Глава 1

Лондон, апрель, 1883 г.

— Ты влипла, моя девочка, — эхом отозвался в тихом коридоре голос мажордома.

Он повернул полированную ручку двери, и одна из массивных створок распахнулась. Габриэлла застыла и испуганно посмотрела на слугу, но встретила лишь холодный непроницаемый взгляд. После секундной заминки девушка нерешительно вошла в будуар своей матери. Замок мягко щелкнул у нее за спиной, и она осталась одна лицом к лицу со своей погибелью. Габриэлла Леко в логове львицы…

Большая комната, обставленная мебелью в стиле барокко, казалось, была окутана аурой красивой чувственной женщины. Легкие драпировки, цвет которых от нежно-розового плавно переходил к насыщенно-бордовому, и многочисленные накидки, сочетающие в себе бархат и позолоту, как нельзя лучше говорили о характере и темпераменте хозяйки будуара Розалинды Леко. Тяжелые портьеры были чуть приспущены, и это тоже являлось частью тщательно продуманного интерьера. Яркому свету Розалинда предпочитала мягкий сумрак, который не только создавал интимную атмосферу, по и помогал ей выглядеть значительно моложе своих лет. В арсенале мисс Леко было много подобных уловок.

Розалинда была не одна. Рядом с ней на диване сидели три ее подруги, одетые в цветные шелковые платья и экстравагантные шляпы — «картины».

— Я вижу, ты уже оправилась от своего небольшого «недомогания», — провозгласила Розалинда, величественно махнув рукой в сторону кресла.

Услышав голос матери, Габриэлла мысленно застонала. Если до этого момента в ее душе еще теплилась хоть какая-то надежда, то теперь девушка поняла, что ей уготована настоящая экзекуция. Она натянуто присела на краешек кресла с высокой спинкой, стратегически поставленного прямо напротив дивана, и замерла. Женщины с любопытством и пристрастием уставились на нее, а это явно ничего хорошего не предвещало.

— Не понимаю, Габриэлла, как ты могла? — Розалинда встала и укоризненно посмотрела на дочь. — Что случилось с твоим желудком? Тебя стошнило едва ли не на ботинки джентльмена, который пришел просить твоей руки.

Габриэлла прикусила язык, с трудом удерживаясь от дерзости. Тут мать определенно переборщила, о руке не было и речи, хотя остальные части тела обсуждались довольно подробно. «Я не виновата в том, что мне стало плохо!» — мятежно подумала Габриэлла, а вслух сказала:

— Но, мама, если бы он не был таким потным и от него не несло бы чесноком и еще какой-то дрянью, возможно, мой обед не вернулся бы так скоро обратно!

Розалинда, нервно расхаживающая по комнате, словно и не слышала ее слов.

— Ты не только не смогла очаровать графа, но как нарочно сделала все для того, чтобы он больше никогда не пришел в наш дом! — гневно заявила она и повернулась так резко, что пышное платье закрутилось вокруг ее ног. — Мужчина, имеющий положение в свете, вряд ли сочтет привлекательной такую несдержанную и непредсказуемую девчонку, как ты, — ядовито заметила Розалинда и, картинно вскинув руки, запричитала: — И это после всего того, что я сделала для тебя! Ты знаешь, во сколько обошлась мне твоя учеба в одной из самых престижных школ Англии? А путешествие? А эти бесконечные частные уроки? Что в них толку, если ты не умеешь даже с выгодой преподать себя. Отвечайте же, юная леди, я жду.

Габриэлла сделала глубокий вдох и решительно встретила взгляд матери. Неужели ее образование, способности и само тело должны служить лишь для того, чтобы очаровывать мужчин?

— Граф совсем не нравится мне, мама, — просто сказала девушка.

— Не нравится? — ошеломленно переспросила Розалинда и кивнула подругам, словно приглашая их тоже посмеяться над наивной дурочкой. — Послушай, дорогая, — мягко сказала она, подходя к дочери и обнимая ее за плечи. — Я понимаю твои чувства, но согласись, что граф очень хорошая партия. Я хочу как можно лучше устроить твое будущее, а это не так-то просто, уж поверь мне. Не можешь же ты вечно носить бантики в волосах и белую кисею, ведь тебе уже почти девятнадцать.

