Закончив сервировать стол, дворецкий вышел.
Питер все так же молча выдвинул для Габриэллы стул, но сделал это настолько демонстративно, словно хотел сказать, что не забыл, чем закончился их предыдущий ужин. Подтверждая догадку Габриэллы, он холодно заметил:
— Полагаю, на этот раз нас никто не прервет. Габриэлла кисло улыбнулась и села. Нельзя было сказать, что за ужином велась оживленная беседа. Питер добросовестно ухаживал за своей женой, но на все вопросы отвечал односложно и как-то нехотя. Габриэлла рассеянно ковыряла вилкой в тарелке и с тоской думала о том, что это ее свадебный ужин. Ужин, который большинство женщин запоминает на всю жизнь, а ей даже нечего сказать своему мужу. Она попыталась исправить положение и робко сказала:
— Твой дом просто великолепен, а слуги все такие милые и старательные.
— Я знаю, но вообще-то это довольно странно, если учесть, что им, бедолагам, приходится терпеть присутствие моей матери по несколько месяцев в году, он вызывающе посмотрел на нее и добавил: — Я, кажется, уже говорил тебе, что Беатрис живет и здесь, и в моем городском доме. От нее нигде не скроешься. Недостаток личной жизни она компенсирует тем, что живо интересуется моей.
Питер разрезал ростбиф и принялся меланхолично его жевать. Покончив с мясом, он накинулся на салат, а, съев и его, будничным голосом произнес:
— Кстати, тебя не должно смущать то, что Беатрис называет тебя не иначе как «эта шлюха». Наберись терпения: лет через пять она смирится, и вы прекрасно поладите.
У Габриэллы кусок застрял в горле. Она покраснела и судорожно отхлебнула из своего бокала. Когда к ней возвратился дар речи, она спросила:
— Та женщина в церкви, она еще была в сером платье, это твоя мать, да?
— Ты поразительно догадлива, — усмехнулся он и положил в рот кусочек пирожного. — А еще на ней была новая шляпа. Понимаешь ли, какая это честь? Моя мать так редко тратит деньги на «безделушки», что должно случиться нечто из ряда вон выходящее, чтобы она что-нибудь себе купила. Она очень экономная женщина. Сама вяжет чехлы для чайников и «прихватки» для сковородок. Я уж не говорю о слугах: те вечно пьют уже спитой чай, — Питер улыбнулся, но от этой улыбки у Габриэллы мороз пробежал по коже. — Беатрис твердо знает, что пристойно, а что непристойно. В частности, непристойной она считает езду верхом. Если женщина моложе сорока лет употребляет спиртное — это непристойно, а если она к тому же не носит чепец, то это и вовсе кошмар. Однако больше всего моя мать презирает распутниц и людей, которые много смеются. Ну и, разумеется, никакой игры на пианино — это просто верх неприличия, — Питер покровительственно похлопал Габриэллу по руке и потянулся за бутербродом. — Я говорю тебе это не для того, чтобы запугать, а для того, чтобы ты знала, что тебя ожидает здесь в Торндайке. Ну, ну, не переживай, со временем обживешься и еще будешь нахваливать этот «райский уголок».
Габриэлла сильно сомневалась в том, что когда-нибудь полюбит Торндайк и сможет поладить с матерью Питера. Вязание и чепцы она сможет пережить, но вот как забыть тот взгляд, который Беатрис бросила на нее в церкви? Неизвестно, что Питер ей там наговорил, но смотрела она на нее, действительно, как на шлюху.
— Почему ты не ешь гренки? — спросил он, указывая на ее нетронутую тарелку.
— Что-то не хочется.
— Жаль. Это один из деликатесов Милли, она готовит их лучше, чем в каком-либо ресторане. К сожалению, моя мать ненавидит сыр, поэтому Милли делает гренки крайне редко, так что пользуйся случаем.
Руки Габриэллы заледенели, а сердце было готово выпрыгнуть из груди. Она должна что-то сказать ему, как-то объясниться, иначе просто взорвется.
