Бои за Тельтов-канал, изобиловавшие массовым героизмом, завершились полным успехом. К середине дня саперы навели мосты большой грузоподъемности, и наши танки, самоходки, бронетранспортеры, артиллерия, а также колонны пехоты ринулись на штурм Берлина.
      Командующий фронтом перенес свой НП за канал. Мы с Коневым подошли к мосту, по которому нескончаемым потоком шли войска и боевая техника. Солдаты, сидевшие в кузове одной из автомашин, заметили маршала и закричали "Ура!". А звонкоголосые девчата-связистки весело запели на новый лад известную песню времен гражданской войны: "Никто пути пройденного у нас не отберет, Жукова и Конева дивизии - вперед!"
      Иван Степанович рассмеялся и шутливо погрозил пальцем задорным певицам в солдатских шинелях. Как и все воины, он радовался нашим боевым успехам в Берлине и за его пределами. 24 апреля 1945 года подразделения 71-й гвардейской механизированной бригады полковника А. Д. Кочетова соединились в районе Басдорфа с передовым отрядом 1-го Белорусского фронта. Почти одновременно части 28-й армии генерала А. А. Лучинского встретились с частями 8-й гвардейской армии генерала В. И. Чуйкова.
      Таким образом, теперь многотысячный гарнизон Берлина оказался отрезанным от франкфуртско-губенской группировки противника.
      Радостные вести поступали из 4-й гвардейской танковой армии. Передовые подразделения 6-го гвардейского мехкорпуса овладели населенным пунктом Новавес, ворвались на окраину Бранденбурга и, захватив часть Потсдама, вышли на реку Хафель.
      Отличился в боях и комбат Герой Советского Союза капитан Ф. И. Дозорцев, которому перед началом операции были вручены орден Ленина и медаль "Золотая Звезда". Принимая высокие награды, Федор Иванович заверил командование, что оправдает их новыми боевыми успехами.
      В боях за Берлин Федор Иванович умножил свою ратную славу. Батальон, которым он командовал, получил задачу форсировать Тельтов-канал и обеспечить переправу на остров Ваннзее подразделений мехбригады. "Около двух часов ночи, - вспоминает Герой Советского Союза Ф. И. Дозорцев, - мы под покровом темноты начали переправляться на шести амфибиях".
      Враг открыл бешеный огонь. Первые две машины, на одной из которых находился я, получили повреждения, и нам пришлось вплавь добираться до вражеского берега. Надо было срочно сообщить своим, что амфибии для переправы не годятся и следует воспользоваться лодками, менее заметными на воде. Их на нашем берегу было множество: переправа проходила неподалеку от бывшей лодочной станции. Больше уже не имело смысла скрывать от врага наших намерений. Необходимо было также поддержать форсирование канала артиллерийским и минометным огнем.
      Рядовой Иван Насыров (он теперь живет в Свердловске) вплавь вернулся к своим и доложил командованию, что мы ждем поддержки. Вскоре на головы гитлеровцев обрушился мощный огневой удар. Оборонительные позиции фашистов, расположенные перед нами, обрабатывали минометный полк, которым командовал Герой Советского Союза подполковник В. Зыль, артиллерийский полк и подоспевшая к тому времени танковая бригада. Батальон выбил гитлеровцев из первой и второй траншей и захватил на острове плацдарм.
      И тут враг предпринял яростную контратаку. Примерно до полка пехоты при поддержке 40-50 танков пытались сбросить нас в воду. Наверное, пришлось бы очень туго, если бы мы не воспользовались складом фаустпатронов, отбитым у гитлеровцев. Этим оружием мы и жгли атаковавшие нас танки".
      Коммунисты вели людей на подвиги. Политотдел 4-й гвардейской танковой армии докладывал нам о героической гибели заместителя командира 29-й гвардейской мотострелковой бригады подполковника Р. Н. Сердюка, который с красным стягом в руках поднял воинов для смелого и решительного броска через Тельтов-канал.
      В критические минуты, когда в рядах наступающих может возникнуть заминка, судьбу боя часто решают воодушевляющее слово и личный пример.
      Мы, политработники, хорошо убедились в действенности этого оружия особого рода.