Белая кисея. Габриэлла взглянула на свое платье, задуманное как скрытая, но безошибочная пародия на передник школьницы. Оборки на плечах и фартук, плотно облегающий талию, должны были не столько скрыть, сколько продемонстрировать все прелести девичьей фигуры. Подняв глаза, она обнаружила, что и все остальные многозначительно смотрят на те же оборки и вытачки.

— Надо признать, что детскую пухлость ты уже утратила, ma petite[1], — проворковала одна из подруг Розалинды. — Но при этом расцвела и выглядишь просто восхитительно.

— Да, моя дорогая, ты уже не девочка, но еще и не женщина, — заметила вторая. — Так распорядись же девственностью с максимальной выгодою для себя.

— Правда, правда, милочка, — вступила в разговор третья. — Ничто так не раздражает мужчин, как старые девы.

Подобная оценка ее недолговечной ценности заставила Габриэллу покраснеть. Она стиснула руки на коленях и сдержанно проговорила:

— Мне кажется… я пока не готова.

— Не готова?! — воскликнула Розалинда. — Что за нелепая мысль! Ты прекрасно образована, воспитана, имеешь безупречные манеры и находишься в самом подходящем возрасте. Это судьба, Габриэлла, ты должна с ней смириться.

— И не просто смириться, ты должна упасть перед матерью на колени и неустанно благодарить ее за заботу. Mon Dieu![2] Такой шанс.

— Абсолютно с тобой согласна, не каждой юной леди так везет — Забудь о своих сомнениях, детка. Лучше готовься к тому, что составляет смысл жизни настоящей женщины.

Поддержка подруг пришлась как нельзя кстати, и Розалинда, приняв драматическую позу, возобновила свою лекцию:

— Тебя ждет счастье, Габриэлла! Подумай только, жгучая радость влюбленности, трепет желания, страсть и романтичность — что может быть лучше? Ты станешь королевой сердца мужчины, центром его вселенной…

— Не говоря уже о дорогих подарках.

— Красивой одежде.

— И денежном содержании.

Розалинда благодарно взглянула на свою товарку и, повернувшись к дочери, провозгласила:

— Да, да, Габриэлла, и денежное содержание тоже. Это вопрос первостепенной важности. Граф богат, щедр, знает жизнь и занимает высокое положение в свете. А как он любезен и обходителен! — поспешила добавить она. — Именно такой мужчина способен пленить девичье сердце.

— Да уж, такой восхитительно кривоногий и носатый, — пробормотала Габриэлла. — А учитывая то, как он брызжет слюной, когда говорит, мне никогда не придется поливать свои комнатные цветы.

— Поливать… о-о! — картинным движением Розалинда вытащила из-за корсажа носовой платок и приложила его к своему раскрасневшемуся лицу. — Ты, моя милая, видимо, не понимаешь, какие трудности ожидают девушку, которая выходит в жизнь одна, а потому советую тебе подчиниться старшим. Тем, кто принимает твои интересы близко к сердцу и знает, какого рода выбор должен быть сделан.

Каждое сказанное матерью слово больно ранило Габриэллу. Ну откуда ей знать, в чем она действительно разбирается, чего хочет и к чему стремится? Она вернулась в Лондон всего три месяца назад после двенадцатилетней отлучки, и вот Розалинда уже не может дождаться момента, когда избавится от нее снова.

— Ты права, я не знаю, что нужно другим девушкам, но о своих собственных желаниях я прекрасно осведомлена. Я достаточно взрослая, для того чтобы разобраться в себе и понять: если мне что и нужно, то уж во всяком случае это не ваш противный граф!

Розалинда опешила и часто-часто заморгала глазами. Она не ожидала от своей дочери такого открытого неповиновения.

