Почти рай

Майк Боумен, бодро насвистывая вел свой «лендровер» по биологическому заповеднику Кабо Бланко, расположенному на западном побережье Коста-Рики. Было прекрасное июльское утро, и дорога, на сколько хватало глаз, была живописной: она шла по краю отвесных гор, откуда можно было обозревать и джунгли, и голубую гладь Тихого океана. В путеводителях писали, что Кабо Бланко – это нетронутая, девственная природа, почти рай. Глядя на все это, Боумен чувствовал, что теперь его отпуск снова пойдет на лад.

Боумен, тридцатишестилетний агент по продаже недвижимости из Далласа, приехал в Коста-Рику с женой и дочерью в отпуск на две недели. Идея этого путешествия принадлежала жене. Неделями Элин твердила ему о чудесных национальных парках Коста-Рики и о том, как полезно для Тины будет увидеть их. А потом, когда они уже приехали туда, оказалось, что Элин записана на прием к специалисту по пластической хирургии в Сан-Хосе. Тогда Майк Боумен впервые услышал о первоклассных и недорогих пластических операциях, которые делают в Коста-Рике, и роскошных частных клиниках Сан-Хосе.

Конечно, последовал крупный скандал. Майк чувствовал, что она ему солгала, так оно в действительности и было. Он был ярым противником пластических операций. Это же просто смешно: Элин всего тридцать, и она красивая женщина. Не прошло и десяти лет с тех пор, когда ее, студентку последнего курса, выбрали королевой на вечере выпускников в Раисе. Но Элин постепенно теряла уверенность в себе и становилась беспокойной. И, судя по всему, последние несколько лет ее больше всего волновала потеря красоты.

Красоты – и, стало быть, всего на свете.

«Лендровер» проехал по глубокой луже, разбрызгав грязь. Сидящая рядом Элин сказала:

– Майк, ты уверен, что мы правильно едем? За несколько часов мы не встретили ни одного человека.

– Пятнадцать минут назад проехала машина, – напомнил он ей. – Помнишь, такая голубая.

– Она ехала в обратном направлении…

– Дорогая, ты мечтала о пустынном пляже, – сказал он, – и ты его получишь.

Элин с сомнением покачала головой:

– Хотелось бы верить.

– Да, папа, хотелось бы верить, – с заднего сиденья сказала Кристина. Ей было восемь лет.

– Верьте мне, я знаю. – Некоторое время он вел машину в молчании. – Правда, здесь чудесно? Посмотрите, какой вид. Он великолепен.

– Да, нормально, – сказала Тина.

Элин достала пудреницу и посмотрелась в зеркальце, слегка похлопав пальцами под глазами. Вздохнув, она убрала ее.

Дорога пошла под гору, и Майк сосредоточился на управлении машиной. Вдруг через дорогу пронеслось что-то черное, и Тина закричала:

– Смотрите! Смотрите!

Но животное быстро исчезло в джунглях.

– Кто это был? – спросила Элин. – Обезьяна?

– Может, белкообразная обезьяна, – сказал Боумен.

– Я могу ее записать? – спросила Тина, доставая карандаш. В качестве внеклассной работы она составляла список всех животных, увиденных во время путешествия.

– Не знаю, – неуверенно сказал Майк. Тина сверилась с картинками в путеводителе.

– Вряд ли это белкообразная обезьяна, – сказала она. – Скорее всего, это опять ревун. – За время этой поездки они уже видели нескольких обезьян-ревунов.

– Слушайте, – продолжала Тина, веселея, – в этой книжке пишут, что «на побережье Кабо Бланко обитают разнообразные представители фауны, в том числе ревуны, белолицые обезьяны, трехпалые ленивцы и броненосцы». Как ты думаешь, папа, мы увидим трехпалого ленивца?

– Обязательно увидим.

– Правда?

– А ты посмотрись в зеркало.

– Очень остроумно, папа. Дорога сквозь джунгли спускалась к океану. Майк Боумен почувствовал себя настоящим героем, когда они наконец добрались до абсолютно безлюдного пляжа, окаймлявшего океан трехкилометровым полумесяцем белого песка. Он поставил машину в тень пальм, которые росли вдоль берега, и достал пакеты с едой. Элин надела купальник и сказала:

– Господи, ну как мне избавиться от этого веса?

– Дорогая, ты выглядишь великолепно. – На самом деле она казалась ему слишком худой, но он уже давно научился не говорить об этом вслух.

Тина уже бежала вдоль берега.

– Не забудь надеть панаму, – крикнула ей вслед Элин.

– Потом, – не оборачиваясь, ответила Тина. – Я хочу посмотреть, есть ли здесь ленивцы. Элин Боумен оглядела пляж, деревья.

– Ты думаешь, с ней все будет в порядке?

– Дорогая, тут на километры нет ни одной живой души, – ответил Майк.

– А змеи?

– Ради Бога, – сказал Майк, – здесь нет змей.

– Но могут быть…

– Дорогая, – твердо сказал он, – змеи – холоднокровные. Это рептилии. Они не могут поддерживать постоянную температуру тела. Здесь на песке тридцать градусов с лишним. Если змея выползет на него, она попросту изжарится. Поверь мне. На берегу нет змей. – Майк посмотрел на бегущую вдаль дочь, темное пятнышко на белом песке. – Отпустим ее. Пусть наслаждается.

Он обнял жену за талию.

Тина бежала, пока не выдохлась. Затем она бросилась на песок и с восторгом перекатилась к кромке воды. Океан был теплым, и почти не было волн. Девочка немного посидела, переводя дыхание, и оглянулась на родителей и машину, чтобы понять, далеко ли она убежала.

Мама махала ей рукой, подзывая к себе. Тина бодро помахала в ответ, делая вид, что не понимает жеста матери. Тина не хотела надевать панаму, И она не хотела возвращаться назад и снова слушать все эти разговоры о похудании. Ей хотелось остаться здесь и, может быть, увидеть ленивца.

Два дня назад она уже видела ленивца а зоопарке в Сан-Хосе. Он был забавным, совсем как персонаж «Маппет шоу», и казался совершенно безобидным. В любом случае, он не умеет быстро двигаться, и она всегда сможет убежать от него, Мама опять звала ее, и Тина решила уйти с солнцепека у воды под тень пальм. Они нависали над сучковатыми сплетениями корней манговых зарослей, делая безуспешной любую попытку проникнуть в глубь острова. Девочка села на песок и поддела ногой высохшие листья мангра. Она заметила на песке множество птичьих следов. Коста-Рика славилась своими пернатыми. В путеводителях говорилось, что самых разных видов птиц в Коста-Рике в три раза больше, чем во всей Америке и Канаде, вместе взятых.

Она увидела маленькие, едва заметные следы какой-то птицы. Другие следы были крупнее и глубже врезались в песок. Тина лениво смотрела на них, когда услышала какое-то чириканье и последовавшее за ним шуршание в гуще мангровых зарослей.

Интересно, могут так чирикать ленивцы? Тина склонялась к мысли, что нет, но не была уверена. Наверное, это чирикала какая-то морская птица. Снова услышав шуршание. Тина замерла и стала ждать. Наконец появился и источник звуков. В нескольких метрах от нее из-под мангровых корней появилась ящерица и уставилась на девочку.

У Тины перехватило дыхание. Это новое животное для ее списка! Ящерица встала на задние лапы, балансируя на толстом хвосте, и не отрывала глаз от девочки. Тина отметила, что она ростом почти тридцать сантиметров, темно-зеленая с коричневыми полосами вдоль спины. Ее крошечные передние ножки заканчивались маленькими шевелящимися пальчиками. Ящерица, подняв голову, смотрела на девочку.

«Какая симпатичная, – подумала Тина, – похожа на большую саламандру». Она подняла руку и тоже пошевелила пальцами.

Ящерица не испугалась и пошла к Тине на задних лапах держась прямо. Она была не больше курицы и, как курица, при ходьбе покачивала головой. Тина подумала, что такую ящерицу можно держать дома, как кошку или собаку.

Девочка заметила, что ящерица оставляет трехпалые следы, которые выглядят абсолютно как птичьи. Ящерица подошла ближе. Тина старалась не шевелиться, чтобы не вспугнуть маленького зверька. Она была поражена тем, что ящерица осмелилась подойти к ней так близко, но потом вспомнила, что здесь заповедник. Все животные чувствуют себя здесь в безопасности. Должно быть, эта ящерица ручная. Возможно, она ожидала, что Тина ее чем-нибудь угостит, К сожалению, у нее ничего не было. Девочка медленно протянула руку с раскрытой ладонью, показывая, что у нее ничего нет.

Ящерица остановилась, подняла голову и что-то прощебетала.

– Извини, – сказала Тина, – но у меня ничего нет.

И тогда ящерица совершенно неожиданно вспрыгнула на протянутую руку.

Тина почувствовала, как маленькие пальчики ящерицы раздирают ее ладонь и как под тяжестью удивительно большого веса животного опускается ее рука.

А ящерица тем временем стала карабкаться вверх по ее руке, пытаясь дотянуться до лица.

– Я просто хочу ее видеть, – сказала Элин Боумен, щурясь от солнца. – И больше ничего. Только видеть.

– Я уверен, что с ней все в порядке, – сказал Майк, копаясь в коробке с едой, которую они взяли с собой из отеля. Там была неаппетитная жареная курица и какие-то изделия из теста с мясной начинкой. Вряд ли Элин притронется ко всему этому.

– А ты не боишься, что она уйдет с пляжа?

– Нет, дорогая, не боюсь.

– Я ощущаю здесь такую оторванность от всего.

– Я думал, что именно этого ты и хотела.

– Хотела.

– Так в чем же дело?

– Просто я хочу ее видеть, вот и все. И тут издалека ветер донес до них голос дочери. Это был пронзительный крик.

Пунтаренас

– Думаю, ей стало лучше, – сказал доктор Круз, опуская пластиковый полог кислородной палатки, внутри которой лежала спящая Тина. Майк Боумен присел у кровати рядом с дочерью. Он считал, что доктор Круз довольно толковый врач, его английский был безупречен – результат учебы в медицинских центрах Лондона и Балтимора. Он был сама компетентность, и клиника Санта-Мария, современная больница в Пунтаренасе, считалась безупречной.

И все-таки Майк Боумен нервничал. Его дочь тяжело больна, они далеко от дома, и от этого никуда не деться.

Когда там, на побережье, Майк добежал до дочери, она ужасно кричала. Вся левая рука ее была в крови и покрыта мелкими укусами величиной с отпечаток большого пальца. И еще на руке была какая-то липкая пена, похожая на пенистую слюну.

Он понес ее по берегу назад к машине. Почти сразу рука девочки начала краснеть и опухать. Майк не скоро забудет их возвращение к цивилизации – эту безумную гонку, когда вездеходный «лендровер», то пробуксовывая, то двигаясь юзом, пробивался по раскисшей от грязи дороге среди холмов. А Тина в это время кричала от страха и боли, и рука ее все краснела и распухала. Задолго до того, как они добрались до границ парка, отек распространился на шею и девочке стало трудно дышать…

– Теперь она будет в порядке? – спросила Элин, глядя на дочь сквозь пленку кислородной палатки.

– Надеюсь, – ответил доктор Круз. – Я ввел ей еще одну дозу стероидов, и теперь ее дыхание значительно облегчилось, да и отек уменьшился.

– А эти укусы… – начал Майк Боумен.

– Пока нам не удалось их идентифицировать, – сказал доктор. – Сам я вижу такие укусы впервые. Но можно заметить, что они исчезают. Уже сейчас их трудно различить. К счастью, я сделал несколько снимков. И взял образцы этой липкой слюны – один для анализа здесь, другой, чтобы отправить в лабораторию в Сан-Хосе, а третий мы сохраним в замороженном виде, чтобы использовать в случае необходимости. Ее рисунок у вас?

– Да, – отозвался Майк. Он протянул доктору набросок, сделанный Тиной в ответ на вопросы, заданные ей в приемном покое.

– Это животное ее укусило? – спросил доктор, глядя на рисунок.

– Да, – ответил Майк. – Она рассказывала, что это была зеленая ящерица размером с курицу или ворону.

– Никогда не видел такой ящерицы, – произнес доктор. – Она изображена здесь стоящей на задних лапах.

– Верно, – подтвердил Майк Боумен, – Тина сказала, что ящерица ходила на задних лапах.

Доктор Круз нахмурился. Он более внимательно посмотрел на рисунок:

– Я не специалист. Я попросил приехать сюда доктора Гутьерреса.

Он ведущий специалист биологического заповедника Карары, который находится по другую сторону залива. Возможно, он сможет определить, что это за животное.

– А он не из Кабо Бланко? – спросил Боумен. – Именно там ее покусали.

– К сожалению, нет, – сказал Круз. – В Кабо Бланко нет постоянного персонала, и в последнее время там не работал ни один исследователь. Вы, наверное, первые люди, ступившие на этот берег за несколько месяцев. Но я уверен, что вы убедитесь в компетентности доктора Гутьерреса.

Доктор Гутьеррес оказался бородатым мужчиной в шортах и рубашке цвета хаки. Как это ни странно, он оказался американцем. Его представили Боуменам, и он ответил им с мягким южным акцентом:

– Мистер и миссис Боумен, приветствую вас, приятно познакомиться.

Затем Гутьеррес объяснил, что он биолог-практик из Йельского университета и последние пять лет проработал в Коста-Рике, Марти Гутьеррес тщательно осмотрел Тину, осторожно поднял ее руку, изучая следы укусов, пользуясь крошечным фонариком и измеряя их маленькой карманной линейкой. Затем он отступил назад, кивая сам себе, как будто ему что-то стало ясно. Он внимательно рассмотрел поляроидные снимки и задал доктору Крузу несколько вопросов о слюне. Тот ответил, что она еще на анализе в лаборатории.

Наконец он повернулся к Майку Боумену и его жене, напряженно ожидавшим результата.

– Думаю, что с Тиной все будет хорошо, Я хочу лишь уточнить некоторые детали, – сказал он, – что-то записывая своим четким почерком. – Ваша дочь говорит, что была искусана зеленой ящерицей ростом примерно тридцать сантиметров, которая появилась из мангрового болота и шла на задних лапах?

– Да, все правильно.

– И ящерица издавала какие-то звуки?

– Тина сказала, что она чирикала или попискивала.

– Скажем, как мышь?

– Да.

– Ну, в таком случае, – сказал доктор Гутьеррес, – мне известна эта ящерица.

Он объяснил, что из шести тысяч видов ящериц, существующих в мире, чуть больше дюжины передвигаются в вертикальном положении. И только четыре вида из них обитают в Латинской Америке. И, судя по окраске, данная ящерица может принадлежать только к одному виду из этих четырех.

– Я уверен, что это была Basiliscus amoratus, василиск – полосатая ящерица, которая водится здесь, в Коста-Рике, и еще в Гондурасе. Рост такой ящерицы, стоящей на задних ногах, иногда достигает и тридцати сантиметров.

– А они ядовиты?

– Нет, миссис Боумен. Они совершенно безвредны. – Гутьеррес объяснил, что опухоль на руке Тины была вызвана аллергической реакцией. – По данным медицинской статистики, четырнадцать процентов людей подвержены сильной аллергии на рептилий, – добавил он. – Судя по всему, это относится и к вашей дочери.

– Она кричала… Она говорила, что было очень больно.

– Наверное, так и было, – сказал Гутьеррес. – Слюна рептилий содержит серотонин, который вызывает сильнейшую боль. – Он обратился к Крузу:

– У нее понизилось давление после антигистаминов?

– Да, – ответил Круз, – и очень быстро.

– Серотонин, – сказал Гутьеррес, – без всякого сомнения.

И все же у Элин Боумен оставались сомнения.

– Но почему эта ящерица вообще ее укусила?

– Укусы ящериц – очень распространенное явление, – ответил Гутьеррес. – Служителей зоопарков кусают постоянно. Только на днях мне рассказали о том, что в Амалойе ящерица покусала ребенка в колыбели, это в ста километрах от того места, где вы были. Так что это бывает. Правда, мне не совсем понятно, почему у вашей дочери так много укусов. Что она делала в это время?

– Ничего. Она сказала, что сидела очень тихо, так как боялась спугнуть эту ящерицу.

– Сидела очень тихо, – повторил Гутьеррес, хмурясь. Он покачал головой. – М-да. Вряд ли я смогу в точности описать, что произошло. Дикие животные непредсказуемы.

– А эта пенистая слюна на ее руке? – спросила Элин. – У меня не выходит из головы мысль о бешенстве…

– Нет-нет, – успокоил ее доктор Гутьеррес. – Рептилия не может быть носителем бешенства. У вашей дочери была аллергическая реакция на укус василиска. И ничего более серьезного.

Затем Майк Боумен показал Гутьерресу картинку. нарисованную Тиной.

– Это можно принять за изображение василиска, – сказал он. – Естественно, здесь не все точно. Шея слишком длинна, и задние ноги нарисованы только с тремя пальцами вместо пяти. Хвост толстоват и слишком задран вверх. Но в целом это достаточно похожее изображение того вида ящерицы, о котором мы говорили.

– Но Тина подчеркивала, что шея была очень длинной, – настаивала Элин Боумен, – и она говорила, что на ногах было по три пальца.

– Тина довольно наблюдательна, – добавил Майк Боумен.

– Я в этом не сомневаюсь, – улыбаясь, сказал Гутьеррес. – Но все-таки считаю, что ее покусал обычный Basiliscus amoratus, и у нее была сильная герпетическая реакция. При использовании лекарств она проходит за двенадцать часов. Утром ваша дочь будет здорова.

