Зато к маю они начали наращивать свой экспедиционный корпус во Франции. Штаб-квартирой его стал Аррас…

Аррас, родина Робеспьера, центр исторической области Артуа и кружевного дела, — это прелестный городок на севере Франции. Как водится в тех местах, у маленького города была большая история. Он переходил из-под руки графов Фландрских к Франции, потом становился владением герцогов Бургундских и Габсбургов, и вновь отходил к Франции. Десять лет спустя его опять отбирали у Франции Габсбурги. И, наконец, после продолжительной осады Аррас занял король Людовик XIII, так хорошо знакомый нам по приключениям д'Артаньяна. Правда, остался Аррас за французской короной лишь по Пиренейскому миру — через двадцать лет. Окончательное же утверждение принес мир Утрехтский— еще через шестьдесят шесть лет, то есть в году 1713-м….

Впрочем, журналистам, собравшимся тут в начале мая года 1940-го, было не до истории — генерал Паунелл, начальник штаба лорда Горта, командующего британскими экспедиционными силами во Франции, проводил пресс-конференцию.

Генерал был уверен и откровенен:

— Господа, нападением Гитлера на Норвегию закончилась та «сумеречная», «странная» война, которую так критиковал наш Черчилль. Она разгорелась ослепительным пламенем такого страшного военного взрыва, какого еще не знало человечество. Нацисты опередили нас в Норвегии, но неудача Тронхейма и тупик Нарвика не повторятся! Более того, не считаю нужным скрывать от вас, что мы готовим Ефрейтору неприятные сюрпризы. И, между прочим, не только ему…

— Генерал, — журналист «Фигаро» был изящен и язвителен, — а не показался ли вашим доблестным солдатам этот пламень таким горячим потому, что горел в холодных горах и у Северного моря? Мне помнится, чуть более двадцати лет назад на Сомме и под Реймсом огонь тоже был не из малых?

Но Паунелл не сплоховал:

— Мсье, стоит ли считаться? Скоро будет жарко всем, но каштаны на этом огне мы поджарим для вас вместе…

Корреспондент «Таймс» Ким Филби ввязываться в словесные дуэли не стал… Предпочитая конкретные сведения, он тут же ухватился за недоговоренность генерала и поинтересовался:

— Сэр, а кого это — если не секрет, вы намерены «обрадовать» сюрпризами?

— О-о, джентльмены, Лондон решил, что более нельзя терпеть помощь большевиков Гитлеру. Русские поставляют фюреру никель из Петсамо, пшеницу с Украины и нефть из Баку. Пора этому положить конец, и мы скоро нарушим снабжение немцев нефтью путем вывода из строя бакинских нефтяных промыслов… Плюс удары по Грозному и Майкопу.

В воздухе повисла пауза, и лишь кто-то из угла громко присвистнул… Но Филби был невозмутим и настойчив: —И что тогда?

— Во-первых, мы лишаем Гитлера русского карбюратора, питающего мотор наци… А во-вторых… — генерал многозначительно помолчал, — учитывая мощь «линии Зигфрида», лучшие перспективы может открыть удар через Кавказ. В случае успеха он взломает слабую восточную систему обороны Германии и откроет путь союзническому наступлению. А отсюда мы тоже поддадим. Так что повторюсь, господа: жару хватит…

МЫ, УВАЖАЕМЫЙ читатель, уже хорошо знаем, что такие планы Англия продумывала всерьез. И лишнее подтверждение этому СССР мог теперь получить из донесения сотрудника Разведывательного управления Генштаба РККА Кима Филби.

Без пяти же дней премьер-министр Англии Уинстон Черчилль в ожидании, когда полную власть над войной отдадут ему, размышлял. И размышлял он в мае 40-го года о многом, в том числе и об этих «русских» планах…

Думы о походе на Россию в ходе европейской войны были приятны. Ведь все его публичные упования на возможный «Восточный фронт» России против Германии объяснялись не любовью к русским, а напротив — ненавистью к ним.

