И их тоже было немало, хотя и не так много — примерно сотня… Над рядами «Т-34» вился дым другого цвета — черный. Гудериан в недоумении посмотрел на Сталина и Ворошилова, и маршал ответил на невысказанный вопрос:

— Дизеля…

Гудериан не мог удержать удивленного возгласа… Дизель на танке — это же огромное повышение живучести в бою — солярка не бензин, легко не загорается…

А над дымящей танковой армадой уже низко летели полсотни «Пе-2», быстро обгоняя ее и быстро скрываясь из виду…

Вот уже проходит и эта лавина «прим»… И Сталин, улыбаясь, говорит:

— Сейчас будет интересное… Посмотрим…

На поле появляется пять пушек-«сорокапяток»… Пять «КВ-1» и пять «КВ-2», шедших в последнем ряду огромного танкового строя, отворачивают назад от уходящей могучей массы своих младших собратьев и начинают наступать на пушки.

Из стволов всех пяти пушек вдруг вырвался огонь, и через мгновение на броне пяти танков брызнули искры от попадания!

— Они же стреляют боевыми! — закричал Гудериан.

— Само собой, боевыми, — согласился Ворошилов.

— Но это же учения, а не война.

— Само собой, — не стал разнообразить словарь Ворошилов.

— Они что — управляются по радио? Или там смертники сидят? — не понял фюрер…

— Зачем смертники? — ухмыльнулся «первый красный офицер». — Просто крепкие ребята… Прямое попадание, это все же прямое попадание…

Пушки уже выпустили по каждому из танков по два снаряда, но «примы» шли и шли, и уже выходили на убийственно близкую дистанцию огня….

Пушки дали еще один залп! Вновь брызнули искры, танки были совсем близки к пушкам… Их расчеты дружно разбегались. И пять невредимых танков победно проехались по уже бесполезным пушкам… Рядом ревела остальная невредимая пятерка…

Немцы были потрясены. Да и русским это зрелище нервы встряхнуло изрядно… Невозмутимы были лишь Сталин и Молотов… А десяток боевых машин, только что вышедших из почти настоящего боя, приближался уже к вышке…

Метрах в тридцати они остановились, и Сталин предложил:

— Посмотрим на отметины?

Все спустились вниз и вскоре убедились, что на броне у каждого танка есть вмятины — общим счетом пятнадцать!

Из люков вылезали немного очумевшие молодые ребята в комбинезонах и ребристых черных кожаных шлемофонах… Танковые командиры, не сдерживаясь, обнимали их, а Сталин, подойдя, пожал каждому руку и говорил:

— Спасибо… Спасибо…..

Подошли и фюрер с Гудерианом — тоже пожать руки и восхититься. Да и было чем. Сталин же сказал:

— Господин Гитлер! Я предлагаю подняться наверх… Сейчас для развлечения будет маленькое представление…

Когда они вновь оказались на вышке, полковник-танкист опять что-то сказал в микрофон, и на ближнем краю поля, перерезанном рвом, обрисовались быстрые силуэты легких танков…

Двадцать «БТ» мчались по осеннему полю и уже развили приличную скорость… Они мчались вперед, быстро приближаясь к рву, змеившемуся на их пути черной полосой…

Гитлер и Гудериан были среди немцев единственными, кто разбирался в танках профессионально — Гудериан как танкист, а фюрер — как военный лидер, хорошо сознававший значение этого оружия… И теперь они напряженно всматривались в этот непонятный им цирк, удивляясь, в чем тут смысл. Преодолеть ров было невозможно, как, впрочем, уже невозможно было и затормозить эту ревущую скоростную стаю, уже вырвавшуюся к рву…

Но танки и не пытались тормозить, они еще прибавили скорости и…

И вдруг все двадцать дружно взлетели в воздух в едином широком прыжке, и через мгновение все двадцать уже мчались вперед по ту сторону рва…

— Фантастично! — вырвалось у Гитлера… Гудериан был поражен почти так же…

А Клим Ворошилов довольно и откровенно ухмыльнулся:

— Это, вообще-то — пустяк! Погода дрянь, грунт на гусеницы липнет, поэтому больше чем на десяток метров мы не рискнули… А так они и на тридцать метров прыгают…

— Не может быть, — вскинулся Гудериан.