В оснащенной современным оборудованием лаборатории, расположенной в цокольном этаже клиники Санта-Мария, узнали о том, что доктор Гутьеррес идентифицировал животное, покусавшее американского ребенка, как безвредного василиска. Тут же анализ слюны был отложен, хотя первичное фракционирование выявило несколько белков с крайне высоким молекулярным весом и неизвестным биологическим действием. Но дежуривший ночью лаборант был очень занят, поэтому он положил образцы слюны в холодильник.

На следующее утро сменивший его лаборант, как обычно, проверил образцы анализов, чтобы убрать те из них, которые принадлежали выписываемым больным. Увидев, что Боумен Кристину в это утро выписывают, он было выбросил образцы слюны, но в последний момент заметил на одном из них красный ярлык, означавший, что данный образец должен быть передан в лабораторию университета Сан-Хосе. Тогда он вытащил пробирку со слюной из мусорной корзины и отправил ее по назначению.

– Ну, скажи спасибо доктору Крузу, – сказала Элин Боумен, слегка подтолкнув дочь вперед, – Спасибо, доктор Круз. Сегодня я чувствую себя намного лучше. – Тима пожала ему руку и заметила:

– Сегодня на вас другая рубашка.

На мгновение он казался озадаченным, затем улыбнулся:

– Ты права, Тина. Если я всю ночь работаю в больнице, то утром меняю рубашку.

– А галстук не меняете?

– Нет, только рубашку.

– Майк говорил вам, что она наблюдательна, – заметила Элин.

– Я это вижу. – Доктор Круз улыбнулся и похлопал девочку по плечу. – Желаю тебе хорошо провести остаток каникул в Коста-Рике.

– Спасибо, Боумены уже собрались уходить, когда доктор Круз спросил:

– Да, Тина, а ты помнишь ящерицу, которая тебя покусала?

– Ага.

– А ты помнишь ее лапы?

– Ага.

– Были на них пальцы?

– Да.

– Сколько их было?

– Три.

– Откуда ты знаешь?

– Потому что я видела, – сказала Тина. – Ведь все птицы на пляже оставляли на песке следы с тремя пальцами, вот такие. – Она подняла руку с тремя широко расставленными пальцами. – И у этой ящерицы были такие следы.

– У ящерицы были следы как у птицы?

– Ага, – подтвердила Тина, – и походка была у нес как у птицы. Она двигала головой вот так, вверх и вниз. – И девочка сделала несколько шагов, покачивая головой.

После отъезда Боуменов доктор Круз решил передать этот разговор Гутьерресу на биологическую станцию.

– Должен признать, что рассказ девочки озадачивает, – сказал Гутьеррес. – Я сам кое-что перепроверил. И сейчас я уже не уверен, что ее покусал василиск. Совсем не уверен.

– Но кто это мог быть?

– Пожалуй, сейчас я не стал бы торопиться с гипотезами. Кстати, вы слышали у вас в больнице о каких-нибудь еще случаях укуса ящерицы?

– Нет.

– Сообщите мне, мой друг, если услышите.

Побережье

Марти Гутьеррес сидел на берегу близ мангровых зарослей и наблюдал, как вечернее солнце спускалось все ниже, пока оно не засверкало неровными линиями на глади вод залива и лучи его не забрались под пальмы. Это было на пляже Кабо Бланко. Насколько он мог определить, он сидел недалеко от того места, где двумя днями раньше была та американская девочка.

Хотя то, что Гутьеррес сказал Боуменам о частых укусах ящериц, было правдой, ему никогда не приходилось слышать о том, чтобы василиск кого-то кусал. И тем более о том, чтобы после укуса ящерицы кого-то госпитализировали. Кроме того, область укусов была немного больше области возможных укусов василиска. Тогда, вернувшись на биостанцию в Карару, он заглянул в их маленькую научную библиотеку, но не нашел никакой информации об укусах василисков. Затем он сверился с базой данных Международной компьютерной биослужбы. И опять не нашел никакой информации ни об укусах василисков, ни о случаях госпитализации по поводу этих укусов.

Тогда он обратился к начальнику медицинской службы Амалойи, и тот подтвердил, что девятидневный младенец, спавший в своей кроватке, был укушен в ногу животным, которое его бабка, единственная свидетельница происшедшего, определила как ящерицу. Позже нога распухла, и ребенок едва не умер. Старушка сообщила, что ящерица была зеленой с коричневыми полосами. Пока эта женщина не отогнала ее, ящерица успела укусить ребенка несколько раз.

– Странно, – удивился Гутьеррес.

– Ничего странного, обычное дело, – ответил ему начальник медслужбы и добавил, что слышал и о других случаях укусов. В Васкесе, соседней деревне на побережье, был также укушен ребенок во время сна. И еще один в Пуэрто-Сотреро. Все эти случаи произошли в течение последних двух месяцев. И каждый раз жертвами становились спящие дети или младенцы.

Это новые подробности, складывающиеся в единую четкую картину, привели Гутьерреса к мыслям о том, что речь идет о дотоле неизвестном виде ящерицы. Неудивительно, что это произошло в Коста-Рике. Эта страна, в своем самом узком месте едва достигающая ста двадцати километров, по размерам меньше штата Мэн[3]. И, несмотря на ограниченное пространство, Коста-Рика отличается удивительным разнообразием биологических мест обитания: два побережья – атлантическое и тихоокеанское; четыре отдельные горные системы, включающие вершины высотой более трех с половиной тысяч метров и действующие вулканы; тропические джунгли, горные леса, зоны умеренного пояса, топкие болота и бесплодные пустыни. Такое экологическое разнообразие порождает удивительное многообразие растительного и животного мира. В Коста-Рике втрое больше видов птиц, чем во всей Северной Америке. Более тысячи сортов орхидей. Более пяти тысяч видов насекомых.

В этих местах постоянно появляются новые виды. Подобные открытия случаются в последнее время все чаще и чаще по довольно грустной причине. Коста-Рика теряет свои леса, и обитатели джунглей, лишившись своей естественной среды, переселяются в другие зоны, при этом иногда меняя свои повадки.

Таким образом, появление нового вида было вполне возможно. Но вместе с радостью они доставляли ученым и массу проблем, связанных с возможностью появления новых болезней. Ящерицы были носителями вирусных заболеваний, причем некоторые могли передаваться человеку. Наиболее серьезным из них был центральный энцефалит рептилий, похожий на сонную болезнь и поражающий людей и лошадей. Гутьеррес чувствовал, что ему необходимо обнаружить эту новую ящерицу, хотя бы для выявления возможных заболеваний.

Сидя на берегу и глядя на садящееся солнце, он вздохнул. Возможно, Тина Боумен видела новое животное, а возможно, и нет. Он, Гутьеррес, уж точно его не видел. В это утро он зарядил свой пневматический пистолет стрелами с лигамином и, преисполненный надежд, отправился на побережье. Но день прошел впустую. Ему пора возвращаться, так как совсем не хотелось вести машину в темноте по такой опасной дороге.

Гутьеррес встал и пошел по пляжу. Пройдя немного вперед, он увидел темный силуэт обезьяны-ревуна, семенящей по краю мангрового болота. Гутьеррес отступил назад, к воде. Если ему встретился один ревун, то, наверное, на ближайших деревьях скрываются и другие. А ревуны имели обыкновение мочиться на непрошенных гостей.

Но этот ревун, кажется, был один. Он шел медленно, часто останавливаясь и присаживаясь на задние лапы. Он что-то держал в зубах. Подойдя ближе, Гутьеррес увидел, что он ест. Изо рта ревуна свисал хвост и задние ноги ящерицы. Даже издали были заметны коричневые полосы на ее зеленом теле.

Гутьеррес бросился на землю и прицелился. Ревун, привыкший к безопасной жизни в заповеднике, с любопытством уставился на него. Он не убежал даже тогда, когда мимо просвистела первая стрела, не задев его. Когда вторая стрела глубоко вонзилась в его бедро, ревун, издав пронзительный вопль, в котором смешались гнев и изумление, выпустил из зубов остатки своей пищи и бросился в джунгли.

Гутьеррес поднялся на ноги и подошел к тому месту, откуда убежал ревун. Он не беспокоился за обезьяну: доза транквилизатора была так мала, что могла вызвать лишь головокружение на несколько минут. Он уже думал о том, как поступить со своей неожиданной находкой. Сам он напишет предварительный отчет, а останки ящерицы, естественно, нужно отправить в Соединенные Штаты для окончательной идентификации. Но кому их отправить? Признанным экспертом был Эдвард X. Симпсон, почетный профессор зоологии Колумбийского университета в Нью-Йорке. Симпсон, элегантный пожилой мужчина с зачесанными назад седыми волосами, был первым авторитетом в мире по классификации ящериц. Марти склонялся к мысли послать свою ящерицу именно доктору Симпсону.

Нью-Йорк

Доктор Ричард Стоун, заведующий лабораторией тропических болезней (ЛТБ) Медицинского центра Колумбийского университета, часто говорил, что название лаборатории ассоциируется с гораздо более крупным учреждением, нежели их лаборатория. В начале XX века она занимала весь четвертый этаж здания Центра биомедицинских исследований. В то время усилия целых коллективов специалистов были направлены на борьбу с такими бедствиями, как желтая лихорадка, малярия и холера. Но благодаря успехам медицины, а также исследованиям в лабораториях Найроби и Сан-Паулу ЛТБ утратила свое былое значение. Соответственно сократился и ее штат. Теперь в ней постоянно работали лишь два лаборанта, да и они занимались в основном диагносцированием заболеваний жителей Нью-Йорка, прибывших из-за границы. В то утро привычную рутину работы лаборатории нарушило появление необычной посылки.

– О, очень мило, – сказала лаборантка ЛТБ, читая надпись, сделанную таможней. – «Частично изжеванный фрагмент неопознанной костариканской ящерицы». – Она наморщила нос. – Это вам, доктор Стоун.

Ричард Стоун подошел поближе, чтобы посмотреть на новое поступление:

– Это то, что нам доставили из лаборатории Эда Симпсона?

– Да, – ответила лаборантка. – Только не пойму, почему они прислали ящерицу нам?

– Мне звонила его секретарша, – сказал Стоун. – Симпсон сейчас в летней экспедиции на Борнео, а поскольку речь идет о возможности заразной болезни, распространяемой этой ящерицей, она попросила нас взглянуть на нее. Что ж, давайте посмотрим, что это такое.

Перед ними лежал белый пластмассовый цилиндр емкостью примерно два литра с металлическими запорами и завинчивающейся крышкой. На этикетке стояла надпись: «Международные контейнерные перевозки биологических образцов». На контейнере также были наклейки и предупреждающие надписи на четырех языках. чтобы не допустить его вскрытия подозрительными таможенниками.

Судя по всему, это сработало. Когда Ричард Стоун включил свет на полную мощность, он увидел, что герметичность не нарушена. Стоун включил вытяжной шкаф, надел маску и натянул пластиковые перчатки. Все-таки за последнее время в лаборатории идентифицировали образцы, зараженные венесуэльской конской лихорадкой, японским энцефалитом Б, вирусом Куасанурского леса, вирусами Лангата и Майаро. Затем он отвинтил крышку.

Послышалось шипение выходящего газа, и из горла появился белый дымок. Цилиндр стал совершенно ледяным. Внутри Стоун обнаружил пластиковый пакет для сандвичей, закрывающийся на молнию, в котором находилось что-то зеленое. Стоун расстелил на столе хирургическую ткань и вытряс на нее содержимое пакета. С глухим стуком на стол упал кусок замороженного мяса.

– Брр! – сказала лаборантка. – Выглядит, как будто его ели.

– Именно так, – подтвердил Стоун. – Чего они от нас хотят?

Лаборантка заглянула в приложенные документы.

– Ящерицы кусали местных детей. У них сомнения относительно идентификации этой ящерицы, и их волнуют болезни, передаваемые при укусе. – Она достала детский рисунок с изображением ящерицы, надписанный сверху «ТИНА», – Один ребенок нарисовал эту ящерицу.

Стоун взглянул на рисунок.

– Вряд ли мы скажем что-то более конкретное о виде, – произнес он, – но мы сможем достаточно легко выявить наличие заболеваний, если нам удастся получить немного крови из этого куска. Как они называют это животное?

– «Basiliscus amoratus с генетической аномалией, выраженной в трехпалости», – прочитала лаборантка.

– Хорошо, – сказал Стоун, – начнем. Пока она будет оттаивать, сделайте рентгеновские снимки и сфотографируйте. Когда получите кровь, начните пробы с антителами до тех пор, пока не получим положительную реакцию. Если возникнут проблемы – сообщите.

Ответ был готов в лаборатории еще до обеда: кровь ящерицы не проявила какой-либо значительной реактивности ни к одному из вирусных или бактериальных антигенов. При исследовании токсичности был получен лишь один положительный результат: кровь дала слабую реакцию с ядом индийской королевской кобры. Но подобная взаимореактивность – распространенное явление среди рептилий, поэтому доктор Стоун не счел необходимым сообщать об этом в факсе, отправленном в тот же вечер доктору Мартину Гутьерресу.

Проблемой идентификации ящерицы никто и не занимался; решили дождаться доктора Симпсона. Он должен был вернуться не раньше, чем через несколько недель, и его секретарша обратилась к ЛТБ с просьбой сохранить фрагмент ящерицы до его приезда. Доктор Стоун положил его обратно в пакет на молнии и засунул с морозильник.

Мартин Гутьеррес читал факс, полученный из лаборатории тропических болезней Медицинского центра Колумбийского университета. Он был коротким:

Полученная справка позволила Гутьерресу сделать два вывода. Во-первых, его определение ящерицы как василиска подтверждено учеными Колумбийского университета. А во-вторых, отсутствие инфекционных заболеваний означает то, что недавние случаи единичных укусов ящерицы не представляют серьезной опасности для здоровья людей в Коста-Рике. Напротив, он чувствовал, что изначально был прав: гонимые из лесов ящерицы в новых местах обитания входят в контакт с жителями деревень. Гутьеррес был уверен, что буквально через несколько недель ящерицы, привыкнув к новым условиям, успокоятся и случаи укусов прекратятся.

Тропический дождь лил как из ведра, барабаня по рифленой крыше здания больницы в Байя Анаско. Было около полуночи; электричество из-за грозы отключилось, и акушерка Елена Моралес работала при свете небольшого фонаря, когда услышала какое-то чириканье, или попискивание. Решив, что это крыса, она быстро положила компресс на лоб роженицы и поспешила в соседнюю комнату, чтобы проверить, все ли в порядке с новорожденным. Едва она взялась за дверную ручку, как снова услышала чириканье. Акушерка успокоилась. Должно быть, это была птица, влетевшая в окно, чтобы укрыться от дождя. В Коста-Рике считалось, что птица, прилетевшая к младенцу, приносит счастье.

Елена открыла дверь. Ребенок лежал в плетеной колыбели, завернутый в легкое одеяло так, что открытым оставалось только его лицо. По краям колыбели, подобно горгульям[4], изогнулись три темно-зеленые ящерицы. Увидев Елену, они подняли головы и с любопытством уставились на нее, но не убежали. При свете фонаря Елена увидела, что с их мордочек каплями стекает кровь. Мягко чирикая, одна из ящериц склонилась ниже над постелькой и резким движением головы оторвала от ребенка кусок мяса.

Елена, закричав, бросилась к ним, и ящерицы исчезли в темноте. Но даже не добежав до кроватки, Елена увидела, что произошло с лицом ребенка, и поняла, что он уже мертв. А ящерицы, чирикая и повизгивая, растворились в дождливой ночи, оставив лишь кровавые трехпалые следы, похожие на птичьи.

Искажение фактов

Позже, немного успокоившись, Елена решила не сообщать о нападении ящериц. Несмотря на кошмар, который ей пришлось увидеть, еще больше она боялась что ее обвинят в недосмотре за ребенком, поэтому сказала его матери, что ребенок умер от удушья, и в отчете, что она посылала в Сан-Хосе, в качестве причины смерти обозначила СВДС – синдром внезапной детской смерти. Так было принято обозначать случаи смерти новорожденных, наступившей по неизвестной причине. Это было в порядке вещей, и ее сообщение не вызвало вопросов.

Лаборатория университета в Сан-Хосе, в которой производился анализ слюны с руки Тины Боумен, сделала несколько достойных внимания открытий. В слюне, как и предполагалось, было выявлено большое количество серотонина. Но в протеинах слюны был обнаружен настоящий гигант с молекулярной массой 1 980 000 – один из крупнейших белков, известных науке. Биологическая активность все еще изучалась, но похоже было, что это нейротоксический яд, родственный яду кобры, но с более примитивной структурой.

Лаборатория также выявила следы гамма-аминометионингидролазы. Поскольку этот фермент применяется в генной инженерии и не присущ обычным животным, лаборанты решили, что он принесен в лабораторию, и не упомянули о нем в телефонном разговоре с доктором Крузом, врачом из Пунтаренаса, направившим им эту слюну для анализа.

Фрагменты тела ящерицы лежали в морозильнике в Колумбийском университете, дожидаясь приезда доктора Симпсона, который должен был вернуться не раньше, чем через месяц. Все бы так и шло своим чередом, если бы в лабораторию тропических болезней не вошла однажды лаборантка Элис Левин. Увидев рисунок Тины Боумен, она воскликнула:

– Ой, чей это ребенок нарисовал динозавра?

– Кого? – переспросил Ричард Стоун, медленно поворачиваясь к ней.

– Динозавра. Разве нет? Мой ребенок постоянно их рисует.