— Но, Габриэлла, раз богатый и щедрый граф кажется тебе противным, так скажи нам на милость, каким же должен быть мужчина, который тебя удовлетворит?

— Моим избранником станет тот, кто бережет свои деньги, не играет в карты, не охотится и не пьет лишнего. Он должен быть достойным и уважаемым человеком и не должен слишком обременять меня, когда мы находимся… наедине, — провозгласила Габриэлла и посмотрела матери прямо в глаза. — А еще мне хотелось бы, чтобы он принадлежал к какому-нибудь литературному клубу, впрочем, можно и к либеральному, лишь бы он проводил там все вечера и не надоедал мне своими разговорами.

Розалинда побелела и, отшатнувшись назад, прошептала:

— Бог мой, Габриэлла, похоже, ты нарисовала нам портрет своего… мужа?

— Именно, — девушка судорожно сглотнула и заявила: — Мне не нужна великая любовь, трепетная страсть или пьянящее наслаждение. Я хочу замуж.

Наконец-то, она высказалась открыто. Три месяца Габриэллу готовили к жизни так называемой «настоящей женщины», но ей не нужна такая жизнь! Она хочет быть женой, а не любовницей или подружкой на выходные.

В комнате воцарилось гнетущее молчание, и Габриэлла, решив ковать железо, пока горячо, отважно продолжила:

— Мне жаль вас разочаровывать, но роль великолепной куртизанки мне вряд ли подходит. У меня просто не хватит на это сил.

Розалинда была так ошеломлена, что не могла выговорить ни слова и решила прибегнуть к последнему, как правило, безотказно действующему средству: она грациозно упала на яркую парчу дивана и закатила глаза. Подруги бросились к ней. Одна принялась хлопать Розалинду по щекам, другая схватила колокольчик и начала яростно его трясти, а третья кинулась к туалетному столику в поисках нюхательной соли.

— Дрянная девчонка! — прошипела та, что трясла колокольчик. — Как ты могла говорить так грубо со своей матерью? Замужество… подумать только!

— Какое низменное оскорбление L'amour[3].

— Да знаешь ли ты, что брак — это лишь холодная, грязная сделка. Одни только долг да скука, ничего больше.

Высказавшись, они продолжили свою игру под кодовым названием «спасение Розалинды». В ход шли даже такие изысканные средства, как обмахивание шелковым покрывалом и протирание висков первоклассным виски. Вскоре несчастная мать «пришла в себя». Розалинда слабо откинулась на подушки, а ее подруги вновь накинулись на Габриэллу, твердо решив вбить ей в голову мысль о том, что замужество — это такая пошлость, о которой даже думать грешно.

— Ты не имеешь ни малейшего понятия о том, какие оскорбления приходится сносить женам так называемых достойных и уважаемых мужчин, та petite, — покачала головой Женевьева, мать которой родилась в Париже, что, как она считала, дает ей право вставлять в свою речь французские выражения. — Им, бедняжкам, надлежит считаться с отвратительными правилами высшего света, и все это только потому, что муж, видите ли, дает жене свое имя и титул.

— Жены вынуждены терпеливо сносить все сплетни, которые разносят по Лондону не только завистливые соперницы, но также и «закадычные подруги», — добавила Клементина, детство и юность которой прошли в провинции. — Праздники они проводят в компании надоедливых родственников, а в остальные дни довольствуются обществом старых зануд. Я уж не говорю о церкви и благотворительных собраниях, посещать которые все равно, что похоронить себя заживо.

— Привязанность мужчины, — не без злорадства вставила Ариадна, мнившая себя аристократкой, — всегда направлена на источник его счастья и удовольствия, то есть на любовницу, а отнюдь не на жену.