Он и вообще-то не любил русских, а советских русских, поднявших руку на привилегии элитного меньшинства, просто ненавидел — люто, как ненавидит жадная собака, готовая в любой момент вцепиться в глотку тому, кто лишает ее жирного куска…

Приходили воспоминания о молодости, о временах, когда Британия — впервые в истории чуть не наложила львиную лапу на русский Кавказ, а заодно и на русский Север.

Сколько было тогда надежд, сколько и работы.

Баку тогда дразнило многих. Летом 18-го (хорошее было лето, удачное!) дашнаки помогли Британии войти в столицу Каспия, но не помогли ее удержать. В сентябре насели турки с немцами, и пришлось уйти, прихватив с собой 26 бакинских комиссаров.

По пути от них ловко избавиться не сумели. Песок, хотя и течет, как вода, но все же не вода, и концы в него спрятать сложнее. Что ж, генерал Джонсон и капитан Тиг-Джонс, может, тогда с этими комиссарами и перестарались…

Хотя — как знать? Через два месяца удалось вернуться, а если бы всех этих Шаумянов и Фиолетовых вовремя не убрали… Ведь и без них — не прошло и года, интервенцию пришлось сворачивать.

А казалось, что новая колония — вот она…

И какая!

И за этими думами о лете 18-го года как-то забывались неприятные события времен уже нынешних…

Ну, скажем, — Британский флот. Спору нет — он велик и могуч. У него — непререкаемый престиж. Однако когда этот флот во время абиссинского похода Муссолини пришел в Александрию для предостережения дуче от непродуманных шагов, то смог лишь «салютовать» итальянцам холостыми, потому что боевых снарядов с собой не захватил…

Впрочем, конфуз тут был невелик. Муссолини — не русские. С ним можно воевать и холостыми.

Или вот еще… Нытики тычут в нос — мол, в британской армии задают тон офицеры, которые спустя двадцать с лишним лет после первого массированного применения танков под Камбре все еще считают главной ударной силой конницу.

Какая чепуха! Разве те танки были не британскими? И разве само слово «танк» не принадлежит английскому языку?

Правда, сейчас в английской армии танковые дивизии лишь создавались, ну и что? Танков хватает у французов, и они смотрят на них, как на слуг пехоты. Так что с собственными танковыми дивизиями можно и не торопиться…

Конечно, немцы в Польше доказали, что танковый клин вышибает пехоту лихо. Но Франция — не Польша. «Линию Мажино» слабыми танковыми пушками немецких танков не возьмешь… Конечно, есть путь в обход по Бельгии и Голландии… Но там можно выставить заслоны…

Гитлер повел себя неожиданно и договорился с русскими. А те договорились с ним. Что же, значит, пора ударить и по русским. И сделать их козлом отпущения за все. Да, это было и реально, и своевременно.

И черт с ним, с Гитлером — его прибрать к рукам никогда не поздно… Главное, приходит час разделаться с большевизмом, со Сталиным и с русскими вообще, возомнившими себя великой державой…

А когда наметится успех, можно будет договориться и с Гитлером. Впрочем, тогда он ударит по России и сам. В конце концов Украина и Прибалтика — это естественная зона германского влияния.

Черчилль вспоминал время переговоров Галифакса с дуче в январе 39-го…

Муссолини тогда как бы вскользь начал философствовать вслух:

— Можно лишь сожалеть, что два оплота созидательного европейского духа могут оказаться не союзниками, а врагами. В разговоре с вами я — не глава нации, а просто политический мечтатель… Если хотите — журналист, которого так и тянет на интервью. Наверное, это осталось во мне еще со времен «Пополо д'Италия»…

Муссолини вскинул голову, вспоминая молодость, затем перешел к реальности:

— Так вот, дорогой Галифакс, мы хорошо знаем друг друга, вы хорошо знаете Англию и англичан… Вы сами — образец англичанина. Как бы, на ваш взгляд, отнеслись английская нация и ее руководство к тому, что Германия решилась двинуться на Восток?

