Последний холостяк

– А что это за курсы? – поинтересовалась Антония, проникнувшись симпатией к трудолюбивому и благонамеренному юноше. – Кто их спонсирует? И что там преподают?

– Курсы спонсирует фирма мистера Ремингтона Kappa, – охотно удовлетворил ее любопытство Дэвидсон. – Лекции нам читают ведущие специалисты крупных банков и компаний, расположенных в Сити. Мне очень нравится учиться. Мы изучаем бухгалтерское дело, торговое законодательство, основы управления бизнесом. Если я буду хорошо работать и прилежно учиться, то обязательно стану заведующим отделом или же открою свой магазин.

Глаза юноши мечтательно заблестели, и Антонии вспомнились гордые лица менеджеров, с которыми она познакомилась на совещании в конторе Ремингтона этим утром. Очевидно, их успех служил Дэвидсону хорошим примером и давал ему дополнительный стимул к труду и учебе. Получалось, что Ремингтон вовсе не бессердечный эгоист, раз он проводит прогрессивную и либеральную политику в своей компании. Благодаря ей многие его сотрудники уже сделали успешную карьеру, а молодежь получила возможность уверенно смотреть в будущее, жениться и обзаводиться детьми. От этой мысли на сердце у Антонии сразу потеплело.

Молодой продавец заговорщически подмигнул ей и негромко сказал:

– Если вы будете правильно себя вести, мадам, то они, возможно, и вам позволят учиться. Говорят, что владелец магазина покровительствует своим сотрудницам, особенно таким молоденьким и хорошеньким, как вы.

– Неужели? – воскликнула Антония и покраснела.

– Точно! Он уже многим помог! – сказал Дэвидсон.

– Что ж, в этом нет ничего оригинального, – передернув плечами, сказала Антония. – Всякий мужчина готов оказать помощь девушке, если та не останется в долгу и отплатит ему соответствующим образом.

Дэвидсон помрачнел, подумал и добавил:

– Не верьте тому, что пишут о лорде Карре в газетах! Он порядочный и добрый человек. И никогда не позволил бы себе напасть на улице на женщину.

– Напасть на женщину? – переспросила Антония, ошеломленная услышанным.

Оглянувшись по сторонам, Дэвидсон вытащил из-под прилавка спрятанную там газету и украдкой продемонстрировал Антонии заголовок статьи, опубликованной на первой странице. Он гласил: «Аристократ насилует женщину прямо на улице». Ниже следовало еще более нелепое обвинение: «Граф Ландон принуждает даму исполнять мужскую работу!»

У Антонии екнуло сердце. Переведя дух, она прочла всю напечатанную в газете галиматью и пришла в жуткое возмущение. Автор клеветнического репортажа утверждал, что он стал очевидцем возмутительной попытки Ремингтона Kappa затащить несчастную беззащитную вдову в переулок, с тем чтобы провести ее оттуда через черный ход в свою контору и заставить ее выполнять унизительную и тяжелую мужскую работу. Репортер не пожалел темных красок для портрета лорда-изверга, задавшегося целью опорочить и унизить добрейшую и порядочнейшую даму, чьи добродетели прекрасно известны лондонской общественности. От злости Антония чуть не порвала газету на мелкие кусочки.

– Все это чушь собачья и гнусный поклеп! – согласился с ней Дэвидсон. – Его сиятельство порядочный человек и хороший работодатель. Он дает мне шанс повысить квалификацию и проявить себя. Поэтому я ни за что не поверю, что он унизил беззащитную женщину.

– Чем это вы занимаетесь в рабочее время? – раздался сердитый голос у них за спиной.

Спрятав газету, они обернулись и увидели мистера Хэнкса. Нахмурив брови, он сказал:

– Я не потерплю здесь бездельников и сплетников! Составьте мне опись имеющихся на складе салфеток и скатертей, – приказал он Дэвидсону. – А вы, новенькая, возьмите веник и подметите пол!

