А Эрандейл не преминул добавить, что слышал, будто леди Сэндборн-младшая заново отделывает его особняк в каком-то необычном, кажется, египетском стиле. Питер чуть не набросился на них с кулаками, и только присутствие лакея удержало его от этого. Впрочем, следовало ожидать, что После вчерашней ночи по Лондону поползут слухи и сплетни. Если до сих пор Питер питал слабую надежду на то, что Кэттон не узнал Габриэллу, то теперь она развеялась, как дым. К скандальному браку добавилась шокирующая выходка жены, и все это вкупе выставляло графа Сэндборна в самом невыгодном свете в глазах общества.

По правде говоря, Питер боялся не позора, а того, что о нем подумает кучка аристократов. Большую тревогу вызывал тот факт, что его вообще заботит мнение таких типов, как Эрандейл и Шивли. Никогда Питер не преклонял колени перед блюстителями приличий, а свою репутацию распутника и повесы носил с тайной гордостью. Что же изменилось? Почему он скрывается от друзей, обвиняя во всем Габриэллу, в то время как сам ведет себя ничуть не лучше? Размышляя об этом, Питер вошел в бар и огляделся. Почти все столики были заняты шумными компаниями, и лишь за угловым маячила чья-то одинокая фигура. Питер заказал бренди и направился туда, надеясь, что с этим джентльменом он незнаком и разговор поддерживать не придется, подойдя ближе, Питер чуть не выронил бокал из рук. И как он мог забыть, что Карлайлз принадлежит к этому же клубу!

— Вы? — раздраженно бросил герцог и указал на кресло по другую сторону стола.

Зная, что несколько десятков глаз сейчас пристально наблюдают за их встречей, Питер кивнул и сел напротив.

Внешность холеного и обычно аккуратного до педантичности Карлайлза привела его в некоторое замешательство. Галстук герцога сбился набок, воротничок выглядел потрепанным, а под глазами залегли темные тени. Карлайлз поднял бокал и, осушив его в два глотка, угрюмо пробормотал:

— Проклятые бабы, им никогда не угодишь. Я отдал ей все! Все, что она, черт побери, хотела: деньги, драгоценности, пожизненная рента… — он наклонился вперед и продолжил яростным шепотом: — Я даже был верен ей! Так какого беса она еще хочет?

Он подал бармену знак повторить заказ и тупо уставился в пустой бокал, несколько минут он сидел так, пребывая в самом мрачном расположении духа, а потом вдруг выпалил:

— Уважения! Она требует уважения! — герцог вперил в Питера возмущенный взгляд. — Знаешь, что она мне написала? Что никогда не каталась верхом, не курила сигару и не носила розовых платьев, каково? По-моему, она сошла с ума, вот что я думаю. Окончательно свихнулась.

Излив душу, Карлайлз одернул жилет и сухо поинтересовался:

— Как поживает моя дочь? Габриэлла — ведь МОЯ дочь, — уточнил он, словно ожидал возражений. — Что бы там ни говорила ее мать, я никогда этому не верил. Розалинда любит приврать.

— Спасибо, хорошо, — отозвался Питер. Что же еще он мог ему сказать?

Послушайте моего совета, Сэндборн, — герцог постучал пальцем по столу, подчеркивая важность своих слов. — Если Габби начнет болтать об уважении и сигарах, прижмите ее к ногтю не мешкая. Никаких разговоров, никакой чепухи и никаких розовых платьев! Уж поверьте, как только вы позволите ей чуть больше положенного, она тут же обзовет вас лицемером и поменяет замки в дверях.

Питер допил бренди и откланялся настолько быстро, насколько позволяли приличия. Привратник нашел для него зонт, и Питер вышел на улицу. Вдохнув полной грудью сырой воздух, он нахмурился и воинственно выдвинул челюсть.

Предостережение герцога запоздало примерно на месяц.

Розалинда была так довольна успехом романтической авантюры, что не выдержала и вновь созвала подруг, чтобы похвастаться. Всем очень хотелось услышать подробности, но Габриэлла ограничилась лишь кратким отчетом. А что касается утренней холодности Питера, то все единодушно сошлись на мнении, что «это просто нервы».

— Мужчины упорно держатся за свою независимость и ни за что не хотят признать, что, нуждаются в женщинах, — успокоила девушку Женевьева.

