Элоиза направилась в огород, чтобы среди душистых трав прийти в себя и немного собраться с мыслями. Упав на каменную скамью, она старалась подавить боль. Он при всех унизил ее, отстранил отдел, но она чувствовала, что сама заставила его принять решение, о котором он впоследствии пожалеет.

Хедрик был весьма неприятным типом. При разговоре с людьми он никогда не смотрел на собеседника, зато его маленькие глазки постоянно высматривали что-то или кого-то, могущего принести ему выгоду. Даже за время своего недолгого пребывания в поместье она убедилась, что арендаторы и вилланы относятся к нему с недоверием и отказываются выполнять его указания. Конечно, Перилу все известно, он же не слепой и не глухой.

Тогда зачем он это сделал? Зачем принял столь недальновидное решение? Хотел избавиться от ответственности? Продемонстрировать в очередной раз свою власть и заставить ее подчиниться его воле?

Почувствовав рядом какое-то движение, Элоиза подняла голову и увидела мужа, который с мрачным лицом склонился над ней.

— Я хочу поговорить с тобой, жена. — Он поднял ее со скамьи, огляделся и, убедившись, что они тут одни, пронзил ее гневным взглядом. — Какого дьявола ты так себя ведешь?

— Как именно, милорд? — Она строптиво вскинула подбородок.

— Игнорируешь мою волю перед моими людьми… не обращаешь внимания на мои приказы…

— Стараюсь помочь вам и Уитмору.

— Подрываешь мою власть… забываешь свое место…

— Свое место? — На ее лице отразились ярость и боль. — У меня здесь нет «места». Нет предписанных мне обязанностей. В Уитморе двадцать лет не было хозяйки. Объясните, чего вы от меня ждете, милорд. У вас есть на этот счет какие-то соображения?

— Хозяйка следит за домом… приготовлением еды… она шьет разные вещи. Она следит, чтобы домашние слуги должным образом выполняли свою работу. Терпеливо ждет возвращения мужа, удовлетворяет его желания в постели и за столом. И уж конечно, она не сует нос в дела, которые совершенно ее не касаются.

Его представления о достойной жене все больше напоминали Элоизе монастырский идеал смиренной и послушной монахини. Даже подумать страшно, какой она могла бы стать несчастной!

— Если вы на самом деле ждете от меня именно этого, милорд, тогда вам следует быть готовым к разочарованию. Я не умею ни «следить», ни «ждать», и тем более не выношу шитье и безделье. Ну а что касается того, чтобы не совать нос в… Полагаю, вы имеете в виду, чтобы я никогда не пыталась что-либо изменить или улучшить?.. В таком случае у вас будут нищее поместье и несчастные люди…

— Зато у меня будет скромная и послушная жена!

— Я вам послушна, — заявила Элоиза.

— Черта с два! Ты постоянно суешься в мои дела, пытаешься все изменить, затеваешь споры по поводу моих приказов, не повинуешься моим желаниям в моем собственном доме и в присутствии моих людей. Ты высокомерна, несдержанна в словах и взглядах, не по-женски горда и самонадеянна. Ты отказываешься уважать своего мужа и господина, все время переходишь границы своей власти. В первую ночь ты клялась, что будешь подчиняться мне, как подчинялась своей проклятой аббатисе, но я до сих пор этого не вижу.

— О, я и подчиняюсь вам так же, как подчинялась моей аббатисе, — проговорила Элоиза, слишком разгневанная, чтобы контролировать себя. — А почему, вы думаете, она приказала мне выйти замуж за вас?

Увы, ее мстительное удовольствие было кратковременным. Граф схватил ее за плечи, с силой притянул к себе и уставился ей в лицо. Сначала она подумала, что сейчас он ее поцелует, даже приготовилась сопротивляться его желанию. Но он вдруг отпустил ее и отступил назад, будто увидел свою жену и причину выбора аббатисы совершенно в ином свете.

Элоизе стало ясно, что она в который уже раз слишком далеко зашла.

Не сказав ни слова, граф, нахмурившись, зашагал к конюшням, а она бросилась в часовню.