– Это ящерица, – отозвался Стоун. – Из Коста-Рики. Ее нарисовало одна девочка оттуда.

– Нет, – покачала головой Элис, – посмотрите внимательно. Это же совершенно ясно. Большая голова, длинная шея, стоит на задних лапах, толстый хвост. Это динозавр.

– Исключено. Она ростом только тридцать сантиметров.

– Ну и что? Тогда были и маленькие динозавры, – парировала Элис. – Поверьте, уж я знаю. Ведь у меня двое мальчишек, так что я в этом специалист. Самые маленькие динозавры были и еще меньше. Минизавры или что-то в этом роде. Их названия невозможно запомнить. На это способны только десятилетние.

– Ты не понимаешь, – сказал Стоун, – это рисунок современного животного. Нам прислали его часть. Сейчас она лежит у нас в морозильнике. – С этими словами Стоун открыл морозильник и, достав оттуда пакет, вытряс его содержимое.

Элис Левин, не дотрагиваясь, посмотрела на замороженные части лап и хвоста животного и пожала плечами:

– Не знаю, по-моему, это динозавр. Стоун покачал головой:

– Исключено.

– Почему? – настаивала Элис. – Ведь это может быть пережиток, или реликт, или как их там.

Стоун продолжал отрицательно качать головой. Элис была всего лишь лаборанткой из соседней бактериологической лаборатории. У нее было богатое воображение. Стоун помнил, как когда-то она утверждала, что ее преследует санитар из хирургического отделения…

– Знаешь, – продолжала Элис, – может получиться большой шум, если это все-таки окажется динозавром.

– Это не динозавр.

– А кто-нибудь проверял?

– Нет, – ответил Стоун.

– Ну тогда отнеси его в Музей естественной истории или еще куда-нибудь, – не сдавалась Элис. – Ты должен это сделать.

– Я буду выглядеть идиотом.

– Может быть, мне сделать вместо тебя?

– Нет, – сказал Стоун, – не надо.

– Но ты будешь что-то делать?

– Ничего не буду. – Он положил пакет обратно в морозильник и захлопнул дверцу. – Это не динозавр, это ящерица. И что бы это ни было, оно может подождать, пока доктор Симпсон вернется с Борнео и идентифицирует его. И давай на этом закончим, Элис. Я эту ящерицу никуда не понесу.

Берег внутреннего моря

Алан Грант согнулся, едва не касаясь носом земли. Была страшная жара – столбик термометра подбирался к отметке сорок градусов. Колени горели, их уже не спасали толстые и мягкие наколенники. Едкая солончаковая пыль раздирала горло. Пот градом стекал со лба. Но Грант не замечал этого: кусочек земли размером пять на восемь сантиметров поглотил все его внимание.

Кропотливо работая зубочисткой и кистью из верблюжьего волоса, он извлек крошечный кусочек челюстной кости, имеющей форму буквы «L». Он был длиной не больше трех сантиметров и не толще мизинца. На нем просматривались зубы – ряд маленьких крупинок с характерным наклоном к центру. Частицы кости отслоились, когда он копал. Грант на секунду прервал работу, чтобы смазать находку склеивающим раствором. Было совершенно ясно, что кость принадлежала детенышу плотоядного динозавра, умершему семьдесят девять миллионов лет назад в возрасте около двух месяцев. Если повезет, Грант сможет найти и весь скелет. И тогда это будет первый известный в науке полный скелет детеныша плотоядного динозавра.

– Эй, Алан!

Алан Грант поднял голову, щурясь от солнца. Он опустил на глаза темные очки и вытер со лба пот.

Раскопки велись на выветренном горном склоне в окрестностях Шейкуотера, штат Монтана. Под голубым куполом неба вокруг насколько хватало глаз простирались старые горы с обнаженными пластами крошащегося известняка. Ни деревца, ни кустика. Ничего, кроме голых скал, палящего солнца и завывающего ветра.

Те, кто приезжал в эти места, находили их унылыми и мрачными, но Грант увидел в этом пейзаже нечто совершенно иное. Эта бесплодная земля осталась от другого абсолютно непохожего на наш, мира, исчезнувшего восемьдесят миллионов лет назад. Воображение уносило его туда, на теплые заболоченные берега огромного внутреннего моря. Оно простиралось на тысячи километров, охватывая все пространство от молодых отрогов Скалистых гор до крутых вершин Аппалачей. Под водой был весь американский Запад.

Гранту виделось небо в редких облаках, темных от дыма курящихся вулканов. Воздух был плотнее и более насыщенным углекислотой. Побережье было покрыто буйной растительностью. В этих водах не было рыбы, но море изобиловало моллюсками и улитками. Птерозавры устремлялись с гор к этим берегам за своей пищей – водорослями. По топкому берегу, в пальмовых зарослях рыскали плотоядные динозавры. А поблизости был небольшой островок, площадью не более восьми тысяч квадратных километров. Окруженный густой зеленью, он служил надежным прибежищем для травоядных утконосых динозавров, которые стадами гнездились там, откладывали яйца и выхаживали свое щебечущее потомство.

За миллионы лет, прошедшие с тех пор, бледно-зеленое солончаковое озеро мелело и наконец исчезло. Обнажившаяся земля прогнулась и растрескалась от жары. А прибрежный остров, хранящий в своем лоне яйца динозавров, превратился в выветренный горный склон, где Алан Грант и производил свои раскопки.

– Эй, Алан!

Гран поднялся на ноги. Это был крепкий бородатый мужчина сорока лет. Он услышал тарахтение портативного генератора и доносившийся издалека грохот отбойного молотка, врезающегося в твердую породу соседней горы. Там так же работали и участники экспедиции. Они оттаскивали большие обломки породы, предварительно проверив, нет ли в них ископаемых. Грант видел их лагерь, расположенный у подножия горы: шесть вигвамов, колышущиеся на ветру борта общей палатки, автофургон, служащий полевой лабораторией. В его тени стояла Элли и махала Гранту рукой.

– К нам кто-то едет! – крикнула она, показывая рукой на восток.

Грант увидел облако пыли, поднятое голубым «фордом» – седаном, который, подпрыгивая на неровной дороге, ехал в их сторону. Грант посмотрел на часы: как раз вовремя. Ребята, подняв головы, с интересом следили за машиной. Посторонние не часто приезжали к ним в Шейкуотер, и можно было долго гадать, зачем Алан Грант понадобился юристу из Агентства по охране окружающей среды.

Но Грант знал, что палеонтология, наука об исчезнувших формах жизни, за последние годы приобрела неожиданно большое значение. Современный мир быстро изменяется. и ответы на многие вопросы, связанные с погодой, исчезновением леса, повсеместным потеплением климата, озоновым слоем, можно найти, обратившись к прошлому. А эту информацию могут дать палеонтологи. За последние несколько лет его уже дважды приглашали в качестве эксперта.

Грант начал подниматься в гору навстречу машине.

Гость, закашлявшись от пыли, открыл дверцу машины.

– Боб Моррис, Агентство по охране окружающей среды, АПООС, – сказал он, протягивая руку. – Я из отделения Сан-Франциско.

Представившись, Грант произнес:

– Вы совсем изжарились. Хотите пива?

– О Боже, конечно.

Моррису было под тридцать; он был при галстуке и в брюках от делового костюма. В руках держал портфель.

Они направились к фургону. Грант обратил внимание, как скрипела земля под остроносыми ботинками Морриса.

– Когда я впервые поднялся сюда, я решил, что здесь резервация индейцев, – сказал Моррис, показывая на вигвамы.

– Нет, – ответил Грант, – просто это самый удобный вид жилья для этих мест.

Он объяснил, что когда они в 1978 году впервые приехали сюда на раскопки у них были самые современные на тот момент восьмиугольные палатки. Но оказалось, что они не выдерживают ветра. Им пришлось перепробовать несколько видов палаток, но безуспешно, Кончилось тем, что стали ставить вигвамы, просторные, удобные и более устойчивые на ветру.

– Это вигвамы племени Черноногих индейцев, они строятся на четырех опорах, – сказал Грант. – Вигвамы Сиуксов строятся на трех. Но, поскольку эти места раньше были территорией Черноногих, мы решили…

– Ага, – произнес Моррис, – резонно. – Он сощурившись всматривался в пустынный пейзаж. Покачав головой, спросил:

– Как давно вы здесь?

– Около шестидесяти ящиков, – ответил Грант. Заметив удивление на лице Морриса, он пояснил:

– Мы измеряем время пивом. Когда мы приехали сюда в июне, у нас было сто ящиков. На сегодняшний день выпито около шестидесяти.

– Если точно, то шестьдесят три, – включилась в разговор Элли Сэттлер.

Они уже подошли к фургону. Гранта позабавило то, как уставился Моррис на загорелую Элли. На ней были отрезанные выше колен джинсы и завязанная узлом на животе ковбойка, белокурые волосы зачесаны назад. Ей было двадцать четыре года.

– Тут все держится на Элли, – сказал Грант, знакомя их. – И в своем деле она большой специалист.

– А чем она занимается? – спросил Моррис.

– Палеоботаникой, – ответила Элли, – и еще выполняю обычную для таких экспедиций работу.

Она открыла дверь, и они вошли внутрь. Кондиционер, установленный в фургоне, понижал температуру лишь до тридцати градусов, но после полуденной жары там казалось прохладно. Вдоль стен стояли длинные деревянные столы, на которых были аккуратно разложены образцы маленьких костей, снабженные ярлыками. Чуть дальше стояли керамические блюда и горшки.

Воздух был прочно пропитан запахом уксуса. Моррис взглянул на кости.

– Я думал, что динозавры были большими, – сказал он.

– Они и были большими, – ответила Элли, – но все, что вы здесь видите, остатки скелетов детенышей. Значение Шейкуотера, прежде всего, в том, что здесь огромное количество гнездовий динозавров. До того как мы начали эту работу, о малышах не было известно почти ничего. К тому времени было найдено лишь одно гнездо, в пустыне Гоби. Мы обнаружили дюжину гнезд различных гадрозавров, в которых были и яйца, и кости детенышей.

Пока Грант доставал пиво из холодильника, Элли показала Моррису ванночки с уксусной кислотой, предназначенные для растворения известняка, прилипшего к хрупким костям.

– Эти кости похожи на куриные, – сказал Моррис, заглядывая в посудину.

– Да, – согласилась Элли, – они очень напоминают птичьи.

– А это что? – спросил Моррис, показывая на груды больших костей за окном фургона, завернутых в толстый пластик.

– Отбросы, – ответила Элли. – Просто большие осколки костей.

Раньше мы их и не принимали во внимание, но сейчас посылаем на генетический анализ.

– Генетический анализ? – переспросил Моррис.

– А вот и пиво, – сказал подошедший Грант, бросая банку Моррису.

Другую банку он дал Элли. Запрокинув голову. Элли начала пить. Моррис не мог оторвать глаз от ее длинной шеи.

– У нас здесь все по-простому, – сказал Грант. – Хотите зайти в мой кабинет?

– Конечно, – ответил Моррис.

Грант повел его в конец фургона, где стоял диван с изорванной обивкой, продавленный стул и обшарпанный приставной столик. Грант опустился на диван, который при этом заскрипел и выпустил облако беловатой пыли. Откинувшись на спинку и водрузив ноги в ботинках на столик, он жестом пригласил Морриса сесть:

– Устраивайтесь поудобнее.

Грант был профессором палеонтологии Денверского университета, одним из ведущих специалистов в своей области, и при этом чувствовал себя совершенно чуждым светским условностям. Он не был кабинетным работником и понимал, что все самое важное в палеонтологии делается в поле, руками. Грант с трудом выносил всех этих академиков, музейных работников – словом, тех, кого он называл «охотниками на динозавров за чашкой чая». И ему стоило определенных усилий отделить себя от них как в манере одеваться, так и в поведении. Он даже лекции читал в джинсах и в теннисных туфлях.

Моррис, прежде чем сесть, отряхнул сиденье стула. Затем он открыл портфель, порылся в нем и оглянулся на Элли, которая в другом конце фургона, не обращая на них никакого внимания, извлекала с помощью пинцета кости из ванночки с кислотой.

– Вас, должно быть, интересует, зачем я здесь, – произнес он.

Грант кивнул:

– Да, вы проделали немалый путь, мистер Моррис.

– Хорошо, – сказал Моррис, – приступим сразу к сути. АПООС озабочено деятельностью Фонда Хэммонда. Ведь вы получаете от них какие-то деньги.

– Тридцать тысяч долларов в год, – кивнув, ответил Грант. – В течение последних, пяти лет.

– Что вам известно об этом Фонде? – спросил Моррис.

Грант пожал плечами:

– Фонд Хэммонда – всеми уважаемый источник академических субсидий. Они оплачивают исследования по всему миру, в том числе и несколько исследований, связанных с динозаврами. Я знаю, что они субсидируют Боба Керри из Тиррела в Альберте и Джона Уэллера на Аляске. Возможно, кого-то еще.

– А вам известно, почему Фонд Хэммонда так поддерживает исследования, связанные с динозаврами?

– Конечно. Потому что старый Джон Хэммонд помешан на динозаврах.

– Вы встречались с ним?

– Один или два раза, – пожимая плечами, ответил Грант. – Он иногда приезжает сюда ненадолго. Ведь ему немало лет. И он весьма эксцентричен, как многие богатые люди. Но всегда полон энтузиазма. А в чем дело?

– Дело в том, – ответил Моррис, – что Фонд Хэммонда довольно загадочная организация. – Он достал ксерокопию карты мира, испещренную красными точками, и протянул ее Гранту. – Здесь отмечены раскопки, которые финансировал Фонд за последний год. Вам ничего не кажется странным? Монтана, Аляска. Канада, Швеция… Все это находится на севере. Ни одного места ниже сорок пятой параллели. – Моррис достал еще несколько карт. – И это год за годом. Ни один проект, связанный с раскопками динозавров на юге, в Юте, Колорадо или в Мексике, не финансировался ни разу. Фонд Хэммонда субсидирует раскопки лишь в холодных климатических зонах. Нам бы хотелось знать, с чем это связано.

Грант быстро просмотрел карты. Если действительно Фонд поддерживает только раскопки в холодных зонах, то это странно, потому что лучшие специалисты по динозаврам работают в жарких странах.

– И здесь есть еще загадки, – продолжал Моррис. – Например, какое отношение имеют динозавры к янтарю?

– К янтарю?

– Да, это твердая желтая смола, получаемая из сока сухих деревьев.

– Я знаю, что это такое, – сказал Грант. – А почему вы спрашиваете?

– Потому что за последние пять лет Хэммонд приобрел в Америке, Европе и Азии огромное количество янтаря, среди которого есть множество экземпляров музейной ценности. Фонд потратил на янтарь семнадцать миллионов долларов. Сейчас они владеют крупнейшим в мире частным запасом этого материала.

– Что-то я не очень понимаю, – сказал Грант.

– И никто не понимает, – подтвердил Моррис. – Пока что это выглядит как сущая бессмыслица. Янтарь без труда можно производить искусственным путем. Он не имеет ни коммерческой ценности, ни оборонного значения. Нет никакого смысла накапливать его. Но Хэммонд именно это и делает, причем уже не один год.

– Янтарь, – покачав головой, произнес Грант.

– А этот его остров в Коста-Рике? – продолжал Моррис. – Десять лет назад Фонд Хэммонда арендовал его у правительства Коста-Рики. Якобы чтобы устроить там биологический заповедник.

– Я ничего об этом не знаю, – хмурясь сказал Грант.

– Мне удалось выяснить лишь немного, – сказал Моррис. – Остров находится в ста шестидесяти километрах от западного побережья. Он весьма труднодоступен и расположен в том месте океана, где благодаря ветру и течению он почти всегда окутан туманом. Они его назвали Облачным островом, Isla Nublar. Должно быть, то, что этот остров кому-то понадобился, очень удивило костариканцев. – Моррис порылся в портфеле, – А заговорил я об этом потому, что, судя по этим документам, вам был выплачен гонорар консультанта за работу, связанную с этим островом.

– Мне? – поразился Грант.

Моррис протянул ему какую-то бумагу. Это была ксерокопия чека, выписанного в марте 1984 года компанией «Ин-Джин», (Фараллон Роуд, Пало Альто, Калифорния.) на имя Алана Гранта, на сумму двенадцать тысяч долларов. Внизу чека, в углу, стоял штамп «Служба консультаций (Коста-Рика) Ювенильное гиперпространство».

– Ах, конечно, – сказал Грант, – помню. Это была чертовски загадочная история, но я ее помню. И ничего общего с островом она не имела.

Первое гнездо с яйцами динозавра Алан Грант нашел в 1979 году в Монтане, а в последующие два года он обнаружил множество таких гнезд. Но он не спешил с публикацией своего открытия до 1983 года. После того как был напечатан его доклад о десятитысячной стае утконосых динозавров, населявших побережье обширного внутреннего моря, делавших общие гнезда в прибрежном песке и всей стаей растивших детенышей. Грант стал знаменитостью. Идея материнского инстинкта, присущего этим гигантским животным, динозаврам, сопровождавшаяся изображениями симпатичных детенышей, высовывающих мордочки из яиц, была благожелательно встречена во всем мире. Гранта буквально осаждали просьбами об интервью, лекциях, книгах. Естественно, он отказался от всего этого, желая лишь одного – продолжать свои раскопки. Именно в эти безумные дни в середине восьмидесятых к нему обратилась компания «Ин-Джин» с просьбой о консультации.

– Вам до этого приходилось слышать об «Ин-Джин»? ~ спросил Моррис.

