Утро 22 июня выдалось туманное и серое. Питер Эллиот проснулся в шесть часов, но все уже давно были на ногах и занимались делом. Мунро обследовал ограждение лагеря; от влажной травы его одежда намокла до пояса. Он поздоровался с Эллиотом и с торжествующим видом молча показал пальцем вниз.
      На земле отчетливо виднелись глубокие, не длинные, почти треугольные следы. Бросалось в глаза очень большое расстояние между большим пальцем и четырьмя другими — почти как на руке человека.
      — Определенно это не следы человека. — Эллиот наклонился, всматриваясь в глубокие отпечатки.
      Мунро промолчал.
      — Наверно, какого-то примата…
      Мунро продолжал молчать.
      — Это не может быть горилла, — распрямляясь, закончил Эллиот.
      Результаты последнего сеанса связи с Хьюстоном лишь укрепили его уверенность в том, что гориллы здесь ни при чем. Гориллы не убивают своих сородичей так, как была убита мать Эми.
      — Эти следы принадлежат не горилле, — повторил Эллиот.
      — Самой настоящей, — возразил Мунро. — Посмотрите сюда. — Он показал на другие отпечатки неподалеку от первых; здесь каждый след представлял собой четыре небольших, вытянувшихся в ряд углубления. — Это от костяшек пальцев, когда гориллы ходят на четвереньках.
      — Но гориллы, — запротестовал Эллиот, — мирные животные. Они спят по ночам и избегают контактов с человеком.
      — Расскажите это той горилле, которая оставила эти следы.
      — Для взрослой гориллы следы маловаты, — привел Эллиот последний довод.
      Потом Мунро и Эллиот обследовали ограждение в том месте, где ночью было замыкание. К ограждению прилипло несколько пучков серой шерсти.
      — У горилл шерсть не бывает серой.
      — У самцов бывает, — возразил Мунро. — Вспомните тех, с серебристыми спинами.
      — Да, но серебристая шерсть намного светлее, а эти волоски определенно серые. — Эллиот задумался. — Может быть, это какундакари.
      Мунро недовольно поморщился.
      О легендарных приматах какундакари, будто бы живших в Конго, говорили давно. Как и североамериканского снежного человека или гималайского йети, их не раз видели, но поймать так и не поймали. Туземцы могли часами рассказывать о волосатой обезьяне ростом в шесть футов, которая ходит на задних лапах и вообще ведет себя, как человек.
      Многие известные ученые верили в существование какундакари. Возможно, они помнили, что в свое время специалисты с мировыми именами отрицали и существование горилл.
      В 1774 году лорд Монбоддо описывал горилл так: „Это чудесное и наводящее ужас творение природы ходит, как и человек, на двух ногах; ростом оно от пяти до семи футов… и обладает поразительной силой; оно покрыто длинной шерстью, черной как смоль, причем на голове шерсть еще длиннее; лицо больше, чем лицо шимпанзе, похоже на человеческое, но черное; и у него нет хвоста“.
      Сорок лет спустя Боудитч писал, что в Африке водятся обезьяны „…ростом в среднем около пяти футов и с плечами шириной четыре фута; говорят, что у них непропорционально длинные лапы, одним ударом которых они убивают человека“. Однако первое научное сообщение о гориллах появилось лишь в 1847 году, когда африканский миссионер Томас Савидж и анатом из Бостона Джеффриз Уайман опубликовали статью, в которой был описан „второй африканский вид… неизвестный натуралистам“. Этот вид они предложили называть Troglodytes gorilla. В научном мире эта статья произвела эффект разорвавшейся бомбы. Десятки ученых из Лондона, Парижа и Бостона бросились на поиски скелетов горилл. К 1855 году ни у кого не оставалось сомнений, что в Африке действительно существует второй вид очень крупных человекообразных обезьян.
      В тропических лесах новые виды крупных животных обнаруживали даже в двадцатом веке; достаточно упомянуть голубую свинью, открытую в 1944 году, и красногрудую куропатку, впервые обнаруженную в 1961 году. Вполне возможно, что где-то в дебрях джунглей скрывался и новый вид приматов, но прямых доказательств существования какундакари не было.
      — Это след гориллы, — настаивал Мунро. — Точнее, нескольких горилл. Они ходили рядом с ограждением, изучали наш лагерь.
      — Изучали наш лагерь? — недоуменно качая головой, повторил Эллиот.
      — Вот именно, — подтвердил Мунро. — Вы только взгляните на эти проклятые следы.
      Эллиот почувствовал, что его терпение иссякает. Он сказал что-то насчет сказок, которые белые охотники любят сочинять на привалах, на что Мунро ответил нелестными словами в адрес тех, кто все знает только из книг.
