Глава 1

Лондон, апрель, 1883 г.

— Ты влипла, моя девочка, — эхом отозвался в тихом коридоре голос мажордома.

Он повернул полированную ручку двери, и одна из массивных створок распахнулась. Габриэлла застыла и испуганно посмотрела на слугу, но встретила лишь холодный непроницаемый взгляд. После секундной заминки девушка нерешительно вошла в будуар своей матери. Замок мягко щелкнул у нее за спиной, и она осталась одна лицом к лицу со своей погибелью. Габриэлла Леко в логове львицы…

Большая комната, обставленная мебелью в стиле барокко, казалось, была окутана аурой красивой чувственной женщины. Легкие драпировки, цвет которых от нежно-розового плавно переходил к насыщенно-бордовому, и многочисленные накидки, сочетающие в себе бархат и позолоту, как нельзя лучше говорили о характере и темпераменте хозяйки будуара Розалинды Леко. Тяжелые портьеры были чуть приспущены, и это тоже являлось частью тщательно продуманного интерьера. Яркому свету Розалинда предпочитала мягкий сумрак, который не только создавал интимную атмосферу, по и помогал ей выглядеть значительно моложе своих лет. В арсенале мисс Леко было много подобных уловок.

Розалинда была не одна. Рядом с ней на диване сидели три ее подруги, одетые в цветные шелковые платья и экстравагантные шляпы — «картины».

— Я вижу, ты уже оправилась от своего небольшого «недомогания», — провозгласила Розалинда, величественно махнув рукой в сторону кресла.

Услышав голос матери, Габриэлла мысленно застонала. Если до этого момента в ее душе еще теплилась хоть какая-то надежда, то теперь девушка поняла, что ей уготована настоящая экзекуция. Она натянуто присела на краешек кресла с высокой спинкой, стратегически поставленного прямо напротив дивана, и замерла. Женщины с любопытством и пристрастием уставились на нее, а это явно ничего хорошего не предвещало.

— Не понимаю, Габриэлла, как ты могла? — Розалинда встала и укоризненно посмотрела на дочь. — Что случилось с твоим желудком? Тебя стошнило едва ли не на ботинки джентльмена, который пришел просить твоей руки.

Габриэлла прикусила язык, с трудом удерживаясь от дерзости. Тут мать определенно переборщила, о руке не было и речи, хотя остальные части тела обсуждались довольно подробно. «Я не виновата в том, что мне стало плохо!» — мятежно подумала Габриэлла, а вслух сказала:

— Но, мама, если бы он не был таким потным и от него не несло бы чесноком и еще какой-то дрянью, возможно, мой обед не вернулся бы так скоро обратно!

Розалинда, нервно расхаживающая по комнате, словно и не слышала ее слов.

— Ты не только не смогла очаровать графа, но как нарочно сделала все для того, чтобы он больше никогда не пришел в наш дом! — гневно заявила она и повернулась так резко, что пышное платье закрутилось вокруг ее ног. — Мужчина, имеющий положение в свете, вряд ли сочтет привлекательной такую несдержанную и непредсказуемую девчонку, как ты, — ядовито заметила Розалинда и, картинно вскинув руки, запричитала: — И это после всего того, что я сделала для тебя! Ты знаешь, во сколько обошлась мне твоя учеба в одной из самых престижных школ Англии? А путешествие? А эти бесконечные частные уроки? Что в них толку, если ты не умеешь даже с выгодой преподать себя. Отвечайте же, юная леди, я жду.

Габриэлла сделала глубокий вдох и решительно встретила взгляд матери. Неужели ее образование, способности и само тело должны служить лишь для того, чтобы очаровывать мужчин?

— Граф совсем не нравится мне, мама, — просто сказала девушка.

— Не нравится? — ошеломленно переспросила Розалинда и кивнула подругам, словно приглашая их тоже посмеяться над наивной дурочкой. — Послушай, дорогая, — мягко сказала она, подходя к дочери и обнимая ее за плечи. — Я понимаю твои чувства, но согласись, что граф очень хорошая партия. Я хочу как можно лучше устроить твое будущее, а это не так-то просто, уж поверь мне. Не можешь же ты вечно носить бантики в волосах и белую кисею, ведь тебе уже почти девятнадцать.

Белая кисея. Габриэлла взглянула на свое платье, задуманное как скрытая, но безошибочная пародия на передник школьницы. Оборки на плечах и фартук, плотно облегающий талию, должны были не столько скрыть, сколько продемонстрировать все прелести девичьей фигуры. Подняв глаза, она обнаружила, что и все остальные многозначительно смотрят на те же оборки и вытачки.

— Надо признать, что детскую пухлость ты уже утратила, ma petite[1], — проворковала одна из подруг Розалинды. — Но при этом расцвела и выглядишь просто восхитительно.

— Да, моя дорогая, ты уже не девочка, но еще и не женщина, — заметила вторая. — Так распорядись же девственностью с максимальной выгодою для себя.

— Правда, правда, милочка, — вступила в разговор третья. — Ничто так не раздражает мужчин, как старые девы.

Подобная оценка ее недолговечной ценности заставила Габриэллу покраснеть. Она стиснула руки на коленях и сдержанно проговорила:

— Мне кажется… я пока не готова.

— Не готова?! — воскликнула Розалинда. — Что за нелепая мысль! Ты прекрасно образована, воспитана, имеешь безупречные манеры и находишься в самом подходящем возрасте. Это судьба, Габриэлла, ты должна с ней смириться.

— И не просто смириться, ты должна упасть перед матерью на колени и неустанно благодарить ее за заботу. Mon Dieu![2] Такой шанс.

— Абсолютно с тобой согласна, не каждой юной леди так везет — Забудь о своих сомнениях, детка. Лучше готовься к тому, что составляет смысл жизни настоящей женщины.

Поддержка подруг пришлась как нельзя кстати, и Розалинда, приняв драматическую позу, возобновила свою лекцию:

— Тебя ждет счастье, Габриэлла! Подумай только, жгучая радость влюбленности, трепет желания, страсть и романтичность — что может быть лучше? Ты станешь королевой сердца мужчины, центром его вселенной…

— Не говоря уже о дорогих подарках.

— Красивой одежде.

— И денежном содержании.

Розалинда благодарно взглянула на свою товарку и, повернувшись к дочери, провозгласила:

— Да, да, Габриэлла, и денежное содержание тоже. Это вопрос первостепенной важности. Граф богат, щедр, знает жизнь и занимает высокое положение в свете. А как он любезен и обходителен! — поспешила добавить она. — Именно такой мужчина способен пленить девичье сердце.

— Да уж, такой восхитительно кривоногий и носатый, — пробормотала Габриэлла. — А учитывая то, как он брызжет слюной, когда говорит, мне никогда не придется поливать свои комнатные цветы.

— Поливать… о-о! — картинным движением Розалинда вытащила из-за корсажа носовой платок и приложила его к своему раскрасневшемуся лицу. — Ты, моя милая, видимо, не понимаешь, какие трудности ожидают девушку, которая выходит в жизнь одна, а потому советую тебе подчиниться старшим. Тем, кто принимает твои интересы близко к сердцу и знает, какого рода выбор должен быть сделан.

Каждое сказанное матерью слово больно ранило Габриэллу. Ну откуда ей знать, в чем она действительно разбирается, чего хочет и к чему стремится? Она вернулась в Лондон всего три месяца назад после двенадцатилетней отлучки, и вот Розалинда уже не может дождаться момента, когда избавится от нее снова.

— Ты права, я не знаю, что нужно другим девушкам, но о своих собственных желаниях я прекрасно осведомлена. Я достаточно взрослая, для того чтобы разобраться в себе и понять: если мне что и нужно, то уж во всяком случае это не ваш противный граф!

Розалинда опешила и часто-часто заморгала глазами. Она не ожидала от своей дочери такого открытого неповиновения.

— Но, Габриэлла, раз богатый и щедрый граф кажется тебе противным, так скажи нам на милость, каким же должен быть мужчина, который тебя удовлетворит?

— Моим избранником станет тот, кто бережет свои деньги, не играет в карты, не охотится и не пьет лишнего. Он должен быть достойным и уважаемым человеком и не должен слишком обременять меня, когда мы находимся… наедине, — провозгласила Габриэлла и посмотрела матери прямо в глаза. — А еще мне хотелось бы, чтобы он принадлежал к какому-нибудь литературному клубу, впрочем, можно и к либеральному, лишь бы он проводил там все вечера и не надоедал мне своими разговорами.

Розалинда побелела и, отшатнувшись назад, прошептала:

— Бог мой, Габриэлла, похоже, ты нарисовала нам портрет своего… мужа?

— Именно, — девушка судорожно сглотнула и заявила: — Мне не нужна великая любовь, трепетная страсть или пьянящее наслаждение. Я хочу замуж.

Наконец-то, она высказалась открыто. Три месяца Габриэллу готовили к жизни так называемой «настоящей женщины», но ей не нужна такая жизнь! Она хочет быть женой, а не любовницей или подружкой на выходные.

В комнате воцарилось гнетущее молчание, и Габриэлла, решив ковать железо, пока горячо, отважно продолжила:

— Мне жаль вас разочаровывать, но роль великолепной куртизанки мне вряд ли подходит. У меня просто не хватит на это сил.

Розалинда была так ошеломлена, что не могла выговорить ни слова и решила прибегнуть к последнему, как правило, безотказно действующему средству: она грациозно упала на яркую парчу дивана и закатила глаза. Подруги бросились к ней. Одна принялась хлопать Розалинду по щекам, другая схватила колокольчик и начала яростно его трясти, а третья кинулась к туалетному столику в поисках нюхательной соли.

— Дрянная девчонка! — прошипела та, что трясла колокольчик. — Как ты могла говорить так грубо со своей матерью? Замужество… подумать только!

— Какое низменное оскорбление L'amour[3].

— Да знаешь ли ты, что брак — это лишь холодная, грязная сделка. Одни только долг да скука, ничего больше.

Высказавшись, они продолжили свою игру под кодовым названием «спасение Розалинды». В ход шли даже такие изысканные средства, как обмахивание шелковым покрывалом и протирание висков первоклассным виски. Вскоре несчастная мать «пришла в себя». Розалинда слабо откинулась на подушки, а ее подруги вновь накинулись на Габриэллу, твердо решив вбить ей в голову мысль о том, что замужество — это такая пошлость, о которой даже думать грешно.

— Ты не имеешь ни малейшего понятия о том, какие оскорбления приходится сносить женам так называемых достойных и уважаемых мужчин, та petite, — покачала головой Женевьева, мать которой родилась в Париже, что, как она считала, дает ей право вставлять в свою речь французские выражения. — Им, бедняжкам, надлежит считаться с отвратительными правилами высшего света, и все это только потому, что муж, видите ли, дает жене свое имя и титул.

— Жены вынуждены терпеливо сносить все сплетни, которые разносят по Лондону не только завистливые соперницы, но также и «закадычные подруги», — добавила Клементина, детство и юность которой прошли в провинции. — Праздники они проводят в компании надоедливых родственников, а в остальные дни довольствуются обществом старых зануд. Я уж не говорю о церкви и благотворительных собраниях, посещать которые все равно, что похоронить себя заживо.

— Привязанность мужчины, — не без злорадства вставила Ариадна, мнившая себя аристократкой, — всегда направлена на источник его счастья и удовольствия, то есть на любовницу, а отнюдь не на жену.

Выслушав товарок, Розалинда поняла, что пришел ее черед говорить. Она выпрямилась, выдержала многозначительную паузу и начала:

— Женщины нашей семьи никогда не выходили замуж. Твоя прабабушка в течение долгих лет была любовницей графа Брентвика, а твоя бабушка Теодора, которая, кстати сказать, завещала тебе значительную сумму денег, была любима герцогом Эверсом, и когда она умирала, он неделю не отходил от ее постели. Моя мать, а твоя бабушка, умерла в семьдесят лет, вот это была любовь…. — Розалинда замолчала и, прищурив глаза, посмотрела на Габриэллу, пытаясь понять, какое впечатление произвели на девушку ее слова. На лице Габриэллы застыло выражение смятения, и Розалинда, довольная результатом, продолжала: — Ты сама являешься плодом великой и страстной любви, и это твоя судьба. Ты предназначена для того, чтобы быть жаждой в глазах мужчины и огнем в его душе, и ты будешь не женой, а возлюбленной, так же, как твоя мать!

Габриэлла вскочила, развернулась и ухватилась за спинку кресла побелевшими пальцами.

— А что если мне не нужны ни возвышенная страсть, ни великая любовь? Я хочу всего лишь мужа… пусть скучного, но хорошего парня, который будет уходить каждое утро на службу, а возвращаясь по вечерам, станет одевать домашние тапочки и садиться читать газету у камина.

Розалинда покачнулась и издала сдавленный стон, но Габриэлла была полна решимости и не собиралась отступать.

— Да, да, я хочу крестьянский пирог в четыре и мессу в соборе святого Павла вместо Шатобриана в два, шампанского в полночь и сомнительного ревю в Греческом салоне. Я хочу детей, хочу видеть, как они наряжают елку на Рождество, а еще я хочу иметь визитные карточки, на которых будет напечатано «миссис Такая-то».

— Габриэлла, нет! — вскрикнула Женевьева, от волнения забыв о французском прононсе. — Ты не можешь этого желать!

— Пресвятая Богородица, ты только послушай себя, девочка, — ахнула Клементина.

— Ну можно ли быть такой бессердечной и такой несовременной, — томно протянула Ариадна.

— у меня есть сердце, — горячо воскликнула Габриэлла. — А что касается современности, то если она такова, я предпочитаю жить нравами прошлого века, потому что для века нынешнего я, видимо, недостаточно «возвышенна» и не гожусь на роль «великолепной куртизанки».

На миг женщины онемели от удивления. Мысль о том, что молодая красивая девушка может отвергать жизнь, полную роскоши и наслаждений, была выше их понимания. Первой опомнилась Розалинда.

— Ну, хватит! — приказала она. — Отправляйся к себе б комнату и готовься полюбить того, кто предназначен тебе судьбой. Я не намерена больше слушать весь этот бред и в самое ближайшее время позабочусь о твоем будущем. Ты станешь любовницей графа… или какого-нибудь другого подходящего джентльмена. Прочь с глаз моих!

— Но… я не могу, — всхлипнула Габриэлла, но Розалинда лишь повелительно указала ей на дверь. Девушка повиновалась, но напоследок так сильно хлопнула дверью, что все стены задрожали.

Женщины изумленно переглянулись и не двинулись с места. Как только эхо шагов Габриэллы затихло в глубине коридора, Розалинда устало и теперь совсем уже не картинно плюхнулась на диван и недоуменно пробормотала:

— Где я ошиблась? Девчонка с детства была окружена роскошью, общалась со сверстниками из лучших семей Англии, и вот чем она мне платит! Уму непостижимо: Габриэлла требует мужа, — на последнем слове голос ее надломился, и Розалинда с трудом выдавила: — Моя дочь хочет замуж, ну как вам это понравится?

Женевьева присела рядом с подругой и предложила ей флакон с нюхательной солью, но Розалинда с негодованием отвергла его и продолжала сетовать на судьбу:

— Ох, пожалуй, я слишком долго ждала, теперь это очевидно. Мне следовало раньше привезти ее домой, но я хотела вначале дать Габриэлле возможность немного попутешествовать. Джентльменам так нравится говорить о своих поездках, и я полагала, что она…

Розалинда осеклась, внезапно осознав, что представляла свою единственную дочь совсем не такой, какой та является на самом деле. Только сейчас ей припомнились те тревожные сигналы, на которые она не обратила должного внимания. А ведь, казалось бы, могла заметить, что Габриэлла совершенно не интересуется новым гардеробом, отказалась от молочных ванн и массажа и убегает даже с музыкальных вечеров, ссылаясь то на мигрень, то на женские недомогания. Как же до этого дошло?

Раздумья Розалинды длились недолго. Заглянув в прошлое, она поняла, где ошиблась.

— Всему виной та мерзкая школа! — торжественно объявила она подругам. — Эта проклятая Академия испортила мою дочь.

Десять лет Габриэлла провела в Академии Маршак под Парижем. Розалинда отправила девочку туда, мечтая дать дочери хорошее образование, и Габриэлла его получила. В школе преподавали не только рисование, музыку, танцы и верховую езду, но также читали лекции по истории, литературе и искусству, философии и естественным наукам. Регулярно получая отчеты от директрисы, Розалинда искренне радовалась успехам дочери. Все учителя отмечали наличие у девочки отличных способностей, наперебой хвалили тонкий художественный вкус Габриэллы, ангельский голос и редкий музыкальный талант. Никто в Академии не играл на фортепиано лучше, чем Габриэлла Леко.

— Милостивый Боже! — в ужасе воскликнула Розалинда, перед ней со всей очевидностью пред стала та обстановка, в которой ее дочь провела последние десять лет. — Моя бедняжка, — причитала она. — Оказалась среди дочерей знати, которых воспитывали как благопристойных племенных кобыл общества, то есть для . брака. Теперь мне понятно, откуда у нее такие дикие идеи насчет замужества.

— Да, моя милая. Французская школа для девочек это именно то место, к которому Габриэллу не стоило подпускать и на пушечный выстрел, — прокомментировала Клементина. — Все эти разговоры насчет «пристойно-непристойно», «прилично-неприлично» кого угодно лишат жажды удовольствий.

Розалинда вздрогнула.

— О, нет! — вскакивая, воскликнула она. — Ее жажда еще не удовлетворена — Розалинда царственно выпрямилась и добавила: — Она моя дочь, в конце концов! Она красива и романтична; просто ее страсть еще не разбужена, — Розалинда воодушевлено принялась ходить по комнате, рассуждая сама с собой: — Моя Габриэлла, такая умная, утонченная, и вдруг жена, силы небесные! Она наверняка понимает, что обстоятельства ее рождения делают ее брак с джентльменом невозможным, так за кого же она собирается выйти? Нет, нет, она предназначена быть возлюбленной. Уверена, из нее выйдет идеальная любовница, и мою девочку ждет сказочная романтическая связь. Да будет так, это говорю вам я — Розалинда Леко.

Розалинду переполняла решимость, и она, повернувшись к подругам, деловито спросила:

— Женевьева, не могла бы ты нанести визит графу и попытаться убедить его вновь увидеться с Гариэллой? Я хочу уладить это дело, до того как мой герцог вернется с сафари.

Женевьева обреченно кивнула, всем своим видом давая понять, как мало надеется на успех. Ее постная физиономия заставила Розалинду нахмуриться и задумчиво постучать пальцем по подбородку.

— М-да…. но ты все же попытайся, а я на всякий случай пошлю за кузеном Берти. Он имеет доступ в лучшие клубы, и я попрошу его подыскать другого кандидата, помоложе. Хотелось бы графа, но можно и лорда, ценящего красоту и имеющего глубокие карманы.

Розалинда довольно хлопнула в ладоши и величественно выплыла из своего будуара, направляясь в комнату дочери. Подруги последовали за ней. Подойдя к апартаментам Габриэллы, она распахнула дверь, вошла и громко позвала:

— Габриэлла Августина Леко. . немедленно покажитесь! Я должна вам кое-что сообщить, юная леди.

Спальня была пуста.

Секунду спустя по дому разнесся ее разгневанный вопль:

— Гюнтер!

Мажордом тут же явился на клич своей хозяйки и, вытянувшись в струну, почтительно склонил голову.

— Где она? Где Габриэлла?

— Мисс Леко покинула дом несколько минут тому назад, мадам. Мне показалось, что она была сильно взволнована.

Гюнтер был своего рода гением сдержанности. По его лаконичным высказываниям никогда нельзя было понять, что же произошло на самом деле. А на самом деле произошло следующее: Габриэлла пронеслась по лестнице, чуть не сбив с ног внушительных размеров слугу, и выбежала на улицу. Много повидавший на своем веку Гюнтер отметил, разумеется, про себя, что девушка была без шляпы, перчаток и не захватила с собой даже простенькой накидки. Рыдая едва ли не во весь голос, она выскочила за дверь в надвигающуюся ночь.

Униженная и отчаявшаяся Габриэлла медленно брела по фешенебельной Итон-сквер. Роскошные претенциозные дома по обе стороны улицы раздражали ее, и девушка свернула в небольшую аллею. Скромная улочка кишела деятельными торговцами, разносящими поздний ужин, и слугами. Опустив голову, она то и дело натыкалась на спешащих лакеев, чудом избежала столкновения с упряжкой, управляемой неопытным грумом, но даже не заметила этого. Слова матери снова и снова прокручивались у нее в голове, и, вспоминая их, Габриэлла заливалась слезами еще горше. «Твоя судьба…». «Рождена для любви». Она незаконнорожденное дитя жгучей страсти и должна вернуться в то же болото, в котором родилась… Все естество Габриэллы противилось этому. А между тем материнский отряд стареющих куртизанок искренне верит в то, что она должна прожить так же, как и они. Нравится ей это или нет, но будущее предопределено. Габриэлле Леко придется стать «жаждой в глазах мужчины и огнем в его душе».

Габриэлла стиснула зубы, вытерла слезы и решительно зашагала вперед. Нет, она не будет ни жаждой, ни огнем, ни чем-то еще, связанным с бурными страстями и пылкими чувствами! Она не такая, как ее мать Розалинда Леко, чье очарование столь пленительно, что герцог Карлайлз после смерти жены даже отказался жениться вторично, лишь бы не потерять расположение своей обожаемой любовницы.

Габриэлла Леко была начисто лишена каких бы то ни было романтических наклонностей. Она не испытывала ни возвышенных желаний, ни плотского волнения, ни элементарного любопытства. Когда другие девушки из Академии вздыхали и бросались к окнам, чтобы хоть мельком взглянуть на проезжающего мимо графского сына, она могла преспокойно зубрить латынь, не чувствуя при этом никаких признаков восторженного возбуждения. Точно так же Габриэлла вела себя во время путешествия; и даже в доме матери, пропитанном страстью до последней половицы, в ней не возгорелось ни искорки амурного интереса. И Габриэллу это вполне устраивало.

Академия Маршан, в которой училась Габриэлла, располагалась в деревне Д'Арси, и именно там девушка поняла, что страсть — это прямой путь к бесчестью. Ей не раз доводилось видеть разрушительные следы былых увлечений на лицах женщин, приезжающих из Парижа. Измученные и подавленные приходили они в монастырь, чтобы сдать своих незаконных и нежеланных детей сестрам. Но еще тяжелее было видеть затравленные лица ребятишек, которые так и льнули к юбкам, когда девушки из Академии приходили в монастырский приют для благотворительной работы. Лица ребятишек, среди которых, распорядись случай по-иному, могла оказаться и она сама.

Небольшой жизненный опыт научил Габриэллу тому, что у женщины есть лишь два пути. Женщина может быть либо женой, либо любовницей, и разделяет эти два понятия пропасть, имя которой — страсть. Настало время сделать свой выбор.

Возвращаясь домой, Габриэлла думала, что мать позволит ей самой распоряжаться собственной жизнью… Как она ошиблась! С первого же дня Розалинда принялась лепить из нее изнеженную обольстительницу полусвета. Испытывая все возрастающее отвращение, Габриэлла с молчаливым отчаянием противилась попыткам матери сделать из нее куртизанку. Так продолжалось до сегодняшнего вечера. Ах, если бы только можно было вернуть те роковые мгновения! Возможно, будь она чуть потверже, ей удалось бы убедить Розалинду отказаться от бесплодных чаяний.

Решительно шагая по тротуару, Габриэлла оступилась, и ее левая нога угодила в грязную лужу. С отвращением глядя на изящную атласную туфельку, она подумала о том, как хорошо было бы носить прочные кожаные туфли и простые фланелевые рубашки, принимать не молочные, а обыкновенные ванны, вешать ситцевые занавески и приглашать к обеду викария. И чтобы ее имя было записано в церковной регистрационной книге. Настоящее имя. А не какая-то вымышленная цветистая чепуха, которую мать взяла как псевдоним. «Разве я прошу так уж много?!» — вслух произнесла Габриэлла, шокируя своим восклицанием проходящего мимо джентльмена. Смутившись, девушка опустила глаза и ускорила шаг.

Уже совсем стемнело, и Габриэлла чуть не натолкнулась на фонарный столб. Резкий порыв ветра закрутил вокруг ног пышное платье, девушка оправила его и пошла еще быстрее, почти побежала, только бы быть подальше от Итон-сквер. Ее уверенность росла с каждым шагом: она должна бросить матери вызов!

Сегодня днем, находясь в компании графа, Габриэлла поняла, какая ужасная жизнь ей уготована. Нет, нет, только замужество может разрешить ее проблемы. Она пока не представляла, где найдет себе подходящего мужа, но главное — у нее теперь есть цель, а все остальное не так уж важно.

Ночная прохлада вернула Габриэллу к действительности. Девушка испуганно огляделась и обнаружила, что находится возле какой-то железной решетки. Вокруг валялись смятые газеты и разный мусор, а где-то вдалеке одиноко маячил тусклый фонарь. Крупная дождевая капля упала ей на запястье, и Габриэлла вздрогнула от неожиданности. Что ж, от материнской опеки она убежала и отныне может рассчитывать только на себя. Как же быть? Где-то вдали громыхал гром, а Габриэлла в легком платье стояла на темной улице, без денег и совершенно одна…

Девушка, скрываясь от ветра, завернула за угол ближайшего дома и попыталась сосредоточиться. Прежде всего надо было определить, где же она все-таки находится. Прищурившись, Габриэлла разглядела надпись на указательном столбе под уличным фонарем: Сент-Джеймс-стрит. Это название ей ничего не говорило.

Со все возрастающей тревогой Габриэлла оглядела узкую улочку. Одно из зданий имело явно официальный вид, и девушка подумала, что это скорее всего какое-то государственное учреждение. Поправив растрепавшиеся волосы, Габриэлла решила идти туда и просить о помощи. Правда, сторож может принять ее за «ночную бабочку» и прогнать, но другого выхода нет. Девушка вышла из своего укрытия и направилась к дому, на который возлагала столько надежд. Надпись на углу дома гласила: «Джермин-стрит». Взглянув на нее, Габриэлла пожала плечами.

Когда до дверей оставалось всего несколько ярдов, Габриэлла услышала цокот копыт. По улице проезжала карета, в которой сидели два джентльмена. Увидев одинокую девушку, совершающую прогулки в столь поздний час, они велели кучеру остановиться и, глядя на Габриэллу похотливыми глазами, предложили поехать с ними на вечеринку. Девушка испуганно прижалась к стене, а потом побежала вниз по улице и не останавливалась до тех пор, пока издевательский смех двух повес не стих у нее за спиной.

Немного отдышавшись, Габриэлла вновь побрела вдоль домов. Теперь она вспомнила, что Сент-Джеймс — это улица, на которой располагается большинство мужских клубов. Мимо проезжали кареты, и почти из каждой неслось предложение, подобное первому, но Габриэлла больше не бросалась бежать сломя голову, а лишь отрицательно качала головой и старалась держаться подальше от края тротуара. И надо же ей было забрести именно в тот район, где на каждом шагу можно встретить желающего определенным образом развлечься мужчину. Отсюда необходимо выбраться и как можно скорее, иначе к утру от ее добродетели мало что останется. Габриэлла содрогнулась от ужаса, подумав о том, что могло бы произойти, постучи она в дверь приглянувшегося ей дома. Нетрудно представить себе, какой прием там оказали бы молодой одинокой девушке.

Пройдя квартал или около того, Габриэлла заметила, что облик улицы существенно изменился. Все чаще попадались убогие и ветхие дома, а нарядные магазины и клубы сменились лавками и сомнительного вида тавернами. На одной из вывесок Габриэлла прочитала: «Предлагаем отличные товары», другая гласила: «Веселое заведение на Хеймаркет-Роуд». Двери этого гостеприимного дома были распахнуты, а на пороге стояли мужчины в низко надвинутых котелках. Габриэлла затаила дыхание и ускорила шаг, моля Бога, чтобы никто не увязался за ней. Краем глаза девушка увидела, как один из мужчин отделился от группы и ступил на тротуар. Ее охватила паника, и она вновь помчалась что есть духу, не разбирая дороги. Бежал за ней кто-нибудь или нет, Габриэлла не знала, лишь бездумный страх гнал ее вперед.

Дождь усилился, холод и усталость в конце концов взяли над паникой верх. Габриэлла, едва передвигая ноги, вошла в дверь какого-то сарая и, обессилев, прислонилась к сложенным в стопку доскам. Немного придя в себя, она огляделась и печально вздохнула. Девушка уже почти жалела о том, что оставила уютный дом матери и, подавшись порыву отчаяния, забрела неизвестно куда. Что же ей теперь делать?

Габриэлла не знала, сколько прошло времени, и уже начала засыпать, убаюканная мерным шумом дождя, как вдруг услышала какой-то шорох. Приоткрыв глаза, она увидела в дверном проеме огромную, закутанную в плащ фигуру. Это был мужчина, и он шел прямо на нее…

Глава 2

Габриэлла замерла, надеясь, что незнакомец не заметит ее в темноте, но его руки уже тянулись к ней. Мужчина грубо схватил девушку за плечи и, вытащив из сарая, втолкнул в стоящую на улице карету. Габриэлла рвалась из жестких тисков что было сил, но тщетно, и секунду спустя карета уже покатила по улице.

— Помогите! — кричала она. — Пожалуйста, помогите! — молила девушка, надеясь, что хоть кто-нибудь услышит ее призыв, но голос тонул в грохоте колес экипажа.

Осознав тщетность своих попыток, Габриэлла забилась в угол, пытаясь отодвинуться как можно дальше от своего похитителя.

— Пустите меня! Вы не имеете права…

— Я имею все права, — услышала она спокойный голос. — Я просто обязан увезти вас подальше от этих отвратительных улиц, — проворчал мужчина, удерживая ее за запястья. — Сидите спокойно, я не причиню вам зла.

Его слова немного успокоили Габриэллу, и она с интересом взглянула на своего похитителя. Он ничуть не походил на тех щеголей, которых она видела раньше; напротив, это был пожилой человек, одетый как. джентльмен. Мужчина серьезно и чуть угрюмо посмотрел на нее, а затем отпустил руки девушки и опустился рядом с ней на сиденье.

— Вам это так не пройдет, — заявила Габриэл-ла, все еще дрожа от недавно пережитого ужаса.

Он с жалостью покачал головой, наклонился вперед и, приподняв противоположное сиденье, вытащил оттуда одеяло.

— Вот завернитесь. Вы совсем промокли, а мне вовсе не хочется, чтобы вы простудились, — мужчина подал ей одеяло и добавил: — Скоро мы доберемся до места, где вы сможете расположиться с большим комфортом.

Его заботливость привела Габриэллу в замешательство. Она подозрительно покосилась на одеяло, перевела взгляд на своего похитителя и, решив, что ничего опасного в этом нет, быстро завернулась в теплую ткань.

— Куда вы меня везете? — спросила она, постепенно приходя в себя.

Мужчина ответил не сразу, и Габриэлла, воспользовавшись паузой, украдкой оглядела карету. Роскошное убранство экипажа заставило девушку призадуматься о том, что хозяин кареты — очень богатый человек. Но принадлежит ли он к аристократии или является выскочкой, чьи предки зарабатывали деньги, торгуя мылом, понять было нельзя.

— Милое дитя, я везу вас в безопасное место, где они не смогут вас отыскать, — ответил, наконец, мужчина. — Не нужно меня бояться, — мягко добавил он. — Я не позволю им забрать вас обратно, если вы того не хотите.

«Что это значит? — тревожно подумала Габриэлла. — И как понимать его слова „Не позволю им забрать вас обратно?“ Неужели Розалинда хочет вернуть ее таким способом?»

— Значит… вы знаете мою мать? — неуверенно спросила она.

— О-о, так это твоя мать продала тебя в столь низменное сословие, — мужчина устало потер глаза. — Я знаю тысячу таких матерей, девочка. Твоя история слишком банальна.

Карета остановилась, прежде чем до Габриэллы дошел смысл его слов. Мужчина галантно распахнул перед ней дверцу и помог выйти. Девушка ринулась было бежать, но сразу же угодила в глубокую лужу и чуть не упала. Не обращая внимания на крики протеста, похититель крепко ухватил ее за локоть и повел по узкой аллее к дому.

— Немедленно отпустите меня! — воскликнула Габриэлла, но мужчина уже втолкнул ее в просторную кухню и запер за собой дверь.

В дальнем углу помещения потрескивал огромный старомодный очаг, увенчанный массивной полкой, на которой были расставлены всевозможные предметы кухонной утвари. Чуть ближе стояли плиты с большими духовками, а у стен разместились длинные разделочные столы. Габриэлла застыла на месте, не зная что и думать. Эта теплая опрятная кухня меньше всего походила на притон и явно служила не для того, чтобы насиловать здесь молодых неопытных девушек.

— Садись сюда, дитя мое, — проговорил мужчина, подводя ее к обеденному столу, стоящему возле очага. — Тебе необходимо согреться.

Бесшумно отворилась боковая дверь, и в кухню вошел пожилой дворецкий, который если и удивился, увидев хозяина с гостьей в столь поздний час, то никаким образом этого не показал. Он невозмутимо выслушал приказания и удалился так же бесшумно, как и вошел.

— Где мы находимся? — спросила Габриэлла, вглядываясь в лицо своего похитителя.

Девушка была удивлена, но не испугана. Этот человек ничуть не был похож на старого развратника, а его благородные седины и темные усталые глаза внушали доверие.

— Вы не сможете держать меня здесь силой! — на всякий случай пригрозила она. — У моей матери очень высокие связи, и она…

— Ну, разумеется, — невесело усмехнувшись, перебил он.

— Она будет меня искать! — обиженно настаивала Габриэлла.

— Нисколько в этом не сомневаюсь, — проговорил мужчина. — На поиски такой красивой девушки твоя мать снарядит целый отряд. — Он покачал головой. — Это мой дом, девочка, и я привез тебя сюда, чтобы дать возможность подумать о том печальном и безнравственном образе жизни, который ты ведешь. Я хочу помочь тебе увидеть порочность данного пути.

Габриэлла насупилась и скрестила на груди руки.» О чем он говорит?» — недоумевала она.

— Но я не сделала ничего дурного, — проговорила девушка.

Мужчина печально взглянул на нее и снова покачал головой, давая понять, что не верит ее словам.

— Не надо лгать, девочка, — тихо сказал он. — Твоя одежда и тот факт, что ты в такую ночь гуляешь по улицам совершенно одна, ясно указывает на твое ремесло. Покайся и сделаешь первый шаг к спасению. Очисти свою заблудшую душу, и ты еще сможешь вернуться на праведный путь.

— Я вовсе не «сбивалась с пути» и отнюдь не считаю свою душу «заблудшей»! — возмущенно воскликнула Габриэлла.

— Ну-ну, не стоит так горячиться. Роль оскорбленной невинности тебе совсем не подходит, — мужчина тяжело вздохнул. — Тебе ведь уже не меньше восемнадцати лет, и ни один человек в здравом рассудке не поверит тому, что ты добропорядочная девушка, которая просто потерялась на темных улицах Лондона.

— Но это действительно так! — чуть не плача, крикнула Габриэлла. — Как вы смеете оскорблять меня?

— Смею, потому что забочусь о твоей безопасности, дитя мое, — он обошел вокруг стола и остановился напротив Габриэллы. — Сегодня на улицах полно констеблей, готовится большая облава, а тебе, конечно, известно, что это означает.

Габриэлла пожала плечами и отвернулась.

— Это значит, что тебя посадят в тюрьму и подвергнут принудительному медицинскому осмотру, — жестко проговорил мужчина. — После того? как врачи-шарлатаны выпустят тебя из своих грязных рук, ты будешь сразу же осуждена за проституцию.

Проституция! Это слово заставило Габриэллу вздрогнуть. Она бессильно опустилась на скамью и прошептала:

— Вы ошибаетесь, я не отношусь к числу этих несчастных женщин, торгующих собственным телом.

Она посмотрела на своего похитителя и, встретившись с ним глазами, поняла, что тот не верит ни единому ее слову.

— Большинство уличных женщин не считают себя проститутками, — с горечью в голосе сказал он. — Они думают, что таким образом помогают своей семье выжить, но все это лишь отговорки, дитя мое. — Мужчина изучающе посмотрел на Габриэллу и заметил: — А ты очень хорошенькая. Если привести тебя в порядок, станешь настоящей красавицей. Белая кожа, чувственные глаза… Должно быть, джентльмены Сент-Джеймса хорошо с тобой обращаются, дают волнующие обещания и говорят нежные слова… Но, пойми, девочка, их внимание так недолговечно! Дни сольются в месяцы, месяцы в годы, и твое очарование померкнет. Подумай, что у тебя останется тогда? Подорванное здоровье и иссушенная душа — вот, к сожалению, и все.

Его слова ранили Габриэллу в самое сердце. Ее новый знакомый совершенно прав! Разве есть хоть какая-нибудь разница между женщинами, одна из которых продает свое тело за пять фунтов, а другая — за красивый дом на Итон-сквер? Мать пыталась внушить ей мысль, что жизнь содержанки полна любви и романтики, но на самом деле романтики в ней не больше, чем в грязном притоне.

Приход дворецкого оторвал Габриэллу от тягомотных размышлений. Слуга поставил на стол фарфоровый чайник, чашки, вазочку с песочным печеньем и удалился. Хозяин дома сам налил ей какао, а затем, к полнейшему изумлению девушки, опустился на одно колено и стащил с нее насквозь промокшие туфельки.

— Милое дитя, — дрожащим голосом проговорил он. — Ты рождена не для того, чтобы быть рабой плоти. Постоянство, чистота и добродетель — вот твой удел, — с трудом поднявшись на ноги, он назидательно продолжил: — Не бойся, девочка… возвращаться на праведный путь всегда тяжело, но я знаю многих женщин, которым это удалось, и теперь их жизнь полна достоинства.

Габриэлла закусила губу, с трудом сдерживая улыбку. Подумать только, из всех падших женщин, нуждающихся в нравственном исправлении, этот непрошеный спаситель выбрал именно ее — девственницу. Впервые за последние два часа девушка облегченно вздохнула. Как знать, может быть он, действительно, сумеет ей помочь.

— Страшно себе представить, — продолжал старый джентльмен свою проповедь, — что твоя собственная мать продала тебя какому-то похотливому животному! Одна лишь мысль об этом приводит меня в ужас, и ты, дитя мое, должна воспротивиться столь грязному предательству. Не позволяй другим разрушать и топтать свою жизнь. Ты достойна лучшей участи, чем твоя жалкая пропащая мать.

Услышав эти слова, Габриэлла поперхнулась и неловко поставила чашку на стол, расплескав какао не только на собственное платье, но и на белую накрахмаленную скатерть. Как же объяснить этому милому человеку, что она думает точно так же и именно поэтому оказалась ночью на улице?

— Я не та, за кого вы меня принимаете… Я порядочная девушка и всего три месяца назад вышла из закрытого пансиона, — Габриэлла взглянула на. своего собеседника, пытаясь понять, верит он ей или нет. Мужчина слушал ее очень внимательно, и она, воодушевившись, продолжала; — Видите ли, моя мать — куртизанка, и она хочет, чтобы я тоже пошла на содержание к какому-нибудь богатому титулованному мужчине. А я… я этого не хочу.

— То есть она хочет сделать тебя любовницей богатого человека, — заключил старый джентльмен и, прочитав подтверждение в потемневших глазах девушки, удовлетворенно выпрямился.

Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, затем мужчина всплеснул руками и возмущенно заговорил:

— Навязывать развратную жизнь собственному ребенку — что может быть отвратительней и предосудительней этого? Как может женщина пасть столь низко? Этот так называемый полусвет, по сути, та же унизительная проституция, только обернутая фольгой роскоши. Хладнокровный обмен, сделка, по условиям которой мужчина расплачивается деньгами, а несчастная женщина своей душой! Назови мне имя своей матери, — внезапно потребовал он. — Я позабочусь о том, чтобы ее призвали к ответу и подвергли всеобщему презрению и осуждению, чего она безусловно заслуживает.

Габриэлла вздрогнула и закрыла лицо руками. Ее мать будет арестована за торговлю телом и привлечена к суду? Но это невозможно! Ведь тогда тайна ее рождения будет раскрыта, и даже самый последний простолюдин не захочет на ней жениться. Габриэллу охватила паника, ее будущее висело на волоске.

Старый джентльмен заметил, в каком она состоянии, но истолковал его совершенно неверно:

— Ну, ну, не беспокойся, дитя мое. Я защищу тебя от этой порочной женщины, которая не имеет права называться матерью. Я помогу тебе начать новую жизнь и подыщу подходящую работу… служанки, например, или, может быть, продавщицы в шляпном магазине. Ты будешь честно работать и вернешь свою поруганную гордость, — с воодушевлением говорил он. — А теперь назови мне имя своей бессердечной матери, и я позабочусь о том, чтобы она была должным образом наказана. У меня тоже есть кое-какие связи в правительстве.

Не зная, что ответить на столь категоричное требование, Габриэлла умоляюще смотрела на своего покровителя, но тут, на ее счастье, дверь кухни распахнулась и на пороге возникла изящная женщина в черном шелковом платье и кружевной накидке.

— Уильям? — дрожащим голосом спросила она. — Уильям, что происходит и кто эта юная леди?

— Кэтрин? — хозяин дома бросился к женщине и торопливо вывел ее обратно в коридор.

До Габриэллы донесся его приглушенный голос:

— Дорогая моя, все в порядке. Не происходит ничего такого, о чем тебе стоило бы беспокоиться.

Очевидно, у Кэтрин было на этот счет другое мнение, так как она отказывалась сдвинуться с места и требовала объяснений. Уильям шепотом что-то ответил ей, и вскоре их шаги стихли. Габриэлла осталась на кухне одна.

Первым делом девушка схватила свои начавшие подсыхать туфельки и обулась. Затем она побежала к входной двери и, легко справившись с замком, выскочила на улицу. С бешено колотящимся сердцем Габриэлла побежала по аллее, каждую секунду ожидая услышать шум погони, но единственным звуком был скрип петель распахнувшейся двери.

Отбежав от дома на безопасное расстояние, Габриэлла прислонилась к какому-то забору и задумалась. Она снова на улице, под дождем, но зато свободна и вольна поступать так, как считает нужным. Но что же ей теперь делать? Ответ на этот вопрос пришел почти сразу: Габриэлла решила вернуться в дом матери.

Девушка огляделась и в дальнем конце улицы заметила карету, стоящую прямо под фонарем. «Может быть, это наемный экипаж?» — подумала она и поспешила к нему. В любом случае ей нужно было как можно скорее выбраться из этого района. Как знать, что предпримет ее непрошеный спаситель, обнаружив бегство своей подопечной.

Возница, видимо, тоже заметил бегущую по улице девушку, потому что карета медленно тронулась ей навстречу. Поравнявшись с экипажем, Габриэлла остановилась, пытаясь увидеть сидящего в нем человека. Дверца кареты распахнулась, но в темноте ничего нельзя было разглядеть. Габриэлла нерешительно отступила назад, но тут из экипажа выскочил высокий, одетый в темный с ниспадающими складками плащ мужчина и в мгновение ока втолкнул ее внутрь. Девушка сдавленно ахнула.

— Можешь делать все, что угодно, — услышала она низкий красивый голос. — Только не кричи. Терпеть не могу, когда женщины орут.

Габриэлла испуганно затихла и забилась в самый угол.

Карета, в которой она оказалась на сей раз, была оборудована ничуть не хуже экипажа старого Уильяма. Обитая серебристо-серой парчой, украшенная шелковой шнуровкой с кисточками карета неслась по улицам Лондона. Габриэлла покосилась на дверь, но не решилась выпрыгнуть из экипажа на полном ходу. Незнакомец поймал ее взгляд и, усмехнувшись, предупредил.

— Не советую вам этого делать. Вы рискуете — переломать себе все кости, а мне бы этого не хотелось.

Габриэлла презрительно посмотрела на него и застыла, пораженная увиденным. Лицо мужчины было порочным и божественным одновременно. Черные глаза, высокие скулы, большой чувственный рот — это было настоящее произведение искусства.

— Так, так, да ты просто подарок, моя прелесть, — проговорил мужчина, глядя на Габриэллу смеющимися глазами. — Вот уж не думал, что старик опустился до такого уровня.

Упоминание о старике заставило Габриэллу вздрогнуть. Неужели этого красавца за ней послал Уильям? Девушка скрестила руки на груди и как можно надменнее произнесла:

— Вы сейчас же остановите карету и выпустите .меня!

— Брось, детка, я не причиню тебе зла. Напротив, если ты согласишься сотрудничать со мной, то покинешь эту карету, став немного богаче, — деловито проговорил он и вытащил из кармана пятифунтовую купюру.

Сотрудничать? Габриэлла вспыхнула. Второй раз за сегодняшнюю ночь ее принимают за шлюху и похищают! Похоже, нынче все мужчины Лондона решили прокатиться по улицам в поисках запретного наслаждения.

— Ну как, идет? — осведомился мужчина. — Пять фунтов, подумай хорошенько. Полагаю, это даже больше твоего обычного тарифа.

— У меня нет никакого тарифа, ни обычного, ни какого-либо другого, — заявила Габриэлла. — И кто вы такой, что позволяете себе непристойные вольности?

— Я пока не позволил себе ничего лишнего, да мне и не нужны «непристойные вольности», как ты изволила выразиться. Я хочу лишь по говорить и заплачу за это не меньше твоего последнего клиента.

— У меня никогда не было клиента, и я не занимаюсь тем, на что вы намекаете.

— Вот как? — мужчина холодно улыбнулся. — Не морочь голову, красавица. Я своими глазами видел, как ты зашла в дом старика и вышла оттуда только полчаса спустя, — он склонился над Габриэллой и заговорщицки прошептал: — Пять фунтов станут твоими, если ты во всех подробностях расскажешь мне, что вы вытворяли с этим старым развратником.

Габриэлла вздрогнула от омерзения и впилась глазами в банкноту, гадая, хватит ли этих денег, чтобы нанять экипаж и вернуться на Итон-сквер. Мужчина пристально наблюдал за ней.

— Надеешься получить больше? Что ж, прекрасно, я заплачу тебе столько же, сколько дал старый стручок. Ну, в какую сумму он оценил твои услуги? В десятку?

Габриэлла не верила своим ушам. Неужели седовласый поборник нравственности способен на такое?

— Что же ты молчишь? — не унимался незнакомец. — Не представляю себе, чтобы этот хрыч с его манией к экономии, твердой валюте и сбалансированному бюджету разорился на большее, — он фыркнул. — А ты все молчишь… Стало быть, тебе удалось выцарапать у него двадцать фунтов?

— Я получила от него только теплое какао и пирожное! — раздраженно выпалила Габриэлла.

Некоторое время мужчина удивленно смотрел на нее, а потом злорадно рассмеялся.

— Ну, конечно! Он подобрал тебя на улице, привез к себе домой и накормил пирожными с какао.

— Восхитительными пирожными в шоколадной глазури, — мстительно добавила Габриэлла. — А если вы хотите знать остальное, то должны немедленно отвезти меня домой.

— Домой? — мужчина окинул ее недоверчивым взглядом. — В какую-нибудь убогую комнатушку в Уайтчэпеле?

— Нет, мой дом находится на…. — Габриэлла прикусила язык и решила до поры до времени не называть свой настоящий адрес. — Отвезите меня в Уэст Энд.

— Хорошо, но; сначала ты расскажешь мне то, о чем я тебя просил.

Габриэлла поерзала на сиденье и, решив, что хуже уже быть не может, неуверенно заговорила:

— Ну, начало вы знаете. Старый джентльмен, действительно, подобрал меня на улице и привез к себе домой. Мы вошли в кухню, он усадил меня поближе к очагу и принялся читать проповедь о грехах плоти и моем порочном образе жизни, — она искоса посмотрела на мужчину и заметила, что глаза его сузились, а рот скривился в брезгливой усмешке. — Вот, а потом он предложил мне начать жизнь сначала и даже обещал помочь. Правда, правда! Он говорил, что может устроить меня продавщицей в магазин или служанкой в какой-нибудь достойный дом.

Услышав это, незнакомец расхохотался.

— Продавщицей в магазин? Какое нехарактерное для него новшество! Насчет служанки я уже слышал, это старая приманка, но продавщица в магазине — это какая-то причуда старика, полагаю. И какую же роль он перед тобой разыгрывал? Председателя правления? Попечителя богоугодных заведений? А может, и здесь выдумал что-нибудь новенькое?

Габриэлла нахмурилась.

— Больше я ничего не знаю. После проповеди джентльмен вознамерился узнать имя моей матери, но тут, к счастью, вошла его жена. По крайней мере, я думаю, что это была жена. Он назвал ее Кэтрин и быстро вывел из кухни. Я воспользовалась этой возможностью и убежала, — Габриэлла вскинула голову и быстро добавила: — А теперь отвезите меня, пожалуйста, домой.

Незнакомец молча поглаживал рукой подбородок, пристально глядя на свою собеседницу.

— Ты не знаешь, кто он, верно? — наконец проговорил он.

— Мне все равно, какую должность он занимает, — в сердцах выпалила Габриэлла и, заметив, что незнакомец по-прежнему недоверчиво смотрит на нее, добавила: — Думаю, он просто свихнувшийся реформатор, помешанный на идее очистить улицы от распутных женщин, — она прищурилась и язвительно заметила: — Кто вы такой, я, впрочем, тоже знаю.

Ответом ей был громкий чуть хрипловатый смех. Это было так неожиданно, что Габриэлла невольно отшатнулась назад. Вдоволь насмеявшись, мужчина отер выступившие на глазах слезы и сказал:

— Ты только что провела полчаса в лапах премьер-министра Британии. Да, да, милая, это был не кто иной, как самый Великий старик сэр Уильям Гладстон. Ну а теперь, когда тебе известно, кто он, может быть, ты соизволишь сказать мне правду?

Глаза Габриэллы расширились от удивления. Старый Уильям — премьер-министр Британии? Значит, ее похитил, накормил и отчитал первый помощник английской королевы? Нет, нет, в это невозможно поверить!

— Вы лжете, — заявила девушка, оборонительно сложив руки на груди.

— В таком случае мы квиты, — почти добродушно ответил незнакомец. — Потому что я тебе тоже не верю.

— Такой человек не может быть премьер-министром Британии!

— О-о, еще как может, — отозвался он. — Видишь ли, Уильям Глад стон; этот добропорядочный член общества, этот великий мыслитель, общественный философ и дьявольски хитрый политик питает слабость к ночным леди. После наступления темноты он рыщет по улицам, выискивая проституток и пристает к ним, предлагая «спасение». Он затаскивает несчастных женщин в какую-нибудь пустынную аллею или заброшенный сарай, а иногда даже в свою резиденцию на Даунинг-стрит и беззастенчиво пользуется ими, после чего просто выставляет за дверь, — он буравил ее темными пронзительными глазами. — Ну, как? Ты готова рассказать мне правду? И, прошу тебя, поподробнее.

Габриэлла не знала, что и Думать. Премьер-министр, использующий падших женщин под видом их спасения? Боже, чего же тогда ждать от других? Девушка попыталась вспомнить фотографии Гладстона в Лондонских газетах, которые они иногда получали в академии, но не смогла сказать ничего определенного. Мужчина на снимках выглядел намного моложе того Уильяма, с которым она только что познакомилась, но ведь это могли быть старые портреты.

— Мне нечего больше добавить, — тихо сказала Габриэлла. — Джентльмен, которого вы называете премьер-министром Британии, привел меня к себе домой, угостил теплым какао и прочитал целую лекцию о моем безнравственном образе жизни. Он буквально умолял меня покаяться и отречься от плотской греховности.

— Ну и что ты? Отреклась?

— Мне не от чего отрекаться! — возмущенно воскликнула Габриэлла. — Я честная девушка.

— Ну, разумеется, — отозвался он, улыбаясь. Питер Сент-Джеймс, граф Сэндборн, расслабившись, откинулся на спинку сиденья. Что ж, на сегодня, видимо, придется оставить расследование сексуальных притязаний Уильяма Глад стона, хотя это очень досадно. Всю ночь граф Сэндборн провел на холоде в сырой карете, надеясь собрать доказательства порочного образа жизни старика, что стало бы основанием для привлечения Королевской следственной комиссии и помогло бы свалить похотливого премьер-министра. И что же он получил? Ничего, кроме небылицы про горячее какао и пирожные в шоколадной глазури.

Питер Сент-Джеймс был очень терпелив. Он давно усвоил непреложную истину: тот, кто ждет, всегда получает искомое, и эта мудрость стала главным принципом его существования. «Ну, ничего, — сказал он себе, — ночь только началась, а у меня в руках эта надменная малышка». Граф усмехнулся и подумал, что еще сможет вытянуть из нее правду… если сумеет ослабить ее бдительность. С этим у Питера Сент-Джеймса никогда не было проблем, и красотка Гладстона вряд ли окажется исключением.

Отогнав от себя благочестивый образ сэра Уильяма, Питер сосредоточил внимание на девушке, съежившейся на противоположном сиденье. Молодая и свеженькая, на удивление выдержанная, она не шла ни в какое сравнение с теми потрепанными созданиями, которые обычно промышляют на Хей-маркете. Впрочем, премьер-министр славится своим тонким вкусом и избирательностью. Видимо, на этот раз ему просто захотелось чего-нибудь новенького.

Питер скользнул взглядом по мокрому платью девушки, которое облегало стройную фигурку, словно вторая кожа, и решил, что малышка очень недурна. Потом он перевел глаза на ее лицо и почувствовал неожиданное пробуждение плотского любопытства. Голубые глаза, нос прямой и изящный, прекрасно очерченные брови, а рот… Прелестные губы девушки были капризно надуты, что придавало ей еще большее очарование. Граф даже не сразу заметил, что эти губы шевелятся, и ему пришлось призвать на помощь свою силу воли, чтобы вслушаться в ее слова.

— Я рассказала вам все, что вы хотели узнать, — говорила между тем Габриэлла.. — И теперь прощу вас выполнить свое обещание. Отвезите домой.

— Нет, милая, ты еще не рассказала мне того, что я хочу знать, — задумчиво возразил он. Питер чувствовал, что девушка чего-то не договаривает. — Я. хочу слышать правду, и пока ты не сделаешь этого, боюсь, я не смогу расстаться с тобой.

— Правда в том, что я порядочная девушка, которая попала под дождь вдалеке от дома и подверглась нападению двух, — она замолчала, подыскивая замену нелестному термину, вертящемуся у нее на языке, и, не найдя ничего подходящего, просто сказала: — мужчин. И я настаиваю на том, чтобы вы сдержали свое слово.

— О-о, порядочная девушка, — насмешливо проговорил он. У графа не было никаких сомнений в том, что это только игра, своего рода наживка, на которую хитрая девчонка ловит своих клиентов. И нужно отдать ей должное, ведет она себя весьма и весьма убедительно. Впрочем, учитывая ее свеженькую мордашку и неподдельное возмущение, эта уловка срабатывает, пожалуй, в большинстве случаев. — А твоя уличная кличка случайно не «розовый бутон»? — язвительно спросил он.

Краска стыда залила щеки Габриэлла. Она выпрямилась и как можно надменнее проговорила:

— Значит, вы хотите узнать правду? Прекрасно! Правда в том, что мой отец богатый влиятельный человек и я собираюсь выйти замуж за… за графа.

— Ты помолвлена?! — Питер пристально посмотрел ей в глаза и расхохотался. — А у красотки богатое воображение, сочиняет прямо на ходу — добродетель, уважаемый папаша, титулованный жених… Интересно, что она еще придумает? — И кто же твой избранник? Назови мне имя и адрес этого счастливого парня, и я немедленно пошлю за ним.

— Я… я, — Габриэлла запнулась, внезапно осознав, что незнакомец унижает ее своими расспросами. — Вообще-то я еще ничего не решила, — собравшись с духом, сказала она. — Но одно я знаю наверняка: осенью я уже буду замужем. Моя мать настроена очень решительно и хочет устроить мою судьбу еще до начала сезона.

Габриэлла вздернула подбородок и отвернулась кокну с видом оскорбленной невинности. Глядя на нее, Питер Сент-Джеймс вновь не смог удержаться от смеха. Неужели эта глупышка не понимает, как абсурдно звучат ее слова? Однако надо признать, что в ее неловких попытках набить себе цену есть что-то привлекательное. А как застенчиво она пытается прикрыть грудь насквозь промокшими оборками…

Граф опустил глаза и мысленно представил себе, как снимает с девушки платье и обнажает роскошное тело под ним. А в том, что ее тело роскошно, он нисколько не сомневался. Питер вздохнул и вдруг почувствовал отвратительный запах, абсолютно не соответствующий его грезам. — Бог мой! Откуда эта вонь?

Габриэлла покраснела и поспешно спрятала ноги под сиденье, вспомнив, что угодила в какую-то грязную лужу, когда бежала от старого Уильяма. Но ее попытка ни к чему не привела. Мужчина уже обнаружил источник противного запаха, схватил девушку за ноги, сдернул туфли и выбросил их за окно.

— Фу! — брезгливо фыркнул он и отдал кучеру какое-то распоряжение.

— Куда вы меня везете! — требовательно спросила Габриэлла, возмущенная его бесцеремонностью. Он улыбнулся и пропел:

— В Le Ciel, милая. В Le Ciel!

Габрнэлла застыла. Двенадцать лет, прожитых во французской деревне, исключали ошибку. Он везет ее… на небеса!

Глава 3

«Небеса», как оказалось, располагались в большом кирпичном здании, к дверям которого вела — коротенькая аллея. Это все, что Габриэлла успела заметить, пока похититель за руку тащил ее к дому. Они миновали двойные двери и по крутой лестнице поднялись наверх. Несмотря на поздний час/вся прислуга была в сборе и, судя по тому, как почтительно лакеи обращались к своему господину, Габриэлла поняла, что от этих людей она не дождется ни сочувствия, ни помощи. Затем они прошли по коридору, увешанному гобеленами, изображающими охотничьи сцены, и оказались в просторной комнате.

Девушка была в отчаянии. По пути она пыталась запомнить повороты, которые они делали, но их было так много, что у нее в голове все смешалось. Налево, направо, на половину лестничного пролета вверх, потом снова налево… или направо?

— Да, эта чудесно подойдет, — кивнул незнакомец слуге. — Принеси нам шампанского и пришли кого-нибудь развести огонь в камине. Леди необходимо согреться.

Лакей поклонился и вышел, притворив за собой дверь. Габриэллу охватила тихая паника. Не было никаких сомнений в том, что ей придется остаться с незнакомым мужчиной наедине.

— Куда вы меня привезли? — испуганно спросила она. — Что это за место?

Мужчина медлил с ответом, но Габриэлла поняла, где они находятся, прежде чем он заговорил.

Комната была богато, но безвкусно убрана. У одной стены находился огромный мраморный камин с медной решеткой, а возле другой стоял обитый бархатом диванчик, родной брат того дивана, который украшал будуар матери.

Центр комнаты занимал стол, покрытый дорогой скатертью и уставленный фарфоровыми и серебряными безделушками. Те же шелковые шторы и бархатные драпировки… Все было ясно — они в притоне.

— Это в некотором роде ресторан, — заговорил наконец мужчина. — Частное заведение, где можно хорошо поесть и развлечься… в стороне от чужих глаз.

— Я не голодна, — отрезала Габриэлла.

— Да, я помню: какао, пирожные, — усмехаясь, проговорил незнакомец.

— Если вы сейчас же не отвезете меня домой, — она сделала шаг к двери, — я доберусь сама.

— Что? Пешком? Без туфель? — он в притворном ужасе закрыл лицо руками. — Ну уж нет! Я джентльмен и никогда не прощу себе того, что отправил леди ночью домой одну.

Мужчина направился к ней, Габриэлла попятилась, наткнулась на камин и остановилась. Аккуратно поправив медную решетку, она повернулась и вызывающе посмотрела на своего похитителя. Он , оказался выше, чем она предполагала, а его широкие плечи говорили о значительной физической силе. На незнакомце был черный фрак, и узкие брюки с атласной окантовкой и атласный же жилет цвета слоновой кости. Из-под жилета виднелась белая батистовая рубашка и галстук, заколотый изящной бриллиантовой булавкой.

— Кто вы? — с трудом выдавила Габриэлла. — Чего вы хотите от меня? — Я сказала вам правду, что же вам еще нужно? Вы хотите услышать о том, как этот порочный премьер-министр воспользовался мной на кухонном столе среди какао и сладостей, а его жена и дворецкий в ужасе наблюдали за этой сценой? Но ничего подобного не было! И даже если вы заставите меня сказать что-либо подобное, это :все равно не будет правдой, — голос ее дрожал от волнения. — Я не могу обвинять человека в том, чему не была свидетелем, независимо от того, какие преступления он совершал против других.

Слова девушки заставили Питера насторожиться. Ее волнение и горячность были либо хорошо отрепетированы, либо… искренни. Секунду спустя он встряхнулся, и от его сомнении не осталось и — следа. Ну, конечно, это все игра! Она же профессионалка, специалистка по изображению добродетели и порядочности. Однако, она, похоже, стремится , к лучшей жизни, а это может стать ключом, открывающим двери, к дальнейшему сотрудничеству. Немного поразмыслив, Питер решил сменить тактику.

— Ты спрашивала, кто я, — он мило улыбнулся, по опыту зная, что ничто не оказывает на честолюбивых молодых особ такого сильного воздействия, как звучание громкого титула. — Полагаю, мне действительно пора представиться. Питер Сент-Джеймс, шестой граф Сэндборн, — он галантно поклонился. — К вашим услугам.

Питер поймал ее руку, чтобы запечатлеть поцелуй на ладони, и вдруг уловил слабый, но очень знакомый запах. Он застыл и снова сосредоточенно вдохнул. Пирожные! Боже милосердный, ее рука пахла пирожными, теми самыми — в шоколадной глазури. Питер быстро схватил вторую руку, понюхал и обнаружил, что она пахнет так же. Глаза его изумленно округлились. Теперь уже нельзя было не признать того факта, что старик, действительно, кормил девчонку пирожными. А если это так, то его предположения о ночных похождениях юной красотки разлетаются в пух и прах. Возможно и то, что сэр Уильям на этот раз отказался от своих сексуальных забав и все полчаса пичкал бедняжку лицемерной галиматьей.

Граф Сэндборн пришел в ярость. Подумать только, он потратил целый вечер и добрую половину ночи на то, чтобы поймать старого лиса за хвост, и вот теперь все его усилия сведены на нет одним лишь запахом шоколадных пирожных! Было от чего прийти в ярость.

Габриэлла отклонилась назад и посмотрела на графа, как на сумасшедшего.

— Что вы делаете? — недоуменно спросила она, пытаясь освободить руки.

— Знакомлюсь с тобой, — коротко ответил он, а про себя подумал: «Валяю дурака».

Раздражение Питера постепенно улеглось, он отпустил руки девушки и с интересом посмотрел на нее. Ее волосы, прежде висевшие мокрыми прядями, начали подсыхать, и оказалось, что они очень красивы. А в бездонных голубых глазах можно было утонуть…

Внезапно граф понял, что хочет знать об этой девушке все.

— Если ты не можешь назвать мне имя своего жениха, тогда назови свое, — предложил он. Она заколебалась, и Питер наугад назвал ей несколько имен: — Полли? Мод? А может быть, Лиззи?

— Габриэлла.

— В самом деле? — он улыбнулся, и от этой улыбки Габриэлле стало не по себе. Она подумала, что подобной улыбкой мужчины удостаивают аппетитный бифштекс, прежде чем вонзить в него вилку и нож. — Какое романтичное имя, — продолжал между тем граф. — Скажи, Габриэлла, что такая честная и добродетельная девушка, как ты, делала ночью на Хей-маркете?

Тон, которым он произнес слова «честная» и «добродетельная», покоробил ее, но она все же решила ответить.

— Заблудилась… промокла… Я попала в беду, — сказала Габриэлла и, призвав на помощь все свое самообладание, добавила: — Полагаю, мне следует поблагодарить вас, сэр, за то, что вы назвали мне имена двух моих похитителей. По крайней мере, я теперь буду знать, против кого выдвигать обвинения.

Несколько мгновений Питер озадаченно смотрел на нее, а потом весело расхохотался. Его смех снял возникшее между ними напряжение, и у обоих в глазах заплясали веселые искорки.

Веселье прервал вежливый стук в дверь, и в комнату вошли слуги. Один нес угольное ведро, а второй — ведерко со льдом для шампанского. При виде распахнутой двери сердце Габриэллы бешено забилось, но здравый смысл остудил ее горячечный порыв. Куда бы она пошла, не имея ни денег, ни туфель и не зная даже, как отсюда выбраться.

Лакеи быстро и умело сделали свое дело и тихо удалились, оставив им холодное шампанское и жаркий огонь.

Габриэлла подошла к камину и, протянув к нему руки, почувствовала, как тепло волнами растекается по телу. Прошло несколько полных блаженства минут, прежде чем она ощутила легкое прикосновение к затылку. Резко повернувшись, Габриэлла быстро проверила пуговицы на спине и обнаружила, что две верхних расстегнуты.

— Я подумал, что ты захочешь снять с себя мокрую одежду, чтобы просушить ее, — заботливо и чуть виновато проговорил Питер. — Если ты подхватишь смертельную простуду в моей компании, я себе этого никогда не прощу.

Габриэлла отшатнулась и судорожно сжала руки в кулачки. Второй раз за сегодняшнюю ночь мужчина пытается снять с нее одежду. Два похищения и два обольщения… Боже, что же еще ей придется пережить, прежде чем, наконец, настанет утро.

— Благодарю вас, но я предпочитаю держать свою одежду при себе, — с трудом сдерживая волнение, проговорила она. — А если я умру от воспаления легких, то моя смерть будет, действительно, на вашей совести, — она прищурилась и добавила: — Если, конечно, у вас есть совесть.

— О, она у меня есть, — ничуть не обидевшись, ответил Питер. — Правда, я уже много лет не получал от нее известий, но это лишь потому, что не позволяю ей вмешиваться в свои дела.

С этими словами граф пододвинул к камину кресло и усадил в него Габриэллу. Затем он опустился на одно колено рядом с ней и потянул вверх край платья, обнажив насквозь промокшие нижние юбки и икры девушки. Габриэлла ахнула и попыталась опустить подол платья. Между ними завязалась странная борьба, и Питер в конце концов отступил.

— Послушай, Габриэлла, или как там твое настоящее имя, не будь занудой. Ты ведешь себя так, будто до сих пор ни один мужчина не видел твоих ног.

— Во-первых, Габриэлла — мое настоящее имя, — краснея от возмущения и стыда, заявила она. — А во-вторых, до сих пор ни один мужчина не видел моих ног.

Отчаянные обстоятельства взывали к отчаянным мерам. Габриэлла призвала на помощь всю свою смелость и решимость, наконец, сказать этому наглецу правду.

— Раз уж вам так интересно знать, что я делала ночью на Хей-маркете, — выпалила она, — так слушайте: я повздорила с матерью и выскочила из дома, не захватив с собой ни денег, ни даже перчаток. Я шла и шла… пока не поняла, что заблудилась. Начался дождь, и я спряталась в каком-то сарае. Тут появился тот старый джентльмен, которого вы называете премьер-министром, и он втащил меня в карету, привез к себе домой и прочитал проповедь о нравственном образе жизни. Воспользовавшись случаем, я убежала, но, как выяснилось, только для того, чтобы быть похищенной вторично, на этот раз вами. Вы тоже приняли меня за уличную женщину и вот уже несколько часов обвиняете во всех смертных грехах, — Габриэлла перевела дух. — Может быть, это звучит смешно и даже глупо, но это правда. Та самая правда, которой вы так добивались. А теперь, прошу вас, отвезите меня, пожалуйста, домой.

Он поймал ее взгляд и опять поразился глубине ее голубых глаз. Было что-то интригующее в таком странном сочетании хрупкости и самообладания. Одну минуту она казалась напуганной девчонкой, а уже в следующую была самоуверенной девушкой с претензией на благородство. Но не менее поразительным было сочетание свежести и чувственности, которые она излучала. Легкие шаги, покачивания бедер, движения плеч несли в себе обещание изумительного наслаждения, и в то же время эти соблазны явно не были умышленными. Все в ней было так просто, естественно и… реально, как запах шоколадных пирожных, который нельзя подделать. Повинуясь секундному порыву, Питер снова поднес руку Габриэллы к своему лицу и вдохнул. Запах стал слабее, но он все-таки был. Пирожные.

— Ты чудесно пахнешь, — промурлыкал он, и его рука, скользнув по запястью, двинулась вверх, к плечу. — Ты вся словно в облаке роз, м-мм, и этот слабый запах лимона в волосах…

Габриэлла с удивлением и плохо скрываемым ужасом наблюдала за его романтическими авансами. Пожалуй, это было худшее из всего того, что ей пришлось пережить за сегодняшнюю ночь. Питер Сент-Джеймс, кажется, твердо намерен выступить в роли соблазнителя, но ведь это погубит все ее планы! О каком замужестве тогда может идти речь? Габриэлла замерла, и тут ей в голову пришла гениальная мысль. Разговор! Может быть, ей удастся вовлечь его в разговор и тем самым хоть на время обезопасить себя.

— Граф Сэнд… как? — спросила она, откинувшись на спинку кресла и таким образом увеличив расстояние между ними на несколько дюймов. — Назовите мне еще раз ваше имя, милорд.

— Сэндборн, — ответил он и потянулся рукой к ее щеке. — Удачливая девочка.

Подцепить премьер-министра и графа за одну ночь удается не каждой, — пробормотал он.

— Значит, вы настоящий граф? — продолжала заговаривать ему зубы Габриэлла. — Я имею в виду мантию и лист в палате лордов, — услышав в ответ что-то невразумительное, она живо воскликнула: — Ну, тогда вы наверняка очень занятой человек. Ведь у вас есть дома и собственное имение, а может быть, и охотничьи угодья. Я права?

— Права, — сказал он, приподнимая голову. Этот интерес к титулу и богатству вызвал улыбку торжества на его губах. — У меня все есть, милая. Вся положенная графу роскошь. И дома, и экипажи… имение, банковские счета, фамильные драгоценности…

— Как мило! — воскликнула Габриэлла. — Полагаю вы много путешествуете? Зиму проводите на юге Франции, ну и тому подобное.

— Да, но не часто, — пробубнил он, расстегнул манжет ее платья и приподнял рукав вверх. — Не люблю пропускать парламентских сессий.

— А может быть, дело в том, что вам просто не хочется надолго разлучаться с женой и детьми? — лукаво спросила она.

— У меня нет жены и, соответственно, нет детей, — ответил Питер, покрывая поцелуями обнаженную руку девушки.

— Очень жаль, — совершенно искренне сказала она. Габриэлла надеялась, что упоминание о жене и детях может отвлечь графа от его похотливых планов. — Ну ничего, у вас еще есть время на то, чтобы обзавестись семьей. Вам ведь, наверное, не больше… э-э тридцати пяти?

— Тридцать. Боже, какая у тебя нежная кожа, — мурлыкал Питер, совершенно не обращая внимания на болтовню девушки. Он был уверен, что она прочно сидит у него на крючке.

Одной рукой граф обнял Габриэллу за талию, лишая ее возможности отстраниться, а другой принялся нежно поглаживать ее волосы и шею.

— На ощупь, словно лепестки роз в росе, а кожа такая прохладная и шелковистая… — приговаривал он, продолжая ласкать девушку.

— Пожалуйста, ваша светлость… нет! — взмолилась Габриэлла, всерьез запаниковав оттого, что ее попытки заговорить графу зубы потерпели полный крах.

Габриэлла никак не могла вырваться из объятия Питера и совсем уже было потеряла надежду, как вдруг в голове у нее что-то щелкнуло, и она услышала голос матери. Услышала так явно, как будто Розалинда находилась в этой же комнате. Жгучая страсть… романтическая любовь… Настоящий любовник воспринимает женщину всеми органами чувств… зрением, слухом, обонянием и осязанием… У девушки мелькнула шальная мысль, что граф, видимо, учился в той же амурной школе, что и ее мать. Он нюхал, разглядывал, гладил кожу и шептал на ухо нежные словечки… и в любую секунду готов попробовать ее на вкус.

По стандартам Розалинды граф — просто образцовый любовник — красивый, властный, богатый. Стареющая куртизанка была бы очень рада увидеть свою дочь в подобной компании. Питер страстно целовал шею Габриэллы, подбираясь все ближе и ближе к губам, девушка съежилась. Неужели это именно то, чему стоит посвятить всю свою жизнь? Неужели всегда ее будут разглядывать, обнюхивать, лапать и покусывать мужчины с неистовыми страстями и громкими титулами? Страсть и титул! Как раз то, чего хочет для нее Розалинда. Мысли Габриэллы лихорадочно заметались. Может быть, это ее шанс? Может быть, это единственная возможность вырваться из-под опеки матери и заполучить право самой распоряжаться собственной судьбой?

Граф тем временем присел на краешек кресла и уже секунду спустя Габриэлла оказалась у него на коленях. Тело ее было напряжено, а мысли упрямо цеплялись за то, что это ее шанс. — Красивый, богатый… холостой, — прошептала она, уперлась руками в грудь Питера и слегка отодвинулась. — Скажите, ваша светлость… вы играете в поло?

Если бы кто-нибудь поинтересовался, зачем она задала этот вопрос, Габриэлла затруднилась бы ответить. Однако графа ее столь неподходящее к данной ситуации любопытство нисколько не удивило.

— Да, играю. У меня даже есть своя конюшня, — спокойно проговорил он и вновь с вожделением впился губами в ее шею.

— А вы часто посещаете театр? Как насчет Шекспира? Уверена, вы знаете целую уйму сонетов.

— Один или два, — пробормотал он, не отрываясь от своего весьма и весьма приятного занятия.

— Вы любите музыку, ваша светлость? — продолжала Габриэлла свой допрос. — У вас такой приятный, глубокий голос… вы поете? А может быть, играете на каком-нибудь музыкальном инструменте?

Питер поднял голову и, нахмурившись, посмотрел на Габриэллу. Она почувствовала, как напряглись его мышцы. Настал момент выложить карты на стол.

— Поло, Шекспир, сонеты, а теперь еще и музыка, — сердито сказал он, силясь увидеть смысл в этом шквале вопросов. — А ты любопытная, малышка, да?

— Да, а вы идеальный любовник, — Габриэлла сделала судорожный вдох. — Красивый, богатый и, вне всякого сомнения, большой специалист в амурных делах.

— Рад, что ты это заметила, — сухо отозвался он. — Я не был уверен, что ты обращаешь внимание на такие мелочи.

— Конечно, было бы куда лучше, если бы вы были женаты, — поспешно продолжила свою мысль Габриэлла.

— В самом деле? Почему же это? — спросил он, с изумлением глядя нее.

— О, все очень просто. Женитьба — это значит успех в делах, стабильность и… зависимость. Моя мать говорит, что мужчина, который вынужден терпеть жену, заслуживает любовницы.

Питер удивленно рассмеялся.

— Так говорит твоя мать? Судя по всему, она очень интересная женщина.

— Да, большинство мужчин думает именно так, — сказала она и осторожно поерзала, гадая, что предпримет граф, если она соскочит с его колен.

Питер заметил ее движение и истолковал его по-своему. Разумеется, не в пользу Габриэллы.

— Неудобно? Мне тоже, — заявил он и, не обращая внимания на протесты девушки, понес ее на диван.

Бесцеремонно бросив ее на подушки, он склонился над ней и придавил к шелковой обивке дивана своей грудью.

— Не-е-е-т…

— Ну же, Габриэлла, — нервно проговорил он. — Вот уж не думал, что ты такая ломака.

— Не думаю, что это разумно, ваша светлость, — прошипела Габриэлла, сильно толкнула его и отвернулась. — А если вы будете слишком настойчивы, то, уверяю, вас постигнет крайнее разочарование.

Питер окинул ее плотоядным взглядом и улыбнулся.

— Я буду разочарован только в том случае, если ты вдруг окажешься портовым грузчиком с телом, сплошь покрытым татуировками, — он рассмеялся собственной шутке и добавил: — Впрочем, судя по тому, что я вижу, это едва ли возможно. — Поверьте мне, граф, вы будете разочарованы, и вам не поможет даже ваш богатый опыт, — она судорожно вдохнула. — Как вы, наверное, могли заметить, я не очень сведуща в амурных делах. О, моя мать, конечно, пыталась проинструктировать меня, но проблема в том, что я не проявляю ни малейшего интереса к данному предмету.

— О чем, черт возьми, ты говоришь? — возмутился он.

Разумно это или нет, но Габриэлла решила претворить в жизнь тот шальной план, который всего — лишь наполовину сформировался у нее в голове.

— Моя история довольно банальна, но от этого она не становится менее трагичной. Если вы запасетесь терпением, я вам ее расскажу, — начала Габриэлла, но, заметив, что граф нервничает, решила подойти с другого крица. — Помните, я говорила вам, что убежала из дома, потому что повздорила с матерью? А надо вам сказать, что она очень красивая и элегантная женщина. В течение многих лет она была любовницей богатого дворянина, который…

— Стоп, стоп! — запротестовал Питер. — Я решительно не понимаю, причем здесь твоя мать?

— Моя мать имеет самое прямое отношение к… тому предложению, которое я собираюсь вам сделать.

— Предложение?!

Питер Сент-Джеймс взглянул на Габриэллу с плохо скрываемым сожалением. Малышка явно не в себе. Мало того, что она с самого первого мгновения уклонялась, сопротивлялась, протестовала и притворялась, так теперь эта красотка лежит рядом с ним на диване и извиняется за свою неопытность в амурных делах. И что бы вы думали? В качестве объяснения она вытаскивает на свет божий какую-то грязную семейную историю! И, как будто этого еще недостаточно, заявляет, что намерена сделать ему предложение.

Граф Сэндборн был разумным мужчиной, а потому, несмотря на то, что его плоть настойчиво требовала секса, он все-таки решил выслушать сумасбродную девицу. В конце концов любовным утехам можно предаться в любое время, но далеко не каждую ночь он получает предложение от уличной девки, у которой знатный папаша, еще не выбранный жених и мать — пылкая куртизанка.

— Какое предложение? — деловито спросил он.

— Оно… довольно необычно, и я хочу, чтобы вы поняли: только отчаянные обстоятельства толкают меня на этот безумный поступок, — Габриэлла помолчала, призывая на помощь мужество, и с величайшей серьезностью начала: — Мне уже девятнадцать лет, и моя мать считает, что пришло время страстно влюбиться.

— Вот как? — Питер закусил губу, с трудом сдерживая смех. — Я и не знал, что для этого чувства существует строгое расписание. Это что-то вроде британской железной дороги, да? Девушки, чьи имена начинаются на букву «Г», отбывают на станцию «Любовь» в семь двадцать три, — продекламировал он голосом вокзального кондуктора и, не выдержав, рассмеялся.

Габриэлла ахнула и вскочила с дивана.

— Эй, вернись сюда! — Питер поймал ее за руку и усадил на место.

— Уверяю вас, это совсем не смешно! — чуть не плача, воскликнула Габриэлла. — Вот, например, не далее как сегодня моя мать представила меня одному отвратительному французскому графу, и я… ну, в общем, неблагосклонно отреагировала на его ухаживания. Граф ушел раздраженный, а моя мать была просто в ярости. Видите ли, она хочет, чтобы я стала любовницей какого-нибудь состоятельного господина, чтобы у меня была романтическая связь, такая же, как и у нее. Пылкий огонь сердца и тела, любовь, о которой слагают стихи и пишут оперы и тому подобное.

Питер разглядывал ее со все возрастающим изумлением и интересом:

— Разве тебе все это не нравится?

— Ох, как вы не понимаете, мать настойчиво требует, чтобы я стала куртизанкой!

— И что же в этом плохого? — искренне удивился граф. — Для девушки твоего сословия это очень не дурной выход из положения. В жизни содержанки богатого и щедрого дворянина есть немало преимуществ.

— Для какой-нибудь другой девушки может быть, но для меня это вовсе не выход, — парировала Габриэлла. — Я не хочу быть жаждой в глазах мужчины, как, впрочем, и огнем его души!

Он долго смотрел на нее, затем встал с дивана, сбросил жилет и, озадаченно почесав затылок, сказал:

— Мне нужно выпить.

Габриэлла откинулась на подушки и облегченно вздохнула. Сработало! Услышав звон бокалов, она села, оправила платье и стала молить Бога не оставлять ее. Пока все шло хорошо.

Когда Питер вернулся к дивану с двумя бокалами, наполненными искрящимся золотым вином, Габриэлла робко взяла один и, подозрительно его понюхав, спросила:

— Это шампанское, да?

Услышав утвердительный ответ, она брезгливо отодвинула бокал подальше, так и не пригубив.

— Моя мать без ума от шампанского. Она считает, что пить его по утрам — это очень романтично.

— А ты, надо полагать, так не считаешь? — спросил Питер, заранее зная ответ.

— О, во мне нет ни капли романтики, — со странной гордостью заявила Габриэлла. Я не люблю веселиться до рассвета, а потом спать весь день с маской из раздавленных огурцов на лице. Ненавижу молочные ванны, устриц на створках раковины, непристойные истории и сигарный дым.

Питер поперхнулся и уставился на нее, уже решительно ничего не понимая. Габриэлла вдруг поняла, как странно, должно быть, звучат ее слова, и пояснила:

— Просто мне противна экстравагантность.

— Вот даже как? — бросил он, отставляя пустой бокал. — А я-то думал, что все девушки жаждут безумств и трепетной любви.

— Ну, значит я не такая, как все девушки, — она искоса посмотрела на него, ожидая согласия или опровержения этого решительного заявления и, когда ни того, ни другого не последовало, призналась: — У меня нет к этому ни малейшей склонности.

Граф Сэндборн готов был услышать от своей новой знакомой все что угодно, но только не ту историю, которую ему поведала Габриэлла. Хотя то, что мать заставляет ее взять богатого любовника, звучит достаточно правдоподобно; он знавал многих женщин, которые нашли свою дорогу в полусвет именно таким путем, и ни одна из них не сопротивлялась и не протестовала открыто. Склонность! Неужели она искренне верит в то, что говорит?

Габриэлла чуть наклонилась вперед и пристально посмотрела на графа. Ее последующие слова привели его в полное замешательство.

— Итак, ваша светлость, давайте вернемся к тому предложению, которое я хочу вам сделать. Мне нужен лю-бов-ник, — отчетливо выговорила она. — Мне нужен кто-то, кого моя мать примет с распростертыми объятиями. То есть человек богатый, знатный и достаточно искушенный в любовных делах. Я считаю, что вы идеально подходите на эту роль, — Габриэлла поймала его изумленный взгляд и быстро добавила: — Вам совсем ничего не придется делать. Вы только придете в наш дом и скажете матери что совершенно мною очарованы. Да, и еще обязательно намекните на то, что вы очень щедры. Тогда моя мать решит, будто я благополучно устроена и оставит меня в покое. А я тем временем смогу спокойно заняться поисками подходящего му…

— Минуточку, — прервал ее Питер. — Значит, твое предложение заключается в том, чтобы я представился твоей матери в качестве… любовника?

Габриэлла кивнула.

— Я постараюсь возместить вам все расходы. Вы ведь должны будете являться к нам с цветами, шоколадом и всякими там безделушками, которые мать считает необходимым атрибутом романтической связи. А деньги для меня не проблема, потому что я уже начала получать доход с наследства, оставленного мне бабушкой Теодорой.

Деньги не проблема? Она что же, хочет купить его? Похоже, что да. До сих пор ни одна женщина не предлагала Питеру Сент-Джеймсу ничего подобного!

— Ты, стало быть, намерена оплачивать мои услуги в качестве любовника?

— Не настоящего и только на время, может быть месяц, максимум два.

Эти идея так захватила Питера, что он вскочил и зашагал по комнате. Воображение уже рисовало ему идиллическую картинку, как он с цветами и шоколадом под мышкой является в дом пресыщенной куртизанки и представляется ей любовником дочери. Какая восхитительная игра!