— Может! Рекорд — 41 метр! — гордо заявил Ворошилов. — Если не верите, у нас киносъемка есть, можно посмотреть…

А вдали уже тяжело перемалывали широкими гусеницами белорусскую землю танки имени самого Клима… И старая брестская земля дрожала от гула и напряжения двух сотен тяжелых — воистину тяжелых машин…

Многорядная широкая стальная стена надвигалась, и даже Риббентропу со Шмидтом было понятно, что это зрелище не из обычных…

Гудериан смотрел на приближающиеся танки так, как влюбленный юноша смотрит на свою девушку… Впрочем, так же смотрит кот на сметану или обжора— на лакомое блюдо… Гитлер же невольно помрачнел — он был все же не танкистом, а политиком, и радости увиденное ему доставить не могло.

Но Сталин вдруг наклонился к нему, и на плохом, однако разборчивом немецком языке вполголоса сказал:

— Герр Гитлер! Вы можете не тревожиться — эти танки никогда не пойдут через эту границу, — и Сталин махнул рукой в сторону Буга…

Гитлер посмотрел на него долгим, пристальным, изучающим взглядом и коротко ответил:

— Яволь…

ПОСЛЕ демонстрации и двух таких фраз «накоротке» достичь нового пика в эмоциях, в напряжении, в ситуации было уже невозможно…

И Гитлер предложил:

— Герр Сталин! Как вы посмотрите на идею провести короткую беседу с глазу на глаз без записи, с одним лишь, — фюрер кивнул Игнатьеву, — вашим генералом Игнатьевым для перевода? Шмидт может и отдохнуть… Или, может быть, — осведомился фюрер вполголоса, — вы все же владеете немецким? Сталин вздохнул:

— Эту фразу я старательно выучил при помощи генерала Игнатьева. Он один о ней — кроме вас, господин Гитлер, и знает… Что же, давайте поговорим с глазу на глаз…

Они возвращались в костел-клуб, и Сталин, поговорив с Молотовым, сказал:

— Я своих предупредил, что мы с вами посекретничаем… Гитлер в свою очередь подозвал Риббентропа…

Когда фюрер и Сталин остались одни — в креслах друг против друга, Сталин покачал пальцем:

— Все вами виденное — это не угроза, господин Гитлер, и даже не предостережение… Это — дружественный жест для понимания простого факта. Он действительно прост: наша оборона сильна. И сегодня мы уже никого не боимся. В будущем мы никому не собираемся угрожать — нам нужен мир… Вам он нужен тоже… Дайте нам год, и весной 42-го мы вместе добьемся мира для Германии и Европы и закончим войну…

Гитлер молчал…

— У нас уже немало нового оружия, но еще больше — устаревающего, однако не такого уж плохого, — продолжал Сталин. — …Так вот, мы можем уступить вам за очень небольшую цену, которую вы назовете сами, полтысячи таких танков, которые вы видели… Не новых… У большинства уже вырабатывается ресурс, но как учебные они вам могут пригодиться. И вот что, господин Гитлер…

Сталин в который уже раз всмотрелся в синие глаза фюрера и сообщил:

— Мы у себя, в Советском Союзе, внимательно подумаем о всем, что услышали здесь от вас… Пожалуй, тут многое приемлемо… Если вы успокоите нас относительно финнов, то мы, пожалуй, могли бы успокоиться относительно Балкан… Хотя Румыния вряд ли будет дружественной России…

Сталин вдруг умолк — его, похоже, озарила какая-то мысль, и он ее был готов высказать…

— Хотя, — начал он, — мы готовы подарить Румынии сотню наших устаревших танков — ну, тоже для учебных частей. И готовы прислать на первых порах инструкторов… Вы будете встречаться с Антонеску и можете ему это передать. Если румыны готовы забыть наши прошлые конфликты, мы их тоже готовы забыть… И тогда, скорее всего, мы можем войти в «Пакт трех» — четвертым или каким еще там участником.

