Глава 19

А дальше по коридору, в отведенной ей комнатке, леди Маргарет не тушила свечи и расхаживала туда-сюда в ожидании восхода луны. Сегодня было новолуние, молодой месяц — верный предвестник будущего, и старуха твердо решила дождаться момента, когда тоненький серп поднимется над горизонтом…

Когда время пришло, старуха взяла свечу, прошла по коридору к дальней, боковой лестнице и стала подниматься. Миновала третий этаж, прошла мимо комнат горничных, толкнула дверь, которой почти не пользовались, и вышла на крышу, на ровные мостки с перильцами, тянущиеся вдоль гребня кровли. Это была старинная «вдовья дорожка» — в домах на побережье с них когда-то жены моряков высматривали в море корабли. Старуха вцепилась в низенькие деревянные перильца, чуть подалась вперед и принялась оглядывать горизонт в поисках предвестника-месяца. Хотя и не сразу, но все же ей удалось обнаружить знаменательный серп, и она впилась в него взглядом.

Но сколько она ни напрягала зрение, месяц все оставался едва угадываемым узким полукружием света, размытым по краям. Старуха терла глаза, щурилась, наклоняла голову так и эдак. Сияние это вокруг месяца или тень на нем? Зеленый у него оттенок или он отливает серебристым? Знакомые пятна, узлы и разводы на ночном светиле… где же они? Молодой месяц упорно хранил свои тайны и только улыбался ей узкой, светлой ухмылкой.

Старуха хрустнула узловатыми пальцами, потерла лоб. Зрение у нее уже не то, это она знала. Но она никак не думала, что глаза у нее сдали так быстро, что она уже не может разглядеть молодой месяц. Боже, что же ей делать? Ведь как-то надо прочитать, что сулит им будущее, ради Чарити и ее упрямого молодого мужа. Она плотнее запахнула шаль. Пришло время просить о помощи., .

Солнце сияло вовсю, когда на следующее утро Чарити проснулась. Было тепло, как от нежной улыбки ее Рейна. Как от прикосновения его рук. Она лежала в постели, укутанная пуховыми одеялами, и нежилась, вспоминая его волшебные ласки. Она потянулась, пошевелила пальцами ног, лениво окидывая взором шелковый испод полога над головой, темные полированные столбики красного дерева. Все было слишком роскошно, не в меру чудесно… Она поспешно отогнала эту мрачную мысль и встала.

Появилась умелая, ловкая, средних лет горничная с подносом, на котором были кофе, шоколад и сдобные лепешки. Между прочим, горничная сообщила, что портнихи ждут уже два часа, пока Чарити проснется… Так приказал им Рейн. Чарити, услышав эту новость, собралась было немедленно отправиться в свою прежнюю комнату, но горничная, косясь на пуховое одеяло, которым молодая хозяйка прикрывала наготу, тактично заметила, что госпоже виконтессе, должно быть, захочется сначала принять ванну, которую его сиятельство велел приготовить для нее, затем одеться, а уж потом бежать к портнихам.

Чарити покраснела. Как много ей еще предстоит узнать о том, что это такое — быть виконтессой. И для начала следовало усвоить, что она не должна принимать портниху, пока не будет должным образом одета. Она глубоко вздохнула и позволила горничной отвести себя в смежное помещение, где повсюду были мраморные плитки: и на полу, и на стенах — как в мавританских дворцах. Посредине стояла огромная ванна из меди, полная горячей воды, от которой поднимался ароматный пар. Было приготовлено и чистое белье. Эта комната специально была построена для купания, пояснила горничная, тактично отводя взгляд, дабы Чарити спокойно могла погрузиться в воду, от которой исходил аромат розы.

— Такие купальни у знати — это теперь самая мода.