– Нет.

– Каким образом они вышли на вас?

– Мне позвонили по телефону. Человек по фамилии Дженнаро или Дженнино, что-то в этом роде. Моррис кивнул.

– Дональд Дженнаро, – сказал он. – Это штатный консультант «Ин-Джин».

– Как бы то ни было, он хотел узнать о питании динозавров. За подробное описание этого он предложил мне большой гонорар. – Грант допил пиво и поставил банку на пол. – Его особенно интересовали невзрослые динозавры. Детеныши и подростки. Чем они питались. По-моему, он считал, что я это знаю.

– А вы знали?

– В общем-то нет. Я сказал ему об этом. Мы нашли множество скелетов, но не имели почти никаких данных о питании. Но Дженнаро сказал, что знает, что мы публиковали не все, и хочет получить то, что у нас имелось. И он предложил очень большой гонорар. Пятьдесят тысяч долларов.

Моррис достал магнитофон и установил его на столе.

– Вы не будете возражать?

– Ну что вы, конечно нет.

– Итак, в 1984 году вам позвонил Дженнаро. Что было дальше?

– Что? – повторил Грант. – Вы сами видите, как мы тут работаем. Пятидесяти тысяч хватило бы нам на два лета раскопок. Я сказал ему, что сделаю все, что смогу.

– Итак, вы согласились составить для него описание.

– Да.

– Того, чем питались невзрослые динозавры.

– Да.

– Вы встречались с Дженнаро?

– Нет, только разговаривал по телефону.

– Говорил ли вам Дженнаро, для чего ему нужна эта информация?

– Да, – сказал Грант. – Он собирался организовать музей для детей и хотел воссоздать облик маленького динозавра. Он сказал, что нанимает ряд академических консультантов, и перечислил их. Среди них было несколько палеонтологов, как я, математик из Техаса Ян Малкольм, пара экологов. Системный аналитик. Неплохая команда.

Моррис кивнул, что-то записывая.

– Значит, вы согласились?

– Да. Я согласился выслать им краткий отчет о нашей работе: что нам известно о повадках утконосых гадрозавров, найденных нами.

– Что это была за информация?

– Туда входило все: способы создания гнезд, территории обитания, питание, стадное поведение. Словом, все.

– И как реагировал Дженнаро?

– Он все звонил и звонил. Случалось, посреди ночи. Едят ли динозавры это? Едят ли они то? Стоит ли включать это в экспозицию? Я никак не мог понять, что он так волнуется. То есть я хочу сказать, что тоже считаю, что динозавры очень важны, но не настолько. Прошло уже шестьдесят пять миллионов лет с тех пор, как они вымерли. Можно было бы и отложить свои звонки до утра.

– Понятно, – сказал Моррис. – А пятьдесят тысяч долларов?

Грант покачал головой:

– Я устал от Дженнаро и отказался от всего этого. Мы сошлись на двенадцати тысячах. Это было где-то в середине восемьдесят пятого.

Моррис записал это.

– А «Ин-Джин»? Приходилось еще сталкиваться с ними?

– Ни разу после восемьдесят пятого, – А когда Фонд Хэммонда начал финансировать ваши поиски?

– Мне нужно посмотреть, – сказал Грант. – Но это было приблизительно в то же время. В середине восьмидесятых.

– И вы знаете Хэммонда лишь как богатого фанатика динозавров.

– Да.

Моррис еще что-то записал.

– Послушайте, – сказал Грант, – если АПООС так интересуется Джоном Хэммондом и тем, что он делает – раскопками на севере, приобретением янтаря, – почему бы вам не спросить об этом его самого?

– В данный момент это невозможно.

– Почему?

– Потому что у нас нет ничего, свидетельствующего о незаконности его действий, – ответил Моррис. – Но лично мне совершенно ясно, что Джон Хэммонд обходит закон.

– Первыми ко мне обратились сотрудники Службы передачи технологии, – пояснил Моррис. – Из отдела контроля за передачей американской технологии, которая может иметь оборонное значение. Они позвонили мне, чтобы сообщить о том, что со стороны «Ин-Джин» возможна незаконная по двум статьям передача технологии. Во-первых, «Ин-Джин» отправила в Коста-Рику три «Крей-Экс-эм-пи». «Ин-Джин» охарактеризовала это как внутрикорпоративную передачу и заявила, что данные не предназначены для перепродажи. Но СПТ никак не могла взять в толк, на кой черт кому-то в Коста-Рике могут понадобиться такие мощные машины.

– «Крей», – проговорил Грант. – Это какие-то компьютеры?

Моррис кивнул:

– Очень мощные. В перспективе компания, имеющая три таких суперкомпьютера, обладает гораздо большими возможностями, чем любая другая частная компания в Америке, И «Ин-Джин» отправляет эти машины в Коста-Рику. У вас, естественно, должен возникнуть вопрос: почему?

– Сдаюсь. Почему?

– А этого никто не знает. Но еще больше вызывают беспокойство «Худз», – продолжал Моррис. – «Худз» – это автоматизированные генные секвенаторы, машины, которые самостоятельно определяют последовательность оснований в ДНК. Они настолько новы, что их еще не успели занести в список технологий, не подлежащих вывозу. Но любая лаборатория, работающая в области генной инженерии, была бы счастлива приобрести такой агрегат, если бы, конечно, цена в полмиллиона долларов оказалась ей по карману. – Он поискал у себя в записях. – Ну а «Ин-Джин» переправила двадцать четыре такие машины на свой остров в Коста-Рике.

И опять они утверждали, что это не экспорт, а передача внутри корпорации. СПТ ничего не могла с этим поделать. Юридически она не имеет права вмешиваться в вопросы дальнейшего использования технологий. Но очевидно, что «Ин-Джин» устанавливала самое мощное в мире оборудование по генной инженерии в богом забытой латиноамериканской стране. В стране, где на этот счет не существует никаких законов. А ведь такое уже было.

Уже были случаи, когда американские биотехнологические компании переносили свою деятельность на территорию другой страны, дабы обойти законы и ограничения. Наиболее вопиющим случаем, по словам Морриса, было дело компании «Биосин» о вакцине против бешенства.

В 1986 году «Генетическая корпорация биосинтеза» из Купертино испытывала созданную биоинженерным путем вакцину против бешенства на одной из ферм в Чили. Не поставив в известность ни правительство Чили, ни работников фермы, они попросту ввели вакцину.

Вакцина состояла из живых вирусов бешенства, которые в результате генетических преобразований должны были утратить свою опасность для здоровья человека. Но именно это качество и не было предварительно проверено; компания не знала, может ли вызвать бешенство данный вирус. Больше того, вирус был видоизменен. Обычно человек не может заболеть бешенством, не будучи укушенным животным. Но созданный «Биосином» вирус мог проникать в организм через легочные альвеолы и, таким образом, можно было инфицироваться воздушно-капельным путем. Служащие компании перевозили в Чили эти живые вирусы бешенства в обычной дорожной сумке самолетом гражданской авиалинии. Мысль о том, что капсула могла разбиться во время полета, не раз приводила Морриса в ужас. Ведь тогда все на самолете заразились бы бешенством.

Все это было возмутительно. Безответственно. Это была преступная халатность. Но ничего не было предпринято против «Биосина». Чилийские фермеры, сами того не подозревая, рисковали жизнью, они были неграмотными крестьянами; внимание правительства Чили было поглощено экономическим кризисом; а у американских властей не было никаких полномочий. Поэтому Льюис Доджсон, генетик, руководивший испытаниями, до сих пор продолжает работать в «Биосине». И компания эта ведет себя все так же безрассудно. И уже другие американские компании спешат установить свое оборудование в странах, не искушенных в генетических исследованиях. В странах, не выделявших генную инженерию из ряда других высокотехнологических разработок, приветствовавших ее появление на своей территории, не догадываясь об опасности, которую она несет.

– Поэтому мы начали расследование деятельности «Ин-Джин», – закончил свой рассказ Моррис. – Примерно три недели назад.

– И что вам удалось обнаружить? – спросил Грант.

– Очень немного, – признал Моррис. – Наверное, нам придется закрыть расследование, когда я вернусь в Сан-Франциско. – Он начал складывать бумаги обратно в портфель. – Кстати, что значат слова «ювенильное гиперпространство»?

– Просто я так пометил свой отчет, – ответил Грант. – «Гиперпространство» – это термин, обозначающий многомерное пространство, ну как игра в «крестики и нолики» в трех измерениях. Если принимать во внимание все проявления деятельности животного – принятие пищи, движение, сон, – то можно его изобразить в многомерном пространстве. Некоторые палеонтологи относятся к поведению животного как к явлению экологического гиперпространства. Слова «Ювенильное гиперпространство» просто подчеркивают, что речь идет о молодых особях динозавров, правда, звучит это довольно претенциозно.

На другом конце фургона зазвонил телефон. Элли сняла трубку:

– Он сейчас занят. Вам можно перезвонить? Моррис взял портфель и встал.

– Спасибо за помощь и за пиво, – сказал он.

– Рад был помочь, – ответил Грант. Он пошел с Моррисом к двери, находящейся на другом конце фургона.

– А Хэммонд никогда не просил у вас какие-нибудь материальные результаты раскопок? Кости, яйца или еще что-нибудь? – спросил Моррис.

– Нет, – ответил Грант.

– Доктор Сэттлер говорила, что вы здесь проводите и генетические исследования…

– Ну, это не совсем так, – объяснил Грант. – Кости, которые слишком переломаны или по какой-нибудь другой причине не годятся для музейных хранилищ, мы направляем в лабораторию. Там их перемалывают и пытаются извлечь для нас белки. Затем они идентифицируют эти белки и отсылают нам полученные данные.

– А что это за лаборатория? – спросил Моррис.

– Медико-биологическая служба в Солт Лейк.

– А почему именно эта лаборатория?

– Нас устраивают их расценки.

– А она никак не связана с «Ин-Джин»?

– Насколько я знаю, нет.

Они уже были у двери фургона. Грант открыл ее и почувствовал наплыв горячего воздуха, идущего снаружи. Моррис помешкал, надевая солнечные очки.

– И последнее, – сказал он. – Предположим, что «Ин-Джин» на самом деле не создавала экспонаты для музея. Могли ли они как-нибудь еще использовать информацию, полученную от вас? Грант засмеялся:

– Конечно. Они могли кормить маленького гадрозавра.

Моррис тоже засмеялся:

– Маленького гадрозавра. Это интересная мысль. А какой величины они были?

– Примерно такими, – сказал Грант, разведя руки в стороны на расстояние пятнадцати сантиметров друг от друга. – Размером с белку.

– И сколько времени им нужно было, чтобы вырасти?

– Три года, – сказал Грант. Хотите верьте, хотите нет.

Моррис протянул руку:

– Ну что ж, еще раз спасибо за помощь.

– Будьте осторожны на обратном пути, – сказал Грант. Он проводил глазами Морриса, идущего к своей машине, и закрыл дверь.

– Что ты обо всем этом думаешь? – спросил он у Элли.

– Наив какой-то, – пожала плечами она.

– Как тебе Джон Хэммонд в роли сверхзлодея? – засмеялся Грант. – Джон Хэммонд зловещ примерно так же, как Уолт Дисней. Кстати, кто это звонил?

– Ах да, – сказала Элли, – звонила некая Элис Левин. Она работает в Колумбийском медицинском центре. Вы ее знаете?

– Нет, – покачал головой Грант.

– Речь шла об идентификации каких-то останков. Она просила вас срочно перезвонить.

Скелет

Элли Сэттлер убрала прядь светлых волос со лба и сосредоточила все внимание на ванночках с кислотой. Они стояли по шесть штук в ряд, концентрация в них колебалась от пяти до тридцати процентов. Элли надо было приглядывать за более сильными растворами, потому что, растворив известь, они могли начать разъедать кости. А кости малышей-динозавров такие хрупкие. Она поражалась, что они вообще сохранились за эти восемьдесят миллионов лет.

До нее доносился голос Гранта, говорящего по телефону:

– Мисс Левин? Это Алан Грант. Так что там у вас… У вас есть что? Что? – он засмеялся. – Очень сильно в этом сомневаюсь, мисс Левин… Очень жаль, но у меня действительно нет времени… Нет, я бы, конечно, взглянул, но могу с уверенностью сказать, что это василисковая ящерица. Но… да, вы можете это сделать. Хорошо. Пошлите прямо сейчас. – Он повесил трубку и покачал головой. – Чего только не придумают.

– Вы о чем? – спросила Элли.

– Она хочет идентифицировать какую-то ящерицу, – ответил Грант, – и собирается послать мне по факсу рентгеновский снимок. – Он подошел к факсу и стал ждать. – Кстати, у меня для тебя интересная находка.

– Правда? Грант кивнул:

– Я нашел это прямо перед приездом этого парня. На Южной горе, четвертый горизонт. Детеныш велоцираптора: челюсть со всеми зубами, поэтому никаких проблем с идентификацией. И место это выглядит нетронутым. Похоже, мы сможем найти и весь скелет.

– Потрясающе, – сказала Элли. – А возраст?

– Совсем малыш, – ответил Грант. – Два, ну от силы четыре месяца, – А это точно велоцираптор?

– Точно, – сказал Грант. – Может, нам наконец улыбнется удача.

За последние два года в Шейкуотере их группа откапывала лишь утконосых гадрозавров. Уже были накоплены данные об огромных, с десяти– или двадцатитысячным поголовьем, стадах травоядных динозавров, бродивших по равнинам в меловой период, как позже бродили стада бизонов.

Но все настойчивее возникал вопрос: а где же были хищники?

Понятно, что хищников было меньше. Это подтверждало и изучение популяций хищных животных и птиц в заповедниках Африки и Индии. Грубо говоря, на одного плотоядного хищника приходилось четыреста травоядных – значит, стадо из десяти тысяч утконосых могло поддерживать лишь двадцать пять тиранозавров. Все говорило о том, что им вряд ли удастся найти останки большого хищника.

Но где были мелкие хищники? В Шейкуотере были найдены десятки гнездовий, в некоторых местах земля была буквально покрыта кусочками скорлупы яиц динозавров, а многие мелкие динозавры ели яйца. Поэтому останки таких животных, как дромеозавр, овираптор, велоцираптор и целурозавр, – хищников ростом от метра до полутора – должны были быть найдены здесь в большом количестве.

Но до сих пор они не обнаружили ни одного.

Может быть, скелет этого велоцираптора и вправду предвещал им удачу. И это был детеныш! Элли знала, что Грант мечтал изучить поведение плотоядных динозавров в период выращивания потомства так же, как он уже изучил поведение травоядных. Возможно, это будет первым шагом к осуществлению мечты Гранта.

– Представляю, как вас это взволновало, – сказала Элли.

Грант не отвечал.

– Я говорю, что вы, наверное, очень взволнованы, – повторила Элли.

– О Боже, – произнес Грант. Он не отрываясь смотрел на факс.

Заглянув через плечо Гранта, Элли посмотрела на рентгеновский снимок и медленно выдохнула.

– Ты думаешь, это амасский период? – только и спросила она.

– Да, – ответил Грант, – или триасский. Этот скелет такой легкий.

– Но это не ящерица, – сказала Элли.

– Нет, – подтвердил Грант. – Это не ящерица. Вот уже двести миллионов лет, как на этой планете не было ни одной трехпалой ящерицы.

Первой мыслью Элли было, что перед ней подделка – искусно, мастерски выполенная, но все же подделка. Угроза подделки в науке существовала всегда, и каждый биолог это знал. Ярчайшим примером тому был пилтдаунский человек – творение рук неизвестного по сей день мошенника, принимавшееся за подлинник в течение сорока лет. А относительно недавно известный астроном Фред Хойль заявил, что выставленный в Британском музее ископаемый крылатый динозавр, археоптерикс – фальшивка. (Кстати, подлинность его была позже установлена.) Успех многих подделок был обеспечен тем, что они содержали в себе именно ту информацию, которую и ждали от них ученые. И сейчас, на взгляд Элли, скелет ящерицы на рентгеновском снимке был безупречно правильным. Трехпалая ступня была хорошо сбалансирована, наименьшим был средний палец. У плюсневого сустава ясно проглядывались костные следы четвертого и пятого пальцев. Большая берцовая кость была хорошо развита и значительно длиннее бедра. С боку была видна полностью сформированная вертлюжная впадина. Хвост состоял из сорока пяти позвонков. Вез сомнения, это была молодая особь прокомпсогнат.

– А может, этот снимок быть подделанным?

– Не знаю, – сказал Грант. – Но подделать рентгеновский снимок почти невозможно. Кроме того, прокомпсогнатус – животное малоизвестное. Даже те, кто хорошо знает динозавров, никогда о нем не слышали.

Элли читала приложенную записку:

Предположительно, его ела обезьяна-ревун, и это все, что удалось у нее отобрать. Ох… здесь говорится, что ящерица напала на маленькую девочку.

– Сомневаюсь в этом, – сказал Грант. – Но все возможно.

Прокомпсогнатус настолько мал и легок, что можно предположить, что он должен питаться падалью, мертвечиной. А размер его можно вычислить. – Грант быстро обмерил изображение на снимке. – До пояса животное около двадцати сантиметров, из чего следует, что его полный рост около тридцати сантиметров, примерно с курицу. У такого даже ребенок может вызвать страх. Он мог укусить младенца, но не большого ребенка.

Элли, нахмурясь, смотрела на снимок.

– Вы считаете, что это может быть признано узаконенным открытием? – спросила она. – Как в случае с целакантом?

– Возможно, – ответил Грант.