– Может быть, я лучше помогу мистеру Дэвидсону? – робко спросила Антония. – Если он будет считать, а я – записывать, дело пойдет гораздо быстрее.

– От женщин всегда только лишние хлопоты и недоразумения, – пробурчал Хэнке. – Мне требуется точная опись! Займитесь привычным для вас делом, наведите здесь чистоту!

С этими словами он ушел. Побагровев от негодования, Антония же еще долго не могла успокоиться.

– Не надо ему перечить, – прошептал юноша. – Иначе можно очутиться на улице!

– Почему он так плохо думает о женщинах? – воскликнула Антония.

– Он придерживается мнения, что их место – дома, а не в магазине, где требуются мужская сила и сноровка, – объяснил Дэвидсон, пожав плечами. – Так что принимайтесь-ка побыстрее за свое дело, пока он сюда не вернулся и не уволил вас.

Антония насупила брови и с тоской взглянула на веник. Ей странно было слышать, что подметание и мытье полов, протирка плафонов и составление описи постельного белья и скатертей – это нелегкий мужской труд. В ее доме такая работа всегда считалась женской. Отчего же в мире коммерции все обстоит наоборот? Почему покупателей обслуживают исключительно вышколенные продавцы-мужчины, а ей, женщине, доверяют лишь тряпку, веник, швабру и метлу? Да какое право имеет этот старый маразматик брюзжать о врожденной бестолковости лиц женского пола? Почему он сомневается, что она тоже умеет считать и писать? Неужели только лишь потому, что он считает, что место женщины дома и заниматься она должна чисто женской работой? А вдруг ей захочется работать продавцом?

Эта мысль так поразила Антонию, что она остолбенела, сжав веник в руке. И в самом деле, что ее ждет, если ей придется, подобно многим другим овдовевшим и незамужним женщинам, искать свое место в этом безжалостном мире, где правят мужчины? Что стало бы с ней, если бы она была вынуждена одна растить ребенка?

Ответ Антония пыталась найти в течение всего времени, пока наводила чистоту в разных секциях магазина. Неприязненное отношение к ней заведующих, с которыми ей пришлось иметь дело, укрепило ее во мнении, что им не терпится побыстрее от нее избавиться. Повсюду она чувствовала себя лишней.

От нее, разумеется, не укрылась истинная причина такого отношения к ней: только мужчины имели дело с покупателями. Лишь у них имелись реальные шансы получить комиссионное вознаграждение. Когда какая-то покупательница обратилась было к ней за советом, администратор тотчас же вмешался и направил эту даму к одному из старших консультантов. «Бедняга Дэвидсон, – с грустью подумала Антония, – тоже имел мало шансов заработать приличные деньги, пока его держали за мальчика на побегушках».

К концу рабочего дня у нее разболелась поясница, а в глазах возникла резь от краски, корпии и пыли. Встречаться с Ремингтоном Карром ей совершенно не хотелось, и, выйдя из магазина, она попыталась было нанять экипаж. Но к тротуару подкатила знакомая ей черная лакированная карета с фамильным гербом графа Ландона на дверце. Распахнувший ее Ремингтон помог ей сесть с ним рядом, велел кеб-мену трогать, окинул ее изучающим взглядом и сочувственно промолвил:

– День, судя по всему, для вас выдался тяжелый!

– Мне к трудностям не привыкать, – сухо ответила она, глядя в окошко. – Не могу только понять, что вы всем этим хотите мне доказать?

– Признаться, я и сам не знаю. Может быть, вы лучше мне это объясните? – промолвил он, откидываясь на спинку сиденья и складывая руки на груди. – Что нового вы узнали за сегодняшний день о мужском труде?

Антония наморщила лоб и задумалась. Вопрос был не из легких. Граф молчал, очень довольный собой.

