Автор предисловия при этом игнорировал тот факт, что за шесть лет — с 1933 до 1939 года — нацистское государство обеспечило немцам самый высокий уровень жизни в Европе. И более того! Американский журналист Уильям Ширер (антинацист, надо заметить), наблюдавший Германию в течение почти десятка лет, писал: «Практика (трудовых лагерей. — С. К.), объединявшая детей всех классов и сословий, бедняков и богачей, рабочих и крестьян, предпринимателей и аристократов, которые стремились к общей цели, сама по себе была здоровой и полезной. Все, кто… беседовал с молодежью, наблюдал, как она трудится и веселится в своих лагерях, не мог не заметить, что в стране существовало необычайно активное молодежное движение.

Молодое поколение Третьего рейха росло сильным и здоровым, исполненным веры в будущее своей страны и в самих себя, в дружбу и товарищество, способным сокрушить все классовые, экономические и социальные барьеры».

Ширер имел возможность наблюдать в качестве военного корреспондента и майский «блицкриг», поэтому знал, что писал, когда писал и вот что: «Я не раз задумывался об этом (о социальной практике Гитлера. — С. К.) позднее, в майские дни 1940 года, когда на дороге между Аахеном и Брюсселем встречал немецких солдат, бронзовых от загара, хорошо сложенных и закаленных благодаря тому, что в юности они много времени проводили на солнце и хорошо питались. Я сравнивал их с первыми английскими военнопленными, сутулыми, бледными, со впалой грудью и плохими зубами — трагический пример того, как правители Англии безответственно пренебрегали молодежью»…

Возвращаясь же к английской брошюре и предисловию Галифакса, надо сказать, что, с учетом того, что оно было написано крупнейшим собственником, это была уже даже не лесть! Но дуче не поддавался!

После 10 мая еще одну попытку проделал Черчилль — уже в качестве премьера он направил 16 мая дуче письмо, где писал: «Не пора ли нам остановить ту реку крови, которая протекает между британским и итальянским народами?

Несомненно, наши народы в состоянии нанести друг другу ужасный ущерб и жестоко искалечить друг друга, а также омрачить светлые горизонты Средиземноморья нашей ссорой… Но я никогда даже в глубине не был врагом итальянского законодателя…», и так далее.

Никаких «рек крови» между двумя народами пока не текло, и никакого «ужасного ущерба» Италия английскому народу (а не «нефтяным» лордам) нанести не могла по причине слабости. Но был бы ли Черчилль Черчиллем, если бы написал иначе?

Дуче, однако, не поддался и тут! Он напомнил о причастности Англии к антиитальянским санкциям 1935 года и отговорился тем, что честь-де не позволяет ему отказаться от «обязательств, вытекающих из итало-германского договора»…

Для Черчилля, впрочем, это был скорее зондаж, и в этом смысле его затея удалась — стало понятно, что на этом этапе дуче уже не останется в стороне…

Вообще-то получались странные вещи! Муссолини не столько хотел мира, сколько боялся войны.

Гитлер войны не боялся, но хотел мира.

Сталин войны не вел, и мир ему был нужен еще больше, чем Гитлеру.

Война была нужна космополитической части Англии и Франции и — прежде всего — Соединенным Штатам.

Тем не менее дуче — в отличие от фюрера — от антисоветизма не отказался хотя бы на словах.

Но позиция Италии пока особой роли не играла… Все решалось на землях Северной Франции…

ФРАНЦИЯ же в мае разваливалась не хуже Польши… Да и прогнила Франция «двухсот семейств» не намного меньше, чем «гоноровая» Польша. Уже в январе 40-го настроения рядовых французов были далеки от желаемых властями. Наш полпред Суриц сообщал тогда: «В противоположность первым дням войны, когда хотя и слабо, но все же наблюдался известный патриотический подъем, известное боевое настроение, сейчас чувствуются большая апатия и безразличие… В кино при показе кинохроник редко-редко когда услышишь аплодисменты по адресу вождей. Иногда, и то очень редко, еще хлопают воинским частям»..