      Победной весной 1945 года каждый день и каждый час были насыщены большими событиями. Многие из них имели историческое значение. Взять хотя бы 25 апреля 1945 года. 6-й гвардейский мехкорпус полковника В. И. Корецкого из 4-й гвардейской танковой армии соединился с войсками 1-го Белорусского фронта. В результате берлинская группировка гитлеровцев оказалась отрезанной и от 12-й армии Венка, на которую Гитлер возлагал огромные надежды, и от 9-й армии Буссе, которая в свою очередь тоже оказалась в нашем прочном кольце.
      В тот же день, 25 апреля, примерно часа через полтора после полного окружения Берлина, генерал А. С. Жадов доложил по ВЧ Маршалу Советского Союза И. С. Коневу, что части 5-й гвардейской армии в районе Торгау соединились с передовыми подразделениями 12-й американской армейской группы генерала О. Брэдли. Тем самым фронт немецко-фашистских войск оказался рассеченным на две теперь уже несоединимые части.
      Но, как мы впоследствии уточнили, первая встреча с союзниками произошла в районе города Риза.
      25 апреля начальник штаба 4-й гвардейской танковой армии генерал К. И. Упман и член Военного совета генерал В. Г. Гуляев поставили в известность Военный совет фронта о том, что в Бабельсберге освобожден из фашистского концлагеря бывший премьер-министр Франции Эдуард Эррио с супругой. Начальник штаба фронта генерал армии И. Е. Петров приказал немедленно доставить его к нам.
      Поделившись впечатлениями о встрече с Эррио и другими освобожденными, член Военного совета 4-й гвардейской танковой армии генерал Гуляев сказал мне по телефону, что он, кроме всего прочего, рассматривал у французского государственного деятеля чудом сохранившиеся диковинные старинные часы с выгравированной надписью: "Мэру города Лиона Эдуарду Эррио от лионских ткачей". Сообщение о редкостных часах невольно вызвало у меня улыбку и напомнило давнюю историю. Впервые я услышал ее в Ленинграде, когда учился там в академии, а потом прочел в "Записках следователя" Л. Шейнина.
      Активный сторонник франко-советской дружбы Эдуард Эррио впервые посетил нашу страну в 1922 году, когда империалистические державы упорно не желали признавать первое в мире социалистическое государство. Но визит зарубежного друга был омрачен неприятным инцидентом. Когда лидер французской радикал-социалистической партии сенатор Эррио осматривал Эрмитаж, какой-то карманник ловко похитил у него старинный брегет, возможно, как раз тот самый, о котором рассказывал мне генерал В. Г. Гуляев. На ноги был поставлен весь уголовный розыск. Часы удалось найти и вернуть владельцу несколько оригинальным способом. Под наблюдением работников милиции временно отпущенный из тюрьмы король карманников тряхнул стариной и виртуозно, совершенно незаметно водворил брегет в карман высокого французского гостя.
      - А часы-то на месте, - удивился Эдуард Эррио. - Как я их не заметил раньше? Оказывается, они вовсе не пропадали.
      Поведав Гуляеву об этой забавной истории, я спросил его:
      - Давно к нам отправили французского государственного деятеля?
      Но Василий Георгиевич неожиданно замялся и сбивчиво сообщил, что Эррио не отправился к нам, а вернулся опять в концлагерь.
      - Это зачем же?
      - У него там остались книги и вещи.
      - Багаж могли привезти и люди, которые помоложе. Зачем же обременять пожилого человека?
      - Но Эррио пожелал непременно поехать сам и проститься с товарищами по заключению, записать адреса некоторых друзей, завершить свои личные дела.
      Я вынужден был упрекнуть Гуляева в непродуманных действиях. Ведь в этом районе продолжался бой, туда прорывалась и 12-я немецкая армия Венка. А вдруг видного французского деятеля убьет шальной снаряд или сразит пуля? Что мы доложим Верховному Главнокомандующему?
      Василий Георгиевич как мог успокаивал меня и разъяснял, что Эррио отправлен на бронетранспортере в сопровождении десяти автоматчиков, что вместе с ним находится заместитель начальника политотдела подполковник М. Н. Иваненко.
      Прошло несколько томительных часов, прежде чем Василий Георгиевич сообщил, что Эррио благополучно вернулся из поездки в концлагерь, усажен с супругой в восьмицилиндровый трофейный "хорьх" и в сопровождении того же бронетранспортера с автоматчиками направлен в штаб фронта.