Выслушав товарок, Розалинда поняла, что пришел ее черед говорить. Она выпрямилась, выдержала многозначительную паузу и начала:

— Женщины нашей семьи никогда не выходили замуж. Твоя прабабушка в течение долгих лет была любовницей графа Брентвика, а твоя бабушка Теодора, которая, кстати сказать, завещала тебе значительную сумму денег, была любима герцогом Эверсом, и когда она умирала, он неделю не отходил от ее постели. Моя мать, а твоя бабушка, умерла в семьдесят лет, вот это была любовь…. — Розалинда замолчала и, прищурив глаза, посмотрела на Габриэллу, пытаясь понять, какое впечатление произвели на девушку ее слова. На лице Габриэллы застыло выражение смятения, и Розалинда, довольная результатом, продолжала: — Ты сама являешься плодом великой и страстной любви, и это твоя судьба. Ты предназначена для того, чтобы быть жаждой в глазах мужчины и огнем в его душе, и ты будешь не женой, а возлюбленной, так же, как твоя мать!

Габриэлла вскочила, развернулась и ухватилась за спинку кресла побелевшими пальцами.

— А что если мне не нужны ни возвышенная страсть, ни великая любовь? Я хочу всего лишь мужа… пусть скучного, но хорошего парня, который будет уходить каждое утро на службу, а возвращаясь по вечерам, станет одевать домашние тапочки и садиться читать газету у камина.

Розалинда покачнулась и издала сдавленный стон, но Габриэлла была полна решимости и не собиралась отступать.

— Да, да, я хочу крестьянский пирог в четыре и мессу в соборе святого Павла вместо Шатобриана в два, шампанского в полночь и сомнительного ревю в Греческом салоне. Я хочу детей, хочу видеть, как они наряжают елку на Рождество, а еще я хочу иметь визитные карточки, на которых будет напечатано «миссис Такая-то».

— Габриэлла, нет! — вскрикнула Женевьева, от волнения забыв о французском прононсе. — Ты не можешь этого желать!

— Пресвятая Богородица, ты только послушай себя, девочка, — ахнула Клементина.

— Ну можно ли быть такой бессердечной и такой несовременной, — томно протянула Ариадна.

— у меня есть сердце, — горячо воскликнула Габриэлла. — А что касается современности, то если она такова, я предпочитаю жить нравами прошлого века, потому что для века нынешнего я, видимо, недостаточно «возвышенна» и не гожусь на роль «великолепной куртизанки».

На миг женщины онемели от удивления. Мысль о том, что молодая красивая девушка может отвергать жизнь, полную роскоши и наслаждений, была выше их понимания. Первой опомнилась Розалинда.

— Ну, хватит! — приказала она. — Отправляйся к себе б комнату и готовься полюбить того, кто предназначен тебе судьбой. Я не намерена больше слушать весь этот бред и в самое ближайшее время позабочусь о твоем будущем. Ты станешь любовницей графа… или какого-нибудь другого подходящего джентльмена. Прочь с глаз моих!

— Но… я не могу, — всхлипнула Габриэлла, но Розалинда лишь повелительно указала ей на дверь. Девушка повиновалась, но напоследок так сильно хлопнула дверью, что все стены задрожали.

Женщины изумленно переглянулись и не двинулись с места. Как только эхо шагов Габриэллы затихло в глубине коридора, Розалинда устало и теперь совсем уже не картинно плюхнулась на диван и недоуменно пробормотала:

— Где я ошиблась? Девчонка с детства была окружена роскошью, общалась со сверстниками из лучших семей Англии, и вот чем она мне платит! Уму непостижимо: Габриэлла требует мужа, — на последнем слове голос ее надломился, и Розалинда с трудом выдавила: — Моя дочь хочет замуж, ну как вам это понравится?

Женевьева присела рядом с подругой и предложила ей флакон с нюхательной солью, но Розалинда с негодованием отвергла его и продолжала сетовать на судьбу:

— Ох, пожалуй, я слишком долго ждала, теперь это очевидно. Мне следовало раньше привезти ее домой, но я хотела вначале дать Габриэлле возможность немного попутешествовать. Джентльменам так нравится говорить о своих поездках, и я полагала, что она…

Розалинда осеклась, внезапно осознав, что представляла свою единственную дочь совсем не такой, какой та является на самом деле. Только сейчас ей припомнились те тревожные сигналы, на которые она не обратила должного внимания. А ведь, казалось бы, могла заметить, что Габриэлла совершенно не интересуется новым гардеробом, отказалась от молочных ванн и массажа и убегает даже с музыкальных вечеров, ссылаясь то на мигрень, то на женские недомогания. Как же до этого дошло?