Да, частям аплодировать не приходилось, хотя — как и всегда в истории людей— кто-то сражался и героически. 16 мая начала встречные бои ударная группа генерала де Голля, ядро которой составила недавно созданная танковая дивизия.

В целом же все и вся проваливалось. 18 мая Гамелен был смещен с поста главнокомандующего и заменен несостоявшимся «героем Баку» Вейганом, вызванным из Сирии.

На Вейгана надеялись — в Первую мировую войну он был правой рукой маршала Фоша, и рукой крепкой. Известен был Вейган и тем, что он «спас Варшаву» в 1920 году в советско-польскую войну, когда сами поляки растерялись уже до прострации,..

Однако спасти Францию Вейгану было не суждено, хотя 29 мая он вступил в командование.

Немцы, осуществляя 29 раз отложенный план «Гельб», рвали фронт, как гнилую нитку. Да и фронта в обычном понимании слова почти не было — настолько динамично все менялось и на картах, и на просторах Франции…

Планы Англии и Франции менялись несколько раз…

22 мая на заседании верховного совета союзников Вейган докладывал свой план контрнаступления.

Гамелен ушел, Даладье отошел от военных дел, и Рейно был одновременно премьер-министром и военным министром. Внешне и внутренне проигрывающий своему английскому коллеге Черчиллю во всем, он был равен ему в одном — в готовности служить избранным, дабы не выпадать из их круга.

22 мая Рейно привез Черчилля в Венсен, на Главную квартиру, около полудня.

Еще утром Черчилль был в Лондоне, и, непривычный к ранним подъемам, Уинни слушал невнимательно и был не в духе. Немцы явно уклонялись к морю, немедленная опасность Парижу вроде бы не грозила, так что активность Вейгана его скорее раздражала.

А тот, явно довольный своим докладом, был полон оптимизма:

— Немецкие танковые дивизии должны погибнуть в ловушке, в которую они попались и которая захлопнется позади них. Эти дивизии должны находиться под постоянным контролем. Им нельзя позволять любую инициативу…

— Что вам для этого надо? — кратко осведомился Черчилль.

— Авиация и еще раз авиация, сэр!

Черчилль хмыкнул и не ответил ничего. Вейган выждал и уже более осторожно сказал:

— Без должной авиационной поддержки успех проблематичен…

— Посмотрим, — Черчилль продолжал хмуриться и думать о чем-то своем.

До капитуляции Франции оставался ровно месяц…

ВЕЙГАН еще не знал, что когда прошлой ночью под Аррасом две французские дивизии перешли в наступление, лорд Горт и бравый Паунелл их не поддержали. Через сутки они вообще отошли от Арраса, и командующему 1-й группой армий Бланшару пришлось отступить на рубеж каналов Дуэ, Ла — Бассе — Бетюн…

Французов и англичан отжимали и отжимали к морю, к Дюнкерку.

Более правильно называемый Дёнкерк, этот город на севере Франции в департаменте Нор был невелик. Но порт имел весьма крупный. Вот туда англичане и отходили…

Вообще-то уже 19 мая Джон Горт передал в Лондон свои предложения по эвакуации, а приказ на эвакуацию через Булонь тыловых служб отдал еще раньше —17 мая. Авиацию экспедиционных сил он тоже отправил на Остров.

И уже 19 мая британское адмиралтейство отдало приказ командующему Дуврским морским районом адмиралу Рамсею начать разработку плана операции «Динамо» — полной эвакуации войск через Ла-Манш в Англию.

27 мая командующий английскими войсками в Северной Франции Гарольд Александер получил приказ на общую эвакуацию.

А утром 28 мая генерал Паунэлл встретился с генералом Бланшаром. Когда-то веселый, охваченный энтузиазмом француз был неузнаваем.