Чуть позже горничная появилась снова, чтобы помочь Чарити выбраться из ванны, и, наступив на кусок мыла, свалившийся с края ванны, приземлилась своим увесистым задом прямо на пол. Когда же она поднялась на ноги, бедную женщину ожидал новый, еще больший шок: бледная как полотно Чарити принялась многословно извиняться перед ней… за то, что перемещения куска мыла ускользнули от ее, виконтессы, внимания.

К тому времени когда Чарити, вытертая полотенцами, облаченная в новую нижнюю сорочку французского кроя, вышитую нижнюю юбку и пеньюар, который предусмотрительная горничная принесла из ее старой комнаты, была наконец готова, тревожные предчувствия снова начали одолевать ее. К портнихам она вышла уже не в столь радостном расположении духа, да и от того скоро мало что осталось, так как сразу же обнаружилось, что два отреза дорогого итальянского шелка оказались раскроены неверно. Портниха впала в негодование, накинулась на девчонку-помощницу и отвесила ей такую оплеуху, что бедная девчонка упала, да прямо на груду шляпных картонок, которые посыпались на швею. Швея, выбираясь из-под них, заехала локтем мальчишке-рассыльному. Тот взвыл, отскочил и наступил ногой прямо на бархатную шляпку, выпавшую из верхней картонки!

Это была череда вполне объяснимых мелких неприятностей, но почему-то для Чарити, когда она увидела, с каким испуганным выражением шляпная мастерица поднимает свое погубленное творение, важным показалось не как произошли эти досадные недоразумения, а почему. Это все джинкс, подумала Чарити. Тут она припомнила обещание, данное Рейну, и вздернула подбородок. Она пообещала, что станет жить с ним и будет его женой, но это не означало, что она должна отказаться от попыток обеспечить безопасность окружающих.

Рейн поднялся рано и отправился к себе в контору, где пробыл ровно столько, сколько понадобилось, чтобы управиться с текущими делами. Когда он вернулся домой, ему сообщили, что Чарити все еще занята примеркой. Тогда он направился в свой кабинет, звонком вызвал Эверсби и приказал отвести пса на ближайший извозчичий двор, чтобы заказать ему ошейник, а то иначе с ним не управиться. Дворецкий покосился на Вулфрама, на его могучее тело и мощные челюсти, и побледнел. Затем вызвал на подмогу старшего и младшего лакеев с веревками. В скором времени могучий пес молодой виконтессы появился на парадном крыльце дома в сопровождении обоих лакеев.

Рейн наблюдал за их выходом и ухмылялся. Итак, предпринят первый, пусть и скромный, шаг на пути к урегулированию и упорядочиванию жизни их дома. Не спеша он вернулся к себе в кабинет и послал Эверсби к леди Маргарет, дабы попросить почтенную даму явиться к нему, ибо надо было сделать и второй шаг.

— Вы не станете упоминать Чарити о джинксе ни при каких обстоятельствах, пока находитесь под моей крышей, — заявил он старухе решительно. — Вы переставите все бьющиеся предметы на прежние места. И прекратите распихивать всякие странные вещи как животного, так и растительного происхождения по всем углам моего дома. И если вы собираетесь жить вместе с нами и далее, то вам надлежит одеваться в приличные платья и снять с себя эти вонючие останки бедных зверьков, которые вы вечно таскаете на шее.

Старуха побледнела, обиженно нахохлилась, но по выражению ее лица было ясно, что без боя она сдаваться не намерена.

— Ну, с этим я не расстанусь ни за что! — Леди Маргарет подняла серебряный полумесяц, висевший у нее на шее. — Его я ношу много лет, к тому же он совсем не воняет. И этот камешек не воняет, и счастливое пенни. — Морщинистый подбородок старухи задрожал, в выцветших старых глазах появилось жалкое выражение, и она стала так похожа на Чарити, что гнев его совершенно улетучился.

— Ладно, черт с вами, — смягчился он, и леди Маргарет вздохнула с облегчением. — Можете носить амулеты, которые не воняют. Но с нынешнего дня вы должны прятать их за вырез ваших новых платьев.