Раздумья Розалинды длились недолго. Заглянув в прошлое, она поняла, где ошиблась.

— Всему виной та мерзкая школа! — торжественно объявила она подругам. — Эта проклятая Академия испортила мою дочь.

Десять лет Габриэлла провела в Академии Маршак под Парижем. Розалинда отправила девочку туда, мечтая дать дочери хорошее образование, и Габриэлла его получила. В школе преподавали не только рисование, музыку, танцы и верховую езду, но также читали лекции по истории, литературе и искусству, философии и естественным наукам. Регулярно получая отчеты от директрисы, Розалинда искренне радовалась успехам дочери. Все учителя отмечали наличие у девочки отличных способностей, наперебой хвалили тонкий художественный вкус Габриэллы, ангельский голос и редкий музыкальный талант. Никто в Академии не играл на фортепиано лучше, чем Габриэлла Леко.

— Милостивый Боже! — в ужасе воскликнула Розалинда, перед ней со всей очевидностью пред стала та обстановка, в которой ее дочь провела последние десять лет. — Моя бедняжка, — причитала она. — Оказалась среди дочерей знати, которых воспитывали как благопристойных племенных кобыл общества, то есть для . брака. Теперь мне понятно, откуда у нее такие дикие идеи насчет замужества.

— Да, моя милая. Французская школа для девочек это именно то место, к которому Габриэллу не стоило подпускать и на пушечный выстрел, — прокомментировала Клементина. — Все эти разговоры насчет «пристойно-непристойно», «прилично-неприлично» кого угодно лишат жажды удовольствий.

Розалинда вздрогнула.

— О, нет! — вскакивая, воскликнула она. — Ее жажда еще не удовлетворена — Розалинда царственно выпрямилась и добавила: — Она моя дочь, в конце концов! Она красива и романтична; просто ее страсть еще не разбужена, — Розалинда воодушевлено принялась ходить по комнате, рассуждая сама с собой: — Моя Габриэлла, такая умная, утонченная, и вдруг жена, силы небесные! Она наверняка понимает, что обстоятельства ее рождения делают ее брак с джентльменом невозможным, так за кого же она собирается выйти? Нет, нет, она предназначена быть возлюбленной. Уверена, из нее выйдет идеальная любовница, и мою девочку ждет сказочная романтическая связь. Да будет так, это говорю вам я — Розалинда Леко.

Розалинду переполняла решимость, и она, повернувшись к подругам, деловито спросила:

— Женевьева, не могла бы ты нанести визит графу и попытаться убедить его вновь увидеться с Гариэллой? Я хочу уладить это дело, до того как мой герцог вернется с сафари.

Женевьева обреченно кивнула, всем своим видом давая понять, как мало надеется на успех. Ее постная физиономия заставила Розалинду нахмуриться и задумчиво постучать пальцем по подбородку.

— М-да…. но ты все же попытайся, а я на всякий случай пошлю за кузеном Берти. Он имеет доступ в лучшие клубы, и я попрошу его подыскать другого кандидата, помоложе. Хотелось бы графа, но можно и лорда, ценящего красоту и имеющего глубокие карманы.

Розалинда довольно хлопнула в ладоши и величественно выплыла из своего будуара, направляясь в комнату дочери. Подруги последовали за ней. Подойдя к апартаментам Габриэллы, она распахнула дверь, вошла и громко позвала:

— Габриэлла Августина Леко. . немедленно покажитесь! Я должна вам кое-что сообщить, юная леди.

Спальня была пуста.

Секунду спустя по дому разнесся ее разгневанный вопль:

— Гюнтер!

Мажордом тут же явился на клич своей хозяйки и, вытянувшись в струну, почтительно склонил голову.