Там она упала на колени, закрыла глаза и ждала, пока утихнет боль в сердце. Господи, что она натворила? Ей запретили принять постриг, потому что она не в меру своевольна для монахини. Теперь же она, кажется, не только преуспела в этих грехах, но и добавила к ним высокомерие, нескромность и неженственность.

Обладает ли она хоть чем-то, что бы ему в ней нравилось?

Если бы она смогла перемениться! Если бы только смогла как-нибудь укоротить свой язык, изменить свой характер!

Все ее существо восстало при этой мысли. Если она будет постоянно прикусывать язык, то скоро вообще разучится говорить. А если она будет все время сдерживаться, отрекаться от себя, тогда что от нее останется? Пустая оболочка?

Элоиза с отчаянием поняла, что измениться не сможет, иначе бы это уже давно произошло. Она никогда не будет тем бледным, покорным, безмолвным созданием, которое одним своим присутствием вызовет зубную боль у ее супруга. Кем бы она теперь ни была, какой бы титул ни носила, она все та же Элоиза Арджент. Гордая, упрямая, непокорная Элоиза. Ранимая, мягкосердечная, поддающаяся искушению Элоиза. Элоиза, которой действительно не подходят монашеские одежды. И которой, возможно, никогда не подойдет изысканная одежда леди.

Как часто говаривали сестры, работа — лучшее лекарство от сердечных мук. Покинув часовню, Элоиза занялась неотложными делами: посетила ткацкую, пекарню, свечной склад, пивоварню, новую голубятню и наконец крестьян в деревне за воротами замка.

Для нее было немалым утешением, что, куда бы она ни заходила, люди прерывали работу и с улыбкой приветствовали ее… Одни называли ее «миледи» и неуклюже кланялись, другие обращались к ней «сестра», а потом в замешательстве чесали затылки. Многие выражали удовольствие, что их лорд «женился на монахине». Кто же лучше снимет «проклятие», говорили они, чем святая женщина?

После двух-трех неудачных попыток объяснить им, что она не монахиня и никогда ею не была, Элоиза просто кивала, принимая их сердечные поздравления, и шла дальше. И вдруг она увидела великолепную овечью шерсть, развешенную на открытой двери какого-то дома, и остановилась, любуюсь ею.

Это оказался дом главного стригаля, который точил ножницы, лежавшие на скамейке. Элоиза расспросила его о предстоящем сборе шерсти, и он, отвечая на ее вопросы, казалось, был весьма удивлен осведомленностью хозяйки.

— Скажите, миледи, а что случилось с «маленькой сестрой»? — Видимо, сменив одежду, Элоиза стала для него другим человеком, и он ее не узнал. — Она была совсем не глупа, и об овцах кое-что знала. Старый Хедрик мог бы у нее поучиться.

Она тут же вспомнила об утренней ссоре с мужем. Перил назначил вовсе не разбирающихся в овцах Хедрика лишь для того, чтобы этим не занималась она.

Покинув стригаля и крестьян, сопровождавших ее, Элоиза направилась к замку. Если бы не острая боль в сердце, она бы ощущала абсолютную пустоту внутри. Как он мог так поступить с ней после всего, что она сделала, чтобы помочь ему и Уитмору? После того как разделила с ним постель? Неужели он думает, что удовольствие лишило ее разума?

Перил слушал ее, выказывал ей уважение, когда она носила монашескую одежду, а стоило ей надеть светское платье, он стал относиться к ней так, будто она изменилась, причем не в лучшую сторону.

— Леди Элоиза!

Незнакомый голос заставил ее повернуться. Она с удивлением обнаружила, что миновала дом ткачей и была уже на другой стороне холма, у амбаров. К ней торопился Хедрик Хайд. По пути он махнул рукой двум мужчинам, стоявшим у амбара, чтобы они закрыли дверь, но Элоиза успела заметить внутри накрытую холстом повозку.

Услышав позвякивание цепи, свидетельствующей о новой должности Хедрика, она перевела взгляд на него. Тяжелая серебряная цепь с медальоном принадлежала Седжвику, ее столько лет носил старый управляющий.

Хедрик, обычно бледный, теперь покраснел от возбуждения.

— Миледи! Только что меня назначили управляющим!

— Я слышала. Желаю вам успехов на новом поприще, Хедрик. — Эти слова оставили горький привкус на ее языке.