Питер внимательно посмотрел на Габриэллу и понял, что эта юная красотка предлагает ему нечто новое и совершенно очаровательное. Сама перспектива не греха приводили его в восторг. А когда прелесть новизны померкнет, что, без сомнения, вскоре произойдет, тогда можно будет предаться неторопливому пробуждению чувственности в этой странной девушке. Возможностей для этого наверняка будет более чем достаточно, ведь сама ситуация требует подобных действий. Ну что ж, он воспользуется ситуацией и, может быть, даже выудит из ее предложения кое-какую выгоду. Нет, сегодняшнюю ночь определенно нельзя считать потерянной!

— Деньгами ты меня не прельстишь, — сказал Питер, довольно потирая руки. — Их у меня больше, чем я могу потратить. Нет, если я и соглашусь тебе помочь, то за что-то более интересное. Или важное.

— Например? — Габриэлла затаила дыхание. — Сделаем так: я притворяюсь твоим любовником, а ты за это еще раз увидишься с премьер-министром и потом расскажешь мне о вашей встрече. Идет?

Габриэлла нахмурилась. Опять встречаться со старым Уильямом?

— Где же я его увижу? В темной аллее, чтобы он мог снова меня «спасти»?

— Пожалуй, что так. Другого выхода я не вижу. Только постарайся хорошенько запомнить все, что этот стручок будет говорить или делать.

— Значит, я должна с ним всего лишь поговорить? Выпить какао и поесть пирожных?

Воспоминание о напыщенной речи Уильяма заставило Габриэллу содрогнуться. Но делать нечего, придется вытерпеть еще одну «нравственную» проповедь. И… сохранить в тайне имя Розалинды.

Боже, о чем она раздумывает? Нужно немедленно соглашаться на все, что поможет ей вырваться из когтей плюгавого графа.

— Согласна, — выдохнула Габриэлла. Она встала с дивана и протянула Питеру руку.

— Согласен, — отозвался он, крепким рукопожатием скрепляя соглашение. — Думаю, это самая уникальная сделка во всей вселенной! Ее стоит отметить подобающим образом.

Прежде чем Габриэлла успела догадаться о его намерениях, Питер притянул ее к себе и поцеловал в губы. Она даже не пыталась вырваться и мечтала только об одном, чтобы эта пытка поскорее закончилась. Ну, почему никто не хочет поверить, что у нее нет ни малейшего интереса к подобной чепухе?

После, как показалось Габриэлле, бесконечного промежутка времени граф, наконец, оторвался от ее губ и раздраженно посмотрел на свою новоявленную компаньонку. Секунду спустя он взял себя в руки, но Габриэлла успела заметить, что его мужское самолюбие уязвлено.

— Не принимайте это на свой счет, граф. Я же говорила вам, что жгучие страсти, увы, не для меня, — она отступила назад. — А теперь отвезите меня домой или пошлите за кэбом.

— Ты поедешь домой в моей карете, — сухо произнес он и с остервенением дернул шнурок колокольчика.

К тому времени, когда кучер подогнал экипаж, Питер уже вполне овладел собой и даже настоял на том, чтобы Габриэлла набросила его плащ поверх своего промокшего платья.

— Благодарю вас, ваша светлость. Я верну его когда вы приедете знакомиться с моей матерью. Завтра в пять?

— Не найдя причины для отказа, он кивнул.

— Итон-сквер, двадцать один. Поставив ногу на подножку кареты, Габриэлла улыбнулась и примирительно проговорила:

— Вы не пожалеете об этом, ваша светлость. Экипаж уже давно скрылся за поворотом, а Питер Сент-Джеймс все стоял, уставившись в темноту, и вспоминал теплоту и пассивность ее губ, не отвечающих на самые изощренные ласки. Нет склонности. Лицо графа осветила дьявольская улыбка.

— Я-то, может, и не пожалею, Габриэлла, а вот ты — наверняка.

Глава 4

Карета неслась по мокрым улицам, увозя Габриэллу все дальше и дальше от злополучного квартала. Это была уже совсем не та Габриэлла Леко, которая убежала из дома несколько часов назад. Сейчас в экипаже сидела улыбающаяся, уверенная в себе девушка. Голова ее кружилась от усталости, облегчения и торжества. Невероятно, но факт: она сумела не только выбраться целой и невредимой из опасной переделки, но еще и извлечь немалую выгоду для себя. Габриэллу охватило новое, поразительной силы чувство целеустремленности. Больше ей не придется сносить эдикты Розалинды о дочерней /покорности; теперь у нее есть план и средства для его выполнения. Первый шаг сделан!

Чем ближе карета подъезжала к Итон-сквер, тем трезвее становились мысли Габриэллы. Представив, что ожидает ее дома, девушка тоскливо вздохнула. Единственной возможностью избежать бурных объяснений с матерью, устраивать которые Розалинда просто обожала, было немедленное и категоричное заявление о том, что она встретила мужчину своей мечты. Розалинда питала слабость к безрассудной романтике, и ее сердце наверняка смягчится, когда она узнает, что дочь безумно и страстно влюбилась. А уж когда она услышит имя и титул предполагаемого любовника, все будет мгновенно прощено. В этом Габриэлла нисколько не сомневалась.

Тщательно все продумав, Габриэлла повеселела. Теперь ей нужно лишь вести себя так, будто она влюблена. Только вот как это делается, любопытно было бы узнать?

Все окна в доме были освещены, и не успела Габриэлла сойти с подножки кареты, как дверь распахнулась и на крыльце появился Гюнтер с фонарем в руке. Он сбежал по ступенькам и замер, увидев герб на дверце экипажа.

— Мисс Леко, — невозмутимо, как всегда, начал он, — ваша мать недоумевает, куда вы исчезли.

Розалинда более чем «недоумевала». Это Габриэлла поняла сразу, едва шагнув в холл. Газовые лампы горели ярким огнем, а двери гостиной и столовой были открыты настежь. Видимо, Розалинда решила превратить дом в маяк, в надежде, что блудная дочь увидит его в ночи и отыщет дорогу обратно.

— Мадам, она дома! — крикнул Гюнтер. Розалинда не заставила себя ждать. Она царственно выплыла из гостиной, сопровождаемая своей подругой Клементиной и констеблем. Мать схватила Габриэллу за плечи и, тревожно оглядывая ее, запричитала:

— Силы небесные, Габриэлла, с тобой все в порядке? — удивленно взглянув на широкий мужской плащ, в который зябко куталась Габриэлла, Розалинда продолжила допрос с пристрастием: — Ты ранена? Больна? Что случилось с твоей прической?

— Все хорошо, мама, правда. Мне никогда в жизни не было так хорошо, как сейчас, — ответила Габриэлла с улыбкой, которая, как она надеялась, сойдет за романтическое блаженство.

— В таком случае потрудитесь объяснить, юная леди что это вам взбрело в голову бежать из дома на ночь глядя? — строго спросила Розалинда, но, почувствовав, что на нее смотрит несколько пар глаз, повернулась к констеблю и проворковала: — Благодарю вас, сержант, за то, что так быстро пришли мне на помощь. Можете отозвать своих людей. Моя дочь дома, цела, невредима, и ей ничто не угрожает.

Сержант пробормотал что-то насчет удовольствия помочь такой милой даме и, подозрительно посмотрев на Габриэллу, удалился.

Как только дверь за ним закрылась, Розалинда вновь повернулась к Габриэлле и со все возрастающим негодованием начала:

— Ты хоть представляешь себе, сколько людей беспокоилось и волновалось за тебя? Я снарядила целый отряд констеблей на твои поиски, и даже слуги отправились прочесывать улицы. Понимаешь ли ты, что может случиться с девушкой, которая прогуливается по ночам?

В этот момент Гюнтер как раз снял с Габриэллы плащ, и взорам окружающих открылись измятое, насквозь промокшее платье и ноги в одних чулках. А если добавить к этому растрепанные, свисающие мокрыми прядями волосы Габриэллы, совсем нетрудно представить, что почувствовала Розалинда, увидев дочь в таком виде.

— Боже милостивый! Ты выглядишь, как бродяга, — в голосе Розалинды звучал подлинный ужас, — Платье порвано… и где твои туфли? Да отвечай же наконец, что произошло?

— Ох, мама… самая прекрасная вещь на свете, — Габриэлла расплылась в улыбке. — Сегодня я влюбилась.

Слово «влюбилась» было последним, которое Розалинда ожидала услышать от своей дочери. Ей потребовалось несколько минут, чтобы прийти в себя и осознать смысл сказанного. Затем она рассеянно отдала Гюнтеру распоряжение о бокале хереса и теплом одеяле, обхватила Габриэллу за талию и затащила ее в гостиную.

— Ты влюбилась? На улице? И при этом выглядишь как утонувшая крыса? — она подвела дочь к камину и усадила ее в кресло. — Хорошо ли это, моя милая девочка?

— Да, да, мама. Это чудесно и восхитительно! — Габриэлла блуждающим взглядом обвела комнату, делая вид, что погрузилась в сладострастные воспоминания, и мечтательно продолжила: — Он такой красивый, сильный и благородный. Он спас меня от мерзких, порочных негодяев…

Увидев, что Розалинда побледнела и прижала усеянную бриллиантами руку к груди, Габриэлла торопливо добавила:

— Но тебе не стоит тревожиться. Он пришел вовремя и прогнал этих типов. Понимаешь, я попала под дождь, заблудилась, и тут вдруг откуда ни возьмись, появилась карета, — воодушевившись собственной выдумкой и приукрашивая ее на ходу, продолжала Габриэлла. — Мерзавцы пытались затащить меня внутрь, и, хотя я кричала и отбивалась, им это в конце концов удалось бы… если бы он не пришел мне на помощь.

— Херес, Клементина, быстро, — Розалинда махнула подруге, не отрывая взгляда от своей дочери. Рассказ Габриэллы захватил ее целиком.

— Он вырвал меня из лап негодяев и хорошенько отколотил их, — горделиво заметила Габриэлла, отпивая из бокала. Посмотрев на Розалинду, она заметила, что щеки той порозовели. Мать, казалось, искренне заинтересована ее рассказом. — Я была так напугана и растеряна, что с трудом могла выговорить собственное имя. Он тоже представился, а затем отвез меня в прелестный ресторан. Там я немного успокоилась, мы разговорились и… он держал меня за руки и заглядывал в глаза, — девушка мечтательно вздохнула и улыбнулась.

Розалинда была поражена — все это так не похоже на Габриэллу. Она бросила недоумевающий взгляд на Клементину с Гюнтером, и они ответили ей тем же. Крутая перемена, произошедшая в Габриэлле всего за несколько часов, озадачила даже привыкшего ко всему дворецкого, и уже одно это кое о чем говорило.

— Когда я окончательно пришла в себя, он дал мне плащ и отправил домой в своей карете, — говорила между тем Габриэлла. — А теперь, если вы не возражаете, я хотела бы подняться к себе. Я ужасно продрогла, устала и хочу как можно скорее переодеться, — Габриэлла поднялась с кресла и поплыла к двери, я… Доброй ночи, мама. До свидания, миссис Болт.

— Габриэлла! — воскликнула Розалинда. Ее оклик остановил девушку уже на пороге. — Но кто он? Кто этот мужчина, в которого ты влюбилась?

— О, разве я не сказала? — Габриэлла искренне рассмеялась, предвкушая, как вытянется лицо матери, когда она назовет имя своего спасителя. — Он граф. И к тому же молод, красив и сказочно богат.

— Граф? — Розалинда прямо-таки поперхнулась от удивления. — В самом деле граф?

— Да, граф Сэндборн, — объявила Габриэлла, упиваясь произведенным эффектом. — И вот еще что… я надеюсь, вы не станете возражать — я пригласила его завтра к пяти часам на чай. Ему так не терпелось познакомиться с тобой и засвидетельствовать свое почтение, что я не смогла отказать. О, не сомневаюсь, что когда ты увидишь графа, то тоже будешь очарована им, так же как и я.

Для вящей убедительности Габриэлла покружилась по комнате, изображая трепетное волнение, и взбежала вверх по лестнице, оставив окаменевшую от шока мать на попечение Клементины и Гюнтера.

— Нет, вы слышали — граф Сэндборн! — всплеснула руками Розалинда, совсем не картинно рухнув в кресло. — Днем она категорически отвергает любовь, страсть и романтику, а ночью заявляет, что влюбилась! И в кого бы вы думали? В графа!

Гюнтер, который в душе полностью разделял. Недоумение хозяйки, с обычной невозмутимостью подошел к бару и налил дамам бренди. Розалинда залпом проглотила свою порцию и, беспомощно глядя то на подругу, то на дворецкого, пробормотала:

— Не могу в это поверить. Просто какое-то стихийное бедствие… Ну почему из всех богатых титулованных мужчин Англии мою дочь должен был спасти именно тот, чья репутация заставит краснеть от стыда даже сутенера публичного дома? Бог мой, Сэндборн! Да это же полнейшая безнравственность и порочность.

— Этот точно не сможет содержать любовницу должным образом, — вставила Клементина. — И подряд очным джентльменом его трудно назвать, — задумчиво проговорила она, становясь рядом с подругой — и похлопывая ее по руке. — Таскается по борделям, волочится за женами друзей, а еще я слышала …

— Он дает повод для сплетен чаще, чем принц Уэльский, — перебила Розалинда. — Я удивляюсь, что Сэндборна до сих пор не укокошил на дуэли чей-нибудь рогатый муж, — Розалинда неподвижно смотрела в одну точку, пытаясь представить, что ждет ее впереди, и, не увидев ничего, кроме неприятностей, в изнеможении закрыла лицо руками. — Я так хотела, чтобы Габриэлла полюбила щедрого, галантного джентльмена. Я хотела, чтобы она полюбила мужчину, который неторопливо и осторожно познакомил бы ее с радостями любви, который осыпал бы мою дочь подарками и заботился о ее благополучии так же, как о своем… и вот что получила, — Розалинда подняла заплаканное лицо. — Моя маленькая Габриэлла и… граф Сэндборн.

Слезы градом покатились из ее глаз, и Розалинда лихорадочно принялась ощупывать корсет в поисках носового платка. Гюнтер предложил ей свой, и она уткнулась в маленький кусочек батиста, продолжая оплакивать свои несбывшиеся надежды.

Когда она снова заговорила, в ее голосе слышалось сдавленное скрежетание:

— Моя малютка влюблена в свинью. Однако худшее было еще впереди. Секунду спустя Розалинда вспомнила, что сказала Габриэлла, и громко застонала.

— И завтра эта свинья придет к нам на чай.

А в это время новоиспеченный возлюбленный Габриэллы сидел в своем личном номере в Le Ciel, потягивая бренди и смотрел на огонь, весело потрескивающий в камине. Сегодня ему предстояло еще одно свидание, ради которого он собственно и занял комнату «На небесах», но время тянулось ужасно медленно, и граф погрузился в воспоминания о предыдущем рандеву.

Первоначально Питер собирался перехватить ночную гостью Гладстона, расспросить ее, а затем уже доложить добытые сведения своему политическому посреднику. Однако случай свел его с восхитительной, но очень упрямой Габриэллой, которая нарушила этот тщательно продуманный план. Что ж, может быть, оно и к лучшему. От этой своенравной девчонки, пожалуй, будет больше пользы, чем от обычной проститутки. К тому же она чудо как хороша, а это тоже нельзя сбрасывать со счетов. Если графу Сэндборну выпадала возможность провести ночь в обществе хорошенькой молодой женщины, он от нее никогда не отказывался.

Начнись вечер так, как он спланировал, они сейчас возлежали бы на диване, тесно прижавшись друг к другу, пили шампанское и вели неторопливую беседу. Горячими поцелуями он растопил бы настороженность Габриэллы и уговорил бы ее выдать Гладстона. Минут за двадцать до встречи с более важными персонами с сантиментами было бы покончено, а красотка с почестями отправлена домой. Но все пошло наперекосяк, и теперь Питер сидел и недоумевал, как же он позволил событиям выйти из-под контроля?

Ответ на этот вопрос лежал на поверхности, но граф Сэндборн не видел его, потому что ожидал встретить шлюху, но Габриэлла была непорочна. Он ожидал, что ночная гостья поведает ему дешевую историю о домогательствах старого Уильяма, но услышал лишь рассказ о какао и шоколадных пирожных. Он надеялся соблазнить ее, но вместо этого она втянула его в какую-то нелепую сделку.

У Питера Сент-Джеймса было такое чувство, что под внешностью Габриэллы, если это конечно ее настоящее имя, скрывается нечто большее, чем видно глазу. Граф даже не знал, сердиться ему на себя или смеяться из-за того, что дал согласие на этот безумный заговор. Он обещал притвориться ее любовником! Уму непостижимо… Питер закрыл глаза и подумал, не имеет ли все это отношение к тому, что недавно он отметил свое тридцатилетие? Ибо говорят, что когда мужчине исполняется тридцать…

Послышался тихий стук в дверь.

— Войдите, — крикнул граф, не двигаясь с места.

В комнату скользнул мужчина в темном плаще и секунду постоял в тени, разглядывая кабинет и его единственного обитателя. Удовлетворившись увиденным, посетитель снял шляпу и прошел вперед.

— Вы рано, Тоттенхэм — заметил Питер, поворачиваясь к нему.

— Раут закончил раньше, чем я полагая, — ответил мужчина.

— Какое совпадение, — Питер сдавленно рассмеялся. Со мной сегодня произошла та же история.

Его слова заставили полковника Тоттенхэма, члена парламента от консервативной партии, остановиться. Он верно оценил настроение Питера, подошел к столу и налил себе бренди.

— Следовательно, вы не добыли информацию, на которую мы рассчитывали. Я вас правильно понял?

— Совершенно правильно, мой друг. Старик совершил очередную ночную вылазку, и я своими глаза видел, как он подобрал девчонку на улице. Был жуткий ливень, поэтому он повез милашку прямиком в свою официальную резиденцию, где продержал ее примерно полчаса. Я поймал красотку, когда она уходила, и допросил. Ничего.

— Что значит «ничего»? — полковник дернулся, как от укуса змеи. — Проклятье! Мы наблюдаем; мы ждем, когда же старый пень сделает наконец-то хоть неверный шаг, и тут вдруг вы заявляете, что ничего не добились, — Тоттенхэм оперся рукой на каминную полку и пристально посмотрел на графа. От его глаз не укрылись ни высокомерно небрежная поза Сэндборна, ни напряжение, которое Питер тщательно скрывал. — Вы уверены, что гостья Гладстона ничего не знает?

— Абсолютно, — спокойно ответил Питер. — Я испробовал все виды убеждения, но тщетно. Девчонка твердила только одно: старик угостил ее какао с пирожными, прочитал лекцию о нравственном образе жизни, а затем она воспользовалась моментом и улизнула.

— Пирожные и какао? Вот дьявольщина! — Тоттенхэм развернулся и сделал большой глоток бренди, силясь обуздать свое нетерпение. — Нам известна ахиллесова пята старика, и все равно мы не можем поймать его на месте преступления. — Он бросил на Питера многозначительный взгляд. — Вам, конечно, известно, что некоторые лица будут очень недовольны подобным развитием событий.

Граф Сэндборн кивнул. Он знал, что некий аноним, тот, который послал Тоттенхэма завербовать его на это задание, очень хочет увидеть, как могущественный и самодовольный Уильям Гладстон вылетит из кабинета министров раз и навсегда.

Премьер-министр Гладстон был в лучшем случае большим оригиналом и буйнопомешанным предателем в худшем. Его называли по-всякому, начиная от позора империи и коммуниста и закапчивая сумасшедшим изменником. А уж о пристрастии сэра Уильяма к проституткам в высших эшелонах власти знали абсолютно все. Да и сам он никогда не делал из своей слабости тайны. Загвоздка была лишь в том, что уличить его в этом не представилось возможным. Ну, ничего, старый лис хитер, а Питер Сент-Джеймс терпелив. Настанет день, и Гладстона с высокой трибуны можно будет обвинить в распутстве, и тогда ему конец. Ведь в общественном мнении от развращения женщин, которых сэр Уильям якобы исправляет, до разложения правительства, которое он якобы возглавляет, — всего один шаг.

Однако одних слухов для свержения Гладстона было явно недостаточно. Прежде нужно раздобыть доказательства, а чтобы этим доказательствам поверили, его обвинителем должен стать человек влиятельный и пользующийся доверием как в политических, так и в светских кругах.

— Со стариком надо срочно что-то решать, — раздраженно заявил Тоттенхэм. Он уже одной ногой в могиле и твердо намерен забрать туда с собой всю аристократию. Этот пижон опирается на вечно хныкающий либеральный сброд и «визжащее сестринство», которые все пороки нации вешают на знать. Он опирается на тех, кто изображает нас алчными чудовищами, а шлюх «несчастными совращенными дочерьми». Я уверен, что поддержка постановления «Об инфекционных заболеваниях — это только цветочки, ягодки еще впереди. Поверь мне, Питер, старик замышляет погубить весь класс землевладельцев.

— Не думаю, — задумчиво проговорил Сэндборн. — Скорее он замышляет извести привилегии и грех. Для всех, кроме себя, разумеется. А вот этого, мой друг, я не могу ему позволить. Если он допускает полную отмену законов и в то же время пытается запретить проституцию, то я верю, что ему действительно удастся переделать Англию по своему образу и подобию. Не пройдет и десятилетия, как мы превратимся в нацию лицемеров.

Несмотря на то, что Питер был очень терпелив, одной вещи он терпеть не мог — лицемерия.

Граф Сэндборн считал, что все люди по сути своей абсолютно одинаковы. И политический деятель, и ремесленник, лорд и сапожник в основе своей похожи. У них одинаковые потребности и желания: еда, Кров, уважение близких и ублажение плоти. А это в Левого очередь значит, что мужчины вроде Уильяма Гладстона, которые выносят приговор страстям обывателей, тем временем тайно удовлетворяя свои собственные грязные желания, являются худшими из лицемеров. И нет им прощения.

Придерживаясь этой прямолинейной философии, Питер заработал себе репутацию здравомыслящего ; и беспристрастного человека. Но та же самая прямота, перенесенная на личную жизнь, навлекла на Питера немало бед. Его собственная мать, леди весьма строгих правил, считала своего сына развратником и повесой. Для тех же знатных особ, которые решили разоблачить и низвергнуть Гладстона, положение Питера в свете, его знакомства и открытое презрение ко лжи оказались весьма кстати. — Лучшую кандидатуру на роль обвинителя сэра Уильяма Гладстона трудно было отыскать. Так граф Сэндборн познакомился с полковником Тоттенхэмом.

— Не стоит так расстраиваться, дорогой друг. Я лично не считаю сегодняшний вечер потерянным, — продолжал Питер. — Мне удалось убедить девчонку еще раз увидеться с Гладстоном. Потом она расскажет о том, как прошла их встреча. Может статься, в первый раз старик просто заигрывал с ней.

— О, это уже кое-что, — Тоттенхэм выпрямился и поставил свой бокал на столик. — Я знал, что мы можем рассчитывать на вас, Сэндборн. Наши люди следят за Гладстоном день и ночь, они сообщат вам о его передвижениях. Я же со своей стороны попробую добыть информацию о его планах на будущее. Хотя никогда не знаешь, что ему взбредет в голову и когда он решит отправиться на очередную «ночную прогулку».

Питер кивнул.

— Как только у меня появятся доказательства, я дам вам знать. Полагаю, ждать этого осталось недолго.

Тоттенхэм попрощался и вышел так же осторожно, как и вошел. Питер посидел еще некоторое время у камина, раздумывая, отправиться ли ему в клуб или вернуться домой и завалиться спать. Так ничего и не надумав, он залпом осушил бокал и нервно зашагал по комнате. От мрачных мыслей Питера отвлек приход лакея, который сообщил, что карета графа вернулась. Услышав это, Питер Сент-Джеймс схватил шляпу, перчатки и быстро пошел к выходу.

Дождь уже перестал, и в воздухе висел лишь легкий туман. Тщательно обходя лужи, граф Сэндборн добрался до своего экипажа, и, встав на подножку, окликнул кучера.

— Куда ты отвез ее, Джек?

— Туда, куда она приказала, милорд. На Итон-сквер, двадцать один.

— Она вошла в заднюю или переднюю дверь?

— В переднюю, милорд, определенно в переднюю. От мрачного настроения Питера не осталось и следа. Девчонка назвала ему настоящий адрес, так, может быть, и в остальном она не лгала? Дай-то Бог!

— Домой, Джек, — приказал Питер, удовлетворенно откидываясь на спинку сиденья.

Ночной ливень словно умыл Лондон. Со стен исчезли неизменные сажа и копоть, а воздух стал чист и прозрачен. Люди высыпали на улицы, насладиться свежестью и ярким солнцем. Ясный день стал настоящим праздником для торговцев: от покупателей не было отбоя. То тут, то там раздавался смех и, казалось, сама атмосфера заражена весельем.

Настроение графа Сэндборна ничуть не соответствовало всеобщему ликованию. Питер угрюмо сидел в карете и ежеминутно смотрел на часы. Он опаздывал. Намного опаздывал. Это было неприлично само по себе, а если учесть то, что он едет в незнакомый дом, его опоздание превращалось просто в катастрофу. Было от чего прийти в уныние. И еще неизвестно, как его встретит мать Габриэллы. Вы думаете, это так легко — предстать перед дамой и заявить, что страстно влюблен в ее дочь? Питер Сент — Джеймс так не думал.

Задор и пыл вчерашнего вечера угасли, и сейчас графу Сэндборну было немного не по себе. И зачем только он принял предложение Габриэллы или как ее там? Сейчас их соглашение казалось Питеру смехотворным и даже в некоторой степени унизительным. Как выглядит девушка, он почти не помнил, и, может быть, при свете дня она не покажется ему такой уж пленительной. Эх, если бы не старик Гладстон, Питер с удовольствием плюнул на все и покатил в клуб.

Карета постепенно замедляла ход и, наконец, остановилась перед большим домом в итальянском стиле. Граф огляделся по сторонам и пришел к выводу, что это, пожалуй, самый роскошный особняк на площади. Серый камень, из которого он был сложен, и изящная лепнина выглядела очень величественно. Приглядевшись, он заметил табличку с номером дома. Двадцать один. Все равно, если, конечно, девчонка не наврала ему с три короба. Расправив плечи, Питер поднялся по ступенькам к черной лакированной двери и позвонил.

В дом Питера впустил какой-то тевтонский рыцарь, судя по манерам, исполняющий здесь обязанности дворецкого. Слуга, а это был конечно же Гюнтер, кто же еще, почтительно принял шляпу, перчатки, трость и, оставив гостя любоваться кафельными плитками пола, неторопливо пошел к дверям гостиной.

Оставшись один, Питер Сент-Джеймс изумленно присвистнул. Дом, в котором он оказался, нисколько не напоминал бордель. Массивная мраморная лестница, стены, усеянные коринфскими пилястрами, дополняли классический характер архитектуры. Граф ощутил забавное чувство неловкости. Он и не предполагал, что его ночная гостья живет в частном и к тому же очень красивом доме.

Вернулся дворецкий и, поклонившись, пригласил его в гостиную. При этом он слегка прищелкнул каблуками, а может быть, Питеру это только показалось.

После того как «тевтонский рыцарь» объявил его имя и титул, граф, выдержав приличествующую его званию паузу, вошел в комнату. Готовый ко всему, он все-таки был поражен и едва удержался от того, чтобы не присвистнуть вторично. Холл был очень красив, но гостиная, в которую он попал, являла собой истинное произведение искусства. Большие окна, задрапированные тяжелыми бархатными портьерами, мебель, обитая прекрасными гобеленами и парчой, зеркала в позолоченных рамах делали комнату уютной и комфортабельной.

В центре перед роскошным резным камином сидели четыре женщины. Они были одеты по последнему писку моды; каждая в элегантном шелковом платье, эффектной шляпке и тонко расшитых перчатках. Все, кроме одной. Эта единственная была облачена в поразительно красивое зеленое платье, выгодно оттеняющее белизну ее кожи. Когда женщина с улыбкой на лице пошла к нему навстречу, Питер едва не лишился дара речи. Приветствующая его дама была точной копией Габриэллы. Только копией более зрелой и утонченной, а в остальном сходство было просто поразительным. Те же волнистые светлые волосы, огромные голубые глаза, пленительный, изогнутый в лукавой улыбке рот…

— Граф Сэндборн, — гортанно произнесла женщина. — Добро пожаловать в мой дом.

— Я счастлив, мадам, что вы согласились принять меня. А учитывая столь короткий срок уведомления, я расцениваю ваш поступок Как подлинное великодушие.

Он взял ее руку и поднес к губам, внутренне негодуя на себя за то, что не удосужился даже спросить у Габриэллы имя ее матери. Впрочем, до того ли ему было вчера?

— Да, уведомление было коротким, — согласитесь она и повела Питера к остальным дамам. — Но моя малютка Габриэлла была так настойчива, что убедила меня принять вас. Вам ведь должно быть известно, как она умеет убеждать?

Граф вежливо улыбнулся. Он припас для маленькой интриганки совсем другое слово, и звучало оно отнюдь не как «убеждать».

— Дорогой граф, позвольте представить вам моих подруг.

Они остановились у кресла, в котором сидела хорошенькая черноволосая женщина, чью внешность можно было назвать пикантной, не испытывая никаких угрызений совести.

— Женевьева Франсет, уроженка Парижа.

— Рад с вами познакомиться, миссис Франсет, — пробормотал Питер, целуя томно протянутую руку. Под пронзительным взглядом Женевьевы он почувствовал себя напроказившим школьником, которому выставляют отметки за поведение.

— Миссис Клементина Болт, — продолжала хозяйка, беря его под руку с той грациозной фамильярностью, которая ясно дает понять, что эта женщина привыкла не только дотрагиваться до мужчин, но и манипулировать ими.

Питер попытался вспомнить, что же Габриэлла говорила ему о своей матери, но в голове крутились только обрывки фраз. Романтична… любит шампанское. .. страстная любовь… и еще что-то о прагматизме и хладнокровии. Что ж, девчонка наблюдательна и очень верно обрисовала свою мать. Но ведь это… Это значит, что Габриэлла сказала правду!

Питер был потрясен. С трудом придя в чувство, он обнаружил, что стоит перед полногрудой, рыжеволосой женщиной, чья искусственная бледность говорила о бесконечной и, увы, тщетной борьбе с веснушками.

— Очень приятно, миссис Болт, — выдохнул он, запечатлев легкий поцелуй на ее руке.

— А это миссис Ариадна Баден-Пауэлл, — потянула его хозяйка к третьей гостье, высокой стройной женщине с каштановыми волосами и глазами как у кошки.

На шее она носила небольшое состояние в виде .нитки прелестного жемчуга. Ариадна вопросительно приподняла одну бровь и протянула Питеру руку, но не для поцелуя, а для рукопожатия, которое не оставило места старомодной галантности.

— Граф Сэндборн, — процедила она. — Наконец-то мы с вами познакомились. У нас есть общий друг, и он очень много рассказывал мне о вас.

— В самом деле? — искренне удивился Питер. — И кто же это, позвольте узнать?

— Джеральд Грейвс, лорд Тависток, — ответила она с собственнической, как показалось Питеру, интонацией.

— Джеральд? Ах, да, старина Тависток, — отозвался он, пожалев о своих словах уже в момент их произнесения. Пытаясь исправить положение, он только усугубил свой промах, сказав: — Простите, но я думал, он умер.

— Да, .в прошлом году, — подтвердила миссис Баден-Пауэлл и откинулась на спинку кресла с таким видом, словно ей до сих пор тяжело об этом вспоминать. — Он умер у меня на руках, — добавила она и прикрыла глаза рукой, давая понять, что аудиенция закончена.

Ее признание застигло Питера врасплох. Ясно, что она была любовницей старика, но как принято обращаться к скорбящей любовнице? Поразмыслив, Питер остановился на нейтральном:

— Мои соболезнования, мадам. Лорд Тависток был настоящим джентльменом.

— Да, да, вы правы, — пробуждаясь от транса, согласилась Ариадна. — Джентльмен старой закалки, как говорится. Благородный, честный, щедрый…

— Тогда вы должно быть знаете и Эддисона Савоя, лорда Кэньона, — спросила хозяйка, усаживая Питера в кресло с высокой спинкой. — Сэр Эддисон был большим другом нашей Женевьевы. А Дикки Говард, лорд Батлзфорд — давний знакомый и наперсник моей подруги Клементипы.

Сэндборн кивнул каждой женщине по очереди. Нетрудно было догадаться, что название господа, ныне почившие, были их любовниками. Питер пробормотал какие-то сочувственные слова и исподтишка поглядел на хозяйку дома, гадая, кому же принадлежит она? Тоже лорду? Скорее всего да, и судя по обстановке, это очень состоятельный человек и, конечно же, джентльмен. Он перебрал всех своих богатых и титулованных знакомых, которые имели пассий на стороне, но ни одного из них не смог представить рядом с матерью Габриэллы.

— Дорогой граф, с вашей стороны было очень мило прийти сюда и составить нам компанию за чаем, — проворковала хозяйка. — Когда Габриэлла рассказала мне о своих злоключениях, я пришла в ужас. Мы обе в огромном долгу перед вами, ваша светлость.

Питер механически улыбнулся в ответ, недоумевая, что же такого «ужасного» наболтала хитрая девчонка своей мамаше.

— Это ваша дочь сделала мне честь, мадам. На моем месте любой поступил бы так же.

— Думаю, мы можем обойтись без «мадам», лорд Сэндборн. Обычно меня называют миссис Леко, — она игриво посмотрела на графа и добавила: — Но вы можете звать меня просто Розалиндой. Учитывая те отношения, которые завязались у вас с моей дочерью, полагаю, это не будет выглядеть фамильярно.

Розалинда Леко! Глаза Питера округлились. Так вот куда он попал! Неужели это та самая Розалинда — любовница герцога Карлайлза?

О любовной связи герцога в свете ходили легенды. Говорили, что он содержит сказочную красавицу, но никто ее никогда не видел. Она не посещала излюбленные места полусвета, такие как скачки, рестораны и сомнительные вечеринки. И сам пэр после смерти жены оставил общество и посвятил себя целиком своей дорогой Розалинде.

Внезапно Питер понял, кто такая Габриэлла. Она и есть то самое таинственное «дитя любви», которое Розалинда, не без помощи герцога, разумеется, произвела на свет. Габриэлла — дочь герцога… Соблазнительный плод страстного и запретного союза. Боже, во что он впутался!

— Скажите, ваша светлость, — продолжила Розалинда, пристально наблюдая за сменой выражений на лице Сэндборна. — Почему вы, элегантный, знатный, богатый молодой человек, до сих пор не женаты? Насколько мне известно, вы никогда не были даже обручены. Неужели не нашлось ни одной женщины, которая завоевала бы ваше сердце?

Слова Розалинды не оставили сомнений в том, что она хорошо знакома с его репутацией повесы.

— Видите ли, миссис Леко, я э-э… человек, превыше всего ставящий личную свободу, — промямлил граф, с трудом приходя в себя после сделанного им открытия. Он нервно забарабанил пальцами по подлокотнику кресла, подыскивая правдоподобное объяснение внезапной перемене в своем образе жизни. Что же ей ответить? А что-то ответить необходимо, ведь он пришел в этот дом как потенциальный любовник Габриэллы.

— Значит, вы любите свободу и не желаете связывать себя узами брака? — зондировала почву Розалинда. — Вы надеюсь, понимаете, что это дает мне право задать вам несколько вопросов.

— Вопросов? — тупо переспросил Питер, чувствуя, как у него засосало под ложечкой.

— Да, вопросов. И вполне определенных. Вы уверены, что вам нужна именно любовница, а не просто «партнер по сексу»?

Питер оцепенел. Такой прямоты он не ожидал даже от знаменитой куртизанки. Поистине ее практичность сделала бы честь любому торговцу скобяным товаром.

— О, я вполне уверен в этом, мадам, — горячо заверил Питер. — Свет рампы, шумные компании, скачки — все это меня больше не привлекает. Я чувствую, что нуждаюсь в наслаждении другого рода, — Питер Сент-Джеймс искренне надеялся, что Розалинда примет это объяснение за чистую монету.

— Вы хотите сказать, что подобное наслаждение вам уже известно? — подала голос Женевьева. — Вы были влюблены?

— Как долго длилась ваша связь? — заинтересованно спросила Клементина, чуть подавшись вперед.

— И что это была за женщина? — потребовала ответа миссис Баден-Пауэлл. При этом вид у нее был такой, словно она в любой момент готова наброситься на него.

К допросу с пристрастием Питер не был готов. Он привык к тому, что женщины предлагают ему себя сами, а тут он вынужден доказывать свою состоятельность. И главное где? В нарядной гостиной за чаем! Ну уж нет, граф Сэндборн не распространяется о своих амурных делах и не намерен изображать из себя тушку курицы, которую придирчивая хозяйка вертит на базаре, раздумывая — брать или не брать. Питер выпрямился и с плохо скрываемым раздражением проговорил:

— Ну, какой же мужчина не увлекался представительницами прекрасного пола? — дипломатичность этого суждения удивила даже его самого. — Однако все знают, что ранние привязанности редко бывают долговечны. Рассудительность и умение разбираться в людях приходят с возрастом. Признаюсь, до сих пор я не до конца сознавал произошедшую со мной перемену, но, увидев Габриэллу, понял, что все остальные блага мира мне больше не интересны.

Розалинда обменялась многозначительными взглядами с подругами и спросила:

— И чем же вас пленила наша Габриэлла?

— Пленила… да, это именно то слово. Она взяла меня в плен, опутав своими чарами, — разошелся Питер, входя во вкус новой игры. — Ее красота и очарование околдовали меня, — он огляделся. — Но где же Габриэлла?

Разве она к нам не присоединится? А я так надеялась увидеть королеву моего сердца.

— Ну, разумеется, — ледяным голосом ответила Розалинда, взглядом пригвождая его к месту. Ее критический взгляд, брошенный на пустые руки Питера, объяснил холодность тона. Ни цветов, ни шоколада… Человек, который не позаботился об элементарных знаках внимания, не заслуживает другого обращения. — Габриэлла скоро спустится к нам, а пока вам придется довольствоваться нашим обществом. Моя дочь — еще очень юная и неопытная девушка, и ее эмоции иногда бегут впереди здравого смысла. Как мать я должна предостеречь ее от каких бы то ни было ошибок, надеюсь, вы меня понимаете?

Взгляд, которым она одарила Сэндборна, ясно говорил о том, что, несмотря на древнейшую профессию, ей не чужда добродетель. В широком понимании этого слова, разумеется.

— Я понимаю и восхищаюсь вами, мадам — натянуто улыбаясь, ответил Питер.

Розалинда кивнула и вновь посмотрела на своих товарок, словно спрашивая у них совета, стоит ли продолжать? Подруги безмолвно дали ей утвердительный ответ, и Розалинда спросила:

— Полагаю, вы состоите членом какого-нибудь клуба?

— Да, и даже не одного, а нескольких.

— Вы предпочитаете обедать там или держите своего повара?

— У меня есть повар, но иногда я обедаю в клубе.

— В клубах и ресторанах всегда так шумно, — недовольно заметила Розалинда, — насколько лучше тихая трапеза в компании приятного, понимающего собеседника.

Питер поспешил с этим согласиться и был награжден благосклонной улыбкой. После этого ему задали не меньше дюжины вопросов, целью которых было выяснить его планы на будущее, размеры винного погреба, местоположение родового имения, фамилию ювелира, услугами которого он пользуется, и многое-многое другое.

Розалинда оценивала Сэндборна как породистого скакуна. Будь ее воля, она не преминула бы заглянуть ему в рот и проверить, хороши ли зубы. Питеру с трудом удавалось сохранить самообладание. В аристократическом обществе никто не стал бы вслух интересоваться его платежеспособностью и брезгливо кривить губы, услышав, что он держит деньги в «Эспрей и К», а не в «Эгньюз Гаррард» на Бонд-стрит. Однако здесь в полусвете, где все перевернуто с ног на голову, это было не только возможно, но и необходимо. Здесь женщины выносят приговор мужчинам, точно так же, как мужчины обсуждают достоинства женщин в так называемом приличном обществе.

После некоторой паузы Розалинда взглянула на пылающее лицо Питера и, удовлетворившись тем, что увидела, сказала;

— Итак, ваша светлость, я по-прежнему жду ответа на вопрос, что же так пленило вас в моей Габриэлле?

Питер мог поклясться, что все окружающие его дамы считают этот вопрос самым главным в их сегодняшней беседе. Если ту экзекуцию, которую они ему учинили, можно назвать беседой.

— Она… прелестна, — проговорил Питер, хватаясь за первое пришедшее ему на ум слово. — Восхитительна, совершенна…

— Возможно, — с уксусно-медовой улыбкой отозвалась Розалинда. — Если вам нравятся босые, насквозь промокшие, перепуганные школьницы, то это, безусловно, так.

Шевеля мозгами, Питер Сент-Джеймс понял, обычной лестью эту дамочку не возьмешь.

— Габриэлла умна, артистична и… совершенно непредсказуема, — честно признался Питер.

— Ну, это очевидно. Девушка с другими наклонностями не стала бы бегать по лондонским улицам ночью под проливным дождем, — Розалинда вздернула подбородок, явно бросая ему вызов.

Граф Сэндборн сделал глубокий вдох и бросил испепеляющий взгляд на своего инквизитора. Мадам Леко прямолинейна и настаивает на правде, а не на эфемерных любезностях? Прекрасно, он представит ей правду, и тогда посмотрим, действительно ли великолепная Розалинда хочет ее слышать. Наверняка она, как и большинство женщин, только утверждает, что жаждет истины, а на самом деле предпочитает сладость обмана.

— Честно говоря, я и сам не могу понять, что привлекло меня в этой маленькой сумасбродке, — с обезоруживающей искренностью проговорил Питер. — Единственное, что я могу сказать вам наверняка, так это то, что мои пальцы горят, кровь бросается в голову, а в паху начинает зудеть при одном взгляде на Габриэллу. Вчера она меня рассмешила, заставила задуматься и остановиться. Видит Бог, уже одно это ставит ее на голову выше всех остальных женщин.

Лица стареющих куртизанок вытянулись от удивления, а в глазах забегали веселые искорки. Глядя на них, Питер понял, что этот раунд выиграл он.

— Обязуюсь быть щедрым и выполнять любые прихоти Габриэллы, — добавил граф для пущей убедительности и увидел, как лицо Розалинды расплылось в довольной улыбке.

Розалинда величественно поднялась и резко дернула шнурок звонка. Дворецкий в своих блестящих латах появился незамедлительно.

— Гюнтер, пригласи Габриэллу присоединиться к нам.

Глава 5

А в это время Габриэлла, сидя за столом в своем будуаре, запечатывала конверт.

— Ради Бога, осторожнее! — взмолилась ее служанка Ру, с тревогой глядя на испачканные чернилами и воском пальцы девушки. — У вас совсем не осталось времени, чтобы переодеться. Его светлость уже здесь.

Служанка отложила конверт в сторону и принялась, ловко орудуя бумажной салфеткой, стирать чернила с пальцев своей хозяйки.

— И запомни, ты должна отнести письмо сразу же, как только я спущусь вниз. Обещай мне, Ру.

— Oui, Oui[4], мисс Габриэлла, обещаю, — заверила ее маленькая француженка.

В эту ночь Габриэлла совсем не ложилась. Тяжелые мысли и мрачные предчувствия не давали ей спать. Правильно ли она сделала, доверившись Питеру Сэндборну? Сработает ли ее план, и хватит ли у графа терпения исполнять роль мнимого любовника до тех пор, пока она не подыщет себе мужа? Да и где его вообще искать…

Габриэлла была вполне уверена в своих силах и считала, что сумеет очаровать любого мужчину. Проблема заключалась только в том, что ей негде с этим мужчиной познакомиться. Не в доме же у матери в самом деле! Те джентльмены, которые приходят к Розалинде, во-первых, давно женаты, а во-вторых, их отнюдь нельзя назвать порядочными людьми.

Промучившись до самого утра, Габриэлла так и не нашла ответа на вопрос где? В изнеможении упав на кровать, она зарылась головой в подушку и зарыдала. Она так и плакала бы до самого вечера, если бы Ру не принесла ей чашку чая и свежие газеты. Габриэлла мельком взглянула на «Тайм» и «Пэлл Мэлл Газетт», и тут ее осенило. Газеты!

Теперь она знала, что нужно делать.

Ру заставила Габриэллу встать на ноги и тщательно расправила ряд оборок, спускавшихся вниз по переду платья. Затем она подколола выбившийся локон, отошла и, оглядев свою хозяйку, удовлетворенно кивнула.

Габриэлла посмотрела на часы и изумленно ахнула. Прошла уже четверть часа, а мать до сих пор не прислала за ней. Что же могло их так задержать?

— Скажи мне, пожалуйста, ну, о чем она может говорить с ним пятнадцать минут? — обратилась она к Ру, нервно расхаживая по комнате.

— Она ваша мать и naturellement[5] говорит о вас, — пожала плечами Ру.

— С какой стати им говорить обо мне! — негодующе воскликнула Габриэлла. — Я надеюсь, что Розалинда, очарованная титулом и манерами графа, позовет меня вниз и, увидев, как мы увлечены друг другом… — девушка нахмурилась, раздумывая, каким же должен быть следующий шаг. — Благословит нас и отпустит на прогулку в Гайд-парк.

— С каких это пор ваша матушка делает то, чего от нее ожидают? — покачала головой Ру. — Она хозяйка дома и правит балом, разве не так?

Габриэлла попятилась и плюхнулась на диван, нимало не заботясь о мнущихся складках пышной юбки. Ру права. Обдумывая свой план, Габриэлла не учла одной вещи — проницательности Розалинды. Уж в чем в чем, а в вопросах любви ее трудно было обмануть. Со все возрастающей тревогой девушка подумала о тех осколках амурной мудрости, которую мать тщетно пыталась вбить ей в голову. И как она могла быть так наивна! Ведь Розалинда стоит на вершине Лондонского полусвета и знает мужчин как никто другой. Ей не составит труда разобраться в истинных причинах, побудивших графа прийти к ним в дом.

Беспокойство Габриэллы усилилось. Сможет ли лорд Сэндборн убедить мать в том, чего на самом деле нет? Сейчас девушка уже не могла припомнить, почему же она решила, что Питер будет подходящей кандидатурой на роль «идеального любовника». Что если она ошиблась? Ею овладело отчаяние.

— Они сейчас там внизу, — простонала она. Габриэлле оставалось надеяться только на то, что Сэндборн знает правила игры не хуже самой Розалинды и сумеет дать ей отпор.

Гюнтер появился в дверях как раз в тот момент, когда Габриэлла окончательно уверилась в том, что ее план провалился.

— Миссис Леко просит мисс Леко спуститься вниз, — невозмутимо проговорил он, словно не замечая того, что девушка вот-вот упадет в обморок.

Габриэлла вскочила на ноги и подбежала к трюмо. Она должна спуститься в гостиную с блаженной улыбкой на лице и выглядеть при этом немного взволнованной. Вместо улыбки получалась какая-то кривая ухмылка, зато взволнованности было хоть отбавляй.

Ру ни на шаг не отходила от своей хозяйки:

Она щипала ее за щеки, пытаясь вызвать хоть подобие румянца, расправляла шелковые фиалки, которые девушка помяла, пока сидела, и волновалась не меньше самой Габриэллы.

— Отстань, Ру, — отмахнулась Габриэлла, продолжая колдовать над своим лицом. Ей никак не удавалось придать ему то выражение, какое бывает у всех девушек, когда им предстоит встреча с любимым мужчиной. На лице упрямо отражались только страх и тревога.

— Если вы не светитесь от радости, то у вас хотя бы платье должно быть в порядке, — резонно заметила Ру.

— Если я войду в гостиную с такой миной, на мое платье никто и внимания не обратит, — возразила Габриэлла, еще раз косо улыбнулась зеркалу и поспешила вниз.

Но Габриэлла ошиблась. В первую очередь четыре пары женских глаз нацелились именно на платье, которое, по замыслу портнихи, должно было выставить напоказ все прелести юной плоти. Потом взгляды перенеслись на графа. Найдет ли он соблазнительным изгибы девичьей фигуры и каскад белокурых локонов, спускающихся на плечи? Решив, что найдет, женщины едва заметно кивнули одна другой и удовлетворенно откинулись на спинки кресел.

Габриэлла растерянно остановилась в дверях, силясь выжать из себя восторженную улыбку.

— А вот и Габриэлла, — провозгласила Розалинда, поднимаясь с кресла и настороженно глядя на дочь.

Граф тоже тотчас вскочил на ноги и повернулся к своей «возлюбленной». На миг Габриэлла онемела от удивления. До чего же он красив! Высокий, широкоплечий, невероятно элегантный. В прекрасно скроенном утреннем смокинге, серых брюках и шелковом галстуке того же цвета, Питер Сент-Джеймс был просто неотразим. Его черные волосы, разделенные аккуратным пробором и зачесанные назад, обрамляли классическое, словно сошедшее с картины старых мастеров лицо, а бездонные карие глаза светились умом и… вожделением.

Габриэлла затаила дыхание. Неужели это тот самый мужчина, с которым она заключила сделку менее суток назад?

— Габриэлла, — выдохнул он, тоже пораженный ее красотой. Эта высокая, стройная, изящно одетая девушка ничуть не походила на ту мокрую замарашку, которую он подобрал вчера на улице.

Их руки соединились, и Габриэлла почти успокоилась, но тревожный блеск его глаз предупредил ее о том, что бой еще не закончен.

— Габриэлла, дорогая, мы тут немного побеседовали с твоим графом, — вырвал ее из оцепенения голос Розалинды. — Входи и присоединяйся к нам, милая. Гюнтер сейчас принесет чай.

Твоим графом! Габриэлла почувствовала, что краснеет. Девушка кожей ощущала пристальный взгляд матери. Розалинда явно оценивала ее поведение, и Габриэлла поняла, что испытательный срок еще не закончен. Устроившись в кресле, она подумала, что будет нелишним проводить Питера томным взглядом, пока тот идет к своему месту, а заодно воспользоваться возможностью полюбоваться его безупречной осанкой и плавной, уверенной походкой. Габриэлла пыталась увидеть его глазами матери, и увиденное вызывало у нее вздох облегчения. Питер Сент-Джеймс был совершенен в земном, пугающе плотском смысле.

Поймав себя на этой мысли, Габриэлла испуганно заморгала, стараясь избавиться от наваждения, но тут заметила, что граф тоже разглядывает ее с откровенным любопытством. В приличном обществе подобное поведение расценили бы как публичное оскорбление. Зардевшись еще пуще, девушка отвернулась и разозлилась на себя. Сейчас не время корчить благовоспитанную недотрогу. В конце концов граф пришел сюда затем, чтобы предложить свои услуги в качестве… любовника. Так какого же поведения от него нужно ожидать?

Заметив, что щеки девушки порозовели, а ресницы, затрепетав, смущенно опустились, Питер почувствовал, что его негодование рассеялось как утренний туман. Теперь он знал, что привело его в этот дом. Габриэлла! Она была прекрасна, восхитительна… Он скользнул глазами по округлым плечам, пышному бюсту, и тонкой талии, мысленно срывая пышные оборки и раскрывая соблазнительные изгибы под ними. Черт, да она вполне распустившийся цветок, нежный и ароматный.

Гюнтер закончил сервировать стол, и Розалинда, взявшись сама разливать гостям чай, приступила к светской беседе. Темой ее она выбрала приближающееся лето.

— Обычно мы скрываемся от жары на побережье, — нарочито небрежно начала она. — Но герцог все еще на сафари, и я решила остаться пока в городе. Да и Габриэлле следует получше познакомиться с Лондоном. А вы, ваша светлость, покидаете город на лето?

— Я еще не решил, — ответил Питер, с благодарной улыбкой принимая чашку чая. — У меня есть поместье в Сассексе, это недалеко от побережья, и я люблю там бывать. Морской бриз в июльскую жару — что может быть лучше, — мечтательно проговорил он, но перехватив испуганный взгляд Габриэллы, быстро добавил: — Впрочем, нынешним летом я думаю остаться в Лондоне. Лето в городе тоже имеет свои… э… преимущества.

Габриэлла уткнулась в свою чашку, гадая, заметила мать ее маневр или нет. Убедив себя, что все в порядке, она подняла лицо и на всякий случай растянула губы в улыбке, которая должна была означать: я-влюблена-и-очень-счастлива.

— Alors[6], ваша светлость, вы нисколько не пострадали от вчерашней потасовки и даже извлекли из нее кое-какую выгоду для себя. А? — лукаво заметила Женевьева. — Вы вели себя как настоящий рыцарь.

— Потасовки? — чашка Питера застряла на полпути ко рту. Габриэлла сделала страшные глаза, но ничего не могла ему подсказать. Эх, надо было договориться заранее.

— Ну как же, вы так ловко отделали этих мерзавцев, — вставила простодушная Клементина. — Их следовало бы засадить за решетку, вот что. Именно так поступают с подобными негодяями у нас в Йорке.

— За решетку, — убитым голосом повторил Питер, уже ровным счетом ничего не понимая.

Габриэлла решила, что пришла ее очередь спасать положение.

— Не смущайтесь, граф, — с обворожительной улыбкой проворковала она. — Я все-все рассказала маме. И то, как вы бросились мне на помощь и вырвали из лап тех отвратительных типов, которые пытались затащить меня в свою карету, и то, как любезны вы были потом.

— Ах, да, парни в карете, — после опасно долгой паузы, наконец, произнес он. — Уже стемнело, и к тому же пошел дождь, так что я не разглядел их лиц.

— Кто бы мог подумать, что вы, граф, способны, забыв обо всем, бороться спасать одинокую девушку, — ядовито промурлыкала Ариадна, вызвав своим замечанием сдавленные смешки у остальных дам.

— И как великодушно с вашей стороны было отвезти нашу Габби в ресторан, — добавила Женевьева.

— А кстати, — вставила Розалинда, — я не помню, чтобы Габриэлла упоминала его название, — она предложила ему поднос с пирожными. — Я интересуюсь этим лишь потому, что она, кажется, оставила там свои туфли.

— О, разве я не сказала? — воскликнула Габриэлла. — Это был…

— «Монмартр», мадам, — закончил за нее граф, прежде чем девушка успела ляпнуть какую-нибудь глупость.

Габриэлла испуганно посмотрела на него, а затем, догадавшись, в чем дело, нежно улыбнулась. Милый, милый Питер Сент-Джеймс! Ну, конечно же, он не хочет, чтобы Розалинда узнала о том, что ресторан, в котором они были, призван утолять аппетиты, не имеющие ничего общего с едой.

— А что касается туфель, то я…

— Потеряла их на улице во время драки, — уверенно завершил Сэндборн.

Его самонадеянность встревожила Габриэллу. Ведь они только что находились на грани провала. Она покачала головой, надеясь, что дамы примут это движение за недовольство тем, что ее все время перебивают.

— «Монмартр», — задумчиво проговорила Розалинда. — Я хорошо знаю этот ресторан. Кому еще чаю?

Когда чашки были наполнены вновь, разговор благополучно перешел на другую тему.

Питер облегченно вздохнул и позволил себе немного расслабиться. Он понял, что худшее уже позади. Возможно, Розалинда Леко и не поверила их истории, но во всяком случае она решила держать свои сомнения при себе. Питер совершенно успокоился и включился в общий разговор.

А вот у Габриэллы на душе было совсем неспокойно. Она сидела как на иголках. Конечно, Сэндборн доказал, что умеет обращаться со скептически настроенными матерями так же хорошо, как и с сумасбродными дочерьми, но надолго ли его хватит? У Розалинды была привычка задавать вопросы прямо в лоб, и обойти их не так-то легко.

Замешательство девушки усиливалось еще и тем, что она все чаще и чаще, помимо своей воли, обращала взгляд на Питера. Это уже не было простым любопытством. Габриэлла поймала себя на мысли, что откровенно любуется графом. Не раз звук материнского голоса выводил ее из оцепенения, и она с ужасом сознавала, что опять засмотрелась на своего «возлюбленного». Впрочем, это не так уж плохо. Ведь девушка, которая влюблена, и должна быть немного рассеянной.

Большие старинные часы над камином пробили шесть. Розалинда тут же отставила свою чашку и , повелительно посмотрела на гостя. Граф Сэндборн понял намек, быстро поднялся и стал прощаться. Габриэлла замерла. Настал самый решающий момент встречи. Она вскочила с кресла и стала рядом с Питером, глядя на мать глазами, полными отчаяния и надежды.

Розалинда медлила. Она оценивающе смотрела на молодую пару, словно решая, достаточно ли хорошо они смотрятся вместе. Но вот, наконец, она приняла подходящую, как ей казалось, к столь возвышенному моменту позу и сладким голосом проговорила:

— Очень приятно было познакомиться с вами, ваша светлость. Надеюсь, вы навестите нас еще раз? Скажем, завтра, часа в три? Мы с Габриэллой будем очень рады.

Габриэлле показалось, что кости ее размягчаются. Она стала буквально оседать на пол, но граф подхватил ее и ободряюще похлопал по руке.

— Три часа прекрасно подойдет, мадам, — ответил он. — Но что же мне делать до тех пор? Боюсь, этот день станет для меня самым длинным в истории вселенной.

Он поднес руку Габриэллы ко рту и нежно поцеловал. Девушка понимала, что этот жест предназначен для публики, но все же почувствовала, как ее охватила трепетная дрожь.

— До завтра, ваша светлость, — вынесла приговор неумолимая Розалинда. — Идемте, я провожу вас.

— Может быть, лучше мне это сделать, мама? — робко попросила Габриэлла. Мать нехотя кивнула, и они рука об руку вышли в холл.

Пока Гюнтер ходил за шляпой и тростью, Габриэлла, кожей чувствуя пристальный взгляд Розалинды, теснее прижалась к графу и прошептала:

— Вы сделали это! Теперь она примет вас как моего любовника.

— Я счастливейший из смертных, — сверкнув зубами, ответил он. — Но ты, Габриэлла, могла бы предупредить меня, что твой отец герцог Карлайлз. Тогда мне было бы намного легче.

Габриэлла покраснела и отшатнулась.

— Незаконнорожденная дочь любовницы герцога, — тихо поправила она. — Я не сказала этого, потому что вы все равно мне не поверили бы. Что, разве я не права?

На это Питеру Сент-Джеймсу нечего было возразить. Права, конечно, права. Поначалу он действительно не поверил пи единому ее слову.

— Забудем об этом, Габриэлла. Наше соглашение остается в силе. Ведь тебе по-прежнему нужен любовник, а мне твоя помощь в деле старика Гладстона. Надеюсь, ты не передумала?

Габриэлла отрицательно покачала головой, но потом, испугавшись, что граф неверно истолкует этот жест, так же молча кивнула. Питер рассмеялся и крепко сжал ее руку.

Он посмотрел на нее, любуясь правильными чертами лица и глазами цвета летнего неба, и задал себе тот же вопрос. А сам-то он не передумал? Стоит ли пускаться в эту безумную авантюру? Теперь ему известно, что Габриэлла — дочь герцога, меняет ли сей факт хоть что-нибудь в их отношениях? Пожалуй, нет. Даже наоборот, от этого ситуация становится еще пикантней, а значит, и интересней. Легкая улыбка тронула губы Питера. Подумать только, Габриэлла — дитя любви, плод великой, всепоглощающей страсти — осмеливается утверждать, что не имеет собственных страстей! Ну, уж нет, ей определенно нужен любовник.

— Что конкретно мне планировать на завтра? — деловито спросил Сэндборн. — Хочешь, поедем куда-нибудь?

— Да. Можно поехать в парк, — улыбаясь, ответила она. — Можно в музей или библиотеку. В общем, это должно быть серьезное и благопристойное место.

— Серьезное и благопристойное, — теперь пришел черед улыбаться графу. — Нечего сказать, романтичная мне досталась подружка. Л чем ты собираешься заняться, когда освободишься от материнской опеки?

Она начала было что-то отвечать, но, взглянув в сторону гостиной, передумала.

— Мы сможем поговорить об этом завтра, — шепнула она, обворожительно улыбаясь. — Завтра, когда мы будем одни.

Он взял ее руки в свои и поцеловал каждый пальчик.

— Хорошо, до завтра, когда мы будем одни. Явился Гюнтер и торжественно вручил графу шляпу и трость. Питер поклонился дамам в гостиной, чмокнул Габриэллу в щеку и вышел за дверь. Несколько мгновений девушка неподвижно стояла в холле, а потом, весело хлопнув в ладоши, побежала вверх по лестнице. Сработало! Голова ее кружилась от первых успехов, она вновь обрела уверенность в себе. Если и дальше все пойдет по плану, то через месяц-другой она уже будет почтенной замужней дамой.

Розалинда и ее товарки видели, как Габриэлла, подхватив юбки, упорхнула к себе. По их мнению, она являла собой первоклассный образчик влюбленной девушки — восторженная, сияющая, полная надежд и мечтаний. Однако, будучи сами мастерицами уклончивых иллюзий, они прекрасно понимали, как обманчива может быть внешность.

— Ну, что вы об этом думаете? — скрестив руки на груди, спросила Розалинда.

Группа экспертов переглянулась.

— Красивый дьявол, — начала Клементина. — Ходячее искушение да и только. Грех, так и ждущий совершения, — тоскливое вожделение, застывшее в ее глазах, ясно говорило, что она не против того, чтобы этот грех совершился с ней.

— Боже, Клементина-а, — презрительно протянула Ариадна. — Неужели ты готова уступить первому встречному?

— Во-первых, граф не первый встречный, — вздернула подбородок добродушная провинциалка. — А во-вторых, уступчивость — часть моего очарования.

— Мужчины; развратнее, чем Сэндборн, , нет в Лондоне, — заявила Ариадна, пронзая Клементину суровым взглядом. — Самодовольный, высокомерный самец, который никогда и ни в чем не знал отказа. Мне хорошо знаком этот тип. Такие люди предпочитают только брать, ничего не давая взамен. Он разобьет сердце нашей Габриэллы, да еще и посмеется над этим.

Розалинда принялась заламывать руки.

— Non, non[7], — успокаивающе воскликнула Женевьева. — Скорее всего у графа действительно было много женщин, но он никогда не любил. В этом я абсолютно уверена. А уж если такой мужчина полюбит… — она пожала плечами. — Кто знает, что сделает из него любовь?

— Ах, единственное, в чем уверена я, так это в том, что он сложен как породистый жеребец, и двигается, как пантера, — вздохнула Клементина. — Он сумеет согреть постель любых размеров в студеную зимнюю ночь.

— Сумеет согреть постель? Гм, Клементина, ты стареешь, — проворчала Ариадна. — Да, он необуздан, как мартовский заяц, богат, как Крез, и к тому же красив, словно Купидон, а все эти качества, собранные в одном человеке, представляют собой взрывоопасную смесь. Женщина, которая его полюбит, обречена на погибель. И мне наплевать на то, что от его поцелуев улетаешь на небеса… он этого просто не стоит.

— А-а, но ты видела, как блестели глазки La petite[8], — Женевьева погрозила ей пальцем. — Габриэлла наверняка думает иначе, и мы не можем не считаться с ее чувствами.

— В этом деле чувства Габриэллы стоят на последнем месте, — отчеканила Розалинда. — Девчонка еще слишком молода и неопытна, чтобы решать самой. Я — мать и должна позаботиться о будущем своей дочери.

Розалинда закружила по комнате, рассеянно пиная свой изящный шелковый шлейф на каждом повороте. Между ее бровями залегли две суровые складки.

— Нет, Сэндборн меня не устраивает, — произнесла она после довольно продолжительной паузы. — Я хочу, чтобы любовником Габриэллы стал человек, в котором я буду уверена на все сто процентов. И вовсе не обязательно ему быть таким красавчиком, — она помолчала. — А как вам эта умилительная белиберда, которую они сочинили? Я о том, что он якобы спас Габби.

— Ты этому не веришь? — искренне удивилась Ариадна. — Но что же, по-твоему, произошло на самом деле?

— Откуда мне знать, — Розалинда устало махнула рукой. — Все что угодно, по только не то, что они рассказали. — Она представила, как граф обнимает Габриэллу, и морщинки на ее лице стали еще глубже. — Ну как я могу поверить в эту нелепую историю, если вчера мою дочь тошнило от простого поцелуя, а сегодня она жаждет сделать этого лорда Скандалборна своим любовником?

— Но ты же не можешь вот так просто взять и отказать ему от дома? — с тайной надеждой спросила Клементина. — Он титулован, богат, занимает видное положение в свете…

— И к тому же первый джентльмен, на которого благосклонно посмотрела наша упрямица Габриэлла. Ты можешь ручаться за то, что он не станет последним? — Женевьева неопределенно махнула рукой. — Подумайте, mes amies[9], и о том, как прелестно они смотрятся вместе.

Женщины немедленно воссоздали в памяти эту идиллическую картинку. Стройная изящная Габриэлла и высокий мужественный граф, с трудом обуздывающий прикосновение к ней. Что и говорить, вместе они смотрелись просто восхитительно: свет и тьма, сила и уязвимость, нежный соблазн и опасная притягательность. Но главное — молодые люди не отрывали друг от друга глаз.

— Да, — смягчилась Ариадна. — Вместе они выглядят как Адонис и Афродита.

— Он смотрел на нее так, словно она сделана из сахара, — мечтательно качнула головой Клементина. — А Сэндборн, судя по всему, очень любит сладкое.

— В его глазах я увидела жажду и вожделение. А она… Он зажег искорку в нашей Габби, разбудил ее, если можно так выразиться, — добавила Женевьева.

— Ну, вижу, толку от вас немного, — строго оборвала их Розалинда. Затем подошла к чайному столику и, взяв чашку, из которой пил граф, посмотрела на нее со свирепой решимостью.

— И все-таки я не верю ни ей, ни ему, — пробормотала она. — Эта резкая перемена чувств, внезапная влюбленность… Нет, Габриэлла определенно хитрит, а о графе я уж и не говорю, — Розалинда снова взглянула на чашку, которая в данный момент олицетворяла Питера Сент-Джеймса и прошипела: — Значит, вы без ума от моей дочери, граф Сэндборн? Ну, что ж, посмотрим, удастся ли вам убедить, в этом и меня.

На следующий день Питер был на пороге особняка Леко ровно в три часа пополудни. Гюнтер немедленно проводил его в гостиную, где граф обнаружил Розалинду, восседающую на диване среди атласных подушек и тепличных цветов. Одну.

— Я вижу, вы пунктуальны, лорд Сэндборн, — проговорила она, приподнимая бровь.

Язвительно поданное замечание ясно говорило о том, что его кандидатура все еще находится на рассмотрении.

— Ну, какой же мужчина станет медлить, когда речь идет о Габриэлле, — парировал он.

— Согласна с вами, — Розалинда улыбнулась, но глаза ее по-прежнему оставались холодны. — Однако согласитесь и вы, что поспешность в таком деликатном деле просто недопустима. Итак, не будем спешить, граф, — заключила она, вставая и беря его под руку.

Питер застыл, уверенный, что сейчас его просто выставят за дверь, но Розалинда все с той же улыбкой потянула его к лестнице.

— Как человек светский и… опытный, вы должны понимать, что чувства юной девушки нужно культивировать с заботливой осторожностью. Только тогда ее страсть принесет желанный урожай, а плод наслаждения будет спел и вкусен, — она пристально наблюдала за его реакцией. — У Габриэллы совсем нет опыта в общении с мужчинами, так что придется подождать, чтобы дать ей возможность узнать вас получше. А когда вы поймете, что час пробил, смело вводите ее в мир…

— Удовольствий, — закончил за Розалинду граф. Он заставил себя сказать это слово, хотя оно вызывало у него сухость во рту.

— Именно так. Я знала, что вы меня поймете, — кивнула она и повела его вверх по мраморной лестнице.

Питер Сент-Джеймс не знал, что и думать по этому поводу. Куда Розалинда его ведет? Ответ на это вопрос пришел очень скоро.

— Первое время вы будете видеться с Габби в ее будуаре. Среди знакомой обстановки малютке будет спокойнее.

Сэндборн резко остановился.

— В будуаре? — он стиснул зубы, не давая проклятьям вырваться наружу. — Но это же не просто смешно! Я прекрасно понимаю, в каком положении находится Габриэлла, и запланировал на сегодня прогулку в карете. Прогулку и ничего более, уверяю вас.

— О прогулках не может быть и речи, — отрезала Розалинда. — Я обязана соблюсти все приличия и никогда не позволю Габриэлле появиться на людях с мужчиной, с которым у нее нет прочных отношений.

Соблюсти приличия? Боже, кто это здесь говорит о приличиях? Куртизанка, которая всю жизнь только то и делала, что их нарушала. Питер сжал руки в кулаки и раздраженно спросил:

— Вы хотите сказать, что какое-то время мы не сможем покидать этот дом? Даже в музей не сможем сходить или библиотеку на худой конец?

— Да, это то, что я хотела сказать, — с оттенком снисхождения ответила Розалинда. — Но если вы будете играть по правилам, ваше заключение продлится недолго.

— Недолго, это сколько?

— Все зависит от вас, ваша светлость. И потом — разве вы не хотите насладиться прелюдией, прежде чем перейти к истинному удовольствию? Подумайте над моими словами, граф.

Пока они шли по широкому, роскошно оформленному коридору, Питер пытался осмыслить причудливое положение, в котором он оказался. Ясно, что это своего рода испытание его намерений, непонятно только, зачем Розалинде разыгрывать этот фарс? Еще несколько секунд, и он окажется наедине с Габриэллой, имея разрешение, нет, даже приказ соблазнить ее. Итак, либо он немедленно ретируется, либо смело лезет в мышеловку за сыром.

Боже милостивый, ну и влип же он!

Когда Розалинда и Питер подошли к двойным резным дверям, на лице последнего была вежливая маска, скрывающая сумятицу, творящуюся у него в голове. Чего только он не передумал за это время! Он припомнил бездонные, искрящиеся глаза Габриэллы и то, как она удивила и позабавила его. А потом Питер Сент-Джеймс вспомнил старика Гладстона…

Прежде чем войти в будуар, Розалинда остановилась и хищно посмотрела на графа, всем своим видом требуя внимания к последним словам.

— Я вверяю свою малютку вашему опыту и… вашей сдержанности.

Сказав это, она с коварной улыбкой открыла дверь и сделала ему знак войти.

Глава 6

Питер развернулся на каблуках и решительно вошел в комнату. Его охватывало то же чувство, которое, вероятно, испытывал Цезарь, перейдя Рубикон. Все, мосты сожжены, назад пути нет.

Теперь Питер Сент-Джеймс просто обязан выполнить свою часть их с Габриэллой соглашения. И он сделает это, несмотря ни на что. Правда, сохранить самообладание в этой щекотливой ситуации довольно трудно, ну, да тут уж ничего не попишешь, сам виноват. Вообще решения, принимаемые нижней частью мужской анатомии, редко поддерживаются здравым смыслом, а это было явно из таких.

Питер вышел на середину комнаты и огляделся. Пол был устлан пушистым персидским ковром в янтарно-бордовых тонах, и идти по нему было одно удовольствие. Рядом с массивным мраморным камином уютно устроились два кресла времен королевы Анны, а у противоположной стены расположился огромный диван. В углу у окна стояло пианино, рядом с ним удобный письменный стол, а над столом полки, сплошь заставленные книгами.

За столом на краешке стула сидела Габриэлла. Свет, струящийся из окна, позолотил ее белокурые волосы и придал тот же оттенок тонкому шелку платья. Несколько секунд граф стоял не двигаясь, вдыхая тонкий аромат роз, заполнявший будуар. Ее аромат. Раздражение отступило, и он понял, что правильно поступил, согласившись на эту авантюру. Рядом с такой девушкой мужчина может выдержать все что угодно.

— Ваша светлость, — Габриэлла встала и неуверенно шагнула вперед. — Я прошу вас простить меня. Я понятия не имела о том, что мама собирается закрыть нас здесь. И все это только потому, что я… э…

— Начинающая, — с улыбкой подсказал Питер. — И еще потому, что она считает меня развратником и великосветским хамом, которому нельзя доверить порядочную девушку. Так что плакала наша поездка в музей и библиотеку.

— О, нет, граф. Не наговаривайте на себя. Уверена, Розалинда считает вас безукоризненным кандидатом в любовники, а вот я действительно на подозрении, — вздохнув, проговорила девушка. — Я с самого начала неправильно себя повела… Противилась попыткам матери преподать мне некоторые, гм, уроки и не далее, как два дня назад, заявила, что не хочу иметь ничего общего с романтикой и прочими страстями. Теперь Розалинда боится, что я никогда не стану идеальной любовницей, вот и заперла нас здесь. Простите ли вы меня за это вынужденное заключение?

Несколько мгновений Питер удивленно смотрел на нее, пока до него дошло, что Габриэлла говорит совершенно серьезно.

— Стало быть, мать хочет сделать из тебя идеальную любовницу? Тут есть над чем призадуматься, — он потер рукой подбородок и не смог удержаться от кривой ухмылки. — А я-то, как наивный деревенский увалень, всегда считал, что существуют только идеальные жены. Ну что ж, это говорит о том, что я отстал от жизни. А кстати, давно хотел у тебя спросить: ты современная девушка? И что вообще означает это понятие?

— Ну, я и сама толком не знаю, — пробормотала она, скрещивая руки на груди, чтобы хоть как-то отгородиться от его взгляда. Габриэлла нервничала: она всегда терялась, когда ей доводилось общаться с мужчинами, а уж рядом с графом тем более чувствовала себя как слон в зоопарке, на которого все глазеют. — Полагаю, современной девушке не стоит беспрекословно подчиняться матери, ей следует иметь собственное мнение. А еще она должна сама позаботиться о своей судьбе, не полагаясь на помощь со стороны.

— О, если этот критерий подходит не только девушкам, но и молодым людям, то я, безусловно, современен, — граф рассмеялся и прошелся по будуару, попутно касаясь пальцами обтянутых шелком стен и полированных панелей.

Габриэлла тихо вздохнула. Кажется, Питер воспринимает их заточение легче, чем она ожидала.

— Итак, Габриэлла, — провозгласил он, остановившись у пианино. — Чем мы займемся сегодня?

Сердце девушки замерло. Она видела, какое впечатление произвела на графа ее хитроумно оформленная комната. Мебель, ткани, запахи — все здесь должно было обострять чувственный голод мужчины. Переступив порог будуара, каждый представитель сильного пола немедленно попадал под действие романтической ауры, витавшей здесь. А, Габриэлле совсем не хотелось, чтобы у лорда Сэндборна возникло амурное настроение.

— Ну, по замыслу Розалинды сегодня мне следует очаровывать и покорять вас своей образованностью и воспитанностью. Одним словом, моя задача — произвести на вас неизгладимое впечатление. А вы в свою очередь должны ответить мне…

— Щедростью, — подсказал он, не отрывая глаз от картины, изображающей залитый солнцем морской пейзаж.

— Да, небольшой сувенир на память пришелся бы очень кстати.

— А как насчет пылкости? — граф переместился к огромному зеркалу над камином и уставился на свое отражение.

— Думаю, и это входит в планы моей матери, — осторожно ответила Габриэлла. — В общем, что бы мы ни делали, внешне это должно выглядеть так, будто мы целиком поглощены друг другом.

— Внешне, — задумчиво повторил Питер. — Но как твоя мать узнает, что мы уже достаточно «созрели» для того, чтобы выпустить нас из комнаты?

Габриэлла задумалась и спустя несколько минут честно ответила:

— Не имею ни малейшего понятия. А Розалинда в этот момент находилась всего в двух шагах от них. Она изо всех сил прижималась к деревянной панели, но до ее уха не долетал ни один звук. Рядом стояли верный Гюнтер и миссис Ариадна Баден-Пауэлл, спешно вызванная на подмогу.

— Ничего не слышно, — раздраженно прошептала Розалинда, закатила глаза и взмолилась: — Пожалуйста, Господи, только не позволяй ей до бесконечности рассуждать о том, как отличить Листа от Вагнера и прерафаэлита от неоклассициста. Если Габриэлла сядет на своего конька, то лорд Сэндборн сбежит так же, как и бедняга граф, — она прижала руку к сердцу и обреченно сказала: — А вдруг ее снова стошнит? Очень может быть, что она проделывает это прямо сейчас, с нее станется.

Розалинда подошла к подруге и уронила голову на плечо.

— Ничего не выходит, — пробормотала она. — Придется искать другие пути.

Они медленно пошли по коридору, но Розалинду тянуло к дверям комнаты дочери, как магнитом. Она резко развернулась и, не отрывая глаз от замочной скважины, зашагала назад. Культурная и воспитанная дама до такого никогда не опустится, однако отчаявшаяся мать имеет право добывать сведения любым путем. Подхватив юбки, Розалинда опустилась на колени и приложила глаз к маленькой щелочке. Но вот беда, приседая, она наступила на край платья и теперь повалилась на дверь всем телом, так и не успев ничего разглядеть.

Гюнтер в мгновение ока подскочил к своей хозяйке и оттащил от дверей. Несколько бесконечно долгих минут сердца всех трех бешено колотились, но дверь не открылась. Тогда Розалинда возобновила свою попытку и вскоре вновь была у замочной скважины. Однако зрелище не доставило ей удовольствия. Она могла лишь со все возрастающим беспокойством обозревать залитое ярким светом окно и пустой диван.

Питер Сент-Джеймс продолжал осматривать комнату Габриэллы, постепенно привыкая к новой обстановке. Кто знает, сколько дней ему придется здесь провести? Граф задумчиво постоял перед портретом элегантно одетой женщины и переместился к книжным полкам. О, Шекспир, Блейк, Поуп, Ките, Байрон — величайшие поэты! Он с интересом посмотрел на Габриэллу и похвалил:

— У тебя хороший вкус. А что у нас здесь? — Питер перевел взгляд на другую полку, и глаза его расширились от удивления. — Уэсли, Паскаль, Джон Лок, Вольтер, Декарт… — вслух перечислял он. Так значит наша девочка еще и читает?

Содержимое третьей полки его просто поразило.

— Ба, знакомые все лица! — воскликнул граф, вытаскивая том сочинений Овидия, который мирно соседствовал с речами Цицерона с одной стороны и пьесами Еврипида с другой. — А твой отец — определенно эстет.

— Причем здесь мой отец? — обиженно спросила Габриэлла. И почему это мужчины всегда так самонадеянны? — Эти книги принадлежат мне. И вообще, лорд Сэндборн, не соблаговолите ли вы присесть?

— Это твои книги? — недоверчиво переспросил Питер и уставился на девушку, даже не пытаясь скрыть свой скепсис.

— Да, мои, — повторила она и, почувствовав себя уязвленной, зачем-то добавила: — Это было непременным условием.

— Кто же поставил такое условие? Габриэлла задумалась. Отказавшись отвечать, она только еще больше разожжет любопытство графа, и девушка решила сказать правду.

— Это условие поставила мадам Маршан, наша директриса. Я ведь училась во Франции в частной академии Маршан для девочек. Розалинда отдала меня туда, когда мне не было и семи лет, — голос Габриэллы потеплел. — Мадам Маршан питала страсть к чтению и дискуссиям и хотела, чтобы мы получили разностороннее образование. Боюсь, вам бы она совсем не понравилась, вы презираете женщин из разряда «синих чулков», а я ее очень любила. И она меня тоже. В девятнадцать лет я покинула академию, но мама решила, что мое образование еще не закончено, и отправила меня в путешествие. Я, разумеется, не могла ехать одна, а Розалинда в это время была чем-то занята, и тогда мадам Маршан вызвалась меня сопровождать. Это было прекрасное время, и я очень благодарна своей директрисе за то, что она сделала для меня.

— И куда же вы ездили? — прищурившись, спросил Питер. Определенно, эта девушка интересовала его все больше и больше.

— Мы путешествовали по Европе. Мама хотела, «чтобы я посетила все столицы: Париж, Рим, Вену, Афины и другие большие города. Мы так и сделали, но, кроме того, мадам Маршан удалось вставить в наше расписание посещение мест менее известных, но куда более интересных.

— Так это Розалинда отправила тебя в путешествие?

— Да. Мне-то, честно говоря, хотелось вернуться домой, но она была непреклонна.

— Странно. Такие туры больше подходят мужчине, а не молоденькой девушке, — заметил граф.

— Именно поэтому мама и отправила меня в Европу, — Габриэлла лукаво улыбнулась. — Видите ли, она считает, что идеальная любовница должна будить в мужчине не только страсть, но и ум. Всем известно, как джентльмены любят рассказывать о своих поездках, вот для того, чтобы я не ударила в грязь лицом, она и организовала это путешествие.

— Итак, миссис Леко позаботилась о твоем воспитании, образовании и даже расширении кругозора, — Питер замолк, размышляя, что же Розалинда в итоге хотела получить? — Так ты говоришь, она готовит из тебя любовницу?

— Идеальную любовницу.

— Ага. Но ты, как я понимаю, этого не хочешь? Кем же ты намерена стать, Габриэлла Леко?

— И это я вам уже говорила, — Габриэлла открыто посмотрела на него и заявила: — Я намерена стать женой.

Услышав ее ответ, Питер Сент-Джеймс не был особенно удивлен. Он ожидал чего-то в этом роде. Беда была в том, что определение «жена» Габриэлле совершенно не подходило. Такая красивая, умная, тонко чувствующая и удивительно хорошо владеющая собой девушка просто не может быть женой. Однако вздернутый подбородок и блеск в глазах Габриэллы ясно говорили о том, что настроена она очень решительно и серьезно.

— И как же ты собираешься исполнить свое намерение?

— Ну, первым делом надо отвлечь от моей персоны Розалинду, а уж потом я подыщу себе подходящего мужа, — Габриэлла отобрала у графа Овидия и поставила томик обратно на полку. — Вы согласны мне в этом помочь? — потупившись, спросила она.

— Отвлечь Розалинду? Ну, конечно! Мне кажется, я уже битый час только этим и занимаюсь.

— Нет, я имела в виду: согласны ли вы помочь мне в поисках мужа.

— Я?!

У Питера был такой вид, словно его окатили ушатом холодной воды.

Увидев, какое действие оказали ее слова, Габриэлла поспешила добавить:

— Помните, вы спрашивали, что мы будем делать, когда Розалинда предоставит нам свободу действий? Ну, так вот: мы будем искать мне мужа!

Он выпрямился, расправил плечи и с чисто мужским негодованием воскликнул:

— Ну, знаешь, Габриэлла, это уж слишком! Я не собираюсь водить за нос своих приятелей-холостяков, помогая тебе заполучить одного из них в мужья.

— Я и не прошу вас водить за нос своих приятелей, — обиженно заметила Габриэлла. — Все, что от вас требуется, это заезжать за мной по утрам и увозить подальше от дома, а остальное я сделаю сама. У меня есть великолепный план, и я надеюсь осуществить его в самом ближайшем будущем, — она видела, что Питер пытается осмыслить ее слова, но ничего не может понять. Мужчины иногда бывают так глупы! — Ну, это же очень просто! Вот смотрите: мы оба хотим поймать мужчину. В нашем случае это премьер-министр, в моем — муж. Разве не логично будет объединиться?

Сэндборн задумался. Предложение Габриэллы выглядело заманчиво, но сама мысль о том, что он будет помогать ей в этом старом, как мир, ритуале под названием «охота за мужем», была ему неприятна. Питер чувствовал себя изменником, ему казалось, что таким образом он предает свой пол. Он сдвинул брови, заложив руки за спину, и заметался, по спальне, словно загнанный зверь.