Целакант был рыбой длиной полтора метра, которая считалась вымершей шестьдесят пять миллионов лет назад, пока в 1938 году в океане не выловили один экземпляр. Были и другие примеры. Австралийский горный карликовый опоссум был известен лишь как ископаемое, пока в Мельбурне, в мусорном баке не был обнаружен живой представитель этого вида. А один зоолог описал ископаемую фруктовую летучую мышь, пролежавшую в земле десять тысяч лет, и вскоре получил по почте экземпляр этого животного, живущего в наши дни.

– Но неужели это настоящий динозавр? – настаивала Элли. – Несмотря на такой огромный промежуток времени?

– Да, это проблема, – согласился Грант. Окаменелости большинства вновь открытых животных были довольно свежими: их возраст был десять – двадцать миллионов лет. Среди них были ископаемые и постарше, как, например, это было в случае с целакантом, останки которого насчитывали шестьдесят пять миллионов лет. Но экземпляр, на который они сейчас смотрели, был старше, гораздо старше. Динозавры вымерли в меловой период, шестьдесят пять миллионов лет назад. А расцвет их в качестве доминирующей формы жизни на планете приходился на юрский период, сто девяносто миллионов лет назад. А появились они впервые в триасовый период, двести двадцать миллионов лет назад.

Прокомпсогнатусы жили на заре мелового периода – в столь далекие времена, когда наша планета даже выглядела иначе. Все континенты были слиты в один материк, названный Пангеей и простиравшийся от Северного полюса до Южного, обширный материк, поросший папоротниками и лесами, с несколькими огромными пустынями. Атлантический океан был узеньким озером, разделявшим то, что позднее стало Африкой и Флоридой. Воздух был плотнее, а земля – теплее. И сотни действующих вулканов. Именно в такой среде обитали прокомпсогнатусы.

– Ладно, – сказала Элли. – Мы знаем, что некоторые животные выжили. Например, крокодилы, животные триасового периода, живут и сейчас. Или акулы, ведь они тоже относятся к триасовому периоду. Так что мы знаем, что такое бывает.

Грант кивнул.

– Главное в том, – сказал он, – что я не нахожу этому другого объяснения. Это может быть либо подделкой, в чем я очень сомневаюсь, либо новым открытием. Чем еще это может быть?

Зазвонил телефон.

– Это, наверное, опять Элис Левин, – сказал Грант. – Интересно, сможет ли она прислать нам само животное?

Он снял трубку, и на лице его отразилось удивление:

– Да, я буду говорить с мистером Хэммондом. Да. Конечно.

– Хэммонд? Что ему нужно? – произнесла Элли. Грант покачал головой в ответ и сказал в трубку:

– Да, мистер Хэммонд. Мне тоже приятно вас слышать… Да… – Он посмотрел на Элли. – О, неужели? Правда? Что вы говорите!

Прикрыв рукой трубку, он тихо сказал:

– Эксцентричен, как всегда. Тебе стоит это послушать.

Грант нажал на кнопку громкоговорителя и Элли услышала скрипучий голос старика, который быстро говорил:

– …привязался к нам этот парень из АПООС, ни черта не понимает, а лезет, хотя его никто не просил, носится по стране, дергает людей, все ворошит. Надеюсь, к вам никто не приезжал?

– Честно говоря, ко мне приезжали, – ответил Грант.

Раздался громкий презрительный смех Хэммонда:

– Я это подозревал. И вас осчастливила эта продувная бестия Моррис?

– Вы правы, его действительно зовут Моррис.

– Он хочет встретиться со всеми консультантами, – сказал Хэммонд. – Он уже виделся на днях с Яном Малкольмом, математиком из Техаса, вы его знаете. От него мы и узнали обо всем этом. Теперь у нас новая головная боль: расхлебывать кашу, которую он заварил. Это вполне в духе правительства: обвинения против нас они предъявить не могут, зато сколько шума наделает этот их парень, который развил бурную деятельность, между прочим, за счет налогоплательщиков. Он вам помешал? Сорвал работу?

– Нет-нет, он совсем мне не мешал.

– В какой-то степени даже жаль, – сказал Хэммонд, – потому что тогда бы я постарался добиться судебного запрета на его деятельность. Но все-таки я поручил нашим юристам заняться АПООС и выяснить, что они имеют против нас. Директор Агентства утверждает, что понятия не имел ни о каком расследовании. Вы только подумайте! Все дело в проклятой бюрократии. Черт возьми, этот парень собирается добраться до Коста-Рики, все там пронюхать и проникнуть на наш остров. Вы знаете, что у нас там есть остров?

– Нет, – сказал Грант, глядя на Элли, – я не знал.

– Так вот, мы купили остров и начали там работать. Это было четыре или пять лет назад, точно не помню. Называется Isla Nublar – большой остров, в сотне миль от берега. Чудесное место. Тропические джунгли. Там будет заповедник. А знаете, вам стоило бы его увидеть, доктор Грант.

– Это интересно, – сказал Грант, – но…

– Мы уже почти все там закончили, – продолжал Хэммонд. – Я выслал вам кое-какие материалы о нем. Вы получили?

– Нет, но мы ведь так далеко от…

– Может быть, сегодня еще получите. Познакомьтесь с ними. Остров просто прекрасен. Там есть все. Мы ведем там строительство вот уже тридцать месяцев. Можете себе представить, какая там красота. Большой парк. Планируем открыть его в сентябре следующего года. Нет, вам просто нужно все это видеть.

– Звучит очень интригующе, но…

– Собственно говоря, – сказал Хэммонд, – я хочу уговорить вас посетить его, доктор Грант. Я уверен, вы увидите, что это по вашей части. Остров вас очарует.

– Но у меня в самом разгаре… – начал Грант.

– Знаете что, – заявил Хэммонд, как будто эта мысль только что пришла ему в голову, – на этот уик-энд ко мне туда приезжает несколько наших консультантов. Приезжайте и вы, проведите там пару дней, осмотрите остров. Естественно, за наш счет. Будет просто потрясающе, если вы поделитесь с нами вашими впечатлениями.

– Но я просто не могу, – сказал Грант.

– Ну только на уик-энд, – продолжал Хэммонд с вызывающей раздражение старческой бодрой настойчивостью. – Речь идет ведь только об этом, доктор Грант. Мне меньше всего хотелось бы отрывать вас от работы. Я знаю, насколько она важна, уверяю вас. Ни в коем случае ее нельзя прерывать. Но вы могли бы слетать туда на уик-энд и вернуться в понедельник.

– Нет, я не могу, – попытался возразить Грант. – Я как раз только что нашел новый скелет и…

– Да-да, прекрасно, но я все-таки считаю, что вы должны приехать… – сказал Хэммонд, не очень-то слушая.

– И мы только что получили факты, свидетельствующие об одной достойной внимания, но совершенно озадачивающей находке, которые говорят о том. что сохранился живой вид прокомпсогнатуса.

– Что вы сказали? – воскликнул Хэммонд после невольной паузы. – Я что-то не расслышал. Вы сказали, живой прокомпсогнатус?

– Правильно, – подтвердил Грант. – Биологический образец, часть животного, обнаруженного где-то в Центральной Америке. Живого прокомпсогнатуса.

– Не может быть, – сказал Хэммонд. – Живой прокомпсогнатус? Просто поразительно.

– Да, – сказал Грант, – и у нас была такая же реакция. Так что, вы видите, сейчас не время уезжать…

– Вы сказали, в Центральной Америке?

– Да.

– А где именно в Центральной Америке, вам известно?

– На пляже под названием Кабо Бланко, точно не знаю, где это…

– Ясно, – Хэммонд прочистил горло. – И когда этот, как его, образец попал к вам в руки?

– Как раз сегодня.

– Понятно, сегодня. Да-да, сегодня. – Хэммонд снова прокашлялся.

Грант посмотрел на Элли и прошептал одними губами:

– Что все это значит?

– Похоже, расстроен, – тихо ответила Элли.

– Посмотри, здесь ли еще Моррис, – все так же еле слышно прошептал Грант.

Она подошла к окну и выглянула: машины Морриса не было. Элли обернулась к Гранту.

По громкоговорителю было слышно, как кашляет Хэммонд.

– Ах, доктор Грант. Вы уже кому-нибудь рассказали об этом?

– Нет.

– Хорошо. Это хорошо. Да. Ладно. Честно говоря, доктор Грант, есть небольшая проблема с этим островом. И вся эта заварушка АПООС абсолютно не ко времени.

– То есть? – спросил Грант.

– Ну, у нас были свои проблемы и кое-какие проволочки… Ну, скажем, на меня здесь оказывают некоторое давление, и мне бы хотелось, чтобы вы взглянули на остров, оказали мне любезность. И высказали мне ваше мнение. Я заплачу вам обычный гонорар консультанта, работающего в выходные, двадцать тысяч в день. За три дня вы получите шестьдесят тысяч. А если вы уговорите приехать доктора Сэттлер, то ее гонорар будет таким же. Элли посмотрела на Гранта. Он говорил:

– Да, мистер Хэммонд, это большие деньги, они полностью обеспечат наши экспедиции еще на два лета.

– Вот и хорошо, – мягко сказал Хэммонд. Его мысли, казалось, были уже где-то далеко. – Я хочу сделать это путешествие приятным для вас… Вот что, я посылаю за вами самолет нашей компании, он вас заберет на частном аэродроме к востоку от Шото. Вы ведь знаете, где это? Это всего в двух часах езды от вашего лагеря. Приезжайте туда завтра к пяти часам вечера, я буду ждать вас. Доставлю вас прямо на остров. Вы с доктором Сэттлер успеете к этому самолету?

– Думаю, что да.

– Прекрасно. Не берите много вещей. Паспорта вам не понадобятся.

С нетерпением жду нашей встречи. До завтра, – сказал Хэммонд и повесил трубку.

Коуэн, Суэйн и Росс

Полуденное солнце залило светом комнаты юридической конторы Коуэн, Суэйн и Росс, придавая помещению жизнерадостность, чего отнюдь не испытывал сам Дональд Дженнаро. Он говорил по телефону, глядя на своего шефа, Дэниэла Росса, который своим безучастным видом и темным костюмом в тонкую полоску напоминал ему владельца похоронного бюро.

– Понимаю, Джон, – говорил Дженнаро. – И Грант согласился приехать? Очень хорошо… да, я считаю, что это прекрасно. Поздравляю, Джон.

– Он повесил трубку и повернулся к Россу.

– Мы больше не можем доверять Хэммонду. На него оказывают слишком большое давление. Его деятельность расследует АПООС, кроме того, он отстает от графика со своим строительством в Коста-Рике, вкладчики начинают нервничать. О его проблемах ходит слишком много слухов. Слишком много рабочих гибнет у него на стройке. А теперь еще этот прокомпзит, или как его там, найденный на материке…

– А в чем там дело? – спросил Росс.

– Может быть, и ни в чем, – ответил Дженнаро. – Но Хамачи – один из главных наших вкладчиков. На прошлой неделе я получил отчет от его представителя в Сан-Хосе, столице Коста-Рики. В нем говорится, что на побережье появилась какая-то новая ящерица, которая кусает детей.

– Новая ящерица? – заморгал глазами Росс.

– Да, – ответил Дженнаро. – Мы не можем все так оставить. Мы должны срочно произвести осмотр этого острова. Я попросил Хэммонда организовать еженедельное инспектирование острова независимыми экспертами в течение трех ближайших недель.

– И что говорит Хэммонд?

– Он пытается убедить меня, что на острове все в порядке.

Утверждает, что принимает все положенные меры предосторожности.

– Но вы ему не верите, – сказал Росс.

– Нет, – подтвердил Дженнаро. – Не верю. До того как начать работать на Коуэна и Суэйна, Дональд Дженнаро занимался банковскими вкладами. Многие клиенты Коуэпа и Суэйна, занятые в высокой технологии, нуждались в инвестициях, и Дженнаро помогал им находить нужные суммы денег. Одним из первых его поручений, еще в 1982 году, было ведение дел Джона Хэммонда, которому тогда было под семьдесят, в целях объединения капиталов для того, чтобы основать компанию «Ин-Джин». Им тогда удалось набрать почти миллиард долларов, и Дженнаро вспоминал это как горячее время.

– Хэммонд, – мечтатель, – сказал он.

– Но потенциально опасный мечтатель, – добавил Росс. – Мы не должны быть замешаны во всем этом. Какова наша доля?

– Фирма работает из пяти процентов, – сказал Дженнаро.

– От всего дохода или с ограничениями?

– От всего.

Росс покачал головой:

– Нам не следовало этого делать.

– В то время это казалось выгодным, – сказал Дженнаро. – Ведь это было, черт возьми, восемь лет назад. Мы ведь брали эти деньги вместо какой-то части гонораров. И, если вы помните, план Хэммонда был в высшей степени рискованным. Хэммонд буквально пытался совершить невозможное. Никто всерьез не думал, что он добьется успеха.

– Но, судя по всему, он добился, – заключил Росс. – И тем не менее я согласен, проверка необходима. А что вы скажете об экспертах?

– Первыми будут эксперты, которых Хзммонд нанимал в качестве консультантов еще при зарождении проекта. – Дженнаро бросил на стол Росса список. – Сюда входят палеонтолог, палеоботаник и математик. Они едут туда на этот уик-энд. Я поеду с ними.

– А они скажут вам правду? – поинтересовался Росс.

– Думаю, да. Ни один из них не имеет своих интересов па острове, а Ян Малкольм, математик, с самого начала не скрывал своего отрицательного отношения к этой затее. Он был убежден, что проект неосуществим, его просто невозможно осуществить.

– А кто еще там будет?

– Некто из технического персонала: специалист по компьютерным системам. Он проверит наши компьютеры и устранит дефекты. Он должен быть там в пятницу утром.

– Прекрасно, – сказал Росс. – Вы как-нибудь готовитесь?

– Хэммонд захотел обзвонить всех сам. Думаю, что он хочет скрыть от них свои неприятности. Пытается обставить это как просто дружеское приглашение. Якобы для того, чтобы продемонстрировать свой остров.

– Хорошо, – сказал Росс. – Проследите, чтобы все это осуществилось. Держите все в своих руках. Эту ситуацию в Коста-Рике надо разрешить за неделю.

Росс встал и вышел из комнаты.

Взяв трубку радиотелефона, Дженнаро набрал номер; послышались завывающие гудки. Затем он услышал голос:

– Грант у телефона.

– Здравствуйте, доктор Грант, это Дональд Дженнаро, главный консультант «Ин-Джин». Мы разговаривали с вами несколько лет назад, не знаю, помните ли вы…

– Помню, – ответил Грант.

– Хорошо, – продолжал Дженнаро. – Я только что говорил по телефону с Джоном Хэммондом, и он сообщил мне приятную новость, что вы едете на наш остров в Коста-Рике…

– Да, – сказал Грант, – мы собираемся туда завтра.

– Я лишь хотел поблагодарить вас за то, что вы по первой просьбе пошли нам навстречу. Все в «Ин-Джин» вам благодарны. Мы пригласили Яна Малкольма, который, как и вы, был одним из первых наших консультантов. Он математик Техасского университета в Остине.

– Мне говорил об этом Джон Хэммонд, – сказал Грант.

– Ну что ж, прекрасно, – продолжал Дженнаро. – Между прочим, я тоже еду. Кстати, это животное, о котором вы говорили, про… проком… ну как его?..

– Прокомпсогнатус, – сказал Грант.

– Да. Оно находится у вас? Я имею ввиду само животное.

– Нет, – ответил Грант, – я видел только рентгеновский снимок. А сам экземпляр находится в Нью-Йорке. Мне звонила лаборантка из Колумбийского университета.

– А вы могли бы дать мне его подробное описание? – сказал Дженнаро. – Я бы постарался разыскать его для мистера Хэммонда, который очень им заинтересовался. Думаю, что вы и сами захотели бы взглянуть на это животное. Может быть, мне удастся доставить его на остров во время вашего пребывания там.

Грант сообщил Дженнаро всю известную ему информацию.

– Что ж, замечательно, доктор Грант, – произнес Дженнаро. – Наилучшие пожелания доктору Сэттлеру. С нетерпением жду нашей встречи. – И Дженнаро повесил трубку.

Планы

Утром следующего дня Элли подошла к «кабинету» Гранта в дальнем конце фургона с пухлым конвертом из плотной бумаги в руках.

– Только что получили, – сказала она, – Кто-то из ребят привез его из города. От Хэммонда.

Открыв конверт. Грант увидел бело-голубую эмблему «Ин-Джин». Внутри не было никакого сопроводительного письма, только скрепленная пачка бумаг. Вынимая ее из конверта, Грант увидел, что это какие-то чертежи. Они были даны в масштабе и все вместе образовывали довольно толстую книжку.

На титульном листе было написано:

– Что все это значит, черт возьми? – воскликнул Грант.

Едва он раскрыл книжку, как из нее выпал листок бумаги.

– Ничего не понимаю, – сказал Грант. Он быстро пролистал книжку. – Это архитектурные планы. – Он посмотрел на первую страницу:

Грант начал рассматривать чертежи. На них стояли штампы:

и

Все страницы были пронумерованы, а наверху стояла надпись:

– Это все похоже на бред, – сказал Грант.

– А может, здесь есть какой-то смысл, – ответила Элли.

На следующей странице была топографическая карта. Нанесенный на нее Isla Nublar напоминал развернутую каплю, выпуклую на севере и конусообразно суженную к югу. Остров был длиной тринадцать километров и на карте был разделен на несколько секторов.