      Наступила полночь, а Эррио все еще не появлялся. Об освобождении видного французского государственного деятеля узнали корреспонденты, радио тоже передало информацию об этом. Ставка и Главное политическое управление потребовали от нас донесения, а мы не могли сообщить ничего определенного, пока не прибыл Эррио. Признаться, я немало поволновался в ту ночь. Возникали и тревожные мысли: а вдруг бывший премьер Франции нарвался на блуждающий котел гитлеровцев, которые в различных местах норовили пробиться на запад?
      Но опасения оказались напрасными. Глубокой ночью Эдуард Эррио и сопровождавшие его лица добрались до штаба фронта. Конев, Петров и я сердечно приветствовали господина Эррио и его супругу, предложили им подкрепиться и отдохнуть.
      Эррио был сильно истощен. Его изможденное лицо подергивалось нервным тиком. Но глаза смотрели молодо и весело.
      С помощью переводчика Эдуард Эррио рассказал, что по пути в штаб фронта он встречал большие группы французов, освобожденных Красной Армией из фашистской неволи. Многие бывшие узники узнавали Эррио, обнимали, целовали, пытались качать на руках. Словом, трогательно было до слез.
      На митингах, стихийно возникавших на фронтовых дорогах, Эдуард Эррио несколько раз выступал перед своими соотечественниками. Он выражал сердечную благодарность Советскому Союзу и Красной Армии за спасение французских граждан и народов Европы от гитлеровской тирании. Об этом Эррио взволнованно говорил и нам. Особую признательность он выразил молодому советскому лейтенанту, который вошел в концлагерь как вестник свободы и оказал французскому государственному деятелю внимание и заботу. Эррио просил передать благодарность командиру и начальнику штаба войсковой части, освободившей узников концлагеря. Мы знали, что речь идет о командире 63-й гвардейской танковой бригады полковнике Фомичеве и начальнике штаба майоре Черныше, но фамилия молодого лейтенанта стала известна гораздо позднее. Маршал Конев, опубликовавший фронтовые воспоминания, получил письмо от В. С. Езерского, оказавшегося тем самым лейтенантом, командиром роты автоматчиков 63-й гвардейской танковой бригады. В письме говорилось, что первой сообщила гвардейцам о томившемся в фашистском концлагере французском государственном деятеле Тамара Прусаченко из Сталинграда и показала, где он находится.
      Эдуард Эррио, убедившийся в годы тяжелых испытаний в честной, открытой и искренней дружбе советских людей, в послевоенное время стал еще более ревностным поборником франко-советского сближения, мужественным борцом против возрождения фашизма и германского милитаризма, против агрессивного империалистического блока НАТО. Будучи уже тяжелобольным, он прибыл в Национальное собрание Франции, чтобы произнести страстную обличительную речь против поджигателей новой войны и предателей его родины, против создания планируемой реакционерами европейской агрессивной армии. Со стороны Эррио, находившегося в тяжелейшем физическом состоянии, это было проявлением героизма.
      И в апреле 1945 года, когда мне довелось познакомиться и побеседовать с видным французским государственным деятелем, он твердо заявил, что будет до конца дней своих самым решительным борцом против фашизма, принесшего народам кровь и страдания.
      После дружеской беседы с бывшим премьер-министром Франции, проходившей глубокой ночью, я позвонил генералу Гуляеву и сообщил, как прошел прием Эдуарда Эррио. Сказал о том, что бывший премьер-министр дружественного нам государства и его супруга будут специальным самолетом доставлены в Москву. Оттуда они отправятся в родную Францию.
      - А я все не спал, с тревогой ждал сообщения от вас, - признался Василий Георгиевич.
      - Теперь спите спокойно, - сказал я ему. - Все в полном порядке.
      Но Гуляев вдруг ответил, что спать ему, видимо, не придется: он получил информацию об освобождении нашими танкистами бывшего главнокомандующего вооруженными силами Норвегии генерала Отто Рюге.
      - Окажите норвежскому главнокомандующему максимум внимания и при первой возможности направьте его в штаб фронта, - попросил я. - А сейчас время позднее, и беспокоить генерала Отто Рюге не надо. Немного отдохните и вы. Ведь у нас с вами впереди еще много больших и трудных дел.
      Если во время Висло-Одерской наступательной операции войска 1-го Украинского фронта освободили из фашистской неволи немногим более 25 тысяч советских граждан и военнопленных союзных армий, то в апреле эта цифра исчислялась уже сотнями тысяч человек. Их всех надо было обеспечить питанием, а в ряде случаев и одеждой. Многие из них нуждались в медицинской помощи и даже госпитальном лечении. Требовались также и транспортные средства для доставки их на родину.