— Где она? Где Габриэлла?

— Мисс Леко покинула дом несколько минут тому назад, мадам. Мне показалось, что она была сильно взволнована.

Гюнтер был своего рода гением сдержанности. По его лаконичным высказываниям никогда нельзя было понять, что же произошло на самом деле. А на самом деле произошло следующее: Габриэлла пронеслась по лестнице, чуть не сбив с ног внушительных размеров слугу, и выбежала на улицу. Много повидавший на своем веку Гюнтер отметил, разумеется, про себя, что девушка была без шляпы, перчаток и не захватила с собой даже простенькой накидки. Рыдая едва ли не во весь голос, она выскочила за дверь в надвигающуюся ночь.

Униженная и отчаявшаяся Габриэлла медленно брела по фешенебельной Итон-сквер. Роскошные претенциозные дома по обе стороны улицы раздражали ее, и девушка свернула в небольшую аллею. Скромная улочка кишела деятельными торговцами, разносящими поздний ужин, и слугами. Опустив голову, она то и дело натыкалась на спешащих лакеев, чудом избежала столкновения с упряжкой, управляемой неопытным грумом, но даже не заметила этого. Слова матери снова и снова прокручивались у нее в голове, и, вспоминая их, Габриэлла заливалась слезами еще горше. «Твоя судьба…». «Рождена для любви». Она незаконнорожденное дитя жгучей страсти и должна вернуться в то же болото, в котором родилась… Все естество Габриэллы противилось этому. А между тем материнский отряд стареющих куртизанок искренне верит в то, что она должна прожить так же, как и они. Нравится ей это или нет, но будущее предопределено. Габриэлле Леко придется стать «жаждой в глазах мужчины и огнем в его душе».

Габриэлла стиснула зубы, вытерла слезы и решительно зашагала вперед. Нет, она не будет ни жаждой, ни огнем, ни чем-то еще, связанным с бурными страстями и пылкими чувствами! Она не такая, как ее мать Розалинда Леко, чье очарование столь пленительно, что герцог Карлайлз после смерти жены даже отказался жениться вторично, лишь бы не потерять расположение своей обожаемой любовницы.

Габриэлла Леко была начисто лишена каких бы то ни было романтических наклонностей. Она не испытывала ни возвышенных желаний, ни плотского волнения, ни элементарного любопытства. Когда другие девушки из Академии вздыхали и бросались к окнам, чтобы хоть мельком взглянуть на проезжающего мимо графского сына, она могла преспокойно зубрить латынь, не чувствуя при этом никаких признаков восторженного возбуждения. Точно так же Габриэлла вела себя во время путешествия; и даже в доме матери, пропитанном страстью до последней половицы, в ней не возгорелось ни искорки амурного интереса. И Габриэллу это вполне устраивало.

Академия Маршан, в которой училась Габриэлла, располагалась в деревне Д'Арси, и именно там девушка поняла, что страсть — это прямой путь к бесчестью. Ей не раз доводилось видеть разрушительные следы былых увлечений на лицах женщин, приезжающих из Парижа. Измученные и подавленные приходили они в монастырь, чтобы сдать своих незаконных и нежеланных детей сестрам. Но еще тяжелее было видеть затравленные лица ребятишек, которые так и льнули к юбкам, когда девушки из Академии приходили в монастырский приют для благотворительной работы. Лица ребятишек, среди которых, распорядись случай по-иному, могла оказаться и она сама.

Небольшой жизненный опыт научил Габриэллу тому, что у женщины есть лишь два пути. Женщина может быть либо женой, либо любовницей, и разделяет эти два понятия пропасть, имя которой — страсть. Настало время сделать свой выбор.

Возвращаясь домой, Габриэлла думала, что мать позволит ей самой распоряжаться собственной жизнью… Как она ошиблась! С первого же дня Розалинда принялась лепить из нее изнеженную обольстительницу полусвета. Испытывая все возрастающее отвращение, Габриэлла с молчаливым отчаянием противилась попыткам матери сделать из нее куртизанку. Так продолжалось до сегодняшнего вечера. Ах, если бы только можно было вернуть те роковые мгновения! Возможно, будь она чуть потверже, ей удалось бы убедить Розалинду отказаться от бесплодных чаяний.