— Питер… я сожалею о том, что случилось. Я хотела скандала не больше чем ты.
— Вот как? — он откинулся на спинку стула. — Извини, но мне трудно в это поверить. — Хотя, с другой стороны, мне некого винить, кроме себя, ты ведь с самого начала заявила, что намерена выйти замуж. Просто я слишком увлекся новой игрой и переоценил свой опыт. Впрочем, я был уверен, что твои матримониальные планы направлены на кого-то другого, и никак не ожидал подвоха.
Они и были направлены на другого! — раздраженно воскликнула Габриэлла. — На ЛЮБОГО Другого мужчину, только не тебя, — она стиснула руки в кулаки и уже спокойно сказала: — Ты, знаешь ли, слишком самоуверен. Если бы у меня был выбор, я ни за что не вышла бы за тебя замуж. Знаешь, как называют тебя подруги моей матери? Живой соблазн! По правде говоря, я назвала бы тебя «живой порок» или даже «живой грех». О, теперь я понимаю, почему Гладстон так хотел защитить меня от тебя. Жаль, что ему это не удалось.
— Ошибаешься} милая, еще как удалось. Он сделал то, что хотел сделать, а именно — унизил меня. Единственное, что я хотел бы знать, так это то, кому же принадлежала сама идея ловушки? Тебе? Гладстону? А может быть, твоему родовитому папаше?
Габриэлла уставилась на него, пораженная столь нелепой догадкой. Неужели он и в самом деле думает, что она предала его? Что они с Гладстоном сговорились? Да как он может подозревать ее! И это после всего того, что между ними было…
— Я всегда говорила тебе правду, и мне жаль, что ты мне не веришь. Не знаю, как убедить тебя и стоит ли вообще это делать. Ты вечно предполагаешь худшее, но вспомни, как я сказала тебе, что Розалинда хочет сделать из меня куртизанку. Ты тогда только посмеялся, а разве я тебя обманула? То же и с премьер-министром. Он, действительно, накормил меня пирожными и прочитал нравственную проповедь, но не более. Стоит ли продолжать?
— Стоит.
— Зачем, если каждое мое слово ты подвергаешь .сомнению?
— Затем, что я хочу выслушать твои объяснения, — он наклонился вперед. — Меня забавляют твои… выдумки.
Габриэлла отшатнулась как от пощечины.
— Тебе придется поискать другое развлечение, — бросила она. — А я не намерена больше выслушивать оскорбления и обвинения во лжи и гнусных интригах.
— Твоя горячность — лучшее доказательство тому, что я прав, — довольно констатировал Питер, — ну, признайся, ты виделась с Гладстоном тогда в опере?
Она отвела глаза и коротко ответила:
— Да.
— И ты сказала ему, что я помогаю тебе искать мужа?
Да. А он мне сказал, что ты распутник и мне следует тебя остерегаться, — Габриэлла искоса посмотрела на него и добавила: — Мне следовало бы прислушаться к его совету.
— Так почему же ты не прислушалась? Потому что я богат и знатен, и тебе было жаль терять такого выгодного «кандидата»? — съязвил Питер.
— Нет, не поэтому.
Питер, теряя терпение, вскочил на ноги и заметался по комнате.
— Так почему же ты не послушала его, этого благодетеля и покровителя молоденьких девушек?
Что она могла на это ответить? Что на самом деле считает его великодушным и порядочным человеком и благодарна ему за сдержанность и уважение? Что она без ума от него? Да он просто засмеет ее и, разумеется, не поверит ни единому слову.
И все-таки Габриэлла решила сказать правду.
— Я не послушала Гладстона по той же причине, по которой не сказала тебе, что видела его. Он так непримирим и несправедлив к тебе, что я не смогла его разубедить, — она помолчала, потом продолжила: — Если вдуматься, вы с Гладстоном очень похожи, — гневный взгляд, который Питер метнул на нее, убедил Габриэллу в том, что она на верном пути. — Вы оба заблуждаетесь относительно друг Друга. Ты считаешь его лицемером, а он тебя пошлым развратником, и оба вы ошибаетесь. К несчастью, он упорно отказывается поверить в то, что ты честен и… можешь быть моим другом, можешь сочувствовать и помогать мне просто так, без задней мысли.