      Военные советы фронта и армий, все наши политорганы, работники тыла и непосредственно отдел по репатриации, возглавляемый генералом С. М. Фоминым, постоянно занимались этим большим политическим вопросом - обеспечением нормальных условий жизни освобожденным из фашистской неволи советским людям и гражданам других государств.
      После встречи наших войск с американцами в Торгау и на других участках в полосу 1-го Украинского фронта с большими трудностями стали проникать из-за Эльбы отдельные группы репатриантов. Они рассказывали, что возвращению советских людей на Родину чинят немалые препятствия реакционные круги союзных держав, что буржуазная пропаганда на все лады повторяет гнусные измышления гитлеровцев, а предатели всех мастей норовят запугать побывавших на фашистской каторге советских граждан и с помощью обмана, лжи и клеветы вынудить их к отказу от возвращения в СССР.
      Военный совет фронта через уполномоченного СНК СССР по делам репатриации выразил американскому командованию наше законное недоумение по поводу подобных ненормальностей в отношениях между союзниками. Американцы, как и следовало ожидать, сослались на трудности "технического порядка", хотя подоплека была явно политическая. В результате мы договорились об организации совместных пропускных пунктов, которые с нашей стороны обслуживались опытными политработниками, хозяйственниками, врачами и другими специалистами.
      Среди репатриантов проводилась большая массовая работа. Для этой цели из фронтового резерва и тыловых частей было выделено большое количество политработников. Политуправление фронта выпускало для граждан, освобожденных из нацистской неволи, различные листовки и плакаты. На всех сборных пунктах имелись квалифицированные агитаторы, которые знакомили освобожденных советских людей с последними событиями на фронте и в тылу, рассказывали о кипучей и яркой жизни первого в мире социалистического государства.
      Отдел по репатриации 1-го Украинского фронта специальной листовкой оповестил советских граждан, освобожденных из фашистской неволи, что их переход через линию соприкосновения наших и союзных войск будет организованно осуществляться в районах Эйленбурга, Вурцена и Хемница. Там наши хозяйственники развернули питательные пункты. Там же оказывалась первая медицинская помощь раненым и больным. Отсюда сначала автотранспортом, а затем и по железной дороге отправлялись женщины с детьми и престарелые люди, которые не могли двигаться самостоятельно.
      Из пропускных пунктов репатрианты должны были следовать в Торгау, Ризу и Мейсен. Все маршруты обозначались указателями.
      Советские люди, освобожденные из фашистской неволи, могли получить исчерпывающие разъяснения на пропускных пунктах и пунктах, созданных для приема граждан СССР. Листовка призывала точно выполнять требования и указания солдат и офицеров дорожной службы, чтобы обеспечить образцовый порядок на магистралях, без чего нельзя было организовать быструю переброску репатриантов в Советский Союз. Политуправление фронта тиражом 25 тысяч экземпляров выпустило плакат. На нем был напечатан призыв: "Граждане Советского Союза, вызволенные из фашистской неволи! Советская Родина-мать ждет вас как своих сыновей и дочерей!"{138}
      Плодотворно решая широкий круг вопросов, военные советы фронта и армий настойчиво, с непреклонной решимостью руководили боевыми действиями войск, добиваясь осуществления главных целей операции и всей войны - взятия столицы Германии Берлина, уничтожения гитлеровского осиного гнезда и полного разгрома фашизма.
      В Военный совет поступала информация о том, что Гитлер и его преступная клика, не считаясь с потерями, предпринимают отчаянные меры по удержанию Берлина, стремясь любой ценой отдалить хотя бы на несколько дней свой позорный и неизбежный крах. Мы ожидали контрудара врага с запада силами 12-й армии Венка. В связи с этим командующий войсками 1-го Украинского фронта И. С. Конев приказал 13-й армии генерала Н. П. Пухова спешно выдвинуться к Эльбе. Гитлеровцы не застали нас врасплох. Контрудар противника натолкнулся на несокрушимую мощь советских войск и не получил своего развития.
      Напряжение борьбы нарастало. Я связался с членом Военного совета 13-й армии генералом М. А. Козловым, который передал мне, что войска армии ведут бои в очень сложной обстановке.
