— Допустим, мы не будем нападать на Англию, а разобьем те иллюзии, которые дают Англии волю к сопротивлению… Тогда можно надеяться на изменение ее позиции. Франция от нее отпала, Италия сковывает ее в Африке… Надежда Англии — Россия и Америка… Если рухнут надежды на Россию, Америка тоже отпадет от Англии, так как разгром России — этого восточноазиатского меча англосаксов — невероятно усилит Японию, и тогда Америке будет не до нас…
— Да, Англия особенно рассчитывает на Россию… В Лондоне что-то произошло — они вновь воспрянули духом, хотя еще недавно были в растерянности… Достаточно Сталину признаться Крип-псу, что Россия не хочет видеть Германию слишком сильной, и англичане уцепятся за это заявление, как утопающий за соломинку… И будут надеяться, что через шесть-восемь месяцев все будет иначе… Если же Россия будет разгромлена, то Англия потеряет последнюю надежду, и Германия будет господствовать в Европе и на Балканах…
Балканы становились для Гитлера навязчивой идеей, и тому умно способствовали англичане, создавая иллюзию и сговора с Москвой, и реально пытаясь влиять на позицию Румынии, Венгрии, Греции, не говоря уже о Турции… А Черчилль и явно, и «тайно» — в расчете на утечку «тайны», заявлял, что Россия-де еще не потеряна для Англии как союзник против Германии, что Гитлер, мол, еще получит свой Восточный фронт…
СССР же тем временем — как будто подыгрывая Черчиллю — проявлял активность в Югославии и Болгарии, что вряд ли было очень уж разумно с нашей стороны… Если, конечно, Советский Союз не хотел лишний раз дразнить фюрера.
А он и так уже был раздражен… И из своих допущений «образца 31 июля 1940 года» он делал вывод, которым делился с генералитетом и до этого: разгром России лишит Англию всех надежд…
— В соответствии с этим рассуждением, — резюмировал фюрер, — Россия должна быть ликвидирована. Чем скорее мы это сделаем, тем лучше. Причем операция будет иметь смысл, если мы разгромим все государство целиком… Начало— май 41-го года. Продолжительность операции— пять месяцев… Первый удар — на Киев… Второй — на Москву…
Совещание было деловым и недолгим— в 13.45 Браухич и Гальдер уже вылетели из Зальцбурга во Францию и в 20.00 прибыли в Фонтенбло…
А впереди маячили еще более трудные дни — предстояла воздушная война с англичанами…
«БИТВА за Британию», по мнению самих британцев, ведет отсчет с 10 июля, но с 10 июля начались лишь разведывательные полеты люфтваффе над островом.
1 августа Гитлер подписал директиву № 17 «О ведении воздушной и морской войны против Англии».
И только с 10 августа немцы начали массированно бомбить — но не Лондон, а аэродромы и радиолокаторы на юге Англии. Одновременно шли бои в воздухе…
Расчет был на уничтожение английской противовоздушной обороны и истребительной авиации. После этого — по мнению Гитлера— можно было склонить Англию к миру, угрожая массированными бомбардировками уже городов, начиная с Лондона.
До этого бомбежкам подвергались из крупных европейских городов Варшава и голландский Роттердам. Пропаганда союзников оценивала жертвы в Роттердаме в 25—30 тысяч при фактических жертвах в 814 человек. Но крика было много, и Гитлер не хотел озлоблять англичан — если Би-би-си преувеличило потери голландцев в десятки раз, то собственные потери оно бы раздуло до цифр астрономических, а из немцев сделало бы безжалостных кровожадных людоедов — опыта тут у островитян хватало еще со времен Первой мировой войны.