Дуче испытывающим взором исподлобья посмотрел на Галифакса:

— Поймите меня правильно— мной движет не опасение за Италию. Я не склонен воевать ни с Францией, ни с вами. Но фюрер не только мой политический союзник, но и личный друг… Вы же знаете, что он способен на самые неожиданные решения. Между нами — даже на авантюры. Я боюсь, как бы он, полагаясь на ваше джентльменское поведение, не открыл Восточный фронт против большевиков… Не будет ли он наказан ударом в спину? Мне кажется, что со стороны Запада это был бы опрометчивый шаг. В конце концов, большевизм — наш общий и главный враг, не так ли?

Галифакс понимающе улыбнулся одними уголками губ. А Муссолини был настойчив:

— Так что же, мой дорогой Галифакс, вы ответите на вопрос бедного журналиста о планах моего великого друга? Если они у него, конечно, есть — я ведь сейчас лишь размышляю! И мое интервью с вами, увы, не принесет мне заслуженного гонорара. Оно сохранится лишь в моей памяти.

Галифакс опять скупо улыбнулся, потрогал правой рукой недействующую с детства левую и произнес:

— Англия — леди. Женщинам нравятся активно наступательные действия мужчин, но при условии соблюдения секретности. Поэтому действуйте тактично, и мы не будем возражать…

ЧЕРЧИЛЛЬ тогда не занимал министерских постов, но Галифакс передал ему этот разговор так же, как и Чемберлену. И передал не из-за большой дружбы — вообще-то они терпеть друг друга не могли. Однако Галифакс не исключал, что Черчилль может стать премьером — Чемберлену было уже за семьдесят. А Чемберлен Уинстону своих тайн не доверял…

Эдуард Ууд, наследник огромных земельных владений и аристократ до мозга костей, ставший лордом Галифаксом, знал об этом очень хорошо, потому что уже более двадцати лет знал Невилла Чемберлена.

Теперь Черчилль готовился стать премьером и раздумывал — можно ли договориться с Гитлером против Сталина?

Взгляд упал на старую книгу… На обложке золотом вытиснено: «W.S. The World crisis. The aftermath. 1929»…

«The aftermath…» — второй покос, отава…

Да, теперь опять мировой кризис. И отава опять отросла, можно опять начинать новый покос…

Черчилль взял книгу в руки, перелистал страницы, написанные им десять лет назад: «Находились ли союзники в состоянии войны с Советской Россией? Конечно, нет. Но они стреляли в советских людей, как только те попадались им на глаза. Они находились на русской земле как завоеватели. Они вооружали врагов советского правительства. Они блокировали его порты. Они топили его военные суда. Они страстно желали его погибели и строили планы его сокрушения»…

Книга закрылась… Но зато открывалась новая страница старой истории. Черчилль писал «они», но подразумевал-то он — «Я».

Да, это он, он неплохо поработал в той необъявленной войне против советских людей, организуя интервенцию против большевиков.

Пора готовить новую — опять против большевиков…

Но с кем ее готовить? Черчилль улыбнулся, вспомнив недавнюю жалобу жены: «Я всегда испытываю разочарование, когда вижу, что ты склонен допустить, чтобы преобладал грубый стальной кулак „гуннского“ способа действий»…

Женщинам нравятся, естественно, холеные руки и бархатные перчатки, но… Но почему бы и не «гуннский» кулак?

Лишь бы он был стальным!

Черчилль улыбнулся, а потом даже рассмеялся — сам над собой. Лицемерие так давно стало привычным и обычным для него делом, что он порой лицемерил даже наедине со своими раздумьями — вот как сейчас.

Конечно, каштаны для тех, кому Черчилль верно служил с младых ногтей, для тех, кто был и остается подлинными хозяевами этой маленькой, но уютной планеты, должны будут таскать именно «гунны».