Вскоре графу надоело мерить шагами комнату, и он устало прислонился к дверному косяку. И надо же было такому случиться (чего только не бывает на свете!), что именно в этот момент Розалинда приняла решение заглянуть в замочную скважину. Стоит ли напоминать о том, чем закончилась ее первая попытка? Шум, который подняла «заботливая мать», насторожил не только Питера, но и Габриэллу. Молодые люди переглянулись, после чего Габриэлла направилась было к дверям, но граф жестом остановил ее. Не сводя глаз с дверной ручки, Питер Сент-Джеймс прижал ухо к полированной створке и сделал Габриэлле знак, что снаружи кто-то есть. Потом взгляд его упал на внушительных размеров замочную скважину. Питер довольно улыбнулся, подошел к письменному столу, нашел кусочек воска, которым Габриэлла днем раньше запечатывала письмо, взял его в руки и прошептал:

— Надеюсь, теперь тебе понятно. Розалинда узнает, готовы мы к совместным прогулкам по городу или нет.

Затем он тщательно размял воск, подошел к дверям и бесцеремонно засунул его в отверстие для ключа.

Габриэлла презрительно следила за его действиями. Неужели граф и в самом деле думает, что ее мать опустится до такого бесстыдства, как подглядывание? Хотя… она ведь тоже слышала, как за дверью что-то стукнуло, так что, может быть, Питер прав?

Придирчиво осмотрев дело своих рук, Питер потянул Габриэллу на середину комнаты и, понизив голос, предложил:

— Теперь Розалинда не может нас видеть, но зато вполне может слышать. Пожалуй, тебе лучше сыграть что-нибудь.

— На пианино? — тупо спросила Габриэлла.

— На чем же еще? — усмехнулся граф. — Ты ведь играешь? Или инструмент стоит в комнате только для украшения?

— Но я… — сначала Габриэлла хотела отказаться, но потом передумала. В конце концов, сколько можно терпеть бесконечные происки Розалинды? Она решительно подошла к пианино, села на низенький табурет и окинула взглядом клавиатуру.

— Что же мне сыграть?

— Что-нибудь соответствующее обстоятельствам.

— А-а! Знаю! — Габриэлла лукаво и чуть вызывающе улыбнулась ему и опустила пальцы на клавиши.

Питер узнал мелодию с первого такта, а узнав, долго не мог прийти в себя от изумления. Ай, да Габриэлла! Ловко она это придумала! Пальцы девушки летали по клавиатуре, и слушатели, а Питер Сент-Джеймс, разумеется, не был единственным человеком, наслаждающимся ее игрой, никак не могли пожаловаться на недостаток энтузиазма у исполнителя.

Габриэлла играла к тихонько мурлыкала себе под нос:

— Под апельсиновым кустом мартышка бегала с кротом…

А Розалинда в это время безвольно висела на руках Гюнтера. Она раскраснелась от ярости, и даже платок Ариадны, которым верная подруга обмахивала несчастную мать, не мог остудить ее жар. Тут требовалось по меньшей мере опахало.

— Нет, вы слышите? — прошептала Розалинда. — Эй, кротишка-коротышка… Она играет «Кротишку и мартышку». Боже, что на нее нашло?

Не успела Розалинда оправиться от этого удара, как на нее обрушилось новое несчастье. Музыка смолкла: но стоило троице в коридоре облегченно вздохнуть, как Габриэлла заиграла снова. На сей раз своевольная девчонка выбрала песенку под названием «Твигги-ву», исполняемую в мюзик-холлах, причем самого низкого пошиба. Розалинда беспомощно прижала руку ко лбу и отослала Гюнтера за нюхательной солью.

— Какое унижение, — простонала она. — На уроки музыки я угробила целое состояние, а она? Она играет ему дешевые куплеты из французских пивнушек!

Закончив «Твигги-ву», Габриэлла остановилась, чтобы перевести дух, а заодно и проверить, понял ли Питер, почему она играла всю эту белиберду?

Питер стоял за ее плечом, и вид у него был настолько ошеломленный, что девушка невольно рассмеялась.

— Может быть, вы мне подпоете?

— Что? Мне петь? — теперь уже Питер не мог удержаться от улыбки, настолько абсурдным показалось ему ее предложение.

— А почему бы и нет? — И продолжала подстрекать Габриэлла. — Для того, чтобы петь подобного рода песенки, вовсе не обязательно иметь абсолютный музыкальный слух. Или вы слов не знаете? Так я вас научу, это очень просто.

Питер фыркнул, уязвленный ее открытым вызовом.

— Ну, разумеется, я знаю слова… как, впрочем, каждый, кто хоть раз бывал в Ист-Энде.

Не прошло и пяти минут, как его баритон уже вторил музыкальным пассажам Габриэллы. И, что удивительно, с каждым тактом голос графа становился все громче и увереннее.

Вместе они исполнили еще раз про кротишку с мартышкой, а потом Габриэлла, не останавливаясь, перешла к разухабистой песенке про «Крошку Алису». Эту Питер тоже знал и исполнял ее с большим достоинством. Если достоинство вообще можно сохранить, когда поешь куплеты про толстуху, которая, убегая из дома со своим дружком, застряла в окне.

За дополнительным припевом последовала торжественная, несколько бравурная концовка, и Габриэлла, наконец, отняла руки от клавиш. Глаза ее искрились от удовольствия, а Питер Сент-Джеймс, граф Сэндборн выглядел так, словно принимал участие в соревнованиях по бегу. Некоторое время молодые люди смотрели друг на друга, дыша в одном ритме, и сердца их бились в унисон. Оба молчали, боясь разрушить то хрупкое чувство единения, которое возникло между ними и сейчас было похоже на искру, пламя из Которой еще не разгорелось.

Несколько минут спустя она опустила глаза И легко пробежала пальцами по клавишам. Питер подсел к ней на табурет, неловко поерзал и спросил:

— Где, скажи на милость, ты научилась таким вещам? Твоя мать будет в шоке… возможно, она вообще запретит тебе играть.

— Не запретит, — улыбаясь, ответила Габриэлла. — Я скажу ей, что это ваши любимые песенки и вы попросили меня наиграть их. А тот факт, что вы еще и пели, будет лучшим подтверждением моих слов.

Питер рассмеялся, но затем посерьезнел, одернул жилет и строго заметил:

— А вы, я вижу, дерзкая девушка, мисс Леко. Нелегко Розалимде приходится, с такой дочерью.

— Вы правы, ваша светлость. Со мной у нее всегда много хлопот, — согласилась Габриэлла и искоса посмотрела на Питера.

Ее взгляд заставил графа задуматься, не доставит ли она и ему столько же хлопот.

Время пробежало незаметно. Габриэлла сыграла еще несколько широко известных куплетов, такого же непристойного содержания, как и предыдущие, и пару деревенских песенок. Когда она доигрывала «Старика Коула», послышался сдержанный стук в дверь.

Девушка широко распахнула обе створки и увидела Гюнтера, страдальческое лицо которого ясно говорило о том, что ее удар достиг цели.

— Миссис Леко просит вас и лорда Сэндборна выпить с ней чашечку чая… прежде чем его светлость откланяется.

Молодые люди послушно последовали за мажордомом, внутренне содрогаясь от предстоящей им экзекуции. Розалинда не понимала и не принимала шуток, которые задевали ее за живое, а данный случай был именно из таких. И все же, Габриэлла не жалела о своем поведении. Она получила огромное удовольствие и ничуть этого не стыдилась.

Розалинда была не одна. Рядом с ней за чайным столиком сидела миссис Ариадна Баден-Пауэлл. Дамы беседовали как ни в чем не бывало, и только неестественная бледность да сердито поджатые губы выдавали их состояние. Розалинда учтиво предложила графу кекс и пирожные, которые тот с благодарностью принял, прекрасно понимая, что скрывается за этой учтивостью. Внешне чаепитие выглядело вполне благопристойно и человек, незнакомый с нравами полусвета, принял бы их компанию старых закадычных друзей, которые приятно проводят время, наслаждаясь обществом друг друга.

Как только часы пробили шесть, Питер испустил сдержанный вздох облегчения и вышел из-за стола. Он любезно попрощался с дамами и направился к двери. Габриэлла тоже вскочила и, пробормотав что-то невразумительное, поспешила за ним.

В холле они остановились, причем Габриэлла намеренно стала поближе к Питеру, почти прильнула к нему. На губах ее сияла блаженная улыбка.

— Сегодняшний день прошел не так уж плохо, — заискивающе сказала она, надеясь, что граф с ней согласится.

— Если тебе нравятся скандалы, то да, — прошипел он. — Представляю, какую выволочку тебе устроит Розалинда после моего ухода. Неужели ты не понимаешь, что твоя мать сделана из чистого фосфора. Прикоснись к ней не в том месте и… взрыв.

— Знаю, но я не могла поступить иначе. Она измучила меня своими вечными придирками, — девушка помолчала. — Вы завтра, пожалуй, принесите мне какой-нибудь подарок. Отношение мамы к мужчине во многом зависит от его щедрости. Вы ведь придете завтра?

Он кивнул.

Габриэлла расслабленно прислонилась к его плечу. Она так боялась, что Питер ответит отрицательно.

— Лучшим подарком будут цветы, — оживленно затараторила она, когда все страхи остались позади. — Принесите мне огромный букет цветов. Мама обожает такие большие, душистые… Забыла, как они называются, но вы уж подберите что-нибудь подходящее.

Питер Сент-Джеймс изумленно посмотрел на нее.

— Послушай, милая, я ведь ухаживаю за тобой, а не за твоей матерью, — заметил он. — Так что скажи, какие цветы любишь ты, и завтра я доставлю тебе целую корзину.

Ухаживаю за тобой! Эта мысль, такая простая и естественная, до сих пор как-то не приходила ей в голову. Действительно, ведь граф Сэндборн приходит к ним в дом как ее возлюбленный, а не как любовник Розалинды.

— Я люблю все цветы, у меня нет привязанности к каким-то определенным, — чуть лукавя, ответила она. — Главное, чтобы их было как можно больше. А о расходах не беспокойтесь: завтра я выпишу вам чек. Я как будто уже говорила вам, что деньги у меня есть.

Напоминание о деньгах покоробило Питера. Он чуть отступил назад и пристально посмотрел на нее. Габриэлла неловко подала ему руку, граф сжал ее в, своей ладони, а затем нежно поцеловал.

— Завтра в три, — кивнул он, надел шляпу и вышел.

Гюнтер уже давно закрыл дверь я степенно удалился, а, Габриэлла все стояла не в силах двинуться с места. Жар поцелуя, прикосновение этих красивых искушенных губ словно парализовало ее. Девушка мысленно встряхнулась и нахмурилась. Конечно, граф один из тех мужчин, от которых матери, как правило, оберегают своих дочерей. Только не ее мать, разумеется…

Сдвинув брови, Габриэлла медленно пошла к лестнице и уже занесла ногу на первую ступеньку, как резкий окрик остановил ее.

— Габриэлла! — взревела Розалинда. — Остановитесь, юная леди, нам нужно кое-что обсудить.

Вечер Питер решил провести у Брукса. Он сыграл даже несколько партий в покер, что позволял себе крайне редко. Поужинав, Сэндборн еще не много поболтался в клубе, перекинулся парой слов с завсегдатаями и отправился в свой особняк. Сегодня мужская компания его только раздражала. Весь день он испытывал какое-то беспокойство, неудовлетворенность, странное возбуждение, и виной тому была… Впрочем, не будем сейчас об этом, и так ясно, кого за это надо винить.

Будь Питер Сент-Джеймс настроен иначе, он с легкостью нашел бы успокоение в объятиях какой-нибудь не слишком строгих правил леди. Беда была в том, что он больше не хотел иметь ничего общего с этим мимолетным удовлетворением физических потребностей. Он не мог выбросить из головы Габриэллу и в глубине души знал, что никакая другая женщина, какой бы искушенной и изобретательной она ни была, ему не нужна.

Однако, в ожидании тоже есть свои прелести. Ожидание требует зрелости ума и воздержания от излишеств. Оно проявляется в томном, божественном напряжении, которое обостряет ощущения до почти болезненной чувственности. Оно заставляет мужчину замечать множество нюансов, таких как оттенок волос женщины, тембр ее голоса, учит понимать неуловимый язык жестов. Ожидание учит сдерживать собственные эмоции и заставляет разум торжествовать над телом тогда, когда кровь бурлит в жилах, дыхание учащается, и жгучее желание сводит судорогой мышцы.

В свой особняк в Гайд-парке Питер вернулся раньше, чем обычно, и каково же было его удивление, когда он увидел, что Парнелл — дворецкий уже нервно расхаживает по холлу, поджидая своего хозяина. Парнелл был смертельно бледен, и Питер понял, что судьба уготовила ему еще один неприятный сюрприз.

— Что случилось, друг мой? — как можно беззаботнее спросил он, отдавая дворецкому шляпу и перчатки.

— О, милорд, я пытался разыскать вас в клубе и вашем любимом ресторане, но…

После этих слов Питеру все стало ясно.

— Когда она приехала?

— Около пяти, — Парнелл подошел и, понизив голос, сообщил: — Я сказал, что вас не будет дома допоздна, так что еще не поздно вернуться в клуб. Уверяю, она ничего не заподозрит.

Милый, добрый старина Парнелл! К сожалению, твой совет лишь отсрочит приговор…

На секунду Питер задумался, а потом решил, что если уж не никогда, то пусть лучше поздно. Он заметался по холлу в поисках перчаток и шляпы. Все к черту! Прощай, спокойный вечер с сигаретой и книгой, прощай, глоток бренди и весело потрескивающий в камине огонь… Бежать отсюда и немедленно! Все к черту, к дьяволу, он не вернется до утра!

— Дай знать Джеку, чтоб не распрягал лошадей, — коротко бросил он и поспешил к выходу. Не успел Питер сделать и несколько шагов, как повелительный женский голос пригвоздил его к месту.

— Питер Сент-Джеймс! — Наконец-то вы соизволили появиться.

По лестнице спускалась дородная дама лет пятидесяти с седыми прядями в густых волосах. Движения ее были быстрыми и энергичными, а темные глаза метали громы и молнии. Питер непроизвольно попятился.

— Твой дворецкий никуда не годится, — она пронзительно махнула рукой в сторону красного, как вареный рак, Парнелла. — Утром я сообщила ему, что приезжаю, и что же? В пять часов пополудни он все еще не готов был меня принять. Мне самой пришлось проветривать свои комнаты, и счастье, что этот мужлан хоть пыль догадался вытереть. Стейнли никогда себе такого не позволял! — добавила графиня Сэндборн, а это была конечно же она, и смерила Парнелла таким уничтожающим взглядом, что бедняге самому захотелось превратиться в пыль. — Мои комнаты должны быть готовы в любое время дня и ночи, иначе кое-кто пожалеет о том, что появился на свет! — свирепо заключила она и перевела взгляд на Питера.

— Зачем ты приехала, мама? — с трудом скрывая раздражение, спросил он.

— Я приехала к себе домой! Мне кажется, ты начинаешь забывать о том, что это и мой дом тоже. И я буду приезжать сюда, когда захочу, пока ты, наконец, не образумишься и не женишься, — графиня покачалась на каблуках и неприязненно заметила: — Если, конечно, найдется хоть одна порядочная женщина, которая выйдет за тебя.

— Мама! — предостерегающе прорычал Питер.

— Едва ли тебе интересны мои заботы, — невозмутимо продолжала она. — Ты ведь никогда не питал родственных чувств к своей семье, но я, так и быть, отвечу на твой вопрос: я приехала в Лондон за покупками.

— За покупками? — Питер был уверен, что это только предлог. Мать явилась неспроста, и нужно только выдержать достаточную паузу, тогда она сама расскажет в чем дело.

Мать и сын смотрели друг на друга. Атмосфера в доме накалялась, и до точки кипения было уже очень недалеко.

Первой не выдержала графиня.

— Ну, хорошо, — примирительно начала она. — На днях я разговаривала с леди Маджори, графиней Хавершем. У нее есть племянница… милая, добродетельная девушка, и, я думаю, тебе следует…

— Проклятье!

— Питер Сент-Джеймс! — рявкнула она. — Я не позволю вам чертыхаться в моем присутствии. Я приехала проследить за тем, чтобы вы выполнили свой долг перед семьей, и не уеду отсюда до тех пор, пока вы не женитесь и не позаботитесь о наследнике. Правила приличия и долг, разумеется, не в вашем вкусе, но уж будьте любезны выполнить те обязательства, которые накладывает на вас ваш титул, — разразившись этой тирадой, графиня перевела дух и уже мягче добавила: — Я хочу, чтобы ты женился к новому году, и хочу внука к следующему Рождеству . — Клянусь, ты не увидишь и фартинга из наследства, оставленного тебе отцом, пока не выполнишь мои требования. Подумай об этом хорошенько.

— Проклятье! — снова вырвалось у Питера; больше ему нечего было сказать, и он коротко бросил Парнеллу: — скажи Джеку, что я жду его на повороте, и пусть поторопится.

Дворецкий опрометью бросился исполнять приказания, а Питер рывком распахнул входную дверь и, уже будучи на пороге, услышал:

— Питер, вернитесь! Я еще не закончила свой разговор с вами, молодой человек. — «Зато он закончил свой разговор с вами, мадам. Несколько лет назад…

Графиня застыла, оскорбленная и возмущенная поведением своего сына. Она видела, как Питер сел в карету и скрылся в ночи. Он убежал от нее так же, как когда-то сбежал его отец… наряду с гневом и смятением графиня ощутила, как ее охватывает глубокое и болезненное чувство потери. Ну, почему судьба так несправедлива!

Она медленно поднялась по лестнице в свои апартаменты и обессилено рухнула на диван. Подскочившую тут же служанку она заверила, что с ней все в порядке, и велела девушке принести ей теплого молока и бренди. Когда служанка удалилась на кухню, графиня подошла к окну и, раздвинув кружевные занавески, уставилась на темную улицу.

Снова и снова задавала она себе один и тот же вопрос: почему? Ну, почему, стоит им вместе пробыть более двух минут, как сразу же возникает скандал? Ведь она видит Питера насквозь и понимает, почему страдает ее мальчик. Да, да, понимает, потому что ей самой многое пришлось пережить.

Графиня вздохнула. Как жаль, что Питер не хочет довериться ей. И разве она многого требует? Разве тихая семейная жизнь с мягкой, добропорядочной женщиной — это плохо? А впрочем, стоит ли тешить себя иллюзиями? Графиня слишком хорошо знала образ жизни своего сына и боялась, что ни одна достойная женщина никогда не согласится выйти за него замуж. Все его проделки, все резкие слова еще можно было бы простить и графиня готова была простить все, кроме одного: Питер был точной копией своего отца. Такой же красивый, надменный, порочный и так же презирающий ее…

— Я еще не стара, — прошептала она. — Я еще поборюсь. Попытка не пытка, Беатрис. Попытка не пытка.

«Она обращается со мной как с мальчишкой!» — с негодованием думал Питер, сидя в карете, которая увозила его все дальше и дальше от Гайд-парка;

Чувства Питера Сент-Джеймса, графа Сэндборна были сродни чувствам Габриэллы, незаконнорожденной дочери герцога Карлайлза. Он так же страдал от ига матери, как и она от бесцеремонной властности Розалинды. Графиня Сэндборн желала полновластно распоряжаться жизнью своего сына, равно как и прославленная куртизанка мечтала подчинить себе свою дочь.

Питер чувствовал, что закипает от гнева, но ничего не мог с собой поделать. Ему просто необходимо выплеснуть свою ярость наружу. Никогда в жизни он не был так зол! А все почему? Потому что, видите ли, дорогая мамочка решила его женить! Последние пять лет она твердила ему об этом денно и нощно, но на этот раз зашла слишком далеко. Теперь она заявляет, что сама лично нашла ему невесту! Наверняка это какая-нибудь изнеженная дамочка, с непомерной родословной, которая понятия о жизни черпает из журналов Евгенического Общества и падает в обморок при виде собственных лодыжек.

Питер Сент-Джеймс всеми силами противился попыткам матери стреножить и приручить его. Ему совсем не хотелось стать одним из тех угрюмых бедолаг, которые подпирают стены на балах, в то время как их жены резвятся и танцуют. Он не хотел быть матримониальным мерином общества и носить мрачную униформу высшего света. Питер достаточно насмотрелся на женатых мужчин, которые только то и делают, что считают выпивку, жалуются на ломоту в костях и разгоняют скуку партией в бридж.

А графиня? Что ж, истинная подоплека дела ему ясна. Беатрис Сэндборн только прикрывается желанием иметь внуков, а на самом деле жаждет принести его на алтарь супружества лишь потому, что для нее невыносима мысль о том, что ее сын наслаждается жизнью, тогда как она мучается и страдает. Деньги? Пусть подавится своими проклятыми деньгами, он в них не нуждается. На эту удочку ловят простаков, а чтобы заарканить Питера Сент-Джеймса, требуется кое-что покрепче. Он не собирается подчиняться чужой воле! А долг, династия, титул — все это только слова. А слова, которые так легко слетают с языка, теряют смысл.

Питер скрестил руки на груди и рассеянно подумал, что если уж он обязательно должен стать племенным жеребцом общества, то это не поздно сделать и в шестьдесят лет. А что? Самый подходящий возраст, тем более что никаких других склонностей у него тогда уже не останется.

Немного успокоившись, граф Сэндборн откинулся на спинку сиденья. Склонность… Странно, это слово почему-то кажется ему очень знакомым. Где и когда он его слышал? Ах, да, малютка Габриэлла! Это ведь она утверждала, что не чувствует ни малейшей склонности к романтике. Подумав о Габриэлла, Питер заметно повеселел. Завтра в три он увидит ее снова. А пока — ожидание…

Когда карета остановилась у клуба, Питер легко спрыгнул с подножки и направился к входу. Уже прикоснувшись к дверной ручке, он поймал себя на том, что тихонько напевает. Слова, которые помимо его воли вырывались из горла, привели Питера в ужас. Он напевал:

…А весила крошка всего ничего —

Четыреста фунтов всего!

Глава 7

Все утро следующего дня Питер Сент-Джеймс посвятил обходу цветочных магазинов. Объясняя почтительным продавцам, какой букет ему нужен, он очень скоро понял, что и сам плохо представляет себе, из каких цветов этот букет должен состоять. И в самом деле, на кого он хочет произвести впечатление? На девушку, которая совсем не впечатлительна, или на ее мать, которая ценит щедрость и обожает большие пахучие цветы? В конце концов Питеру удалось совместить и то и другое, и ровно в три часа он уже стоял на пороге особняка Леко.

Неизменный Гюнтер впустил его в холл и оставил одного. Питер положил свой букет на низенький столик и отошел от него подальше. От множества ароматов у него уже кружилась голова. Охапка цветов была столь же разномастна, как и театральная публика в конце сезона. Тут было все: самовлюбленные нарциссы и гордые тюльпаны, тепличные розы и садовые ромашки, орхидеи, калы и еще невесть что. Ни один японец не смог бы разобраться в этой икебане.

Услышав шаги Розалинды, Питер быстро схватил букет и двинулся ей навстречу. Одобрительно посмотрев на цветы, властная матрона поприветствовала его и скрылась за дверями гостиной. Вскоре явился Гюнтер и пригласил графа подняться на второй этаж. Взбегая по лестнице, Питер чувствовал себя вполне уверенно. Подумать только, Розалинда взглянула на него благосклонно! Это, пожалуй, случилось впервые за все время их знакомства. Предвкушая, как засветятся глаза Габриэллы, когда он сообщит ей эту радостную весть, Питер нетерпеливо постучал в дверь будуара.

— О-о, ваша светлось, какая прелесть! — воскликнула Габриэлла, едва он шагнул в комнату. — Они восхитительны! И как мило с вашей стороны было принести мне такой роскошный букет.

Однако восторги Габриэллы оказались крайне недолговечны. Как только дверь захлопнулась, она бесцеремонно швырнула букет на стол и припала к замочной скважине.

— Думаю, я неплохо справилась со своей ролью. А? Как вы считаете?

Питер промямлил что-то невразумительное. Не то чтобы его беспокоила судьба букета, но все же можно было бы обойтись и поделикатнее с цветами, которые он искал целое утро.

Габриэлла, наконец, оторвалась от двери и спросила:

— Она видела вас?

— Да.

— С цветами?

— Разумеется.

— Отлично! — девушка хлопнула в ладоши и подошла к нему ближе. — Сегодня спектакля не будет, — огорченно сказала она; — Вчера, после того как вы ушли, Розалинда мне тако-о-ое устроила.

— Могу себе представить, — в этот момент Питер вспомнил стычку с собственной матерью и помрачнел.

— Так что отныне нам придется довольствоваться традиционными формами, — заключила Габриэлла и хихикнула. — Кстати, теперь Розалинда считает, что у вас весьма эксцентричный музыкальный вкус.

Питер тихо застонал. Упрямая девчонка свалила-таки собственные проказы на него. Конечно, Розалинда теперь считает, что у него эксцентричный вкус. А что же ей еще остается думать, после того как он у нее в доме во все горло распевал похабные песенки?

Вежливый стук в дверь прервал веселье Габриэллы и страдания Питера. На пороге возник Гюнтер. В одной руке он держал хрустальную вазу, наполненную водой, а в другой ножницы.

— Миссис Леко предположила, что вам эти вещи могут понадобиться, — сообщил он и вручил вазу Габриэлле с такой торжественностью, будто это была, как минимум, чаша Грааля.

Девушка сама выхватила у него из рук ножницы и быстро захлопнула дверь. Принесенные Гюнтером предметы присоединились к букету, который Габриэлла даже не подумала поставить в вазу.

— Итак, ваша светлость, — сказала она, поворачиваясь к Питеру. — Чем мы займемся сегодня?

Питер тоскливо посмотрел на столик, где в живописном беспорядке расположились букет, ваза и ножницы, и предположил:

— Может быть, ты для начала поставишь цветы в воду? — он вздернул подбородок, раздраженный таким отношением к своему подарку. — Я старался, чтобы букет выглядел как можно романтичнее, но ты, кажется, этого вовсе не замечаешь.

— О-о-о, — многострадально простонала Габриэлла, взяла цветы и небрежно сунула их в вазу прямо с оберткой. Затем она выдвинула ящик стола и достала оттуда шахматную доску.

— Как насчет партии?

— Но букет! — Питер был возмущен до глубины души. — Ты что же, оставишь его… вот так?

— Да, — невозмутимо ответила Габриэлла. — Розалинда надеется, что я красиво оформлю его для вас, поэтому и прислала вазу с ножницами, но этому не бывать. Видите ли, она считает оформление букетов одним из видов романтического искусства, и я таким образом должна продемонстрировать вам свой вкус, — она помолчала и добавила: — И еще это должно воспламенить ваше… Как бы это сказать? Ну, словом, после того как вы увидите свой букет в вазе, ваше мнение обо мне должно стать лучше.

— Но ведь Розалинда придет в ярость, когда узнает, что ты не оформила букет. Габриэлла злорадно улыбнулась.

— Ну и пусть. Я скажу, что была слишком занята и увлечена… вами.

— И опять позволишь ей думать, что я до безобразия эксцентричен? Ну, уж нет, дудки! — он одернул жилет и подошел к столу. — Если ты не собираешься заниматься цветами, это сделаю я.

Питер вытащил букет из вазы, снял мокрую обертку и разложил цветы на столе. Взяв ножницы, он прикинул объем работы, решительно откромсал половину стебля роскошной розы и… на этом остановился. Что следует делать дальше, Питер Сент-Джеймс не знал.

Поймав насмешливый взгляд Габриэллы, Питер покраснел и понял, что отступать поздно. Придется или красиво расставить цветы в вазе, или с позором сдаться на милость победителя. Отложив в сторону изувеченную розу, он взял другую и сунул ее в воду. Цветок тут же упал на край вазы и остался одиноко торчать там под углом в 45°. Питер попробовал добавить к розе нарциссов, но вышло только хуже.

С трудом сдерживая улыбку, Габриэлла тоже подошла к столу. Она смотрела не на цветы, а на руки Питера. Его длинные, изящные пальцы перебирали хрупкие ростки с такой нежностью, что Габриэлла почувствовала какую-то странную пустоту в желудке. Ощущение не было похоже на голод, скорее она напоминало… томление. «Как странно», — подумала Габриэлла. Но еще удивительнее было то, что ее вдруг охватило неодолимое желание составить этот злосчастный букет.

— Существуют определенные правила составления букетов, — сказала она, наклонясь над столом.

— Правила? — Питер пренебрежительно хмыкнул и, покалечив еще один цветок, вызывающе сунул его в самую середину вазы. — Правила, моя дорогая, существуют для того, чтобы их нарушать.

— Не глупите, — она нахмурилась и отняла у него ножницы. — Правила обеспечивают безопасность, надежность, порядок, даже красоту, если хотите. А что касается букетов, то здесь без определенных правил просто не обойтись. Обычно предпочтение отдается геометрическим фигурам, потому что стройность линий радует глаз и поднимает настроение. Я лично больше всего люблю треугольник. Вот смотрите, — она провела по контуру, который образовали поставленные ею стебли.

Питер взглянул на. творение ее рук, скрестил руки и недоверчиво заметил:

— Но в природе цветы не растут треугольниками, а смотреть на них все же приятно. То же касается и человека. Я знаю массу людей, которые не вписываются в общепринятые шаблонные рамки, но от этого не становятся хуже. Правила противоестественны, — он наклонился к ней и прошептал на ухо: — Правила придумало наше смешное общество. Мужчины, женщины, старики и дети — все теперь знают, что прилично, а что неприлично, что правильно, а что нет.

— Я не понимаю, о чем вы говорите? — спросила она, поднимая глаза. От его близости ее вдруг бросило в жар.

— Я говорю о лицемерии. О том, как глупо выглядит женщина, отказывающаяся сесть в карету с мужчиной, хотя им по пути, только потому, что это, видите ли, не принято. Я говорю о том, как нелепо не сметь заговорить с другим джентльменом, который стоит рядом и так же, как и ты, подпирает стену где-нибудь на балу, лишь из-за того, что мы друг другу не представлены. А что касается женщин, то упаси вас Бог поцеловать ручку даме после тура вальса. После этого леди будет считать себя навек опозоренной, если вы на ней не женитесь, — Питер схватил ножницы и размашистым жестом укоротил стебель красавца-тюльпана. — Так что главная цель правил — заставить одну группу людей презирать и поливать грязью другую. Подумай сама, ведь если бы не было правил, скольких скандалов можно было бы избежать? А: когда не будет скандалов, исчезнут и сплетни. Нелегко тогда придется драконам общества. Они же только на то и способны, что чесать языки да перемывать косточки друг другу.

Габриэлла молчала. Граф Сэндборн открылся ей, сам того не подозревая, совсем с другой стороны. И эта сторона ей очень понравилась. Был момент, когда она даже пожалела его, такого беззащитного перед всевидящим оком высшего света, такого гордого и независимого, но вынужденного подчиняться глупым условностям.

— Поэтому вы и согласились изображать моего любовника? — тихо спросила она. — Таким образом вы восстаете против существующих правил?

Ее слова затронули его за живое. Граф поспешно отвел глаза и, пытаясь скрыть замешательство, принялся калечить цветы.

— Мы с тобой заключили сделку, если помнишь, — сердито проговорил он. — Мне нужны доказательства неблагонадежности премьер-министра, и ты обещала их добыть. Я надеюсь, ты выполнишь свое обещание, — он раздраженно огляделся. — Если, конечно, мне когда-нибудь удастся вытащить тебя отсюда.

Габриэлла поправила стоящие в вазе цветы и, не — поднимая на Питера глаз, спросила:

— Почему вы хотите дискредитировать премьер-министра? Разве он так уж плох?

— Дело в том, плох он или хорош, — горячо заговорил Питер. — Человек может быть вором, развратником, но пусть при этом знает свое место и не стремится указывать другим, как им надлежит жить. Гладстон же занимает такой пост, что волен распоряжаться судьбами людей так, как ему заблагорассудится. Но вот вопрос: имеет ли он на это моральное право? Можно ли доверять человеку, который говорит одно, а делает совершенно иное? Этот сморчок днем ратует за нравственный образ жизни, а ночью охотится за доверчивыми шлюшками. Он подлый лицемер, а я лицемерия не выношу.

Габриэлла задумалась. Она вспомнила старика Уильяма, его благонравные седины, какао с пирожными… Гладстон больше напоминал доброго дядюшку, который искренне хочет помочь своей растерявшейся племяннице, чем похотливого развратника. Неужели то, что говорит Питер, правда? Габриэлла не могла в это поверить.

— А вы не допускаете мысли, что Гладстон вовсе не лицемер? Что если он, действительно, пытается помочь падшим женщинам? Видит Бог, кто-то же должен этим заниматься, так почему бы и не лично премьер-министр ?

— Ну, что ты можешь знать о падших женщинах, — пробурчал Питер, задетый ее скептицизмом. Габриэлла покраснела.

— Так уж случилось, что я многое знаю об их жизни, — заявила она и вызывающе посмотрела на него. — Проститутки, шлюхи, «ночные бабочки»… на самом деле живут очень трудно и довольно уныло. Лица их измождены, а здоровье подорвано, они рано стареют и, если не удалось ничего отложить, умирают в глубокой нищете.

Во взгляде Питера ясно читалось недоверие, и Габриэлла сочла необходимым пояснить.

— Академия, в которой я училась, располагается в деревне Д’Арси, под Парижем. А совсем рядом с ней, буквально через стену, находится католический монастырь. При монастыре есть приют для детей. Надеюсь, вы понимаете, чьи это дети? Многие женщины идут туда пешком, потому что у них нет денег нанять экипаж. Одни всю дорогу плачут, другие нет, потому что слишком измучены и ожесточены… Мы, воспитанницы, помогали монахиням ухаживать за детьми, и я часто разговаривала с матерями этих несчастных созданий. Если бы вы знали, как трагично складываются их судьбы. Некоторые, правда, пытаются обелить себя и твердят о совращении, но в основном женщины признают то, что имели так много мужчин, что не знают даже, кто отец ребенка. Эти «ночные феи» говорят о жизни безжизненными голосами, идущими из безжизненных душ. Я видела все это собственными глазами и не говорите мне, что я ничего не могу знать о падших женщинах, — на глаза Габриэллы навернулись слезы. — Им нужна помощь! Нужно чтобы хоть кто-то замолвил за них словечко. За них и их ни в чем неповинных детей.

Чтобы отвлечься от тяжелых воспоминаний, девушка принялась перебирать цветы, но воспоминания не отпускали ее.

— Мы учили малышей говорить и самостоятельно одеваться, — продолжала она уже не в силах остановиться. — Мы читали им сказки и разучивали стихи, а со старшим занимались грамматикой и арифметикой. Мальчики из приюта ухаживали за нашим садом, а с девочками мы вместе шили занавески и наволочки. Я очень привязалась к своим питомцам, и мне тяжело было расставаться с ними. Не понимаю, а как же их собственные матери? Я бы никогда не смогла бросить своего ребенка.

Габриэлла низко опустила голову, но Питер все же заметил, что она плачет.

Несколько минут оба молчали, потом Габриэлла встряхнула головой и почти весело заявила:

— У меня будет целая дюжина детишек. Она нашла в вазе место для двух последних цветов, аккуратно собрала обрывки стеблей и листья и завернула мусор в обертку, оставшуюся от букета. Питер, с удовольствием наблюдавший за ее ловкими движениями, ехидно заметил:

— И после этого ты еще говоришь, что совершенно не романтична?

— А причем здесь романтика? — фыркнула она. — Я считаю желание иметь детей самой естественной вещью на свете.

Очистив стол, Габриэлла раскрыла шахматную доску и вопросительно посмотрела на Питера.

— Полагаю, выиграете? Большинство известных мне джентльменов считает себя заядлыми игроками.

— В шахматы? — он поморщился и приложил руку к животу. При этом вид у него был как у язвенника в период обострения.

— Жаль, — сокрушенно покачала головой Габриэлла. — Это одно из моих любимых занятий.

— Я нахожу его смертельно скучным, — извиняющимся тоном пробормотал он.

— Понимаю, а потому предлагаю сделку. Сегодня вы играете со мной в шахматы, а завтра займемся тем, что по душе вам. Идет?

Глаза Питера озорно блеснули, и Габриэлла, заметив это, быстро добавила:

— В пределах разумного, конечно. Улыбка медленно сползла с лица Питера Сент-Джеймса.

— Конечно. Ну, что ж, идет. Они переместились на диван, расставили фигуры, и Питер предложил Габриэлле играть белыми.

— Белыми? С какой это стати? Вы что же, таким образом даете мне фору? Но я довольно хорошо играю и надеюсь доказать вам это в самом ближайшем будущем.

— Прости, я не хотел тебя обидеть. Я предложил тебе белые, поскольку это, похоже, твой любимый цвет.

— Я совсем не люблю белый цвет, — удивилась Габриэлла.

— Однако носишь только белые платья, — заметил граф.

— Ах, это, — Габриэлла презрительно приподняла оборку двумя пальцами. — Не думаете же вы, что я одеваюсь так, потому что это мне нравится? Это идея Розалинды, а отнюдь не моя. Она считает, что мне следует выглядеть как можно моложе, пока я выгодно не распоряжусь своей…

Габриэлла покраснела и прикусила язычок. Граф усмехнулся, давая понять, что отлично понимает, чем, по мнению Розалинды, ей следует выгодно распорядится. Габриэлла покраснела еще пуще, а когда Питер плутовато взглянул на нее, словно предлагая свою помощь в этом деле, то бедняжка и вовсе зарделась, как маков цвет.

«Развратник!» — подумала она. Жар, прихлынувший к щекам, был унизителен.

— Делайте ход, ваша светлость.

— Не раньше, чем ты назовешь меня Питером, — настойчиво потребовал он.

После короткого молчания она уступила.

— Твой ход… Питер.

— В каких облаках ты витаешь, Габриэлла? — рассмеялся он. — Теперь очередь за тобой. Я свой ход уже сделал.

Я свой ход уже сделал… На что это он намекает? Габриэлла сердито посмотрела на него, но увидела лишь простодушную улыбку и никакого намека на двусмысленность.

— Очнись и посмотри на доску, — посоветовал Питер.

Габриэлла опустила глаза и увидела, что он и впрямь передвинул пешку. Ну, что ж, тем лучше. Игра началась.

Они не спеша обменивались фигурами и были обходительны и вежливы друг с другом, как того и требовали традиции игры. Эта идиллия продолжалась до тех пор, пока Габриэлла ловким ходом не захватила его ферзя. Питер запротестовал.

— Но это был законный ход! — отстаивал она свою правоту.

— Это было нападение исподтишка, — возразил граф.

— Не упрямься, тебе следует быть внимательней, — улыбнулась Габриэлла, и они продолжали партию.

Зная коварный характер Габриэллы, Питер все время был начеку. Ему удалось даже в быстрой последовательности обезвредить четыре ее пешки и ладью. Тогда Габриэлла собралась и так же быстро захватила его слона, три пешки и коня. Он лишил ее второй ладьи и смел подчистую все пешки. Она отыгралась, загнав в угол его короля.

— Кровожадная девчонка! — возмутился граф, передвинул короля и только тогда понял, что попал в очередную ловушку. Он хотел поправить положение, но тут уже возмутилась Габриэлла.

— Ты забываешь о правилах! Раз отнял руку от фигуры, значит, она остается там, куда ты ее поставил.

— Но моя рука все еще здесь, — Питер приподнял короля и покачал фигурку перед ее носом.

— Мошенник! Ты ведь убрал руку, я видела…

Гюнтер был предан своей хозяйке, как пес, и когда Розалинда его о чем-то просила, он выполнял ее приказание беспрекословно. Вот и сейчас он, разумеется по заданию Розалинды, мирно прогуливался по коридору, держа в руках щетку. Щетку Гюнтер прихватил для конспирации. Дворецкий в коридоре со щеткой в руках — что может быть обыденней? Странность заключалась лишь в том, что Гюнтер делал не больше четырех шагов в одном направлении. Два шага влево от комнаты Габриэллы и два шага вправо. Вот и вся прогулка. Громкие взволнованные голоса, доносящиеся из будуара, заставили его подойти ближе и прислушаться. Чуткое ухо Гюнтера уловило фразу: «Моя рука все еще здесь», и вопль Габриэллы: «Мошенник!». Этого оказалось достаточно для того, чтобы верный слуга немедленно бросился к своей хозяйке.

Розалинда была у себя. Рядом с ней на диване сидели неизменные Ариадна Баден-Пауэлл и Клементина.

— Каков негодяй! — воскликнула Розалинда, услышав отчет Гюнтера. — Я ведь предупреждала его, что Габриэлла еще совершенно неопытна.

Она помчалась к лестнице, прежде чем кто-либо из присутствующих успел вымолвить хотя бы слово. Подруги с трудом догнали ее, потому что Розалинда неслась с удивительной для ее возраста и комплекции скоростью. Перехватив ее уже у дверей комнаты Габриэллы, они оттащили Розалинду подальше и попытались успокоить свою разбушевавшуюся товарку.

— Я должна знать, что там происходит, — стонала она. Ее беспокойство росло с каждой секундой. — Нужно что-то делать, я должна помочь своей девочке.

— Что бы ты ни решила предпринять, это не должно выходить за рамки приличий, — порекомендовала Клементина.

— О каких приличиях ты говоришь, дорогая, — возмутилась Ариадна. — Я считаю, нужно позвать констеблей и вышвырнуть ублюдка вон!

Розалинда сделала подругам знак замолчать, и наступившую тишину теперь нарушал только плутоватый смех Сэндборна, доносящийся из комнаты Габриэллы. Это оказалось последней каплей, переполнившей чашу терпения Розалинды.

— Шампанского, быстро! — приказала она, и Гюнтер, ни секунды не медля, понесся в винный погреб.

Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем Гюнтер вернулся. Он толкал перед собой чайную тележку, на которой стояли серебряное ведерко для льда, бутылка шампанского и бокалы. Розалинда судорожно махнула ему в сторону будуара, а сама с подругами отошла в сторону, при этом они постарались стать так, чтобы из комнаты их не было видно.

Гюнтер одернул жилет и деликатно постучал. Дверь открылась, и он с достоинством покатил тележку внутрь. Немного погодя слуга вышел, и дверью за ним захлопнулась так же быстро, как и распахнулась. Гюнтер виновато подошел к своей госпоже и доложил:

— Шахматы, мадам. Они играют в шахматы.

— В шахматы? — Розалинда была и обрадована И расстроена одновременно. Конечно, хорошо, что они не занимаются там тем, для чего еще не пришло время, но шахматы! Вряд ли это подходящее времяпрепровождение для романтически настроенных любовников.

Пытаясь скрыть разочарование, Розалинда важно проговорила:

— Ну, что ж, Габриэлла еще новичок в этом деле, — натолкнувшись на скептические взгляды подруг, она быстро добавила: — А его светлость, похоже, обладает каким-то специфическим вкусом. Может быть, он возбуждается, когда берет ферзя? Как, опять шампанское?! — Габриэлла раздраженно уставилась на темно-зеленую бутылку.

— А по-моему, это очень кстати. Я не прочь немного освежиться, — заметил Питер, осторожно, чтобы не перевернуть доску, поднимаясь с дивана. — Проигрыш, знаешь ли, вызывает жажду.

Он открыл шампанское и наполнил бокалы. Габриэлла скривилась, но все-таки сделала несколько глотков.

— Тебе, милая, следует привыкать к вкусу этого игристого вина, — посоветовал граф. — Нынче модно подавать шампанское на свадьбах.

Габриэлла отрицательно покачала головой и огляделась, ища способ избавиться от противной жидкости. В конце концов она просто вылила остатки шампанского в цветочный горшок на подоконнике.

Наблюдая за ней, Питер гадал, в чем причина такой явной антипатии к тому, о чем мечтает большинство девушек ее возраста.

— Давно хотел у тебя спросить, почему ты так предубеждена против романтики и страстной любви? — не выдержав, поинтересовался он. — В моей жизни было достаточно и того, и другого, и я всегда находил эти ощущения весьма приятными.

— Ну, не то чтобы я имела что-то против…. — замялась Габриэлла. — Просто я не люблю, когда мне навязывают то, к чему я не чувствую склонности, — она вернулась к дивану и заново начала расставлять фигуры. — Я считаю, что романтике или тому, что зачастую принимают за романтику, придается слишком большое значение. Восторг и великолепие, дрожание коленок и учащенное сердцебиение — все это требует денег и предварительной подготовки. Возьмем, к примеру, еду. Устрицы, турецкие персики, икра и омары, представленные на роскошно сервированном столе, сразу создают романтическую обстановку, но ты подумай о том, как дорого все это стоит. А нужна ведь еще и армия слуг, цветочники, ювелиры и парфюмеры… Я уж не говорю о прачечных. На ту сумму, которую мы платим за стирку белья, семья среднего достатка могла бы жить целый год. А гардероб? Он должен постоянно обновляться, иначе о какой же романтик не может идти речь, если на любовнице устаревшее платье? Плюсуйте новые счета модистке и портнихе, — Габриэлла невесело усмехнулась и сменила тему. — Я пыталась объяснить матери, что подобная жизнь не для меня, но она даже слушать не хочет. Розалинда непреклонна и во что бы то ни стало хочет «вылепить» из меня очаровательную соблазнительницу. Такую же, какой когда-то была она сама.

— То есть идеальную любовницу, — подсказал Питер. Он и не представлял себе, какая подготовка требуется для того, чтобы вызвать это стихийное, казалось бы, чувство под названием страсть. — Однако ты решила стать не любовницей, а женой. Прости, милая, но почему ты думаешь, что роль жены тебе понравится больше?

— Да потому что женам не нужно утруждать себя всей этой романтической чепухой. Потому что женам не надо постоянно беспокоиться о том, как бы доставить удовольствие мужчине. Их жизнь строится по контракту, и меня это вполне устраивает.

Питер удивленно вскинул брови и разразился хохотом.

— Но это правда, — краснея, пробормотала Габриэлла и уже более уверенным голосом добавила: — В браке муж обеспечивает доход, жилье и положение в обществе, а жена ведет хозяйство и заботится о детях. Это аккуратное соглашение, и никому не надо волноваться и поддерживать романтический пыл. Что, разве я не права?

Питер Сент-Джеймс больше не смеялся, но удивление не покинуло его. Неужели эта девушка, действительно, верит в то, что брак — сухая, бескровная, бесполая сделка? И главное, почему, черт побери, она стремится к такой унылой и скучной жизни?

— Должен тебя разочаровать, Габриэлла, — осторожно начал он. — Я знаком со многими семьями, и ни один союз мужчины и женщины не похож на тот, какой ты нарисовала в своем воображении. В браке безусловно, есть и хорошие стороны, но временами семейная жизнь вызывает прямо-таки отвращение.

— Ну и пусть! — упрямо воскликнула Габриэлла. — Любой трудный и отвратительный брак лучше, чем блистательная любовная связь, — она опустила глаза. — К тому же муж, когда ему надоедает жена, не может просто так взять и уйти.

Вот это да! Впечатляющее замечание. Где это она нахваталась таких мыслей? Не Розалинда же их внушила, ведь ее матери герцог верен уже двадцать лет.

— Значит, ты мечтаешь обменять вероломное величие страсти на скучную надежность брака?

— Именно так. Я хочу жить простой и непритязательной жизнью с хорошим парнем, который будет честно делать свое дело и не станет мешать мне заниматься тем, чем мне хочется.

— Подобных браков не существует, — отрезал Питер. — И вот еще что: ты не задумывалась над тем, что у тебя никогда не будет «дюжины ребятишек», если муж и вправду оставит тебя в покое?

Лицо девушки порозовело.

— Начнем игру, Питер. Твой ход.

Они сыграли еще одну партию, и Габриэлла снова выиграла. Потом явился Гюнтер и пригласил их в гостиную на чай.

— Иди, Гюнтер, мы сейчас спустимся, — выпроводила его Габриэлла и закрыла дверь.

Питер хмуро посмотрел на нее. Габриэлла вовсе не выглядела влюбленной, а это значит, что Розалинда сразу же догадается, что в обольщении он . не продвинулся ни на шаг.

Девушке не понравилось выражение его лица, и она озабоченно спросила:

— Что такое? У меня что-нибудь не в порядке? — ее руки беспокойно пробежались по корсажу и юбке.

— Все в полном порядке, — Питер закусил губу и окинул ее унылым взглядом. — В том-то и дело, что у тебя все в абсолютном порядке. Ты выглядишь… нетронутой, что ли. А этот факт Розалинда наверняка использует против меня, — он лукаво улыбнулся. — Ведь она полагает, что я знакомлю тебя с радостями любви.

— О, да, это действительно проблема, — мысли ее лихорадочно заметались, ища выход из положения. Секунды складывались в минуты, их опоздание становилось уже просто неприличным, а Габриэлла так ничего и не придумала. Ничего, кроме… — Раз уж я выгляжу нетронутой, — пробормотала она, — Значит, вам нужно меня «тронуть».

Граф, смакуя каждое движение, подошел ближе и провел пальцем по ее щеке. Он почувствовал, как она напряглась, и придвинулся еще ближе. Ведомый инстинктом, Питер вытащил одну за другой несколько шпилек из ее высокой прически, затем слегка измял рукава и оборки лифа и удовлетворенно поглядел на дело своих рук.

Габриэлла поймала себя на мысли, что ее так и тянет склониться к нему, что ей приятны его прикосновения… А когда граф занялся рюшами, прикрывающими грудь, она знала, что должна запротестовать, но не могла выдавить ни единого слова.

Когда Питер, наконец, убрал руки, девушка подняла глаза и встретила зовущий, теплый, ласкающий взгляд. Взгляд, которого она избегала в течение последних двух часов.

— Вы закончили? почему-то шепотом спросила она.

— Не совсем. Думаю, надо добавить кое-что еще. О, да, еще одна совсем маленькая деталь.

— А вы уверены, что это необходимо? — заподозрила неладное Габриэлла. Больно сладок был его голос.

— Да. Это совершенно, совершенно необходимо.

Прежде чем девушка успела опомниться, Питер наклонился к ней и поцеловал в губы. То, что он испытал, было похоже на прогулку по цветочному лугу в жаркий июльский день. Питер Сент-Джеймс никогда не чувствовал ничего подобного, и чем дольше длится поцелуй, тем сильнее становилось ощущение блаженства.

Габриэлла чувствовала почти то же, что и он, только ей поцелуй напомнил не цветочный луг, а свободный полет. Она словно вознеслась ввысь к облакам и яркому солнцу.

Все закончилось так же неожиданно, как и началось. Его губы оторвались от ее губ, и она замерла в кольце его рук не в силах пошевелиться. Он заглянул ей в лицо и удовлетворенно кивнул.

— Так-то лучше. Теперь ты выглядишь как надо Волосы чуть растрепаны, глаза блестят, платье измято.

— Ну и прекрасно, — отозвалась Габриэлла. Она и в самом деле прекрасно себя чувствовала.

Они рука об руку спустились по лестнице, наслаждаясь произведенным фурором. Чаепитие прошло как обычно, и в шесть часов граф откланялся, Габриэлла еще немного посидела с дамами, а потом поднялась к себе. Ей не терпелось остаться одной и осмыслить то, что произошло.

Когда Габриэлла удалилась, Розалинда откинулась на спинку кресла и вопросительно посмотрела на подруг.

— Ее прическа была, мягко говоря, в беспорядке, — вежливо заметила Женевьева.

— Он целовал ее, вот волосы и растрепались, — усмехнулась Клементина.

— Скорее лапал, — фыркнула Ариадна. Они обратили взгляды на Розалинду и после секундной паузы услышали ее мнение.

— Что ж, по крайней мере на сей раз ее не стошнило, — констатировала она. — А это уже не так плохо.

Войдя в будуар, Габриэлла повалилась на кровать и мечтательно уставилась в потолок. Он ее поцеловал! По-настоящему поцеловал, а не просто прикоснулся губами к щеке. О, теперь она понимает, почему во всех романах и пьесах поцелую придается такое большое значение. Это было чудесно, восхитительно, необыкновенно…

Она села и встряхнулась, разгоняя чувственный дурман. Как ни прекрасен был поцелуй, но собственная реакция на него ее все-таки удивила. Что это? Уж не испытывает ли она к графу романтического влечения… Нет, нет и еще раз нет! Она просто слишком долго притворялась влюбленной, а обман и притворство всегда действуют возбуждающе. Ну хорошо, она увлеклась, но этому есть простое и ясное объяснение, так что беспокоиться не о чем. Если только… он не захочет поцеловать ее снова.

Глава 8

Оказывается, ухаживать за девушкой, которая еще не потеряла невинность, так же сложно, как вырастить розу. К такому выводу Питер пришел уже на третий день своих необычных посещений особняка Леко. Вот сегодня, например, он несколько часов потратил на поиски подходящего подарка для своей мнимой любовницы. Питер обошел все магазины на Риджент-стрит, но так и не смог ничего выбрать.

Его подарок должен быть не только дорогим, но еще и очень личным, в какой-то степени даже интимным, но ни в коем случае не пошлым. Нельзя забыть и о Розалинде. Если подарок ей не понравится, пиши пропало. А такой искушенной и критически настроенной даме очень трудно угодить.

Позади остались «Либерти», «Диккенс анд Джоунд», «Хеймли» и с полдюжины магазинов поменьше, а руки Питера все еще были пусты. Все предлагаемые товары казались ему либо слишком простыми, либо слишком вычурными, и это его ужасно раздражало. Габриэлла права: романтическая связь — это утомительнейшее занятие. Питеру не пришлось бы прилагать столько усилий, даже если бы он вздумал жениться на первой красавице в разгар сезона. В этом случае ему, ей-богу, было бы легче. Сначала они танцуют вместе на двух-трех балах, потом в прессе его имя появляется рядом с именем высокородной красотки — и дело в шляпе. Дальше следует объяснение с ее стариком, ритуальное благословение, и все — можно жениться. И никто не потребует у него отчета о его амурных похождениях, не будет настаивать на жгучей лихорадочной страсти… Все произойдет само собой, тихо и, разумеется, благопристойно.

Стоп! Питер, как громом пораженный, застыл на середине тротуара. Выходит, опять Габриэлла права? Получается, что мужчине его звания и положения проще вступить в брак, чем завести любовницу. И хлопот меньше, и свободы больше… Так что, черт возьми, он делает, участвуя в этом маскараде? Кто знает, сколько времени пройдет, прежде чем Габриэлла сможет помочь расколоть старика Гладстона. Пожалуй, легче будет подбить на это обычную шлюху, которая, конечно, не упустит возможности заработать лишнюю пятерку. Эх, если бы у Питера Сент-Джеймса оставалась хоть капелька здравого смысла, он именно так и поступил бы. Сейчас можно было бы отправиться в клуб, а ночью заняться тем, для чего его наняли.

Но Питер в клуб не поехал. Он по-прежнему стоял на тротуаре и… таращился на витрину модного французского магазина, торгующего немыслимо дорогой обувью. Там, в витрине, стояли белые парчовые туфельки, украшенные голубыми бантами и изящными маленькими розочками. Питер не мог оторвать от них глаз. Белые, как ее платья с бантами, под цвет ее глаз, туфли показались Питеру истинным произведением искусства.

Он зашел в магазин и немедленно купил их. Ровно в три Питер, как обычно, явился в дом на Итон-сквер. Под мышкой он держал нарядную коробку и чувствовал себя счастливейшим из смертных. После неизменного досмотра, который ему учинила придирчивая Розалинда, он поднялся к Габриэлле, сияющий как солнышко в майский день. Габриэлла приветствовала его лучезарной улыбкой, которая держалась на ее лице, только пока дверь была открыта. Но стоило створкам захлопнуться, и девушка сразу поникла.

— Посмотри-ка, что я тебе принес, — Питер протянул ей коробку, немного смущенный ее угрюмостью.

— Мама видела?

— Да, она встречала меня в холле и видела сверток.

— Лучше бы она видела то, что внутри, — тоскливо посетовала она, погладила разноцветную обертку и отложила подарок в сторону.

Затем Габриэлла подошла к письменному столу, вытащила чековую книжку и деловито спросила:

— Сколько я вам должна? Питер нахмурился. Безразличие Габриэллы к его подарку озадачило и обидело его.

— Я принес это не для Розалинды, а для тебя, Габриэлла, — сердито заметил он. — Я полдня искал подходящий подарок, а ты не соизволишь даже открыть коробку.

Его слова окончательно расстроили Габриэллу. Она подняла глаза и пробормотала:

— Но я не могу принять от вас подарок, тем более дорогой. Это… неприлично и ставит меня в неловкое положение.

— Постой, постой, давай разберемся. Значит, ты радостью примешь от меня любые подношения, если они являются частью обмана и заранее тобой оплачены, но ты не можешь взять то, что дарю тебе лично я. Так что ли? Она кивнула.

— Прости, но это по меньшей мере глупо. Я совсем запутался. Ты ведь притворяешься моей любовницей. Отвечай, да или нет?

— Да.

— Так почему же ты отказываешься принять эту безделицу? Потому что это может оскорбить твою драгоценную невинность?

Питер схватил коробку со стола и сунул ее Габриэлле в руки.

— Немедленно открой пакет! — потребовал он.

Она заколебалась. Сердце ее забилось быстрее, а во рту пересохло. Подарок. Для нее. От него. Что происходит? Сначала поцелуй, теперь… вот это. Девушка огляделась. Уж не повлияла ли на графа интимная атмосфера ее будуара?

Впрочем, рано или поздно коробку придется открыть. Розалинда видела ее и потребует отчета. А что она ей ответит, если не будет знать, что там внутри?

Габриэлла развязала ленту, сняла оберточную бумагу и увидела черную картонную коробку с эмблемой французского магазина на Риджент-стрит. Подняв крышку, она обнаружила пару изящных вечерних туфелек на высоких каблуках. Туфли были сделаны из парчи, украшены голубыми бантами и розочками. Роскошный подарок!

— Если ты не хочешь принять их в дар, считай эту пару компенсацией за те туфли, которые я выбросил из окна кареты в ночь нашего с тобой знакомства, — пробурчал Питер, втайне очень довольный тем впечатлением, которое произвел его подарок. Он заметил, что глаза Габриэллы восхищенно распахнулись, когда она открыла коробку.

Тут Питер Сент-Джеймс немного ошибся. Глаза Габриэллы действительно полезли на лоб, но отнюдь не от восхищения. Девушка была шокирована его подарком. Женщина не может принять от мужчины туфли! Подобные презенты позволительны только родственникам, но ведь они с Питером не брат и сестра. Впрочем, учитывая их пристойно-непристойные отношения, туфли, пожалуй, — подходящий подарок. Сама Габриэлла вряд ли смогла бы подобрать лучшую пару. Даже цвет и тот идеально подходит ко всем ее нарядам. Девушка осторожно погладила туфли, а затем, не вполне сознавая, что делает, прижала их к груди.

— Они восхитительны и очень мне нравятся, — искренне сказала она. — Но те туфли, которые вы выбросили, не были и наполовину так красивы.

Сердце Питера болезненно сжалось. Слова Габриэллы его и обрадовали, и огорчили одновременное. Ну почему она не может просто радоваться подарку, как все нормальные девушки? Вечно какие-то сложности!

Габриэлла уложила туфли обратно в коробку, но Питер не хотел, чтобы все закончилось так быстро.

— Разве ты не хочешь их примерить? — спросил он.

— О, ну… я не знаю, — она посмотрела на изящные туфельки, а потом перевела взгляд на свои простые темные башмаки.

Питер понял причину ее смущения и через секунду стоял перед Габриэллой на коленях. Он снял с нее грубые туфли и одел атласные. Между пяткой и задником образовался зазор дюйма в полтора. Туфли были безнадежно велики.

Питер сидел на корточках, и Габриэлла видела, как краска заливает его шею и уши. «Бедный», — подумала она. Он был так уверен, что туфли ей подойдут… Видимо, раньше ему не доводилось покупать женскую обувь, а это, пожалуй, даже хорошо. Вот только как его утешить? В этот момент Питер казался ей таким беззащитным, ранимым и… доступным.

— Досадно это сознавать, но, кажется, на сей раз я попал пальцем в небо, — преувеличенно весело объявил Питер и начал снимать с Габриэллы туфли.

— Нет, постой, — она отвела его руки в сторону. — Это самые замечательные туфли из всех, которые я видела, и они мне прекрасно подойдут.

С этими словами Габриэлла оторвала кусок оберточной бумаги, скомкала ее и засунула в носок правой туфли. С левой она поступила так же. Затем девушка встала и чуть приподняла край платья, давая Питеру возможность полюбоваться обновкой. С набитыми мысками туфли сидели на ней идеально.

— Ну, что скажешь?

— Здорово ты это придумала, — пробормотал Питер, с трудом отрывая взгляд от ее ног.

Теперь он совсем не испытывал смущения. Облегчение и радость — вот чувства, которые переполняли его. А почему так случилось, Питер Сент-Джеймс не задумывался.

Габриэлла бережно уложила туфли в коробку и поставила ее на стол. Увидев книгу, которая лежала там же, девушка помрачнела. Маленький томик напомнил ей о том, что она собиралась сказать Питеру.

— Боюсь, у меня плохие новости, — проговорила она, усаживаясь на диван. — Розалинда запретила мне играть с вами в шахматы.

— Я убит горем, — Питер картинно прижал руку к груди.

— Я серьезно, — нахмурилась Габриэлла. — Вчера мать прочитала мне целую лекцию о вреде учености и ученых игр. «Женщине, которая щеголяет своим интеллектом, нужно еще очень многому учиться», — заявила она. А потом написала мне ряд подходящих занятий, которые, якобы, безотказно очаровывают мужчин.

— Так уж и безотказно? — вскинул брови Питер. — Хотел бы я взглянуть на этот список.

— Розалинда заставила меня выучить его наизусть, — поморщилась Габриэлла. — Первый пункт — чтение стихов. Как вы относитесь к поэзии?

Теперь сморщился Питер.

— Первая моя реакция была такой же, — удовлетворенно кивнула Габриэлла и раскрыла книгу, которую читала до его прихода. — И все же займемся пунктом первым, — провозгласила она и, поймав его недоуменный взгляд, пояснила: — На тот случай, если Розалинда нас подслушивает.

— А ведь сегодня была моя очередь выбирать занятие, — недовольно пробурчал Питер. — Но делать нечего, подчиняюсь грубой силе.

Габриэлла лукаво улыбнулась и начала:

В одном краю такой был случай:

Гуляя как-то раз,

Набрел мудрец на куст колючий

И выцарапал глаз.

Мудрец на редкость был умен

И, не сказав ни слова,

Забрел в другой кустарник

И повредил глаз снова.

Сказать, что Питер был удивлен, это значит ничего не сказать. Он был просто ошарашен. Ну и девчонка! Каждый день что-нибудь новенькое. А Габриэлла между тем продолжала:

Однажды старушка у нас в городке

Послала на мельницу мышку в мешке.

Но мельник ни разу мышей не молол,

А если молол, так не брал за помол!

— Обожаю потешки! — расхохотался Питер и откинулся на подушки.

— Потешки — это тоже поэзия, — заметила Габриэлла.

— Вольная поэзия, — поправил он и вытер выступившие от смеха слезы. — Моя любимая. Читай дальше.

Габриэлла читала, а Питер смотрел на нее со все возрастающим интересом. То, что она проделывала, иначе как мятежом назвать было нельзя, и Питер очень хорошо понимал ее. Ему была понятна потребность сбросить с себя унизительные оковы подчинения, понятно желание встать на свой собственный путь. Питер Сент-Джеймс уже много лет боролся с матерью, отстаивая свою независимость, но делал это совершенно другим способом. Однако тот метод, который выбрала Габриэлла, такой остроумный, свежий и неожиданный, с каждой минутой импонировал ему все больше и больше. Ее мятеж был так же очарователен, как и она сама.

Габриэлла на минуту прервалась, чтобы попить воды. От долгого чтения в горле у нее пересохло. Питер тут же воспользовался этим и, схватив книгу, продолжил начатое ею четверостишие. Оба покатывались со смеху.

— Потешки! — ахнула Розалинда, когда Гюнтер, скорчив постную физиономию, сообщил ей, чем Габриэлла и граф занимаются за закрытыми дверьми. — Но я же предупреждала ее! Я настаивала на классической поэзии. Сонетах Шекспира, например. На это Гюнтер только пожал плечами. Прихватив с собой Женевьеву, Розалинда уверенно зашагала к комнате Габриэллы. Из будуара доносился только голос графа, и Розалинда облегченно вздохнула. Слава Богу, кажется, лорд Сэндборн поставил упрямую девчонку на место. Но что же это он читает? На Шекспира не похоже… Розалинда прислушалась и прямо-таки позеленела от ярости. Питер отчетливо декламировал:

Джон спросил у Джона: «Сколько стоит утка?» Джон ответил Джону: «Двадцать пять монет». Джон спросил у Джона: «Может, это шутка?» Джон ответил Джону: «Может быть, и нет».

— Мне плохо, — Розалинда пошатнулась и ухватилась за руку Женевьевы. — Да ведь это же он читает ей потешки, а не она ему. Право, этот человек просто какой-то извращенец.

Прочитав с выражением последний стишок, Питер захлопнул книгу и посмотрел на Габриэллу. Глаза девушки блестели, она была счастлива, как никогда.

— У меня слабость к потешкам, — признался он. — Еще несколько лет назад я взял на себя добровольное обязательство заучивать все куплеты, которые печатает «Панч».[10]

Габриэлла сидела на диване, боком прислонившись к подушке. Одну ногу она подогнула под себя, а вторая чуть свешивалась. Вся ее поза дышала покоем и негой и еще была… неимоверно эротична. Сама Габриэлла этого не понимала, зато Питер, знающий толк в подобных делах, сразу пришел в соответствующее настроение. Он направился было к ней, но тут, как всегда не вовремя, послышался стук в дверь. Это, конечно же, был Гюнтер! Дворецкий вкатил свою неизменную тележку и, поставив ее перед диваном, объявил:

— Миссис Леко предположила, что после декламации вы захотите немного освежиться.

Гюнтер открыл шампанское и удалился. За это время Питер успел полностью прийти в себя. Он подошел к полкам и, пробежав глазами названия книг, заметил:

— А у тебя довольно разнообразные в кусы. Тут и «вольная поэзия», и классические трактаты, и пьесы великих мастеров.

Он подошел к дивану и наполнил бокалы шампанским. Габриэлла взяла свой и привычным уже жестом вылила его содержимое в цветочный горшок. Питер усмехнулся и продолжил:

— Если бы я знал, что во французских школах для девочек преподают такие предметы, то сам подал бы прошение о поступлении в одну из них. Что скажешь, меня бы приняли?

— Возможно, — улыбнулась Габриэлла. — Но ведь не все школы одинаковы. Я, например, считаю, что нам очень многое дала сама мадам Маршан. Обычно выпускницы подобных академий хорошо танцуют, немного играют, декламируют, но не более, — Габриэлла посмотрела на него: глаза ее были полны тоски и сожаления о чем-то далеком и уже, увы, прошедшем.

— Ты скучаешь по Франции, да? По жизни в академии, директрисе и подругам?

— Да, — призналась она и почти весело проговорила: — Вот ведь какая ирония судьбы: сначала я ненавидела школу, а теперь вспоминаю о ней с нежностью. Когда Розалинда привезла меня во Францию, все там казалось мне чужим и ужасно скучным, но со временем я привыкла. Моя мать думала, что я впитаю культуру чужой страны, как губка, а потом буду выдавать информацию по ее команде, но она ошиблась. Знания, которые я получила, сформировали мою личность, у меня появились свои мысли, идеи… Жаль, что Розалинда никак не хочет этого понять и ничуть не считается с моими желаниями.

Питер наблюдал за ней и думал, что вернее было бы не «желания», а «отсутствие желаний». Желаний и страстей. Габриэлла почему-то убедила себя в этом и стойко отстаивает свою точку зрения. Хотя достаточно послушать, как она играет, говорит, смеется, чтобы понять, какая страстная натура скрывается за внешней чопорностью.

— Ты как-то говорила мне, что у тебя нет склонности… ну, ты понимаешь к чему.

— А с чего ты взяла, что у тебя этой склонности нет?

— Мне кажется, это очевидно, — она выпрямилась и почувствовала, что краснеет. — Подобные вещи меня совершенно не интересуют.

— Ты ошибаешься, Габриэлла.

— В самом деле, ваше сиятельство? — в ее голосе послышались нотки иронии.

— В самом деле. У меня есть некоторый опыт, и поверь, ты подаешь большие надежды. Единственное, чего тебе не хватает, так это энтузиазма.

Габриэлла встала с дивана и скептически посмотрела на него.

— Имею я склонность или нет — это вопрос спорный, но я не собираюсь его решать, — заявила она. — Потому что никакие склонности мне не понадобятся, я ведь намерена стать женой, а не любовницей.

— Жены тоже не лишены страстей. Я знавал многих жен, чужих, разумеется, которые имели весьма значительные, хм, склонности.

Ну, что за несносный человек! Он, кажется, находит ее желание выйти замуж нелепым, если не сказать смешным. У него, видите ли, есть некоторый опыт! Допустим, есть, но это не дает ему права поучать ее. Габриэлла была вне себя от ярости и, чтобы хоть немного успокоиться, подошла к книжным полкам. Книги — лучшее лекарство от всех неприятностей. Она бесцельно водила взглядом по корешкам и вдруг заметила маленький томик на самой нижней полке. Девушка улыбнулась и присела. Достав книгу она выпрямилась и обнаружила, что стоит нос к носу с Питером, , который бесшумно подошел сзади.

Губы его были слегка приоткрыты, и между ними виднелась полоска белых зубов. Темные бездонные глаза будто манили ее к чему-то неведомому и прекрасному. Девушка покачнулась и чуть подалась вперед. Внезапно ей захотелось упасть в его объятия и вновь ощутить вкус поцелуя. Это случилось впервые. Впервые она сама хотела, чтобы он поцеловал ее! Габриэлла ждала, целиком поглощенная чудом зарождающегося желания, а он был так близко…

Несколько бесконечных долгих секунд они стояли неподвижно, а потом Питер… отвернулся и отошел в сторону.

Габриэлла поспешно уткнулась в полки, тщетно пытаясь скрыть свое смущение. Господи, что это на нее нашло? Сейчас ей понадобилось гораздо больше времени на восстановление душевного равновесия. Когда она подошла к дивану, голос уже звучал нормально и ничто в ее поведении не указывало на только что пережитый шок.

— Вот, — сказала она, показывая ему книгу.

— О, Боже, басни Эзопа, — Питер с мученическим видом прикрыл лицо рукой. — Значит, мы уже дошли до притч и нравоучений. Что дальше? Детские страшилки? Загадки?

— О, не думаю, что наше заточение продлится так долго, — она невозмутимо открыла книгу. Больше всего я люблю басню о лисе и винограде. — Вы ее знаете?

Она прочитала про лису и виноград, потом еще одну басню и еще, и еще. Питер, на которого Нравоучительные истории всегда нагоняли скуку, на сей раз с удивлением обнаружил, что слушает с большим интересом. Надо же, а ведь всего несколько минут назад он собирался ее поцеловать. Он хотел разбудить ее чувственность, наличие которой она так отчаянно отрицает. Однако поцелуя не вышло. В глазах Габриэллы было что-то такое, что заставило его отвернуться. Что-то очень похожее на страсть, и . Питер побоялся спугнуть это призрачное чувство. Впрочем в отсутствии поцелуев тоже есть своя прелесть. Близко, но не достаточно близко… Пожалуй, это возбуждает даже сильнее.

Габриэлла читала с выражением и обнаружила при этом недюжинный сценический талант. Она меняла голос и интонацию, и перед Питером, как живые, вставали кролик и черепаха, лиса и ворона. Он смеялся и недоумевал. Как же это возможно, чтобы в одном человеке мирно уживались и аккуратная школьница, и мятежная дочь — забавный постреленок, и соблазнительная чувственная женщина. Она ни на кого не похожа. С ней подчас сложно, но интересно. И самое главное — она будит в нем… желание.

Сегодня Питер открыл для себя новую Габриэллу, и эта Габриэлла разрушила его план. Только сейчас он понял, что не сможет использовать эту очаровательную и противоречивую девушку в качестве приманки. Черт с ним, с Гладстоном! Пусть вообще все горит синим огнем, но отныне он и близко не подпустит Габриэллу к дому старика Уильяма. Не будет ничего: ни унизительных расспросов, ни еще более унизительного освидетельствования. Он не позволит ей добывать улики, которые помогут свергнуть премьер-министра.

Однако от своего замысла Питер не отказался. Он решил, что с легкостью найдет другую женщину на эту роль. Мало что ли их бродит по ночным улицам Лондона? А Гладстон рано или поздно снова выйдет на охоту, вот тогда-то Питер и запустит в действие тщательно отлаженный механизм.

Габриэлла читала, а Питер наслаждался музыкой ее голоса. Господи, как же хорошо вот так просто сидеть на диване и слушать забавную басню про глупого кролика! Но все хорошее когда-нибудь заканчивается. Конец их идиллии положил вежливый стук в дверь. Это явился Понтер, почему-то на полчаса раньше обычного.

— В чем дело, Гюнтер? Еще и пяти нет, — Габриэлла вопросительно уставилась на дворецкого.

— Ваша матушка просит вас спуститься в гостиную. Она была очень настойчива, и я должен проводить вас немедленно, — заявил он, догадавшись о намерении Габриэллы вытолкать его в коридор и захлопнуть дверь.

Габриэлла со вздохом повиновалась, но, прежде чем выйти, расправила юбки и пригладила волосы. Питер ограничился тем, что одернул жилет и по — правил галстук. Молодые люди украдкой обменялись испуганными взглядами и пошли вслед за Гюнтером. Видимо, терпение Розалинды кончилось, и теперь она призывает их к ответу. Оно и не мудрено: сначала комические куплеты, потом потешки, а теперь еще и басни Эзопа… Три дня они только тем и занимались, что нарушали установленные правила, и вот пришел час расплаты. Розалинда, разумеется, была не одна. Ее окружали верные подруги Клементина, Женевьева и Ариадна Баден-Пауэлл. Во время чаепития дамы наперебой расхваливали Габриэллу. Питеру было объявлено, что она мастерски играет на пианино, прекрасно декламирует и поет, танцует так легко, что сам герцог Бургундский ее заметил и похвалил. Габриэлла сидела, не поднимая глаз, щеки ее заливал яркий румянец. Девушка была уверена, что теперь она знает, что такое чистилище.

Питеру же намеки многоопытных куртизанок были совершенно ясны. Эту нравоучительную беседу дамы завели для того, чтобы показать ему, как нелепы его манеры. И в самом деле, разве так ухаживают за неопытной девушкой? В итоге все свелось к элементарному выговору, но Питер понял, что таким образом Розалинда ставит под сомнение серьезность его намерений. Что ж, в будущем он постарается ее разубедить.

Когда они уже стояли в холле у дверей, Габриэлла заговорщицки прошептала:

— Думаю, вам стоит сделать мне еще один подарок. Что-нибудь редкое и дорогое. Розалинда считает, что если мужчина щедр, то на все его грехи можно смотреть сквозь пальцы.

Питер кивнул, взял у Гюнтера шляпу и трость и вышел.

Как только дверь закрылась, Габриэлла проворно засеменила к лестнице. Однако этого оказалось не — достаточно. Ей следовало бы не семенить, а бежать сломя голову.

— Габриэлла! — рявкнула Розалинда. — Вернись, мне нужно с тобой поговорить.

Девушка обреченно вздохнула и поплелась в гостиную. Там она терпеливо выслушала лекцию о правилах поведения и лишь час спустя смогла подняться к себе.

Оставшись одна, Габриэлла подошла к зеркалу и весело подмигнула своему отражению.

— Держись, Габби, — прошептала она. — Еще несколько дней… Всего несколько дней, и ты сможешь приступить к поискам мужа.

Глава 9

Питер Сент-Джеймс сидел в карете и наблюдал за дверью Реформаторского клуба. «Сегодня Гладстон что-то задерживается», — уныло подумал он и с трудом подавил желание окликнуть Джека, чтобы велеть ему ехать домой. Было уже довольно поздно, и шансов на то, что старик Уильям именно сегодня выйдет на свою ночную охоту, с каждой минутой становилось все меньше и меньше.

Гладстон, наконец, вышел из клуба и прямиком отправился в свою резиденцию. Питер проводил его, убедился, что все огни в доме погасли, и не солоно хлебавши, убрался восвояси.

Вернувшись в свой особняк, Питер Сент-Джеймс уютно устроился возле камина и задумался. Жесткий контроль, который Розалинда установила над своей дочерью, а значит и над ним тоже, становится уже просто невыносим. Что она себе позволяет, в конце концов! Он как-никак граф, пэр Англии и даже собственной матери не позволяет собой манипулировать, так с какой же стати ему терпеть выходки Розалинды? Вот если бы она была мужчиной, тогда Питер точно знал бы, как ему следует поступить, но поскольку… Стоп! Что с ним сегодня творится? Откуда взялись вдруг эти шальные мысли? Ведь Розалинда Леко его противник, так? А значит и общаться с ней надо так же, как и с любым политическим оппонентом. Следует найти ее слабую сторону и надавить на нее. К счастью, слабости Розалинды ему известны: она страстная и романтичная женщина. Вот этим он и воспользуется! Не Габриэллу ему нужно засыпать подарками и цветами, а ее мать, только тогда она выпустит их из заточения.

Совершив это открытие, Питер с трудом дождался утра. Едва ли не с рассветом он бросился по магазинам скупать шампанское, бургундское и кларет. Бутылки, хранящие на стекле полувековую пыль, на его глазах были упакованы в нарядную корзину и отправлены в особняк Леко. В корзину Питер вложил визитную карточку, на которой собственноручно начертал слова благодарности и признательности матери своей будущей любовницы.

В три часа пополудни Питер уже неловко переминался с ноги на ногу в холле, под бдительным , оком Гюнтера. В руках у него была целая охапка цветов.

Розалинда царственно выплыла из гостиной и, увидев его с цветами, снисходительно улыбнулась. А когда она узнала, что цветы предназначались ей, ее улыбка стала еще шире.

— Благодарю вас, ваше сиятельство, но будет лучше, если вы преподнесете этот букет Габриэлле, — она польщена его вниманием, но, как и любая мать, в , первую очередь блюла интересы дочери.

— О, моя малютка тоже не останется без подарка, — с чарующей улыбкой проговорил он и вытащил откуда-то из-под полы небольшой горшочек с тремя сухими прутиками.

Розалинда изумленно округлила глаза, а Питер, воспользовавшись ее замешательством, быстро откланялся и взбежал по лестнице на второй этаж.

Ошеломленная Розалинда вернулась к подругам и торжественно предъявила им букет.

— Вот! — она вытянула руки вперед. — А Габриэлле он принес какие-то палки. Я же говорила, что он извращенец.

— Зато граф преподнес цветы La maman, — заметила Женевьева.

— А дочери он принес не сухие палки, а розовый куст, — объявила Ариадна. — Великолепный подарок! Туфли — это моветон, вино слишком банально, а вот розы… Кто мог подумать, что даже у этого повесы есть романтическая жилка.

Габриэлла сидела за столом, облаченная в очередное кисейное безобразие. На лице была написана мука, и даже приход Питера не очень-то ее развеселил. Когда же взгляд Габриэллы упал на цветочный горшок, она и вовсе помрачнела.

— Что это?

— Розовый куст. Я принес его для тебя!

Она нахмурилась.

— Мама видела?

— Конечно, и была очарована.

— Неужели? — она взяла горшок и скептически оглядела хрупкие веточки.

— Ты как будто не рада? — улыбка медленно сползла с его лица. — Но ведь это очень романтично.

— В самом деле?

— Да, уж можешь мне поверить. Это символ, говорящий о том, что наша привязанность друг к другу все возрастает. Этот горшочек с: землей содержит в себе целый трактат о нашей будущей любви.

— О, теперь я кажется понимаю, — она осторожно потрогала росток. — Это очень мило. Но как вы думаете, Розалинда поняла значение этого подарка?

— Надеюсь, что да, — ответил Питер, раздраженный ее недоверчивостью. — Она же профессиональный романтик.

— А я напротив — безнадежный любитель, — Габриэлла тяжело вздохнула, осознав, что обидела его. — Простите меня. Просто вчера Розалинда так утомила меня своей лекцией, и к тому же я думала, что вы принесете что-нибудь дорогое… А впрочем… — ее вдруг осенило. — Ведь розовому кусту место в саду, так?

— Так.

— О, Питер, вы волшебник!

— Никогда не замечал за собой ничего подобного, — пробормотал он, но Габриэлла уже тащила его к дверям.

— Вы нашли великолепный выход из положения, — оживленно проговорила она. — Вы думаете, что принесли мне цветок? Нет, вы принесли ключ от темницы. Где же еще лелеять, нашу растущую любовь, как не в саду?

Через террасу позади дома они вышли в маленький типично английский садик. Несмотря на небольшие размеры, в нем было полно укромных местечек и оплетенных плющом беседок. Воздух был насыщен ароматами трав и запахом вскопанной земли. Чириканье воробьев заглушало шум улицы, а живая изгородь надежно предохраняла от посторонних глаз. Поистине это был райский уголок.

Габриэлла дернула шнурок звонка, и тут же, словно из-под земли, вырос Гюнтер.

— Принеси нам инструменты, удобрение и воду, — приказала она и повела Питера по дорожке вокруг дома.

Они остановились под окном ее комнаты на пересечении трех тропинок, расходящихся в стороны, как спицы колеса. В центре образовалось незанятое пространство.

— Давайте посадим розу здесь, — предложила Габриэлла. — Тогда я смогу всегда видеть ее… и думать о вас, — она подняла глаза. — Это достаточно романтично?

«Это более, чем романтично», — подумал Питер. Он посмотрел ей прямо в глаза и почувствовал, что тонет, тонет в их бездонной глубине. Тепло солнца и легкий освежающий ветерок только усиливал это ощущение. Ему хотелось зарыться лицом в ее мягкие волосы, прижаться губами к ее губам, и лишь приход Гюнтера удержал его от этого порыва.

Выхватив у дворецкого лопату и лейку, Габриэлла тут же опустилась на колени и принялась рыхлить землю.

— Габриэлла, твое платье! — воскликнул Питер, пораженный тем, как бесцеремонно она относится к свои вещам.

— О, сегодня я могу не беспокоиться о платье, — заявила она и похлопала рукой по земле, приглашая его присоединиться к ней. — Я ведь вся во власти романтики. Разве может девушка в такой момент думать о какой-то там белой кисее?

Питер принял вызов и опустился рядом с ней.

Прощай, брюки, но чем только не приходится жертвовать во имя любви.

Увидев его кислую физиономию, Габриэлла расхохоталась и сунула ему лопату.

— Копай!

Надо заметить, что о садоводстве Питер Сент-Джеймс не знал ровно ничего. Зато Габриэлла, напротив, прекрасно в этом разбиралась. В академии они сами занимались садом, не прибегая к услугам садовника.

— Сначала нужно вскопать землю и подровнять ее, чтобы получился аккуратный кружок, — начала Габриэлла; — Потом сделаешь ямку в центре, — увлеченная работой, она незаметно для себя перешла на «ты».

— Откуда ты знаешь; что надо делать? — запротестовал Питер. Непривычный к физическому Труду, он скоро устал и так взмок, что ему даже пришлось снять сюртук.

— В академии мы сами сажали цветы.

— Вы копались в земле? Ученицы французской школы для девочек рыли землю? — не веря своим ушам, переспросил Питер.

— А ты знаешь другой способ выращивания растений? — она улыбнулась. — Конечно, копались. Между прочим, во Франции это считается весьма достойным занятием для юных леди. К тому же это так романтично… — не удержавшись, съязвила она.

Ну еще бы, — он нахмурился и энергично заработал садовым совком, готовя почву для розового куста. — То-то я чувствую, что меня как бы подхватывает и уносит. Думал ветер, ан нет — романтический шквал.

— Копай! — насмешливо приказала Габриэлла. — Если хочешь знать, французы считают, что женщина, ухаживающая за садом, выглядит очень соблазнительно. Так что не упусти момент. Он недоверчиво фыркнул.

— Нет, правда. Любая женщина на лоне природы выглядит удивительно красивой, — она понизила голос и доверительно сообщила: — Лично мне кажется, что тут все дело в запахах, — Габриэлла помолчала и задумчиво добавила: — Или, как говорила мадам Маршан, мужчинам просто нравится видеть женщину на коленях. Это льстит их самолюбию.