— Итак? — начал Паунэлл…

— Никак, — ответил Бланшар…

— Что вы собираетесь делать?

— А вы?

— Вот телеграмма Уинни… Он требует отходить к побережью для эвакуации.

— Как же так? Это же…

— Приказ, мой генерал…

— Да какой к черту приказ — это просто ведро для котят! А котята жить хотят…

— Ну, львята им как-никак родственники и поэтому с ними солидарны, — попробовал отшутиться Паунэлл.

Но Бланшару было не до шуток… Он стоял, задумавшись, и не реагировал на вопросительные взгляды Паунэлла и подошедшего лорда Горта…

Горт кашлянул и примирительно сказал:

— Мы хотели бы, генерал, чтобы в этой последней фазе сражения английская и 1-я французская армия были вместе…

— Поэтому 1-й армии, по-видимому, следует продолжать отступление сегодня вечером, держась с нами рядом, — прибавил Паунэлл.

Бланшар взбесился:

— Когда неделю назад мы шли вперед, вас с нами не было! А теперь вы хотите, чтобы мои ребята своими телами прикрыли ваши задницы перед тем, как вы их отсюда уберете? Для вас Адмиралтейство, конечно, переправочные средства наскребет. А для нас?

— Но, генерал, у Франции есть и свой флот!

— Где? За тысячу миль? В Марселе? В Тулоне? В Байонне? Бесполезно пытаться — игра не стоит свеч! Французский флот никогда не сможет сделать для французских солдат то, что сделает ваш флот для ваших! Или вы как будущие хозяева пропустите будущих гостей вперед? А, мсье?

Затянувшееся тяжелое молчание прервал запыленный капитан, выскочивший из подъехавшего «Рено»… Он молча протянул Бланшару пакет и с натугой сглотнул комок в горле. Походило на то, что говорить ему было нечем и не о чем…

Бланшар вскрыл пакет и, лишь взглянув, бросил Горту и Паунэллу:

— От Приу…

Командующий 1-й французской армией писал:

«Мой генерал! Я не могу дальше отходить сегодня вечером. Мы остаемся в четырехугольнике каналов, северо-восточным углом которого является Армантьер, а юго-западным углом — Бетюн. Прощайте. Прио».

Там, где на разгоряченных скакунах когда-то мчались через ночь к Армантьеру д'Артаньян и его товарищи, разгорались такие бои, что даже героям бастиона Сен-Жерве тут было бы устоять непросто…

Бланшар прочел письмо Приу и сразу обратился к Горту:

— Собираетесь ли вы и после этого отходить сегодня на линию Ипр — Поперинге — Кассель? Как видите, если это произойдет, то без 1-й французской армии…

— Я буду отходить. А вы?

— Я уже сказал — нет!

— Тогда, генерал, я с великим сожалением вынужден сообщить, что английские экспедиционные силы должны отойти, даже если французская 1-я армия этого не сделает.

ГЕНЕРАЛ БЛАНШАР был, конечно, прав… Французы были нужны лорду Горту постольку, поскольку сражались они с отчаянием обреченных и посадку на суда войск Горта могли прикрыть лучше, чем сами эти войска.

Слово «Дюнкерк» все чаще звучало в оперативных сводках, уже почти готовое перейти на страницы газет. А затем — и в историю…

О том, что такое Дюнкерк как понятие историческое, наслышан, пожалуй, любой, хоть немного знающий историю человек. Дюнкерк — это триумф танковых генералов Гитлера и крах всей континентальной войны Англии, коварной союзницы Франции, потерпевшей в Дюнкерке уже финальное свое военное поражение…

В калейдоскопе тогдашних событий Дюнкерк был, конечно, эпизодом. Однако в этом, хотя и ярком, но внешне частном эпизоде можно отыскать и символ всей мировой войны на Западе. Понять, как шла Европа к Дюнкерку, значит понять, почему она шла к нему. Впрочем, мы, уважаемый читатель, это уже, пожалуй, знаем…