Северный сектор был помечен «Место для гостей» и состоял из нескольких частей, обозначенных «Прибытие гостей», «Центр для гостей», «Энергетическое питание (Опреснители) Обеспечение», «Резиденция Хэммонда» и «Гостиница Сафари». Грант увидел очертания бассейна, прямоугольники теннисных кортов и круглые закорючки, обозначающие зеленые насаждения.

– Курорт как курорт, – сказала Элли. На следующих страницах были подробные чертежи зоны расселения участников сафари. Сама гостиница на вертикальной проекции выглядела несколько театрально: длинное низкое здание с какими-то пирамидами на крыше. Другим зданиям этой зоны на чертежах было уделено мало внимания.

Остальная часть острова была еще более загадочна. Насколько понял Грант, в основном это была открытая местность. Сеть дорог, туннелей, отдельные здания и длинное, узкое, явно искусственное озеро с бетонными дамбами и шлюзами. Значительная часть острова была разделена на большие неровные участки, почти совсем не разработанные. Каждый участок был помечен шифром:

– А здесь где-нибудь дан ключ к шифру? – спросил Элли.

Грант быстро перелистал бумаги, но ничего не нашел.

– Я же говорю, бред какой-то, – повторил он. Он посмотрел на неровные участки, отделенные друг от друга сетью дорог. Таких участков было всего шесть, и между их границами и дорогами были проложены забетонированные рвы. С внешней части каждого рва была ограда. Все ограды были помечены значками с изображением маленькой молнии. Грант и Элли долго не могли понять, что это означает, пока наконец не догадались, что по оградам проходит электрический ток.

– Очень странно, – произнесла Элли. – Курорт, где по ограждениям пропущен ток?

– Километры таких ограждений, – добавил Грант. – И плюс к этому рвы. А дороги, как правило, проходят между ними.

– Прямо как в зоопарке, – заметила Элли. Они вернулись к карте и стали внимательно рассматривать контурные линии. Дороги были разбросаны по острову. Главная магистраль проходила с юга на север, пересекая горный массив, расположенный в центре острова, причем один ее отрезок, казалось, буквально прорезал скалу, нависавшую над рекой. Создавалось впечатление, что все эти огороженные пространства, ограниченные рвами и изгородями с током, были созданы намеренно. Причем дороги были приподняты над общим уровнем, что давало возможность видеть, что делается за оградой.

– Знаете, – сказала Элли, – некоторые размеры здесь совершенно неожиданные. Посмотрите. Ширина этого бетонного рва десять метров. Очень похоже на военные укрепления.

– И эти здания тоже, – произнес Грант. Он заметил, что на каждом секторе острова имеется несколько построек, расположенных, как правило, в отдаленных уголках. Все они были бетонными, с толстыми стенами. На проекции сбоку они были похожи на бункеры с маленькими окошками. Совсем как огневые сооружения нацистов в старых фильмах о войне.

Их размышления прервал приглушенный звук взрыва. Грант отложил бумаги.

– За работу, – сказал он.

– Пуск!

Экран компьютера задрожал, и на нем желтым контуром появилось изображение. На этот раз вывод был верным, и Алан Грант увидел скелет, прекрасно очерченный, с длинной шеей, выгнутой назад. Без сомнения, это был детеныш велоцираптора, и, похоже, он был…

Изображение исчезло.

– Ненавижу эти компьютеры, – сказал Грант, щурясь на солнце. – Что случилось на сей раз?

– Отключился вход интегратора, – сказал один из студентов. – Подождите минутку. – И он склонился над связкой проводов, выходящих из задней панели их переносного компьютера, работающего на аккумуляторах. Компьютер был установлен на ящик из-под пива на Четвертой Горе. Рядом было устройство, которое они называли Колымагой.

Грант присел на землю и посмотрел на часы.

– Придется все делать по старинке, – сказал он, обращаясь к Элли.

– Ох, – с сожалением произнес один из студентов, услышавший эти слова.

– Дело в том, – сказал Грант, – что мне надо успеть на самолет. А я хочу обеспечить сохранность этого скелета.

Обычно если начинаешь выкапывать окаменелость, то надо довести дело до конца в один прием, иначе есть риск потерять ее. Людям, впервые попавшим в эти места, казалось, что почва здесь неподвижна, а между тем она постоянно подвергалась выветриванию и размыванию. Это происходило буквально на глазах; с утра до ночи был слышен стук камешков, скатывающихся с крошащихся склонов. Кроме того, постоянно существовала угроза ливня с ураганом, а ведь даже небольшого дождя было достаточно для того, чтобы смыть хрупкие кости динозавра. Поэтому частично выкопанный скелет был в опасности, и надо было обеспечить его сохранность до возвращения Гранта.

Обычно это делалось таким образом: над местом раскопки натягивался брезент, а по периметру его рыли канаву, чтобы сдерживать приток воды. Проблема состояла в том, чтобы определить размеры данного ископаемого, Для ее решения использовалась компьютерная акустическая томография, или КАТ. Этот метод был нововведением. Колымага выстреливала в землю мягкую свинцовую пулю, создавая ударные волны, которые компьютер считывал, и на экране появлялось изображение склона в разрезе, напоминающее рентгеновское. Этот метод они использовали с переменным успехом все лето.

Сейчас Колымага находилась в шести метрах от них. Это был большой серебряный ящик на колесах с зонтом наверху. Он был похож на тележку мороженщика, неизвестно каким образом оказавшуюся на этой выжженной земле. Обслуживали этот агрегат два юных помощника Гранта, которые заряжали его новыми свинцовыми пулями.

До сих пор программа КАТ лишь определяла размеры области раскопок, чем повышала эффективность работы команды Гранта. Но ребята, работавшие с компьютером, утверждали, что через несколько лет им удастся добиться такой детальной картины, что копать вообще не придется. Компьютер предоставит абсолютно полное трехмерное изображение костей; все это предвещало новую эру в археологии, археологию без раскопок.

Но пока до этого было далеко. А оборудование, безупречно работающее в университетской лаборатории, оказалось удивительно хрупким и неустойчивым в поле.

– Сколько еще ждать? – спросил Грант.

– Мы уже получили изображение, Алан, и неплохое. Грант посмотрел на экран. Он увидел весь скелет, обозначенный ярко-желтым цветом. Действительно, перед ним была молодая особа. Налицо были все свойства велоцираптора: единственный коготок, который у взрослого динозавра превращается в изогнутое пятнадцатисантиметровое оружие, способное раздирать добычу, у этого малыша был не больше шипа розы. Он был едва различим на экране. Вообще, велоцираптор – животное изящное, с хрупкими, как у птицы, костями и, предположительно, с интеллектом птицы.

Данный скелет вполне соответствовал норме, если не считать того, что голова и шея были выгнуты назад. Подобный шейный изгиб у ископаемых был распространенным явлением, и некоторые ученые даже выдвинули теорию, в соответствии с которой динозавры вымерли оттого, что были отравлены алкалоидами, выделяемыми растениями. Считалось, что выгнутая шея свидетельствовала о предсмертной агонии. Грант положил конец этим домыслам, доказав, что у многих видов птиц и рептилий после смерти происходило сокращение задних швейных связок, следствием чего и являлось характерное отбрасывание головы назад. И это было связано не с причиной смерти, а с процессом высыхания скелета под воздействием солнца.

Грант заметил, что скелет был еще и перекошен вбок так, что правая нога была приподнята относительно спинного хребта.

– Он кажется несколько деформированным, – сказал один из студентов. – Но, по-моему, причина не в компьютере.

– Нет, – ответил Грант. – Это время. Миллионы и миллионы лет.

Грант знал, что большинству людей трудно себе представить время с точки зрения геологии. Человеческая жизнь измеряется в совершенно другой временной шкале. Яблоко в месте среза становится коричневым за несколько минут. Серебро темнеет за несколько дней. Кучка компоста перегнивает за один сезон. Ребенок вырастает за десять лет. Ни одно из этих явлений обычной жизни не готовит человека к восприятию периода в восемьдесят миллионов лет – отрезка времени, которое прошло с тех пор, как оборвалась жизнь этого маленького животного.

На своих лекциях Грант пытался прибегнуть к различным сравнениям. Если, например, представить человеческую жизнь как один день, то все равно восемьдесят миллионов лет будут равны 3652 годам, и это будет больше, чем возраст пирамид. Да, давно же умер этот велоцираптор.

– Не очень-то он страшен на вид, – сказал один из ребят.

– Он и не был страшным, – ответил Грант. – По крайней мере, пока был маленьким.

Возможно, этот малыш питался мертвечиной, обгладывая кости животных, убитых взрослыми, в то время как те, наевшись досыта, лежали, греясь на солнце. Плотоядные за один прием могли поглощать пищу весом до двадцати пяти процентов от собственного веса, поэтому естественно, что после еды они делались сонливыми. А малыши, что-то вереща, пробирались между большими телами взрослых, снисходительно поглядывающих на них сквозь дремоту, и время от времени откусывали по кусочку от мертвых животных. Должно быть, эти малыши были смышлеными зверюшками.

Совсем другое дело – взрослые. Пожалуй, велоцирапторы самые свирепые из всех динозавров, когда-либо существовавших. Несмотря на свой небольшой рост – они весили около девяноста килограммов, а размером были с леопарда, – велоцирапторы были быстрыми, умными и очень жестокими. Они легко справлялись с противником, орудуя своими острыми зубами, мощными когтистыми передними лапами и задними ногами с единственным, но обладающим разрушительной силой когтем.

Велоцирапторы охотились группами, и Грант представлял себе, как дюжина этих животных неслась на бешеной скорости, преследуя динозавра гораздо крупнее их; как они вспрыгивали ему на спину, раздирая его шею и вонзаясь когтями между ребрами и в живот. Да, это было зрелище…

– У нас очень мало времени, – слова Элли вернули его к действительности.

Грант дал указания по поводу рытья канавы. Судя по изображению на компьютере, область залегания скелета была относительно ограниченной, поэтому будет достаточно вырыть канаву вокруг площадки в два квадратных метра. Элли между тем устанавливала над склоном брезентовый навес. Грант присоединился к ней и забил в землю последние колья.

– А как умер этот малыш? – спросил один из ребят.

– Вряд ли мы это сможем узнать, – ответил Грант. – Детская смертность среди диких животных высока. В парках Африки среди некоторых плотоядных она достигает семидесяти процентов. Он мог умереть от чего угодно: от болезни, от того, что отстал от стада, да мало ли от чего. Даже от нападения взрослого велоцираптора. Нам известно, что эти животные охотились группами, но мы ничего не знаем об их поведении в стаде.

Студенты, кивая, слушали. Все они изучали поведение животных и знали, что когда, например, вожаком львиной стаи становится новый самец, первым делом он убивает всех львят. Причина этого, видимо, лежит на генетическом уровне: самец желает как можно шире насадить собственные гены и, убив львят, он вызывает у львиц течку и оплодотворяет самок, принося им новую беременность. Этим он также лишает их возможности тратить время на воспитание потомства другого самца.

Возможно, в охотничьей стае велоцирапторов также существовал закон господства одного самца. «Как мало мы знаем о динозаврах, – подумал Грант, – Несмотря на сто пятьдесят лет исследований и раскопок по всему миру, мы не знаем почти ничего о том, какими же были динозавры на самом деле».

– Нам нужно ехать, – сказала Элли, – если мы, конечно, хотим быть в Шото в пять.

Хэммонд

Секретарь Дженнаро возилась с новым чемоданом, с которого еще не были сняты бирки.

– Знаете, мистер Дженнаро, – строго сказала она, – вы забыли упаковать чемодан, и это наводит меня на мысль, что вы не очень-то хотите ехать.

– Может, вы и правы, – ответил Дженнаро, – ведь меня не будет на дне рождения дочери. В субботу – день рождения Аманды и Элизабет пригласила двадцать четырехлетних крикунов, клоуна Кэппи и фокусника. Новость о том, что Дженнаро уезжает, не обрадовала ее, как, впрочем, и Аманду.

– Ну что ж, я сделала все, что можно было сделать за такое короткое время, – сказала секретарь. – Положила кроссовки вашего размера, шорты и рабушки хаки, несессер. Пару джинсов и ветровку на случай похолодания. Машина ждет вас внизу. Если хотите успеть на этот рейс, вы должны выехать прямо сейчас.

Она вышла. Дженнаро пошел по коридору, на ходу отрывая ярлыки с чемодана. Когда он проходил мимо стеклянных стен конференц-зала, увидевший его Дэн Росс встал из-за стола и вышел к нему.

– Удачной поездки, – сказал Росс. – Я хочу иметь полную ясность в одном: насколько плохи наши дела на самом деле, Дональд. Но если на этом острове серьезные проблемы, сжигай корабли.

– О Боже, Дэн… Ведь речь идет о крупных вложениях.

– Никаких колебаний. Не думай об этом. Просто сделай, как я говорю. Ты меня понял? Дженнаро кивнул.

– Понял, – произнес он. – Но Хэммонд…

– К черту Хэммонда, – отрезал Росс.

– Мой мальчик, мой мальчик, – услышал он знакомый скрипучий голос, – как ты поживаешь, мой мальчик?

– Очень хорошо, сэр, – ответил Дженнаро. Он откинулся на спинку мягкого кожаного кресла реактивного самолета «Гольфстрим 2», летевшего на восток, в сторону Скалистых гор.

– Ты совсем мне не звонишь, – укоризненно сказал Хэммонд. – А я скучал по тебе, Дональд. Как твоя прелестная жена?

– Хорошо. У Элизабет все прекрасно. У нас теперь есть дочь.

– Чудесно, чудесно. Дети, это такое счастье. Твоя дочь была бы в восторге от нашего нового парка в Коста-Рике.

Дженнаро успел забыть, каким коротышкой был Хэммонд: сидя в кресле, он не доставал ногами до пола; во время разговора он ими болтал. Было в нем что-то детское, хотя сейчас ему было… сколько? Семьдесят пять? Семьдесят шесть? Что-то около того. Он постарел с того момента, когда Дженнаро видел его в последний раз, но ведь это было пять лет назад.

Хэммонд был ярким человеком, прирожденным шоуменом. Дженнаро помнил, что в 1983 году у него был слон, которого он повсюду возил с собой в небольшой клетке. Слон был ростом около двадцати трех сантиметров, все в нем соответствовало норме, кроме недоразвитых бивней.

Хэммонд брал его с собой на все эти переговоры по сбору денег в свой Фонд. Как правило, Дженнаро вносил в комнату клетку, покрытую небольшим одеялом, как заварочный чайник с чехлом, и Хэммонд произносил свою обычную речь о перспективах развития так называемой «биологической потребительской продукции». Затем в самый патетический момент речи он срывал одеяло с клетки, и слон представал перед глазами собравшихся. И тут Хэммонд просил денег.

Этот слон всегда вызывал всеобщий восторг; его крошечное тело, чуть больше кошачьего, предвещало невиданные чудеса, которых можно было ждать от лаборатории Нормана Атертона, генетика из Стэнфорда, партнера Хэммонда в его новом предприятии.

Но, демонстрируя своего слова, Хэммонд много недоговаривал. Например, Хэммонд основывал фирму, связанную исследованиями в области биотехнологии, но этот маленький слон отнюдь не был достижением генной инженерии. Атертон попросту взял эмбрион карликового слона и вырастил его в искусственной среде при гормональном вмешательстве. Само по себе это уже было большим достижением, но оно не имело ничего общего с тем, о чем вещал Хэммонд.

Не говоря уже о том, что Атертону не удалось повторить это чудо, хотя он и пытался: ведь каждый, кто видел этого миниатюрного слона, хотел заполучить такого же. Кроме того, слон был склонен к простуде, особенно зимой. Стоило кому-нибудь, находящемуся поблизости от клетки чихнуть, как Хэммонда охватывал ужас. А иногда слон протискивал свои бивни между прутьями клетки и раздраженно пыхтел, пытаясь выйти на волю. Хэммонд пребывал в постоянной тревоге: как бы слон не умер раньше, чем Атертон сумеет вырастить ему замену.

Хэммонд также скрыл от предполагаемых вкладчиков тот факт, что поведение слона значительно изменилось в процессе миниатюризации. Это маленькое создание, хотя и выглядело как слон, вело себя как злобный грызун, быстрый в движении и коварный. Хэммонд предупреждал окружающих, чтобы те не гладили слона, поскольку тот мог укусить.

И хотя Хэммонд уверенно говорил о том, что ежегодный доход к 1993 году достигнет семи миллиардов долларов, его проект был абсолютно спекулятивным. У Хэммонда были воображение и энтузиазм, но все это не давало уверенности в том, что его планы осуществимы. Особенно после того, как выяснилось, что Норман Атертон, мозговой центр плана, неизлечимо болен раком. Об этом Хэммонд также не упоминал публично.

И все-таки с помощью Дженнаро Хэммонду удалось набрать нужную сумму. За период с сентября 1983 года по ноябрь 1985-го Джон Альфред Хэммонд и его «Толстокожий Портфель» набрали восемьсот семьдесят миллионов долларов, которые и должны были лечь в основу задуманной им фирмы «Интернэшинл джинетик текнолоджиз». Они бы набрали еще больше, если бы Хэммонд не настаивал на полной секретности и не заявлял о том, что доход с этого предприятия можно будет получать не раньше, чем через пять лет. Это отпугнуло многих вкладчиков. В результате им пришлось иметь дело в основном с японскими консорциумами. Японцы были единственными инвесторами, имеющими терпение.