Немцы бомбили военные объекты вне Лондона, однако многие эти объекты находились близ Лондона. Во второй половине августа Геринг отдал приказ о ночных бомбардировках в дополнение к дневным. 24 августа днем немцы бомбили Портсмут, а ночью совершили более ста самолетовылетов в районы баз у самого Лондона. Этой-то ночью один из германских пилотов сбился с курса и по ошибке сбросил бомбы на саму английскую столицу…
Для Черчилля это был неожиданный подарок, свалившийся в буквальном смысле этого слова с неба…
Хотя было ясно, что имела место ошибка (одиночным самолетом налеты не совершают), Черчилль тут же отдал приказ о целенаправленной бомбардировке Берлина.
И на следующую ночь королевские ВВС «ответили» собственным — уже массированным налетом 81 бомбардировщика. Уж не знаю, чем была обусловлена такая бросающаяся в глаза цифра — «81», но предполагаю, что эта черчиллевская «единичка» издевательски намекала на фатальную германскую авиа-«единичку», давшую Черчиллю удобный повод.
Своим «ответным» налетом на Берлин Черчилль явно провоцировал Гитлера на намеренные бомбежки Лондона. Ведь английский премьер обещал англичанам «слезы и кровь», а их все еще не было— в количествах, необходимых для оправдания войны…
Увы, Гитлер на провокацию поддался, да и трудно ему было бы сдержать свой гнев… Да и как бы он объяснил немцам свою сдержанность, буде он бы ее выказал?
И взбешенный фюрер приказал перенести центр тяжести налетов на Лондон. Это было ошибкой, и ошибкой серьезной — английская противовоздушная оборона была на пределе, как и, собственно, силы люфтваффе. Но англичанам приходилось круче, и если бы летчики Геринга продолжали бить по авиабазам истребителей и радарам, то англичане могли бы и дрогнуть… Не Черчилль, а именно англичане, запуганные собственной пропагандой и не желающие иметь с подачи Черчилля «второй Роттердам» после краха английской ПВО…
Немцы и сами уже были как перетянутая струна — одну их эскадру пришлось расформировать за отказ подняться в воздух, так были измотаны даже преданные Гитлеру и Герингу молодые летчики.
И вот тут Гитлер невольно дал английским военным передышку, навалившись на штатских подданных Его Величества. И Англия наконец получила свои «кровь и слезы», обещанные ей Черчиллем и обеспеченные ей Черчиллем и Золотой Элитой…
Впрочем, они все еще не были такими уж обильными — Гитлер приказал Герингу бомбить лишь центр Лондона, не затрагивая населенную часть столицы…
И даже когда начальник штаба люфтваффе Ешоннек потребовал 14 сентября большей свободы рук в проведении налетов на жилые кварталы, Гитлер ответил:
— Налеты на важные в военном отношении объекты всегда важнее… Ваши цели —железнодорожные станции, водопроводы и газопроводы, заводы в пригородах… Массовая паника — самая последняя цель…
— Ужасная угроза сброса бомб на массу гражданского населения должна оставаться последним козырем в наших руках…
И тогда Черчилль хладнокровно «подставил» под немецкий налет Ковентри… Там провести различие между гражданскими и военными объектами было просто невозможно. Почти трехсоттысячный город представлял собой по сути один важнейший военный объект, будучи крупным центром сразу авиационной, автомобильной, станкостроительной, электро— и радиотехнической промышленности, да еще и центром производства алюминия, бронзы и шелка…
Из разведывательных перехватов Черчилль (как и, к слову, Рузвельт) знал даже точную дату налета, но не предпринял никаких мер по защите Ковентри… Что с того, что Англия лишится важнейшего промышленного центра, если его разрушение можно будет использовать для «сплочения нации»!
На Британию падали бомбы, но «Морской лев», так толком и не изготовившись к «прыжку», на Остров не «прыгал»…
А между Россией и Германией теперь протекала всего лишь узкая полоса Буга, на котором стояла старая крепость Брест…
Глава 16
Август-октябрь, время берлинское…
ФЮРЕР на совещании 31 июля был в отношении «русских» планов весьма категоричен, но в действительности очень колебался…
Год назад, еще в начале августа 39-го, когда он лишь обдумывал резкий поворот в сторону России, он однажды сравнил про себя ситуацию с дорогой, по которой ехал с весьма беззаботной компанией в «Чайный домик» на Кельштайне.