Габриэлла замолчала, испугавшись того, что открыла Питеру слишком много, и потянулась за бокалом. Сделав несколько больших глотков, она подняла глаза и обнаружила, что он стоит рядом и пристально смотрит на нее. Девушка резко поднялась и выставила вперед стул, как будто эта хрупкая преграда могла защитить ее от нее самой. Но, как бы там ни было, она твердо решила высказать все, что наболело у нее на душе.
— И ты, и премьер-министр судите всех и вся лишь по внешнему виду, но вещи не всегда таковы, какими кажутся. Мне думается ты, как никто другой, должен бы это знать. Разве человек, находящийся в здравом рассудке, поверит в то, что мы не были любовниками, хотя столько времени провели наедине? И, тем не менее, это правда. Мы лишь разговаривали да читали потешки.
Он одарил ее свирепым взглядом, но Габриэлла мужественно продолжала: — А кто, глядя на нас теперь, поверит в то, что еще совсем недавно мы были настоящими друзьями? А ведь мы были друзьями, голос девушки упал до сухого шепота. — И если ты считаешь, что я подстроила тебе ловушку, то, уверяю, это не так. Я никогда не предавала тебя и не предам, — она грустно улыбнулась. — Мне жаль, что муж из тебя получился не такой хороший, каким был друг.
Питер слушал ее и чувствовал, как тихий, мелодичный голос обволакивает его. Черт побери, девчонка умеет влезть в душу! Она так убедительна и так… привлекательна. Она назвала его другом и сказала это искренне. Она была его другом.
А теперь она его жена.
Питер вспомнил все, что между ними было: смех и секреты, которыми они делились, а еще… постоянное желание, которое приходилось сдерживать. Но сегодня-то ему ничего не мешает. Он имеет полное право, даже обязан сделать ее своей. Она будет принадлежать, утолив тело и восстановив разум, он сможет спокойно во всем разобраться.
Хриплым от волнения голосом он сказал:
— Ты тоже судишь по внешности, моя милая. И почему это ты решила, что я не понравлюсь тебе как муж? — Питер придвинулся ближе, и теперь их разделял только стул. — У меня масса достоинств, и ты еще не знаешь, на что я способен. А что касается высокомерия, то это всего лишь заслуженная уверенность и опыт, который хорошо мне сегодня послужит. Поверь, я смогу доставить тебе подлинное удовольствие, — он отшвырнул стул и обнял ее. — Попробуй меня как мужа, и, может быть, мне удастся тебя удивить.
Глава 15
Габриэлла безвольно опустила руки и прильнула к нему всем телом. Она хотела быть к нему ближе, так близко, как это только возможно. Она хотела учиться всему, чему он пожелает ее научить. Она Хотела… попробовать его как мужа.
Питер ощутил ищущие движения ее тела, подхватил Габриэллу на руки и отнес на кровать. В мгновение ока она оказалась на спине, а он склонился над ней, опираясь на руки. На губах его блуждала довольная улыбка.
— Должна предупредить вас, ваша светлость, что вы, пожалуй, будете разочарованы, — сияя глазами, пролепетала она. — Я не очень сведуща в подобных, м-м, делах.
Его улыбка стала еще шире. Он помнил эти слова.
— Не то чтобы моя мать не пыталась меня проинструктировать, — она застыла и чуть оттолкнула его. — Постой… я должна снять с себя одежду.
— Мы дойдем и до этого, но позже, — пробормотал Питер.
— Нет, нет, сейчас. Я должна раздеться, я обещала.
— Кому обещала? — озадаченно нахмурился он.
— Матери, — Габриэлла соскользнула на пол. — Она заставила меня пообещать, что сегодня ночью на мне не будет ничего кроме простыни и улыбки… для тебя.
— Ну, разумеется, мне следовало бы догадаться.
— А еще она сказала, что нынче ты получишь то, чего хочешь.