«А она далеко не дура, эта мадам Маршан», — подумал Питер, а вслух сказал:

— Однако в данный момент на коленях я, а не ты. Габриэлла рассмеялась и присоединилась к нему. Вместе они разрыхлили землю, добавили костной муки и торфа, а затем торжественно погрузили в ямку розовый куст. Руки их то и дело соприкасались, плечи сталкивались, а когда они одновременно потянулись за лопатой, Питер на какую-то долю секунды задержал ее кисть в своей ладони. Это длилось всего лишь мгновение, но и его оказалось достаточно для того, чтобы сердце Габриэллы забилось часто-часто.

Когда Питер потянулся за тяжелой металлической лейкой, она просто не могла оторвать от него глаз. Его движения были грациозны и пластичны, а жилет и рубашка, плотно прилегающие к телу, рельефно обрисовывали бугры мышц. Без сюртука граф Сэндборн выглядел намного человечнее и… мужественнее.

Обильно полив цветок, Питер облегченно вздохнул и тыльной стороной ладони вытер выступивший на лбу пот. Габриэлла сидела на траве, поджав под себя ноги, и улыбалась.

— Почему же ты решил подарить мне именно розовый куст? — спросила она, проводя пальцами по земле.

— Ну, во-первых, мне хотелось сделать тебе приятное, а во-вторых, что же еще дарить «розовому бутону», как не розовый куст?

— Розовому бутону? Что ты имеешь в виду?

— В нашем кругу так называют молоденьких дебютанток с чистыми глазками, — невозмутимо ответил Питер. — У них за спиной, разумеется.

— Звучит оскорбительно. Ты намерен и впредь обижать меня?

— Что ты, конечно, нет. Никакое это не оскорбление, скорее наоборот. Девушки, которых мы называем «розовый бутон», воспитаны, изнежены и взлелеяны, как настоящие розы. Они поют, рисуют простенькие акварели, умно говорят и искусно составляют букеты. «Розовые бутоны» выглядят, как правило, очень элегантно и всегда… желанны.

— И ты считаешь, что все эти качества относятся ко мне? По-твоему, я «розовый бутон»? — негодующе воскликнула Габриэлла.

— А по-твоему, нет? — он засмеялся и схватил ее за руку. — Правда, ты играешь вульгарные песенки вместо сонат, читаешь потешки и притчи вместо сонетов и выливаешь шампанское в комнатный горшок, но от этого не становишься менее привлекательной. Скорее твои действия имеют обратный эффект, — он присел рядом и окинул ее медленным оценивающим взглядом, от чего сердечко Габриэллы так и подпрыгнуло, — И я даже готов составлять за тебя букеты, если ты питаешь к этому занятию такое отвращение.

— Да? — Габриэлла почувствовала, что краснеет, и ниже опустила голову. Его слова ее озадачили и… обрадовали.

— Да. Ты прелесть, хотя и напоминаешь мне иногда не «розовый бутон», а розовый куст с его колючками и шипами.

— О, какой прогресс! Значит, теперь я розовый куст? Что означает эта метафора?

— Не уводи меня в дебри символики, дай сказать. Бутон нежен и раним, а ты стойкая и мужественная. Ты сложнее и совершеннее, чем обычный цветок. А шипы… Что ж, шипы делают жизнь интереснее.

— Это новость для меня.

— Ну, с твоими колючками уж точно не заскучаешь, — понизив голос, пробормотал он. — И любой мужчина захотел бы оказаться рядом в тот момент, когда колючий куст, наконец, зацветет.

Габриэлла зачарованно смотрела в его темные глаза, такие проницательные, провоцирующие и… манящие. Они, казались, хранят в себе тысячи тайн, и ни одну она не могла разглядеть. Несколько секунд спустя девушка встряхнулась, отгоняя оцепенение, и весело заявила:

— Твоя речь очень понравилась бы Розалинде.

— А тебе? — тихо спросил он. — Тебе я готов говорить комплименты бесконечно. Потому что ты полна красоты и изящества, твоя кожа как шелковистые лепестки и пахнешь ты как цветок на лугу, распустившийся под летним солнцем.

Питер запустил пальцы в ее мягкие волосы и притянул голову Габриэллы к себе. Он хотел ее. Она знала, , что это так, и ощупала его желание как нечто осязаемое, и это нечто подбиралось к ней, захватывало ее… В эту минуту Габриэлла ничего не хотела так сильно, как оказаться вместе с ним на том самом лугу, на котором распустился душистый цветок. Боже, что происходит?

— Ты моя роза, — шептал он. — И, как любая роза, нуждаешься в защите и должном уходе, иначе никогда не распустишься, — он был так близко, что она чувствовала его дыхание на своей щеке. — Позволь мне ухаживать за тобой, Габриэлла. Я хочу увидеть, как ты цветешь, — прежде чем его губы коснулись ее губ, она услышала: — Я хочу чувствовать, как ты распускаешься в моих руках.

«Да, да, да!» — безмолвно молила Габриэлла. Ей захотелось открыть ему ту потайную комнату, в которой до сих пор были заперты ее желание, страсть, уязвимость… Ей хотелось раскрыться и почувствовать то, что она так долго отвергала.

Их уста слились в поцелуе, и головокружительное тепло заструилось по всему ее телу ручейками удовольствия. Она склонила голову, инстинктивно подчиняясь его мягкому нажиму и повторяя каждое движение его губ. Питер обхватил ее за талию, медленно притянул к себе, а затем они вместе опустились на траву.

Никогда еще Габриэлла не испытывала ничего настолько интимного и настолько… всепоглощающего. Каждая клеточка ее была возбуждена и отвечала трепетом сладостного наслаждения на каждое его прикосновение. Питер, должно быть, почувствовал это и осыпал поцелуями ее лицо и шею.

Габриэлла чуть слышно застонала, и его пальцы скользнули к груди, отыскивая линию корсета и нужную плоть под ней. Габриэлла изогнулась ему навстречу и освободила ворот его рубашки, скользя руками по бокам и спине. Их тела слились, и она словно растворилась в нем, но хотела быть ближе, еще ближе.

— Они в саду? — рука Розалинды замерла на полпути к вазе. Она составляла букет из принесенных Питером цветов. — Но что они там делают? — Розалинда смотрела на Гюнтера так, словно видала его впервые. Только что она велела дворецкому отнести шампанское в будуар Габриэллы и вот теперь — слышит, что влюбленной парочки там и в помине нет.

— Вскапывают клумбу, мадам, — произнес Гюнтер таким тоном, будто речь шла о чем-то неприличном.

— Ах, да, этот розовый куст, — раздраженно бросила она и испытывающе посмотрела на слугу. — Мне кажется, ты чего-то не договариваешь. Что в ни там творят? Боже мой, бедный садик! От него, наверное, уже ничего не осталось после нашествия этих варваров.

Розалинда подхватила юбки и кинулась к дверям. Верные клевреты, разумеется, последовали за ней.

Лучше всего сад просматривался, из окна Габриэллы. Сообразив это, Розалинда изменила курс и повлекла свою команду к лестнице. Ворвавшись в будуар дочери, Розалинда ринулась было к окну, но тут взгляд, ее упал на цветочный горшок. Листья растения пожелтели, а ведь всего несколько дней назад все было в порядке.

— Не знаю, чем они здесь занимаются, — встревоженно сказала она. — Но моим цветам это явно не на пользу.

— Вот они! — воскликнула Женевьева, указывая рукой в сад.

Все, как по сигналу, бросились к окну. Там на траве у клумбы виднелись две фигуры — светлая и темная. Мужчина и женщина лежали, тесно прижавшись друг к другу, и даже с такого расстояния было заметно, что они отнюдь не мило беседуют.

— Подумать только, — пробормотала Клементина, покачивая головой.

— Похоже, они вправду любовники, — мягко улыбнулась Женевьева.

— Я уверена, что на них подействовали чары розового куста, — тоскливо заметила Ариадна. — Знаете, мой Джеральд просто обожал играть в «леди и садовника».

В душе Розалинда была согласна; со своими подругами, но все же видеть свою дочь в объятиях этого… графа было неимоверно тяжело.

— У малышки Габби есть любовник, — прошептала она. Теперь у нее не осталось никаких сомнений. Габриэлла и Сэндборн, действительно, увлечены друг другом, и тут уж ничего не попишешь. — Малышка Габби, — прошептала она еще раз, и слезы навернулись у нее на глаза.

Женевьева, увидев, что подруга совсем расклеивалась от избытка чувств, ободряюще похлопала ее по руке. Клементина в этот момент вспомнила собственную юность и восторг первого .чувственного открытия.

— Думаю, я видела достаточно для того, чтобы прийти кое к каким выводам, — вымученно улыбаясь, сказала Розалинда. — Вернемся в гостиную.

Питер был как в жару. Он ничего не видел вокруг себя. Ничего… кроме Габриэллы. Щеки девушки пылали, губы припухли от поцелуев, а зрачки расширились от возбуждения. Он чувствовал, что отныне она принадлежит ему. Только ему. Он только что распахнул перед ней двери вселенной, и будь он проклят, если они вместе не исследуют самые отдаленные планеты.

Габриэлла испытывала волшебное, чарующее наслаждение. Ее охватила сладострастная истома, и ей хотелось, чтобы это восхитительное ощущение длилось вечно. Когда Питер приподнялся, она чуть было не потянула его обратно, так сильно хотелось ей снова прикоснуться к его губам, слиться с ним воедино…

Но этого не случилось. Питер встал и протянул ей руку. Боже милостивый, что же это было? Поцелуи. Сердцебиение. Жар — Счастье. Но ведь это значит, что она… тоже подвластна чувственным порывам! Это значит, что она способна принимать ласки мужчины и не только отвечать на них, но еще и испытывать при этом удовольствие. Габриэлла растерянно потрогала свои губы. Неужели все это происходит с ней, Габриэллой Леко?

Она ухватилась за руку Питера и легко вскочила на ноги; Что ж, что произошло, то произошло, она же нормальная живая девушка, а не деревянная чурка. Главное не дать Питеру понять, какое глубокое воздействие оказали на нее его ласки. А то этот красавчик, баловень салонных дамочек еще вообразит себе невесть что.

Питер невозмутимо отряхивал брюки, и Габриэлла тоже решила привести в порядок свой туалет. Однако, взглянув на платье, она поняла, что это бесполезно. Юбки все сплошь были заляпаны грязью, а зеленые травяные пятна виднелись даже на лифе.

Покончив с брюками, Питер повернулся и увидел, что Габриэлла с тоской разглядывает некогда белую кисею.

— Габриэлла! — выдохнул он, с трудом сдерживая смех. — Ты и сейчас будешь утверждать, что девушка, поддавшись романтическому порыву, может не обращать внимания на свою одежду? — он схватил ее за плечи и развернул. — О-о, сзади еще хуже.

— Разве может быть еще хуже?

— Может.

— Что же делать? — она беспомощно посмотрела на него. — Ты как-нибудь отвлеки Розалинду, а я проскользну к себе в комнату и переоденусь. А то она еще подумает…

— … что мы играли в «леди и садовника», — закончил за нее Питер.

— Леди и садовник? — переспросила Габриэлла. — Ты сегодня весь день говоришь загадками.

— Это очень древняя игра. В нее играли еще Ева с Адамом, — Питер набросил ей на плечи свой сюртук и слегка подтолкнул вперед. — Вперед, крошка, и ничего не бойся.

Они быстро пробежали через холл и уже поднимались по лестнице, но тут их настиг голос Розалинды.

— А вот и наши влюбленные! — провозгласила она.

Габриэлла застыла ни жива ни мертва и так вцепилась в лацканы сюртука, что костяшки ее пальцев побелели.

— Силы небесные! Что с вами произошло? — искренне удивилась Розалинда. После увиденного в саду она была готова к тому, что одежда ее дочери окажется в некотором беспорядке, но не до такой степени! — Вы что, хотели докопаться до центра земли и посмотреть, как там в аду? Они стояли на лестнице и выглядели как парочка набедокуривших подростков. Питер Сент-Джеймс, граф Сэндборн в измазанной рубашке и зелеными коленками и Габриэлла Леко с комьями грязи на юбке и пятнами травы на лифе, которые она тщетно прикрывала сюртуком. Лица у обоих были красны, а глаза виновато блестели. Под грозным оком Розалинды они лишь теснее прижимались друг к другу. Прошло добрых пять минут, прежде чем Габриэлла смогла заговорить.

— Все началось с того, что граф принес мне прелестный розовый куст, — несмело начала она, делал вид, что грязное платье и мужской сюртук на плечах невинной девушки — это самые обычные в мире вещи. — Вот мы и решили посадить его.

— Боюсь, мы немного увлеклись, — с улыбкой продолжил Питер. — Забыв о том, какой грязной может быть работа в саду. Право, розы гораздо приятнее нюхать, чем сажать, — он приложил руку к груди. — Примите мои искренние извинения.

Если до сих пор все внимание Розалинды был направлено на Габриэллу, то теперь она увидела, в каком состоянии находится костюм графа, и побледнела.

— Полагаю, вы действительно могли увлечься, — с натянутой улыбкой проговорила она. — Особенно если ваша голова была занята мыслями о… розе, — Розалинда всплеснула руками и воскликнула: — О, мой Бог! Вам же нужно привести себя в порядок. Гюнтер!

Гюнтер незамедлительно явился на зов своей хозяйки.

— Возьми сюртук графа и посмотри, что можно сделать с этими ужасными пятнами, — приказала она. — Позаботься о том, чтобы его сиятельство мог освежиться, и предложи ему одну из рубашек герцога. Они примерно одинаковой комплекции.

Не успела Габриэлла ничего возразить, как Гюнтер уже стащил сюртук с ее плеч. Розалинда ахнула, а ее подруги испустили сдавленные вздохи. Питер неловко откашлялся и отвернулся. Плечи его тряслись от беззвучного смеха.

— Я поднимусь к себе в комнату, — пискнула Габриэлла и взлетела наверх.

Захлопнув за собой дверь будуара, она отдышалась и медленно подошла к зеркалу. Только сейчас ей стало ясно, почему ахнула мать и закашлялся Питер.

На белом лифе платья, прямо на груди красовались отпечатки мужских ладоней…

Глава 10

Ру помогла Габриэлле умыться и переодеться, а затем подвела девушку к туалетному столику и хорошенько расчесала ее пышные волосы. На укладку не осталось времени, поэтому служанка просто связала их легкой лентой на затылке.

Вернувшись в свою комнату, Габриэлла застала Питера, который сидел у окна и преспокойненько потягивал шампанское. Габриэлла порозовела от смущения, но в глазах ее не было ни капли раскаяния. Питер отставил свой бокал, посмотрел в сад, потом окинул Габриэллу подозрительным взглядом и спросил:

— Ты, разумеется, намерена возложить всю вину на меня, не так ли?

— Разумеется, — вызывающе ответила она.

— Дерзкая девчонка, — он нахмурился. — Теперь мне придется отвечать еще и за то, что я катал тебя в грязи, как какой-то обезумевший варвар. А тебе не кажется, что после этого маленького, э-э инцидента в саду Розалинда сочтет меня слишком эксцентричным мужчиной и даст от ворот поворот? Где ты тогда найдешь себе другого любовника, способного так же безропотно сносись все твои фокусы, как сношу их я?

Габриэлла покачала головой.

— Она не откажет тебе от дома.

— Почему ты так в этом уверена?

— Потому что ты богат. А богатый мужчина может себе позволить быть немного эксцентричным. Если мужчина добросовестно платит по счетам, то он вообще может делать все, что захочет. Это жизненное кредо моей матери, так что не беспокойся.

— Какой цинизм! Вот уж не думал, что Розалинда, которая всю жизнь посвятила романтике и .страстной любви, так расчетлива.

— О, ты еще многого о ней не знаешь. Она может вдохновенно говорить о вздохах под луной и думать при этом о счете из прачечной или кухарке, которая, кажется, подворовывает сахар.

Испытывая неловкость, Габриэлла отвела глаза, увидела сборник пьес, лежащий на чайном столике, и тут же схватила его. Ей не хотелось продолжать этот тяжелый для нее разговор, но Питер, так просто сдаваться не собирался.

— Откуда ты знаешь, о чем думает Розалинда? Может, это только твои фантазии? Вряд ли мать поверяет тебе свои мысли.

— Но я же вижу, как она живет! — воскликнула Габриэлла. — Желания герцога — для нее закон. Он и не уходит лишь потому, что Розалинда эти желания выполняет, независимо от того, приятно ей это или нет. Герцог волен требовать, что хочет, и за это содержит ее в роскоши. Обоих такое положение вещей вполне устраивает.

Питер видел, что у Габриэллы уже подрагивает подбородок, а глаза наполняются слезами, но отступать было не в его правилах. Он должен знать об этой девушке все и расставлять точки над «и» нужно сейчас. Или никогда.

— Мне кажется, — осторожно начал он, — Герцог предложил твоей матери честную сделку. У нее был выбор, и она сама предпочла богатство, в обмен на беспрекословное подчинение. Да, желания герцога — для нее закон, зато она не только смогла дать дочери хорошее образование, но и себя обеспечила до конца жизни.

— Да, — тускло отозвалась Габриэлла. — У Розалинды, действительно, был выбор. И с герцогом она могла порвать не однажды, но всякий раз упорно выбирала… подчинение и роскошь.

Слова Габриэллы сбили Питера с толку; похоже, он упустил что-то очень важное. Это напоминало головоломку, ключевая фигура которой потеряна, и если он не найдет ее, то никогда не поймет, почему эта красивая девушка не верит в любовь.

Габриэлла повертела в руках сборник пьес, который так и не решилась открыть, и встала, чтобы поставить книгу на полку. Питер поймал ее за локоть и усадил на банкетку рядом с собой.

— Но, ваша светлость, — перешла она на официальный тон. — Шампанское…

— …подождет, — он крепко держал ее, не давая двинуться с места. — Значит, ты считаешь, что Розалинда должна была выбрать самого герцога, а не его деньги?

Габриэлла сфокусировала взгляд на книге, которую сжимала побелевшими пальцами, и попыталась разобраться в мешанине мыслей, роившихся в голове. Почему граф так настойчив? Чего он хочет от нее?

Любой выбор предполагает, как минимум, два варианта, — медленно проговорила она. — Что-то сохраняешь, а что-то безжалостно отбрасываешь… Так вот мать всегда отбрасывает то, что имеет истинную ценность, и гонится за ценностями мнимыми.

Питер заглянул ей в глаза и, наконец, понял причину скрытой в них боли. Он понял, почему она с такой нежностью говорила о приютских детях и так горячо осуждала их матерей. Ведь она сама была в какой-то степени брошенным ребенком.

— Ты говоришь о себе? — спросил Питер, заранее зная ответ.

— И о себе тоже, — с оттенком горечи обронила она. — Розалинда отправила меня в академию не столько потому, что хотела дать мне хорошее образование, сколько потому, что я мешала ее великой, любви. Вначале я очень тосковала, но потом узнала, что отнюдь не одинока в своей судьбе, и мне стало легче. Почти каждая ученица школы мадам Маршан была «под контролем». Это противно, но пришлось смириться, а смирившись, мы всю свою энергию направили на учебу. Мы много читали, разговаривали и готовились к тому, что в будущем сможем рассчитывать только на себя.

Габриэлла опустила глаза. Голос ее дрожал, но она мужественно продолжала.

— А потом, срок обучения подошел к концу, и все девочки разъехались по домам. Теперь они пишут мне, что родные встретили их с распростертыми объятиями, а потом начался сущий кошмар. Розалинда ведь не одна такая. Все матери почему-то считают, что выучив своих дочерей, они лишь выгодно поместили капитал, и теперь требуют дивидендов. Родители распоряжаются судьбами детей так же легко, как и семейным имуществом, нимало не задумываясь об их душе, проблемах и чаяниях. Некоторые из моих соучениц уже вышли замуж, кто-то еще ждет своего часа, а я… Я после окончания академии была отправлена в путешествие, а затем в. целости и сохранности доставлена домой. И все это только для того, чтобы стать игрушкой в чьих-то руках.

— Ну-ну, Габриэлла, я не думаю, что связь с мужчиной сделает из тебя игрушку, — сказав это, Питер почувствовал укол совести, потому что в компании своих друзей он именно так и называл «профессиональных любовниц». Он всегда относился с презрением к дамам так называемого полусвета. Так было до тех пор, пока он не встретил Габриэллу. Да, теперь ему, пожалуй, придется осторожнее выбирать выражения.

— А что из меня сделает связь с мужчиной? Чего хорошего вообще можно ждать от мужчин? Если я пойду по пути Розалинды, то буду делать лишь то, чего хочет мой, якобы, обожаемый любовник, и нуждаться лишь в том, что он соизволит мне дать.

Габриэлла помолчала. Она редко позволяла себе думать о подобных вещах, а тем более говорить о них вслух. Однако сейчас она почувствовала какую-то отчаянную потребность высказаться.

— Я не хочу жить так, как живет моя мать. Не хочу подстраиваться под настроение мужчины и смеяться тогда, когда хочется плакать. У меня тоже есть право выбора, и я свой выбор уже сделала.

Ну вот опять двадцать пять! Питер раздраженно посмотрел на нее. Неужели девчонка — и ведь не глупая — не понимает, что жизнь состоит не только из черного и белого цвета. Существуют еще и полутона. Все намного запутанней, и сделать свободный выбор не так просто.

— И что этот выбор тебе дает? — хрипло спросил он. — Ты отличаешься от матери только тем, что выбираешь мужчину, другой набор прав и обязанностей.

— Я выбираю не мужчину! — воскликнула она. — Я выбираю замужество! Я хочу, чтобы мои чувства и мысли принадлежали только мне, а не переходили в чужую собственность.

— Дорогая, ты противоречишь сама себе, — заметил Питер, украдкой наблюдая за ее реакцией. — В брак вступают двое: женщина и… мужчина. Ты уверена, что сможешь отыскать такого простака, который предоставит тебе полную свободу?

— Уверена, — сердито буркнула она. — Я найду себе мужа! И он будет ценить меня не только за хорошенькую мордашку и восемнадцатидюймовую талию, — она вздернула подбородок. — Я докажу , ему, что я личность. Разве это неосуществимо? Разве я слишком многого хочу?

— Нет, — ответил Питер и задумался. Так почему же все-таки его так тянет к ней? Потому что она неординарна мыслит? Потому что она искренне говорит о своих чувствах… или почему-то еще?

После короткого ответа Питера в комнате воцарилось молчание. Но это не была та гнетущая тишина, которая повисает в воздухе и давит на психику. Нет, это молчание было гораздо выразительнее слов. Она высказалась, и ей стало легче. Он выслушал и понял ее, это понимание сблизило их больше.

Послышался вежливый стук в дверь.

— Еще же без десяти пять, — удивился Питер. — Боюсь, сегодня мы снова огорчили богиню романтики. Она прислала за нами раньше срока. За дверью стоял неизменный Гюнтер.

— Мадам просит вас к чаю, — промолвил он и величественно удалился.

Не услышав никаких объяснений по поводу столь раннего прихода, Габриэлла пожала плечами и повернулась к Питеру.

— Как я выгляжу? Пятен нет? Волосы растрепаны?

— Ты само совершенство.

Она стояла перед ним такая светлая, золотистая, полная жизни и тепла, что он просто не мог не коснуться ее.

Легкое прикосновение его руки заставило Габриэллу вздрогнуть. Сердце ее сжалось, и она поняла, что хочет, чтобы «инцидент в саду», как деликатно выразился Питер, повторился. Что происходит? Стоит ему коснуться ее, как она уже теряет самообладание. Если и дальше так пойдет, то в самом ближайшем будущем она уже просто не захочет искать себе мужа, а все ее планы разлетятся в пух и прах. Объятия и поцелуи — это прекрасно и в то же время ужасно. Вот оно разрушающее действие страсти! Вся ее жизнь, будущее находятся в опасности. И с каждой минутой, проведенной с ним наедине, эта опасность возрастает.

— Пожалуйста, ваша светлость, — взмолилась Габриэлла, отступая назад. — Для одного дня событий, пожалуй, было более чем достаточно.

— Оставь ты эти церемонии. Называй меня просто Питер, — он отдернул руку и зачем-то поправил и так безупречно повязанный галстук.

— Хорошо, Питер. Идем вниз?

И они пошли вниз.

Вопреки предположениям Питера Розалинда встретила их не упреками, а улыбкой. Она была так любезна и радушна, что Габриэлла невольно насторожилась.

Ровно в половине шестого Розалинда поднялась из-за стола и приняла одну из самых эффектных своих поз. «Сейчас она его выгонит», — подумала Габриэлла и… ошиблась.

— Дорогой граф, — начала Розалинда тщательно продуманный монолог. — Хотя ваша манера ухаживания несколько отличается от общепринятой, но не могу не признать, что она весьма, э-э, действенна. Вы были так щедры, внимательны и галантны, что я согласна на продолжение ваших с Габриэллой отношений. Ну, что, молодые люди? Вы довольны?

Молодые люди ничего не могли ответить, потому что у обоих отнялся язык. Они могли лишь удивленно таращиться друг на друга и хлопать ресницами. Розалинда вздохнула и пояснила:

— С сегодняшнего дня вы вольны делать все что пожелаете. Вы можете ходить в оперу, гулять в парке, кататься верхом, ездить на пикники… Словом, вы свободны.

Габриэлла восторженно вскрикнула, схватила Питера за руку и потащила его к дверям.

— Свободны! Наконец-то, свободны, — она прижалась к нему и зашептала в самое ухо: — Это все благодаря розовому кусту. Питер, ты гений!

Питер напротив совсем не испытывал радости. Он был раздражен и почему-то чувствовал себя уязвленным.

— О, да, о моей гениальности слагают легенды, — он с трудом выдавил улыбку. — Итак, чем ты хочешь заняться завтра? Только не говори мне, пожалуйста, о поисках мужа.

Габриэлла, которая именно об этом и хотела сказать, на секунду задумалась и выпалила:

— Давай поедем кататься. Жду тебя в три часа, как всегда.

Пообедать Питер решил в клубе. Приятели звали его на вист, но он отказался и сейчас сидел в баре, потягивая бренди. Он был угнетен, растерян и винить за это мог только себя.

Сегодня Габриэлла сказала ему, что не хочет быть игрушкой в руках мужчины, а ведь он, когда соглашался на эту авантюру, полагал, что именно так и будет. А что вышло? Игрушкой стал он, а не она. Он разбудил ее чувственность, но Габриэлле за это время удалось сделать куда больше. Она разбудила его совесть.

Бедный, бедный Питер Сент-Джеймс! Впервые он стал жертвой собственных интриг. Да друзья его просто засмеют, если узнают, что он не в состоянии соблазнить… собственную любовницу. А как, скажите на милость, можно соблазнить девушку, которая твердо намерена выйти замуж?

И он, как последний дурак, вызвался ей в этом помочь.

Сегодня Питер был франтом. Свой обычный сюртук он сменил на великолепный серый костюм, а на голове у него красовался такого же цвета котелок. В руках он держал два букета, один из которых предназначался Габриэлле, а второй — ее матери. Питер надеялся, что Розалинда по достоинству оценит этот жест.

Габриэлла вышла к нему в голубом шелковом платье с удлинённым лифом, элегантным турнюром и облегающими рукавами. В этом наряде она выглядела зрелой и очень женственной. Они обменялись сдержанными улыбками и поспешно вышли за дверь. Их торопливость Розалинду только порадовала, так как это лишний раз доказывало, что они без ума друг от друга и мечтают поскорее остаться наедине.

Почему Габриэлла была взволнована и возбуждена, догадаться нетрудно. Когда она, держа Питера под руку, спускалась по ступенькам, весь мир, казалось, ликует вместе с ней. Сегодня солнце светило только для нее, а во влажном воздухе слышался звон ожидания. Впереди новая жизнь, и первый шаг уже сделан!

Карета тронулась. Габриэлла откинулась на спинку сиденья, поправила шляпку, вытащила из сумочки зеркальце и, убедившись, что все в порядке, удовлетворенно улыбнулась. Питер хмуро наблюдал за ее действиями. За все время их знакомства он ни разу не видел, чтобы она прихорашивалась.

Итак, отношения Питера и Габриэллы перешли в новую фазу, и вряд ли в истории человечества существовал подобный прецедент. Кто они? Любовники? Семейная пара? Деловые партнеры? Трудно определить, но вместе они выглядели если не скандально, то, как минимум, неприлично.

— Куда мы поедем? — раздраженно спросил Питер. — Ты говорила, у тебя есть план; может быть, расскажешь мне о нем, наконец? Здесь твоя мамаша не сможет нас подслушать.

Габриэлла была так счастлива, что не обратила внимания на его недовольный тон.

— Первым делом отправимся в контору «Пэлл Мэлл Газетт». Она находится на Флит-стрит, номер…

— Я знаю, где это, — перебил Питер, удивленно глядя на нее. — Единственное, что мне хочется знать, так это зачем мы туда поедем?

— Я абонировала там почтовый ящик и хочу забрать свою корреспонденцию, — объяснила Габриэлла, вытащила сложенный вчетверо газетный лист и подала ему.

Это была последняя страница, на которой обычно печатались объявления личного характера. Одно из объявлений, обведенное черными чернилами, гласило:

Прекрасно образованная девушка с изысканными манерами и приятной внешностью желает познакомиться с молодым джентльменом. Цель: вступление в брак. Должен любить детей. Отвечать письмом на а/я. №47.

— Твое? — выдавил Питер, бросая на нее ошеломленный взгляд. — Ты дала это объявление?

— Да, я, — невозмутимо ответила Габриэлла. — У меня нет семьи, нет обычных социальных связей, а переписка, как мне кажется, — это логичный и вполне приемлемый способ завязать знакомства. К тому же я смогу оценить претендентов на мою руку, ничем при этом не рискуя. Абонентский ящик №47 надежно сохраняет мое инкогнито.

Питер вынужден был признать, что в ее действиях есть здравый смысл. Действительно, а как иначе одинокая девушка может найти себе мужа? Умница Габриэлла! Она все предусмотрела и смогла даже обезопасить себя на тот случай, если «жених» окажется слишком ретивым. Все правильно, но Питеру Сент-Джеймсу было почему-то совсем невесело? Он не хотел задумываться, почему.

— На Флит-стрит, Джек, — крикнул он кучеру, — возница кивнул, и карета покатила быстрее. — Что ж, дело обещает быть интересным, — пробормотал Питер и искоса посмотрел на Габриэллу.

«Пэлл Мэлл Газетт» предоставляла клиентам почтовые ящики за определенную, не очень большую плату. Когда Габриэлла обратилась за своей корреспонденцией, клерк сначала выписал счет, и лишь после того как она заплатила, выдал ей плетеную корзинку с металлической табличкой. На табличке был выбит номер «47».

Корзинка была полна писем!

Габриэлла нисколько не сомневалась в успехе своего предприятия, но на такое количество писем даже и не рассчитывала.

— Сколько их там? — поинтересовался Питер, когда они снова сели в карету.

Габриэлла разложила письма на коленях, сосредоточенно пересчитала и радостно объявила:

— Двадцать три! Из такого количества кандидатов я наверняка выберу себе подходящего мужа. Она схватила первое попавшееся письмо и уже собиралась вскрыть его, но Питер остановил ее.

— Постой. Чем ты собираешься руководствоваться в выборе жениха? Это ведь дело не шуточное. Тебе нужно определить какой-то критерий, по которому ты будешь оценивать кандидатов.

В его словах сквозил неприкрытый сарказм.

Габриэлла испытывающе посмотрела на него и елейным голоском проговорила:

— Я уже сделала это, ваша светлость, и точно знаю, какими качествами должен обладать мой будущий супруг.

— Ах вот как? — Он скрестил руки на груди.

— Именно так.

Габриэлла порылась в сумочке и вытащила из нее исписанный лист бумаги.

— Прочти, если хочешь, — она подала ему листок.

Питер схватил список, но вначале ничего не мог разобрать из-за охватившего его раздражения. Как смеет эта девчонка, вчерашняя школьница, быть такой логичной, независимой и… подготовленной?

Немного успокоившись, он начал читать вслух:

— Честность… доброта… щедрость… хорошее образование… терпимость… милосердие…

Не прочитав и половины, Питер опустил листок и изумленно вытаращился на нее.

— Ну, что же ты? Продолжай. Впрочем я прекрасно все помню. Дальше идут любовь к детям, хорошие манеры, чистоплотность…

— Правильно, — пробормотал он, заглянул в список. — Оказывается, ты все продумала?

— Как видишь, да, — она безжалостно посмотрела на него. — А теперь я хотела бы узнать, что мне написали мои «женихи».

Питер молча подал ей изящный нож для разрезания бумаг, и Габриэлла вскрыла конверт.

Первое письмо ее несколько разочаровало. Во-первых, оно было написано… женщиной. Пожилая леди сообщала, что у нее есть племянник, который сейчас служит в Индии, но когда он вернется, а произойдет это всего через полгода, ему понадобится жена. Ниже следовал адрес и описание племянника, который, по словам своей тетушки, был просто ангелом небесным.

Следующие три письма оказались не лучше. Хорошо хоть написаны они были мужчинами. Один писал, что его несправедливо лишили наследства и он надеется с помощью состояния жены поправить свое финансовое положение и добиться восстановления в правах. Другое письмо было от печатника, набиравшего ее объявление. Он был поражен «прекрасной компоновкой слов» и полагал, что девушка, обладающая таким слогом, сможет понять его «крайне щепетильную натуру». Поскольку «щепетильности»в списке Габриэллы не было, она отложила письмо в сторону и продолжила. Следующий кандидат работал курьером почтово-пассажирской кареты. Этого интересовало только одно — умеет ли она готовить.

А вот действительно интересное письмо. Его написал состоятельный лондонский купец, владелец крупного магазина готовой одежды. Он сообщал, что любит детей и готов растить своих собственных «с должной отцовской привязанностью». Габриэлла улыбнулась и спрятала письмо в сумочку, как достойное дальнейшего рассмотрения.

Туда же в сумочку отправились письма от владельца мельницы в Рэдинге, от викария из Бромптона и самого выдающегося кандидата, именующего себя «бароном Калчестером».

Габриэлла пересчитала письма, отложенные в сторону, и вздохнула. Девятнадцать. Из двадцати трех писем ее заинтересовали только четыре. Не густо. Девушка было закручинилась, но, подумав, повеселела. Целых четыре жениха! А ведь для замужества ей нужен только один…

— Есть что-нибудь стоящее? — спросил Питер, заметив, что она закончила разбирать почту.

— Конечно, — Габриэлла сладко потянулась и объявила: — У меня есть четыре превосходных кандидата.

— Неплохо для начала, — хмыкнул он, — Куда прикажете, ехать дальше, мисс Леко?

— В канцелярскую лавку, если не возражаете, — в тон ему ответила Габриэлла.

— Ты собираешься писать ответы?

— Разумеется. Должна же я получше узнать своих избранников.

— А почему бы тебе прежде не взглянуть на них? Посмотришь, что из себя представляют эти кандидаты, — Питер улыбнулся и великодушно предложил: — Моя карета и я в твоем полном распоряжении!

Глава 11

Габриэлла не была в восторге от предложения Питера. Она предпочлапереписку, но в словах графа ей послышался скрытый вызов, и девушка вынуждена была согласиться. На всякий случай она решила пока сохранять инкогнито.

Ближе всех жил купец Келвин Лондсдейл. Как следовало из обратного адреса на письме, его контора и магазин располагались на Оксфорд-стрит. Туда они и направились.

Габриэлла думала, что легко отыщут «Магазин готовой одежды», но оказалось это не так просто. На улице не было ни одного указателя, и Джеку, кучеру Питера, пришлось расспрашивать прохожих. Только третий или четвертый указал им правильное направление. У Габриэллы появилось дурное предчувствие. Ведь купец написал, что владеет большим процветающим магазином, так почему же жители квартала о нем ничего не знают?

Магазин располагался в старом кирпичном здании и выглядел, мягко говоря, непрезентабельно. Некрашеная дверь, пыльная витрина, набитая выцветшим на солнце тряпьем, заставили Габриэллу покраснеть, а Питера самодовольно усмехнуться.

Однако, отступать было поздно, и Габриэлла, не дожидаясь, пока Питер подаст ей руку, выскочила из кареты и решительно вошла внутрь. Питер последовал за ней.

Внутри магазин оказался еще хуже, чем снаружи. Столы и прилавки были завалены какими-то старыми платьями и пуловерами, а внешний вид покупателей, роющихся в этих тряпках, ясно свидетельствовал об их скромных средствах. Габриэлла в ужасе отступила назад и наткнулась на Питера. Ее план ускользнуть незамеченной потерпел крах.

— Гляньте-ка, кто к нам пожаловал! — воскликнула дородная продавщица, выходя из-за прилавка, чтобы лично приветствовать дорогих визитеров. — Чем могу служить?

— Мы хотели просто посмотреть ваши товары, почтеннейшая, — добродушно ответил Питер. — А где же владелец этого замечательного магазина? Мистер Лондсдейл, кажется?

— Он в мастерской, — женщина ткнула пальцем в сторону грязной занавески, натянутой в задней части магазина.

Продавщица вернулась к своим покупателям, а Питер и Габриэлла скрылись за занавеской. Габриэлле эта затея нравилась все меньше и меньше, и только гордость не позволяла ей немедленно броситься к выходу. Не может же она уйти, так и не взглянув на своего первого кандидата? Да и Питер потом ее со свету сживет своими насмешками.

Пройдя по темному узкому коридору, они оказались в большой мастерской. Воздух здесь был настолько спертым, что нормальный человек задохнулся бы в такой атмосфере уже через десять минут. Однако подростки, которые сидели за столами, и строчили грубую одежду, похоже, привыкли. Увидев Питера и Габриэллу, все они, как по команде, бросили свою работу и уставились на редких гостей.

— Что вам тут нужно? — послышался грозный окрик, напугавший их обоих.

Они обернулись и увидели худого угловатого мужчину с редкими каштановыми и водянистыми глазками, буравящими их гневным взглядом.

— Если вы из этого треклятого общества, то можете сразу убираться, — прорычал он. — Я даю маленьким паршивцам работу, кров и еду! Вы должны сказать мне спасибо за то, что они заняты делом и им некогда бедокурить.

Говоря это, «состоятельный купец», насупившись, наступал на них и в конце концов вытеснил из мастерской в коридор, а оттуда через магазин на улицу.

Они еще долго могли слышать, как он бушует и досказывает покупателям, что никому не позволит вмешиваться в свои дела.

Питер взял Габриэллу под руку и быстро подвел к карете. Девушка чуть не плакала. Перед глазами стояли чумазые рожицы малышей, старшему из которых было не больше двенадцати.

— Отвратительный тип, — прошептала она. — Разве можно так безжалостно эксплуатировать детей?

Питер насмешливо посмотрел на нее, но ничего не сказал.

— Этот мистер Лондсдейл — просто мошенник И лжец! — распалялась все больше Габриэлла. — И .письмо за него наверняка написал кто-то другой. Этот негодяй двух слов связать не умеет.

Усевшись в карету, Габриэлла немного успокоилась. Какое счастье, что весь этот кошмар остался позади! И как жаль, что она ничем не может помочь бедным ребятишкам. Подумать только, наглый купец ведет себя так, будто облагодетельствовал их! Да ему место в тюрьме, среди воров и убийц, потому что то, что он делает, самое худшее из преступлений.

— Куда теперь? — спросил Питер, втайне очень довольный тем, что первый жених оказался такой скотиной.

Габриэлла открыла сумочку и достала письмо викария из Бромптона. Писанину купца она нервно порвала на клочки и выбросила в окно.

— Ну, что ж, первый опыт не удался, зато следующий, я уверена, окажется более успешным, — преувеличенно весело проговорила она. — Едем в Бромптон. Это далеко?

— Не очень, — улыбнулся Питер и приказал Джеку поворачивать на юго-запад.

До Бромптона они добрались за полчаса и Троицкую церковь искали почти столько же. Маленькая церквушка затерялась среди огромных домов, окружающих ее со всех сторон.

Наконец, деревянный тротуар вывел их прямо к храму Господнему, и Питер вылез из кареты, чтобы оглядеться. Тут же, как по заказу, из церкви выбежал священнослужитель с лицом цвета красного гранита и возмущенно заголосил:

— Нет, вы когда-нибудь видели подобное безобразие! Проклятые баптисты намерены уничтожить этот храм! — он указал рукой на покосившуюся церквушку. — Они хотят построить свою богопротивную ораторию прямо на носу у Святой Троицы. Это оскорбление, скажу я вам. И они делают это намеренно, чтобы уничтожить мой приход, — он перевел дух, поправил воротничок и запальчиво продолжал: — Так вот, я, не позволю им разрушить мою церковь. С нами Бог, и Господь Всемогущий не допустит подобного кощунства! — он осекся и, подозрительно посмотрев на богато убранную карету, спросил: — А вы собственно кто такие? Что вам здесь нужно?

— Мы хотели бы видеть викария, — почтительно ответил Питер.

— Викария Троубриджа, — добавила Габриэлла. — Он здесь?

Поведение священнослужителя чудесным образом изменилось. Он подтянулся и, молитвенно сложив руки, проговорил:

— Я викарий Троубридж. Чем могу быть полезен?

Что? Глаза Габриэллы полезли на лоб. Не таким она представляла себе служителя церкви. Из письма следовало, что он печется о своей пастве, помогает беднякам, а в свободное время музицирует. Но маленький человечек, стоящий перед ней, похоже, пекся только о собственном благополучии. Да и описание внешности мало соответствовало действительности.

— Мы хотели бы осмотреть церковь… — сказал Питер, догадавшись, что Габриэлла не в силах выдавить ни слова. — По-моему, чудесное место для венчания. Ты согласна, дорогая?

Габриэлла с трудом удержалась от того, чтобы не ткнуть ему кулачком в бок.

— А-а, — Троубридж сделал единственный возможный вывод из его слов. — Что ж, я готов обвенчать вас, хотя вы и не из моего прихода. Но прежде вы должны получить мое благословение и принять некоторые… э-э, условия. Видите ли, я считаю, что в наши дни молодые люди слишком легкомысленно относятся к браку. Мужчины, забыв о своих прямых обязанностях, позволяют своим женам все, что им взбредет в голову. Женщины свободно разгуливают по улицам без всякого сопровождения, рядятся в какие-то немыслимые платья, — он покосился на Габриэллу, ясно давая понять, что именно он имеет в виду. — Еще в священном писании сказано: «Жена да убоится мужа своего» — викарий так яростно сжал руку в кулак, словно обуздал некую гипотетическую женщину. — Послушайте моего совета, сэр, не жалейте розг и не давайте вашей жене сойти с пути праведного. Женщина требует твердой руки, особенно если она красива.

Габриэлла бросила на Троубриджа уничтожающий взгляд и демонстративно отвернулась, всем своим видом показывая, что им здесь больше нечего делать.

— Ох, уж эти современные девушки, — улыбнулся Питер и полез в карету.

Габриэлла негодовала всю дорогу от Бромптона до Лондона. Она была просто в ярости.

— Напыщенный осел! — то и дело восклицала она. — Писал мне о милосердии и любви к ближнему, утверждал, что жаждет священного супружеского счастья, а на самом деле хочет лишь держать женщину в узде. Лицемерный болван!

Чем больше сердилась Габриэлла, тем шире становилась улыбка на лице Питера. Ведь второй кандидат оказался еще хуже первого. Хорошо бы и остальные не подкачали!

Габриэлла успокоилась только тогда, когда они уже подъезжали к Гайд-парку. Она не смела поднять на Питера глаза и сидела, уставившись на мыски своих туфелек. Не стоило ей так распускаться, но если бы она не выплеснула свой гнев наружу, то непременно взорвалась бы изнутри. Попробуйте-ка сдержать раздражение, когда надежды рушатся, как карточный домик. А тут еще этот… граф, сидит напротив и ухмыляется.

Габриэлла ошиблась, думая, что Питер ухмыляется. Он действительно находился в приподнятом настроении, но в то же время ему было искренне жаль девушку. Бедняжка, она так надеялась на эти письма… И все-таки приятно, что оба кандидата ее разочаровали. Однако как она хороша, когда сердится! Раскрасневшиеся щеки, сверкающие глаза, забавно надутые губки — прелесть!

Они медленно катили по аллее парка. Габриэлла уже не хмурилась. Она откинулась на спинку сиденья и довольно поглядывала по сторонам. Нечего кукситься. В конце концов у нее в запасе есть два потенциальных жениха.

Сзади послышался цокот копыт, и вскоре их нагнали два всадника. Поравнявшись с каретой, один из мужчин воскликнул:

— Сэндборн! Я сразу узнал твою упряжку. Высокий, поразительно красивый молодой человек в костюме для верховой езды натянул поводья, и его рысак перешел на шаг. Он мерно покачивался в седле рядом с каретой и… не отрывал от Габриэллы глаз.

— Ей-богу, Сэндборн, ну, нельзя же быть таким скрытным. Почему ты не сказал нам вчера, что едешь кататься да еще в такой очаровательной компании. Представь же нас своей очаровательной спутнице.

Питер и слова не успел сказать, как его приятели уже велели Джеку остановиться и спешиться. Красавчик вспрыгнул на подножку кареты, а его дружок облокотился на дверцу. Оба беззастенчиво пялились на Габриэллу.

— Хулиганы, — буркнул Питер. — Нельзя уже спокойно прокатиться по парку, чтобы не подвергнуться нападению.

Приятели, не обращая на его слова ни малейшего внимания, продолжали пожирать Габриэллу глазами. Их поведение выходило за рамки приличий, и девушка почувствовала, что краснеет.

Когда стало ясно, что озорники так просто от них не отстанут, Питер испустил тяжелый вздох и вяло сказал:

— Ну, хорошо, несносные повесы. Ваша взяла. Дорогая, позволь тебе представить Джерома Этсона, лорда Эрандейл и Гаррисона Шивли, виконта. Запомни эти имена и избегай их любой ценой. Джером и Гарри — редкостные негодяи, им нельзя доверять.

— Ну-ну, Сэндборн, не смей забивать ложью эту хорошенькую головку. Вы не должны ему верить, очаровательная мисс, — приложив руку к сердцу, проговорил Джером. — Мы джентльмены и никогда не обижаем прелестных девушек.

Габриэлла вопросительно посмотрела на Питера. По идее теперь он должен был представить ее, но делать этого, кажется, не собирался. Питер понял ее намек и в очередной раз вздохнул.

— Скорее всего я впоследствии об этом пожалею, — проворчал он. — Но делать нечего. Познакомьтесь, друзья, моя кузина из Франции Габриэлла… Лезан.

— О, мадемуазель, я счастлив встрече с вами, — Эрандейл низко поклонился и поцеловал ее руку.

— Мисс Лезан, — кивнул Габриэлле широкоплечий Шивли. — А я и не знал, что у Сэндборна во Франции есть родственники.

Габриэлла тепло улыбнулась им обоим и объяснила:

— Мой отец — француз, а роднимся мы по материнской линии.

Друзья поверили выдумке Питера, и больше вопросов на эту тему не возникло.

— Обожаю французов и… француженок, — игриво заметил Эрандейл и поинтересовался: — А в какой части Франции вы живете, мисс Лезан?

— В местечке Д’ Арси, под Парижем, — ответила Габриэлла, ничем при этом не рискуя. Ведь в этой деревушке она действительно провела часть жизни.

— О, Париж — чудный город, — вставил Шивли. — Осенью я намерен посетить эту веселую столицу, — он широко улыбнулся и предложил: — Мы собирались выпить кофе у Блейсделла, присоединяйтесь к нам. Сэндборн, доставь друзьям такое удовольствие и позволь нам чуть дольше любоваться твоей прелестной кузиной. Может быть, мисс Лезан расскажет нам о Париже и посоветует, какие достопримечательности следует посмотреть в первую очередь. Право же, соглашайтесь!

Гарри сейчас был похож на мальчишку, который выпрашивает у матери лишний леденец, и Габриэлла, глядя на него, не смогла удержаться от улыбки.

— Ну же, Сэндборн, не будь букой, — Джером добродушно похлопал Питера по плечу. — Мы будем вести себя хорошо, и твоей кузине не придется за нас краснеть.

После долгих уговоров Питер, наконец, сдался, и в пять часов они уже сидели в кофейне Блейсделла. Первоначальное беспокойство прошло, и Габриэлла почувствовала себя свободнее. Она так вошла в роль, что временами ей казалось, будто они с Питером и вправду родственники.

Эрандейл и Шивли наперебой ухаживали за Габриэллой. Они заказали ей столько пирожных, что их за глаза хватило бы дюжине девушек. Габриэлла, смеясь, умоляла веселых приятелей пожалеть ее бедную талию. Воодушевленная их вниманием и заботливостью, она словно расцвела: щеки порозовели, а глаза так и искрились от удовольствия. Габриэлла добросовестно отвечала на все их вопросы, просто и мило рассказывала о жизни в провинции Шампань, в общем вела себя как истинная француженка. Уже через полчаса Гарри и Джером были от нее без ума.

Габриэлла кокетничала напропалую, и это выводило Питера из себя. Он сидел мрачнее тучи. Поведение товарищей было ему понятно, он и сам никогда не упускал случая пофлиртовать с хорошенькой девушкой. Но Габриэлла… Куда делась ее осмотрительность?

В конце концов терпению Питера пришел конец. Он был раздражен и на каждое обращение к нему отвечал хамством. Габриэлла заметила это и поняла, что зашла слишком далеко. Она деликатно ушла от разговора и напомнила «кузену Питеру», что он обещал привезти ее домой к обеду.

— К обеду? Уж не хотите ли вы сказать, что остановились в Сент Джеймсе и живете бок о бок с Драконом? — воскликнул Эрандейл, изумленно глядя на Питера, словно увидел его в новом свете.

— Драконом? — непонимающе переспросила Габриэлла.

— Так эти негодяи называют мою мать, — пояснил Питер. — Видишь ли, дорогая, с ними Беатрис не так любезна, — как с тобой.

— О-о, бедная тёти Беа, — выдавила она, с трудом скрывая удивление. — Но я остановилась не в Сент-Джеймсе. Мы с мамой снимаем дом на Итон-сквер. — Она взглянула на Питера и едва заметно ему кивнула. — А теперь; джентльмены, мне, действительно, пора домой.

Прекрасный предлог; и Питер с радостью за него ухватился. Он быстро попрощался с приятелями и потащил Габриэллу к выходу, но повесы не хотели отпускать девушку так скоро. Ей пришлось дать им обещание, что они увидятся снова и лишь после этого Питеру удалось ее увести. Джером и Гарри проводили их печальными взглядами и заказали себе еще по чашке кофе.

Усадив Габриэллу в карету, Питер плюхнулся рядом и мрачно посмотрел на нее.

Габриэлла, сделав вид, что не замечает его раздражения, весело говорила:

— Твои друзья — очень приятные молодые люди.

— Гнусные подонки и бабники — вот они кто, — сердито буркнул Питер, хотя до сегодняшнего дня и сам считал Эрандейла и Шивли приятными молодыми людьми.

— Не может быть! — с притворным удивлением воскликнула Габриэлла. Ей хотелось немного поддразнить Питера, чтобы не слишком задавался. — А мне они показались такими милыми и воспитанными.

— Они похотливые и безответственные повесы.

— Должно быть, поэтому ты с ними и дружишь, — язвительно заметила Габриэлла. Однако слова Питера заставили ее задуматься. Почему он так злится? И что плохого в том, что его приятели были любезны с ней? Может быть, он подумал, что она строит матримониальные планы в отношении его друзей? Ну, конечно! О, тогда все становится ясным. Граф Эндборн, разумеется, даже при мысли не допускает, что один из его холостых друзей может жениться. И на ком? На ней, Габриэлле Леко! Значит, она достаточно хороша, чтобы волочиться за ней, но выйти замуж за родовитого джентльмена? Нет уж, даже и не мечтай! Какая наглость! А она так доверяла ему…

Питер был поглощен своими проблемами, и не заметил, что настроение Габриэллы резко изменилось. Он вспоминал, как восхищались ею его приятели, и кровь в жилах закипала от ярости. Перед тем как уйти, он заметил, что Джером подмигнул Гарри, а на их языке это означало: «Знаем мы, какая это кузина». Негодяи! Благо они не знают, что Габриэлла — незаконная дочь герцога Карлайлза. В этом случае от их учтивых манер не осталось бы и следа. Гарри, пожалуй, даже не постеснялся бы сделать ей непристойное предложение, это как раз в его характере. Мысль о том, что с Габриэллой могут обращаться подобным образом, просто бесила его.

— Итак, граф, — заговорила Габриэлла после длительной паузы. — Вашу мать зовут Беатрис и у нее, насколько я поняла, «премилый» характер, — она злорадно улыбнулась. — Что ж, это определенно многое объясняет.

Питер был уязвлен. Он выпрямился и хмуро заметил:

— Я думал мы на «ты», — он помолчал. — А ты, кстати, очень похожа намою мать. Ты, так же как и она, гонишься за респектабельностью и благоговеешь перед институтом брака.

Габриэлла вспыхнула, а он невозмутимо продолжил:

— Если хочешь, я немного расскажу о твоей единомышленнице. Мой отец, граф Сэндборн, был вынужден бежать из собственного дома, потому что Беатрис не давала ему житья. Десять лет она проклинала его, а когда он умер, переключилась на меня. Моя мать привыкла манипулировать людьми, и ее злит тот факт, что некоторые аспекты моей жизни ей неподвластны. А еще она мечтает меня женить, но я скорее дам отрубить себе правую руку, чем доставлю ее такое удовольствие.

Его гневная тирада привела Габриэллу в замешательство. Бедный, оказывается, ему еще тяжелее, чем ей. Теперь она поняла, почему он взялся ей помогать. Она поняла также, почему он так скептически относится к браку. Поняла его гнев. Поняла его.

Единственное, чего она никак не могла понять, так это почему он до сих пор продолжает возиться с ней? Ее собственные взгляды на жизнь ему известны, и они, действительно, во многом совпадают со взглядами Беатрис, так на что же он рассчитывает?

Питер Сент-Джеймс задавался тем же вопросом. Какого черта он вот уже неделю каждый день ровно в три часа является в особняк Леко? Почему даже сейчас, когда Розалинда выпустила Габриэллу из заточения, он не оставляет девчонку в покое? Почему возит ее по городу в поисках какого-то мистического мужа? Почему? Почему?

Потому что она умная и нежная, отзывчивая и в то же время строптивая. Потому что она не хочет жить так, как живет ее мать, и готова обменять роскошь на право быть свободной.

Питер искренне желал Габриэлле счастья. Он хотел видеть ее замужней дамой, окруженной оравой ребятишек, и верил в то, что так оно и будет. И все же какая-то часть его сознания протестовала против этого. У Питера была авантюрная жилка, и бейся она чуть посильнее, он увез бы Габриэллу в свой особняк, уложил бы ее в постель и занимался бы с ней безумной, страстной любовью до тех пор, пока… Пока что?

Карета подъезжала к Итон-сквер. Габриэлла притихла и выглядела осунувшейся. Питер дружески обнял ее и сказал:

— Если завтра ты хочешь ехать в Рэдинг, то надо выехать пораньше. Я не ошибся? В Рэдинге живет очередной кандидат?

Сердечко Габриэллы так и затрепетало от радости.

— Спасибо, Питер. Я даже не надеялась на то, что ты и дальше захочешь помогать мне.

— Дорогая «кузина», я всегда довожу дело до конца, — проговорил он, а про себя подумал: — «Даже если это дело безнадежно».

Следующим утром Габриэлла велела кухарке приготовить корзинку с едой и вином, а сама пошла к матери доложить, что сегодня они с Питером едут на пикник. Но Розалинде было не до нее. Она получила телеграмму от герцога, в которой тот сообщал, что будет в Лондоне через два-три дня. Розалинда развила бурную деятельность и готовилась встретить герцога во всеоружии. Услышав робкий лепет Габриэллы, она лишь отмахнулась и рассеянно бросила:

— Конечно, конечно, дорогая. Приятного дня. Питер, как и обещал, приехал пораньше. Габриэлла встречала его в холле. В дорогу она одела светло-коричневое платье с мягким лифом и такого же цвета шляпку, украшенную желтыми цветами. Увидев ее, Питер даже присвистнул от восхищения.

Когда они уселись в карету он самодовольно заметил:

— У мельника из Рэдинга нет ни малейшего шанса.

— Почему ты так считаешь?

— Ни один мельник не достоин такой красавицы, как ты.

Она улыбнулась.

По пути в Рэдинг они весело болтали о всяких пустяках. Время летело незаметно, и к полудню они уже въехали в городок. Отыскать мельницу Райта оказалось довольно просто. Она располагалась на берегу маленькой речушки, и, подъехав к ней, молодые люди тут же очутились в гуще событий.

Вокруг мельницы толпились фермеры, арендаторы, ученики пекарей с тележками. Все они дожидались помола. Рядом с мельницей стоял грубо сколоченный дом с покатой крышей. Оттуда доносились мужские голоса и смех.

Питер и Габриэлла вылезли из кареты и подошли поближе. В это время из дома вывалилась ватага парней с кружками пива в руках. Следом за ними вышел коренастый мужчина в кожаном фартуке. Один из подмастерьев окликнул его:

— Хозяин, готова ли мука?

— Конечно, готова, мальчик! — весело ответил тот. Старый Райт держит свое слово. Кати тележку к задней двери, там тебе будет легче ее нагружать. — Да смотри осторожнее, не рассыпь свое добро, а то пекарь тебе уши оборвет.

Фермер и арендаторы тоже повскакали со своих мест. Последовала жуткая неразбериха, но мельник всех расставил по своим местам и в рекордно короткий срок закончил раздачу муки.

Габриэлла во все глаза смотрела на своего предполагаемого жениха и не знала, смеяться ей или плакать. Он лучше, чем купец и викарий, но все же…

Когда все тележки были загружены, Райт увидел Питера и Габриэллу.

— Чем могу служить вам, сэр, и вам, прекрасная леди? — радушно спросил он.

— Мы хотели бы осмотреть мельницу, — нашелся Питер. — Никогда не видел, как мелют муку, а моя кузина так и вовсе думает, что булки растут на деревьях.

— С радостью покажу вам все, вот только ваша одежда… Я не могу поручиться за то, что после осмотра она останется такой же чистой, — он широко улыбнулся, и Габриэлла заметила, что у него не хватает двух зубов. — Вам придется быть осторожнее, — предупредил мельник и повел их внутрь.

Они поднялись по скрипучей лестнице, и Райт, указав на оборудование, горделиво сказал:

— Этим машинам уже больше двухсот лет. Их использовал еще мой прадед,

Во время экскурсии он все время откашливался и сплевывал, не забывая правда просить у Габриэллы прощения за подобные вольности.

— Это все от пыли, — объяснял он и утирал свое потное лицо. — На мельнице всегда пыль.

Добродушного Райта оба покидали с большим облегчением. Габриэлла была немного сконфужена, а Питер, разумеется, доволен. Еще на одного кандидата меньше!

— Он, видно, очень добрый человек, — говорила Габриэлла, уже сидя в карете. — Справедливый и честный. Он усердно трудится и будет хорошим мужем и отцом.

Произнося эти слова, она сама плохо понимала, кого хочет убедить — Питера или… себя?

— На роль твоего мужа он подходит так же хорошо, как трофейный кабан, — заявил Питер. — Он плюется и чешется, любит пиво и грубоватые шутки. Невозможно представить его сидящим за шахматной доской или читающим книгу. Он наверняка не знает, что такое рубашка с воротником, а ведь одним из пунктов твоего списка, насколько я помню, была чистоплотность, — Питер криво улыбнулся. — Хотя, ты, пожалуй, сможешь найти с ним общий язык. Почитаешь ему потешки, споешь пару куплетов из «Крошки Алисы», и мельник с радостью назовет тебя своей женой.

Габриэлла раздраженно сжала руки в кулачки и отвернулась.

— Иногда ты бываешь просто невыносим, — в сердцах бросила она, глядя на засеянные поля, мимо которых они проезжали.

— Только иногда, — заметил он, искоса наблюдая за ее терзаниями. — А иногда и прав. Перестань дуться и мучить себя, ты ничем не обидела старину Райта. Но факт есть факт: ты не сможешь жить на мельнице, а он никогда не согласится переехать на Итон-сквер. Ты девушка разумная, и сама это прекрасно понимаешь.

Габриэлла сердито посмотрела на него. Как ни печально было это сознавать, но Питер действительно прав. Особенно ее угнетало то, что он ведет себя так порядочно. Уж лучше бы чванился и посмеивался над ней, перенести это было бы куда легче.

— Итак, кузина Габби, кто следующий? У тебя ведь остался еще один кандидат, кто он?

— Барон, — буркнула Габриэлла. — Барон Кол-честер из Кингстона.

— Очень удачно, это нам как раз по пути, — объявил Питер и весело подмигнул ей. — Да не расстраивайся ты. Может быть, и есть тот, кого ты ищешь.

Втайне Питер надеялся, что это далеко не так.

Они перекусили в тенистой дубовой роще и отправились в Кингстон-на-Темзе.

Кингстон — маленький городок. Его можно обойти пешком меньше, чем за час, и наши путешественники полагали, что быстро отыщут дом барона Колчестера. Но не тут-то было. В магазинах и единственном ресторане города о бароне слыхом не слыхивали.

Проехав почти весь Кингстон, они, наконец, отыскали человека, который знал, где живет «старик Колчестер». Услышав это, Габриэлла побледнела. Она никак не ожидала, что ее последний кандидат окажется стариком. Но, может быть, у него есть сын?

Дорога, ведущая к дому барона, состояла из одних ухабов, и молодые люди решили пройти остаток пути пешком. Когда на пригорке показался покосившийся дом с телегой сена на заросшем травой дворе, Габриэлла совершенно упала духом. Не такой она представляла себе резиденцию барона Колчестера. Они подошли к ветхому забору, и Питер, с опаской облокотившись на него, крикнул:

— Эй, хозяева! Есть кто дома?

Минут через пять на крыльцо вышел высокий худощавый мужчина, лет шестидесяти. Он прикрыл глаза от яркого солнца и сердито сказал:

— Это ты, парень? За эту неделю ты уже второй раз опаздываешь с моей… — тут он заметил, что ошибся, чуть покачнулся и спросил: — Кто вы такие, черт побери?

Кожа на его лице имела желтоватый оттенок, а склеры глаз были сплошь в красных прожилках. Легкий ветерок донес до них запах прокисшего вина, пота и грязного белья.

— Мы катались, но наша карета застряла примерно в миле отсюда, — невозмутимо соврал Питер. — Не могли бы вы одолжить нам лошадь, чтобы вытащить ее? Мы хорошо заплатим.

— У меня нет лошадей, — мужчина махнул рукой в сторону полуразвалившегося сарая, который когда-то, видимо, служил конюшней. — Я давным-давно продал своих скакунов.

Мужчина повернулся и заковылял обратно в дом.

— Постойте! — сделал Питер еще одну попытку разговорить его, хотя с этим кандидатом и так все было ясно. — Моя кузина устала и хотела бы отдохнуть. Не могли бы вы дать ей напиться? Дорога ужасно пыльная.

— Вон там колодец, пейте сколько угодно, — он вошел в дом и с треском захлопнул за собой дверь.

Но Питер так просто сдаваться не собирался. Он хотел, чтобы Габриэлла увидела своего предполагаемого жениха во всей красе. Питер зашел во двор, подбежал к дому и яростно замолотил кулаками в дверь.

— Мне неприятно снова беспокоить — вас, — с изысканной вежливостью проговорил он, когда мужчина чуть приоткрыл дверь и высунул нос наружу. — Но не могли бы вы сказать нам, где мы находимся?

— Вы находитесь на моей земле, — горделиво заявил тот. — И чем скорее вы вытащите свою упряжку и уберетесь отсюда, тем будет лучше для вас же. Я не люблю, когда меня тревожат.

— Но на чьей земле? Кто вы? — не унимался Питер.

— Барон Колчестер, а теперь убирайтесь! И дверь захлопнулась во второй раз. Питер вернулся к Габриэлле и чуть не силком потащил ее обратно к карете. Она была слишком ошеломлена и унижена, чтобы возражать. Отвратительный старый хрыч! Да ему нужна не жена, а нянька. Подумать только, этот несчастный грязный… барон еще осмелился ответить на ее объявление. Какой стыд! Габриэлла просто задыхалась от душивших ее ярости и обиды. Последняя надежда потерпела крах.

Они молча дошли до кареты. Нервы Габриэллы были напряжены до предела. Если Питер скажет ей хоть одно язвительное слово, сделает хоть одно замечание типа «я-же-тебя-предупреждал», она ударит его. Ей-богу, ударит.

Питер помог ей сесть, и Габриэлла сразу же забилась в угол, избегая его взгляда. Джек развернул упряжку, и карета покатила в Лондон. Питер крепился изо всех сил, но в конце концов не выдержал и ехидно заметил:

— Конечно, у тебя не будет собственного выезда и ты не сможешь пить лимонад по утрам, но зато будешь баронессой.

Эти слова явились последней каплей, переполнившей чашу терпения. Слезы потоком хлынули из глаз Габриэллы, и она даже не пыталась их остановить. Питер молча сунул ей носовой платок, и она уткнулась в него, немилосердно хлюпая носом и издавая сдавленные стоны.

Когда Кингстон остался далеко позади, Габриэлла немного успокоилась и смогла рассуждать здраво. Ну и что же, что она потерпела неудачу, можно ведь дать еще одно объявление. Вовсе не из-за чего раскисать. Она найдет себе мужа… где-нибудь… когда-нибудь, но обязательно найдет!

Пока Габриэлла силилась обуздать свои эмоции, Питер медленно, но верно проигрывал битву со своими. Он бы отдал все на свете за возможность как следует врезать старику Колчестеру. Он готов был драться с целым светом, только бы Габриэлла больше не плакала. Она такая нежная и хрупкая и заслуживает лучшей участи, чем быть женой беспринципного купца, самодовольного викария или развязного мельника. Ей нужен надежный, умный, тонко чувствующий муж и, дай Бог, чтобы она нашла такого.

— Габриэлла, — тихо сказал Питер, дотрагиваясь до ее руки. — Не стоит так убиваться. Она вздрогнула, словно его ладонь обожгла ее, дно руку не отняла. Питер обнял ее и крепко прижал к себе. Девушка сопротивлялась, но потом затихла, а еще мгновение спустя спрятала свое лицо у него на груди и разрыдалась всерьез.

Немного погодя рыдания стихли, и Габриэлла робко подняла на него глаза. Веки ее покраснели, щеки пылали, а губы… были самыми притягательными губами в мире.

Он опустил голову, и Габриэлла невольно подалась ему навстречу. Их губы соединились, и это было самое лучшее, что Питер мог сделать для нее. Они, забыв обо всем на свете, жадно вкушали друг друга, и, казалось, этому поцелую не будет конца.

Она, отбросив прочь мысли о благоразумности, обвила руками его шею. Страсть, так долго сдерживаемая и отвергаемая, теперь рвалась наружу, и Габриэлла не противилась этому чувству. Она знала, что Питер хочет ее, и его желание как будто вливало в нее новую надежду, смягчая боль поражения.

Вдруг Питер напрягся и отпустил ее. Она отстранилась и непонимающе посмотрела на него. В глазах Питера застыло сожаление. Он что-то пробормотал и пересел на сиденье напротив. Только сейчас девушка заметила, что они находятся уже на окраине Лондона. Деликатный Джек остановился, чтобы дать им возможность или поднять верх или…

Щеки Габриэллы стали пунцовыми. Она расправила юбки, переколола шляпку, которая сбилась на бок, и выпрямилась. Ей следовало бы смутиться, но никакого смущения она почему-то не чувствовала: Наоборот, поцелуй помог ей восстановить душевное равновесие. Если после встречи с бароном она ощущала себя опустошенной, то теперь снова была полна сил и энергии. Габриэлла поняла что, целуя ее, Питер не только удовлетворял свою страсть, но и… утешал ее. Значит, он видел в ней не всего лишь желанную игрушку, а личность!

Когда эйфория, вызванная поцелуем, прошла, Габриэлла задумалась. Пришла пора подводить итоги. Она отвергла всех кандидатов, и ей по-прежнему нужен муж. Вот только где его искать?

Габриэлла украдкой взглянула на Питера. Ее влечение к нему становилось неодолимым. Ей нужно срочно найти другого мужчину — мужа — иначе она окажется полностью в его власти. Она окажется в пучине страсти и уже не сможет из нее выбраться.

Карета медленно катилась по улицам Лондона. Питер Сент-Джеймс смотрел на знакомые улицы и мысленно перебирал имена приятелей, подыскивая среди них мужа для Габриэллы. Ее страдания причиняли ему невыносимую боль, и он искренне хотел как можно скорее выдать ее замуж и покончить со всем этим. В голове вертелись фамилии лордов, членов парламента, но ни одного из своих знакомых он не мог представить рядом с Габриэллой. Ни одного, холостого или даже вдовца, он не мог вообразить ее мужем.

Впрочем, один, кажется, есть.

И этот единственный так же подходит для брака, как медведь-шатун, которому зимой некуда приткнуться.

Питер мужественно выдержал борьбу со своими принципами и понял, что должен уступить. В права вступила его возродившаяся совесть, и теперь она диктовала ему свои условия. У Габриэллы будет муж. Умный и респектабельный, который поймет и оценит ее по достоинству.

Они выехали на Итон-сквер, и Джек привычно остановился у дома номер 21. Габриэлла соскользнула с сиденья и замерла, ожидая, что Питер выйдет первым и подаст ей руку. Но он не стал этого делать. Питер Сент-Джеймс, граф Сэндборн схватил ее за плечи и заставил посмотреть на себя. Габриэлла почувствовала какое-то странное стеснение в груди и послушно подняла глаза.

— Я помогу тебе, — тихо сказал он.

— Что? — пролепетала она.

— Я помогу тебе найти мужа, — повторил он. — Настоящего мужчину с тугим кошельком и такого наивного, что он предоставит тебе полную свободу.

— Правда? — недоверчиво спросила Габриэлла, надеясь, что он не заметил блеска ее глаз. — Вы делаете меня должницей на всю жизнь, ваше сиятельство.

— Ничего, ты легко выплатишь свой долг, — пробормотал он, отворачиваясь. — Когда устроишься, будешь время от времени писать мне потешки, а первенца обязательно назови в мою честь.

Она кивнула, вылезла из кареты и пошла к дому. Когда двери за ней закрылись, она прислонилась к косяку и дала волю слезам.

Глава 12

Дома Питера ожидала записка от полковника Тоттенхэма. Он сообщал ему, что Глад стон собирается сегодня совершить очередную «ночную прогулку». Питер скомкал письмо и обреченно вздохнул. Прощай, сытный ужин и приятный вечер у камина. Нынешнюю ночь ему придется провести в промозглой карете — следить, наблюдать, ждать.

Премьер-министр, действительно, покинул свою резиденцию на Даунинг-стрит и отправился к лорду Розбери. Там он провел часа три, в течение которых Питер не переставал его проклинать, и благополучно вернулся обратно. После полуночи все огни в особняке погасли, и Сэндборн, злой как черт, отправился домой, мечтая только об одном — поскорее добраться до теплой постели.

Утром Питер получил новое сообщение от Тоттенхэма. Полковник извинялся за то, что дал ему непроверенную информацию, и писал, что этой ночью Гладстон, точно, выйдет на «охоту». Несмотря на извинения и деликатный тон записки, Питер пришел в бешенство. Да что он им, мальчик что ли? Сколько времени ему еще придется проторчать на улице, прежде чем он добудет доказательства вины Гладстона, будь он проклят!

Мысленно Питер был очень далек от политики. Как раз сегодня они с Габриэллой собирались пойти в оперу на «Иоланту». Питер твердо решил выполнить свое обещание и найти ей мужа. Он надеялся, что встретит в театре хотя бы одного холостого приятеля и представит ему Габриэллу. Его задача их познакомить, а там уж пусть разбираются, как хотят.

Вечером, точно в назначенное время, Питер прибыл на Итон-сквер, 21. Пока он ждал Габриэллу, от нечего делать перекинулся парой слов с Понтером. Дворецкий почтительно выслушал его замечание о погоде и согласился с тем, что весна нынче ранняя. После того как Розалинда разрешила им выезжать, Гюнтер стал значительно лучше относиться к графу. Его обычно непроницаемое лицо выражало едва ли не отеческую заботу. Питер втайне посмеивался над стариком, но все же его внимание было ему приятно.

Питер время от времени посматривал на лестницу, но, задумавшись, чуть не пропустил торжественный выход Габриэллы. Девушка плавно спускалась по ступеням, окутанная дымкой полночно-синего шифона. На ней было модное декольтированное платье и туфли те самые, что он ей подарил. Габриэлла знала, что выглядит превосходно, и глаза ее лучились уверенностью и торжеством.

Питер был поражен. Никогда еще не была так красива и так… желанна.

— О, боюсь, сегодня дуэли не избежать. Прежде чем вечер закончится, не меньше дюжины мужчин пришлют мне вызов, — добродушно проворчал он, целуя ее в висок.

Розалинда, которая вышла вслед за дочерью, одобрительно кивнула и пожелала им весело провести время.

Говоря о дюжине дуэлянтов, Питер, как выяснилось, нисколько не преувеличил. Когда они вошли в фойе театра «Саввой», все мужчины без исключения замолкли на полуслове и уставились на Габриэллу. Они бесстыдно пялились на ее декольте, и Питер, который еще полчаса назад им восхищался, сейчас предпочел бы, чтобы грудь его спутницы была прикрыта. По залу, словно рябь по озеру, пробежала волна шепотов и шушуканий. Очень скоро их окружила толпа молодых людей, и все они желали познакомиться с Габриэллой.

Питер с трудом отбился от назойливых приятелей, извинился и увел Габриэллу в ложу. Почему он так поступил, Питер и сам не смог бы объяснить. Ведь он привел Габриэллу в театр именно для того, чтобы представить ее своим друзьям, а когда до этого дошло дело, почему-то передумал.

Поднялся занавес, и зазвучала божественная музыка. Габриэлла слушала, затаив дыхание, а Питер приветствовал темноту, которая скрыла мрачность его настроения.

В антракте они спустились в буфет, и там их осадила еще большая группа джентльменов, возглавляемая лордом Эрандейлом. Гарри Шивли тоже был здесь. Оба сердечно приветствовали Габриэллу и на правах старых знакомых взялись всюду ее сопровождать. Девушка улыбкой отвечала на их комплименты, но от сопровождения отказалась, вежливо объяснив, что сегодня ее кавалером будет «кузен Питер».

Габриэлла делала все возможное, чтобы ослабить возникший вокруг ее персоны ажиотаж, но тщетно. Ее попытки произвели обратное действие и только подхлестнули любопытство Эрандейла и Шивли, Гарри ловил каждый ее взгляд, а наглец Джером улучил момент и попытался обнять Габриэллу за талию. Ответом ему был гневный, полный презрения взгляд.

Толпа мужчин все увеличивалась, и Габриэлла стала поистине сенсацией вечера. Ее показная скромность настолько не соответствовала весьма откровенному туалету, что это возбуждало всеобщий интерес. Питер же вел себя как настоящий рыцарь. Он так трогательно оберегал ее от каких бы то ни было нападок, что даже Эрандейл засомневался, а не ошибся ли он в своих выводах. Может быть, она и вправду его кузина?

Новость о прелестной родственнице графа Сэндборна просочилась и в высший слой театрального общества. И эта новость очень поразила одного пожилого джентльмена.

Уильям Гладстон смотрел на Габриэллу и не верил своим глазам. Так вот в чьи лапы попала несчастная девочка, так внезапно исчезнувшая из его дома. Репутация Сэндборна была ему известна, а лондонские бордели кишмя кишат подобными «кузинами». «Бедняжка, — подумал Гладстон, — если бы только она знала, на какие муки и позор обрекает ее бессовестный граф».

Премьер-министр решительно протиснулся сквозь толпу и остановился совсем рядом с Габриэллой. Девушка его не замечала: она была слишком увлечена беседой с виконтом Шивли. Гладстон внимательнее всмотрелся в ее лицо и, убедившись, что не ошибся, покачивая головой, отошел прочь.

Внимание толпы обожателей становилось все смелее и напористей. И если сначала Габриэллу все это забавляло, то теперь она чувствовала лишь раздражение, а потом и вовсе запаниковала. Прижавшись к Питеру, она испуганно посмотрела на него и прошептала:

— Проводи меня, пожалуйста, в дамскую комнату.

Питер с готовностью подчинился. Используя свое мощное тело как таран, он вывел ее из толпы и проводил до самых дверей туалетной.

— Может быть, здесь я и посижу до начала второго отделения? — предложила Габриэлла.

— Что ж, это разумно, — согласился Питер и, весело насвистывая, вернулся к приятелям.

Габриэлла подошла к зеркалу, чтобы подколоть выбившийся локон. Ей было не по себе. Женщины, находящиеся в дамской комнате, разглядывали ее с откровенной неприязнью, а о том, что творится снаружи, лучше не вспоминать. Девушка не привыкла к столь пристальному вниманию, оно пугало и настораживало ее.

Сегодня Габриэлла познакомилась со множеством мужчин, но никто не понравился ей настолько, чтобы она решилась выйти за него замуж. Один был слишком надменен, другой брызгал слюной, третий шепелявил… Лорды, баронеты, банкиры, члены парламента — их лица слились в одно белое пятно. Габриэлла устало прикрыла глаза и попыталась сосредоточиться. Постепенно из тумана стал вырисовываться образ человека, которого она с радостью назвала бы своим мужем. Но вот что странно: этот образ удивительно походил на графа Сэндборна.

Габриэлла улыбнулась. Так значит все мужчины кажутся ей такими несовершенными, потому что она мысленно сравнивает их с Питером. Что ж, не удивительно, что сравнение оказывается не в их пользу. Питер Сент-Джеймс так красив, благороден, честен; конкуренцию с ним не легко выдержать. Интересно, а ее будущий муж сможет соперничать с графом? Габриэлла с сомнением покачала головой. Вряд ли.

Дали звонок к началу второго действия, и дамская комната быстро опустела. Габриэлла осторожно открыла дверь и выглянула. В коридоре никого не было видно. Она посмотрела напоследок в зеркало и быстро пошла к своей ложе, недоумевая, почему «кузен Питер» ее не дождался. Когда девушка проходила мимо гардероба, кто-то схватил ее за руку и втолкнул в тускло освещенную комнатку, скрытую рядом накидок и плащей. Габриэлла вскрикнула, но чья-то ладонь грубо закрыла ей рот. В безмолвном ужасе смотрела она на своего похитителя и вдруг поняла, что знает его.

— Мистер Гладстон, — прошептала Габриэлла, когда он убрал руку.

— Да, — ответил старик. — Я тоже узнал тебя. У меня хорошая память на лица, особенно на такие хорошенькие.

Девушка была так ошеломлена, что на какое-то время потеряла дар речи. На нее нахлынули воспоминания: нравственная проповедь Глад стона, обвинения Питера, ее собственные обязательства… Габриэллу охватил страх разоблачения.

— Я тогда не поверил твоей истории, — продолжал между тем премьер-министр. — Но теперь вижу, что она правдива. Значит, Сэндборн и есть тот джентльмен, которого твоя распутная мать прочит тебе в любовники? Если бы ты сразу сказала мне, что это он…

— Нет, нет, — запротестовала Габриэлла, вновь обретая способность говорить. — Мама навязала мне общество совсем другого графа, старого, уродливого и к тому же француза.

— А когда ты отказалась, быстро подыскала ему замену, — констатировал Гладстон. — К сожалению, она остановила свой выбор на худшем из негодяев, моя милая девочка. Сэндборн — подлец! Он даже не делает тайны из своих грязных делишек, а совратив и погубив женщину, еще имеет наглость просить у нее прощения, — он отступил, внимательно посмотрел на Габриэллу и сокрушенно покачал головой. — Мне страшно подумать о том, что он может сделать или уже сделал с тобой. И напрасно ты согласилась пойти с ним в театр. Одно лишь его присутствие Урядом способно нанести урон твоей репутации.

— Но граф не сделал ничего дурного! — горячо возразила Габриэлла. — Поверьте мне. Я не лгала вам тогда — не лгу и сейчас. Мы с мистером Сэндборном не любовники, он только играет роль моего покровителя. Весь этот спектакль создан для одного зрителя — моей матери. Потому что она не успокоится до тех пор, пока не «пристроит» меня, — девушка перевела дух. — У меня вообще никогда не было любовника и, надеюсь, не будет.

— Вот именно «надеюсь», — проворчал Гладстон и взял ее под руку. — Ну, что ж, значит, еще не все потеряно. Идем, дитя мое, я позабочусь о том, чтобы ты незаметно…

— О, вы не понимаете! — воскликнула Габриэлла, вырывая у него руку. — Граф Сэндборн — мой друг, и я полностью доверяю ему. Он прекрасный человек и искрение хочет мне помочь. Он терпеливый, чуткий, честный и… помогает мне искать мужа.

— Бедное дитя.

— Почему вы мне не верите?! — она пришла в отчаяние и готова была разрыдаться от досады и обиды. — Граф Сэндборн ни капельки не опасен. Ни мне, ни кому бы то ни было другому.

Произнося эти слова, Габриэлла стыдливо опустила глаза. Щеки ее порозовели. Она вспомнила о планах Питера, направленных против Гладстона и зарделась еще пуще.

— Но нужно же что-то предпринять! — не успокаивался сэр Уильям. — Мой долг — вызволить тебя из этой беды.

— Не нужно ничего предпринимать, — решительно заявила Габриэлла. Она поняла, что единственное спасение — предельная откровенность. — Я собираюсь выйти замуж, а вы хотите все испортить. Ни один порядочный джентльмен не женится на девушке, чье имя вываляно в грязи. Если вы предадите огласке все обстоятельства, разразится настоящий скандал, — она подумала, что скандал — это еще мягко сказано. Если на свет выйдет тайна ее рождения, разразится сущая катастрофа. — Подумайте о моих родителях, — Габриэлла пустила в ход последний козырь.

— Ах да, твои родители, — он успокаивающе похлопал ее по руке и вкрадчиво спросил: — Кто твой отец, девочка? Ты, кажется, говорила: он человек богатый и знатный. Ему известно, что с тобой происходит?

Габриэлла горько улыбнулась.

— Мой отец сейчас на сафари. Он предпочитает охотиться на тигров и львов, чем заниматься проблемами дочери. Я удивляюсь тому, что моя Мать до сих пор его интересует. Ведь они любовники вот уже двадцать лет.

— Двадцать лет? — премьер-министр был явно поражен.

— Вы опять думаете, что я лгу? — Габриэлла стиснула руку старика, вложив в это движение все свое отчаяние и мольбу. — Сегодня я познакомилась со многими, весьма достойными молодыми людьми, и, возможно, кто-то из них захочет на мне жениться. Но при первом же намеке на скандал все мои предполагаемые женихи разбегутся, как черти от ладана. Если вам не безразлична моя судьба, если вы действительно заботитесь о моих интересах, то прошу вас, не предпринимайте ничего. Бог даст, я скоро выйду замуж, и весь этот кошмар позабудется.

Прежде чем он успел что-либо ответить, Габриэлла вырвала у него руку и побежала по коридору к лестнице, ведущей в ложи. Гладстон негодующе сжал кулаки. Этот презренный Сэндборн хорошо обработал девчонку… заставил ее поверить в свое благородство, а сам между тем только и ждет момента, чтобы воспользоваться ее наивностью. Как он мог обещать ей замужество, когда его антипатия к браку уже стала притчей во языцах? Ясно, что девушку ждет позор и разбитое сердце вдобавок. Он обязан ей помочь, и медлить нельзя ни минуты.