— А особенно упрямыми они делаются наутро после ночи пылкой любви, — подтвердила Клементина и, подмигнув товаркам, спросила: — Так что же все-таки произошло после того, как он тебя поцеловал?

Габриэлла покраснела, как рак, но тут, к счастью, послышался стук в дверь и вошел Парнелл. — Леди Беатрис просит вас присоединиться к ней в гостиную. Пришел герцог Карлайлз. Розалинда картинно заломила руки и простонала:

— Отстанет ли от меня хоть когда-нибудь этот .человек? Еще одного разговора с ним я не выдержу. Мы должны спуститься в гостиную все вместе, так мне будет легче.

Герцог стоял перед холодным камином, руками сжимая лацканы сюртука.

— Увидев Розалинду, он сразу же набросился на нее.

— Какого черта ты торчишь здесь, вместо того, чтобы жить дома? Насколько мне известно, замки уже успели поменять.

— У моей дочери неприятности, и я должна быть рядом с ней, — ответила Розалинда, ничуть не тушуясь.

— Ну, разумеется! Мне следовало бы догадаться, что без тебя в этом деле не обошлось.

— Каком деле? В чем ты обвиняешь меня на этот раз? В растлении правительства? Совращении англиканской церкви?

Карлайлз покраснел, вены на шее вздулись.

— Я хочу поговорить с Габриэллой наедине, — раздраженно заявил он.

— Ваша светлость, вы можете говорить совершенно свободно. У меня нет секретов ни от матери, ни от свекрови, — сказала Габриэлла, покосившись на подруг Розалинды, которые так и стояли в дверях.

— Тогда пусть хоть эти уйдут, — буркнул герцог. Ариадна, Женевьева и Клементина нехотя повиновались. Когда женщины ушли, Карлайлз расправил плечи, выпятил грудь и гневно спросил:

— Знаете ли вы, юная леди, что в это самое время вашего мужа поливают грязью по всему Лондону?

— Что? Габриэлла ухватилась за спинку стула. Ноги стали как ватные.

— А то, что Сэндборн стал объектом сплетен и пошлых шуток, выдумки о его похождениях растут, как грибы после дождя. Не далее как вчера я слышал, что якобы какая-то шлюха, завернутая в ковер, была доставлена прямо к нему в номер.

— Это… это ошибка! — выдохнула Габриэлла и метнула на мать обеспокоенный взгляд. — Всем известно, что Питер Сент-Джеймс — честный, порядочный и благородный человек.

— Нет, девочка моя, высший свет думает совсем иначе, вы забываете, что Сэндборн — теперь женатый мужчина, а, стало быть, обязан держать в узде как свои низменные инстинкты, так и своих домочадцев. Если граф не может завести порядок в собственном доме, то на доверие общества нечего и рассчитывать.

Габриэлла похолодела. Их жизнь стала достоянием всего Лондона, и злые языки не преминули этим воспользоваться. Репутация Питера погублена, и виновата в этом она.

До сих пор Габриэлла считала, что только женщина расплачивается за чувственную страсть. Ей и в голову не приходило, что мужчины тоже несут наказание, подчас даже большее, чем их возлюбленные. И ненаписанная книга правил все-таки существует.

— Если у вас с мужем есть какие-то разногласия, девочка, то советую разрешить их. И чем скорее, тем лучше, — заявил герцог.

Габриэлла перевела взгляд с Розалинды на леди Беатрис, и сердце ее защемило от жалости. Мать Питера выглядела такой расстроенной, что девушке захотелось немедленно что-то сделать, как-то поправить создавшееся положение. Она резко развернулась и бросилась вверх по лестнице.

— Габриэлла!

Беатрис нагнала ее только в галерее. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, потом Беатрис устало спросила:

— Куда ты бежишь?

— Я во всем виновата и хочу помочь своему мужу, — отчеканила девушка. — Я должна ему помочь.

— Как ты собираешься это сделать?

— Пока не знаю, — призналась Габриэлла и опустилась на деревянную скамью у стены.

Леди Беатрис подсела к ней и задумалась.

— Лучший способ борьбы со сплетнями — это не обращать на них внимания и держать голову повыше, — после недолгих размышлений сказала она. — А еще лучше совершить какой-нибудь благородный поступок, так чтобы о нем заговорили и запомнили. Тогда злые языки сразу умолкнут.