«Чайный домик» с уютным холлом с камином и множеством окон, открывавших горные виды, был идеей Бормана… Его выстроили на вершине Кельштайн, метров на 800 возвышавшейся над «Бергхофом» и достигавшей уже 2000-метровой высоты… Гитлер вначале ворчал, что Борман не успокоится до тех пор, пока не перекопает весь Оберзальцберг, и что лично его, Гитлера, вполне устраивает «Бергхоф» на высоте 1000 метров. Но потом затея понравилась, и он иногда поднимался туда с гостями.
Длинная автоколонна взбиралась вверх по извилистой дороге, которую Борман велел прорубить в скалах. Гитлер смотрел задумавшись, молчал… «Вот таков и мой путь», — мелькнула невеселая мысль. 20 апреля ему исполнилось всего пятьдесят, но он чувствовал себя этим летом как путник, еще не дошедший до перевала, но уже безмерно уставший…
Компания высадилась из машин и, поеживаясь от горной сырости, прошла по искусно освещенному туннелю и через высокий бронзовый портал вступила в вестибюль, облицованный мрамором. Гости выстроились в очередь у лифтов, готовых возносить пассажиров на 50-метровую высоту, и первым вошел в лифт, естественно, сам фюрер с Альбертом Шпеером — его личным архитектором.
Шпеер был все еще оживлен, а Гитлер и в лифте ехал молча, словно погруженный в разговор с самим собой, а затем без всякой видимой связи заметил:
— Может, скоро произойдет нечто грандиозное… Даже если мне придется отправить туда Геринга…
Шпеер умолк, удивленно взглянул на шефа, а тот, как бы не замечая никого, продолжал:
— В крайнем случае я и сам мог бы съездить… Я все поставил на эту карту…
— Мой фюрер… — начал выстраивать вопрос Шпеер, но тут лифт остановился, двери раскрылись, и на том все закончилось — пояснять что-то Гитлер не счел нужным…
Зато через две недели —17 августа — Ганс Берндт Гизевиус из аусамта сообщил своему бывшему коллеге по МИДу Ульриху Кристиану Хасселю нечто более конкретное:
— Вы слышали о главной сенсации?
Хасселя к тому времени из-за разногласий с Риббентропом вывели в резерв аусамта, и от текущих внешнеполитических дел он был отстранен. Зато он был действующим «коллегой» Гизевиуса по «немецкой оппозиции», и поэтому заинтересованно спросил:
— О какой?
— Гитлер готов поехать к Сталину! Хассель от удивления рот разинул:
— Сам?
— Похоже, сам…
— Этого быть не может! Ведь в Москве сейчас находятся военные миссии демократий!