      В этот момент высоко над их головами, в кронах деревьев, перепрыгивая с ветки на ветку, залопотали колобусы.

* * *

      Тело Малави нашли неподалеку от ограждения лагеря. Носильщика убили, когда он пошел к ближнему ручью за водой. Складные ведра валялись на земле рядом с телом. У Малави был раздроблен череп, красное, распухшее лицо исказилось в страшной гримасе, рот раскрыт.
      Более всего исследователей ужаснул самый способ убийства. Росс отвернулась, и ее вырвало. Носильщики засуетились, а Кахега попытался их успокоить. Мунро наклонился над телом.
      — Обратите внимание на эти уплощения. Впечатление такое, будто его голову сдавили под прессом…
      Мунро вспомнил каменные лопатки, которые днем раньше Эллиот нашел в руинах города, и бросил взгляд на Кахегу. Тот, стоя по стойке „смирно“, заявил:
      — Босс, теперь мы уходим домой.
      — Это невозможно, — сказал Мунро.
      — Мы уходим домой. Босс, мы должны идти домой, один из наших братьев мертв, и мы должны устроить поминки для его жены и детей.
      — Кахега…
      — Босс, мы должны уйти сейчас же.
      — Кахега, давай поговорим.
      Мунро выпрямился, положил руку на плечо Кахеге и отвел его в сторону.
      Несколько минут они тихо переговаривались.
      — Это ужасно, — сказала Росс. Эллиоту показалось, что в ней наконец проснулись обычные человеческие чувства, и он уже было повернулся к ней со словами утешения, но Росс продолжила:
      — Экспедиция летит ко всем чертям.
      Нужно как-то спасать положение, иначе мы никогда не найдем алмазы.
      — Вас только это и тревожит?
      — Что касается носильщиков, они же застрахованы.
      — Ради Бога! — воскликнул Эллиот.
      — Очевидно, вы не в себе, потому что потеряли свою проклятую обезьяну, — сказала Росс. — А теперь держите себя в руках. За нами наблюдают.
      Носильщики-кикуйю и в самом деле внимательно следили за Росс и Эллиотом, пытаясь хоть что-то понять по тону разговора и жестам. Впрочем, все они знали, что на самом деле их судьба решается в переговорах Мунро с Кахегой, которые стояли в стороне. Через несколько минут Кахега, вытирая глаза, вернулся к своим оставшимся в живых братьям. Он что-то им сказал, они в ответ закивали. Кахега снова повернулся к Мунро:
      — Мы остаемся, босс.
      — Хорошо, — сказал Мунро и тотчас же перешел на прежний приказной тон.
      — Принеси те лопатки.
      Когда каменные лопатки были принесены, Мунро приложил их с двух сторон к изуродованной голове Малави. Лопасти идеально соответствовали полукруглым вмятинам на голове.
      Потом Мунро быстро спросил что-то у Кахеги на суахили, тот недолго переговорил со своими братьями, и те кивнули. Лишь после этого Мунро проделал ужасный эксперимент. Он взял в руки по лопатке, широко развел руки в стороны и ударил лопатками по уже изуродованной голове. Глухой звук удара был омерзителен, капли крови брызнули Мунро на рубашку, но удар не причинил голове мертвеца почти никаких новых повреждений.
      — У человека не хватит силы нанести такой удар, — хладнокровно сделал вывод Мунро. — Не хотите попробовать сами?
      Эллиот молча покачал головой.
      — Судя по положению тела, в момент нанесения удара Малави стоял, сказал Мунро, глядя прямо в глаза Эллиоту. — Большое животное, ростом с человека. Большое, сильное животное. Горилла.
      Эллиоту нечего было сказать.

* * *

      Не приходится сомневаться, что в ходе развития событий в Зиндже Питер Эллиот ощущал персональную угрозу — не своей личной безопасности, а своей репутации ученого. Позднее он рассказывал: „Я просто не мог признать правоту Мунро. Я знал свою отрасль знаний и никак не мог примириться с мыслью о том, что в естественных условиях гориллы склонны к чрезвычайно агрессивному поведению. Да в любом случае все это выглядело нелепо. Чтобы гориллы изготавливали каменные лопатки — и лишь для того, чтобы ими сокрушать человеческие черепа? Это было просто бессмысленно“.
      Тщательно изучив тело Малави, Эллиот отправился к ручью, чтобы отмыть руки от крови. Оставшись один и глядя на тихо журчавшую чистую воду, он невольно задумался, не слишком ли поспешны и категоричны его выводы. Во всяком случае, история науки о приматах знала немало примеров недооценки учеными объектов своих исследований.