Сидя в кожаном кресле самолета, Дженнаро думал о том, какой же изворотливый тип этот Хэммонд. Сейчас старик не желал замечать того, что юридическая фирма Дженнаро буквально навязала ему эту поездку. Напротив, Хэммонд держал себя так, будто цель ее была чисто развлекательной.

– Какая жалость, что ты не взял свою семью, Дональд, – сказал он.

Дженнаро пожал плечами:

– У моей дочери день рождения. Мы пригласили двадцать ребятишек.

Должен быть и торт, и клоун. Все, что положено.

– Да, я понимаю, – ответил Хэммонд. – Дети относятся к этому серьезно.

– А кстати. Парк готов для гостей7 – поинтересовался Дженнаро.

– Ну, формально не совсем, – ответил Хэммонд. – Но отель уже готов, так что есть где остановиться…

– А животные?

– Ну, конечно, все животные на своих местах.

– Насколько я помню, сначала предполагалось, что будет двенадцать… – начал Дженнаро.

– О, мы значительно превысили эти цифры. Сейчас у нас двести тридцать восемь животных, Дональд.

– Двести тридцать восемь?

Старик захихикал, довольный реакцией Дженнаро:

– Ты даже не можешь вообразить. У нас их стада.

– Двести тридцать восемь… А сколько видов?

– Пятнадцать различных видов, Дональд.

– Невероятно, – произнес Дженнаро. – Это потрясающе. А как дела со всем остальным, что вы задумывали? Оборудование? Компьютеры?

– Все, все есть, – ответил Хэммонд. – Все на этом острове на самом высоком уровне. Да ты и сам увидишь, Дональд. Там все просто чудесно. Вот почему эта ваша… озабоченность… так неуместна. С этим островом нет никаких проблем.

– Тогда не должно быть проблем и с инспектированием, – сказал Дженнаро.

– Их и не будет, – ответил Хэммонд. – Но это нас задержит. Все остановится из-за вашего официального визита…

– Вы и без нас отставали от плана. Вы отложили открытие.

– Ах, это. – Хэммонд теребил концы красного шелкового платка, торчащие из нагрудного кармана его куртки. – Этого не могло не произойти. Не могло.

– Почему? – спросил Дженнаро.

– Ну что ж, Дональд, – начал Хэммонд, – чтобы это объяснить, нужно вернуться к первоначальной концепции нашего предприятия. Он был задуман как самый современный в мире парк для развлечений и отдыха, сочетающий новейшие достижения электроники и биологии. Я не говорю о трюках. Трюки существуют везде. Они есть и на Кони-Айленде. И сейчас везде есть аттракционы с использованием мультипликации, электроники, световых эффектов: дом с привидениями, логово пиратов, Дикий Запад, землетрясение… Ну а мы решили создать биологические аттракционы. Живые аттракционы. Аттракционы настолько потрясающие, что они захватят воображение всего мира.

Дженнаро не смог сдержать улыбки. Он уже не раз слышал эту речь, слово в слово обращенную к вкладчикам много лет назад.

– И мы не должны забывать, что главной целью нашего проекта в Коста-Рике являются прибыли, – заявил Хэммонд, глядя в иллюминатор, – огромные прибыли.

– Я помню, – сказал Дженнаро.

– А секрет того, как делать деньги на Парке, – продолжал Хэммонд, – очень прост – сократить расходы на персонал. На тех, кто занимается едой, на продавцов билетов, на всех этих уборщиков, ремонтников. Наш Парк должно обслуживать минимальное число людей. Поэтому основная часть денег вложена в компьютеры: мы автоматизировали все, что только можно.

– Я помню…

– Но реальность такова, – сказал Хэммонд, – что, когда вы одновременно занимаетесь всеми животными и всеми компьютерами, не избежать неожиданностей. Кому-нибудь удавалось наладить работу огромной компьютерной сети по плану? Я таких не знаю.

– Значит, все это обычные задержки, связанные с началом работы?

– Именно, – подтвердил Хэммонд, – обычные задержки.

– Я слышал, что во время строительства были несчастные случаи, – сказал Дженнаро. – Погибли несколько рабочих…

– Да, было несколько несчастных случаев, – согласился Хэммонд. – Со смертельным исходом – три. Двое рабочих погибли во время прокладки дороги через скалу. А третий попал под бульдозер в январе. Но за последние месяцы у нас не было ни одного несчастного случая. – Старик положил руку на плечо Дженнаро. – Поверь мне, Дональд, – сказал он, – все на острове идет по плану. И все у нас там прекрасно.

Послышался щелчок радио. Прозвучал голос пилота:

Шото

Грант и Элли стояли у «джипа» посреди выжженной солнцем равнины, ожидая приземления самолета. Вдали чернели горы. Полуденный ветер гнал пыль и сухие листья перекати-поля по растрескавшемуся бетону аэродрома.

– До чего ж противно прислуживать этим толстосумам, – проворчал Грант.

– Без этого не обойтись, – пожала плечами Элли.

Многие науки, такие, как физика и химия, финансировало государство, но палеонтология по-прежнему оставалась в сильной зависимости от частной финансовой поддержки. Хотя этот костариканский остров сам по себе вызывал любопытство Гранта, он согласился на эту поездку по другой причине: он не мог отказать Джону Хэммонду. Это была оборотная сторона покровительства, и так было всегда.

Небольшой, сияющий глянцем самолет марки «Груммен», сделав круг над полем, сел и покатился в их сторону. Элли надела на плечо дорожную сумку. Самолет остановился, распахнулась дверь, открытая стюардессой в голубой униформе.

Грант был удивлен, что внутри самолета, несмотря на роскошную обстановку, было так тесно. Ему пришлось пригнуться для того, чтобы подойти и пожать руку Хэммонду.

– Доктор Грант и доктор Сэттлер, – сказал Хэммонд, – очень рад вас видеть. Позвольте представить вам моего коллегу, Дональда Дженнаро.

Дженнаро оказался коренастым, крепким мужчиной лет тридцати пяти в костюме от Армани и в очках в металлической оправе. Гранту он сразу же не понравился. Они обменялись рукопожатиями. Пожимая руку Элли, Дженнаро удивленно произнес:

– А вы, оказывается, женщина.

– Такое иногда случается, – ответила Элли, а Грант подумал: «Ей он тоже не понравился». Хэммонд повернулся к Дженнаро:

– Вы, конечно, знаете, чем занимаются доктор Грант и доктор Сэттлер. Они палеонтологи. Они выкапывают динозавров. – И он захохотал, видимо, найдя в этом что-то смешное.

– Прошу вас занять свои места, – сказала стюардесса, закрывая дверь.

Самолет сразу же тронулся с места.

– Вы должны нас извинить за всю эту суматоху, – сказал Хэммонд, – Дональду очень важно, чтобы мы скорее оказались там.

Пилот сообщил, что через четыре часа они будут в Далласе, где самолет дозаправится, а оттуда они полетят прямо в Коста-Рику, куда прибудут к утру.

– А сколько времени мы пробудем в Коста-Рике? – спросил Грант.

– Это зависит от многих обстоятельств, – ответил Дженнаро, – нам надо кое-что выяснить.

– Клянусь, – сказал Хэммонд, – мы пробудем там не больше сорока восьми часов. Грант пристегнул ремень.

– Этот ваш остров, на который мы направляемся, – я ничего раньше о нем не слышал. Это что, какая-то тайна?

– В некотором роде, – ответил Хэммонд. – Мы очень, очень старались, чтобы никто о нем не узнал до того дня, когда мы наконец откроем его и он предстанет перед удивленной и восхищенной публикой.

Выгодная цель

Корпорация «Биосин» в Купертино, штат Калифорния, никогда еще не созывала экстренного совещания совета директоров. А сейчас в конференц-зале сидели десять директоров, раздраженных и проявляющих нетерпение. Было восемь часов вечера. Сначала они переговаривались между собой, но разговоры постепенно затихли. Слышался лишь шелест бумаг. Все напряженно поглядывали на часы.

– Чего мы ждем? – спросил один из них.

– Мы ждем еще одного человека, – сказал Льюис, Доджсон, – нам нужен еще один.

Он посмотрел на часы. В офисе Рона Мейера сказали, что он вылетел из Сан-Диего шестичасовым самолетом. Ему пора бы быть здесь, даже с учетом времени на дорогу из аэропорта.

– Нужен кворум? – спросил еще один из директоров.

– Да, – ответил Доджсон. – Нам нужен еще один. Это утихомирило всех еще на какое-то время. Необходимость кворума означала, что им предстоит принять какое-то важное решение. И, черт возьми, они его примут, хотя Доджсон предпочел бы обойтись без этого совещания. Но Стейнгратен, глава «Биосина», был непреклонен.

– Ты должен получить их согласие на это. Лью, – сказал он.

Говоря о Льюисе Доджсоне, все сходилось во мнении, что он самый напористый генетик из своего поколения или самый безрассудный. В свои тридцать четыре года это был лысеющий человек с лицом хищной птицы, в котором чувствовалась воля. Некогда Джон Хопкинс исключил его из аспирантуры за то, что Доджсон собирался применять генную терапию на людях, не проведя предварительной должной апробации. Позже, нанятый компанией «Биосин», он проводил в Чили испытания спорной вакцины против бешенства. Сейчас Доджсон возглавлял отдел развития перспективной продукции в «Биосине», который должен был заниматься «встречными разработками», то есть изучением устройства и принципов работы продукции конкурирующих фирм, и на базе этого созданием собственного варианта. Фактически отдел существовал за счет промышленного шпионажа, большая часть которого была направлена против компании «Ин-Джин».

В восьмидесятые годы лишь у нескольких компаний, занимающихся разработкой генной инженерии, появились вопросы типа «Каков биологический эквивалент плеера „Сони“?» Эти компании не интересовали ни лекарства, ни здравоохранение, полем их деятельности были развлечения, спорт, отдых, косметика и домашние животные. В девяностые годы ощутимая потребность в «биологической потребительской продукции» была уже высока, И «Ин-Джин», и «Биосин» были заняты в этой области.

«Биосин» уже достигла некоторого успеха, создав по заказу Департамента по рыболовству и развлечениям штата Айдахо вид новой, светлой форели. Такая форель была заметнее в реке, и считалось, что это шаг вперед в развитии рыболовства. (По крайней мере сократилось число жалоб в Департамент в связи с отсутствием в реках форели.) А то, что эта форель зачастую не выдерживала яркого солнца и что ее мясо было рыхлым и безвкусным, не обсуждалось. «Биосин» продолжал работу над ней и…

Открылась дверь и появился Рон Мейер. Войдя в комнату, он быстро сел на свое место. Теперь у Доджсона был кворум. Он встал.

– Джентльмены, – обратился он к присутствующим, – мы сегодня собрались здесь, чтобы обсудить, как говорят военные, выгодную цель – «Ин-Джин».

Доджсон кратко изложил предысторию. Появление «Ин-Джин» в 1983 году при помощи японских вкладчиков. Приобретение трех суперкомпьютеров «Крей Экс-эм-пи». Приобретение Isla Nublar в Коста-Рике. Запасы янтаря. Необычные дары зоопаркам по всему миру, начиная от Нью-Йорского зоологического общества, кончая Рантхапурским парком диких животных в Индии.

– И несмотря на всю эту информацию, – сказал Доджсон, – мы до сих пор не знали, каковы истинные цели «Ин-Джин». Создавалось впечатление, что они занимаются животными; на них работали ученые, представляющие науки, связанные с прошлым: палеобиологи, филогенетики по ДНК и так далее.

Затем в 1987 году они купили никому не известную компанию из Нэшвила, штат Теннесси, «Пористые пластмассы». Эта агропромышленная компания незадолго до этого запатентовала новый вид пластика, обладающего свойствами скорлупы птичьего яйца. Придав ему форму яйца, в нем можно вырастить зародыш птенца. Начиная со следующего года все производство этого пористого пластика оказалось в руках «Ин-Джин».

– Доктор Доджсон, все это, конечно, очень интересно…

– В это же время, – продолжал Доджсон, – на Isla Nublar началось строительство. Там проводились огромные земляные работы; в частности, в центре острова было вырыто неглубокое озеро длиной в три километра. Была пущена весьма достоверная информация о том, что там строится курорт, но на самом деле «Ин-Джин» построила на острове огромный частный зоопарк.

Один из директоров подался вперед и произнес:

– И что из этого, доктор Доджсон?

– Это не обычный зоопарк, – проговорил Доджсон, – такого зоопарка нет нигде в мире. Похоже, что «Ин-Джин» создала нечто совершенно необычное. Им удалось клонировать[5] вымерших животных.

– Что это за животные?

– Животные, которые выводятся из яйца и которым в зоопарке требуется большое пространство.

– Что это за животные?

– Динозавры, – ответил Доджсон. – Они клонируют динозавров.

Последовавшее всеобщее оцепенение, по мнению Доджсона, было абсолютно неуместно. Косность этих денежных мешков всегда раздражала его: они вкладывали деньги в науку, ничего не зная о ее возможностях.

А ведь не так давно, в 1982 году, в научной литературе уже была дискуссия о клонировании динозавров. С каждым годом работа с ДНК открывала что-то новое. Уже в восьмидесятые годы был извлечен генетический материал из египетских мумий, из шкуры квагги, африканского животного, похожего на зебру, вымершего около столетия назад. К 1985 году казалось возможным восстановить ДНК этой лошади и вырастить новое животное. В таком случае это было бы первым животным, вызванным из прошлого благодаря одному лишь воссозданию ДНК. Но если возможно это, то почему невозможно и другое? Например, воссоздать мастодонта? Саблезубого тигра? Дронта?

Или даже динозавра?

Правда, еще нигде на Земле не была обнаружена ДНК динозавра. Но если перемолоть большое количество костей динозавров, то, возможно, и удалось бы извлечь фрагменты ДНК. Раньше считалось, что процесс окаменения уничтожает всю ДНК. Но сейчас это мнение признано неверным. Если восстановить достаточное количество фрагментов ДНК, то появится возможность клонировать живого динозавра.

Тогда, в 1982 году, техническая сторона этого казалась неразрешимой. Но для теоретических изысканий не было никаких препятствий. Они были сложны, дорогостоящи и не давали гарантий в успехе. Но все-таки при определенных усилиях он был возможен.

И, судя по всему, «Ин-Джин» решила попробовать.

– И вот что они сделали, – сказал Доджсон, – они создали величайший туристический аттракцион за всю историю мира. Вам известно, как популярны зоопарки. В прошлом году число американцев, посетивших зоопарки, значительно превысило число побывавших на всех играх профессионального бейсбола и футбола, вместе взятых. И японцы любят зоопарки: в Японии сейчас пятьдесят зоопарков, а еще больше строится. А что касается этого зоопарка, то «Ин-Джин» может запросить любую плату. Две тысячи долларов в день, десять тысяч в день… И, кроме того, не надо забывать о коммерции. Фотоальбомы, майки, видеоигры, кепки, мягкие игрушки, книжки с комиксами и, конечно, домашние животные.

– Домашние животные?

– Конечно. Если «Ин-Джин» может создать динозавра в натуральную величину, то они смогут создать и карликовых динозавров, чтобы все желающие могли держать их у себя дома. Какому ребенку не захочется иметь маленького динозавра? Быть хозяином маленького патентованного животного? «Ин-Джин» будет продавать их миллионами. И «Ин-Джин» уж постарается сделать их такими, чтобы они могли есть пищу, только изготовленную «Ин-Джин».

– О Боже, – произнес кто-то.

– Именно, – сказал Доджсон. – Этот зоопарк станет центром небывалого предприятия.

– Вы сказали, что эти динозавры будут патентованными?

– Да. Сейчас можно патентовать генетически созданных животных.

Верховный суд принял это решение в 1987 году. У «Ин-Джин» будут свои динозавры, и больше никто законно не сможет их производить.

– А что мешает нам создать наших собственных динозавров? – раздался вопрос.

– Ничего, кроме того, что они опередили нас на пять лет. Догнать их до конца века почти невозможно. Выдержав паузу, Доджсон добавил:

– Конечно, если бы мы могли заполучить несколько образцов их динозавров, мы бы изучили их и создали свои собственные, с соответствующими модификациями в ДНК, позволяющими обойти их патент.

– Мы можем получить экземпляры их динозавров? Последовала пауза.

Затем Доджсон ответил:

– Думаю, что да.

Кто-то, прочистив горло, спросил:

– А это не будет незаконно…

– Нет-нет, – быстро ответил Доджсон. – Ничего незаконного. Речь идет о законном источнике их ДНК. Недовольный сотрудник или какая-нибудь шваль, от которой избавились, что-то в этом роде.

– У вас есть законный источник, доктор Доджсон?

– Да, – ответил Доджсон. – Но, к сожалению, у нас мало времени.

Дело в том, что «Ин-Джин» переживает сейчас небольшой кризис, и мой источник должен будет действовать в течение ближайших двадцати четырех часов.

В комнате повисла напряженная тишина. Присутствующие смотрели то на секретаршу, стенографирующую совещание, то на магнитофон на столе напротив нее.

– Нет необходимости в принятии формального решения, – сказал Доджсон, – мне только нужно знать, одобрите ли вы мои действия…

Присутствующие медленно закивали.

Никто не произнес ни слова. В протокол ничего не пошло. Они просто молча кивали.

– Спасибо за то, что приехали, джентльмены, – сказал Доджсон. – Я вас понял.

Аэропорт

Льюис Доджсон вошел в здание аэропорта Сан-Франциско и быстро огляделся. Человек, с которым у него была назначена встреча, был уже там и ждал его у стойки. Доджсон присел рядом, поставил кейс на пол между ними.