— Каких еще новых платьев? — Благодарное выражение тут же сменилось сердитой гримасой. — Нет у меня никаких новых платьев.

Он обошел стол и, грозно возвышаясь над старухой, сказал:

— Нет, так будут, дорогая бабушка.

Следующей он вызвал к себе леди Кэтрин, и старуха явилась, шурша шелками и всем своим видом выражая негодование, что ее потревожили, когда она собиралась выезжать в город с визитами. Рейн предложил бабушке присесть и сразу перешел к сути дела.

— Последнее время в этом доме произошло множество событий, что вызвало некоторый резонанс в свете, — начал он. Леди Кэтрин прищурилась и фыркнула в знак согласия. — Насколько я понял, уже ходят разговоры о моей спешной женитьбе, и моя молодая супруга стала предметом нездорового любопытства.

— Ваше нелепое поведение не могло не вызвать неодобрения в свете, вы сами навлекли на себя неприятности. — Леди Кэтрин одарила Рейна надменным взглядом. — Но меня это никак не касается.

— Нет, это вас касается: вы приходитесь мне бабушкой, вы являетесь вдовствующей виконтессой Оксли, а теперь еще и живете в моем доме.

Он обошел вокруг стола, непринужденно присел на краешек и посмотрел в глаза старухе, которая сверлила его гневным взглядом.

— Для прекращения вздорных слухов разумней всего нам самим сделать первый шаг. Я хочу, чтобы вы вывезли Чарити в свет и представили своему кругу. Моей жене следует познакомиться с лондонским образом жизни, с обычаями света, чтобы затем должным образом устроить нашу жизнь. Сплетни сами собой утихнут, когда вы станете появляться с ней в обществе. Вы можете взять Чарити с собой на званый обед, или вечер… или даже на бал, который дает герцог Сазерленд. Вы вполне можете добыть для нас приглашения.

— Чтобы я стала добывать для вас приглашения? Об этом и речи быть не может! — Леди Кэтрин вскочила на ноги. — Вы, дорогой мой, не послушав советов умных людей, умчались в Девоншир, учинили там скандал в церкви, расстроили брак бедной девушки, приличный и честный, тут же сами женились на этой своей провинциальной молочнице, или кто она там, а теперь хотите, чтобы о вас перестали судачить? Нет, дорогой внук, я к этому не желаю иметь никакого отношения и вывозить в свет вашу супругу не стану! К тому же она не создана для большого света, это ей не по зубам, да и не по чину, что она сама, кстати, прекрасно понимает… даже если вы этого осознать не способны. Нет, дорогой внук, что посеяли, то и пожинайте. — Старуха круто развернулась и направилась к дверям, однако на полпути обернулась: — Вы, дорогой мой, точная копия вашего деда — такое же легкомысленное развратное животное, каким был мой муж. Вам не место в приличном обществе.

Рейн чувствовал, как в душе его поднимается гнев.

— Ну, не так уж я, видно, похож на своего деда. Он-то сумел избавиться от вас в два счета, дорогая бабушка.

Леди Кэтрин ахнула, покачнулась и опрометью бросилась вон. В негодовании она даже не заметила Чарити, которая стояла возле кабинета.

А Чарити пришла сюда побыть с Рейном, чтобы обрести покой и уверенность в его обществе и сбежать ненадолго от бесконечных примерок. Она собиралась продемонстрировать мужу первое платье, которое было совсем готово, и поблагодарить его. И случайно услышала спор мужа с его сварливой бабушкой.

До сих пор она беспокоилась только о том, какие несчастья могут пасть на голову мужа из-за того, что на ней лежит проклятие. Ей не приходило в голову, что у него могут возникнуть неприятности иного характера — например, к нему станут холодно относиться в свете просто потому, что он поспешно и невыгодно женился на деревенской мисс, без денег, без связей, без громкого имени. Она почувствовала слабость в коленях. Рейну так хочется быть принятым в свете. Выходит, ей нужно начать выезжать в свет. А леди Кэтрин отказывается покровительствовать ей.