– Я пришла к выводу, что мужской труд ничем не отличается от работы, которую почему-то принято называть женской, – наконец сказала Антония. – Он такой же тяжелый и неприятный. Я подметала, вытирала пыль с полок, чистила плафоны, мыла пол и витрины, терпя при этом косые взгляды управляющих и старших продавцов. Все это я вполне могла бы делать и дома, не видя идиотов, подобных Хэнксу. Представьте себе, этот недоумок не позволил мне даже пересчитать салфетки и скатерти на складе! Очевидно, он уверен, что женщины настолько тупы, что не способны произвести простейшие арифметические действия.

– К сожалению, не все мои сотрудники разделяют мое уважительное отношение к особам женского пола, – сказал Ремингтон, прищурившись.

Это замечание, произнесенное им извиняющимся тоном, возымело на Антонию неожиданное действие: все ее прежние представления о графе Ландоне и его взглядах на права женщин претерпели существенное изменение. Раньше ей казалось, что Ремингтон уважает женщин не совсем так, как это принято в консервативных кругах общества. Признавая за ними право на труд, обучение и личную свободу, он отрицал необходимость брака. Теперь же она взглянула на него иначе, с большей симпатией и теплотой.

– Еще я узнала, что работа вне дома порой бывает чересчур обременительной для женщины, – продолжала она с воодушевлением. – И не потому, что она не способна ее выполнить, а из-за предвзятого отношения к ней других людей. Таких, например, как этот старый осел Хэнке, унижающий и оскорбляющий женщин, желающих зарабатывать приличные деньги, чтобы достойно жить и оставаться независимыми. Короче говоря, полученный сегодня опыт превратил меня в сторонницу ваших прогрессивных воззрений на положение женщин в современном британском обществе.

– Вы не шутите, мадам? – в тон ей с улыбкой спросил лорд Карр.

– Нет, я говорю вполне серьезно, – сказала Антония, и улыбка исчезла с его лица. – Теперь я поняла, – продолжала она, – что некоторым женщинам вообще не нужно выходить замуж! Брак изжил себя как общественный институт, он уходит в прошлое, потому что супружество ограничивает права женщин и лишает их многих возможностей. Я полагаю, что женщина, не желающая выходить замуж, должна иметь возможность и право на образование и работу, обеспечивающую ей достойную и самостоятельную жизнь.

Написанное на лице Ремингтона беспокойство указывало на его несогласие с подобной точкой зрения. Но возражать он не решался, поскольку еще недавно сам во всеуслышание заявлял о своей приверженности таким прогрессивным идеям. От волнения уши его покраснели, а физиономия помрачнела.

Удовлетворенно улыбнувшись, Антония продолжала:

– И еще я твердо усвоила, что наивно верить в порядочность и объективность прессы. Репортеры непременно что-нибудь переврут!

– Вы прочли сегодняшнюю статейку в газете, – констатировал Ремингтон, прикидывая в уме, хорошо это для него или плохо.

– Да, прочла, – не стала отпираться Антония. – И пришла к заключению, что между вами, ваше сиятельство, и одиозным изданием под названием «Гафлингерс газетт» очень много общего.

– Как это понимать?

– А так, что вы странным образом заблуждаетесь, даже когда фактически правы, – отрезала она и, откинувшись на спинку сиденья, погрузилась в молчание.

Ее признание его правоты хотя бы в одном случае слегка подняло Ремингтону настроение, и он, вздохнув с облегчением, рассудил, что этот день нельзя считать полностью потерянным.

На другое утро карета графа Карра снова появилась у дома леди Пакстон в половине девятого. На сей раз Антония твердо решила проигнорировать этот факт. С нее было достаточно и одного дня, чтобы прочувствовать все «прелести» мужской работы. Но упрямый кебмен продолжал сидеть на козлах до четверти одиннадцатого и опять привлек к своему экипажу внимание местного стража порядка, репортеров и соседей, недовольных беспорядком на улице возле их жилищ.

Поднявшиеся шум и гомон голосов вынудили Антонию выйти из малой гостиной, где она читала книгу, с намерением отослать кебмена к его хозяину. К своему удивлению, она увидела в прихожей тетушку Герм иону, уже одетую и со шляпкой и перчатками в руках. Воспользовавшись замешательством Антонии, бойкая старушка схватила ее под руку, вывела на улицу и, протиснувшись сквозь толпу репортеров, усадила в экипаж.