Что такое Седан, известно тоже любому, хоть немного знающему историю человеку. Седан — это еще более ранний символ крупнейшего политического и военного поражения. 2 сентября 1870 года остатки французской армии во главе с императором Наполеоном III оказались блокированными в седанской крепости пруссаками. Неудачливый родственник Наполеона Великого приказал тогда поднять над крепостью белый флаг. И французы вместе с ним сдались в плен…

Так бесславно для сынов Галлии закончилась франко-прусская война, которую — об этом мало кто помнит — тоже объявили немцам французы.

Тогда— на «развалинах» Седана— возникла объединенная «железом и кровью» Германская империя. Объединенная впервые со времен Вестфальского мира 1648 года, который на века закрепил раздробленность и разобщенность немцев по бессильным, игрушечным «государствам»…

За год с небольшим до Дюнкерка советский полпред Суриц в шифровке в НКИД от 18 марта 1939 года сообщал о вчерашнем заседании палаты депутатов и писал:

«Почти все выступавшие ораторы, несмотря на принадлежность к противоположным лагерям, резко осуждали политику Мюнхена, призывали к сопротивлению и твердости…. Но вот слово берет Даладье. Ни одного звука оправдания, ни слова протеста по адресу Германии. Несколько заносчивых и грубых фраз по адресу левых, пара нудных и без особой убедительности произнесенных заверений („ни пяди земли“) и требование чрезвычайных полномочий, которое прозвучало в зале как требование диктатуры против рабочих, против демократии, против свободы. Большинство делегаций ответило на это требование громовой овацией…»

Описав это, Суриц далее сообщал, что явно подосланный Даладье к советскому полпреду один из друзей премьера уверял Сурица в том, что чрезвычайные полномочия развяжут-де руки Даладье и позволят ему превратить советско-французский пакт 1935 года «в военный союз»…

Уже ближайшие месяцы и августовские московские переговоры генерала Думенка показали — как Даладье «желал» такого союза (нужного французам, но для нас абсолютно ненужного) на самом деле.

Суриц, впрочем, уже в марте был скептичен и закончил шифровку так: «Лично я глубоко убежден, что диктатура будет использована скорее для подготовки нового Седана».

Суриц писал это донесение еще в НКИД Литвинова, и его слова о «политике Мюнхена» несли литвиновскую, а не объективную оценку мирного и разумного решения проблемы судетских немцев. Однако оценка происходящего внутри самой Франции была дана Яковом Захаровичем вполне точно… Вместо политики национального благоразумия Франция «двухсот семейств» вела антинациональную политику движения к национальной катастрофе.

И теперь Франция простых людей расплачивалась за это, переживая новый Седан. И причины были в чем-то схожи… К Дюнкерку, как и тогда к Седану, Францию привело нежелание и неумение посмотреть на себя и мир трезвым взглядом и понять, что рациональным решением для Франции будет осознание того простого факта, что естественным лидером Западной Европы является Германия. Является уже просто потому, что немцы лучше работают и лучше организуются…

Осознание этого факта не должно было вести к осознанию второсортности Франции — Франция была великой державой великого в своей истории и потенции народа.

Но осознание этого факта должно было вести к естественному выводу— Германию нельзя ни третировать, ни игнорировать, ни — тем более — доводить до белого каления, ибо в столкновении один на один Франция раз за разом будет получать новые Седаны.

А если в конфликт будет вмешиваться кто-то третий — помогающий Франции «победить» Германию, то и подлинные, а не «газетные» плоды победы будут доставаться этому третьему…

Одна держава, правда, могла спасать Францию без выгоды для себя. Это была Россия… Однако новая, сталинская Россия уже не желала ни позволять кому-либо загребать жар для себя русскими руками, ни таскать для кого-то каштаны из военного огня… Эта Россия осознала себя как самоценное явление мировой истории и поняла, что имеет право поступать в соответствии с собственными национальными интересами.