Мозг Габриэллы лихорадочно заработал. Вот он ее шанс доказать Питеру, что она ему не только жена и любовница, но и друг.

Значит, мне нужно совершить некий поступок, который докажет всему миру, что Питер — добрый и великодушный человек? Я вас правильно поняла?

Беатрис кивнула.

— О, тогда я знаю, что нужно делать! — ликующе воскликнула Габриэлла.

Оставшись одни, герцог и Розалинда некоторое время хранили молчание. Глядя на бывшего любовника, Розалинда не могла не заметить, что лицо его осунулось, а под глазами залегли темные тени. Почувствовав предательскую жалость, она встряхнулась, припомнила все обиды, нанесенные ей Карлайлзом, и язвительно заметила:

— По-моему, нашу дочь уже поздно воспитывать, а? Как ты считаешь?

— Лучше поздно, чем никогда, — он натужно вздохнул. — Прошлого не вернуть, но я должен хотя бы попытаться изменить настоящее.

Розалинда силилась не смотреть на него, но серые глаза Августа притягивали ее как магнит, сколько раз она видела в них нежность и страсть! Внезапно ее охватило желание, и, боясь выдать себя, Розалинда деловито спросила:

— Ты можешь помочь им?

— Я могу поговорить кое с кем в правительстве, дать понять, что Сэндборн пользуется моей поддержкой. Могу пошуметь у «Брукса», могу заявить, что все слухи и сплетни не более чем клевета, — он провел рукой по щеке. — Не знаю, поможет ли это графу, но думаю, будет лучше, если нас повсюду будут видеть вместе.

Это была огромная уступка со стороны герцога, и Розалинда прекрасно понимала, почему он ее делает.

— Спасибо, Август, — прошептала она, глаза ее увлажнились. — Я ценю то, что ты пытаешься помочь Габриэлле.

Они стояли друг напротив друга с раскрасневшимися лицами и тяжело дыша. То притяжение, которое Розалинда культивировала в течение многих лет, никуда не исчезло. Оно все еще было здесь и выдавало себя неуловимыми для посторонних глаз деталями. Но Розалинда-то отлично знала, как выглядит прелюдия к наслаждению.

— Собирай вещи, — хриплым голосом сказал герцог. — Я немедленно забираю тебя домой.

Приказной тон охладил вспыхнувшие было чувства Розалинды. Она насторожилась и подозрительно переспросила:

— Что?

— Я сказал, собирай вещи. Ты доказала, что достойна уважения, и я буду тебя уважать, черт побери! А теперь бери шляпку и едем обратно в особняк Леко. Ты что, оглохла?

Розалинда не оглохла, а скорее онемела. Он так ничего и не понял и по-прежнему обращается с ней, как с игрушкой.

— Я никуда не поеду.

— Не упрямься, Розалинда. Я дам тебе все, что ты захочешь. Можешь курить, кататься верхом и носить розовое хоть каждый божий день. Давай прекратим этот фарс. Возвращайся домой.

И ни одного слова любви… Розалинда ошеломленно уставилась на него.

— Не могу поверить, что прожила с тобой двадцать лет, — убито прошептала она. — Не могу поверить в то, что любила тебя, спала с тобой и, как выяснилось, совершенно не знала тебя. Что ты за человек, Август?

— Проклятье, Розалинда, ты опять говоришь загадками! — вспылил герцог. — Я обычный человек, и ты знаешь меня ровно настолько, насколько женщина вообще может знать мужчину.

Она ахнула.

— Что ж, ты дал исчерпывающий ответ на мой вопрос.

Розалинда пошла к дверям, но он поймал ее за локоть.

— Куда ты?

— Отпусти меня! — она вырвалась и бросила на него испепеляющий взгляд. — Ты самый напыщенный, эгоистичный, самовлюбленный болван, Август. Тебе нужна не я, дорогой. Тебе нужна кухарка, нянька, экономка и шлюха в придачу. Ну, так найми их, а меня оставь в покое!

Пока он возмущенно брызгал слюной, она развернулась и зашагала к лестнице центрального холла. Розалинда шла, высоко подняв голову и чуть покачивая бедрами. Она была похожа на лесную нимфу, и Карлайлз сгорал от желания схватить ее и унести туда, где их никто не найдет.