— Благодарю вас, миледи. — Его буквально распирало от самодовольства. — Как я понял графа, вы, кажется, хотели поговорить со мной о стрижке овец?

Хедрик Хайд был последним человеком на земле, с кем ей вообще хотелось бы говорить. Но ради ткачей и спокойной жизни в поместье Элоиза попросила его зайти вместе с ней в ткацкую, чтобы посмотреть образцы ткани, изготовленной на французском станке. Он с большой неохотой поплелся с ней к ткачам.

Судя по замечаниям и явной растерянности Хайда, он совсем не разбирался ни в прядении, ни в ткачестве, да и не собирался этим заниматься. Но когда они попросили нового управляющего выделить им шерсть для их нужд, он сразу напыжился, заявив, что рассмотрит их просьбу. Миледи узнает о его решении через пару дней. Несмотря на льстивый тон Хедрика, они не сомневались, что все его заверения — сплошная ложь.

Эдит, стоявшая на пороге рядом с Элоизой и смотревшая, как новый управляющий торопится назад к своим амбарам, энергично потерла рукава платья.

— У меня такое чувство, будто я не мылась целый месяц.

Утром Перил стоял у воды, приводящей в движение мельничное колесо, и мрачно смотрел на обломки. Подняв пару кусков расщепленного дерева, он внимательно изучил их, затем передал Саймону и Уильяму.

— Я начинаю работу на рассвете, — в десятый уже раз говорил мельник, утирая нос рукавом. — Пришел… а тут все разломано. С этим колесом работал еще мой отец. И его отец тоже.

Он закрыл лицо руками, не желая показывать слезы жене, двум своим ученикам и нескольким клиентам. Раздалось знакомое бормотание:

— Проклятие…

— Злые духи…

— Любовница Энн…

— Никакого проклятия нет! — в ярости вскричал граф, подходя к людям. — Это сломано умышленно… человеческими руками. Вы что, сами не видите?

— Но кто сделал такое с моим колесом? — недоверчиво спросил мельник. — Кому это нужно?

— Я по опыту знаю, что всякая поломка кому-то выгодна, — ответил Перил.

Он пристально изучал ближайшие заросли, думая о ворах, прячущихся на землях Клэкстона. Они наверняка видели… или были предупреждены о его патрулях, которые прочесывают местность на юге и западе, поэтому обошли их, чтобы грабить и разрушать его северные владения.

— Тогда мы должны задать себе вопрос: кто получит выгоду от поломки мельницы в Уитморе и отсутствия муки для выпечки хлеба? — сказал Саймон, подходя с Уильямом Райтом к воде.

— Кто хочет видеть Уитмор опустошенным и голодным? — подхватил Уильям.

— Только один человек, — ответил Перил, вспомнив злобное лицо Клэкстона. — Почему мы во всем виним злых духов или «проклятие», когда у наших границ затаился граф

Клэкстон! — Он повернулся к своим друзьям и добавил, понизив голос: — Его прихвостни все больше наглеют. Мы должны их проучить.

Мельник, утирая слезы, поспешил за графом, направлявшимся к своему жеребцу.

— Но что же делать, милорд? Нам ведь нужна мельница, чтобы молоть зерно.

— Мы построим другую. Я пришлю сюда плотника и жестянщика, пусть осмотрят старое колесо. И еще я прикажу Хедрику найти маленькое колесо. Его мой отец держал в замке на случай осады.

— Пока суд да дело, почему бы нам, милорд, не очистить пруд и не произвести некоторые усовершенствования на мельнице? — раздался за его спиной знакомый голос.

Обернувшись, граф увидел Элоизу, сидящую верхом на Сэре Артуре.

— Что ты здесь делаешь? — недовольно спросил он, затем огляделся вокруг, чтобы увидеть ее свиту, но не обнаружил никого.

— Я узнала, что сломано колесо, и захотела посмотреть, не могу ли я чем-то помочь. Я слышала о новом колесе, где вода льется вниз, что позволяет улучшить…

— Вы нужны в замке, леди, а не здесь, — холодно прервал ее граф.

Он страдал оттого, что вчера она его избегала, а ночью повернулась к нему спиной, словно он не был ее мужем. Потом она долго молилась, слишком долго — чтобы досадить ему — и в конце концов отослала его проверить ночной патруль. И вот теперь она снова диктовала ему, как он должен поступить!