А эти интересы во внешнем отношении были интересами мира. А мир для России давало не противостояние с Германией, а партнерство с ней…

Если бы французы все это понимали, то они сразу же после Пакта 23 августа вместо гнусной антирусской и антинемецкой шумихи должны были бы немедленно дезавуировать свои «гарантии» Польше.

И тогда войны Франции с Германией просто не было бы!

Как и вообще не было бы новой европейской войны. Была бы просто обрезанная до естественных пределов Польша— Польша, лишившаяся не ей принадлежавших земель, и новая, естественно складывающаяся Европа, где Франция— сохранившая «линию Мажино» и создавшая — как предохранительную меру, аналогичную ей «линию Даладье» на бельгийской границе, находила бы свое новое место с учетом того, что ситуацию в этой новой Европе определяет русско-германский союз, а не расчеты «золотых» сил Мирового Зла, перенесших свою штаб-квартиру за океан.

Франция этого не поняла и теперь получала новый Седан…

Впрочем, дюнкеркская катастрофа стала и символом краха английской армии… Но лишь славой делиться непросто, а позором делятся охотно. И это был как раз тот случай, когда позор Седана стоил позора Дюнкерка. И наоборот…

КОНЧАЛСЯ май, заканчивалось и пребывание 300-тысячного английского экспедиционного корпуса на французской земле…

Войска Горта спешно отступили к морю, и флот адмирала Рамсея начал работать в челночном режиме.

«Нитку» этого «челнока» немцы не рвали. Они ехали по Европе быстро — на четыре миллиона солдат вермахта уже приходилось четыре сотни тысяч машин, а каждый десятый был водителем. В группе Клейста за рулем сидел даже каждый четвертый! Но перед Дюнкерком этот громадный, говоря языком шоссейной велогонки, «пелетон» резко затормозил.

Сработал знаменитый «стоп-приказ» фюрера, отданный 24 мая и приостановивший германское наступление на линии Гравелин — Сен-Омер — Бетюн…

Говорили, что Клейсту пришлось оттаскивать своих разгоряченных танкистов от Дюнкерка чуть ли не за шиворот.

Однако Клейст и командующий группой армий «А» фон Рундштедт сами боялись затопления противником местности южнее и юго-западнее Дюнкерка, лежавшей ниже уровня моря, и в немалой мере сами стали идейными инициаторами этого приказа.

Но для появления «стоп-приказа» было вообще-то много причин. Так, с одной стороны, Гитлер, еще не добившись стратегического успеха, не желал сковывать и втягивать в частные бои свои подвижные соединения, с другой — Геринг обещал разделаться с окруженными войсками с воздуха.

Был тут, возможно, и второй план — Горту вежливо намекали на то, что дорога на Остров пока свободна… Лишние войска на территории Франции Гитлеру были не нужны, а технику они все равно эвакуировать не успели бы…

Возможно, причина и следствие тут оказались переставленными — вначале Рундштедт принял неоптимальное решение и упустил момент для полного разгрома англичан, а уж потом фюрер счел выгодным для пользы дела представить все происшедшее как намек Черчиллю на то, что Германия даже сейчас не прочь с англичанами мириться.

Так или иначе, лишь 27-го немцы вновь начали наступление — когда англичане уже начали эвакуацию из Дюнкерка.

28-го французское адмиралтейство отдало приказ на эвакуацию контр-адмиралу Ландрио, но судов дать не могло.

Адмирал Абриаль прикрыл Дюнкерк с запада.

Горт открыл его с востока для отступающего потока английских войск и накрепко закрыл для французов.

Абриаль рассчитывал, что с плацдарма уйдут одни передовые отряды, а основная масса британских войск встанет плечом к плечу рядом с французами до конца. Даже моряк понимал, что этим выигрывается время для усиления обороны на Эне и Сомме.