— Уверяю вас, Ульрих, это, увы, решено почти наверняка… Берлин и Москва уже обменялись рядом весьма серьезных и конкретных нот…
— Если это правда, то это. значит, что ефрейтор совсем выбит из колеи…
— О да! Докатиться до комбинаций с большевиками…
58-летний Хассель отошел от дел лишь в оперативном отношении, но интернациональных связей у него хватало издавна… И в вялотекущем заговоре против Гитлера он был фигурой не из последних… В 27 лет он, уже после учебы в Лозаннском, Тюрингском и Берлинском университетах, два года учился в Англии, до этого путешествовал в Китай и Японию, в 1909 году поступил на службу в аусамт, был вице-консулом в Генуе, потом воевал, был тяжело ранен на Марне, в 1919 году вернулся в дипломатию, служил в Риме, в Барселоне, был посланником в Копенгагене и в Белграде…
Послужной список заслуженного космополита и, естественно, антисоветчика…
Ганс Гизевиус был моложе его на двадцать три года, но в антисоветизме не уступал и к тому же был связан с американцами. Так что и для него, и для Хасселя намерения Гитлера были тем лишним «лыком в строку», которое им хотелось поставить фюреру в общий счет…
И тогда было подключено немало подспудных, потаенных сил для того, чтобы если уж примирение с Россией и состоялось, то без личного контакта фюрера и Сталина… Один Господь Бог мог знать, что вышло бы из такой встречи, но Господь Бог в заговоре с Золотой Элитой не состоял, давно предупредив, что легче верблюду пролезть в игольное ушко, чем богатому попасть в царствие небесное…
Да, силы были подключены серьезные, но подключены аккуратно, через партию… Кое-кто из «старых партайгеноссе» не советовал фюреру так уж сразу «идти на поклон» к Москве, ну и прочее…
И в Москву поехал Риббентроп…
Но мысль, родившаяся на извилистом горном пути и впервые высказанная вслух в лифте «Чайного домика», в фюрере не угасла. Его визит в Кремль мог бы прояснить многое, но…
Над этим «но…» он раздумывал теперь часто.
Гитлер вспомнил, как еще в 1933 году он принимал у себя в старой имперской канцелярии Герберта Дирксена, вернувшегося из Москвы…
Тогда внешнюю политику России возглавлял еврей Литвинов, а Сталин был далеко не так силен, как после разгрома внутренней оппозиции. В России еще вовсю — в официальных и литературных изданиях, в прозе и в стихах мечтали о мировой пролетарской революции… Советские еврейчики изображали фюрера в крови по колено, а Германию открыто называли врагом.
И он спросил тогда московского посла:
— Каковы подлинные настроения русских, Дирксен?
— Они противоречивы, герр рейхсканцлер, но Россия — это Россия.
— Да, я хотел бы иметь с ней дружественные отношения при условии, — Гитлер повысил голос, — что она не будет вмешиваться во внутренние дела Германии…
— То есть реальная линия по отношению к России не будет отличаться от той, о которой вы говорили в рейхстаге?
— Да, она будет лояльной — насколько это будет зависеть от нас…
Он тогда встал, подошел к окну, выходящему в парк, задумался… А думал он тогда о возможном союзе с Польшей. Но на такой союз можно было пойти, лишь ликвидировав версальские «завалы», а это означало минимум возврат Данцига и решение проблемы «Коридора»… И — безусловно, принятие поляками патронажа Германии вместо западного патронажа.
В этом случае можно было бы пойти с поляками против русских или во всяком случае поляков не опасаться.
Однако Польша — разве способна она на разумную национальную политику? И Гитлер сказал тогда Дирксену:
— Если бы только мы могли договориться с Польшей! Дирксен взглянул на него удивленно — разговор-то шел о России, а Гитлер прибавил:
— Увы, Пилсудский был единственным, с кем это было бы возможно…
— Но герр рейхсканцлер, если бы мы отказались от своих требований относительно «Данцигского коридора», то это стало бы возможным и без Пилсудского.
Гитлер посмотрел на старого дипломата и уклончиво ответил:
— Ну, ладно, не будем об этом…
СЕЙЧАС, через семь лет, этот разговор всплыл вдруг из памяти вместе с теми чувствами. Многое за эти годы изменилось. Собственно, изменилось все. Нет уже не только Пилсудского, но и самой Польши.
И договариваться с ней нет уже нужды…
А с Россией?
Возможно ли действительно договориться с Россией? Договориться не на той золоченой тяжелой бумаге, на которой записывают торжественные слова, договориться не на пять, не на десять лет, а на всю дальнейшую общую историю?