Брови премьер-министра сошлись на переносице, он одернул фрак и пошел в зал, где уже вовсю развернулось второе действие. Иоланта пела о своих страданиях, но мысли Гладстона были заняты совсем другими проблемами;

Когда представление окончилось, Питер быстро провел Габриэллу через кордон поклонников и усадил в карету. Фойе театра быстро пустело, и скоро там осталось лишь два человека — Уильям Глад-стон и его верный друг и соратник Эдвард Гамильтон.

— Ты случайно не знаешь, как зовут ту девушку, которая была сегодня с Сэндборном? — спросил Гладстон, зная, что Гамильтон живо интересуется скандалами и всегда в курсе происходящего.

— Если не ошибаюсь, он представил ее как свою кузину из Франции, а вот имя… Кажется, Габриэлла Ле… Дальше не помню.

— Габриэлла Ле-Такая-то, — задумчиво пробормотал Гладстон. — Отец-дворянин; мать-куртизанка, — он на секунду задумался. — А кто из дворян сейчас на сафари?

— Не многие, — ответил Гамильтон. — Не сезон. Из аристократов, пожалуй, только герцог Карлайлз. Я видел его письмо к королеве, в котором он просил разрешить ему путешествие в Африку. Не за рабами же он туда поехал, наверняка на охоту.

— Карлайлз? Ты сказал герцог Карлайлз? — глаза старика Уильяма загорелись каким-то внутренним светом. — У него ведь была любовница, да? О, теперь я припоминаю… это была долгая связь. Как бишь ее имя? Розалинда? Розмари? Что-то в этом роде.

— Розалинда Леко, — вспомнил Гамильтон. — Давненько я о ней ничего не слышал, а ведь было время, когда о красавице Розалинде. слагали легенды. У них с герцогом, по-моему, есть даже общий ребенок.

— Дочь? — быстро спросил Гладстон, сгорая от нетерпения.

— Да, дочь. Только ее никто никогда не видел, а жаль. Если она в мать, то уж конечно прехорошенькая.

— Дочь, — довольно повторил премьер-министр. — Дитя любви. Не удивительно, что она так боится огласки, — он прищурил глаза и желчно сказал: — Что ж, пришло время призвать герцога и ему подобных к ответу. Пусть пожинают то, что посеяли.

Друзья вышли на улицу. Карета Гамильтона подъехала первой.

— А вот и твой экипаж, дружище, — Гладстон похлопал его по плечу и, понизив голос, попросил: — Слушай, старина, сделай мне небольшое одолжение. Проследи за каретой Сэндборна и сообщи мне, куда он отвез девушку. Я буду ждать в своей резиденции.

Гамильтон кивнул, и вскоре его карета скрылась за поворотом.

Габриэлла еле досидела до конца представления. Ей все время казалось, что вот-вот явится Глад-стон с отрядом констеблей и публично обвинит Питера во всех смертных грехах.

Занавес, наконец, опустился, и Питер, не говоря ни слова, вывел Габриэллу на улицу. Лишь в карете ее паника немного унялась, и она смогла рассуждать здраво. Габриэлла не сказала Питеру, что виделась с премьер-министром, все равно эта встреча ничего бы ему не дала. Однако странно, что они так заблуждаются в отношении друг друга. Питер проклинает Гладстона на чем свет стоит, да и тот о нем далеко не лучшего мнения. Ох, не надо ей вообще вмешиваться в их дела, пусть мужчины разбираются сами.

Всю дорогу Питер молчал, только когда карета выехала на Итон-сквер, он взял ее руку в свою и серьезно сказал:

— Мы больше никогда этого не сделаем.

— Да, да, — согласилась Габриэлла. — Это было невыносимо. Они так пялились на меня.

Питер был с ней абсолютно согласен. Его приятели вели себя в высшей степени неприлично. Они смотрели на Габриэллу словно голодные псы на кусок мяса. А эти заговорщицкие перемигивания и намеки! Нет, нет, будь он проклят, если еще хоть раз повезет Габриэллу в общественное место. Лучше уж провести три часа в компании Розалинды и ее товарок, чем терпеть эту пытку.

До сегодняшнего дня Питер скептически относился к попыткам Габриэллы выбрать себе мужа из числа так называемых работяг. Однако нынешний вечер показал, что аристократы ведут себя подчас хуже пьяных сапожников. Вульгарный мельник из Рэдинга и тот оказался порядочнее джентльменов из высшего класса. Он, по крайней мере, отнесся к Габриэлле с должным уважением и не бросал на нее похотливые взгляды.

В карете было темно, и Питер не мог видеть лица Габриэллы, но он знал, что сейчас оно печально. К сожалению, вечер прошел совсем не так, как они рассчитывали. Сегодня Питер понял, что среди его друзей нет ни одного достойного стать мужем Габриэллы, такой красивой, умной и такой… желанной. Да существует ли вообще человек, способный понять и оценить ее по достоинству?

Мысли Питера все кружили и кружили по этому замкнутому кругу, который, постепенно сужаясь, наконец, сосредоточился в одной точке. Итог оказался пугающим: замужество не для Габриэллы Леко.

Они подъехали к дому номер, 21 и карета остановилась. Питер проводил Габриэллу до порога, и когда дверь за ней захлопнулась, он уже точно знал, как ему следует поступить. Единственный выход из создавшегося положения — это, действительно, сделать ее своей любовницей.

На следующий день Питер заехал за Габриэллой не в карете, как обычно, а верхом. Еще одну лошадь он вел на привязи. Они собирались отправиться на прогулку в Гайд-парк. Стояла чудесная погода, и верховая прогулка была как нельзя кстати.

Питер выглядел очень элегантно: в черном сюртуке, бриджах и высоких сапогах он был просто неотразим. Габриэлла оделась ему под стать. Ее новый костюм для верховой езды еще не был готов, поэтому она втиснулась в прежний, который носила во Франции. Девушка привыкла к этому костюму, к тому же он очень ей шел. Зеленый приталенный жакет из кашемира, черная юбка и черная же шляпка, сделанная на манер мужского цилиндра, выгодно оттеняли ее белокурые волосы и глубокую синеву глаз.

Габриэлла была неплохой наездницей и любила верховую езду. Сидя на лошади, она словно сливалась с этим сильным красивым животным, тягостные мысли уходили прочь, и девушка чувствовала себя поистине счастливой и свободной.

Они выехали на Ротен Роу, которая в это время дня была совершенно пустынна, затем спустились к извилистому озеру, называемому Серпантином. По дороге их дважды останавливали приятели Питера: один — наследник крупного торгового предприятия, а другой — дипломат. Питер привычно представил Габриэллу, как свою кузину, оба джентльмена выразили надежду на продолжение знакомства. И один, и второй были приятными молодыми людьми, любезными и воспитанными, но, вежливо улыбаясь им, Габриэлла чувствовала в своем сердце какую-то странную пустоту. Перспектива прожить с одним из них бок о бок всю жизнь ее совсем не привлекала. Она сама не понимала, что с ней происходит, но эти знакомства почему-то нагнали на нее тоску, верховая прогулка больше не радовала, а настроение было испорчено на весь день.

Питер видел, что Габриэлла подавлена, но его это скорее радовало, нежели огорчало. Если бы она отнеслась к его приятелям более благосклонно, это означало бы, что он ошибся в своих выводах. А так, что ж, значит, все верно, и его планы на сегодняшний вечер остаются прежними.

Прокатившись вдоль озера, они выехали к церкви Святой Маргариты, на территорию Вестминстерского Аббатства. В пустом храме репетировал органист, и Питер, приложив палец к губам, повел Габриэллу вверх на хоры. Там он снял сюртук, расстелил его на одной из скамеек и попросил ее лечь на него. Габриэлла пришла в некоторое замешательство, но подчинилась. Питер растянулся на полу рядом с ней и, откинув голову назад, прикрыл глаза. Они молча слушали божественную музыку, а когда органист проиграл последний пассаж, Габриэлла осторожно спросила:

— Почему ты привел меня сюда?

Он подался вперед и, не глядя на нее, ответил:

— Я всегда прихожу сюда, когда мне нужно подумать или хочется побыть одному. Я решил, что тебе тоже может понравиться эта музыка.

— Значит, сейчас тебе нужно о чем-то подумать? — она печально посмотрела на него. — Это касается меня, да? Что случилось?

— Ничего, все в порядке, — он попытался придать своим словам как можно большую убедительность. — Просто… боюсь, я вынужден просить тебя выполнить свою часть нашей сделки. Гладстон снова вернулся к своей непристойной деятельности, и мне нужны доказательства. Мне неприятно просить тебя об этом, Габриэлла, но я, действительно, нуждаюсь в твоей помощи.

Она опустила глаза, моля Бога, чтобы ее тайна не вышла наружу. Ведь если Питер узнает, что она разговаривала с Глад стоном вчера вечером и ничего не сказала ему об их встрече, то подумает, что она предала его. Но это не так!

— Когда старик выедет на свою очередную «прогулку», тебе нужно будет только попасться ему на глаза. Скорее всего, он снова захочет побеседовать с тобой на нравоучительные темы, и тогда ты привезешь его в ресторан, где я буду вас ждать, — он сжал ее руку. — Верь мне, Габриэлла, я не дам тебя в обиду.

Габриэлла не знала, что ему на это ответить. Питер, похоже, искренне убежден в виновности Гладстона и во что бы то ни стало хочет добыть доказательства его порочности. Как же он глубоко заблуждается! И единственный способ разубедить его — это рассказать правду.

— Хорошо, Питер, я сделаю то, о чем ты просишь, — немного помолчав, сказала она.

Они вернули лошадей в конюшню, и Питер предложил заехать в ресторан «Монмартр», чтобы Габриэлла знала, куда ей следует привести Глад стона. Габриэлла согласно кивнула, они сели в ожидающую их карету и покатили на место предполагаемых боевых действий.

В ресторане Питер провел ее через боковые двери наверх в отдельный кабинет. Габриэлла застыла в дверях: комната была точной копией той} в которую Питер привел ее в ночь их знакомства. Такой же камин и облицовка из краевого дерева, только вместо красного бархата комната была задрапирована спокойным муаром и гобеленами. И, конечно же, там стоял стол, накрытый на двоих. Центр стола украшала изящная ваза со свежими розами. Глядя на розы, девушка почувствовала странное стеснение в груди. Она подошла к окну и выглянула на улицу. Внизу через ограду виднелся парк, окруженный узорчатой оградой. Уже зажглись фонари, и вид за окном был удивительно красив.

— Это Грин-парк, — объяснил Питер, становясь рядом с ней.

Его рука легла на ее плечо. Габриэлла почувствовала, что слабеет, и схватилась за подоконник. Боже, какой же он нежный, близкий, какой восхитительный. «Но, к сожалению, за все восхитительное надо платить», — напомнила она себе. Даже пирожные с шоколадом стоят на три пенса дороже обычных. Габриэлла затаила дыхание, Питер почувствовал это и отошел.

— Я снял кабинет на весь вечер, — сказал он. — Гладстон сейчас наверняка обедает; может быть, и нам перекусить? — Питер обвел комнату рукой. — Здесь, конечно, не так шикарно, как в Le Ciel[11], но кухня очень приличная, завсегдатаи тут именно едят и ничего более.

Он был у двери, прежде чем она успела ответить. Питер заказал салат, гренки с сыром и бургундское. Против этого Габриэлла ничего не имела и наконец-то расслабилась. Напряжение не покидало ее с тех пор, как она решилась встретиться с Гладстоном.

Девушка сняла перчатки, отколола шляпку и, положив ее на низенький столик, поправила завитки волос, выбившиеся во время прогулки. В эту мину — ту она была так хороша, что Питер с трудом удержался от того, чтобы восторженно не присвистнуть.

Явился официант с гренками и вином. — Вот что, любезный, принеси-ка нам еще хлеба и масла, попросил Питер.

— Не знала, что ты такой обжора.

— О, когда дело касается хорошей еды, мне нет равных, — хвастливо объявил он. — Особенно я люблю бифштексы по-американски, приготовленные на горячих углях с грибами и луком.

«Ну, надо же», — удивленно подумала Габриэлла. Они столько времени провели вместе, а она, оказывается, совсем не знает его. Не знает, как он .проводит время, и понятия не имеет, где он: живет, есть ли у. него братья: и сестры, каковы его политические убеждения. Тут Габриэлла немного слукавила: на самом деле политические убеждения Питера ее совершенно не интересовали, но все-таки… Она как-никак доверила этому мужчине свою судьбу, свое будущее.

— Расскажи мне о себе, Питер Сент-Джеймс, — предложила она, отпивая из бокала. — Расскажи о своей семье, где ты учился, куда ездил. .

— О любовных похождениях тоже рассказывать? — деловито осведомился он.

— Без этих подробностей, думаю, можно обойтись, — ответила Габриэлла, не собираясь отступать.

Питер поудобнее устроился на стуле, расстегнул сюртук и, вытянув ноги, начал:

— Мой отец, граф Сэндборн, умер, когда мне было семнадцать лет. Я тогда как раз собирался ехать на континент, но поездку пришлось отложить на неопределенное время.

Она нахмурилась.

— Что значит на неопределенное время? Ты хочешь сказать, что кроме Англии так нигде и не был?

— Нигде и никогда. Как только речь заходила о моей учебе, матери тут же становилось плохо, то нервный припадок, то еще что-нибудь. Поэтому у меня были одни гувернеры и учителя. Целые вереницы учителей и никаких соучеников. Если бы ты знала, как изводили меня эти старые стручки с высохшими… хм, ну это тебе не интересно, — быстро добавил Питер, увидев ее округленные глаза. — Когда отец умер, Беатрис — так зовут мою мать — впрочем, ты об этом знаешь, совершенно перестала вставать с постели. Мне же она заявила, что если я уеду, это ее убьет. Я добросовестно ждал, пока мать поправится, а когда этого не случилось, сбежал в Кембридж. Теперь-то я понимаю, что она просто ломала комедию, но тогда принял все за чистую монету. Уехать в университет мне помог дядя, брат отца.

Габриэлла поняла: Питер терпеть не может, когда его контролируют, а этот странный мятеж против общественных правил и норм начался уже очень давно.

— Как несправедливо, — задумчиво проговорила она, чувствуя, как тепло от выпитого вина растекается по телу. — Я хотела жить с матерью, а она отправила меня во Францию. Ты же напротив, хотел уехать, а тебя насильно держали дома.

Питер заглянул в ее ясные глаза и вновь ощутил какую-то сверхъестественную связь с этой девушкой.

Они ненадолго прервались, чтобы попробовать салат, а потом Питер продолжил свой рассказ:

— Наше имение и большая часть земель находится в Сассексе. Еще есть особняк на Парк-Лейн, кое-какие акции, и за всем этим богатством надо присматривать, что я и делаю время от времени. Кроме этого, выступаю в Палате Лордов, охочусь на фазанов, хожу в клуб. Короче говоря, жизнь моя безмятежно приятна и абсолютно предсказуема, но… так было до тех пор, пока я не встретил тебя.

— Меня? — она негодующе фыркнула. — Уж не хочешь ли ты возложить вину за всю ту неразбериху, которая царит у тебя в голове, на меня? Нет уж, дудки! Ничего у тебя не выйдет, Питер Сент-Джеймс, я прекрасно понимаю, к чему ты клонишь.

— Я не имел в виду неразбериху в моей голове, — тихо сказал он, ловя ее взгляд. — Я говорил о — сердце.

Габриэлла застыла. Несколько мгновений она не могла ни моргать, ни дышать. Когда же к ней вновь вернулась способность реально оценивать действительность, девушка поняла, что… боится продолжать начатый разговор.

— Ты, кажется, говорил о своих братьях и сестрах? — выпалила она первую пришедшую в голову фразу.

— У меня нет ни братьев, ни сестер. Не юли, Габриэлла, ты знаешь, что я говорил о своих чувствах к тебе.

— И что же это за чувства? — она потянулась за бокалом и сделала такой глоток, которому позавидовал бы любой запойный пьяница. — Злоба и раздражение, полагаю? Ну, потерпи еще немного. Надеюсь, я не долго буду обременять тебя своим обществом.

Он накрыл ее руку своей.

— Послушай, прошу тебя. Я никогда не встречал женщины, которая хоть немного походила на тебя. Ты умна и воспитанна, но в то же время совершенно несносна, — Питер помолчал. — С тех пор, как мы познакомились, меня не покидает ощущение того, что наша встреча не случайна. И я очень этому рад, потому что одна лишь беседа с тобой — уже приключение. Ты часто смешишь меня, но заставляешь и задуматься. От звука твоего голоса у меня вибрируют кончики пальцев, а от запаха твоих волос кружится голова, — он понизил голос, почти прошептал: — А когда ты идешь, я словно чувствую движения твоего тела на своем.

— П-пожалуйста, ваша светлость! — она встала из-за стола, оттолкнула стул и поспешила к окну.

Габриэлла прижалась лбом к холодному стеклу и уставилась на уличные фонари. Некоторое время оба молчали, потом она сдавленно всхлипнула и сказала:

— Ради Бога, не говорите больше ничего. Это только все усложнит, а моя жизнь и без того запутана.

— Габриэлла, я схожу по тебе с ума, — его низкий голос ласкал ее будто самые нежные объятия. — Мне тридцать лет, а я никогда не испытывал ничего подобного. Я никогда так много не думал о женщине, гадая, что она ест на завтрак, что одевает на ночь… Я. никогда не покупал женщине туфли, не составлял букеты и не распевал для нее похабные песенки. Никогда… до сих пор.

Он подошел ближе, и она ощутила жар его желания. Она поняла, что тоже хочет его.

Габриэлла отчаянно призывала на помощь свою силу воли, пыталась думать о будущем муже и детях, которые у них родятся, но тщетно. Она не могла больше противиться своей страсти. Она забыла обо всем на свете. Обо всем, кроме Питера.

Девушка по-прежнему стояла к нему спиной, сердце ее бешено колотилось. Но вот его ладони обхватили ее плечи и скользнули вниз по талии. Легкая ткань зашуршала под руками, и она подалась к нему всем телом, приветствуя его тепло.

Так они стояли прижавшись друг к другу, в этом странном полуобъятии. На улице стало еще темнее, и свет свечей превратил оконное стекло в зеркало, Габриэлла смотрела на свое отражение и чувствовала себя счастливой. С одной стороны, она понимала, что, потворствуя своему телу, лишается будущего, но, с другой, никогда еще она не ощущала себя такой защищенной, живой и… желанной.

Он развернул ее в своих руках, и она позволила ему это.

Он наклонил голову, и она подняла свою навстречу.

Его губы коснулись ее губ, и завтра перестало для них существовать.

Глава 13

Все ее естество ожило в его руках. Она упивалась им — винной сладостью рта, жаром тела, мягким дыханием и солоноватым привкусом кожи. Все его движения становились ее наставниками. Она возвращала ему поцелуй за поцелуем, прикосновение за прикосновением, инстинктивно, словно зеркало, отражая все его ласки.

— Габриэлла… родная моя, знаешь ли ты, как долго я этого ждал, — пробормотал он, зарываясь лицом в ее пушистые волосы.

— Месяцы, — он коснулся кончиком языка мочки ее уха. — Годы. Всю жизнь. Мне кажется, я хотел тебя всегда.

Его откровение было подобно взрыву. Внезапно она почувствовала жар, головокружение и готовность подчиниться всему, что он скажет или сделает с ней.

Питер чуть приподнялся, сорвал с себя сюртук и отшвырнул его в сторону. Затем его рука легко скользнула по ее груди к пуговицам жакета.

— Милая, боюсь, с этим мне не справиться. Я такой неловкий.

Еще мгновение, и ее жакет присоединился к его сюртуку. Вскоре туда же последовал и шелковый жилет. Она пробежала пальцами по его рубашке и нетерпеливо потянула за галстук. Пышный бант превратился в длинную ленту и немедленно полетел на пол. Габриэлла обнаружила маленькую жемчужную пуговку у воротника, слегка замешкалась, а затем расстегнула и ее.

С победоносной улыбкой Питер подхватил ее на руки и отнес на диван.

Он покинул свою возлюбленную лишь на мгновение, чтобы… повернуть ключ в замке.

Он лежал на диване, любовно исследуя и боготворя каждую линию, каждый изгиб ее тела. Крючки и застежки, казалось, раскрывались сами собой, обнажая пылающую страстью кожу.

Грудь Габриэллы обнажилась. Питер потерся о сосок горящей щекой, затем захватил его ртом, дразня, лаская… терзая… Она выгибалась навстречу его рукам, неслась на волнах блаженства, которые катили ее к неведомым берегам.

Следуя примеру Питера, она тоже стала ласкать его, исследуя каждый интимный уголок его тела. Чувственный контакт смягчил странную тяжесть в чреслах и напряжение в ее женской сердцевине. Габриэллу охватил поток новых ощущений, и он все усиливался, оставляя ее иссушенной и блаженно трепещущей.

Питер видел, как выгибается ее тело, а глаза закрываются с каждым приливом желания. В его голове, сердце, жилах стучало: она моя! Навсегда!

А тем временем в вестибюле «Монмартра», неподалеку от вход а, которым пользовались самые осмотрительные и уважаемые клиенты, можно было наблюдать такую картину: трое мужчин, обступив метрдотеля, требовали сказать им, в какой комнате находятся Сэндборн и его гостья.

— Но, господа, — вяло отнекивался метрдотель. — Я не имею на это права. Наш ресторан…

— Номер комнаты и ключ, — потребовал Глад-стон, не обращая внимания на возражения щуплого француза. Глаза его горели праведным огнем. — И не вздумай снова молоть эту чушь, будто графа здесь нет. Я своими глазами видел, как он зашел в этот гадюшник три четверти часа назад!

Уильям Гладстон ничуть не кривил душой. Он, действительно, видел Питера, потому что со вчерашнего вечера либо он сам, либо его друг Эдвард Гамильтон следовали за Сэндборном по пятам и следили за каждым его шагом. Сегодня они оба наблюдали за ним и видели, как Питер заехал за Габриэллой, как парочка каталась вдоль озера и в парке. Правда, когда молодые люди зашли в церковь, следопыты были несколько озадачены, но зато последующее посещение ими «Монмартра» целиком и полностью оправдало надежды Гладстона и во всем с ним согласного Гамильтона.

Накануне премьер-министр выяснил, что герцог Карлайлз уже в Англии и в данный момент находится на пути к Лондону. Ему навстречу он послал нарочного с запиской, в которой сообщал, что его дочь находится в опасности, и настоятельно советовал поторопиться.

Увидев, как Питер вводит Габриэллу в боковую дверь «Монмартра», Гладстон понял, что нельзя терять ни минуты. Он отправил Гамильтона в резиденцию герцога, моля, чтобы тот, по возвращении не медля, ехал прямо к ресторану. Затем срочно был вызван Лондонский епископ, которому Гладстон заявил, что готовится преступление против нравственности, и он нуждается в свидетеле. Епископ, разумеется, с радостью согласился.

Метрдотель еще немного поупирался, но, узнав, что перед ним герцог, епископ и премьер-министр, понял, что влип, и выбросил белый флаг.

— Пожалуйста, ваша честь, — залебезил он. — Только поймите меня правильно, правила нашего ресторана…

— Послушай ты, мелкий паразит! — Карлайлз схватил его за лацканы пиджака и оторвал от пола. — Я разнесу твое паршивое заведение голыми руками, если потребуется. Понимаешь ли ты, что подонок, Сэндборн сейчас насилует мою дочь, и это происходит в твоем гнусном ресторане? Неужели ты думаешь, что я так и уйду отсюда, не получив ключа?

Гладстон и епископ всерьез стали опасаться за жизнь француза, которого герцог едва не задушил своими могучими руками, но, к счастью, все обошлось. Как только ноги метрдотеля коснулись пола, он живо побежал к лестнице, звеня ключами и, умоляя решительно настроенных мужчин сохранять благоразумие и помнить о других клиентах.

— Господа, мой бизнес строится на деликатности, — приговаривал он — Я растеряю всех посетителей, если хоть кто-нибудь узнает, что я не смог сохранить тайну свидания.

Возмущению герцога не было предела, его буквально трясло от ярости. Подергав дверь и убедившись, что та заперта, он загремел на весь ресторан:

— Сэндборн, открой дверь! Открой дверь, подлец, или я разнесу ее в щепки.

Хозяин ресторана совершенно не нуждался в шумном скандале, а потому быстро сунул в руку разбушевавшемуся герцогу ключ от номера.

Питер слышал голоса за дверью, но они доносились до него словно сквозь туман. Лишь когда в дверь забарабанили и, судя по звуку, ногами, он резко выпрямился и сел. Голова работала плохо, и восхитительное обнаженное тело Габриэллы ничуть не способствовало ее прояснению. Стук становился все яростней, и Питеру даже показалось, что кто-то выкрикивает его имя. Все это было более чем странно. Попав в подобную ситуацию, он в мгновение ока был бы на ногах и поспешил бы выпрыгнуть в ближайшее окно. Но это было в прежние дни, когда он развлекался с чужими женами, а ведь Габриэлла свободна. Больше того, ее собственная мать благословила их союз. Интересно, чем же вызваны эти крики и стук?

От ударов тряслись даже стены. Питер едва успел накинуть на Габриэллу покрывало, как дверь с треском распахнулась. Он вскочил и встал между девушкой и непрошеными гостями, приготовившись защищать ее и себя.

— Убирайтесь отсюда к чертовой матери! — загорал он. — Проваливайте или я, — Питер осекся на и, полуслове. Один из мужчин, ворвавшихся в комнату, был ему знаком. Он определенно знал его и, к сожалению, очень хорошо. Невозможно забыть эти пронзительные карие глаза, непослушную седую шевелюру, суровые складки, залегшие в уголках губ… Перед ним стоял Уильям Гладстон!

— Вы?! — выдавил он.

Питер не мог поверить своим глазам. Что делает здесь старый прохвост? Как он сюда попал, и кто его спутники? Окинув взглядом людей, сопровождающих премьер-министра, Питер пришел в еще большее замешательство, настолько разнилась их внешность. Первый, полноватый со строгим лицом, судя по воротничку, был священником. А вот кто второй, высокий загорелый в дорожном костюме? Ответов у Питера не было. Собрав остатки своего самообладания, он гневно заговорил:

— Как вы посмели ворваться в личные апартаменты? Вам это дорого обойдется, и вы не имеете права…

— Это ты, подлец, не имеешь права! — взрывался высокий джентльмен и ринулся вперед. — Ты совратил мою дочь, опозорил мою семью и весь род.

— О каком совращении вы говорите? — искренне удивился Питер, но тут же запнулся и взглянул сначала на Габриэллу, затем на мужчину, которого Гладстон удерживал за руку. — Вы сказали вашу дочь?

Память услужливо подсказала ему имя этого человека: герцог Карлайлз, отец Габриэллы.

— Послушайте, здесь явно какая-то ошибка, — твердо сказал Питер, отступая к дивану.

— Ваше здесь присутствие — вот единственная ошибка! — заявил герцог, пыхтя негодованием. Вот уж поистине разъяренный отец, защищающий честь своей дочери. — Как посмели вы, сэр, затеять столь мерзкую игру?

— Игру? — Питер досадливо сморщился. Он с большим удовольствием ответил бы герцогу так, как тот заслуживает, но… это может повлиять на их с Габриэллой отношения, так что лучше воздержаться. Однако странно, что у Карлайлза с Розалиндой совершенно разные понятия о морали. — Я стал любовником Габриэллы с согласия ее матери, — просто ответил Питер, не вдаваясь в дальнейшие подробности.

— Л-любовником? — герцог побагровел, вены на его шее вздулись — Немедленно возьмите свои слова обратно или мне придется вызвать вас на дуэль! Да как вы осмелились утверждать, будто моя дочь… шлюха? Это наглая ложь, и я застрелю вас, как паршивого пса!

Габриэлла с ужасом смотрела на происходящее, до сих пор она не могла вымолвить ни слова и только нервно ломала пальцы. Она, Габриэлла Леко, в номере с мужчиной, едва одета, и ее собственный отец все это видит!

Последний раз Габриэлла видела герцога несколько лет назад, он навещал ее в Академии Маршан. И если бы не фотография в будуаре матери, сейчас она вообще не узнала бы его. Какой стыд! Но самое невероятное то, что Гладстон тоже здесь, теперь он наверняка обвинит Питера во всех смертных грехах. Что ж, настало время прийти ему на помощь.

— Остановитесь! — она села на край дивана, судорожно прижимая к себе одежду. — Граф Сэндборн ни в чем не виноват. — Девушка попыталась подняться, но развязанная нижняя юбка соскользнула с бедер, и она снова села, пунцовея от унижения.

— Епископ вышел вперед, снял с себя пиджак и накинул его Габриэлле на плечи. Она благодарно кивнула ему и сдавленным от смущения голосом проговорила:

— Я сама согласилась встретиться с Пи… графом. И я одна во всем виновата.

Тебе не в чем себя винить, девочка, — сердечно сказал Гладстон, подходя к ней. — Тебя предала родная мать и соблазнил презреннейший из негодяев. Кто бы устоял против такого вероломства? После нашего вчерашнего разговора я не знал ни минуты покоя и твердо решил тебе помочь, и сделаю все, что в моей власти, потому что, видит Бог, ты этого достойна.

— Но это правда! Я действительно хотела стать любовницей графа. Это мой выбор, и никто меня не принуждал его делать.

— Ты сама согласилась стать его любовницей!? — ахнул герцог. — Да как ты посмела?

— Мне уже девятнадцать лет, — она твердо посмотрела отцу прямо в глаза. — Я достаточно взрослая для того, чтобы решать за себя, и в состоянии разобраться, каков человек — плох или хорош.

— Мне плевать, сколько тебе лет, — буркнул Карлайлз, сбитый с толку ее дерзостью. — Ты моя дочь! А моя дочь не может быть… продажной девкой.

— Успокойтесь, дорогой герцог, — с улыбкою произнес Гладстон. — Разве вы не понимаете, зачем она говорит все эти мерзости? — он повернулся к Габриэлле и ласково сказал: — Ты добрая девочка, но не стоит защищать этого негодяя. Помнишь, вчера ты говорила мне совсем другое. Ты говорила, что стремишься к честной порядочной жизни, собираешься выйти замуж, а Сэндборн лишь помогает тебе в этом. Теперь ты видишь, дитя мое, — он окинул выразительным взглядом ее съежившуюся фигурку, — как он помогает найти мужа. Можно ли после этого рассчитывать на почтенное супружество?

Габриэлла подняла на него глаза, полные слез. Как же доказать этому седому старику, что она говорит правду? Как передать смысл их необычных отношений? Поверит ли он в то, что за один короткий час ее жизнь полностью перевернулась?

«Нет, — решила Габриэлла, — он ничему не поверит и ничего не поймет».

Она сидела молча, хотя ее сердце кричало от сожаления и страха. Что-то с ними будет?

— Итак, сэр, вы запятнали мою честь и оскорбили мою дочь! — напыщенно провозгласил Карлайлз. — Я вижу только один выход из создавшегося положения, — он выдержал театральную паузу и сказал: — Как порядочный человек вы обязаны на ней жениться.

— Жениться? На ней? — граф обернулся и сердито посмотрел на Габриэллу. — Но это же абсурд!

Питера привычно передернуло от слова «жениться», но Габриэлла с припухшими от поцелуев губами и заплаканными глазами выглядела такой беззащитной и соблазнительной, что все остальные слова застряли у него в горле.

— Разумеется, абсурдно ждать, что вы поведете себя как джентльмен. И еще более абсурдно думать, что вы возьмете на себя ответственность за этот позор, — язвительно заметил герцог. — И все же я требую, чтобы вы женились на Габриэлле.

Он заметил, как Питер смотрит на девушку, но истолковал этот взгляд по-своему.

— О, понимаю! Вы полагали, что ничем не рискуете, потому что она незаконнорожденная? Ну, так вот, Габриэлла не просто внебрачная дочь, она дочь герцога Карлайлза! И в ней течет достаточное количество голубой крови, чтобы сочетаться браком с таким прохвостом, как вы.

Питер замер. Еще одно слово, и он с удовольствием врезал бы по его напыщенной физиономии. Но герцог больше ничего не добавил, он выжидающе уставился на Питера, и в комнате воцарилось молчание.

Первой нарушила тишину Габриэлла.

— Прошу вас… отец, — одними губами сказала она. — Не принуждайте его. Граф вовсе не обязан на мне жениться. Между нами ничего не было.

— Искренне на это надеюсь, — хрипло проговорил герцог, скептически разглядывая ее, — потому что дворянин никогда не женится на обесчещенной женщине. Какой джентльмен удовлетворится, — он болезненно сморщился, — жалкими отбросами?

Епископ поспешно выступил вперед и, взяв Питера за плечи, заглянул ему в глаза.

— Герцог Карлайлз говорил с вами излишне резко, — но в одном он, безусловно, прав: вы должны жениться на девушке. Перед законом совести и церковью это единственный способ исправить ваше прегрешение. Вы соблазнили невинную девочку, и ваш святой долг взять ее в жены.

Спокойная авторитетность этих слов заставила Питера задуматься.

Ведь на самом деле священник прав. Он действительно хотел Габриэллу и добивался ее благосклонности до тех пор, пока она не сдалась. Он намеревался сделать ее своей любовницею, а теперь что же? Теперь он должен сделать ее своей женой!

Питер взглянул на Гладстона и в глазах старика прочел сияющее удовлетворение. Хитрец Уильям явно был рад тому, что поймал его с поличным. То, что он призван к ответу за удовольствие, которого даже не испытал, просто взбесило Питера. Несправедливость затопила боль унижения. Подумать только, какая ирония судьбы: Гладстон застукал его на том, чем грешил сам. Похотливый старик всегда мечтал его погубить и сейчас, конечно, не упустит своего шанса.

Мысли Питера вернулись к Габриэлле. Он хотел помочь ей, защитить, а что вышло? Если он откажется жениться, то своего места в жизни ей уже не найти, а если согласится, то… что будет с ним? С его репутацией, связями и положением в обществе? А реакцию Беатрис страшно даже себе представить.

В нем бурлили злость и смятение.

— Что ж, Габриэлла, похоже, в конце концов, ты получишь то, что хотела, — с горькой усмешкой проговорил он. — Скоро ты станешь замужней дамой.

Габриэлла смотрела на него во все глаза, а Питер, не очень любезно оттолкнув епископа, саркастически обратился к герцогу:

— Достаточно, сэр, мне будет очень приятно, если вы сами обратитесь в мэрию за лицензией на брак. Чем скорее с этим фарсом будет покончено, тем лучше.

С этими словами он поднял с пола свой сюртук и вышел, громко хлопнув дверью.

Когда вибрации гневного ухода Питера стихли, герцог, епископ и премьер-министр вышли из кабинета, чтобы дать Габриэлле возможность одеться. Они остались в коридоре и некоторое время молчали. Только по их напряженным лицам можно было понять, каково у них на душе. Немного погодя Карлайлз откашлялся и мрачно заметил:

— Это самый болезненный и унизительный инцидент из всех, которые мне довелось пережить. Я вынужден положиться на вашу скромность, господа. Вы, надеюсь, понимаете, что этот брак не должен стать пищей для всеобщего любопытства.

— Гладстон и епископ согласно кивнули. Тайна будет надежно сохранена, и никто ничего не узнает.

В тот момент они, действительно, так думали.

Трое государственных мужей так увлеклись обсуждением обстоятельств дела, что не заметили, как одна из дверей чуть дальше по коридору приоткрылась.

Крики и стук, которые так встревожили метрдотеля, разумеется, не могли не заинтересовать других клиентов модного ресторана. Многие, боясь разоблачения, поспешили тут же убраться. Многие, но не все.

Лорду Эрандейлу нечего было бояться. Оторвавшись от трапезы, он прильнул ухом к дверям и не пропустил ни одного слова из тех, что были сказаны. Будучи человеком неглупым, он сделал правильные выводы, а увидев Сэндборна, выскочившего из кабинета в расстегнутой рубашке и сюртуком в руке, понял, кто стал источником бед для герцога Карлайлза.

Когда пятью минутами позже из того же номера вышла «французская» кузина, Джером Эрандейл прямо-таки закудахтал от радости. Сложив дважды два, он злорадно ухмыльнулся и закрыл дверь. Прыткий лорд являл собой яркое подтверждение старой народной поговорки, утверждающей, что: «Ничто так не радует, как горе ближнего». Чванливого Сэндборна только что поймали со спущенными штанами, и теперь ему придется жениться на девчонке. Так ему и надо!

— Джером, негодник ты этакий, куда ты запропастился? — послышался из глубины кабинета капризный женский голос.

Эрандейл вернулся к столу и восседающей за ним пышной блондинке и нежно проворковал:

— Я здесь, моя крошка! Ну-ну, не надувай, пожалуйста, свои прелестные губки, лучше послушай-ка, что я тебе расскажу…

Участь Сэндборна была предрешена.

Герцог настоятельно потребовал, чтобы Габриэлла поехала с ним в его резиденцию на улице Мейфере. Девушка не была в восторге от этого предложения, но подчинилась. Холеный мажордом, рядом с которым Гюнтер казался жалкой пародией на дворецкого, проводил ее в гостевую комнату, расположенную на втором этаже, и запер на ключ. Такое распоряжение он получил от герцога, который к тому же приказал не спускать с девчонки глаз до тех пор, пока он сам не отвезет ее под венец.

Габриэлла удрученно присела на низенькую скамеечку у изножья кровати и задумалась. Мысли путались, в голове мелькали обрывки фраз, обреченное лицо Питера, разгневанное — отца… Пытаясь отогнать постыдные воспоминания, девушка подняла голову и огляделась. Небольшая комната была обставлена изящной французской мебелью прошлого века и оклеена голубыми обоями. Кровать, возле которой она сидела, покрывала кружевная накидка. Во всей обстановки чувствовался тонкий вкус и не показная, а истинная роскошь.

Габриэлла впервые попала в дом отца, но вместо радости испытывала лишь раскаяние и горечь. Он привез ее сюда как вещь, которая сломалась нуждается в «исправлении». Обидно и больно было сознавать, что после девятнадцати лет, в течение которых этот человек добросовестно делал вид, что у него нет дочери, теперь вдруг решил предъявить свои права на нее. Неужели он не понимает, что она уже не маленькая девочка?

Габриэлла зябко поежилась и снова вспомнила обвиняющий взгляд Питера, который он бросил на нее перед уходом. Бедный Сент-Джеймс! За пять минут он лишился свободы, которую ценил больше жизни. Впрочем, так же, как и она. Мечты о браке и добропорядочной жизни распались в прах. И что же осталось на пепелище надежд? Оскорбленный жених и опозоренная невеста… Нечего сказать, весело начинается семейная жизнь.

Герцог Карлайлз ворвался в особняк Леко как торнадо, все сметающий на своем пути. Отправив вытянувшегося при его виде Гюнтера в комнату Габриэллы собирать вещи, он во всю мощь своих легкие крикнул:

— Розалинда!!!

Розалинда, в этот самый момент накладывавшая маску на лицо, подскочила с дивана и испуганно пролепетала:

— О, боже, он уже здесь.

Служанка тут же была отправлена за самым экзотическим неглиже, но не успела она и шагу ступить, как дверь в личное убежище мисс Леко распахнулась и на пороге появился герцог. Вид у него был такой, словно он явился сюда прямо из Африки, причем всю дорогу за ним гнались дикие львы и тигры.

— Август, дорогой! Ты здесь! — бросилась к нему Розалинда. — Я так рада, я ждала тебя только завтра.

— Как ты посмела? — загремел он, повелительным жестом останавливая ее на полпути.

— Что посмела? — по инерции она сделала еще шаг вперед и застыла, боясь ослушаться своего повелителя. — Что случилось, мой милый? В чем я провинилась перед тобой? — зачастила она, недоуменно моргая глазами.

— Розалинда, как ты могла? — Карлайлз устало махнул рукой и рухнул на диван. — Моя плоть и кровь! Моя дочь! — приговаривал он, раскачиваясь из стороны в сторону.

— Габриэлла? — Розалинда ахнула, решив, что с дочерью что-то случилось. — Где она? Она больна? Скажи же мне, что с ней? — она подбежала к любовнику и схватила его за рукав.

— Она хуже, чем больна, — простонал герцог. — Она опозорена. — Он брезгливо стряхнул ее руку, вскочил и отошел к окну. — И, как я только что выяснил, по твоей вине.

Розалинда побледнела.

— Опозорена? Ничего не понимаю, объясни толком.

Герцог одарил ее уничижающим взглядом и отчетливо произнес:

— В Портмуте я получил записку от Уильяма Гладстона. Он сообщил мне, что моя дочь в страшной опасности, и я примчался в Лондон, загнав по пути три пары лошадей. Дома я застал сэра Гамильтона, который просил меня, не медля, ехать в «Монмартр.». Там-то я и застал свою дочь в объятиях этого развратника графа Сэндборна. Моя малютка стала жертвой самого из отъявленных негодяев! И знаешь, что он имел наглость заявить? Что делает это с твоего полного одобрения. Каков прохвост! Ну я до него доберусь!

Розалинда облегченно вздохнула. Зная шальной характер Габриэллы, она опасалась, что та выкинула что-нибудь похлеще.

— Август, дорогой, ну какая жертва? Габби не может быть жертвой Сэндборна: они ведь любовники… По крайней мере, собирались ими стать в самое ближайшее время.

Ноздри Карлайлза угрожающе раздулись, и Розалинда поняла, что объяснения не избежать.

— Видишь ли, Габриэлла без ума от графа, и он, я уверена, искренне любит ее. Бог мой, да ты бы видел, как он за ней ухаживал! Его репутация, конечно, оставляет желать лучшего, но я устроила ему форменную проверку, и он ее блестяще выдержал. Тогда я дала детям свое благословение. Это случилось всего три дня назад.

— Ты позволила дочери завести любовника и теперь так спокойно в этом признаешься?

— А почему я должна волноваться? — встревоженно спросила Розалинда. За все время их совместной жизни она ни разу не видела Августа в таком состоянии. — Когда Габриэлла окончила школу, я отправила ее в путешествие, а потом привезла домой, девочка немного отдохнула, и я решила, что пришла пора устроить ее будущее. Сначала я познакомила ее с одним французским графом. Тут как раз подвернулся этот Сэндборн, и я подумала: а чем плохо? Он богат, знатен и любит ее, а значит, будет заботиться и уж во всяком случае, не даст умереть с голоду. Не понимаю, почему ты сердишься. Я всего лишь хотела обеспечить дочери прочное положение.

— И не сказала мне ни слова! Даже не посоветовалась, — обвинил он. — Ты должна была спросить у меня разрешения или хотя бы узнать, какие у меня на нее планы.

— Планы! У тебя? — Розалинда прижала руки к пылающим щекам. — Да у тебя никогда не было на нее планов, ты даже ни разу не назвал Габриэллу своей дочерью! — выкрикнула она, перевела дух и продолжала: — Ты всегда вел себя так, будто ее не существует, а в школе навестил девочку только один раз, хотя в Париже бывал по три-четыре раза в году. Когда я заикалась о Габриэлле, ты грубо обрывал меня, и вот теперь, оказывается, у тебя есть на нее какие-то виды.

— Но я же знал, что она учится в престижной Академии, и просто не хотел лишний раз травмировать ребенка, — начал оправдываться герцог, покраснев, как рак. — Я… я никогда не отвергал ее. Если ты хорошенько покопаешься в памяти, то вспомнишь, что именно я платил за эту дорогую школу, будь она проклята.

— Нет, дорогой, — с усмешкой заметила Розалинда. — Ты платил мне, а я уже платила за школу. Габриэлла носит фамилию Леко, и она только моя дочь. А с памятью у меня все в порядке, и я прекрасно помню, что когда Габби родилась, ты потребовал, чтобы я убрала ее с твоих высокочтимых глаз. И я уступила, но не забыла про обязанности матери. Теперь я хочу, чтобы у Габриэллы был богатый, щедрый покровитель, и, клянусь Богом, он у нее будет!

— Покровитель? — прошипел он. — Значит, ты намерена превратить мою дочь, мое бесценное семя в обыкновенную шлюху? Больше того, ты подобрала ей мужчину, единственное достоинство которого глубокие карманы, Карлайлз двинулся на нее, угрожающе сверкая глазами. — В «Монмартр» меня вытащил не кто иной, как Уильям Гладстон, премьер-министр Британии. И знаешь, кого он привел с собой? Епископа Лондонской церкви! И в присутствии этих достойнейших джентльменов я был вынужден лицезреть собственную дочь в объятиях великосветской свиньи. Никогда в жизни я не был так унижен!

Он, видите ли, унижен! А как же Габриэлла? Со слов герцога Розалинда поняла, что вся компания ворвалась в номер, когда Габриэлла и граф занимались любовью. Может быть, даже в первый раз…

— Моя бедная дочурка, как она сейчас оскорблена и подавлена! — Розалинда схватила герцога за руку. — Где она? Я хочу пойти к ней.

— Она в моем доме, — с ледяным спокойствием произнес Карлайлз. — И она останется там, — пока не будут произнесены законные клятвы.

— Клятвы? Какие клятвы?

— Супружеские, разумеется. Сэндборн — распутник и будет относиться к Габриэлле, как к уличной девке, поэтому она выйдет за него замуж. Они поженятся сразу же после получения лицензии, а это будет дня через два — максимум три. Сюда я приехал, чтобы забрать ее вещи и служанку.

Розалинда смотрела на него и чувствовала, как холод сковывает ее сердце. Никогда еще герцог, ее Август не был таким праведным и таким непреклонным. Она не отрывала от него глаз, а в голове вертелись его слова:

«Без клятв она не больше, чем шлюха», Розалинда беззвучно открывала рот, словно рыба, вытащенная из воды, но, наконец, собралась с силами и робко заметила:

— Но, Август, ты сам себе противоречишь. Ведь мы с тобой не произносили супружеских клятв.

— Ох, Розалинда, ну что ты сравниваешь, — он нахмурился. — Ты моя любовница, а Габриэлла дочь.

— Понятно, — Розалинда едва могла дышать. Герцог расправил плечи и направился к выходу. У самых дверей он остановился и обронил:

— Церемонию, я думаю, лучше провести в какой-нибудь маленькой церкви подальше от центра. Я сообщу тебе, когда все закончится.

— Когда закончится? — переспросила она. — Ты хочешь сказать… — он отвел глаза, Розалинда все поняла. — Ты хочешь сказать, что я не смогу присутствовать на свадьбе дочери? — у нее подкосились ноги, и она ухватилась за спинку стула. Комната поплыла перед глазами, весь ее мир пошатнулся. — Но я же мать, Август, ты не можешь лишить меня этой возможности.

— Ради Бога, Розалинда, призови на помощь свое здравомыслие, — высокомерно бросил Карлайлз. — Ведь Габриэлла выходит за графа.

Он вышел, даже не попрощавшись. Ну, разумеется, она же для него только любовница, а, значит, обыкновенная шлюха.

Какое-то время Розалинда слышала его голос, отдающий приказания Гюнтеру, а потом все стихло. Такое затишье бывает перед бурей.

— Боже мой, после двадцати лет, — прошептала Розалинда и покачнулась. — После двадцати прекрасных лет выясняется, что мы совершенно чужие люди. О, Август, как ты мог?

Пулей вылетев из «Монмартра», Питер поехал прямо в клуб. Там он укрылся в баре и залпом выпил несколько бокалов неразбавленного бренди. Бармен, знавший обычную дозу графа, с удивлением наблюдал за ним, а когда Питер добрался до дна очередного бокала, отвел его в свободную комнату наверху и повесил на нем табличку «не беспокоить».

Очнулся Питер только на следующий день и, угрюмо потирая отросшую за сутки щетину, поехал домой. Его растерзанный внешний вид был лишь жалким отражением тех разрушений, которые произвел в его душе предыдущий вечер. Чувство вины, злость, унижение, негодование и досада — меньше чем за сутки он испытал всю гамму отрицательных эмоций, и каждая оставила свой след в его сердце.

То, что Гладстон поймал его в ловушку, было отвратительно само по себе, но то, что он использовал для этого Габриэллу, приводило Питера в ярость и заставляло гневно сжимать кулаки.

Вновь и вновь прокручивая в. мозгу вчерашние события, Питер вдруг осознал, что старик Уильям разговаривал с Габриэллой еще раз. Но где и когда? скорее всего в театре, а раз так, то он наверняка следил за ними, изыскивая возможность «спасти» Габриэллу. Сам факт слежки просто взбесил Питера. Он считал, что это низко, непорядочно и не по-британски. Правда, то же самое он проделывал с Гладстоном, но это как-то ускользнуло от его сознания.

Забыв на время о премьер-министре, Питер мысленно вернулся к Габриэлле. Неужели лживая девчонка с самого начала знала о заговоре против него? Можно ли нанести больший урон репутации, чем обвинение в совращении и принудительный брак? А все эти безумства: потешки, шахматы, куплеты и прочие чудачества? Тут сразу видна рука опытного руководителя, и Розалинда как раз годится на эту роль. Или Габриэллу тоже хладнокровно использовали?

К тому моменту, когда Питер добрался до своих апартаментов, голова его раскалывалась от вопросов, а ответов не было и в помине. Он был так измотан, что мечтал только об уединении и, может быть, легком завтраке с чашечкой кофе. Но его мечтам не суждено было сбыться.

Беатрис составляла букет в столовой и, казалось, была полностью поглощена этим занятием, но, увидев сына, тут же прервала его и недовольно заметила:

— Ты мог бы, по крайней мере, привести себя в порядок, прежде чем заявляться домой после целой ночи Бог знает каких пороков.

Питер остановился на середине комнаты, силясь сдержать себя в руках.

— Разве так разговаривают с сыном, который вот-вот сделает тебя счастливейшей из женщин? — рявкнул он.

— О чем ты говоришь?

— О твоем заветном желании. Оно скоро исполнится: я женюсь, — объяснил Питер и чуть не подавился последним словом.

— Женишься? На ком? — Беатрис уронила цветы, которые держала в руках, но даже не заметила этого.

Питер молча дернул за шнурок звонка. Явился дворецкий.

— Да, ваша светлость?

— Завтрак и кофе. Принесешь в мою комнату, я хочу принять ванну и немного отдохнуть, — он многозначительно посмотрел на мать и добавил: — И я не хочу, чтобы меня беспокоили до конца дня. Исключение составляет только послание от моего поверенного или епископа.

Дворецкий почтительно кивнул и вышел.

— Я тебе не верю! — выпалила Беатрис, когда дверь за слугой закрылась. — Разве порядочная девушка согласится выйти за тебя замуж?

Питер улыбнулся.

— Я женюсь очень скоро по специальной лицензии. Если поторопишься, у тебя будет время на то, чтобы купить новую шляпку.

— Скажи мне, кто она? — истерически выкрикнула Беатрис и оперлась на край стола, приготовившись к худшему. — Отвечай, кто эта женщина, на которой ты женишься?

— Моя любовница, — спокойно ответил Питер и оставил ее одну.

Час спустя Беатрис лежала в своей комнате на диване, держа в руке пузырек с нюхательной солью. Женится на любовнице? Силы небесные, а она даже не знала, что у ее сына есть постоянная любовница!

Негодник, он делает это только, чтобы насолить ей!

Однако, поразмыслив еще немного, она пришла к выводу, что слова Питера не были пустою бравадой. Но если все сказанное правда, то это ужасно! Многие мужчины имеют любовниц, и их репутация ничуть от этого не страдает, скорее даже наоборот. Но жениться на падшей женщине! Нет, нет, он не мог подложить ей такую свинью.

Чем дольше думала Беатрис, тем сильнее становилась ее уверенность в том, что тут что-то не так. Надо побольше разузнать об этой женщине и о том, как она получила такую власть над ее сыном. Как смогла она добиться того, что не удалось его матери?

Глава 14

Наступил день свадьбы. Утро выдалось серым, сырым и невыносимо унылым. Добрых два часа Ру потратила только на то, чтобы уложить волосы Габриэллы и почти столько же на полное облачение и макияж. А в итоге… герцог заявил, что белое платье выглядит совершенно неприлично, и велел надеть бледно-голубое. Бедняжке Ру пришлось все начинать сначала. Габриэлла обреченно вздохнула и вновь стала перед зеркалом.

— Лучше бы у меня вообще не было отца, — пробормотала она, глядя, как Ру достает из шкафа новый наряд.

Поездка к церкви Святой Марии, в которой должно состояться бракосочетание, прошла в полном молчании. Шел такой сильный дождь, что Габриэлле пришлось переждать в карете, пока ливень не стих. Помимо воли ей вспомнилась ночь их с Питером встречи, тогда тоже шел дождь… Тогда она ступила на путь, который привел ее к бесчестию и, как ни странно, алтарю. Габриэлла вздохнула и уставилась на капли, стекающие по стеклу.

Тучи немного рассеялись, и в окно экипажа заглянул робкий лучик света. Карлайлз воспользовался этим и, схватив Габриэллу за локоть, потащил ее в церковь. Проходя по паперти, девушка заметила, что Питера еще нет. Неужели он не придет?

В храме их уже поджидали епископ, премьер-министр Гладстон, его жена Кэтрин и пожилая дородная женщина в темно-сером платье и модной шляпке с перьями.

В церкви было неестественно тихо, и звук шагов Габриэллы эхом отозвался от каменных стен. Ей хотелось куда-нибудь спрятаться, забиться в самый дальний угол, только бы не чувствовать себя такой заметной, виноватой и одинокой. Ощущение одиночества еще усилилось, когда герцог чуть отодвинулся от нее, словно отделяя себя от пятна позора. Он по-прежнему держал Габриэллу за локоть, но вид у него при этом был такой, будто он здесь абсолютно ни при чем.

Один лишь епископ сердечно приветствовал Габриэллу. С его стороны это было подлинным великодушием, учитывая тот факт, что когда они виделись в последний раз, она была едва одета, а губы ее распухли от поцелуев. Епископ подошел к девушке и спросил, не хочет ли она, чтобы во время венчания он прочел что-то особое, может быть, любимое стихотворение. Габриэлла отрицательно покачала головой. Взгляд ее в этот момент был прикован к женщине в сером. Та смотрела на нее, как тигрица и, казалось, вот-вот набросится на незадачливую невесту.

Послышался скрип открывающейся двери, и в церковь вошел Питер. Он немного задержался у входа, закрывая зонт и, отряхивая капли дождя с рукавов, а потом подошел к собравшимся. Лицо его было непроницаемым, но глаза светились ожесточенным блеском.

Обменявшись короткими приветствиями, новобрачные подошли к алтарю. Епископ указал, какие места следует занять жениху и невесте, и уже раскрыл молитвенник, как вдруг откуда-то сзади послышался резкий, полный страдания возглас:

— Габриэлла!

Габриэлла обернулась и увидела свою мать. Розалинда, одетая в ярко-желтое шелковое платье и такую же шляпу, спешила к ним по проходу. Она улыбалась, и это была первая частичка человеческого тепла, коснувшаяся Габриэллы за последние три дня. Не думая о возможных последствиях, девушка вырвалась из рук герцога и оказалась в материнских объятиях.

— Габби, детка, ты в порядке? — прошептала Розалинда, взволнованно глядя на дочь.

— Да, мама, все хорошо.

Розалинда облегченно вздохнула, но тут же нахмурилась.

— Почему ты выходишь замуж в этом… убожестве? — спросила она, неодобрительно рассматривая простенькое голубое платье Габриэллы.

— Герцог сказал, что так будет лучше, — ответила она и заморгала, чтобы не разреветься.

— Ах, вот как? Тогда понятно, — отозвалась Розалинда, натянуто улыбаясь. — Ничего другого я от него и не ждала.

— Спасибо, что пришла, — шепнула Габриэлла. — Зная, как ты относишься к браку, я думала…

— Что я останусь дома? Глупышка! — рассмеялась Розалинда. — Ты — моя дочь, и как бы я ни относилась к браку, такого события я не могла пропустить, — она замолчала, силясь обуздать нахлынувшие эмоции, а потом легонько подтолкнула Габриэллу к алтарю. — Иди, дорогая, произноси свои клятвы и будь хорошей женой. Ты ведь этого хотела, а?

— Да, но не таким способом. К тому же ОН этого, кажется, совсем не хочет, — девушка чуть не плакала и выглядела такой несчастной, что Розалинде ничего не оставалось, как прижать ее к себе и погладить по волосам, с трудом скрывая собственные слезы.

Успокойся, малышка, сегодня ночью он получит именно то, чего желает. Только пообещай мне, что нынче на тебе не будет ничего, кроме простыни и улыбки, — она сжала ее плечи. — Обещаешь?

— Обещаю, — краснея, пробормотала Габриэлла и вернулась к алтарю заметно повеселевшая. Несколько удивленный епископ откашлялся и спросил:

— Я вижу, к нам присоединилась новая гостья. Позвольте узнать ваше имя и то, кем вы приходитесь жениху или невесте?

— Я Розалинда Леко, — звонко ответила Розалинда. — Мать невесты.

Епископ смущенно взглянул на Карлайлза, глаза которого метали громы и молнии, и сказал:

— В таком случае ваше место здесь, — он указал на скамью в первом ряду справа.

Розалинда бодро прошествовала вперед и, заместив женщину в удручающе сером платье, занимающую первую скамью слева, вызывающе ей улыбнулась, получив в ответ полный презрения взгляд. Епископ призвал собравшихся к тишине, и церемония бракосочетания началась.

Герцог вложил руку Габриэллы в руку Питера и отошел. Этим символическим, жестом он как бы передавал свою власть, как впрочем, и ответственность за дочь, жениху.

Габриэлла вслушивалась в слова клятвы и чувствовала себя маленькой и бессильной. Любить… почитать… подчиняться… иметь и владеть… в болезни и здравии… Сможет ли она выполнить все эти обещания?

Девушка была как в тумане. Вот Питер произнес свою часть клятвы, а затем развернул ее к себе и надел на палец золотое кольцо с крупным рубином. Они посмотрели друг другу в глаза, и словно искра пробежала между ними. Все печали сразу отошли на второй план: остались только нежность, любовь, страсть…

Отныне они муж и жена.

Габриэлла вдруг осознала, что не просто вышла замуж, а стала женой Питера Сент-Джеймса, графа Сэндборна. Того самого Питера, который подарил ей французские туфельки, распевал куплеты, читал потешки и просил назвать первенца в его честь. Того самого Питера, который слушал и утешал ее, когда она плакала, и смеялся вместе с ней, когда она радовалась. Сможет ли она любить и почитать его всю жизнь? Ответ на этот вопрос пришел сразу. Ну, конечно, сможет! Кого же, как не его, ей почитать, и кому же, как не ему, она готова быть верной до конца своих дней?

Питером в этот момент владели совсем иные чувства. Он никак не мог отделаться от мысли, что это она, Габриэлла, повинна во всех его несчастьях. Да, у нее глаза летнего неба, она наивна и беззащитна, но все же… Питер не мог забыть о своем унижении и том позоре, который ему пришлось пережить. И все это из-за НЕЕ.

Епископ заколебался, не в силах решить, предлагать ли жениху поцеловать невесту, но Питер не нуждался в напоминаниях. Он схватил Габриэллу за плечи и соединился с ней в долгом поцелуе, в котором было не только вожделение, но и вызов, злость и негодование. Словом, все кроме счастья и любви.

Он оттолкнул ее от себя так же резко, как и привлек, подошел к столу и быстро расписался в регистрационной книге. Когда с формальностями было покончено, Питер повернулся к свидетелям и объявил:

— Мы с женой немедленно уезжаем в Сассекс. Надеюсь, вы понимаете, что в данных условиях о традиционном свадебном обеде не может быть и речи.

Он бросил свирепый взгляд на Глад стона, горький — на мать, подхватил Габриэллу на руки и вынес ее из церкви.

Питер ногой распахнул входные двери и направился к карете. Когда он проходил через галерею, то повернул так неловко, что стопа Габриэллы задела за одну из колонн.

— Питер, пожалуйста, — ахнула она, но он уже вышел на улицу под холодный дождь.

Габриэлла прижалась к нему и закрыла лицо руками, спасаясь от крупных капель. Питер, не обращая на это ни малейшего внимания, донес ее до экипажа и поставил на подножку.

— Полезай внутрь, — сердито приказал он. — Я не намерен здесь мокнуть по твоей милости.

— Но я потеряла туфельку, — взмолилась она, усаживаясь на сиденье и, пытаясь сквозь залитое стекло разглядеть туфлю на крыльце. — Она свалилась, когда ты вынес меня из церкви.

— Подумаешь! — хмыкнул Питер и нетерпеливо постучал по крыше кареты. — Это всего лишь туфли, к тому же у тебя наверняка есть другие.

— Да, но не такие, — ответила Габриэлла и удивленно посмотрела на него, словно видела впервые. Эта пара была мне особенно дорога, девушка сняла с ноги вторую туфлю и прижала ее к груди.

Это была изящная белая туфелька из белого атласа, украшенная бантами и голубыми розочками, та самая, что он ей подарил.

Питер гневно посмотрел на свою жену, отвернулся и уставился в окно.

— Проклятье! — прошипел он, а карета тем временем уже ехала по улицам Лондона, оставив соборный двор далеко позади.

Габриэлла, борясь со слезами, прижимала к себе туфельку и с тоской думала о том, что, получив мужа, она, кажется, потеряла друга.

Прежде, чем отправиться в Сассекс, молодожены заехали в особняк Питера в Гайд-парке. Там граф отдал соответствующие распоряжения слугам, позаботился о том, чтобы в завтрашнем выпуске «Тайм» появилось объявление об их бракосочетании, после чего велел вновь закладывать карету.

— А как же Ру и мои вещи? — запротестовала Габриэлла. — Я ничего не успела собрать.

— Зато я успел, — не глядя на нее, ответил Питер. — Твоя служанка вместе с вещами уже находится на пути в Торндайк.

— В какой еще Торндайк? — не поняла Габриэлла.

— Наше родовое поместье, милая. Дорожная карета готова?

— Да, ваша светлость, — вытянулся в струнку дворецкий.

— Тогда едем.

— Туфли… — тихо напомнила новобрачная. Она решительно не могла понять, чем вызвана такая спешка.

— Дьявольщина! — выругался Питер и отправил мажордома в материнские апартаменты за парой туфель для Габриэллы.

Они выехали меньше чем через час.

Поездка предстояла долгая, а потому Питер вытащил одеяла и предложил Габриэлле немного отдохнуть.

— Питер, — начала Габриэлла. Она чуть было не сказала «родной», но осеклась. — Мне, кажется, нам нужно поговорить.

— О, только не это, — простонал он. Длительные поездки всегда навевают на меня тоску, и единственное, что я ненавижу еще больше, так это пустую болтовню. Ложись спать, Габриэлла. Удрученная его надменностью и злостью, она поняла, что настаивать бесполезно, сняла шляпу и закуталась в одеяло до самого подбородка. Габриэлла добросовестно пыталась последовать его совету и уснуть, но сон не шел. Мысли и чувства и так — находились в смятении, а непонимание того, что происходит, угнетало ее еще больше. В карете было сыро и холодно, но, в конце концов, усталость и мерное покачивание рессор сделали свое дело. Габриэлла крепко уснула.

Проснулась Габриэлла оттого, что Питер грубо встряхнул ее за плечо.

Они уже въехали на плодородные земли Сассекса, и скоро должно было показаться поместье Торндайк.

Габриэлла откинула одеяло, села и, моргая, уставилась в потемневшее окно. Вдалеке за деревьями виднелись огни дома, и уже можно было различить очертания величественного строения в стиле королевы Анны. Имение уютно расположилось среди холмов, его окружали тенистые рощи, а чуть дальше виднелось озеро.

Карета остановилась во дворе, и слуги, высыпавшие на крыльцо, сердечно приветствовали молодоженов. Сообщение о женитьбе и скором прибытии графа привезла Ру, которая приехала немного раньше. Остаток дня слуги посвятили уборке и подготовке дома к приезду хозяина и новой хозяйки.

Питер подал Габриэлле руку, и она ступила на усыпанную гравием подъездную дорожку. Сэндборн сухо представил ее Онелоу — дворецкому, Фриде — экономке, поварихе Милли и старику Стенчу — главному конюху.

— С остальными ты познакомишься позже, — объявил он и, взяв жену за локоть, ввел ее в дом.

Они прошли через центральный холл с мраморным полом и хрустальными канделябрами и поднялись в увешанную портретами галерею. Старый, добротной постройки дом был очень красив и оформлен с большим вкусом. По крайней мере, такое мнение сложилось у Габриэллы, исходя из того, что она успела увидеть. А увидеть она успела немного, потому что Питер сразу же проводил ее в роскошную спальню, обставленную несколько громоздкою мебелью, отдал распоряжение насчет ванны и вышел.

Габриэлла осталась одна. Она растерянно огляделась по сторонам и почувствовала себя покинутой и очень несчастной. Ясно, что Питер сердится на нее и винит во всем случившемся. Что ж, возможно, он прав. Это действительно, ее вина. Оказавшись перед выбором, она предпочла страсть и с того момента совершенно потеряла контроль над собственной жизнью. С тех пор она только выполняла чужие приказания. Вот и теперь ее втолкнули в спальню, как предмет багажа. Если так пойдет дальше, то ей, пожалуй, придется выполнять такие команды, как «сидеть», «лежать», «место», словно борзой. Габриэлла искренне надеялась, что до этого не дойдет, но если все-таки случится, что она сможет поделать?

Совсем недавно Габриэлла думала, что замужество даст ей свободу, предоставит шанс стать независимой личностью, но так было до того, как она позволила телу властвовать над разумом. Теперь мужчина, которого она считала своим ближайшим другом, стал ее господином и повелителем. И это еще мягко сказано: Питер превратился в настоящего тирана!

Неужели эта женитьба совершила в нем столь губительную перемену?

Дверная защелка клацнула, Габриэлла подняла глаза и увидела Ру. Глаза служанки выражали сочувствие. Девушка протянула к ней обе руки, Ру взяла их и улыбнулась.

— Не все так плохо, cherie[12], — мягко заметила француженка, — По крайнее мере, здесь есть водопровод.

А новоиспеченный тиран в этот момент мерил шагами библиотеку, расположенную этажом ниже. Он пытался не думать о Габриэлле, вычеркнуть ее из своей памяти и совести, но растерянное лицо девушки снова и снова вставало перед его глазами.

Сидя в карете, Питер размышлял о своем положении и перспективах на будущее. Он отчетливо сознавал, что должен установить над Габриэллой жесткий контроль и доказать ей свое превосходство. Ей удалось женить его на себе? Отлично! Но это вовсе не значит, что отныне он намерен потакать всем ее прихотям.

Любая женщина, выйдя замуж, тут же начинает манипулировать своим мужем. Спекулируя своей слабостью, жены быстро прибирают к рукам деньги и имущество доверчивых мужчин. Точно так же вела себя Беатрис, мать Питера. Она совершенно извела графа Сэндборна своими истериками, и тот предпочел удрать, оставив ей все состояние, только бы не быть под каблуком. И Габриэлла такая же! Ее сходство с Беатрис более чем мимолетно. Обе помешаны на респектабельности, любят командовать и подчинять себе окружающих. Но, нет, милая! Ничего ум тебя не выйдет. То, что случилось с его отцом, не случится с ним, не будь он Питер Сент-Джеймс.

Приняв решение, Питер почувствовал, что на и душе стало немного легче. Он еще поборется и сумеет поставить Габриэллу на место. Ему и раньше попадались умные, изобретательные и даже грозные женщины, но Питеру всегда удавалось избежать их силков. Собственно и с Габриэллой он дал промашку лишь потому, что потерял над собой контроль. Но девушка казалась такой доверчивой и податливой, что он ослабил бдительность и… немедленно был пойман.

Ну что ж, зато теперь ему известны все ее хитрости, девчонка умна, но и он не дурак. Раз уж пришлось жениться, так стоит извлечь из этого брака максимум выгоды для себя.

Теплая ванна, которая по идее должна была успокоить, не успокоила, отдых не восстановил силы, а болтовня Ру только раздражала вместо того, чтобы утешить. Нервы Габриэллы были напряжены до предела. Она могла думать лишь о предстоящей ночи, семифутовой кровати, маячащей посреди комнаты, и о том, как поведет себя Питер. Когда он уходил, выражение его лица ничего хорошего не сулило.

Наконец, дверь отворилась, и Питер вошел в супружескую спальню. Он молча кивнул Габриэл-ле, подошел к камину и, облокотившись на него рукой, стал наблюдать, как дворецкий накрывает на стол. За то время, что они не виделись Питер успел переодеться. Теперь на нем был свободный пиджак, а воротничок и галстук он снял. В сиянии свечей Питер выглядел загорелым и очень чувственным. Габриэлле стало трудно дышать.

Закончив сервировать стол, дворецкий вышел.

Питер все так же молча выдвинул для Габриэллы стул, но сделал это настолько демонстративно, словно хотел сказать, что не забыл, чем закончился их предыдущий ужин. Подтверждая догадку Габриэллы, он холодно заметил:

— Полагаю, на этот раз нас никто не прервет. Габриэлла кисло улыбнулась и села. Нельзя было сказать, что за ужином велась оживленная беседа. Питер добросовестно ухаживал за своей женой, но на все вопросы отвечал односложно и как-то нехотя. Габриэлла рассеянно ковыряла вилкой в тарелке и с тоской думала о том, что это ее свадебный ужин. Ужин, который большинство женщин запоминает на всю жизнь, а ей даже нечего сказать своему мужу. Она попыталась исправить положение и робко сказала:

— Твой дом просто великолепен, а слуги все такие милые и старательные.

— Я знаю, но вообще-то это довольно странно, если учесть, что им, бедолагам, приходится терпеть присутствие моей матери по несколько месяцев в году, он вызывающе посмотрел на нее и добавил: — Я, кажется, уже говорил тебе, что Беатрис живет и здесь, и в моем городском доме. От нее нигде не скроешься. Недостаток личной жизни она компенсирует тем, что живо интересуется моей.

Питер разрезал ростбиф и принялся меланхолично его жевать. Покончив с мясом, он накинулся на салат, а, съев и его, будничным голосом произнес:

— Кстати, тебя не должно смущать то, что Беатрис называет тебя не иначе как «эта шлюха». Наберись терпения: лет через пять она смирится, и вы прекрасно поладите.

У Габриэллы кусок застрял в горле. Она покраснела и судорожно отхлебнула из своего бокала. Когда к ней возвратился дар речи, она спросила:

— Та женщина в церкви, она еще была в сером платье, это твоя мать, да?

— Ты поразительно догадлива, — усмехнулся он и положил в рот кусочек пирожного. — А еще на ней была новая шляпа. Понимаешь ли, какая это честь? Моя мать так редко тратит деньги на «безделушки», что должно случиться нечто из ряда вон выходящее, чтобы она что-нибудь себе купила. Она очень экономная женщина. Сама вяжет чехлы для чайников и «прихватки» для сковородок. Я уж не говорю о слугах: те вечно пьют уже спитой чай, — Питер улыбнулся, но от этой улыбки у Габриэллы мороз пробежал по коже. — Беатрис твердо знает, что пристойно, а что непристойно. В частности, непристойной она считает езду верхом. Если женщина моложе сорока лет употребляет спиртное — это непристойно, а если она к тому же не носит чепец, то это и вовсе кошмар. Однако больше всего моя мать презирает распутниц и людей, которые много смеются. Ну и, разумеется, никакой игры на пианино — это просто верх неприличия, — Питер покровительственно похлопал Габриэллу по руке и потянулся за бутербродом. — Я говорю тебе это не для того, чтобы запугать, а для того, чтобы ты знала, что тебя ожидает здесь в Торндайке. Ну, ну, не переживай, со временем обживешься и еще будешь нахваливать этот «райский уголок».

Габриэлла сильно сомневалась в том, что когда-нибудь полюбит Торндайк и сможет поладить с матерью Питера. Вязание и чепцы она сможет пережить, но вот как забыть тот взгляд, который Беатрис бросила на нее в церкви? Неизвестно, что Питер ей там наговорил, но смотрела она на нее, действительно, как на шлюху.

— Почему ты не ешь гренки? — спросил он, указывая на ее нетронутую тарелку.

— Что-то не хочется.

— Жаль. Это один из деликатесов Милли, она готовит их лучше, чем в каком-либо ресторане. К сожалению, моя мать ненавидит сыр, поэтому Милли делает гренки крайне редко, так что пользуйся случаем.

Руки Габриэллы заледенели, а сердце было готово выпрыгнуть из груди. Она должна что-то сказать ему, как-то объясниться, иначе просто взорвется.

— Питер… я сожалею о том, что случилось. Я хотела скандала не больше чем ты.

— Вот как? — он откинулся на спинку стула. — Извини, но мне трудно в это поверить. — Хотя, с другой стороны, мне некого винить, кроме себя, ты ведь с самого начала заявила, что намерена выйти замуж. Просто я слишком увлекся новой игрой и переоценил свой опыт. Впрочем, я был уверен, что твои матримониальные планы направлены на кого-то другого, и никак не ожидал подвоха.

Они и были направлены на другого! — раздраженно воскликнула Габриэлла. — На ЛЮБОГО Другого мужчину, только не тебя, — она стиснула руки в кулаки и уже спокойно сказала: — Ты, знаешь ли, слишком самоуверен. Если бы у меня был выбор, я ни за что не вышла бы за тебя замуж. Знаешь, как называют тебя подруги моей матери? Живой соблазн! По правде говоря, я назвала бы тебя «живой порок» или даже «живой грех». О, теперь я понимаю, почему Гладстон так хотел защитить меня от тебя. Жаль, что ему это не удалось.

— Ошибаешься} милая, еще как удалось. Он сделал то, что хотел сделать, а именно — унизил меня. Единственное, что я хотел бы знать, так это то, кому же принадлежала сама идея ловушки? Тебе? Гладстону? А может быть, твоему родовитому папаше?

Габриэлла уставилась на него, пораженная столь нелепой догадкой. Неужели он и в самом деле думает, что она предала его? Что они с Гладстоном сговорились? Да как он может подозревать ее! И это после всего того, что между ними было…

— Я всегда говорила тебе правду, и мне жаль, что ты мне не веришь. Не знаю, как убедить тебя и стоит ли вообще это делать. Ты вечно предполагаешь худшее, но вспомни, как я сказала тебе, что Розалинда хочет сделать из меня куртизанку. Ты тогда только посмеялся, а разве я тебя обманула? То же и с премьер-министром. Он, действительно, накормил меня пирожными и прочитал нравственную проповедь, но не более. Стоит ли продолжать?

— Стоит.

— Зачем, если каждое мое слово ты подвергаешь .сомнению?

— Затем, что я хочу выслушать твои объяснения, — он наклонился вперед. — Меня забавляют твои… выдумки.

Габриэлла отшатнулась как от пощечины.

— Тебе придется поискать другое развлечение, — бросила она. — А я не намерена больше выслушивать оскорбления и обвинения во лжи и гнусных интригах.

— Твоя горячность — лучшее доказательство тому, что я прав, — довольно констатировал Питер, — ну, признайся, ты виделась с Гладстоном тогда в опере?

Она отвела глаза и коротко ответила:

— Да.

— И ты сказала ему, что я помогаю тебе искать мужа?

Да. А он мне сказал, что ты распутник и мне следует тебя остерегаться, — Габриэлла искоса посмотрела на него и добавила: — Мне следовало бы прислушаться к его совету.

— Так почему же ты не прислушалась? Потому что я богат и знатен, и тебе было жаль терять такого выгодного «кандидата»? — съязвил Питер.

— Нет, не поэтому.

Питер, теряя терпение, вскочил на ноги и заметался по комнате.

— Так почему же ты не послушала его, этого благодетеля и покровителя молоденьких девушек?

Что она могла на это ответить? Что на самом деле считает его великодушным и порядочным человеком и благодарна ему за сдержанность и уважение? Что она без ума от него? Да он просто засмеет ее и, разумеется, не поверит ни единому слову.

И все-таки Габриэлла решила сказать правду.

— Я не послушала Гладстона по той же причине, по которой не сказала тебе, что видела его. Он так непримирим и несправедлив к тебе, что я не смогла его разубедить, — она помолчала, потом продолжила: — Если вдуматься, вы с Гладстоном очень похожи, — гневный взгляд, который Питер метнул на нее, убедил Габриэллу в том, что она на верном пути. — Вы оба заблуждаетесь относительно друг Друга. Ты считаешь его лицемером, а он тебя пошлым развратником, и оба вы ошибаетесь. К несчастью, он упорно отказывается поверить в то, что ты честен и… можешь быть моим другом, можешь сочувствовать и помогать мне просто так, без задней мысли.

Габриэлла замолчала, испугавшись того, что открыла Питеру слишком много, и потянулась за бокалом. Сделав несколько больших глотков, она подняла глаза и обнаружила, что он стоит рядом и пристально смотрит на нее. Девушка резко поднялась и выставила вперед стул, как будто эта хрупкая преграда могла защитить ее от нее самой. Но, как бы там ни было, она твердо решила высказать все, что наболело у нее на душе.

— И ты, и премьер-министр судите всех и вся лишь по внешнему виду, но вещи не всегда таковы, какими кажутся. Мне думается ты, как никто другой, должен бы это знать. Разве человек, находящийся в здравом рассудке, поверит в то, что мы не были любовниками, хотя столько времени провели наедине? И, тем не менее, это правда. Мы лишь разговаривали да читали потешки.

Он одарил ее свирепым взглядом, но Габриэлла мужественно продолжала: — А кто, глядя на нас теперь, поверит в то, что еще совсем недавно мы были настоящими друзьями? А ведь мы были друзьями, голос девушки упал до сухого шепота. — И если ты считаешь, что я подстроила тебе ловушку, то, уверяю, это не так. Я никогда не предавала тебя и не предам, — она грустно улыбнулась. — Мне жаль, что муж из тебя получился не такой хороший, каким был друг.

Питер слушал ее и чувствовал, как тихий, мелодичный голос обволакивает его. Черт побери, девчонка умеет влезть в душу! Она так убедительна и так… привлекательна. Она назвала его другом и сказала это искренне. Она была его другом.

А теперь она его жена.

Питер вспомнил все, что между ними было: смех и секреты, которыми они делились, а еще… постоянное желание, которое приходилось сдерживать. Но сегодня-то ему ничего не мешает. Он имеет полное право, даже обязан сделать ее своей. Она будет принадлежать, утолив тело и восстановив разум, он сможет спокойно во всем разобраться.

Хриплым от волнения голосом он сказал:

— Ты тоже судишь по внешности, моя милая. И почему это ты решила, что я не понравлюсь тебе как муж? — Питер придвинулся ближе, и теперь их разделял только стул. — У меня масса достоинств, и ты еще не знаешь, на что я способен. А что касается высокомерия, то это всего лишь заслуженная уверенность и опыт, который хорошо мне сегодня послужит. Поверь, я смогу доставить тебе подлинное удовольствие, — он отшвырнул стул и обнял ее. — Попробуй меня как мужа, и, может быть, мне удастся тебя удивить.

Глава 15

Габриэлла безвольно опустила руки и прильнула к нему всем телом. Она хотела быть к нему ближе, так близко, как это только возможно. Она хотела учиться всему, чему он пожелает ее научить. Она Хотела… попробовать его как мужа.

Питер ощутил ищущие движения ее тела, подхватил Габриэллу на руки и отнес на кровать. В мгновение ока она оказалась на спине, а он склонился над ней, опираясь на руки. На губах его блуждала довольная улыбка.

— Должна предупредить вас, ваша светлость, что вы, пожалуй, будете разочарованы, — сияя глазами, пролепетала она. — Я не очень сведуща в подобных, м-м, делах.

Его улыбка стала еще шире. Он помнил эти слова.

— Не то чтобы моя мать не пыталась меня проинструктировать, — она застыла и чуть оттолкнула его. — Постой… я должна снять с себя одежду.

— Мы дойдем и до этого, но позже, — пробормотал Питер.

— Нет, нет, сейчас. Я должна раздеться, я обещала.

— Кому обещала? — озадаченно нахмурился он.

— Матери, — Габриэлла соскользнула на пол. — Она заставила меня пообещать, что сегодня ночью на мне не будет ничего кроме простыни и улыбки… для тебя.

— Ну, разумеется, мне следовало бы догадаться.

— А еще она сказала, что нынче ты получишь то, чего хочешь.

— Напомни, чтобы я поблагодарил эту милую женщину. Надеюсь, ее слова сбудутся.

Он наблюдал, как она дрожащими пальцами расстегивает пуговицы на платье и развязывает шнуровку на корсете, и находил эту картину восхитительной. Габриэллу смущал его взгляд, и чтобы скрыть это, она снова заговорила:

— Полагаю, Розалинда права. После стольких мучений ты, конечно, заслужил некоторую… компенсацию.

К платью и Корсажу присоединились нижняя юбка, и Габриэлла осталась в одной сорочке и чулках. Она закусила нижнюю губу и пробормотала:

— Вот теперь мне, действительно, нужна простыня.

Питер тут же отбросил одеяло и вытащил огромную простыню. После нескольких тщетных попыток ей удалось кое-как прикрыться, но простыня все время съезжала,

— Ты не мог бы придержать ее, пока я окончательно разденусь, — краснея, попросила она, а когда он рассмеялся, добавила: — Ну, я ведь только учусь.

— И довольно успешно, должен тебе заметить. Он поднял простыню, но повернул ее так, что тень девушки образовала на ней четкий контур. Питер видел, как она сняла сорочку, спустила трусики, и невольно залюбовался соблазнительными очертаниями ее тела. Потом Габриэлла стянула чулки один за другим, забрала у него простыню и обернула ее вокруг себя.

— Ну вот, кажется, все, — она тронула рукой шпильки в волосах и спросила: — Мне самой распустить волосы, или это сделаешь ты?

— Не думаю, что на этот счет существуют твердые правила, — с улыбкой ответил Питер. — По мне, так лучше бы их вообще не было. Иди сюда.

Она подошла к нему, смешно шлепая босыми ногами и волоча длинную простыню по полу. Питер погрузил пальцы в шелковистые волосы и, нащупав шпильку, подал ей.

— Стой спокойно, пожурил он, когда Габриэлла недовольно сморщилась и встряхнула головой.

Волосы каскадом локонов рассыпались по плечам. Она была похожа на ангела, который спустился с небес, чтобы принадлежать ему, Питеру Сент-Джеймсу.

Он нежно обнял ее, и их губы слились в жадном поцелуе. Шпильки веером посыпались из рук Габриэллы, и секунду спустя она уже лежала на кровати до подбородка укрытая простыней. Питер быстро разделся и забрался к ней.

Раньше Габриэлла думала, что если мужчина увидит ее обнаженной, то она просто сгорит со стыда. Однако сейчас ей совсем не было стыдно. Очевидно все дело в том, что рядом с ней не какой-то там абстрактный мужчина, а Питер, ее муж. Его тело было именно таким, каким она его себе представляла: мускулистым, упругим, сильным. Она провела рукой по его спине, плечам, груди, и волна нежности закрутила ее в своем круговороте.

Он целовал и ласкал ее, спускаясь все ниже и ниже… Вот рука его скользнула к завиткам у основания живота, и Габриэлла застыла, сосредоточившись на этом ощущении. Его пальцы дразнили ее плоть, и она с трепетом подалась вперед. Дыхание ее стало прерывистым. Удовольствие, казалось, просочилось в каждый уголок, каждую клеточку ее тела. Медленные гипнотические круги, совершаемые его рукой, постепенно сузились и сомкнулись в одной точке. Небывалое возбуждение и восторг охватили ее. Она словно перешагнула какой-то неведомый барьер и взлетела так высоко, как не летают даже птицы.

Питер притянул ее к себе, и она выгибалась, извивалась под его руками, не чувствуя ничего, кроме этих мощных потоков наслаждения.

Когда буря уступила место мягкой растекающейся боли, у Габриэллы осталось чувство какой-то неудовлетворенности. Питер, казалось, понял, что с ней происходит, и… накрыл ее своим телом. Его горячая плоть коснулась ее обжигающего центра, и томление, так долго скрываемое, вдруг вырвалось наружу мощным взрывом. Сбылось все, о чем она мечтала, к чему стремилась. Они соединились, слились воедино, чтобы вместе вознестись на вершину экстаза.