— Напомни, чтобы я поблагодарил эту милую женщину. Надеюсь, ее слова сбудутся.
Он наблюдал, как она дрожащими пальцами расстегивает пуговицы на платье и развязывает шнуровку на корсете, и находил эту картину восхитительной. Габриэллу смущал его взгляд, и чтобы скрыть это, она снова заговорила:
— Полагаю, Розалинда права. После стольких мучений ты, конечно, заслужил некоторую… компенсацию.
К платью и Корсажу присоединились нижняя юбка, и Габриэлла осталась в одной сорочке и чулках. Она закусила нижнюю губу и пробормотала:
— Вот теперь мне, действительно, нужна простыня.
Питер тут же отбросил одеяло и вытащил огромную простыню. После нескольких тщетных попыток ей удалось кое-как прикрыться, но простыня все время съезжала,
— Ты не мог бы придержать ее, пока я окончательно разденусь, — краснея, попросила она, а когда он рассмеялся, добавила: — Ну, я ведь только учусь.
— И довольно успешно, должен тебе заметить. Он поднял простыню, но повернул ее так, что тень девушки образовала на ней четкий контур. Питер видел, как она сняла сорочку, спустила трусики, и невольно залюбовался соблазнительными очертаниями ее тела. Потом Габриэлла стянула чулки один за другим, забрала у него простыню и обернула ее вокруг себя.
— Ну вот, кажется, все, — она тронула рукой шпильки в волосах и спросила: — Мне самой распустить волосы, или это сделаешь ты?
— Не думаю, что на этот счет существуют твердые правила, — с улыбкой ответил Питер. — По мне, так лучше бы их вообще не было. Иди сюда.
Она подошла к нему, смешно шлепая босыми ногами и волоча длинную простыню по полу. Питер погрузил пальцы в шелковистые волосы и, нащупав шпильку, подал ей.
— Стой спокойно, пожурил он, когда Габриэлла недовольно сморщилась и встряхнула головой.
Волосы каскадом локонов рассыпались по плечам. Она была похожа на ангела, который спустился с небес, чтобы принадлежать ему, Питеру Сент-Джеймсу.
Он нежно обнял ее, и их губы слились в жадном поцелуе. Шпильки веером посыпались из рук Габриэллы, и секунду спустя она уже лежала на кровати до подбородка укрытая простыней. Питер быстро разделся и забрался к ней.
Раньше Габриэлла думала, что если мужчина увидит ее обнаженной, то она просто сгорит со стыда. Однако сейчас ей совсем не было стыдно. Очевидно все дело в том, что рядом с ней не какой-то там абстрактный мужчина, а Питер, ее муж. Его тело было именно таким, каким она его себе представляла: мускулистым, упругим, сильным. Она провела рукой по его спине, плечам, груди, и волна нежности закрутила ее в своем круговороте.
Он целовал и ласкал ее, спускаясь все ниже и ниже… Вот рука его скользнула к завиткам у основания живота, и Габриэлла застыла, сосредоточившись на этом ощущении. Его пальцы дразнили ее плоть, и она с трепетом подалась вперед. Дыхание ее стало прерывистым. Удовольствие, казалось, просочилось в каждый уголок, каждую клеточку ее тела. Медленные гипнотические круги, совершаемые его рукой, постепенно сузились и сомкнулись в одной точке. Небывалое возбуждение и восторг охватили ее. Она словно перешагнула какой-то неведомый барьер и взлетела так высоко, как не летают даже птицы.
Питер притянул ее к себе, и она выгибалась, извивалась под его руками, не чувствуя ничего, кроме этих мощных потоков наслаждения.
Когда буря уступила место мягкой растекающейся боли, у Габриэллы осталось чувство какой-то неудовлетворенности. Питер, казалось, понял, что с ней происходит, и… накрыл ее своим телом. Его горячая плоть коснулась ее обжигающего центра, и томление, так долго скрываемое, вдруг вырвалось наружу мощным взрывом. Сбылось все, о чем она мечтала, к чему стремилась. Они соединились, слились воедино, чтобы вместе вознестись на вершину экстаза.