И не успела она опомниться, как лихой кебмен домчал их до магазина «Эмпориум», у входа в который их встретил сам владелец. Укоризненно покачав головой, Ремингтон велел кучеру отвезти тетушку Гермиону в контору, где ее с нетерпением ожидал дядюшка Паддингтон, взял Антонию под руку и увлек ее к служебному входу. Она пыталась протестовать, восклицая с негодованием:

– Это низко и подло! Вы не смеете так со мной поступать! Вы воспользовались доверчивостью моей тети, чтобы похитить меня! Как вам не совестно играть на чувствах людей! Уверяю вас, что впредь я не допущу такого. С этого момента я не считаю себя вам чем-то обязанной и выхожу из игры.

– Но прошло всего лишь два дня, Антония! Вы же обещали исполнять мужскую работу на протяжении двух недель, – напомнил он ей условия договора.

– Даже два дня, проведенных в этом ужасном месте, могут быть зачтены за две недели! – воскликнула она, ускоряя шаг.

При ее появлении в его отделе мистер Хэнке болезненно поморщился, выразительно посмотрел на часы и нудным голосом стал выговаривать за опоздание на работу. Затем он велел ей снять шляпку, вручил ей форменный головной убор и отправил мыть окна. Спустя два часа у нее уже рябило в глазах от яркого солнечного света и першило в горле от паров нашатырного спирта. Совершенно убитая горем, Антония даже не обратила внимания на столпившихся снаружи подозрительных типов с блокнотами в руках и в коричневых котелках.

Лишь к обеденному перерыву, закончив наконец-то эту кошмарную работу, она вернулась в торговый зал. В подсобке ее поджидал ухмыляющийся Дэвидсон. Он представил ее своим коллегам, тоже младшим служащим. Они поначалу показались ей довольно милыми молодыми людьми, но стоило только в зале показаться покупателю, как на их лицах появился хищный оскал, а от былого дружелюбия не осталось и следа.

Убедившись лишний раз, что здесь царит дух эгоизма и жесткого соперничества, Антония впала в уныние. Немного повеселела она, лишь когда Дэвидсону выпала удача: к нему подошел солидный покупатель в модном костюме, намеренный приобрести несколько дорогих вещей. Дэвидсон любезно посоветовал клиенту, на какие именно товары ему лучше обратить внимание, и тот, польщенный таким обхождением, стал заинтересованно рассматривать предложенные ему образцы изделий.

Но не одна Антония следила за происходящим в зале. Эта сценка не осталась незамеченной и Хэнксом. Едва лишь предвкушающий удачу Дэвидсон собрался выписать чек и получить оплату, как Хэнке подошел к покупателю и отвел его к одному из своих протеже, чтобы тот оформил покупку. От огорчения лицо Дэвидсона, потерявшего комиссионные, побледнело и вытянулось. Антония же испытала шок от столь очевидной несправедливости. Но еще сильнее потрясло ее мнение о случившемся самого Дэвидсона, высказанное им в обеденный перерыв.

Жуя бутерброд с сыром у бочонка в кладовке, он с горечью изрек:

– Ничего не поделаешь, такова жизнь! Не повезло сегодня, повезет в другой раз.

Антония едва не поперхнулась после таких слов.

– Но ведь это несправедливо, – прокашлявшись, возразила она. – Комиссионные по праву должны были достаться тебе!

Болезненно поморщившись, молодой человек ответил:

– Харрисону тоже нужны деньги, ему надо кормить четверых детей. Нам всем необходимы деньги! – с улыбкой добавил он, когда Антония, нахмурившись, положила свой бутерброд на импровизированный стол. – У старших продавцов есть семьи, младшим сотрудникам надо поддерживать своих больных родственников. Я не боюсь соревнования, главное, чтобы оно проводилось по честным правилам. – Он вновь помрачнел и пробурчал: – Скверно только, что заведующие секциями играют не по правилам. Они частенько помогают своим любимчикам, а нас, молодых продавцов, оттесняют. Случается, что за свою работу, мы ничего не получаем.