Но англичане уже все для себя решили. 31 мая Горт уже был в Англии…

31-го же мая Черчилль, прихватив Эттли и генералов Исмея и Дилла, прилетел на очередное заседание союзнического верховного совета в Париж. В пустоватом зале его ждали премьер Рейно, Вейган, адмирал Дарлан и впервые— престарелый маршал Анри Петэн, будущий глава оккупационного режима.

Вейган и Дарлан были в форме, Петэн — в штатском.

Гордо набычившись, Черчилль сообщил французам, что из Дюнкерка уже эвакуировано 165 тысяч человек.

— А сколько среди них французов? — горько спросил Дарлан.

— Пятнадцать тысяч!

— Пятнадцать? Всего пятнадцать? — давно растерявшийся Рейно растерялся еще больше и переводил взгляд то на Черчилля, то на Дарлана…

Дарлан молчал, и тишину нарушил Вейган:

— Но ради бога, почему же так мало? Как мы объясним это Франции и французам?

— Но, джентльмены, это все просто, — Брюс Исмей был невозмутим и корректен. — В том тыловом районе было много наших административно-хозяйственных частей, и они смогли погрузиться до подхода боевых частей…

Дарлан не выдержал:

— А что, британские обозы не могли подождать?

Исмей молчал. Молчал и Черчилль. Ему уже не было дела до этих конченных галлов. Но тут вдруг взбодрился Рейно:

— Я настаиваю на проведении совместной эвакуации!

— А я этого требую, — вдруг неожиданно согласился Черчилль. — Это дело нашей чести — выделить войска для прочной обороны Дюнкерка до тех пор, пока это будет нужно!

Рейно облегченно вздохнул…

Вечером того же дня облегченно вздохнул и Горт, окидывая последним взглядом удалявшийся берег Франции.

На плацдарме еще оставались три дивизии Александера, но эвакуация их шла полным ходом.

Абриаль упрашивал, угрожал, однако невозмутимый Александер снимал на подходившие суда батальон за батальоном, и 3 июня отбыл сам — чисто по-английски. То есть — не попрощавшись.

Утром 4 июня танкисты Клейста наконец-то смыли водой Ла-Манша грязь и гарь со своих уставших тел. Они веселились и дурачились, а на эти морские ванны угрюмо поглядывало 40 тысяч французских пленных.

Всего с 27 мая было эвакуировано более 338 тысяч человек, из них 215 — англичан и 123 — французов и бельгийцев.

Но на долю Рамсея в числе последних приходилось лишь 73 тысячи. Остальные пятьдесят вывез-таки упрямый адмирал Ландрио.

Итого: на трех своих, то есть англичан, пришелся все же один гость с континента, то есть француз.

Что ж — это было уже лучше, чем один на десять.

И Черчилль решил, что честь его спасена. Ну а то, что не были спасены какие-то французы? Подумаешь — на алтарь свободы (для Золотого Меньшинства) можно было положить жертвы и покрупнее…

Все это время стояла отличная погода, и Гитлер, ненадолго заехав в Бергхоф, вызвал туда главного метеоролога доктора Дизинга и вручил ему золотые часы с гравированной надписью. Фюрер был доволен — прогнозы оказались точными, и люфтваффе Геринга обеспечивали порой до 60 и более процентов успеха. А чистое небо — залог успеха авиации. Если, конечно, она имеет подавляющее превосходство в воздухе.

Люфтваффе же его имели…

ЗАКОНЧИЛСЯ май… И с 5 июня вермахт с уже достигнутых рубежей вновь двинулся в глубь Франции стремительно и неудержимо, как лавина…

По Англии же шествовал всего лишь славный первый месяц лета— островной июнь. Природа в очередной раз исполнилась благодушной жизнерадостности. Однако политическая жизнь в Лондоне была напряженной…

Еще после начала майского наступления немцев и сразу же после прихода на Даунинг-стрит Черчилля за послом США в Лондоне Джозефом Кеннеди резко усилился негласный надзор, установленный уже давно.