Чуть позже они лежали, обнявшись, и сердца их бились в унисон. Она не чувствовала тяжести его расслабленного тела и хотела, чтобы это мгновение длилось вечно.
Потом Питер лег набок и улыбнулся. Она улыбнулась ему в ответ.
— Думаю, твоя мать имела в виду именно эту улыбку, — пробормотал он. — И с простыней она тоже угадала. За ней ты выглядела просто восхитительно.
Габриэлла догадалась, о чем он говорит, и прикрыла горящее лицо руками.
— Стыдно, Питер Сент-Джеймс! Вот уж не думала, что ты любишь подглядывать.
— Я не мог удержаться, — со смехом ответил он. — Скажи, милая, а какие еще инструкции дала тебе Розалинда?
Питер проснулся, когда солнце поднялось уже высоко над горизонтом. Он приподнялся на локте и посмотрел на Габриэллу. Девушка лежала, свернувшись калачиком, дыхание ее было ровным, а на лице застыло выражение блаженства.
Питер вздохнул и откинулся на спину. Никогда еще ему не было так хорошо, как в то утро. Обычно после бурной ночи он чувствовал себя измотанным, тело было растерзано, а душа пуста. Тогда он спешил вылезти из постели и вернуться домой, только бы не видеть свою партнершу при ярком свете дня и не говорить ей сомнительных комплиментов. Зато сейчас он был бодр и свеж. Он ощущал такой прилив сил, что мог бы запросто переплыть Ла-Манш или выиграть марафонский забег. В душе его царило умиротворение.
Питеру очень хотелось разбудить Габриэллу, чтобы вновь увидеть ее глаза. Глаза, в глубине которых светится любовь. Этой ночью он не мог от них оторваться. Он хотел видеть, что происходит внутри нее, он видел ее волнение, испуг, наслаждение, страсть. В ее глазах отражалось каждое движение тела, сердца, души…
Он подарил ей блаженство, и она вернула ему его со всей щедростью, на какую только было способно ее нежное, чувственное тело. Вместе с ней он заново открыл все прелести любви и не менее потрясающие открытия сделал в себе самом.
Наблюдая за спящей Габриэллой, он понял, что не сможет больше жить без этого необыкновенного пленительного наслаждения, которое он с ней испытал. Он не насытился ею и хотел любить снова и снова. Это было не просто физическое влечение, он готов был слушать ее смех, отвечать на наивные Вопросы, даже петь, если она того захочет.
Вдруг сердце Питера болезненно сжалось, наверстывая пропущенные удары. Кровь прилила к щекам, а по коже, как когда-то в детстве, побежали мурашки. Желание захватило его, сметая барьеры, которые инстинкт самосохранения возвел между разумом и страстью. Кажется, он опять теряет здравый смысл. Да она просто околдовала его! После ночи безумной любви он снова хочет ее и даже сильнее, чем раньше. Когда же удовлетворится этот волчий аппетит? Сколько раз он должен с ней переспать, чтобы выбросить из своего сердца? Питер почувствовал, что теряет себя. Так дольше продолжаться не может. Еще немного она заберет над ним власть и превратит его в затюканную безвольную развалину. Питер знал тому немало примеров и всегда жалел этих мужчин, которых и мужчинами-то назвать трудно.
А сам он чем лучше? Вы только посмотрите на него — таращится на спящую девушку и умиляется каждому ее вздоху!
Питер исступленно отшвырнул одеяло и вскочил на ноги. Теперь он глядел на Габриэллу со все возрастающей паникой. Было в нем что-то такое, что достало его до самой сути, разбудило совесть и доселе неведомые побуждения. Что дальше?
Лихорадочно одеваясь, Питер понял, что у него есть только один выход — бежать! Бежать от нее подальше, пока он не превратился в вызывающего жалость «женатика».
— Габриэлла! Габриэлла, пора вставать, — Ру стащила с нее одеяло и легонько похлопала по щеке. Вставай, засоня, твой муж уже ждет тебя внизу.