Она быстро пошла к лестнице.

— Чарити? — Рейн углядел ее в раскрытую дверь и поспешил за ней следом. — Я думал, ты будешь занята с портнихами все утро. — Широко улыбнувшись, он потянул ее за собой обратно в кабинет и закрыл дверь.

Мгновение она стояла, не отнимая у мужа рук, посреди комнаты, разглядывая просторный, удобно обставленный кабинет с книжными шкафами, добротной кожаной мебелью, полированным письменным столом. Все тут было внушительное, по-мужски основательное.

— Я подумала, тебе интересно будет посмотреть, на что тратятся твои деньги. — Она подхватила подол нового платья и медленно покружилась перед ним. — Надеюсь, тебе нравится. Ведь мой гардероб обойдется в копеечку.

Глаза его сверкнули, окидывая взглядом всю ее ладную фигурку, но за ее девичьей непосредственностью он углядел тревогу.

— Что-нибудь случилось, Чарити?

— Случилось? Нет. — Она сразу вся вспыхнула, опустила глаза. — Просто все эти примерки такие утомительные.

Рейн видел, что за пологом этих длинных ресниц что-то скрывается. Тревога? Страх? А может, его юная жена находит свое новое положение хозяйки большого дома стеснительным и неприятным? Или ей хочется поговорить? А возможно, требуется чуть-чуть этого самого волшебства? Он лукаво улыбнулся.

— Дай-ка посмотреть. Очень милая мягкая ткань… — Он с видом знатока провел ладонью по пышному короткому рукаву-буф, коснулся вышитой гладью оборки, украшавшей круглый вырез. — Дивная нежная кожа… — — Ладонь его легла ей на грудь, скользнула к талии. Она задрожала, и улыбка повесы осветила его лицо. — Вижу, ты уже успела усвоить некоторые обычаи развращенной столицы, ангел мой. — И, видя ее широко раскрывшиеся глаза, пояснил: — Ты сегодня без корсета.

— Миссис Кастенс, моя портниха, говорит, что корсеты уже несколько лет как не в моде.

— Кому, как не ей, знать. Хотя должен признаться, что теперь, будучи женатым человеком, я начинаю понимать, какой это мудрый обычай — заключать тело женщины в корсет. Очень уж это тревожит, что твоя дивная грудь и стройные бедра столь… доступны для прикосновений. — Пальцы Рейна легли ей на грудь, и она почувствовала, что тело горит и плавится от этого прикосновения. — Я хочу любить тебя, ангел мой… — прошептал он, схватил ее за руку и потащил за собой к спальне.

— Рейн! — натужно шептала она, напуганная чувственностью, исказившей его лицо, и дико сверкавшими глазами. — Рейн, ведь сейчас белый день!

Он только смеялся в ответ на ее протесты.

— Средь бела дня все получается нисколько не хуже, ангел мой. Или ты забыла? — прошептал он и, запечатав ее губы поцелуем, пресек все возражения. Колени ее подкосились, вся она обмякла, и тогда он подхватил ее на руки и так внес в спальню, не преминув запереть дверь на ключ.

Он обнимал ее и целовал, по-хозяйски орудуя языком и игриво покусывая ее губы. Руки его двигались по ее телу, с полным правом сминая ткань. Она бросила быстрый взгляд на большущую и такую удобную кровать, однако он только улыбнулся и положил ладони ей на бедра.

— А знаешь, что еще в большой моде у самых отчаянных лондонских красоток? — И прежде чем она успела что-нибудь ответить, он быстро поднял подол ее платья до самой талии. Затем его пальцы завозились у нее на поясе, и вдруг нижняя юбка упала к ее ногам. Он убрал руки, и подол платья скользнул вниз. — Они не носят нижних юбок, чтобы линии ног лучше очерчивались тканью платья. — Он провел руками по ее бедрам, ягодицам, лаская, наслаждаясь ощущением ее тела.