Решительно шагая по тротуару, Габриэлла оступилась, и ее левая нога угодила в грязную лужу. С отвращением глядя на изящную атласную туфельку, она подумала о том, как хорошо было бы носить прочные кожаные туфли и простые фланелевые рубашки, принимать не молочные, а обыкновенные ванны, вешать ситцевые занавески и приглашать к обеду викария. И чтобы ее имя было записано в церковной регистрационной книге. Настоящее имя. А не какая-то вымышленная цветистая чепуха, которую мать взяла как псевдоним. «Разве я прошу так уж много?!» — вслух произнесла Габриэлла, шокируя своим восклицанием проходящего мимо джентльмена. Смутившись, девушка опустила глаза и ускорила шаг.

Уже совсем стемнело, и Габриэлла чуть не натолкнулась на фонарный столб. Резкий порыв ветра закрутил вокруг ног пышное платье, девушка оправила его и пошла еще быстрее, почти побежала, только бы быть подальше от Итон-сквер. Ее уверенность росла с каждым шагом: она должна бросить матери вызов!

Сегодня днем, находясь в компании графа, Габриэлла поняла, какая ужасная жизнь ей уготована. Нет, нет, только замужество может разрешить ее проблемы. Она пока не представляла, где найдет себе подходящего мужа, но главное — у нее теперь есть цель, а все остальное не так уж важно.

Ночная прохлада вернула Габриэллу к действительности. Девушка испуганно огляделась и обнаружила, что находится возле какой-то железной решетки. Вокруг валялись смятые газеты и разный мусор, а где-то вдалеке одиноко маячил тусклый фонарь. Крупная дождевая капля упала ей на запястье, и Габриэлла вздрогнула от неожиданности. Что ж, от материнской опеки она убежала и отныне может рассчитывать только на себя. Как же быть? Где-то вдали громыхал гром, а Габриэлла в легком платье стояла на темной улице, без денег и совершенно одна…

Девушка, скрываясь от ветра, завернула за угол ближайшего дома и попыталась сосредоточиться. Прежде всего надо было определить, где же она все-таки находится. Прищурившись, Габриэлла разглядела надпись на указательном столбе под уличным фонарем: Сент-Джеймс-стрит. Это название ей ничего не говорило.

Со все возрастающей тревогой Габриэлла оглядела узкую улочку. Одно из зданий имело явно официальный вид, и девушка подумала, что это скорее всего какое-то государственное учреждение. Поправив растрепавшиеся волосы, Габриэлла решила идти туда и просить о помощи. Правда, сторож может принять ее за «ночную бабочку» и прогнать, но другого выхода нет. Девушка вышла из своего укрытия и направилась к дому, на который возлагала столько надежд. Надпись на углу дома гласила: «Джермин-стрит». Взглянув на нее, Габриэлла пожала плечами.

Когда до дверей оставалось всего несколько ярдов, Габриэлла услышала цокот копыт. По улице проезжала карета, в которой сидели два джентльмена. Увидев одинокую девушку, совершающую прогулки в столь поздний час, они велели кучеру остановиться и, глядя на Габриэллу похотливыми глазами, предложили поехать с ними на вечеринку. Девушка испуганно прижалась к стене, а потом побежала вниз по улице и не останавливалась до тех пор, пока издевательский смех двух повес не стих у нее за спиной.

Немного отдышавшись, Габриэлла вновь побрела вдоль домов. Теперь она вспомнила, что Сент-Джеймс — это улица, на которой располагается большинство мужских клубов. Мимо проезжали кареты, и почти из каждой неслось предложение, подобное первому, но Габриэлла больше не бросалась бежать сломя голову, а лишь отрицательно качала головой и старалась держаться подальше от края тротуара. И надо же ей было забрести именно в тот район, где на каждом шагу можно встретить желающего определенным образом развлечься мужчину. Отсюда необходимо выбраться и как можно скорее, иначе к утру от ее добродетели мало что останется. Габриэлла содрогнулась от ужаса, подумав о том, что могло бы произойти, постучи она в дверь приглянувшегося ей дома. Нетрудно представить себе, какой прием там оказали бы молодой одинокой девушке.