– Опаздываешь парень, – произнес человек. Взглянув на соломенную шляпу Доджсона, он засмеялся:

– Это что, маскировка?

– На всякий случай, – подавив раздражение, ответил Доджсон. В течение шести месяцев Доджсон терпеливо обрабатывал этого человека, а тот с каждой встречей вел себя все более заносчиво и нагло. Но выхода у Доджсона не было: слишком велика была ставка, и они оба об этом знали.

ДНК, созданная методом биоинженерии, если оценивать по весу – самое дорогое вещество в мире. Одна микроскопическая бактерия, которую не разглядеть невооруженным глазом, содержит гены фермента сердечного приступа, стрептокиназы или «антифриза», который предохраняет зерновые культуры от замерзания; и знающий в этом полк покупатель не пожалеет за такую бактерию и пяти миллиардов долларов.

Это и породило еще одну сторону промышленного шпионажа, новую и весьма своеобразную. А Доджсон в этом деле был большим специалистом. В 1987 году, например, он уговорил одну женщину-генетика, считавшую себя недооцененной в компании «Сетус», перейти к ним в «Биосин», прихватив с собой пять штаммов выработанной там бактерии. Эта женщина попросту нанесла по капле на ногти одной руки и вышла из здания компании.

Но с «Ин-Джин» все было сложнее. Доджсону нужны были уже не бактериальная ДНК; он хотел получить замороженные эмбрионы, охрана которых, как он знал, осуществлялась самым тщательным образом. Чтобы получить их, ему нужен был сотрудник компании, имеющий доступ к эмбрионам, который бы пожелал их выкрасть, преодолев все препоны. Найти такого человека было нелегко.

И все-таки в январе Доджсону удалось выявить подходящего сотрудника «Ин-Джин». Хотя этот человек не имел непосредственного доступа к генетическому материалу, Доджсон не упускал его из виду и встречался с ним раз в месяц в баре «У Карлоса и Чарли» в Силиконовой Долине, снабжая его небольшими суммами. И сейчас наступил тот момент, которого Доджсон так долго ждал: «Ин-Джин» приглашала на свой остров консультантов и подрядчиков, а это означало, что можно будет получить доступ к эмбрионам.

– Ближе к делу, – сказал человек. – У меня десять минут до вылета.

– Вы хотите, чтобы я напомнил вам порядок ваших действий? – спросил Доджсон.

– К черту мои действия, мистер Доджсон, – ответил человек, – Покажите мне эти вонючие деньги.

Доджсон отстегнул замки кейса и приоткрыл его. Человек скользнул взглядом по содержимому:

– Это все?

– Здесь половина. Семьсот пятьдесят тысяч долларов.

– Ну что же, прекрасно. – Человек отвернулся и допил свой кофе. – Нормально, мистер Доджсон. Доджсон быстро закрыл кейс.

– Надеюсь, вы помните, что это за все пятнадцать экземпляров.

– Помню. Пятнадцать замороженных эмбрионов. А как я их буду переправлять?

Доджсон протянул ему аэрозольный баллон с пенкой для бритья «Жиллетт».

– В нем?

– Да.

– А если мой багаж проверят? Доджсон пожал плечами:

– Надавите на клапан.

Человек нажал, и на руке его появилась белая пенка.

– Неплохо. – Он вытер руку о край тарелки. – Неплохо.

– Просто этот баллон немного тяжелее обычного. Техники Доджсона монтировали его двое суток без перерыва. Доджсон быстро показал, как с ним обращаться.

– Сколько в нем охлаждающего газа?

– Хватит на тридцать шесть часов. К этому времени эмбрионы должны быть в Сан-Хосе.

– А это уж забота вашего парня на катере, – сказал человек. – Лучше позаботьтесь о том, чтобы у него на борту оказался переносной холодильник.

– Обязательно, – ответил Доджсон.

– Вернемся к нашим условиям…

– Все остается в силе, – сказал Доджсон. – Пятьдесят тысяч за доставку каждого эмбриона. А если они окажутся жизнеспособными, то еще по пятьдесят за каждого.

– Отлично. Только чтобы катер обязательно ждал в пятницу вечером у восточного порта острова. Не у северного, куда причаливают большие транспортные суда, а у восточного порта. Это такой маленький вспомогательный причал. Вы поняли?

– Понял, – сказал Доджсон. – Когда вы вернетесь в Сан-Хосе?

– Наверное, в воскресенье. – Человек отошел от стойки.

Доджсон вдруг почувствовал беспокойство:

– А вы точно знаете, что будете делать с…

– Знаю, – ответил человек, – можете быть спокойны, знаю.

– Кроме того, – сказал Доджсон, – мы полагаем, что остров поддерживает постоянную радиосвязь с дирекцией корпорации «Ин-Джин» в Калифорнии, и поэтому…

– Послушайте, я все знаю, – перебил его человек. – Успокойтесь и готовьте деньги. Я хочу получить всю сумму наличными утром в воскресенье в аэропорту Сан-Хосе.

– Я буду ждать вас, – сказал Доджсон. – Можете не волноваться.

Малкольм

В Далласе незадолго до полуночи в самолет вошел высокий худой лысоватый человек, одетый во все черное: черную рубашку, брюки, черные носки и ботинки.

– О, Доктор Малкольм, – произнес Хэммонд, изобразив на лице улыбку.

– Привет, Джон, – усмехнулся Малкольм в ответ. – Да, боюсь, что твой вечный противник опять с тобой.

Со словами: «Ян Малкольм, математик, здравствуйте» он быстро пожал всем руки. Гранту показалось, что поездка, прежде всего, забавляет Малкольма, и он поразился этому.

Конечно же, имя Малкольма было известно Гранту. Ян Малкольм был самым известным из плеяды молодых математиков, которые открыто заявили о том, что их интересует «истинное устройство мира». Эти ученые порвали с традицией, поддерживаемой их отстраненными от жизни собратьями по науке в нескольких важнейших направлениях. Во-первых, они постоянно использовали компьютеры, к чему следовавшие традиции математики относились неодобрительно. Во-вторых, они работали в основном только с нелинейными уравнениями в недавно появившейся области математики под названием «теория хаоса». И в-третьих, они старались оперировать явлениями, реально существующими в мире. И наконец, чтобы подчеркнуть свой выход из мира академизма, их одежда и манера говорить отличались тем, что один из математиков старшего поколения назвал «прискорбным избытком индивидуальности». Иначе говоря, они зачастую вели себя как «звезды» рока.

Малкольм сел в одно из кресел. Стюардесса предложила ему что-нибудь выпить, и он попросил:

– Диетическую колу.

В открытую дверь тянуло влажным воздухом Далласа.

– Не жарковато ли вам в черном? – обратилась к нему Элли.

– Вы очень хорошенькая, доктор Сэттлер, – последовал ответ. – Я готов целый день любоваться вашими ножками. Но при этом должен вам сказать, что вы не правы: черный цвет как нельзя лучше годится для жары. Вспомните об излучении абсолютно черного тела, черный – наилучший цвет для жары. Эффективное излучение. В любом случае, я ношу только два цвета: черный и серый.

Элли смотрела на него, широко открыв рот.

– Эти цвета годятся на все случаи жизни, – продолжал Малкольм, – и они хорошо сочетаются друг с другом, поэтому не страшно по ошибке надеть серые носки с черными брюками.

– Но вам не кажется скучным носить только два цвета?

– Абсолютно нет. Я считаю, что это освобождает. Я полагаю, что моя жизнь имеет определенную ценность, и не хочу терять времени на мысли о туалетах, – сказал Малкольм. – Я не хочу думать о том, что я надену утром. Если честно, что может быть скучнее моды? Разве только профессиональный спорт. Взрослые мужчины, ударяющие по маленьким мячикам, в то время как остальная часть человечества платит деньги за то, чтобы им похлопать. Но в целом моду я считаю гораздо зануднее спорта.

– Доктор Малкольм, – пояснил Хэммонд, – человек твердых принципов.

– И немного не в себе, – бодро добавил Малкольм. – Но вы должны признать, что мы затронули нетривиальную тему. Мы живем в мире ужасных данностей. Это данность, что вы ведете себя именно так, что вас волнует именно это. Никто не думает о данностях. Неудивительно ли это? В обществе информации никто не думает. Мы хотели избавиться от бумаги, а получилось, что мы избавились от мысли.

Хэммонд, подняв руки, повернулся к Дженнаро:

– Это вы его пригласили.

– Что очень кстати для вас, – сказал Малкольм. – Потому что у вас, похоже, серьезные проблемы.

– У нас нет проблем, – быстро ответил Хэммонд.

– Я всегда говорил, что этот остров неперспективен, – продолжал Малкольм. – Я предсказывал это с самого начала. – Он потянулся за своим портфелем из кожи. – И сейчас, я полагаю, вы все знаете, каков будет неизбежный результат. Вам придется все это прикрыть.

– Прикрыть! – В гневе Хэммонд встал. – Ну это просто смешно!

На этот взрыв Хэммонда Малкольм лишь пожал плечами.

– Я привез копии моего отчета, – сказал он. – Можете на них взглянуть. Это отчет о консультации, которую я проводил для «Ин-Джин». Вычисления тут сложноваты, но я могу помочь вас с ними разобраться. Вы что, уходите?

– Мне нужно сделать несколько звонков, – сказал Хэммонд и вышел в соседнее помещение.

– Ну что ж, лететь нам долго, – сказал Малкольм, – по крайней мере, мой отчет вас хоть как-то займет.

Самолет летел, пронзая темноту ночи.

Грант знал, что у Малкольма были недоброжелатели, и он понимал теперь, почему многие находили его стиль слишком колючим, а его приложение теории хаоса слишком легковесным. Грант листал отчет, глядя на уравнения.

– Из вашего отчета вытекает, что остров обречен на неудачу? – послышался голос Дженнаро.

– Правильно.

– Из-за теории хаоса?

– Правильно. А точнее, из-за поведения системы в фазовом пространстве.

Дженнаро отбросил бумаги в сторону и спросил:

– А можно это перевести на английский?

– Конечно, – ответил Малкольм. – Давайте решим, с чего начать. Вы знаете, что такое нелинейное уравнение?

– Нет.

– А странные аттракторы?

– Нет.

– Хорошо, – сказал Малкольм, – начнем с самого начала. – Он помолчал, глядя в потолок. – Физика достигла большого успеха, описав определенные виды поведения: движение планет по орбите, полет космического корабля на Луну, маятники, пружины, катящиеся шарики и тому подобное. Обычное движение предметов. Все это выражается так называемыми линейными уравнениями, и математики без труда могут их решить. Мы решали их сотни лет.

– Хорошо, – сказал Дженнаро.

– Но существует и другой вид поведения, который с трудом поддается физике. Ну, например, все, что связано с турбулентностью. Вода, льющаяся из сосуда. Движение воздуха над крылом самолета. Погода. Кровь, проходящая через сердце. Турбулентные явления выражаются нелинейными уравнениями. Решить их трудно и даже почти невозможно. Поэтому вся эта область всегда была непонятна физикам. Но около десяти лет назад появилась новая теория, которая освещает все эти явления. Она называется теорией хаоса.

Первоначально эта теория выросла из попыток в шестидесятые годы создать электронную модель погоды.

Погода – это большая сложная система, а более конкретно – это земная атмосфера в ее взаимодействии с землей и солнцем. Поведение этой большой и сложной системы никогда не поддавалось пониманию. Поэтому мы не могли предсказывать погоду. Но первые исследователи благодаря компьютерным моделям поняли одно: даже если это можно понять, предсказать это невозможно. Предсказать погоду абсолютно невозможно. А причина в том, что поведение системы чутко реагирует на начальные условия.

– Я запутался, – сказал Дженнаро.

– Если я буду стрелять из пушки снарядом определенного веса, с определенной скоростью и под определенным углом и если после этого я выстрелю вторым снарядом почти того же веса, почти с той же скоростью и почти под тем же углом – что произойдет?

– Оба снаряда приземлятся почти в одном и том же месте.

– Правильно, – сказал Малкольм. – Это – линейная динамика.

– Хорошо.

– Но если у меня есть одна система погоды, которую я привожу в действие при определенной температуре, определенной скорости ветра и определенной влажности и если я повторю все это при почти таких же температуре, ветре и влажности, то вторая система не поведет себя почти так же, как первая. Она отклонится и очень быстро превратится в нечто совершенно другое. Гроза вместо ясного солнца. Это и есть нелинейная динамика. Она чувствительна к начальным условиям: мельчайшие различия растут и превращаются в доминирующие.

– Кажется, я понимаю, – сказал Дженнаро.

– В двух словах это «эффект бабочки». Бабочка машет крыльями в Пекине, а погода меняется в Нью-Йорке, – Значит, хаос – это все случайное и непредсказуемое? – спросил Дженнаро. – Я правильно понял?

– Нет, – ответил Малкольм. – На самом деле мы находим скрытые закономерности внутри комплексного многообразия поведения системы. Вот почему столь широки возможности теории хаоса: с ее помощью можно изучать что угодно: уровни цен на бирже, поведение разбушевавшейся толпы, электрическую активность мозга при эпилепсии. Любой вид комплексной системы, где имеют место беспорядок и непредсказуемость. Мы можем найти порядок, лежащий в ее основе. Понятно?

– Да, – ответил Дженнаро. – Но что это за порядок?

– В основном он характеризуется движением системы внутри фазового пространства, – ответил Малкольм.

– Господи, – вырвалось у Дженнаро, – единственное, что я хочу знать, это почему вы считаете остров Хэммонда неперспективным.

– Понимаю, – сказал Малкольм. – Дойду и до этого. Теория хаоса утверждает два положения. Первое: в основе комплексных систем, подобных погоде, лежит порядок. Второе, противоположное первому, – поведение простых систем может носить сложный характер. Возьмем, например, шары при игре в пул[6]. Вы ударяете по шару, и он начинает отскакивать от краев стола. Теоретически это очень простая система, почти ньютоновская. Если вам известны сила, приложенная к шару, его масса и вы можете вычислить, под какими углами шар будет ударяться о стенки, то вы можете предсказать и все дальнейшее поведение шара. Теоретически вы могли бы предсказать все его поведение, пока он не остановится. Вы могли бы определить, где он остановится через три часа.

Ясно, – кивнул Дженнаро.

– Но на самом деле оказывается, что предсказать больше, чем на несколько секунд, вы не можете. Потому что почти сразу вступают в действие мельчайшие детали: неровности на поверхности шара, крошечные царапины на деревянной поверхности стола – и поведение шара меняется.

Нескольких секунд достаточно для того, чтобы перечеркнуть все ваши кропотливые расчеты. Таким образом, выходит, что поведение простой системы, каковой является шар для пула, непредсказуемо.

– Понятно.

– А проект Хэммонда, – продолжал Малкольм, – тоже простая система – животные в среде зоопарка, – которая в конечном счете поведет себя непредсказуемо.

– Вы так считаете из-за…

– Теории, – сказал Малкольм.

– Но, может быть, стоит сначала осмотреть остров, увидеть, что там сделано?

– Нет. В этом нет никакой необходимости. Детали несущественны. Теория говорит о том, что поведение острова очень скоро станет непредсказуемым.

– А вы уверены в вашей теории?

– Конечно, – сказал Малкольм. – Абсолютно уверен. – Он откинулся на спинку кресла. – С этим островом не все в порядке. Вас ждет катастрофа.

Isla Nublar

Завывая, винты вертолета начали вращаться, отбрасывая тени на взлетную полосу аэропорта Сан-Хосе. В наушниках Гранта послышался треск: пилот говорил с механиком.

В Сан-Хосе они взяли еще одного пассажира, человека по имени Деннис Недри, который прилетел туда, чтобы к ним присоединиться. Толстый и неопрятный, он жевал шоколад. Пальцы у него были липкими, а к рубашке пристали клочки обертки. Недри пробормотал что-то о том, что он работает с компьютерами, и ни с кем не поздоровался за руку.

Глядя вниз сквозь стекло. Грант видел бетонное поле аэродрома, которое становилось все меньше и меньше, он смотрел на мчащуюся за ними тень вертолета, который уносил их на запад, к горам.

– Нам лететь около сорока минут, – сказал сидевший неподалеку Хэммонд.

Пролетая над невысокими горами, они оказались в гуще перистых облаков, сквозь которые пробивалось яркое солнце. Гранта поразила пустынность этих суровых гор: никакой растительности, лишь голая, выветренная порода.

– В Коста-Рике, – сказал Хэммонд, – контроль рождаемости лучше, чем в других странах Центральной Америки, но и здесь леса отсутствуют, особенно в последние десять лет.

Миновав облачную зону, вертолет оказался по другую сторону гор, и Грант увидел пляжи западного побережья. Они пролетели над маленькой прибрежной деревенькой.

– Байя Анаско, – сказал пилот, – рыбацкая деревня. – Он показал на север. – Дальше вдоль берега вы видите заповедник Кабо Бланко. Там великолепные пляжи.

Вертолет повернул к океану. Вода стала зеленой, а затем потемнела, приобретя цвет аквамарина. Солнце отражалось на ее поверхности. Было около десяти утра.

– Еще пара минут, – сказал Хэммонд, – и мы увидим Isla Nublar.

Хэммонд объяснил, что Isla Nublar – не настоящий остров. Скорее, это морское образование, вулканический взброс скалы со дна океана.

– Свидетельства его вулканического происхождения можно увидеть повсюду на острове, – сказал Хэммонд. – Там множество мест выхода подземных испарений, и очень часто земля под ногами горячая. Из-за этого, а также из-за множества течений на острове очень туманно. Когда мы прилетим, вы увидите… А вот и он.