Ведь это решено уже давно и решено без Черчилля.

Что ж, значит — так тому и бывать!

Вопрос тут лишь в том, толкать ли фюрера на советский Восток в спину одного или все же пойти туда с ним под руку, для начала поставив его перед фактом дымящихся развалин Баку и Грозного…

10 МАЯ 1940 года время раздумий для автора «The World crisis» закончилось… Король Георг VI пригласил сэра Уинстона Черчилля в Букингемский дворец и поручил ему сформировать новый кабинет. Другим вариантом для англичан был Галифакс, но Галифакс мог с какого-то момента повести и национальную политику, то есть с Германией замириться.

И поэтому с точки зрения Золотой Элиты Черчилль был безвариантен. Ведь Черчилль и только Черчилль — это была однозначно война!

К тому же режим военного времени давал кое для кого из власть имущих совершенно уникальные деловые возможности — я об этом скоро расскажу.

Удобный предлог для отвержения Галифакса дал лейборист Эттли. Он вдруг отказался войти в коалиционный кабинет консерватора Галифакса, зато был согласен войти в кабинет консерватора Черчилля.

И вошел — в качестве лорда-хранителя печати.

А Черчилль 13 мая (любят же некоторые темную символику!) сообщил членам палаты общин:

— Я не могу предложить вам ничего, кроме крови, тягот и слез… Вы спросите: какая у нас цель? Я отвечу одним словом — победа! Победа любой ценой… Если мы не победим, то должны будем распрощаться с нашим образом жизни…

Итак, целью Черчилля была победа, а не мир… Причем в момент произнесения им такой речи (и позднее — на протяжении почти полугода) на Англию еще не упала ни одна немецкая бомба. А «национальный» премьер уже обещал согражданам лишь кровь и слезы…

Что же до образа жизни, без которого для Черчилля не было жизни, то я еще скажу, что понимал под ним сэр Уинстон не в публичных речах, а, скажем, в интимном дружеском письме…

Черчилль любил выступать и умел это делать, хотя в его речах было столько лжи и фальшивого пафоса, что восхищать они могли лишь любителей формы, но никак не содержания…

27 января 40-го года он держал речь в зале «Фри-Трейд-Холл» в Манчестере:

— Вот уже пять месяцев мы ведем войну против величайшей в мире военной силы и против величайшей в мире воздушной силы… В сентябре, когда разразилась война, многие из нас предполагали, что очень скоро наши города будут разрушены и сожжены взрывами и пожарами…

Казалось бы, поскольку этого не происходило, можно было сделать разумный вывод о нежелании Гитлера и немцев озлоблять островных соседей и, следовательно, о их склонности к миру…

Но Черчилль вел к другому:

— Никогда еще не было войны, которая бы так реально угрожала своими ужасами каждому дому…

Уже это было чистой воды провокация, но дальше оратор просто-таки лгал:

— Эта война не из тех, что замышляются и развязываются правительством, классом или партией… Наоборот, правительство прилагало все старания, чтобы обеспечить мир…

Эта война была замышлена и развязана Золотым Интернационалом во имя Золотой Элиты, но мог ли «брат» Уинстон, член масонской ложи «Юнайтед Стэдхолм» с 24 мая 1901 года, признать это? И он говорил иное:

— Сейчас не время для жизни легкой и беззаботной…. Вот почему мы себя ограничиваем, несмотря на то, что наши ресурсы растут…

Что же — ресурсы Черчилля действительно росли. В дни произнесения речи он как раз отрабатывал аванс в 20 тысяч фунтов стерлингов, полученный от издателя за написание (а точнее за руководство написанием) «Истории англоязычных народов». Ну а то, что его сын Рандольф сыграл пышную свадьбу, было, естественно, просто «пустяком»…

Январская речь Черчилля была заполнена и рассказами о «нацистских ужасах» в Польше, но ни один из его примеров предусмотрительно не имел точной временной и географической привязки — вместо этого он употреблял слово «рассказывают»… Если вспомнить, что и через три месяца после обличений Черчилля в Кракове лучшие дома были сплошь заселены даже не поляками, а евреями, то и тут становилось понятно, что Черчилль попросту провоцировал рядовых англичан…

Однако превзошел он сам себя в лицемерии, когда заявил:

— В нашей стране общественные деятели гордятся тем, что являются слугами народа. Они постыдились бы быть господами над ним.

