калеб прикоснулся к крошечной ручке сына. Его глаза потеплели от тихого изумления.

— Мне не нужна никакая каталка.

— Они не выпустят тебя отсюда своим ходом. — Калеб широко улыбался, с восхищением рассматривая Эмили Кристал. — Они просто невероятные, правда?

— Правда. А где твой дед?

— Ждет за дверью вместе со всеми остальными.

— Боже мой, неужели все ждут там, в приемной?

— Около того.

— А кто же остался в магазине? Кто занимается новыми заказами, которые наверняка пришли? Кто сидит на телефонах, выслушивает жалобы и распутывает недоразумения?

— Расслабься. Мы кое-кого оставили на телефонах, — сказал Калеб.

— Кого же?

— Блейда.

— Да ты что? — Сиренити пришла в ужас. — Надо немедленно возвращаться в Уиттс-Энд. Ведь Блейд решит, что всякий, кто звонит, для того чтобы сделать заказ, тайно планирует вторжение.

— Да я шучу. Не волнуйся. Ситуация под контролем. С ним там Зоун. — Калеб встретился с ней глазами. — Перед отъездом отсюда я хочу подарить тебе вот это. — Он протянул ей сверток, который принес с собой.

— О Калеб! Спасибо.

Калеб взял подержать Гордона Тревора, пока Сиренити, одной рукой прижимая к себе Эмили Кристал, другой разворачивала коричневую бумагу, в которую был завернут подарок. У нее перед глазами оказались два тома, переплетенные в выцветшую искусственную кожу.

— Что это такое? Школьные ежегодники? — Сиренити подняла глаза на Калеба. — Ничего не понимаю. Это твои?

— Нет. — Калеб напряженно смотрел на нее. — Это ежегодники школ, где учились твои родители.

— Мои родители? — Сиренити едва дышала.

— Частному детективу потребовалось несколько месяцев, чтобы вычислить эти школы и раскопать ежегодники за нужные годы. Он прислал их мне вчерашней почтой. Но тут то одно, то другое, так что у меня не было возможности отдать их тебе.

У Сиренити так пересохло во рту, что она едва могла говорить.

— Здесь мои родители?

— Я отметил страницы. — Калеб улыбался. — Посмотри.

Сиренити медленно раскрыла первый том. Ее взгляд тут же упал на лицо молодой девушки. Ученицы выпускного класса. С фотографии на нее смотрело хрупкое создание, в глазах которого настороженность соседствовала с надеждой.

Сиренити долго-долго смотрела на фотографию. Это ее мать.

— У тебя ее глаза. Посмотри теперь другой том, — через минуту подсказал ей Калеб.

У Сиренити так сильно дрожали пальцы, что ей едва удалось раскрыть второй ежегодник. Когда ей наконец это удалось, перед ее глазами оказалась цветная фотография молодого человека, тоже ученика выпускного класса. Тревор Джоунс. Тени у него в глазах говорили о туманном прошлом, но лицо выражало жизнестойкость, силу и решительность.

С чувством изумления Сиренити прикоснулась к фотографии отца.

— У него были рыжие волосы.

Калеб посмотрел на облако огненных волос, обрамлявшее лицо Сиренити.

— Не думала же ты, что твои волосы получились такими сами по себе, а?

— Кусочки и частички других людей, — прошептала Сиренити. Ее глаза затуманились. — Калеб, ты сделал мне чудесный подарок.

— Он ничто по сравнению с тем, что подарила мне ты, — сказал Калеб. — Я люблю тебя, Сиренити.

Она подняла на него глаза и увидела, что он абсолютно уверен в том, что сказал.

— Я всегда знала, что это у тебя хорошо получится.

Тут открылась дверь. В палату вошла улыбающаяся медсестра, катя перед собой кресло. Она посмотрела на Сиренити и спросила:

— Вы готовы отправиться домой?

— Да, — ответила Сиренити. — Мы готовы.

Калеб задержался на мгновение, окидывая взглядом залитую солнцем белую комнату, потом вслед за своей семьей вышел в коридор. Он задумчиво хмурился.

— Знаешь, это место чем-то мне знакомо.

Сиренити засмеялась. Радость, бурля, поднималась в ней, словно кристально прозрачная вода из бездонного источника.

— Я точно знаю, что ты хочешь этим сказать.

1

Экстракт соевого молока, соевый творог, обязательный компонент многих китайских и японских блюд. — Здесь и далее примеч. пер.

2

Специалист по выживанию в экстремальных условиях.

3

В древнегреческой мифологии — одна из рек подземного царства. где обитали души умерших. Переправлял их через нее Харон.

4

От англ. blade — клинок, лезвие.

5

Подслащенная овсянка с добавлением орехов и изюма.

6

От англ. hot tub — резервуар типа небольшого глубокого бассейна с устройством для гидромассажа.

7

Ничего (исп.).

8

Корабль, доставивший в 1620 году в Плимутскую бухту первых английских поселенцев.

9

Королева фей из комедии В. Шекспира «Сон в летнюю ночь».

10

Индийская кисло-сладкая фруктово-овощная приправа к мясу.