— Но… я чувствую себя такой…

— Голой, — промурлыкал он, целуя ее в шею. — Думаю, в этом вся идея: чтобы дама ощущала себя как можно более голой, будучи одетой. Хочешь узнать еще что-нибудь о новейших веяниях в моде, ангел мой?

Она кивнула, загипнотизированная его шепотом и прикосновениями его рук, и безропотно последовала за ним в комнату, где стояла ванна. Он поставил ее возле умывальника, покрепче ухватил за талию и, прежде чем она сообразила, что он собрался делать, поднял умывальный кувшин и принялся лить воду ей на грудь, живот, бедра. Она вздрогнула, когда холодная вода коснулась ее разгоряченной кожи, ахнула.

— Рейн! Что ты делаешь?! Ты же испортишь мое… Ой!

— Муслину вода нисколько не вредит, — возразил он с пылом и прижал ее к груди, мало заботясь о сохранности своего сюртука. — Доверься мне, ангел мой… Позволь, я покажу.

Она перестала биться, завороженная его знойными взглядами и чувственными поцелуями, и замерла, прижавшись к его крепкому телу, впитывая его тепло. Он повернул ее кругом, придерживая рукой за талию. Ручейки холодной воды бежали по ее телу, по груди, по животу и бедрам. Это возбуждало.

— Самые бесстыжие лондонские красотки нарочно увлажняют свои платья. — Он поставил кувшин на место и взял ее за руки. — Влажная ткань льнет к ногам, когда они ходят и танцуют, лаская, подобно любовнику. — Глаза его пылко обежали все ее тело, наслаждаясь тем, как заметны сквозь ткань ее соски, как откровенно платье облегает ее грудь, живот, треугольный холмик между ног.

Первый шок прошел, и Чарити вдруг стало жарко. Возбуждение охватило ее, когда он вывел ее на середину комнаты и зашептал:

— Пройдись для меня, ангел мой.

А ведь он сказал правду, поняла она вдруг. Действительно, когда влажная ткань касалась тела, ощущение было такое, будто это чьи-то руки ласкают ее. Ткань скользила, льнула к ней с завораживающей откровенностью. Она чувствовала себя выставленной напоказ, голой — она и не подозревала, что можно быть такой голой. И тело ее стало двигаться с роскошной, неторопливой непринужденностью, а затем, под его жадным взглядом, принялось и вовсе выгибаться и извиваться, совершая движения, которые, казалось, были возможны только в порыве страсти. Зыбкие, волнообразные, они обнажали перед ним всю силу ее желания, обрисовывали контуры самых потаенных мест ее тела, ее страсть. Платье льнуло к ее ногам, прилипало к животу с каждым шагом, с каждым гибким движением, которое она делала навстречу мужу… подходя все ближе к его телу, притягивая его к себе своей роскошной жаркой влажностью. Она чувствовала, что он смотрит на нее не отрываясь, видит, как возбуждающе круглятся ее бедра, как бесстыдно выпирает ее женственная плоть, и от этого его желание усиливается и растет.

Она остановилась перед ним, бросила пылкий взгляд и чуть подалась навстречу, легко касаясь его грудью, животом. Ощутила вздувшийся бугор его возбужденной плоти и медленно потерлась о него своим телом, снизу вверх.

Он обхватил ее руками и впился в губы с первобытной страстью. Он целовал ее и одновременно сдирал с плеч влажную ткань.

Сами не понимая как, они добрались до постели; одежда падала прямо на пол, туфли летели во все стороны, швы трещали. Облаченная в одни только чулки с кружевными подвязками, она повалилась на мягкие подушки и потянула его к себе. Он погрузился в жаркие глубины ее страсти и принялся снова творить свое особое волшебство в глубинах ее тела, ее чувств, ее сердца.

Ее прохладное тело впитывало пламень его страсти. Чувства их сливались, они становились единым существом и вместе взмывали в немыслимые выси, открывая для себя новые области чувств и чувственности, пока не достигли последнего предела и, прорвавшись сквозь него, не получили ошеломляюще яркого наслаждения.