Самому Черчиллю такая перспектива явно не грозила по причине полного отсутствия у него чувства естественного стыда. Взамен него несостоявшийся герцог Мальборо с пеленок, с молоком кормилицы впитал чувство элитарного превосходства и ощущение права быть среди избранных… В 1906 году, едва перевалив через тридцатилетие, он временно перебежал от тори к либералам, чтобы сохранить за собой место в парламенте. Он его и сохранил, и вот, попав в трущобы Манчестера, он написал своему личному секретарю Эдварду Маршу: «Представьте, что вы живете на этих улицах… Это значит, что вы никогда не видите ничего красивого, никогда не едите ничего вкусного и никогда не ведете умных бесед»…

Молодой Черчилль — именно в силу крайней самоуверенности — так и не понял, насколько тогда саморазоблачился… Быть на виду у всех и красоваться, вкусно есть, пить и краснобайствовать — вот было его подлинным жизненным кредо. Не познание, не научный или социальный поиск, не преобразование мира к лучшему, а вкусная, пардон, жратва за красиво сервированным столом, приправленная тонкой беседой в изысканном кругу…

Ради этого подлинного идеала Золотой Элиты и была начата эта война.

Ради него же Черчилль и должен был ее продолжить…

Тем более что она давала такие возможности!

Ну, например, вот такие…

Министром авиационной промышленности в кабинете Черчилля стал 60-летний лорд Бивербрук. Авиапромышленность на Острове была развита хорошо, но концентрация и централизация ее были слабыми — подлинно массовое производство отсутствовало. Не было, соответственно, и удешевления производства, а значит, и увеличения прибыли. Да и оборот продукции был слабым — самолеты покупают не каждый день, а служат они не один год.

Другое дело — война. Она требует тысяч, десятков тысяч быстро выбывающих из строя однотипных самолетов!

И вот как Бивербрук решил проблему расширения и унификации производства в условиях расширения войны…

В Оксфорде был расположен авиационный завод лорда Наффилда, и новый министр сразу же начал действовать. Вызвав секретаря, он распорядился:

— Немедленно поезжайте в Оксфорд и сообщите Наффилду, что с завтрашнего дня его предприятие амальгамируется с предприятием Виккерса.

— Но лорд Наффилд не давал на это согласия! — ужаснулся секретарь. — Он так упрям и… так богат!

— Я так решил… Это — в интересах войны и, значит, нации.

— Но лорд ни за что не согласится с вашим решением, сэр!

— Это мое дело! Отправляйтесь в Оксфорд.

— Сэр, последний поезд на Оксфорд уже ушел.

— Возьмите машину.

— Но на машине я приеду туда за полночь! Лорд будет спать…

— Ничего! Разбудите и скажите, что с завтрашнего дня он объединен с Виккерсом…

— Но ведь о таком слиянии нет решения правительства!

— Успокойтесь! К тому времени, как вы доберетесь до Оксфорда, премьер подпишет его.

И Черчилль подписал… Спрашивается: можно ли было устранять так конкурентов в мирное время? Вот то-то…

АНГЛИЮ готовили к долгой войне «крови и слез» во имя усиления США, а сами Соединенные Штаты в это время привычно лицемерили и лицедействовали… Рузвельт выступил по национальному радио:

— Война расширяется по вине Германии, — вещал ФДР, — и я боюсь, что она распространится еще дальше. И в этом случае Америка уже не сможет оставаться в стороне…

Он «предостерегал» Италию и вновь обвинял Германию.