      Эллиот сам приложил немало усилий для того, чтобы опровергнуть одно из самых распространенных заблуждений — о жестокости и тупости горилл. В упоминавшемся выше первом серьезном описании горилл Савидж и Уайман писали: „По умственному развитию это животное заметно уступает шимпанзе; этого и можно было ожидать, если учесть, что и физиологически горилла в значительно большей степени отличается от человеческого существа“.
      И позднее горилла казалась натуралистам „диким, мрачным, жестоким“ животным. Все же проведенные впоследствии многочисленные лабораторные и полевые эксперименты убедительно показали, что во многих отношениях горилла умнее шимпанзе.
      Не нужно забывать и о широко распространенных рассказах туземцев о том, как шимпанзе похищали и съедали детей человека. Десятилетиями исследователи приматов отмахивались от таких рассказов как от „нелепых, диких сказок, основанных на суевериях“. На сегодняшний день никаких сомнений в том, что шимпанзе действительно изредка похищали и пожирали детей, не оставалось. Когда Джейн Гудолл изучала шимпанзе Гомбе, она тщательно запирала комнату, в которой находился ее собственный ребенок, чтобы обезьяны его не украли и не убили.
      Шимпанзе, придерживаясь сложного ритуала, охотятся на разных животных.
      Исследования Дайан Фосси показали, что и гориллы в естественной среде их обитания время от времени устраивают охоту на небольшую дичь, маленьких обезьян, если только…
      На противоположном берегу ручья зашелестели кусты, и над их листвой поднялся огромный самец гориллы с серебристой шерстью на спине. От неожиданности и страха Эллиота словно парализовало, хотя умом он понимал, что находится в полной безопасности. Гориллы никогда не пересекают водный поток, даже если это всего лишь крохотный ручеек. А может, это тоже всего лишь очередное заблуждение?
      Самец уставился на Эллиота. Насколько Эллиот знал горилл, во взгляде самца не было угрозы, одно лишь настороженное любопытство. Эллиот чувствовал исходивший от самца смрадный запах, даже слышал, как тяжело, со свистом он дышит через свои плоские ноздри. Пока Эллиот раздумывал, что предпринять, самец нашел решение сам: он шумно раздвинул кусты и исчез.
      Неожиданная встреча ошеломила Эллиота, и какое-то время он стоял, собираясь с мыслями и вытирая пот с лица. Потом он заметил, что на другом берегу снова зашевелились кусты. Через секунду над ними появилась голова еще одной гориллы. Эта была поменьше ростом. Должно быть, самка, решил Эллиот, хотя сказать точно он, конечно, не мог. Вторая горилла тоже внимательно рассматривала Эллиота. Потом замелькали ее руки.
       „Питер иди почеши“.
      — Эми! — крикнул Эллиот и в два прыжка преодолел ручей.
      Эми прыгнула ему на руки, обняла за шею и, радостно ворча, облизала все лицо.

* * *

      Неожиданное возвращение Эми в лагерь едва не кончилось трагически: разозленные гибелью товарища носильщики-кикуйю схватились за ружья, и Эллиоту удалось предотвратить стрельбу, лишь закрыв Эми собственным телом.
      Впрочем, уже минут через двадцать все смирились с присутствием в лагере гориллы, а Эми, воспользовавшись выгодной ситуацией, тут же стала предъявлять свои требования.
      Гориллу расстроило сообщение о том, что в ее отсутствие люди не запаслись ни молоком, ни печеньем, но когда Мунро извлек бутылку теплого „Дом-Периньона“, она благосклонно согласилась выпить шампанского.
      Разлив шампанское по жестяным кружкам, все расположились вокруг Эми.
      Теперь, когда волнение, вызванное ее возвращением, немного улеглось, когда горилла, сидя в кругу друзей, неторопливо пила шампанское, жестикулируя: „Щекотное питье Эми любить“,Эллиот почувствовал прилив раздражения, и лишь присутствие товарищей сдержало его.
      Передавая ему кружку с шампанским, Мунро усмехнулся:
      — Спокойно, профессор, спокойно. Она всего лишь ребенок.
      — Ничего себе ребенок, — возмутился Эллиот.
      Последующий разговор Эллиота с Эми происходил без слов, только на языке жестов.
       „Эмм, — спросил Эдлиот, — почему Эми ушла?“.
      Горилла уткнулась носом в кружку.
       „Щекотное питье Эми любить“, — повторила она.
       „Эми, — настаивал Эллиот, — скажи Питеру почему ушла“.