      - Развернулись бои всюду, - сказал мне Марк Александрович, - на западе и на востоке. Мы отражаем сильный натиск рвущейся к Берлину 12-й армии Венка и уничтожаем пробивающиеся на запад из окружения части 9-й немецкой армии Буссе. И хотя бои идут очень тяжелые, моральный дух наших войск непоколебим. Воины дерутся стойко и мужественно. Враг нигде не пройдет!
      13-я армия генерала Н. П. Пухова образцово выполнила поставленную перед ней задачу и не допустила прорыва гитлеровцев извне к окруженному Берлину. В трудном положении вела бои и 4-я гвардейская танковая армия. Ее открытый фланг надежно защищал 5-й гвардейский механизированный корпус генерала И. П. Ермакова. Вместе с соседним 1-м Белорусским фронтом наши войска держали в тисках 9-ю немецкую армию Буссе, решительно расчленяя, громя и уничтожая эту крупную группировку.
      Но замыслы Гитлера, Кейтеля, Йодля и их подручных не ограничивались контрударами упомянутых армий. Подлые и коварные планы фашистских заправил преследовали в конечном счете сепаратный сговор с реакционными кругами Запада на антикоммунистической основе. Об этом более подробно стало нам известно гораздо позднее, уже после войны. Когда наши войска 24 апреля 1945 года форсировали Тельтов-канал, в военном дневнике ОКВ появилась запись: "Командование все еще питает надежду, что в результате наступления войск 12-й армии, расположенной западнее и юго-западнее Берлина, удастся задержать наступление войск противника, продвигающихся с юга (то есть войск 1-го Украинского фронта. - К. К.), а также продвижение вражеских сил, пытающихся охватить Берлин с севера и северо-запада.
      ...Начальник штаба оперативного руководства вооруженными силами отдает особую директиву, предписывающую бросить все имеющиеся в распоряжении силы против смертельного врага, против большевизма. При этом не следует обращать внимание на то, что англоамериканские войска могут овладеть значительной территорией..."{139}
      Сказано яснее ясного: полностью прекратить сопротивление на западе, фактически капитулировать перед англоамериканскими войсками и бросить все, что только возможно, против большевизма, против Красной Армии. Тогда мы еще не знали содержания этой директивы немецко-фашистского командования, но располагали достоверными данными о поведении гитлеровских войск на западе и хорошо понимали, что немцы почти не оказывают сопротивления англо-американским войскам, сдают без боя города и целые районы, что основная и решающая борьба идет на советско-германском фронте.
      Какую же цель преследовал акт отчаяния, выразившийся в фактической капитуляции фашистских войск на западе? Это также поясняет запись одного из офицеров немецкого генштаба, находившегося в подземелье имперской канцелярии Гитлера. Он пишет, что Гитлер "все время стремился убедить свое окружение в том, что американцы и англичане не оставят его в беде (дословно!) как первого защитника западной культуры и цивилизации от восточных варваров, что они предложат ему перемирие, чтобы он успешно мог продолжать борьбу против Советов. Больше того, они окажут ему в этой борьбе даже материальную помощь. Когда было получено известие о смерти Рузвельта, в "бункере фюрера" эти настроения перешли даже в уверенность, что война с Западом окончена"{140}.
      Что ж, у Гитлера, Геббельса, Риббентропа были кое-какие основания воспрянуть духом после преждевременной кончины выдающегося американского государственного деятеля. Тогдашний вице-президент Гарри Трумэн, неожиданно ставший хозяином Белого дома, своих антикоммунистических настроений никогда не скрывал, с циничной откровенностью их высказывал и впоследствии преуспел в развязывании против СССР и других социалистических стран так называемой "холодной войны". Делая ставку на подобных реакционеров, гитлеровцы решили любой ценой вести борьбу "за политический выигрыш времени", с нетерпением ожидая желанного для них раскола между СССР и западными союзниками.
      Но в победную весну 1945 года, года, когда все честные люди земли славили героическую Красную Армию, спасшую человечество от фашизма, даже такие матерые империалистические зубры, как Черчилль и Трумэн, не властны были круто повернуть политику своих государств и пойти на преступный сговор с кровавой кликой Гитлера.
      Народы не допустили бы такого предательства. На наших недругов, конечно, не менее отрезвляюще действовало и военно-экономическое могущество первого в мире социалистического государства, твердая, последовательная политика ЦК партии и Советского правительства в вопросах международных отношений.