— Никогда не выезжай из замка одна. Никогда, слышишь?

— Я подумала…

— Не надо думать, — разозлился он. — Тебя все это не касается, а твои прогулки без эскорта могут привести к беде.

— Я просто хотела…

— Знаете, милорд, — вмешался Саймон, пытаясь отвлечь графа, — если новое колесо будет лучше старого, возможно…

— Я уверен, Хедрик Хайд все учтет и примет решение! — рявкнул Перил в ответ.

— Тогда по крайней мере скажите ему, чтобы он, прежде чем принимать решение, посоветовался с сэром Саймоном, — подала голос Элоиза, заставив мужа повернуться к ней.

— С кем он будет советоваться и будет ли советоваться вообще, не ваша забота, миледи. Я полагал, что выразился достаточно ясно.

— Разумеется, милорд.

Вспыхнув, она резко повернула Сэра Артура и поскакала к замку. Она не слышала, как граф приказал Уильяму сопровождать ее.

Элоизе хотелось быть хоть чем-то полезной, но один звук ее голоса мгновенно вызывал у Перила желание противиться всему, что бы она ни предлагала. Она понимала, чего он добивается, но не могла этому помешать. Он намерен превратить ее в унылое, безликое существо, преисполненное добродетели днем и вожделения ночью… Представляющее для него не большую ценность, чем обглоданная за ужином кость. Или в простую служанку.

Отношения между ними ухудшались с каждым днем. Вчера за столом он едва сказал ей пару слов. После ужина он сразу отправился в их комнату, где и провел остаток вечера. Когда она в сопровождении новой горничной поднималась по ступенькам к кровати, он с негодованием наблюдал, как она давала указания Роуз, и выскочил из комнаты, хлопнув дверью. Он требовал, чтобы она вела себя более женственно, а когда она подчинялась, он, кажется, лишь еще сильнее начинал ненавидеть ее. Она слышала, как он поднялся на верхнюю площадку недостроенной башни и полночи вышагивал там. Когда наконец он вернулся, она решила не показывать ему, что расстроена его отсутствием, и притворилась спящей.

Поднимаясь на последний холм перед деревней, Элоиза слегка придержала лошадь, чтобы Уильям Райт смог догнать ее. Какое-то время они ехали молча, затем она попросила его помочь ей спешиться и отвести Сэра Артура в конюшню, потому что остаток пути ей захотелось проделать пешком.

— Его сиятельство приказал мне сопровождать вас, — напомнил Уильям.

— Но тут уже недалеко…

Элоиза посмотрела на его широкое доброе лицо, в глазах у нее блеснули слезы, и она поспешно отвернулась. Должно быть, Уильям это заметил, потому как молча взял Сэра Артура под уздцы и вскоре исчез за воротами замка. Едва он скрылся из виду, Элоиза повернула налево, обошла деревню и направилась к лесу.

На опушке она услышала какое-то движение и скользнула за ствол ближайшего дерева. Рядом мелькнуло что-то яркое… красное… затем блеснул золотой лучик… и к ней вышла женщина с длинными распущенными волосами.

— Ты здесь, маленькая сестра?

Это была незнакомка, которая проявила к ней сочувствие в тот день, когда Элоиза узнала, что никогда не станет монахиней. «

— Кто вы? — настороженно спросила она, выходя из-за дерева. — Что вы тут делаете?

— К сожалению, нас еще не представили друг другу, — усмехнулась женщина и подошла ближе. На ней было красное платье, а в ушах золотые кольца. — Многие называют меня Хильдегард. А что касается моего пребывания здесь… Я устала жить в одиночестве и подумала, что, возможно, найду себе место в деревне. — Она внимательно оглядела Элоизу. — Ты больше не носишь покрывало.

— Я уже не послушница. Теперь я жена и хозяйка. Леди Элоиза.

— И не очень счастлива, — проницательно заметила Хильдегард.

— Я была бы много счастливее… если бы мой супруг меня любил.

Почему этой странной женщине она могла сказать то, чего не сказала бы никому на свете?