Чуть позже они лежали, обнявшись, и сердца их бились в унисон. Она не чувствовала тяжести его расслабленного тела и хотела, чтобы это мгновение длилось вечно.

Потом Питер лег набок и улыбнулся. Она улыбнулась ему в ответ.

— Думаю, твоя мать имела в виду именно эту улыбку, — пробормотал он. — И с простыней она тоже угадала. За ней ты выглядела просто восхитительно.

Габриэлла догадалась, о чем он говорит, и прикрыла горящее лицо руками.

— Стыдно, Питер Сент-Джеймс! Вот уж не думала, что ты любишь подглядывать.

— Я не мог удержаться, — со смехом ответил он. — Скажи, милая, а какие еще инструкции дала тебе Розалинда?

Питер проснулся, когда солнце поднялось уже высоко над горизонтом. Он приподнялся на локте и посмотрел на Габриэллу. Девушка лежала, свернувшись калачиком, дыхание ее было ровным, а на лице застыло выражение блаженства.

Питер вздохнул и откинулся на спину. Никогда еще ему не было так хорошо, как в то утро. Обычно после бурной ночи он чувствовал себя измотанным, тело было растерзано, а душа пуста. Тогда он спешил вылезти из постели и вернуться домой, только бы не видеть свою партнершу при ярком свете дня и не говорить ей сомнительных комплиментов. Зато сейчас он был бодр и свеж. Он ощущал такой прилив сил, что мог бы запросто переплыть Ла-Манш или выиграть марафонский забег. В душе его царило умиротворение.

Питеру очень хотелось разбудить Габриэллу, чтобы вновь увидеть ее глаза. Глаза, в глубине которых светится любовь. Этой ночью он не мог от них оторваться. Он хотел видеть, что происходит внутри нее, он видел ее волнение, испуг, наслаждение, страсть. В ее глазах отражалось каждое движение тела, сердца, души…

Он подарил ей блаженство, и она вернула ему его со всей щедростью, на какую только было способно ее нежное, чувственное тело. Вместе с ней он заново открыл все прелести любви и не менее потрясающие открытия сделал в себе самом.

Наблюдая за спящей Габриэллой, он понял, что не сможет больше жить без этого необыкновенного пленительного наслаждения, которое он с ней испытал. Он не насытился ею и хотел любить снова и снова. Это было не просто физическое влечение, он готов был слушать ее смех, отвечать на наивные Вопросы, даже петь, если она того захочет.

Вдруг сердце Питера болезненно сжалось, наверстывая пропущенные удары. Кровь прилила к щекам, а по коже, как когда-то в детстве, побежали мурашки. Желание захватило его, сметая барьеры, которые инстинкт самосохранения возвел между разумом и страстью. Кажется, он опять теряет здравый смысл. Да она просто околдовала его! После ночи безумной любви он снова хочет ее и даже сильнее, чем раньше. Когда же удовлетворится этот волчий аппетит? Сколько раз он должен с ней переспать, чтобы выбросить из своего сердца? Питер почувствовал, что теряет себя. Так дольше продолжаться не может. Еще немного она заберет над ним власть и превратит его в затюканную безвольную развалину. Питер знал тому немало примеров и всегда жалел этих мужчин, которых и мужчинами-то назвать трудно.

А сам он чем лучше? Вы только посмотрите на него — таращится на спящую девушку и умиляется каждому ее вздоху!

Питер исступленно отшвырнул одеяло и вскочил на ноги. Теперь он глядел на Габриэллу со все возрастающей паникой. Было в нем что-то такое, что достало его до самой сути, разбудило совесть и доселе неведомые побуждения. Что дальше?

Лихорадочно одеваясь, Питер понял, что у него есть только один выход — бежать! Бежать от нее подальше, пока он не превратился в вызывающего жалость «женатика».

— Габриэлла! Габриэлла, пора вставать, — Ру стащила с нее одеяло и легонько похлопала по щеке. Вставай, засоня, твой муж уже ждет тебя внизу.

Габриэлла потянулась и почувствовала слабую боль внизу живота. Ру уже распаковала чемодан и теперь протягивала ей одно из домашних платьев.

— Брось его, Ру. Я хочу немного поваляться, — тонким голосом пробормотала Габриэлла и натянула на себя скомканную простыню.

Слова ТВОЙ МУЖ заставили ее улыбнуться. Звучит очень приятно. Она погладила подушку, которая еще хранила отпечаток ее головы, и повернулась к служанке.

— А что делает мой муж?

— Завтракает.

— О, тогда я немедленно иду к нему.

В мгновение ока она соскочила с постели и поспешила к умывальнику. Потом Ру тщательно причесала ее, и Габриэлла спустилась в холл.

Внизу Питер разговаривая с Онслоу и Фридой, по их лицам она сразу же поняла, что что-то неладно.

Заметив Габриэллу, Питер отпустил слуг и пошел ей навстречу. Игнорируя ее улыбку, он схватил жену за руку и потащил в гостиную.

— Извини за опоздание, я и понятия не имела, что уже так поздно, — запыхавшись, выпалила она. — Вообще-то я ранняя пташка…

— Я сейчас уезжаю, — перебил он ее. — И хочу объяснить тебе, как тут и что, не откладывая.

— Уезжаешь? вздохнула она, встревоженная столь резкой сменой его настроения. — Куда?

— Возвращаюсь в Лондон. Меня ждут дела. Питер зашагал по комнате, боясь поднять на нее глаза.

— Поскольку ты будешь жить здесь, я хочу, чтобы ты знала, чего тебе следует ожидать, — он помолчал. — Пока можешь пользоваться моей комнатой, а потом выберешь какую-нибудь для себя. Слуги, разумеется, будут выполнять все твои приказания. Если захочешь прокатиться верхом — конюшня к твоим услугам. Да, вот еще что: я выделил некоторую сумму для твоих личных нужд, но ты можешь тратить и больше, я периодически буду присылать тебе деньги. А что касается моей матери, когда она здесь, то проводит почти все время в западном крыле и обедает в своей комнате.

Он искоса взглянул на нее и быстро отвел глаза.

— В основном все. Возникнут вопросы — спрашивай Онслоу или Фриду, они полностью в твоем распоряжении и живут в этом доме гораздо больше, чем я, — он повернулся, чтобы уйти.

— Питер!

В этот возглас Габриэлла вложила всю свою боль. Он бросает ее! Бросает на следующий день после свадьбы.

— Питер, подожди!

Он застыл в дверях и медленно повернул к ней голову.

— Тебе что-то неясно?

— Когда ты вернешься?

— Не могу точно сказать. У меня накопилось много дел. Парламентская сессия и все такое.

— Но ты же не можешь вот так просто взять и уехать?

— Почему это, любопытно бы узнать? — холодно спросил он. — Уж не прикажешь ли мне остаться?

— Я… я ничего не хочу тебе приказывать. Я только хотела узнать, не могут ли твои дела подождать хотя бы с неделю?

Его лицо было непроницаемо. Габриэлла решила действовать напрямик.

— Мы же только вчера поженились. Зачем ты привез меня сюда, если заранее знал, что уедешь? После затянувшейся паузы он сказал:

— Я привез тебя сюда, потому что ты этого хотела. Ведь ты хотела выйти замуж за простого непритязательного парня, который будет заниматься своими делами и не станет тебе надоедать? Вот я как раз такой парень. Правда, у меня не было ни малейшего желания жениться, но раз уж это произошло, то я тоже хочу выдвинуть некоторые требования. Ты должна во всем слушаться меня и понимать, что я волен жить своей жизнью. Надеюсь, наши взгляды на брак совпадают?

Они смотрели друг на друга: Питер надменно, Габриэлла растеряно. Потом Питер хмыкнул и обвел рукой вокруг себя.

— Тебе ведь понравился этот красивый дом? Думаю, ты найдешь здесь то, что так долго искала.

Он развернулся и вышел в холл. Габриэлла, ошеломленная его холодностью и сарказмом, выбежала за ним.

— Питер?

Он уже нашел шляпу и взял трость, но не удержался и бросил на нее прощальный взгляд.

Она стояла перед ним такая жалкая и беззащитная, что он чуть не бросился перед ней на колени, вымаливая прощение. Её глаза напоминали растоптанные фиалки…

Питер сделал глубокий вдох, развернулся на каблуках и вышел, так ничего и не сказав.

Габриэлла была потрясена. Она слышала, как Питер отдал распоряжение Джеку, слышала, как захлопнулась дверца кареты, а потом, словно очнувшись, побежала к дверям. Экипаж тронулся, Питер откинулся на спинку сиденья и коротко бросил:

— Быстрее!

Он даже не обернулся.

Ухватившись за косяк, Габриэлла смотрела вслед удаляющейся карете. Она надеялась, что в последнюю минуту Питер прикажет поворачивать обратно, но карета катила все дальше и дальше, пока не скрылась за деревьями у главной дороги.

Чуть не плача, Габриэлла вернулась в дом и наткнулась на Онслоу, который наблюдал сцену прощания с начала и до конца.

— Будете завтракать, ваша светлость? — спросил старый слуга, неодобрительно сдвинув брови. — Или прикажете убирать со стола?

— Спасибо, я не голодна, — тихо ответила она и побрела к лестнице.

С трудом добравшись до галереи, она опустилась на ближайшую скамью и уронила голову — на руки. Уехал! Лучше бы он вообще отказался на ней жениться… Ведь только вчера он произнес связующую их клятву, занимался с ней любовью, а сегодня?

Страсть. Роковое слово было найдено. Она снова уступила своему желанию и снова расплачивается за это.

Габриэлла встала и пошла в комнату, в которой они вместе провели ночь. Здесь все еще дышало любовью, но ей был противен этот запах. Как она могла так ошибиться? Ей казалось, что, выйдя замуж, она разрешит все свои проблемы, а. вместо этого нажила новые.

Оказывается, мужчина может уйти не только от любовницы, но и от жены тоже. Просто взять и уйти.

Питер влетел в свой особняк в Гайд-парке и сразу же бросился в гостиную. Глоток бренди был ему жизненно необходим, но этой мечте не суждено было сбыться. Первым человеком, которого он встретил, была его мать, видеть которую он хотел бы в последнюю очередь.

— Что ты тут делаешь? — Беатрис преградила ему путь и выглянула в холл. — И где эта шлюха?

— Моя ЖЕНА в Торндайке, — раздраженно ответил он и попытался ее обойти, но не тут-то было.

— Ты оставил ее там? Одну?

— Боишься, что она стащит столовое серебро? — съязвил Питер.

Глаза Беатрис сузились. Она оценивающе посмотрела на сына.

— Так, так… значит, плохи дела? — она подтянулась и сделала хладнокровно рассчитанный выпад: — Профессиональная развратница могла бы и получше выполнять свою работу.

Питер дернулся вперед, заставив мать отскочить к стене, и яростно прошипел:

— Она не шлюха, черт побери! В ее жизни был и есть только один мужчина, — он ткнул себя пальцем в грудь. — Я! Мы были вместе один раз — прошлой ночью. Так что придержи язык.

Беатрис уставилась на него расширенными от изумления глазами. После паузы, которая буквально трещала от накала, она кивнула и выдавила:

— Я все поняла, Питер Сент-Джеймс.

Питер резко отстранился и помчался наверх, перепрыгивая через две ступеньки.

Эхо стукнувшей двери вывело Беатрис из оцепенения. Заявляя Питеру, что все поняла, она покривила душой. На самом деле она не понимала ровным счетом ничего. Ее сын утверждает, что эта Габриэлла, или как ее там, не шлюха. Но, если это так, то кто же она?

Беатрис устроилась в гостиной, взяла в руки вязание и задумалась. Никогда еще она не видела Питера таким раздраженным и главное из-за чего?

Из за женщины! Чем же так пленила его эта девчонка, незаконнорожденное дитя герцога Карлайлза и того цветисто-огненного создания в чудовищной шляпе?

Сообщение о том, что тестем Питера станет герцог, застигло Беатрис врасплох. Она была удивлена и… обрадована. Да, да, обрадована. Ведь это значит, что в девчонке течет такая же голубая кровь, как и в ней самой. Ну, может быть, почти такая же. А обстоятельства ее рождения Беатрис мало беспокоили. Ее волновало только то, КАК она заставила Питера жениться на себе?

Беатрис мысленно представила девушку: белокурая, миловидная и удивительно сдержанная, что уже удивительно, учитывая влияние той вульгарной особы, которая объявила ее своей матерью. По словам Питера, она еще и добродетельна, и этому можно верить, потому что ее весьма сведущего в данном вопросе сына трудно обмануть.

Размышляя о своей новоиспеченной невестке, Беатрис вдруг вспомнила, что там, в церкви, Габриэлла показалась ей немного испуганной. Да и держалась она как-то скованно. Что ж, пожалуй, это хороший знак. Благоразумная девушка и должна страшиться такого мужа, как Питер. Он привык использовать женщин и, не задумываясь, сделает то же самое со своей женой. Впрочем, уже сделал. Он же бросил ее одну в чужом доме на следующий день после свадьбы.

Беатрис уронила руки, все еще сжимающие рукоделие, на колени. Сердце ее забилось в бешеном ритме. О, Боже, он оставил ее там одну! Переспал и бросил…

История повторяется. Точно также поступил когда-то его отец.

Беатрис отбросила вязание, с несвойственной ей быстротой взбежала наверх по лестнице в свои апартаменты и крикнула:

— Софи!

Вышколенная служанка явилась немедленно.

— Да, мадам?

Беатрис распахнула шкаф и стала придирчиво разглядывать свой гардероб.

— Неси чемодан и начинай собирать вещи. Мы едем в Торндайк.

Глава 16

Утро следующего дня выдалось унылым и хмурым, и настроение Габриэллы полностью ему соответствовало. Уступив настояниям Ру, она немного перекусила и лежала в постели до полудня. Потом Габриэлла встала, уложила волосы в простой узел и надела старое платье — реликвию школьных дней. Здесь не на кого было производить впечатление, и, как ни убеждала ее служанка принарядиться, Габриэлла твердо стояла на своем.

Ближе к полудню новоявленная графиня Сэндборн спустилась в холл и попросила Онелоу помочь ей выбрать комнату. Она надеялась, что новые апартаменты помогут ей избавиться от тягостных воспоминаний. Габриэлле хотелось устроиться как можно дальше от спальни Питера, и они с дворецким отправились на третий этаж.

Обычно третий этаж сельского дома плохо обставлен и предназначается для слуг или бедных родственников. Однако архитектор, проектировавший Торндайк, видимо, думал иначе. Потолки здесь, конечно, были не такие высокие и окон меньше, но отделан этаж был так же роскошно, как и два нижних.

Словно зачарованная, Габриэлла ходила из комнаты в комнату, открывала двери, заглядывала под пыльные чехлы. Каждая комната имела свое лицо: вот детская, классная, дальше игровая. Школьная парта, лошадка-качалка, кубики, полки с книгами — все застыло в ожидании следующего поколения Сэндборнов.

Ниже по коридору они обнаружили скромную, но уютную комнатку с обилием солнечного света и недавно установленной ванной. Тут же была и смежная комната, которая могла служить спальней Ру. Габриэлла немного повеселела.

— Прекрасно! — воскликнула она и взглянула в окно.

Окно выходило на центральный двор, но если наклониться, то можно было увидеть еще и лужайку, и утиный пруд. Все это Габриэлле чрезвычайно понравилось.

— Великолепная комната, — заключила она. — Я хочу поселиться здесь.

Онелоу уставился на молодую хозяйку так, словно она потеряла рассудок.

— Только не эту, ваша светлость, — он покачал головой. — Это комната гувернантки.

— Но ведь у нас нет гувернантки, — возразила Габриэлла, а про себя подумала, что ее, скорее всего, и не будет. — Решено, я остаюсь. Пожалуйста, пришлите сюда служанок, пусть они начинают уборку. Нам понадобятся подушки, новые шторы и еще, пожалуй, пара стульев. Уверена, что после того как отмоют стены, эта комната будет выглядеть как картинка.

Если дворецкого выбор комнаты озадачил, то Ру он привел в ужас. Она всплеснула руками и взмолилась:

— Габриэлла, дорогая, подбери что-нибудь другое, — она испуганно оглядела свое новое жилище. — Здесь же так тесно, тускло и так далеко от… — Поймав сердитый взгляд хозяйки, Ру прикусила язычок, хотя и так было ясно, что она хотела сказать: комната расположена слишком далеко от спальни Питера.

Большую часть дня слуги убирали, мыли и проветривали комнаты, выбранные Габриэллой. Когда со всем этим было покончено и, мебель расставили по местам, девушка удивленно огляделась и хлопнула в ладоши.

— По-моему, получилось очень мило. А ты как считаешь, Ру?

Служанка пожала плечами и ушла на свою половину распаковывать вещи..

Габриэлла была довольна. Сейчас она чувствовала себя намного лучше, чем утром. Может быть, это именно то, что ей нужно? Может быть, покой, независимость и уединение помогут ей увидеть жизнь в новом свете? Она искренне надеялась, что так и будет.

Девушка стояла у окна и мечтала, глядя на заходящее солнце. Вдруг ее внимание привлекло какое-то движение внизу. Она напрягла зрение увидела карету, катящую по дороге прямо к поместью.

— Это он! Он вернулся! — Габриэлла бросилась было к дверям, но потом резко остановилась и буквально ворвалась в спаленку Ру. — Как я выгляжу? — запыхавшись, спросила она.

Ру, которая тоже видела карету, невозмутимо сняла с хозяйки фартук, отряхнула юбки и неодобрительно покачала головой.

— Ах, cherie, похоже, ты совсем потеряла рассудок.

Габриэлла весело отмахнулась от нее и помчалась вниз. Спустившись в галерею, она замедлила шаг и сделала несколько глубоких вдохов, чтобы не было заметно, что она бежала. Но пылающие щеки и сияющие глаза выдавали ее с головой.

Она стояла на лестнице, когда передняя дверь распахнулась и Онелоу внес в дом два чемодана. Следом за ним вошла Беатрис Сэндборн. Габриэлла застыла и вцепилась руками в перила. Ноги стали как ватные.

Беатрис сделала вид, что не замечает ее, отдала какое-то приказание дворецкому и, когда тот ушел, повернулась к своей невестке.

— Значит, это ты поймала моего сына в капкан брака? — скорее утвердительно, нежели вопросительно сказала она. — Я леди Сэндборн, а твое имя…

Габриэлла чуть было не сказала «та шлюха», но вовремя опомнилась и робко представилась:

— Габриэлла Леко… то есть Сент-Джеймс. Стушевавшись под критическим взглядом женщины, она сделала неловкий книксен. Мадам Маршал уверяла, что именно в таком поклоне следует склоняться перед знатными особами, но то было во Франции, где совсем иные законы, поэтому на мать Питера ее поклон произвел обратное впечатление.

— Какая дерзость! — с негодованием воскликнула Беатрис. — Да что ты себе позволяешь, девчонка!

Габриэлла не поняла, что сделала не так, но на всякий случай извинилась.

— Прошу прощения, леди Сэндборн. Я еще не привыкла обращаться к аристократам как к равным.

Эти слова еще больше рассердили Беатрис.

— Я вижу, ты так же любишь дерзить, как и делать глупости, — надменно проговорила она.

— Глупости? — тупо переспросила Габриэлла. О какой глупости она говорит? Точнее о какой именно глупости, потому что в последнее время Габриэлла вели себя, действительно, не очень-то умно.

— Онелоу сказал мне, что ты решила уединиться на третьем этаже в комнате гувернантки, пояснила Беатрис. — Ясно, что ты новичок и не привыкла жить в приличном доме, иначе ты бы знала, что жене хозяина не следует выбирать апартаменты, расположенные далеко от гостиной и кухни. Кроме того, ты не думала о слугах. Многие из них уже в летах и не могут таскаться вверх-вниз по лестнице только для того, чтобы исполнить твои капризы.

Габриэлла покраснела и опустила глаза.

— Прошу прощения, об этом я не подумала.

— Это более чем очевидно, — Беатрис бросила перчатки на стол и принялась откалывать шляпу. — Ну а теперь, когда ты подумала, будь добра: выбери себе комнату напротив или смежную со спальней моего сына и покончим с этим вопросом.

Леди Сэндборн отвернулась, давая понять, что аудиенция окончена, а Габриэлла понурила голову и поплелась в гостиную. Там она устало опустилась на кушетку возле окна и уставилась в сгущающиеся сумерки. Девушка с трудом сдержалась, чтобы не разреветься.

Герцог Карлайлз стоял у дверей особняка Леко и все не решался позвонить. Лицо его пылало от гнева.

Розалинда забросала любовника записками, умоляя его прийти, но герцог все откладывал свой визит. Он был страшно зол на Розалинду за то, что она ослушалась его и явилась на свадьбу. Ее поведение просто пугало его, он не знал, что и думать.

Похоже, пришла пора объясниться, но как же ему не хотелось этого делать!

Розалинда стояла у камина. Сегодня она, вопреки обыкновению, надела наглухо застегнутое платье без всяких украшений.

— Наконец-то, ты соизволил явиться, — она бросила на него уничижающий взгляд, который заставил герцога остановиться на полпути. — Ну что? Чемоданы распакованы, трофеи развешаны, а ружья вычищены? И ты, разумеется, уже успел навестить своего букмекера и выслушать все парламентские сплетни. А как насчет кошек? Милые зверюшки накормлены? — она словно выплевывала слова. — Как мило, что ты подумал и обо мне. Конечно, тебе сначала нужно было позаботиться о более важных и, главное, неотложных делах.

— Розалинда, — пробормотал Карлайлз, совершенно сбитый с толку.

Все, что он ранее намеревался ей сказать, почему-то вылетело из головы.

— Дорогая, что на тебя нашло;

— Ах, что на меня нашло! — взорвалась «дорогая». — Я трижды посылала за тобой вчера вечером и еще два раза сегодня утром. Ты думаешь, я делала это для собственного удовольствия? Я отчаянно нуждаюсь в тебе! Где ты был?

— Ну-ну, не глупи, сказал он, принимая позу оскорбленной невинности. — Я же не мог все бросить и бежать к тебе сломя голову. У тебя истерика, Розалинда, и я надеюсь…

— Истерика? Черта с два! — она, сверкая глазами, пошла к нему. — Клементина сказала мне, что Сэндборн вернулся в Лондон один! Она видела его у «Брукса» вчера вечером. Ты понимаешь, что это значит? Он оставил Габби в Сассексе. Затащил в какую-то заплесневелую дыру и бросил там одну!

Герцог скрестил руки на груди и непонимающе уставился на Розалинду.

— Даже если так, то это не мое дело, — невозмутимо пробормотал он. — Граф женился на девчонке и волен делать все, что угодно. Теперь это его забота, а не моя… и не твоя.

Розалинда выпрямилась и с пугающим спокойствием проговорила:

— Ты прав, это не твоя забота. Габриэлла никогда не была твоей заботой… пока ты не решил, что она угрожает твоей бесценной фамильной чести. А ведь имя Карлайлз даже не упоминалось в связи с ней. Ты сам примчался и бесцеремонно вторгся в жизнь своей дочери, которую раньше и дочерью-то не считал, — она помолчала и, горько взглянув на него, продолжала: — Видит Бог, как бы я хотела верить в то, что ты любишь меня. И я верила в это. Все двадцать лет верила, что наша любовь превыше всего. Верила, что супружеские клятвы не имеют никакого значения, но я ошибалась, верно? Я поняла это только сейчас, когда Ты запретил мне идти на свадьбу дочери. Значит, для тебя я только шлюха? Ты относишься ко мне так же, как к любой уличной девке?

— Розалинда, прекрати сейчас же! — он схватил ее за плечи и попытался прижать к себе, но она отстранилась. — Я любил тебя, заботился о тебе… ты составляла смысл всей моей жизни.

— В самом деле? — насмешливо спросила она. — Тогда скажи, а ты мог бы на мне жениться? Я никогда не спрашивала тебя об этом, возможно, потому что просто не хотела знать правду, но теперь хочу. Так ответь: ты женился бы на мне тогда, десять лет назад, когда умерла твоя жена?

Он смотрел на ее лицо, которое так хорошо знал, ее глаза, которые так часто светились желанием и любовью, и не понимал, на каком он свете. Жениться на любовнице? Абсурд! Это решительно невозможно и, прежде всего потому, что у него есть наследник, интересы которого он обязан защищать. Он должен беречь свою репутацию ради сына. Однако, — что же ему ответить Розалинде? Если он скажет «да», успокоит ли ее эта ложь?

Розалинда прочла ответ в его глазах. О, за двадцать лет она хорошо узнало своего Августа! К сожалению, слишком хорошо. Она поняла, что он опять хочет купить частичку ее души, заплатив фальшивой монетой лживых заверений.

— Не мучайся, дорогой, я давно уже знаю ответ на этот вопрос, надломленным голосом проговорила Розалинда. — А ведь я любила тебя открыто и честно, всю жизнь посвятила твоим желаниям и удовольствиям, и вот чем ты мне отплатил. Ты относишься ко мне, как к служанке, как к уличной девке и всегда напоминаешь о моем двойственном положении, — жгучие слезы потекли по ее щекам. — Что ж, лучше быть честной шлюхой, чем лгать и лицемерить, как это делаешь ты.

— Розалинда! Ты соображаешь, что говоришь? — в бессильной ярости он стиснул кулаки, но она уже не слушала его. Она подошла к дверям и распахнула их со словами:

— Вы так презираете разврат, ваша честь, что я решила оказать вам маленькую услугу. Я избавлю вас от своего оскорбительного общества. С этого момента между нами все кончено. Надеюсь, вы больше никогда не переступите порог моего дома.

Розалинда величаво выплыла в холл и позвала Гюнтера. Когда дворецкий явился на зов хозяйки, она схватила его за рукав и, не обращая внимания на ошалевшего герцога, приказала:

— Проводи мистера Карлайлза и немедленно пошли за слесарем. Я хочу, чтобы он поменял все замки в этом доме.

Герцог опомнился и тоже выбежал в холл.

— Розалинда! — кричал он. — Розалинда, позволь мне все объяснить.

Розалинда, не оглядываясь, поднималась по лестнице. Она укрылась в своем будуаре и не выходила оттуда до тех пор, пока гневные проклятья ее бывшего любовника не смолкли. Когда выходная дверь за ним захлопнулась, Розалинда бросилась на кровать и разрыдалась.

Примерно в это же время Питер Сент-Джеймс зашел в бар у «Брукса» и, как обычно, заказал скотч со льдом. Потягивая напиток, он думал, не сыграть ли ему партию-другую в фараон, но тут размышления его прервал радостный возглас:

— Ба, а вот и новорожденный!

В бар вошел Эрандейл, Шивли, лорд Кэттон и еще парочка его закадычных приятелей. Правда видеть их в данный момент Питеру хотелось меньше всего на свете. Он с ужасом смотрел на приближающихся друзей и только сейчас вспомнил, что сам дал объявление о бракосочетании в «Тайме». Газета вышла сегодня утром, и нет ничего удивительного в том, что вездесущий Эрандейл горит желанием его поздравить. Вот черт! И зачем только он пошел в клуб, уж лучше бы остался дома и весь вечер проскучал у камина.

— Ну, что скажешь в свое оправдание? — начал экзекуцию Джером Эрандейл и многозначительно посмотрел на Шивли.

— Так значит твоя кузина оказалась не такой уж близкой родственницей, а? — не замедлил вступить Гарри.

— Но, бьюсь об заклад, от этого она не стала менее привлекательной, — добавил лорд Кэттон и мечтательно закатил глаза.

Вся компания дружно расхохоталась. Они от души потешались над Питером, не замечая того, что лицо его становится все мрачнее.

— Однако, что же это ты, шалун, не успел жениться и уже шатаешься по барам, — в голосе Эрандейла сквозил прозрачный намек. — Стыдно, Питер Сент-Джеймс! Малышка Габриэлла могла бы развлекать тебя дольше, чем одну-единственную ночь.

Этого Питер уже не мог стерпеть. Он инстинктивно схватил, Джерома за грудки, протащил через бар и силой стукнул о стену. Немногочисленные посетители разом повернули к ним головы, а одна дама даже истерически вскрикнула.

— Ты, кажется, осмелился оскорбить мою жену? — прокричал он. — Никогда еще ты не совершал большей ошибки, Джером Эрандейл. И, клянусь, ты горько о ней пожалеешь.

Питер отпустил молодого лорда и, ни на кого не глядя, выскочил из бара.

Эрандейл невозмутимо поправил воротничок и галстук, кивнул приятелям, давая понять, что все в порядке, и весело заметил:

— Очевидно, старина Сэндборн окончательно утратил чувство юмора. А жаль, ведь обстоятельства его женитьбы действительно весьма… забавны.

Габриэлла жила в поместье Торндайк уже пятый день, и два дня из этих пяти были отравлены присутствием Беатрис. Мать Питера буквально изводила ее своими нравоучениями. Выяснилось, что конюшня, сад и подсобные помещения для нее запретная зона, но и в своей комнате Габриэлла не находила успокоения. Так, например, этим утром Онелоу принес к ней в спальню огромную стопку белья. Перехватив удивленный взгляд девушки, Онелоу охотно объяснил: у леди Беатрис четверг — день штопки. Намек был ясен, и Габриэлле пришлось подчиниться понятиям свекрови о правилах ведения домашнего хозяйства. Надо заметить, что страсть Беатрис к экономии доходила до фанатизма. Можно было подумать, что она не графиня, а прачка, стирающая одежду батракам. Да и та, наверное, тратит больше.

Когда Габриэлле становилось особенно тошно, она скрывалась на верхнем этаже. Вот и сейчас она бродила по детской, трогая то качалку, то низенькую кроватку, которой, судя по всему, совсем мало пользовались. Разглядывая книги на полках, девушка представляла себе детей, которые проводили здесь время. Книги были совсем новыми, видимо, их не слишком часто брали в руки.

Но, что бы она ни делала, мысли ее неминуемо возвращались к Питеру. Габриэлла рисовала его себе маленьким мальчиком с кудряшками и ясными глазенками и недоумевала, куда же делся этот малыш? Ах, как бы ей хотелось иметь ребенка! Ей хотелось, чтобы у нее был полный дом ребятишек, похожих на Питера. Пусть у них будут румяные щечки и карие глаза, искрящиеся озорным весельем. Она стала бы рассказывать им перед сном сказки и устраивать пикники в саду, и придумала бы тысячи забав, только бы ее дети были веселы и здоровы.

А в это время Беатрис стояла в галерее и, хмурясь, смотрела на нетронутый поднос с едой..

— Да, ваша светлость, она опять не съела ни крошки, — покачал головой Онелоу. — Она очень несчастна, бедняжка.

— Или слишком изнежена, что вероятнее, — заметила графиня и сурово посмотрела на старика. Онелоу тотчас опустил глаза.

Какое-то время Беатрис раздумывала, как ей поступить, а потом смягчилась:

— Ну, ладно, пойду поговорю с девчонкой. Она направилась было к спальне Габриэллы, но голос дворецкого остановил ее.

— Молодая леди не у себя.

— А где же?

— Наверху, в детской.

— Какого черта она там делает? — в минуты крайнего раздражения Беатрис выражалась так, что могла заткнуть за пояс любого матроса.

— Смотрит на вещи, мечтает… По-моему, она любит детей.

— Вот как?

Беатрис добавила и эту частицу информации к своим знаниям и пошла наверх.

Едва она ступила на лестницу, как до нее донеслись звуки музыки. Ее невестка играла на пианино. Играла прекрасно, чисто, от всего сердца! Как завороженная, она слушала аккорды знакомой сонаты, не в силах сдвинуться с места.

Габриэлла закончила играть и встала, чтобы идти вниз. Приближался час ужина. В дверях она столкнулась со свекровью и отпрянула от неожиданности. Насколько ей было известно, Беатрис никогда не поднималась выше второго этажа.

— Этот инструмент ужасно расстроен, — небрежно бросила леди Сэндборп, прижимая ладонь к виску. — В будущем, пожалуйста, придерживайся нижних этажей и выбирай себе более продуктивные занятия.

Она подошла к пианино и со щелчком захлопнула крышку клавиатуры. Габриэлла поспешно выскочила из комнаты.

Когда девушка ушла, Беатрис задумчиво оглядела детскую и улыбнулась. Похоже, все складывается не так уж плохо. Ее невестка красива, воспитанна, образованна и, по словам Онелоу, любит детей. Лучшую партию Питер вряд ли мог составить, а, учитывая его репутацию, он, скорее всего, вообще никогда не женился бы. Да, все не так плохо, но Чтобы брак Питера сложился счастливо, нужно настоящее чудо. Остается надеяться, что эта девчонка и есть то самое чудо.

Спускаясь по лестнице, Габриэлла была на грани нервного срыва. Она спешила в свою комнату, чтобы дать волю слезам, но тут добряк Онелоу преградил ей путь. По его лицу она догадалась, что случилось нечто из ряда вон выходящее.

И правда, дверь распахнулась, и в холл в вихре шуршащего шелка ворвалась Розалинда.

— Бог мой, какая глушь! Меня предупреждали, что это далеко, но не сказали, что это ТАК далеко. Святые угодники, вместо того, чтобы трястись по этим мерзким дорогам, мы могли бы преспокойно катить во Францию, — она на секунду замолкла, потом всплеснула руками и воскликнула: — Габриэлла, ну что же ты там застряла?

— Габриэлла сбежала по ступенькам и оказалась в удушающих объятиях Розалинды.

— Мама!

— Дорогая моя, с тобой все в порядке? — Она отстранилась и внимательно посмотрела на дочь. — Девочка моя, с тех пор как ты уехала, я места себе не находила. А когда Клементина сообщила мне, что Сэндборн вернулся в Лондон один, я чуть с ума не сошла от волнения. Я представляла себе, как ты сидишь в этой жуткой деревне среди разного хлама, поруганная и убитая горем… — она обхватила лицо Габриэллы руками и, разглядев припухлости вокруг глаз, констатировала. — Негодяй! Он переспал с тобой и бросил на следующий же… — Розалинда запнулась. Неожиданно в ее голове зародилось другое, еще худшее предположение. — Этот развратник по крайней мере, переспал с тобой?

— О, мама! — румянец выступил на щеках Габриэллы, дал ясный ответ на этот вопрос.

— В таком случае он просто наглец! — возмутилась Розалинда. — Запер тебя в этой дыре, а сам развлекается в городе. Ну, ничего, моя милая, мама с тобой. Я приехала, чтобы помочь пережить тебе это испытание, и на сей раз я не брошу свое дитя.

— Что за шум? — прервал тираду Розалинды властный голос. На нижней ступеньки лестницы стояла Беатрис, и вид ее ничего хорошего не предвещал.

— Что здесь делает эта женщина?

— Леди Беатрис, позвольте вам представить мою маму. Миссис Розалинда Леко.

Габриэлла вышла вперед и попыталась загородить свою экстравагантно одетую мать.

— Мне известно, кто это, — заявила Беатрис, подходя к ним, прямая, как шпага. — Я спросила, что она делает в моем доме?

Габриэлла оказалась между двух огней.

— Мама приехала, потому что… потому что… — невнятно замямлила она, решительно не зная, что сказать.

— Я здесь, потому что ваш распутный сынок бросил мою дочь на следующий день после свадьбы, — парировала Розалинда, отстраняя Габриэллу. Уж в чем, в чем, а в защите она не нуждалась. — Я приехала успокоить ее и удовлетвориться, что все в порядке.

— А так же пожить месяц-другой на иждивении богатых родственников, — язвительно продолжила Беатрис.

— Вряд ли это можно назвать иждивением, — в тон ей заметила Розалинда. — Я привезла с собой провизию, слуг и кое-что из приданого Габриэллы, — она презрительно оглядела холл. — Судя по тому, что я вижу, ей понадобятся все эти вещи. Ваш дом, мадам, вряд ли можно назвать обитанием. Он похож скорее на берлогу, чем на резиденцию графа.

Беатрис метнула на нее гневный взгляд.

— Очевидно, вы не понимаете, куда попали, — надменно произнесла она. — Ну что ж, буду прямолинейна. Это неслыханно, чтобы женщина вашей «профессии» навязывала себя приличному уважаемому дому. Приехав сюда, вы смущаете свою дочь и привлекаете излишнее внимание к ее постыдному происхождению.

— В происхождении Габриэллы нет ничего постыдного, — вздернув подбородок, заявила Розалинда. — Она дитя пылкой страсти и великой любви, если вам, конечно, известно, что это такое.

— Я не намерена выслушивать от вас гадости! — разъярилась Беатрис. Лицо ее покрылось красными пятнами.

— Что вы называете гадостью? Страсть? Любовь? О, пожалуй, эти слова произнесены здесь впервые за целое поколение.

— Пожалуйста! — Габриэлла бросилась между ними, заставив воюющие стороны отступить. — Пожалуйста, перестаньте.

Девушка стояла, опустив голову. Щеки ее пылали. Сначала она повернулась к матери и резко бросила:

— Оставь, пожалуйста, свои штучки. Ты не у себя дома.

Потом она с мольбой посмотрела на свекровь.

— Мне очень жаль, леди Беатрис, что присутствие моей матери оскорбляет вас. Но она проделала долгий путь, и вы как христианка не можете выгнать ее на улицу.

Беатрис сделала глубокий вдох. Казалось, еще секунда, и она закипит. Да как смеет эта девчонка указывать ей, что делать, и напоминать при этом о христианском долге? И главное, было бы перед кем! Перед этой нахальной вульгарной особой! Она одарила Габриэллу испепеляющим взглядом и удалилась в свои апартаменты.

Габриэлла едва держалась на ногах. Она вдруг осознала, что только что оказала открытое сопротивление своей свекрови. И она была уверена, что s поплатится за это.

Розалинда, напротив, чувствовала себя прекрасно. Стоило леди Беатрис выйти, как она бросилась к дверям и приказала слугам выгружать вещи. Снова Габриэллу окружали знакомые лица: Гюнтер, Лусия — старшая служанка, Колетт — камеристка Розалинды, повариха Абердина, которая также исполняла обязанности экономки. «Видимо, никогда мне не избавиться от своего прошлого», — убито подумала Габриэлла и поплелась в свою комнату.

Розалинда любила путешествовать с комфортом. Вот и сейчас в роскошно убранной карете она ехала сама, а в другой поместились слуги. Вдобавок ко всему, вторая карета тянула за собой повозку, нагруженную продуктами и необходимыми, с точки зрения Розалинды, вещами. Она приготовилась к самому худшему, а потому захватила с собой все, вплоть до носовых платков. И, разумеется, здесь было приданое Габриэллы, которое включало в себя два чемодана тончайшего белья, ящик с расписанным вручную фарфором, серебряные столовые приборы ; и две картины модных художников. Но это была 3 лишь малая толика, которую заботливая мать решила захватить с собой, остальное должно было прибыть позже.

Габриэлла познакомила Онелоу с Гюнтером, причем оба дворецких сразу друг другу не понравились. Да и вообще вся челядь Леко была встречена в штыки, но ни та, ни другая сторона не собиралась сдавать свои позиции, что, конечно же, не способствовало разрядке и без того напряженной атмосферы.

К ужину страсти достигли апогея. Из кухни, где две поварихи бились за каждый клочок пространства, арена боевых действий перенеслась в столовую. Там две матери, восседая за двадцатифутовым столом, буравили глазами нерасторопных слуг и негодовали по самому незначительному поводу.

Когда подали первое блюдо, Габриэлла вновь оказалась перед выбором. Меню леди Сэндборн и миссис Леко разнились так же, как и их одежда. На половину Беатрис отправился простой крестьянский пирог, а на сторону Розалинды — говядина, тушеная в мадере. Габриэллу обслуживали оба дворецких, но несчастная девушка не могла проглотить ни кусочка.

— Слава Богу, я догадалась привести тебе немного вина и бренди, — заметила Розалинда, поднимая свой бокал. — Этот дом сух, как кость.

— Уж лучше кость сухая, чем забальзамированная, — презрительно фыркнула Беатрис. Спиртное убивает мозг и расшатывает добродетель. Следовало бы запретить употребление вина, а тем более бренди женщинам, которым меньше сорока.

— Не пить до сорока лет даже шампанского? — расхохоталась Розалинда. — О, в таком случае мне еще долго не пришлось бы притронуться к бокалу.

Глаза Беатрис сузились.

— Да неужели? Признаться, меня это удивляет. Ведь вашей дочери, насколько мне известно, уже девятнадцать. Впрочем, при ваших наклонностях…

Габриэлла умоляюще посмотрела на Розалинду, предупреждая ответный выпад.

— Мама, прошу тебя, — прошептала она одними губами.

Розалинда раздраженно цыкнула и поерзала на стуле. Но молчать за столом она просто физически не могла.

— Габби, дорогая, ты совсем ничего не ешь, — обратилась он к дочери. — А Абердина так старалась приготовить тебе что-нибудь вкусненькое. В этом доме, судя по всему, экономят даже на собственных желудках.

— А между тем ваша дочь проявляет благоразумие, — вставила Беатрис. — Красное вино и жирная пища вредны девушкам.

— Габби уже не девушка, — лукаво заметила Розалинда. — Ваш сыночек позаботился об этом.

— Это… это неслыханно! — Беатрис хлопнула руками по столу.

— Н-ну, только не говорите мне, что вас это шокирует. Ведь когда-то и с вами произошло то же самое. Один-то раз уж точно.

— Как вы смеете говорить такие вещи в моем доме! Беатрис вскочила на ноги и гневно выкрикнула: — Шлюха!

— Бывшая шлюха, — спокойно исправила Розалинда, тоже вставая. — Я оставила свою, как вы изволили выразиться, «профессию».

На мгновение в столовой установилась полнейшая, пугающая тишина. Смелое заявление матери так удивило Габриэллу, что она с трудом выдавила:

— Мама, что ты такое говоришь?

— Детка, я собиралась сообщить тебе это в несколько другой обстановке, но леди Беатрис вынудила меня сказать сейчас, — она выпрямилась и вызывающе подняла голову. — Я рассталась с герцогом Карлайзлом. Рассталась навсегда.

Габриэлла не верила своим ушам. Как же так? Ее мать и герцог расстались? После двадцати лет Розалинда вдруг решила бросить любовника? Или это он ее бросил?

— Но почему?

Розалинда подошла к дочери и обняла ее за плечи.

— Потому что он подлец. К сожалению, я поняла это слишком поздно. Он низкий негодяй и лицемер. Вообрази, он пришел в ярость от того, что я попыталась устроить твое будущее, не спросив у него разрешения. Ну, как тебе это нравится? — Розалинда искоса посмотрела на Беатрис, словно приглашая ее присоединиться к своему возмущению. — Он топал ногами и кричал, что ты ЕГО дочь, ЕГО плоть и кровь и тому подобное. Это герцог-то, который со дня твоего рождения едва вспомнил о тебе более трех раз. Да ну его к черту с его запоздалым отцовством! — она устало махнула рукой. — Ты думаешь, его действительно волнует твое будущее? Как бы не так! Он думает лишь о своей драгоценной репутации и чести семьи. Ну, как же, имя Карлайлза и вдруг замешано в скандальной истории, — Розалинда помолчала. — А потом он просто продал тебя Сэндборпу. По мне так лучше уж проституция, чем брак без любви.

Розалинда опустилась на стул и обвела глазами столовую. Казалось, она не понимает, где находится и зачем здесь. Взгляд ее упал на графин с бренди. Она налила себе сама, осушила бокал одним глотком и, понизив голос до доверительного шепота, сказала:

— Ты знаешь, он даже запретил мне появляться у тебя на свадьбе. Он, видите ли, стыдится меня. Подлец! Подумать только, и этому человеку я подарила двадцать лучших лет своей жизни…

Боль и гнев вылились в жгучие слезы. Розалинда раскачивалась на стуле из стороны в сторону и причитала:

— Что же это за любовь такая, если мужчина стыдится женщины, с которой спит, матери своего ребенка?

Преданный Гюнтер стоял за спиной своей хозяйки. Она обернулась, улыбнулась ему, встала и медленно вышла.

Габриэлла была поражена. Вся жизнь ее матери прошла под эгидой страсти и пламенной любви, и вот теперь все кончено. Бедная Розалинда. После стольких лет познать горечь разочарования… Странно, что она вообще еще держится.

Почувствовав на себе пристальный взгляд Беатрис, девушка извинилась и тоже ушла к себе.

Беатрис тоскливо посмотрела ей вслед. Все случившееся потрясло ее не меньше, чем Габриэллу. Она вновь уселась за стол и вежливо обернулась к Гюнтеру: .

— У вас, кажется, был кларет? Не нальете ли мне рюмочку?

Глава 17

Весть о женитьбе графа Сэндборна в один вечер облетела Лондон. Везде, где бы он ни появлялся, — у «Брукса», в «Карлтоне» или «Севилье», его встречали натянутые приветствия, неловкое молчание и любопытные взгляды. Питер не понимал, в чем дело. Многие из его приятелей были женаты, но ни одна свадьба не вызывала столько кривотолков, так почему же вокруг его брака поднялся такой ажиотаж?

Ответ на этот вопрос ему дал лорд Кэттон. Они встретились в «Севилье», и Питер предложил приятелю пропустить по рюмочке. Кэттон охотно согласился. Некоторое время друзья болтали о пустяках, но после третьей порции скотча изрядно захмелевший лорд вдруг выразил Питеру свои соболезнования по поводу нежеланного брака. Оказывается, уже весь Лондон знает, что графа Сэндборна силой привели к алтарю. Слухи ходили самые разные. Злые языки утверждали, что Питер соблазнил свою прелестную кузину, а приверженцы графа говорили, что он сам попался в ловушку изобретательной куртизанки.

Наскоро распрощавшись с Кэттоном, Питер вернулся домой. Он представил себе, с каким удовольствием во всех клубах и гостиных сейчас смакуются пикантные обстоятельства, его женитьбы и решил пока не появляться на публике. Однако выйти из дому ему пришлось в этот же вечер. Полковник Тоттенхэм прислал записку с просьбой срочно явиться в обычное место встречи. Питер скрепя сердце повиновался.

Ровно в двенадцать граф Сэндборн приехал в Le Ciel, и лакей проводил его в ту же комнату, в которой они были с Габриэллой в ночь их знакомства. Бывает же такое совпадение! Бархатный декор настолько взволновал Питера, что он растерялся и прослушал имена гостей полковника. Тоттенхэму пришлось повторить процедуру знакомства.

Два джентльмена принадлежали к партии консерваторов. Это были Корнелий Харрисон и Уильям Тайберн. А третьим оказался не кто иной, как Эверт Сьюэлл, личный секретарь Бенджамина Дизраэли, бывшего премьер-министра и вечного врага Гладстона. Только сейчас Питер понял, кто этот загадочный мистер X, который так ратует за свержение Уильяма Гладстона. Догадка привела его в ужас. Дело, в которое он ввязался, на поверку выходило намного серьезнее, чем казалось вначале.

— Дорогой граф, мы были крайне огорчены, узнав о вашем горестном положении, — угрюмо заметил Тоттенхэм, наливая ему виски.

— Моем горестном положении? — переспросил Питер, усаживаясь в кресло.

— Да, да все это чертовски неприятно, — добавил Харрисон. — Мы и мысли не допускали, что старик может пронюхать о наших планах и перейти в наступление.

— Уверяю вас, Сэндборн, что на моих людей можно положиться и не они виновны в разглашении тайны; — заверил полковник, чуть наклонясь вперед. — Ума не приложу, как старый проныра узнал о вашем участии в заговоре. Право, все это чертовски неприятно.

— Поверь, сынок, мы не собирались делать из тебя жертвенного ягненка, — покачал головой добродушный Тайберн. — Сожалеем, что ты попал в эту гнусную ловушку.

— Вот именно, гнусную ловушку! — воскликнул Сьюэлл. — Но еще гнуснее то, что старик втянул в свои козни Карлайзла, не понимаю, чего он хочет этим добиться? — секретарь Дизраэли презрительно фыркнул и пожал плечами.

По репликам собравшихся Питер понял, что они знают правду не только о «переделке», в которую он попал, но и роли Гладстона в ней. Сначала его охватила ярость. Да как он смеет обсуждать его личную жизнь! Но потом Питер успокоился, с горечью осознав, что гости полковника не могут этого не знать, ведь о его свадьбе говорит весь Лондон, а здесь собрались люди, чьим оружием является информация. И все же неприятно было выслушивать собственные догадки из чужих уст.

— Ну, что ж, друзья, что сделано, то сделано, — Тоттенхэм хлопнул себя по коленям. — Не будем падать духом и продолжим борьбу. Уверен, что найдется другой способ разоблачить Гладстона, — перехватив удивленный взгляд Питера, он поморщился. — Извините, но теперь вы ничем не можете нам помочь. Согласитесь, после того, что случилось, любые доказательства, которые вы представите, будут расцениваться, как месть.

Питер был как в бреду. Он не слышал, о чем еще говорил Тоттенхэм, в голове звучали лишь его последние слова: «Вы теперь ничем не можете нам помочь»… Все кончено. Они списали его со счетов. Под сомнение поставлена не только его репутация, но и политическая карьера. И виноват во всем этом старый лицемер Гладстон, черт бы его побрал!

—  — Итак, наш курс ясен, — подытожил полковник. — Нам известен извращенный вкус премьер-министра и его маниакальная страсть к проституткам, но слежку все же придется прекратить. Исходя из того, что случилось с Сэндборном, можно заключить, что его разведка работает гораздо эффективнее нашей, а значит, мы лишь попусту теряем время и ставим под удар наших людей. Нужно искать новый путь, который, приведет нас к победе.

— Вот-вот, — воодушевленно воскликнул Харрисон. — Нужно действовать более напористо, — он понизил голос. — А что если мы немного подтолкнем Глад стопа к его излюбленному занятию?

— Что вы имеете в виду? — секретарь Дизраэли был явно заинтригован. — Как это мы его «подтолкнем»?

— Можно устроить ему встречу с девицами легкого поведения, целью, которой будет нравоучительная беседа, а закончится она… разнузданной оргией. Уж об этом мы позаботимся, — хихикнул Харрисон. — А в разгар веселья к Гладстону явятся благонамеренные джентльмены с развитым чувством гражданского долга и застанут его на месте преступления. Представьте, господа, как глупо он будет при этом выглядеть.

Заговорщики обменялись взглядами. Улыбающиеся лица и сияющие глаза говорили о том, что предложение Харрисона всем пришлось по вкусу. Что и говорить, отличный план!

Питер не разделял общей радости, ему было как-то не по себе. План Харрисона показался ему подлым. Впрочем, муки совести мучили его недолго.

Вспомнив, как Гладстон сам интриговал против него, Сэндборн отбросил сомнения прочь и вместе со всеми стал обсуждать место и время коварной операции.

Рассказ Розалинды очень тронул отнюдь не каменное сердце Беатрис, но это вовсе не значит, что обе дамы стали закадычными подругами. Война продолжалась, изменилась только техника боя. Она стала более изысканной и утонченной.

Первой атаковала Беатрис. Зная, что Розалинда никогда не встает раньше двенадцати, она в один прекрасный день подняла всю прислугу с первыми лучами солнца якобы для ежегодной весенней уборки. Начали, разумеется, с комнаты Розалинды. Лакеи послушно ворвались в спальню бывшей куртизанки и принялись сворачивать ковры и снимать портьеры. Надо ли говорить, в каком настроении Розалинда спустилась к завтраку?

Ответный удар не заставил себя ждать. В отместку Розалинда взялась до обеда разгуливать в огненно-красном пеньюаре, отчего лицо Беатрис становилось примерно такого же цвета. Они во всем старались досадить друг другу. Розалинда неизменно добавляла бренди в кофе, и за это Беатрис стала приглашать на чай приходского священника, хотя раньше он бывал в Торндайке не чаще двух раз в год. Добряк пастор добросовестно объяснял непонятные места из библии, отчего Розалинда беззастенчиво зевала, а, чтобы еще больше разозлить Беатрис, принималась курить, пуская в потолок кольца едкого дыма.

Так было и в этот день. Увидев, что Розалинда вытащила свою сигару, леди Сэндборн побелела, как полотно, а священник начал лихорадочно прихлебывать свой чай. Габриэлла сидела как на иголках. В конце концов, она не выдержала и выбежала из столовой. Мать поспешила за ней следом. Ни слова не говоря, она потащила упирающуюся девушку в библиотеку и, плотно закрыв за собой дверь, прислушалась.

— Мама, ну как ты можешь так себя вести? — воскликнула Габриэлла. Ее душили боль и негодование.

— Глупышка, это всего лишь игра, — виновато оправдывалась Розалинда.

Габриэлла гневно посмотрела сначала на мать, потом на сигару, которую Розалинда неловко зажала между указательным и средним пальцами.

— Ну не сердись, пожалуйста, мне давно хотелось попробовать, но Август был категорически против того, чтобы я курила, — Розалинда поискала глазами, куда бы деть злополучную сигару, и, заметив на столе хрустальную пепельницу, сунула ее туда.

— Думаю, тебе пора возвращаться домой, — холодно сказала Габриэлла.

— Что? Вернуться домой и оставить тебя в лапах этой медузы Горгоны? Ни за что. Я предприняла этот утомительный переезд не для того, чтобы уехать через несколько дней, — она вскинула голову. — И потом ты нуждаешься в поддержке.

— Ох, мама, — девушка с укоризной посмотрела на нее. — Неужели ты не понимаешь, что только усугубляешь мое положение?

Розалинда вгляделась в лицо дочери и узнала тревожные признаки печали, которые в какой-то степени были результатом ее собственного поведения.

— Ты права, детка, кажется, я опять делаю глупости, а тебе предоставляю право отвечать за последствия, — Розалинда взяла Габриэллу за руку и усадила на кожаную софу. — Момент, ради которого она приехала и которого так страшилась, настал. — Я знаю, Габби, что не была тебе хорошей матерью, но поверь, если бы время можно было повернуть вспять, все пошло бы по-другому. Тогда ты не смогла бы меня ни в чем упрекнуть.

— Ты имеешь в виду связь с герцогом?

— Я имею в виду связь с тобой, — Розалинда вздохнула. — Пойми, я была очень молода и так любила Августа, что совсем потеряла голову. Трудно объяснить, что я испытывала, мне просто хотелось быть рядом с ним, — она погрузилась в воспоминания и сморщилась от боли, которую они причинили. — Я была счастлива, но не замечала ничего вокруг себя. Жизнь текла своим чередом… мимо меня. Это было какое-то наваждение.

Габриэлла смотрела на мать и чувствовала, что это признание далось ей нелегко. Впервые они говорили по душам, и впервые между ними возникло взаимопонимание. Да, да, девушка поняла, что Розалинда хотела ей сказать. В брачную ночь она испытала то же самое: наваждение, страсть, туман в голове и горькая расплата за призрачное удовольствие.

Габриэлла погладила мать по плечу и уткнулась носом ей в щеку. Недостающая частичка ее сердца встала на свое место. Презрение заменила любовь. Теперь они не просто мать и дочь, а две женщины, уважающие друг друга.

— Мне кажется, я поняла тебя, мама.

— Правда? О, Габби, я так надеялась на это, — Розалинда прижала дочь к себе.

— Знаешь, ты родилась чудо какой хорошенькой, и я сразу полюбила тебя, но он… ОН? Боже, как я боялась потерять его. Он был моей жизнью, смыслом моего существования, я буквально молилась на него. Когда ты подросла, я нашла самую лучшую школу. Мне хотелось дать тебе блестящее образование и как можно лучше подготовить к будущему. Я верила в тебя, и регулярные отчеты мадам Маршал радовали меня больше всего на свете. .Розалинда встала и зашагала по комнате, нервно ломая пальцы.

— Если бы ты знала, на какие жертвы мне приходилось идти, чтобы удержать Августа. Я ела только то, что любил он, носила те платья, которые нравились ему, читала выбранные им книги и изучала интересующие его предметы. Я играла в вист и Фараона, потому что ему была нужна компания, и .всегда поддавалась, потому что знала, как угнетает его проигрыш. Верховая езда нагоняла на него скупку, и я никогда не каталась верхом. Я была идеальной любовницей, но… всего лишь любовницей.

Боль, так долго скрываемая, наконец, выплеснулась наружу. Розалинда уже не могла остановиться, и она должна сказать дочери все и сейчас.

— Имели значение только его желания, его потребности, будь он проклят! Да, он заботился обо мне, окружил роскошью, дал мне все, кроме уважения. Фактически я жила в золотой клетке, которую мне не разрешалось покидать, чтобы я, не дай Бог, не запятнала его репутацию. Подлец? И он еще смел говорить о любви, когда на деле я была для него игрушкой..

Беатрис застыла в дверях библиотеки. Проводив пастора, она пришла сюда, чтобы немедленно выставить Розалинду из дома, и невольно подслушала часть ее признания. Судьба этой женщины сложилась иначе, чем ее собственная, и все же у них было так много общего, та же боль и та же потребность в понимании и любви.

— Заклинаю тебя, Габби, не позволяй мужчине взять над тобой верх, — Розалинда опустилась перед дочерью на колени. — Не позволяй Сэндборну посадить тебя в клетку. Ты жена, и тебе не нужно быть рабой его желаний. Ты проживешь жизнь легко и радостно, все будут тебя уважать… — она помолчала. — Ах, если бы я могла хоть как-то помочь тебе, но, к сожалению, я даже не представляю, с чего начать. Видит Бог, мне тяжело произносить эти слова, но почему бы тебе не поучиться у свекрови? Используй ее в качестве примера: уж она-то знает, что такое быть женой.

— Нет!

Они вздрогнули и обернулись. В комнату вошла Беатрис и еще раз повторила:

— Нет.

Габриэлла торопливо вытерла слезы, а Розалинда нахмурилась, гадая, много ли ее противнице удалось услышать. Следующие слова Беатрис ясно дали понять, что слышала она более чем достаточно.

— Ты не должна следовать моему примеру, милая Габби. Да, я жена и жила добродетельной жизнью, но была заперта в клетку точно так же, как и твоя мать, — она задумалась, подыскивая слова, чтобы выразить то, о чем не осмеливалась даже думать. — Мой муж женился на мне, мы провели вместе ночь, а потом… он бросил меня. Да, да, как видишь, история повторяется.

Габриэлла поднялась и смущенно взглянула на свекровь. Как же она раньше не замечала, что в глубине глаз леди Беатрис таится боль поражения. А глаза… Так вот от кого Питер унаследовал этот насыщенный карий цвет!

— Когда-то я была юной дебютанткой, и нет ничего удивительного в том, что красота и обаяние Ройса Сент-Джеймса ослепили меня. Мы поженились, но его сердце мне так и не удалось завоевать, после одной-единственной ночи он отдалился от меня.

Леди Беатрис судорожно вздохнула, подошла ближе и опустилась на софу рядом с Розалиндой.

— На второй день после свадьбы меня со всеми положенными жене графа почестями отправили в деревню, там я прожила почти год. Я старалась, как могла: вела размеренный образ жизни, была уступчива, поддерживала уют в доме. Словом, я была идеальной женой, но и только. У меня не было никаких прав на моего мужа. Граф Сэндборн считал достаточным то, что дал мне свое имя, а я мечтала о большем. Вскоре родился Питер, однако это ничего не изменило в наших отношениях. Я хотела второго ребенка, но… Ройс больше никогда не делил со мной постели, — Беатрис мельком взглянула на Розалинду и, прочитав понимание в ее глазах, вздохнула с видимым облегчением; — Так что, как видите, я тоже была заключена в клетку. Золотую, удушающую клетку, — заключила она.

Глаза Беатрис увлажнились. Она прижала руки к груди и, обращаясь к Габриэлле, умоляюще проговорила:

— Я люблю Питера всем сердцем, но он сын своего отца. Они так похожи, что мне иногда даже жутко становится. Прошу тебя, девочка, не позволяй ему отдаляться. Ради него и ради себя самой не позволяй Питеру сделать с тобой то, что сделал Ройс со мной.

Габриэлла словно приросла к полу. Она смотрела на мать и свекровь, таких разных и таких похожих в своем сожалении о прожитой жизни женщин и чувствовала, что ровным счетом ничего не понимает. Розалинда — идеальная любовница, Беатрис — идеальная жена… и обе они несчастны, как же так? Разве у девушки есть еще какой-то путь, по которому она может пойти, чтобы достигнуть уважения и благополучия?

— Я всегда считала, что женщина может быть либо любовницей, либо женой, — прошептала Габриэлла. — Герцог заявил, что не допустит, чтобы я стала любовницей, а Питер ясно дал понять, что не хочет видеть меня женой. Что же делать? Неужели я никогда не смогу выбирать сама? Неужели всегда кто-то будет решать мою судьбу за меня?

— А что бы ты выбрала, Габби, — тихо спросила Розалинда. — Чего ты хочешь?

Габриэлла отвернулась и уставилась на залитую солнцем лужайку. Ах, если бы этот свет и тепло могли растопить холод, поселившийся в ее сердце. Так чего же она хочет?

Еще месяц назад она с легкостью ответила бы на этот вопрос, когда она хотела выйти замуж и верила, что брак избавит ее от проблем. Она хотела навсегда оградить себя от той боли и разочарования, которые неизменно сопутствуют страсти. А что вышло? Брак с Питером лишил ее последней надежды и с головой окунул в те муки, которых она так тщательно старалась избежать. Исчезла безопасная гавань, и теперь она совершенно беззащитна перед радостями и горестями любви.

Габриэлла закрыла глаза и представила себе Питера. Она вспомнила его взгляд, улыбку, походку и мечтательно проговорила:

— Я хочу, чтобы у меня был муж и любовник в одном лице. Я хочу спать с ним в одной постели и обедать за одним столом. Я хочу, чтобы мы смеялись и печалились вместе, хочу играть с ним в шахматы и не бояться выигрывать, хочу, чтобы мы катались на лошадях, сажали розы и читали друг другу потешки. Хочу, чтобы это был Питер Сент-Джеймс, — она помолчала. — А еще я хочу, чтобы наверху в детской играли наши дети. Я хочу стареть вместе с ним и в шестьдесят лет радоваться тому, что он по-прежнему мой. Мой муж и мой лучший друг.

Беатрис с тоской слушала откровения Габриэллы. Она не верила, что ее искушенный, распущенный и циничный сын сможет стать хорошим мужем для этой девочки. Да что там мужем, Габриэлла ведь хочет видеть в нем еще и друга, а это, учитывая характер Питера, вряд ли возможно, хотя как знать… Малышку Габби Бог тоже характером не обидел.

— Питер — испорченный, упрямый и пресыщенный тип! — сердито заявила Беатрис после недолгой паузы. — Он не выносит ограничений и привык жить так, как ему заблагорассудится. У него нет ни капли совести! — она обреченно махнула рукой и спросила: — Ты уверена, что именно его хочешь видеть своим мужем? В словах свекрови Габриэлла уловила надежду и сразу же ухватилась за эту призрачную пока нить.

— Да, он нужен мне, — твердо ответила девушка. — Хочет Питер того или нет, но он мой муж и, надеюсь, останется им до тех пор, пока смерть не разлучит нас.

— Но хватит ли у тебя сил, чтобы отстоять его?

— Хватит?

— Тогда, умоляю, беги из этой деревни! Иначе он будет наведываться сюда лишь раз в год, доставать тебя из нафталина, проводить под носом у общества и прятать обратно.

— Терпеть не могу запах нафталина, — со смехом, в котором сквозила уверенность, заявила Габриэлла.

— К сожалению, к нему быстро привыкаешь, — заметила Беатрис и продолжила наставления: — Ты должна перейти в решительное наступление. Завтра же поезжай в Лондон и разыщи Питера. Правда, там он чувствует себя как рыба в воде, так что тебе будет нелегко.

— Быть «соломенной вдовой» тоже не легко. Жить вдали от мужчины, которого любишь, что может быть хуже?

Беатрис внимательно посмотрела на невестку. Слова Габриэллы заставили ее задуматься.

— Видишь ли, девочка, лондонские аристократы падки на сенсации, а мой сын не раз давал им пищу для сплетен. Тебе понадобится поддержка, и я помогу тебе. Помогу, потому что хочу, чтобы вы оба были счастливы, а ты, я верю, сделаешь Питера счастливым. Я помогу тебе, потому что уже очень давно хочу внуков. Я сделаю все, что в моих силах. Габриэлла непонимающе посмотрела на леди Беатрис. Не ослышалась ли она? Неужели мать Питера и в самом деле предлагает ей помощь?

— Я вас правильно поняла? — робко спросила девушка. — Вы хотите, чтобы наша жизнь с Питером наладилась?

Беатрис кивнула. Ох, как тяжело дались ей последующие слова, но она, отбросив ложный стыд, все же произнесла их.

— Я слишком крепко и слишком долго держала своего мальчика в ежовых рукавицах. И пусть он никогда не простит меня, я могу хотя бы попытаться вернуть его уважение. Попытаться дать ему ту семью, которой у него никогда не было, — она стиснула руку Габриэллы. — Будь ему хорошей женой, девочка, и ты получить то, чего заслуживает хорошая жена.

Габриэлла признательно улыбнулась ей и почувствовала, как на глаза наворачиваются предательские слезы.

— И я тоже помогу тебе, моя Габби, — разрушила их идиллию Розалинда. — О, ты еще не знаешь, на что способна твоя мать.

— Чем же вы сможете ей помочь? — снисходительно глядя на нее, спросила Беатрис, — Что вы знаете о лондонском высшем свете?

— К счастью, ничего! — колко парировала Розалинда. — Зато я многое знаю о мужчинах и способах их обольщения. Вы не можете не согласиться с тем, что обольщение — это именно то, что нужно Габриэлле, если уж она вбила себе в голову мысль вернуть вашего похотливого пройдоху сына, — с лукавой улыбкой она повернулась к дочери. — Нет способа быстрее преодолеть защитные барьеры, чем пробудить в мужчине желание. Ты должна постоянно мелькать у него перед глазами чувственная, страстная и влюбленная.

— Какой ужас! — воскликнула Беатрис.

— Ну, почему же ужас, — с улыбкой заметила Розалинда. — Это страсть, а страсть, насколько мне известно, является неотъемлемой частью жизни графа Сэндборна. Так что если хочешь жить с этим мужчиной, — вновь обратилась она к Габриэлле, — используй то, чем наградил тебя Господь. Заставь своего мужа позабыть обо всем на свете. Сделай так, чтобы кровь забурлила у него в жилах, и тогда очень скоро он приползет к тебе на коленях. Это говорю я, Розалинда Леко!

Габриэллу не нужно было долго убеждать: она знала, что это правда. Ведь в их первую и единственную ночь Питер, несмотря на свой гнев и недоверие, все-таки хотел ее.

Затем Габриэллу вдруг осенило: раз она хочет, чтобы Питер был ей не только мужем, но и любовником, значит ей необходимо овладеть искусством любви. Впервые за последние несколько недель она почувствовала под ногами твердую почву. Теперь она знает, какой путь следует выбрать! Боже, какой же она была наивной и глупенькой, когда думала, что существует лишь две дороги: замужество и разврат. Кто сказал, что порядочная женщина должна отказаться от страсти? Кто это выдумал, что наслаждение порочно?

Пришло время решать самой, и Габриэлла решалась! Она посмотрела на своих наставниц, одна из которых — столп общества, а другая — вершина полусвета, и поняла, что их ошибки рождают для нее новые возможности. О, при такой поддержке у Питера не останется ни единого шанса!

Глава 18

Сгущались сумерки. Питер, злой, как цепной пес, брел по улицам Лондона. Весь день он сегодня провел на заседании консервативной партии в клубе «Карлтон». Слушая, как холеричные лорды и толстобокие землевладельцы на все лады честят Гладстона, он сначала зевал, но потом апатия переросла в раздражение. Ну, сколько можно говорить одно И то же? Совсем некстати Питеру вспомнились слова Габриэллы о том, что аристократы имеют обыкновение судить по внешнему виду. При чем здесь это?

Как ни старался Питер выбросить Габриэллу из головы, мысли о жене не покидали его. Ее облик странным образом переплелся с обликом Гладстона. А может быть, она права, и все нападки па премьер-министра и яйца выеденного не стоят? В конце концов, меры, которые предлагают консерваторы, не слишком-то отличаются от политики либералов.

Подойдя к своему особняку на Парк-лейн, Питер почувствовал, что смертельно устал. Распри, возникшие в «Карлтоне», вымотали его до предела, а тут еще эти дурацкие воспоминания… Все к черту! Сейчас ему нужна горячая ванна, потом бокал бренди и хорошая сигара. Питер ускорил шаг и минуты через три уже входил в холл. Не успел он закрыть за собой дверь, как перед ним возник Парнелл.

— Что это значит? — недовольно спросил Питер, указывая на гору багажа возле пианино.

— Я пытался связаться с вами, ваша светлость, но никто не знал, где находитесь, — зачастил дворецкий. — Они приехали днем, без предупреждения. Клянусь, я ничего не знал.

— Они?

Питер бросил взгляд на саквояжи и чемоданы, которые показались ему смутно знакомыми.

— Вернулась ваша мать, сэр, и молодая леди Сэндборн. С ними приехала еще та, другая женщина, по-моему, мать вашей жены. Они настаивали, чтобы я отнес вещи новой хозяйки в вашу комнату, но, не зная вашего желания, милорд, я пока оставил их здесь.

Питер тихо застонал. Ну, чем же он так прогневил Бога? Почему Беатрис никак не хочет оставить его в покое? Внезапно он осознал, что Парнелл говорил о какой-то молодой хозяйке, и «той, другой женщине». Неужели Габриэлла здесь?

— Ты говоришь, вместе с моей матерью приехала и молодая леди Сэндборн? Габриэлла?

Дворецкий молча кивнул в сторону гостиной, На ватных ногах Питер пошел туда. Габриэлла. Здесь.

Беатрис сидела в кресле с неизменным вязанием в руках, а напротив нее на низеньком диванчике расположилась Розалинда Леко. Его педантичная мать и скандально известная теща мирно сидят в гостиной! На мгновение Питер лишился дара речи.

— Боже милостивый! — наконец выдавил он.

Розалинда отвлеклась от романа, который читала, Беатрис бросила считать петли, и обе женщины уставились на него. Первой подала голос леди Сэндборн-старшая:

— Полюбуйся, милая Розалинда, мой сын в своем репертуаре, — сказала она, царственно поднимаясь и подходя к Питеру. — Что же ты не приветствуешь свою семью, Питер Сент-Джеймс?

— Семью? — в замешательстве переспросил он, переводя взгляд с Розалинды на мать.

— Ну, разумеется, семью, дорогой граф. Я оставила герцога и сейчас просто физически не могу оставаться в своем доме, — пояснила Розалинда. — Ваша мать и жена были так любезны, что предложили мне пожить у них, пока я не решу, что делать дальше.

Питер оторопел. Сказанные Розалиндой слова казались ему глупейшей шуткой. Неужели она и вправду рассталась с Карлайлзом? Но даже если это и так, то почему мать и жена пригласили ее?

Мать и жена. Беатрис стояла прямо перед ним, а где же Габриэлла? Питер окинул взглядом комнату и увидел ее на кушетке возле окна. Девушка была одета в платье с облегающим лифом из барвинково-голубого муара. Простота покроя лишь подчеркивала соблазнительные изгибы ее фигуры, а цвет усиливал голубизну глаз. Волосы, собранные в свободный узел на затылке, оставляли шею открытой, и от этого Габриэлла выглядела еще моложе. Она была так красива и так желанна, словно вышла из его лихорадочных снов.

— Почему ты не в Торндайке? — раздраженно спросил Питер. Габриэлла взглянула на своих союзниц и промямлила:

— Я… мы… хотели сделать в Лондоне кое-какие покупки.

— Покупки, говоришь?

Питер чуть не поперхнулся этим словом. Ну, конечно, извечная женская уловка? Да только он на нее больше не попадется, хватит! Уж что-что, а заговор ему не составит труда распознать, тем более, когда в нем участвуют дилетанты.

Женщины молчали, Питер тоже не произносил ни слова. Он смотрел то на мать, то на жену, то на тещу и все яснее понимал, что они сговорились. Они захватили его дом и теперь намерены заманить в ловушку. Они хотят распоряжаться его жизнью, хотят превратить его в бессловесного раба, подкаблучника… Не бывать этому! Необходимо показать им, кто хозяин положения, иначе он обречен. Питер повернулся, распахнул двери и гаркнул:

— Парнелл!

— Да, ваша светлость.

Судя по скорости, с какой дворецкий явился на зов хозяина, он крутился где-то неподалеку.

— Скажи Джеку, чтобы немедленно подавал карету, — приказал Питер и взглянул на Габриэллу. — Видимо, в первый раз я недостаточно ясно выразился, поэтому повторяю: отныне твоим домом будет Торндайк, — отчетливо выговаривая каждое слово, сказал он. — Возьми накидку и перчатки, ты сегодня же возвращаешься в поместье.

Габриэлла отрицательно качнула головой, тогда Питер подскочил к ней и схватил за запястье.

— Значит, подчиняться по-хорошему ты не хочешь? — прошипел он.

— Я никуда не поеду, — твердо ответила Габриэлла, на всякий случай, вонзая каблуки в густой ворс ковра.

— Ты поедешь!

— Ни за что!

Они сверлили друг друга глазами, и каждый из них был решительно настроен стоять на своем. Матери безмолвно наблюдали эту сцену, не решаясь даже переглянуться. После продолжительной паузы Габриэлла, уже мягче, предложила:

— Я поеду в Торндайк только вместе с тобой.

— Прекрасно, — не замедлил откликнуться Питер. — Одевайся, я сейчас же отвезу тебя. Он потянул ее за руку, но она не сдвинулась с места, благодаря вовремя принятым мерам предосторожности.

— Проклятье, Габриэлла, ты ведь знаешь, что если понадобится, я понесу тебя на руках?

— Неси.

Она опустилась на колени и, кокетливо подогнув турнюр, легла на пол.

— Ты, кажется, собирался нести меня на руках, так что же ты медлишь? Неси, я полностью в твоей власти.

— И понесу! — рявкнул Питер, присел и попытался обхватить ее за талию.

Габриэлла удивленно вскрикнула. Она явно не ожидала, что он выполнит свою угрозу. В конце концов, ему удалось ее приподнять, и Габриэлла тут же этим воспользовалась. Она нежно обняла Питера за шею и прижалась к нему всем телом. Пошатываясь и тяжело дыша, он вдыхал ее запах. Розы… Какого дьявола она всегда пахнет розами?

Затаив дыхание, Питер зашагал к парадной двери и, только дойдя до нее, понял, что, подхватив жену на руки, совершил большую тактическую ошибку.

Ведь теперь ему придется ждать, пока вернется Парнелл и выпустит его наружу, и еще неизвестно, сколько он прождет Джека с каретой.

Габриэлла была предательски легкой, и он чувствовал, как напрягаются его мышцы, когда она теснее прижимается к нему. Тело вдруг стало горячим, а на лбу выступили бисеринки пота. Не в силах больше сдерживаться, он вдохнул полной грудью, и его немедленно окутал аромат ее духов. Питер понял, что еще несколько минут, и они никуда не поедут. Он беспомощно огляделся по сторонам и пробормотал:

— Куда, черт побери, запропастился Парнелл? Габриэлла заметила, что он слабеет, склонила голову ему на плечо и зашептала в самое ухо:

— А тебе не кажется, что несправедливо отправлять меня в ссылку? Я ни в чем не виновата. К тому же нам надо кое-что решить.

— Нам нечего решать, — угрюмо процедил он.

— Ты не прав, очень даже есть что, — дразня дыханием его щеку, сказала она. — Впрочем, мы можем обсудить это в карете по дороге в Торндайк.

Ее вкрадчивый голос заставил его задрожать. Намек был слишком прозрачен, чтобы не понять его.

Наконец, явился Парнелл и, заметив хозяина в столь бедственном положении, кинулся открывать дверь. Питер вышел на крыльцо и с облегчением вздохнул: похоже, пытка скоро кончится. Но не тут-то было. Оказавшись на улице, Габриэлла прильнула к нему, и сквозь тонкую ткань Питер почувствовал волнующее прикосновение ее груди.

Несколько часов наедине с ней… в темной карете, несущейся по освещенной луной дороге… Намеренная податливость ее тела обещала горячий отклик, а ее губы так и манили к поцелую. Питера бросило в жар, он ощутил, как им овладевает желание.

В сумрачном свете он заглянул в ее сияющие глаза, и его охватила паника. События определенно ускользали из-под контроля. Нужно срочно на что-то решаться!

— Ты не проведешь меня, Габриэлла, — вдруг заявил он, резко отстраняя ее. — Я вижу твою игру, так что не надейся снова заманить меня в ловушку, все равно у тебя ничего не выйдет. С этими словами он втащил жену обратно в дом и усадил на чемодан.

— Давай… распаковывай вещи, занимай какие .угодно апартаменты, вешай ситцевые занавески и раскладывай повсюду кружевные салфеточки. Если тебе угодно, можешь даже выкрасить окна в розовый цвет, мне плевать!

Питер подошел к дверям столовой, откуда пугливо выглядывал Парнелл, и громко, чтобы слышала Габриэлла, сказал:

— С этого дня я переселяюсь в «Кларендон». Пусть кто-нибудь из лакеев завтра перенесет туда мою одежду и бритвенные принадлежности.

Отдав еще несколько приказаний, Питер, не глядя на жену, продефилировал мимо и скрылся в ночи. Сиротливо сидя на чемодане, Габриэлла не знала радоваться ей своей победе или огорчаться. Да и победа ли это вообще? Несомненно одно — он по-прежнему хочет ее, а это уже хорошо. Все-таки Розалинда была права: обольщение — великая вещь и великое искусство, но как же многому ей еще следует научиться…

Торопливые шаги заставили ее вздрогнуть и поднять глаза. Заинтересованные стороны были тут как тут.

— Что случилось? — запыхавшись, спросила Беатрис.

— Питер рекомендовал мне покрасить окна в розовый цвет и повесить ситцевые занавески, — довольно улыбаясь, ответила Габриэлла. — Можно также разложить кругом вязаные салфетки.

— Какие окна? Какой ситец? — сердито воскликнула Розалинда. — Он что, рехнулся? Держа тебя на руках, он думал лишь об обустройстве дома? Святители небесные, выручайте! Оказывается, граф гораздо больше похож на свою мать, чем я думала.

Невероятно, но факт: Беатрис пропустила колкость Розалинды мимо ушей. В данный момент ее занимали совсем другие проблемы.

— Значит, он уступил тебе дом? — задумчиво проговорила она. — Прекрасно! Нашим следующим шагом будет упрочение твоего положения в обществе. Все должны знать, что ты графиня Сэндборн, законная жена Питера Сент-Джеймса.

— Чушь! — отмахнулась Розалинда. — Габби должна делать шаги совсем в другом направлении.

— Но в первую очередь ей нужно обеспечить свое надлежащее место в высшем свете.

— В первую очередь ей нужно обеспечить себе место в его постели, — не унималась Розалинда. Обе дамы готовы были наброситься друг на друга. Похоже перемирию, которое они по молчаливому соглашению соблюдали со дня отбытия из Торндайка, пришел конец.

— Мама! Леди Беатрис! — протиснулась между ними Габриэлла, предупреждая неминуемую схватку. — Не ссорьтесь, прошу вас. Мы ведь можем действовать в обоих направлениях.

Габриэлла, как всегда, оказалась на высоте. С ее словами трудно было не согласиться, все же это нимало не способствовало примирению воинственно настроенных леди.

— Она будет спать с ним не позже, чем через неделю, — пообещала Розалинда, бросая вызов сопернице.

— Она будет рядом с ним в обществе раньше, чем через неделю, — клятвенно заверила Беатрис.

Они с изысканной вежливостью пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись по своим комнатам: одна — планирующая сделать Габриэллу хорошей женой, другая — лелеющая мечту видеть ее идеальною любовницей.

Так был разработан план мощной двусторонней атаки, который неминуемо должен был привести Габриэллу к супружескому счастью.

В эту ночь ни Розалинда, ни Беатрис не сомкнули глаз. Каждая была уверена, что именно ее стратегия окажется наиболее действенной и поможет загнать упирающегося мужа «под каблук».

Утром инициативу захватила Беатрис, она предложила Габриэлле отправиться в салон дамского платья, расположенный на Риджен-стрит. Девушка было запротестовала, упирая на то, что ей совсем не нужна новая одежда, но Беатрис лишь снисходительно закатила глаза.

— Не смеши меня, дорогая… разумеется, тебе нужна новая одежда. Как ни печально это сознавать, но твой гардероб неадекватен роли замужней женщины. К тому же тебе нужны социальные контакты и связи, а где же их заводить, как не у хорошей модистка?

— С этим трудйо было спорить, и они отправились на Риджен-стрит;

Салон был устроен скорее как гостиная, чем как магазин, и три часа, проведенные в нем, пролетели словно один миг. После того как были сняты мерки миловидная горничная предложила дамам прохладительные напитки, и Габриэлла, которой вовсе не хотелось ни пить, ни есть, под бдительным оком Беатрис вынуждена была согласиться. Дело в том, что девушка немного побаивалась въедливую модистку, но еще больший ужас ей внушали две другие дамы, которые тоже приехали заказать себе платья. Это были леди Сесилия Мортон и Оливия Тайлер-Беннингхоф. Надо ли говорить о том, что во время беседы они не спускали с Габриэллы настороженных глаз?

В последнюю неделю на всех лондонских приемах говорили только о скоропалительной женитьбе графа Сэндборна на никому не известней женщине сомнительного происхождения. Не удивительно, что молодые дамы были заинтригованы. Леди Беатрис, которая знала нравы высшего света куда лучше Габриэллы, тоже пришлось пережить немало неприятных минут. Уж она-то знала, что скрывается за ласковыми улыбками и сердечными поздравлениями великосветских львиц. К чести ее надо заметить, что, представляя свою невестку, она ясно дала понять, что довольна выбором непутевого сына и о лучшей партии не мечтала. Такая прямота и откровенность, не свойственная лондонской аристократии, еще больше удивили леди Сесилию и леди Оливию. Возникла неловкая пауза, заполнить которую поспешила Сесилия:

— Я так рада, что Питер Сент-Джеймс принял мое приглашение на благотворительный бал, — сказала она. — Мне не терпится представить Габриэллу своим гостям. Уверена, дорогая, ваше появление на празднике произведет настоящий фурор.

Беатрис подозрительно посмотрела на леди Мортон. О благотворительном бале и том, что Питер принял ее приглашение, она слышала впервые. Нимало не смутившись, Беатрис спокойно заметила:

— Спасибо, милая Сесилия. Ваши вечера, несомненно, являются лучшим украшением сезона, и мы с Габриэллой с радостью принимаем ваше предложение, — она адресовала невестке выразительный взгляд и добавила: — Правда, а последнее время мы были так заняты переездом, что, боюсь, не сумели должным образом подготовиться к балу. Поверите ли, у Габби нет ни одного нового платья. Остается надеяться только на то, что модистка поторопится с заказом.

Самообладание и выдержка Беатрис потрясли Габриэллу. Да, у такой свекрови есть чему поучиться.

Когда они сели в карету, девушка робко спросила:

— Мы в самом деле пойдем на этот вечер?

— Ну, разумеется. И время выбрано очень удачно. К тому же дом леди Мортон — лучшее место, чтобы дебютировать в обществе. Не забывай, ведь там будет Питер.

Габриэлла нахмурилась.

— А вы уверены, что он тоже придет? Может быть, его согласие было лишь отговоркой?

— Поверь мне, девочка моя, он придет, — улыбнулась Беатрис. — Уж об этом можешь не беспокоиться. Питер очень интересуется политикой, а ежегодный благотворительный бал Сесилии, как правило, посещают все сильные мира сего. Он не сможет пройти мимо такого события.

Вернувшись на Парк-лейн, Габриэлла изумленно застыла в дверях. В гостиной, наполненной ароматом дорогих французских духов, восседали Ариадна, Женевьева и Клементина.