Заявление Рузвельта вызвало обмен письмами между фюрером и дуче. Муссолини писал, что расширение масштабов военных действий — вина западных союзников и что он понимает — Германия против любого расширения. Италия — тоже…

Дуче пояснял однако:

«Никакой мир невозможен без решения основных вопросов свободы Италии. Италия готова, если позволит обстановка и при условии признания действительных и свершившихся фактов, содействовать более правильной организации мира».

В ответном письме от 5 мая Гитлер, сожалея, что англичане не выступили более крупными силами, сообщал, что на юге и в центральной части Норвегии операции закончены и сейчас идет очистка ее северной части…

Относительно речи Рузвельта он заметил:

«Я полагаю, что все чаще появляющиеся у Рузвельта угрожающие нотки —достаточная причина, чтобы предусмотрительно и как можно быстрее положить конец войне».

Но как можно было положить конец этой войне, если противная сторона идти на мир не желала. Ведь с момента начала военных действий 1 сентября 1939 года союзники ни разу не обратились к Германии с предложением хоть о каком-то мире, не говоря уже о мире честном, то есть признающем тот простой факт, что все уродливые, исторически неестественные порождения Версальской системы должны быть ликвидированы. Созданные Версалем в том виде, в котором они были созданы, Польша и Чехословакия; не имеющая право на добровольное воссоединение с остальными немцами Австрия, лишенная адекватных мировых рынков сбыта результатов своего трудолюбия Германия — все это мог и должен был устранить справедливый мир.

А англофранцузы не предлагали вообще никакого. Заокеанские же англосаксы под болтовню о мире угрожали, что скоро присоединятся к союзникам.

Что оставалось делать Гитлеру в этой ситуации, если не то, о чем он и написал дуче — предусмотрительно и как можно быстрее положить конец войне?

И В ТОТ день 10 мая, когда Черчилль получал мандат на войну, Гитлер, наконец, ударил…

Накануне, 9 мая в полдень, он вместе с Кейтелем и личным адъютантом фон Бюловым под охраной агентов криминальной полиции и службы безопасности выехал на вокзал Берлин-Франкенберг небольшой железнодорожной станции в Груневальде, где его уже ждал спецсостав. В 16.48 поезд с соблюдением строжайшей тайны отправился в сторону Гамбурга. Даже большинство «посвященных» в тайну были уверены, что фюрер всего лишь выехал в инспекционную поездку для посещения частей в Дании и Норвегии.

И лишь действительно посвященные знали, куда он едет в действительности.

С наступлением темноты поезд, вместо того чтобы ехать на север, повернул на запад и в три часа ночи был уже в Ахене — пограничном городе у границы с Бельгией…

Гитлер в пути был в прекрасном настроении, много шутил за ужином в вагоне-ресторане, и всем передалось его оживление. Спать не хотелось — все были в ожидании событий.

Поезд остановился на небольшой станции около Ойзенкирхена, и оттуда кавалькада трехосных «Мерседесов» под ясным звездным небом двинулась в новую полевую ставку фюрера «Фельзеннест» («Скалистое гнездо»). Ехали недолго и уже через полчаса были на месте.

Тщательно замаскированную ставку в виде бункерного лагеря построила организация Тодта вдали от населенных пунктов. Гитлер распорядился, чтобы все было как можно проще. И Тодт нашел на территории Вестфалии около Мюнстерэйфеля подходящие позиции зенитной батареи, где вскоре и развернулись секретные работы.

Теперь в небольшой ставке, где в бараке-столовой за столом в 20 человек собирался весь его небольшой оперативный штаб со всем штатом, Гитлеру предстояло руководить уже не «зитцкригом», а «блицкригом» против Франции и английского экспедиционного корпуса.

В 5 часов 35 минут части вермахта без объявления войны вступили на территорию Голландии и Бельгии, захватывая и Люксембург.