— Твой муж что — слеп и глуп? — Хильдегард положила ей руку на плечо. — Не любить такую красивую девушку, как ты? По-моему, он должен благодарить судьбу, что ты его жена.

— Может, он и любит меня. — Элоиза с трудом выталкивала застревавшие в горле слова. — Он просто не любит меня такую.

Похоже, Хильдегард поняла, что она имеет в виду, ибо сочувственно покачала головой. Женщины подошли к ручью, сели на поваленное дерево, и Элоиза рассказала ей свою историю с самого начала, ничего не утаив.

— Я упряма, — говорила она, вытирая слезы рукавом. — Я смелая, дерзкая, откровенная и непокорная. Я была плохой послушницей. И возможно, стала бы плохой монахиней. Но как жена я, наверное, еще хуже. Всегда сую нос куда не следует, не могу быть скромной, не умею молчать. А он хочет, чтобы у него была добродетельная, простодушная, со всем согласна;! жена. Мне тут не место. Я не знаю, есть ли мне вообще где-нибудь место… Я не принадлежу ни Христу, ни графу. — Элоиза вздрогнула от неожиданности, услышав тихий смех.

— О, моя девочка… тебе еще столько предстоит узнать. — Хильдегард с такой искренней добротой смотрела на нее, что Элоиза ей поверила. — Пойдем со мной. Позволь дать тебе главный урок.

— Что? — спросила Элоиза, когда Хильдегард потянула ее за собой по неприметной лесной тропе. — Подожди, куда ты меня ведешь?

— Туда, где встречаются земля и небо. Туда, где солнечный свет разгоняет тьму. — Она помолчала и торжественно произнесла: — Там, моя девочка, ты узнаешь, где твое место.

Они шли долго, казалось, целую вечность, пока не оказались перед холмом, настолько крутым, что им пришлось карабкаться вверх, подняв юбки. Хильдегард, несмотря на возраст, первой добралась до вершины, и когда Элоиза присоединилась к ней, они долго стояли рядом на краю утеса, глядя на долину, покрытую лугами и пастбищами.

Солнце было таким ярким, небо таким голубым, что у Элоизы заболели глаза. Весенняя зелень была нежной, слегка подернутая желтизной… Она глубоко вдохнула в себя запахи влажной земли и молодой травы.

— Распусти волосы, — приказала Хильдегард, — и разденься.

После секундного колебания Элоиза вынула шпильки, развязала шнурок и передала их Хильдегард. Затем сняла голубое платье, обувь, тряхнула головой и, когда волосы рассыпались по плечам, широко развела руки, позволяя легкому ветерку наполнить ее рубашку. Странно было… даже неприлично… ощущать скольжение рубашки по голому телу… это как… но она тут же прогнала мысль о графе.

Хильдегард велела ей закрыть глаза, подошла к ней, встала рядом, говоря тихо, почти беззвучно:

— Ты чувствуешь лучи солнца на лице? Это ласка твоей матери, Элоиза, матери всей жизни, источника света. Ты чувствуешь ветер в своих волосах? Он приветствует тебя как сестру. Ты чувствуешь весну, пробуждающуюся в земле, траве, лесной зелени? Она пробуждается и в тебе, Элоиза. Ты часть этого нового рождения, этой весны. Где твое место, Элоиза?

— Не знаю, — прошептала та, почувствовав боль внутри.

— Посмотри вверх, на небо. Голубизна обнимает землю, словно теплое, мягкое одеяло. — Тихий голос бальзамом лился на измученное сердце Элоизы. — Посмотри вниз, на луговую траву. Она наполняется под солнцем питательными соками и готова поделиться ими со всеми, кто в этом нуждается. Почувствуй, как земля баюкает тебя… поднимает тебя… горячо приветствует каждый твой шаг. Где твое место, Элоиза?

— Я… не уверена. — Что-то начало заполнять пустоту в ее сердце.

— Чувствуешь влажную землю под ногами? Ты создана из земной глины, поэтому всегда будешь ее частью… как и все остальное. Бог действует, живет, раскрывается в созидании. И это созидание всегда открыто для нас. — Хильдегард помолчала. — Сколько в мире оттенков голубого, Элоиза?

— Не знаю… дюжина… может, больше. — Ей было трудно говорить, мешал ком в горле, и трудно было смотреть из-за слез, застилавших глаза.