— Кто эти женщины? — возмутилась Беатрис, достаточно было взглянуть на их яркие платья и вычурные шляпки, чтобы понять, что эти дамы отнюдь не принадлежат к лондонской аристократии. — Что они делают в моем доме, хотела бы я знать?

— Это мои подруги, но сейчас они выступают в роли, так сказать, «любовных экспертов», — невозмутимо ответила Розалинда. — Правда они уже некоторое время как отошли от дел, но у них троих в общей сложности шестьдесят лет амурного опыта.

Беатрис ухватилась за спинку ближайшего стула. Боже милостивый, что происходит? Не хватало еще, чтобы она, графиня Сент-Джеймс, принимала у себя распутных женщин? А ведь очень может быть, что одна из них когда-то была любовницей ее мужа.

Лишь после того как Женевьева, Ариадна и Клементина клятвенно заверили ее, что никогда даже не были знакомы с графом Сэндборном, Беатрис Немного успокоилась. Она извинилась и удалилась в свои апартаменты, оставив Габриэллу в руках многоопытных куртизанок.

Как только дверь за леди Беатрис захлопнулась, вся троица бросилась обнимать пунцовую от смущения девушку.

— Розалинда рассказала нам о твоем, как бы это выразиться, затруднительном положении, — расстроено закудахтала Женевьева.

— Какое безобразие! — вставила Клементина, ободряюще похлопывая ее по плечу.

— Не волнуйся, девочка, — заверила Ариадна. — Мы сумеем его приручить. Вот увидишь, скоро он станет как шелковый.

Не обращая внимания на возражения Габриэллы, дамы под предводительством Розалинды потащили упирающуюся девушку наверх, в комнату Питера. Чтобы выработать четкий план, надо было изучить обстановку на месте. Ни для кого не секрет, что даже цвет обоев может многое рассказать о характере человека.

Осмотр спальни занял довольно много времени, после чего были сделаны следующие выводы:

Питер Сент-Джеймс — мужчина независимый, но любит замысловатую роскошь. Об этом поведали ковры ручной работы и покрывала с витиеватым орнаментом. Глядя на картины и египетские безделушки, можно было предположить, что он отдает предпочтение экзотике и не лишен художественного вкуса.

Убедившись, что не упущена ни одна мелочь, Розалинда усадила дочь на диван и приступила к разъяснениям:

— Походка, речь, смех, все, что делает женщина, вплоть до того, как она сморкается, может быть превращено в акт обольщения, — начала она.

— Верно гласит старинная поговорка: «Мужчина любит глазами», — вмешалась Женевьева. — Что может быть красноречивее выразительного взгляда? Вот с этого и начни: смотри только на него и думай только о нем. Хорошо также в это время приговаривать про себя: — «Я люблю тебя, приди ко мне». Уверяю, эффект поразительный.

Они усадили Габриэллу перед зеркалом и велели потренироваться. Она покраснела и попыталась уклониться, но, в конце концов, решила попробовать. Женевьева сама продемонстрировала, КАК это должно выглядеть. Габриэлла восхищенно наблюдала за тем, как маленькая, невзрачная женщина превращается в женщину-вамп. И все это при помощи одного лишь взгляда!

К сожалению, у нее самой ничего не получилось, вместо призывного взгляда выходил какой-то близорукий прищур. Женщины тоскливо посмотрели друг на друга. Что ж, придется попробовать что-то другое.

— Каждое твое движение должно быть предназначено для одного конкретного мужчины, — приступила Клементина. — Каждый твой жест должен говорить, что это для него и только для него.

С этими словами она уронила платочек и наклонилась над ним с такой пленительной грацией, что в нее просто нельзя было не влюбиться. Затем Клементина прошлась по комнате, шурша шелковыми юбками и слегка покачивая бедрами. Несмотря на возраст, она выглядела весьма соблазнительно. Габриэлла была поражена произошедшей в ней переменой.

Под руководством Клементины девушка тоже прохаживалась, садилась, обмахивалась веером, но все это было жалким подобием того, что могла предложить женщина, имеющая сексуальный опыт. В конце концов, было решено, что тонкая талия и хорошо сидящее платье с лихвою компенсируют все недочеты. Следующей слово взяла Ариадна:

— Даже твоя речь должна приобрести новый оттенок. Старайся говорить так, словно в твоих замечаниях заключен особый важный смысл. Вот например: «Большинству людей нравится ясная погода, но я нахожу дождь восхитительным, не правда ли, ваша светлость?» Или вот еще: — «Я обожаю спаржу, когда она хорошо приготовлена, горячая и нежная». Понимаешь меня? Интонация, с которою ты произносишь каждую фразу, плюс взмах ресницами и тихий вздох сделают из обычного предложения двусмысленное. Поверь мне, ничто так не возбуждает, как двусмысленный намек, — Ариадна помолчала, затем продолжила: — Важно не только, ЧТО сказать, но и КАК сказать. Старайся использовать красочные описания, это пробуждает чувственность. Если тебе удастся это сделать, считай; ты на полпути к победе.

Габриэлла согласилась попробовать и, запинаясь, сказала:

— Какой приятный… освежающий дождь. Ариадна поморщилась, и девушка сделала еще одну попытку:

— Обожаю, м-м, сочную, свежую баранью ножку. Клементина поперхнулась смешком.

— Ты бы еще сказала, что без ума от пухлой клубники, — выдавила она.

Женщины расхохотались.

Розалинда промокнула глаза платочком, подошла к дочери и обняла ее за талию.

— Видишь ли, дорогая, мужчины падки на лесть, но если ты сразу объявишь ему, что хочешь его, в этом не будет вызова. Будь осторожна, Габби. Ты должна избегать очевидного.

— Не забывай о том, что Сэндборну хорошо знакомы женские уловки, — заметила Женевьева. — Хотя вряд ли он устоит перед соблазном поиграть с тобой.

— Самое главное вывести его из равновесия, — добавила Клементина. — Постоянно держи его в напряжении, пусть гадает, манишь ты его или просто улыбаешься, сражаешься или готова сдаться.

После этого перешли к «прикосновениям» случайным и намеренным. Сначала определили наиболее удобные для эротических контактов места. Все согласились с Клементиной, что лучшим является карета и, может быть, еще подоконник. Но карета все-таки предпочтительней.

— В несущейся по дороге карете есть нечто такое, что будит в мужчине зверя, — заявила Женевьева. — Вы сидите рядом, ты медленно снимаешь перчатки и как бы невзначай касаешься его руки. Поверь, не пройдет и пяти минут, как твои юбки будут зад — . раны, ну итак далее.

До Габриэллы не сразу дошел смысл сказанного, но когда она поняла, что скрывается за словами «и так далее», щеки ее покрылись красными пятнами.

— Думаю, мне не помешает глоток свежего воздуха, — пробормотала она. — А вы пока спускайтесь в столовую, я попрошу Парнелла приготовить чай.

Она стремглав вылетела из спальни, Розалинда посмотрела ей вслед, вздохнула и; обернувшись к своим товаркам, сказала:

— Нам эта наука далась намного легче. По крайней мере, всегда было на ком поупражняться.

Беатрис в столовую не спустилась, и женщины даже за чаем не оставляли Габриэллу в покое. Снова и снова они заставляли ее повторять бессмысленные фразы с особой интонацией, кокетливо поводить плечами и тому подобное. Не выдержав, девушка взмолилась:

— Давайте на время прекратим тренировки, я больше не выдержу! Я знаю, что вы желаете мне добра, но для одного дня, пожалуй, достаточно.

— Не глупи, Габби, — фыркнула Розалинда. — У тебя все получится, и вскоре ты сможешь управляться с мужчинами не хуже любой из нас.

— О, мама, я совсем не это имела в виду. Просто я не знаю, когда увижусь с Питером. И даже если это будет сегодня вечером, еще неизвестно, посмотрит ли он на меня.

Розалинда нахмурилась и задумчиво забарабанила пальцами по столу.

— А ведь верно. Кто знает, что царит в голове у этого сумасброда. Возможно, нам нужно действовать более прямолинейно. Надо как-то привлечь внимание Сэндборна, разбудить его страсть.

— Габриэлле следует самой проявить инициативу, — воодушевилась Клементина. — Этакий возвышенно-романтический пинок прямо в его упрямую задницу. .

— Да-да, , — согласилась Ариадна. — Габриэлла должна совершить нечто необычное, смелое и провокационное, — она погрузилась в раздумье. — Постойте! Кажется, я придумала! Когда-то мне самой хотелось это осуществить, но Джеральд умер так рано… — она обвела взглядом комнату. — Это…

Габриэлла приготовилась к самому худшему и была несколько разочарована. В словах Ариадны не было ничего шокирующего.

— Цезарь и Клеопатра!

Последовало недоуменное молчание. Ариадна презрительно усмехнулась.

— Невежды! Всему миру известна история их любви, и на сей раз роль Клеопатры сыграет Габриэлла. Насколько я помню, эксцентричная царица приказала завернуть себя в ковер и отнести в покои цезаря в качестве подарка. Умная женщина обошлась без путаной дипломатии и оказалась прямиком в постели любимого мужчины. О, это была одна из самых великолепных любовных авантюр всех времен и народов.

Ариадна победоносно посмотрела на подруг, и перечислила преимущества по пальцам:

— Во-первых, Габби его удивит, во-вторых, озадачит и, наконец, обольстит. Ну, как вам план?

— Блестяще! — воскликнула Розалинда, загораясь идеей. — Пусть он укрылся в этом чертовом отеле, Габби все равно сумеет до него добраться. Ее тайно доставят туда, и очень скоро уже не она, а Сэндборн будет у ее ног.

— Вы только представьте себе выражение его лица, когда он увидит Габриэллу в восхитительном дезабилье? — расхохоталась Женевьева.

— Да он набросится на нее как голодный волк на овечку, — прокудахтала Клементина.

Габриэлла с тихой паникой выслушала то, что ей предстоит сделать. Предчувствие все-таки не обмануло: план Ариадны, действительно, оказался ужасен.

— Но, когда я буду в гостинице, что я ему скажу? — запротестовала она. — Может быть, вы придумаете что-то другое, не такое экстравагантное?

Женщины обменялись взглядами.

— Ты скажешь ему все, что наболело у тебя на душе, — снисходительно пояснила Розалинда. — А дальше действуй по обстоятельствам.

— Не скрывай своих чувств, детка.

— В любом случае он будет знать, что ты любишь и хочешь его, — заметила Ариадна. — Что бы ни случилось потом, воспоминание о твоей страсти будет преследовать графа всю жизнь.

Габриэлле пришлось согласиться, что план выглядит безупречно. Питеру и в самом деле трудновато будет избавиться от нее, а значит, он ее хотя бы выслушает. Как знать, а вдруг после их разговора он решит вернуться домой, и они заживут как любящие друг друга супруги.

— Хорошо! — твердо сказала она. — Я сделаю это.

Глава 19

Благотворительность меньше всего интересовала Питера, и на бал леди Мортон он пришел, чтобы встретиться со сторонниками силовой политики и обсудить кое-какие вопросы. Кроме того, за последнее время его репутация сильно пошатнулась, так что показаться в обществе было просто необходимо, хотя бы для того, чтобы опровергнуть досужие домыслы и положить конец сплетням.

Питер Сент-Джеймс легко взбежал по ступенькам особняка на Гросвенор-сквер и подал свою визитную карточку одетому в расшитую золотом ливрею слуге. Ожидая, пока лакей объявит его имя, он огляделся и с удовлетворением отметил, что Сесилию почтили своим визитом лорд Калверт, доктор Ричард Эпперли, сэр Уильям Хартшон и даже степенная и влиятельная маркиза Куинзберри. Эти люди могли оказаться ему полезными, и Питер надеялся, что так и будет.

Леди Мортон сама вышла ему навстречу и сердечно приветствовала «дорогого графа». Питер знал, чего стоит ее показная любезность, а потому не особенно прислушивался. Каково же было его удивление, когда Сесилия вдруг спросила:

— Разве ваша жена не с вами? — она заглянула ему за плечо. — Мы, знаете ли, встречались три дня назад у модистки, — в глазах у молодой женщины забегали лукавые искорки, она схватила Питера за руку и заговорщицки прошептала: — Мне не терпится представить ее гостям. Уверена, ваша чаровница Габриэлла произведет настоящий фурор.

Питер ошеломленно уставился на леди Мортон. Она встречалась с Габриэллой? Что же та ей наговорила, если Сесилия думает, что они приедут вместе? Нехорошее предчувствие сдавило ему Грудь. Ох, без Беатрис тут явно не обошлось. С трудом выдавив улыбку, Питер ответил:

— Я приехал прямо с деловой встречи. Моя жена, видимо, будет чуть позже.

— А-а, — протянула Сесилия. — Ну что ж, пока ее нет, я сама буду вас развлекать. Вы, конечно, знакомы с большинством моих гостей, но есть и новенькие. Пойдемте, я вас представлю.

В полном замешательстве Питер провел хозяйку через огромный холл в гостиную, рассеянно раскланиваясь с теми людьми, на которых еще пять минут назад надеялся произвести самое выгодное3 впечатление. Габриэлла будет на балу! Интересно, что она затеяла на этот раз? — Хочет окончательно погубить его? Итак, уже все судачат об их скандальном браке и выражают желание познакомиться с графиней Сэндборн. Боже, что же будет, когда Габриэлла приедет?!

Наконец, леди Мортон отпустила Питера и вернулась к своим обязанностям. Питер вздохнул с плохо скрываемым облегчением и удрал из гостиной в оранжерею. Там, как назло, было полно гостей, внимание которых привлек какой-то редкий цветок, и ему пришлось ретироваться в музыкальную комнату. Но и, здесь Питер то и дело ловил на себе любопытные взгляды и уже хотел было вернуться в гостиную, но тут лакей громко объявил: — Леди Сент-Джеймс и графиня Сэндборн!

Питер тихо застонал и поспешил в холл. Габриэлла и Беатрис обменивались любезностями с хозяйкой дома, причем Габриэлла вела себя так, будто всю жизнь только то и делала, что посещала благотворительные вечера.

Когда Сесилия отошла к другим гостям, Питер смог увидеть свою жену во всем блеске, а, увидев, оцепенел. На Габриэлле было платье из роскошного муара изумрудного цвета, глубокое декольте обрамлял бархат, а шифоновая юбка была задрапирована сзади в замысловатый турнюр, украшенный белыми камелиями из шелка. Три камелии, но только живые, лежали на плече, соперничая белизною с нежной кожей. Искусно уложенную прическу венчали те же цветы. Питер поймал себя на мысли, что мечтает вдохнуть их аромат, и с проклятиями подавил предательскую реакцию. Чертыхаясь и призывая громы и молнии на головы всех женщин на свете, он пошел к жене. Похоже, сегодня вечером ему не придется скучать.

Габриэлла чувствовала себя едва ли не хуже, чем Питер, во рту у нее пересохло, а руки под длинными лайковыми перчатками заледенели. Услышав от леди Мортон, что Питер уже здесь, она с трудом выдавила кривую улыбку и если бы не поддержка Беатрис, вообще грохнулась бы в обморок. К счастью, уроки мадам Маршан не пропали даром, и вскоре Габриэлле удалось совладать с собой настолько, что она смогла выделить из мелькающего шелка человеческие лица и даже ответить уже вполне нормально и даже обворожительной улыбкой на пару-тройку комплиментов. Впрочем, так продолжалось недолго. Стоило девушке заметить Питера, идущего к ним через холл, как сердце ее вновь затрепетало, а по телу пробежала нервная дрожь. В облегающем черном фраке, атласном жилете и с франтовато повязанным галстуком Питер, несомненно, был самым красивым из присутствующих на балу мужчин. Все дамы оборачивались ему вслед, но его глаза были прикованы к ней. К той, которую он назвал своей женой, меньше месяца тому назад.

Она протянула ему руку для поцелуя, но он грубо схватил ее за локоть, коротко кивнул матери и потащил Габриэллу в оранжерею. Гости, вдоволь налюбовавшись экзотическим цветком, разошлись, и им удалось уединиться под сенью гигантских папоротников.

— Какого дьявола ты здесь делаешь? — прошипел Питер.

— Пришла потанцевать и завести новые знакомства, — невозмутимо ответила Габриэлла.

— Черта с два! Ты сейчас же извинишься перед Сесилией и сошлешься на то, что у тебя разболелась голова, ясно? Я отвезу тебя домой, — он так стиснул ее руку, словно готов был силой вытащить из этого гостеприимного дома.

— У меня не болит голова, — заявила она яростным шепотом. — И я сейчас пойду в столовую, а отнюдь не домой!

Габриэлла вырвалась и, сердито пнув ногой длинный шлейф своего платья, направилась к дверям. Только обеденный звонок помешал Питеру броситься за ней. Делать нечего, пришлось подчиниться условностям, которые он в глубине души так презирал. Оставалось только надеяться на то, что во время обеда Габриэлла не сможет нанести еще больший ущерб его и без того подмоченной репутации.

Леди Мортон порхала по залу, составляя в пары джентльменов и леди по какому-то одной ей известному принципу. Питер поспешил протиснуться вперед, чтобы составить пару своей жене, но не тут-то было. Прежде чем он нагнал Габриэллу, Сесилия уже представила ее ворчливому Уильяму Хартшорну и отправила обоих в столовую. Увидев, как вытянулось лице Питера, она рассмеялась.

— Бедный лорд Сэндборн, я только что отняла у вас жену! — она взяла его под руку. — Ну-ну, не дуйтесь, сэр, у меня на сегодня другие планы Я приберегала вас для себя.

Питер постарался улыбнуться как можно искреннее. Вот уж поистине удача! То, что он будет сопровождать леди Мортон, одну из самых блистательных женщин высшего света, пожалуй, может сослужить ему хорошую службу.

Тут уж сплетникам придется прикусить свои языки: оскорблять хозяйку дома, конечно, никто не посмеет.

Столы в столовой образовывали два длинных ряда, так что половина присутствующих сидела спиной друг к другу. Это было против правил, но иначе, учитывая огромное количество гостей, поступить было нельзя. Сесилия первой заняла свое место, и все дамы последовали ее примеру. Затем сел лорд Мортон, и джентльмены, до сих пор переминавшиеся с ноги на ногу, с облегчением опустились на свои стулья.

Питер отыскал глазами Габриэллу и чуть не поперхнулся салатом. Его жена сидела чуть поодаль, на противоположной стороне стола, и оживленно болтала о чем-то с Уильямом Хартшоном. Питер пришел в ужас: сэр Уильям славился своими предрассудками, равно как и своим влиянием на королевское казначейство.

О чем они могут говорить? Питер опустил глаза в тарелку и напряг слух.

Вам понравилась Венеция? — ворковала Габриэлла. — Вы долго там прожили?

У Питера отлегло от сердца. Путешествия. Слава Богу, безопасная, совершенно невинная тема. Бедный Питер Сент-Джеймс! Если бы он знал, чем обернется для него этот разговор, то поостерегся бы так думать.

— Только неделю, слава тебе Господи, — отвечал между тем сэр Уильям. — Гнуснейший климат и туманно, как в старой доброй Англии. С тем же успехом можно было остаться дома и не тратить время на переезд. Бесконечный дождь, сырость, бр-р.

— Вероятно, вы были там позднею осенью или зимой, это, действительно, не самые удачные сезоны, — Габриэлла взмахнула ресницами и, заметив; что Питер беззастенчиво пялится на нее, уже не сводила с мужа глаз. — Большинство людей любит ясную погоду, но я предпочитаю влажность, — она улыбнулась, и ее губы в этот момент напоминали лук Амура. — К климату быстро приспосабливаешься, а если еще и одежду подобрать соответствующую, то вообще не будет никаких хлопот. Разумеется, о шелке и тяжелом бархате не может быть и речи, другое дело хлопковые ткани. Хлопок гораздо приятнее телу.

В словах Габриэллы было что-то такое, что заставило Питера судорожно сглотнуть. Он почему-то представил себе хлопковое нижнее белье и нежную кожу под ним…

— Я обожаю Венецию, — продолжала Габриэлла, и голос ее был таким теплым, что мог бы растопить льды Арктики. — Я провела в этом дивном городе два месяца и, уезжая, обливалась слезами, меня не покидало ощущение, что я увидела слишком мало. Скажите, а вам довелось попасть в театр «Ла Фёнис»?

Внезапно Питер осознал, что взгляды всех соседей по столу обращены на него. Видимо, их тоже заинтересовал рассказ Габриэллы, и теперь они ожидали комментариев графа; Покраснев, как воришка, пойманный на месте преступления, Питер пробормотал:

— Прошу прощения, я не расслышал, что сказала моя жена.

— О, это вполне извинительно, дорогой граф, — заметила леди Чилтон, сидящая справа от него. — Габриэлла так очаровательна, что, глядя на нее, действительно, забываешь обо всем на свете.

Разговор вернулся в прежнее русло. Габриэлла со знанием дела толковала о соборах и других исторических памятниках Венеции, и вскоре ее буквально засыпали вопросами.

— Я страшно боюсь воды, — высказала свое мнение леди Чилтон. — А в Венеции повсюду каналы. Как вы, дорогая, справлялись с этой бедой?

— Я просто принимаю воду как благо. Как солнце и воздух. Ну скажите, разве могли бы мы существовать без воды? Кстати, должна вам признаться…

Все слушатели невольно подались вперед. Каждому хотелось узнать, в чем же хочет признаться столь прелестная девушка. Даже Питер оторвался от своей тарелки и осмелился поднять на Габриэллу глаза, чем она, конечно, не преминула воспользоваться.

— Больше всего мне нравится смотреть, как вода омывает пристани и струится вдоль лодок, скользящих по освещенной луной глади, рождая чарующую музыку ночного города.

Питер мечтательно прикрыл глаза. Перед его мысленным взором предстала лунная дорожка, он услышал плеск воды, ритмичный, возбуждающий… Из прострации его вывел резкий голос леди Мортон.

— Габриэлла, дорогая, как чудесно вы это описали, я как будто сама побывала в Венеции, — она искоса посмотрела на Питера. — Вы так любите этот город, странно, что вы не отправились туда в свадебное путешествие. Может быть, лорд Сэндборн боится воды, так же как и леди Чилтон?

Питер беспокойно заерзал на стуле. Вот оно — началось! Однако Габриэлла адресовала ему столь откровенную обожающую улыбку, что он странным образом успокоился.

— Видите ли, мой муж не путешествует в то время, когда парламент на сессии, — объяснила она. — Он крайне предан своим обязанностям и общественному долгу, — говоря это, Габриэлла имела в виду, что точно так же он может рассчитывать и на ее преданность. — Кроме того, я училась во Франции и совсем недавно вернулась домой. Так что для меня сейчас именно Лондон таит в себе прелесть новизны и очарования..

Габриэлла отправила Питеру еще один чарующий взгляд и такую же улыбку. Нельзя сказать, что ему после этого стало легче. Теперь молодого мужа занимали проблемы совсем иного толка.

Мелодия ее голоса, завораживающие движения изящных рук, белизна обнаженных плеч не могли не оказать на Питера своего магического действия. Лицо его горело, воротничок стал тесен, а пальцы вдруг онемели. Черт бы побрал эту любящую путешествия девчонку! Ну, почему она чувствует себя так свободно, в то время как он балансирует на острие ножа?

Габриэлла и в самом деле была на вершине блаженства. От нее не ускользнула реакция Питера, а это значит: она на верном пути. Удовлетворенно оглядевшись, девушка заметила, что беседа, которую она начала, приняла такой оживленный характер, что гости совсем забыли об обеде. Вряд ли это понравится леди Мортон, решила Габриэлла и стала на все лады расхваливать изысканнейшие блюда, украшающие стол… чем завоевала расположение хозяйки раз и навсегда.

Правда, Габриэлла не была уверена в том, что ей удалось вернуть расположение Питера, но ведь вечер продолжается, у нее в запасе еще много уловок из арсенала Розалинды. Пожалуй, пришло время применить одну из них. Итак, что у нас там по плану? Ага, чувственность! То, что надо.

Габриэлла поднесла ко рту ложечку мороженого, какое-то время смаковала его, а затем медленно облизала губы. В тот же миг лицо Питера покраснело.

Прекрасно! Новая игра началась, нельзя сказать, что она ей не нравится. Отпивая шампанское, Габриэлла украдкой прикасалась языком к краю бокала и старалась как можно ниже наклоняться над столом, чтобы дать Питеру возможность получше рассмотреть прелести, таящиеся за корсажем. К тому времени, когда подали фрукты и миндальные орешки, Питер уже еле сидел на стуле. Казалось, еще минута, и он набросится на нее на глазах у восхищенной публики. Но Габриэлле и этого было мало. Она сорвала с кисти одну виноградинку и принялась зубами счищать с нее кожуру, полоска за полоской, позволяя соку смочить ее губы блестящей сладостью. Питер, не отрываясь, смотрел на нее. Габриэлла довольно улыбнулась и положила ягоду в рот.

К счастью для Питера возбуждающая пытка скоро закончилась: леди Мортон поднялась и увела дам в гостиную. Бедняга кипел и плавился изнутри. Вместо того, чтобы приятно проводить время, покуривая хорошую сигару в компании влиятельных джентльменов, Питер то и дело поглядывал на дверь, за которой скрылась его жена. Да что же это такое? Она опять сумела превратить его в клубок страстей и необузданных желаний. Мало того, Габриэлла сумела очаровать таких монстров, как ворчун Хартшорн и лорд Розберри!

А она их действительно очаровала. И не только их. К концу трапезы сэр Уильям был само благодушие, скупердяй Розберри поклялся ассигновать на благотворительность сумму, впятеро превышающую обычную, а леди Чилтон высказала желание научиться плавать. .

Чуть позже обе группы соединились в гостиной для танцев. К этому часу Питер уже вполне овладел собой и твердо решил не обращать на Габриэллу ни малейшего внимания. Ему удалось перехватить спикера палаты общин и даже перемолвиться с ним парой слов, но на этом дело и кончилось. На сей раз в роли предвестников несчастья выступили вдовствующая маркиза Куинсберри и граф Девоншир. Они обрушились на него, убеждая посодействовать «благотворительному» законопроекту, который вскоре должен был обсуждаться палатой лордов. Не успел Питер от них отделаться, наобещав массу невыполнимых вещей, как его атаковал Розберри. Отвязаться от этого было не так-то легко, а, учитывая, что лорд был из команды Гладстона, Питер даже и не пытался этого сделать. Сначала ему пришлось выслушать поздравления с удачным браком, а потом взять на себя очередное обязательство, такое же невыполнимое, как и предыдущее.

Спихнув лорда Розберри с рук на руки какому-то незнакомому джентльмену, Питер заметался, по залу, разыскивая спикера, разговор с которым так и не закончил и… наткнулся на Габриэллу, которая стояла рядом с Сесилией. Беатрис, разумеется, тоже была тут и что-то оживленно говорила хозяйке дома. Питер напряг слух и уловил конец фразы.

— … прекрасная пианистка, знаете ли.

О! Так это же просто замечательно! — немедленно отозвалась леди Мортон. — Габриэлла, дорогая, надеюсь, вы нам сыграете? Просим! Просим!

Все присутствующие тут же к ней присоединились и тоже закричали:

— Просим! Просим!

Габриэллу торжественно препроводили к фортепиано в смежной гостиной. Питер уныло поплелся следом. Он представил, как Габриэлла заиграет сейчас свои излюбленные песенки и пришел в ужас. Ее надо срочно остановить! Быстро протиснувшись сквозь ликующую толпу, Питер схватил жену за локоть и нервно сказал:

— Габриэлла, думаю нам пора ехать домой.

— Что вы, что вы, лорд Сэндборн, — оттеснила его Сесилия. — Ночь только началась. Вы не можете лишить нас общества Габриэллы так скоро. К тому же все мы горим желанием услышать ее игру.

Плененный хозяйкой, Питер мог лишь издали наблюдать за позором Габриэллы. А в том, что она опозорится, он нисколько не сомневался. Когда его жена устроилась за клавиатурой и сняла длинные перчатки, Питер прикрыл глаза и приготовился к самому худшему.

Чарующие звуки «Лебединого озера» наполнили комнату. Музыка, нежная величественная, казалось, пронизывает насквозь и проникает в самое сердце. Питер оторопел. Он не предполагал, Габриэлла, оказывается, мастерски владеет инструментом. Внезапно ему стало неловко от того, что он так плохо знает свою жену.

За Чайковским последовал Лист, затем Шуман. Габриэлла играла со все нарастающим воодушевлением, не замечая никого и ничего вокруг себя. Зато Питер прекрасно видел, какое действие оказывает на присутствующих ее игра. Он самодовольно выпрямился, словно заявляя права на эти проворные пальцы, сосредоточенно поджатые губы, напряженную фигуру, исполненную артистической строгости.

Когда Габриэлла закончила, Питер присоединился к восторженным аплодисментам, помимо воли испытывая небывалое удовольствие.

Леди Мортон горячо поздравила свою юную гостью и попросила сыграть что-нибудь еще. Габриэлла сначала отнекивалась, но потом озорно взглянула на Питера и снова села за фортепиано.

Начала она с витиевато-вычурного вступления, потом заиграла что-то отдаленно напоминающее сонату, но с удивительно заразительным мотивом. Питер уловил знакомые нотки, но никак не мог понять, что же это такое? Он мучительно напрягал память до тех пор, пока Габриэлла вновь лукаво не посмотрела на него. И тут он вспомнил и этот взгляд, и эту мелодию, и даже слова.

Боже, она играет «Крошку Алису»! Перед сливками лондонского общества она играет песенку, которую распевают матросы в портовых кабаках!

Питер лихорадочно огляделся, но кажется, кроме него, никто ничего не заметил. А впрочем, откуда? Разве леди Чилтон была когда-нибудь в портовом кабаке?

А Габриэлла между тем продолжала. Она импровизировала на ходу, добавляя рулады и воспаряющее крещендо, отчего вульгарная песенка стала подлинным произведением искусства.

Питер не отрывал от жены глаз. Он вспомнил не только слова, но и то, как они смеялись вдвоем и вели доверительные беседы. Внутри что-то мучительно сжалось, а к горлу подкатил тяжелый ком. Жгучее желание захватило его ум, волю, душу…

Проклятье! Даже понимая, что Габриэлла затеяла эту игру неспроста, Питер был не в силах сопротивляться. Она покорила его, так же как часом раньше покорила своих соседей за обеденным столом. Она утвердилась в обществе, и ему остается только принять это как непреложный факт.

Габриэлла взяла последний звучный аккорд и встала. Леди Мортон, не отходившая от Питера ни на шаг, схватила его за руку и подвела к жене. Супругам пришлось последовать за хозяйкой в гостиную под бурные овации и аплодисменты. Питер нахмурился и понял, что оказался в ловушке, из которой ему вряд ли удастся выбраться.

Они стояли бок о бок, улыбками отвечали на поздравления доброжелателей и, ловя на себе любопытные взгляды любителей почесать языки. Габриэлла почувствовала, как напряглась рука Питера под ее ладонью, и придвинулась к мужу еще ближе. Питер не отстранился. А когда к ним подошла маркиза Куинсберри и закудахтала что-то одобрительное, в его глазах промелькнули искорки гордости и удовлетворения.

Но уже секунду спустя лицо Питера вновь стало непроницаемым. Он повернулся к Сесилии и стал прощаться.

— Дорогой граф, вы не можете покинуть нас так рано, — запротестовала леди Мортон. — Позвольте нам узнать вашу очаровательную жену получше.

Питер окинул Габриэллу взглядом и заявил:

— Ну что вы, у меня и в мыслях не было лишать вас ее общества. Конечно же, Габриэлла должна остаться и вдоволь насладиться вечером, ведь лондонский бал для нее в новинку.

Прежде чем Габриэлла успела что-либо возразить, он коротко коснулся ее руки и ушел.

— Где Питер? — встревоженно спросила Беатрис, когда неудачливая соблазнительница присоединилась к ней в малой гостиной.

— Ушел, — удрученно ответила она. — Отговорился завтрашним заседанием палаты лордов и тем, что у него много бумажной работы, и ушел. У меня не было никакой возможности поехать с ним… Он настоял, чтобы я осталась и наслаждалась вечером.

— Вот как? — Беатрис усмехнулась. — Не переживай, девочка моя. Разве ты не понимаешь, что это значит? — в этот момент леди Сэндборн-старшая была похожа на кошку, съевшую сметану. — Это полная победа!

— Вы так считаете?

Ну, разумеется! Ты осадила его, доказала свое право быть рядом с ним в обществе и он уступил. Твой дебют прошел блестяще! Теперь все знают, что ты графиня Сэндборн, жена Питера Сент-Джеймса.

Лицо девушки озарила улыбка, она поняла, что Беатрис права. Это, действительно, победа! Благодаря мудрости свекрови, советам матери и великодушию хозяйки дома, высший свет признал ее!

Розалинда мерила шагами холл, нетерпеливо поглядывая на часы. «Что можно так долго делать на каком-то благотворительном вечере?» — раздраженно думала она. Услышав стук кареты, женщина бросилась к дверям и втащила в дом поднимавшуюся по ступенькам крыльца Габриэллу. Внимательно посмотрев на дочь, она констатировала:

— Что ж, вижу: твой муж пребывал сегодня отнюдь не в романтическом настроении.

— Зато всех остальных Габриэлла просто очаровала, — вставила Беатрис, свысока глядя на Розалинду, И на это даже недели не понадобилось.

— Мне тоже не понадобится, — огрызнулась Розалинда и повернулась к Габриэлле. — Завтра, моя дорогая, ты проведешь ночь в объятиях своего Сэндборна, или твоя мать не Розалинда Леко!

Розалинда и в самом деле намерена была выполнить свое обещание. Отель «Кларендон» славился своим великолепным обслуживанием, но с помощью звонкой монеты, благоразумно вложенной в нужные руки, нетрудно было получить кое-какие сведения о постояльцах. Позолотив пару ладоней, Розалинда выяснила, что лорд Сэндборн возвращается из клуба около десяти, выпивает стаканчик-другой в баре и поднимается к себе.

Следующий вечер не был исключением. Гюнтер караулил Питера у клуба и, как только граф, пообедав, вышел, сразу же помчался с этим известием на Парк-лейн.

План, вынашиваемый Розалиндой несколько дней, начал претворяться в жизнь.

Питер сидел в баре гостиницы и, потягивая бренди, читал последний выпуск «Тайм». Он уже собирался подняться к себе, когда в бар вошли его приятели по консервативной партии, возглавляемые лордом Кэттоном. Кэттон был довольно приличным парнем и нравился Питеру, но, к сожалению, молодой лорд, попав под влияние Эрандейла, стал злым и циничным.

Прежде чем Питер успел улизнуть, воинственно настроенная троица окружила его и предложила немедленно выпить. Делать нечего, пришлось согласиться. Впрочем, впоследствии Питер не жалел об этом: встреча оказалась весьма приятной и дружеской, какой у него не было уже давно. Не желая расставаться с товарищами так скоро, он предложил им сыграть партию в фараона наверху. Друзья охотно согласились.

Питер договорился со старшим лакеем насчет закуски и выпивки, и джентльмены уединились в номере в самом благостном расположении духа. За разговорами время бежало незаметно. Питер и опомниться не успел, как часы пробили полночь. Беседа становилась все более откровенной и, наконец, Джон Меслинг, королевский генерал, не выдержав, спросил:

— Скажи-ка, Сэндборн, а как поживает твоя жена? Говорят, она красавица! Когда ты нас с ней познакомишь?

Питер бросил на старого рыцаря холодный взгляд, не зная, как расценить его вопрос. В конце концов, он решил, что Меслинг интересуется без злого умысла и сдержанно ответил:

— Моя жена чувствует себя хорошо, как-нибудь я вас ей представлю.

— Она действительно красавица, — поддакнул Кэттон. — Я ведь видел ее в «Савое», помнишь, Сэндборн? Чертовски эгоистично было с твоей стороны перехватить ее, не дав никому из нас ни малейшего шанса.

Питер глубоко вдохнул и попытался перевести разговор на другую тему.

— А я и не знал, Кэттон, что ты хочешь жениться. Что ж, я подумаю, что тут можно сделать, и постараюсь подыскать тебе подходящую невесту. Такую, которая будет тебя почитать и беспрекословно во всем повиноваться.

— Я пас, беру три карты, — объявил Беннет Иглэнд, член парламента, до сих пор погруженный в перипетии карточной игры. — О чем это вы тут толкуете? Кэттон женится? Черт побери, ну почему я всегда узнаю новости последним! Питер рассмеялся и расслабился впервые за последние несколько недель. Глядя на сердитого Беннета, он принялся сочинять на ходу:

— Венчание состоится через три недели, в субботу, в соборе святого Павла. Приглашение получишь по почте.

Кэттон фыркнул и тоже расхохотался.

— Дьявол тебя побери, Сэндборн! Ты берешь карты или пасуешь?

Ковер был новый и чересчур ворсистый. Запах краски и щекотка в носу мучили Габриэллу всю дорогу. А тут еще этот ужасный костюм! Розалинда настояла на том, чтобы она надела турецкие шаровары и шифоновую блузу, которая была такой тонкой, что все тело чесалось. Но вершиной несчастий были толчки и удары, которые девушка то и дело получала, пока ее вытаскивали из экипажа и заносили в боковую дверь отеля. Потом ковер положили на лестницу, и острые ребра ступенек впились Габриэлле в бок. Но сущий ужас она испытала, когда ковер, чуть наклонив, понесли наверх. Габриэлла заскользила внутри и едва не выпала из своего убежища. Вот тут-то на помощь и пришел густой ворс, который так досаждал ей. Она, ломая ногти, ухватилась за шерстяные нити и сумела удержаться внутри. Какое счастье, что скоро ее мучения закончатся!

Габриэлла собралась с мыслями и сосредоточилась на том, что она будет делать, когда ковер раскрутят. Итак, она должна сесть, встряхнуть длинными прядями египетского парика и улыбнуться ему. Улыбка — ключевой момент, так сказать, прелюдия к предложению мира. А потом? Потом она будет действовать по обстановке.

Сесть, встряхнуться, улыбнуться… Габриэлла твердила эти слова как заклинание. Но вот, наконец, она услышала приглушенный плотной тканью стук в дверь, и сердце ее бешено заколотилось. Звук голосов, один из которых принадлежал Питеру, успокоил ее. Сейчас все решится!

— Подарок вашей светлости, — скороговоркой выпалил Гюнтер, и ковер осторожно опустили на пол.

— Что за черт? Ковёр? — голос Питера звучал теперь совершенно отчетливо. — Постой-ка, да ведь я тебя знаю! — воскликнул он, узнав дворецкого Розалинды. — Бог мой, как ты тут оказался?

Но Гюнтер, которому было приказано не слушать никаких возражений, уже разворачивал ковер.

Все закружилось, затем воздух и свет обрушились на Габриэллу едва не потерявшую сознание. Какое-то время она лежала, пытаясь восстановить равновесие, потом резко села, отбросила с плеч локоны экзотического парика, чихнула и улыбнулась… четверым изумленным мужчинам.

Глава 20

Габриэлла оцепенела, разом охватив взглядом всю комнату. Питер, еще трое мужчин, карты на столе, запах виски и сигарный дым… И после этого Розалинда еще будет утверждать, что у нее не бывает осечек!

— Что за дьявольщина? — Питер вскочил, Опрокинув стул на пол.

Черный парик сбил его с толку, и он не сразу сообразил, кто перед ним. Ошеломленно моргая, он уставился на незнакомую женщину и вдруг узнал ее! Да это же Габриэлла! Но что она здесь делает… и почему в таком экстравагантном виде? Он схватил свой пиджак и ринулся к жене, лихорадочно соображая, что делать. Первым порывом было желание немедленно выставить ее за дверь, но как отправить Габриэллу восвояси в этой одежде? Накинув пиджак на плечи девушки, Питер оглянулся на Приятелей и увидел, что Кэттон уже поднимается со своего места, пожирая Габриэллу глазами. Времени на раздумье не было, сначала необходимо избавиться от них! — Э-э, полагаю, это чья-то неуместная шутка! — гневно заявил Питер, и злость его была неподдельной. — Боюсь, нам придется закончить игру в другой раз. Прошу прощения, джентльмены.

Друзья тут же повскакивали на ноги, набрасывая пиджаки и на ходу хватая шляпы. Лицо Питера пылало, глаза горели яростью, так что никому и в голову не пришло отпустить шуточку по поводу «подарка».

Мужчины столкнулись в дверях, стремясь как можно скорее покинуть номер, в котором творятся такие странные вещи, и только Кэттон рискнул задержаться. Его плутоватая ухмылка от уха до уха ясно давала понять, что он тоже узнал новоявленную графиню Сэндборн.

Когда дверь за приятелями, наконец, закрылась, Питер плюхнулся на диван и обреченно посмотрел на жену. Габриэлла уже успела отбросить его пиджак в сторону и теперь снова сидела перед ним в своем шокирующем наряде. Под прозрачной блузкой не было ровным счетом ничего!

— Ты что, окончательно лишилась рассудка? — взревел Питер. — Что ты вытворяешь? Как ты посмела явиться сюда?

На лице Габриэллы застыла издевательская улыбка. Она так затвердила свой урок, что теперь просто не могла перестроиться. А Питер… Питер не отрывал глаз от ее груди, соблазнительно подчеркнутой мягкими складками ничего не скрывающего шифона. Потом взгляд его переместился к кокетливо обтянутым шароварами бедрам. Турецкие шаровары, расшитые блестками и жемчужинками, поверх были украшены золотой цепочкой. Габриэлла выглядела как царевна из арабской сказки или какая-то экзотическая птица неведомым ветром занесенная в туманный Альбион.

— Извини, если я смутила тебя, — виновато проговорила она. — Но ты сам виноват. Если бы ты…

Он не дал ей договорить.

— Смутила? Черта с два! С чего бы это мне смущаться, а? Разве только из-за того, что моя жена вдруг решила напялить на себя одежду, годящуюся лишь для борделя, закаталась в ковер и объявилась в гостиничном номере, битком набитом мужчинами? Ну, что ты, дорогая, это не вызвало у меня и тени смущения.

Но ведь они могут и не знать, что я твоя жена, — робко предположила Габриэлла. — На мне черный парик и, признайся, ты сам меня не сразу узнал.

— Один из них точно знает, какой «подарочек» мне преподнесли, — буркнул Питер. — Ты уже забыла, как строила глазки лорду Кэттону тогда в кофейне? А вот он тебя не забыл и не далее как сегодня напомнил мне о той памятной встрече.

Питер подошел к ней и сильно встряхнул за плечи.

— Даже если он тебя не узнал, все равно пойдут слухи о том, что проститутки являются ко мне в номер, завернутые в ковры. Проклятье! — он ткнул в нее пальцем. — Это последняя капля, Габриэлла. Я не хочу быть посмешищем в глазах целого света, поняла?

Он натянул пиджак и — огляделся в поисках какого-нибудь покрывала. Не найдя ничего подходящего, Питер сдернул с вешалки свой плащ и бросил его Габриэлле.

— Встань и накинь это, — приказал он. — Я отвезу тебя обратно в Торндайк, сейчас же.

— Не встану! — Она вытянулась на полу и посмотрела на него с отчаянной решимостью.

— Ах, так! Ну, нет, милая, второй раз у тебя этот фокус не пройдет!

Она всего на секунду отвела глаза, и тогда Питер, прорычав что-то нечленораздельное, опустился рядом с ней на колени. Габриэлла обмякла, и он с ужасом для себя обнаружил, что, оказывается, невероятно трудно просунуть руки под безвольно лежащее тело. В конце концов, ему это удалось, и он поднял ее, но… только для того, чтобы сразу же отпустить. Ее грудь, плечи были едва прикрыты, и Питер не смог совладать с охватившем его желанием. Боже, что за пытка!

— Проклятье! — чертыхнулся он и попробовал зайти с другой стороны. Получилось еще хуже, так как теперь его лицо находилось вровень с лицом Габриэллы.

— Лицемер! — выдохнула она. — Сам не выносишь даже мысли о подчинении, а для меня сочинил целый свод правил.

— Ты моя жена, а значит, обязана подчиняться — заявил он, уязвленный ее обвинением. — На людях ты должна вести себя так, как я велю.

— Здесь нет людей, Питер. Мы одни, — тихо сказала Габриэлла.

Кровь бросилась ему в виски, настолько интимно прозвучали эти простые слова.

— Ты и в обществе поведешь себя так же, — укорил он. — А я не позволю, слышишь? Замужние дамы соблюдают правила этикета всегда и везде. Они не заворачиваются в ковры и не являются в гостиничные номера посреди ночи! Они не исполняют салунные песенки на благотворительных вечерах, не облизывают бокалы и не чистят виноград зубами! — Питер осекся, вдруг осознав, что только что выдал себя с головой.

— А разве я могу считать себя замужней дамой? — мягко проговорила она. Слишком мягко, чтобы не почуять подвоха в ее словах. — И вообще кто это определяет, что можно делать женщине, а чего нельзя. Кто сказал, что нельзя чистить виноград зубами, снимать туфли под столом и ничего не носить под платьем? — она прищурилась и села. — Думаю, пора взглянуть на эту книгу правил, которую ты мне постоянно цитируешь. Где она? Ты так скор со своими предписаниями, что, должно быть, всегда носишь ее с собой, — Габриэлла протянула руку ладонью вверх. — Дай мне ее.

Питер отшатнулся от нее, как от умалишенной, и спрятал руки за спиной.

— Габриэлла, не говори ты чепухи, какая еще книга?

Ее улыбка должна была бы его предостеречь, но… не предостерегла.

— Ага, так значит она здесь. И где же ты ее прячешь?

Габриэлла наклонилась к нему и, пробежавшись рукой по груди, забралась в наружный карман пиджака, тщательно обследовав его, девушка притворно вздохнула и констатировала:

— Здесь книги нет. Значит, она внутри. Не успел Питер опомниться, как ее пальцы расстегнули единственную пуговицу и заскользили вверх-вниз по подкладке, ощупывая внутренние карманы.

— Что ты делаешь? — он схватил ее за запястья. — Ради Бога, что на тебя нашло?

— Я хочу найти книгу правил, Питер Сент-Джеймс, — волнующе низким голосом проговорила она. — Предупреждаю, ты не выйдешь отсюда, пока я ее не разыщу!

Она была так близко, что он мог вдыхать аромат ее духов. Розы. Опять розы! Питер немного ослабил хватку, но не выпустил ее рук. Впрочем, Габриэлле это и не было нужно, соединенными ладонями она провела по планке жилета, и тот распахнулся будто бы сам собой. Исследовав маленький карманчик в поисках гипотетической книги, Габриэлла легонько пощекотала мужа и ощутила, как напряглись все его мускулы.

— М-м, а ты не глуп, Питер Сэндборн, — проворковала она. — Хорошо спрятал свое сокровище. Отдашь добровольно или мне продолжать искать?

Тело его молило: ищи, ищи!

Зачем тебе книга правил? — хрипло выдавил он, борясь с возбуждением.

— Я хочу ее сжечь, — она легко освободила руки и скользнула вниз к бедрам, делая вид, что не прекращает поиски. — Я хочу, чтобы между нами не существовало никаких правил, кроме тех, которые мы придумаем вместе. Больше никаких правил! Питер был готов подписаться под этим воззванием. Габриэлла ловко развязала его галстук, расстегнула рубашку и прижалась грудью к его груди. Она ждала большего и жаждала почувствовать тяжесть его тела на своем.

— Ты ведь хочешь меня, Питер, да? Столь откровенное приглашение к блаженству невозможно было отвергнуть.

— Да, Габриэлла, да!

Их губы слились в поцелуе, и все обиды и беды отошли на второй план, а потом и вовсе перестали существовать. Он исследовал ее рот, наслаждаясь мягким сопротивлением, от которого покалывало язык. Он гладил ее кожу, боготворя малейшие изгибы ее восхитительной фигуры, и упивался теплом и податливостью тела.

— Сними… свой наряд, — шепотом попросил он и быстро скинул с себя рубашку.

— Она, словно загипнотизированная властностью его голоса, молча повиновалась. Габриэлла ждала его, пылая от страсти и готовая взорваться от малейшего прикосновения.

Она, обнаженная, лежала у его ног, и все же что-то было не так. Внезапно Питер осознал, что его смущает. Парик! Он стянул его и освободил волосы Габриэллы, туго стянутые на затылке. Они рассыпались вокруг головы, будто солнечные лучи.

Несколько бесконечно долгих мгновений он любовался своей женой, затем подхватил ее на руки и понес в спальню. Уложив Габриэллу на кровать, Питер вдруг рассмеялся.

— А где, скажи на милость, ты взяла такую дурацкую одежду?

— У… подруги, — пробормотала она, притягивая его к себе. — Ты ведь понял, какую роль я сегодня играю?

— Даже не догадываюсь, — признался он.

— Сегодня я Клеопатра, королева Нила, — она застыла и прошептала: — А ты Юлий Цезарь.

— Цезарь и Клеопатра, — усмехнулся он. — Так вот откуда эта безумная идея завернуться в ковер.

— Ты сама придумала, или кто-то подсказал? Впрочем, сможешь не отвечать: я и так знаю, чьи это штучки. Он захватил ртом ее сосок, и она застонала, обмирая от нахлынувшего вожделения.

— О-о, сделай так еще раз… да, да, вот так.

Габриэлла изогнулась и вскрикнула от удовольствия.

Когда первая волна жара схлынула, она вспомнила последние слова Питера и не на шутку перепугалась, значит, он все-таки подозревает заговор! Надо немедля рассеять его сомнения. Вот только как объяснить эту сумасбродную выходку?

— Ты, кстати, не прав, думая, что мне кто-то подсказал вырядиться Клеопатрой, — после недолгого размышления сказала она. — Просто я однажды видела такой сон.

— Сон? Уж не хочешь ли ты сказать, что тебе снился я?

— Ты снишься мне каждую ночь.

— Надеюсь, это грешные сны? — он провел рукой по ее бедру, и тело Габриэллы тут же откликнулось на эту ласку.

— Это были восхитительные сны.

— Расскажи мне о них, — промурлыкал он, протянувшись на спину, потянул ее на себя.

Габриэлла ахнула, шокированная своим положением, и попыталась прикрыть грудь руками, но Питер не позволил ей этого сделать.

— Так что же мы делали во сне, а, Клеопатра?

— Ты разворачивал ковер и присоединялся ко мне, — почти простонала она, изнемогая под его взглядом.

— А потом?

— Потом мы занимались безумной, страстной любовью.

— Как? — шепнул он, языком прокладывая влажную дорожку к ложбинке между ее грудей.

— О, Питер, лучше я тебе это покажу.

Она припомнила все уроки Розалинды и продемонстрировала ему весьма смелый и еще более откровенный поцелуй.

— Дальше, — глаза его стали словно горящие угли.

— Потом ты раздел меня и стал ласкать… здесь и вот здесь, — с придыханием прошептала она, направляя его руки и моля Бога, чтобы он не останавливался.

— А что было еще? — потребовал Питер. Габриэлла едва могла говорить, ее переполняло желание.

— Я… я не помню.

— Попробую освежить твою память, — шепнул он, целуя ее шею. — Потом ты легла на спину, — Питер легко перевернул ее и раздвинул коленом ноги девушки. — И я заставил тебя извиваться, трепетать и задыхаться от наслаждения.

Он прижался к ее пылающей сердцевине, Габриэлла выгнулась ему навстречу и они слились воедино. Теснее, тверже, быстрее… Они двигались в одном властном ритме, сгорая от возбуждения.

— Я люблю тебя.

— Я люблю тебя.

Они соприкасались свободно и полно, любя друг друга без ограничений. Они исследовали богатство любви, пока страсть, достигнув апогея, не прорвалась восхитительным освобождением.

— Интересные сны вам снятся, леди Сэндборн, — поддразнил Питер, ложась рядом. Впервые он видел Габриэллу такой бесстыдно обнаженной, такой первобытно женственной и такой чертовски соблазнительной. Он не отрывал от нее глаз. В их таинственной глубине светилось чувство удовлетворения, завершенности и любви.

— То, что происходит наяву, намного интереснее, лорд Сэндборн, — с лукавой улыбкой отозвалась она. — Все самое скандальное и волнующее неизменно связано с вами, безнравственный вы человек. Что же я скажу теперь своему мужу? Он грозился убить меня за измену.

— Скажи ему правду, — усмехнулся он ее шутке.

— Правду?

— Ну, конечно. Скажи, что мы работали над книгой.

— Какой книгой, любимый? — не поняла Габриэлла.

— Правил.

Когда смысл дошел до нее, она от души расхохоталась, а он добавил:

— И не забудь упомянуть о том, что между делом мы занимались любовью всю ночь напролет.

Проснувшись на следующее утро, Габриэлла никак не могла понять, где находится. Сидя на смятой постели и моргая, она пыталась сориентироваться в окружающей обстановке. Лишь когда взгляд ее упал на вдавленную подушку рядом, Габриэлла все вспомнила и томно потянулась.

Ночь вожделения и любви. Боже, как она счастлива! Свою одежду она обнаружила на полу и, кое-как натянув экзотический наряд, прошлепала босиком в соседнюю комнату.

Питер сидел за столом и просматривал какие-то бумаги.

— Доброе утро, — проворковала Габриэлла. Он поднялся и окинул ее быстрым взглядом, избегая смотреть в глаза.

— Уже оделась? Прекрасно, это сэкономит время. Питер снял с вешалки свой плащ и накинул его жене на плечи.

— Едем.

— Как? Почему? Мы же еще не завтракали, может быть, выпьем хотя бы по чашечке кофе?

— Позавтракаешь дома, — отрезал он и подтолкнул ее к дверям. Что происходит? Почему Питер ведет себя так, будто предыдущей ночи вовсе не существовало? С непроницаемым лицом он спустился по лестнице, буквально выволок ее на улицу и усадил в карету. Габриэлла пришла в отчаяние. Неужели они расстанутся, не сказав друг другу ни единого слова?

— Питер, пожалуйста, — взмолилась она и схватила его за руку. По его телу пробежала нервная дрожь, и Габриэлла знала, что ее вызвало.

Страх? Он боится оставаться с ней, боится самого себя…

Питер резко отстранился, захлопнул дверцу кареты и махнул Джеку. Экипаж тронулся и медленно покатил по улице, увозя Габриэллу от мужа, от счастья, от любви…

В особняке на Парк-Лейн с нетерпением ждали ее возвращения, надеясь, что вернется она не одна. Но надеждам Розалинды и Беатрис не суждено было сбыться.

— Мне нет нужды спрашивать, как все прошло: твое лицо говорит само за себя, — заметила Розалинда, пристально разглядывая дочь. — Он показал тебе радугу на небе, или вы всю ночь считали сияющие звезды? Расскажи мне, я хочу знать подробности.

— Как вы вульгарны, Розалинда, — поморщилась леди Беатрис. Разве недостаточно того, что они были вместе?

— Мне нет! Они увлекли Габриэллу в гостиную и приступили к расспросам.

— Ну, дорогая, что произошло? Почему я не вижу триумфа в твоих глазах?

— Ох, мама, я уже ничего не понимаю, — несчастно ответила Габриэлла. Это была дивная ночь, и Питер был таким нежным и ласковым… А утром, не сказав мне и двух слов, он вытолкал меня за дверь! — в голосе девушки звучала обида. Розалинда задумалась, а потом уверенно заявила:

— Утренние нервы, не обращай внимания. Просто Сэндборн слишком долго был холостяком и сейчас испытывает запоздалое сожаление, — она похлопала дочь по руке. — Уж поверь моему опыту, волноваться совершенно не о чем. Ты стала его возлюбленной и ничто и никто не сможет этого изменить.

Габриэлла уныло кивнула и отправилась в свои апартаменты. Она с удовольствием приняла душистую ванну, немного отдохнула, потом встряхнулась и присела к окну. Ей хотелось разобраться в себе и в том, что произошло.

А что же все-таки произошло? Несомненно одно — романтическая выходка принесла ей желанную победу. Питер стал ее любовником, но отчужденность полностью не исчезла, и его утренняя холодность — яркое тому подтверждение. Но почему? Почему? Может быть, дело в том, что она заставила его покориться? А этот странный страх… Неужели он боится… любить ее?

Боится любить.

Эта мысль ошеломила Габриэллу. Он боится любви, ибо уверен, что, полюбив, потеряет власть над своей жизнью, лишится свободы. Но ведь это не так! Как же убедить его в том, что она не посягает на его душу? Как снова стать его другом?

Как?

Глава 21

Питер стоял и холле клуба и уныло смотрел на улицу через стеклянную дверь. Мелкий дождь заволок все сплошною пеленой, и его капли отчетливо барабанили по козырьку над крыльцом. Коротко чертыхнувшись, Питер вернулся в бар, надеясь, что ливень скоро закончится.

Полдня он провел на заседании палаты лордов, мечтая только об одном, чтобы все пэры Англии провалились сквозь землю: до такой степени надоела ему их пустая болтовня. Вечер Питер решил провести у «Брукса», справедливо полагая, что хоть там его никто не потревожит, но ошибся, как ошибался в своих предположениях уже много раз за последние несколько дней. Злой рок прямо у входа столкнул его нос к носу с Эрандейлом и Шивли. Гарри дурашливо приподнял шляпу и заметил, что Питеру невероятно повезло с номером в «Кларендоне», которым «так хорошо снабжается». А Эрандейл не преминул добавить, что слышал, будто леди Сэндборн-младшая заново отделывает его особняк в каком-то необычном, кажется, египетском стиле. Питер чуть не набросился на них с кулаками, и только присутствие лакея удержало его от этого. Впрочем, следовало ожидать, что После вчерашней ночи по Лондону поползут слухи и сплетни. Если до сих пор Питер питал слабую надежду на то, что Кэттон не узнал Габриэллу, то теперь она развеялась, как дым. К скандальному браку добавилась шокирующая выходка жены, и все это вкупе выставляло графа Сэндборна в самом невыгодном свете в глазах общества.

По правде говоря, Питер боялся не позора, а того, что о нем подумает кучка аристократов. Большую тревогу вызывал тот факт, что его вообще заботит мнение таких типов, как Эрандейл и Шивли. Никогда Питер не преклонял колени перед блюстителями приличий, а свою репутацию распутника и повесы носил с тайной гордостью. Что же изменилось? Почему он скрывается от друзей, обвиняя во всем Габриэллу, в то время как сам ведет себя ничуть не лучше? Размышляя об этом, Питер вошел в бар и огляделся. Почти все столики были заняты шумными компаниями, и лишь за угловым маячила чья-то одинокая фигура. Питер заказал бренди и направился туда, надеясь, что с этим джентльменом он незнаком и разговор поддерживать не придется, подойдя ближе, Питер чуть не выронил бокал из рук. И как он мог забыть, что Карлайлз принадлежит к этому же клубу!

— Вы? — раздраженно бросил герцог и указал на кресло по другую сторону стола.

Зная, что несколько десятков глаз сейчас пристально наблюдают за их встречей, Питер кивнул и сел напротив.

Внешность холеного и обычно аккуратного до педантичности Карлайлза привела его в некоторое замешательство. Галстук герцога сбился набок, воротничок выглядел потрепанным, а под глазами залегли темные тени. Карлайлз поднял бокал и, осушив его в два глотка, угрюмо пробормотал:

— Проклятые бабы, им никогда не угодишь. Я отдал ей все! Все, что она, черт побери, хотела: деньги, драгоценности, пожизненная рента… — он наклонился вперед и продолжил яростным шепотом: — Я даже был верен ей! Так какого беса она еще хочет?

Он подал бармену знак повторить заказ и тупо уставился в пустой бокал, несколько минут он сидел так, пребывая в самом мрачном расположении духа, а потом вдруг выпалил:

— Уважения! Она требует уважения! — герцог вперил в Питера возмущенный взгляд. — Знаешь, что она мне написала? Что никогда не каталась верхом, не курила сигару и не носила розовых платьев, каково? По-моему, она сошла с ума, вот что я думаю. Окончательно свихнулась.

Излив душу, Карлайлз одернул жилет и сухо поинтересовался:

— Как поживает моя дочь? Габриэлла — ведь МОЯ дочь, — уточнил он, словно ожидал возражений. — Что бы там ни говорила ее мать, я никогда этому не верил. Розалинда любит приврать.

— Спасибо, хорошо, — отозвался Питер. Что же еще он мог ему сказать?

Послушайте моего совета, Сэндборн, — герцог постучал пальцем по столу, подчеркивая важность своих слов. — Если Габби начнет болтать об уважении и сигарах, прижмите ее к ногтю не мешкая. Никаких разговоров, никакой чепухи и никаких розовых платьев! Уж поверьте, как только вы позволите ей чуть больше положенного, она тут же обзовет вас лицемером и поменяет замки в дверях.

Питер допил бренди и откланялся настолько быстро, насколько позволяли приличия. Привратник нашел для него зонт, и Питер вышел на улицу. Вдохнув полной грудью сырой воздух, он нахмурился и воинственно выдвинул челюсть.

Предостережение герцога запоздало примерно на месяц.

Розалинда была так довольна успехом романтической авантюры, что не выдержала и вновь созвала подруг, чтобы похвастаться. Всем очень хотелось услышать подробности, но Габриэлла ограничилась лишь кратким отчетом. А что касается утренней холодности Питера, то все единодушно сошлись на мнении, что «это просто нервы».

— Мужчины упорно держатся за свою независимость и ни за что не хотят признать, что, нуждаются в женщинах, — успокоила девушку Женевьева.

— А особенно упрямыми они делаются наутро после ночи пылкой любви, — подтвердила Клементина и, подмигнув товаркам, спросила: — Так что же все-таки произошло после того, как он тебя поцеловал?

Габриэлла покраснела, как рак, но тут, к счастью, послышался стук в дверь и вошел Парнелл. — Леди Беатрис просит вас присоединиться к ней в гостиную. Пришел герцог Карлайлз. Розалинда картинно заломила руки и простонала:

— Отстанет ли от меня хоть когда-нибудь этот .человек? Еще одного разговора с ним я не выдержу. Мы должны спуститься в гостиную все вместе, так мне будет легче.

Герцог стоял перед холодным камином, руками сжимая лацканы сюртука.

— Увидев Розалинду, он сразу же набросился на нее.

— Какого черта ты торчишь здесь, вместо того, чтобы жить дома? Насколько мне известно, замки уже успели поменять.

— У моей дочери неприятности, и я должна быть рядом с ней, — ответила Розалинда, ничуть не тушуясь.

— Ну, разумеется! Мне следовало бы догадаться, что без тебя в этом деле не обошлось.

— Каком деле? В чем ты обвиняешь меня на этот раз? В растлении правительства? Совращении англиканской церкви?

Карлайлз покраснел, вены на шее вздулись.

— Я хочу поговорить с Габриэллой наедине, — раздраженно заявил он.

— Ваша светлость, вы можете говорить совершенно свободно. У меня нет секретов ни от матери, ни от свекрови, — сказала Габриэлла, покосившись на подруг Розалинды, которые так и стояли в дверях.

— Тогда пусть хоть эти уйдут, — буркнул герцог. Ариадна, Женевьева и Клементина нехотя повиновались. Когда женщины ушли, Карлайлз расправил плечи, выпятил грудь и гневно спросил:

— Знаете ли вы, юная леди, что в это самое время вашего мужа поливают грязью по всему Лондону?

— Что? Габриэлла ухватилась за спинку стула. Ноги стали как ватные.

— А то, что Сэндборн стал объектом сплетен и пошлых шуток, выдумки о его похождениях растут, как грибы после дождя. Не далее как вчера я слышал, что якобы какая-то шлюха, завернутая в ковер, была доставлена прямо к нему в номер.

— Это… это ошибка! — выдохнула Габриэлла и метнула на мать обеспокоенный взгляд. — Всем известно, что Питер Сент-Джеймс — честный, порядочный и благородный человек.

— Нет, девочка моя, высший свет думает совсем иначе, вы забываете, что Сэндборн — теперь женатый мужчина, а, стало быть, обязан держать в узде как свои низменные инстинкты, так и своих домочадцев. Если граф не может завести порядок в собственном доме, то на доверие общества нечего и рассчитывать.

Габриэлла похолодела. Их жизнь стала достоянием всего Лондона, и злые языки не преминули этим воспользоваться. Репутация Питера погублена, и виновата в этом она.

До сих пор Габриэлла считала, что только женщина расплачивается за чувственную страсть. Ей и в голову не приходило, что мужчины тоже несут наказание, подчас даже большее, чем их возлюбленные. И ненаписанная книга правил все-таки существует.

— Если у вас с мужем есть какие-то разногласия, девочка, то советую разрешить их. И чем скорее, тем лучше, — заявил герцог.

Габриэлла перевела взгляд с Розалинды на леди Беатрис, и сердце ее защемило от жалости. Мать Питера выглядела такой расстроенной, что девушке захотелось немедленно что-то сделать, как-то поправить создавшееся положение. Она резко развернулась и бросилась вверх по лестнице.

— Габриэлла!

Беатрис нагнала ее только в галерее. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, потом Беатрис устало спросила:

— Куда ты бежишь?

— Я во всем виновата и хочу помочь своему мужу, — отчеканила девушка. — Я должна ему помочь.

— Как ты собираешься это сделать?

— Пока не знаю, — призналась Габриэлла и опустилась на деревянную скамью у стены.

Леди Беатрис подсела к ней и задумалась.

— Лучший способ борьбы со сплетнями — это не обращать на них внимания и держать голову повыше, — после недолгих размышлений сказала она. — А еще лучше совершить какой-нибудь благородный поступок, так чтобы о нем заговорили и запомнили. Тогда злые языки сразу умолкнут.

Мозг Габриэллы лихорадочно заработал. Вот он ее шанс доказать Питеру, что она ему не только жена и любовница, но и друг.

Значит, мне нужно совершить некий поступок, который докажет всему миру, что Питер — добрый и великодушный человек? Я вас правильно поняла?

Беатрис кивнула.

— О, тогда я знаю, что нужно делать! — ликующе воскликнула Габриэлла.

Оставшись одни, герцог и Розалинда некоторое время хранили молчание. Глядя на бывшего любовника, Розалинда не могла не заметить, что лицо его осунулось, а под глазами залегли темные тени. Почувствовав предательскую жалость, она встряхнулась, припомнила все обиды, нанесенные ей Карлайлзом, и язвительно заметила:

— По-моему, нашу дочь уже поздно воспитывать, а? Как ты считаешь?

— Лучше поздно, чем никогда, — он натужно вздохнул. — Прошлого не вернуть, но я должен хотя бы попытаться изменить настоящее.

Розалинда силилась не смотреть на него, но серые глаза Августа притягивали ее как магнит, сколько раз она видела в них нежность и страсть! Внезапно ее охватило желание, и, боясь выдать себя, Розалинда деловито спросила:

— Ты можешь помочь им?

— Я могу поговорить кое с кем в правительстве, дать понять, что Сэндборн пользуется моей поддержкой. Могу пошуметь у «Брукса», могу заявить, что все слухи и сплетни не более чем клевета, — он провел рукой по щеке. — Не знаю, поможет ли это графу, но думаю, будет лучше, если нас повсюду будут видеть вместе.

Это была огромная уступка со стороны герцога, и Розалинда прекрасно понимала, почему он ее делает.

— Спасибо, Август, — прошептала она, глаза ее увлажнились. — Я ценю то, что ты пытаешься помочь Габриэлле.

Они стояли друг напротив друга с раскрасневшимися лицами и тяжело дыша. То притяжение, которое Розалинда культивировала в течение многих лет, никуда не исчезло. Оно все еще было здесь и выдавало себя неуловимыми для посторонних глаз деталями. Но Розалинда-то отлично знала, как выглядит прелюдия к наслаждению.

— Собирай вещи, — хриплым голосом сказал герцог. — Я немедленно забираю тебя домой.

Приказной тон охладил вспыхнувшие было чувства Розалинды. Она насторожилась и подозрительно переспросила:

— Что?

— Я сказал, собирай вещи. Ты доказала, что достойна уважения, и я буду тебя уважать, черт побери! А теперь бери шляпку и едем обратно в особняк Леко. Ты что, оглохла?

Розалинда не оглохла, а скорее онемела. Он так ничего и не понял и по-прежнему обращается с ней, как с игрушкой.

— Я никуда не поеду.

— Не упрямься, Розалинда. Я дам тебе все, что ты захочешь. Можешь курить, кататься верхом и носить розовое хоть каждый божий день. Давай прекратим этот фарс. Возвращайся домой.

И ни одного слова любви… Розалинда ошеломленно уставилась на него.

— Не могу поверить, что прожила с тобой двадцать лет, — убито прошептала она. — Не могу поверить в то, что любила тебя, спала с тобой и, как выяснилось, совершенно не знала тебя. Что ты за человек, Август?

— Проклятье, Розалинда, ты опять говоришь загадками! — вспылил герцог. — Я обычный человек, и ты знаешь меня ровно настолько, насколько женщина вообще может знать мужчину.

Она ахнула.

— Что ж, ты дал исчерпывающий ответ на мой вопрос.

Розалинда пошла к дверям, но он поймал ее за локоть.

— Куда ты?

— Отпусти меня! — она вырвалась и бросила на него испепеляющий взгляд. — Ты самый напыщенный, эгоистичный, самовлюбленный болван, Август. Тебе нужна не я, дорогой. Тебе нужна кухарка, нянька, экономка и шлюха в придачу. Ну, так найми их, а меня оставь в покое!

Пока он возмущенно брызгал слюной, она развернулась и зашагала к лестнице центрального холла. Розалинда шла, высоко подняв голову и чуть покачивая бедрами. Она была похожа на лесную нимфу, и Карлайлз сгорал от желания схватить ее и унести туда, где их никто не найдет.

— Упрямая женщина! — прорычал он, бросаясь за ней.

— А вы упрямый мужчина, — последовала неожиданная реплика совсем с другой стороны.

В гостиную вошла леди Беатрис. На лице ее была маска презрения. Она вернулась, чтобы забрать свое вязание, и слышала окончание разговора Розалинды и герцога.

— Прошу прощения, — пробормотал Карлайлз, отступая на шаг.

— Вы ведете себя как глупец, — продолжала наступление Беатрис. — Вы даже не понимаете, о чем говорит ваша бывшая любовница. Верно?

— Леди Сэндборн, это вас не касается, — отчеканил герцог и стал в позу, но на Беатрис это не произвело никакого впечатления.

— Вы использовали миссис Леко для удовлетворения лишь своих гнусных прихотей, нимало не задумываясь о том, чего хочет и в чем нуждается она. Вы лишили ее радостей жизни.

— Неправда! — запротестовал Карлайлз. — Я дал ей все, что она хотела: дом, собственный выезд, драгоценности, наконец.

— О, да, — усмехнулась Беатрис. — Вы щедро оплачивали ее услуги и по-прежнему видите в Розалинде только шлюху, а ведь она женщина! Она женщина с большой буквы, а вы приказываете ей, словно служанке или ребенку. Вас явно шокирует мысль о том, что она хочет чего-то большего, чем предлагаете ей вы; Поверьте, не все в мире можно купить за деньги.

Беатрис снисходительно и чуть печально посмотрела на разъяренного герцога и продолжила:

— Вы, пожалуй, будете непонятно удивлены, дорогой сэр, но я все-таки открою вам маленькую тайну: Розалинду многое интересует, и этот интерес отнюдь не связан с вашей бесценной особой. Она умна и энергична, у нее доброе, хотя и безрассудное сердце, Розалинда жила с вами, не настаивая на брачных узах, потому что думала, вы любите ее, а когда поняла свою ошибку, то ушла. Не настаивайте на ее возвращении. Уверяю вас, это пустая трата времени.

— Но Розалинда — моя любовница! — вскричал герцог, дрожа от негодования. — Она МОЯ! Видит Бог, я дорого заплатил за место в ее постели. Я отдал ей все. Все!

— Ваша, говорите? — хмыкнула Беатрис. — Значит, вы считаете Розалинду своей собственностью? Ну, разумеется! Вы ведь купили ее точно так же, как покупаете мебель и булавки для галстука. А на самом деле, Карлайлз, вы и думаете о Розалинде как о шлюхе. По крайней мере, это следует из ваших слов.

Пламенная речь Беатрис заставила герцога похолодеть. Да как она смеет так обращаться с ним? И как смеет Розалинда желать большего? Разве он мало ей дал? Она принадлежит ему и душой и телом, а капризы скоро пройдут. Упокоив себя этой мыслью, герцог холодно заметил:

— Не ожидал от вас подобной прямолинейности, леди Сэндборн.

— Возраст имеет свои преимущества, — отозвалась она. И главное среди них — право говорить то, что думаешь.

Уязвленный, Карлайлз вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.

Беатрис смотрела ему вслед и вспоминала другой разговор, состоявшийся в этой же гостиной много лет назад. Граф Сэндборн тогда тоже был разгневан и так же сильно хлопнул дверью.

— Если бы я тогда сказала ему правду, кто знает, может быть, сейчас у Питера не было бы этих проблем.

Питер сидел в ресторане отеля «Кларендон» и задумчиво смотрел в окно. Удивительно, но сегодня у него совершенно не было аппетита. Поесть Питер очень любил, но сейчас лишь поковырял в тарелке и отставил ее в сторону. — Мыслями он был на Гайд-сквер. Как-то там Габриэлла? Чем она занимается, и каким чудом ей удалось поладить с Беатрис? О том, что чувствовала Габриэлла тем утром, когда он оставил ее, Питер даже думать боялся.

— Сэндборн! Я так и подумал, что это вы. Увидел вас через оконное стекло и решил подойти.

Питер поднял глаза и обнаружил рядом со столиком полковника Тоттенхэма.

— Витаете в облаках? А как насчет соломки?. Не забыли подстелить? — полковник расхохотался собственной остроте и, выдвинув стул, сел рядом с Питером. — Не возражаете? — на всякий случаи спросил он.

Питер кивнул.

— Да, пожалуйста.

— Как дела… на домашнем фронте? — Тоттенхэм славился тем, что без околичностей сразу переходил к делу.

— Прекрасно, — натянуто улыбаясь, ответил Питер.

— А на политическом?

— Полное отсутствие новостей.

— Ну, что ж, отсутствие новостей — само по себе хорошая новость. Я тоже уже пару дней не слышал, чтобы склонял ваше имя. Хотя… вы все еще ходите по тонкому льду. Помните, Гладстон настороже и следит за каждым вашим шагом, а нам сейчас меньше всего нужны скандалы, особенно в личной сфере. Да-а, — протянул полковник. — Сохранять имя незапятнанным становится все труднее. Того и гляди, наткнешься на какого-нибудь блюстителя нравственности, социал-радикала или рьяного реформатора и мигом окажешься в ловушке, — он состроил брезгливую гримасу. — Похоже, теперь небезопасно открыто заводить интрижки на стороне.

Питер опустил голову, опасаясь, что выражение лица выдаст его мысли. А думал он о том, что Тоттенхэм ничуть не лучше нынешнего премьер-министра, такой же лицемер и лжец. Плевать на честность, плевать на порядочность и мораль, лишь бы тебя не поймали с поличным. Чем же в таком случае либеральный лгун хуже консервативного?

— Кстати, забыл рассказать вам одну вещь, — полковник поманил Питера пальцем и, наклонившись вперед, прошептал: — Думаю, это вас заинтересует. В субботу в полночь Гладстон проведет последнюю «гастроль». Он отправится в свой клуб, там подкупленный нами бармен накачает его снотворным и… дело в шляпе! Старик проснется в обществе голых девиц из «Павильона». Блюстители нравственности, разумеется, будут неподалеку, — Тоттенхэм скривился в ухмылке. — Жаль, вы не сможете насладиться этим зрелищем. Вам, наверное, было бы приятно увидеть кончину своего врага.

Питер молча кивнул и выдавил из себя улыбку, если ту жуткую гримасу, которая появилась на его лице, можно назвать улыбкой.

Полковник вскоре ушел, а Питер еще некоторое время сидел за столом, испытывая странно противоречивые чувства. С одной стороны, новость, которую он услышал, порадовала его. Наконец-то старый развратник получит по заслугам! Гладстон растоптал его жизнь, погубил репутацию и политическую карьеру, так что сожалеть абсолютно не о чем. Тогда почему же он сидит здесь, с отвращением думая об известии Тоттенхэма? Почему ему кажется, что руки измазаны чем-то липким и донельзя противным? Ответов на эти вопросы у Питера не было.

Он покинул ресторан и решил отправиться в Парламент. Последний раз Питер присутствовал на дневных чтениях более двух месяцев назад. Не стоит пренебрегать своими обязанностями, ведь это единственное, что у него осталось.

Портье нагнал Питера уже у самых дверей.

— Как хорошо, что я вас увидел, ваша светлость, — запыхавшись, выпалил он, и протянул Питеру запечатанный конверт. — Вот. Пришло на ваше имя сегодня утром. Написано «срочно».

Питер вскрыл веленевый конверт, надписанный каллиграфическим почерком, и остолбенел. Послание гласило: лорд Сэндборн приглашается на прием, устроенный в его честь лондонским детским приютом. Торжество состоится третьего июня в час пополудни. Адрес: Гилфорд-стрит, 18.

Что за черт?! Питер перечитал письмо еще раз. Третьего июня? Так это же сегодня! С какой стати детский приют устраивает прием в его честь? Питер не занимался благотворительностью и не помнил, чтобы в палате лордов речь когда-нибудь заходила о детских приютах. Вот если только… Ну , конечно!

Габриэлла. Она много времени посвящала детям во Франции и, видимо, решила продолжить свою деятельность здесь, в Лондоне. Прекрасно! Ради Бога! Да только он-то тут причем?

Питер раздраженно пожал плечами, делать нечего, придется пойти, иначе Габриэлла устроит на него облаву. Решено, он поедет и даже будет с ней любезен и обходителен, но когда они вернутся домой, он задаст дорогой женушке такую взбучку, что она навсегда забудет о своих фокусах.

Глава 22

Лондонский детский приют был основан более ста лет назад. Из скромного поначалу он вырос в огромный комплекс в георгианском стиле. Почти пятьсот брошенных ребятишек нашли здесь пищу и кров.

Карета Питера свернула на усыпанную гравием подъездную дорожку и выехала на широкую зеленую лужайку. На лужайке, среди старых развесистых вязов, играли дети, одетые в унылую грязно-серую приютскую форму, ярко светило солнце, но открывшаяся взору картина отнюдь не радовала глаз.

Питер расплатился с кучером и, дав щедрые чаевые, попросил вернуться через полчаса. Затем решительным шагом вошел в переднюю дверь приюта и постучал в приемную. Как ни странно, сидевшая за столом матрона ничего не знала о приеме. В ожидании пока женщина все проверит и перепроверит, Питер вышел в небольшой темный коридор. У стены на простой деревянной скамье сидели две девушки. Одна из них сжимала в руках крошечный узелок, а другая держала на коленях младенца. Еще два карапуза цеплялись за ее поношенную юбку.

Старшие дети хныкали и просили есть, но мать, не обращая на них внимания, смотрела прямо перед собой остекленевшим взглядом. Острая жалость стеснила Питеру грудь, и он быстро отвел глаза. В конце концов, он не виноват, что глупая девчонка рожает от кого ни попадя. А в том, что у ребятишек нет отца, не было никакого сомнения.

Дверь в конце коридора распахнулась, и оттуда вышел мужчина в безупречно сшитом сером костюме. Его сопровождала высокая дама в темно-синей униформе. Они представились Питеру как администратор и заведующая приютом. Питер с облегчением узнал, что прием все-таки состоится. Хорош бы он был, если бы все это оказалось лишь «милой» шуткой Габриэллы. Торжество назначили на пять часов вечера.

— Но в приглашении стоит час пополудни, — удивился Питер.

— О, да, мы специально пригласили вас пораньше, — мило улыбнулась заведующая. — Вы же должны познакомиться с детьми, которым помогаете столь щедрым пожертвованием.

Слова о щедром пожертвовании застали Питера врасплох, но ему удалось совладать с собой, ни один мускул не дрогнул на его лице. Согласно кивнув, Питер отправился за администратором осматривать классы и кабинеты.

— Нам еще многое предстоит сделать. Здание старое и нуждается в реконструкции, — бубнил администратор, указывая на обшарпанные стены.

Питер почти не слушал его. Ему хотелось как можно скорее оказаться на свежем воздухе, чтобы не видеть эти грязные обои, железные кровати, застеленные сомнительной чистоты одеялами. Гнетущее впечатление усиливал еще и уксусно-кислый запах пота, которым пропитался, казалось, весь дом от пола до крыши.

Наконец, они покинули детские спальни и вышли во дворик, мощенный красным кирпичом. Вдохнув полной грудью, Питер замер, не в силах сделать выдох. Возле клумбы на низенькой скамеечке сидела… Габриэлла. На ней была модная в этом сезоне юбка и белая блузка со стоячим воротничком, украшенная простенькой камеей. По обе стороны от нее прямо на земле сидели девочки лет четырех-пяти, одетые в старенькие саржевые платьица и ситцевые фартуки, назвать которые белыми можно было лишь с большой натяжкой. Габриэлла читала им сказку, выделяя голосом наиболее интересные места. Дети не сводили с нее обожающих глаз.

Администратор извинился и, сославшись на какие-то дела, ушел. Питер рассеянно кивнул и стал за косяк, чтобы Габриэлла ненароком не увидела его. Он хотел вдоволь насладиться открывшимся ему зрелищем, достойным кисти художника. Габриэлла являла собой истинный пример участия, самоотверженности и доброты, то есть всех тех качеств, которые так редко встречаются в наши дни. Питер заподозрил было очередную уловку, но ведь Габриэлла не знала, что он здесь, хотя… ее наверняка известили о его приезде, Что за черт! Ну, почему ему во всем чудится подвох? Питер раздраженно пожал плечами и вышел из своего укрытия.

Габриэлла заметила мужа не сразу. Она подняла глаза, улыбнулась ему и… снова уткнулась в книжку. Питер терпеливо ждал, пока она закончит, надеясь услышать хоть какое-то объяснение, но Габриэлла словно забыла о нем. Дочитав сказку, она весело спросила девочек:

— А вы знаете историю про пряничного человечка?

— Не-ет, — хором протянули малышки.

— Сейчас я вам расскажу, — пообещала она и вытащила из холщовой сумки новую книгу.

Питер чуть не кипел от гнева. Она что — издевается? С какой стати он должен стоять здесь и слушать глупые сказки? Однако вскоре раздражение улеглось, и Питер с интересом стал следить за приключениями пряничного человечка, которому удалось перехитрить жену фермера. Тем более? что Габриэлла читала удивительно хорошо. Она разыграла перед малышками целое представление, и все было бы ничего, если бы Питер не знал, чем заканчивается сказка. Интересно, какую роль Габриэлла отводит ему? Ловкого пряничного человечка или обманутого фермера?

Дочитав до конца, Габриэлла хлопнула в ладоши и сказала:

— А сейчас, девочки, я хочу вас кое с кем познакомить. Это очень важный человек, и зовут его лорд Сэндборн. Благодаря ему у вас очень скоро появятся новые игрушки, книги и башмачки. Думаю, он заслуживает реверанса. Вы умеете делать реверанс?

Девчушки отрицательно покачали головами. Тогда Габриэлла отложила сказку в сторону, вышла на середину дворика и грациозно присела.

— Ну, как? Сможете повторить?

Девочки тут же принялись копировать ее движения. Они по очереди подходили к Питеру и, неловко приседая, говорили «спасибо». Все это казалось крохам невероятно забавным, и вскоре поднялся такой шум и гвалт, что Габриэлла с трудом их успокоила.

Когда воспитанницы, наконец, вернулись на свои места, Габриэлла достала новую книгу. На сей раз она выбрала притчу о лисе и винограде.

Питер отошел в сторону. Ну, уж нет, он не купится на этот дешевый сентиментальный трюк. Ясно же, что Габриэлла читает басню не столько для детей, сколько для него. Вот только один вопрос: кто из них лиса, а кто виноград?

Заметив, что Питер угрюмо расхаживает по двору, Габриэлла встала и весело крикнула;

— Лорд Сэндборн? А вы не хотите почитать девочкам сказки?