Габриэлла потянулась и почувствовала слабую боль внизу живота. Ру уже распаковала чемодан и теперь протягивала ей одно из домашних платьев.
— Брось его, Ру. Я хочу немного поваляться, — тонким голосом пробормотала Габриэлла и натянула на себя скомканную простыню.
Слова ТВОЙ МУЖ заставили ее улыбнуться. Звучит очень приятно. Она погладила подушку, которая еще хранила отпечаток ее головы, и повернулась к служанке.
— А что делает мой муж?
— Завтракает.
— О, тогда я немедленно иду к нему.
В мгновение ока она соскочила с постели и поспешила к умывальнику. Потом Ру тщательно причесала ее, и Габриэлла спустилась в холл.
Внизу Питер разговаривая с Онслоу и Фридой, по их лицам она сразу же поняла, что что-то неладно.
Заметив Габриэллу, Питер отпустил слуг и пошел ей навстречу. Игнорируя ее улыбку, он схватил жену за руку и потащил в гостиную.
— Извини за опоздание, я и понятия не имела, что уже так поздно, — запыхавшись, выпалила она. — Вообще-то я ранняя пташка…
— Я сейчас уезжаю, — перебил он ее. — И хочу объяснить тебе, как тут и что, не откладывая.
— Уезжаешь? вздохнула она, встревоженная столь резкой сменой его настроения. — Куда?
— Возвращаюсь в Лондон. Меня ждут дела. Питер зашагал по комнате, боясь поднять на нее глаза.
— Поскольку ты будешь жить здесь, я хочу, чтобы ты знала, чего тебе следует ожидать, — он помолчал. — Пока можешь пользоваться моей комнатой, а потом выберешь какую-нибудь для себя. Слуги, разумеется, будут выполнять все твои приказания. Если захочешь прокатиться верхом — конюшня к твоим услугам. Да, вот еще что: я выделил некоторую сумму для твоих личных нужд, но ты можешь тратить и больше, я периодически буду присылать тебе деньги. А что касается моей матери, когда она здесь, то проводит почти все время в западном крыле и обедает в своей комнате.
Он искоса взглянул на нее и быстро отвел глаза.
— В основном все. Возникнут вопросы — спрашивай Онслоу или Фриду, они полностью в твоем распоряжении и живут в этом доме гораздо больше, чем я, — он повернулся, чтобы уйти.
— Питер!
В этот возглас Габриэлла вложила всю свою боль. Он бросает ее! Бросает на следующий день после свадьбы.
— Питер, подожди!
Он застыл в дверях и медленно повернул к ней голову.
— Тебе что-то неясно?
— Когда ты вернешься?
— Не могу точно сказать. У меня накопилось много дел. Парламентская сессия и все такое.
— Но ты же не можешь вот так просто взять и уехать?
— Почему это, любопытно бы узнать? — холодно спросил он. — Уж не прикажешь ли мне остаться?
— Я… я ничего не хочу тебе приказывать. Я только хотела узнать, не могут ли твои дела подождать хотя бы с неделю?
Его лицо было непроницаемо. Габриэлла решила действовать напрямик.
— Мы же только вчера поженились. Зачем ты привез меня сюда, если заранее знал, что уедешь? После затянувшейся паузы он сказал:
— Я привез тебя сюда, потому что ты этого хотела. Ведь ты хотела выйти замуж за простого непритязательного парня, который будет заниматься своими делами и не станет тебе надоедать? Вот я как раз такой парень. Правда, у меня не было ни малейшего желания жениться, но раз уж это произошло, то я тоже хочу выдвинуть некоторые требования. Ты должна во всем слушаться меня и понимать, что я волен жить своей жизнью. Надеюсь, наши взгляды на брак совпадают?
Они смотрели друг на друга: Питер надменно, Габриэлла растеряно. Потом Питер хмыкнул и обвел рукой вокруг себя.
— Тебе ведь понравился этот красивый дом? Думаю, ты найдешь здесь то, что так долго искала.