Сталин улыбнулся:

— Идея отсечения от претензий на господство Англии и Америки — интересная идея… На земле хватит места под солнцем для всех…

— Итак, герр Сталин, скоро мы прощаемся, но я надеюсь, что в следующем году мы увидимся вновь?

— Я тоже на это надеюсь и был бы рад показать вам московский Кремль… И не только его…

— В прошлом году вы, герр Сталин, говорили Риббентропу — живы будем, увидимся…

—Да…

Сталин встал с кресла, подошел к висящим на стене картинам…

— Господин Гитлер, я знаю, что вы любите живопись и даже пишете сами…

— Ну, мне давно не до этого!

— Понимаю… Но вкус-то не исчезает… Как вам нравятся эти пейзажи? — Сталин показал на картины, привлекшие внимание фюрера еще вчера…

— Они весьма недурны…

— Все— оригиналы кисти наших лучших старых пейзажистов… Музейные вещи… Какой из них нравится вам более всего?

Фюрер тоже встал, прошелся вдоль стен, всмотрелся, прошел еще раз и указал на одну:

— Этот…

На небольшом полотне был изображен весенний проселок… Облачное небо хмурилось серовато-багровым, однако над горизонтом виднелся клочок радостной голубизны… В лужах отражались ветви густой вербы, а по размытому проселку важно вышагивал иссиня-черный грач…

— Саврасов, — назвал художника Сталин. — Да, хорош… И я прошу вас, господин рейхсканцлер, принять эту картину как подарок от советского правительства…

Фюрер был растроган:

— Благодарю…

— И еще одно, герр Гитлер! Возможно, вам бывало тяжело при беседах с Молотовым — он очень упрямый человек. Мой совет и просьба — если в будущем вы или господин Риббентроп зайдете с ним в тупик, обращайтесь непосредственно ко мне через господина Шуленбурга. Я постараюсь вам помочь…

— Яволь…

Трое немолодых людей вышли из комнаты переговоров в зал, где их уже с нетерпением ждали…

Все смотрели на Сталина и Гитлера, а те улыбались друг другу — как и тем, кто смотрел на них.

Впереди маячило еще нечто непонятное, но уже — маячило…

За спиной стоящих раздался какой-то шум, потом — негромкий визг. Все оглянулись и тут же расступились, давая дорогу двум егерям, которые несли большую клетку, на полу которой лежали два маленьких волчонка — совсем еще щенки…

Третий егерь нес толстый войлочный коврик… Егеря поставили клетку перед Сталиным и фюрером, а третий положил коврик перед дверцей, открыл ее и пригласил:

— Ну, цуцики, выходите…

Волчата запищали, однако привлеченные бутылочкой с молоком, появившейся в руках егеря, выбрались на коврик…

— Почитай, уже ручные, — басом объявил егерь.

Сталин взял бутылочку у него из рук и протянул ее фюреру. Тот принял, наклонился, и один волчонок — покрупнее, тут же ухватил губами сосок и начал сосать…

Все засмеялись…

— Господин Гитлер, — обратился к фюреру Сталин. — Я знаю, что ваш партийный псевдоним — Вольф, волк… Позвольте же подарить Вольфу двух вольфсюнге, волчат… Пусть они вырастают сильными, зубастыми, но всегда помнят, откуда они родом…

Гитлер резко выпрямился, посмотрел в глаза Сталину, встретил такой же прямой взгляд и сказал:

— Danke…

А ВОЛЧАТА на коврике уже устроили возню… С большими смешными лбами, с широкими лапами, они выглядели так трогательно, как могут выглядеть только дети—дружелюбные, неуклюжие, беспомощные и в то же время — крайне любопытные и жизнерадостные…

И не было в том ничего удивительного…

Ведь будущее принадлежало им…