Удовлетворение клубилось внутри ее как пар, успокаивая взбудораженные чувства. Она лежала, уютно устроившись в его объятиях, чувствуя себя совершенно покойно и жалея только о том, что нельзя им вечно лежать вот так в объятиях друг друга, отгородившись от остального мира. Он поцеловал ее в лоб, она шевельнулась, подставила ему для поцелуя щеку, потом шею.

— Я так и знал, что розовый аромат подойдет тебе, — проговорил он, уткнувшись лицом в ее шею.

— А каким это образом ты узнал так много интересного про распутных лондонских дам, которые не носят ничего под своими увлажненными платьями? — Она послала ему требовательный взгляд.

— Ну… я наслышан об этом. — Он ткнулся лицом ей в ухо, потерся о волосы.

— Животное. — Она засмеялась, ударила его по плечу. — Ты не только наслышан о них, признайся.

Он поднял голову, глаза его озорно сверкали.

— Мы, животные… много вращаемся в самых разных кругах. — Озорная усмешка появилась на его опухших от поцелуев губах.

— Спорить могу, что так оно и есть… вернее, было. — Она значительно толкнула его в бок.

— Было, — согласился он и засмеялся.

Она нежилась в его объятиях, и вдруг слово, которое она походя употребила, обращаясь к нему, всплыло в ее сознании.

«Животное». Так называла его бабушка дедушку; и про него, Рейна, старуха тоже сказала «животное». Как-то это слово само пришло ей на язык, словно для того, чтобы напомнить о том неприятном разговоре в кабинете.

— Почему твоя бабушка так тебя недолюбливает? — в конце концов решилась она спросить. Он ответил коротким и злым смешком, и Чарити поняла, что задела больное место. Она приподнялась на локте и, глядя на него со всей нежностью и любовью, какую только могла вложить во взгляд, попросила: — Расскажи, пожалуйста.

Он перекатился на спину и вздохнул. Она видела, что он мысленно подбирает слова, решает, что рассказать ей, а о чем умолчать. Она сжала его руку, пытаясь успокоить.

— Моя бабушка не настолько хорошо знает меня, чтобы по-настоящему ненавидеть, — заговорил он наконец, словно оправдываясь, — однако это нисколько не мешает ей выказывать мне не слишком теплые чувства. Кого она по-настоящему ненавидит, так это своего мужа, моего дедушку. Дедушка давным-давно умер, но отвращение, которое он внушил ей, живо и поныне. И всякий раз, когда бабушка смотрит на меня, она видит во мне черты своего мужа. Я на него несколько похож внешне. — И он повернулся к ней, воинственно выпятив подбородок. — Дедушка бросил бабушку, причем не просто ушел к другой женщине, что было бы еще объяснимо, а пустился во все тяжкие. Дедушка, старый пес, вообще был распутник, нахал и транжира к тому же. Скандал следовал за скандалом, и в конце концов король вежливо попросил его удалиться за пределы Англии. Тогда-то впервые и всплыл Барбадос в истории нашей семьи. Мой отец уродился в дедушку и последовал по его стопам. Ну разве что отец покинул лоно семьи из-за неудержимого влечения к одной-единственной женщине. Зато она была герцогиней, немыслимо богатой… и имела мужа. Дело опять кончилось Барбадосом. Моя мать умерла, когда мне было шесть лет, и отец послал за мной. Я вырос на острове, который был местом неформального изгнания моего отца, так сказать, в тени остиновского семейного позора. Тропический жар наложил печать и на мои манеры, и на мою кожу.

Рейн замолчал. Казалось, он был далеко от нее, и во времени, и в пространстве.

— Потом, после смерти отца, — продолжил он, — я вернулся в Лондон. На Барбадосе жизнь обходится с тобой порой довольно сурово. Но высший лондонский свет оказался куда более жестоким.