      Немецко-фашистские главари, предчувствуя бесславный конец третьего рейха, решили идти ва-банк. На Берлин, как уже говорилось выше, они двинули с запада 12-ю армию Венка, а на соединение с ней 9-ю армию Буссе.
      Порой крупные прорывающиеся группировки создавали серьезную угрозу тыловым коммуникациям войск 1-го Украинского фронта, сражавшихся в Берлине. Наше положение порой было весьма сложным, а на отдельных участках даже критическим. Часто нам приходилось сражаться с гитлеровцами перевернутым фронтом.
      Докладывая Коневу о сложившейся обстановке, начальник штаба фронта генерал армии И. Е. Петров заметил, что если на первом этапе Берлинской операции труднее было 1-му Белорусскому фронту, то теперь нашему соседу стало гораздо легче. Противник не угрожал его тылам, а нас жал с запада и с востока. Войскам 1-го Украинского фронта в условиях быстро меняющейся обстановки пришлось вести очень тяжелые и кровопролитные бои.
      Но враг был обречен. По нему наносили концентрические удары 3, 69 и 33-я армии 1-го Белорусского фронта, 3-я гвардейская, 28-я и отдельные соединения 13-й армии, части 4-й гвардейской танковой армии и славные летчики 2-й воздушной армии 1-го Украинского фронта.
      На некоторых участках гитлеровцам ценой огромных потерь удавалось вырваться из котла, но их перехватывали снова и, поскольку они не сдавались, беспощадно уничтожали. В этих завершающих боях ненависть к фашистам проявлялась с еще большей силой. Призыв Коммунистической партии "Смерть немецким оккупантам!" действовал до конца войны, до полной капитуляции врага.
      Ожесточенные бои разгорелись в районе Барута, где противник на какое-то время перерезал основную дорогу на Берлин. Здесь героически сражались части 50-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майора А. С. Владычанского и 54-й гвардейской стрелковой дивизии генерала М. М. Данилова.
      96-я гвардейская стрелковая дивизия генерал-майора С. Н. Кузнецова вступила в бой с ходу после форсированного ночного марша. Особенно решительно громил врага ее 293-й полк, возглавляемый полковником А. А. Свиридовым. Дерзко атаковав превосходящие силы противника, он отбросил гитлеровцев за автостраду и обеспечил свободу передвижения по ней. В течение нескольких дней полк сражался с частями противника, прорывавшимися на запад, отразил 23 вражеские контратаки. Гвардии полковник А. А. Свиридов в течение двух суток почти не смыкал глаз. За эти два дня руководимые им подразделения уничтожили 1850 гитлеровцев и взяли в плен 1720 вражеских солдат и офицеров. Александру Андреевичу Свиридову было присвоено звание Героя Советского Союза.
      Так же отважно сражались и другие части и соединения правого крыла фронта, отбивавшие натиск прорывавшихся на запад гитлеровцев. Временами дело доходило до рукопашных схваток. Некоторые части вынуждены были переходить от наступления к обороне.
      Сложная, подчас противоречивая боевая обстановка заставляла нас менять и формы политработы. Порой вместо призыва "Вперед, на Берлин!", отражавшего главную задачу операции, выдвигались ближайшие задачи - удержать те или иные важные коммуникации или населенные пункты, отразить контрудар фашистских танков, не дать противнику возможности отрезать наши войска, ведшие бои в Берлине.
      Все члены Военного совета во главе с Коневым выехали в войска, сражающиеся на правом фланге, чтобы оперативно влиять на ход и исход боевых действий. Начальник тыла фронта генерал Н. П. Анисимов и некоторые другие руководящие работники занимались обеспечением войск, сражавшихся в Берлине, горючим и боеприпасами. Порой личному составу наших тыловых частей приходилось с боем освобождать дороги, чтобы доставить воинские грузы по назначению.
      Политуправление фронта направило свои главные силы, а также большое количество резервных политработников в 3-ю гвардейскую, 13-ю и 28-ю общевойсковые армии, в 3-ю и 4-ю гвардейские танковые армии. Политработа еще более укрепляла моральный дух воинов, повышала их стойкость, помогала успешно выполнить боевые задачи.
      Активно велась и пропаганда на войска противника. В конце апреля 1945 года только на участке 28-й армии под влиянием наших передач к нам перешло 26 групп немецких солдат и офицеров, насчитывавших в общей сложности 387 человек.