И Сталин… Кто он — восточный хитрец, способный обмануть не по-европейски, а по-восточному, то есть без подготовки, сразу же — кинжалом в спину, или…
Или — умный партнер, понимающий, что самая прочная выгода — это выгода обоюдная…
Сталин и его страна всего за год из злейших врагов формально превратились в дружественных партнеров. Превратились ли?
Гитлер начал подсчитывать…
Пакт с русскими обеспечил две спокойные кампании — польскую и французскую…
Торговые соглашения дают нужное сырье, нефть — хотя и не столько, сколько хотелось бы…
Россия— это и канал получения тех материалов, которые сложно получить иначе из-за блокады…
Если русские не ведут двойной игры, то их дружественный нейтралитет позволит решить и «английскую» задачу— миром или мечом…
А если ведут?
Или — если они ведут чисто свою игру, рассчитывая на истощение рейха в долгой борьбе с Англией?
А ведь есть еще и Америка… Поэтому для фюрера так важен фактор времени, он не может не спешить, потому что рейх вскоре может воевать против половины мира…
И если на этой половине будут русские, то всему конец…
Русские…
Когда началась Польская кампания, фюрер тут же призвал Сталина немедленно ударить по полякам — ведь Западная Белоруссия и Западная Украина отходили России… Германия тогда была крайне заинтересована в блицкриге, потому что с Запада могли ударить англофранцузы… Сталин же отговаривался тем, что армия не отмобилизована и ему требуется не менее трех недель. И только быстрые успехи вермахта заставили его поторопиться…
Русские бескровно получили обратно свои земли в Польше, но с Волыни пришлось переселять фольксдойче…
Он уступил русским влияние в Прибалтике, а ведь там немцы всегда были сильны. Все эти латыши и эстонцы их не любят, но боятся. Не любят они и русских, но что ему до русских — значение имеет то, что немцы в Прибалтике были сильны.
А русские, воспользовавшись тем, что он был занят на Западе, и вернули себе Прибалтику… И опять надо переселять фольксдойче из Литвы и из Риги…
Русские вернули себе и Бессарабию, да еще и получили Буковину… А ведь и там живет не одна тысяча фольксдойче. И их опять надо переселять…
Он, Гитлер, за последние годы сумел ущемить других в пользу немцев… Точнее — не ущемить, потому что он тоже возвращал в рейх свое и своих, но неудобств чехам, полякам и прочим он причинил при этом немало…
А Сталин за один год партнерства сумел — при полном согласии фюрера — причинить на законных основаниях серьезные неудобства сотням тысяч этнических немцев, вынуждая их покидать родные места… Нет, он их не выселяет— они уезжают в рейх сами. Но в итоге количество земель в Европе, населенных немцами, сокращается лишь по одной причине — по причине напора Сталина…
Ну ладно бы еще это, но Сталин почему-то напирает и на Балканы… Зачем ему Югославия, зачем ему Болгария? У него в России хлопот — не оберешься…
И почему русские приняли этого левого лейбориста, который на всех лондонских углах кричал о необходимости союза с русскими против наци, в качестве посла?
И по собственной инициативе приняли его не как посла с «особой» (а фактически ограниченной) миссией — для торговых переговоров, как предлагали сами островитяне, а посла регулярного, полномочного!
Зачем Сталину такой посол?
Русские публично говорят об английских поджигателях войны и публично же выражают дружественность рейху… Но рейх ведет с этими «поджигателями» войну, и нормализовать в этот момент с ними отношения со стороны русских— акт не очень-то дружественный…
Значит, они могут с этими «поджигателями» и договориться — за счет рейха? Британии ударить по румынским промыслам очень непросто. А русским теперь просто. Несколько удачных массированных налетов, и все кончено — румынская нефть загорается легко…
А без нефти — конец всему…
О чем говорил Сталин с этим Сиддсом целых три часа? Молотов представил Германии меморандум, но почти через полмесяца после встречи, и все ли важное из переговоров Сталина и Сиддса вошло в этот меморандум?