Пройдя квартал или около того, Габриэлла заметила, что облик улицы существенно изменился. Все чаще попадались убогие и ветхие дома, а нарядные магазины и клубы сменились лавками и сомнительного вида тавернами. На одной из вывесок Габриэлла прочитала: «Предлагаем отличные товары», другая гласила: «Веселое заведение на Хеймаркет-Роуд». Двери этого гостеприимного дома были распахнуты, а на пороге стояли мужчины в низко надвинутых котелках. Габриэлла затаила дыхание и ускорила шаг, моля Бога, чтобы никто не увязался за ней. Краем глаза девушка увидела, как один из мужчин отделился от группы и ступил на тротуар. Ее охватила паника, и она вновь помчалась что есть духу, не разбирая дороги. Бежал за ней кто-нибудь или нет, Габриэлла не знала, лишь бездумный страх гнал ее вперед.

Дождь усилился, холод и усталость в конце концов взяли над паникой верх. Габриэлла, едва передвигая ноги, вошла в дверь какого-то сарая и, обессилев, прислонилась к сложенным в стопку доскам. Немного придя в себя, она огляделась и печально вздохнула. Девушка уже почти жалела о том, что оставила уютный дом матери и, подавшись порыву отчаяния, забрела неизвестно куда. Что же ей теперь делать?

Габриэлла не знала, сколько прошло времени, и уже начала засыпать, убаюканная мерным шумом дождя, как вдруг услышала какой-то шорох. Приоткрыв глаза, она увидела в дверном проеме огромную, закутанную в плащ фигуру. Это был мужчина, и он шел прямо на нее…

Глава 2

Габриэлла замерла, надеясь, что незнакомец не заметит ее в темноте, но его руки уже тянулись к ней. Мужчина грубо схватил девушку за плечи и, вытащив из сарая, втолкнул в стоящую на улице карету. Габриэлла рвалась из жестких тисков что было сил, но тщетно, и секунду спустя карета уже покатила по улице.

— Помогите! — кричала она. — Пожалуйста, помогите! — молила девушка, надеясь, что хоть кто-нибудь услышит ее призыв, но голос тонул в грохоте колес экипажа.

Осознав тщетность своих попыток, Габриэлла забилась в угол, пытаясь отодвинуться как можно дальше от своего похитителя.

— Пустите меня! Вы не имеете права…

— Я имею все права, — услышала она спокойный голос. — Я просто обязан увезти вас подальше от этих отвратительных улиц, — проворчал мужчина, удерживая ее за запястья. — Сидите спокойно, я не причиню вам зла.

Его слова немного успокоили Габриэллу, и она с интересом взглянула на своего похитителя. Он ничуть не походил на тех щеголей, которых она видела раньше; напротив, это был пожилой человек, одетый как. джентльмен. Мужчина серьезно и чуть угрюмо посмотрел на нее, а затем отпустил руки девушки и опустился рядом с ней на сиденье.

— Вам это так не пройдет, — заявила Габриэл-ла, все еще дрожа от недавно пережитого ужаса.

Он с жалостью покачал головой, наклонился вперед и, приподняв противоположное сиденье, вытащил оттуда одеяло.

— Вот завернитесь. Вы совсем промокли, а мне вовсе не хочется, чтобы вы простудились, — мужчина подал ей одеяло и добавил: — Скоро мы доберемся до места, где вы сможете расположиться с большим комфортом.

Его заботливость привела Габриэллу в замешательство. Она подозрительно покосилась на одеяло, перевела взгляд на своего похитителя и, решив, что ничего опасного в этом нет, быстро завернулась в теплую ткань.