— Упрямая женщина! — прорычал он, бросаясь за ней.

— А вы упрямый мужчина, — последовала неожиданная реплика совсем с другой стороны.

В гостиную вошла леди Беатрис. На лице ее была маска презрения. Она вернулась, чтобы забрать свое вязание, и слышала окончание разговора Розалинды и герцога.

— Прошу прощения, — пробормотал Карлайлз, отступая на шаг.

— Вы ведете себя как глупец, — продолжала наступление Беатрис. — Вы даже не понимаете, о чем говорит ваша бывшая любовница. Верно?

— Леди Сэндборн, это вас не касается, — отчеканил герцог и стал в позу, но на Беатрис это не произвело никакого впечатления.

— Вы использовали миссис Леко для удовлетворения лишь своих гнусных прихотей, нимало не задумываясь о том, чего хочет и в чем нуждается она. Вы лишили ее радостей жизни.

— Неправда! — запротестовал Карлайлз. — Я дал ей все, что она хотела: дом, собственный выезд, драгоценности, наконец.

— О, да, — усмехнулась Беатрис. — Вы щедро оплачивали ее услуги и по-прежнему видите в Розалинде только шлюху, а ведь она женщина! Она женщина с большой буквы, а вы приказываете ей, словно служанке или ребенку. Вас явно шокирует мысль о том, что она хочет чего-то большего, чем предлагаете ей вы; Поверьте, не все в мире можно купить за деньги.

Беатрис снисходительно и чуть печально посмотрела на разъяренного герцога и продолжила:

— Вы, пожалуй, будете непонятно удивлены, дорогой сэр, но я все-таки открою вам маленькую тайну: Розалинду многое интересует, и этот интерес отнюдь не связан с вашей бесценной особой. Она умна и энергична, у нее доброе, хотя и безрассудное сердце, Розалинда жила с вами, не настаивая на брачных узах, потому что думала, вы любите ее, а когда поняла свою ошибку, то ушла. Не настаивайте на ее возвращении. Уверяю вас, это пустая трата времени.

— Но Розалинда — моя любовница! — вскричал герцог, дрожа от негодования. — Она МОЯ! Видит Бог, я дорого заплатил за место в ее постели. Я отдал ей все. Все!

— Ваша, говорите? — хмыкнула Беатрис. — Значит, вы считаете Розалинду своей собственностью? Ну, разумеется! Вы ведь купили ее точно так же, как покупаете мебель и булавки для галстука. А на самом деле, Карлайлз, вы и думаете о Розалинде как о шлюхе. По крайней мере, это следует из ваших слов.

Пламенная речь Беатрис заставила герцога похолодеть. Да как она смеет так обращаться с ним? И как смеет Розалинда желать большего? Разве он мало ей дал? Она принадлежит ему и душой и телом, а капризы скоро пройдут. Упокоив себя этой мыслью, герцог холодно заметил:

— Не ожидал от вас подобной прямолинейности, леди Сэндборн.

— Возраст имеет свои преимущества, — отозвалась она. И главное среди них — право говорить то, что думаешь.

Уязвленный, Карлайлз вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.

Беатрис смотрела ему вслед и вспоминала другой разговор, состоявшийся в этой же гостиной много лет назад. Граф Сэндборн тогда тоже был разгневан и так же сильно хлопнул дверью.

— Если бы я тогда сказала ему правду, кто знает, может быть, сейчас у Питера не было бы этих проблем.

Питер сидел в ресторане отеля «Кларендон» и задумчиво смотрел в окно. Удивительно, но сегодня у него совершенно не было аппетита. Поесть Питер очень любил, но сейчас лишь поковырял в тарелке и отставил ее в сторону. — Мыслями он был на Гайд-сквер. Как-то там Габриэлла? Чем она занимается, и каким чудом ей удалось поладить с Беатрис? О том, что чувствовала Габриэлла тем утром, когда он оставил ее, Питер даже думать боялся.

— Сэндборн! Я так и подумал, что это вы. Увидел вас через оконное стекло и решил подойти.

Питер поднял глаза и обнаружил рядом со столиком полковника Тоттенхэма.

— Витаете в облаках? А как насчет соломки?. Не забыли подстелить? — полковник расхохотался собственной остроте и, выдвинув стул, сел рядом с Питером. — Не возражаете? — на всякий случаи спросил он.