— Сотни, Элоиза. Сотни оттенков голубого. А почему?

— Не знаю.

— Как ты думаешь?

— Потому что… так было создано.

— А зачем Создателю понадобилось столько оттенков голубого?

— Потому что… не знаю… потому что Он так хотел?

— Ты понимаешь больше, чем тебе кажется. Создатель любит творить. Любит делать новые, разнообразные вещи. Наслаждается уникальностью каждого своего творения. Он сотворил и тебя, Элоиза. Сотворил красивой, упрямой, веселой, дерзкой и страстной… очаровательной и противоречивой. Создатель поместил тебя в этот мир, чтобы ты росла и училась.. Где твое место, Элоиза?

Ощущение прохлады земли исчезло, и ей показалось, будто ее ноги стали частью земли. Солнце грело ей лицо и грудь, но она уже не знала, где кончаются солнечные лучи и начинается кожа. Она вдыхала запахи влажной земли и свежей травы, ощущая, как они становятся частью ее, а она становится их частью. Слезы потекли у нее из глаз.

— Я думаю, мое место здесь, — прошептала она, протягивая руки навстречу ветру.

Господь не сердится на нее. Хильдегард права. Бог создал ее такой, какая она есть, с ее силой и слабостью, с надеждами и мечтами, с сердцем, наполненным любовью и состраданием. Почему Он должен хотеть, чтобы она вдруг отвергла и осудила все, что Он вложил в нее… включая страсть к Перилу Уитмору? В ее сердце будто открылась дверь, куда хлынула волна покоя.

— Я думаю, мое место везде, где есть земля, небо и зелень… везде, где я могу чувствовать тепло солнца и влагу дождя.

— Ты быстро учишься. — Хильдегард улыбалась. — Создатель направил тебя к этому человеку, к браку с ним, чтобы ты стала тем, кто ты есть, и делала то, что умеешь, а не то, что тебе несвойственно, противоречит твоей натуре. Возможно, твой муж и не хочет упрямую, решительную и своевольную жену… Но думаю, ему нужна именно такая, иначе зачем бы Он направил тебя в Уитмор?

Нуждается ли в ней Перил? Несомненно, уже без колебаний ответила себе Элоиза. Будь она слабой, безвольной, покорной женой, которую он хотел, какая бы судьба ожидала нищий, отчаявшийся, потерявший всякую надежду народ Уитмора? Она действительно нужна ему. Упрямая, непослушная и своевольная. Ему нужны откровенные разговоры с ней. Она запала ему в душу, и теперь должна заставить его действовать, вести за собой людей. И он нужен ей, чтобы измениться, вырасти, преодолеть собственную ограниченность, найти новый путь в жизни.

— Где твое место, Элоиза?

Подняв руки, она стала кружиться, улыбаясь сквозь слезы.

— Здесь! Мое место здесь!

Они провели на холме много часов, купаясь в солнечных лучах, иногда разговаривали, иногда молчали. Когда солнце начало клониться к горизонту, Элоиза надела платье и собрала волосы в аккуратный пучок. Но делая это, она знала, что уже никогда не будет прежней.

Они спустились с холма, прошли через лес к деревне, а Элоиза все не хотела расставаться с Хильдегард.

— Ведь ты собиралась найти себе место в Уитморе… Почему бы тебе не пойти со мной в замок? Ты говорила, что разбираешься в травах и умеешь лечить. А нам необходим человек для ухода за садом и грядками с лечебными травами.

— Ты действительно хочешь, чтобы я осталась? — Хильдегард задумчиво смотрела на нее.

— Я никогда не смогу отплатить тебе за то, что ты сделала для меня сегодня. Но я предлагаю тебе дом и место, где ты сможешь применить свое искусство целительницы.

— А как насчет графа?

— Он хороший человек, Хильдегард. Порой груб, упрям и высокомерен, но он действительно желает лучшей доли своим людям. Я уверена, он захочет, чтобы ты пришла и стала частью Уитмора. — Элоиза могла бы поклясться, что в глазах у Хильдегард стоят слезы.

— Тогда я приду. — Целительница погладила ее по руке. — И мне доставит большое удовольствие служить тебе и людям Уитмора.