Как и в Первую мировую войну, это был настолько логичный для немцев шаг, что можно было лишь удивляться деланому удивлению и возмущению «мирового общественного мнения» по поводу такого варианта действий против «суверенных нейтральных стран», над воздушным пространством которых, правда, военные самолеты союзников летали уже давно.

Бельгия как «самостоятельное» государство возникла в 1830 году… Эти земли— издавна плотно заселенные и хорошо развитые — бывали под властью и Испании, и австрийской монархии Габсбургов, и Франции… После падения Наполеона по решению Венского конгресса 1815 года Бельгия была объединена с Голландией в единое королевство Нидерланды с голландским королем Вильгельмом I во главе. В 1830 году, после Бельгийской революции и заседаний Лондонской конференции пяти великих держав — Англии, Франции, России, Австрии и Пруссии, было провозглашено независимое королевство во главе с родственником английской королевы — принцем Леопольдом Саксен-Кобургским, ставшим королем Леопольдом I. В 1831 году та же Лондонская конференция объявила о «вечном нейтралитете» Бельгии в случае войны… Хотя есть ли что-либо вечное в этом лучшем из миров, кроме спеси имущих и глупости неимущих?

Да, много утекло с тех пор воды, крови на полях сражения, пота и слез народов, а также и чернил из официальных чернильниц… Дряхлели Франция и Австрия, Пруссия стала основой Германской империи, которая в 1938 году воссоединилась и с Австрией…

И вот теперь эта новая Германия в одинаковых нотах, врученных правительствам Бельгии и Голландии уже после вторжения, упрекала обе «нейтральные» страны (и ведь — справедливо!) в том, что их оборонительные действия направлены лишь против Германии, а также в том, что Генеральные штабы обеих стран сотрудничают с союзниками.

Немцы заявляли, что не хотят дожидаться наступления союзников на Германию через Бельгию и Голландию и начнут превентивные действия.

И теперь «демократическая пресса» просто удержу не знала, клеймя Гитлера…

Да, всему этому можно было лишь удивляться! Во-первых, о принципиальных стратегических планах Гитлера граф Чиано в марте рассказал в Риме сразу двоим — французскому послу Франсуа Понсе и Самнеру Уэллесу.

Во-вторых, и тактическая внезапность была не такой уж внезапностью— полковник-заговорщик Остер совершил акт прямой измены, информировав о предстоящем наступлении на Голландию и далее голландского военного атташе в Берлине полковника Саса…

В-третьих, союзники недолго раздумывали — нарушать ли нейтралитет Бельгии им, а просто уже в 6 часов 45 минут 10 мая 1-я французская группа армий генерала Бийота и английский экспедиционный корпус получили приказ осуществить план «Д». По нему союзные войска должны были левым крылом войти в «нейтральную» Бельгию и овладеть рубежом по устью Шельды еще до того, как немецкие войска подойдут к нему, а два подвижных французских соединения — выдвинуться в район Тилбург — Бреда и установить связь с «нейтральными» голландцами!

Воля твоя, уважаемый читатель, но подобные планы за час с лишним не составляются. Они готовятся и отрабатываются очень заблаговременно! И план «Д» так и готовился! Принятый 17 ноября 39-го года, он предусматривал, как видим, немедленный ввод союзных войск в Бельгию, если туда войдут немцы…

И это «если…» говорило отнюдь не о склонности союзников уважать бельгийский нейтралитет, а просто об их слабости. Шла война, где уверенные в себе наступают, но союзники не планировали наступление, опасаясь фиаско в случае своих активных действий. Немцы же к наступлению были готовы, поэтому и начали его первыми…

В-четвертых же…

В-четвертых, что немцам оставалось, кроме как идти на Францию через Бельгию? Мощная «линия Мажино» прикрывала всю франко-германскую границу и тянулась как раз до Седана, уже вдоль границы с Люксембургом и южного участка франко-бельгийской границы. Там она, я бы сказал, провокационно обрывалась, диктуя немцам единственно разумное стратегическое решение: прорываться во Францию в обход «линии Мажино» через Бельгию и Люксембург.