— Я? — опешил Питер. — Боюсь, что нет. Я собственно приехал только для того, чтобы отвезти тебя домой, и хотел бы сделать это как можно скорее. Собирай свои книжки и поедем.

— Нет-нет, я обещала девочкам, что буду читать до самого обеда. Хотя, сказать по правде, у меня уже язык отваливается. Девочки, попросите доброго лорда Сэндборна почитать вам. Я уверена: он не откажет.

В ту же секунду дюжина девчонок бросилась к Питеру. Они тянули его за сюртук и рукава, подталкивали вперед, а одна даже, ухитрилась повиснуть на шее.

— Ну, хорошо, хорошо, сдаюсь, — Питер вскинул руки над головой и подошел к скамье.

Он прочитал им притчу о вороне и лисице, а потом героически попытался объяснить мораль. Растолковать пятилетним детям, что такое лесть, оказалось для чего непосильной задачей, и он передал бразды правления в руки Габриэллы.

Пока она говорила, Питер мучительно вспоминал, где и когда слышал эту басню в последний раз. Его не покидало ощущение, что это было совсем недавно. Озарение сверкнуло как молния. Ну, конечно! Сама Габриэлла и читала ему притчи Эзопа. Потом были еще потешки. Боже, неужели все это происходило с ним и… с ней? Неужели когда-то они были близки и могли доверять друг другу?

Закончив чтение, Габриэлла велела девчушкам взяться за руки и построила их в шеренгу.

— А где твоя пара? — спросила самая младшая. Габриэлла огляделась и беспомощно развела руками.

— У меня нет пары. Я пойду одна.

— Так нельзя, — настаивала малышка. — Все должны ходить парами, и ты тоже.

Габриэлла натянуто улыбнулась и, протянув Питеру руку, спросила:

— Вы не откажетесь составить мне пару, лорд Сэндборн?

Питеру оставалось только подчиниться. Они вместе проводили детей на лужайку, где их уже ждала немолодая дородная дама. Девочки подбежали к ней как к старой знакомой. Питер вздохнул с облегчением: ну, все — на сегодня с него достаточно «детских» забав. Не успел он отпустить руку Габриэллы, как дама, которую он принял за воспитательницу, обернулась, и Питер с изумлением узнал свою мать.

— Что ты здесь делаешь? — возмутился он.

— Помогаю, — спокойно ответила Беатрис и повела младшую группу на прогулку.

— Чем? — пробормотал Питер, глядя ей вслед.

— Леди Беатрис помогает воспитанницам учиться и познавать жизнь, — ответила за нее Габриэлла. — Твоя мать приходит сюда каждый раз, когда бывает в Лондоне. Раньше она навещала своих подопечных чаще, но сейчас… устает. Беатрис читает детям сказки, учит старших девочек шить и вязать, — Габриэлла озорно улыбнулась. — В приюте до сих пор ходят легенды о том, как она играла с мальчишками в футбол.

Питер был потрясен.

— Моя мать почти каждую неделю приходит сюда? Она играет в футбол?

— Ты ведь этого не знал, да? — Габриэлла заглянула ему в глаза. — Твой отец подарил Беатрис а только одного ребенка — тебя, а она хотела бы иметь много детей. Вот почему она уже много лет приходит в приют и жертвует значительные суммы на благотворительность.

Они прошли по коридору и остановились у входа в класс.

— Однажды леди Беатрис сказала, что идет повидать детей, — продолжила Габриэлла свой рассказ. — Я тогда не поняла, что она имеет в виду, а, услышав объяснение, решила пойти вместе с ней. А еще я подумала, что если ты сделаешь приюту какой-нибудь дорогой подарок, то это поможет тебе восстановить репутацию.

Она замолчало, Питер тоже не мог выговорить ни слова. Все это было так неожиданно для него.

Я намерена приходить сюда регулярно, — заявила .Габриэлла после длительной паузы. — Надеюсь, ты не будешь против?

Он отрицательно покачал головой. Язык все еще отказывался ему повиноваться.

— А сейчас, — она загадочно улыбнулась, — у меня занятие с группой мальчиков. Мне может понадобиться твоя помощь.

— Помощь? — наконец выдавил Питер. Габриэлла распахнула дверь в класс, и он увидел полтора десятка мальчишек в возрасте от восьми до двенадцати лет. Сорванцы скакали по партам, сталкивали друг друга со скамеек и кричали так, что Питер моментально оглох.

— Да с ними и полк солдат не справится! — воскликнул он, но Габриэлла жестом успокоила его и решительно вошла в кабинет.

Увидев ее, шалуны немного утихомирились, а, узнав, что на занятии будет присутствовать лорд Сэндборн, и вовсе затихли и чинно расселись по своим местам.

— Габриэлла кивнула и подошла к учительскому столу, для мальчиков она выбрала «Песнь о Роланде». Воспитанники слушали, затаив дыхание. Поэма о смелом юноше удерживала внимание мальчишек около получаса, а потом все началось сначала. Защелкали резинки рогаток, на задней парте завязалась шутливая потасовка, и Габриэлла поняла, что пора переключиться на что-то другое.

— А знаете ли вы, что лорд Сэндборн в детстве замечательно играл в крикет и футбол? — спросила Габриэлла, откладывая книгу в сторону. Поскольку этот вопрос не требовал ответа, она добавила: — Да-да, можете не сомневаться. Мне об этом рассказала его мать.

— У-у у! — по классу пронесся одобрительный гул.

— Если вы его попросите хорошенько, он, возможно, согласится поиграть с вами. Согласны, граф? — обернулась она к Питеру.

— О, пожалуйста! Ну, пожалуйста, сэр! Мы ведь даже не умеем подавать мяч, — мольбы сыпались на Питера со всех сторон.

Делать нечего, пришлось уступить и на этот раз. Мальчишки веселой гурьбой высыпали во двор. Питер снял пиджак, аккуратно сложил его и, бросив на жену неодобрительный взгляд, вышел вслед за ними.

Крикетные биты были старыми, а мячи только чудом не рассыпались от ударов, однако игре это ничуть не мешало. Футболисты носились по лужайке; то тут, то там раздавались возгласы:

— Пас!

— Мне! Играй на меня!

— Мазила!

Питер словно зарядился их энергией и вскоре уже бегал вместе со всеми и кричал до хрипоты.

Габриэлла наблюдала за мужем через окно. Некоторое время спустя к ней присоединилась Беатрис.

— Никогда не думала, что мой сын может так хорошо ладить с ребятами, — заметила она.

— Он очень хороший человек, — тепло сказала Габриэлла и смахнула слезинку. — И у него очень доброе сердце.

Беатрис смотрела, как Питер, презирающий все на свете, учит приютских детей играть в футбол, и горько-сладкая улыбка тронула ее губы..

— Да, очень, — прошептала она.

Шел уже шестой час вечера, когда Питер привел свою усталую, разгоряченную команду в класс.

Потный и растрепанный, он чувствовал необыкновенный прилив сил. Давненько ему не доводилось гонять мяч. А до чего же приятно было наблюдать за мальчишками, которые носились по полю с диким необузданным восторгом. Питер ощущал себя их сверстником и отдавался игре всем сердцем. Как жаль, что урок так скоро закончился.

— Сэр, вы ведь придете к нам еще? — потянул его за рукав один из самых отъявленных сорванцов.

— Да! да! Приходите к нам завтра, — мальчики смотрели на него умоляющими глазами.

— Право не знаю, ребята, — промямлил Питер. — Я очень занят, — ему не хотелось их разочаровывать, но на носу парламентская сессия и вообще…

— Я же вам говорил, — презрительно хмыкнул маленьких скептик. — Он такой же, как все.

Мальчишки стали медленно расходиться. В их глазах сквозила горечь обиды. Воспитательница уже звонила в свой колокольчик, созывая воспитанников на ужин, а Питер все стоял, не в силах сдвинуться с места. Такой же, как все… Что это значит?

Когда дети, построившись в шеренгу, отправились в столовую, Питер поймал за руку взлохмаченного задиру и спросил:

— О чем это говорил твой товарищ? Кто все?

— А, это о посетителях. К нам ведь многие приходят. Поиграют немного, сунут какие-нибудь сладости и больше не появляются никогда.

— Они любопытные, — вклинился его дружок. — Приходят посмотреть на нас. Но я знаю, вы не такой.

Мальчишки обменялись тоскливыми взглядами и побежали догонять своих. Питер смотрел им вслед и чувствовал себя предателем. Он действительно такой же, как все. Пришел, поиграл, успокоил совесть, этим и ограничился. Но детям нужны не сладости и даже не новые башмаки. В первую очередь им нужны надежда и знание того, что они кому-то нужны, что кто-то помнит о них…

Питер вышел в коридор и наткнулся на Габриэллу. Она молча сунула ему сюртук и указала рукой на приемную. Питер быстро оделся и толкнул дверь. За столом сидел администратор, а рядом стоял не кто иной, как лорд Розберри. Питер застыл на пороге. Этот-то какого дьявола здесь делает? Что происходит? Весь Лондон помешался на благотворительности?

— Розберри, рад вас видеть, — он кивнул высокородному лорду и смущенно добавил: — Прошу простить мне мой внешний вид, я тут немного поиграл в футбол с мальчишками. Шустрые сорванцы!

— Понимаю, — рассмеялся Розберри. — Держу пари, они загоняли вас до седьмого пота.

— Верно.

— Берегитесь, Сэндборн, — старый лорд наклонился к нему и доверительно прошептал. — Я и сам когда-то исполнял тут обязанности тренера. Ох, эти женщины, ради них мы идем на любые жертвы.

Питер с упреком посмотрел на Габриэллу. Могла бы предупредить, что Розберри тоже посещает этот приют. Интересно, кого еще он здесь встретит?

Дверь бесшумно отворилась, и в приемную вошла худощавая хорошо одетая дама. Розберри сразу засуетился и, подталкивая Питера вперед, елейным голосом проговорил:

— Позвольте представить вам…

— Мы знакомы, перебила его женщина.

— Простите, я этого не знал, — стушевался лорд.

— Правда, наше знакомство не было официальным. Я присутствовала на вашей свадьбе, дорогой граф.

— Это леди Гладстон, — вмешалась Габриэлла.

— Рада видеть вас здесь, — улыбнулась Кэтрин Гладстон и протянула Питеру руку. — Знаете, ведь Уильям тоже частенько приходит сюда со мной, но сегодня его задержали дела. Мой муж всегда играет с ребятами, и мне приятно, что вы поддерживаете эту славную традицию, мужчины так мало времени уделяют истинной благотворительности, предпочитая отделываться щедрыми пожертвованиями. А Уильям убежден, что у мальчиков перед глазами должен быть образцовый пример, на который они могли бы равняться.

Образцовый пример… Вот это да! Тут миссис Гладстон явно преувеличила. Неужели и ее муж такого же мнения о нем? Питер не знал, что и думать. День был насыщен неожиданностями до предела, а впереди еще вечер…

Администратор вышел из-за стола и, поглядев на часы, сказал:

— Однако уже шестой час. Совет попечителей ждет нас в гостиной, — он махнул рукой в направлении двойной двери в конце коридора. — Ваша светлость, я должен извиниться перед вами за столь небольшое собрание, времени на подготовку было слишком мало. Вообще-то наше правление собирается поквартально, но попечители предпочли выразить вам свою признательность сейчас, не дожидаясь, пока пройдет еще три месяца.

В большой, обитой дубовыми панелями комнате находилось несколько почтенных джентльменов и элегантно одетых матрон. Администратор представил их лорду и леди Сэндборн, и все дружно поблагодарили супругов за участие и гражданскую самоотверженность.

Питер раздражался все больше и больше. Он знал, что не заслужил этой похвалы, и чувствовал себя неловко. Питер Сент-Джеймс терпеть не мог, когда им манипулируют, а сейчас именно это и происходило. Какое-то время он умудрялся сохранять самообладание, но так длилось крайне недолго. Массивная дверь отворилась, и в гостиную вошел пожилой джентльмен. Питер сразу узнал его и остолбенел. Через комнату к нему шел… Уильям Глад-стон.

— Приветствую вас, лорд Сэндборн, — премьер-министр остановился перед ним с холодною улыбкой. — Прошу простить меня за опоздание. Бесконечные правительственные заботы, знаете ли.

К ним подошла леди Гладстон.

— Уильям всегда был активным членом попечительского совета и остается таковым до сих пор, — сказала она, обращаясь к Питеру. Потом повернулась к мужу и добавила: — Ты знаешь, граф сегодня учил мальчиков играть в футбол. По-моему, он прирожденный тренер. Во всяком случае, мальчишки в восторге.

— В самом деле? — в Словах Гладстона Питеру послышалась насмешка. — Что ж, вижу, семейная жизнь идет вам на пользу. — Он взглянул на стоящую неподалеку Габриэллу. — Брак меняет приоритет человека и, как правило, в лучшую сторону. Рад за вас, Сэндборн.

— Сначала пожертвования, затем благотворительная работа в приюте, — вставил Розберри.

Так, глядишь незаметно, и вы перейдете на нашу сторону.

Это замечание вызвало сдержанный смех остальных членов правления. Всем было известно, что, скорее солнце погаснет, чем граф Сэндборн поменяет свои политические взгляды.

Питер покраснел и уткнулся в чашку с чаем. Сейчас он предпочел бы напиток покрепче. Вечер тянулся бесконечно долго, произносились хвалебные речи и спичи, но, наконец, эта пытка закончилась. Питер наскоро попрощался с представителями попечительского совета, коротко кивнул Гладстону и, схватив Габриэллу за руку, вытащил ее на улицу. Всадив жену в кэб, Питер плюхнулся рядом.

— Проклятье! — прорычал он. — Почему ты мне не сказала, что на приеме будут Гладстон и Розбери? Завтра весь Лондон будет судачить о моем «исправлении».

— Искренне на это надеюсь, — отозвалась Габриэлла.

— Что? Ты хочешь сказать, что заранее знала, чем все обернется? Ты запланировала эту встречу?

— Питер, не будь смешным. Я понятия не имела, что мистер Гладстон и лорд Розберри состоят в попечительском совете. Я только сделала пожертвование от твоего имени, а администрация в свою очередь настояла на приеме. Честно говоря, не понимаю, как тебе может навредить благотворительность. Пусть все знают, что ты занимаешься проблемами брошенных детей, это только пойдет на пользу.

— На пользу! — взорвался Питер. — Какая мне польза оттого, что я буду день-деньской гонять мяч с кучкой сопливых сирот?

— Но это же лучший способ восстановить репутацию, — резонно заметила Габриэлла. — Тебе предоставляется прекрасная возможность показать всему свету, какой ты на самом деле. Докажи этим зазнавшимся аристократам, что ты милосердный и великодушный человек, и общество будет носить тебя на руках.

Питер изумленно вытаращился на нее. Только Сейчас до него дошло, чего она добивается.

— Ну, ты и штучка, — присвистнул он — Со дня нашей свадьбы и месяца не прошло, а ты уже распоряжаешься моей жизнью. Врываешься в гостиницу, затаскиваешь в компанию либералов, транжиришь мое состояние, и все это под предлогом восстановления репутации. А меня ты спросила? Может быть, я не хочу казаться лучше, чем есть. К тому же те, с кем я обычно провожу время, не купятся на подобную чепуху.

— А ты не находишь, что пора поменять круг общения? Может быть, тебе следует почаще видеться с людьми, которые надеются на лучшее, а не плетут сети из лицемерия и интриг. Пришла пора приобретать настоящих друзей вместо политических союзников, которые отвернутся от тебя при малейшей перемене ветра. Подумай, Питер, я ведь желаю тебе добра.

Слова Габриэллы задели его за живое. Даже себе он боялся признаться, что бесконечно одинок. Собственно говоря, он всегда был одинок, но сейчас почувствовал это особенно остро. Как он жил до сих пор? Ходил в клуб, играл в карты, участвовал в выборах, общался со множеством людей, но при этом ни одного из них не мог бы назвать другом. А в последнее время даже приятели отвернулись от него.

Никто не посочувствовал и не выступил в его защиту. Никто.

Впрочем, есть один человек, который всегда защищал его. И этот человек сидит рядом. Габриэлла. Против воли и здравого смысла Питер заглянул ей в глаза. Они манили его словно синие озера. Никогда и ни в ком не нуждался он так сильно, как в ней. Он мог бы и дальше довольствоваться пустыми развлечениями, если бы не принял тогда ее циничного предложения… если бы не разглядел в ней страстную женщину… если бы не полюбил ее…

Смятение, терзавшее его весь день, улеглось, и теперь Питер точно знал, что с ним происходит, он любит свою жену. Это чувство внутри него, оно засело прямо в сердце, и отмахнуться от него нельзя.

Питер импульсивно потянулся к Габриэлле, но тут же напрягся и отдернул руку.

— А может быть, это тебе пора прекратить вмешиваться в мою жизнь и начать жить своей? — насмешливо проговорил он.

Габриэлла похолодела. Превозмогая боль, она сделала еще одну попытку вернуть его.

— Питер, не нужно бесконечно напоминать мне о том, что я вторглась в твой дом, завладела имуществом… Я все это прекрасно знаю, но не могу ничего изменить. Мы женаты, и ты должен с этим смириться. Пойми, я не посягаю на твою свободу, я лишь хочу хотя бы частично вернуть тот выбор, который у тебя отняли, — глаза ее увлажнились. — Я хочу быть твоей женой, твоей любовницею и … твоим другом. Скажи же мне, Питер, чего ты хочешь? Выбор за тобой.

Он посмотрел на нее так, словно видел впервые. Больше всего на свете ему хотелось заключить Габриэллу в объятия, но… свой выбор он еще не сделал.

Стараясь ничем не выдать своих эмоций, Питер постучал в окошко кэбмена. Возница замедлил скорость и подъехал к тротуару. Питер резко поднялся, стукнулся головою о крышу кареты и выскочил так быстро, будто сам дьявол гнался за ним.

Габриэлла откинулась на спинку сиденья и дала волю слезам. Она все поставила на любовь и проиграла. Она старалась вернуть дружбу и не смогла. Что же делать? Обидные слова Питера снова и снова звучали у нее в голове. Пора начинать жить своей жизнью.

Жизнью без него…

Главным событием сезона обещал стать бал Абермалз Дерби. Собственно, после окончания крайне популярного дерби в Эпсоме было запланировано несколько балов, посвященных этому событию, но Абермалз стоял первым в списке. Все аристократы Лондона стремились на него попасть, но лишь четыреста избранных удостоились приглашений. Среди счастливчиков, разумеется, оказались леди Беатрис и Габриэлла Сэндборн.

Беатрис тщательно готовилась к этому выходу в свет. Первое, что она сделала, заказала великолепное бальное платье для Габриэллы. Потом принялась обучать невестку сложному дворцовому этикету и решилась даже отдать фамильные драгоценности в чистку, чего раньше никогда не делала, опасаясь, что камни подменят.

Если Беатрис хлопотала вовсю, то Габриэлла, напротив, не проявляла к балу ни малейшего интереса. Она почти не выходила из своей комнаты, плохо ела и часто плакала. Габриэлла тщательно скрывала свои слезы, но краснота и припухлость под глазами выдавали ее с головою.

Розалинда догадывалась, что между Габриэллой и Питером что-то произошло, но не могла добиться от дочери четкого и ясного ответа. Впрочем, ответ и без того был ясен. Габриэлла вела себя так, будто никогда больше не увидит своего мужа.

Первые два дня после приема девушка была как в лихорадке. Она выбегала в холл всякий раз, когда слышала звонок в дверь, но лишь для того, чтобы тут же вернуться к себе. Все не то, не то… Приходили знакомые леди Беатрис, подруги матери, а от Питера не было ничего. Ни письма, ни записки, ни весточки.

Настроение Габриэллы падало с катастрофической скоростью. Беатрис стала всерьез опасаться за ее здоровье, а Розалинда за психику.

— Она такая нежная и ранимая, — всхлипывала Розалинда. — Не понимаю, в чем мы ошиблись?

— Мы все сделали правильно, — утешала ее Беатрис, однако в голосе уже не было прежней уверенности.

Несмотря на заговор и перспективные планы, Габриэлла была так же далека от Питера, как и в самом начале…

Розалинда нашла дочь в маленьком садике позади дома. Габриэлла сидела, понурив голову, и вид у нее был такой, словно вся тяжесть мира лежала на ее хрупких плечах. Розалинда присела рядом, и уже секунду спустя, девушка всхлипывала у нее на плече.

— Ox, мама, ну почему с мужчинами всегда так сложно?

— Хотела бы и я это знать, — пробормотала Розалинда, похлопывая дочь по руке.

Габриэлла сделала судорожный вдох и спросила:

— А что если он ко мне никогда не вернется?

— Ну, вот еще? — возмутилась Розалинда. — Конечно, вернется, — добавила она, не особенно в это веря.

— А если все-таки не вернется, как ты думаешь, я смогу разлюбить его?

— Не знаю, милая, — глаза женщины наполнились слезами. — Я умею только любить, а, наоборот, у меня пока плохо получается. Что ж, будем учиться этому вместе.

Глава 23

Абермалз-холл сиял огнями и изысканным великолепием. Это внушительное строение из серого известняка с арочными окнами и фигурными чугунными решетками находилось на западном краю Лондона, а потому воздух здесь был свежим, а небо над головою удивительно ясным. Теплый июньский вечер, напоенный ароматами трав, и как нельзя лучше подходил для проведения праздника. Казалось, сама природа ликует вместе с собравшимися на бал аристократами. А съехалось их сегодня немало. Гораздо больше, чем было разослано приглашений.

Леди Беатрис и Габриэлла немного опоздали, и бедняге Джеку пришлось лавировать между другими экипажами, чтобы подвезти карету как можно ближе к парадному входу. Наконец, ему это удалось, и дамы ступили на центральную лестницу. Они вошли в бальную залу, и мажордом торжественно объявил:

— Леди Беатрис Сэндборн! Леди Габриэлла Сэндборн Сент-Джеймс!

Их сердечно приветствовали хозяева дома герцог и герцогиня Уэстлейк, а также другие гости, среди, которых были лорд-мэр Лондона и губернатор Дерби.

Что касается остальных гостей, то глаза большинства округлились от удивления.

Вдова и молодая графиня вместе смотрелись просто поразительно. Никто даже не заметил, что рядом с ними нет Питера. Кстати, именно на этот эффект и рассчитывала Беатрис. Для себя она выбрала черный муар, окаймленный белым бархатом, что служило идеально выгодным фоном для белоснежного атласа Габриэллы. Декольте платья, украшенного бисерной, вышивкой, было намного ниже, чем Габриэлла привыкла носить, и плечи ее были совершенно обнажены. В волосы она вколола цветок гардении, а на шее и в ушах фасовались рубины, окруженные каплями бриллиантов. Этот великолепный гарнитур принадлежал клану Сэндборнов со времен королевы Елизаветы, и Беатрис никогда с .ним не расставалась, но сегодня она сама настояла, чтобы его надела Габриэлла. Как знать, может быть, от этой детали зависит будущее счастье молодых супругов.

Тайком от Габриэллы Беатрис переправила Питеру приглашение на бал, но ответа или хотя бы подтверждения, разумеется, не получила. Молчание сына /нимало не обеспокоило ее, она была уверена, что Питер обязательно явится. Не может же он пропустить «гвоздь» сезона? у Заиграл оркестр, и в зале возникло заметное оживление. Габриэлла заметила в толпе леди Мортон и улыбнулась ей как давней знакомой. Сесилия не замедлила протиснуться к ним, прихватив с собой графиню Девоншир. Дамы сразу же рассыпались в комплиментах и наперебой хвалили безупречный вкус девушки. Питере не было сказано ни слова. Вероятно, дамы подумали, что граф Сэндборн где-то здесь. Мог же он в конце концов отлучиться на минуточку, оставив жену на попечение матери?

К сожалению, присутствие Габриэллы и отсутствие рядом с ней Питера заметил кое-кто еще.

— Так, так, что мы имеем? — Эрандейл ткнул Гарри локтем и указал на спускающуюся по лестнице Габриэллу. — Несравненная «кузина из Франции». А где же Сэндборн? Что-то я его не вижу, — он подбежал к дверям гостиной, окинул взглядом передний холл и гранд-салон и констатировал: — Сэндборна нет. Ах, шалунья! Их браку нет еще и месяца, а она уже красуется в высшем свете.

— Одна, заметь, без мужа, — задумчиво проговорил Шивли. — Быстро же она отшила старину Питера.

— Умненькая шлюшка, — заметил Эрандейл, восхищаясь как красотой, так и амбициями Габриэллы. — Мне кажется, она готова вступить в новую игру, — он ощупал взглядом ее обнаженные плечи и предложил: — Поможем графине? Все равно ничего интересного пока не предвидится.

— Отчего же нет? Возможно, это будет забавно, — меланхолично согласился Гарри.

Струнный квартет играл какую-то нежную, задумчивую мелодию, и Габриэлла так заслушалась, что даже не заметила, как перед ней вдруг выросли две мужские фигуры.

— Лорд Эрандейл, виконт Шивли! Очень рада вас видеть.

Габриэлла не кривила душой. Ей действительно было приятно встретить здесь Джерома и Гарри. Она хотела отвлечься от тягостных мыслей, и дружеская беседа пришлась как нельзя кстати. А в том, что беседа будет дружеской, Габриэлла нисколько не сомневалась. Как же иначе? Ведь это приятели Питера.

— Леди Сэндборн! — Эрандейл приложил руку к груди. — Вы выглядите как ангел небесный. Ваша красота — исцеление для пресыщенных глаз, бальзам для истомленной души.

Он с преувеличенным благоговением поцеловал ее руку и низко поклонился леди Беатрис.

Гарри задумал перещеголять своего дружка и выспренным тоном заявил:

— Вы столь изящны, свежи и прелестны, что можете соперничать с самой весной. Ей-богу, Сэндборн — счастливейший из смертных!

— Дорогая Габриэлла, осчастливьте и меня, — вставил Эрандейл. — Позвольте вывести вас на первый тур вальса.

Габриэлла, ища совета, взглянула на Беатрис, но свекровь хранила молчание, а на лице застыла не-проницаемо-нейтральная маска. Немного подумав, девушка согласилась.

— А как же я? — вскричал Гарри. — Обещайте, что первый вальс после перерыва вы танцуете со мной, иначе сердце мое будет разбито и, всю оставшуюся жизнь я буду вынужден посыпать голову Пеплом.

Габриэлла рассмеялась и вписала имя Гарри Шивли в свою танцевальную карточку. Когда молодые люди отошли, Беатрис негодующе заметила:

— Не понимаю, зачем герцог приглашает к себе подобных типов. Должно быть, в этом сезоне отчаянная нехватка холостяков.

— А по-моему, они очень милы и обходительны, — несмело возразила Габриэлла.

— Родовитые мерзавцы — вот они кто, — Беатрис рывком раскрыла веер и принялась яростно обмахиваться. — Нахалы и развратники! Твоя мать назвала бы их ходячими неприятностями.

Она крепко ухватила Габриэллу под руку и, кивнув знакомой даме, повела невестку во вторую залу.

Питер Сент-Джеймс подал лакею свое приглашение и сделал глубокий вдох, внутренне приготовившись к самому худшему. Он был тщательно выбрит, безупречно одет, и лишь морщинки у глаз выдавали его усталость и напряжение.

Последние несколько дней Питер совсем не знал покоя. Снова и снова он вспоминал слова Габриэллы: «Ты должен сделать свой выбор». Легко сказать! Какой выбор, интересно, она имела в виду? Ей прекрасно известно, что он не властен над своими желаниями и загорается страстью, как только видит ее. Она весьма успешно утверждает себя в обществе в качестве его супруги, так что с понятиями «жена» и «любовница» все ясно. А вот «друг»… Разве может он назвать Габриэллу другом, если не доверяет ей? Или все-таки доверяет?

В довершение всех бед Питер, сам не понимая, как это случилось, вчера вдруг оказался на Гилфорд-стрит, 18. Глядя на мальчишек, гоняющих по лужайке старенький футбольный мяч, он вошел в ворота приюта и… остаток дня провел со свистком на шее.

Набегавшись и накричавшись до хрипоты, Питер привел ребят в класс. Он уже собирался уходить, когда взъерошенный мальчуган с пронзительно-голубыми глазами потянул его за рукав.

— Спасибо, сэр, — смущенно пробормотал парнишка. — Мне никто не верил, а я знал, что вы вернетесь. Приходите еще.

Питер в жизни не слышал ничего приятнее. Теплая волна участия захлестнула его и мучительно сжала сердце. Внезапно он понял, что должен пойти на бал в Абермалз-холл. Должен увидеть Габриэллу и объясниться с ней раз и навсегда.

Теперь он стоял у входа в бальную залу и наблюдал, как Габриэлла исполняет фигуры кадрили рука об руку с сэром Уильямом Хартшорном. В белоснежном платье с ажурной бисерной вышивкой, она была нежна и воздушна, как морская пена, и прелестна, как Афродита.

Музыка стихла, и старый рыцарь вернул Габриэллу под крылышко Беатрис. Питер расправил плечи, одернул жилет и решительным шагом направился к ним. Не успел он сделать и двух шагов, как его перехватила леди Мортон и, намеками, вынудила пообещать ей следующий танец. Отделавшись от надоедливой Сесилии, Питер продолжил свой путь, но тут вновь заиграл оркестр, и Габриэлла вышла на танец. На сей раз ее партнером был не кто иной, как лорд Эрандейл.

Питера просто затрясло от злости, да как она смеет улыбаться этому пошляку? Можно подумать, что Эрандейл — достойнейший из мужчин, а остальных и вовсе не существует.

Питером овладели собственнические инстинкты, и к тому времени, когда он подошел к Беатрис, внутри у него все кипело.

— Это, разумеется, твои штучки! — гневно бросил он матери, не сказав и слова приветствия.

Беатрис вздрогнула от неожиданности, обернулась и, проследив за его взглядом, заметила:

— Ошибаешься, дорогой. Это твоих рук дело. Ты получил то, что заслуживаешь. Так тебе и надо.

Питера охватило привычное раздражение. Не успел он съязвить что-нибудь в ответ, как Беатрис взяла его под руку и отвела в более уединенное место.

— Я знаю, ты не любишь советов и никогда им не следуешь, — понизив голос, проговорила она. — Заклинаю тебя, прислушайся к моим словам хоть один-единственный раз. Не позволяй гордости и обидам властвовать над твоей душой. Умоляю сын, не молчи! Габриэлла любит тебя, а ты лишаешь ее последнего шанса… Сейчас ты превыше всего ставишь свою независимость, но какой от нее будет прок, когда тебе исполнится шестьдесят? С чем ты останешься? Разочарование и горькие сожаления — вот удел одинокого мужчины.

Питер замер. Впервые Беатрис говорила с ним не приказным, а умоляющим тоном.

— И вот еще что должна тебе сообщить, что перевела большую часть наследства на твое имя, не дожидаясь рождения первого внука. Надеюсь, в этом отношении ты не окажешься эгоистом и подаришь Габриэлле ребенка, которого она так хочет иметь.

Питер почувствовал, что земля уходит у него из-под ног. Неужели это говорит Беатрис? Та самая Беатрис, которая тридцать лет ограничивала его свободу, теперь вдруг отпускает на волю. Невероятно!

— Почему ты так поступила?

— Потому что я доверяю тебе. Я верю, что ты выберешь правильный путь. Ты ведь мой сын, — она притянула его к себе и чмокнула в щеку.

Музыка стихла, и Питер поспешил обратно в бальную залу. Эрандейла и Габриэллу он увидел почти сразу. Они стояли окруженные толпой развязных молодых аристократов, которые пожирали Габриэллу масляными глазками и одаривали похотливыми улыбочками. Питер затрясся от ярости. Как смеют эти скоты так беззастенчиво пялиться на его жену!

Питер решительно двинулся вперед, намереваясь как можно скорее вырвать Габриэллу из этого порочного круга. Он знал, что скрывается за перемигиваниями, которыми то и дело обменивались его бывшие приятели. Да и как не знать, если еще два месяца назад он сам был одним из них, таким же расчетливым и циничным повесой, попирающим все святое.

— Вот ты где! — выкрикнул Питер, когда до веселящейся от души группы оставалось еще добрых пять шагов.

Заметив его, молодые люди благоразумно растворились в толпе. Рядом с Габриэллой остался один Эрандейл.

— Питер, — выдохнула девушка. — Ты… пришел.

При ближайшем рассмотрении платье Габриэллы оказалось даже более вызывающим, чем ему показалось вначале. Соблазнительно узкая талия, замысловатая вышивка и малюсенький клочок ткани, едва прикрывающий грудь.

— Сэндборн, дружище, рад встрече, — широко улыбнулся Эрандейл. — Должен тебя поздравить: твоя жена не только первая красавица, она еще и танцует как богиня.

Питер проигнорировал его слова и взял Габриэллу за локоть.

— Идем отсюда.

— До следующего раза, леди Сэндборн, — Эрандейл галантно поцеловал ей руку. — Надеюсь, теперь мы будем часто встречаться на балах.

— До следующего раза, лорд, — с принужденной улыбкой ответила Габриэлла. Они медленно пошли через зал, направляясь к леди Беатрис.

— Могу я получить назад свою руку? — натянуто спросила Габриэлла. — Я хочу проверить танцевальную карточку.

— Можешь не проверять, — процедил Питер. — Этот танец ты танцуешь со мной.

Оркестр заиграл вальс, и супруги Сэндборн вышли в круг. Они плавно двигались среди других пар, но если Габриэлла целиком отдавалась танцу, то Питер не мог оторвать взгляда от ее декольте. Кровь начинала бурлить в его жилах, когда он представлял, как несколько минут назад тем же зрелищем наслаждался Эрандейл.

— Проклятое платье, — прорычал он. — Как тебе в голову пришло надеть такой бесстыдный наряд? Она вспыхнула.

— Господи, Питер, оглянись вокруг. Мое платье не выходит за рамки приличий. Все молодые замужние дамы одеты точно так же. К тому же это твоя мать выбирала фасон, а, видит Бог, в Лондоне нет женщины благопристойнее чем она.

— Платье выглядит вызывающе, — упрямо повторил Питер. — Оно непристойно. У Эрандейла и ему подобных слюнки текли, когда они на тебя таращились. Или, может быть, тебе это нравится?

— Питер, не говори ерунды! — возмутилась Габриэлла. — Твои друзья — очаровательные молодые люди и разговаривали со мной очень почтительно;

— Да знаю я эту компанию, сам был таким же. От женщины им нужно только одно, но от тебя они этого не получат!

Не говоря ни слова, Габриэлла вырвалась из его объятий и быстро пошла к дверям. Оказавшись на тускло освещенной террасе, она прислонилась спиной к стене и закусила губу, чтобы не разреветься. Ну, почему он так несправедлив к ней? Вечно какие-то придирки, нелепые подозрения…

Питер был в полной растерянности. Он видел, куда исчезла Габриэлла, и хотел было пойти за ней, но передумал. Что он ей скажет? Что виноват и просит прощения? Нет, нет это все не то… Мысли, чувства, сама душа были в смятении. Пожалуй, впервые в жизни Питер Сент-Джеймс не знал, на что решиться.

Поглощенный своими переживаниями Питер не заметил, что из гостиной за ним наблюдают Эрандейл и Шивли. Весь вечер они не спускали с молодоженов глаз.

— Так, так, — удовлетворенно заметил Джером Эрандейл. — Неприятности в раю. Похоже, сейчас леди Сэндборн как никогда нужен преданный «друг», — он положил руку на плечо Шивли и попросил: — Дай мне провести с ней десять минут наедине, а потом присоединяйся к нам. Думаю, к тому времени она уже позабудет о размолвке с мужем.

Гарри заговорщицки подмигнул другу и отошел, а Эрандейл, ухмыляясь, направился к дверям террасы.

Батистовый платочек Габриэллы промок насквозь, а слезы все катились из глаз, оставляя на щеках жгучие полоски. Пытаясь успокоиться, девушка присела на скамью и устремила невидящий взор на освещенный луной сад. Из прострации ее вывел вкрадчивый мужской голос:

— Габриэлла?

Вздрогнув от неожиданности, она обернулась и обнаружила лорда Эрандейла, стоящего позади нее.

— Габриэлла, вы плачете? — удивленно воскликнул он. — Боже мой, что случилось? Он подсел к ней и, протянув девушке свой носовой платок, заметил:

— Идемте в сад, здесь вам нельзя оставаться.

— Да, да, идемте, — всхлипнула Габриэлла. — Извините, я веду себя совершенно неприлично.

Он обнял ее и, нежно прижимая к себе, повел по ступенькам вниз. Габриэлла попыталась отстраниться, но оступилась и чуть не упала. Эрандейл не преминул этим воспользоваться, и прижал ее к себе еще крепче.

— Ну-ну, — сказал он, обнимая ее за талию. — Расскажите старому дяде Джерому, что случилось? Питер вас чем-то обидел?

Его голос звучал так-ласково, а она была так расстроена…

— А впрочем, не надо быть гением, чтобы догадаться, как дурно он с вами обращается, — продолжал между тем Эрандейл. — бросил вас, переехал из дома в гостиницу, почти не показывается в обществе… Питер ведет себя как последний идиот.

— О, нет, это я во всем виновата, — прошептала Габриэлла. — Я совсем запуталась. — Она помолчала. — Видите ли, Питер всегда был противником брака, предпочитая жизнь свободную и независимую, но случилось так, что он был вынужден жениться… на мне. Что из этого получилось, вы легко можете себе представить. Одну минуту он сгорает от страсти, а уже в следующую не может находиться со мной в одной комнате.

— Значит, он еще больший дурак, чем я думал? — с мальчишескою горячностью воскликнул Эрандейл. Если бы у меня была такая прелестная, чувственная жена, — он склонился к ее плечу, почти касаясь его губами, — я считал бы себя счастливейшим из смертных. Я бы обожал и лелеял вас. Будь вы моей женой, вам никогда не пришлось бы ложиться в холодную постель.

Он провел свободною рукой по ее щеке и позволил кончикам пальцев задержаться на губах.

— П-пожалуйста, лорд Эрандейл, — пробормотала Габриэлла, но не отстранилась. Она нуждалась в утешении и не хотела отвергать его помощь.

— Конечно, конечно, Габриэлла, я все понимаю. Сейчас вам нужна поддержка и сильное плечо, чтобы выплакаться. Позвольте предоставить вам свое, — он еще ближе притянул ее к себе и прошептал: — Удостойте меня чести быть вашим другом; Вашим близким другом…

Лорд Кэттон только разговорился с хорошенькой мисс Фролиш, как сзади к нему подошел Гарри Шивли и, ни слова не говоря, потянул на террасу.

Коротко извинившись перед дамой, Кэттон набросился на приятеля:

— Ты что не мог подождать, черт тебя побери? Что за спешка такая? Пожар? Наводнение?

— Брось дуться, лучше послушай, что я тебе скажу, — Гарри наклонился к нему и выдохнул в самое ухо: — Эрандейл заманил красотку Сэндборна в сад. Ты же не откажешься взглянуть на это захватывающее зрелище?

Кэттон отодвинулся и, нахмурившись, спросил:

— Ты иметь в виду Габриэллу Сэндборн? Жену Питера?

— Ну, разумеется, кого же еще? Восхитительную, неприступную Габриэллу, — лицо Гарри светилось от удовольствия. — Идем же скорей! Мы и так потеряли уйму времени.

Кэттон пожал плечами и отправился за Шивли. Они подкрались к одной из беседок и притаились за живой изгородью. Кэттон заметил, что с другой стороны маячат еще две темные фигуры. В беседке, обнявшись, сидели Эрандейл и Габриэлла.

— Пожалуйста, ваша светлость, нам пора возвращаться, — умоляла девушка. — Прошу вас, не надо…

Это было даже не обольщение, а мерзкая унизительная игра на публику. Гарри тихо посмеивался, да и остальные, похоже, находили происходящее жутко забавным. Кэттон брезгливо поморщился и отошел от беседки. Постояв несколько секунд на пересечении дорожек, он решительно развернулся и пошел к дому. Надо немедленно предупредить Питера.

Стоило Питеру войти в столовую, как на него набросились Джейн Монтгомери и Мирабель, вдовствующая герцогиня Девоншир. Дамы буквально изводили его своей болтовней, но Питер терпеливо сносил их нападки и даже ухитрялся вежливо улыбаться; при этом.

— Дорогой граф, ваша жена — просто прелесть, — щебетала Джейн.

— Я так рада, что вы, наконец, нашли свое счастье, — вторила ей герцогиня Девоншир. — Габриэлла — женщина редкой души, совсем не похожа на нынешних девиц, которые только о себе и думают, скажите, это правда, что она отказалась от свадебного путешествия и пожертвовала деньги лондонскому детскому приюту? Какое великодушие! — воскликнула она, не дожидаясь ответа. — Если бы все женщины проявляли такое же милосердие, в мире не осталось бы места злу и насилию.

С трудом отделавшись от надоедливых леди, Питер ретировался в столовую, надеясь найти там покой, но не тут-то было. Увидев направляющегося к нему лорда Эсбери, одного из лидеров консервативной партии, Питер с тоской подумал об оставленных в гостиной дамах. Уж лучше бы он продолжил беседу с ними, тогда не пришлось бы выслушивать наставления этого сноба.

Лорд Эсбери отвел его в сторону и с величайшим апломбом объявил:

— С твоей стороны было чертовски умно посетить этот нищий приют. Никогда не помешает показать, как ты сочувствуешь сиротам. Отличный ход, дружище, продолжай в том же духе! А как только реабилитируешься, сразу бросай это дело. Не стоит тратить время на то, чем могут заниматься женщины.

— Но, сэр… — начал было Питер, но Эсбери уже не слышал его. Он наметил себе новую жертву в противоположном конце столовой и, коротко откланявшись, направился туда.

Питер облегченно вздохнул и поспешно вышел в передний холл. Все! С него хватит! Пора разыскать Габриэллу и отправляться домой, пока кто-нибудь еще не вознамерился дать ему «дельный совет».

Сегодня Питеру решительно не везло. У самых дверей он наткнулся на Элси Хартшорн, жену сэра Уильяма. Леди Хартшорн славилась своей прямолинейностью.

Она всегда прямо в глаза говорила то, о чем женщины высшего света предпочитали умалчивать.

Лорд Сэндборн, наконец-то я вас поймала! — воскликнула Элси, хватая Питера за рукав; — Должна заметить, что ваша жена, похоже, очень вам помогает. Отрадно видеть, что нашлась женщина, способная прибрать вас к рукам, постарайтесь быть достойным ее.

Питер почувствовал, что еще секунда, и он взорвется. От неминуемой гибели его спасла приятельница леди Хартшорн. Оставив Элси на попечение подруги, Питер выскочил за дверь и вдохнул полной грудью. Что они могут понимать, эти жалкие людишки? Как будто он сам не знает, какая жемчужина ему досталась. Ведь Габриэлла не только сделала из него человека, она заставила его захотеть стать лучше.

Питер застыл. Озарение сверкнуло как молния. Какого черта он боится? Зачем живет в отеле, бежит от жены, проводит бессонные ночи в тщетной попытке обуздать свои желания? Ведь это так же бессмысленно, как искать иголку в стогу сена, и так же глупо.

— Сэндборн!

По дорожке к нему бежал Кэттон.

— Здравствуй, дружище, рад тебя видеть. Но что случилось? Вид у тебя такой, словно ты только что встретил самого дьявола. Кэттон остановился как вкопанный и, не отдышавшись, выпалил:

— Хуже, Питер, все намного хуже. Эрандейл заманил твою жену в сад…

Он замолк, ожидая, пока до Питера дойдет смысл сказанного, затем крепко сжал его руку и пробормотал:

— Они там не одни.

Эта сжатая фраза и расстроенное лицо Кэт-тона подтвердили подозрения Питера. Заманил в сад… Так же было и с женой Сатерфилда. Тогда один из их приятелей затащил глупую и распутную жену престарелого пэра в темную аллею для горячего удовольствия, а остальные спрятались в кустах. Питер тоже был там. И Эрандейл…

Габриэлла! Она сейчас там, в саду с этим подонком. Так что же он здесь стоит?

— Где они?! — заревел Питер, надвигаясь на Кэттона, как разъяренный бык.

Кэттон молча кивнул в сторону беседки.

— Нет, ваша светлость. Пожалуйста, не надо. Слова утешения превратились в двусмысленные у намеки, а дружеское объятие в нежелательную ласку, Габриэлла поняла, что попала в крайне опасную и двусмысленную ситуацию. Она стряхнула с себя туман оцепенения и потребовала:

— Немедленно отпустите меня!

Эрандейл гнусно рассмеялся и чуть ослабил хватку, но лишь для того, чтобы тут же прижать ее руки к телу.

— О, нет, только не теперь. Вы не можете лишить меня такого удовольствия, очаровательная Габриэлла.

— Пустите меня.

Она рвалась из его рук, силясь избежать прикосновения влажных алчных губ, но… не смогла. Он силой захватил ее рот и попытался уложить на скамью.

— Не-е-ет, — выдавила Габриэлла, отчаянно сопротивляясь. — Пустите или я закричу.

— Разве тебе не нравится эта игра, Клеопатра? — ухмыльнулся Эрандейл, пыхтя от возбуждения. — Я думал ты сговорчивей.

Шум драки и крик заставили их на время прекратить борьбу. Потом через живую изгородь перелетело чье-то тело и плюхнулось на дорожку прямо перед беседкой. Секунду спустя к нему присоединилось второе. Эрандейл узнал своих приятелей и отшатнулся от Габриэллы. Почувствовав, что свободна, девушка вскочила и попятилась назад, обхватив себя руками за талию. Она бы так и пятилась до самого Абермалз-холла, если бы… не наткнулась на своего мужа.

— Питер? — Он пристально посмотрел на нее и отвернулся. Он увидел более чем достаточно. Помятое платье, припухшие губы, стыд и страх, сквозящие в глазах, ясно говорили о том, что здесь произошло. Питер медленно наклонился и приподнял лежащего перед ним мужчину за грудки.

— Сэндборн, клянусь, мы не хотели ничего дурного, — заикаясь, промямлил негодяй. — Это была просто шутка. Мы только смотрели, а идея принадлежала Эрандейлу.

— Низкий пакостник, — прорычал Питер. — Мне следовало бы избить тебя до полусмерти.

Мерзавец вздрогнул, а его приятель попытался отползти подальше от разгневанного мужа, но был возвращен на место пинком ноги.

— Если ты еще хоть раз осмелишься поднять взгляд на мою жену, я выпущу тебе все кишки. Понятно?

Любитель подглядывать так энергично затряс головой, что она у него едва не отвалилась.

— А тебе?

Второй участник низкого заговора с трудом поднялся с земли и кивнул.

Питер брезгливо хмыкнул и жестом велел им убираться. Улепетывали они так быстро, что только пятки сверкали.

Габриэлла стояла ни жива, ни мертва. Так вот оно что! Эти мужчины прятались в кустах и подглядывали за тем, как… Боже, она чуть было не попалась в ловушку, которая могла навсегда погубить ее честное имя. И имя ее мужа тоже.

— Послушай, Сэндборн, — нервно хихикнул Эрандейл, выходя из беседки. — Мы ведь только развлекались.

Он шутливо поднял руки вверх в знак примирения.

— Значит, развлекались? По-твоему, заманивать женщину в сад и навязывать ей свое общество, в то время как пара других идиотов подглядывает из-за кустов, это развлечение?

— Когда-то и тебе это нравилось, — ехидно напомнил Эрандейл.

— Черт бы тебя побрал! — Питер ринулся на обидчика, но тот проворно отскочил назад.

— К тому же еще неизвестно, кто кому навязывал свое общество, — Эрандейл взглядом указал на Габриэллу. — Ты плохо знаешь свою жену, Сэндборн. Поверь, это она, дразня, завлекла меня в сад, она настояла на уединении и умоляла обнять ее покрепче. Она даже предложила мне занять твое место в супружеской постели. Ты, похоже, не слишком-то расположен…

— Замолчи! — в отчаянии выкрикнула Габриэлла. — Питер, это неправда. Он все лжет!

— Мой тебе совет, Сэндборн, — невозмутимо продолжал Эрандейл. — Держи жену взаперти, если не хочешь, чтобы наследник рода был похож на твоего соседа по имению.

— О, Боже, — только и смогла выдавить Габриэлла.

Ее вздох вырвал Питера из оцепенения. Не раздумывая, он заехал Эрандейлу кулаком в живот, отчего тот отлетел ярда на три и растянулся на дорожке:

— Ты грязный, лживый ублюдок, — прошипел Питер. Я достаточно хорошо знаю свою жену и верю ей. А если кого и нужно посадить под замок, так это именно тебя и этих жалких фигляров, которые пляшут под твою дудку. Только попробуй проболтаться кому-нибудь о том, что здесь сегодня произошло, и я разорву тебя на кусочки.

Плюнув в лицо поверженному противнику, Питер подошел к жене и нежно обнял ее. Габриэлла с трудом держалась на ногах и ухватилась за лацканы его фрака, чтобы не упасть. Тогда он подхватил ее на руки и понес через темный сад.

Глава 24

Питер через боковую калитку с Габриэллой на руках вышел во внутренний двор, заполненный рядами элегантных экипажей. Оглядевшись, он увидел свою карету и понес драгоценную ношу прямо к ней. Габриэлла забралась внутрь, а Питер отправился искать Джека, который имел обыкновение коротать время в баре неподалеку. Там он оказался и на этот раз, но когда они подошли к карете, выяснилось, что выехать невозможно. Проезд загораживали другие экипажи.

— Делай, что хочешь, только отвези нас поскорее домой, — приказал Питер и присоединился к жене.

Первой молчание нарушила Габриэлла:

— Прости, Питер… Я только вышла на террасу, чтобы успокоиться, а тут вдруг появляется Эрандейл. Он одолжил мне платок и сказал, что хочет стать моим другом. Потом мы как-то незаметно оказались в саду… Мне следовало бы догадаться, но я была так расстроена, а он казался таким участливым, что дело зашло, пожалуй, слишком далеко.

— Разве ты не слышала поговорки о том, что внешность зачастую бывает обманчива? — сердито буркнул Питер.

— Слышала, да не придавала значения, — она помолчала. — Наверное, я это заслужила, ты ведь предупреждал меня, что Эрандейл подлый негодяй, которому нужно лишь одно… — она сделала судорожный вдох. — Я тогда не поверила тебе, а зря.

— Не переживай, — он страдальчески улыбнулся. — Внешность обманчива, но иногда нечто, напоминающее крысу, и есть крыса.

Питер провел ладонью по ее щеке и обнаружил, что она влажная. Достав из кармана платок, он протянул его Габриэлле. Часом раньше то же проделал Эрандейл. Вспомнив об этом, девушка еще пуще залилась слезами.

— Ну, не надо, не плачь, — пробормотал Питер. — Если хочешь знать, моей вины здесь больше, чем твоей. Когда-то я тоже так «развлекался». Мне понадобилось довольно много времени, прежде чем я понял, как это мерзко. Ты помогла мне это понять.

— Я?

Карета дернулась, и Габриэлла невольно упала Питеру на грудь. Он нежно обнял ее и прижал к себе, чтобы не отпускать уже никогда.

— До встречи с тобой моя совесть молчала. — Но теперь я слышу ее голос на каждом шагу. Когда я вижу одиноких женщин на улице, я беспокоюсь о том, есть ли у них кров, я задумываюсь о судьбах бедняков и ловлю себя на мысли, что хотел бы помочь им. Раскрывая газету, я гадаю, какие подробности не попали в печать. И, как ни странно, уже не так рьяно сужу людей за ошибки и промахи.

— А то, что ты говорил обо мне в саду, это правда? — с возрождающейся надеждой спросила она.

Он кивнул.

— Ты веришь мне? Веришь, что я тебя никогда не предам?

— Верю, — прошептал он и коснулся губами ее лба. Когда Эрандейл выкрикивал свои лживые обвинения, Питер понял, что не может без нее жить. Он почувствовал ее смятение и страх и поклялся защищать эту хрупкую женщину, пусть даже ценой собственной жизни. Он понял, что любит ее.

— Я верю тебе, потому что знаю, как ты честна и великодушна. И еще потому, что ты тоже веришь и любишь меня.

— Я люблю тебя, Питер, — просто сказала она, — всем сердцем.

— Я знаю это и люблю тебя еще больше. Я бежал от тебя, Габби, бежал от контроля, от обязанностей, от перемен, но от себя не убежишь, я хочу, чтобы ты всегда была со мной, вот здесь, — он приложил руку к груди. — Хочу, чтобы ты растворилась во мне.

— А еще? — с сияющей улыбкою настаивала она.

— Этого мало? — он недоуменно взглянул на жену.

— Остался еще вопрос о выборе, который ты должен был сделать.

— Ах, да. Мой выбор, — он погрозил ей пальцем. — Это было очень умно с твоей стороны. Широкий жест, нечего сказать. Но, должен заметить, я не слишком-то разобрался в деталях твоего положения. Почему ты решила, что можешь быть либо женой, либо любовницей, либо другом?

— Что? — улыбка медленно сползла с лица Габриэллы.

Увидев ее растерянную мордашку, Питер расхохотался.

— Я, знаешь ли, собственник и хочу всех трех! — глаза его лукаво блеснули. — Я буду помогать тебе в приюте как друг, сопровождать на балы как муж, а по ночам стану превращаться в любовника.

— О, понимаю, — сердце ее воспарило. — Значит, ты решил заполучить сразу и жену, и любовницу, и друга? Я всегда знала, что вы очень практичный мужчина, лорд Сэндборн.

— Боюсь, практичность, здесь совершенно ни при чем. Видишь ли, дни, которые мы провели вместе в твоем будуаре, создавая видимость греха, были самыми приятными в моей жизни. Надеюсь, приличие мы с тобой изобразим так же успешно.

Она засмеялась.

— Итак, теперь мы будем изображать приличие. Что ж, думаю, мне понравится. Это так похоже на нас… Еще только один вопрос, — Габриэлла наморщила лоб. — Можно ли мне тогда будет делать вот это?

Она приподняла голову и припала к его губам в безумном жадном поцелуе. Ответ прозвучал нескоро. С трудом оторвавшись от ее губ, Питер пробормотал:

— На это придется выхлопотать специальное разрешение, впрочем, можешь считать, что оно уже у меня в кармане.

— А как насчет этого?

Она потянула его за галстук и расстегнула воротничок. Проложив дорожку поцелуев по подбородку и шее, она слегка прикусила кожу в ямочке у горла. Затем в мгновение ока расстегнула рубашку и, приложившись влажными губами к соску, стала дразнить его языком.

— Да, — простонал он. — О, да? Мы определенно разрешим и это.

— А это?

Габриэлла села к чему на колени и спустила лиф платья:

— Я настаиваю, чтобы ты проделывала это, — он прижался губами к ее нежной упругой груди. — М-м-м, постоянно…

Они целовали и ласкали друг друга так самозабвенно, что даже не сразу заметили, что карета уже остановилась. Габриэлла отстранилась и, переведя дух, сказала:

— Мы приехали. Должна признаться, что обратная дорога показалась мне намного короче.

— Да, приехали, — задумчиво пробормотал Питер, выглядывая в окошко. — А ты так и не ответила на мой вопрос.

— Какой вопрос? — искренне удивилась Габриэлла.

— Получу ли я трех женщин в одном лице? Она закусила губу, чтобы не рассмеяться.

— Предлагаю сделку.

— Какую?

— Ты получаешь жену, любовницу и друга, а я… друга, мужа и любовника. По рукам?

В этот момент Габриэлла была чудо как хороша. С обнаженной грудью и рассыпавшимися по плечам волосами, она являла собой воплощенную женственность и выглядела неимоверно эротично. Ну, что Питер мог ей ответить? Разумеется, он сказал:

— По рукам!

— Значит, договорились! — воскликнула Габриэлла, после того как они обменялись шутливым рукопожатием. — Знаешь, я думаю, такую уникальную сделку, как эта, и отметить следует по особенному, — она озорно улыбнулась. — Например, ночью любви…

Питер ринулся было к дверце, но Габриэлла смехом остановила его.

— О, лорд Сэндборн, неужели вы собираетесь выйти из кареты в столь неподобающем графу виде? Мы же решили соблюдать правила приличия.

Питер непонимающе посмотрел на нее, потом перевел взгляд на свои брюки. Они были расстегнуты и держались на одних подтяжках. Приведя одежду в порядок, они вылезли из экипажа и рука об руку вошли в дом. Розалинда благоразумно оставалась в своих покоях, и супруги беспрепятственно взбежали наверх. В спальне Питер зажег свечи и притянул жену к себе.

— Я умираю от любопытства, — промурлыкал он. — Надето у тебя что-нибудь под платьем или нет?

Габриэлла затрепетала.

— Я знаю один верный способ выяснить это.

— Какой же?

— Сними его.

Питер с радостью ухватился за это предложение, преодолев препоны в виде крючков и шнуровки, он сорвал с нее платье и замер в немом восхищении. Кроме чулок и сияющей улыбки, на ней больше ничего не было!

Затем Габриэлла оказала ему ту же любезность. Когда фрак, жилет, рубашка и брюки оказались на полу, она стала перед ним на колени и коснулась волосами изнывающей от желания плоти.

— Боже милосердный, — выдохнул он. — Где ты этому научилась, скверная девчонка?

— Я брала уроки.

Габриэлла отбросила одеяло и легла на кровать, приглашая его присоединиться к ней. Она выглядела настолько соблазнительно, что перед ней не устоял бы сам папа римский.

— Постой-ка, какие уроки? — он тряхнул головой и уставился на жену, уже решительно ничего не понимая.

— Уроки в школе любви. Я хочу стать идеальной любовницей, а для этого нужно многому научиться.

— Раньше у тебя были несколько иные планы.

— Я их изменила. Ну что, приступим к занятиям?

И они вместе провели первый урок.

Позже они, обессиленные, лежали на простынях, тесно прижавшись друг к другу.

— Я очень скучала по тебе, — с мягким упреком прошептала Габриэлла: — А ты? Ты вспоминал обо мне хоть иногда?

Питер, ни слова не говоря, соскочил с кровати и, порывшись в нижнем ящике комода, вытащил оттуда белую туфельку с атласными розочками. Ту самую туфельку, которую она потеряла в день свадьбы. Так значит, он вернулся за ней и хранил все это время!

— Я тоже скучал по тебе, — сказал он, держа в руках яркое тому доказательство. — Я скучал по твоему смеху, твоей искренности и любви. Я скучал по тебе, как скучают по лучшему другу.

Она села и обняла его за плечи.

— Лучший друг… Как чудесно звучат эти простые слова. Еще два месяца назад я и подумать не могла, что мы будем сидеть здесь вот так и ты полюбишь меня… — она улыбнулась. — Знаешь, что нам нужно сделать? Послать мистеру Гладстону благодарственное письмо. Впрочем, если хочешь, можем назвать первенца в его честь. Питер сердито посмотрел на нее, и Габриэлла тут же поправилась:

— Ах, да, я же обещала назвать первого ребенка Питер Сент-Джеймс. Ну, что ж, тогда сэру Уильяму придется довольствоваться вторым или даже третьим. У нас будет и второй, и третий, правда?

Перемена в его лице насторожила Габриэллу. Она заглянула ему в глаза и озабоченно спросила:

— В чем дело? Что-то не так?

Питер, не мигая, смотрел в одну точку.

— Сегодня суббота? Который час?

Он бросился к одежде и, вытащив карманный хронометр, чертыхнулся.

— Дьявольщина! Половина двенадцатого.

— Да что случилось?

Питер, до сих пор нервно вышагивавший по комнате, остановился и уставился на нее так, как будто видел впервые.

— Расскажи мне еще раз, как Гладстон пытался наставить тебя на путь истинный, — неожиданно попросил он. — Скажи мне, что я стал другим человеком, и ответь, что сделала бы ты, узнав, что кто-то готовится совершить подлость? Как бы ты поступила, зная, что твоему противнику расставлена ловушка?

— Питер, я тебя не понимаю, если ты ждешь от меня помощи, то должен немедленно все рассказать.

Питер снова заметался из угла в угол, разговаривая скорее сам с собой, чем с ней.

— Ошибка правосудия — вот как это можно назвать. Пока мы тут с тобой рассуждаем, Глад стона пичкают снотворным! А потом… Знаешь, что они намерены сделать потом? Перевезти его в бордель, где группа добропорядочных граждан и обнаружит нашего премьер-министра в обществе полуголых девиц. И можешь не сомневаться, все проститутки поклянутся, что Гладстон их постоянный клиент. Ну, как тебе это нравится?

— Но это же погубит его карьеру! — глаза Габриэллы расширились от возмущения,

— Вот именно, — хмуро заметил Питер. — Когда новости попадут в газеты, правительству, Гладстона придет конец.

— Какая мерзость! — убежденно воскликнула она. — Сэр Уильям — честный и порядочный чело — век, я в этом уверена. Возможно, к женщинам легкого поведения он относится с излишним предубеждением, но в остальном вполне лоялен. Добрая половина англичан думает так же.

В глубине души Питер был с ней абсолютно согласен, но все еще не знал, на что решиться. Должен ли он помогать человеку, который причинил ему столько зла? А впрочем… может ли он пожаловаться на судьбу? Пожалуй, нет. Определенно нет!

Питер подошел к кровати, нежно поцеловал жену и стал одеваться.

— Куда ты?

— Нужно остановить, — буркнул он. — Надеюсь, еще не слишком поздно.

Габриэлла в мгновение ока оказалась в гардеробной. Не успел Питер опомниться, как она уже застегивала пуговицы на белой блузке» которую обычно одевала, когда шла в приют.

— Что это ты задумала?

— Я иду с тобой, — безапелляционно заявила она, расправляя складки на талии.

— Черта с два! — взорвался Питер. — «Павильон» — это бордель. И тебе там абсолютно нечего делать. Не хватало еще, чтобы жена графа Сэндборна таскалась по злачным местам.

— А я не позволю своему мужу посещать подобные места без меня! — вызывающе парировала она. — А, кроме того, тебе может понадобиться свидетель, если что-то вдруг пойдет не так. Ну, подумай сам, кто еще, кроме жены, согласится поручиться за тебя в столь пикантной ситуации?

— Знаешь, иногда ты говоришь разумные вещи, — рассмеялся Питер.

Десять минут спустя карета несла их к «Павильону».

Большое кирпичное здание «Павильона» располагалось на стыке двух районов. Оно соседствовало с элитарным мужским клубом с одной стороны и третьеразрядным театром — с другой. Это был обычный ничем не примечательный дом. С первого-взгляда его можно было принять за товарный склад или магазин с меблированными комнатами наверху, но так он выглядел только снаружи. Внутреннее же убранство «Павильона» отличалось изысканной роскошью, что делало его самым шикарным борделем Лондона. Лишь избранные клиенты допускались в его гостиные, игровые комнаты и бар на первом этаже, и только очень состоятельным посетителям открывался доступ в личные апартаменты на верхних этажах.

Питер и Габриэлла подъехали к «Павильону» без десяти минут двенадцать. Питер велел жене оставаться в карете, но она тут же выпрыгнула за ним на тротуар и, воинственно поправив шляпку, зашагала к парадному входу.

— Вот упрямица, — проворчал он, обогнал ее и постучал в дверь.

Открывший им дверь детина, похоже, узнал Питера, что, разумеется, нисколько не обрадовало Габриэллу.

— Я хотел бы получить одну из ваших экзотических комнат, для «тайного удовольствия», не тратя времени на долгие объяснения, перешел к деду Питер.

— Мадам это не понравится, — заявил громила, хмуро разглядывая Габриэллу. — Вы привели свою девицу, а наши правила этого не допускают. Мадам мне голову оторвет, если узнает.

После небольшого торга вопрос был улажен.

— Ну, хорошо, — согласился вышибала, чья покладистость легко объяснялась щедрыми чаевыми. — В вашем распоряжении один час. Постарайтесь управиться, добавил он и хихикнул неожиданно тонким голосом.

По черной лестнице они поднялись на второй этаж и остановились в пропитанном ароматами духов коридоре. Вдруг откуда-то сбоку послышались тяжелые чаги. Парень лихорадочно заметался и, отыскав свободную комнату, втолкнул их внутрь. Будуар, в котором оказались Питер и Габриэлла, поражал обилием зеркал. Зеркала были везде: на стенах, потолке, дверях, даже низенький столик имел зеркальную поверхность. В центре комнаты стояла огромная покрытая шелковым покрывалом кровать.

Габриэлла огляделась и изумленно спросила:

— Здесь везде так? — она потрогала узорчатую решетку, прикрывающую камин, обожглась и отдернула руку. — Немного похоже на гарем, и зеркала кругом… Они, наверное, стоят уйму денег.

— Да, уж немало, — согласился Питер. — Но расходы стоят того. Подобный интерьер сразу создает должное настроение. В этом-то и состоит прелесть подобных заведений. На втором этаже каждая комната отдела в своем стиле. Эта, например, арабская, а есть комната, копирующая зеркальный зал в Версале, еще одна имитирует монашескую келью. Она, кстати, довольно необычно устроена. Тут имеются даже апартаменты, подобные королевским в Осборн-хаусе.

— Вот как? — глаза Габриэллы сузились. — Интересно, откуда ты так хорошо об этом знаешь?

— Э-э, — заморгал Питер. — Мне рассказывал один знакомый, — нашелся он и, пряча глаза, вернулся к дверям.

— А хорошо было бы как-нибудь на самом деле придти сюда и… — мечтательно начала Габриэлла.

— Тише, — прошептал он. — Мне кажется, я слышал знакомый голос. Похоже Гладстон уже здесь. Нам придется проверить все двери, чтобы выяснить, какая комната готова к приему «гостей».

Они бесшумно крались по коридору. Судя по шокирующим звукам, которые можно было услышать, даже не напрягая слуха, на этаже не было ни одной свободной комнаты. Питер начал терять надежду, но, наконец, одна дверь поддалась. Они быстро скользнули внутрь и оказались в зале, изображающем египетскую баржу удовольствий. У стен стояли причудливой формы стулья и пышные опахала из страусиных перьев.

— В жизни ничего подобного не видела, — благоговейно прошептала Габриэлла. — А ты?

Питер предпочел промолчать.

Приглушенные голоса в коридоре заставили их насторожиться. Кто-то открыл ключом дверь соседнего номера, затем все стихло. Питер выждал какое-то время, потом вышел в коридор и заглянул в приоткрытую дверь. Гладстона он увидел сразу. Помимо него, в комнате находились еще четыре женщины, на которых не было ничего, кроме чулок и узеньких трусиков.

— Старик не проснулся? — спросила одна из них.

— Даже не шевелится, — зевая, ответила ее товарка.

Питер на цыпочках вернулся к Габриэлле и прошептал:

— У этих подонков извращенное чувство юмора. Зная, как королева Виктория презирает политику Гладстона, они поместили его в точную копию ее спальни.

Глава 25

Собравшись с духом, Питер вытащил Габриэллу в коридор и втолкнул в дверь соседнего номера. Открывшаяся им картина поражала своим бесстыдством. Услышав, что в комнату кто-то вошел, проститутки, до тех пор мирно сидевшие на софе, бросились к широченной кровати, и принялись осыпать поцелуями и одаривать непристойными ласками неподвижно лежащего Гладстона.

— Немедленно прекратите! — крикнул Питер. — Неужели вы не видите: старик без сознания.

— Это теперь, — не моргнув глазом, солгала одна из женщин. — А знаете ли вы, что он вытворял час назад?

— Не трудись понапрасну, — бросил Питер, отталкивая ее. — Мне известно, сколько вам заплатили и за что. Живо одевайтесь, все отменяется.

— Черта с два! — вскинулась худощавая брюнетка с жестким взглядом. — Во-первых, нам еще ничего не заплатили, и мы не уйдем отсюда, пока не получим свои деньги.

Питер, у нас нет времени на споры, — заметила Габриэлла. — Наши противники будут здесь с минуты на минуту.

Она подбежала к кровати и стала легонько похлопывать сэра Уильяма по щекам.

— Мистер Гладстон, мистер Гладстон, пожалуйста, очнитесь!

Веки мужчины дрогнули. Он застонал и слабо пошевелился.

— Кажется, приходит в себя, — радостно объявила Габриэлла. — Мистер Гладстон! — она затрясла его с удвоенной силой. — Вам грозит опасность, немедленно уходите.

— Помогите нам одеть его и вывести на улицу, — обратился к женщинам Питер. — Я удвою, даже утрою ваш гонорар.

Девицы переглянулись и кинулись помогать Габриэлле. Надеть жилет и сюртук оказалось довольно легко, а вот с брюками пришлось повозиться. Они успели натянуть только одну штанину, когда снаружи послышались громкие голоса.

— Это они, — простонал Питер. — Заприте дверь.

Дверь с мягким щелчком захлопнулась, Питер огляделся, лихорадочно пытаясь сообразить, что еще можно предпринять. Он прекрасно понимал, что такая незначительная преграда, как запертая дверь, не остановит его бывших соратников.

— Здесь нет запасного выхода?

Женщины отрицательно покачали головами.

— Проклятье!

— Тогда нам надо его спрятать, — предложила Габриэлла и, подбежав к кровати, приподняла край покрывала. — Кладите сюда. Если покрывало будет свисать до пола, никто ничего не заметит.

— Полная ерунда, — возразил Питер. — В первую очередь они полезут именно под кровать.

— Не полезут, — твердо сказала Габриэлла. — Мы отвлечем их внимание, — она выразительно посмотрела на четырех соблазнительниц. Заметив, что женщины не очень-то довольны таким оборотом дела, напомнила: — Тройной гонорар.

Для того, чтобы очнуться, Гладстон выбрал самый неподходящий момент. Он еще не пришел в себя, но уже начал подавать признаки жизни и немилосердно ворочаться.

— Кому-то придется позаботиться о том, чтобы он не зашумел. Это возьмешь на себя ты, — Габриэлла жестом показала Питеру лезть под кровать.

— Но почему я? — запротестовал он.

— Потому что мне дорога репутация не только премьер-министра, но и твоя. К тому же я его не удержу.

— Ты, как всегда, неумолимо логична, — пробубнил Питер и опустился на четвереньки.

Дверь трещала под натиском яростных ударов. Пришла пора подумать о спасении собственного доброго имени. Габриэлла наморщила лоб. Как объяснить, что она делает ночью в борделе в компании полуголых девиц? Внезапно ее осенило.

— Книга! — воскликнула она. — У вас есть хоть какая-нибудь книга?

— Да, — ответила одна из женщин и взяла с тумбочки потрепанный томик.

— Теперь все на кровать и напустите на себя вид кающихся грешниц. Я хочу, чтобы это выглядело так, будто я наставляю вас на путь истинный.

Габриэлла взяла в руки книгу и придала лицу строгое выражение… и сделала это как нельзя более кстати. Дверь распахнулась, и в комнату ворвались четыре джентльмена в сопровождении двух констеблей. Девушка обернулась и негодующе спросила:

— Как вы смеете врываться сюда, словно… Она осеклась на полуслове. Перед ней стоял ее отец.

Герцог Карлайлз был озадачен не меньше, чем Габриэлла. Полковник Тоттенхэм уверил его, что кабинету Гладстона пришел конец, и предложил убедиться в этом собственными глазами. И что же он видит? Вместо погрязшего в разврате премьер-министра он находит в борделе родную дочь!

— Что ты здесь делаешь? — взревел Карлайлз, пока остальные не оправились от замешательства.

Для Тоттенхэма и судьи Генри Мейнарда, которого предприимчивый полковник захватил с собой, это тоже являлось большим ударом. Гладстона не было и в помине, зато на софе сидела молодая чопорно одетая женщина в шляпке. И настроена она была отнюдь не благодушно.

Поначалу Габриэлла запаниковала, но быстро взяла себя в руки и сердито спросила:

— Нет, это я хотела бы узнать, что вы здесь делаете? Кто вы такие и почему позволяете себе вламываться в личные апартаменты? — она заговорщицки посмотрела на отца, взглядом умоляя не выдавать ее. Герцог замешкался с ответом, и Габриэлла ловко захватила инициативу. — Видит Бог, — трагическим тоном произнесла она, — эти несчастные женщины уделяют своей душе слишком мало времени. Они плывут по течению, не задумываясь о том, что жизнь коротка, а расплата за порок может быть очень жестока, поэтому я прошу вас немедленно уйти.

— Позвольте, что значит уйти? Что здесь происходит? — нахмурился судья Мейнард.

Разве вы не видите, что я пытаюсь направить этих женщин на путь истинный? — с притворным, но хорошо разыгранным удивлением спросила

Габриэлла. — Я читаю им слово пастыря.

— Где, черт возьми, Гладстон? — вмешался высокий мужчина в одежде военного образца. — Он должен быть здесь. Что вы с ним сделали?

Полковник Тоттенхэм, а это был он, заметался по комнате, срывая драпировки и заглядывая во все углы. Он обратил внимание на кровать, но в это время одна из проституток скрестила руки под грудью и так соблазнительно изогнулась, что у него отпала всякая охота глазеть в этом направлении.

— Миссис пришла, чтобы почитать нам, — невинно опустив глаза, заявила худощавая брюнетка.

— Да-да, она заплатила за наше время и читает библию уже час, — подтвердила ее товарка.

Герцог пришел в полное замешательство, что бы я это ни было, но Габриэллу он решил не выдавать.

— Надеюсь, теперь, джентльмены, вы нас покинете? — спросила Габриэлла, устремив на Тоттенхэма испепеляющий взгляд. — Если же нет, то садитесь и слушайте. Думаю, вам это тоже будет полезно.

Она села, раскрыла книгу и… покраснела до корней волос. Это был «Декамерон»!

— К-как сказано в священном писании, — отчаянно импровизировала девушка. — Что проку в богатстве, красоте или славе, если отсутствует цель, если вы блуждаете в потемках, оторванные от чистоты и добра? — она судорожно сглотнула и продолжила:

— Вы не должны быть рабами мужских желаний и страстей. Ваш удел достоинство и добродетель…

— Я полагаю все ясно, Тоттенхэм, — сердито заметил Карлайлз, поворачиваясь к полковнику. — Его здесь нет.

— Что за смехотворную игру вы затеяли! — негодующе воскликнул судья.

— Но, господа, — промямлил полковник. — Должно быть, сегодня он закончил раньше обычного или же был предупрежден о нашем приходе.

Никто его уже не слушал, Тоттенхэм чувствовал себя последним глупцом. Как же так? Ведь все было очень тщательно подготовлено… Уже в дверях он остановился и буркнул:

— Вы за это ответите, юная леди.

После чего бросился догонять своих свидетелей, многословно извиняясь на ходу.

Какое-то время в комнате царило молчание. Потом из-под кровати раздалось громкое:

— А-ап-чхи!

Женщины подняли покрывало и помогли Питеру и сэру Уильяму выбраться на свет божий. Действие снотворного закончилось, и Гладстон, часто моргая, изумленно спросил:

— Где я?

— Теперь в безопасности, — устало ответила Габриэлла, помогая ему встать с колен.

Вдвоем с Питером они вывели премьер-министра на улицу и усадили в карету. Казалось бы, можно вздохнуть свободно, но не тут-то было. По аллее к экипажу быстро шел какой-то мужчина. Когда он приблизился, заговорщики узнали герцога Карлайдза.

Герцог был страшно зол. Выходя из «Павильона» он заметил карету с гербом Сэндборнов и решил подождать Габриэллу, чтобы задать перца своей взбалмошной дочери. Каково же было его удивление, когда он увидел, что Габриэлла не одна. Ее сопровождали муж, и не кто иной, как сам Гладстон. Выходит, полковник Тоттенхем все-таки оказался прав?

— Что, черт побери, происходит? — возмутился Карлайлз, обретая дар речи.

— Не стойте, как пень, — резко приказал Питер. — Лучше помогите сэру Уильяму устроиться поудобнее.

Их полнейшее равнодушие к его праведному гневу привело герцога почти в такое же замешательство, как и вид едва живого премьер-министра. Однако он подчинился и полез в карету.

— Получилось! О, Питер у нас все получилось! — воскликнула Габриэлла и уткнулась мужу в плечо.

— Что получилось? — простонал Гладстон. — Моя голова… Боже, как у меня болит голова.

— Мы только что вытащили вас из королевской постели, — смеясь, ответила она. — В этом нам помогали еще четыре леди, чей образ жизни вряд ли найдет у вас одобрение.

Сэр Уильям был совершенно сбит с толку. Королевская постель? Четыре леди? Да на каком он свете!? Питеру пришлось все ему подробно объяснить, не называя, понятно, имен. Надо ли говорить, что после этого у графа Сэндборна стало одним покровителем больше?

Благополучно доставив Гладстона домой, молодые люди снова забрались в карету, где их терпеливо ждал герцог.

— Может быть, теперь вы объясните мне, что происходит? С какой стати вы вдруг решили помочь старому развратнику? — потребовал он ответа, осуждающе глядя на Питера.

— Никакой он не развратник! — бросилась Габриэлла на защиту сэра Уильяма. — Он, действительно, старается помочь женщинам, которые волею судеб оказались на улице. Вы же знаете, как он заботился о моем благополучии, — пояснила она. — И этого великого человека пытались превратить во всеобщее посмешище. Мы обязаны были предотвратить это гнусное преступление.

— Хорошо, допускаю, что нужно было что-то предпринять, — ворчливо согласился Карлайлз. — Но зачем вы, Сэндборн, потащили за собой жену?

— Я потащил? — возмутился Питер. — Да я не мог ее остановить! Уж вам-то должно быть известно, как она упряма.

Супруги обменялись понимающими взглядами, и герцог тоже не смог сдержать улыбки. Однако, когда они подъехали к особняку Карлайлза, герцог задержался в дверях кареты и доверительно шепнул Питеру:

— Послушайте моего совета, Сэндборн. Если у вас есть хоть капля благоразумия, держите свою жену в ежовых рукавицах, иначе, попомните мое слово, всю жизнь будете об этом жалеть.

Когда они остались одни, Габриэлла обняла мужа и задумчиво проговорила:

— Знаешь, пожалуй, он прав, — при этом глаза ее озорно блеснули. — Если у тебя есть хоть капля разума, ты всегда будешь держать меня в руках. Постоянно.

Она поймала его руку и положила себе на грудь.

— Опять что-то замышляешь? — подозрительно спросил Питер.

— Когда это я замышляла что-либо дурное? — возразила она. — Просто я хочу сделать тебе предложение.

— Еще одно!

— Тебе оно понравится, — успокоила Габриэлла. — Поскольку ты уже стал мне мужем, любовником и другом, теперь я предлагаю тебе стать отцом.

Питер притянул ее к себе и зарылся лицом в пушистые волосы.

— Согласен!

Эпилог

Апрель, 1886 год.

Вечеринка в Сэндборн-хаусе была в самом разгаре. Габриэлла стояла на лестнице, с удовлетворением глядя на веселящуюся толпу. Самой ей уже трудно было танцевать: мешал округлившийся живот. Скоро она станет матерью! Питер уже подарил ей сына. Хотелось бы, чтобы теперь это была девочка. Габриэлла мечтательно вздохнула и вдруг заметила какое-то движение внизу у дверей. В холл вошел герцог Карлайлз.

— Где она? — нетерпеливо спросил герцог. Не было нужды уточнять, кого он имеет в виду.

— Мама недавно приехала и сейчас укладывает Уильяма в постель. Пойдем, я провожу тебя.

Взяв отца под руку, Габриэлла повела его в детскую, уверенная, что мать именно там. Однако смех Розалинды они услышали раньше. Ее звонкий голос доносился из библиотеки.

— Мне следовало бы догадаться, — прорычал Карлайлз и распахнул дверь.

Розалинда сидела в компании молодых джентльменов и курила маленькую черную сигару.

— А вот и он! — приветствовала она любовника до неприличия кокетливой улыбкой. — Август, дорогой, мы как раз говорили о тебе. Я никак не могу вспомнить, какой длины был тот ужасный крокодил, которого ты застрелил на реке Конго?

— К сожалению, Розалинда, ты забыла только это, — ворчливо заметил герцог.

Ответом ему был громкий смех.

Дело в том, что после разрыва с Карлайлзом Розалинда вдруг взялась писать мемуары. Из истории своей жизни она умудрилась сделать пылкий любовный роман, за который ухватился первый же издатель. Книга была опубликована, и надо ли говорить о том, какой она имела успех в аристократических кругах?

— Розалинда, я хотел бы поговорить с тобой, — заявил герцог тоном, не терпящим возражений, но тут же смягчился и добавил: — Если ты не против, конечно.

Розалинда нехотя потушила сигарету и встала. Проводив родителей до лестницы, Габриэлла отправилась в гостиную, надеясь найти там Питера. На сей раз ее надежды оправдались. Питер, действительно, был в гостиной. Извинившись перед леди Девоншир, Габриэлла взяла мужа за руку и потащила его на второй этаж. В галерее она остановилась и язвительно заметила:

— Ты, кажется, собирался пожелать спокойной ночи своему сыну.

— Собирался, — он так обворожительно улыбнулся, что сердце Габриэллы оттаяло.

— Пришел мой отец, — тоскливо сказала она.

— Да? А я-то думал, это был раскат грома, — он усмехнулся. — Бедняга Карлайлз, твоя мать сводит его с ума. Хоть бы она, наконец, ответила «да» и избавила его от страданий.

— Ответила «да»? Питер, я тебя не понимаю.

— Как? Разве Розалинда не сообщила тебе эту потрясающую новость? Герцог сделал ей предложение.

— Мои родители… женятся?

— Не знаю, не знаю, Розалинда ведь еще ничего не ответила.

— О, я должна немедленно пойти к ней. Питер застонал и, взяв жену под руку, повел ее наверх.

— Пожалуй, мне тоже следует дать герцогу несколько советов, — заметил он. — Женщины семейства Леко требуют особенно деликатного обращения.

— Что ты имеешь против женщин семейства Леко? — негодующе воскликнула Габриэлла.

— Ничего, дорогая. Я только хотел сказать, что они изумительные жены и… любовницы.

Посреди детской стоял Карлайлз и держал на руках черноволосого малыша.

— Габби, поговори со своим отцом! — возмущенно сказала Розалинда. — Он, судя по всему, решил сделать из единственного внука циркового гимнаста.

— Ребенок перевозбужден, теперь его до полуночи не уложить, — вторила ей Беатрис.

— Мальчику нужно больше двигаться, верно, Уиллз? — добродушно заметил герцог, передавая малыша Габриэлле.

— Мама, что ты ответила? — сразу приступила к делу Габриэлла.

Впрочем, она могла бы и не задавать этого вопроса. Сияющее лицо Розалинды говорило само за себя.

— Слава Богу! Вам давно пора образумиться. После сдержанного напоминания няни все покинули детскую и вернулись к гостям. Когда они спускались по лестнице, Розалинда довольно заметила:

— Скоро у нас будет второй внук, и я уже придумала ему прекрасное имя: Лохинвар!

— Лохинвар? — в ужасе вскричала Беатрис. — Ни за что на свете! Мы назовем его Горацием в честь моего прадеда.

— Гораций — подходящее имя для… мула, поэтому мы назовем его Лохинвар.

— Гораций!

— Лохинвар!

Габриэлла и Питер, смеясь, вбежали в гостиную и захлопнули за собой дверь.

— Так как мы назовем ребенка? — лукаво спросил Питер, обнимая жену.

— На досуге я это обдумаю, — пообещала Габриэлла.

— Ну да, а потом сделаешь мне очередное предложение.

1

Ma petite (фр.) — дитя мое.

2

Mon Dicu (фр.) — Бог мой.

3

L'amour (фр.) — любовь.

4

Oui, Oui (фр.) — да, да.

5

Naturellement (фр.) — естественно.

6

Alors (фр.) — значит.

7

Non, non (фр.) — нет, нет.

8

La petite (фр.) — дитя, малютка.

9

Mes amics (фр.) — друзья мои.

10

«Панч» — юмористический журнал.

11

На небесах (фр.)

12

дорогая (фр.)