Кеннеди не был сторонником войны и не раз призывал англичан замириться с немцами. Был он и противником вступления в войну Соединенных Штатов. Сразу после Мюнхена он публично заявил:

— Я давным-давно считал, что демократическим и тоталитарным государствам невыгодно усиливать то, что их разделяет, подчеркивая разногласия между ними… Они должны с пользой сосредоточить свою энергию на разрешении общих проблем, пытаясь установить добрые отношения…

Один из его сынов — Джон, был с его речью согласен и писал: «Хотя она непопулярна среди евреев и т.д., ее считают очень хорошей все, кто не озлоблен против фашистов». На следующий год, в мае 39-го, Джон в ходе поездки по Европе приедет и в Советский Союз…

Теперь, когда Франция рушилась, Кеннеди-отец советовал Англии во что бы то ни стало пойти на мир. И советовал искренне…

Джозеф Кеннеди в среде мультимиллионеров пребывал в качестве «белой вороны»… С одной стороны, он имел блестящую деловую хватку— получил, например, монополию на поставку в США отборного шотландского виски, почти весь его наличный запас (полмиллиона ящиков) переправил в США и обеспечил себе более чем приличную прибыль.

В то же время Джозеф был слишком независимой личностью, чтобы играть по чьим-то правилам лишь для того, чтобы к куче своих миллионов добавить еще несколько. Будучи одним из богатейших людей мира, он ни психологически, ни «организационно» не входил в круг Золотой Элиты и уже этим был подозрителен и опасен.

Его было трудно удержать (разве что — убить), но с ним приходилось считаться… И — следить… К агентам английских спецслужб после прихода к власти Черчилля подключились и спецслужбы американские. Форин Офис завел на посла досье под названием «Кеннедиана», а все важные проблемы Черчилль обсуждал с Рузвельтом в обход его официального дипломатического представителя…

Рузвельт же…

Рузвельт 26 мая выступил по радио со своей очередной «беседой у камина»… В начале тридцатых — когда Америка была в кризисе и даже губернаторы некоторых штатов, как губернатор Миннесоты Олсон, объявляли себя «красными» или хотя бы «розовыми», — прямые обращения президента к простым людям были удачным и верным социальным ходом. «Новый курс» Рузвельта на признание естественных прав масс помог тогда кризис преодолеть.

Теперь же, уже в лживо «доверительной» манере, Рузвельт рассказывал о «некогда мирных дорогах Бельгии и Франции, заполненных миллионами людей, которые покинули свои дома…» и т. д.

Война — если это не «странная война», всегда несет бедствия, но апокалиптические картины Рузвельта в действительности были далеко не такими ужасными… Однако высший слуга Дяди Сэма знал, что говорил… Ведь надо было убедить американцев в том, что у них нет альтернативы прогрессирующему вооружению США…

В 1936—1938 годах американский публицист М. Чалдс опубликовал серию статей… Он размышлял о мотивах ненависти «двух процентов» богачей и сверхбогачей к «новому курсу» Рузвельта. Капитализм был спасен ценой умеренных реформ, к 38-му году дивиденды возросли на 40 процентов, но вот — поди ж ты…

Чалдс считал, что будущий историк будет не только озадачен, а станет в тупик. Но вот в чем он не сомневался, так это в том, что «только одно может изменить позицию класса-ненавистника, и это, естественно, война… Те, кто с особой яростью набрасывается на внутреннюю политику Рузвельта, вполне одобряют его внешнюю политику»…

Внешне — для массового потребления — внешняя политика Рузвельта была миролюбивой, но разве такую его внешнюю политику одобрял бы Золотой Класс-ненавистник?

И уже по одобрению этого класса можно было понять, что подлинная внешняя политика Рузвельта — это война. И война чужими руками во имя новых дивидендов янки.