Можно ли доверять Сталину? Ведь он, фюрер, знает, что и у Сталина есть, есть основания не доверять ему, фюреру… Он, вождь германского народа Адольф Гитлер, тоже зарекомендовал себя и мастером двойной игры, и политиком, у которого принципы не становятся препятствием для целесообразных, выгодных действий…
Итак, как поступить? Ударить по России или ударить с ней по рукам?
И как быть с враждебной России Японией?
Фюрер раздумывал, и решительного ответа пока не находил…
В НАЧАЛЕ августа вернулся из десятидневного «охотничьего» отпуска в Померании Кейтель — начальник Оберкомандо дер вермахт, Генерального штаба вермахта. И тут же получил задание от фюрера встретиться с начальником итальянского генерального штаба маршалом Бадольо…
Итальянцы —теперь уже воюющие с Англией — активизировали военные действия в Африке и 4 августа вошли в Британское Сомали…
Если 4 мая дуче в письме фюреру писал, что Италия против любого расширения войны, то теперь аппетиты у него разыгрались, и после разгрома (не Италией) Франции он стал претендовать не только на Ниццу и Корсику, но еще и на часть Алжира, на часть Судана и много еще на что…
Уже перед Первой мировой войной Италия владела в районе Африканского «рога» Итальянским Сомали и Эритреей, Сомали вытягивалось по восточной кромке этого «рога» как вставка из быстрорежущего сплава, наплавленная на резец… Эритрея же располагалась севернее у самого «горла» Красного моря, выходящего в Аденский залив. Между Итальянским Сомали и Эритреей лежало маленькое, но стратегически важное Сомали Британское. Две итальянские колонии с севера и с юга брали также в клещи независимую Эфиопию… В свою очередь, Эфиопию зажимали в клещи британские колонии —то же Сомали, Уганда, Кения…
Решить все в свою пользу в этом геополитически лакомом районе дуче хотелось давно — почему он и вторгся в свое время в Эфиопию. Теперь пришла очередь британских владений — в том числе и в Египте, удар по которому войска маршала Грациани наносили из Ливии…
Однако дело у итальянцев не заладилось (к декабрю их из Египта вообще изгнали), и фюрер оказался перед необходимостью помочь дуче…
Кейтель, прихватив с собой своего помощника, начальника Штаба оперативного руководства Йодля, выехал в австрийский Инсбрук для переговоров с Бадольо.
Встреча закончилась, впрочем, ничем, если не считать того, что Бадольо досыта попотчевал двух германских генералов в номере отеля отменной ветчиной.
Им еще придется встретиться, уже в середине ноября — и потому, что ситуация в Египте будет чревата катастрофой (в декабре произошедшей), и потому, что одна катастрофа уже наступила — дуче ввязался еще в одну авантюру и вторгся в Грецию.
Немцы о «греческих» планах Муссолини догадывались, но их не поддерживали… Гальдер 20 августа записывал: «Мы не хотим создания новых театров военных действий… »
А дуче им такой театр как раз и подбросил, причем об этом своем намерении он фюрера заранее не известил, просто поставив его перед фактом — как поступал с дуче сам фюрер, побаиваясь вульгарной утечки информации, в Риме более чем возможной. Дуче обиделся и решил действовать, как фюрер, — самостоятельно. Отличие было в том, что у фюрера его проекты удавались, а у дуче — проваливались.
Так получилось и с Грецией, куда итальянцы вошли 28 октября из Албании под заявления дуче о том, что он «вступает в Грецию как друг»…
А 1 ноября английские войска высадились на Крите. Греческая же армия 4 ноября отбросила итальянцев и даже продвинулась на 40 километров в глубь Албании, а там им в подмогу оживились албанские партизаны.
7 ноября фюрер был вынужден впервые задуматься об оккупации Греции, а 13 декабря он подписал директиву № 20 по плану «Марита».