Питер кивнул.

— Да, пожалуйста.

— Как дела… на домашнем фронте? — Тоттенхэм славился тем, что без околичностей сразу переходил к делу.

— Прекрасно, — натянуто улыбаясь, ответил Питер.

— А на политическом?

— Полное отсутствие новостей.

— Ну, что ж, отсутствие новостей — само по себе хорошая новость. Я тоже уже пару дней не слышал, чтобы склонял ваше имя. Хотя… вы все еще ходите по тонкому льду. Помните, Гладстон настороже и следит за каждым вашим шагом, а нам сейчас меньше всего нужны скандалы, особенно в личной сфере. Да-а, — протянул полковник. — Сохранять имя незапятнанным становится все труднее. Того и гляди, наткнешься на какого-нибудь блюстителя нравственности, социал-радикала или рьяного реформатора и мигом окажешься в ловушке, — он состроил брезгливую гримасу. — Похоже, теперь небезопасно открыто заводить интрижки на стороне.

Питер опустил голову, опасаясь, что выражение лица выдаст его мысли. А думал он о том, что Тоттенхэм ничуть не лучше нынешнего премьер-министра, такой же лицемер и лжец. Плевать на честность, плевать на порядочность и мораль, лишь бы тебя не поймали с поличным. Чем же в таком случае либеральный лгун хуже консервативного?

— Кстати, забыл рассказать вам одну вещь, — полковник поманил Питера пальцем и, наклонившись вперед, прошептал: — Думаю, это вас заинтересует. В субботу в полночь Гладстон проведет последнюю «гастроль». Он отправится в свой клуб, там подкупленный нами бармен накачает его снотворным и… дело в шляпе! Старик проснется в обществе голых девиц из «Павильона». Блюстители нравственности, разумеется, будут неподалеку, — Тоттенхэм скривился в ухмылке. — Жаль, вы не сможете насладиться этим зрелищем. Вам, наверное, было бы приятно увидеть кончину своего врага.

Питер молча кивнул и выдавил из себя улыбку, если ту жуткую гримасу, которая появилась на его лице, можно назвать улыбкой.

Полковник вскоре ушел, а Питер еще некоторое время сидел за столом, испытывая странно противоречивые чувства. С одной стороны, новость, которую он услышал, порадовала его. Наконец-то старый развратник получит по заслугам! Гладстон растоптал его жизнь, погубил репутацию и политическую карьеру, так что сожалеть абсолютно не о чем. Тогда почему же он сидит здесь, с отвращением думая об известии Тоттенхэма? Почему ему кажется, что руки измазаны чем-то липким и донельзя противным? Ответов на эти вопросы у Питера не было.

Он покинул ресторан и решил отправиться в Парламент. Последний раз Питер присутствовал на дневных чтениях более двух месяцев назад. Не стоит пренебрегать своими обязанностями, ведь это единственное, что у него осталось.

Портье нагнал Питера уже у самых дверей.

— Как хорошо, что я вас увидел, ваша светлость, — запыхавшись, выпалил он, и протянул Питеру запечатанный конверт. — Вот. Пришло на ваше имя сегодня утром. Написано «срочно».

Питер вскрыл веленевый конверт, надписанный каллиграфическим почерком, и остолбенел. Послание гласило: лорд Сэндборн приглашается на прием, устроенный в его честь лондонским детским приютом. Торжество состоится третьего июня в час пополудни. Адрес: Гилфорд-стрит, 18.

Что за черт?! Питер перечитал письмо еще раз. Третьего июня? Так это же сегодня! С какой стати детский приют устраивает прием в его честь? Питер не занимался благотворительностью и не помнил, чтобы в палате лордов речь когда-нибудь заходила о детских приютах. Вот если только… Ну , конечно!

Габриэлла. Она много времени посвящала детям во Франции и, видимо, решила продолжить свою деятельность здесь, в Лондоне. Прекрасно! Ради Бога! Да только он-то тут причем?

Питер раздраженно пожал плечами, делать нечего, придется пойти, иначе Габриэлла устроит на него облаву. Решено, он поедет и даже будет с ней любезен и обходителен, но когда они вернутся домой, он задаст дорогой женушке такую взбучку, что она навсегда забудет о своих фокусах.