Он помолчал и, вновь повеселев, с мальчишеской улыбкой подытожил:

– Пусть в этот раз я и проиграл, но обязательно выиграю в следующий. Надо только не унывать и упорно работать. Вот вам мой совет: учитесь держать удар и давать сдачи. Нужно быть стойкой, как мужчина.

Становиться мужчиной Антония не собиралась, она предпочитала оставаться женщиной и иметь право по-матерински оттрепать нарушителей правил приличия за ухо, заставить их извиниться и пообещать, что впредь они будут вести честную игру.

Наблюдая работу продавцов после перерыва, она, однако, сама заразилась духом соперничества и стала прикидывать свои шансы в борьбе за вознаграждение. Почему бы ей не попытаться доказать мужчинам, что она не уступает им ни в смекалке, ни в сноровке, ни в обходительности, ни в умении убеждать?

Удача улыбнулась ей незадолго до закрытия магазина, когда она чистила стекло одного из прилавков в секции обуви, чувствуя себя разбитой и всеми покинутой. Внезапно в торговом зале появилась дородная дама, одетая в шикарное темное платье и шляпку, украшенную перьями. Следом вбежали несколько ее детишек. Дама долго выбирала себе туфли, нашла наконец пару, соответствующую ее вкусу, и обернулась, высматривая продавца. Но как назло ни одного консультанта поблизости в этот момент не оказалось.

– Вот уж не ожидала, что здесь такое скверное обслуживание! – раздраженно воскликнула она. Подбежавший заведующий похлопал Антонию по плечу и шепнул ей, чтобы она немедленно обслужила покупательницу. Антония не заставила его повторять дважды и предложила капризной матроне свою помощь.

К несчастью, выбранная ею пара обуви оказалась даме чуточку маловата, и Антонии пришлось достать из-под прилавка другие туфли. Тем временем детишки матроны, оставленные без присмотра, расшалились и начали прыгать по залу, вскарабкиваться по приставкой лестнице на полки и даже открывать коробки. Антония прикрикнула на них и продемонстрировала разборчивой покупательнице еще одну пару.

– У этих чересчур высокий каблук! – заявила капризная дама, возвращая ее Антонии. – В них можно упасть и сломать себе шею, спускаясь по лестнице. Мне нужно нечто стильное. Приличное и качественное, но за разумную цену.

Антонию так и подмывало съязвить относительно ее нестандартной стопы, но она вовремя спохватилась, поймав на себе выразительный взгляд заведующего, и прикусила язык. Между тем недовольство клиентки стремительно нарастало и уже отображалось на ее лице. И когда Антония застегивала пряжку на туфле из очередной новой пары у нее на ноге, покупательница взвизгнула от боли и заорала, что продавщица уколола ее крючком. И вдобавок во всеуслышание заявила, что она никогда в жизни еще не сталкивалась со столь неловким и неумелым обслуживанием.

Убрав прядь волос, упавшую ей на лицо, Антония потерла ноющую от боли поясницу и в сердцах воскликнула:

– Коль скоро вам не нравится обслуживание в этом магазине, почему бы вам ни поискать себе обувь где-нибудь еще?

В следующую секунду один из сорванцов матроны, вскарабкавшийся на верхнюю полку стеллажа, полетел вместе с коробками вниз. Раздался звон разбитого стекла, дети испуганно завизжали, и в зал сбежались продавцы из других секций посмотреть, что за безобразие здесь творится. Дама вскочила со стула и стала метаться по секции, вопя, что ее крошку сына чуть было не убили в этом проклятом магазине. За ней семенил заведующий, тщетно пытаясь ее успокоить. Остальные дети разревелись.