Он развернулся и вышел в холл. Габриэлла, ошеломленная его холодностью и сарказмом, выбежала за ним.
— Питер?
Он уже нашел шляпу и взял трость, но не удержался и бросил на нее прощальный взгляд.
Она стояла перед ним такая жалкая и беззащитная, что он чуть не бросился перед ней на колени, вымаливая прощение. Её глаза напоминали растоптанные фиалки…
Питер сделал глубокий вдох, развернулся на каблуках и вышел, так ничего и не сказав.
Габриэлла была потрясена. Она слышала, как Питер отдал распоряжение Джеку, слышала, как захлопнулась дверца кареты, а потом, словно очнувшись, побежала к дверям. Экипаж тронулся, Питер откинулся на спинку сиденья и коротко бросил:
— Быстрее!
Он даже не обернулся.
Ухватившись за косяк, Габриэлла смотрела вслед удаляющейся карете. Она надеялась, что в последнюю минуту Питер прикажет поворачивать обратно, но карета катила все дальше и дальше, пока не скрылась за деревьями у главной дороги.
Чуть не плача, Габриэлла вернулась в дом и наткнулась на Онслоу, который наблюдал сцену прощания с начала и до конца.
— Будете завтракать, ваша светлость? — спросил старый слуга, неодобрительно сдвинув брови. — Или прикажете убирать со стола?
— Спасибо, я не голодна, — тихо ответила она и побрела к лестнице.
С трудом добравшись до галереи, она опустилась на ближайшую скамью и уронила голову — на руки. Уехал! Лучше бы он вообще отказался на ней жениться… Ведь только вчера он произнес связующую их клятву, занимался с ней любовью, а сегодня?
Страсть. Роковое слово было найдено. Она снова уступила своему желанию и снова расплачивается за это.
Габриэлла встала и пошла в комнату, в которой они вместе провели ночь. Здесь все еще дышало любовью, но ей был противен этот запах. Как она могла так ошибиться? Ей казалось, что, выйдя замуж, она разрешит все свои проблемы, а. вместо этого нажила новые.
Оказывается, мужчина может уйти не только от любовницы, но и от жены тоже. Просто взять и уйти.
Питер влетел в свой особняк в Гайд-парке и сразу же бросился в гостиную. Глоток бренди был ему жизненно необходим, но этой мечте не суждено было сбыться. Первым человеком, которого он встретил, была его мать, видеть которую он хотел бы в последнюю очередь.
— Что ты тут делаешь? — Беатрис преградила ему путь и выглянула в холл. — И где эта шлюха?
— Моя ЖЕНА в Торндайке, — раздраженно ответил он и попытался ее обойти, но не тут-то было.
— Ты оставил ее там? Одну?
— Боишься, что она стащит столовое серебро? — съязвил Питер.
Глаза Беатрис сузились. Она оценивающе посмотрела на сына.
— Так, так… значит, плохи дела? — она подтянулась и сделала хладнокровно рассчитанный выпад: — Профессиональная развратница могла бы и получше выполнять свою работу.
Питер дернулся вперед, заставив мать отскочить к стене, и яростно прошипел:
— Она не шлюха, черт побери! В ее жизни был и есть только один мужчина, — он ткнул себя пальцем в грудь. — Я! Мы были вместе один раз — прошлой ночью. Так что придержи язык.
Беатрис уставилась на него расширенными от изумления глазами. После паузы, которая буквально трещала от накала, она кивнула и выдавила:
— Я все поняла, Питер Сент-Джеймс.
Питер резко отстранился и помчался наверх, перепрыгивая через две ступеньки.
Эхо стукнувшей двери вывело Беатрис из оцепенения. Заявляя Питеру, что все поняла, она покривила душой. На самом деле она не понимала ровным счетом ничего. Ее сын утверждает, что эта Габриэлла, или как ее там, не шлюха. Но, если это так, то кто же она?
Беатрис устроилась в гостиной, взяла в руки вязание и задумалась. Никогда еще она не видела Питера таким раздраженным и главное из-за чего?