Сердце ее замерло от боли за любимого человека, а затем осторожно забилось снова. Это его детство на Барбадосе… экзотическая внешность… дедушка и отец, оба изгнанные из страны за свои внебрачные любовные похождения… бабушка и мать, брошенные, оставленные жены… Серьезные семейные проблемы у него возникли задолго до того, как он познакомился с ней.

— Так твоя бабушка сердита на тебя не из-за нашего брака? — прошептала она, с трудом веря в то, что такое может быть.

Он приподнялся на локте, вгляделся в ее лицо, на котором было написано искреннее удивление.

— А ты подумала, что старуха взбесилась из-за тебя? Решила, что и тут ты виновата? — Рука его ласково коснулась ее щеки. — Ангел мой! Ну как тебе такое могло в голову… — Тут он сообразил: конечно, Чарити вообразила, что он повздорил со своей бабушкой под влиянием ее проклятия. Она готова была считать себя виновной во всех несчастьях без исключения. — Чарити, моя бабушка, так же как и ее престарелые товарки, всегда на дух меня не переносила. Она относилась ко мне с неприязнью задолго до того, как я женился на тебе. — Смех его прозвучал горько. — Возможно, она невзлюбила меня еще до того, как я родился.

Невероятное облегчение охватило ее. Выходит, она никак не была причиной этой взаимной нелюбви между старухой и ее внуком. Эта мысль как громом поразила ее.

— Чарити, — жалобно сказал он, приподнял ее подбородок и заглянул в глаза, — ну нельзя же так! Ну не может такого быть, чтобы ты была виновна во всех бедах и неприятностях на свете! Это, в конце концов, неразумно. Вот твой отец понимал, как это нелогично. Потому он и не позволял твоей бабушке забивать тебе голову россказнями про этот твой якобы существующий джинкс.

Это было правдой. Если рассуждать логически, то никак не могла она быть виновна во всех несчастьях мира. Однако она почему-то всегда чувствовала себя ответственной за них. И вот теперь, впервые за несколько недель, для нее забрезжила надежда. Она являлась причиной отнюдь не всех несчастий на свете, а только некоторых. И снова припомнилось ей, с какой уверенностью Рейн говорил ей, что всему на свете можно найти разумное объяснение.

— Это правда. Я не могу быть ответственна за все несчастья, — признала она, прижимаясь к нему и наслаждаясь тем, как по-хозяйски, уверенно его руки обнимают ее.

Ей снова припомнились слова леди Кэтрин, ее пренебрежительный, презрительный тон. Но теперь ее не угнетало сознание собственной вины. И гордость ее взыграла, лицо залилось краской. Она не молочница! Она была дочкой сквайра, происходила из старинной и достойной семьи, а ее бабушка была дочерью герцога… и сестрой герцога!

Чарити посмотрела на красивое лицо Рейна и подумала о том, какой он нежный, щедрый, как добр и к ней, и к ее бабушке, и даже к ее несносному псу. Он заслуживал лучшего. И она поклялась себе, что обязательно пробьет для него дорогу в высший свет и раздобудет эти приглашения на бал, которые ему так хочется получить. Она поможет ему! Глаза ее засияли веселой решимостью.

— Чарити? — Ее сияющая улыбка настолько противоречила недавнему унынию, что Рейн испугался. — В чем дело?

— Я вот о чем подумала, — промурлыкала она, прижимаясь к нему. — А когда мы с тобой начнем выезжать в свет, ты тоже станешь обливать меня водой?

— Должен признаться, что с обливанием водой я немного переборщил. Лондонские проказницы увлажняют свои платья, а не поливают их водой так, что с подола капает. Просто я, когда начал, уже не мог остановиться.

— Вот это-то мне в вас всегда и нравилось, ваше сиятельство.

— Что тебе нравилось? — пророкотал он, перекатываясь на спину.

— Что вы не останавливаетесь.

Чарити явилась в комнату леди Маргарет сразу после обеда. В глазах ее сияла решимость.