Упавший мальчуган был обнаружен под грудой коробок целым и невредимым. Мамаша подняла его с пола, прижала к своему пышному бюсту и с пеной у рта закричала:

– Во всем виновата ваша несносная продавщица! Если бы она не отвлекала меня своими нападками и оскорблениями, я бы не допустила, чтобы мой бедный мальчик очутился на грани гибели! Боже мой, он лишь чудом остался жив!

Перед глазами Антонии поплыли красные круги, ее душила слепая ярость. Между тем обнаглевшая дама потребовала возмещения за свои переживания и строгого наказания для нахальной продавщицы. Терпение Антонии лопнуло, скопившаяся за день ярость выплеснулась наружу, и она, не помня себя, бросилась на дородную матрону, готовая вырвать все перья из ее дурацкой шляпки. В последний момент кто-то удержал ее, схватив за талию.

– Отпустите меня! Я выцарапаю этой стерве глаза! – рычала Антония, показе тащили в подсобное помещение.

Но раздавшийся за этим знакомый мужской смех остудил ее пыл в мгновение ока, она перестала сопротивляться и обмякла.

Глава 16

Ремингтон увел Антонию в дальний угол подсобного помещения, заваленного разным хламом, прижал ее спиной к груде рулонов ткани и с напускной строгостью произнес:

– Я не могу допустить, чтобы ты набрасывалась с кулаками на моих клиентов! Как бы скверно они себя ни вели.

– Разве ты не слышал, как она меня оскорбляла? И все потому, что на ее уродливые толстые ноги не налезли ни одни туфли! Да я ей не только перья из шляпки, все волосы готова была повыдергать! А чего стоят ее избалованные детки? Их следовало бы хорошенько выпороть! Это совершенно не смешно, Ремингтон!

– А вот и нет! Просто обхохочешься, глядя на тебя, – возразил он, давясь от смеха.

– Тебя бы поставить на мое место! Видел бы ты, как эта стерва примеряла одну за другой все пары туфель, выставленные на полки. Она умышленно разозлила меня, а потом устроила здесь дебош и стала требовать, чтобы меня уволили. Только посмей заплатить ей хотя бы пенс компенсации.

– Не нервничай, моя прелесть! Тебя нельзя уволить по той простой причине, что формально ты не принята на работу, – сказал Ремингтон и снова залился хохотом.

От этих слов у Антонии перехватило дух. Она пристально посмотрела на Ремингтона и густо покраснела, сообразив, что все случившееся с ней – всего лишь часть их пари. Ей не следовало принимать это так близко к сердцу и переживать за Дэвидсона. Может быть, на нее нашло временное умопомрачение?

– Как жестоко с твоей стороны принуждать меня делать тяжелую работу! Подвергать меня оскорблениям и нападкам со стороны своих подчиненных и клиентов!

– Но ведь и ты в свое время обошлась со мной точно так же, моя прелесть, – сухо заметил Ремингтон. – Скажи еще спасибо за то, что я не потребовал, чтобы ты надела брюки!

Антония оцепенела и взглянула ему в глаза. Внезапно в ней пробудилось горячее, нарастающее вожделение, и стало трудно дышать.

Окинув ее изучающим взглядом, граф задумчиво произнес:

– Пожалуй, брюки сделали бы твою фигуру еще более соблазнительной.

– Нет, только не брюки! – прошептала она.

– Любопытно, почему? – Он усмехнулся, и у нее похолодело на сердце.

Ремингтон склонил голову и страстно поцеловал ее в полураскрытый рот. Она зажмурилась, млея от растекающегося по телу наслаждения. Еще никто не целовал ее так сладко, как этот несносный мужчина. От каждого его поцелуя у нее слабели колени и возникало легкое головокружение. Она готова была испытывать это радостное, ни с чем не сравнимое удовольствие снова и снова, трепеща от смутных желаний и предчувствий чего-то иного, еще более приятного. Вот и теперь по спине у нее побежали мурашки, а в груди заныло от множества противоречивых желаний.