Директива предусматривала оккупацию побережья Эгейского моря в случае возникновения угрозы со стороны англичан. Заняв Грецию, они получали возможность бомбить Плоешти, чего Гитлер допустить не мог…
ПРОБЛЕМА Греции в конце концов решалась все же без особых усилий, но балканские трудности ею теперь не исчерпывались — обстановка все более накалялась уже в Румынии. Этого Гитлер тоже допустить не мог — там, где горячо, легко возникают пожары, а пожары и нефтяные промыслы — вещи несовместные…
Не уходила из числа первоочередных и самая сложная проблема—«русская».
5 августа генерал Маркс доложил Гальдеру о ходе разработки оперативного плана войны с Россией, а вскоре фюрер завел об этом разговор с Кейтелем…
— Пока вы отсутствовали, Кейтель, мы с Браухичем, Гальдером и Йодлем обсуждали проблему войны с Россией, и теперь я хотел бы знать ваше мнение.
— Резко отрицательное, мой фюрер, причем — прежде всего по чисто военным соображениям. Война на два фронта…
— Мы уже усиливаем войска в генерал-губернаторстве… Мне не внушают доверия русские дивизии на Балтике, в Бессарабии и на Буковине…
— Мой фюрер! Мы и так распыляем свой потенциал: Норвегия, Запад, теперь вот еще и Африка… А он не так уж и велик… Уже имеющиеся театры требуют до 50 дивизий…
— Это не причина, чтобы не предотвратить грозящую опасность. Я приказал Браухичу удвоить число танковых дивизий. И я создал сильную армию не для того, чтобы она оставалась неиспользованной для войны… Вы ведь знаете, Кейтель, большая армия стоит больших денег…
Здесь же сидел и Йодль, и Кейтель, воспользовавшись тем, что фюрер обратился к Йодлю, промолчал и начал размышлять.
Размышлял он сутки, а потом попросил у Гитлера короткой аудиенции.
— Мой фюрер! Я хотел бы понять, почему вы рассматриваете положение с Россией как угрожающее?
Гитлер насупился и резко ответил:
— Я никогда не упускал из вида неизбежность столкновения между двумя крайне противоположными мировоззрениями и не верю, что от него можно уклониться…
Кейтель, для которого идеология была делом десятым, плечами не пожал, но и энтузиазма понимания не выказал, поэтому фюрер еще резче пояснил:
— Я предпочитаю взять эту трудную задачу на себя, чем оставлять ее преемнику.
Тут уж Кейтель не сдержался от жеста несогласия, и Гитлер сказал:
— Кроме того, я считаю, что Россия сама готовится к войне с нами…
— Почему?
— Она вышла за рамки наших соглашений… Аннексирует Прибалтику, Буковину, пользуясь тем, что я связан на Западе… Впрочем, — фюрер посмотрел на Кейтеля успокаивающе, — пока я лишь хочу предпринять меры предосторожности, а решение приму не ранее чем мои подозрения подтвердятся…
— Но у нас с русскими договор!
— Сталин, как и я, не станет соблюдать его, если положение изменится. Он заключал его, во-первых, для того чтобы получить свою долю в Польше, а во-вторых, в расчете на то, что я увязну в войне на Западе…
Фюрер зло усмехнулся:
— Он рассчитывал, что мы крепко вгрыземся в землю и понесем кровавые потери, а он выиграет время, а потом поставит Германию на колени…
Тем временем штабники разложили свои карты, и Гитлера позвали на обсуждение обстановки. На том разговор и закончился, однако Кейтель подал все-таки шефу отдельную докладную записку с возражениями.