      Только за последнюю неделю апреля 1945 года политработники армии направили в окруженную группировку противника 263 антифашистски настроенных военнопленных. Почти все они благополучно вернулись обратно и привели с собой 4151 немецкого солдата и офицера, распространив в частях противника несколько тысяч советских листовок на немецком языке{141}.
      За время Берлинской операции политуправлением фронта и политотделами армий были подготовлены, а затем сброшены советскими самолетами над территорией, занятой противником, 1 миллион 600 тысяч различных листовок{142}. На завершающем этапе Великой Отечественной войны, когда удары Красной Армии стали особенно чувствительными, а бои развернулись в самом Берлине, наши листовки производили довольно сильное впечатление на солдат противника. Основная масса немцев отчетливо сознавала, что дни фашистского режима сочтены и вооруженное сопротивление стало бессмысленным. Немецкие солдаты и офицеры сдавались в плен сотнями и даже тысячами. Порой групповая сдача в плен происходила после неудачных попыток прорыва, стоивших противнику огромных потерь. Во всех случаях наши листовки и устные передачи были как бы дополнительным толчком, побуждавшим солдат и офицеров противника преодолеть боязнь плена.
      Так, 300 военнослужащих 35-го немецкого артполка сдались в плен по инициативе командира 9-й батарей, который в ночь на 27 апреля 1945 года выслал к нам парламентеров, чтобы договориться об условиях капитуляции. Утром 27 апреля 300 вражеских солдат и офицеров с белым флагом явились к нашим позициям и организованно сдались в плен вместе с исправным оружием и боевой техникой.
      В тот же день на нашу сторону перешли 350 немецких солдат и офицеров 89, 90 и 91-го полков 35-й немецкой полицейской дивизии и обозники 22-го танкового полка 21-й пехотной дивизии во главе с лейтенантом{143}.
      Массовая сдача в плен солдат и офицеров противника началась, главным образом, на заключительном этапе Берлинской операции. Гестаповцы всеми мерами пытались помешать этому, усилили террор и запугивание немцев "ужасами" нашего возмездия. В фашистской пропаганде появились и новые нотки. Нацисты все чаще стали расточать похвалы в адрес буржуазной демократии Запада, противопоставляя ее "азиатскому варварству русских и Советов". В окруженной нашими войсками 9-й немецкой армии офицеры по национал-социалистскому воспитанию внушали солдатам мысль о том, что, пробиваясь на запад, на соединение с 12-й армией Венка, они найдут спасение за Эльбой, где американцы и англичане, как истые поборники гуманизма и демократии, встретят их по-рыцарски благородно, с распростертыми объятиями.
      Эта призрачная надежда на спасение и гнала на запад охваченные ужасом фашистские войска. 9-я немецкая армия, окруженная войсками 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов юго-восточнее Берлина, была раздроблена нашими ударами и превратилась в несколько блуждающих котлов. Эта многочисленная вражеская группировка причинила немало забот и неприятностей. Нельзя забывать о том, что она состояла из 14 дивизий и ряда отдельных частей, насчитывала в общей сложности 200 тысяч солдат, унтер-офицеров и офицеров.
      Группа немецко-фашистских войск, возглавляемая нацистским генералом Буссе, продолжала настойчивые атаки в направлении Луккенвальде. Ценой огромнейших потерь гитлеровцам удалось захватить несколько населенных пунктов. В самом конце апреля большая группа противника под покровом ночи прорвалась к штабу 4-й гвардейской армии. По сигналу тревоги за оружие взялись все офицеры полевого управления. Боевыми действиями в ночных условиях непосредственно руководили командарм Д. Д. Лелюшенко и начальник штаба армии К. И. Упман. В этой критической обстановке, как мне рассказывали, вместе с офицерами штаба мужественно действовали начальник политотдела армии полковник Н. Г. Кладовой, его заместитель подполковник М. Н. Иваненко и другие политработники.
      Подоспевшие 7-й гвардейский мотоциклетный полк и другие части разгромили вражескую группировку, захватили много пленных и трофейного оружия.
      Прорыв соединений 9-й немецкой армии Буссе в район Луккенвальде временно нарушил не только наши дорожные коммуникации, но и проводную связь со штабами трех армий, которые участвовали непосредственно в штурме Берлина. Несмотря на это, управление войсками не прерывалось ни на минуту. Штаб фронта продолжал поддерживать устойчивый контакт с командующими армиями с помощью радиосредств.