Военные прибыли — это прибыли от производства оружия. И Америка производила его все больше — о чем Рузвельт 26 мая и сообщал…

С 1933 по 1940 год США только на нужды флота израсходовали на 1 миллиард 487 миллионов долларов больше, чем за семь лет до этого. В семь раз больше было заложено и укомплектовано боевых кораблей — 215 (12 крейсеров, 3 авианосца, 63 эсминца, 26 подводных лодок). Строилось 8 новых (!) линкоров!

Расходы на армию за семь лет возросли на 1 миллиард 292 миллиона долларов.

Четырехмоторный бомбардировщик стоил тогда 350 тысяч долларов, истребитель— 133 тысячи долларов, тяжелый танк — 46 тысяч, трехдюймовая зенитка без системы управления огнем — 40 тысяч. А с 1933 года было закуплено 5640 самолетов, 1700 зениток, 1600 гаубиц, 1700 танков.

3200 военных летчиков США 1939 год налетали более миллиона часов — более чем по 300 часов на одного летчика. Цифра — для тех, кто понимает, — огромная…

Осведомив обо всем этом рядовых янки, президент со вздохом вел дальше:

— Я знаю: нельзя ожидать, что частная промышленность сама осуществит все капитальные вложения… как это предусмотрено оборонной программой. Требовать этого от промышленных корпораций и их инвесторов было бы несправедливо…

Придав голосу необходимую твердость, Рузвельт «успокаивал» народ и успокаивал корпорации:

— Поэтому правительство Соединенных Штатов готово авансировать необходимые средства…

Рузвельт разглагольствовал, смешивая в одно ложь и банальности, но в одном месте своей радиобеседы переплюнул в лицемерии даже Черчилля и заявил:

— Есть еще одна сторона дела… Простая порядочность требует не допустить, чтобы в результате военных конфликтов за рубежом в нашей стране образовалась какая-то прослойка новых миллионеров. Американскому народу претит мысль о том, что хоть один американский гражданин наживется на крови, убийствах и людских страданиях…

Эх, лучше бы уж он насчет этого помалкивал. Стоило ли лишний раз подтверждать ту старую истину, что шапка горит, как правило, на воре?

А В ЕВРОПЕ тем временем шла война, одна мысль от наживы на крови которой «претила» любому из американских промышленных и банковских «королей»…

10 июня войну Франции и Англии объявила Италия. Генерал Кейтель, вздохнув про себя, назвал этот шаг дуче «даром данайцев». Действительно, для Оберкомандо дер вермахт эта «помощь» была скорее обузой. Но Италия была сейчас фактором третьего плана…

14 июня 1-я немецкая армия начала прорыв «линии Мажино» южнее Саарбрюккена. В новых условиях это стало делом уже вполне возможным, и прорыв был совершен за два дня.

Того же 14 июня Париж был объявлен открытым городом, и в тот же день вермахт вступил в него…

Начинался конец… 18 июня фюреру сообщили о желании французов заключить перемирие…

Назревали изменения и в положении СССР — но благоприятные… В середине июня —14 и 16 числа, Литве, Латвии и Эстонии нами были сделаны почти аналогичные представления о нарушении ими договоров о взаимной помощи. Всем трем «государствам» было предложено изменить состав правительств и не препятствовать вводу на их территорию дополнительных контингентов советских войск…

«Демократическая» пресса отреагировала мгновенно и так, «как надо»… И далеко не все были рады происходящему в самой Прибалтике. «Верхи» здесь всегда смотрели куда угодно — на Запад, на Север, через Балтийское море, за океан, но никогда — в сторону Востока.

Масса же… Масса часто смотрит туда же, куда и «верхи», но не потому, что ей это выгодно, а потому, что «верхам» выгодно обеспечить тот взгляд массы, какой нужен им. Так кучер надевает на голову лошади шоры — плоские пластинки у уздечки на уровне глаз, не дающие возможности глазеть по сторонам, и лошадь едет по воле кучера…