       „Питер не любить Эми“.
       „Питер любить Эми“.
       „Питер сделал больно Эми Питер стрелять ой-булавкой Эми Питер не любить Эми Эми плохо-плохо“.
      Эллиот подумал, что надо бы запомнить еще одно значение выражения „ой-булавка“. Находка немного обрадовала его, но он продолжал упрямо жестикулировать:
       „Питер любить Эми. Эми знает Питер любить Эми. Эми скажи Питер почему…“
       „Питер не щекотать Эми Питер не добрый Эми Питер недобрый человек Питер любить женщина — не любить Эми Питер не любить Эми Эми плохо Эми плохо“.
      Ускоренное жестикулирование само по себе было верным признаком того, что Эми огорчена.
       „Куда Эми ходить?“.
       „Эми ходить гориллы хороший гориллы Эми любить“.
      Любознательность взяла верх над раздражением. Неужели Эми действительно провела несколько дней — по своей воле! — в стаде горилл?
      Если это так, то даже сам этот факт станет важнейшим событием, поворотным пунктом всей современной науки о приматах. Подумать только, владеющий языком примат присоединился к группе диких животных и сам вернулся назад, к человеку! Эллиоту было просто необходимо знать все подробности.
       „Гориллы добрые к Эми?“.
      Эми бросила на Эллиота недовольный взгляд:
       „Да“.
       „Эми расскажи Питеру“.
      Взгляд Эми был устремлен вдаль. Она не отвечала. Чтобы привлечь ее внимание, Эллиот щелкнул пальцами. Эми медленно повернулась, всем своим видом показывая, что разговор смертельно наскучил ей.
       „Эми расскажи Питеру, Эми осталась гориллы?“.
       „Да“.
      Даже безразличие Эми говорило о том, что она отлично понимает, насколько сильно желание Эллиота узнать известное лишь ей одной. Эми всегда чувствовала, в какие моменты превосходство на ее стороне, и пользовалась своим положением.
       „Эми расскажи Питеру“, — стараясь сдерживать себя, прожестикулировал Эллиот.
       „Хорошие гориллы любить Эми Эми хорошая горилла“.
      Итак, по сути дела Эллиот не узнал ничего нового. Эми строила фразы механически, не вкладывая в них большого смысла. Она просто уклонялась от ответов.
       „Эми“.
      Горилла бросила на Эллиота безразличный взгляд.
       „Эми расскажи Питеру. Эми пришла смотреть гориллы?“.
       „Да“.
       „Гориллы делать что?“.
       „Гориллы нюхать Эми“.
       „Все гориллы?“.
       „Большие гориллы белая спина гориллы нюхать Эми маленькие гориллы нюхать Эми все гориллы нюхать гориллы любить Эми“.
      Значит, сначала ее обнюхал самец с серебристой шерстью на спине, потом малыши, потом все другие члены стада. Пока что все было ясно; на удивление ясно, подумал Эллиот, отметив про себя, насколько последовательно — при желании! — описывает Эми события. Но приняло ли ее стадо? Эллиот жестами спросил:
       „Что случилось Эми потом?“.
       „Гориллы дали пищу“.
       „Какую пищу?“.
       „Нет названия Эми пищу дали пищу“.
      Очевидно, ей показали, где найти съедобную траву. А что, если они кормили Эми в прямом смысле слова? О таком поведении диких животных не сообщалось ни разу. Впрочем, никто и никогда не имел возможности наблюдать, как принимают в стаде новичка. К тому же Эми была самкой и почти достигла половозрелости…
       „Какие гориллы давать пищу?“.
       „Все давать пищу Эми брать пищу Эми любить“.
      Скорее всего это были не самцы. А может быть, только самцы. Но почему ее охотно приняли? Конечно, гориллы живут не такими замкнутыми кланами, как другие обезьяны… и все-таки, что же там произошло?
       „Эми оставаться с гориллами?“.
       „Гориллы любить Эми“.
       „Да. Что Эми делать?“.
       „Эми спать Эми кушать Эми жить гориллы гориллы хорошие гориллы Эми любить“.
      Итак, Эми приняла образ жизни диких горилл. Но приняли ли ее гориллы?
       „Эми любить гориллы?“.
       „Гориллы глупые“.
       „Почему глупые?“.
       „Гориллы не говорить“.
       „Не говорят на языке жестов?“.
       „Гориллы не говорить“.
      Очевидно, Эми разочаровалась в диких гориллах, потому что они не понимали ее языка жестов. (Это было обычным явлением: владеющие языком приматы, как правило, разочаровывались и раздражались, оказавшись среди животных, не понимающих язык жестов.)