Из за женщины! Чем же так пленила его эта девчонка, незаконнорожденное дитя герцога Карлайлза и того цветисто-огненного создания в чудовищной шляпе?
Сообщение о том, что тестем Питера станет герцог, застигло Беатрис врасплох. Она была удивлена и… обрадована. Да, да, обрадована. Ведь это значит, что в девчонке течет такая же голубая кровь, как и в ней самой. Ну, может быть, почти такая же. А обстоятельства ее рождения Беатрис мало беспокоили. Ее волновало только то, КАК она заставила Питера жениться на себе?
Беатрис мысленно представила девушку: белокурая, миловидная и удивительно сдержанная, что уже удивительно, учитывая влияние той вульгарной особы, которая объявила ее своей матерью. По словам Питера, она еще и добродетельна, и этому можно верить, потому что ее весьма сведущего в данном вопросе сына трудно обмануть.
Размышляя о своей новоиспеченной невестке, Беатрис вдруг вспомнила, что там, в церкви, Габриэлла показалась ей немного испуганной. Да и держалась она как-то скованно. Что ж, пожалуй, это хороший знак. Благоразумная девушка и должна страшиться такого мужа, как Питер. Он привык использовать женщин и, не задумываясь, сделает то же самое со своей женой. Впрочем, уже сделал. Он же бросил ее одну в чужом доме на следующий день после свадьбы.
Беатрис уронила руки, все еще сжимающие рукоделие, на колени. Сердце ее забилось в бешеном ритме. О, Боже, он оставил ее там одну! Переспал и бросил…
История повторяется. Точно также поступил когда-то его отец.
Беатрис отбросила вязание, с несвойственной ей быстротой взбежала наверх по лестнице в свои апартаменты и крикнула:
— Софи!
Вышколенная служанка явилась немедленно.
— Да, мадам?
Беатрис распахнула шкаф и стала придирчиво разглядывать свой гардероб.
— Неси чемодан и начинай собирать вещи. Мы едем в Торндайк.
Глава 16
Утро следующего дня выдалось унылым и хмурым, и настроение Габриэллы полностью ему соответствовало. Уступив настояниям Ру, она немного перекусила и лежала в постели до полудня. Потом Габриэлла встала, уложила волосы в простой узел и надела старое платье — реликвию школьных дней. Здесь не на кого было производить впечатление, и, как ни убеждала ее служанка принарядиться, Габриэлла твердо стояла на своем.
Ближе к полудню новоявленная графиня Сэндборн спустилась в холл и попросила Онелоу помочь ей выбрать комнату. Она надеялась, что новые апартаменты помогут ей избавиться от тягостных воспоминаний. Габриэлле хотелось устроиться как можно дальше от спальни Питера, и они с дворецким отправились на третий этаж.
Обычно третий этаж сельского дома плохо обставлен и предназначается для слуг или бедных родственников. Однако архитектор, проектировавший Торндайк, видимо, думал иначе. Потолки здесь, конечно, были не такие высокие и окон меньше, но отделан этаж был так же роскошно, как и два нижних.
Словно зачарованная, Габриэлла ходила из комнаты в комнату, открывала двери, заглядывала под пыльные чехлы. Каждая комната имела свое лицо: вот детская, классная, дальше игровая. Школьная парта, лошадка-качалка, кубики, полки с книгами — все застыло в ожидании следующего поколения Сэндборнов.
Ниже по коридору они обнаружили скромную, но уютную комнатку с обилием солнечного света и недавно установленной ванной. Тут же была и смежная комната, которая могла служить спальней Ру. Габриэлла немного повеселела.
— Прекрасно! — воскликнула она и взглянула в окно.
Окно выходило на центральный двор, но если наклониться, то можно было увидеть еще и лужайку, и утиный пруд. Все это Габриэлле чрезвычайно понравилось.
— Великолепная комната, — заключила она. — Я хочу поселиться здесь.
Онелоу уставился на молодую хозяйку так, словно она потеряла рассудок.
— Только не эту, ваша светлость, — он покачал головой. — Это комната гувернантки.