Она порывисто обхватила руками его шею и прижалась к нему всем своим тающим от нежности телом. И когда он подхватил ее рукой под коленями и уложил на рулоны ткани, она сомлела и не смогла сопротивляться. Он стал ласкать ее набухшие груди, согревая ладонями соски, и кровь вскипела в ее жилах.

Воздух кладовой, пропитанный запахами материи, скипидара, прелой соломы и множеством других ароматов, словно бы сгустился. Руки графа нервно сновали по бокам и бедрам Антонии, нащупывая брешь в ее одежде, застегнутой на множество крючков и пуговиц. Жар взаимных ласк и лобзаний усиливался. Антония попыталась помочь Ремингтону и сама стала освобождаться от оков застежек, но из этого ничего не вышло – ей мешал фартук. Тогда, издав отчаянный стон, она оттолкнула графа и присела, чтобы развязать лямки проклятого фартука, стянутые у нее на спине в узел.

Это слегка отрезвило ее, она огляделась и поняла, что именно собирается с ней сделать граф. Боже правый, да ведь она чуть было не разделась догола в этом полутемном вонючем и пыльном чулане и не уступила домогательству мужчины, которому совершенно нельзя доверять! И где? На кипе отрезов ткани! Как низко она пала!

Антония в ужасе спрыгнула с рулонов материи на пол, дрожащими пальцами развязала лямки фартука, намереваясь его снять, но сделать это ей помешало прикосновение руки Ремингтона к ее плечу. Страстно глядя ей в глаза, он прохрипел:

– Признайся, только откровенно, что ты теперь думаешь о мужской работе?

Не ожидавшая такого вопроса в столь неподходящий момент, Антония на мгновение онемела. Определенно выдумке и коварству этого искусителя мог бы позавидовать сам библейский змей!

Тем временем Ремингтон тоже спрыгнул на пол и с невозмутимым видом начал отряхивать от пыли брюки, поправлять жилет и затягивать узел галстука.

Антония пришла в себя, сняла постылый фартук, расправила платье и дрожащим голосом произнесла:

– Я нахожу ее негуманной, изнурительной и чудовищно несправедливой. По-моему, ни один здравомыслящий человек не станет ее выполнять.

– А как насчет жизненных обстоятельств, толкающих на это бедных людей? – прищурившись, поинтересовался Ремингтон.

Антония растерялась и ответила не сразу.

– Пожалуй, дело не столько в самой работе, сколько в окружающем ее нездоровом духе соревнования, – не совсем уверенно произнесла она. – Но еще хуже протекционизм со стороны заведующих секциями! Они поощряют своих любимчиков и лишают заработка начинающих продавцов. Вот лишь один яркий пример: не далее как сегодня один молодой сотрудник провел удачную продажу, но комиссионные получил вместо него старший продавец, протеже мистера Хэнкса. Я была вне себя от возмущения. Какой прок бедному Дэвидсону лезть из кожи вон, если плодами его труда пользуются другие?

– Любопытно, – сказал граф, прислонившись плечом к полке. – А как бы ты изменила эту ситуацию, если бы стала заведующей секцией?

– Я бы ввела вместо комиссионных твердый оклад! – не раздумывая, ответила Антония.

– Но каким образом в этом случае поощрялось бы рвение и умение старших сотрудников, работающих без обеденного перерыва и с большей отдачей? Нельзя же уравнять их с начинающими продавцами, которые большую часть рабочего дня слоняются по залу или заигрывают с девицами. Справедливо ли будет урезать вознаграждение одним и увеличить его другим, не заслуживающим поощрения? – не унимался Ремингтон.

– Возможно, в таком подходе есть толика несправедливости, – наконец нашлась она. – Но и поведение заведующих отделами тоже честным не назовешь. Всем сотрудникам магазина должны быть предоставлены равные возможности! И каждый человек должен получать столько, сколько он заработал.