Гитлер рассвирепел и устроил Кейтелю внешне вежливый, а по сути — самый суровый разнос…
— Мой фюрер, в таком случае я прошу заменить меня другим человеком, способность которого к стратегическим оценкам вне сомнения. Я чувствую себя не на высоте моего положения и прошу использовать меня на фронте…
Гитлера эти слова разозлили еще больше, и он резким тоном заявил:
— Только я вправе, Кейтель, судить о вашей пригодности или непригодности! Я категорически запрещаю генералам подавать в отставку, когда их ставят на место. Прошлой осенью я говорил это Браухичу, а сейчас говорю вам!
ОДНАКО против войны с Россией возражали сразу многие — Геринг, его ближайший помощник — фельдмаршал Мильх, гросс-адмирал Редер и, естественно, Риббентроп…
Противоположные настроения шли из партийной и околопартийной среды — Золотой Элите всегда проще найти агентов влияния среди «революционных» функционеров, чем среди людей дела…
15 августа фюрер разговаривал с Гиммлером и задумчиво сказал ему: «Генрих, я решил… Война с Россией неизбежна…»
Гиммлер предпочел отреагировать уклончиво… Он был во власти идей господства новой германской расы, образцом которой видел свои СС, и «русская» проблема была для него проблемой прежде всего расовой. Однако идейные установки и конкретное военное планирование часто лежат в разных плоскостях, и рейхсфюрер не вмешивался (да и— по причине отсутствия военных способностей — не мог вмешиваться) в компетенцию генералитета.
Но это не значило, что он остался в стороне от той стороны проблемы, которая относилась уже к его прямой компетенции…
И как раз 15 августа гестапо подставило «легальному» резиденту русской разведки Амаяку Кобулову своего агента —латыша Берлинкса. Кобулов, официально 1-й советник полпредства, имел псевдоним Захар — по отчеству Захарович, а новый «ценный» агент получил в Москве псевдоним Лицеист…
Новый «двойник» становился каналом будущей стратегической дезинформации, и Гиммлер доложил об этом фюреру, дав понять, что будет там война или не будет, но его службы к войне готовы всегда уже потому, что тайная война никогда и не прекращается.
У обеих линий советской разведки в Берлине — и у Разведуправления Генштаба, и у наркомата государственной безопасности — было несколько ценных каналов. Хорошие берлинские источники имела и резидентура Шандора Радо в Швейцарии… И вот теперь перед гиммлеровскими кураторами Лицеиста стояла непростая задача — создать режим доверия Сталина к информации именно нового «приобретения» Кобулова…
Впрочем, игры разведки — это игры разведки… Тут даже правдивая важная информация может вводить в заблуждение. Черчилль как-то высказался в том смысле, что правду иногда надо охранять при помощи лжи, но в разведке важнее обеспечить охрану лжи при помощи правды…
Понимая это, Москва не очень-то доверяла своим информаторам, а уж Сталин — и тем более… Разведка — и военная, и чекистская — уже не раз делала из мухи слона, и Сталин это помнил.
Гитлер же разведке доверял больше…
НО ТАЙНЫЕ операции пока что не имели существенного значения — начиналась открытая воздушная война над Англией и Ла-Маншем, не было ясности с десантом на Остров, потихоньку разворачивалась— в помощь дуче— африканская кампания, хватало дел во Франции и Норвегии…
А тут еще дошло до открытого конфликта между двумя важными для перспектив Германии странами — Венгрией и Румынией…
Спор шел из-за Трансильвании— пограничной области, где густо жили и венгры, и румыны…
После Первой мировой войны Венгрия и — особенно — Румыния тяготели скорее к Англии и Франции.
Румыния даже имела английские гарантии своей безопасности — как и Польша. Но в отличие от Польши не очень-то на них полагалась. Трансильванию и часть Баната она получила от Венгрии в 1920 году по Трианонскому мирному договору, который входил в «версальскую» систему. «Лоскутная» Австро-Венгерская империя распалась, и выбора у побежденной Венгрии не было — пришлось признавать независимость бывших «лоскутов» и ту перекройку карты, которой в Версале занимались совместно британский лев и галльский петух под присмотром Дяди Сэма…