Для бельгийцев, зажатых между Францией и Германией, было бы вообще разумным демилитаризоваться и заранее известить обе стороны, что если они когда-либо решат воевать, то Бельгия позволяет обеим беспрепятственный транзит через свою территорию.

И такая позиция не превращала бы страну в «проходной двор», ибо она — при любом серьезном развороте событий превращалась в нечто подобное сама собой — силой и логикой событий!

Ну могли Гитлер брать «в лоб» «линию Мажино», укладывая в гробы десятки тысяч молодых немцев? Он, конечно же, должен был пойти так, как пошел.

При этом сами по себе ни Бельгия, ни даже Голландия фюреру нужны не были — при нейтрализации Германией Франции как серьезного соперника обе эти малые страны вовлекались в орбиту Серединной Европы почти автоматически, особенно Голландия.

Вместо всего этого Бельгия и Голландия строили какие-то оборонительные линии, а Бельгия даже отгрохала в районе канала Альберта форт Эбен-Эмаэль, врезанный в массив горы и контролировавший мосты через Маас у Маастрихта и через сам канал… Немцы его взяли в два дня, высадив парашютный десант прямо на крышу форта!

ВПРОЧЕМ, я не пишу историю майского «блицкрига» — к услугам читателя на этот счет есть много литературы, в которой, правда, далеко не всегда много правды…

И тут достаточно сказать, что немцы взрезали ситуацию на Западном фронте еще стремительнее, чем это получилось у них в Польше. А ведь это была не Польша! Конечно, смять сопротивление голландцев и к 14 мая обеспечить капитуляцию Голландии, имевшей в поперечнике каких-то полторы сотни километров, было делом техники в переносном и прямом смысле слова.

Не намного сложнее было прорваться через такую же маленькую Бельгию к Франции, 12 мая взять Седан и к 13 мая выйти на водный рубеж Мааса — как это сделали танкисты танкового корпуса генерала Рейнгардта.

С сопротивлением собственно бельгийской армии вермахт и люфтваффе справились тоже быстро— 17 мая немцы вошли в Брюссель, а 28 мая была подписана безоговорочная капитуляция. Король Леопольд III остался в стране.

И уже через неделю после начала боевых действий немцы шли по территории Франции, прорываясь к Ла-Маншу и к Парижу…

Еще 4 апреля Чемберлен на Центральном совете консервативной партии доказывал, что первоначальный перевес Гитлера сменился перевесом Британии и восклицал:

— Сейчас ясно, во всяком случае, что Гитлер опоздал на автобус!

Теперь становилось ясно, что Гитлер зато не опоздал на танк! И танки Гудериана и Клейста катили по веселой Галлии почти со скоростью экскурсионного автобуса, делая в сутки до 50 километров!

Дуче пока оставался в стороне. Он объявил войну Англии и Франции лишь 10 июня — за четыре дня до вступления вермахта в Париж и за двенадцать — до капитуляции французов в Компьенском лесу (получив, к слову, от Франции даже в этой ситуации весьма чувствительный отпор).

Англичане в тот момент просто-таки откровенно заигрывали с дуче. Еще до 10 мая в Лондоне вышла брошюра с предисловием Галифакса, где были такие строки, что автор не может не познакомить с ними своего читателя: «Итальянский гений… создал сильный авторитарный режим, который, однако, не угрожает ни религиозной или экономической свободе, ни безопасности других европейских наций. Несомненно достоин упоминания тот факт, что существуют принципиальные различия между структурой и сущностью фашистского государства, с одной стороны, и нацистского и советского государств — с другой. Итальянская система покоится на двух гранитоподобных столпах: разделении власти между Церковью и Государством и на признании прав рабочего класса… в то время как немецкое государство построено на руинах немецкого рабочего движения».