– Что ж, это резонное требование, – кивнул граф. – Допустим, что начиная с завтрашнего дня в магазине будут введены именно такие правила. Кто, по-твоему, будет недоволен ими и попытается помешать нововведению? С чьей стороны мне следует ожидать подвоха и саботажа?

Антония задумалась, понимая, насколько важен для него ее ответ.

– Пожалуй, новый порядок оплаты труда придется не по вкусу начальству, старшим продавцам и, как это ни странно, кое-кому из начинающих сотрудников – любимчиков заведующих. Да, они попытаются противиться нововведению, однако оно все равно сможет оказать положительное влияние, если ты, как владелец магазина, проявишь настойчивость и уволишь некоторых старых ослов. Например, Хэнкса.

Ремингтон усмехнулся:

– Боюсь, что это лишь породит новые трудности. Этим «старым ослам» не так-то просто найти замену. Пусть Хэнке и зануда, но он умеет обходиться с покупателями и руководить работой секции. А подготовка нового персонала не только потребует немало времени, но и обойдется в кругленькую сумму.

– Так или иначе, я не верю, что невозможно улучшить атмосферу в торговых залах, – сказала Антония.

– Я же не утверждаю, что это невозможно! – возразил ей Ремингтон. – Я говорю, что сделать это трудно. Здесь много различных тонкостей, и понять их может лишь тот, кто давно работает в этой сфере и постоянно принимает важные решения на свой страх и риск. Тем не менее, дорогая Антония, я должен поздравить тебя в связи с пробудившимся интересом к мужской работе. Ты разглядела в ней много любопытных возможностей, высказала ряд полезных предложений. Это похвально, рад за тебя.

Он смахнул пальцем соломинку, прилипшую к ее волосам.

Антония почувствовала, что ее решительный настрой начинает исчезать. Мир, которым граф руководил, предстал перед ней в ином свете. Она поняла, насколько сложно в нем выжить, как трудно выйти победителем в постоянной борьбе за место под солнцем, насколько непросто нести ответственность за зависящих от твоих решений людей. У нее возникло желание побольше узнать о работе Ремингтона, разобраться в тонкостях науки управления. Но по плечу ли ей такая задача? Не пожалеет ли она потом о своих новых знаниях? Не обернутся ли они для нее новыми печалями? Антония взглянула Ремингтону в глаза и тихо спросила:

– Так есть ли реальный способ что-либо изменить?

– Да, – с уверенностью опытного руководителя ответил граф. – Но на это потребуется время. Людям нужно привыкнуть и приноровиться к свободе и справедливости. Укоренившиеся привычки и взгляды трудно изжить. Для этого необходимо также сильное желание. Но у меня, кажется, возникли некоторые идеи… – Он загадочно улыбнулся и согрел ее ласковым взглядом.

Антония бросилась бы ему на шею, если бы внезапно в кладовку не вошел Дэвидсон и не окликнул ее по имени. Когда же он подошел к ней поближе и сообразил, с кем именно она беседует, у него вытянулось лицо. Антония поспешила представить его владельцу магазина, схватила свой головной убор и объявила, что считает свою миссию здесь законченной.

Ремингтон догнал ее только на улице и сопроводил до кареты. Садясь в нее, Антония обернулась и воскликнула:

– И не вздумай вновь прислать за мной эту чудовищную телегу! Если мне когда-нибудь придет в голову приехать в твою контору, я найму кеб!

С этими словами, повергшими Ремингтона в задумчивость, она плюхнулась на шикарное кожаное сиденье и захлопнула дверцу.

В этот вечер в атмосфере дома леди Пакстон явственно ощущалось тревожное напряжение. Антония почувствовала его, как только вошла в прихожую. Лица поджидавших ее там Элинор и Поллианны выражали крайнюю озабоченность. Они шепотом сообщили Антонии, что в гостиной находится гостья. И действительно, войдя в зал, она увидела свою бывшую подопечную Элис Баттерфилд Трублуд, чьи печальные карие глаза опухли от слез. Заметив хозяйку дома, Элис вскочила и воскликнула: